НАДЪ ПРОПАСТЬЮ.
НАДЪ ПРОПАСТЬЮ.
Повсть Луи Галле.
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
V.
V.
VI.
VI.
VII.
VII.
Над пропастью, Галле Луи, Год: 1889
Время на прочтение: 39 минут(ы)
Робертъ Лекомтъ нанялъ на лтній сезонъ замокъ Сузы ла-Руссъ въ Дофине. На вершин утеса, возвышаясь надъ деревней и долиной, стоитъ старинная крпость, мстами значительно поврежденная, ея розовыя башни и зубчатыя стны причудливо выдляются на неб, вокругъ стнъ густо разрослись дубы, дикій тернъ и можжевельникъ, составляя какъ бы первую ограду изъ темной зелени.
Внутри крпости, защищенный отъ втра, возвышается величественный замокъ, немного ветхій снаружи, но удобный для жилья, просторный, свтлый, съ отличными панелями, крпкими дубовыми полами.
Миновавъ ворота между двумя круглыми башнями и пройдя мощеный дворъ, вступаешь въ большую залу, въ нее выходятъ вс комнаты нижняго этажа и громадная терраса, подъ которой раскинулись сады, уступами спускающіеся по крутому откосу горы.
Отсюда взглядъ свободно уносится въ даль. Круглая цпь горъ закрываетъ горизонтъ: на восток синются темные, глубоко изрытые дождями Альпы, на запад дикіе Севенны съ обожженною растительностью и высокими остроконечными горами, съ которыхъ падаютъ кое-гд пнящіеся водопады. Направо и налво горы какъ будто сходятся, слегка загибаясь, внизу между зеленыхъ острововъ протекаютъ серебристыя воды широкой, быстрой Роны.
А ближе, за домами, скучившимися у подножія замка и пугливо прижимающими другъ въ другу свои красныя кровли изъ римской черепицы, тянутся желтющія нивы и зеленющія рощи, ихъ перескаютъ дороги, поросшія по краямъ кустами полыни, розмарина, лавенды и шалфея, окаймленныя колючими заборами, черезъ которые весело выглядываютъ пурпуровые цвты гранатовыхъ яблонь.
Вечеромъ, когда земля засыпаетъ, легкій втерокъ доносить сюда бальзамическій запахъ растеній, ихъ горьковатый и крпительный ароматъ.
Посл полудня, проведеннаго въ Суз, на чудесной террасс, куда случайно завела его судьба, Робертъ Лекомтъ ршилъ нанять этотъ замокъ, стоявшій мсяцъ пустымъ.
Домашній докторъ, спрошенный, куда лучше отправить на лто для здоровья жену и двухъ маленькихъ дтей, отвтилъ:
— Ни на море, ни въ горы. Тихая, немного дикая мстность, чистый воздухъ — вотъ что нужно. Ни слишкомъ много іода, ни избытка кислорода,— вамъ не надо ни того, ни другаго. Позжайте въ какой-нибудь уголокъ Дофине, тамъ есть еще такіе, гд не ступала нога парижанина.
Г-жа Лекомтъ нашла, по разсказамъ мужа, Сузу вполн соотвтствующею этой программ и они переселились въ Суз.
Въ нсколько дней молодая женщина преобразила старинное жилище. Большая зала, пустая и строгая, превратилась въ изящную гостиную, выбленныя стны закрылись тканями съ крупными цвтами, видами Генуи, странными рогами, принадлежащими фантастическимъ животнымъ, низкія кресла, бамбуковыя качалки, восточные ковры, вазы съ огромными снопами полевыхъ цвтовъ пополнили убранство комнаты, большой рояль, накрытый палевымъ чехломъ съ вышитыми шелкомъ арабесками, занялъ въ ней видное мсто.
Садовникъ, прибывшій изъ Парижа за недлю до перезда господъ, разбилъ передъ террасой цвтникъ изъ левкоевъ, пеларгоній, бегоній, резеды, сочетанія которыхъ раскинули передъ глазами новыхъ владльцевъ Сузы, когда они облокачивались на ршетку террасы, какъ бы ткань причудливыхъ рисунковъ съ мягкими тнями. Остальныя части замка были предметомъ такой же заботливости, въ службахъ были устроены кучерскія, конюшни, сараи, гд помщались шесть лошадей и пять экипажей.
Вся роскошь, весь комфортъ, которые можетъ дать огромное состояніе, щедро и умно употребленное, были соединены здсь на эти три мсяца лтняго пребыванія въ замк. Въ Суз свободно можно было принять человкъ пятнадцать гостей. И этотъ уединенный уголокъ провинціи увидлъ немного оживленія, немного лихорадочной и дятельной жизни, которыя приносятъ съ собой всюду, гд появляется праздный парижанинъ, въ дйствительности же самое занятое и подвижное существо, какое только есть на свт.
Льетъ дождь. Сроватый туманъ заволакиваетъ зубчатый силуэтъ Сузскаго замка, дождь будетъ лить, вроятно, весь день, можетъ быть, всю ночь. Тмъ не мене, прибывшіе изъ города мастеровые работаютъ даже подъ проливнымъ дождемъ во двор, на террас, везд, они устраиваютъ маркизу у главнаго подъзда, чтобы защитить подъзжающіе экипажи, строютъ палатки и эстраду изъ досокъ на террас, длаютъ арку изъ зелени у входа въ садъ.
Парижане задумали устроить на завтра сельскій праздникъ съ танцами на открытомъ воздух, представленіями, играми, на который разослали приглашенія отъ Ліона до Марселя и по всей округ. Въ Суз ла-Руссъ уже дв недли занимаются устройствомъ этого праздника, вс распредлили себ роли, горничная шила костюмы, пріхавшіе раньше гости отправлялись въ Авиньонъ, Валексъ, даже въ Э, чтобы достать себ костюмы напрокатъ. Все приготовлено, чтобы завтрашній день удался на славу, недостаетъ только солнца, упорно прячущагося два дня за облаками.
Робертъ Леконтъ, растянувшись на качалк съ сигарой во рту, смотрлъ впередъ, ничего не видя, его мысли были далеко. Рядомъ съ нимъ его другъ Рене Сорель рисовалъ за маленькимъ столикомъ: онъ кончалъ рисунокъ для украшенія залы, гд завтра предполагались танцы по окончаніи увеселеній на открытомъ воздух. Изрдкй онъ поднималъ глаза, взглядывалъ на хозяина, все еще мечтавшаго, намреваясь, повидимому, спросить его, потомъ принимался опять за дло, не произнеся ни слова.
Молодая женщина тихо ходила по зал, въ которой сдвинутая съ мста мебель разставлялась по-новому. Рене Сорель еще чаще слдилъ украдкой глазами за ней, чмъ взглядывалъ на друга. Она повернулась и позвала пріятнымъ голосомъ:
— Робертъ?
— Дорисъ?— прошепталъ хозяинъ дома, отвчая точно въ дремот.
— Куда вы хотите поставить рояль?
— Куда хотите, мой другъ, я въ этомъ ничего не понимаю.
Молодая женщина слегка улыбнулась.
— Благодарю за совтъ. Не правда ли, мосье Сорель, Робертъ намъ очень много помогаетъ?
