На развалинах Трои, Елисеев Александр Васильевич, Год: 1887 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 60 минут(ы)

НА РАЗВАЛИНАХЪ ТРОИ.
(ОТРЫВКИ ИЗЪ ДНЕВНИКА).
(Продолженіе).

IV.

Солнце уже сіяло во всей своей красот на безоблачномъ горизонт, буря видимо продолжала утихать, успокоивалось море, оживала природа, потрясенная въ оба послдніе дня. Нестерпимо ярко блистали снговыя пятна на темносрой поверхности Троянской равнины и Гиссарликскаго плато, они уже таяли на гладкихъ, открытыхъ мстахъ, золотые лучи солнца выпивали ихъ, превращая въ легкія сизыя облачка, таявшія въ голубой, сіяющей лазури дня. Прочне и бле держались они на зубчатыхъ вершинахъ горъ Херсонесса, на красивомъ конус Тенедоса, на волнистыхъ холмахъ Бурнабаша, на серебрящейся Ид и горушкахъ, что вздымались нагроможденною массой къ сверу и востоку отъ деревни Еренъ-кея. Засыпающая поверхность Геллеспонта и широкая далъ Архипелага принимали уже тотъ красивый лазоревый цвтъ, который соперничаетъ съ цвтомъ небесъ, золотыя, красновато-розовыя и синеватыя тни виднлись на блыхъ поверхностяхъ полуприкрытыхъ снгомъ горъ, золотомъ и серебромъ горли ихъ словно выточенныя верхушки, золотые лучи пронизали самую атмосферу, очищенную бурею, въ полномъ блеск и сіяньи разгорлся первый день молодаго года. Словно блистающій красою женихъ, онъ опустился съ небесъ и, закутавъ сіяющею ризой чело своей невсты — земли, онъ крпко сжалъ ее въ объятіяхъ, гд вмстились и горы, и море, и поля. Золотые лучи солнца залили яркимъ свтомъ и безмолвную могилу Иліона, и камни ея древнихъ развалинъ, и раскиданныя могилы ея врныхъ сыновъ. Со священнымъ трепетомъ, готовый врить, искать и находить, я спустился въ разверстую могилу Трои. Попрежнему моимъ гидомъ былъ Шлиманъ, а добрымъ геніемъ пвецъ Иліады, Гомеръ, подъ ихъ руководствомъ я могъ смло углубиться въ раскрытую могилу Иліона, ходить по его развалинамъ, осязать то, о чемъ досел лишь слышалъ и мечталъ, я могъ переселиться на время въ иной міръ, гд царили боги Олимпа, гд жили герои Иліады, гд раздавались вдохновенныя псни Гомера. Ничто иное, чуждое классическаго міра, не проходило въ эти раскопанныя ямины, въ область этихъ взрытыхъ холмовъ и обломковъ съ пожарища Трои.

Не хитръ и не сложенъ былъ планъ первыхъ Шлимановскихъ раскопокъ, еще недавно до вторичныхъ его работъ, когда вновь была перерыта и раскопана вся поверхность руинъ, когда перебраны и просяны были снова самыя кучи обломковъ, пепла и пережженой земли, когда новыя траншеи перескли старыя и затемнили планъ прежнихъ раскопокъ, можно было не только легко оріентироваться въ Тро, но и видть планъ цлой части древняго города, раскрытаго, какъ Помпея, изъ земли. Ряды перескающихся улицъ съ рядами фундаментовъ древнихъ домовъ, небольшія площади съ подступами къ храмамъ и дворцамъ, остатки трехъ различныхъ стнъ Иліона съ рядомъ правильныхъ разваливъ приводятъ туриста прямо въ самый центръ Гомеровой Трои, къ башн Андромахи, дворцу Пріама и Скейскимъ воротамъ. Вторичныя покопки Шлимана затемнили многое въ первоначальномъ план раскопанной Трои. Теперь даже съ помощью Шлимановскихъ указаній не всякій оріентируется легко среди развалинъ пяти или шести послдовательныхъ городовъ.

Если мы поднимемся по довольно крутому склону Гиссарликскаго плато съ его сверной стороны, отъ береговъ Симоиса и войдемъ въ Трою черезъ большую траншею, то мы очутимся сразу въ цломъ квартал, заполненномъ остатками троянскихъ домовъ. Перескаясь правильно между собой, идетъ радъ не большихъ уличекъ, наполовину загроможденныхъ кучами земли и обломковъ. Идя нсколько къ западу, мы натыкаемся на остатки длинной стны, которую по отношенію къ городу надо считать наружною, хотя масса построекъ на N и NO выступаетъ изъ нея, вроятно въ нераскопанной части Гиссарликскаго плато найдутся остатки добавочной стны, защищавшей разросшуюся часть города съ сверовосточной стороны. Перейдя черезъ остатки вншней стны, черезъ кучи и канавы, мы приходимъ къ раскопкамъ новаго Иліона, отличающагося сразу по характеру отъ только что посщенной нами части развалинъ. Идя по нимъ вдоль неглубокой канавы, нельзя не придти, немного поискавъ, къ небольшой уличк, вымощенной отлично сохранившимися плитами. Отсюда, минуя остатки новаго Иліона, надо перейти большую выемку, нсколько кучъ земли и обломковъ, чтобъ, идя къ юго-западу, выйти въ другой кварталъ древней Трои, который отдленъ отъ перваго, сверовосточнаго, длиннымъ поясомъ раскопокъ на мст новаго эллинскаго города. Разница между остатками древней Трои и новаго Иліона настолько замтна, что помогаетъ оріентироваться даже при поверхностномъ изученіи тхъ и другихъ. Войдя во второй кварталъ Трои, мы приходимъ въ самыя интересныя части ея…

Тутъ, ближе къ акрополису, что возвышался на сверозападномъ выступ Гиссарликскаго плато, на самой выдающейся точк надъ обширною долиной Симоиса и Скамандра находятся интересные, хотя и мало импонирующіе остатки, называемые Шлиманомъ дворцомъ Пріама. Фасадъ этого относительно небольшаго и невысокаго въ архитектурномъ отношеніи зданія обращенъ на юго-западъ, къ развалинамъ воротъ, принимаемыхъ за Скейскія ворота Иліады. Продолженіемъ ихъ является довольно широкая, хотя и короткая улица, вымощенная прекрасными плитами. Тутъ мы встрчаемся снова со вншнею стной Трои, которая идетъ отъ Скейскихъ воротъ къ сверу, по направленію къ Акрополю, и на югъ, поворачивая на востокъ, и замыкая такимъ образомъ окончательно всю раскопанную часть древней Трои до нетронутой массы Гиссарликскаго плато. Къ юго-востоку отъ Скейскихъ воротъ, по линіи стны, возвышаются импонирующіе остатки Троянской башни, напротивъ которой съ свера, замтны хорошо слды внутренней стны, быть-можетъ, тоже восходившей на холм Акрополя. Вн описанной наружной стны идетъ слдующій широкій поясъ раскопокъ въ новомъ Иліон, замыкаемый еще дале на западъ, близко къ спуску съ возвышенности, линіей остатковъ Лизимаховой стны, принадлежавшей всецло новому эллинскому городу. Остатки ея видны и на ютъ развалинъ вн наружной стны, мстами на самомъ краю обрывовъ. Вдоль ея во многихъ мстахъ разбросаны группы остатковъ домовъ новаго Иліона, вообще очень мало интересныхъ.

Самый Акрополь раскопанъ далеко не совершенно, такъ что одна изъ самыхъ выдающихся сторонъ не тронута вовсе. Крутые обрывы на свер представляютъ прекрасный наблюдательный и стратегическій пунктъ, доминирующій надо всею равниной, на запад этого выдающагося выступа Гиссарликскаго плато произведены многочисленныя покопки на мстъ новаго города, тогда какъ вся средина его занята массой древнихъ троянскихъ домовъ. Юго-восточный уголъ Гиссарлика, въ черт наружныхъ городскихъ стнъ, полонъ кучами вывороченной земли, среди которой виднются тоже слды древнихъ жилищъ. Большія, не тронутыя лопатой мста не позволяютъ судитъ о план этой части Трои, но находка большаго виннаго склада вблизи юго-восточнаго отрзка стнъ позволяетъ думать, что здсь вообще находились магазины и базары города.

Вн наружной стны подале на востокъ не встрчается боле слдовъ древней Трои, тогда какъ преобладаютъ остатки построекъ новаго Иліона, небольшой алтарь, рядъ греческихъ домовъ и остатки храма Аины, которыми кончаются раскопки Шлимана на восток, — все это должно быть отнесено къ эпох новаго города. Къ предполагаемымъ остаткамъ Гомеровой Трои надо отнести только рядъ могилъ въ глубокой ямин или во рву, проведенномъ Шлиманомъ лтъ 15 тому назадъ. Если мы къ описаннымъ развалинамъ прибавимъ еще, лежащія вн общей массы, отдльныя небольшія группы остатковъ городскихъ зданій, то мы этимъ дадимъ въ общихъ чертахъ понятіе о расположеніи, группировк и взаимномъ отношеніи остатковъ древней и новой Трои, по крайней мр такъ, какъ ихъ рисуетъ поработавшій немало надъ ними Генрихъ Шлиманъ.

Безъ сомннія, описанныя раскопки не охватываютъ всхъ остатковъ Иліона, который ждетъ еще не мало жертвъ, умнья и труда, но все-таки нельзя не сознаться, что счастливымъ археологомъ намчено уже все, на что указываютъ намъ вдохновенныя псни Иліады. Намчено мсто древней Трои, отыскана она сама, опредлены главные пункты ея, начерчена арена великой борьбы, миъ приравненъ къ дйствительности, и къ Гомеровой Тро найденъ несомннный ключъ.

Пусть иные отрицаютъ подлинность нахожденія Трои, пусть Шлиманъ ошибся глубоко, отыскавъ ее на склонахъ Гиссарлика, принявъ иной городъ на священный Иліонъ, пусть отыскана будетъ иная, боле настоящая Троя, хотя на плато Бунарбаши или на мст Александровой Трои, но Шлимановы открытія никогда не потеряютъ своего великаго значенія. Слишкомъ много и добросовстно поработалъ онъ, чтобы ошибаться слишкомъ грубо и легко, быть-можетъ, Шлиманъ не отыскалъ Гомеровой Трои, но, — что онъ нашелъ, извлекъ на свтъ Божій одинъ изъ городовъ Троады, что показалъ преемственностъ пяти или шести культуръ на классической почв Малоазіятскаго побережья, которыхъ остатки онъ добылъ и изучилъ, освтивъ мракъ минувшаго ея со временъ каменнаго вка, того никто и никогда не можетъ отрицать, можно говорить много противъ Шлимана, но нельзя въ него лишь бросить камень обвиненія. Не Троя Гомера и Иліады, повторимъ мы опять, нужна для науки и для насъ, а тотъ періодъ человческой культуры, о которомъ повствуетъ Гомеръ, будь то Троя, Сигеіонъ, Ройтеіонъ или другой городъ Троады временъ Иліады — для науки то будетъ равно, пустое имя говоритъ лишь воображенію, тогда какъ факты и находки даютъ пищу уму. Для познанія же эпохи, извстной въ исторіи подъ именемъ Троянской войны, Шлиманъ сдлалъ все-таки не мене чмъ прославленный легендарный Гомеръ.

Есть другія великія руины въ мір, вызвавшія столько же нареканій и сомнній, какъ и Шлиманова Троя, т руины — священные остатки Іерусалима временъ Навина и Христа. Много томовъ было исписано за и противъ подлинности ихъ, тысячами считаются сочиненія, посвященныя Іерусалиму и его священнымъ стнамъ, и вопросъ все-таки виситъ въ воздух, хотя онъ уже и ршенъ безповоротно, теперь безплодныя умствованія отнесли священный градъ даже за сотни верстъ отъ холмовъ Сіона на Ливанъ, тамъ воздвигнули они прославленныя стны его, и кончили тмъ, что не убдили никого. Іерусалимъ Навина, Іерусалимъ, избивавшій пророковъ, Іерусалимъ, распявшій Христа, и Іерусалимъ, раззоренный Титомъ, остался тамъ же, гд знали его сказанія многихъ вковъ. То же самое было и съ величайшими святынями христіанскаго міра. Начали съ того, что усомнились въ самой подлинности ихъ, продолжали отрицаніемъ достоврности святоотеческихъ преданій, и окончили тмъ, что, запутавшись въ толкованіяхъ, признали подлинными мста, освященныя преданіемъ восемнадцати вковъ. Не та ли самая исторія повторилась и съ открытіемъ Шлиманомъ Трои? Какъ будто для исторіи или для другой науки была нужна скрупулезная точность мстоположенія ея, когда раскопки Шлимана дали для науки столько, что освщена была эпоха, даже предшествовавшая походу Грековъ и Троянской войн. Но мы не будемъ останавливаться на этихъ вопросахъ, а поговоримъ еще о томъ, что дала и представляетъ разсматриваемая нами, хотя и Шлиманова, Троя.

