Н. А. ЛЕЙКИНЪ
НЕУНЫВАЮЩІЕ РОССІЯНЕ
РАЗСКАЗЫ И КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2
1879
На святкахъ.
На святкахъ.
На святках, Лейкин Николай Александрович, Год: 1879
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Восемь часовъ вечера. Въ табачную лавку, стны и окна которой увшаны ‘уродскими’ масками и костюмами, входятъ два апраксинскіе молодца — одинъ въ бараньей чуйк, другой въ енотовой шуб. Дребежжитъ звонокъ, прившанный у двери. На звонокъ выходитъ содержатель табачной лавки — старикъ въ серебряныхъ очкахъ, закинутыхъ на лобъ. Молодцы озираются по сторонамъ.
— Побаловаться задумали,— говоритъ одинъ изъ нихъ,— то есть, къ примру, ряжеными походить, такъ костюмчикъ-бы требовалось.
— Можно-съ,— отвчаетъ табачникъ и начинаетъ тыкатъ пальцами въ развшенные костюмы.— Вотъ краковякъ, вотъ ‘фигаро’.
— Нтъ ужъ съ фигарой подальше! Тутъ въ чулкахъ, а это не по ныншнимъ холодамъ. У васъ прошлые святки сосдскій молодецъ рядился въ эту фигару, да съ нея и въ больницу слегъ.
— Уже коли насчетъ тепла хлопочете, такъ вонъ медвдя возьмите — баню замнитъ. Только вы это напрасно холоду боитесь: ежели въ нутро поддавать будете, такъ оно даже лучше, весь хмль отъ головы оттягиваетъ.
— А почемъ медвдь?— спрашиваетъ баранья чуйка.
— Съ кого двнадцать, а съ васъ восемь рублей возьму.
Енотовая шуба свиститъ.
— Это за съденную-то молью шкуру?
— Нтъ, не за съденную, а за медвдя.— Эхъ, господа, купцы! Иногда и у живаго медвдя моледина заводится, а вдь это костюмъ. Ну, семь рублей, коли не восемь.
— Нтъ, не рука! Намъ вдь такъ, побаловаться просто. Мы бы и изъ театра взяли, у насъ знакомые изъ театральныхъ, да вдь тхъ веди въ трактиръ поить и все эдакое… Ты, почтенный человкъ, говори цну настоящую.
— Коли такъ, возьмите мельника, вчера только стиранъ. Коли кто уметъ, такъ можно страсть какъ чудить въ немъ. А то вотъ возьмите турку за три рубля, за ту-же цну и рыцарскія шпоры къ вашимъ каблукамъ прибьемъ.
Молодцы шушукаются. ‘Мн-бы сосдскую горничную Варвару попугать хотлось’,— слышится, у нихъ.
— А чорта у васъ нтъ?— задаетъ вопросъ енотовая шуба.
— Эхъ, насчетъ чорта и не говорите!— машетъ рукой табачникъ.— Былъ у меня чортъ, и важный чортъ, плисовый, съ краснымъ суконнымъ хвостомъ и на конц золотая стрла, даже рога настоящіе, да въ прошломъ году пропалъ. Взяли его вотъ такъ-же, какъ и вы, нарядиться, похали на огонекъ, гостбища искать, надебоширили гд-то, да въ часть и попали. Такъ я и поклонился чорту! Обезьяну возьмите: отличная, плюшевая, только маленько деревяннымъ масломъ залита. За два съ полтиной ее отпущу.
Молодцы переминаются.
— Намъ-бы что-нибудь за рубль, да чтобъ побрякивало. Ну шпоры, что-ли…— говоритъ чуйка.— Ты самъ посуди: мы вдь то же по огоньку пойдемъ. Богъ всть еще впустятъ-ли куда…
— Епанчи какой старенькой нтъ-ли? Казака, черкеса?
— Да возьмите мельника и трубочиста… Три рубля за пару возьму.
— Съ метлой?
— Метлу у дворника возьмете.
— Разбойника какого попроще нтъ-ли?
— Такъ такъ-бы и говорили! Разбойниковъ у насъ гибель! Идите сюда въ комнату,— приглашаетъ табачникъ.
Черезъ полчаса молодцы вырядились разбойниками. Табачникъ далъ имъ по красной куртк и по поярковой шляп. Одному желтые испанскіе штаны, другому кучерскіе плисовые шаровары. На каблуки сапоговъ набилъ шпоры. Масокъ они изъ экономіи не покупали, а зашли въ мелочную лавку и вымазали себ лица сажей и давленной клюквой.
— Куда теперь пойдемъ?— спрашивала на улиц баранья чуйка у енотовой шубы.— Ты говорилъ у твоего дяди гости сегодня?
— Гости-то гости, только боюсь къ нему идти: человкъ онъ строгой жизни, какъ-бы насъ въ этой нечисти по шеямъ не спровадилъ.
