НА ШЛЮЗАХЪ
НА ШЛЮЗАХЪ
(ОЧЕРКИ)
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
На шлюзах, Б-в В., Год: 1874
Время на прочтение: 29 минут(ы)
Шлюзъ Петра Святаго или Петросвятскій, по мстному, построенъ въ прошлое царствованіе. Воды озера Кара весною разливаются какъ море, верстъ на шестьдесятъ во вс стороны. Рка Ябрена съ шумомъ бурно мчитъ тогда свои волны изъ озера на дальній сверъ черезъ Барскіе и Луговскіе большіе каменные пороги и несетъ, торопящіяся пройти въ это время, толпы крутобокихъ судовъ подъ надувшимися парусами, разлатыхъ дровяниковъ, тяжелыхъ бревенныхъ плотовъ и множество грузовыхъ карскихъ лодокъ.
Но къ лту воды опадаютъ. Дремучіе лса, когда-то глядвшіеся въ озеро и наполнявшіе его водами таявшихъ снговъ, давно вырублены, и теперь съ высокихъ береговъ идутъ въ обмелвшія воды только песчаные наносы, которые особенно стали велики при исток изъ озера рки Ябрены. Это было большое препятствіе мстному значительному отпуску. Ходатайствовали безуспшно не однажды объ исправленіи пути.
Разъ, прозжая мимо озера Кара, покойный государь, сказываютъ, веллъ остановиться. Былъ ясный іюньскій день. Берега синяго, широкаго озера покрыты были праздничными пестрыми толпами, встртившими блестящій царскій поздъ.
Государь любовался видомъ и спросилъ что за зданіе около деревни.
Отвтили что это склады богатаго крестьянина Поразова.
Изъ толпы вышелъ высокій, сдой старикъ Поразовъ и палъ къ стопамъ своего царя.
Государь милостиво обратился къ нему, спросивъ велика ли его торговля.
— Велика, да обиду терпитъ, ваше величество, отвтилъ тотъ. Государь нахмурился.
— Отъ кого?
— Отъ озера, ваше величество.
Царь разсмялся и потребовалъ объясненія. Ясное и точное изложеніе дльца старика обратило на себя его вниманіе.
Дло пошло обычнымъ порядкомъ. На слдующій годъ произведены были изслдованія, и воздвиглось гигантское сооруженіе. Могучая плотина перегородила путь цлой рк и подняла воды обмелвшаго шестидесятиверстнаго озера.
Обширное село Кара, у истока рки Ябрены, разбогатло и отлично обстроилось. Поднялась прежде всего, конечно, высокая златоглавая, каменная церковь. Проводъ судовъ тягой въ большой отведенный къ шлюзу каналъ, часто при надобности за большую цну, давалъ не трудную и постоянную работу Карякамъ. Кром того были рыбныя ловли въ озер, право на которыя, впрочемъ, теперь принадлежитъ не однимъ имъ исключительно, какъ прежде. Прежде Каряки просто нападали на рыбаковъ, ‘разбойнымъ дломъ’ отнимали у нихъ рыбу, говоря что озеро принадлежитъ имъ. Еще до царя Алекся Михайловича доходили на нихъ жалобы. Въ свое оправданіе они приводили что удльный князь Василій Каровскій, котораго дворы и терема стояли на гор близь Кары, гд нын часовня, имъ предоставилъ эти ловли. И только уже при император Павл право рыбной ловли въ озер стадо общимъ достояніемъ.
Видъ съ колокольни Карской церкви чудесный. Озеро широко и красиво разстилается во вс стороны. Влво къ юговостоку синетъ лсъ огромной пустоши Черной, принадлежащій наслдникамъ пятнадцати владльцевъ, разбросанныхъ по всей Россіи, которые до сихъ поръ не могутъ никакъ размежеваться. Дале блются многочисленныя церкви высокаго нагорнаго берега, а вправо тысячедесятинныя извстныя Карскія пожни — заливные луга — и глазу не различить гд она кончаются. Осенью они усяны безчисленными стогами и наполнены криками дикихъ лебедей, которые здсь отдыхаютъ пролетомъ съ озеръ Норвегіи и съ Гебридовъ на теплый югъ.
Кругомъ по озеру совсмъ нтъ помщичьихъ усадебъ. Вс села оброчныя. Кара не видала своихъ помщиковъ вовсе. Дды не запомнятъ прізда кого-нибудь изъ нихъ. Живя богато, управляясь міромъ, высылая исправно оброки, Каряки не могли имть никакихъ особенныхъ столкновеній. Оброкъ поручался всегда двумъ выборнымъ, которые хали въ Петербургъ, везя за пазухой десятки тысячъ, и были принимаемы въ контор богатаго дома Туруновыхъ, ихъ помщиковъ. Нмецъ-главноуправлающій сухо встрчалъ ихъ, принималъ деньги и выдавалъ расписки. Петербургская прислуга насмшливо и недружелюбно относилась къ ходокамъ ‘сиволапамъ’, которые съ постоялаго двора, отдохнувъ и устроивъ кстати свои кое-какія длишки и закупки, на тхъ же подводахъ возвращались обратно. Привозили они съ собой разказы о роскоши барскаго дома и о блестящихъ галунахъ и богатыхъ ливреяхъ важныхъ швейцаровъ и лакеевъ. Никто изъ нихъ не зналъ даже (да кажется никто и не интересовался) состава семьи своего владльца, и никогда не видли они его въ лицо. Однажды какъ-то пришло отъ барской конторы распоряженіе о возвышеніи оброка, да прізжалъ какой-то повренный для ввода во владніе новыхъ наслдниковъ, и тутъ только Каряки узнали что баринъ ихъ умеръ въ Петербург, что сынъ его служитъ тамъ же и хать сюда не видитъ нужды, но такъ какъ ему надо за границу, то онъ приказываетъ Карякамъ внести оброкъ до срока, наравн съ крестьянами другихъ его имній, нo уменьшаетъ оброкъ для облегченія уплаты. Каряки внесли что надо, безъ прекословія, и довренный ухалъ. Опять все пошло по-старому. Но въ слдующемъ же году случилось нчто важное для Кары.
Если хать отъ нагорнаго берега черезъ озеро, вправо, на высокомъ холм, картинно раскинется предъ глазами Кара, съ своею блою церковью, высокими каменными и деревянными домами и лавками. Въ вод, опрокинутый, отражается весь холмъ съ часовней, и въ синев озера, если легкая рябь подернетъ его ровную поверхность, какъ текучее золото горятъ церковные купола. На самомъ высокомъ мст, близь церкви и площади, окруженный соснами, виднется, почернлый отъ времени, домъ Петра Блова, своими пятью пестро расписанными окнами обращенный прямо на озеро.
Петръ Бловъ, высокій, сдой крестьянинъ — рыбакъ по призванію. Торговыми оборотами заниматься не любилъ и потому сравнительно далеко не былъ такъ богатъ какъ многіе его односельчане. Умный старикъ задумалъ такое дло о которомъ открылся одному духовнику своему и другу, мстному священнику отцу оанну, который, выслушавъ вс его доводы, не только одобрилъ, но взялся все это изложить письменно.
— Большое дло, большое! Господь умудрилъ тебя, другъ! задумчиво говорилъ престарлый отецъ оаннъ, покачивая своею сдою головою. Дло въ томъ что въ предыдущемъ году, Бловъ ходилъ отъ міра выборнымъ съ оброкомъ въ Петербургъ. По обыкновенію сдалъ онъ деньги, но былъ задержанъ необычными и удивившими его разспросами управляющаго о земляхъ и состояніи крестьянскаго хозяйства. Выходя съ барскаго крыльца, онъ едва не попалъ подъ копыта пары горячихъ срыхъ рысаковъ, которые, храпя, въ пн и въ мыл, сверкая сбруей и взметая облака снгу, осадили предъ крыльцомъ, такъ что онъ долженъ былъ невольно податься назадъ въ подъздъ. На подъзд засуетились, захлопали зеркальными дверьми, въ галунахъ и гетрахъ выскочили лакеи и бережно по красному сукну лстницы помогли взойти, еще не старому, худому и важному, въ собольей шуб, барину.