Не велика она въ самомъ дл, одинъ поверхностный взглядъ не только на раскопки Гиссарлика, но и на Шлимановскій планъ, убждаютъ насъ достаточно. Настроенные торжественно звучными пснями Иліады, мы предъявляемъ слишкомъ много требованій къ Тро, она представляется намъ огромнымъ городомъ, который въ теченіе десяти лтъ осаждаетъ сотня тысячъ избранныхъ воиновъ Эллады. Мы словно забываемъ, что въ той же самой Иліад, откуда мы черпали досел вс свднія о Тро, говорится о томъ, что Ахилдъ, преслдуя Гектора, трижды обжалъ стны великаго Иліона. Какъ бы высоко мы ни ставили ловкость быстроногаго Ахилла и его знаменитаго врага, но все-таки этотъ подвигъ былъ выше силъ человческихъ, если бы Троя была въ самомъ дл велика. Въ дйствительности же, судя по раскопкамъ Шлимана, по обводу вншней стны, по самымъ выдающимся зданіямъ и другимъ останкамъ значительной важности, Гомерова Троя была далеко не велика. Самый большой размръ ея раскопанной части не превышаетъ и четверти версты, по самымъ широкимъ вычисленіямъ, количество населенія ея не превышало 16—20 тысячъ человкъ. Точно также, хотя мсто лагерной стоянки Грековъ было и достаточно для стотысячнаго войска, но въ долин Скамандра, гд сходились часто враждующія рати съ колесницами и стрльнымъ боемъ, не могло сталкиваться сразу свыше 20—26 тысячъ человкъ. Все это однако не роняетъ важности Троянской осады, хотя бы она была слдствіемъ вражды мелкихъ эллинскихъ и дарданскихъ царьковъ, безъ сомннія, не будь псенъ Гомера, она была бы забыта совершенно, какъ походы Рамзеса и Семирамиды, но для насъ, съ исторической точки зрнія, даже этотъ крошечный, первый достоврный походъ Европы въ Азію иметъ огромное значеніе и интересъ.

Бродя по развалинамъ Трои, по кучамъ интересныхъ остатковъ, присматриваясь къ огромнымъ профилямъ глубокихъ траншей, прорзающихъ холмы Гиссарлика и стоящихъ, какъ земляныя стны, надъ великою могилой пяти или шести городовъ, мы поражаемся разнообразіемъ остатковъ и послдовательностію слоевъ, отчетливо видныхъ на разрз. Даже не зная объ интересномъ пентапол, погребенномъ подъ однимъ общимъ погребальнымъ холмомъ, мы невольно наталкиваемся сами собою на то предположеніе, что многочисленные и разнообразные остатки принадлежатъ различнымъ эпохамъ, различнымъ народамъ, достигавшимъ разнообразной культуры. Если же изучить внимательне правильную послдовательность наслоеній обломковъ, перемшанныхъ съ наносами текущей воды и слоями наземныхъ раковинъ, по которымъ можно со значительною вроятностію исчислить самое время образованія и происхожденія тхъ или другихъ пластовъ, то предположеніе переходитъ въ убжденіе, даже при незнаніи о существованіи знаменитыхъ коллекцій Шлимана, большинство которыхъ помщено въ музеяхъ Кенсингтона и Берлина. Свыше 20.000 предметовъ самыхъ разнообразныхъ назначеній, формы, культуры и эпохъ вошло въ это знаменитое собраніе, не считая еще массы антиковъ, которые Шлиманъ, просмотрвъ на мст, не счелъ нужными сохранить для потомства. Только познакомившись съ этими останками троянской культуры, которые даютъ боле пищи для ума, чмъ вся роскошная Троя сама по себ, мы можемъ оцнить великое значеніе открытій Шлимана, не зависящихъ даже отъ подлинности мста настоящаго Иліона.

По самымъ точнымъ измреніямъ, произведеннымъ знаменитымъ археологомъ на профиляхъ и разрзахъ его глубочайшихъ покопокъ, въ своей послдовательности пентаполь Гиссарликскихъ городовъ располагается въ слдующемъ порядк, начиная отъ поверхности твердой нетронутой скалы, на которой нагромождены эти великія кучи обломковъ и до которой докопался Шлиманъ. На самомъ твердомъ основаніи Гиссарликскаго сверо-западнаго ската, на глубин 10—16 метровъ, лежали остатки доисторическаго города, предшествовавшаго Тро и называемаго городомъ Дардана, надъ нимъ на три, на четыре метра выше, то-есть отъ 7—10 метровъ ниже поверхности Гиссарлика, расположены останки собственно Трои Иліады. Ея историческую могилу покрываетъ еще на три метра слой развалинъ третьяго города, надъ которымъ на два метра еще высятся размельченныя груды останковъ четвертаго, лежащаго на глубин отъ 2—4 метровъ отъ поверхности. Выше этого слоя, смшанныя между собою, покоятся развалины двухъ новыхъ Иліоновъ — Лидійскаго и Греческаго, внчающаго могилу сокрушеннаго вками пентаполя. Надъ нимъ лежалъ только небольшой пластъ наносовъ, раковинъ и перегноя скудной растительности, покрывавшей священную почву. Видно слишкомъ живуче было преданіе, пришедшее изъ глубины вковъ и помщавшее священную Трою на раскопанномъ углу Гиссарлика, что тутъ постоянно одинъ надъ другимъ воздвигались города, считавшіе за честь стоять на труп прославленнаго города Иліады.

Насъ мало могутъ интересовать остатки новаго Иліона, построеннаго Лидійцами, населеннаго поздне Греками и Римлянами и процвтавшаго еще во времена имперіи. Этотъ городъ постили Ксерксъ и Александръ Македонскій, принесшіе тутъ жертвы въ честь великой осады и героевъ Троянской войны. Иліонъ новый существовалъ еще во времена Констанція II и былъ разрушенъ вроятно около IV вка, хотя ни одинъ историкъ не повдалъ намъ ничего объ его разрушеніи. Не особенно значительны останки новаго Иліона, фундаменты его небольшихъ домиковъ, храмъ Аины, издревле считавшейся покровительницей Трои, останки стны, воздвигнутой за 281 годъ до Р. X. Лизимахомъ, обломки мраморныхъ колоннъ и масса монетъ и другихъ древностей, правда, характеризующихъ эпоху процвтанія этого города, но извстныхъ намъ и по масс другихъ покопокъ на мст руинъ греко-римскаго античнаго міра, — вотъ и все, что мы отмтимъ объ Иліон времени имперіи. Правда, лидійскіе сосуды, найденные Шлиманомъ въ пятомъ сло развалинъ (начиная съ поверхности скалы), даютъ много матеріала для сужденія археологовъ, но вопросы эти такъ спеціальны, что нтъ интереса распространяться о нихъ.

Съ точки зрнія доисторической археологіи гораздо интересне города четвертаго и третьяго слоя, которые, судя по многочисленнымъ остаткамъ, были населены двумя совершенно чуждыми другъ другу, неизвстными исторіи, народами, находившимися въ культур каменнаго вка. Кто такіе были эти позднйшіе насельники древняго Иліона, пришедшіе съ каменными орудіями палеолитической эпохи на почву, восптую Гомеромъ, на могилу высокаго культурнаго народа, какимъ были Трояне временъ Иліады, никто не можетъ сказать, хотя остатки двухъ этихъ литическихъ культуръ довольно многочисленны въ собраніяхъ, добытыхъ Шлиманомъ. Фактъ довольно нердкій въ исторіи цивилизаціи міра, замщеніе высшей культуры нисшею, повторяется въ пентапол Гиссарлика еще рзче чмъ гд-нибудь. Подъ городомъ пятаго слоя несомннной лидійской культуры мы находимъ остатки города, строеннаго изъ такого непрочнаго матеріала, вроятно дерева, что отъ его зданій не осталось почти слда, пласты пепла замщаютъ въ этомъ сло руины, служа средою, гд цлыми тысячами встрчаются обломки грубой глиняной посуды и грубо полированныя орудія изъ кремня, діорита, серпентина и обсидіана. Малая культурность этого населенія видна даже въ неискусной отдлк примитивныхъ орудій изъ камня, не говоря уже объ неумніи его выдлывать такія, боле изящныя орудія, какъ каменныя пилы и топоры. Глиняная посуда этого слоя такъ примитивна и груба, что ее нельзя и сравнить не только съ останками сосудовъ эпохи Иліады, но даже и города Дардана. Немного искусне этихъ полудикихъ насельниковъ четвертаго слоя пентаполя являются обитатели поселенія, ставшаго непосредственно надъ свжею могилой Трои. Жилища ихъ были все-таки боле прочны, строились изъ грубо обтесанныхъ каменныхъ глыбъ при помощи глины и цемента, дерево почти не входило въ постройку этихъ небольшихъ домиковъ, также какъ и металлъ, съ которымъ они были знакомы очень мало. Лишь нсколько штукъ мдныхъ украшеній и гвоздей были найдены въ этомъ сло, но за то цлыми тысячами преобладали здсь всевозможныя каменныя орудія. Далеко не совершенна была обработка этихъ каменныхъ издлій, форма ихъ была не изящна, не разнообразна и груба, выдлка крайне не совершенна, полировка самой нисшей пробы. Ни одного изящнаго орудія не найдено было среди многихъ тысячъ, ни одинъ глиняный черепокъ не указывалъ на какое-нибудь развитіе этого бднаго, грубаго, полудикаго народа, занявшаго мсто богатой, высоко цивилизованной Трои. Къ сожалнію, исторія не даетъ намъ никакихъ данныхъ, чтобы составить хотя какое-нибудь понятіе о двухъ смнахъ народностей, поселившихся на культурной почв въ промежутокъ времени отъ разрушенія Трои до воцаренія Лидянъ.

Есть данныя однако предполагать, что эти народы не были чужды крови Арійцевъ, хотя, быть можетъ, и явились изъ глубины передней Азіи, остановившись въ своемъ наступательномъ шествіи у берега моря, помшавшаго имъ дальше идти. Четвертый городъ въ пентапол Гиссарлика, по нкоторымъ даннымъ, былъ разрушенъ приблизительно за восемь вковъ до нашей эры, тогда какъ третій существовалъ еще во времена ассирійскихъ походовъ. Таинственный арійскій знакъ свастики (креста съ изломанными концами), символизирующій молнію — орудіе бога-громовника всхъ народовъ арійскаго корня, найденъ былъ даже на самыхъ грубыхъ глиняныхъ сосудахъ, добытыхъ Шлиманомъ на развалинахъ пентаполя. Встрчающееся на огромномъ протяженіи, соотвтствующемъ разселенію Арійцевъ, въ священныхъ книгахъ древнихъ Персовъ, на храмахъ Индустана, на погребальныхъ камняхъ кельтовъ, на сосудахъ изъ Милоса и Аинъ, на глиняныхъ горшкахъ Одерскихъ наносовъ, въ катакомбахъ Рима, на антикахъ Алжира, на каменныхъ топорахъ острова Джерсея изображеніе таинственной свастики украшало также сосуды, статуетки, разные предметы обихода, красовалось на діадемахъ дочерей царя Пріама, а поздне на сосудахъ городовъ индійской и греко-римской эпохи. Такая долгая преемственность одного и того же символическаго знака, встрчающагося на произведеніяхъ многихъ вковъ, одна уже говоритъ за то, что большинство народовъ пентаполя Трои не совсмъ были чужды другъ другу, имя быть можетъ общее происхожденіе, не смотря даже на то, что принадлежали къ различнымъ культурамъ и временамъ.

