ИВАНОВЪ-РАЗУМНИКЪ.
СОЧИНЕНІЯ
ТОМЪ ПЯТЫЙ
КНВО-ПРОМЕТЕЙ.
Н. Н. МИХАЙЛОВА
1916
Начало соціализма.
Начало соціализма.
(Неизвстная статья Блинскаго).
Начало социализма, Иванов-Разумник Р. В., Год: 1911
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Въ конц 1841 года Блинскій говорилъ о себ: ‘Я теперь въ новой крайности, это — идея соціализма, которая стала для меня идеею идей, бытіемъ бытія’… Онъ сталъ проповдывать эту идею соціализма ‘со всмъ фанатизмомъ прозелита’, по его же выраженію, и проповдью этой заполнены годы 1842—1846. Но, разумется, это была проповдь только въ узкомъ кругу друзей, изрдка и въ письмахъ къ Боткину Блинскій прорывался горячей тирадой въ честь соціализма, и то, конечно, только въ тхъ письмахъ, которыя шли ‘окказіей’, не по почт, ибо ‘Шпекины,— писалъ Блинскій, — распечатываютъ чужія письма не изъ одного личнаго удовольствія, но и по долгу службы, ради доносовъ’… Въ этихъ письмахъ ‘по-окказіи’ Блинскій восторженно говорилъ о грядущемъ соціалистическомъ хиліазм, ‘тысячелтнемъ царств Божіемъ на земл’, восклицалъ, что настанетъ время и ‘Отецъ-Разумъ снова воцарится, но уже въ новомъ неб и надъ новой землей’, проповдывалъ единство человчества, какъ цльной, идеальной личности, и т. д., и т. д. (письма къ Боткину отъ 8-го сентября 1841 года, 20-го апрля 1842 г. и др).
Въ своихъ журнальныхъ статьяхъ Блинскій, разумется, не могъ прямо высказывать свои завтныя убжденія: проповдь соціализма въ тискахъ николаевской цензуры являлась, конечно, немыслимой. Блинскаго иногда приводила въ отчаяніе эта невозможность подлиться съ читателями самыми цнными изъ своихъ новыхъ убжденій. ‘Истину я взялъ себ,— говорилъ однажды Блинскій (въ письм къ Герцену отъ 26-го января 1845 года),— но, вдь, я попрежнему не могу печатно сказать все, что я думаю и какъ я думаю. А чортъ ли въ истин, если ее нельзя популяризовать и обнародовать?— мертвый капиталъ’…
И однако такая возможность все-таки была,— и причиной ея была та ‘глупость цензуры’, которой иногда такъ восхищался Блинскій. Цензура порой не пропускала самыхъ невинныхъ вещей и тутъ же одобряла вещи, которыя никто въ то время не могъ бы надяться напечатать. Неудивительно поэтому, что и въ статьяхъ Блинскаго часто проскальзывали выраженія его новой вры, его новыхъ убжденій, особенно по цлому ряду частныхъ вопросовъ. Тмъ интересне та его статья, въ которой мы находимъ обобщеніе всхъ этихъ его взглядовъ, поскольку обобщеніе это было возможно въ рамкахъ николаевской цензуры.
