На шхерахъ.
На шхерахъ.
Разсказъ Густава офъ Гейерстама.
——
——
——
——
——
——
——
М. Л.
‘Руская Мысль’, кн.XI, 1890
На шхерах, Гейерстам Густав, Год: 1890
Время на прочтение: 25 минут(ы)
Густавъ Гейерстамъ (G. of Geierstam), небольшой разсказъ котораго мы предлагаемъ читателямъ Русской Мысли, принадлежитъ къ самымъ молодымъ (онъ родился въ 1858 г.) представителямъ того новаго направленія въ шведской литератур, которое появилось въ ней не боле 15—20 лтъ тому назадъ. Реакція противъ крайняго идеализма и романтизма и мертвящаго духа, безраздльно господствовавшаго въ шведской литератур еще очень недавно, едва начала развиваться и упрочиваться въ Швеціи и, какъ всякое новое движеніе, встртила, встрчаетъ еще и теперь, сильныхъ противниковъ, даже боле — открытую вражду со стороны, главнымъ образомъ, прессы, отчасти и фешенебельной публики, сильна проникнутой узко-протестантскимъ духомъ. Шагъ за шагомъ приходилось ему завоевывать себ мсто въ литератур, требовались большія усилія, чтобы занять вліятельное положеніе и въ обществ, и въ литературномъ мір. Нуженъ былъ рядъ талантливыхъ дятелей, чтобы возбудить къ нему интересъ. Въ теченіе десяти-пятнадцати лтъ, благодаря какъ иниціатору движенія, Стриндбергу, такъ и кружку молодыхъ писателей, сгруппировавшихся вокругъ него, положеніе новаго направленія было упрочено, вниманіе публики завоевано, но борьба далеко не окончена. Періодическая пресса,— пишетъ Эдгренъ-Лефлеръ,— все еще въ рукахъ противниковъ новаго направленія. Наиболе распространенные журналы и газеты руководятся приверженцами старой школы, и новымъ дятелямъ и въ вопросахъ критики, и въ дл творчества приходится разсчитывать на собственныя средства, на книгу, брошюру, публичное чтеніе, являющееся теперь въ Швеціи единственнымъ орудіемъ борцовъ за новое направленіе.
Этимъ путемъ дйствовали и Стриндбергъ, и Эдгренъ-Лефлеръ, и эстетикъ новой школы, Робинсонъ (авторъ книги Realisier ach idealisier, 1885). Къ нему же прибгъ и Гейерстамъ, скоро занявшій видное мсто въ ли тератур. Какъ романистъ, онъ выступилъ впервые въ 1882 г., но первая его работа Grakalt (Сренькіе дни, сборникъ разсказовъ) вызвала ожесточенную критику и имла мало успха. Всецло находясь подъ вліяніемъ Стриндберга, усвоивши его оригинальную, но безшабашную манеру писать, онъ лишь въ слабой степени могъ обнаружить въ этомъ первомъ произведенія силу своего таланта. Но за то съ каждымъ новымъ произведеніемъ талантъ Гейерстама росъ и крпъ, и онъ все боле и боле становился самимъ собою, все рзче и рзче обнаруживалъ, гд и въ чемъ истинная сфера его дятельности. Его сборникъ разсказовъ Strmoln, за которымъ послдовалъ романъ изъ студенческой жизни Erik Gran, представляетъ уже несомннный переходъ въ немъ отъ подражанія къ самостоятельной дятельности, хотя, въ особенности относительно Эрикъ Гранъ, даже критики новой школы указываютъ на крайній пессимизмъ, преобладающій въ нихъ, на уклоненія отъ чистаго реализма. За то въ вышедшемъ въ 1887 году сборник разсказовъ Tills vidare, а въ особенности въ появившемся раньше Fattigtfolk (Бдные люди), онъ проявилъ уже во всей сил свой талантъ. Послдній сборникъ, состоящій всего изъ четырехъ повстей (одна изъ нихъ и предлагается читателямъ) представляетъ собою, по отзывамъ какъ шведскихъ (Робинсона, Эдгренъ, Лефлера), такъ и нмецкихъ (Швейцера) критиковъ лучшее изъ всего того, что написано авторомъ. Горькое чувство пессимизма здсь почти отсутствуетъ. Субъективизмъ автора отходить на второй планъ, и онъ, какъ истинный художникъ, передаетъ то, что онъ видлъ, то, съ чмъ приходилось сталкиваться, что онъ наблюдалъ. Его разсказы написаны правдиво, естественно, мстами съ большою силой. Въ нихъ нтъ ничего лишняго. Они крайне сжаты, иногда даже боле, чмъ нужно. Знатокъ крестьянской жизни, глубоко изучившій бытъ и крестьянъ, и рабочихъ, Гейерстамъ съ большимъ умньемъ отыскиваетъ наиболе выдающіеся мотивы, руководящіе ихъ дятельностью, съ артистическою тонкостью рисуетъ ихъ правы и обычаи, съ точностью и врностью изображаетъ какъ грубыя черты ихъ, такъ и религіозныя и нравственныя особенности. Это — живое воспроизведеніе въ самой простой и незамысловатой форм какого-нибудь факта изъ жизни, но воспроизведеніе не холодное и безучастное, а проникнутое теплымъ и живымъ чувствомъ, симпатическимъ отношеніемъ къ страждущему человку.
У свернаго берега острова разстилался фіордъ, на немъ бушевалъ сверный втеръ, поднимая громадныя волны, разбивавшіяся оскалы, посылая цлые потоки дождя на сосновый лсъ, росшій на берегу, и наполняя дороги цлыми кучами сломанныхъ втвей и хворосту. Море было черно-срое, съ какимъ-то особеннымъ свинцовымъ оттнкомъ, а на верхушкахъ волнъ виднлись пнящіеся блые гребни.
Втеръ съ силою проносился черезъ проливъ мимо южнаго мыса, выбрасывая громадныя волны на берегъ материка. Волны эти по-своему распоряжались съ стями и другими орудіями ловли, оставленными на берегу мстными рыбаками, которые не подозрвали, что за ночь можетъ разыграться такая сильная буря.
Но когда къ разсвту втеръ началъ ужь слишкомъ сильно завывать надъ черепичною кровлей, Густавъ Эриксонъ, спавшій на постели рядомъ съ женою, всталъ и отправился въ мезонинъ къ брату, проживавшему у него.
— Карлъ-Августъ!— закричалъ онъ, входя въ комнату.
Тотъ приподнялся, смотря на Густава сонными глазами.
— Чего теб?
— Вставай, пойдемъ собирать сти. Слышишь, какая на двор страшная буря?
Августъ торопливо одлся и сошелъ съ лстницы. Густавъ уже разбудилъ одного изъ рабочихъ и вс трое молча направились къ мсту, гд была привязана лодка.
Лодку отвязали. Двое взялись за весла, а Эриксонъ слъ у руля.
Это было трудное, опасное путешествіе. Сти оторвались отъ якорей и могли быть найдены только посл долгихъ усилій. Он были изорваны и спутаны въ безпорядочной куч, съ трудомъ выдлявшейся изъ-подъ покрывающаго ихъ слоя грязи и ила.
До самаго полудня тянулась безъ перерыва работа. Мужчины промокли до костей, были голодны и сильно продрогли. Втеръ словно ножомъ рзалъ сквозь мокрую одежду, и дурное расположеніе духа искавшихъ росло съ каждою минутой.