Гораздо выше и цивилизованнй городовъ четвертаго и третьяго яруса былъ городъ втораго слоя (считая съ поверхности Гиссарликской известняковой скалы), который Шлиманъ считаетъ Гомеровой Троей и который несомннно былъ однимъ изъ городовъ классической Троянской земли. Не увлекаясь въ область еще возможныхъ разсужденій и предположеній относительно подлинности и отожествленія Трои Шлимана съ Иліономъ Гомера, мы не будемъ раздлять ихъ, и, описывая второй городъ Гиссарликскаго пентаполя, думать объ иной, еще не открытой Тро. Вдохновенныя псни Иліады помогутъ намъ освтить то, чего не доказали кропотливыя изысканія Шлимана, а древнія преданія, пришедшія изъ глубины вковъ, дадутъ намъ точку опоры тамъ, гд молчитъ наука и ничего не отвчаетъ умъ…

Посл безчисленныхъ находокъ, произведенныхъ Шлиманомъ на мст классической Трои, несомннно стало, что цивилизація ея есть сколокъ съ цивилизаціи Эллады, измненной на Малоазійскихъ берегахъ. Не даромъ отдаленныя преданія говорили эллинамъ объ ихъ кровномъ родств съ троянами, не даромъ, бжавшій изъ Аркадіи сынъ Зевса и Электры, Дарданъ, построившій въ земл тевкровъ городъ своего имени, считается родоначальникомъ всхъ троянскихъ царей. Уже сынъ его Эрихеоній покоряетъ всю землю тевкровъ, достигая величайшей славы, богатства и почета, а внукъ Дардана Тросъ даетъ свое имя всему народу, обитавшему у береговъ Геллеспонта. Старшій сынъ Троса, Илъ, воздвигаетъ знаменитый Иліонъ при помощи безсмертныхъ боговъ. Эллинское происхожденіе Трои, по самымъ миамъ, такимъ образомъ, тоже несомннно, какъ и по Шлимановымъ раскопкамъ. Припомните еще изъ миологіи разсказъ о Фригійской богин Атэ — омрачительниц умовъ, низвергнутой Зевсомъ съ Олимпа и павшей на холм, гд была потомъ Иломъ воздвигнута Троя, прекрасный греческій миъ устанавливаетъ, такимъ образомъ, несомннно связь между эллинскимъ и фригійскимъ происхожденіемъ Гомеровской Трои.

Божества Иліона несомннно тоже эллинскаго происхожденія, чудный его Палладіонъ, подаренный Зевсомъ Илу, служилъ необорною защитою Трои, потерявъ его отъ руки Одиссея, она становится жертвою разъяренныхъ враговъ, стны Иліона строятъ боги Аполлонъ и Поссейдонъ, работа безсмертныхъ несокрушима, и только часть городской огради, построенная смертнымъ Эакомъ, губитъ первую Трою, которую беретъ приступомъ Гераклъ, разрушая ее совершенно за вроломство сына Ила, Лаомедонта, не заплатившаго за работу богамъ. Лишь младшій сынъ вроломнаго царя, ребенокъ Пріамъ, остается въ живыхъ при первомъ разгром Трои, впослдствіи онъ становится царемъ возстановленнаго вновь Иліона и возвышаетъ его такъ, что новый городъ, окруженный новыми стнами, становится славнымъ во всей Азіи. Таковы въ общихъ чертахъ событія, предшествовавшія всмъ извстной Троянской войн.

Остатки древняго Дардана и первой Трои Лаомедонта мы и должны искать въ самомъ нижнемъ сло развалинъ Гиссарликскаго холма, прилегающаго къ известняковой поверхности нетронутой маточной скалы. Остатки стнъ, строенныхъ безсмертными, мы должны видть лишь въ небольшомъ уголк Трои, въ ея юго-восточномъ углу, недалеко отъ виннаго склада. Тутъ каменныя глыбы, правда, гораздо массивне и грубе обточены, чмъ въ прочихъ частяхъ наружной и внутренней стнъ, но все-таки ихъ нельзя отнести къ циклопическимъ постройкамъ, какими должны были представляться дла, вышедшія изъ рукъ могучихъ боговъ. Стны Пріамовой Трои, какъ мы уже видли впереди, почти совершенно замыкаютъ городъ, хотя множество построекъ и выходятъ изъ нихъ. Камни этихъ стнъ обточены все-таки старательне, чмъ глыбы Лаомедонтовой ограды, огромные куски раковистаго известняка сложены рядомъ и скрплены между собою при помощи глины и цемента, вышина этихъ стнъ была довольно значительною и мало уступала знаменитой башн, которая возвышается у Скейскихъ воротъ. Не мудрена, поэтому, что, благодаря крпкой оград, достигавшей въ вышину нсколькихъ саженей, Троя сопротивлялась такъ долго огромной рати аргивянъ, не имвшихъ стнобитныхъ орудій. Эпитетъ ‘крпкостннаго’ и ‘высоко-твердыннаго’ не разъ прилагается въ Иліад къ священному граду Пріама, пробитыя впослдствіи не разъ даже самими троянами, стны, при введеніи знаменитаго коня, послужили погибелью Трои, черезъ огромный проломъ такъ-же, какъ и черезъ отворенныя Синономъ ворота, находившіяся, вроятно, на мст мощеной улицы, ворвалась кровожадная греческая рать.

Много башенъ было на этой великой Троянской стн, но изъ нихъ сохранилась теперь одна знаменитая башня Андромахи, возвышавшаяся передъ дворцемъ Пріама. Называемая попросту башней Иліона, сложенная тоже изъ большихъ, грубо обточенныхъ глыбъ, она высилась грозно надъ градомъ Пріама, служа прекрасною обсерваторіею, съ которой можно было обзирать всю равнину Трои и весь лагерь союзниковъ. Сюда восходила Андромаха, чтобы смотрть на бой Ахейцевъ и Троянъ, отсюда лучшіе стрлки Иліона поражали мткими стрлами аттакующихъ враговъ.

Недалеко влво отъ Троянской башни находятся и знаменитыя лвыя или Скейскія ворота, такъ часто упоминаемыя въ Иліад, огромныя, массивныя он были двойными и нсколько выдавались надъ уровнемъ стнъ. Ширина ихъ пролета была около шести метровъ, запираемыя при помощи огромныхъ мдныхъ засововъ и защищаемыя бастіонами, он закрывали доступъ къ городу, прямо отъ нихъ вела описанная прекрасно вымощенная 4-хъ угольными плитами уличка, обрамляемая двумя небольшими стнами, этотъ крытый корридоръ длалъ ворота двойными. Скейскія ворота выходили прямо на станъ непріятелей, и съ нихъ открывался видъ на ряды враговъ. Тутъ часто сидлъ престарлый Пріамъ, окруженный старцами своего города и держа съ ними совтъ, тутъ ршались перемирія и сраженія, отсюда выходили на смертный бой герои Трои, возл нихъ часто прогуливалась красавица Елена, отсюда она указывала Пріаму царственныхъ героевъ Эллады, тутъ происходила знаменитая сцена, прощанія Гектора съ Андромахою, передъ ними совершилась судьба великаго защитника Трои, также какъ и пораженнаго стрлою Феба Ахилла, въ нихъ ударялъ трижды копьемъ увлеченный побдою Патроклъ, черезъ нихъ также какъ и черезъ проломъ въ стн, сдланный напротивъ дворца, ворвались Греки въ роковой часъ паденія Трои, тутъ же происходилъ и послдній отчаянный бой, цлыя сорванныя крыши и подрытыя башни обрушивались тутъ на жестокихъ враговъ, съ воротъ, досел служившихъ защитою Иліона, устремились въ городъ ршившіе судьбу его мирмидоняне и Неоптолемъ.

Возл знаменитыхъ Скейскихъ воротъ, защищавшихся башнями и вторичными стнами, высится и такъ называемый Шлиманомъ дворецъ копьевержца Пріама. Не особенно великъ онъ, правда, но все-таки для небольшаго города, какимъ представляется для насъ раскопанная Троя, онъ достаточно просторенъ и величавъ. Возвышаясь надъ всми домами злополучнаго города, онъ самъ по себ могъ служить отличнымъ наблюдательнымъ пунктомъ, съ котораго видны были два моря, вся долина смертнаго боя и обширные лагери Данаевъ. Солидная постройка этого обширнаго сравнительно зданія, отношеніе его къ воротамъ, башнямъ и Акрополису, и нкоторыя архитектурныя данныя, не говоря уже о находкахъ, вполн соотвтствующихъ положенію, позволяютъ думать, что этотъ величайшій домъ Иліона былъ нкогда дворцемъ его послдняго царя. Много классическихъ сценъ связано съ этимъ зданіемъ, служившимъ, какъ и акрополисъ, однимъ изъ центровъ, вокругъ котораго группировалась вся жизнь и защита Трои. Какъ живой въ моемъ воображеніи представляется царственный старецъ Пріамъ, вокругъ него собрались убленные сдинами старйшины Трои, могучіе сыновья царя, ихъ жены, красивыя дочери Пріама, сонмъ юношей и златокудрыхъ троянскихъ двъ. Выше всхъ среди героевъ Иліона, блистая мужественною красотой, стоятъ Гекторъ и Парисъ, среди женъ и двъ Троады, какъ безсмертная богиня, сіяетъ своею красой несравненная Елена. ‘Для Грековъ и Троянъ не позоръ сражаться за такую женщину’, говорятъ очарованные старцы. ‘Ты предо мной невинна, единые боги виновны’, въ свою очередь подтверждаетъ Пріамъ, лишь одна вщая Кассандра не знаетъ состраданія къ несчастной жертв Венеры. ‘Горе, великое горе земл и намъ, ея чадамъ!’ восклицаетъ она. ‘Будетъ нкогда день, и погибнетъ священная Троя, съ нею погибнетъ Пріамъ и народъ копьеносца Пріама’. И вотъ наступилъ этотъ роковой день… Съ дикимъ мужествомъ ворвавшись въ городъ, бросаются данайцы ко двору Пріама, одни густою толпой взбираются по ступенямъ къ крпкимъ воротамъ, другіе же по лстницамъ лзутъ на стны и башни… Рушатся башни подъ напоромъ враговъ, гибнутъ цлыя толпы Грековъ, раздавленныя камнями обвалившейся башни дворца. ‘Съ скирой пробгаетъ Пирръ къ воротамъ, разбиваетъ дверную перекладину и выбиваетъ дверь съ обложенныхъ мдью косяковъ. Открываются покои дворца, и жилище Пріама наполняется вражескими воинами. Жалобные вопли женщинъ раздаются подъ сводами этого, теперь безмолвнаго дворца, какъ голубки въ бурю, обнимая статуи боговъ, вокругъ престарлой Гекубы тснятся дочери и невстки ея, старый Пріамъ, облеченный въ доспхи, хочетъ броситься въ жаркую счу… но вотъ врывается залитый кровью Троянъ Неоптолемъ, безсильною рукой въ него бросаетъ слабое копье одряхлвшій Пріамъ, но опьяненный отъ крови сынъ Ахилла схватываетъ старца за сдые волосы, влечетъ его по полу его дворца и глубоко до рукояти вонзаетъ мечъ въ старческую грудь… 3а Пріамомъ гибнетъ его послдній сынъ Деифобъ отъ руки Менелая на лож Елены, а она сама, трепещущая, лишь чарами Афродиты спасается отъ меча разъяреннаго, не тронутаго ея красой мужа…

Вокругъ дворца Пріама, залитаго кровью и полусожженнаго врагами, на развалинахъ горящаго Иліона собрались снова златокудрыя жены и двы Троады, съ ними и престарлая Гекуба, и вщая Кассандра, и злосчастная супруга Гектора, Андромаха. Но не вокругъ царицы собрались они, ихъ соединили теперь безжалостные побдители, собравъ вмсти прекрасныя жертвы побды… На глазахъ Андромахи со стнъ сбрасываютъ просвщенные варвары ея дорогаго Астіанакса. Все потеряно въ жизни теперь для прекрасной супруги Гектора, ставшей добычей полудикаго Неоптолема… ‘Въ глубокой печали сидятъ несчастныя Троянки у кораблей и глядятъ на дымящійся городъ, гд убитые ихъ отцы, супруги и сыновья… Убитыхъ жребій еще не такъ печаленъ, они пали, отстрадали свое горе, но бдныхъ плнницъ съ малолтними дтьми ждетъ у чужеземныхъ властителей жестокая участь рабства’. А злополучный городъ, подожженный отовсюду врагами, горитъ яркимъ пламенемъ, поднимающимся къ небесамъ на радость ненавистницамъ Трои, — Юнон и Паллад-Аини… Насталъ день, и погибла священная Троя, съ нею погибъ и священный Пріамъ, и народъ копьеносца Пріама. Свершилось то, что предсказывали нкогда божественный старецъ Нерей и вщая два Кассандра.

