НА PA3BАЛИНАХЪ ТРОИ.
(ОТРЫВКИ ИЗЪ ДНЕВНИКА).
(Окончаніе).
X.
XI.
* * *
А. ЕЛИСЕВЪ.
‘Русскій Встникъ’, No 12, 1887
На развалинах Трои, Елисеев Александр Васильевич, Год: 1887
Время на прочтение: 32 минут(ы)
Если даже въ самомъ дл, согласно съ древними миами, число греческаго войска считать въ сотню тысячъ ратныхъ мужей, пришедшихъ въ Трою на 1186 корабляхъ, на что Иліада даетъ кое-какія указанія, то и тогда нашлось бы мсто для стана эллинскимъ дружинамъ на протяженіи многихъ верстъ береговой линіи отъ Сигеіона до Ройтеіона, гд остановились прикрывающіе фланги испытанные отряды Мирмидонянъ и Локровъ. Во II псни Иліады, когда царь Агамемнонъ испытываетъ войско, онъ такъ образно исчисляетъ количество послдняго, сравнительно съ ‘гражданами Трои’:
…И Трояне собрались бы вс, сколько есть ихъ во град,
Мы же, Ахейскій народъ, раздляся тогда на десятки,
Взяли съ на каждый изъ нихъ отъ троянскихъ мужей виночерпца:
Многимъ десяткамъ у насъ недостало бъ мужей виночерпцевъ.
Оригинальное исчисленіе это происходитъ, не принимая во вниманіе многочисленныхъ союзниковъ Трои, а потому даетъ прекрасное указаніе и на народонаселеніе Трои.
Мы видли уже изъ раскопокъ Шлимана, произведенныхъ на развалинахъ Иліона, что пространство города, замкнутаго древнйшими стнами, такъ невелико, что тамъ, при всей скученности народонаселенія, не могло помститься свыше двадцати тысятъ человкъ. Считая въ этомъ числ всхъ гражданъ обоего пола, мы должны допустить необходимо, что при всемъ напряженіи своихъ силъ, вызываемыхъ роковою годиною, маленькая Троя не могла выставить въ поле свыше пяти тысячъ гражданъ, способныхъ носить оружіе, даже если выходили на бой сдые старцы и неопытныя дти, въ род Троила — младшаго сына Пріама. Это же количество мужей, разумется, согласно словамъ Агамемнона, можетъ быть принято и за число виночерпцевъ, и тогда число эллинскаго войска будетъ минимумъ тысячъ 50—60, если даже считать, что всмъ десяткамъ Ахейскаго народа ‘достало бы мужей-виночерицевъ’! Принимая, съ другой стороны, число ратныхъ мужей, приведенныхъ Агамемнономъ, въ сто тысячъ (что нельзя тоже а priori отрицать), мы по самому широкому счету получимъ число жителей Трои самое большее тысячъ въ 40—45. Какъ бы то ни было, но число Аргивянъ не было такъ далеко многочисленно, чтобы совершенно обложить Трою и препятствовать гражданамъ послдней добывать себ състные припасы изъ окрестностей, а союзникамъ мало по малу подходить со всхъ сторонъ. Война была, поэтому, мелкая, но опустошительная, замчательная по своимъ партизанскимъ дйствіямъ, дававшая много случаевъ для одиночныхъ поединковъ тхъ или другихъ героевъ съ обихъ сторонъ. Судя по тому, что Греки заходили для добыванія добычи и живности довольно далеко на материкъ, напр. Ахиллъ доходилъ до Гипоклакскихъ ивъ (которыя и разрушилъ), т. е. до Киликіи, можно думать, что войску Данаевъ часто приходилось плохо на счетъ продовольственной части. Страна, опустошаемая въ теченіе десяти лтъ, страна, гд одинъ Ахиллъ разрушилъ тридцать три города, по всей вроятности, за все время осады не имвшая возможности что-нибудь производить, не могла прокормить и пятидесяти тысячъ Ахейцевъ, еслибы они не получали припасовъ съ близъ лежащихъ береговъ и острововъ, напр. Тенедоса, Лемноса, Имброса или даже Херсонеса ракійскаго. Вс эти разсужденія о численности Грековъ и Троянъ невольно какъ-то пришли мн въ голову при посщеніи мста, гд стояла станомъ огромная аргивская рать.
Иліада даетъ намъ нкоторыя указанія и на счетъ того, какъ устроенъ былъ лагерь Грековъ, стоявшихъ тутъ многіе годы, зная по опыту, что климатъ Троады не настолько жарокъ, чтобы можно было жить десять лтъ въ шатрахъ, испытавши лично еще наканун снга, мятель и морозъ, которые ощутительны были даже мн, жителю свера, можно думать, что и Греки устроились боле прочно и осдло, хотя бы они стояли тутъ не десять лтъ, а два или три года, это предположеніе тмъ боле естественно, что ни въ Иліад, ни въ Posthomerica нтъ никакихъ указаній на счетъ того, чтобы Греки страдали отъ холода, стоя лагеремъ на берегу моря, откуда часто дуютъ сильные втры, хотя о снгахъ, мятели и морозахъ и упоминается въ Иліад. Въ XXIV псни этой послдней описывается шатеръ Ахилла, сдланный изъ крпкаго еловаго лса и крытый мшистымъ толстымъ камышемъ. Такъ, вроятно, были устроены ставки и другихъ вождей, и большинства простыхъ воиновъ.
Мы знаемъ изъ XII псни, какъ и изъ другихъ источниковъ, что весь станъ Ахейцевъ, расположенный на самомъ берегу, на который были вытащены ихъ многочисленные корабли, былъ окруженъ высокою насыпью, глубокимъ рвомъ и набитыми острыми кольями, и рядами частыхъ свай, и огромною стною съ башнями, бойницами и воротами. Въ знаменитой битв у стны (XII в.) передъ страшнымъ рвомъ спшились побдители — Трояне, въ то время какъ Азій бился съ Лапиами у воротъ для прозда колесницъ, пшій отрядъ Гектора перешелъ ровъ и началъ громить стну, составленную изъ камней и огромныхъ бревенъ, Трояне разбивали забрала, срывали башенные зубцы, подкапывали ломами сваи, а Сарпедонъ съ Гекторомъ разбили самыя ворота, крпко запертыя засовами. Греки отбивались отъ врага съ бойницъ стрлами и камнями, ободряемые Аяксами, управлявшими битвою съ высокихъ башенъ, но они ничего не могли сдлать противъ Зевса, воздвигшаго бурю на помощь Троянамъ. Острограннымъ камнемъ разбиваетъ Гекторъ ворота, а потомъ, ‘грозный, какъ черная бурная ночь’, кидается онъ въ станъ Данайцевъ, зовя за собою торжествующихъ Троянъ. Въ великомъ ужас сбгаются къ своимъ кораблямъ Эллины, они дерутся отчаянно, но все-таки только помощь Посейдона и Геры на время имъ даетъ перевсъ, но вотъ просыпается усыпленный коварной супругой Зевсъ, и снова одолваютъ Трояне: могучій Аполлонъ идетъ впереди ихъ, потрясая страшной эгидой Зевса, ударомъ ноги обрушаетъ онъ окопы, ударомъ эгиды разрываетъ въ прахъ самую стну Данаевъ и они бгутъ къ своимъ кораблямъ, какъ испуганное стадо при вид могучаго льва, не помогаетъ тутъ ни мудрость Нестора, ни хитрость Одиссея, ни длинное копье страшнаго Аякса, еще нсколько часовъ, и Гекторъ, несшій уже факелъ, спалилъ бы вс многочисленные корабли Аргивянъ, какъ зажегъ онъ корабль Аякса, еслибы не явился имъ на помощь съ мирмидонскою дружиной Патроклъ, другъ Ахилла не только выбиваетъ враговъ изъ эллинскаго стана, но преслдуетъ ихъ до самой стны Иліона, гд лишь голосъ Аполлона останавливаетъ разъяреннаго бойца.
Изъ этого краткаго описанія роковаго боя мы видимъ, какъ прекрасно былъ укрпленъ лагерь Эллиновъ, стны котораго, даже посл потрясенія эгидой Зевса, остались настолько крпки, что ничто не могло ихъ сокрушить, самъ Зевсъ въ сообществ съ Фебомъ и Посейдономъ девять дней употребляетъ вс свои усилія на ихъ разрушеніе посл взятія Трои и отплытія отсюда Данаевъ. ‘Не по вол безсмертныхъ воздвигнуто было зданіе то (стнъ), и не долго оно на земл уцлло’, боги гнвались на его строителей за то, что эти послдніе ‘не почтили гекатомбой безсмертныхъ, ихъ не молили, да въ стан суда и добычи народа блюдетъ’. И вотъ еще во время битвы у судовъ со стоялось ршеніе — ‘стну разрушить, могущество ркъ на нее устремивши всхъ, что съ Идейскихъ горъ изливаются въ бурное море…’ (семь ркъ).
Устье ихъ всхъ Аполлонъ обратилъ во-едино и бгъ ихъ
Девять дней устремлялъ на твердыню, а Зевсъ безпрерывный
Дождь проливалъ, да скоре твердыня потонетъ въ пучин.