— Кто такой? спросилъ баринъ, указывая на Блова.
— Изъ конторы съ оброкомъ, Карской вотчины крестьянинъ, ваше — ство! почтительно склоняясь, доложилъ толстый швейцаръ.
Баринъ оглядлъ Блова. Высокій, сановитый, въ чистомъ синемъ кафтан, съ умнымъ лицомъ и длинною, блою бородой, мужикъ ему понравился.
— Какъ звать?
— Бловъ Петръ, ваше — ство!
— Ко мн въ кабинетъ, приказалъ баринъ, уходя. Блова однако сперва потребовали въ контору.
— Зачмъ тебя звалъ его — ство? Ты болталъ что-нибудь? съ безпокойствомъ спрашивалъ его рыжій Нмецъ управляющій. Жаловался ты что ли?
— Я ничего не говорилъ. Жаловаться намъ не на что.
— Ну хорошо, иди, да не ври тамъ чего-нибудь — слышишь? Не затрудняй болтовней его — ство. У васъ тамъ будутъ перемны разныя….
Лакей во фрак ввелъ Блова черезъ рядъ богатыхъ комнатъ, съ золочеными стульями и огромными зеркалами, до мягкимъ коврамъ, въ кабинетъ. Бловъ внимательно смотрлъ кругомъ на рзные шкафы съ книгами, на бархатъ и бронзу и на самого барина, въ темномъ шелковомъ халат ходившаго по комнат. Баринъ предъ Бловымъ остановился, поднявъ свою коротко остриженную голову и поглаживая рукой длинныя, густыя бакенбарды.
— Чмъ занимаешься?
— Хлбопашцы, ваше — ство. Рыбу тоже ловимъ…. Живемъ милостями вашими.
— Передай своимъ, Бловъ, началъ баринъ, смягчая выраженіе своего худаго, желчнаго лица,— что пусть знаютъ, я имъ желаю добра. У васъ предполагаются разныя перемны къ лучшему въ управленіи. Будетъ все по-новому. Сколько луговъ при селеніи?
— Тысячъ больше на пять будетъ, ваше — ство, отвчалъ Бловъ блдня. Онъ испугался за свои пожни.
— Ну хорошо, можешь идти. Карлъ Карлычъ вроятно самъ у васъ будетъ, онъ все объявитъ. Ты мн нравишься. Будетъ какая надобность — иди прямо ко мн. Слышишь?
— Вчно буду Бога молить за ваше — ство. Уходя, Бловъ былъ чрезвычайно встревоженъ. Что за перемны хотятъ длать? Богатыя озерскія пожни, пріобртенныя на ихъ кровныя деньги, но, конечно, на имя помщика, были ихъ главнымъ имуществомъ, которымъ они дорожили пуще всего. Отберутъ — разоръ будетъ, думалъ онъ. Каряки такъ привыкли къ своей независимости что не сумли бы никакъ помириться съ этимъ.
На другой день онъ сошелся съ камердинеромъ главноуправляющаго, Григоріемъ, зазвалъ съ собой въ трактиръ и тамъ угостилъ его. Подъ вліяніемъ угощенія и денежнаго подарка, лакей разказалъ ему что Нмецъ-управляющій узнавъ о богатств луговъ на озер, задумалъ устроить производство прессованнаго сна, луга разбить на участки и пр. У крестьянъ отобрать луга онъ считалъ возможнымъ, такъ какъ они имютъ другіе заработки. Готовъ планъ завода и смты.
— Куда же, восклицалъ ужасно пораженный Бловъ,— куда жe его сбывать будетъ? Намъ же что ли? Какъ же это будетъ? Батька мой до самой смерти собиралъ, свои три тысячи за нашу часть отвалилъ…. Это скотъ бросать надо…. Какъ же пахота-то пойдетъ?…
— Это ужь ваше, братъ, дло. А ты вотъ что: ты прямо къ барину, къ Нмцу не ходи — напрасно!
Встревоженный Бловъ не спалъ ночь, на другой день думалъ пойти къ барину, но управляющій, встртивъ его, строго крикнулъ, веллъ отправляться домой, а не шататься зря по городу. Удивительно какъ въ голов рыбака Блова созрлъ ясный планъ и смлое ршеніе исполнить его — мысль о выкуп села изъ крпостной зависимости, по настоящей оцнк земель, въ года. Это было тогда когда о ршеніи крестьянскаго вопроса не было и рчи.
‘Сегодня Нмецъ пожни, тамъ рыбныя ловли, — какъ же тогда жить будемъ?’ думалъ онъ въ смущеніи, и свои соображенія и разчеты какъ по его мннію можно предложить барину выкупъ, сообщилъ отцу оанну.
— Не опасно ли, друже? предостерегалъ священникъ,— сумма слишкомъ не мала. Оправитесь ли? Сосди будутъ ли помогать?
Однако несмотря на сомннія, отецъ оаинъ, съ ршимостью, хотя и съ великимъ страхомъ и молитвами, записалъ проектъ своего неграмотнаго друга четкимъ и разборчивымъ, стариннымъ почеркомъ на тогдашней синей, толстой бумаг. Бловъ посвящалъ въ свои намренія немногихъ и съ самымъ строгимъ разборомъ. Иванъ Поразовъ, о которомъ говорено выше, чрезвычайно увлекся и взялся всячески помогать и уговаривать другихъ. Скоро главнйшіе домохозяева были согласны. Остальныхъ уговорить было не трудно. Волненіе въ которомъ находились вс, трудно изобразить. Многіе боялись, но шли за міромъ. Подписывать проекта священникъ однако не совтовалъ, а просто представить его барину подъ личною отвтственностью Блова, чтобы не приняли за подговариванье. Блова же онъ очень жаллъ и совтовалъ бросить все дло.
Но общественное довріе и уваженіе такъ подняло мірское чувство старика въ послдніе дни что онъ твердо ршился идти одинъ ‘за міръ — коли придется — приму и наказаніе, Божья воля’, говорилъ онъ. Общество собралось въ изб Поразова, дали общаніе никому не говорить ни слова до прихода Блова изъ Петербурга.
Одтый по-дорожному, съ посохомъ и котомкой, старикъ поклонился міру въ ноги, просилъ простить, предъ кмъ провинился, отслушалъ напутственный молебенъ, попрощался съ плачущими дтьми и старухой, которая его отпускала точно на смерть, и пошелъ въ Петербургъ. Баринъ, къ удивленію и радости встревоженнаго старика, узналъ его опять въ сняхъ, позвалъ опять въ кабинетъ, нахмурясь, принялъ бумаги и веллъ придти на другой день. Тотъ явился въ назначенный часъ, какъ будто даже похудвшій отъ волненія.
— Тебя научилъ кто все это написать? спросилъ баринъ, пристально глядя на старика.
— Никто не научалъ, самъ, какъ мн на мысли п, ваше — ство, по глупому своему разуму, мужественно отвтилъ Бловъ, готовый принять на себя вс послдствія поступка.
— Ты умный старикъ. Другія мои имнія могли бы пойти по такому разчегу на выкупъ? Какъ ты полагаешь? Я давно думаю.
— Не могу объяснить, ваше — ство. Можетъ какъ мы при угодяхъ состоимъ, такъ другіе мужички не въ сил будутъ… коли такихъ угодьевъ нтъ… и намъ не легко подняться…
— Да, это правда. Иди, я подумаю, распоряжусь. Не говори никому пока ни слова. Слышишь? И отправляйся домой, нечего теб тутъ проживаться. На теб…
И баринъ неожиданно подалъ ему пять золотыхъ и замахалъ ему рукой чтобъ онъ уходилъ.
Горячо молился старикъ на другой день въ Казанскомъ собор, поражаясь невиданнымъ великолпіемъ громаднаго свернаго храма и, хотя успокоенный молитвой, но неудовлетворенный, пошелъ опять на родину, въ свой далекій путь. Дома на разспросы односельчанъ и даже отца оанна онъ отвчалъ что молиться надо, что Богъ дастъ, а что бариномъ заказано ему ничего не говорить.