Посл Пріамова дворца и Скейскихъ воротъ намъ ничего не остается описать среди развалинъ стараго Иліона… Остатки Акрополиса, сомнительныя руины храма, ничмъ не поражающіе фундаменты троянскихъ домовъ, все это ничтожно въ сравненіи съ тмъ, о чемъ мы только что говорили… Немного интересне древнія могилы, найденныя Шлиманомъ въ 1871-мъ году на глубин 6,5 метровъ, но въ виду того, что ихъ принадлежность къ древнему Иліону пока еще сомнительна, мы и не будемъ останавливаться на нихъ. Тому, кто хочетъ изучить подробне Трою временъ Гомера, слишкомъ недостаточно ограничиться посщеніемъ однхъ ея развалинъ, тмъ боле, что он полузасыпаны и что все достойное какого-нибудь вниманія вывезено оттуда въ музеи Европы. Одно детальное изученіе недвижныхъ остатковъ Иліона можетъ даже совершенно разочаровать изслдователя, потому что критическій анализъ мысли въ конц концовъ возьметъ верхъ надъ очарованіемъ, произведеннымъ Иліадой, и человкъ, настроенный вначал видть чудеса, будетъ имть дло съ простыми камнями, обломками мраморовъ и черепками разбитыхъ горшковъ. Разочарованье придетъ скоро, потому что изученіе не будетъ сопровождаться созерцаніемъ внутренней, такъ сказать, домашней жизни Троады. Ее, эту чудную семейную жизнь, на которой горятъ лучшія краски Иліады, въ описаніи которой дйствительно неподражаемымъ стоитъ божественный старецъ Гомеръ, изучатъ надо не на развалинахъ.Трои, а въ музеяхъ Берлина или Кенсингтона. Только въ богатыхъ сокровищницахъ, собранныхъ неутомимымъ археологомъ, можно постигнуть вполн цивилизацію, о которой мы знаемъ лишь по Иліад и по скуднымъ историческимъ обрывкамъ, только тутъ она воскресаетъ передъ нашими умственными очами такою, какой была во времена Одиссея, только тутъ вполн понятною становится Иліада.

Свыше двадцати тысячъ предметовъ, вошедшихъ въ первыя коллекціи Шлимана, представляютъ такую полную картину домашней жизни и обстановки обитателей Трои, что мы можемъ воспроизвести ее точне и полне, чмъ внутренній бытъ великаго Карагена или жизнь нашихъ предковъ Славянъ. Всего много въ коллекціи Шлимана, начиная съ предметовъ обихода и кончая изображеніями троянскихъ боговъ. Огромное количество украшеній изъ золота и мди, масса глиняныхъ сосудовъ различной лпки и статуетки зооморфическаго типа составляютъ главные характеризующіе остатки. Судя по нимъ, вкъ, восптый Иліадой, надо отнести къ эпох чистой мди, смшанной съ останками каменнаго вка, раскрашенныхъ изящныхъ сосудовъ и божествъ со звриными лицами, то-есть по крайней мр за 3.600 лтъ до насъ. Съ такой глубокой древности до насъ дошли лишь остатки египетской, халдейской и мехиканской культуръ.

Интересный фактъ деградаціи культуры людей, наслдовавшихъ развалины Трои, повторяется отчасти въ самой культур древняго Иліона по отношенію къ его предшественику, — городу Дардана. Это видно, по крайней мр, при сравненіи многочисленныхъ сосудовъ, найденныхъ въ самомъ нижнемъ сло Троянскаго пентаполя и добытыхъ въ руинахъ Гомерова Иліона. Горшечное искусство обитателей Дардана стояло гораздо выше, чмъ лпка глиняной посуды во времена Пріама, боле значительная величина, конфигурація, изящество въ отдлк и раскраск, — все это отличаетъ дарданскіе сосуды отъ троянскихъ, хотя гончарный крутъ не былъ извстенъ для тхъ и другихъ. Величина древнйшихъ сосудовъ достигаетъ до двухъ метровъ въ длину и до метра съ четвертью въ ширину, рядомъ съ такими великанами встрчаются сосуды величиною въ полтора, два вершка. Какъ глиняныя, такъ и терракотовыя издлія длались отъ руки и отполировывались при помощи каменныхъ и мдныхъ инструментовъ, красивые узоры, выгибы, орнаменты, гирлянды и цвты украшаютъ сосуды самыхъ разнообразныхъ формъ, назначеній и величины. Большинство сосудовъ раскрашены яркими цвтами, есть красные, бурые, желтые и черные, узоры тоже часто изображены красками. Особенно интересны по своей форм сосуды въ вид животныхъ, по преимуществу свиньи. Рядомъ съ этими издліями, показывающими высокій уровень развитія, въ слою развалинъ Дардана встрчаются каменныя орудія изъ діорита и кремня, издлія изъ простой и слоновой кости (что говоритъ за отдаленныя торговыя сношенія), изъ клыковъ вепря, роговъ буйвола, оленя и козла. Множество остатковъ домашнихъ и дикихъ животныхъ, даже антилопъ, тюленей и акулъ найдены въ этихъ древнйшихъ слояхъ, гд попадаются также грубыя статуетки изъ жженой глины, мрамора и другихъ камней, правда, не говорящія о высокомъ скульптурномъ искусств Дарданцевъ, но все-таки боле совершенныя чмъ аналогичныя имъ произведенія боле высшихъ слоевъ. Древняя культура, предшествовавшая даже Тро, была настолько высока, что поздне обитатели Иліона во многомъ отстали отъ своихъ праддовъ и отцовъ. Все это тмъ боле удивительно, что насельники Дардана находились въ конц неолитическаго вка, когда металлическая культура только начала вторгаться къ нимъ изъ глубины Азіи или съ береговъ моря. Правда, на глубин 10—16 метровъ Шлиманъ нашелъ много металлическихъ предметовъ въ род серебряныхъ иголъ, мдныхъ копій, гвоздей, мечей и украшеній вмст съ формами, изъ которыхъ они были отлиты, а также необработанные куски металловъ въ вид кусковъ свинца и мди, но все-таки каменная культура преобладаетъ во всемъ, особенно въ выдлк орудій обихода или вооруженія.

Погребальныя урны, въ которыхъ у Дардановъ, какъ и у Грековъ и у Троянъ, слагались сожженныя кости героевъ, тоже очень многочисленны въ находкахъ Шлимана, къ сожалнію, кости, погребенныя въ нихъ, находятся въ такомъ вид, что невозможно познакомиться съ типомъ самихъ Дарданцевъ. Великое значеніе поэтому иметъ находка Шлиманомъ цлаго хорошо сохранившагося скелета женщины, погибшей при пожар, истребившемъ предшественника Трои. Типъ этого человка — свидтеля великаго пожара (hominis, magni incendii testis) представляетъ черты значительной длинноголовости, относительно тонкихъ линій лица, при выдающихся крайне челюстяхъ и замчательно малыхъ зубахъ. Во всякомъ случа, насколько можно судить по костяку, сохранившаяся Дарданка едва ли была не только не красавицей, но и просто хорошенькой женщиной.

Цивилизація Гомеровой Трои была несомннно, какъ то подтверждаетъ и Миологія, продолженіемъ и дальнйшимъ развитіемъ культуры Дардана. Если эту послднюю можно обозвать концемъ неолитической и началомъ бронзовой эпохи, то цивилизація Иліона будетъ несомннно принадлежать почти исключительно этой послдней. Правда, каменныя орудія не рдкость и въ развалинахъ Трои, но издлія изъ мди преобладаютъ также сильно надъ всми остальными, какъ царятъ каменныя орудія въ пластахъ Дардана и двухъ среднихъ городовъ Гиссарликскаго пентаполя. Безъ сомннія, во многихъ случаяхъ трудно различать культурные слои Трои и Дардана, но въ виду преемственности и, такъ сказать, родственности этихъ двухъ эпохъ мы можемъ, не погршая нисколько, разсматривать ихъ вмст.

Какъ мы уже говорили, глиняныя издлія боле позднйшаго Троянскаго періода во многомъ уступаютъ произведеніямъ, вышедшимъ изъ рукъ Дарданцевъ, не только въ форм и величин, но и по глубин замысла, и въ изяществ художественнаго исполненія. Они, можно сказать, представляютъ нисшій типъ формъ, выработанныхъ въ предшествующую эпоху. Самая лпка гораздо грубе, мене изящна, украшенія мене разнообразны, полировка и раскраска мене прочны, новыхъ фасоновъ очень мало, повторяются лишь древнія дарданскія формы и въ сосудахъ, и въ ихъ украшеніяхъ, творчество незамтно вовсе, горшечное искусство видимо падаетъ, регрессируетъ. И этотъ прогрессивный упадокъ замтенъ, какъ мы уже упоминали, и въ боле новыхъ слояхъ, въ останкахъ городовъ, ставшихъ на мст Иліона.

Въ противоположность горшечному искусству выдлка металловъ и обработка ихъ длаетъ огромные успхи, словно вся энергія и все искусство наслдниковъ Дардана обратилось на производство и обработку боле благороднаго матеріала, чмъ камень и глина первобытныхъ насельниковъ. Этимъ въ самокъ дл можно отчасти объяснить повсемстное паденіе горшечнаго искусства со введеніемъ металловъ въ культуру первыхъ людей. Правда, первыя металлическія издлія представляютъ обыкновенно ничто иное, какъ грубую копію тхъ же предметовъ, выдланныхъ изъ камня, кости и глины, но все-таки одно появленіе боле прочнаго, гибкаго и красиваго матеріала, какъ металлъ, быстро отражается въ культур данной группы человчества, приводя ее скоро къ высшимъ ступенямъ цивилизаціи. Скоро появляется и художественный вкусъ, и изящество въ выдлк металлическихъ издлій, позволяющихъ выполнять боле тонкіе, изящные и сложные рисунки, и сравнительно быстро развивается художественное чувство вмст съ техническимъ исполненіемъ. Все это легко мы можемъ прослдить на металлическихъ издліяхъ древней Трои.

Начавшись тоже простымъ грубымъ подражаніемъ глинянымъ и каменнымъ издліямъ и формамъ, сохранившимся современъ процвтанія Дардана, металлическое производство Иліона ко времени знаменитой осады достигло великаго искусства, лучшіе образцы котораго мы можемъ видть въ предметахъ, принадлежащихъ къ прославленному ‘сокровищу Пріама’. Нашествіе Грековъ, вооруженныхъ мднымъ, а, вроятно, и желзнымъ оружіемъ, застало Троянъ въ разгар мднаго вка. Мечи, топоры, копья, дротики, щиты, шлемы, брони и другіе предметы вооруженія, также какъ и домашней утвари и обихода были изъ блестящей мди. Эпитетъ ‘мдноблещущій’ не разъ прилагается къ героямъ Трои въ Иліад, также какъ и къ воителямъ Ахеи, яркая мдь поражаетъ чаще бойцевъ, чмъ желзо, котораго не было совершенно у Троянцевъ. Помимо массы издлій изъ мди, бронзы, золота и серебра, Шлиманъ нашелъ также множество формочекъ изъ глины, часто еще наполненныхъ металломъ, что указываетъ на то, что въ самой Тро процвтало искусство выдлки металловъ. Удивительно только полное отсутствіе желза въ раскопкахъ, произведенныхъ не только на мст Иліона, но и во всемъ пентапол Гиссарлика. Несмотря на все свое усердіе, Шлиманъ не находилъ вовсе издлій изъ желза, исключая нсколькихъ неважныхъ предметовъ, которые могли попасть сюда или случайно, или какъ предметъ высокой рдкости и цны. Фактъ ненахожденія желза, извстнаго даже Моисею и Евреямъ во времена библейскія, Египтянамъ эпохи II династіи, Индусамъ времени составленія Ведъ и Халдеямъ первыхъ вковъ исторіи, въ культур народа, сравнительно высоко цивилизованнаго и имвшаго обширныя торговыя сношенія съ далекими странами, представляетъ настоящую загадку для доисторической археологіи. Никакими натяжками и объясненіями, даже признаваніемъ возможности быстраго окисленія желзныхъ предметовъ, нельзя объяснить того, чтобы даже обитатели четвертаго города, разрушеннаго всего за восемь вковъ до нашей эры, были незнакомы вовсе съ металломъ, который знали даже полудикіе туземцы Эіопіи.