Самъ Земледержецъ съ трезубцемъ въ рукахъ передъ бурной водою
Грозный ходилъ и все до основъ разсыпалъ по разливу
Бревна и камни, какіе съ трудомъ Аргивяне сложили,
Все онъ съ землею сравнялъ до стремительныхъ волнъ Геллеспонта,
Самый же берегъ великій, разрушивъ огромную стну,
Вновь засыпалъ песками, и вновь обратилъ онъ вс рки…
Какъ бы критически мы ни смотрли на это мсто Иліады (XII п.) и какое бы физическое явленіе мы ни усматривали въ этой совмстной работ моря, неба и земли для разрушенія зданія, воздвигнутаго руками людей, видно, что оно было очень прочно, разумется, посл такого обстоятельнаго разрушенія лагерной стны Грековъ намъ нечего искать и остатковъ ея на длинномъ побережьи Троады. Геологическія явленія въ род землетрясеній, постепеннаго возвышенія или пониженія почвы, а также работа горныхъ потоковъ слишкомъ достаточны для того, чтобы объяснить исчезновеніе не только остатковъ стнъ, но и цлыхъ городовъ. При такихъ условіяхъ понятно, что намъ нечего также искать въ стан Грековъ и какихъ-нибудь слдовъ построекъ, несомннно существовавшихъ въ теченіе долговременной осады при обиліи лса со склоновъ Иды и камня, который добывался на побережьи кругомъ.
Блуждая на кон вдоль морскаго берега, идущаго отъ Ени-Шера къ Кумъ-Кале и отъ Ахиллеіона до остатковъ Ройтеіана и бывшаго мстомъ огромнаго стана Ахейцевъ, я невольно припоминалъ сцены изъ Иліады, которой псни, безъ сомннія, начались на устахъ одного изъ многихъ Грековъ, проводившихъ здсь безсонныя ночи вокругъ сторожевыхъ костровъ. Какимъ бы ни представляли себ ученые пвца Иліады, какъ бы ни символизировали самое имя Гомера, это послднее никогда не умретъ въ памяти массы, не вдающей хитроумной критики ученыхъ. Какъ-то ‘привычно авторъ Иліады и Одиссеи представляется въ образ слпаго стараго барда, кочующаго изъ страны въ страну и поющаго свои псни о старыхъ героическихъ временахъ, толп восхищенныхъ слушателей’, какъ слпой Демодокъ во дворц Алкиноя и слпой пвецъ Фемій среди жениховъ Пенелопы, рано ослпшимъ является и Гомеръ. Быть можетъ, его первыя псни зародились на этихъ, нын безмолвныхъ берегахъ, псня росла постепенно вмст со звуками, вылетавшими изъ чарующихъ устъ старца, она чаровала народъ еще боле двухъ тысячъ лтъ назадъ, и ея волшебная сила не ослабла и черезъ двадцать семь вковъ, ставши ‘главнымъ источникомъ эпической поэзіи, героической драмы и первыхъ романовъ Европы’. Какъ бы злостно и остроумно ни смялись ученые критики надъ тмъ, кто еще вритъ въ Гомера, но дошедшая до насъ біографія великаго поэта, приписываемая перу Геродота ‘не мене достоврна, чмъ разрушающія предположенія критиковъ, совершенно отрицающихъ Гомера, какъ живое существо’. Для меня же, какъ и для многихъ, въ величайшихъ поэмахъ міра будутъ слышаться всегда отголоски чудныхъ псенъ, что сложились въ устахъ вщаго старца и пришли къ намъ преемственно изъ глубины вковъ.
Слышу умолкнувшій звукъ божественной эллинской рчи,
Старца великаго тнь чую смущенной душой…
Уныло бьется море о берега нын безмолвной Троады: также билось оно и тогда, когда сотни греческихъ кораблей, подпертые свайками, лежали на песк, а кругомъ и впереди ихъ расположилась огромнымъ станомъ могучая эллинская рать. За благородную жертву Ифигеніи боги позволили Грекамъ высадиться на песчаный берегъ Троадской земли. Мсто высадки можно легко опредлить, если только взглянуть на карту ея береговъ, между мысомъ, на которомъ нын стоитъ маякъ Кумъ-Кале-Ахиллеіонъ, и мысомъ Топъ-Таши есть довольно глубокая бухта, въ которую впадаютъ рки Скамандръ, Симоисъ и Калифатли-Асмакъ и которая защищена со всхъ сторонъ. Закрытая отъ волнъ съ запада песчанымъ мысомъ Кумъ-Кале, съ востока — высотами Ройтеіона, а съ свера берегомъ Херсонеса, не позволяющимъ нордъ-остовымъ втрамъ нагонять волну, бухта Скамандра уже по одной своей близости къ Иліону представляетъ вс удобства высадки. Безъ сомннія, наносы рки въ сравнительно тихомъ мор загромоздили эту прекрасную, особенно для небольшихъ судовъ, гавань, но небольшія аллювіальныя отложенія, существовавшія и во времена Троянской войны на берегу, позволили Грекамъ отлично и прочно установить тутъ вытащенныя на сушу галеры, оставивъ ихъ подъ присмотромъ двухъ-трехъ сторожей, никогда не покидавшихъ своихъ судовъ.
Къ этой бухт, побродивъ немного по берегу, я и похалъ прямо, отъ кургана Ахиллеса, минуя небольшой турецкій городокъ Кумъ-Кале. Ничмъ особеннымъ не можетъ привлекать это жалкое поселеніе, расположившееся вокругъ баттареи и благо маяка, что вмст съ маяками Херсонесскаго берега образуетъ входъ изъ Архипелага въ Дарданелльскій проливъ. Не желая портить прекраснаго настроенія, навяннаго созерцаніемъ мстъ, прославленныхъ Иліадою, и изъ міра чудныхъ грёзъ и классическихъ видній опуститься снова на почву, пропитанную грязью восточнаго города, я умышленно миновалъ Кумъ-Кале… Не дозжая съ полверсты до города, я свернулъ направо мимо огромнаго турецкаго кладбища, обнесеннаго каменною стною, и поспшилъ снова къ берегу мутнаго Скамандра. Довольно длинная каменная настилка или гать идетъ черезъ его болотистые разливы, а небольшой деревянный мостъ переброшенъ черезъ самую быструю рченку. Черезъ четверть часа мы были уже на правомъ берегу Скамандра и помчались черезъ его болотистую низину къ устьямъ Симоиса, которая образуетъ небольшую заросшую болотною травою дельту. Т же каменныя гати и деревянный мосточекъ перевели нашихъ коней черезъ мутный Симоисъ, и они бойко побжали къ песчанымъ берегамъ Топъ-Таніи. Скоро мы были въ самомъ южномъ пункт послдней — вроятномъ мст высадки эллинской рати и первой битвы между нею и Троянами, вышедшими навстрчу врагамъ. Тутъ, вроятно, судя по центральному положенію этой бухты, была и середина эллинскаго стана, гд стали шатры Агамемнона и Одиссея, и гд было очищено мсто для народныхъ собраній великой агоры.
Цлый рядъ классическихъ воспоминаній связанъ съ этими запущенными нын мстами, почти половина картинъ Иліады прошла передъ кораблями среди стана Ахейцевъ. Если выкинуть сцены въ лагер Ахилла и Мирмидонянъ, дв-три сценки въ стнахъ Трои, безподобно рисуемыя Гомеромъ, и картины битвъ, происходившихъ на равнин между стнами греческаго стана и твердынями Иліона, вс остальныя сказанія Иліады всецло отнесены къ великому греческому стану. Иліада, можно сказать, начинается въ стан Ахейцевъ распрею между Агамемнономъ и Ахилломъ, въ немъ же почти и кончается трогательною сценою свиданія царя Пріама съ убійцей его сына — Ахиллесомъ. Не служитъ ли это обстоятельство небольшимъ указаніемъ на то, что псни Иліады зародились вокругъ огней великаго эллинскаго стана?
Чудный миъ связанъ съ первымъ шагомъ греческой рати на Троянскомъ берегу, онъ не вошелъ, правда, въ Иліаду, но могъ-бы служить ея украшеніемъ. Первый Грекъ, вступившій на Троянскую землю, долженъ былъ погибнуть, какъ предсказалъ оракулъ вопрошающимъ вождямъ, среди всеобщаго замшательства въ моментъ высадки, когда колеблются храбрйшіе, собою жертвуетъ для общаго блага ессаліецъ Протезилай, онъ падаетъ отъ мощной руки Гектора, и душа его улетаетъ въ Аидесъ… Возвращенный оттуда на нсколько часовъ по просьб его юной супруги Лаодаміи, Протезилай уводитъ и ее съ собою въ царство тней. Вмст потомъ погребли юныхъ супруговъ на ессалійскомъ берегу Геллеспонта противъ холмовъ Иліона, и долго память о Протезила и Лаодаміи сохранялась въ памяти людей, ‘на ихъ общей могил росли вязы, весеннею порою втви деревьевъ, обращенныя въ сторону Трои, раньше другихъ втвей покрывались зеленью и цвтами, но зелень и цвты быстро увидали и падали на землю, напоминая своимъ раннимъ увяданіемъ безвременную смерть благороднаго героя’.