Въ 1841 году появилась книга ‘Руководство къ всеобщей исторіи. Сочиненіе Фридриха Лоренца. Часть первая. Санктпетербургъ’. Книга эта была составлена изъ лекцій, читанныхъ Лоренцомъ въ педагогическомъ институт, и была только простымъ компилятивнымъ учебникомъ, Блинскому надо было написать статью объ этой книг. Повидимому, онъ хотлъ уклониться отъ этой обязанности, считая себя недостаточно подготовленнымъ для критической статьи по такому спеціальному вопросу, въ декабр — январ 1841— 1842 года онъ гостилъ у Боткина въ Москв, и, повидимому, предложилъ послднему написать статью о книг Лоренца. Боткинъ, быть можетъ, и пообщалъ, но общанія своего не исполнилъ, это видно изъ слдующаго начала письма Блинскаго къ Боткину отъ 17-го марта 1842 г.: ‘Вотъ мн и опять пришла охота писать къ теб, Боткинъ. Но о чемъ писать?— право не знаю: и хочется, и не о чемъ. Ну, пока не придумаю лучшаго, выругаю тебя хорошенько за то, вопервыхъ, что ты ничего не прислалъ мн съ Кульчикомъ о Лоренц, и тмъ ввергъ меня въ бдственное положеніе писать о томъ, чего не знаю’… (упоминаемый въ письм ‘Кульчикъ’ — знакомый Блинскаго и Боткина, Кульчицкій). Боткинъ, повидимому, отвтилъ на это письмо, такъ какъ мы имемъ въ свою очередь отвтъ Блинскаго въ письм отъ 31-го марта 1842 года: ‘О Лоренц не хлопочи: преступленіе совершено, и въ 4-мъ No [‘Отечественныхъ Записокъ’ ты прочтешь довольно гнусную статью своего пріятеля — ученаго послдняго десятилтія’… Такъ иронизировалъ надъ собой самъ Блинскій.
Статья о книг Лоренца оставалась до сихъ поръ неизвстной, а между тмъ статья эта дйствительно была напечатана въ апрльскомъ номер ‘Отечественныхъ Записокъ’ за 1842 годъ (т. XXI, отд. V, стр. 36—45), она представляетъ большой интересъ, какъ первое печатное проявленіе идеи соціализма въ статьяхъ Блинскаго. Мало этого: статья интересна еще и тмъ, что въ ней мы имемъ развитіе не какого-нибудь частнаго вопроса (напримръ, ‘женскаго’, съ точки зрнія ‘сенсимонизма’,— что можно найти въ другихъ статьяхъ Блинскаго), а общее воззрніе, обобщеніе частныхъ вопросовъ, вопросъ о человчеств вообще. Принужденный писать о спеціальномъ вопрос, — учебник по всеобщей исторіи,— Блинскій блестяще вышелъ изъ затрудненія, сказавъ о самомъ учебник только нсколько хвалебныхъ словъ, сдлавъ только нсколько критическихъ замчаній, а большую часть статьи посвятивъ восторженному прославленію ‘прогресса’, который въ конц концовъ приведетъ человчество къ ‘новой земл и новому небу’. Въ николаевскомъ цензурномъ застнк нельзя было ясне высказать въ печати врованія утопическаго соціализма.
Статья начинается указаніемъ, что вкъ нашъ — по преимуществу вкъ историческій: ‘историческое созерцаніе могущественно и неотразимо проникло собой вс сферы современнаго сознанія’. Какъ извстно, историческая точка зрнія стала въ конц 1841 и начал 1842 года характерной и для литературно-критическихъ сужденій Блинскаго, особенно выразилось это въ его стать ‘Русская литература въ 1841 г.’, написанной мсяцами тремя раньше статьи по поводу книги Лоренца. ‘Историческое созерцаніе, — продолжаетъ Блинскій, — проникло всю современную дйствительность, даже самый бытъ нашъ. Чувство общественности теперь везд сильне, чмъ когда-либо прежде было. Каждый живе чувствуетъ себя въ обществ и общество въ себ, и каждый, по крайней мр, претендуетъ служить обществу, служа себ самому’… И такое ‘историческое созерцаніе’ проникло всюду,— въ бытовую жизнь, въ науку, въ искусство. Историческій романъ и историческая драма царятъ въ литератур: Вальтеръ Скоттъ ‘былъ органомъ и провозвстникомъ вка, давши искусству историческое направленіе’. Въ наук — то же самое: ‘Давно ли эстетика шла своимъ особымъ путемъ, не спрашиваясь у исторіи, не соприкасаясь съ ней? Еще и теперь многіе добрые люди, повторяя чужіе зады, пренаивно увряютъ, что искусство само по себ, а жизнь сама по себ…’ Здсь Блинскій говоритъ pro domo sua: это онъ двумя-тремя годами раньше (а также и въ теченіе всей своей московской журнальной дятельности) былъ проповдникомъ самоцльнаго искусства, ‘безцльнаго съ цлью’, теперь, въ сороковыхъ годахъ, эти ‘зады’ стали достояніемъ ‘многихъ добрыхъ людей’, — напримръ, Сенковскаго-Брамбеуса, Булгарина, отчасти Полевого, которые отстаивали теперь ‘чистое искусство’, ожесточенно нападая на Гоголя и утверждая, что ‘искусство само-по-себ, а жизнь сама-по-себ’, и что ‘искусство унизилось бы, снизойдя до современныхъ интересовъ’… Да,— соглашается Блинскій, — если подъ ‘современными интересами’ подразумвать моды, сплетни, мелочи свта, биржевой курсъ, — то симпатія ко всему этому была бы упадкомъ искусства, но вдь не это надо понимать подъ сближеніемъ искусства съ исторіей и жизнью. ‘Нтъ, не то разумется подъ историческимъ направленіемъ искусства: это — или современный взглядъ на прошедшее, или мысль вка, скорбная дума или свтлая радость времени, это — не интересы сословія, но интересы общества, не интересы государства, но интересы человчества, словомъ, это общее, въ идеальномъ и возвышенномъ значеніи слова’…
Пропускаю развитіе ряда интереснйшихъ и характерныхъ для Блинскаго положеній объ искусств, какъ выраженіи сознанія народа и человчества въ опредленную эпоху, ‘какъ бы біеніи пульса его жизни’, о связи исторіи искусства съ исторіей человчества, о синтез классицизма и романтизма въ современномъ искусств, о связи между исторіей и философіей. ‘Философія есть душа и смыслъ исторіи, а исторія есть живое, практическое проявленіе философіи въ событіяхъ и фактахъ. По Гегелю, мышленіе есть какъ бы историческое движеніе духа, сознающаго себя въ своихъ моментахъ, и ни одинъ философъ не далъ исторіи такого безконечнаго и всеобъемлющаго значенія, какъ этотъ величайшій и послдній представитель философіи’… Это мсто очень цнно для опредленія отношенія Блинскаго эпохи ‘соціализма’ къ Гегелю, съ которымъ онъ, казалось бы, порвалъ еще годомъ раньше (‘Благодарю покорно, Егоръ едорычъ, кланяюсь вашему философскому колпаку’,— обращался Блинскій къ ‘его философскому филистерству’, Гегелю, въ знаменитомъ письм къ Боткину отъ і марта 1841 года). Теперь очевидно,— это, впрочемъ, было извстно историкамъ литературы и раньше,— что, раскланявшись съ Гегелемъ, Блинскій все же продолжалъ во многомъ быть послдователемъ этого ‘величайшаго и послдняго представителя философіи’, какъ онъ его здсь называетъ. Философія Гегеля давала лишнюю опору ‘историзму’ Блинскаго, и въ этомъ отношеніи Блинскій самостоятельно пошелъ по пути, прокладывавшемуся въ то время въ Германіи лвыми гегеліанцами.
Историческая точка зрнія неизбжно приводила къ понятію ‘прогресса’ и къ опредленію основной причины его. ‘Прогрессъ и движеніе,— говоритъ Блинскій, сдлались теперь словами ежедневными. Новизна никого не пугаетъ, предла усовершенствованіямъ никто не видитъ’… Какая же причина этого скораго движенія?— задается вопросомъ Блинскій и даетъ отвтъ, характерный для ‘утописта’ того времени: причина интенсивнаго прогресса — ‘созрвшее историческое сознаніе вслдствіе успха въ послднее время исторіи какъ науки’… Только исторія въ своемъ развитіи могла создать понятіе о человчеств какъ единой развивающейся ‘личности’, прошлое которой опредляетъ ея будущее. ‘Сущность исторіи, какъ науки,— говоритъ Блинскій,— состоитъ въ томъ, чтобы возвысить понятіе о человчеств до идеальной личности, чтобы во вншней судьб этой ‘идеальной личности’ показать борьбу необходимаго, разумнаго и вчнаго со случайнымъ, произвольнымъ и преходящимъ, а въ движеніи впередъ этой ‘идеальной личности’ показать побду необходимаго, разумнаго и вчнаго надъ случайнымъ, произвольнымъ и преходящимъ. Да, задача исторіи — представить человчество какъ индивидуумъ, какъ личность и быть біографіей этой идеальной личности. Человчество есть именно ‘идеальная личность’: личность — потому что у него есть свое л, есть свое сознаніе, хотя и выговариваемое не однимъ, а многими лицами, есть свои возрасты, какъ и у человка, есть развитіе, движеніе впередъ, идеальная — потому что нельзя эмпирически доказать ея существованія, указавъ неврующему пальцемъ и сказавъ: вотъ человчество — смотри!…’