Знаменитыя, такъ называемыя, сокровища царя Пріама составляютъ самую драгоцнную часть находокъ Шлимана, мсто этой сокровищницы лежитъ недалеко отъ дворца шагахъ въ 20—26 отъ Скейскихъ воротъ у подножія Троянской наружной стны. Его, видно, не нашли, поторопившись пожаромъ, жадные до добычи Греки, тмъ боле, что оно было припрятано хорошо и находилось почти на глубин восьми съ половиною метровъ. Большіе сосуды изъ золота, серебра и электрона {Такъ назывался въ древности извстный сплавъ золота и серебра.}, таковыя же блюда и разноцвтныя вмстилища составляютъ главную массу этого сокровища, многіе изъ нихъ отъ дйствія сильнаго огня сплавлены между собою и драгоцнными украшеніями, которыя находились въ нихъ. Форма этихъ сосудовъ чрезвычайно разнообразна, начиная отъ щитообразныхъ блюдъ и кубышкообразныхъ бутылей, и кончая чашками въ род соусниковъ и стакановъ. Назначеніе многихъ изъ этихъ сосудовъ неизвстно, хотя, вроятно, большинство ихъ употреблялось лишь при священныхъ возліяніяхъ, какъ намъ повствуетъ Иліада. Драгоцнные металлы помимо золотыхъ и серебряныхъ сосудовъ заключались еще и въ слиткахъ, имвшихъ форму язычковъ или пластинокъ, быть можетъ талантовъ, упоминаемыхъ въ Иліад, масса мднаго оружія довольно мелкой и изящной работы была найдена вмст съ сокровищами царя Пріама. Боле всего это послднее богато всевозможными женскими украшеніями, что указываетъ на многочисленность женской половины семьи послдняго царя Трои. Многія сотни разнообразныхъ предметовъ этого рода были найдены въ одномъ большомъ серебряномъ сосуд, куда они были брошены, очевидно, второпяхъ, безо всякаго порядка или заботливости. Свыше семи тысячъ колецъ, серегъ, пуговицъ, запонокъ, застежекъ и разной другой мелочи женскаго туалета хранилось тутъ вмст съ десятками золотыхъ діадемъ, браслетовъ и большихъ ножныхъ колецъ. Главный интересъ этихъ украшеній заключается въ оригинальности ихъ узора и отдлки, не схожихъ съ извстными стилями — ассирійскимъ, египетскимъ, финикійскимъ и лидійскимъ. Самобытность троянскаго творчества прежде всего сказалась на выдлк женскихъ украшеній, шибко, видно, любили рядиться красавицы-Троянки, а изъ любви Троянцевъ къ златокудрымъ женамъ и погибла священная Троя.

Не описывая вовсе подробно ни самыхъ развалинъ Иліона, ни находокъ, сдланныхъ въ нихъ Шлиманомъ, мы не будемъ еще распространяться о нихъ, тмъ боле, что обыкновенный поститель Гиссарликскихъ раскопокъ увидитъ еще мене, чмъ я описалъ. Главная заслуга Шлимана, повторимъ мы, не столько въ раскопкахъ развалинъ Иліона, сколько въ освщеніи исчезнувшей культуры при помощи массы находокъ, произведенныхъ умлою рукой. Если пособрать всю массу матеріала, добытаго среди пепла и развалинъ пяти или шести городовъ, особенно двухъ нижнихъ слоевъ Гиссарликскаго холма, то лишь тогда можно судить о значеніи раскопокъ Шлимана, начатыхъ въ 1868 и продолжавшихся еще въ 1878 году, въ присутствіи двухъ знаменитыхъ гостей, Рудольфа Вирхова и Эмиля Бюрнуфа. Воспроизведеніе быта народа, восптаго Иліадой, во всхъ мелочахъ его домашней, семейной, общественной и боевой жизни, — вотъ лучшій результатъ, вполн достигнутый счастливымъ разрывателемъ Трои, Микены, Итаки и Пергама.

Посл сокровищъ Пріама, намъ уже нечего и говорить о разныхъ мелкихъ предметахъ быта, утвари и обихода, во множеств представленныхъ Шлиманомъ, никакія находки, даже веретено златокудрой Троянки съ намотанною еще шерстью и самые обрывки ея одеждъ не могутъ, насъ поразить, если предъ нами во всей своей смлости является скелетъ самой обитательницы Дардана. Обломки мраморныхъ фризовъ и колоннъ, красиво обдланныя мраморныя плиты, пороги и карнизы со слдами древней изящной обдлки, цлыя кучи всевозможныхъ черепковъ, костей, обломковъ, мстами измельченныхъ въ порошокъ, оставшіеся еще на развалинахъ, — не прибавятъ ничего къ познанію Трои, ея жизни и ея обитателей.

Цлый день, первый день Новаго Года, я бродилъ по безмолвнымъ руинамъ Гиссарликскаго пентаполя, золотое солнце ярко заливало свтомъ его огромныя развалины, словно стараясь освтитъ каждый тайный уголокъ ихъ глубокихъ траншей, каждый камешекъ великой руины, каждый черепочекъ исполинскихъ грудъ пепла, обломковъ и пережженой земли.

На красивыхъ разрзахъ траншей, среди пестрыхъ слоевъ остатковъ пепла, раковинъ и земли кое-гд торчатъ полуразвалившіеся сосуды, иногда перерзанные пополамъ, пуговки костей древнихъ обитателей Трои, раскрашенные осколки посуды, разные обломки камня, жженой глины и лавы, обдланные рукой человка, и много разнаго хлама, среди котораго и понын внимательный глазъ археолога суметъ отыскать массу интересныхъ предметовъ для небольшой коллекціи антиковъ Иліона.

Часы летли за часами, а я просто не замчалъ времени, погруженный въ тщательный осмотръ каждой мелочи, драгоцнной для меня, какъ живое воспоминаніе давно минувшихъ вковъ, кусокъ обдланнаго мрамора, какъ и обломокъ терракоты или сожженой человческой кости, говорили одинаково моему сердцу, будили въ немъ чувства, непонятныя тому, кто ихъ не испыталъ, и заставляли все усиленне думать, искать и находить… Каждая незначительная находка радовала меня какъ ребенка, каждый красивый черепокъ, звено мднаго ожерелья, каменное орудіе или фигурка жженой глины заставляли трепетно биться мое сердце, еще усердне копаться въ грудахъ мусора и пепла, еще пламенне надяться и искать… Уже небольшая коллекція антиковъ была собрана мною съ великаго поля раскрытыхъ руинъ, какъ мое поэтическое бездлье прозаически нарушилъ мой нетерпливый Гассанъ.

— Скоро вечеръ, господинъ, вдругъ раздалось надъ моимъ ухомъ, — надо хать въ Ени-Шеръ, два часа еще до него…

Практическое замчаніе Гассана вывело меня изъ чуднаго міра волшебныхъ видній и поэтическихъ грезъ, изъ области миовъ Иліады, изъ міра героевъ и полубоговъ, изъ священной столицы Пріама, я вернулся снова въ тотъ міръ, гд первыми меня встртили черномазый Гассанъ, два кабардинскіе быстрые коня и улыбающіяся физіономіи Халима и двухъ оборванцевъ изъ Чиблака.

Въ послдній разъ я обернулся на великую могилу Трои, въ послдній разъ окинулъ взоромъ ея стны, развалины, траншеи и дворцы, въ послдній разъ предъ своимъ умственнымъ окомъ возсоздалъ все величіе Иліона. Онъ весь, какъ существующій, реальный и живой въ моемъ воображеніи, возсталъ изъ своей безмолвной могилы, гордо избжали по холмамъ строенныя божественною рукой стны, высоко къ голубымъ небесамъ поднялись крпкія башни Иліона, вознесся величественно на холм Акрополисъ древней Трои, вонъ тамъ еще изъ-за высокихъ стнъ видны двойныя ворота Скея, а предъ ними роскошный Пріамовъ дворецъ, на его высокой крыш видны свтелки Елены и Андромахи, мирно покоится городъ подъ священнымъ оплотомъ Аины…

Но вотъ вдали на голубыхъ берегахъ Архипелага блютъ шатры великаго стана Ахейцевъ, какъ звзды на лазури неба, разсыпаны они на прибрежіи моря отъ Сигеіона до Ройтеіона по всей приморской Троад, горятъ безчисленные костры, вокругъ нихъ около ставокъ своихъ вождей собрались ратоборцы Данаи. Уже девять лтъ осаждаютъ они богами строенныя стЬны, и, лишь мощный Палладіумъ — даръ Зевса спасаетъ отъ погибели Трою. На широкой равнин Скамандра бгутъ грозныя колесницы, ими правятъ боги Олимпа, стоя за спинами смертныхъ людей, кровавый бой идетъ между Троянами и ратью Ахеянъ… Туда, на эту залитую кровью героевъ и боговъ равнину, чрезъ быстрый Скамандръ, къ блющему стану Эллиновъ мы и направимъ свой путь съ безмолвной могилы умолкнувшей Трои…

VI.

Отъ великихъ Скейскихъ воротъ, откуда выходили на смертный бой и герои Троады, мы спускаемся постепенно къ берегамъ Симоиса. Довольно крутой спускъ, еще очень скользкій отъ недавнихъ непогодъ, ведетъ внизъ отъ подножія стнъ Иліона. Глядя отсюда на крутой подъемъ Гиссарлика, бывшій вроятно еще боле крутымъ во времена осады, становится понятнымъ, отчего такъ часто, но безъ успха, греческія дружины аттаковывали съ этой малоприступной стороны Трою, не мудрено, что даже могучій Патроклъ, разсявшій рать Троянъ и оттснившій ее за ворота города, безуспшно ударяетъ трижды своимъ копьемъ въ ‘крпко-зданныя стны’. Трудно отсюда въ самомъ дл было взятъ защищаемую отчаянно Трою.

Спустившись съ Гиссарликскаго плато, мы были уже въ болотистой долин Скамандра, она вся пропитана массой стоячей воды, образующей многочисленныя болота. Напавшій съ вечера и за ночь тонкій пластъ снга усплъ уже стаять, и обширная арена борьбы Ахейцевъ и Троянъ приняла свой обычный срозеленый невеселый колоритъ. Только полоски свжей зелени, да выглядывавшія кое-гд изъ мокрой земли блорозовыя лилейки придавали ей нсколько оживляющій видъ. Кое-гд на широкомъ болотистомъ простор виднлись ясные глазки небольшихъ лужъ и озерковъ, разсянныя группы кустарниковъ и деревъ казались совершенно затерянными среди этихъ луговъ и болотъ и не оживляли вовсе однообразія мстности. Только впереди, верстахъ въ 8—10, виднлись ряды береговыхъ возвышеній отъ могилъ Ахиллеса и Патрокла до Ени-кея и скалистаго побережья Безикской бухты… Кое-гд на склонахъ ихъ виднлись деревушки, большое поселеніе Енишеръ блло прямо предъ нами налво отъ Ахиллесова холма. Праве, на самомъ низменномъ мыску, замыкающемъ съ юга выходъ изъ Геллеспонта, красовалось турецкое мстечко Кум-кале, между ними по всей равнин, заключенной между моремъ, проливомъ и обрывами Гиссарлика, Безика и Юджек-тепе, разливались привольно воды Мендере, Калифатли и Думбрека вмст съ каналомъ, проведеннымъ отъ подножія Бали-дага у деревни Бунарбаши.