Въ исход слдующаго же года, состоялся, согласно проекту неграмотнаго рыбака, выкупъ крестьянъ села Кары. Въ воспоминаніе этого дня Каряки заложили, на мст теремовъ князя Василія Карскаго, каменную часовню. Въ то время баронъ Гакстгаузенъ совершалъ свое путешествіе по Россіи. Бывши въ сел Кар и любуясь на окружающій видъ, онъ замтилъ что это помщичье село красиве и богаче инаго города и, услышавъ исторію выкупа крестьянъ, прибавилъ:
— Въ понятіи помщиковъ вашихъ объ отношеніи ихъ къ крестьянамъ есть нчто особенное. По предложенію крпостнаго, господинъ освобождаетъ его и даетъ ему же землю за деньги, которыя, какъ и все принадлежащее его крпостнымъ, собственно принадлежатъ вдь ему же.
Какъ бы то ни было, но село Кара задолго еще до величайшаго акта настоящаго царствованія было свободно.
Въ то время о которомъ будетъ говориться, Бловъ умеръ въ глубокой старости. Въ мстныхъ вдомостяхъ было сообщено о смерти ‘крестьянина Петра Блова, Карской волости, ста одного году отъ роду’. Въ ясный лтній день, проводивъ своихъ до самаго озера на рыбную ловлю, онъ легъ уснуть и уже не проснулся. Вернувшаяся вечеромъ семья нашла его мертвымъ, въ чистой, однако, рубах и со сложенными на груди руками. Онъ очевидно предварительно приготовился. Смерть старика особенно была горестна для семьи. Покойному очень хотлось увидть внука, котораго ждали изъ Петербурга со дня на день. Кром того, стараго дда вс отъ мала до велика почитали и уважали, такъ что въ семь, уже пожилой, сынъ и сноха вставали когда онъ входилъ въ избу изъ своей свтелки, гд онъ жилъ особо. Для селенія же смерть его была какъ бы общественнымъ событіемъ. Вс приходили съ нимъ прощаться, толпой провожали и несли на рукахъ до могилы, гд положили рядомъ съ его усопшимъ духовникомъ и другомъ, отцомъ оанномъ, съ которымъ вмст старый рыбакъ задумалъ и выполнилъ такое большое дло.
Семья долго не могла успокоиться отъ этой потери. Мальчикъ-внукъ все поминалъ ддушку и стучался къ нему въ свтелку, чмъ вызывалъ новые потоки слезъ у сморщенной и толстой ‘старухи’ Ивана Блова, обезпокоенной еще и тмъ что сынъ, ея ‘Петрушенка’ такъ долго не детъ.
— Такъ и не довелось нашему старичку, царствіе ему небесное, внучка увидть, всхлипывая прибавляла она.
— Чего жь не халъ внучекъ-отъ, рзко отвчала дочь, очень красивая, живая двушка, стуча рамами ткацкаго станка. Въ ея большихъ, срыхъ глазахъ однако дрожа.ш слезы.
— Ой, Фросюшке, не халъ коли, нельзя видно.
— Принцъ какой! Нельзя, вишь!
— Бываетъ не пускаютъ, чтой-то ты, хозяева!
— Шесть-то лтъ все не пускаютъ! Полно-ка! съ досадой ворчала дочь.
Молодой Петръ Бловъ, котораго такъ ждали дома, попалъ въ Петербургъ нечаянно. На шлюзахъ всегда много народу при проход судовъ, особенно весной. Одинъ богатый купецъ, дожидаясь очереди и повтерья чтобы провести свои суда и собирая людей для тяги, остановился у Бловыхъ. Ему вся семья очень понравилась. Онъ шутилъ съ дтьми, давалъ имъ гостинцевъ, много разговаривалъ съ ддомъ Бловымъ и очень заинтересовался хорошенькимъ расторопнымъ Петькой. Онъ задумалъ взять его съ собой и ‘сдлать человкомъ’.
— Длъ у меня много, говорилъ онъ,— отпустите, я въ Питер его къ чему приставлю пока по его лтамъ, а тамъ что Богъ дастъ, можетъ и деньги наживетъ.
Произошло въ семь по этому поводу разногласіе. Старый ддъ положительно и энергически высказался противъ отправленія любимаго внука.
— У насъ, недовольно сдвинувъ густыя брови, говорилъ ддъ,— благодаренье Господу, есть чмъ жить. Дла не передлать парню и дома. Что ему тамъ — баловаться только. Изъ мужиковъ уйдетъ, да и въ городскіе не возьмутъ. Деньги! Деньги нужны въ предл. Есть у тебя: еще хотть — испытывать благость Божью — грхъ! Деньги — соблазнъ! Не всмъ же наживать. Да и это тоже — дло мудреное…
Но отецъ и мать, хотя при дд не очень высказывались, желали его отправить. Мальчику хать страстно хотлось. Но онъ скромно молчалъ, только свжія щеки его зарумянились да блестли большіе срые глаза, какъ звзды.
— Что же, Господи! Можетъ ему судьбу такую Господь посылаетъ, бормотала мать.
— Судьбу! Чего лопочетъ баба, сама не вдаетъ, горячась продолжалъ ддъ,— ты знаешь ли какой это омутъ? Парню горе готовите… Отъ крестьянства только отобьете…
— Ворчунъ онъ у васъ! смясь перебилъ купецъ,— присмотримъ за внукомъ… Небось!
— Что зря говорить, крикнулъ уже тотъ и на купца,— что ты сидть надъ нимъ что-ли будешь?.. По мн, посылайте… А я не приказываю вамъ… Вотъ что!
И старикъ, съ сердцемъ хлопнувъ дверью, ушелъ въ свою свтелку, зажегъ тамъ свчку и угрюмо сталъ чинить огромную вершу.
Купецъ между тмъ пилъ чай и настаивалъ на своемъ.
— Свтъ увидитъ: человкъ будетъ… Хочешь со мной?… Баловать не будешь?
— Хочу, дяденька, не буду, весь вспыхивая отъ прилива новыхъ ощущеній, говорилъ Петька.
Наконецъ Иванъ Бловъ всталъ чтобъ идти къ отцу въ свтелку. Сановитый мужикъ, съ посдлою уже бородой, не ршался долго войти и былъ очень смущенъ.
Дверь свтелки скрипнула.
— Кто еще тамъ? окликнулъ старый ддъ, вглядываясь впередъ сквозь большія роговыя очки, которыя надвалъ работая, и поднявъ большую бороду.
Не отвчая ему, сынъ вошелъ и слъ къ сторонк на скамейку, глядя въ уголъ. Старикъ догадался и опять обратился къ работ. Онъ токе не глядлъ на сына. Молчаніе обоихъ тяготило.
— Знаю, знаю чего теб, тихо и сердито заворчалъ ддъ,— что ты ровно баба глупая то же задумалъ… И ты вотъ токе… На-ко!..
— Поволь, батюшка, тихо сказалъ сынъ,— есть мое желаніе. Я отправить Петьку согласенъ… Мокетъ и намъ въ помочь будетъ…
— Что вы черти въ самомъ дл! А здсь что жъ, онъ теб не въ помочь что ли? Что жъ ты! Я не знаю что-ль что говорю.. Знаю я!
— Что жь мальченк застить? Можетъ…
— Заститъ! крикнулъ, очень обидвшись, старикъ, застить! Я вамъ не помха… Мн равно умирать-то — посылай, коли…
На другой день, когда неотвязчивый купецъ присталъ опять съ этимъ, и глаза отца, матери и Петьки съ тревогой обратились на дда, онъ сказалъ наконецъ, отворачиваясь:
— Чего глядите?.. Посылай что ль…
И чувствуя что у самого навертываются слезы, ушелъ, крикнувъ изъ двери:
— Собери хорошенько мальченку, да толкомъ сговорись съ хозяиномъ — какъ онъ его еще беретъ-то… слышь! Вы!..
На утро къ губ подъхала бойкая пара гремя бубенцами и бляхами, и Петя, въ новомъ картуз и синемъ кафтанчик, съ заплаканными глазами, прощался съ отцомъ и съ матерью и маленькими братомъ и сестрою.
— Слышь, Фрось! сквозь рыданье улучалъ онъ сказать сестр,— ты голубей-то подъ печкой корми… слышь!
