На встречу счастью
На встречу счастью
(С французского)
* * *
————————————————————————-
На встречу счастью, Французская_литература, Год: 1915
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Моя жена божественно хороша. Никогда еще более прекрасные глаза не оживляли более красивое лицо. Она добра бесконечно. Я ее люблю и любим ею. Сегодня ровно шесть месяцев, как мы повенчаны, только шесть месяцев! Возможно ли это? И мы расстаемся! Да, вчера это было решено со слезами. О, как мы плакали! При мысли, что мы больше не увидимся, мы оба испытывали страшное страдание, нам казалось, что этого не может быть, а между тем это так. Это лучше для нее, для меня, для всех. Что будет с нею без меня? А я? Куда я денусь без нее?
Заметьте, что я ни в чем не могу упрекнуть мою жену. Она женщина, — вот весь ее грех, женщина, т. е. существо непонятное, необъяснимое, игра природы, в которой мне все непонятно. ее обвинение против меня точно такое же: она упрекает меня только в том, что я мужчина, и что она не понимает меня так же, как я не понимаю ее. Действительно, она мне непонятна. Я узнал много тайн жизни, я постиг людей, которые казались настолько же различны от меня, как жаворонок от гусеницы. Что ищет собака, чего хочет кошка, куда летит ворон — я знаю, о женщине же я не знаю ничего, ровно ничего!
Она непонятна для меня, как беспредельность. — О, отчего твой лоб не из кристалла! — говорил я своей жене, — я бы видел механизм твоего мозга, я бы понял твои мысли. Ты бы не была для меня живой загадкой. И потом, быть может, кто знает, мне бы удалось с помощью золотой палочки исправить твою мысль по-своему, подобно тому, как часовщик поправляет ход часов.
И она отвечала мне:
— О, дорогой, отчего грудь твоя не прозрачна, — я бы поняла удары твоего сердца, и я бы соразмерила их со своими.
И вот мы расстаемся, расстаемся потому, что у моей жены лоб не хрустальный, а-моя грудь из непрозрачного тела, как грудь всех людей…
Какая грустная шутка, — жизнь! Если бы еще наш брак был одним из тех случайных, где люди сходятся без взаимных симпатий, без влечения духа и тела, — я бы не жаловался… Но нет, мы знали друг друга еще детьми, мы вместе росли и играли, я помню ее среди цветника, недалеко от бассейна, где плавали лебеди, в коротеньком платье, с голыми ножками, с белокурыми волосами, окружавшими ее головку как золотым покрывалом.
Она, совсем маленькая, катала пред собою обруч или играла со мной в воланы.
И мы часто целовались, я понимал ее, она понимала меня, мы читали в наших взглядах, в наших сердцах, как в знакомой книге, которую ее мать нам объясняла среди нашего смеха и восхищения.
Тогда она была из того же духа и тела, что я, более нежная, вот и все, я всегда следил за ней восхищенным взглядом. Позже обмен наших мечта-мыслей сделался более глубоким и интимным, но нам казалось, что один общий разум руководит нами: наши чувства были одинаковы, мы любили одни и те же книги, ту же музыку, те же молитвы, тех же несчастных, в жизни, в искусстве, в страдании не было ничего, что бы нами не чувствовалось одинаково… по крайней мере, мне так казалось.
Когда мы стали взрослыми, мы обвенчались, — это давно было решено между нашими родными и нами. В тот вечер Клер, — ее зовут Клер, — со мной пошла в лес недалеко от дому. Ночь наступала, чрез зелень мы видели первые звезды, еще совсем бледные.
Светлая тень поднималась от земли, на узкой тропинке, по которой мы шли, наклонясь друг к другу, показался старик. При виде нас он остановился.
— Уже давно все голуби спят в своих гнездах — куда идете вы теперь?
— На встречу счастью, — ответила моя жена, и ее рука затрепетала в моей.
— В таком случае, счастливый путь! Но не вспугните черного дрозда — это приносит несчастие!
И, поправив свою ношу, он пошел дальше. Сквозь деревья показалась луна розовая и величественная, прорезанная в средине ветвями орешника.
— Посмотри, — сказал я жене, — какая розовая луна!
— Розовая? Ты говоришь: розовая? Луна? Ты сходишь с ума! —сказала она, взглянув на небесное светило. — Кто же видел розовую луну?
— Посмотри, — возразил я.
Она пожала плечами и спросила меня:
— Зачем ты хочешь, чтобы она была розовая, зачем говоришь это?
— Потому, дорогая, что она мне кажется такой.
Тогда ее голос принял резкий оттенок, и она возразила:
— Как же ты настаиваешь, что она розовая?
Я упрямился, глупо, конечно. Что мне было за дело, особенно в ту минуту, какая луна, — розовая, голубая, желтая или красная? Но я упрямился и настаивал: розовая, розовая!
Клер села под деревом и, закрыв лицо руками, начала вздрагивать всем телом.
— Боже мой, ты меня больше не любишь. Какое несчастие, ты меня не любишь! — говорила она сквозь рыдания.
Я бросился к ней.
— Сокровище мое, — говорил я, — я не прав: луна не розовая, совсем не розовая, она — такая, как ты хочешь. Прости, прости меня!
— Нет, оставь меня, — плакала она: — ты думаешь, что она розовая.
— Но я клянусь!..
— Нет, ты этому веришь, чтобы сделать мне удовольствие, ты говоришь это, но ты веришь, веришь, что луна розовая!..
— Что же из этого, дорогая? Какое отношение между луной и моей любовью, нашей любовью?
Тогда Клер положительно возмутилась:
— Какое отношение? И он спрашивает! О, это возмутительно!
Она была так возбуждена, что я боялся, что ее нервы не выдержат, и с ней будет дурно.
Я взял ее в мои объятия, покрывал поцелуями, утешал как мог.
— Успокойся, дорогая, — шептал я, — существует связь между луной и нами, я пошутил, помнишь, как прежде? И потом луна вовсе не розовая, да и не может быть такою никогда. Розовая луна — это абсурд!
В этих уверениях я забыл не только цвет луны, но даже ее существование. Успокоенная и довольная, Клер говорила мне:
— Видишь, я права, и я прошу тебя никогда не говорить, что луна розовая.
В этот вечер, — вечер нашей свадьбы, — я заметил, что между нами легла пропасть, быть может, она была и раньше, но я не замечал ее, и в тот день я впервые ее увидел. Увы, прошли дни, месяцы, и эта пропасть еще более расширилась. Это уже была не пропасть, которая нас разделяла, это был беспредельный мир не пространства, а мыслей, ощущений двух различных полюсов, для которых соединение немыслимо!
С тех пор наша жизнь стала пыткой, вблизи один около другого мы понимали, что разъединены навсегда, и близость тела делала еще более ужасной и чувствительной отчужденность наших душ. Но мы любили, однако, друг друга. Увы, что такое любовь? И что значат ее маленькие и слабые крылья пред бесконечностью? Видя плачущую Клер, я спросил себя: быть может страдание есть единственная вещь, могущая сблизить женщину и мужчину?! Быть может… Но о чем она плачет?..
Источник текста: журнал ‘Вестник моды’, 1915, No 19. С. 186—187.