Въ первой же битв на берегу, гд остановились теперь наши кони, палъ и другой юный герой, исполинъ Кикносъ, пораженный Ахилломъ, гибель его и ршила первую побду Грековъ, благодаря которой они крпко стали на берегу. Отсюда по установленіи стана ходили безуспшно въ городъ послами Менелай и Одиссей, требовавшіе выдачи Елены, тутъ впослдствіи былъ и неправедный судъ надъ мудрымъ Паламедомъ, обвиненнымъ Одиссеемъ въ измн и побитымъ невинно камнями на морскомъ берегу. ‘Нтъ правды между людьми — правда умерла прежде меня’ — вотъ что, умирая, говорилъ неповинный страдалецъ Паламедъ. Знаменитый споръ Ахиллеса съ царемъ Агамемнономъ возгорлся тутъ же въ стан на морскомъ берегу, девять дней тутъ громилъ своими смертоносными стрлами ахейскій станъ сребролукій Аполлонъ по молитв своего жреца — Хриза, у котораго Пелидъ отнялъ златокудрую дочь, тутъ выходила етида изъ пучины морской, чтобы утшать своего сына, оплакивавшаго горькими слезами Бризеиду, тутъ же произошло и роковое ршеніе Ахиллеса, которое едва не привело къ гибели все огромное войско Данаевъ. Много разъ на этихъ берегахъ собирались многочисленные мужи великой рати слушать рчи царя Агамемнона или хитроумнаго Одиссея, объ одномъ изъ нихъ подробно разсказываетъ II пснь Иліады, когда лишь Одиссей да Паллада удержали Грековъ отъ позорнаго бгства къ кораблямъ посл девяти лтъ безуспшной осады, а пламенныя рчи Нестора и Агамемнона возбудили ихъ снова къ желанію новыхъ битвъ и побдъ. Совершилось тогда великое жертвоприношеніе, а въ сред вождей появилась Паллада, вооруженная эгидой. Поздитве среди’ стана еще разъ пришлось выступить Агамемнону, чтобы своею рчью и маханіемъ пурпурнаго плаща собрать къ отпору Данайцевъ, въ то время, какъ трижды грозно прогремлъ съ Иды Зевсъ, возвщая побду Троянамъ, уже готовымъ ворваться въ греческій станъ. Храбро тогда передъ рвомъ и стнами сражались Діомедъ, Аяксы, Менелай, Идоменей и др., но ничего они не могли подлать, когда самъ Зевсъ былъ противъ Ахейцевъ и сулилъ впереди имъ еще большія бды, пока Агамемнонъ не помирится съ Ахилломъ. Всю эту печальную ночь ходилъ по тихому стану унылый Агамемнонъ, пока не собралъ на совщаніе и ужинъ упавшихъ духомъ вождей. Тутъ ршено было принести великіе дары Ахиллу и примириться съ нимъ, но оскорбленный герой не принялъ лестнаго предложенія, и послы ни съ чмъ вернулись назадъ. Еще тяжеле стало положеніе Ахейскихъ вождей, и только рчь Діомеда и его смлое ночное путешествіе въ станъ Троянцевъ вмст съ Одиссеемъ поддержали упавшій духъ данайской рати. Все отчаянное мужество Агамемнона, Одиссея, Аякса, Діомеда, Идоменея и другихъ героевъ не спасло отъ вторичнаго пораженія греческое войско, когда отъ него отвратился самъ Зевсъ. Великая битва у стны, страшный бой у судовъ, наступленіе торжествующихъ повсюду Троянъ и спасеніе отъ пожара греческихъ кораблей внезапнымъ появленіемъ Патрокла въ вооруженіи Ахилла и съ его мирмидонской дружиной — вотъ событія, которыми кончается гнвъ Ахиллеса. На берегу моря ближе къ Сигеіону, какъ мы видли, скорбный Пелидъ сжигаетъ тло Патрокла, отсюда онъ выходитъ на страшную месть Троянамъ за погибель его лучшаго друга, тутъ онъ проливаетъ слезы, которыхъ не можетъ отереть даже его мать етида со всми ея нереидами. Передъ судами на берегу до сожженія лежитъ оплакиваемый трупъ Патрокла, такъ какъ похороны его были отложены, пока не будетъ добыта голова Гектора — его убійцы. Еще одно великое собраніе рисуетъ передъ нами Иліада, происходившее въ стан грековъ, когда самъ Ахиллъ приходитъ примириться съ вождями Данаевъ, раскаиваясь въ долгомъ гнв и вражд. Сіяющій въ новыхъ доспхахъ, сдланныхъ самимъ Гефестомъ, могучій, какъ богъ, вызжаетъ отсюда Ахиллъ, не смотря даже на то, что одинъ изъ коней его вщаетъ наступленіе роковаго часа. Въ послдующей затмъ битв боговъ погибаетъ Гекторъ, а затмъ удовлетворенный местью Ахиллъ погребаетъ тло Патрокла. Въ приморскій станъ Ахейцевъ прибылъ съ богатыми дарами на выкупъ тла Гектора и старый копьевержецъ Пріамъ, при помощи Гермеса, усыпившаго стражу, онъ възжаетъ черезъ большія ворота внутрь стана прямо къ ставк Ахилла, и тамъ происходитъ сцена, восптая послднею пснью Иліады. Тихо ночью черезъ станъ Ахейцевъ пробирается съ дорогою ношею Пріамъ, и только Гермесъ проводитъ его до брода рка Скамандра. Другихъ событій, совершившихся затмъ въ огромномъ стан Ахейцевъ, не знаетъ и не помнитъ Иліада, о нихъ сохранились сказанія лишь въ Posthomerica.
Какимъ трагизмомъ дышетъ, напримръ, любовь Ахилла къ убитой его же рукой амазонк? Лишь поразивъ ее на смерть и надругавшись надъ ея трупомъ, онъ снялъ шлемъ съ лица прекрасной Пенесиліи и остановился изумленный ея неземною красотой. Долго простоялъ Ахиллъ надъ прелестнымъ трупомъ, отъ котораго оторваться было свыше силъ, но было поздно, онъ полюбилъ уже мертвую дивную красотой героиню. Немного прошло времени со смерти Пенесиліи и красавца Эіоплянина Мемнона, какъ наступилъ и роковой часъ всхъ досел побждавшаго Ахилла, Фебъ-Аполлонъ поразилъ гордаго героя, и трупъ его на плечахъ могучаго Аякса еле достигъ до эллинскаго стана. Тутъ на берегу моря Ахеяне вымыли и умастили мромъ прекрасный трупъ и, облекши его въ тонкія и нжныя одянія, положили на ложи и остригли ему волосы по обычаю своей стороны. Снова приплыла со своими сестрами-нереидами несчастная етида къ ахейскому стану, и стенанія ея разносились по волнамъ, наполняя горемъ сердца безсмертныхъ к людей. Семнадцать дней и семнадцать ночей безсмертные боги и народъ оплакивали гибель героя, ‘хоръ девяти музъ сошелъ съ Олимпа и заплъ въ честь умершаго надгробныя псни, а вокругъ горевало и плакало опечаленное войско. Лишь на восемнадцатый день возложили на огромный костеръ умащенный трупъ Пелида и сожгли его съ торжествомъ. Всю ночь вооруженные ахейскіе герои торжественно обходили и объзжали пылающій костерь’.
И чмъ я дольше стоялъ на берегу волнующагося моря и прислушивался къ говору его синихъ бушующихъ волнъ, тмъ боле припоминались мн событія, происходившія на этомъ нын столь безмолвномъ и заброшенномъ берегу. Припоминается мн прибгшій сюда изъ Лемноса страдалецъ Филоктетъ — обладатель страшныхъ Геракловыхъ стрлъ, могучій сынъ Ахилла Неоптолемъ. только что увезенный Одиссеемъ изъ скалистаго Скироса, хитроумный Одиссей, похитившій палладіумъ Трои и его знаменитый деревянный конь. По совтамъ Калхаса и подъ знаменіемъ Зевса сооружается онъ на погибель Трои, высокій, прекрасный, обширный этотъ конь остается на берегу (на которомъ теперь весело ржатъ мои кабардинскіе кони), тогда какъ Ахеяне сжигаютъ свои палатки, садятся на суда, поднимаютъ паруса и уходятъ въ гавань Тенедоса, чтобы скрыться тамъ въ засад. Вотъ огромною толпою идутъ на берегъ ликующіе Трояне, они осматриваютъ покинутое Данаями поле и дивуются чудному роковому подарку Одиссея, хитрый Синонъ искусною ложью помрачаетъ ихъ умы и убждаетъ принесть вмсто похищеннаго палладіума этого роковаго коня. Страшная смерть Лаокоона и его сыновей, погибшихъ тутъ же на берегу отъ двухъ огромныхъ приплывшихъ съ моря змй, ршаетъ по вол Паллады участь подарка, а съ нею и участь Иліона. Слышатся мн радостные клики ликующихъ Троянъ, тащащихъ деревянное чудовище отъ берега черезъ равнины Трои къ стнамъ крпкаго Иліона. Отроки и двы провожаютъ шествіе священными пснями. все радуется и поетъ, лишь одна вщая Кассандра открываетъ свои горе возвщавшія уста, но, и какъ прежде, никто не вритъ ея предсказаніямъ, конь втащенъ въ Акрополь, и послдній часъ Иліона насталъ… быстро плыветъ на попутномъ втр отъ Тенедоса греческая рать, роковое пламя уже поднялось надъ Троей, служатъ огромнымъ яркимъ маякомъ, начались уже убійства въ город отъ руки вылзшихъ изъ брюха коня героевъ… и вижу я, вторгается въ несчастный городъ жаждущая крови эллинская рать… Ршилась судьба великой Трои, лишь черный дымъ подымается отъ ея залитаго кровью кострища, огромную добычу въ свой станъ натащили побдители Ахейцы и спускаютъ уже свои остроносыя галеры, чтобы плыть на родину, которой не видали столько долгихъ лтъ. Златокудрыя двы Трои вознаградили героевъ за ихъ десятилтнія лишенія и страданія, Андромаха досталась Неоптолему, прелестная Кассандра — царю царей Агамемнону, а красавиц Поликсен грозитъ участь стать невстой погибшаго Ахиллеса. Грустныя, съ заплаканными глазами, сидятъ дщери Иліона на морскомъ берегу, глядя на дымящійся городъ, гд были убиты ихъ отцы, супруги и сыновья, страшная участь ждетъ ихъ впереди — свободныя он должны стать рабынями въ далекой неродной стран… Свершилось то, что ршили боги, что давно уже постановили вщія Судьбы… ‘Палъ Пріамовъ градъ священный, грудой пепла сталъ Пергамъ…’