И, не дожидаясь отвта, она направилась къ двери, куда ее вызвалъ рабочій, чтобы спросить о чемъ-то. У Рене голова закружилась, когда она подошла къ нему, когда заговорила съ нимъ. Ее большіе черные глаза, глубокіе и бархатистые, на минуту устремленные на него, ея блдное лицо, окаймленное чудными волосами, сильно взволновали его. Онъ также замечтался, любуясь изящнымъ, силуэтомъ Дорисъ, выдляющимся въ дверной рамк на туманномъ фон неба.
Вдругъ на лстниц раздался смющійся голосъ, дверь съ шумомъ распахнулась изъ ней появилась молодая женщина съ растрепавшимися волосами.
— Гд Дорисъ, Дорисъ?
Она пробжала на террасу, не обращая вниманія на дождь.
При вид ея, Робертъ быстро вскочилъ съ мста. Но она уже исчезла, какъ и Дорисъ, которую она, вроятно, отыскала.
— Ну, вотъ,— насмшливо замтилъ Рене другу,— ты наэлектризованъ. Для такого чуда достаточно было появленія неотразимой Норы.
Робертъ сдвинулъ брови.
— Зачмъ называешь ты ее Норой, когда ты говоришь о г-ж Десторенъ? Этотъ тонъ мн не нравится.
— Ты знаешь, какъ плохо я воспитанъ, я высказываю всегда, иногда даже грубо, то, что мн не по душ. А мн не по душ присутствіе здсь, около твоей жены, этой… какъ бы сказать?… положимъ, этой очаровательницы, чтобы не оскорблять тебя.
— Ея добродтель безупречна.
— Безупречна! Это надо принимать на вру.
— Рене!
— Извини! Продолжай!
— Дорисъ и Нора Десторенъ воспитывались въ одномъ пансіон и по прошествіи шести лтъ моя жена встртила ее въ Діепп, въ лучшемъ обществ, жена пригласила ее въ Сузу и никто не удивился этому.
— Въ шесть лтъ утекло много воды и, кром того, теперь ничмъ не удивишь.
— Опять намеки!
— Никакихъ намековъ! Ты знаешь, я двадцать разъ говорилъ, теб, что Нора Десторенъ никогда не была замужемъ. Ее зовутъ Нора Нель, она побочная дочь графа д’Есторенъ, давшаго ей великолпное воспитаніе, порядочное состояніе, но забывшаго передъ смертью признать ее своею законною дочерью. Тогда она, не долго думая, признала себя сама и, вернувшись въ парижскій свтъ, посл многочисленныхъ приключеній, назвалась госпожею Десторенъ или д’Есторенъ, съ частицей или безъ нея.
— Затмъ?
— Затмъ? Богъ мой, да ничего! Она хороша, очаровательна, благородный иностранецъ сдлалъ ее богатой, желая, чтобы она была независима, безупречно чистая женщина, твоя жена удостоиваетъ ее своей дружбы, ты ее любишь, чего же больше?
— Я?!…
— Ты ее любишь! Это ясно. Когда твоя жена говорила сейчасъ съ тобою, ты продолжалъ сладко дремать, когда явилась Нора, ты вскочилъ. Мой бдный другъ, я съ нкоторыхъ поръ слжу за тобой и знаю тебя наизусть. Ты слишкомъ счастливъ, твоя жена слишкомъ хороша, слишкомъ любитъ тебя и вритъ теб. И счастье надоло теб. Для тебя наступилъ критическій моментъ, когда ты просто наглупишь, если теб не крикнутъ: берегись!
— ‘Да, счастье надоло, а Тибергъ наскучилъ’,— плъ Робертъ, пародируя стихъ Мюссэ.— Убирайся ты… съ своими проповдями!
— Выслушай меня, Робертъ. Я прошу тебя. Я отлично вижу, что Нора хочетъ смутить твою душу. Она завидуетъ твоей жен, завидуетъ ея спокойной жизни, ея чистой любви. Она знаетъ, что не такъ хороша, какъ твоя жена, но также знаетъ, какъ силенъ порокъ. Взглянулъ ли ты хоть разъ на твою жену съ тхъ поръ, какъ ты въ Суз, видлъ ли ты, какимъ счастьемъ сіяетъ ея лицо, какою нжностью свтится ея взоръ, думалъ ли ты о сокровищахъ красоты, доброты, граціи и ума, которыми ты пренебрегаешь?
— Сколько жару! Ужь не влюбленъ ли ты въ мою жену?
Положивъ руку на плечо друга и смотря ему прямо въ глаза, Рене отвтилъ дрожащимъ голосомъ:
— Ну, да, я люблю ее! Я честно говорю теб это: я уважаю, жалю, восхищаюсь, люблю ее!
— Чудакъ!
Нора и Дорисъ вернулись вмст. Съ минуту мужчины смотрли другъ на друга: Рене — серьезный, Робертъ — съ насмшливою улыбкой на губахъ. Раздался второй звонокъ къ завтраку, зала наполнилась гостями. Большія двери столовой распахнулись настежь.
Слова, ршительно произнесенныя Рене Сорелемъ и такъ легко принятыя Робертомъ Леконтъ, не были ни испытаніемъ, ни похвальбой: они были урокомъ. Рене, наивный и откровенный до грубости, ‘дурно воспитанный’, какъ выразился онъ самъ, уже съ годъч увствовалъ къ Дорисъ одну изъ тхъ разумныхъ страстей, которыя могутъ наполнять собою все существованіе мужчины. Другъ дтства Роберта, Рене потерялъ его изъ вида на нсколько лтъ, проведенныхъ за границею, въ продолженіе которыхъ онъ рдко появлялся во Франціи. Вернувшись, наконецъ, въ Парижъ, онъ встртилъ Роберта, ласково принятый въ его дом, онъ не замедлилъ испытать на, себ очарованіе, которое производила на всхъ своимъ характеромъ, умомъ и красотою Дорисъ. Благоговя передъ своимъ кумиромъ, онъ обожалъ ее молча, счастливый сознаніемъ, что она счастлива, довольный возможностью жить въ лучахъ ея счастья, привыкая къ этой будто бы братской нжности, которую она, повидимому, угадывала и понимала.
Но вдругъ Нора Десторенъ ворвалась въ это созерцательное существованіе, нарушила это безмятежное счастье. Рене чувствовалъ, что его другъ понемногу увлекается Норой, онъ предвидлъ для Дорисъ жизнь, полную сомнній, разочарованій и мученій. Въ благородномъ порыв, не лишенномъ,— онъ самъ сознавалъ это,— сантиментальнаго донъ-кихетства, онъ ршилъ охранять миръ семейнаго очага Дорисъ и, при первомъ неясномъ признаніи, при первомъ доказательств слабости Роберта, прямо сказать ему, какой просторъ даетъ онъ ухаживаніямъ, пренебрегая сокровищемъ, счастливо выпавшимъ на его долю.
И поэтому Рене крикнулъ: ‘я люблю ее!’ ожидая, что мужъ возстанетъ, возмутится. Онъ услышалъ только насмшливое восклицаніе. Робертъ не поврилъ такой искренности.