Одного куска они такъ и не нашли, несмотря на усердные поиски въ теченіе цлаго часа. Вс усилія оказались безполезными, пришлось оставить его тамъ, гд онъ былъ, пока погода не перемнится къ лучшему.
Эриксонъ смнилъ брата на веслахъ. Онъ приподнялъ шляпу и провелъ рукою по лбу, по которому, несмотря на втеръ и дождь, каплями струился потъ.
— Нечего длать, подемъ домой,— сказалъ онъ.
Когда они вернулись, хозяйка ждала ихъ съ горячимъ обдомъ. Эриксонъ разсказалъ ей подробно все, какъ было. Онъ раза два кашлянулъ и глубоко вздохнулъ.
Жена замтила это.
— Что съ тобою? Не простудился ли ты?— спросила она.
— О, нтъ, конечно, нтъ.
По окончаніи обда Эриксонъ всталъ и подошелъ къ окну.
— Подумать страшно, сколько стей и неводовъ погибло въ эту ночь,— сказалъ онъ.— По меньшей мр, на нсколько тысячъ риксдалеровъ… Конечно, хуже всего тмъ, кто только этимъ и живетъ.
Да, втеръ надлалъ не мало бдъ. Онъ пронесся по всей мстности, точно, эпидемія, порвалъ сти, разбросалъ рыбацкія принадлежности, разбилъ лодки. Одинъ рыбакъ, выхавшій съ вечера далеко въ глубь шхеръ, чтобы растянуть сти на новомъ мст, исчезъ, а нсколько дней спустя приплыла его лодка. Она была іамчена и вытянута на берегъ.
Два дня бушевала буря. Она унесла съ собою послдніе слды лта. Пожелтвшіе листья березъ висли мокрые, поблекшіе, какъ природу, такъ и людей охватило предчувствіе зимы съ ея замкнутостью, ея длинными одинокими вечерами и ея суровымъ, долгимъ, какъ бы летаргическимъ сномъ.
Высоко на гор, на разстояніи десяти минутъ ходьбы отъ моря, расположена маленькая крестьянская усадьба съ домикомъ, выкрашеннымъ въ красный цвтъ. Построена она на скалахъ, сзади нея возвышается стройный сосновый лсъ, немного ниже, по правую сторону, лежитъ маленькое озеро съ берегами, поросшими ельникомъ, а внизу тянется полукругомъ долина, окаймленная лсомъ и холмами, покрытыми дубнякомъ.
Эриксонъ, жившій въ этой усадьб, держалъ ее въ аренд. Арендуемая имъ земля составляла часть большаго имнія и находилась во владніи его семьи въ теченіе цлыхъ трехъ поколній. Сынъ заступалъ мсто отца, онъ, какъ и отецъ, женился, ростилъ дтей, обрабатывалъ землю, ловилъ рыбу въ мор, жегъ хворость, семья разросталась, хозяинъ старлъ и сдлъ, ложился въ могилу, а старшій сынъ наслдовалъ усадьбу и шелъ по стопамъ отца. Остальныхъ братьевъ и сестеръ судьба разбрасывала по блу свту.
У послдняго изъ владльцевъ было пятеро дтей, двумя больше, чмъ у предъидущаго. Младшій изъ сыновей переселился на одинъ изъ дальнихъ острововъ, гд и погибъ въ одну изъ сверо-восточныхъ бурь. Старшая сестра вышла замужъ. Вторая отправилась въ городъ и поступила тамъ на службу. Старшій сынъ женился, перевелъ на себя аренду и кое-какъ устроился.
Второй братъ, Карлъ-Августъ, долго размышлялъ, куда ему себя пристроить. Это былъ человкъ нсколько медлительный, съ трудомъ приходившій къ какому-нибудь ршенію, но разъ это ршеніе было принято, онъ упорно держался его. Онъ былъ небольшаго роста, молчаливый и краткій въ своихъ рчахъ, говорилъ разстановисто, флегматично, но всегда былъ готовъ на работу, когда была нужда въ его услугахъ или когда можно было заработать лишнюю копйку. Когда онъ былъ разсерженъ чмъ-нибудь или пьянъ, съ нимъ опасно было вступить въ столкновеніе. Но въ обыкновенное время онъ шелъ своею дорогой, никому не вредя. За рдкими исключеніями, расположеніе его духа было ровное, спокойное, а когда онъ смялся, то длалъ это такъ весело и добродушно, что вс вторили ему.
Онъ любилъ земледліе и съ удовольствіемъ занялъ бы мсто старшаго брата, но разъ судьба ршила иначе, онъ не возражалъ и не ропталъ. Онъ долго размышлялъ, наконецъ, отправился къ брату и сказалъ ему, что намревается купить большую лодку и заняться лтомъ перевозомъ, а зимою будетъ жить дома, помогать въ работахъ, чистить хлвъ или рубить дрова, плесть сти или шить паруса.
Старшій не далъ опредленнаго отвта, прошла недля, никто изъ нихъ не затрогивалъ этого вопроса.
Но однажды, когда они возвращались съ работы,— дло было раннею весной,— младшій сказалъ:
— Ну, я думаю, мн скоро можно будетъ выхать на лодк. Старшій отвтилъ только протяжнымъ:
— Да-а-а.
Младшій продолжалъ:
— Ты мн дашь денегъ взаймы?
Эриксонъ спросилъ, сколько требовалось денегъ. Младшій назвалъ сумму.
— Да, пожалуй.
Тмъ дло и кончилось. Въ ма мсяц у Карла-Августа была собственная лодка и онъ сталъ здить на ней по шхерамъ и въ Стокгольмъ съ грузомъ дровъ.
Прошло, такимъ образомъ, десять лтъ. Старшій братъ продолжалъ обрабатывать землю. Младшій здилъ лтомъ по морю и зарабатывалъ не мало денегъ перевозомъ. Зимою онъ проживалъ у брата, чинилъ свою лодку, шилъ паруса и помогалъ въ хозяйств, чмъ могъ. Онъ не имлъ еще времени подумать о брак. Въ маленькомъ домик Эриксона не было мста для двухъ семей. Въ теченіе первыхъ пяти лтъ лодка была оплачена. Но о покупк новой усадьбы онъ не могъ и думать, а подходящую аренду было трудно найти. Годы шли за годами съ постоянными смнами зимы, лта, удачъ, неудачъ, убытковъ и барышей. Мало-по-малу росли и сбереженія. Каждое лто Карлъ-Августъ отправлялся въ городъ и каждый разъ, когда онъ возвращался домой, увеличивался итогъ банковской книжки, которую онъ тщательно завертывалъ въ бумажку и пряталъ на дно сундука. Но строй его жизни не мнялся, и не было никакой надежды, чтобы онъ измнился и въ послдующіе годы.
Посл своей утренней прогулки Эриксонъ чувствовалъ себя все время не по себ. Въ одно утро онъ оказался не въ силахъ встать съ постели. У него было воспаленіе въ легкихъ, хотя никто изъ окружающихъ, конечно, не понималъ этого. Сильный жаръ и кашель ле давали ему покоя.
Карлъ-Августъ испыталъ какое-то странное ощущеніе, когда его невстка рано поутру сообщила ему о болзни брата. Онъ не сказалъ ни слова въ отвтъ, но медленно спустился съ горы къ морю, чтобы собрать сти.
Было чудесное осеннее утро, ясное, солнечное, съ холоднымъ втромъ. Цлый день наканун шелъ дождь, земля размокла, а съ длинныхъ иглъ елей струилась вода всякій разъ, когда втеръ потрясалъ ихъ старыя узловатыя втви. Мохъ былъ пропитанъ влагой, а между корнями сосенъ пробивался съ журчаньемъ ручей, прокладывая себ путь въ скал и спадая внизъ въ заливъ съ громкимъ однообразнымъ плескомъ. Блыя тучи быстро неслись по небу къ юго-западу, а лодки у пристани, колыхаясь, стучали о деревянный мостикъ.
Карлъ-Августъ спустился по узкой горной тропинк, взошелъ на пристань и сталъ отвязывать одну изъ лодокъ. Онъ посмотрлъ на море, опять привязалъ лодку и впалъ въ глубокое раздумье.
Что, если братъ умретъ?
Да, конечно, было бы очень пріятна продать большую лодку. Онъ получилъ бы за нее не малую толику денегъ. Ему, какъ мужчин, было бы, конечно, приличне всего взять на себя хозяйство и поселить у себя вдову брата съ дтьми. Она, наврное, не захочетъ возиться съ рабочими и землею, не захочетъ заниматься земледліемъ, въ которомъ ничего не смыслитъ. А онъ могъ бы мало-по-малу скупить инвентарь и движимость.
Онъ взялся было за веревку, которою лодка была привязана къ пристани, но затмъ такъ же быстро оставилъ ее.
Ему пришла на мысль здоровая, красивая двушка, жившая на материк. Онъ нердко здилъ поболтать съ нею въ лтніе вечера, и слуги въ дом его брата дразнила его тмъ, что онъ возвращается домой только къ утру.
А, между тмъ, старшій братъ боролся со смертью. Окружающіе поняли, что дло плою, и ршили послать рано утромъ за докторомъ.
Карлъ-Августъ и жена Эриксона не ложились всю ночь. Больной лежалъ молча, тяжело дыша, причемъ дыханіе его прерывалось иногда сильнымъ, продолжительнымъ кашлемъ.
Все было тихо кругомъ. Только втеръ проносился отъ времени до времени по верхушкамъ сосноваго лса, а собаки на двор откликались лаемъ на какой-нибудь воображаемый звукъ. Хозяйка сидла тихо у постели больнаго, а Карлъ-Августъ пріютился у очага, прислонясь къ блой стн. Онъ работалъ безъ устали весь день и, кром того, немало странныхъ мыслей перебродило у него въ голов. Въ часъ ночи онъ заснулъ, и въ комнат только и слышно было тиканье часовъ, прерывистое дыханіе больнаго и регулярный храпъ здороваго.
Къ утру Эриксонъ скончался. Жена вскочила и разбудила зятя.
— Карлъ Августъ,— вскричала она,— идя, посмотри, что съ нимъ!
Онъ всталъ, испуганный, съ просонковъ, подбжалъ къ постели брата и сталъ протирать глаза. Онъ дотронулся слегка до брата, взялъ его за руку, но рука безпомощно упала на прежнее мсто, и Карлъ-Августъ очнулся.
— Да, умеръ,— сказалъ онъ.
Его непріятно поразила мысль, что онъ спалъ въ то время, какъ братъ кончался, и онъ не зналъ, что сказать.
Жена наклонилась надъ трупомъ и заплакала.
— Это случилось такъ неожиданно, такъ неожиданно, — сказала она.
Карлъ-Августъ опять слъ у печки и задумался, затмъ медленно поднялся и направился къ двери. Здсь онъ остановился и сказалъ, не глядя на невстку:
— Ты хорошо бы сдлала, если бы приготовила кофе. Намъ, во всякомъ случа, необходимо выхать сегодня въ поле для посва.
Дни шли своимъ чередомъ и работа производилась попрежнему. Работали въ пол, ловили рыбу.
Похороны были назначены на воскресенье. Разослали приглашенія къ родственникамъ и знакомымъ и уже рано поутру въ назначенный день показалось множество лодокъ, составившихъ настоящую флотилію.
Прежде всхъ пріхала старшая сестра умершаго съ мужемъ и двумя дтьми. Съ нею прибыла и незамужняя сестра, проживавшая въ город. Они молча поднялись на гору къ домику. Затмъ явился пономарь, которому было послано особое приглашеніе, а съ нимъ и посл него сосди и друзья съ ближайшихъ острововъ. Вс они несли въ рукахъ състные припасы, въ какомъ-то смущенномъ молчаніи подымались гуськомъ на гору и останавливались какъ бы въ недоумніи передъ домомъ.
Тамъ все было приведено въ порядокъ и прибрано. На двор въ большой четырехъугольной бесдк было выставлено тло на парадной постели, составленной изъ двухъ подставокъ и нсколькихъ неотесанныхъ досокъ. На этомъ лож стоялъ черный гробъ, съ зелеными внками изъ листьевъ и хвои, а въ гробу лежалъ покойникъ съ книжкой псалмовъ въ рукахъ. Въ нсколькихъ шагахъ отъ гроба былъ накрытъ столъ для завтрака и на немъ наставлена масса всякаго рода яствъ, масло, хлбъ, пиво, сельди, жареные колбасы, пироги и большая бутылка водки.
Вдова не показывалась, всмъ распоряжался Карлъ-Августъ. Онъ шелъ на встрчу гостямъ, благодарилъ ихъ за посщеніе, принималъ отъ нихъ приношенія и благодарилъ вторично.
Общество распалось на группы. Женщины, двушки, старики и молодые люди стояли вс отдльно.
Когда прибывшіе наговорились другъ съ другомъ и явилась потребность въ завтрак, Карлъ-Августъ подошелъ къ пономарю и шепнулъ ему на ухо нсколько словъ. Тотъ сталъ у изголовья покойника и въ одну минуту вс разговоры утихли. Присутствующія сняли шляпы, сложили руки и низко наклонили головы. Въ собраніи послышался какъ бы подавленный вздохъ. То изъ одной, то изъ другой группы женщинъ раздавались по временамъ рыданія. Пономарь надтреснутымъ голосомъ заплъ старинный псаломъ:
‘Мы вс проходимъ этотъ путь
Одинъ во слдъ другому’…
А вс стоящіе вокругъ вторили ему, кто какъ могъ, тихо или громко, смотря по голосу и расположенію духа. Шесть человкъ подняли гробъ и понесли его на плечахъ внизъ подъ гору къ узкому заливу, глубоко врзывавшемуся въ землю, среди дубовъ и сосенъ. А внизу лстницы стояла, закрывая лицо платкомъ, вдова, одтая въ черное, и глядла вслдъ уходившимъ.
Когда они поставили гробъ на большую лодку и Карлъ-Августъ слъ у руля, онъ провелъ рукой по глазамъ и съ грустью подумалъ о брат, котораго долженъ былъ вскор опустить въ землю. Но когда втеръ надулъ паруса и лодка, слегка накренясь на бокъ, начала разрзывать волны, съ шумомъ плескавшіяся о борта, настроеніе его духа быстро измнилось, не давая самъ себ въ этомъ отчета, онъ почувствовалъ, что только теперь начинается для него настоящая жизнь, когда для него явилась возможность завестись собственнымъ домомъ.
Все впередъ и впередъ двигался похоронный поздъ, изъ залива по блестящему открытому фіорду, гд волны искрились подъ яркими лучами полуденнаго солнца, по проливу прямо въ маленькой сренькой церкви безъ колокольни, которая возвышалась на южномъ берегу длиннаго острова, тянувшагося на протяженіи цлой мили. Это было странное, молчаливое путешествіе. Двое молодыхъ парней попробовали было пошутить, когда налегали на весла, чтобы повернуть лодку, но никто не поддержалъ ихъ. Вс сидли тихо, не глядя другъ на друга.