Отплыли съ шумнаго берега на родину многочисленныя греческія суда, влача съ собою богатую добычу изъ разрушеннаго Иліона, и берега Троады замолкли съ той поры. Новые люди, новые народы поселились на священной почв Трои, но они не создали новаго Иліона… Какъ и дв тысячи лтъ тому назадъ, въ бухт у могилы Аякса было также уныло и мертво, какъ и теперь, когда мой нетерпливый конъ своимъ ржаніемъ одинъ нарушаетъ священную тишину, море, правда, поетъ свои неумолчныя псни, порою стонетъ буря надъ тихою могилою Иліона, но она не оживляетъ города, похороненнаго по вол боговъ. Погребальною пснью раздаются иногда среди развалинъ жалобные крики шакала, онъ бродитъ среди священныхъ камней, отыскивая себ добычу, но груды пеплу, обломковъ и земли не могутъ питать никого, кром скорпіоновъ и змй. Быть можетъ, эти послдніе расплодились отъ тхъ двухъ драконовъ, что пожрали Лаокоона и его двухъ сыновей и поспшили къ храму Аины, чтобы скрыться подъ ея чуднымъ щитомъ…
Но вотъ я вижу въ голубыхъ волнахъ еще вспненнаго моря десятки быстроходныхъ судовъ, — какъ птицы, распустивъ свои блыя крылья, они несутся по водамъ Геллеспонта, черные острые носы ихъ разрзаютъ смло воду, пыхтя огнемъ и дымомъ, вырывающимся изъ желзной груди, они идутъ противъ втра и волны, ихъ стальныя тла не боятся ни Сциллы, ни Харибды, самому Гефесту, сдлавшему чудный щитъ Ахиллеса, даже по просьб хорошенькой нимфы, не сковать такого чудовища, быстре коней Реза мчатся по вспненному морю стальные огнедышащіе корабли, минуя заснувшую Трою, не заворачивая даже въ гавань Тенедоса, гд вмщался нкогда весь эллинскій флотъ. Ни одинъ Аяксъ не вытащитъ этихъ желзныхъ чудовищъ на берегъ, не остановить ихъ самому Нерею, когда мало они боятся даже гнва земледержца Посейдона и, радуясь бур, несутся веселые по распненнымъ волнамъ. Нтъ — то не Ахеевъ корабли, то не эллинскій флотъ, несущійся къ берегамъ давно уже раззоренной Троады, — то суда новаго не классическаго міра, то постройки людей, забывшихъ прекрасныхъ боговъ Эллады и дерзающихъ насмхаться надъ Олимпомъ. Научившись сводить молнію съ высокаго неба, заставивши работать стихіи по своей вол, люди новаго, стальнаго вка, вооруженные желзомъ, паромъ и электрическою искрою, стремятся повелвать міромъ безъ эгиды Зевса и защиты безсмертныхъ боговъ. Не въ десять лтъ, а въ десять минутъ эти новые люди разрушили бы крпкостнную Трою, самъ Аполлонъ бжалъ бы передъ новыми Перунами, щитъ Гефеста не вынесъ бы и одного удара новымъ орудіемъ и десять могучихъ Пелидовъ не одолли бы и одной дружины современныхъ солдатъ, скоро бы ршилась судьба великаго Иліона, но тогда у насъ не было бы Иліады. Tempora mutantur et nos mutamur in illis. (Времена мняются, а вмст съ ними мняемся и мы сами)! Могучій Зевсъ уже не поведетъ бровью такъ, чтобы потрясся весь Олимпъ, Посейдону не потрясти, какъ прежде, моря и земли, потому что ихъ нтъ на Олимп, они ушли обратно въ классическій міръ, гд ихъ чтили гекатомбами, а современный человкъ и не потрудится, чтобы отыскать себ новыхъ боговъ! И здсь, какъ и въ Египт и везд, исполнилось вщее слово Тоота — божества покинули землю и остались лишь въ сказкахъ и псняхъ ихъ давно забывшихъ людей…
Боле часа проблуждалъ я по берегамъ бухты Толъ-Таши на мст древняго ахейскаго стана, а потомъ пошелъ къ недалеко отсюда возвышающимся четыремъ погребальнымъ холмамъ. Большій изъ нихъ стоитъ на легкой возвышенности, приходящей сюда отъ береговой цпи и образующей тутъ мысокъ Ройтеіона. Современное названіе этого кургана Ин-тепе, тогда какъ мстное сказаніе давно сохранило за нимъ имя Аяксовой могилы. Передъ нимъ проходитъ небольшой рукавъ горнаго потока подъ названіемъ Ин-тепе-Асмакъ, приходящій отъ подножія Гиссарликскаго плато. Современные археологи и эту могилу не хотятъ признать за усыпальницу героя Иліады, приписывая ея сооруженіе императору Адріану, насыпавшему здсь холмъ надъ костями погибшихъ солдатъ. Несмотря на это, остатки древней кладки, каменныя сложенія и руины храмоподобнаго зданія около кургана Ин-тепе должны быть отнесены къ эпох, далеко предшествовавшей цезаризму въ Рим. Что хотятъ, пусть думаютъ другіе, но для меня высокій курганъ Ин-тепе остается могилой, насыпанной надъ трупомъ могучаго Аякса.
Если Ахиллъ во всей Иліад представляется ‘рыцаремъ безъ страха и упрека’, настоящимъ образцомъ героя, какими себ рисовали его современники Иліады, то Аяксъ заслуживаетъ названіе честнаго, хотя и грубаго солдата, который, правда, не обладалъ такими тонкими вкусами и лоскомъ Гомерова вка, какъ Ахиллъ, но за то былъ добродушенъ, честенъ и не сварливъ, онъ не способенъ былъ гнваться изъ-за хорошенькой плнницы, какъ Ахиллъ, и тмъ губить общее эллинское дло, а остался вренъ ему до самой смерти.
Хотя не разъ греческіе вожди обижали могучаго, но не хитраго умомъ Саламинскаго царя, правда, ‘ни въ одномъ единичномъ состязаніи во всей Иліад поэтъ не даетъ успха этому любимцу войска’, но напрасно выводить отсюда нравоученіе ‘что животная сила мало полезна безъ ума’. Аяксъ и умеръ такъ же оригинально, какъ и жилъ, всегда надясь лишь на себя самого и свою могучую силу, онъ не прибгалъ къ помощи боговъ, какъ Ахиллъ, Діомедъ и Одиссей, онъ гордо отвчалъ увщевавшему его отцу: ‘съ помощью боговъ и слабый можетъ одержать побду, я же славу хочу пріобрсть безъ помощи ихъ’. Поздне также гордо отвергъ онъ и помощь Аины, когда всмъ другимъ героямъ помогали т или другіе безсмертные боги. Оскорбленная Аина тяжело наказала отвергшаго ее героя, помутивши у него разумъ. Посл страшнаго избіенія стадъ, которыя сумасшедшій Аяксъ принимаетъ за ненавистныхъ ему ахейскихъ вождей, онъ удаляется на берегъ моря и тамъ падаетъ на мечъ — роковой подарокъ Гектора, подаренный посл единоборства. ‘Великій Геліосъ, молится умирающій герой, если твой лучъ упадетъ на мою родную землю, удержи золотыми возжами бгъ коней твоихъ и повдай про горе мое и про смерть старику-отцу и злополучной матери… Смерть, смерть! приди, взгляни на меня. Прощай, о лучъ дневнаго свта, прощай и ты, родной мой Саламинъ, и ты, священный городъ Аины, и вы, источники, поля и рки столь долго питавшей меня Троянской земли, — послдній вамъ привтъ мой!’… Чудную молитву эту слышали лишь волны пустыннаго моря, да свтлыя звзды, смотрвшія въ ту ночь на безмолвный берегъ Троады…
Подъ высокимъ холмомъ на берегу Геллеспонта, на мыс Ройтеіон погребли торжественно Ахейцы своего великаго, перваго посл Ахилла вождя, передъ трупомъ его едва не возгорлся кровавый бой, такъ какъ злобный Менелай не хотлъ предавать погребенію тло оскорбившаго его Теламонида, и только рчи мудраго Одиссея успокоили взволновавшееся войско. За высокою могилою послдняго Эакида мы покидаемъ поле великой борьбы, мы уходимъ изъ области, прославленной Иліадой, хотя все еще остаемся въ бывшихъ владніяхъ послдняго царя Иліона. Они протянулись далеко по берегу на западъ и востокъ, по высокимъ горамъ они пошли глубоко въ сердце Малой Азіи до самыхъ вершинъ Киликіи и Понта, а по священнымъ струямъ ркъ, сбгающихъ съ Иды, они подошли къ высокимъ берегамъ Адрамита и Пергама.