Кром того, Рене зналъ Нору и, надо сказать правду, не оклеветалъ ея. Если бы онъ былъ мене сдержанъ, онъ могъ бы разсказать иного подробностей объ образ жизни молодой женщины. Пятнадцать мсяцевъ тому назадъ, во время непродолжительнаго пребыванія въ Діепп между двумя поздками на Востокъ, онъ встртилъ Нору. Рене сильно ухаживалъ за молодою двушкой, но не любилъ ее. Она нравилась ему, притягивала его къ себ своею чарующею красотой и ловкимъ кокетствомъ, разсчитывая, очевидно, женить на себ этого юношу, богатаго, какъ она знала, простаго, честнаго, восторженнаго, какъ она чувствовала. Понявъ ея маневры, онъ ускользнулъ отъ нея въ ту минуту, когда положеніе должно было принять ршительный оборотъ. Онъ ухалъ и совершенно забылъ о существованіи этой соблазнительной женщины, когда неожиданно встртилъ ее торжествующею въ Суз ла-Руссъ, пользующеюся горячею дружбою Дорисъ и терзающею сердце Роберта. Имъ овладло тяжелое чувство при мысли, что идеально-чистая, честная Дорисъ соприкасается съ этою Норой, представляющей, по его мннію, типъ самаго утонченнаго разврата, самой очаровательной и самой обманчивой негодности, но Рене не удивило ни довріе, оказываемое здсь Нор, ни ослпленіе ея пансіонской подруги. Онъ находилъ естественнымъ, что Дорисъ не поняла, что никакой инстинктъ не подсказалъ ей, какое разстояніе, какая пропасть отдляетъ ее отъ Норы, и что хотя наружно он и принадлежать къ одному обществу, на самомъ же дл нравственно он совершенно чужды другъ другу. Онъ не пропустилъ удобнаго случая предостеречь Роберта отъ увлеченія, грозившаго роковыми послдствіями для спокойствія Дорисъ.
Молодая женщина еще спокойно, ясно смотрла на жизнь, не подозрвая даже возможности измны. Она любила Нору за ея немного дикую грацію, за острый умъ и оригинальность, она не видла въ ней ни напускнаго кокетства, ни желанія прельщать, живая натура подруги нравилась ей, какъ противуположность ея собственной, глубоко любящей, страстной и, въ то же время, сдержанной. Нора была ея ‘милою сумасбродкой’: она отъ души смялась надъ выходками, продлываемыми Норой съ толпой поклонниковъ, неотступно преслдовавшихъ ее въ Суз, какъ и везд.
Платя наружно за эту любовь такою же любовью, можетъ быть, слишкомъ громко выражаемою, Нора въ душ была смертельнымъ врагомъ Дорисъ. Съ рыжими волосами, блестящими глазами, длающимися иногда темными, какъ пропасть, со взглядомъ измнчивымъ, какъ море, яркими губами вакханки, гордою осанкой и изящнымъ профилемъ герцогини,— странное смшеніе неприступной гордости и сладострастной граціи,— Нора была замчательно хороша и еще молоденькою двушкой возбуждала страстныя желанія мужчинъ, случайно видвшихъ ее въ пріемной пансіона, гд она воспитывалась вмст съ Дорисъ. Они уходили, мечтая о ней, какъ объ очаровательной любовниц, какъ жена, она казалась имъ опасной.
Одна за другой вышли замужъ вс ея подруги, и ни одинъ честный взглядъ мужчины не остановился на ней. Дорисъ послдняя покинула ее, ей она завидовала больше всхъ, такъ какъ Дорисъ, не имя состоянія, съ первой минуты возбудила въ Роберт глубокую взаимную любовь, освященную шестилтнимъ счастливымъ супружествомъ.
Почему предпочли ей Дорись? Почему мужчины пренебрегаютъ ею? Она вышла изъ пансіона ожесточенной, вооруженной противъ этого общества, казавшагося ей также возстановленнымъ противъ нея. Она вступила въ него завоевательницей, не думая о средствахъ, желая быть тмъ, чмъ она стала, чмъ ее сдлалъ ея темпераментъ, покорительницей сердецъ, очаровательницей мужчинъ, не теряя, впрочемъ, благопристойности, такъ какъ скандалъ закрылъ бы передъ ней открытыя ей теперь двери свта.
Мене симпатичная и мене изящная, чмъ Дорисъ, Нора обладала красотой ‘боле эффектной’. Того, кто проходилъ мимо госпожи Леконтъ, не замтивъ ее сразу, властно притягивала къ себ Нора Десторенъ. Въ обществ она ‘бросалась въ глаза’, какъ смло выразился кагда-то виконтъ Гаспаръ де-Понтенакъ, стоящій всегда во глав измнчиваго полка ея поклонниковъ.
Завидуя Дорисъ еще боле, чмъ въ день свадьбы, завидуя ея спокойствію, ея счастью, красот, Нора испытывала злую радость, говоря, что по своему капризу однимъ словомъ она съуметъ разрушить этотъ покой, это счастье, основанное на шестилтнемъ безмятежномъ союз. Конечно, Нора не любила Роберта, онъ не былъ ей антипатиченъ,— вотъ и все. Робертъ былъ къ ней предупредителенъ, внимателенъ, но она чувствовала, что онъ въ ея власти, пока ей было достаточно этого сознанія, она еще не ршила сказать ему то слово, которое повергнетъ его къ ея ногамъ. За Рене Сорелемъ она слдила иногда мрачнымъ, полнымъ, повидимому, ненависти взглядомъ.
На разсвт дождь прекратился, солнце весело освщало приготовленные для празднества шесты, пестрыя палатки и обвитую зеленью эстраду, гд должны были помститься музыканты, пріятный запахъ сырой зелени наполнялъ воздухъ, въ зал тоже все было приготовлено къ вечеру, хозяева могли всецло посвятить себя пріему гостей, начавшемуся съ полудня.
Въ деревню было послано приглашеніе крестьянамъ явиться на праздникъ въ замокъ, гд будетъ балъ, спектакль, разнообразныя игры и томбола. Съ двнадцати часовъ начали собираться наиболе нетерпливые, составляя на громадной террас нершительную группу, немного растерянную и испуганную, бродящую вдоль пустыхъ еще палатокъ и останавливающуюся передъ эстрадой, черезъ полчаса эта группа превратилась въ толпу.
Съ главной башни замка раздался выстрлъ и клубы благо дыма взлетли къ голубымъ небесамъ. Съ громкими криками радости вс подняли головы вверхъ и увидали стараго привратника Сузы ла-Руссъ, вновь заряжающаго маленькую пушку, много лтъ протягивавшую въ долин черезъ амбразуру свое жерло. Черезъ каждыя десять минутъ раздавались пушечные выстрлы, наполнявшіе воздухъ запахомъ пороха. Явились музыканты и въ строгомъ порядк прошли черезъ толпу, играя старинный королевскій маршъ, также популярный въ нижнемъ Дофине, какъ и въ Комте. Гости изъ замка перешли на террасу, дамы расположились въ цалаткахъ, мужчины болтали на эстрадахъ и крестьяне изумленно смотрли на всхъ этихъ господъ, ‘совсмъ не гордыхъ’, старающихся доставить имъ развлеченіе.