— Буду… кормить, всхлипывала та.
Мать совала ему въ сно мшочки съ пирогами и шанежками и рыдала.
— Покушай родимый дорогой-ту… Отецъ родной, пригляди! Мальчикъ махонькой… Глупонькой…
— Дай Богъ вамъ, Иванъ Петровичъ, говорили, низко кланяясь отецъ и ддъ,— ужь не оставьте… приглядите… явите Божескую милость!
Бубенчики загремли и скоро тарантасикъ вынесся за околицу. Старый ддъ задумчиво смотрлъ вслдъ на знакомую и такъ памятную ему дальнюю дорогу…
Съ тхъ поръ прошло шесть лтъ. Изъ конторы купца Филиппова сперва приходили письма писанныя подъ диктовку красивымъ писарскимъ почеркомъ, гд, отъ лица Пети, посылались многочисленные поклоны, затмъ сообщалось что онъ началъ учиться грамот и состоитъ ‘мальчикомъ при магазин’. Такъ какъ Бловы были неграмотны, то приглашали шлюзоваго унтеръ-офицера, угощали, и онъ читалъ письма семь, которая слушала съ напряженнымъ вниманіемъ. Потомъ вс крестились. Письма эти ддъ не давалъ никому и пряталъ въ свой сундучокъ.
Сноха иногда приходила къ старику и просила дать ей стараго письма почитать, ибо де пришелъ Демьянычъ, унтеръ-офицеръ, и пьетъ чай, такъ все равно берется почитать. Наконецъ письма стали приходить писанныя собственными каракулями Пети, съ приложеніемъ сначала по нскольку рублей, а разъ даже и цлыхъ двадцати-пяти. Слезамъ, чтенію и радости матери конца не было.
— А это, батюшка, что? Господи, Господи! Отъ конторы? О Царь Ты мой Небесный! Ну, почитай, голубчикъ, почитай. Демьянычъ!
‘Симъ Иванъ Петровичъ приказалъ извстить что Петръ Бловъ къ услуг усерденъ и назначается ему отъ конторы жалованье…’
Потомъ пошли слухи что Петьк хозяинъ много довряетъ, что у пріемки товара и нагрузки судовъ ему порядочно перепадаетъ денегъ. Со всмъ этимъ старуха такъ носилась что сосдки уже начали завидовать.
— Бляих-то, счастье-то! Петька-то при контор, мать моя. Жалованье, слышь! Да, вотъ, поди-ка ты!
Мать съ гордостью за сына говорила:
— Вотъ, ддушка, не хотлъ Петю-то. А, ишь, вдь вотъ… Господь-то…
— Что, что, ишь! ворчалъ ддъ,— раскудахталась! Много ли онъ домой-то шлетъ? И писать-то пишетъ по-рдку нонче… Чего ты везд стрекочешь, ты Бога-то не гнви…
Не такъ давно, какъ сказано, семья получила письмо что Петръ детъ домой. Это было незадолго до смерти стараго дда.
На разсвт слдующаго дня поднялось на озер волненіе. На столпившихся у шлюзовъ судахъ движеніе только-что началось. Прикащики еще спали по избамъ или въ рубкахъ, сторожа въ шубахъ сидли, дремля на палубахъ. Начинали кое-гд работу: выливали воду, готовили снасти. Зоркій и привычный глазъ судорабочихъ давно намтилъ въ срющей дали какую-то лодку. Ее сильно кидало. Волны прыгали кругомъ, закипая по гребнямъ блою пной.
— Этто не грузовая…
— Сверху идетъ.
— Нтъ, не грузовая, четверо сидятъ…
Такъ переговаривались рабочіе когда непривычный глазъ едва бы могъ различить только мелькающую блую точку паруса. Величавая масса воды, цвта и вида стальной славянской брони, грозно гремла подъ утреннимъ небомъ съ быстро бгущими, тонкими, срыми облаками. Когда первые лучи зари заалли свжими блестками по хмурымъ волнамъ и окрасили розовымъ цвтомъ блую пну, большая лодка была уже близко къ пристани и ясно можно было разглядть какъ, засучивъ рукава рубахъ и сбросивъ шапки на дно, молодецки справлялись, кидая веслами, два лодочника. Въ лодк, кром того, было еще двое. Одинъ въ какой-то полувоенной, полуштатской теплой шинели, пониже ростомъ и постарше, согнувшись, сидлъ на скамь. Другой молодой, высокій, въ новомъ полушубк, стоялъ, держась одною рукой за веревку подъ парусомъ. Они причалили къ насыпи, на которой до самаго шлюзоваго дома шла великолпная старая березовая аллея.
Лодочники вынесли на берегъ какіе-то ящики съ инструментами, лоты, корзины съ припасами и кошмы. Рабочіе съ судовъ молча наблюдали какъ новопрізжіе прежде всего занялись осмотромъ шлюза. Они смряли огромныя ворота, свряли плотину, и все это записывали. Подъ ихъ ногами, въ пролеты, съ бшенымъ ревомъ, мчалась вода запертой рки. Гулъ и шумъ далеко кругомъ стояли въ воздух…
— Славное мсто! замтилъ прізжій въ полушубк, какой широкій видъ!…
— Нтъ, а какова плотина! Устои одни чего стоятъ! А быки-то….
— А что, ребята, гд бы намъ чайку напиться да отогрться? спросилъ опять первый у лодочниковъ.
— Да тутъ у насъ знакомый одинъ есть мужичокъ — Бловъ. У нихъ и самоваръ и все есть. Изба большая — вотъ — на гор, за сосенками-то.
— Ну, ладно, веди насъ туда….
Прізжіе были издалека и шли лодкой уже не одни сутки. Молодой помщикъ, нын уздный гласный Потуновъ, командированъ для составленія доклада въ земство о мстномъ привоз и отпуск и состояніи судоходства по озеру Кар и рк Ябрен. Отставной флота лейтенантъ Козловскій приглашенъ Потуновымъ въ товарищи путешествія какъ спеціалистъ.
Молодой человкъ былъ изъ извстной и богатой фамиліи Потуновыхъ, и въ дтств получилъ, какъ говорилось, ‘тщательное воспитаніе’. Отецъ его, мстный предводитель, ‘виверъ’, страстный любитель картъ и лошадей, былъ однако человкъ ‘образованный’ и даже когда-то въ чемъ-то былъ ‘замшанъ’. Мать его, больная, слабая женщина, умерла рано, и онъ безъ нея отданъ былъ въ гимназію.
Въ город мальчикъ имлъ своихъ лошадей и прекрасную квартиру, въ которой гимназисты товарищи его (руководимые одною, какъ говорилось, ‘свтлою личностью’ изъ учителей) длали литературные вечера. Тогда уже начиналось въ обществ то броженіе которое привтствовано было съ такими надеждами. Пріхавъ въ деревню къ отцу, мальчикъ съ радостью видлъ что отецъ раздляетъ его такъ-называемыя ‘убжденія’. Каковы бы они ни были, это сочувствіе и пониманіе между отцомъ и сыномъ доставляли имъ обоимъ много отрады.
Отецъ его былъ тогда очень занятъ, разъзжалъ и составлялъ рчи. То былъ моментъ перваго обращенія къ дворянству, преддверіе 19го февраля. Старикъ Потуновъ взялъ съ собой сына въ городъ, куда они похали на великолпной четверк вороныхъ жеребцовъ, въ легкой внской каретк съ гербами.
Съ волненіемъ и любопытствомъ слушалъ онъ съ хоръ, наполненныхъ публикой, блестящую рчь своего отца, который,— закинувъ красивую, посдлую голову и расправляя длинные усы, высокій и стройный, съ жаромъ говорилъ безмолвному и встревоженному собранію о томъ что оно обязано оправдать высокое довріе и цнить прямоту съ какими Высочайшая власть ‘обращается къ лучшимъ и великодушнйшимъ чувствамъ какія только есть въ сердц человка’.
Подлинныхъ словъ всей рчи сынъ не помнилъ, помнилъ только шумъ и говоръ, обращенія, поздравительныя или непріязненныя. Но героемъ дня былъ его отецъ.