Такъ подходитъ Блинскій къ понятію человчества, которое станетъ основой его міровоззрнія эпохи 1842—1846 гг. Нсколько послдующихъ страницъ этой статьи онъ посвящаетъ доказательствамъ того положенія, что ‘человчество’ дйствительно можно считать ‘идеальной личностью’,— мысль, которую — замчаетъ Блинскій — ‘многіе весьма умные отъ природы люди не признаютъ съ какимъ-то упорствомъ и ожесточеніемъ’. Это происходитъ оттого, что ‘не всякій способенъ самъ собою отъ людей и народовъ сдлать отвлеченіе и назвать его человчествомъ, но еще мене найдется способныхъ одушевить это отвлеченіе мыслію, дать ему индивидуальность и личность’… И Блинскій начинаетъ примнять къ ‘человчеству’ т построенія, которыя раньше, въ 1834—1840 гг., онъ примнялъ къ понятію ‘народа’, доказывая (отъ ‘Литературныхъ мечтаній’ до ‘Очерковъ бородинскаго сраженія’), что народы суть личности человчества. Теперь это шеллингіанское положеніе онъ замняетъ обобщеннымъ: само человчество есть развивающаяся личность. Не всмъ доступна эта истина. ‘Сколько этихъ неврующихъ,— восклицаетъ Блинскій,— которые никогда не признаютъ существованія того, на что нельзя указать, чего нельзя увидть глазами, обонять носомъ, отвдать языкомъ, услышать ухомъ, осязать рукою!.. Таково свойство всякой живой истины: сколько громко говоритъ она живой душ, столько нма для мертвой! Никто не усомнится въ существованіи человчества, какъ числительнаго собранія двуногихъ тварей, населяющихъ собою земной шаръ, но многіе ли въ состояніи понять, что человчество есть не только собирательное, но еще и личное имя,— названіе одного лица, которое, проживъ нсколько тысячелтій, подобно каждому человку, отдльно взятому, не помнитъ своего рожденія и первыхъ лтъ своего безсознательнаго существованія, которое, подобно каждому человку, отдльно взятому, было младенцемъ, отрокомъ, юношей и теперь стремится къ своей полной возмужалости, которое, подобно каждому, отдльно взятому человку, всегда стремилось къ положительному убжденію и знанію и всегда отрицало свое убжденіе и знаніе, чтобы на его развалинахъ основать боле близкое къ истин, которое, подобно человку, заблуждалось и возставало, страдало и блаженствовало, и котораго жизнь вчно будетъ состоять въ томъ, чтобы заблуждаться и возставать, страдать и блаженствовать’…
Но, несмотря на это вчное разрушеніе и вчное созиданіе, или, врне, именно благодаря вчному разрушенію и созиданію, человчество идетъ впередъ, движется по пути прогресса. Движеніе это,— тутъ Блинскій повторяетъ свою постоянную, излюбленную мысль, — идетъ ‘не прямою линіей и не зигзагами, а спиральнымъ кругомъ, такъ что высшая точка пережитой имъ (человчествомъ) истины въ то же время есть уже и точка поворота его отъ этой истины’… Такъ идетъ впередъ всемірная исторія: поколнія смняются поколніями и играютъ роль плодородной почвы, на которую ‘смена бросаются геніями, этими избранниками и помазанниками свыше’ (— опять постоянная и излюбленная мысль Блинскаго о роли генія въ историческомъ процесс). Но геніи рдки, всякій вообще человкъ, превышающій окружающую его толпу, ‘есть движитель въ сфер своей дятельности’ — такъ составляется ‘общее движеніе массъ’. Великую роль въ этомъ движеніи играетъ ‘мрачный духъ сомннія и отрицанія….— отрывая отдльныя лица и цлыя массы отъ непосредственныхъ и привычныхъ положеній и стремя ихъ къ новымъ и сознательнымъ убжденіямъ’… Этотъ скрытый намекъ на эпохи революцій не могъ быть выраженъ ясне подъ бдительнымъ окомъ цензуры того времени, не могъ также цензоръ прочесть въ душ Блинскаго, что для него ‘новыя и сознательныя убжденія’ значило въ послднемъ счет — соціализмъ.