Черезъ часъ праздникъ былъ въ полномъ разгар. Нора ходила въ толп подъ руку съ Робертомъ, веселая, смющаяся, отдлываясь отъ докучливыхъ поклонниковъ, просто и фамильярно обращаясь съ крестьянами, раздавая ребятишкамъ лакомства, одляя стариковъ деньгами, давая безъ счету, истощая кошелекъ перваго попавшагося, чтобы наполнить свой и раздать, опять раздать всмъ этимъ жадно протянутымъ рукамъ. Казалось, что она настоящая владтельница замка. Ея шутливая щедрость обращала на себя вниманіе такъ же, какъ и ея красота. Дорисъ въ это время медленно переходила отъ одной группы къ другой, изъ большой сумки, висящей на пояс, она тоже черпала безъ устали, но она знала, кому должна открываться ея рука, она подходила къ знакомымъ лицамъ, незамтно длала имъ знакъ, скромно подавала свою милостыню, сопровождая подарокъ ласковою улыбкой, и проходила дальше, продолжая съ своимъ кавалеромъ Рене Сорелемъ начатый разговоръ. Онъ говорилъ ей обо всемъ: о прелести дня, о радости этого свободнаго и непринужденнаго существованія на лон природы, о костюмахъ, типахъ, замченныхъ имъ въ толп, передавалъ свои впечатлнія, воспоминанія изъ далекихъ путешествій, говорилъ ей, главнымъ образомъ, для того, чтобы спрашивать ее. Когда она отвчала своимъ глубоко проникающимъ въ душу и мелодичнымъ голосомъ, выказывая съ замчательною врностью и восхитительною простотой то, что ей диктовалъ ея свтлый умъ или умиленное сердце, Рене закрывалъ глаза, чтобы лучше слышать музыку этого голоса. Въ эту минуту онъ чувствовалъ себя вполн счастливымъ, это ощущеніе продолжалось до той минуты, пока въ его ушахъ не раздавался рзкій хохотъ Норы, часто встрчающейся съ ними въ толп.
Этотъ хохотъ непріятно дйствовалъ на него, какъ оскорбленіе, ему казалось, что Нора Десторенъ насквозь читаетъ его мысли и насмхается надъ его благоговйною любовью.
— Милое дитя,— сказала Дорисъ въ одну изъ такихъ встрчъ, — я любуюсь тобою. ‘Веселье и свтъ’ — вотъ какой девизъ теб слдовало бы взять.
Одобрительный ропотъ послдовалъ за этими словами, сопровождавшая Нору толпа обожателей окружила обихъ женщинъ. На первомъ мст фигурировали виконтъ Гаспаръ де-Понтенакъ и странная личность, по имени Аристида Фрилу, прозванный Норой, въ веселую минуту, зябкимъ кроликомъ. Онъ былъ археологомъ, котораго изслдованія прошлаго не сдлали нечувствительнымъ къ соблазнамъ настоящаго. Но никогда пылкое сердце влюбленнаго не билось подъ такою обманчивою оболочкой. Торчащія уши, глаза альбиноса съ длинными рсницами, жидкіе, прилизанные къ голов волосы, тонкія губы, сложенныя почти всегда одна на другую руки, постоянно передергиваемыя точно отъ холода плечи,— все было таково, чтобы вызвать насмшливое прозвище, сорвавшееся при первомъ взгляд съ губъ Норы и втихомолку съ усмшкой повторяемое остальными. Гаспаръ де-Понтенакъ, длинный верзила, также не избжалъ насмшекъ г-жи Десторенъ, но онъ, говорила Нора, не такъ характеренъ, какъ Кроликъ, и не представляетъ, подобно ему, одного изъ самыхъ любопытныхъ противорчій природы. Также мало, какъ на виконта, она обращала вниманія и на молодаго краснющаго Гіацинта Бертье, помощника сборщика податей, и на храбраго Гектора Турналя, драгуна въ шестимсячномъ отпуску, слдовавшихъ за нею, какъ тни.
Разговоръ сдлался на минуту общимъ.
— Восхитительный праздникъ!… Народъ, повидимому, отъ души веселится!…— сказалъ виконтъ, любившій восклицанія такія же тяжеловсныя, какъ и вся его особа.
— А вечеромъ мы будемъ веселиться!— замтилъ Кроликъ, предвкушая удовольствіе и обнимая однимъ взглядомъ Нору и Дорисъ.— Не будетъ съ моей стороны нескромностью, mesdames, если я спрошу, въ какихъ костюмахъ мы васъ увидимъ?
— Нтъ никакой нескромности, по крайней мр, въ отношеніи меня. Вы увидите меня сегодня вечеромъ арлезіанкой, — сказала Дорисъ.
— Для этого костюма необходимъ этотъ замчательный типъ, эта царственная красота, которая…— сказалъ археологъ.— Къ счастію,— продолжалъ онъ съ краснорчивымъ жестомъ, поднявъ глаза на Дорисъ,— этотъ костюмъ избрали вы…
Подъ тяжестью этого комплимента Дорисъ не поморщилась даже, съ улыбкой и слегка насмшливымъ тономъ она спросила:
— А вы, мосье Фрилу, при какой метаморфоз заставите насъ присутствовать?
— Я нашелъ у одного авиньонскаго мельника старинный костюмъ, почти новый, весь срый, свтло-срый, и чулки, и панталоны, и жилетъ, и кафтанъ,— вы увидите.
— Настоящій кроликъ,— шепнула Нора на ухо Роберту.
Аристидъ Фрилу обернулся къ ней съ очевиднымъ намреніемъ спросить ее о костюм.
— О, меня не спрашивайте, въ чемъ я буду,— поспшила она сказать.— Мой костюмъ безъ названія, очень незатйливый… только чтобы быть одтой.
— И чмъ меньше одтой, тмъ лучше,— шепнулъ восхищенный драгунскій офицеръ на ухо помощнику сборщика податей, сжимая ему руки до боли.— Чмъ меньше, тмъ лучше! Что за плечи, что за бюстъ! Руки-то каковы!… Чортъ мою душу возьми, за такую женщину и въ адъ попасть не страшно!
— Да,— томно отвтилъ молодой человкъ,— она поразительна, особливо на бал, держитъ себя такъ свободно, что, кажется, съ нею все возможно. А попробуй что-нибудь лишнее, такъ однимъ взглядомъ живо осадитъ. Я думаю, что явись она совсмъ безъ всякаго костюма, какъ Венера Медичейская, такъ и тогда никто нечего себ не позволить, стоитъ ей только посмотрть по-своему. Необыкновенно это странно. Я по этому поводу написалъ даже сонетъ…
— Отъ сонета вы меня увольте, мой милйшій,— быстро проговорилъ Гекторъ Турналь и бросился слдомъ на Норой, опять вмшавшейся въ толпу.
Дни были короткіе. Въ восемь часовъ уже былъ пущенъ фейерверкъ, заканчивавшій празднество на открытомъ воздух, въ то время, какъ парижане торопились отобдать, чтобы поспть къ пріему послднихъ гостей изъ провинціи, ожидаемыхъ только къ балу. Снова пошелъ дождь, но такой небольшой, что только прибилъ пыль, поднятую ногами крестьянъ. Одна за другой загорались звзды, влажный воздухъ, снова наполненный свжимъ ароматомъ, врывался въ открытыя окна гостиныхъ и залы. Пріздъ начался черезъ часъ, толпа разноцвтныхъ костюмовъ быстро наполнила залу.
Робертъ и Дорисъ принимали гостей: онъ — въ костюм комаргскаго пастуха, она — одтая арлезіанкой, съ гладко заложенными на лбу волосами, подъ бархатною повязкой, приколотою золотыми шпильками, въ длинныхъ серьгахъ и съ крестомъ, висящимъ на груди на черной лент, ярче выставлявшей близну ея нжной кожи. Шелковый лифъ слегка скриплъ при каждомъ движеніи ея тальи, а вышитая по-старинному, довольно короткая юбка позволяла видть серебряныя пряжки ея красныхъ туфель и ея изящную ногу. Счастливая, она опиралась на руку Роберта, восхищаясь имъ, разговаривая съ нимъ нжнымъ голосомъ между привтствіемъ и улыбкой, обращенными къ какому-нибудь новому гостю. Рене Сорель издали любовался ими. Видъ Дорисъ приводилъ его въ восторгъ. Онъ чувствовалъ въ эту минуту, что она исполнена вры въ свое счастье, онъ видлъ, какъ Робертъ наклонялся къ ней съ улыбкой на губахъ. Странная любовь Рене, состоявшая изъ самоотверженности и покровительства, находила удовольствіе при мысли, что вліяніе Норы безсильно будетъ противъ счастья этой четы, представлявшей для него до сихъ поръ типъ идеальнаго супружества.