Странное чувство испытывалъ въ это время Карлъ-Августъ. Чмъ ближе подъзжали они къ церкви, тмъ съ большею нжностью вспоминалъ онъ о покойномъ брат. При мысли о немъ его охватывало горячее чувство признательности, ему казалось, что онъ долженъ быть благодаренъ умершему за все свое будущее. Слезы навернулись у него на глаза, когда онъ поддерживалъ гробъ, помогая выносить его на берегъ.
Погребеніе кончилось. Народъ сталъ кучками расходиться съ кладбища, а участвовавшіе въ похоронномъ позд направились къ морю. Карлъ-Августъ подошелъ къ священнику и попросилъ его сдлать родственникамъ покойнаго честь отобдать съ ними. Священникъ отказался, извиняясь спшными длами, и спросилъ:
— Къ кому перейдетъ теперь, посл его смерти, усадьба?
Карлъ-Августъ не поднималъ головы. Онъ отвтилъ медленно, боясь, чтобы собесдникъ не замтилъ его довольнаго вида.
— Вроятно, мн придется взяться за хозяйство.
— И покончить съ перевозомъ и лодкою?
— Да, конечно.
— А что, если Катрина захочетъ оставить землю за собою, пока подростетъ старшій мальчикъ?!
Это никогда не приходило въ голову Карлу-Августу. Онъ посмотрлъ искоса на священника и вдругъ почувствовалъ стсненіе въ груди, котораго не испытывалъ ни разу за весь этотъ день. Ему показалось, будто онъ долго и упорно искалъ кого-то и, найдя, опять потерялъ изъ вида. Онъ подумалъ, что ему, можетъ быть, опять придется работать и ждать, работать и ждать. Но вскор прежнее настроеніе получило перевсъ и онъ отвтилъ:
— Ну, этого она не захочетъ.
Вернувшись домой, онъ засталъ столъ накрытымъ въ большой зеленой бесдк, гд стоялъ прежде гробъ. Это былъ широкій складной столъ со множествомъ кушаній. Хозяйка и теперь не показывалась, ее замняла женщина изъ сосдней фермы.
Обдъ начался въ торжественной тишин. Гости молча накладывали себ на тарелки кушанья, чокались другъ съ другомъ, обмнивались односложными словами и вообще вели себя очень церемонно. Но мало-по-малу публика развеселилась. То въ одномъ, то въ другомъ мст стола раздавались шутки, слышался смхъ, лица раскраснлись отъ вина и ды. А когда солнце зашло за сосны, окружавшія красный домъ, никто бы не поврилъ, что здсь дается похоронный обдъ.
Появилась на сцен и гармоника. Четыре парня помстились на лстниц, одинъ изъ нихъ заигралъ плясовую, а другіе стали припвать, топая въ тактъ ногами, и требовали, чтобъ имъ сейчасъ очистили ригу и позвали двушекъ. Два рыбака стояли обнявшись и, пошатываясь, громко смялись. Глаза у нихъ покраснли, они старались говорить, но не могли вымолвить ни одного слова. Около стола въ бесдк трое изъ старшихъ крестьянъ съ стаканами въ рукахъ во все горло распвали старинную псню.
Карлъ-Августъ не принималъ участія во всемъ этомъ шум и гам. Онъ стоялъ въ сторон, пошатываясь, и думалъ, что братъ его умеръ, и что ему слдовало бы, въ сущности, сказать рчь въ честь его. Затмъ его мысли перешли къ лодк и онъ сталъ вычислять, сколько получитъ за нее при продаж. Наконецъ, онъ подумалъ о двушк, къ которой здилъ въ гости, о Тильд, онъ не былъ у нея ни разу посл смерти брата.
‘Поду къ ней сегодня вечеромъ,’ — подумалъ онъ, взявшись за шляпу.
Онъ повернулся и сдлалъ нсколько шаговъ вверхъ по лстниц, но въ эту минуту на верхней площадк появилась Катрина. Гости кончали обдать и она пришла проститься съ ними. Она была, попрежнему, вся въ черномъ, съ открытою головой, съ гладко зачесанными волосами.
Она остановилась на лстниц противъ Карла-Августа, и гости стали одинъ за другимъ подходить къ ней, кланяясь, благодаря и прощаясь. Она подавала всмъ руку, раскланиваясь направо и налво.
— Счастливой дороги, сосдки! Счастливой дороги, сосди!
Отъ нея вс шли къ Карлу-Августу, жали ему руку и исчезали въ сумеркахъ, спускаясь вереницею съ горы по направленію къ морю.
На другой день Карлъ-Августъ былъ очень молчаливъ и только вечеромъ заговорилъ съ невстой.
— Да, теперь намъ слдуетъ переговорить о томъ, что будетъ съ арендою,— началъ онъ.
Катрина остановилась, смотря на него съ изумленіемъ.
— Съ арендой?— повторила она.
— Да, съ арендой. Что ты будешь длать съ нею теперь, посл смерти брата?
Катрина слушала его, какъ бы не понимая, что онъ хочетъ этимъ сказать. Она подумила о мальчик, спавшемъ въ сосдней комнат, и о другихъ дтяхъ. Къ нему должна была по праву перейти аренда, и Катрина не желала уступить ее.
— Ты знаешь, мы держимъ землю въ аренд у барона изъ рода въ родъ, отъ отца къ сыну, въ теченіе цлыхъ пятидесяти двухъ лтъ,— сказала она.— И теперь я именно собираюсь спросить тебя, согласишься ли ты хозяйничать со мною, пока мальчикъ подростетъ и возьмется самъ за дло?
Карлъ-Августъ подумалъ минуту.
— Остаюсь,— отвтилъ онъ.
Черезъ минуту онъ всталъ и сталъ подыматься по лстниц. На середин онъ остановился, зажегъ спичку и закурилъ трубку, которую все время держалъ въ рукахъ. Онъ посмотрлъ вокругъ и по старой привычк оглянулся на западъ, чтобы увидть, какой погоды можно ждать на-завтра. Затмъ началъ разсчитывать. Что, если онъ попробуетъ на собственный страхъ и счетъ взять другую ферму въ аренду?
Но нтъ. Это невозможно. У него нтъ достаточно денегъ, чтобы купить, заново и разомъ, инвентарь, движимость и т. д.
Это невозможно.
Онъ опять осмотрлся и началъ медленно подыматься по крутой деревянной лстниц, которая вела на его мезонинъ. Здсь онъ слъ на сундукъ и закурилъ трубку. Затмъ положилъ ее въ сторону, раздлся, легъ и заснулъ глубокимъ сномъ рабочаго, не думая о заврашнемъ дн.
Прошло нсколько лтъ, дни смнялись днями, жизнь протекала однообразно, тихо, казалось, о какой бы то ни было перемн нечего было и думать.
Карлъ Августъ сгорбился, хотя ему было всего сорокъ лтъ. Его уже перестали звать по имени, а называли просто Эриксономъ.
Въ теченіе всхъ этихъ лтъ онъ работалъ для другихъ, и для него, казалось, не было никакой надежды на перемну къ лучшему. Но жизнь открываетъ намъ нердко новые горизонты тогда, когда мы меньше всего ожидаемъ этого и когда для насъ, повидимому, нтъ дальше никакого ходу.
