Н. А. ЛЕЙКИНЪ
НЕУНЫВАЮЩІЕ РОССІЯНЕ
РАЗСКАЗЫ И КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2
1879
На живорыбномъ садк.
На живорыбномъ садк.
На живорыбном садке, Лейкин Николай Александрович, Год: 1879
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Живорыбный садокъ. Утро. Въ рубк, около прилавка съ всами, сидитъ на скамейк прилично одтый, полный мужчина съ гладкобритымъ подбородкомъ и пьетъ чай. Противъ него, тоже съ стаканомъ чаю въ рукахъ, стоитъ хозяинъ садка, въ наваченной сибирк и передник, и отгрызая маленькіе кусочки сахару, со звукомъ прихлебываетъ чай. Въ одномъ углу рубки, мальчишки перетряхиваютъ изъ корзинки въ корзину рыбу, въ другомъ прикащикъ продаетъ какой-то кухарк соленую рыбью тешку.
— Такъ это блужья тешка, а не осетровая? спрашиваетъ та.
— Блужья.
— То-то. У насъ барыня такъ и сказала: возьми говоритъ, блужью. Какъ създила лтомъ въ Зоологическій садъ, посмотрла на осетра, такъ и апетиту къ нему лишилась, совсмъ перестала осетрину сть.
— Это еще отчего? Что въ немъ такого постыднаго?
— Да, говорятъ, на человка мертваго похожъ. Опять-же тутъ слухъ прошелъ, что онъ будто мужика сълъ. Она и раковъ изъ-за того не стъ, что т на мертвечину садятся.
— Ври больше! Ну, ракъ туда сюда. А осетръ, гд-жъ ему мужика състь? У него ротъ такъ себ — махонькая дырка.
— А, можетъ быть, по кускамъ сълъ. Спервоначалу одно мсто отгрызъ, потомъ другое. Такъ блужья тешка-то?— снова задаетъ она вопросъ.
— Блужья, блужья. Смло бери,
— Дай-ко понюхать-то свжая-ли она?
— Самая свжая, что ее нюхать? Мы нюхать не даемъ. Что за модель? Вдь это товаръ. Одинъ понюхаетъ, другой понюхаетъ и выйдетъ обнюханный кусокъ. Кому обнюханную тешку нужно? Вдь за нами тоже полиція смотритъ, чтобъ въ чистот… Вотъ тутъ какъ-то блорыбицу нюхали, нюхали, а она и провоняла! Бери такъ.
— Ну, ладно, только смотри, коли не свжая будетъ, обратно принесемъ.
Хозяинъ обращается къ сидящему покупателю.
— Ну, а вамъ что пособрать, Ардаліонъ Никитичъ?— спрашиваетъ онъ.
— Да сегодня ‘самъ’ уху заказалъ, отвчаетъ покупатель. Шесть персонъ приглашено, и между ними какой-то англійскій попъ, такъ хочетъ его ухой кормить. ‘Смотри, говоритъ, Ардальонъ, не осрамись’. ‘Помилуйте, говорю, ваше сіятельство, какой-же я, говорю, поваръ, коли осрамлюсь? Мы графовъ и князей кормимъ, а нетокма, что англійскаго попа’. Такъ вотъ отпусти-ка ты мн налимчика, продолжаетъ онъ, да ершей съ полсотни для навару, да стерлядку вершковъ десять-одиннадцать: ну, сижка…
— Стерлядка-то не мала-ли будетъ?
— Нтъ, что ихъ баловать! Раковаго масла подпущу, за тотъ же стерляжій наваръ уйдетъ.
— Эй, молодцы!— кричитъ хозяинъ. Соберите Ардальону Никитичу, что они требоваютъ. Угря для маринаду не надо-ли?
— Нтъ. Вотъ, братъ, рыба! что твой турокъ! произноситъ поваръ. Теперича изржь его въ куски — живъ.
— Ну, а что про турку у васъ слышно?
— Да разное. Главное, окопался теперь, весь въ земл сидитъ и только головешку высовываетъ. Какъ въ него попасть? Только нацлишься, а онъ подъ землю и нырнетъ. Флигель-адъютантъ одинъ обдалъ, такъ сказывалъ. Лакей слышалъ.
— А правда, что туда изъ Москвы царь пушку повезутъ?
— Нтъ, про это разговору не было. Да и что въ ней? Теперича она совсмъ расхлябана. Вотъ ежели бы изъ Адмиралтейства пушку туда… Да не довести, тяжела очень.