Перехавъ небольшую рченку Калафатли, мы очутились въ области топей и болотъ, черезъ которыя мстами были настланы гати и небольшіе мостки. На дорог намъ скоро попалось огромное покинутое кладбище, обратившее особенное мое вниманіе, никогда и нигд еще я не видалъ такого богатаго древними мраморами кладбища, какъ этотъ заброшенный среди болотъ Скамандра какой-нибудь деревенскій кабристанъ. Надъ бдными могилами неизвстныхъ обитателей уже запропавшей деревушки: высятся цлыя колонки и мраморныя плиты, которымъ могутъ позавидовать даже привиллегированныя кладбища, масса обломковъ капителей, фронтоновъ, карнизовъ и другихъ украшеній мраморныхъ дворцовъ валяются тутъ прямо на земл, мраморовъ здсь боле, чмъ въ самой Тро, гд ихъ осталось такъ немного, и то боле на южномъ склон Гиссарликаи у подножія холмовъ, занятыхъ развалинами. Напутиподолин Скамандра я встртилъ снова нсколько ориганальныхъ, выложенныхъ камнями колодцевъ, о которыхъ я уже говорилъ, колодцы эти наполняютъ весь уголокъ Троады между Гиссарликомъ, Бунарбаши, Ени-кеемъ, Кум-кале и Халилемъ и идутъ быть-можетъ дале, но я объ этомъ ничего не знаю. Форма этихъ колодцевъ, оставшихся, по моему мннію, но крайней мр, со временъ Новаго Иліона, цилиндрообразная, расположенные на низинахъ, они выло жены камнемъ и прикрыты каменными большими крышками изъ цлой плиты съ большимъ отверстіемъ и даже каменною пробкой, большинство этихъ водовмстилищъ засыпано камнями, хотя въ нкоторыхъ еще держится вода. Я думаю, что эти заброшенные нын колодцы служили для потребленія деревень, нкогда стоявшихъ при нихъ и теперь запропавшихъ, какъ запропало и многое другое въ Троад. Каждому колодцу, по моему убжденію, соотвтствовала деревня, долина Скамандра и Симоиса могла пропитать цлые десятки поселеній. Теперь же на всемъ значительномъ пространств, служившемъ ареной борьбы героевъ Ахеи и Трои, виднется лишь одна жалкая турецкая деревушка Калафатли недалеко отъ берега Мендере.

Печальная, однообразная, унылая равнина Трои, оживляемая нын лишь криками болотныхъ птицъ, во множеств гнздящихся въ ея травахъ и камышахъ, нкогда была свидтельницей великихъ подвиговъ и состязаній. Тутъ еще во времена Эрихеонія паслись тысячи шелкогривыхъ кобылицъ, изъ которыхъ двнадцать отличались такою легкостью и быстротой, что ихъ прозвали порожденіями бурнаго Борея, ‘носились он по волнующимся нивамъ — и не побивали копытами колосьевъ, носились по залитому волнами взморью — и не касались волнъ, не мочили въ пн ихъ быстрыхъ ногъ своихъ…’ Тутъ потомъ стоялъ жертвенникъ Аполлона, возл котораго Ахиллъ убилъ меньшаго сына Пріама, Троила. На обширныхъ поляхъ Скамандра, въ теченіе десяти лтъ осадъ, чуть не ежедневно сталкивались Греки и Трояне, поливъ обильно своею кровью затоптанныя тучныя нивы. Въ одномъ изъ уголковъ этого поля ближе къ Скейскимъ воротамъ стояла и древняя (даже для Троянъ) могила Мирены, около которой часто собирались троянскія дружины, строясь тутъ въ боевой порядокъ, недалеко отъ нея происходило и единоборство Париса съ Мекелаемъ и свиданіе Пріама со всми вождями Данаевъ. На этой же равнин происходила и знаменитая битва, въ которой принимали участіе боги Олимпа, когда самъ богъ войны, мужегубитель Арей предводительствовалъ Троянами, а Паллада-Аина — дружинами Грековъ, тутъ были ранены Афродита и Арей, свирпствовали Діомедъ и Аяксъ, летали легкія стрлы Пандара и ‘гордые Данаи сражались съ богами’, какъ жаловалась Діан Киприда. На этихъ поляхъ боролись Гекторъ и Аяксъ, а съ окрестныхъ высотъ смотрли на битву Фебъ и Паллада-Аина, тутъ молніеносною стрлой Зевса была разгромлена ахейская рать, когда бжали даже Аяксъ и Агамемнонъ. Въ т дни, какъ говоритъ Иліада, вся равнина была засыпана тлами убитыхъ, и лишь у берега Скамандра посл своей побды могъ расположилъ троянскія дружины Гекторъ, лишь тамъ еще оставалось свободное отъ труповъ мсто. Въ этотъ прибрежный станъ ходили соглядатаями Діомедъ и Одиссей, на пути еще успвшіе похитить знаменитыхъ коней Реза, быстрыхъ какъ втеръ, вмст съ дивною, украшенною золотомъ колесницей. Въ послдующей затмъ битв на этихъ самыхъ поляхъ чуть не ршилась участь ахейскаго стана, когда былъ раненъ Агамемнонъ отъ стрлы Париса, пріютившагося за могилой Ила, поразили въ пятку Діомеда, Эврипила и мудраго врача Махаона. Нсколько поздне, по этимъ полямъ носился могучій Патроклъ, едва не взявшій Трои, пока его не поразилъ въ спину одтый мракомъ Аполлонъ. Тутъ дрались долго за тло Патрокла лучшіе вожди Данаевъ, едва отбивъ отъ Гектора его хладный трупъ. Знаменитые кони Ахилла — подарокъ безсмертныхъ боговъ — не разъ мчали колесницу героя по этому бранному полю, наводя ужасъ на цлыя тысячи враговъ. На берегахъ рки Скамандра разгорлся наконецъ и тотъ знаменитый бой, когда боги Олимпа раздлились на два лагеря, чтобы принять участіе въ битв, на сторон Ахейцевъ тогда стояли Гера, Паллада, Гермесъ, Поссейдонъ и Гефестъ, тогда какъ на сторон Троянъ были Арей, Аполлонъ, Лето, Артемида, богъ рки Ксана и Киприда. Тутъ гремли громы, посланные Зевесомъ съ Олимпа, потрясалась земля и вс горы ея, и вершины Иды, и Иліонъ, и суда Данаевъ отъ руки могучаго Поссейдона, содрогнулся самъ Гадесъ, владыка преисподней, чтобы не разверзлись пучины Аида, взволновалось все, когда вступили между собою въ борьбу сами безсмертные боги, страшно въ этотъ день бушевалъ могучій Ахиллъ, втоптавшій въ рку троянскія дружины, поразившій самого непобдимаго Гектора и влачившій тло его за своею колесницей по равнин, нын безмолвной и пустой. Она видала и печальное шествіе престарлаго Пріама за тломъ великаго Гектора въ ставку Ахилла, она приняла и прахъ знаменитаго героя, погребеннаго Иліономъ, на ней поздне сразились съ Ахилломъ амазонки и пришедшій съ береговъ Океана Мемнонъ, на ней наконецъ палъ отъ смертоносной стрлы Феба и самъ необорный Ахиллъ. Новый страшный бой изъ-за трупа Пелида видала эта залитая кровью равнина, бывшая потомъ свидтельницей кроваваго изступленія, до котораго дошелъ могучій Аяксъ Теламонидъ. Тутъ же палъ отъ стрлы Филоктета виновникъ всей брани, Парисъ, еще поздне по этой самой равнин торжественно везли ликующіе Трояне пресловутаго деревяннаго коня, погубившаго Трою, а за ними чрезъ нсколько часовъ пронеслась зловщимъ ураганомъ кровожадная рать Грековъ, шедшая на разрушеніе Иліона. Въ послдній разъ шумло и ревло это поле, когда счастливые побдители несли къ своимъ кораблямъ богатую добычу и влекли въ неволю златокудрыхъ двъ и женъ Иліона. Затмъ оно умолкло для военныхъ подвиговъ и побдъ, мирный плугъ земледльца пахалъ много вковъ обильно залитую кровью и удобренную человческимъ тукомъ землю, пока позднйшій варваръ, насельникъ этой страны, не далъ болотамъ и топямъ занять мсто лучшихъ пашень Троады… Съ тхъ поръ запустла и замолкла великая равнина и спитъ непробуднымъ сномъ, лишь попрежнему по временамъ надъ нею гремятъ перуны Громовержца, ее колеблетъ объемлющій землю Поссейдонъ и злобный Борей, возмущая море, поетъ надъ нею грустныя неумолчныя псни…

Боле часа мы хали по низин, прежде чмъ достигли быстрыхъ водъ Скамандра, предъ нимъ намъ пришлось перебираться вбродъ еще черезъ небольшой и неглубокій его рукавъ, густо поросшій высокими болотными травами, и черезъ вязкую топь, гд чуть не застряли наши измученные кони. Самый Скамандръ очень широкъ и величественъ, особенно теперь, когда продолжительные дожди наполняли его вмстительное ложе, берега его глинисты и нкогда были еще выше, такъ что рка была еще глубже и величественне. Красиво свсились и глядятся въ мутныя воды Скамандра многочисленныя деревья, густо поросшія на его берегахъ, частыя заросли разнообразныхъ кустовъ подошли къ самой рк и пьютъ, наклонясь своими втвями, илистую мутную воду, еще Гомеромъ названную желтою: Ксаномъ. Выйдя гораздо выше полукаменнаго, полудеревяннаго моста черезъ Скамандръ, мы должны были переходить вбродъ эту быструю рку, чуть не погубившую самого быстроногаго Ахиллеса.

Смло бросились въ воду наши кабардинскіе кони, увязая въ жидкомъ ил и вязкой грязи выше колнъ, еле выбираясь изъ нея, они скоро осадили свой быстрый бгъ, когда были уже по брюхо въ вод. Чрезъ нсколько минутъ они остановились, обезсилвъ совершенно, быстрый Скамандръ остановилъ всадниковъ, оскорбившихъ его непочтеніемъ. Увязшія въ жидкомъ ил и грязи ноги нашихъ коней не могли работать и бороться съ сильнымъ теченіемъ, а рка сносила такъ быстро, что мы еле могли высидть на своихъ черкесскихъ сдлахъ. Мн припомнилась тогда невольно борьба Ахиллеса со Скамандромъ, ставшимъ на защиту Троянъ, когда трупами ихъ переполнилась рка и не могла боле изливать водъ своихъ въ священное море. Положеніе наше было критическое: на глубокихъ и вязкихъ бродахъ утонулъ уже не одинъ неосторожный пловецъ, это мн въ утшеніе разсказалъ мой невозмутимый Гассанъ, припомнилъ тогда я и добрый совтъ русскаго консула — не бросаться въ броды Мендере, гд на глазахъ его сгибъ даже опытный всадникъ — консульскій кавасъ. Нсколько минутъ продолжалась эта борьба между ркой и кабардинскими конями, но Скамандръ, одолвшій Пелида, не могъ побдить небольшихъ, но крпкихъ лошаденокъ. Передохнувъ, он какъ-то усиленне заработали ногами, высвободили ихъ изъ грязи и, отдлившись совершенно отъ дна, понеслись по желтоватымъ водамъ Ксана. Дв, три минуты мы были среди самой стремнины, которая снова чутъ не остановила и не закрутила насъ, кони утопали почти до края спины, по поясъ погружались съ ними временами и злополучные всадники… Еле выбрались мы снова на илистое дно, рванулись тутъ какъ-то особенно отчаянно кони и вынесли насъ прямо на блиставшій свжею зеленью берегъ. Только теперь, выбравшись изъ опасности, я могъ вполн взвсить и обсудить ее. Глубина рки достигаетъ мстами до полутора, двухъ саженей, что при значительной быстрот и вязкомъ дн могло въ самомъ дл погубить насъ. Безъ сомннія, и безъ помощи Симоиса Ксанъ могъ бы одолть Ахиллеса, когда весь, взволновавшись до дна, онъ погналъ трупы на берегъ, когда черныя волны разъяренной рки бжали со страшнымъ шумомъ за Пелидомъ, били ему подъ ноги и падали на его плечи, разбиваясь о блестящій, скованный Вулканомъ щитъ. Но героя спасли тогда Аина, Посейдонъ и Гера, призвавшія еще къ себ на помощь хромоногаго Гефеста.