Въ одинъ прекрасный день старый богатый крестьянинъ посватался къ его невстк, все еще видной, красивой женщин, тридцати двухъ лтъ. Эриксонъ усплъ за это время кое-что скопить, лодку онъ уже давно продалъ, купилъ скоро инвентарь и перевелъ на себя аренду.
Тогда наступила для него новая жизнь. Онъ стоялъ, наконецъ, на своихъ ногахъ. Какъ ни поздно пришло для него это время, тмъ не мене, оно пришло, и Эриксонъ сталъ совершенно неузнаваемъ. Онъ сдлался веселымъ, шутливымъ, даже болтливымъ, трудолюбивымъ и усерднымъ онъ былъ всегда. Его рабочимъ стало легче жить на свт, потому что онъ смотрлъ теперь сквозь пальцы, когда они засыпали на работ или слишкомъ долго засиживались за послобденнымъ кофе.
Отношенія его къ Тильд давно прекратились. Она отправилась служить въ другое мсто и ухала совсмъ отсюда. Вначал Эриксонъ писалъ ей и получилъ въ отвтъ пару писемъ. Но мало-по-малу переписка сама собою прекратилась и, наконецъ, онъ узналъ, что она вышла замужъ.
Впрочемъ, отъ уже пересталъ о ней и думать. Какъ только она ухала, онъ понялъ, что между ними все кончено. И вотъ однажды онъ сдлалъ предложеніе бывшей служанк своей не:встки, получилъ ея согласіе и, такъ какъ оба ршили, что долго тянуть время незачмъ, женился на ней зимою, и все пошло по, прежнему, жизнь опять вошла въ свою колею.
Tea была красивая, здоровая двушка, немного сутуловатая, высокаго роста, съ гибкимъ, хорошо развитымъ станомъ, длинными руками, хорошенькою головкой и темносиними, мечтательными глазами. Ротъ у нея былъ маленькій, съ полными красными губками, а когда она улыбалась, на лвой щек ея показывалась прехорошенькая ямочка. Брови были черныя, тонкія, дугою, лобъ открытый, блый, а надъ нимъ мягко и гладко лежали черные волосы. Она часто смялась тихимъ, сдержаннымъ смхомъ, подымая при этомъ застнчиво глаза и бросая взглядъ, при которомъ многіе мужчины чувствовали желаніе заключить ее въ объятія. Она была трудолюбивая, работящая двушка, и Эриксонъ очень любилъ ее, если не пылкою, горячею любовью юныхъ лтъ, то, во всякомъ случа, нжною, мрачною привязанностью.
Tea родилась на одномъ изъ дальнихъ морскихъ острововъ. Плохо жилось ей въ дтств. Родители ея были бдные, отецъ содержалъ семью рыбною ловлей, и Tea еще пятнадцатилтнею двочкой оставила родной домъ и поступила въ услуженіе къ чужимъ. Она служила уже десять лтъ, сначала у купца въ качеств няньки, безъ жалованья, затмъ у родныхъ крестьянъ и, наконецъ, у Катрины, гд она пробыла два года, прежде чмъ Эриксонъ женился на ней и изъ служанки сдлалъ госпожой.
Новая жизнь началась для нея, когда она вступила въ домъ Эриксона въ качеств хозяйки. Она любила Эриксона, хотя не такою любовью, о какой когда-то читала въ книгахъ.
Требованія ея отъ жизни были очень умренны. Она мечтала имть собственный хорошенькій домъ, который она старалась бы держать въ наилучшемъ порядк, и выйти замужъ за хорошаго, честнаго малаго, который былъ бы добръ къ ней и не слишкомъ часто выпивалъ. Она желала имть и дтей, которыхъ надялась вывести въ люди, но только не цлую кучу, которыя наполнили бы своимъ гамомъ весь домъ. Въ этомъ отношеніи она вполн сходилась съ мужемъ.
Первые мсяцы Tea была чрезвычайно счастлива. Тихо и однообразно протекала ея жизнь въ дом, а вн дома трудился Эриксонъ съ рабочими, рубя дрова, подшивая лодки или убирая скотный дворъ. А когда пришла весна, снжныя глыбы растаяли, все вокругъ начало пробуждаться къ жизни, зеленть и цвсть, рабочіе выхали въ поле пахать для посва, солнце засіяло надъ холмами, поросшими дубнякомъ, а ласточки защебетали надъ оживившеюся землей, Tea съ радостью замтила въ себ перемну и, оставшись однажды наедин съ мужемъ, сообщила ему, что въ Рождеству семья ихъ увеличится новымъ существомъ.
Это было въ начал декабря. Уже нсколько дней тому назадъ Эриксонъ говорилъ о необходимости очистить кровлю отъ снга. Теперь наступила оттепель, вода бжала ручьями съ горъ къ морю и журчала въ водосточныхъ трубахъ крыши. Втеръ снесъ снгъ съ втвей деревьевъ и освобожденныя отъ тяжести, ели и сосны протягивали на просторъ свои втви, влажныя и чистыя, омытыя водою, точно весною.
На мор разыгралась буря. Вода приняла рзкій голубоватосрый оттнокъ, на верхушкахъ волнъ подымались блые пнящіеся гребни и никто изъ мстныхъ жителей не ршался хать за необходимыми рождественскими закупками. Но Эриксону необходимо нужно было хать на материкъ, и, захвативъ трехъ работниковъ, онъ отправился съ ними къ берегу.
Лодки стояли въ залив, защищенномъ отъ втра. Нечего было и думать о томъ, чтобы плыть на парусахъ. Эриксонъ съ рабочими отвязали одну изъ глубоко сидящихъ въ вод лодокъ, положили въ нее нсколько запасныхъ веселъ и вс четверо сли у греблъ, по два съ каждой стороны.
Въ обыкновенное время одинъ человкъ могъ свободно двигать такую лодку. Но сегодня требовалось не мало усилій, чтобы пробить себ дорогу впередъ. хать никто не отказывался, но вс знали, что вопросъ идетъ о жизни и смерти.
Перездъ былъ не легокъ и гребцы, приставъ къ материку, должны были зайти прямо въ трактиръ, чтобы подкрпить себя рюмкою водки. Посл этого рабочіе вернулись къ лодк, а хозяинъ пошелъ сдлать нкоторыя закупки и пригласить къ жен акушерку. Это была энергичная, широкоплечая, болтливая, обстоятельная женщина, которая никогда не соглашалась сразу на длаемое ей предложеніе, а начинала всегда съ возраженій. Она заговорила о дурной погод и дальнемъ пути. Но Эриксонъ упорно повторялъ одно: они пріхали за ней и теперь слишкомъ поздно хать за другой. Такъ какъ она вовсе не имла серьезнаго намренія отказать, то очень скоро дала себя убдить, одлась потепле и послдовала за крестьяниномъ, не переставая жаловаться всю дорогу на отвратительную погоду и на собачью жизнь, которую ей приходится вести, — даже въ такой ужасный вечеръ, какъ сегодня, она не можетъ посидть спокойно дома.
Рабочіе подали лодку къ пристани. Они должны были держать ее втроемъ, чтобы дать акушерк возможность ссть. Но когда она увидала, какъ высоко подымаются волны и какъ мала лодка, она быстро отступила назадъ.