Покидая холмы Ин-тепе, чтобы выйти на береговую дорожку, идущую по самому краю Геллеспонта, я невольно оглянулся назадъ… Въ послдній разъ бросилъ я свой взоръ на прославленеую долину Скамандра, на блествшую еще полосу Симоиса, на виднвшіяся вдали могилы Ахиллеса и Патрокла и еле выдвигавшіяся изъ-за холмовъ Ройтеіона возвышенности Гиссарликскаго плато. И мн казалось въ эти минуты, что я, покидая залитыя кровью поля и руины Иліона, полюбилъ ихъ такъ же, какъ мертвую красавицу ее побдившій Ахиллъ. Разочарованный при первомъ взгляд на небольшія развалины, я уходилъ отъ нихъ полный очарованія, едва усплъ я разсмотрть ихъ дивную красоту, сіяющую сквозь волшебную призму Иліады, какъ я уже любилъ ихъ, какъ дорогія и близкія сердцу могилы. Очарованный я не могъ оторвать своего взора отъ залитыхъ солнцемъ полей Троады, ея холмовъ, ркъ и тхъ возвышенностей, съ которыхъ смотрли еще останки Иліона. Изучивъ на мст вдохновенныя псни Иліады, перечитавъ, перечувствовавъ и переживъ ихъ чудныя описанія, я словно слышалъ самого вщаго Гомера, гулялъ вмст съ нимъ по дымящимся развалинамъ Трои, видлъ его героевъ, жилъ и чувствовалъ среди нихъ и съ ними самъ переживалъ Иліаду. Она понятна и ясна стала теперь мн, какъ страница моей жизни, какъ листокъ, вырванный имъ моего дневника, ея герои стали близки и знакомы мн, какъ старые добрые друзья, а тотъ древній эллинскій міръ, казалось, былъ первымъ героическимъ періодомъ моей золотой юности, сладкою грезою пережитаго невозвратнаго счастья… Вн его, мн казалось, стоитъ иной практичный опошляющій міръ, вмсто чудной сказки — грязная дйствительность, а вмсто свтлаго прекраснаго Олимпа — темный омутъ разврата, обмана и нищеты…
Быстро дернулъ я за уздцы своего кабардинскаго скакуна, и онъ, огибая холмы Ройтеіона и оставляя влво и назади безмолвную могилу Аякса-Теламонида, вынесся изъ классической почвы Иліады на берегъ голубаго Геллеспонта, на узкую песчаную полосу, что идетъ между береговою цпью возвышеній и синими волнами еще вспненнаго моря. Мы были на той нейтральной полос, которую отъ моря вковыми усиліями отнимаетъ земля, неслышно и незамтно приподнимается она, движимая тми силами, что работаютъ въ ея глубин, великій Вулканъ выдвигаетъ морское дно, отливаетъ море и роститъ берега, благодушный для береговъ Троады онъ топитъ ихъ на другихъ моряхъ, цлыя страны уже утонули, погрузившись постепенно въ морскую глубину, на счетъ ихъ расширилась пучина, на счетъ ихъ разлилися моря. Узкое песчаное прибрежье, что идетъ у подножья береговой цпи Геллеспонта, окаймляя его желтоватой полоской песковъ, — какъ даръ Вулкана, находилось еще не вполн, еще часто заливаютъ его волны, стараясь отнять кусочекъ похищеннаго морскаго дна, но земля не дремлетъ и все выше и выше выдвигаетъ изъ моря эту желтенькую полоску песковъ. Она незамтна была еще во времена Иліады, и герои осады не могли на своихъ колесницахъ состязаться здсь съ волнами бурнаго моря. Мысомъ Ройтеіономъ обрывался прямо и отвсно въ море возвышенный берегъ, оттого здсь крпко и безопасно и установились Данаи, не боясь нападенія Троянцевъ, которые не могли зайти имъ незамтно въ тылъ.
По этой береговой узкой полоск песковъ, подъ защитою справа нависшихъ скалъ, мы и покатили бойко впередъ, кони наши, соскучившись на долгой стоянк, теперь рвались и играли, словно вырвались на свободу степей… Не удерживая ихъ, мы и помчались по извилистой линіи береговой полосы, стараясь поскоре вернуться въ Чанако-Калесси, чтобы захватить вечеромъ отходящій пароходъ. Смотрть было нечего, прославленныя мстности Иліады остались за нами, отъ возвышенностей Гиссарликскаго плато насъ отдляла цлая цпь береговыхъ холмовъ, у ногъ нашихъ плескалось и шумло море, впереди и сзади вилась, какъ ленточка, извилистая линія берега, выдававшаяся нсколькими песчаными косами въ голубыя волны Геллеспонта. Яркое синее небо было надъ нами, золотые лучи склонившагося за полдень солнца еще падали почти отвсно, золотя песокъ и окрашивая дивною лазурью море. Красиво выдлялись на немъ блые паруса кораблей, бгущихъ изъ Мраморнаго моря, большой англійскій экспрессъ, сильно задымивъ голубое небо, промчался въ Архипелагъ, дв, три греческія кочермы пытались выброситься на берегъ, но волны прибоя не допускали ихъ.
Скоро, однако, съ береговой тропки намъ пришлось подняться на небольшое плато Ройтеіона, которое загородило ей путь, идя къ сверу отъ возвышенностей Гиссарлика за болотистой равниной Симоиса, оно поднимается надъ берегомъ Геллеспонта. Рядъ небольшихъ грядокъ, покрытыхъ густо мелкимъ кустарникомъ и кое-гд полосками изумрудной травы, свсился надъ моремъ, мстами сходя къ нему легкими уступами. Мы пошли по этимъ скатамъ и обрывамъ, переваливая небольшія грядки среди густой зелени еще не осыпавшихся тамарисковъ и дубковъ, порою мы пробирались по самымъ обрывамъ надъ синющей поверхностью Геллеспонта, такъ что пнящіяся волны, казалось, бились подъ ногами нашихъ быстро семенящихъ лошадей. Какое-то особенное впечатлніе охватывало меня при вид этого плещущагося внизу голубаго моря, широкой поверхности красиваго Геллеспонта, его ракійскихъ береговъ, встававшихъ красивыми желтоватыми массами за лилово-синей дымкой тумановъ, слегка поднимавшихся надъ моремъ, ярко-блыя полоски снговъ, брошенныя кое-гд на гребняхъ возвышенностей Херсонеса и на вершинахъ на юг синющей Иды и зеленыя полоски изумрудной травы, покрывавшей мстами склоны и обрывы Ройтейскаго плато, представляли чудные контрасты вмст съ лазурью залитаго солнцемъ неба и сине-зеленой поверхностью моря и черно-срыми пятнами обнаженныхъ глины и земель, которыя покрывали всю равнину и обрывы холмовъ. Кое-гд среди яркой зелени, какъ свтленькіе глазки, смотрли блыя звздочки маргаритокъ и нжно-розовые лепестки полусжавшихся отъ холода цвтковъ камнеломки (Saxifragae). Противъ бурь, снговъ и мороза устояли эти нжныя малютки среди всеобщаго праздника мрачной осени и зимы, теплые лучи солнышка согрваютъ ихъ посл ужасовъ холодной ночи и дождливаго бурнаго дня, сладко пьютъ он теперь съ неба посланную имъ теплоту, широко раскрываютъ свои блорозовыя головки, чтобы побольше напало на нихъ золотыхъ оживляющихъ лучей, он знаютъ, что ихъ родная мать-сыра земля стала злою мачихою, отъ которой ветъ холодомъ вмсто теплой ласки и несетъ могилой вмсто горячихъ лобзаній весны. Какъ-то невольно порою рука дергала поводья, и какъ вкопанный останавливался конь. Красивый розовый цвточекъ такъ привтливо смотрлъ среди черныхъ сырыхъ и ослизшихъ корней, что хотлось постоять и полюбоваться на его широко-раскрытые на солнышко лепестки, они напоминали о жизни и возрожденьи, тогда какъ большія сухія чернильныя яблоки, не смотря на розовую оболочку, въ своей середин таили разрушенье и болзнь. Кое-гд въ одряхлвшей красно-бурой листв дубковъ раздавались робкіе голоса притаившихся синичекъ и корольковъ, но ихъ не слышно было за ревомъ прибоя, набгавшаго на берегъ недалеко отъ нашихъ ногъ. Десятки юркихъ сорокъ носились съ докучливыми криками надъ унылыми зарослями кустовъ, само море, казалось, не могло ихъ перекричать.
Боле получасу мы хали по Ройтейскому плато, переваливая небольшія грядки и обходя мелкіе склоны, пока не пришли къ великолпному обрыву въ небольшое ущелье, открывавшееся въ море и таившее временный ручеекъ въ своей засыпанной камнями тснин. Тутъ только можно было судить, какъ относительно высоко, хотя и незамтно поднялись мы надъ берегомъ Геллеспонта и болотистой равниной Симоиса. Осторожно ведя лошадей подъ уздцы, мы начали спускъ въ это ущелье по скату, вымощенному не гладко мстами, слизкими отъ грязи, камнями, вязкая глина, глубокія рытвины, безъ порядка разбросанные камни — все это сильно затрудняло спуски въ красивое заросшее зеленью ущелье, начинающееся на меридіан Халилели. Мало по малу среди зелени и кустовъ мы спустились на самое дно его и, огибнувъ NO выступъ разрзаннаго только тсниною плато, вышли снова на берегъ Геллеопонта на ту песчаную каемку, что отвоевала отъ моря постепенно земля.
Обходя по самому берегу огромную массу краеваго плато, составляющаго главную составную часть Троады, мы пошли у подножья его крутыхъ обрывовъ, ставшихъ надъ моремъ до самаго мыса Кенесъ-Калесси. Словно великая крпостная стна, нависла она надъ нашими головами, отгораживая землю отъ набговъ коварнаго моря, налво была лишь морская пучина, а направо за огромной стною поднимались горы, поля и лса, цлая страна была скрыта тамъ, за этими голыми обрывами, которые нкогда составляли отвсы морскихъ береговъ. Мы были дйствительно на нейтральной почв вн моря и вн земли, ступая по твердой поверхности, мы поминутно переходили волны, заливавшія ноги нашихъ коней, чувствуя себя вн моря, готоваго насъ поглотить, мы шли скоре по его обнаженному втрами дну, чмъ по суш, приподнявшейся надъ водами. Песокъ и раковины были подъ ногами, сердитыя волны прибоя нахохлившись набгали такъ грозно, что хотлось убгать отъ нихъ, а отвсныя стны берега нависали такъ круто, что едва-ли на нихъ было можно взобраться.