Нора, между тмъ, не появлялась. Этому удивлялись вс, и удивлялись бы еще больше, еслибы приходъ Аристида Фрилу не отвлекъ на минуту вниманіе. Зябкій Кроликъ, какъ онъ уже раньше объявилъ, былъ одтъ съ головы до ногъ въ срое, костюмъ былъ слишкомъ широкъ для него и онъ положилъ въ него ваты. Въ такомъ вид, весь кругленькій, съ сложенными, по обыкновенію, на животик руками, появился онъ въ гостиной. Раздался взрывъ хохота, заглушенный криками браво.
— Настоящій кроликъ, какъ мтко замтила Нора!— шепнула Дорисъ на ухо мужу, очень серьезно принявъ археолога.
Когда волненіе, произведенное комическою фигурой Аристида Фрилу, немного улеглось, возобновилось безпокойство объ отсутствіи Норы. Ея поклонники были въ отчаяніи. Наконецъ, виконтъ де-Понтенакъ ршился спросить госпожу Лекомтъ, кончившую пріемъ и занявшую мсто въ центр залы.
— Мадамъ Десторенъ нездорова?
— Нтъ. Она очень поздно пошла одваться, она сейчасъ придетъ.
— Она сейчасъ придетъ!— повторили, какъ эхо, поклонники, получившіе это свдніе отъ виконта.
— Цирцея приготовляетъ свои чары, — вставилъ Зябкій Кроликъ, протолкавшійся въ центръ группы.
— Въ Париж, мосье Фрилу,— замтилъ Рене мимоходомъ,— мы сказали бы, что она подготовляетъ эффектный выходъ.
Въ ту же минуту Рене почувствовалъ, что его слегка ударила полуотворенная дверь, чья-то рука опустилась на его руку и насмшливый голосъ произнесъ:
— Вы правы, мосье Сорель. И неожиданный, къ тому же, выходъ, какъ вы видите.
Это была Нора. Она прошла черезъ боковую дверь, чтобы сразу очутиться въ центр бала.
— Идемте,— продолжала она, увлекая Рене къ тому мсту, гд находилась Дорисъ въ кругу дамъ.
При вид Норы, приближающейся подъ руку съ Рене, который съ застывшимъ лицомъ велъ ее, или, врне, позволялъ вести себя, общество заволновалось, дамы шептали, нагибаясь другъ къ другу съ растерянными физіономіями, мужчины начали толкаться, чтобы лучше видть, въ продолженіе одной минуты въ этомъ обществ, состоящемъ изъ парижанъ, ничмъ не смущающихся, и провинціаловъ, готовыхъ легко скандализироваться, стоялъ перекрестный огонь восклицаній и замчаній, въ которыхъ восторгъ боролся съ оскорбленною скромностью.
— Каковъ шикъ! Восхитительна! Неотразима!
— Какое безстыдствоI Такъ не одваются…
— Одваются? Да она же раздта, въ одной рубашк… Она, просто, голая!…
— Туръ вальса съ нею… какое упоеніе, капитанъ!
— Какъ можетъ мадамъ Лекомтъ принимать подобную особу!
— Музыка начинается, я приглашу ее.
— Посл меня, пожалуйста, молодой человкъ.
— Это отвратительно! Я готова ухать.
Нора улыбалась, толкуя по-своему этотъ увеличивающійся шепотъ, нисколько не смущаясь всми устремленными на нее, восхищенными, негодующими взорами. На ней была надта собранная у таліи красная кашемировая юбка, такая короткая, что видны были тонкіе чулки и деревянные башмаки, эти грубые башмаки были надты сверхъ атласныхъ туфель тлеснаго цвта, плотно облегавшихъ ея стройную ногу, казавшуюся голой, когда она снимала башмаки. Остальная часть костюма состояла изъ простой рубашки, стянутой на плечахъ шнурочкомъ, распущенные золотистые волосы лежали на молочной близны спин, высокая соломенная шляпа легко сидла на голов, ни одной драгоцнной вещи, тоненькій шнурочекъ изъ краснаго шелка съ висящимъ на немъ кораловымъ амулетомъ казался кровавою струйкой, текущею по ея блоснжной груди.
Этотъ короткій и нескромный нарядъ пастушки, этотъ вызывающій безпорядокъ сопровождала загадочная улыбка очаровательницы, женщины, увренной въ своемъ могуществ и презирающей людскіе толки, она высоко закинула голову, ея гордая улыбка, ясный взглядъ могли бы заставить, если бы она захотла, забыть странность ея костюма. Съ своимъ видомъ герцогини, она могла бы, какъ сказалъ помощникъ сборщика податей, пройти раздтой по бальной зал и никто не осмлился бы неуважительно отнестись къ ней.
Видя Нору, приближающуюся въ такомъ костюм, слыша, угадывая волненіе публики, Дорисъ удивилась и почувствовала себя неловко, она въ первый разъ замтила въ Нор это пренебрежительное отношеніе къ приличіямъ провинціальнаго общества, до крайности щепетильнаго, какъ она это знала. Тутъ было нсколько семействъ изъ Комте, людей, принадлежащихъ къ старинной магистратур, очень чопорныхъ, которые должны были составить себ странное понятіе о Нор.
Кром того, въ этотъ вечеръ она замчала въ лиц своей подруги выраженіе, котораго она никогда прежде не видала у ней, взоръ то холодный, то нжный, устремленный на Рене, лукавую улыбку, обращенную къ Роберту, что-то странное, выдающее тревоги чувствъ или ума, причины которыхъ Дорисъ не могла понять.
Хозяйка ничмъ не выдала быстро промелькнувшихъ въ ея голов впечатлній, дружескимъ движеніемъ надвинувъ на плечо Норы рукавъ рубашки, она, вмсто какого-либо замчанія, сказала только:
— Не озябнешь ты такъ, дорогая моя?
— Озябну! У меня есть предохранительное средство, ты увидишь.
И съ громкимъ смхомъ Нора поднялась, сбросила свои башмаки, схватила протянувшіяся къ ней руки Роберта и, полузакрывъ въ какомъ-то упоеніи глаза, увлекла его въ бурномъ вальс, ударяя на ходу своими длинными волосами по лицамъ другихъ паръ. Рене Сорель еще не могъ придти въ себя отъ изумленія, произведеннаго неожиданнымъ появленіемъ Норы, ея фамильярнымъ восклицаніемъ и безцеремоннымъ обращеніемъ съ нимъ, посл того, какъ со времени ихъ встрчи въ Суз ла-Руссъ она относилась къ нему очень сдержанно, даже холодно, какъ будто сердилась на него за то, что онъ принялъ тогда такое неожиданное для нея ршеніе.