Казалось, вся поздка была совершена задаромъ. Замтно было по лицу Эриксона, что онъ начинаетъ выходить изъ себя. Тмъ не мене, онъ сказалъ совершенно спокойнымъ тономъ:
— Нельзя брать назадъ своего общанія. Мы такъ же точно боимся за нашу жизнь, какъ и вы за свою. Но теперь на карт стоитъ еще и другая жизнь.
Убжденіе подйствовало. Акушерка сла, продолжая ворчать. Лоди взялись за весла и лодка отчалила.
Стемнло. Для непривычнаго глаза было бы невозможно различить дорогу въ этомъ хаос волнъ и пны. Женщина замолкла и только вскрикивала всякій разъ, когда лодка подымалась слишкомъ высоко.
— Нечего бояться,— говорилъ Эриксонъ спокойнымъ голосомъ,— нтъ никакой опасности.
Но это была неправда. Втеръ усилился и даже привычному человку трудно было не ошибиться въ дорог. Но они все же двигались впередъ, медленно и увренно, не произнося ни слова. Чмъ дальше они хали, тмъ больше свыкалась женщина съ необычнымъ для нея путешествіемъ. Она закуталась въ шаль съ головою и прижалась на дно лодки, чтобы лучше защититься отъ втра.
Все шло хорошо до послдней скалы. Но здсь разстилался уже открытый фіордъ. Волны стною подымались на скалы. Передъ глазами, казалось, возвышались цлыя горы блой пны. Въ темнот они слишкомъ близко подъхали къ скаламъ. Хозяинъ бросилъ взглядъ на сидящихъ рядомъ съ нимъ гребцовъ и увидлъ, что они тоже замтили опасность. Какъ молнія, блеснула въ его голов мысль, что если они направятъ лодку въ сторону прибоя, не трудно будетъ выбраться на берегъ и спастись. Но тогда лодка разобься въ дребезги,— лодка, которая ему такъ дорого стала и, вдобавокъ, они прідутъ домой слишкомъ поздно. Онъ повернулъ судно и направилъ его на перерзъ втру. Одну минуту оно стояло неподвижно на мст. Ихъ четыре весла не могли справиться съ силою волнъ. Приходилось, повидимому, уступить. Вотъ лодка двинулась только на одинъ вершокъ, но, все таки, двинулась. Еще одинъ взмахъ веслами, другой, третій. И она пошла. Пошла впередъ напротивъ втра и часъ спустя проскользнула въ заливъ, гд вода была сравнительно спокойне. Эриксонъ подмигнулъ глазомъ своему сосду, длая гримасу въ сторону кормы, гд сидла акушерка, завернутая въ свою большую шаль.
‘Хорошо, что она ничего не замтила’.
Быстро плыла лодка по заливу, опасность была за плечами и все шло теперь хорошо. Къ утру въ колыбели лежалъ большой, здоровый, толстый мальчонокъ.
— Хорошій мальчикъ,— сказала, смясь, акушерка,— для него стоило потрудиться.
Выйдя въ спальню, Эриксонъ направился сначала къ постели жены и крпко пожалъ ея руку. Затмъ, положивъ осторожно трубку на окно, онъ сталъ передъ колыбелью, въ которой лежалъ малютка, и нсколько разъ тихо засмялся съ влажными отъ радости глазами, посмотрлъ на жену и провелъ рукою по лицу.
— Право, у меня, кажется, слезы на глазахъ,— сказалъ онъ.
За послднее время Эриксонъ сдлался чрезвычайно страннымъ. Онъ былъ молчаливе обыкновеннаго и даже пересталъ интересоваться малюткою. По цлымъ часамъ просиживалъ онъ на лстниц съ трубкою во рту, бормоталъ что-то про себя, всматривался внимательно въ лсъ, качалъ головою, закуривалъ вновь свою трубку и вновь смотрлъ на опушку лса, освщенную мягкими лучами заходящаго солнца.
Иногда онъ шелъ въ комнату и садился за столъ. Вынувъ изъ коммода большую записную книгу, до которой дотрогивались только онъ и жена, онъ раскрывалъ ее, бралъ листокъ чистой бумаги и начиналъ писать на ней кучу цифръ, складывая, вычитая и для ихъ до безконечности.
Жена пробовала было раза два заговаривать съ нимъ въ эти минуты, но онъ такъ рзко оборвалъ ее, что она не ршалась въ третій разъ повторять.
Однажды въ воскресенье, — это было посл Троицы,— мужъ вернулся домой изъ сосдней фермы, гд онъ былъ въ гостяхъ. Онъ былъ пьянъ и прошелъ прямо въ спальню, гд стояла колыбель. Жена боялась его въ такія минуты и не смла ничего сказать ему. Но она пошла въ кухню, чтобы наблюдать оттуда за нимъ. Онъ стоялъ передъ колыбелью. ‘Я куплю лсъ и заработаю цлую кучу денегъ. Слышишь, мой мальчикъ?’ — бормоталъ Эриксонъ. Онъ повернулся къ колыбели и посмотрлъ на ребенка, который проснулся и широко-открытыми глазами поглядлъ на отца.
Tea была уже возл и тихо отстранила мужа.
— Побереги ребенка,— сказала она.
— Поберечь ребенка!— вскричалъ онъ и лицо его побагровло,— Побереги сама себя ты! Что это такое? Разв я не имю права смотрть на своего ребенка? Можетъ быть, я уже не хозяинъ въ своемъ дом?
— Да ну, чего ты такъ расходился, Эриксонъ? Чего ты кричишь? Я же теб ничего дурнаго не сказала.
— Молчать!— закричалъ онъ.
И, прежде чмъ Tea могла опомниться, онъ схватилъ ее и потрясъ, затмъ ударилъ ее изо всхъ силъ кулакомъ по плечу и отбросилъ на другой конецъ такъ, что она упала на деревянный диванъ, стоявшій у стны.
Она услышала, какъ онъ хлопнулъ дверью и вышелъ вонъ изъ комнаты.
Она сла на диванъ, склонила голову на руки и заплакала горькими слезами, качаясь изъ стороны въ сторону въ страшномъ порыв отчаянія. Она рыдала, какъ рыдаютъ дти. А, какъ могъ онъ это сдлать? Она плакала не отъ боли,— нтъ. Она плакала отъ нанесенной ей обиды и отъ чувства безграничнаго озлобленія. Ей казалось, что она никогда не будетъ въ-состояніи простить ему.
Ужасне всего то, что ни одинъ мужъ не билъ своей жены только одинъ разъ. Это равносильно тому, когда кто начинаетъ пить. Это всегда повторяется. Помочь тутъ нечмъ. Если онъ побилъ ее одинъ разъ, онъ будетъ бить ее еще и еще, будетъ бить много разъ. И она должна будетъ всегда терпть это, всегда. Вся ея будущая жизнь представилась ей однимъ безграничнымъ несчастьемъ, безцльнымъ трудомъ безъ вознагражденій.
На другой день работа не спорилась въ ея рукахъ такъ, какъ прежде. Она хлопотала, какъ всегда, по хозяйству, но не могла справиться съ своими мыслями. Воспоминаніе о перенесенномъ ею насиліи возбуждало въ ней непріятное, горькое чувство. Ей некуда было бжать, разъ она должна была бжать отъ него.
Эриксонъ былъ также не совсмъ въ своей тарелк. Но исторія его съ женою не играла тутъ почти никакой роли.