Новое еще неиспытанное ощущеніе приходилось переживать, борьба съ моремъ слишкомъ увлекательна для того, чтобы ее не испытать, то чувствовали, казалось, даже наши кони, которые съ какимъ-то особымъ увлеченіемъ бросались черезъ набгающія волны прибоя и, весело фыркая, перепрыгивали ихъ. Порою сильный потокъ какого-нибудь разбжавшагося вала бжалъ по берегу до самаго подножья окаймляющихъ скалъ и, разбиваясь объ ихъ основаніе, обдавалъ брызгами вокругъ на нсколько саженей. Раза два моего Гассана чуть не снесла даже шальная волна, когда онъ, опустивши возжи, давалъ полную волю своему молодому коню. Въ одномъ мст береговая полоса съузилась до того, что ея почти не было видно подъ водою постоянно набгающихъ волнъ. Невольно ни остановились, не зная что предпринять. Рискъ быть унесеннымъ волною былъ слишкомъ великъ даже для моего Гассана, и онъ первый сдержалъ своего удалаго скакуна, готоваго броситься въ массу распненной волны. Нсколько мгновеній мы ждали, чтобы дать пробжать разъяреннымъ валамъ, пришедшимъ съ моря съ шумомъ, ревомъ и глухимъ рокотаніемъ, пнистыми грядами они подходили къ берегу, еще выше вздымались, не доходя его, и падали красивымъ каскадомъ лишь у самаго подножья высоко понависшаго обрыва. Было что-то роковое въ этой борьб моря съ берегами, не даромъ проходитъ землю эта вчная борьба съ влажною стихіею, окружившею ее, достаточно посмотрть на морское прибрежьи, чтобы убдиться въ этомъ не разъ. На берегахъ Троады у у Ройтеіона и Офринейона тоже сильно сказались результаты этой роковой борьбы: отвсные обрывы были оббиты и изъдены волнами, огромныя глыбы сползли съ нихъ въ вчно жадное море, и даже вулканическія силы, обусловливающія здсь повышеніе берега, не могутъ спасти его отъ постепеннаго разрушенія, еще теперь, когда окаймляющая нейтральная полоса принимаетъ на себя вс удары разъяреннаго моря, высокіе обрывы не подвергаются прямо разрушающему дйствію волнъ, но за то они пострадали немало, пока подземныя силы не выдвинули въ ихъ защиту ближайшую полоску морскаго дна.
Все выше и выше справа поднималось Офринейское плато, мстами высота обрывовъ доходила до нсколькихъ десятковъ саженей, ничего не было видно на нихъ кром красиваго разрза перемежающихся пластовъ глины, песчаника и слоевъ наземныхъ раковинъ, похороненныхъ здсь цлые десятки тысячъ лтъ, кое-гд по обрывамъ, мстами, превращающимся въ довольно пологіе склоны, лпились кустики, которые иногда сходили почти до самаго моря, среди каменныхъ глыбъ, сползающихъ по этимъ покатамъ, зеленли вчно юные тамариски и можжевельники, въ двухъ-трехъ мстахъ мелькнули блорозовые глазки лилеекъ, проглянувшихъ на солнце изъ черно-срой вязкой почвы обрывовъ, кое-гд глядли радостно полоски изумрудной зелени, распустившейся на солнопек, нсколько трясогузокъ бгало по береговымъ голышамъ, отыскивая себ пищу и безпрестанно взлетая, чтобы не захлебнуться въ набгающихъ волнахъ. Не смотря на все однообразіе, эта часть дороги мн нравилась чрезвычайно по своей дикой прелести и оригинальной красот, она была слишкомъ уединена отъ всего остальнаго міра, хотя и лежала вдоль великаго воднаго пути, какъ-то особенно свободно и легко чувствовалъ я, видя предъ собою лишь узкую полосу земли, справа высокую стну, а слва море, гд играли волны, гд носились съ криками быстрыя чайки и нырки. Людно и шумно было на этомъ взморь въ то время, когда на этихъ берегахъ носились блогрудыя суда Троянъ, когда греческіе герои ходили въ широкій Понтъ Эвксина черезъ узкія ворота Геллеспонта, самыя названія Ройтеіона, Офриніона, Сигеіона и др. указываютъ на процвтаніе этихъ нын пустынныхъ береговъ, къ сожалнію, древнихъ поселеній отъ бывшаго величія осталось такъ мало слдовъ, что даже трудно установить мсто положенія тхъ или другихъ Троянскихъ городовъ. Небольшія каменныя сложенія, большія кучи камнаей находки черепковъ, жженныхъ костей и обтесанныхъ камней въ разныхъ мстахъ даютъ слишкомъ мало для того, чтобы разобраться въ ихъ настоящемъ значеніи. Мстное преданіе сохранило воспоминаніе о ряд поселеній, бывшихъ на этомъ Троадскомъ берегу, и указываетъ также на косы Кумъ-Кале и Кенесъ-Калесеи, гд стоятъ нын красивые маяки, какъ на мста этихъ древнихъ городовъ.
Интересную находку посчастливилось сдлать мн на пути по краевому побережью почти на меридіан Еренкёя, на крутомъ почти отвсномъ обрыв на высот двухъ-трехъ саженей отъ песчанаго берега, на обнаженной поверхности береговаго разрза среди перемежающихся пластовъ глины и песковъ, я запримтилъ словно вкрапленную, небольшую разсыпающуюся вазу лидійскаго стиля, которая держалась лишь благодаря давленію окружающихъ массъ. Осыпь была очень свжа и образовалась, повидимому, недавно вслдствіе бури или дождевыхъ потоковъ, обрушившихъ краевую массу земли, глыбы этой послдней еще валялись на берегу такъ какъ волны прибоя пока не успли ее размыть. Благодаря осыпи обнажилась и описанная ваза, глубоко сокрытая въ ндрахъ земли, словно красивая черная мозаика, она вырисовывалась на желто-сромъ глинисто-песчаномъ фон разрза. Невольно остановился я, пораженный этимъ открытіемъ, простой глиняный сосудъ напоминалъ мн снова исторію и переносилъ мое воображеніе опять въ тотъ волшебный міръ, гд царили герои Иліады, гд выступали боги Олимпа, гд чудная сказка покорила и умъ, и сердца.
Съ помощью кинжала, послужившаго мн точкой опоры, и спины Гассана, ставшей первою ступенью, я взобрался скоро на небольшой глинистый выступъ, съ котораго легко было добраться до мста, гд былъ вкрапленъ интересный сосудъ. Другой кинжалъ послужилъ мн лопатой, и не прошло нсколькихъ минутъ, какъ я усплъ окончить всю периферію своей находки. Къ сожалнію, какъ я уже и говорилъ, расколотый на мельчайшія частички сосудъ держался лишь благодаря окружающему равномрно давленію, а потому раскрошился тотчасъ же, какъ только былъ окопанъ и извлеченъ. Вся середина его была набита жжеными человческими костями и золою, среди которой я нашелъ два небольшихъ голыша благо и чернаго цвта и небольшую бусинку изъ терракотты, назначеніе которой не могу опредлить, хотя она и похожа на нкоторые аналогичные предметы, добытые Шлиманомъ изъ раскопокъ Трои. Съ какимъ-то особымъ благоговніемъ перебиралъ я эти кости, обломки и черепки, они мн казались такою святынею, что я готовъ былъ ихъ цликомъ захватить съ собою, еслибы не помшалъ мн недостатокъ посудины для помщенія всей этой массы интересныхъ остатковъ. Кончилось тмъ, что я забралъ лучше всего сохранившіеся куски разбитаго сосуда, оба камня и бусинку изъ жженой глины или земли.
Судя по типу черепковъ, способу погребенія и описанной бусинк, мн казалось, что открытая мною одинокая погребальная урна принадлежала времени процвтанія одного изъ древнйшихъ городовъ Гиссарликскаго пентаполя и, быть можетъ, была современна знаменитой осад, только глубокое положеніе этой урнф въ земл, лежавшей отъ поверхности послдней саженей на восемь, на десять, служило для меня загадкой, которой я не могъ разршитъ. Для меня было совершенно непонятно, какимъ образомъ попала ваза на такую огромную глубину, какая цль была хоронить погребальную урну такъ глубоко, какимъ образомъ была прорыта самая могила для ея погребенія? Быть можетъ, мощности надлежащаго слоя помогли позднйшія образованія въ вид наносовъ, приносимыхъ весенними потоками и дождями съ вышележащихъ горныхъ гребней и вершинъ, правда, на это указывали и слои наземныхъ раковинъ, перемежающихся съ пластами земель, но все это могло не столько объяснить, сколько затемнить вопросъ о времени погребенія, такъ какъ тогда оно отодвигалось такъ далеко, что переростало время основанія не только Трои, но и Дардана. Какой народъ, когда, зачмъ и кого схоронили такъ глубоко въ ндрахъ обрыва, свсившагося надъ водами Геллеспонта — вотъ вопросы, которые приходили невольно для разршенія. Былъ ли то прахъ великаго героя или величайшаго злодя, который постарались запрятать такъ далеко, помогли ли геологическіе моменты значительному углубленію самой по себ неглубокой могилы, не составляетъ ли она первый членъ сокрытаго въ глубин земли невдомаго некрополя, не иметъ ли она какого-нибудь отношенія къ неоткрытому досел полю развалинъ, засыпанныхъ для взоровъ пытливыхъ людей, и многое другое невольно пробгало въ моей голов, готовой больше врить и созерцать, тмъ изучать и сопоставлять.
Пробираясь мало по малу по береговой каемк, мы все больше и больше обходили направо величественно вздымавшееся плато. Прошли мы уже меридіанъ Офринеіона, Еренкёя и Кусъ-кёя, а извилистый берегъ, мстами выбгающій песчаными косами въ море, все прихотливе и кривй шелъ на NO. Назади еле виднлась блая башня Ахиллеіона и бловатая кучка домовъ Кумъ-Кале, тогда какъ впереди на небольшихъ косахъ или мыскахъ уже ясно рисовались — ближе блый маякъ Кенесъ-Калесси, а немного подале — огромная бло-желтая масса зданій Танакъ-Калесси. передъ которымъ, отстаиваясь отъ вчерашней бури, стояли десятки судовъ. Надъ ними справа надвигались огромныя береговаго плато и возвышенностей, что наполняютъ весь этотъ при-Геллеспонтскій уголокъ. Надъ ихъ громадами еще стояли не растаявшіе клубы испареній, которые сосали еще не растаявшія пятна снговъ.