Онъ долго простоялъ на одномъ мст, слдя глазами за Дорисъ, танцовавшей въ это время съ Гекторомъ Турналь, мысленно сравнивая ее, граціозную и скромную, съ Норой, кружащейся, какъ пьяная вакханка, въ страстныхъ объятіяхъ Роберта Лекомтъ. Въ одиннадцать часовъ, когда балъ оживился и понемногу уменьшилась выказанная вначал строгость относительно Норы, Рене случайно столкнулся съ нею въ толп. Она сухо засмялась, тмъ смхомъ, который онъ уже слышалъ утромъ и который раздражалъ его, ея взглядъ остановился на немъ и съ едва замтнымъ движеніемъ губъ она презрительно спросила:
— Мосье Рене Сорель не танцуетъ, конечно?
— Мало!— отвтилъ онъ съ дерзкимъ лаконизмомъ, также не спуская съ нея глазъ, холодный взглядъ которыхъ она выдержала, не смущаясь.
И съ легкимъ поклономъ онъ прошелъ мимо, чтобы подать руку Дорисъ, приглашенной имъ на кадриль.
Близко сросшіяся брови Норы сдвинулись, она рзко позвала приближавшагося Роберта.
— Подите сюда, я не танцую этой кадрили, проводите меня въ буфетъ. Они вс мн надоли — и Зябкій Кроликъ, и другіе, я не могу отъ нихъ отдлаться. Я ни съ кмъ больше не хочу танцевать, кром васъ.
Робертъ поспшилъ къ ней. Эти повелительныя слова Норы радостно прозвучали въ его ушахъ,— ими она какъ будто брала его въ свою власть. Онъ увелъ ее въ столовую, гд былъ устроенъ буфетъ, они сли на минуту. Онъ пожиралъ ее страстнымъ взоромъ, съ наслажденіемъ вдыхалъ раздражающій ароматъ распространяющихся отъ нея духовъ.
По окончаніи кадрили буфетъ началъ наполняться. Дорисъ покинула Рене, чтобы заняться гостями. Нора стоя разговаривала и смялась въ неизбжномъ кружк, всегда составлявшемся вокругъ нея. Фрилу, виконтъ де-Понтенакъ, Бертье и Турналь на-перебой старались услужить ей. Робертъ Лекомтъ, съ сознаніемъ своего превосходства, немного стушевывался. Она могла съ ума свести своею красотой, своею вызывающею смлостью, безумнымъ весельемъ. Провинціалы смотрли на нее широко раскрытыми глазами, точно очарованные, дамы начали опять шептаться, прикрываясь верами.
Вдругъ Нора увидла Рене, случайно стоявшаго около нея спиною къ ея ухаживателямъ. Какъ будто нечаянно, самымъ естественнымъ движеніемъ, она протянула руку, прикасаясь ею къ губамъ Рене, чтобы взять бокалъ шампанскаго, подаваемый ей лакеемъ.
Чувствуя на губахъ свжесть отласистой кожи, Рене поднялъ глаза и, увидвъ Нору, спокойно посторонился, чтобы дать ей дорогу, а также избжать повторенія этого прикосновенія.
Но, вмсто того, чтобы приблизиться, она удалилась, поставивъ на подносъ бокалъ, не прикоснувшись даже къ нему, и Рене услышалъ, какъ она, засмявшись насмшливымъ хохотомъ, такъ раздражавшимъ его, прошептала:
— Сверный полюсъ, совершенно сверный полюсъ!
Съ этой минуты Нора ни съ кмъ не танцовала, кром Роберта, превратившагося на самомъ дл въ ея раба и проходившаго по гостинымъ, точно не онъ хозяинъ.
Снова начались замчанія, насмшки при вид этой неразлучной парочки, при вид Норы, безумно носящейся въ вихр танцевъ съ своимъ неизмннымъ кавалеромъ.
— Она срамитъ себя, несчастная!
— Хозяинъ дома влюбленъ въ нее, это ясно!
— Бдная мадамъ Лекомтъ, такая красивая, изящная, добрая!
— Да, они сейчасъ начнутъ цловаться среди гостиной! Посмотрите на нихъ, да посмотрите же!
Дорисъ, проходя, услышала нкоторыя изъ этихъ замчаній. Они причинили ей жестокое страданіе не потому, чтобы она сомнвалась въ Роберт, но потому, что ей больно было слышать, что о немъ такъ судятъ. Ея горячая любовь поддерживала въ ней вру, она была взволнована до глубины души.
— Мосье Сорель, — обратилась она къ Рене, замтивъ, что танцы начинаютъ утрачивать свое оживленіе,— будьте добры, спросите Роберта, не пора ли подавать ужинъ. Многіе хотятъ уже узжать.
Рене нашелъ Роберта въ обществ Норы. На предложенный вопросъ объ ужин отвтилъ не хозяинъ дома, а Нора повелительнымъ тономъ и съ вызывающимъ видомъ произнесла:
— Ужинать, уже? Ни за что! Это хорошо кролику забиваться въ свою нору до зари. Какая убійственная жара! Пойдемте любоваться звздами.
И, быстро накинувъ на плечи накидку, она вышла подъ руку съ Робертомъ.
Ночь была темная, на неб сверкали звзды, разрзая его иногда огненною полосой. На террас въ углу курило нсколько мужчинъ, ихъ группа смутно обрисовывалась при зеленоватомъ свт большаго японскаго фонаря.
— Сойдемте внизъ,— сказала Нора, направляясь съ Робертомъ въ садъ.
Тамъ, въ тни террасы, все было темно. Черезъ минуту глазъ, привыкшій къ мраку, началъ различать формы деревьевъ, силуэты кустовъ и извилистыя дорожки.
Нора шла медленно, тяжело переводя дыханіе. Она выпустила руку Роберта.
— Не разговаривайте со мной, не мшайте мн отдыхать,— сказала она, точно угадывая, какія слова вырвутся изъ его устъ.
— Вы нездоровы?
Обвивъ рукой ея гибкую талью, Робертъ нжно прижалъ ее къ себ, она не старалась освободиться и ничего не отвчала. Нсколько минутъ шли они такъ медленными шагами по большой алле, ему показалось вдругъ, что она дрожитъ. Холодный ночной воздухъ охватилъ ее. Ршительнымъ, властнымъ движеніемъ Робертъ привлекъ ее къ себ и заключилъ въ объятія. Она вырвалась безъ особеннаго смущенія, онъ долженъ былъ понимать, что она ожидала этого, желала, можетъ быть, что она не могла на это обидться.
— Нтъ,— тихо произнесла она тмъ же сухимъ и короткимъ тономъ, которымъ говорила съ нимъ съ тхъ поръ, какъ они вышли изъ гостиной.
— Вы замерзли!
— Это ничего. Вернемся домой.
И, не ожидая его, она поднялась на террасу, Робертъ пришелъ въ одно время съ ней, растерянный, тщетно стараясь понять странности загадочной Норы.
Она приняла опять свой торжествующій и вызывающій видъ, сбросивъ накидку, она вернулась въ бальную залу, разрумяненная свжимъ воздухомъ, съ сердцемъ, полнымъ злорадства, довольная, что доказала свою власть, что нарушила-таки возмутительное спокойствіе Дорисъ.
Когда Рене Сорель, сконфуженный видомъ, словами и поведеніемъ Норы, вернулся къ госпож Лекомтъ, онъ хотлъ устранить отъ нея даже тнь подозрнія и произнесъ самымъ естественнымъ тономъ:
— Робертъ явится сейчасъ къ вашимъ услугамъ.
Онъ говорилъ это вполн искренно, онъ думалъ, что Робертъ дйствительно придетъ. Время, между тмъ, шло. Уходъ Норы и хозяина дома снова развязалъ всмъ языки.