Съ нимъ случилось то же, что и со многими другими людьми, тяжкимъ трудомъ добывающими себ кусокъ насущнаго хлба. Не любви принадлежала первенствующая роль въ склад его жизни, въ образованіи его характера. Онъ женился, потому что ему нужно было кого-нибудь, кто смотрлъ бы за домомъ. ‘Къ тому же, она мн и нравилась’,— прибавилъ онъ, впрочемъ, про себя. Но въ жизни ему никогда не приходилось сталкиваться съ боле утонченнымъ міромъ чувствъ. И вчерашній его поступокъ вовсе не служилъ предметомъ его сегодняшнихъ размышленій. Онъ оставилъ только по себ какое-то непріятное, жуткое чувство.
А, кром того, теперь, когда онъ былъ трезвъ, много было вещей, о которыхъ онъ долженъ былъ подумать.
Ему казалось, что онъ, наконецъ, нашелъ то, что могло помочь ему пробиться въ люди. Цлые мсяцы онъ ходилъ и размышлялъ, высчитывалъ и со всхъ сторонъ обсуждалъ занимавшій его вопросъ, пока не уяснилъ его себ во всхъ подробностяхъ. Онъ засунулъ руку въ карманъ, досталъ табаку, закурилъ трубку и сказалъ себ, что дло, наврное, пойдетъ. Оно не можетъ не пойти. И, прежде чмъ сосди успютъ опомниться, онъ будетъ самымъ богатымъ человкомъ въ околодк и его мальчику не придется вступить въ жизнь съ пустыми руками, какъ пришлось Эриксону.
Это продолжалось нсколько дней.
Однажды вечеромъ Эриксонъ вернулся домой въ самомъ хорошемъ расположеніи духа. Онъ разсказалъ рабочимъ массу анекдотовъ и угостилъ ихъ за ужиномъ рюмкою водки. За столомъ просидли дольше обыкновеннаго, и когда Эриксонъ вошелъ въ спальню, онъ былъ такъ веселъ и возбужденъ, что жена его никакъ не могла объяснить себ этого.
— Хотлось ли бы теб разбогатть?— спросилъ онъ, наконецъ.
Она съ удивленіемъ посмотрла на него, обрадовавшись его дружескому обращенію къ ней. Ей показалось, что горе, вкравшееся въ ея жизнь, разсевается, и она отвтила:
— О, конечно! Это было бы очень пріятно. Но мн кажется, что намъ и теперь живется хорошо.
Оцъ услся въ уголокъ дивана и тихо засмялся, закуривая трубку.
— Ну, да, намъ живется недурно. Но лучшее всегда будетъ лучшимъ.
— Да какимъ образомъ все это можетъ случиться?
— Какимъ образомъ все это можетъ случиться?— переспросилъ онъ.— Это ужь мое дло. Потерпи только немного. Вотъ что я придумалъ.
Вынувъ изъ жилета ключъ, онъ отперъ коммодъ, взялъ изъ маленькаго ящика листокъ бумаги и съ хитрою улыбкой показалъ его жен.
— Здсь все положено на цифры,— сказалъ онъ.— Теперь послушай. Ты знаешь лсъ, который находится на границ нашей земли? Онъ стоитъ очень дорого.
— Ну, такъ что же? Мы можемъ брать изъ него только дрова на топливо. Рубить его мы не имемъ права.
— Рубить? Ну, да, конечно. Но я могу его купить, купить его весь, какъ онъ стоитъ и ростетъ. Ты слышала, какъ лсопромышленники разъзжаютъ по нашимъ шхерамъ, какъ они скупаютъ лса и нанимаютъ людей, чтобы рубить ихъ и перевозить дерево къ морю. Если бы мн удалось купить лсъ въ разсрочку, я могъ бы заняться зимою рубкой, рубить его исподволь, своими рабочими, свозить его помаленьку къ морю и продавать его или на дрова, или на постройки, какъ придется. Ты, вдь, знаешь, какіе здсь есть громадные дубы, какія ели, какія сосны. У насъ тутъ высочайшія мачтовыя деревья, которыя упадутъ сами собой, если ихъ во-время не срубить.
— Да, но разв баронъ согласится?
— Да, я думаю, что онъ согласится. Онъ получитъ массу денегъ, а у каждаго есть прорхи, которыя пріятно заткнуть.
Нкоторое время они сидли молча, задумавшись. Каждый изъ нихъ понималъ, какую перемну могло произвести это предпріятіе въ ихъ жизни, и странныя мысли бродили у нихъ въ голов. Въ комнат стемнло, въ маленькія окна проникалъ слабый свтъ. Теплая іюльская ночь уже объяла поля, лса и луга и среди этой тихой, темной ночи возникала для нихъ смутная надежда, надежда на лучшее будущее, на лучшіе дни.
Поздно легли супруги спать.
Было ршено, что Эриксонъ черезъ нсколько дней създитъ къ барону и переговоритъ съ нимъ о дл. Но начались ненастные дни, а затмъ наступила жатва. Поздка откладывалась со дня на день. Эриксонъ думалъ, что время еще терпитъ. Лсъ все стоялъ на мст.
Прошло такимъ образомъ два мсяца, пока совершалась уборка сна, ржи и пшеницы. Въ послдніе дни пошелъ дождь и промоклый овесъ пришлось продержать въ копнахъ въ ожиданіи теплыхъ солнечныхъ лучей, которые бы его просушили.
Съ солнцемъ явился и втеръ, и на хутор закипла работа. Наконецъ, послдняя копна хлба была свезена въ ригу и Эриксонъ вечеромъ сказалъ жен:
— Завтра я поду переговорить съ барономъ.
Былъ ясный сентябрьскій день, когда онъ слъ въ лодку и отчалилъ отъ берега въ надежд вступить скоро въ новую жизнь. По морю легкою дымкой стлался туманъ, смягчая контуры шхеръ и острововъ. Солнце свтило сквозь него точно большой золотой шаръ. Легкій утренній втерокъ бороздилъ слегка поверхность водяной массы.
Эриксонъ спокойно и въ тактъ двигалъ весломъ, не оглядываясь, какъ человкъ, который знаетъ фарватеръ какъ свои пять пальцевъ, лодка какъ бы сама собою тихо поворачивала изъ стороны въ сторону среди шхеръ, черезъ узкіе проливы, точно внизу подъ ней не было ни подводныхъ камней, ни скалъ, о которые она могла легко разбиться.
Онъ былъ нсколько смущенъ мыслью о предстоящемъ свиданіи, о томъ, что онъ скажетъ барону. Онъ заране сочинялъ рчь и придумывалъ, какими словами будетъ онъ убждать барона, если тотъ заартачится.
А что, если онъ не захочетъ продать лса?
О, нтъ, какая ему могла быть польза не рубить лса, когда онъ ужь такъ старъ и не приноситъ ему никакого дохода?
Эриксонъ привязалъ лодку, спряталъ трубку, надлъ сюртукъ и тщательно застегнулся. Затмъ, вынувъ изъ жилета маленькую табакерку съ зеркальцемъ, онъ снялъ шляпу и пригладилъ рукой волосы. Почистивъ шляпу, онъ надлъ ее и сталъ смотрть на себя въ зеркало. Осмотръ, повидимому, удовлетворилъ его. Онъ спряталъ табакерку въ карманъ и быстро зашагалъ по дорог, которая вела къ господскому дому.
Большая собака съ громкимъ лаемъ выбжала ему на встрчу. Онъ ласково заговорилъ съ ней, усмирилъ и направился въ кухню, не переставая оглядываться на собаку, которая, ворча, слдовала за нимъ.