Несмотря на то что надъ рчью чуть не въ лицо ему смялись многіе, старикъ былъ спокоенъ и доволенъ. Потомъ ему взгрустнулось, онъ жаловался въ карет сыну на головою боль и говорилъ что дла его ‘очень разстроены’, но что все уладится…. Сынъ не понималъ тогда всего значенія послднихъ словъ…. Затмъ — университетъ.
Съ деньгами и блестящими надеждами юноша нанялъ въ Москв прекрасную квартиру и лакея во фрак, накупалъ бронзы, кипсековъ, взялъ помсячно коляску, объхалъ родныхъ, завелъ знакомства и лекціи посщать началъ усердно.
Но вдругъ, еще не кончился первый годъ его пребыванія въ университет, какъ онъ получилъ извстіе о внезапной смерти отца отъ воспаленія въ мозгу. Онъ поторопился домой и засталъ тамъ, къ своему отчаянію, все оконченнымъ…. Похороны были безъ него.
Посл перваго горя — готовилось новое. Дла оказались такъ разстроены, долги достигали такой цифры что отъ всей блестящей обстановки и богатства бдный юноша могъ надяться удержать за собой только маленькое лсное имніе отца, съ нсколькими стами годоваго дохода, и т можно было получить занимаясь тамъ лично.
Молодежь нашего переходнаго періода можно обвинить въ чемъ угодно, но не въ недостатк подвижности или ршимости. Впрочемъ и жизнь ставила вопросы такъ круто и рзко что некогда было колебаться или раздумывать. Онъ продалъ свои бронзы и мебели и похалъ въ далекую глушь. Тамъ его, привыкшаго къ обществу, изнженнаго непредусмотрительнымъ воспитаніемъ, ждали долгіе, холодные годы нужды, затворничества и одинокой, не согртой любовью и участіемъ, жизни. Въ нсколько лтъ, однако, онъ настолько ознакомился съ мстными условіями что предложенныя имъ въ земское собраніе, какъ гласнымъ, соображенія объ устройств волоковыхъ путей, обратило на себя вниманіе между прочимъ необычною горячностью изложенія. Свднія которыя при этомъ пришлось собирать о торговл навели его на мысль о предпріятіи. Тутъ-то на бду его произошла роковая для него встрча съ купцомъ Жилинскимъ.
Богатый петербургскій купецъ Жилинскій, сухой человкъ среднихъ лтъ, съ пріятными и вкрадчивыми манерами, имвшій три большихъ дома въ разныхъ частяхъ столицы, участникъ разныхъ компаній, директоръ большаго банка, кажется бы довольно имлъ хлопотъ и занятій, но въ настоящую минуту очень нуждался именно въ отдльномъ какомъ-нибудь предпріятіи и для того пріхалъ въ этотъ городъ. Случайно встртясь въ гостиниц съ Потуновымъ, который горячо заговорилъ о дл, онъ любезно и ловко поддержалъ основательность его соображеній, подивился его способности къ дламъ, но съ первыхъ же свдній сообщенныхъ собесдникомъ, какъ человкъ опытный, ршилъ про себя что это, въ такомъ вид, никуда не годится. Да ему собственно не столько нужно было дло, сколько шумъ о дл, призракъ дла. Ему было бы хорошо подъ видомъ этого предпріятія втянуть одинъ значительный капиталъ совсмъ въ другое.
Пока онъ все это соображалъ, Потуновъ, конечно ничего не подозрвая, въ невинности, продолжалъ изливаться предъ нимъ….
Молодой человкъ былъ очень гордъ и доволенъ когда Жилинскій, самъ вдругъ явившись въ собраніе, предложилъ отъ себя нкоторую сумму на изслдованіе всего пути, съ тмъ чтобъ изслдованіе это было предоставлено Потунову и чтобъ это была командировка отъ земства. Онъ говорилъ что самъ думаетъ попробовать въ этомъ краю и что во всякомъ случа такое изслдованіе принесетъ пользу земству.
— Мы ничего не теряемъ, господа, сказалъ посмиваясь одинъ желчный гласный, — изслдованіе будетъ ли сдлано или нтъ — мы въ выигрыш. Мы, значитъ, заботились объ изслдованіи.
Составлены были обычныя заключенія и изъявлена офиціальная благодарность Жилинскому, который взялъ себ засвидтельствованныя копіи съ протоколовъ. Потунову онъ общалъ часть въ дл и открылъ даже маленькій кредитъ и такимъ образомъ, безжалостно запутавъ его, удалилъ изъ города по крайной мр мсяца на три. Это было главнымъ образомъ нужно чтобы тотъ не мшалъ своею болтовней. Затмъ приступилъ къ серіозному осуществленію своего плана. Конечно и не думалъ онъ никогда ввести въ предпріятіе ненужнаго ему ни на что Потунова, который между тмъ все дальше засасывался въ эту трясину. Для людей съ воображеніемъ, но непрактическихъ и неопытныхъ, которые не понимаютъ трудностей осуществленія, предпріятія имютъ всю гибельную завлекательность и прелесть азартной игры.
Между тмъ молодой Питерецъ Бловъ приближался къ родному гнзду. Отъ желзной дороги, весь дальній путь, онъ или халъ съ обозами, или нанималъ одноконную подводу или даже просто, взваливъ узелъ за спину, шелъ пшкомъ. Но въ послдней деревн предъ Карой, гд были обывательскія станціи, онъ надлъ шелковую красную рубаху, жилетку, серебряные часы, новый синій кафтанъ и новые щегольскіе сапоги съ лакированными отворотами и калошами, хотя калоши въ такой отличный лтній день казались бы и излишними. Потомъ сосчитавъ въ портмоне деньги — а ихъ оказалось не очень много — нанялъ лучшую пару какая только была на станціи. Сбрую надли обвшенную бляхами и все время бойкихъ коней держали подъ уздцы. Съ двумя колоколами подъ росписною дугой, гремя бубенцами, заломивъ немного на бокъ новый картузъ, тронулся Петька со станціи. Онъ хотлъ въхать съ громомъ.
Изъ Петьки Блова вышелъ, что-называется, красавецъ писаный. Ни безпутная гульба въ смрадныхъ подвальныхъ трактирахъ, ни спанье въ сырыхъ складахъ хозяйскихъ, ни житье мерзйшими петербургскими веснами и осенями въ барочныхъ рубкахъ, не могли сломить несокрушимаго русскаго здоровья его и высть свжаго румянца изъ лица съ маленькими усиками и чудесными блестящими глазами. Блый, высокій лобъ съ откинутыми, слегка вьющимися, каштановыми волосами, придавалъ его лицу какое-то открытое, молодецкое выраженіе. Только около румяныхъ губъ образовались черточки, которыя его улыбку длали нахальною, да въ большихъ срыхъ глазахъ свтилось иногда что-то холодное и насмшливое.
Не безъ волненія молодой Питерщикъ халъ домой. Не то чтобъ ему слишкомъ хотлось видть своихъ. Онъ былъ не изъ чувствительныхъ, и въ теченіе шести лтъ, увлеченный потокомъ столичной, ему удававшейся, жизни, не особенно отпрашивался у хозяина домой. Купецъ Филипповъ, взявшій его изъ деревни, очень его цнилъ и прочилъ на другое мсто, но Петька смотрлъ уже не туда. Ему не нравилось скупое, осторожное, ‘мужицкое’, какъ онъ выражался, веденіе дла его хозяиномъ, который во все входилъ самъ, усчитывалъ каждую копйку. Онъ насмотрлся на блестящія конторы, на широкія дла, у него были пріятели артельщока, вертвшіе въ рукахъ значительныя суммы, длавшіе собственные обороты. Онъ надялся на дда, который — онъ зналъ — его любилъ. Кром того, его озабочивало что его младшій братъ приближается къ такимъ годамъ что на него, Петра, можетъ пасть рекрутская очередь.