‘Тотчасъ устремилъ Гефестъ противъ Ксана всепожирающее пламя, огонь пошелъ по полю, пожегъ грудами лежавшіе трупы, вогналъ воду въ берега, обратилось затмъ пламя въ самую рку, вспыхнули прибрежные вязы, тамариски и зеленыя ивы, затомились и повсплывали въ рк рыбы, пламенемъ объяты были наконецъ и самыя волны потока… Остановленная въ своемъ теченіи рка не могла двигать своей струи, раскалялись и клокотали воды, вопилъ громко томимый пламенемъ богъ’… Такъ поэтично описываетъ Иліада борьбу двухъ стихій, огня и воды, и борьбу человка съ ркой. Въ борьб съ быстрымъ Ксаномъ намъ не помогли ни Посейдонъ, ни Гефестъ, ни Аина, насъ вынесли лишь быстрыя ноги коней. Фыркая и играя, они выскочили изъ холодныхъ струй Скамандра и понеслись по влажному полю, словно стараясь согрться. Вымоченные до пояса, продрогшіе, съ прилипшею одеждой къ тлу, мы мчались бшено къ береговымъ высотамъ, какъ будто за нами неслись быстроструйныя волны Скамандра…

Недалеко уже былъ и ночлегъ, куда мы стремились, чтобы добраться до заката солнца. На восточныхъ склонахъ береговыхъ холмовъ и на гребн ихъ красиво расположилось огромное греческое село Ени-шеръ, ставшее на мст древняго Сигеіона, одного изъ лучшихъ городовъ Троады. Тутъ, гд расходятся горы, образуя долину для Скамандра и его брата Симоиса, на широкомъ морскомъ побережь, между горами Сигеіономъ и Роитеіономъ, окаймляющими ее, расположился огромный лагерь Ахейцевъ. Правый флангъ его уперся въ горы Сигеіона, гд поставилъ свои шатры Ахиллъ съ Мирмидонскою дружиной, тегда какъ лвый — въ известняковые холмы Роитеіона, который взялся защищать со своими локрами могучій Аяксъ.

По грязному, вязкому склону, мстами по обнаженнымъ скользкимъ камнямъ мы съ трудомъ поднимались на холмы Ени-шера, небольшой, но холодный бризъ продувалъ насквозь наши вымокшія одежды, и зубы стучали отъ холода, кони, казалось, подвигались очень медленно, и мы торопили ихъ… А вечеръ уже наступалъ быстрыми шагами. Впереди насъ, на залитомъ еще пурпуромъ, золотомъ и огнемъ горизонт появились уже легкія тни, въ которыя давно укутался потемнвшій востокъ, изъ бирюзоваго небо стало сровато-синимъ, на немъ рзче выступили дв, три небольшія тучки, словно затеривавшіяся прежде въ сіяніи солнечныхъ лучей, съ потускнвшаго моря поднималась свтлая дымка, понемногу укутавшая горизонтъ.

На подъем на гребень древняго Сигеіона насъ встртило и остановило большое стадо буйволовъ и быковъ, спускавшееся на водопой къ Скамандру, впереди и сзади ихъ шли черноволосые остроглазые мальчишки, которые съ изумленіемъ остановились смотрть на чужеземцевъ, а вмст съ ними остановилось и любопытное стадо. Черезъ нсколько минутъ посл этой встрчи мы были уже на улицахъ грязнаго, тснаго Ени-шера. Пока мой провожатый искалъ старосту деревни, чтобы при помощи его найти мн приличный уголокъ, я продолжалъ стоять на холодномъ втру, несмотря на то, что сырость и холодъ охватывали вс мои члены. Вокругъ меня собралась большая праздничная толпа, пытавшаяся заговаривать со мною по-гречески и по-турецки. Съ большимъ трудомъ я могъ объяснить имъ цль своего прихода въ эту деревню и причину моего ожиданія подъ открытымъ небомъ. Узнавъ все, что ихъ интересовало, увидавъ мой печальный, измученный видъ, мою смерзающую одежду и полную неопредленность положенія, два почтенныхъ длинноусыхъ старца подошли ко мн, взяли подъ руки и повели въ мстную кофейню. Машинально я слдовалъ за ними, не зная, что предпринять и не умя ясно объяснить моимъ спутникамъ, что я ищу прежде всего теплый и сухой уголокъ, гд бы могъ снять свою намокшую одежду.

Въ кофейн была масса народу, собравшагося праздновать Новый Годъ, и старъ, и младъ пришли сюда распить рюмочку душистой мастики, бутылку сквернаго вина или чашечку ароматнаго кофе. Увидя входящаго въ ужасномъ вид иностранца, весело болтавшая и пвшая толпа вдругъ замолчала и остепенилась, большинство привстало и привтствовало гостя. Калимера (добрый день), калиспера (добрый вечеръ) послышалось со всхъ сторонъ. Два старика приподнялись и очистили мн почетное мсто между мухтаромъ (старостой) селенія и мстнымъ попомъ, юркій каведжи (хозяинъ кофейни) поднесъ мн большой бокалъ краснаго вина, вслдъ затмъ какъ-то быстро наполнились опуствшіе стаканы въ рукахъ моихъ собесдниковъ, десятки рукъ потянулись ко мн, чокаясь такъ сильно, что разливалось далеко не искрометное вино. Кто-то крикнулъ исполлаэти! (на многа лта!). Нсколько пьяныхъ и полупьяныхъ голосовъ подхватили его, и вся кофейня застонала отъ возгласовъ ликующей толпы. Такъ встрчали европейскаго гостя Греки Ени-шера — обитатели современной Троады.

Очень мало я говорилъ по-турецки, еще мене по-гречески, кто-то изъ молодежи также мараковалъ по-французски, но все-таки благодаря этому трехъязычію, оживленнымъ жестамъ, а, главное, веселому настроенію моихъ собесдниковъ разговоръ нашъ не прерывался ни на минуту и я, къ удивленію своему, какимъ-то особымъ чутьемъ не понималъ, а скоре угадывалъ почти все, что мн говорили, также, повидимому, воспринимались довольно полно и мои отрывочныя рчи. Среди оживленной бесды, все боле и боле подогрваемой стаканами краснаго вина, досел успшно скрывавшій свою національность, я какъ-то проговорился, говоря о своей родин, ея морозахъ и снгахъ. Надо было видть восторгъ и изумленіе этой полупьяной толпы, когда она услыхала, что ея полюбившійся всмъ гость не ‘ирмани’, какъ досел предполагали, а чистокровный ‘россосъ-московъ’. Вся таверна снова огласилась такимъ неудержимымъ гоготаньемъ, восторженными криками и гамомъ, что у меня чуть не лопнула барабанная перепонка у ушей. Снова наполнены были бокалы, снова послышались торжественныя многолтія, полились тысячи добрыхъ пожеланій, которыхъ добрую половину я не понималъ. Когда угомонилась нисколько долго шумвшая толпа и возможно стало слышатъ отдльные голоса, мстный священникъ всталъ со своего дивана и началъ длинную, предлинную рчь. Что говорилось въ ней, я право не могу передать, но чуялось мн, что почтенный священникъ говорилъ много хорошаго и лестнаго для Россіи и Русскаго народа. Часто упоминались съ самымъ искреннимъ увлеченіемъ слова ‘Россіа, россосъ, Петерполи (Петербургъ), базилевъ съ Искандеръ’ (Царь Александръ), еще чаще очи и персты сдаго оратора устремлялись на меня, и легкій шумъ одобренія пробгалъ по вдругъ смолкшей полупьяной толп. Кончилъ почтенный священникъ, и новые крики и радостные возгласы потрясли стны таверны. Старый мухтаръ деревни, видимо тронутый рчью священника, поднялъ свой вновь наполненный бокалъ и провозгласилъ тостъ за Царя Александра… Новый громъ рукоплесканій и возгласовъ многолтія покрылъ слова старца, подошедшаго и обнявшаго меня…

Я жаллъ въ эти прекрасныя минуты, что не могъ достойно поблагодарить внимательныхъ хозяевъ за честь, возданную ими дорогому отечеству и Царю, и, въ свою очередь, какъ сумлъ, мшая греческія и турецкія слова, поблагодарилъ присутствующихъ и поднялъ тостъ за Элладу и ея короля. Вспыхнула ярче краска на щекахъ патріотовъ-Эллиновъ, засверкали сильне черныя очи турецкой раіи, словно вспомнили они о свободной Эллад, и настоящій громъ человческихъ голосовъ заглушилъ мои добрыя пожеланія. Я не понималъ просто, что случилось даже съ почтенными старцами деревни, какъ дти, они запрыгали на своихъ сидніяхъ, поднялись высоко ихъ костлявыя руки и надрывающе-громко кричали ихъ старческіе голоса. Словно сумасшедшіе кричали, гоготали, пли, топали и плясали разгоряченные Греки, которыхъ не могли успокоить даже новыя ораторствованія стариковъ. Патріотическія ликованія окончились проклятіями Турокъ и всей турецкой земли. ‘Скоре бы пришли Русскіе, кричали нкоторые, и раздавили или побросали въ море эту проклятую орду. Скоре бы сорвали мерзкую луну съ купола Айя-Софія и водрузили православный крестъ’, вопили другіе. Всхъ криковъ и пожеланій нельзя было разобрать. Я запримтилъ только, что нкоторые благоразумные люди, и, вроятно, хорошіе подданные султана, посматривали боязливо на окошки и на дверь, словно боясь, какъ бы ихъ не поймалъ и не подслушалъ турецкій заптія (жандармъ).

Уже совсмъ стемнло, когда я, сопровождаемый огромною толпой, выходилъ изъ кофейни и направлялся на ночлегъ въ домъ мухтара, не имя понятія о тамъ, что сталось съ моимъ Гассаномъ и конемъ. Красиво глядлись съ неба ceребристыя звздочки, прямо съ зенита смотрла яркая звзда Регула, далеко къ сверу надъ моремъ склонилась Большая Медвдица… Красиво выплывала изъ дымки испареній, покрывшихъ и часть темноголубаго небосклона, блестящая Венера, словно отыскивая прекрасную дочь Тиндарея… Яркій Оріонъ, Андромеда, Пегасъ и Драконъ расположились красивыми группами на ясномъ неб, не затемненномъ ни одной тучкой. Красноватый Марсъ горлъ своимъ блдно-кровавымъ свтомъ, тогда какъ блестящій Альдебаранъ отливалъ голубыми лучами. Цлый Олимпъ, казалось, смотрлъ съ этого безлуннаго неба, словно готовясь сойти со своего лучезарнаго трона на темную юдоль земли. Теперь, увы, не сходятъ въ запустлую Троаду ни Афродита, ни Арей, ни Латона, и только Фебъ съ своею лучезарною сестрою Селеной посылаютъ свои яркіе, то горячіе, то холодные лучи на темную могилу Иліона, да мутный Скамандръ попрежнему гонитъ свои быстрыя воды въ даръ Посейдону — колебателю морей.

VII.

Не великъ и не богатъ домъ стараго мухтара Ени-Шера, но онъ полонъ какъ добрая чаша и красенъ своими пирогами. Въ этомъ небольшомъ, но уютно наполненномъ тюфяками и коврами конак, освщенномъ привтливо горвшимъ очажкомъ, меня встртила вся огромная семья моего хозяина. Старуха-мать, два взрослые сына съ ихъ женами и дтьми, три замужнія дочери съ мужьями и черноглазая Хризи — пріемышъ стараго Димитри, хорошенькая шестнадцатилтняя двушка типа древнихъ Ахеекъ, составляли семью пріютившаго меня мухтара… Какъ умлъ, я привтствовалъ всхъ и каждаго, получивъ въ свою очередь благозвучное ‘калиспера’. Догадливый Димитри распорядился на время очистить комнату ото всхъ присутствующихъ и, убдившись въ негодности моей все еще не просохшей одежды, принесъ мн на смну самое лучшее свое одяніе. Длать было нечего, сопротивленіе было безполезно, и я, совлачивъ наконецъ прилипавшую еще къ тлу одежду, которую и понесли куда-то для просушки, принялся маскироваться въ костюмъ отчаяннаго паликара. Я не знаю, сколько шла къ моему лицу эта расписанная и расшитая золотомъ куртка, въ которой ея хозяинъ нкогда принималъ участіе въ Кандіотскомъ возстаніи, эта полу-шелковая греческая юбка и полу-турецкіе шаровары, перетянутые широкимъ цвтнымъ платкомъ, не хватало только арсенала оружія, которое носится за такимъ поясомъ и закрученныхъ длинныхъ усовъ, чтобы походить на настоящаго бандита. Мои хозяева были въ восхищеніи отъ дароваго маскарада, представившагося имъ, и съ неподдльнымъ восторгомъ любовались на ‘грознаго москова’, облаченнаго въ костюмъ Кандіота.