Онъ вошелъ и спросилъ, дома ли баронъ. Пока служанка ходила справляться, онъ стоялъ у дверей съ шляпою въ рукахъ. Наконецъ, она вернулась и пригласила его войти въ домъ.
Баронъ стоялъ среди залы съ сигарою въ зубахъ. Это былъ высокій, худой человкъ съ изжелто-блднымъ лицомъ и добрыми глазами, привтливо глядвшими изъ-за pence-nez въ черной роговой оправ.
Онъ ласково кивнулъ головой крестьянину, который, поставивъ шляпу на полъ передъ собою, низко поклонился ему.
— Здравствуй, Эриксонъ,— и баронъ подошелъ и протянулъ крестьянину руку.— Какъ хорошо, что ты именно сегодня пришелъ ко мн. Я уже собирался посылать за тобою.
Эриксонъ пришелъ въ себя. Онъ посмотрлъ вокругъ и, переминаясь съ ноги на ноги, отвтилъ односложнымъ ‘да?’, причемъ крякнулъ, точно собираясь еще что-то сказать.
— У меня только что былъ одинъ господинъ,— продолжалъ баронъ, затягиваясь сигарой,— который условился со мною насчетъ покупки лса, смежнаго съ твоею землей. Онъ спрашивалъ, не могу ли я указать ему какого-нибудь врнаго человка, который взялся бы рубить лсъ и доставлять его къ морю. Я всн0мнидъ, что это можетъ быть хорошій зимній заработокъ для тебя.
Эриксонъ стоялъ неподвижно, опустивъ голову. Ему казалось, что онъ пригвожденъ въ земл, и онъ боролся съ собою, чтобы совладать съ своимъ волненіемъ.
— Разв вы уже продали лсъ?— спросилъ онъ.
Баронъ съ удивленіемъ посмотрлъ на него.
— Ну, да, я его продалъ. Я теб уже это говорилъ.
— Я думалъ иначе и пріхалъ спросить, не продадите ли вы его мн?
— Теперь ужь ничего нельзя подлать. Невозможно. Если бы ты пришелъ вчера. А теперь ужь слишкомъ поздно.
— Да, конечно.— Но черезъ минуту Эриксонъ спросилъ:— А если бы я пришелъ вчера, вы бы согласились?
— Конечно, я ничего не имлъ бы противъ этого. Но сдланнаго не воротишь, даже если бы я и хотлъ.
Эриксонъ нсколько минутъ простоялъ молча. Затмъ, какъ бы въ полусн поднявъ съ полу шляпу, онъ сказалъ:
— Коли такъ, такъ нечего и говорить. Прощайте.
Онъ взялся рукой за дверь.
— Ты еще не отвтилъ на мой вопросъ. Хочешь ли ты заняться рубкой лса и перевозомъ?
Нкоторое время крестьянинъ смотрлъ разсянно на барона, какъ бы не понимая, въ чемъ дло. Но вскор лицо его приняло обычное ему задумчивое, хитрое выраженіе, глаза оживились, и онъ спросилъ:
— Какъ вы думаете, ваше благородіе, много ли онъ мн за это дастъ?
— Это ужь ваше дло, какъ вы тамъ сойдетесь. Онъ скоро прідетъ въ ваше мсто, будетъ осматривать лсъ, вотъ ты съ нимъ и сторгуешься.
— Хорошо, я переговорю съ нимъ.
Баронъ протянулъ ему руку.
— Такъ я ему передамъ твой отвтъ. Онъ будетъ у меня, наврное, на слдующей недл.
Эриксонъ опять поклонился.,
Благодарю васъ за то, что вы подумали обо мн.
— Не за что, мой милый. Ну, прощай. Жаль, что ты не пришелъ раньше. Но, можетъ быть, ты хоть что-нибудь заработаешь.
Эриксонъ ушелъ. Слегка сгорбившись, съ опущенною низко головой направился онъ къ берегу моря большими, тяжелыми шагами, слъ въ лодку и съ силою оттолкнулъ ее.
Онъ былъ совершенно ошеломленъ. Зачмъ онъ пришелъ, чего онъ желалъ, что говорилъ, что случилось,— все это вихремъ носилось въ его голов. Онъ не могъ разобраться въ этомъ хаос. Наконецъ, онъ вспомнилъ и понялъ, что надежда, озарившая было его жизнь, исчезла для него навсегда. Ему никогда больше не удастся выкарабкаться изъ положенія, въ. которомъ онъ находился, ему всегда придется вести такую собачью жизнь, какъ теперь. Радужныя его мечты разсялись въ прахъ. Всегда будетъ стоять передъ нимъ работа, которая не будетъ никогда доведена до конца.
Никогда еще ему не было такъ тяжело возвращаться домой. Тамъ его ждетъ жена. Она выйдетъ къ нему на встрчу, приготовивъ праздничный обдъ по случаю торжественнаго дня, и спросить, какъ устроилось его дло, а онъ долженъ будетъ отвчать ей, что имъ до смерти придется вести прежнюю жизнь, работать и трудиться до глубокой старости и передать сыну въ наслдство только несчастную аренду бдняка-крестьянина, при которой не будетъ даже лса. Потому что пока мальчикъ выростетъ, лсъ уже успютъ весь вырубить и втеръ будетъ свободно прогуливаться по полямъ и лугамъ.
Медленно подвигался онъ впередъ, но у подножія горы остановился и слъ, чтобы хоть немного отдалить время возвращенія домой.
Но ему пришла въ голову мысль, что дло отъ этого нисколько не улучшится. Это какъ больной зубъ. Чмъ скоре вырвешь, тмъ лучше. Только напрасно длишь мученье.
Онъ всталъ и взобрался на гору.
У оконъ и двери никого не было. Тихо и осторожно вошелъ онъ въ домъ. Среди кухни стояла Tea. Въ рукахъ у нея былъ большой мотокъ шерсти, который она опускала въ ведро съ краскою.
При вид мужа, она выпустила мотокъ и пошла ему на встрчу. Не глядя на нее, онъ подошелъ къ окну и бросилъ шляпу на полъ.
— Ну?
Онъ не сразу отвтилъ, придумывая уклончивое объясненіе.
— Ну, какъ же дла, Эриксонъ? Что же ты мн ничего не отвчаешь?
И она осторожно дотронулась до него рукою, чтобы не запачкать краскою его воскресное платье.
У него вырвался именно тотъ отвтъ, котораго онъ хотлъ избжать.
— Лсъ былъ проданъ раньше,— сказалъ онъ тихо, не подымая глазъ.
Она отступила на шагъ и присла у стола.
Эриксонъ обернулся къ ней. Она плакала.
— Ну, что же длать?— сказалъ онъ.— Но мн перепадетъ кое-что. Я буду зимою рубить лсъ и перевозить его къ морю.
Но Tea плакала такъ, что слезы текли у нея ручьями по лицу. Она встала, вытерла руки, крпко обняла мужа за шею и, рыдая, громко заголосила:
— О, Боже мой, Эриксонъ, о, Боже мой!
Одна зима проходила за другою. Эриксонъ не купилъ лса, но зарабатывалъ кое-что извозомъ. Онъ уже усплъ примириться со своею неудачей и могъ спокойно разсказывать о ней, увряя даже, что все устроилось къ лучшему. А Те случалось не разъ быть побитою мужемъ, но она не принимала уже этого такъ близко къ сердцу, какъ прежде. Она знала, что мужъ ее любитъ, притомъ, обыкновенно, онъ былъ очень добръ въ ней.