А между тмъ это несомннно было такъ, что особенно ясно изъ послднихъ, заключительныхъ словъ Блинскаго въ этой части статьи. Снова возвращаюсь къ мысли объ историческомъ созерцаніи, какъ основ всякаго знанія и всякой истины, Блинскій повторяетъ опять-таки постоянное свое положеніе, усвоенное имъ отъ шеллингіанства и гегеліанства — объ ‘единой лстниц природы’. ‘Естествовдніе есть исторія творящей природы, повствованіе о восходящей лстниц ея явленій, картина развитія въ нмой природ того же духа вчной жизни, который развивается въ исторіи,— что Шеллингъ выразилъ двумя многознаменательными словами: Deus fit… Безъ историческаго созерцанія, безъ понятія о прогресс человчества, безъ вры въ разумный промыселъ, вчно торжествующій надъ произволомъ и случайностью — нтъ истиннаго и живого знанія въ наше время’… И посл небольшого полемическаго выпада (явно направленнаго противъ Сенковскаго) Блинскій заключаетъ всю свою аргументацію резюмирующимъ выводомъ,— горячей тирадой на ту тему, что ‘современное состояніе человчества есть необходимый результатъ разумнаго развитія и что отъ его настоящаго состоянія можно длать посылки къ его будущему состоянію, что свтъ побдитъ тьму, разумъ побдитъ предразсудки, свободное сознаніе сдлаетъ людей братьями по духу, и будетъ новая земля и новое небо’… Ясне этого нельзя было высказать свою соціалистическую вру,— и Блинскій высказалъ ее тми же самыми словами, которыя мы встрчаемъ и въ его письмахъ той же эпохи къ Боткину.
Не будемъ слдить за дальнйшимъ содержаніемъ статьи Блинскаго, хотя и тамъ мы нашли бы немало интересныхъ и характерныхъ для Блинскаго мыслей, но и приведеннаго выше достаточно, чтобы судить, какой значительный интересъ представляетъ эта досел неизвстная статья Блинскаго. Она такъ характерна для него, что ее необходимо было бы приписать Блинскому даже и въ томъ случа, если бы мы не имли никакихъ другихъ данныхъ, кром самаго содержанія статьи, но, по счастью, мы имемъ еще и непосредственное указаніе въ приведенныхъ выше отрывкахъ изъ писемъ Блинскаго къ Боткину. О значеніи этой статьи для исторіи развитія Блинскаго мы уже сказали въ другомъ мст (Сочин., т. IV), здсь достаточно будетъ еще разъ подчеркнуть, что главное значеніе этой статьи Блинскаго — въ первомъ печатномъ выраженіи идеи соціализма, въ общемъ взгляд Блинскаго эпохи начала соціализма на человчество, на степень и причины его прогресса, на свтлое будущее его.
Невысоко цнилъ Блинскій эту свою статью (‘довольно гнусная статья’,— говорилъ, какъ мы видли, онъ), онъ не придавалъ ей значенія, какъ блдному выраженію въ печати тхъ идей, которыя съ такой страстностью проповдывались имъ и устно, въ бесдахъ съ друзьями, и письменно, въ письмахъ къ нимъ. Но теперь статья эта для насъ тмъ интересне, — особенно въ виду того, что въ ней есть развитіе положеній, только слегка намченныхъ въ другихъ статьяхъ Блинскаго. Въ собраніи сочиненій Блинскаго эта небольшая статья о книг Лоренца займетъ одно не изъ послднихъ мстъ.
1911 г.