Кое-гд по нашей дорогъ у подножья береговаго плато попадались красивые выложенные камнями источники, съ небольшими струйками воды и каменными корытцами для напоенія скота. Большинство этихъ источниковъ были построены надъ жилами естественныхъ ключей, вытекающихъ изъ пористой массы возвышеній, что поднимались вправо отъ насъ, самая постройка этихъ сооруженій не была особенно древнею и носила отчасти характеръ самой посредственной современности, только нкоторые и то очень немногіе изъ этихъ источниковъ, наполняющихъ не только Троаду, но и всю область Мизіи и Лидіи, могутъ быть отнесены ко временамъ Ортовидовъ или первыхъ завоевателей. Красивыя надписи вязью, взятыя изъ Корана, показывали благочестивыя чувства соорудителей этихъ источниковъ, представляющихъ на Восток одно изъ самыхъ полезнйшихъ общественныхъ сооруженій.
Нсколько разъ по дорог, чтобы немного согрться, я слзалъ съ своего кабардинца и шелъ пшкомъ, не смущаясь тмъ, что шальныя волны прибоя порою подкатывались къ самымъ ногамъ, большіе русскіе сапоги не боялись воды, такъ-же, какъ и кожанныя туфли Гассана. Масса ракушекъ и водорослей, выкинутыхъ на берегъ, покрывали песокъ, на которомъ длинными полосами шли еще ряды наслоенныхъ моремъ голышей. Обращая особенное вниманіе на эти послдніе, я замчалъ, что они очень часто чужды тмъ породамъ, которыя попадаются тутъ на берегу, разнообразныя наслоенія обрывовъ, могущія дать много интересной пищи для пытливаго геолога, не имли ничего общаго съ большинствомъ разноцвтныхъ голышей, которые были или принесены издалека горными потоками, или выброшены моремъ, что слизало ихъ на иныхъ берегахъ. Еще боле геологическаго интереса эти обрывы представляютъ въ качеств мрила тхъ незамтныхъ постепенныхъ колебаній уровня земной поверхности, которыя такъ рельефно выступаютъ на южныхъ Дарданелльскихъ берегахъ.
Черезъ три часа пути по берегу Геллеспонта мы пришли къ какому-то огромному зданію похожему на фабрику, но не представлявшему и тни того оживленія, которое неразлучно у насъ съ представленіемъ о фабричномъ заведеніи. Дв, три утлыхъ лодочки качались у берега, подбрасываемыя постоянно набгающими волнами прибоя, готовыми ихъ выхлестнуть совершенно на деревянную пристань, на которой, поджавши ноги, сидлъ флегматичный Турокъ, олицетворявшій вполн то положеніе страны, въ которомъ она пребываетъ давно. Кром этого Турка, убогой собаченки, бгавшей по обнесенному ршеткой двору и небольшаго ослика, погруженнаго въ глубокія философическія размышленія, не было видно никакого существа вокругъ огромнаго зданія, спустившагося къ самому берегу одного изъ оживленнйшихъ въ мір водянаго пути.
Отъ фабрики мы уклонились нсколько отъ берега моря, взяли гораздо праве по склонамъ небольшихъ возвышеній, словно обойдя береговую полосу, на которую впрочемъ скоро вышли опять у знакомаго намъ зданія Карантина. Сидвшій тутъ у воротъ турецкій солдатъ пригласилъ меня отдохнуть въ его конак и выпить небольшую чашку кофе, разумется, въ надежд получить хорошій бакшишъ отъ иностранца, здившаго на развалины Трои. Разсчеты его оказались весьма неврными, такъ какъ сердитый Московъ, торопившійся попасть къ пароходу, не соблазнился даже кусками сочнаго арбуза, которымъ подчивалъ продувной заптія. Отъ Карантина мы совершенно покинули береговую каемку и вышли на описанную уже дорогу, шедшую отсюда на югъ къ подъему на Еренкёйское плато. Сегодня, благодаря ясной погод, горы и низины, лежавшія на нашемъ пути, были ярко освщены и не тонули, какъ третьяго дня, въ облакахъ тумана и дождя. Красивою панорамою на юго-восток вставали горы Бихи, украшенныя пятнами еще зеленющихъ кустовъ, у ихъ подножій виднлись цлыя деревушки, тонущія въ зелени за стройными рядами тополей, на сверо-запад, гармонируя за сине-зеленою полосою Геллеспонта, поднимались еще боле величественныя возвышенія Херсонеса, прикрывавшія тихую бухту Сароса. Далеко на юг за холмами Еренкёйскаго плато выступали вершины грозной Иды (Касъ-дага), на которой нкогда засдали боги Олимпа, пришедшіе изъ Греціи на помощь Тро и ея врагамъ. Уже недалекимъ представлялся отъ насъ и красивый Танакъ-Еллесси, котораго батареи и казармы такъ рельефно уже выступали на низменномъ берегу Геллеспонта.
По знакомой намъ дорогъ мы перескли об низины, перевалили об грядки, прохавъ черезъ первую изъ нихъ по прекрасной тропк, выбитой среди кустовъ, образовавшихъ небольшіе курганчики, вмст со своими корнями и облегающей ихъ землею. Пробираясь черезъ эту густую заросль кустарника, мы спугнули нсколько сренькихъ птичекъ и двухъ-трехъ зайцевъ, которые понеслись прямо по спуску въ низину подъ выстрлы нсколькихъ охотниковъ, давно уже обходившихъ безъ собаки дорогую для нихъ добычу. Съ подъема на вторую небольшую грядку отлично уже видны вс зданія и постройки Дарданеллъ, и можно легко пересчитать даже число судовъ, колышущихся на ихъ безопасномъ рейд. Нсколько пушечныхъ выстрловъ, послышавшихся со стороны грозныхъ фортовъ Танакъ-Калесси, словно привтствовало наше возвращеніе съ развалинъ Трои, разносясь далеко по синющей поверхности Геллеспонта и по отражающимъ эхо его окружающимъ горамъ.
Переваливши послднюю грядку и обойдя совершенно небольшой выступъ берега вмст съ песчаной косой Кенесъ-Калесси, оставшейся далеко сзади и налво отъ насъ, мы спустились для сокращенія пути снова къ болотистому берегу моря и помчались по песчаному скату во весь опоръ, не щадя своихъ лошадей и не смотря на волны прибоя, порою подкатывавшіяся къ самымъ щиколоткамъ нашихъ коней. Не прошло и часу нашей скачки по берегу, какъ мы были уже въ виду Дарданеллъ и подъзжали къ обширному лагерю, раскинутому возл новаго строющагося форта и по берегамъ неглубокаго Сары-Чая, древняго Родіоса, принимавшаго тоже участіе вмст съ другими рками въ разрушеніи ненавистныхъ богамъ крпкихъ стнъ ахейскаго стана. Теперешнему Родіосу не подъ силу такіе подвиги, и онъ еле вертитъ мельничныя колеса, поставленныя поперегъ его теченія, изсякая лтомъ до того, что его даже при впаденіи въ море чуть не дти переходятъ въ бродъ. Меня — жителя свера — какъ-то особенно поразили палатки, которыя были раскинуты на большомъ пространств и служили обиталищемъ нсколькихъ баталіоновъ турецкихъ хедифовъ, отправлявшихся на болгарскую границу. Лагерная жизнь въ январ мсяц, когда порою и тутъ воютъ сверные втры, стонетъ снжная вьюга и трещитъ нашъ суровый морозъ! Выносливъ поистин этотъ вчно голодный, плохо одтый, совершенно заброшенный и забытый турецкій солдатъ, но велика, видно, и заботливость Пророка о его правоврныхъ полкахъ. Видъ обитаемыхъ палатокъ на почв, еще вчера бывшей покрытой снгомъ, заставилъ меня вспомнить и о лагер греческихъ дружинъ, пришедшихъ для осады Трои. Быть можетъ, и боги Олимпа были такъ милосердны, что дали возможность полкамъ Агамемнона простоять десять лтъ въ однихъ полотняныхъ шатрахъ. Вспомнимъ только разсказъ Одиссея (XIY пснь Одиссеи) о снжной ночи, проведенной имъ въ засад на болот подъ стнами Трои, то была ‘ужасная ночь, съ свера дулъ холодный втеръ, снгъ валилъ хлопьями, и на нашихъ щитахъ, которыми мы прикрывались, образовалась ледяная кора’, не смотря на это, ‘товарищи мои (Одиссея) спали, закутавшись въ плащи и прикрываясь щитами, я же одинъ, не разсчитывая на холодъ, отправляясь въ ночной походъ, оставилъ свой плащъ у товарища’. Не смотря на это, всю ночь провелъ Одиссей въ одной одежд, не имя плаща, пока звзды не начали склоняться къ западу, засыпаемый снгомъ, пронизываемый втромъ и сыростью до костей. Если такъ были выносливы къ холоду вс Греки, даже пришедшіе съ благословенныхъ странъ южной прибрежной Эллады, то нечего и удивляться, что одними шатрами даже безъ бревенчатыхъ построекъ, какія, напр., были въ ставк Мирмидонянъ у Ахилла, эллинская рать могла прокоротать недолгія троянскія зимы, согрваясь лишь у многочисленныхъ костровъ, которые, по Иліад, какъ звзды усивали берегъ моря, гд расположился широко лагерь мдью окованныхъ Аргивянъ.