— А говорилъ, съ радостью примутъ. Куда-жъ теперь?
— Да толкнемся прежде къ сосдямъ по нашей лстниц, попугаемъ горничную, а тамъ видно будетъ. Она сказывала, что хозяева въ театр.
Отправились къ сосдямъ. Постучались съ черной лстницы. Двери отворила горничная.
— У—у! Смерти или живота?— зарычала на нее, отпахнувъ воротникъ, баранья шуба.
Горничная взвизгнула. Ряженые ворвались въ кухню. На крикъ выбжалъ хозяинъ въ халат.
— Что это такое? Ряженые? Вонъ! Акулина, бги за дворникомъ!— кричалъ хозяинъ.
Ряженые кой-какъ выбжали на лстницу, и опасаясь погони, засли въ чулан. На лстниц минутъ пять слышались возгласы, въ род слдующихъ: ‘бери полно! Не забжалили на чердакъ? пошарь-ко тамъ! Что полно, у меня кулакъ за десять фунтовъ отвтитъ!’ Мало-по малу шумъ утихъ, и ряженые вышли изъ засады.
— А говорилъ, что хозяевъ дома нтъ? Все-то ты врешь!— бормотала баранья шуба.
— Да, вдь, кто-жъ ихъ зналъ! Горничная даве сказывала, что въ театр. А все ты виноватъ! Зачмъ зарычалъ? Тутъ и не женщину испугать можно. Куда-жъ теперь?
— А сунемся къ Иль Семенычу Налимову, что по лицевой линіи галантерейщикъ. У него давеча большой свтъ въ окнахъ былъ. А допрежъ того зайдемъ въ трактиръ, дербалызнемъ.
Зашли въ трактиръ и выпили. Буфетчикъ, ‘отпустивъ по стаканчику’, не позволилъ даже и шубъ снимать, а просилъ поскорй отправляться ‘по добру, поздорову’. Черезъ четверть часа они входили по лстниц къ галантерейщику Налимову. Ихъ остановилъ швейцаръ.
— Вы куда?
— Къ купцу Налимову! Ряженые!
— Нельзя. Никово изъ ряженыхъ не велно пускать. У нихъ третьяго дня были ряженые да дв серебряныя ложки слимонили.
— Да мы ихъ знакомые, изъ одного съ ними рынка…
— Коли нельзя, такъ нельзя!— крикнулъ швейцаръ.
Ряженые опять вышли на улицу.
— Куда-же теперь? Вотъ незадача-то!— задавали они другъ другу вопросы и чесали затылки.
— Вотъ что! Сунемся къ Скалкинскимъ молодцамъ. Ежели ихняго хозяина нтъ дома, такъ можетъ и впустятъ,— сказала, енотовая шуба.
Наняли извощика и похали. По дорог рычали на переходившихъ улицу женщинъ и пугали ихъ. У Скалкиныхъ легонько постучались съ грязной лстницы и вызвали знакомаго молодца.
— Можно войдти? Только ты не говори, что это мы,— говорили они ему.
— Можно-то можно, потому самъ въ бан,— отвчалъ молодецъ.— Только вы, Бога ради, на скору-руку, а то вернется самъ, тогда бда.
Ряженые вошли въ молодецкую и начали ходить по комнат и рычать. Одинъ изъ нихъ кричалъ: ‘смерти или живота?’ Другой ревлъ фразу: ‘я разбойникъ и тринадцать душъ загубилъ!’ Въ отворенныя двери на нихъ смотрла кухарка, горничная, хозяйская жена и дв дочки.
— Что-жъ, ряженыхъ-то угостить винцомъ надо,— заговорила хозяйка и ползла въ карманъ за ключами.
— Это мы можемъ, потому мы разбойники! Только ужъ намъ и посуду разбойническую подавай, а не какую нибудь рюмку!— кричалъ одинъ изъ ряженыхъ и началъ плясать въ присядку.
Въ это время вернулся изъ бани самъ хозяинъ, и вошелъ въ молодецкую.
— Это что за кабакъ? Ни на минуту отлучиться нельзя! Вонъ!— заоралъ онъ.
Ряженые схватили свои шубы и опрометью выбжали на лстницу.
— Опять не впопадъ!— разводила руками баранья чуйка.— Даже и угоститься не успли. Куда жъ теперь?
— Да ужъ самое лучшее, я полагаю, домой — отвчала енотовая шуба.— А то еще куда нибудь, сунешся, такъ еще, пожалуй, шею накостыляютъ! Вотъ незадача-то! Цлые два цлковыхъ прахомъ пошли! Лучше-бы эти деньги пропить. Цлыя дв бутылки коньяку на нихъ купить было можно.
— Толкнемся хоть къ нашимъ дворникамъ въ дворницкую. Что-жъ костюмамъ то задарма пропадать!
— А ну ихъ! Еще ихъ-же угощать придется!