Съ этими очень опредленными разчетами, задумавшись, онъ незамтно проскакалъ до Кары и съ волненіемъ увидлъ синее родное озеро, темный, высокій, подъ знакомыми соснами, домъ. Мать и сестра, какъ бы предчувствуя, уже стояли и смотрли на дорогу, защищая руками глаза отъ солнца. Грохотъ бубенцовъ и колоколовъ приближался…
Смертью дда Петръ былъ сильно пораженъ. Еще боле непріятно поразило его что посл смерти дда нашли въ сундучк у него, кром писемъ Петра и незначительныхъ вещей, только пять золотыхъ подаренныхъ ему еще въ Петербург бариномъ, да дв пятидесятныя. Петръ однако не слишкомъ убивался своей неудачей и, разъ онъ былъ тутъ, дятельный умъ его старался отыскать точку опоры дома для устройства своихъ длъ.
Опустлую свтелку умершаго дда занялъ Потуновъ съ товарищемъ. Они собирались пить чай. Козловскій, разложивъ у стны на доскахъ огромный листъ бумаги и разставивъ инструменты, чертилъ карту озера и шлюза, а Потуновъ записывалъ въ книгу набросанныя имъ на клочкахъ цифры и замтки и подводилъ итоги.
Услыхавъ кто такіе были гости, Петръ очень заинтересовался и самъ внесъ свтло отчищенный, кипящій самоваръ въ свтелку къ постояльцамъ.
— Не прикажете ли еще чего? спрашивалъ онъ предупредительно,— крендели… папиросокъ можетъ-быть… у меня крпкія крученыя…
— Хорошо бы папиросъ, сказалъ Козловскій,— а то тутъ гд — не достанешь…
— Эдакой красавецъ! невольно воскликнулъ онъ по уход Петра,— чортъ ихъ знаетъ какъ это такъ здсь… Давно не видалъ такого…
— Планъ изволите чертить, началъ, принося папиросы, Петръ, заглядывая въ бумага,— что жь, хотятъ поправить нашу Ябренку — давно пора. Мой хозяинъ Филипповъ, простой можно-сказать крестьянинъ, а онъ давно объ этомъ толковалъ. Отпуска много больше будутъ, а то на Баровскихъ большое затрудненіе.
Въ Потунов заговорилъ интересъ дла и онъ тоже обратился къ Петру. Сначала Петръ, съ своими кручеными папиросами и слишкомъ нестсняющимися манерами, ему сильно не понравился.
— А какъ велики Баровскіе проходы? Да садись чай пить.
Петръ не заставилъ повторять приглашеніе. Онъ придвинулъ стулъ и пить сталъ изъ стакана, а не съ блюдечка. Его объясненія были такъ толковы, дло нагрузки судовъ (которое онъ узналъ занимаясь у своего хозяина) было ему извстно такъ близко, онъ былъ такъ вжливъ, хотя и немного слишкомъ разговорчивъ, что Потуновъ и Козловскій заинтересовались и проговорили съ нимъ до поздней ночи. Потунову свои собственныя свднія по этому предмету показались далеко не обширны посл сообщеній Петра, который узнавъ въ чемъ дло былъ не согласенъ даже съ основными положеніями.
— Позвольте, говорилъ онъ,— проводъ судовъ хочетъ ваша компанія…. Только какъ же? Да вы застрянете на первомъ же проход…. Судно либо машина…. хоть бы равно сидли…. разв одинаково пройдутъ… А на порогахъ? Трехъ футовъ не будетъ…. Дно мняется.
— Однако, возражалъ съ жаромъ Потуновъ,— въ Америк просто на колесахъ переваливаютъ…. Еще складныя суда.
— Ну, не знаю… У насъ такихъ не видать… Да еще и стоитъ ли… Оборотный да ремонтъ, вы врно ли считаете?
— Не знаю, уже посмиваясь отвтилъ Козловскій, — это дло компаніи. Думаю что врно. Жилинскій длалъ разчетъ подробный.
— Жилинскій, съ живостью обернулся Петръ,— не Лука ли Гаврилычъ? Онъ? Такъ мы его довольно знаемъ. Въ дом у него за разчетомъ отъ нашего хозяина не однажды бывалъ. Еще все посадитъ и сигарку дастъ. ‘Экая, говоритъ, способность у тебя — все ты у хозяина’ — это то-есть мн-то… Такихъ домовъ какъ его и въ Петербург немного…
Потуновъ усмхнулся. Также сажалъ Жилинскій и его, предлагалъ сигару и хвалилъ его способность.
Когда вс разошлись по своимъ угламъ, Потунову не спалось. Онъ глядлъ въ окно, въ маленькихъ квадратахъ стеколъ блистала тихая, синяя ночь. Одна звзда дрожала въ верхнемъ угл стекла. ‘Это будетъ моя удача’, подумалъ онъ, Онъ слушалъ ровное дыханье спящаго лейтенанта и завидовалъ ему. ‘Вотъ у человка сердце спокойно. А что если меня обманываютъ! Ну, докажу же по крайней мр что могъ сдлать.
А Петръ придя въ избу удивился что старуха-мать не спитъ и плачетъ.
— Чего ты? разсянно замтилъ ей сынъ.— Ложись матушка, чего ты….
— Лягу, касатикъ, лягу сечасъ…. Ты у господъ, а я тебя все жду, Петрушенька, все жду… Дай, думаю, хоть погляжу на него… Такъ-то ужь я обрадла, такъ обрадла, и сама не знаю….
Сынъ ничего не отвчалъ и скоро уснулъ усталый съ дороги. А старуха еще долго бормотала свои молитвы въ темнот.
Съ отцомъ собирался молодой Бловъ переговорить уже нсколько дней и все не ршался, ибо видлъ что крутой и не разговорчивый старикъ въ немъ чмъ-то недоволенъ. Даже въ первые дни были случаи когда старикъ высказывался довольно рзко.
Одинъ разъ они вс обдали, отецъ его, братъ Николка, блокурый, безотвтный и тихій мальчикъ, и сестра съ матерью собирали уже со стола и вс вставали, когда вдругъ Иванъ Бловъ крикнулъ на сына:
— Крести лобъ-отъ толкомъ! Не на балалайк играешь.
Въ другой разъ, когда Фрося, сидвшая за ткацкимъ станкомъ, просила брата сходить за водой и онъ отказался, старикъ въ гнв даже сильно толкнулъ его.
— Иди, когда говорятъ! Видишь, она за дломъ. Важное кушанье — Питерщикъ!
Потомъ были упреки и отъ отца, и отъ матери, когда онъ однажды не пошелъ къ обдн, а просидлъ у постояльцевъ. Все это Петру надоло. Онъ скучалъ жизнью здсь. Ему скучны казались деревенскія посидлки и еще скучне показалось что самая красивая двушка въ деревн была именно его сестра. Парни-товарищи его не полюбили. Онъ предъ ними ломался, бахвалилъ, разказывалъ о театрахъ и мамзеляхъ. Въ качеств гостя, избавленный отъ работъ, праздно бродилъ онъ по двору и по улиц или сидлъ на завалин съ гармоникой.
Однажды, сидя на ступенькахъ крыльца и безцльно глядя на синее озеро съ отраженными берегами и блестками яркаго, слпящаго солнца въ волнахъ, онъ увидлъ на песчаномъ оерегу отца, который снастилъ лодку чтобъ хать съ младшимъ сыномъ, Николкой, на дальнюю пожню.
— Помоги, Петрушка, брось гармонію-то, довольно мягко попросилъ старикъ,— на, вотъ, топоръ…
Петръ началъ рубить и приступилъ къ объясненію.
— Я было думалъ, у ддушки денегъ побольше…
— Ну? спокойно работая, полуспросилъ отецъ.
— Надо бы рекрутскую квитанцію купить.
— А еще что? Ишь ты! А знаешь ли сколько она стоить-то?
— Какъ не заать… Тоже мн бы въ артель поступить, такъ залогъ требуютъ…
— У тебя, парень, все прыгунцы въ голов, даже разсмявшись отвтилъ отецъ,— ну когда же у насъ эки деньги?…
— Возьми за проценты… Вамъ же лучше. Больше получать и посылать буду. Я отдамъ, вотъ у Поразова возьми…
— Что ты дурь себ забралъ, у Поразова, нахмуря густыя брови, отвчалъ тотъ,— а отдать мн чмъ же будетъ? Вамъ, по-питерски, это все ни почемъ. На тебя, небось, понадяться? Ты вонъ куды лзешь. А по мн хоть и мужикомъ, да по чести жить, такъ лучше всего, вотъ что. Дома не разорять-стать изъ-за тебя. Ишь что выдумалъ! Ты и такъ много ли домой-то посылаешь? Дома бы живя, больше наработалъ. Видно покойничекъ-то правду сказывалъ….