Черезъ нсколько минутъ, миновавши лагерь, мы перехали мостъ, а потомъ выхали въ тсныя и грязныя улицы Тазакъ-Калесси, гд кони наши сами остановили свой бшеный бгъ, скользкіе, покрытые влажною грязью камни, большія лужи воды и множество толкущагося люда при тснот и узкости улицъ, обыкновенныхъ на Восток, помшали намъ промчаться лихо по городу, какъ того хотлъ почему-то мой юркій быстроглазый Гассанъ. Быть можетъ, ему хотлось показаться передъ какою-нибудь черноокой Гречанкой, къ которымъ онъ былъ чрезвычайно не равнодушенъ. Черезъ четыре съ половиною часа хорошей зды (замсто семи) отъ могилы Ахиллеса мы домчались до воротъ русскаго консульства въ Дарданеллахъ, гд насъ встрчалъ добродушный хозяинъ-хлбосолъ. Привтствуя меня съ возвращеніемъ отъ развалинъ Трои и слушая мой краткій пересказъ обо всемъ случившемся на пути, добрый хозяинъ перервалъ мои рчи словами, взятыми изъ Иліады:
…но теперь мы о пищ воспомнимъ
Пищи забыть не могла и несчастная матерь Ніоба.
Матерь, которая разомъ двнадцать дтей потеряла.
Не усплъ еще я и пообдать, какъ рзкій, пронзительный свистокъ возвстилъ городъ о прибытіи на Дарданелльческій рейдъ русскаго парохода круговой Александрійской линіи. Черезъ часъ я уже былъ на палуб прекраснаго парохода ‘Азовъ’, еле добравшись до него на небольшой лодченк агентства, съ большимъ трудомъ одолвшей волну. Пассажировъ было очень немного, такъ что я могъ не только размститься удобно, но и отдохнуть наедин посл столькихъ впечатлній, пережитыхъ въ послдніе два дня пути. Около шести часовъ вечера новый оглушительный свистокъ уже, еле слышный, благодаря расходившейся бур, посылалъ Дарданелламъ свой послдній привтъ, и мы тронулись въ путь. Къ сожалнію, утихавшій было утромъ NW втеръ задулъ снова съ прежнею вчерашнею силою и развелъ такое сильное волненіе, что ‘Азовъ’ начало покачивать еще въ самой узкой части Дарданелльскаго пролива. Чистое въ начал небо тоже стало темнть и заволакиваться тучами, барометръ палъ, капитаны и матросы бгали какъ-то особенно суетливо, все предвщало бурю, которая не путала насъ въ Пропонтид. Уже скрылись скоро многочисленные огоньки Танакъ-Калесси, какъ только мы обогнули небольшой мысокъ съ фортомъ и маякомъ Нагара, около котораго досел видны развалины вдревл процвтавшаго Абидоса, немного шире сталъ безъ того неширокій Геллеспонтъ, и берега Троады утонули во мгл испареній, вмст съ послдними лучами Кёлидея-Бахрскаго маяка.
Шумло и ревло снова Мраморное море, когда мы покидали берега Троады, какъ и въ ту ночь, когда мы подходили къ ней. Втры и буря встрчали насъ три дня тому назадъ, они же и провожали насъ въ обратный путь, словно радуясь уходящему путнику, приходившему нарушать священный сонъ Иліона. Будто по велнію златокудрой Ирисы… ‘Воздвиглися втры,
Съ шумомъ ужаснымъ несяся и тучи клубя предъ собою
Къ Понту примчались неистово дуя, и пнныя волны
Встали подъ звонкимъ дыханьемъ… и море шумло высоко бушуя…
Высоко вздымались бшеныя волны вокругъ желзнаго тла ‘Азова’, словно стараясь его поглотить, грозно ревло море, сжатое каменными берегами, словно жалуясь небу на то, что втры снова всколебали его сонную глубину. И ропотъ моря, и шумъ бури, и трескъ разбиваемаго волнами парохода, и свистъ снастей, гд пли и стонали втры — все слилось въ одинъ общій звуковой хаосъ, напрасно надрывалъ свое горло, призывая матросовъ капитанъ, напрасно онъ рзкимъ свисткомъ пытался перекричать бурю, никто не слышалъ его, и въ отвтъ ему, словно передразнивая, лишь свистали втры да стонали канатныя снасти. Съ помощью бури, казалось, снова говорило небо съ бушующимъ моремъ, и оно отвчало глухимъ ропотомъ своихъ волнъ на рчи неба, приносимыя втромъ изъ надзвздной глубины. Я слушалъ эти рчи разъяренной стихіи, я вслушивался въ говоръ моря и старался его понимать, я не знаю, что оно говорило небу, но я понялъ то, что оно сказало моему сердцу, что относилось лишь къ моимъ думамъ и мыслямъ. Бурное сердитое море, гд среди вспненныхъ бшеныхъ волнъ затерялся нашъ утлый пароходъ, — тотъ же міръ, гд, какъ въ хаос, тонетъ наша отдльная крошечная жизнь, но какъ бы ни злилось море, какъ бы ни ревли волны и ни стонала буря, имъ не одолть крошечнаго судёнышка, управляемаго разумной волей и согрваемаго дыханіемъ горячаго пара и огня, точно также не легко волны жизни и бури житейскаго моря могутъ одолть утлую скорлупку единичной жизни, если въ ней царитъ разумъ, согрваетъ сердце и ведетъ непреклонная воля. Путникъ, вчно гонимый роковою силой, не знаетъ устали въ непосильной борьб, если внутри его горитъ искра живой силы, если въ жилахъ его течетъ еще согртая сердцемъ кровь, а тло его еще крпко, чтобы сдержать вс невзгоды борьбы, какъ желзный корабль, съ огнемъ вмсто сердца и горячимъ паромъ замсто крови, онъ идетъ смло на встрчу самымъ страшнымъ ураганамъ и валамъ, вря, что слпой сил не легко побороть силу жизни, приспособленій и ума. И эта святая вра, эта надежда на свое счастье и на самого себя — сильне всякаго оружія спасаютъ путника какъ на суш, такъ и на моряхъ, онъ проходитъ горы и лса, перебирается черезъ рки, переходитъ черезъ пустыни и переплываетъ моря — все одинъ съ своею волею, съ своею пламенной врой, и роковой мечтой. Ни природа, ни зврь, ни человкъ, подчасъ ужасне звря, ни лишенія и невзгоды пути не могутъ остановить труженика на его роковой стез, его девизъ — идти впередъ, его клятва — не отступать ни передъ чмъ. Цлые мсяцы и долгіе годы, какъ скорлупки въ океан, борется и мыкается неустанный боецъ, а придетъ время, — и его захлестнетъ волна, обезсиленный долгою борьбою, съ боками, поизбитыми валами, съ потухающею искрою въ сердц — его жизненномъ котл, съ изломанными членами — его мачтами и винтомъ, онъ утонетъ въ томъ безбрежномъ океан, что зовется нирваной, ничтожествомъ и небытіемъ. Но какъ море выбрасываетъ щепки разбитаго корабля, такъ и роковая нирвана не для всхъ остается небытіемъ: память о скитальц переживаетъ часто его останки, она хранитъ въ своихъ тайникахъ даже образъ неустаннаго борца, видя въ немъ человка, который жилъ, чтобы жить и умеръ, когда не съумлъ больше жить. Своею жизнью онъ съумлъ разлиться въ мір, своимъ примромъ онъ показалъ, какъ надобно жить…
Много и другаго мн наговорило бушующее море, но всего того мн не пересказать, кто уметъ сильно чувствовать, тому передавать не легко, гораздо легче таить чувства въ сердц, чмъ ихъ выставлять на-показъ, но кто ихъ вынесъ изъ тайниковъ сердца, тотъ ими не такъ дорожитъ. Глядя на одиночные огни, еще временами мелькавшіе на берегахъ Троады, я посылалъ имъ послдній привтъ, и мн казалось, что я видлъ ихъ близко, какъ будто ихъ осязалъ. Они не казались мн незнакомымъ берегомъ, неродною страною, а чмъ-то близкимъ и дорогимъ, я прощался съ ними словно съ краями отчизны, уголкомъ, гд прошли лучшіе годы жизни, гд остались родныя могилы. Да, они и не были чуждыми моему сердцу, вщія псни великаго поэта породнили съ ними берега Троады, а личное знакомство еще боле скрпило этотъ идеальный союзъ. Я покидалъ берега, восптые Иліадой, какъ берега родной страны, мн мерещились еще во мрак беззвздной ночи свтлые образы героевъ и Олимпійскихъ божествъ, мн слышались самыя вдохновенныя псни Гомера и звуки той лиры, что очаровала весь міръ,
Прошло уже много недль, забылосъ многое изъ деталей послдняго пути, забылись десятки лицъ, сотни мстностей потускнли въ воспоминаніяхъ, но не забылась Троя, ея могилы и т образы, что съ помощью Иліады, я возсоздавалъ на руинахъ ея пентаполя. До сихъ поръ какъ вчера виднныя, мн помнятся стны Иліона, болотистая равнина Скамандра, могилы героевъ и мсто Эллинскаго стана, мн чудятся даже тни воителей, возставшихъ изъ гробовъ, видятся грозныя битвы, слышится шелестъ проходящихъ незримо божествъ и голоса безсмертныхъ, говорящихъ въ бур и рокот валовъ. Сквозь говоръ моря и стоны втра слышу я вщее слово златокудрой красавицы Кассандры, вмст съ бурей, волною и тучей оно несется далеко вокругъ береговъ Колхиды и предловъ эіопской страны… ‘Будетъ нкогда день, и погибнетъ священная Троя’. Такъ говоритъ это вщее слово, и въ отвтъ ему пылаютъ стны Иліона, рушатся въ прахъ твердыни Пергама, гибнетъ Троя и Дарданскій народъ. Не обманула вщая Кассандра…
Марта 80 дня 1887 г.
С.-Петербургъ.