— Богъ знаетъ, что тамъ творится,— разводитъ руками хозяинъ. Теперича мы ‘Новое Время’ покупаемъ. Читаешь — ничего понять невозможно. Такая газета, словно они ее ваксой смазываютъ. Черна и въ пятнахъ.
— Нарочно такъ печатаютъ, отвчаетъ поваръ. Потому у нихъ корреспондентъ невроятный, вретъ много, ну они и замазываютъ, чтобъ не такъ замтно было. Потомъ станутъ ихъ уличать, а они отопрутся. ‘Вы, говоритъ, не такъ по замазанному прочли. Это совсмъ въ противоположномъ вид понимать должно’. У нихъ одинъ корреспондентъ изъ трубочистовъ.
— Зачмъ-же это?
— Своя заводка торговая. Сегодня читатель ничего не понялъ, завтра опять покупаетъ. ‘Авось, говоритъ, теперь пойму’. Ну, а газета модная. Неловко сказать, что ‘Новое Время’ не читалъ. Я такъ ее приравниваю, что все равно, что итальянская опера. Иной и плачетъ, а идетъ, потому скука, каждый разъ одну и ту-же канитель панихидную поютъ, а модно. Я вотъ ‘Голосъ’ читаю. Очень явственно пишутъ. Теперь насчетъ политики у господъ, вотъ какая мода завелась.
Поваръ лзетъ въ карманъ и торжественно вытаскиваетъ набивной платокъ съ изображеніемъ карты Турціи.
— Это что-же такое?— спрашиваетъ его хозяинъ, наклоняясь къ платку.
— Сморкальный платокъ и въ тоже время карта Турціи съ городами. Вонъ Плевна, вотъ Константинополь, Рущукъ, Систово. — Какой Константинополь-то маленькій, ничего не видать, дивятся прикащики, заглядывая на платокъ.
— Дурьи головы! это для примра только, обрываетъ ихъ хозяинъ. Тутъ и видть ничего не надо, а знаешь что въ этомъ самомъ мст Константинополь долженъ быть, ну, и довольно съ тебя. На бумаг я эти самыя карты видалъ, а зачмъ-же он на платк?— обращается онъ къ повару.
— А вотъ зачмъ. Теперича сижу я и читаю въ ‘Голос’, что турки на Шипк зврства турецкія производятъ, разсердился я и сморкнулся прямо въ Шипку.
— Такъ вдь отъ этого не легче будетъ.
— Не легче-то не легче, это точно, да мода такая.
— Ну, а ежели въ такое мсто попадешь, гд русскія войска стоятъ? И непріятно, что на своихъ сморкнулся.
— Зачмъ я буду на своихъ сморкаться? Я знаю, что русскіе на шипкинскомъ перевал стоятъ, ну, я это мсто и берегу.
— Ну, а Плевна? Тамъ теперь и русскіе, и турки? допытывается хозяинъ садка.
— Ежели осторожно будешь сморкаться и съ разборомъ, завсегда можно въ турецкое войско попасть и свои позиціи уберечь,— продолжаетъ поваръ. Ты вотъ давеча говорилъ, что отъ этого не легче будетъ, ежели сморкнешься. Нтъ, не скажи… Теперича ежели человка, врага своего обругать, такъ вдь сердцу легче? Такъ и тутъ. Сморкнулся на какого-нибудь Осману-пашу, плюнулъ въ него, ну, какъ будто и отлегло, сорвалъ свой гнвъ.
— Да, это дйствительно,— соглашается хозяинъ. И графы въ эти платки теперь сморкаются?
— Вся аристократія. Однако, заболтался. Надо еще въ мясную лавку сходить, да на Щукинъ въ курятную… фазана поискать. Такъ пришлите рыбу-то.
Поваръ встаетъ и протягиваетъ хозяину руку.
— А молоковъ налимьихъ съ печенками, Ардальонъ Никитичъ, не прикажете на растегаи напотрошить?— предлагаетъ хозяинъ.
— Нтъ, не стоитъ. Дороги печенки-то. Что баловать гостей-то. У хорошаго повара и птушьи гребешки съ сладкимъ мясомъ за налимьи печенки съ молоками уйдутъ. Растегай, вдь, начинка нарублена,— разбери, что въ немъ, заканчиваетъ поваръ, и простившись, важно идетъ къ выходу.