Новая неудача заставила Петра обратиться въ другую сторону. И послднія слова отца испугали его: ну какъ не пуститъ, да станетъ ь оставлять дома? Надо было все это устроить…
Потуновъ не одну ужь недлю жилъ и работалъ на шлюзахъ и тревожился разными мыслями.
Ререломъ въ его жизни и планахъ, приведя его къ нищет, не могъ совершиться безъ боли. Безъ его вины жизнь была искалчена. Что-то грустное и равнодушное навсегда осло въ душ.
Но теперь онъ сознавалъ что переломъ этотъ спасъ его быть-можетъ отъ худшаго. Онъ смертью отца и житьемъ въ деревн вырванъ былъ изъ кружковъ въ которые было затянулся….
И теперь современная либеральная путница бродила въ голов его, но житье въ глуши, близость народа дали нсколько иныя мысли. Онъ сталъ думать о будущности мстной, областной жизни, отъ которой вс бгутъ, бросая землю, въ столицы, эти ежедневныя жертвы Молоху канцеляріи, поглотившей столько силъ и способностей. Въ послднее время ему даже стало казаться что не лучше ли даже такъ: меньше будетъ попытокъ производить разные фокусы и эксперименты надъ народомъ, въ вид ‘методовъ обученій’, ‘искорененія предразсудковъ’ и пр. Онъ уже почувствовалъ смутно, если не понялъ вполн, силу и свжесть этой жизни и — полюбилъ ее…. Потомъ съ горькимъ чувствомъ думалъ лично о себ. Этотъ лакей Жилинскій, человкъ пошлый, необразованный, который вн длъ уметъ разказать только вчный анекдотъ о какомъ-то Англичанин, или обсуждать достоинства разныхъ женщинъ въ разныхъ городахъ Европы, гд онъ былъ, это низкое бездушное существо, безъ совсти, безъ убжденій, командуетъ имъ теперь, посылаетъ его, пишетъ что ‘съуметъ оцнить его услуги’…. Услуги! И онъ же еще обязанъ ему, запутанъ имъ въ долги, остался предъ нимъ въ дуракахъ!… Отъ этихъ мыслей вся кровь бросилась ему въ голову.
Вышли у него непріятности и съ Козловскимъ. Тотъ такъ увлекся своею спеціальностью, рисовалъ такъ тщательно и подробно, ходилъ измрять такъ долго и точно что Потуновъ, который платилъ ему помсячно,— эта медленность должна была затянуть самое изслдованіе,— замтилъ наконецъ ему что этого вовсе не нужно. Съ любовью занимавшійся лейтенантъ вспыхнулъ. Онъ сказалъ что взяться за изслдованіе и сдлать его кое-какъ — недобросовстно, что онъ понимаетъ что его товарищъ хочетъ оставить отъ этого дла какъ можно больше денегъ себ. Потуновъ, по молодости, не удержался тоже отъ рзкостей, хотя признаться что онъ самъ запутанъ и что отъ этого дла ему ничего не останется кром непріятностей и долговъ — ему не хотлось изъ самолюбія.
Онъ пріобрлъ у лейтенанта уже сдланные имъ планы и карты. Разстались они очень сухо. Потуновъ ршился продолжать одинъ, товарищъ его ухалъ.
Но тутъ горькія мысли нахлынули на него съ новою силою. Онъ сталъ жалть товарища, котораго присутствіе это ободряло и развлекало. Онъ заслъ въ свтелк и углубился въ работу, въ ней онъ хотлъ забыться, уйти въ нее отъ мучившихъ его мыслей и сомнній. Чмъ больше онъ думалъ, тмъ больше безпокоился и приходилъ къ заключенію что онъ обманутъ, что съ нимъ и не желали даже начинать дла. Возраженія Петра представились ему по размышленіи основательными. Жизнь опять разбила его надежду на дло, на которомъ онъ строилъ если не будущее благосостояніе, то по крайней мр положеніе въ земств. Онъ былъ такъ мраченъ, разсянъ, что почти не замчалъ ничего, мало лъ, безпокойно по ночамъ ворочался на постели. Тутъ положеніе его усложнилось неожиданно для него. Однажды Фрося Блова, которая часто ходила къ нему, если никого не было, за самоваромъ, ему сказала, сильно красня:
— Что это вы, баринъ…. все такой скучный? нынче опять вечеромъ чаю не пили…. вы нездоровы, должно-быть….
Онъ взглянулъ на нее, удивленный тмъ тономъ глубокаго сердечнаго участія какимъ были сказаны эти простыя слова. Наболвшее чувство не выдержало, что-то подступило къ горлу, какъ будто сдержанное рыданіе сердечное, и онъ съ минуту ничего не говорилъ, смотря на юное оживленное личико, озаренное свчами, и на стройную тнь ея колыхавшуюся по стн….
Онъ не однажды видлъ мелькомъ внимательно устремленные на себя большіе свтлые глаза и ему очень нравилась высокая, стройная двушка. Ему нравился и ея голосъ и ея всегда свжій обычный костюмъ богатой озерянки-двушки. Что-то милое, задушевное и ласковое въ глазахъ и въ голос всегда ему казалось чрезвычайно привлекательнымъ. Но такъ онъ былъ занятъ своимъ дломъ что рдко приходилось думать объ ней.
— Мн очень тяжело, Фрося, сказалъ онъ наконецъ грустно,— не надо теб со мной такъ говорить. Иди, Фрося! Что теб тутъ?
— Такъ мн васъ жалко, такъ-то мн васъ жалко, въ сильномъ движеніи, съ серіознымъ, прелестно-вспыхнувшимъ личикомъ и слезами въ большихъ глазахъ, вдругъ быстро заговорила двушка:— Господи! Посмотришь на васъ — къ сердцу вотъ подступаетъ…. Я ужь и сама не знаю….
— Уйди ты, уйди — не мучай ужь меня….
— Баринъ, голубчикъ, страстно зашептала двушка, наклоняясь къ нему. Онъ въ смущеніи схватилъ ее за руки.
— Голубчикъ, не сердитесь… Я глупая, я сама не знаю… Вотъ никого не было мн такъ жалко! Я сколько ужь плакала… Господи!
Она зарыдала. Трудно представить себ что можетъ подняться въ душ человка въ теченіи долгихъ холодныхъ годовъ не согртой словомъ любви и участія. Сердце его мучительно забилось, въ глазахъ потемнло, кровь прилила къ горячимъ вискамъ, и приподнявъ къ себ руками юное личико, онъ страстно началъ цловать ее….
Страсть, съ внезапною силой хлынувшая въ его жизнь, принесла ему много отрады и мученій. Быть такъ любимымъ было такое новое и непривычное для него чувство. И онъ мучился за бднаго ребенка, котораго полюбилъ. Цлуя двушку онъ ей говорилъ часто:
— Фрося, милая, подемъ ко мн… Подешь?
— Да…. подемъ, отвчала та, въ какомъ-то забытьи и думая, казалось, даже совсмъ о другомъ.
Онъ чувствовалъ что это не отвтъ и что согласіе такого ребенка на что-нибудь еще ничего не значитъ.
Полуслпую старуху Блову и вчно занятаго, суроваго хозяина дома ему совстно было встртить. Они ничего не видли. Говоря съ ними, онъ просто готовъ былъ сквозь землю провалиться.
Фрося была сама не своя. Она испуганно и тревожно смотрла, забгала, какъ только можно было часто, въ свтелку. Не могла усидть долго за работой на мст, вспыхивала полымемъ, какъ только увидитъ постояльца въ окно или услышитъ его голосъ….
Все это братъ, разумется, тотчасъ замтилъ и началъ за ней слдить. Это было очень не трудно при дтской неопытности сестры.
Одно время, когда отецъ, съ младшимъ братомъ ея Николай, ухалъ на пожни и Петрушка остался съ сестрою и матерью дома, Фрося вела себя особенно неосторожно. Она, казалось, и думать забыла что могутъ быть какія-нибудь послдствія.