— Ну, вотъ до чего уже дошло!— воскликнулъ виконтъ де-Понтенакъ, очень оскорбленный.— Увелъ, въ садъ увелъ…
— Подъ оршникъ, въ часъ, благопріятный для поцлуевъ,— многозначительно вставилъ Кроликъ.— Дорогой виконтъ, Робертъ счастливецъ…
— Ба, она потшается надъ нимъ.
— Да и надъ нами, кажется.
Въ бальной зал начали ощущаться скука и утомленіе. Дорисъ, не спускавшая глазъ съ балконной двери, сдлала нсколько нетерпливыхъ жестовъ. Наконецъ, такъ какъ оркестръ молчалъ, а гости бродили въ тоск около накрытыхъ уже столовъ, Дорисъ приняла быстрое ршеніе, она взяла подъ руку Рене и веселымъ голосомъ, тогда какъ сердце ея мучительно сжималось, воскликнула:
— Mesdames, господа, прошу садиться за столъ!
Голодная молодежь, танцовавшая безъ устали и готовая танцовать еще до утра, бросилась со всхъ сторонъ къ столу. Вс сидли уже на мстахъ, когда явились Нора и Робертъ.
Громкое ура, провозглашенное группой поклонниковъ, быстро облетло столы.
— Вотъ они! Вотъ они!
— Ура!— крикнулъ звонкимъ голосомъ Кроликъ, поднявъ бокалъ съ забавно-почтительнымъ выраженіемъ лица.
Для парижанъ возвращеніе растрепанной пастушки, какую изображала Нора, и комаргскаго пастуха, на руку котораго опиралась Нора, вдругъ сдлавшаяся опять веселой и насмшливой, было поводомъ къ новому взрыву веселья. Гости изъ мстныхъ жителей переглядывались съ смущеннымъ видомъ, они, очевидно, видли въ этомъ скандалъ, для нихъ эта парижанка была положительно неприличною женщиной.
Во двор началъ раздаваться грохотъ отъзжающихъ экипажей. Посл ужина ряды гостей значительно пордли. Нсколько молодыхъ людей захотли начать котильонъ, Нора вмшалась на минуту съ своимъ безумнымъ увлеченіемъ, затмъ вдругъ, точно внезапно почувствовавъ усталость, сла въ углу съ виконтомъ де-Понтенакъ, сіявшимъ отъ такой нежданной милости.
Потомъ вдругъ посл какой-то любезной фразы Понтенака Нора расхохоталась ему въ лицо, открыла какую-то дверь и исчезла. Все кончилось. Зябкій Кроликъ меланхолично направился къ гардеробной, ему казалось, что пустили послднюю ракету фейерверка и кругомъ наступила тьма.
Черезъ часъ двери Сузы ла-Руссъ были заперты, огни потушены, Дорисъ, удалившись въ свою комнату, медленно раздвалась, задумчиво устремивъ взглядъ въ зеркало, отражавшее ея блдное лицо.
Робертъ, по обыкновенію, зашелъ къ ней. Они не разговаривали съ ужина. Онъ слъ на кушетку, смотря на жену, причесывавшую волосы передъ туалетомъ и закладывавшую ихъ на ночь. Она была замчательно хороша, стоя съ поднятыми руками, составлявшими какъ бы рамку для ея свтлой головки, и стройною фигурой, обрисовывающейся подъ мягкими складками матеріи.
— И такъ, Дорисъ, вечеръ хорошо сошелъ, не правда ли?
— Очень хорошо.
— Ты не устала?
— Нтъ, а ты?
— Нисколько.
Она окончила свой туалетъ и стояла передъ нимъ.
— Робертъ, ты былъ сегодня немного невнимателенъ ко мн, какъ мн показалось…
Робертъ вскочилъ съ кушетки.
— Я, дорогая?
— Немного,— произнесла она нжнымъ голосомъ, въ которомъ слышалось скоре сожалніе, чмъ упрекъ.— И потомъ, другъ мой… будь осторожне,— она колебалась, боясь его оскорбить,— ты почти завладлъ Норой, этимъ недовольны, ты знаешь, какъ вс отбиваютъ ее другъ у друга.
— Ей надодаютъ!
— Конечно. Она меня, впрочемъ, удивила сегодня вечеромъ: она была въ какомъ-то тревожномъ, безпокойномъ, нервномъ состояніи. Она не понравилась здшней публик, я замтила это.
— Кому? судейскимъ?
Онъ называлъ такъ весь синклитъ старыхъ дамъ, замчанія которыхъ больше всего поразили Дорисъ.
— Наконецъ, Робертъ, очень можетъ быть, что, не желая того, уступая по доброт какому-нибудь капризу этого избалованнаго ребенка, ты сегодня вечеромъ немного скомпрометировалъ ее.
— Скомпрометировалъ?
— Въ глазахъ этихъ людей, наивныхъ, можетъ быть, но, несомннно, честныхъ, не привыкшихъ къ такому независимому и на ихъ взглядъ легкомысленному обращенію.
Робертъ взялъ ее за руку, подъ вліяніемъ очарованія этою женщиной, такъ давно и такъ горячо любимой, читая въ ея бархатныхъ глазахъ подозрніе, которое она тщетно старалась побороть, онъ съ непритворною къ эту минуту искренностью спросилъ ее:
— Дорисъ, разв ты не вришь мн больше?
— Теб?— о, нтъ, врю!
— Въ комъ же ты сомнваешься?
Она не отвтила, она удержала на губахъ чуть не сорвавшееся имя Норы.
Онъ понялъ, конечно. Послдовало тяжелое молчаніе.
Когда она подняла на него глаза, полные ласкающей доброты, Робертъ наклонился и нжно поцловалъ ее въ лобъ, сказавъ:
— Прощай, Дорисъ,— до завтра.
Молодая женщина неподвижно стояла въ то время, какъ онъ удалился. Его прощаніе еще раздавалось въ ея ушахъ точно во сн. Оставшись одна, она подошла къ окну. Одна за другой меркли звзды на темныхъ небесахъ. Дорисъ думала о кончившемся вечер, о непрочности счастья и въ уединеніи и тишин этой чудной ночи она слышала, какъ громко билось ея сердце, тогда какъ по ея пылающимъ щекамъ медленно катились крупныя слезы.
Въ этотъ вечеръ Рене Сорелю показалось, что онъ ясно читаетъ въ душ Норы, по его мннію, она хотла своимъ кокетствомъ скрпить узы, которыми опутывала Роберта, возбуждая и раздражая его то ревностью, то обольщеніемъ, и понемногу совершенно отдалить его отъ Дорисъ. Онъ зналъ, что Робертъ человкъ честный и добрый, но считалъ его слабымъ, способнымъ на увлеченіе, на измну, могущую причинить Дорисъ величайшее страданіе. Онъ не смлъ заглядывать въ свою совсть, боялся, быть можетъ, найти тамъ инстинктивное довольство при мысли, что Робертъ окажется недостойнымъ любви жены, что она разлюбитъ его, въ любовь Рене, такую возвышенную, чистую, самоотверженную до сихъ поръ, проскальзывалъ зародышъ зла.
Все это промелькнуло въ его голов съ быстротою молніи. Вообще, хотя онъ и не желалъ подробно анализировать самого себя, все же онъ чувствовалъ, что поддается вчному и неумолимому закону контрастовъ, противорчій, уступокъ и рзкихъ переходовъ, составляющему сущность человческой природы. Какъ въ самомъ себ, такъ въ Роберт, и въ Нор, и въ Дорисъ онъ не могъ видть романическихъ лицъ, добродтельныхъ или порочныхъ, безгршныхъ или неисправимыхъ, онъ чувствовалъ себя захваченнымъ теченіемъ жизни дйствительной, способнымъ, подобно этимъ людямъ столь различнаго характера, одновременно съ ними и въ равной степени, на рзкія отступленія, внезапныя ршенія, нелогичные поступки, могущіе измнить самыя лучшія и самыя твердыя убжденія.
Безсонная ночь наполнила его голову тысячью неясныхъ, волнующихъ мыслей, но къ утру, когда комната наполнилась солнечнымъ свтомъ, одна мысль выдлилась изъ этого туманнаго хаоса. Онъ всталъ съ твердымъ намреніемъ измнить свое сдержанное обращеніе съ Норой и узнать, что въ ея несомннно развращенной душ кроется дйствительно угрожающаго для спокойствія Дорисъ и Роберта.
Нора не появилась за завтракомъ, прошедшимъ очень вяло, такъ какъ его не оживлялъ своею обычною веселостью Робертъ, встревоженный сдержаннымъ волненіемъ, выражавшимся на лиц Дорисъ, и разсерженный отсутствіемъ Норы, имя которой никмъ не было произнесено въ это утро, можно было подумать, что она ухала наканун вмст съ вчерашними гостями. Рене даже предположилъ на одну минуту, что оно такъ и случилось.
‘И хорошо сдлала!’ — подумалъ онъ съ чувствомъ облегченія.
Но посл завтрака, когда онъ гулялъ въ саду, ища въ густой алле защиты отъ палящихъ лучей осенняго солнца, онъ замтилъ въ полукруглой бесдк, высченной въ скал при поворот аллеи, блую фигуру, лежащую въ кресл съ раскрытою книгой на колняхъ, закрытыми глазами и откинутою на спинку кресла головой.
То была она, Нора. Думая, что она спитъ, Рене хотлъ уйти, но она вскочила на ноги и, смотря на него спокойными глазами и съ непроницаемымъ лицомъ, повидимому, ждала, чтобы онъ заговорилъ первый.
— Простите меня,— я, кажется, разбудилъ васъ.
— Я не спала, я думала. Здсь хорошо размышлять: сидишь, точно дома!
Она вся преобразилась и говорила немного дрожащимъ голосомъ. Въ послднихъ словахъ Норы Рене послышалось желаніе, чтобы онъ ушелъ.
— Простите, въ такомъ случа, что я нарушилъ ваше уединеніе.
— Вы мн не мшаете!
Она ршительно сла съ едва замтнымъ пожатіемъ плечъ, точно раздраженная невозмутимымъ тономъ Рене. Уйти было бы неловко, притомъ же, ему хотлось остаться. Онъ занялъ мсто недалеко отъ Норы на выступ скалы.
— Дорисъ здорова?— спросила Нора посл непродолжительнаго молчанія заискивающимъ тономъ.— Я не видала ее сегодня утромъ.
— Мадамъ Лекомтъ завтракала съ нами, — отвтилъ онъ просто.
— На бал было очень весело, не правда ли?
— Очень весело.
Послдовало молчаніе. Ледъ не таялъ. Нора, выведенная изъ терпнія, повернулась къ нему.
— Васъ, мосье Сорель, нельзя упрекнуть въ чрезмрной разговорчивости. А, между тмъ, я знала васъ веселымъ, увлекающимся, а теперь…
Онъ улыбнулся.
— Теперь сверный полюсъ, не правда ли?
— А! вы слышали эту шутку?
— Она была сказана для того, чтобы ее слышали.
— Можетъ быть.
И самымъ естественнымъ тономъ товарищеской откровенности она продолжала:
— Послушайте, что сдлала я вамъ?
— Мн ничего, хотя я не имю чести принадлежать къ числу вашихъ друзей.
— Каково! Кого же я оскорбила, какъ не васъ?
— Хотите вы, чтобы я также говорилъ съ вами откровенно, честно? Хотите вы, чтобы я высказалъ вамъ мою дерзкую мысль безъ всякихъ прикрасъ? Разъ вы меня спрашиваете, когда я имю право и обязанъ, можетъ быть, молчать, стало быть, вы хотите чистосердечно выслушать меня. Скажите, вы этого хотите?
Рене говорилъ съ увлеченіемъ, съ жаромъ, вставъ съ своего мста и стоя передъ Норой, онъ ожидалъ ея отвта.
Она лукаво улыбнулась и приняла свой обычный насмшливый тонъ.
— А!— спокойно произнесла она,— наконецъ-то, ледъ таетъ! Цлое наводненіе!… Очень интересно послушать: говорите!
— Извольте: я думаю, что вы задумали дурное дло!
— Мосье Сорель!
Она поднялась, блдная, въ раздувающимися ноздрями, мгновенно потемнвшіе зрачки придали страшное выраженіе ей взгляду.
— Вотъ видите,— продолжалъ онъ,— вы глубоко оскорблены. Я умолкаю, я извиняюсь, я ухожу.
— А!… Теперь нтъ! Я хочу, чтобы вы говорили. Къ тому же, что можете вы еще прибавить боле оскорбительнаго для меня? Я требую, чтобы вы договорили до конца.
— Вы правы, поэтому-то я прежде всего сказалъ то, что мн трудне всего было сказать. Остальное разв вы не поняли?
— Нтъ.
— Вы жестоки. Вы отлично знаете, что здсь есть прелестная, доврчивая и добрая женщина, называющая васъ другомъ и искренно васъ любящая, есть человкъ, въ любви котораго заключается вся ея жизнь, — человкъ, окружавшій ее до сихъ поръ нжною заботливостью. И этого-то человка,— вы сейчасъ опять разсердитесь.— этого человка вы отнимаете у нея.
— Назовите женщину Дорисъ, мужчину — Робертомъ: снимите прозрачный покровъ анонима!— спокойно произнесла Нора съ выраженіемъ оскорбительнаго состраданія.— Вы видите, я слушаю васъ теперь безъ гнва. Этотъ романъ очень милъ и вы мн нравитесь въ роли рыцаря, ратующаго за счастье ближняго. Мы могли бы покончить на этомъ нашъ разговоръ, но длать намъ нечего, мы давно знаемъ другъ друга, у меня хорошій характеръ, мн можно многое сказать, такъ доведемте до конца ваше маленькое слдствіе. Это начинаетъ забавлять меня. А вы согласитесь, что приходится смяться, подобно Фигаро, изъ страха быть вынужденной обидться.
— Вы можете находить меня смшнымъ, я безропотно покоряюсь этому.
— Вы оригинальны, очень оригинальны, напротивъ.
— Здсь идетъ дло о спокойствіи двухъ людей, которыхъ я искренно, братски люблю. Если Робертъ полюбитъ васъ…
Она холодно перебила его:
— Значитъ, вы думаете, что вашъ другъ любитъ меня? Это очень возможно, но я не вижу, чтобы это было по моей вин. Кто вамъ говоритъ, что и я люблю его?
— Если бы я думалъ, что вы его любите, я бы не говорилъ съ вами такъ, какъ теперь говорю. Я отнесся бы съ уваженіемъ, состраданіемъ и осторожностью, какъ того требуетъ искренняя любовь. Но я думаю, что вы не любите его, и я васъ обвиняю… я умоляю васъ.