Разъ она, только-что вернувшись отъ Потунова, зажгла свчу и сла за прялку. Отъ свтлыхъ, влажныхъ глазъ ея еще не отлетло выраженіе какой-то страстной нжности и еще пылали какъ огонь щеки, когда Петръ вошелъ въ избу.
Красавецъ-братъ ея былъ очевидно не въ обычномъ настроеніи. Его всегда свжее и нсколько нахально холодное лицо исказилось отъ борьбы какихъ-то сложныхъ ощущеній. Но пока преобладало бшенство звря….
— Гд была? крикнулъ онъ глухо, подошелъ неровными шагами и толкнулъ сестру такъ что она свалилась на лавку, закрыла лицо руками и глухо зарыдала. Она поняла что разговаривать не о чемъ.
— Потаскуха! Я вотъ какъ отцу еще скажу — онъ те спасибо отпоетъ… А постояльцу такъ я этого не подарю….
— Петрушенька! Что это ты длать задумалъ! Что ты хочешь?
Она рыдая въ испуг уцпилась за его плечо.
— Пошла ты! Тварь! стряхивая ея руку съ плеча, сказалъ братъ и вышелъ, хлопнувъ дверью.
Она постояла, въ глазахъ у нея помутилось, потомъ выбжала за нимъ въ сни. Неопытной двочк представлялись впереди какіе-то ужасы. Она порывисто вдыхала чудный воздухъ звздной ночи, опрокинутой въ озер, со всей ея синевой и блескомъ, и глазами искала брата. Онъ сидлъ на ступени крылечка подпирая голову руками.
— Петрушенька, братецъ! робко, въ волненіи, шептала она ему дрожа,— чего ты хочешь? Господи! Пожалй ты меня!
Петръ, казалось, между тмъ успокоился.
— Слушай, Фроська, теперь нечего, не воротишь, началъ онъ ршительно, поднимая въ темнот голову,— а ты своему скажи чтобъ онъ мн, какъ хочетъ, мсто бы какое настоящее досталъ, либо пускай мн квитанцію покупаетъ…. А то отца ты еще не знаешь…. Да и тому это не пройдетъ даромъ.
Фрося упала на перила и рыдая залепетала:
— Господи!.. Что ты это!.. Никогда не скажу!.. Что ты это братецъ, Петрушенька!.. Разв я изъ-за этого!.. Господи ты Боже мой!
— Ишь какая — поди ты! сухо усмхнулся братъ.— Ну какъ, знаешь. Сказано, а тамъ ужь мое будетъ дло.
Между тмъ Жилинскій въ город устроилъ все по задуманному плану, сговорился и списался съ кмъ слдуетъ и пора была ему уже и хать. Онъ только раздумывалъ какъ бы отвязаться отъ земства и Потунова. Можно было поссориться, быть непріятнымъ настолько что молодой человкъ самъ не захочетъ продолжать дло. Или лучше быть ласковымъ и любезнымъ и уступить ему одинъ изъ векселей неоплаченнымъ. Все же будетъ болтать непріятности. Здсь же дло. Разв совсмъ его удалить какъ-нибудь изъ этой мстности.
Пока онъ разсуждалъ объ этомъ идя по улиц, на встрчу ему попался Козловскій, котораго зазвалъ онъ къ себ и разспросилъ. Ничего не могло быть сподручне того что разказывалъ лейтенантъ еще подъ свжимъ впечатлніемъ размолвки съ товарищемъ. Ничего нельзя было лучше придумать, какъ заявить что Потуновъ, по всмъ видимостямъ, не можетъ выполнить условіе и потому на дальнйшее изслдованіе онъ не изъявляетъ управ согласія, и считаетъ свои обязательства оконченными.
Въ душ купецъ хохоталъ надъ всмъ этимъ насколько имлъ время думать о такихъ пустякахъ, занятый другими соображеніями.
Онъ написалъ письмо къ Потунову, въ которомъ осторожный длецъ не сказалъ, конечно, ни слова о своихъ намреніяхъ, а только просилъ немедленно пріхать, поговорить по важному длу.
Потуновъ встревожился и заторопился. Онъ собрался въ путь, несмотря на ночь. Въ темныхъ сняхъ онъ разцловалъ рыдающую Фросю, общалъ и думалъ самъ скоро вернуться, Но судьба судила иначе…
Укладываясь, услыхалъ онъ что кто-то отворилъ дверь. Онъ оглянулся и увидлъ Петра.
— Возьмите меня съ собой, вамъ все равно…
— Изволь, изволь! стсняясь и не глядя на него отвтилъ Потуновъ, только поскорй — я ужь готовъ…
Всю почти дорогу они молчали или перебрасывались незначительными замчаніями. На сердц у Потунова было тяжело и безнадежно, будто темное предчувствіе… Петръ былъ тоже задумчивъ, потомъ, привалившись въ телг, дремалъ или притворялся что дремлетъ. По прізд въ городъ, Петръ куда-то пропалъ, а Потуновъ пошелъ въ гостиницу къ Жилинскому. Нсколько разъ заходилъ онъ въ номеръ, оставлялъ записки, но купца не заставалъ. Тотъ какъ будто избгалъ его.
Наконецъ свиданіе состоялось вечеромъ. У Жалинскаго стояла водка и закуска и сидли какіе-то, не совсмъ трезвые, постители, которыхъ хозяинъ не пускалъ уходить, говоря что и при нихъ можно о дл. Но на просьбу поговорить отдльно, согласился неохотно. Постители ушли.
— По какому длу вы хотли говорить со мной?
— А по такому, сухо и дерзко сказалъ купецъ,— я желаю это изслдованіе оставить. Вы взялись не за свое. Продолжать не можете-съ….
Любимый трудъ столькихъ дней и предметъ ночныхъ думъ, результатъ поздки, тяжелой и даже небезопасной, озерами въ лодк, желаніе заявить себя по крайней мр обществу какъ знающаго человка, высказать къ чему онъ пришелъ…. всего этого не будетъ. Потуновъ поблднлъ.
— Однако позвольте, почему же? Это ваше личное мнніе или, какъ догадываюсь, г. Козловскаго? Но я знаю — онъ человкъ добросовстный. Призовите его — я ему докажу. Онъ согласится — вы увидите. Наконецъ, земство….
— Никого-съ звать я не хочу. А если я считаю что деньги тратятся непроизводительно, никто меня тратить ихъ боле не заставитъ….
— А условіе-то! вотъ оно, вынимая бумагу и сердясь, говорилъ Потуновъ,— вы хотли только мыслью моею воспользоваться…. Нтъ-съ, позвольте…. Здсь сказано….
— Чего тамъ сказано…. Полноте вы. Поврьте-съ, мы знаемъ что длаемъ. Эхъ вы, господа, ваше благородіе…. Безъ васъ обойдемся…. У меня все ужь кончено….
— Вы меня втянули…. Зачмъ заключили условіе! Зачмъ запутали….
— Такъ условіе! Ха-ха-ха!
Жилинскій захохоталъ отъ души. Этотъ наглый смхъ объяснилъ Потунову больше всякихъ разговоровъ. Онъ поблднлъ, какъ млъ, задрожалъ и смявъ крпкій, гербовый листъ въ комокъ, съ такою силой бросилъ его въ лицо Жилинскому что на щек подъ губой у того заалло большое пятно. Потомъ хлопнувъ дверью, вышелъ и столкнулся въ корридор съ Петромъ, котораго едва узналъ. Все казалось ему въ туман Въ виски стучало… Петръ съ удивленіемъ посмотрлъ на него.
— Ты домой дешь когда? почему-то спросилъ Потуновъ.
— Я-съ? Домой? Я домой не ду. Я поступалъ на службу къ Лук Гавриловичу Жилинскому. Они мн, по ихъ милости, также квитанцію покупаютъ….
На другой день Потуновъ получилъ записку:
‘М. Г. Я наложилъ на ваше имущество запрещеніе по извстнымъ вамъ обязательствамъ. Если имете чмъ уплатить, то я попросилъ бы васъ поторопиться. Жилинскій.’