— Кали паликари! (настоящій удалецъ) сказала мн даже бойкая Хризи, поднося стаканъ настоящаго искрометнаго вина.

Мн припоминалась почему-то на этой гомерической почв Навзикая, пріютившая и обласкавшая многострадальнаго Одиссея. Сходства было немного, но его все-таки можно было найти. Возвращающійся посл многихъ мсяцевъ мыканія по басурманскимъ странамъ путникъ, еще недавно, подобно Лаэртиду, искупавшійся въ водахъ быстраго Скамандра, на пути отъ разрушенныхъ стнъ Иліона, прикрытый чужими одяніями, и златокудрая черноокая два ‘подобная станомъ и видомъ безсмертной богин’…

Весело я провелъ первый вечеръ Новаго Года въ круту своихъ добрыхъ друзей. Прибрежные греки уже оцивилизовались настолько, что женщины ихъ не бгутъ отъ лица по сторонняго мущины и все время оставались въ комнат вмст съ мущинами, пришедшими почтить чужеземца. Присутствіе женскаго общества было пріятно уже потому, что сдерживало немного расходившихся отъ вина паликаровъ, что слышно было помене очень шумныхъ рчей, что не было усиленнаго возліянія душистой мастики и, въ общемъ, все-таки плохаго вина. Благодаря этому, вся компанія сидла смирно и чинно, такъ что голосъ старшихъ преобладалъ. Пришли къ мухтару нкоторые изъ моихъ новыхъ знакомыхъ по кофейн: почтенный священникъ, старый каведжи, удалой паликаръ, прокричавшій анаему Туркамъ. и два осторожныхъ Грека, испугавшіеся смлыхъ рчей. Много о чемъ мы бесдовали на оригинальномъ трехъязычіи съ помощью жестовъ и образнаго языка, даже бумаги и карандаша, и я все-таки сожалю, что не могъ о многомъ узнать и пораспросить. Я примтилъ только, что среди греческаго населенія береговъ Троады сохранилось еще много легендъ и воспоминаній о знаменитой осад. Безъ сомннія, большинство ихъ, если не вс, возникли на почв Иліады, съ которой все-таки знакомы многіе грамотные Греки, но нельзя отрицать и того, что возникшія, какъ отголоски псенъ Гомера, сказанія на классической почв событій, восптыхъ въ Иліад, получили свою оригинальную, боле современную окраску. Сосдство великихъ развалинъ, о которыхъ легенда шла преемственно черезъ вс вка, сохраняя досел самыя названія ихъ въ род Ахиллеіона, Патроклеіона, могилъ Гектора, Антилоха, Аякса и Пріама, не могутъ не будить воспоминаній о великихъ событіяхъ въ памяти современнаго Эллина, такъ горячо и подчасъ глупо любящаго свою родину и народъ. Нсколько популярныхъ небольшихъ книженокъ, перекладка Гомеровыхъ псенъ, составленныхъ очень толково, поддерживаютъ и раздуваютъ прекрасныя и лестныя для всякаго Эллина воспоминанія и еще боле укрпляютъ связь Грековъ турецкой райи со свободными, благодаря русской крови, сынами Эллады. Съ гордостью они вспоминаютъ о подвигахъ своихъ полумиическихъ героевъ, разрушившихъ прославленный городъ Дардана, пріурочивая сравнительно недавніе могильные курганы и естественные трахитовые конусы къ громкимъ именамъ героевъ Иліады.

Отголоски древнихъ миовъ живы и по нын среди несвободныхъ еще Грековъ Троады, и разв не ихъ ореолъ окружаетъ еще понын многія урочища этой нкогда славной, а нын замершей страны. Новыя легенды, пришедшія, какъ отзвуки древнихъ сказаній, сдлали священными многія мстности современной Троады, напрасно христіанское преданіе пріурочило свои легенды къ прославленнымъ миомъ мстамъ, оно убило въ самомъ корн древнее сказаніе, но и сквозь его искусственно наложенную фольгу просвчиваетъ чудная сказка поэтичнаго миа. Совсмъ не кстати греческіе священники посвятили св. пророку Иліи красивый холмъ Юджек-тепе, горделиво поднявшійся на берегахъ извстной бухты Безика, они профанировали это святое имя, стараясь освятить имъ языческую легенду, сдлавшую издревле священною почву холма, и т празднества, что совершались тутъ издревле, быть можетъ, въ честь героевъ Иліады. Самое созвучіе святого имени съ названіемъ чудной поэмы слишкомъ рзко, чтобы о немъ можно было забывать. Каждый годъ до Шлимана на священную могилу Юджек-тепе со всхъ сторонъ на богомолье съзжались паломники-греки, но пріхалъ вооруженный грознымъ фирманомъ нмецъ и раскопалъ священную почву… И какъ ни негодовали врующіе, однако ‘они не посмли остановить археолога, только религіозныя празднества съ той поры прекратились, и теперь уже никто не приходитъ поклониться святымъ на профанированной почв’.

Точно также живые отголоски миа сдлали священнымъ холмы Бунарбаши, гд Форхгаммеръ и Лешевалье искали: слдовъ древняго Иліона, импонирующія руины Александровой Трои, ныншней Эски-Стамбулъ, всю равнину Мендереса, богатую обширными кладбищами и многочисленными насыпями, а также трахитовые конусы, выступающіе изъ возвышенностей, замыкающихъ низину Троады. Рядъ холмовъ — тепе — названъ могилами великихъ героевъ, и уже много сотенъ лтъ холмъ Паша-тепе пріурочивается могил Айзіета, насыпи у Бунарбаши — могиламъ Гектора и Пріама, холмъ Ин-тепе — гробниц Аякса, какъ холмы у Ени-шера — могиламъ Ахиллеса и Патрокла.

Было уже восемь часовъ вечера, когда отягощенные и отуманенные обильными возліяніями чествовавшіе меня почтенные гости разошлись по домамъ, оставалась только молодежь, видимо торчавшая тутъ больше для хорошенькой Хризи, чмъ для меня. Молоденькая гречанка, очевидно, избалованная ухаживаніями, старалась обращать помене вниманія на заигрыванія черноусыхъ паликари и придвигалась все ближе и ближе къ весело пылающему очажку, гд готовился мн ужинъ и ароматный кофе. Такъ какъ обязанности стряпухи, видимо, падали на самую младшую въ доме мухтара — Хризи, то она подъ предлогомъ усердной стряпни, услась наконецъ у самаго огонька недалеко отъ интересовавшаго всхъ гостя. Старый мухтаръ Димитри сидлъ все время рядомъ со мною, стараясь оказывать всевозможныя услуги и знаки почтенія, такъ что мн подъ конецъ становилось стыдно за почтеннаго старика, который на молодомъ русскомъ хотлъ, очевидно, показать передъ всми свои симпатіи и любовь къ Россіи. Нсколько разъ, по приказанію пріемнаго отца, Хризи подносила почетному гостю небольшіе стаканчики вкуснаго, сладкаго, душистаго вина, сверкая черными глазками и произнося нсколько ласковыхъ словъ. Затмъ она садилась снова къ своему огоньку возл меня, не спуская бархатныхъ очей съ ‘грознаго Москова въ костюм паликари’, какъ меня называлъ старый купецъ Норгаки. Невольно я засмотрлся на эту красивую двушку, сохранившую классически правильный профиль, красивый греческій носъ, античный складъ черепа и бюста вмст съ зажигательными глазками современной гречанки. Не позоръ для Грековъ и Троянъ сражаться за такую женщину, припоминаются мн слова Троянскихъ стариковъ при вид шествующей Елены, и, кто знаетъ, быть можетъ не одинъ юный паликаръ Ени-шера былъ готовъ объявить войну зашедшему откуда-то чужеземцу и привлекшему особенное вниманіе ихъ черноокой красавицы Хризи. Еще при современныхъ нравахъ грековъ Малоазійскаго побережья я не удивился, если бы услыхалъ о томъ, что какой нибудь безусый Михалаки подстрлилъ такого же юнца Петроса изъ за ревности къ хорошенькой быстроглазой Хризи. За годъ до моего посщенія развалинъ Трои въ деревн Енике или Неохари, одинъ молодой зазжій грекъ совершилъ преступленіе Париса, выкравъ красивую жену одного почтеннаго эффенди и увезя ее на чужбину на Лемносъ. Оскорбленный современный Менелай, не собирая, впрочемъ, дружины, совершилъ тоже заморскій походъ въ погоню за своею женою, но его Елена встртила такъ своего супруга, что тотъ поспшилъ ретироваться снова въ Троаду.

Было уже очень поздно, когда хорошенькая Хризи, больше работавшая глазками, чмъ руками, состряпала давно желанный ужинъ. Кусокъ прекрасной свинины, жареная курица, абрикосы, жареные на масл и непремнный пловъ были предложены современному Одиссею вмст съ такими любезными приглашеніями со стороны стараго Димитри и его молоденькой хозяйки, что отказываться было невозможно. Вспоминая героевъ Иліады, одинаково храбрыхъ за столомъ, какъ и въ бою, я принялся за ужинъ, тмъ боле, что ничего не лъ съ утра. Только старый мухтаръ раздлялъ со мною почетную трапезу, ни жена, мы дочери, ни зятья не были приглашены по изысканно восточному этикету. Только вслдствіе моихъ особенно настоятельныхъ приглашеній придвинулся къ нашему столу старшій сынъ Димитри, Василаки. Красавица Хризи служила за нашимъ столомъ, не удляя ни капли вниманія пяти или шести своимъ воздыхателямъ, сидвшимъ на тюфякахъ около двери и весьма не ласково поглядывавшимъ на меня.

На Восток, гд никогда въ обд мужчинъ не принимаетъ участіе женскій элементъ, обдаютъ и ужинаютъ очень мало, несмотря на огромное часто количество блюдъ, словно торопясь наполнить свой желудокъ и выполнить какую-нибудь оффиціальную обязанность, всякій гость, поэтому стъ молча и скоро, чтобы поскоре покинуть столъ и покейфовать за финджаномъ ароматнаго кофе или душистымъ наргилэ. Нашъ ужинъ, несмотря на косвенное участіе женщинъ, окончился тоже очень скоро, за дою, чувствуя себя на крпкой позиціи, старый Димитри подпилъ хорошо и разошелся, какъ удалой юнецъ, какъ и подобаетъ деревенскому начальству, строгій и серіозный на людяхъ, готовый всегда сотворить судъ, совтъ и расправу, онъ только дома у себя покидалъ свою строгость и напускную суровость. Разгладились морщины на чел разгулявшагося мухтара, оживленне стали его движенія, еще боле развязался языкъ, глядя на него какъ будто веселе стала и угрюмо сидвшая молодежь, особенно когда къ ней подошла вся сіяющая радостью Хризи. Уже послышались въ томъ веселомъ молодомъ кружк оживленныя рчи и ласкающій ухо шепотъ, какъ старый Дмитри гаркнулъ что-то въ сторону молодежи, и вслдъ затмъ самъ затянулъ какую-то торжественную пснь. Два, три молодца подхватили ее, и небольшая досел тихая ода (комнатка) мухтара наполнилась громкимъ пніемъ паликаровъ, которому вторили даже женщины, сидвшія по угламъ…

Не разобралъ я хорошо того, что пли разгулявшіеся эллины, тмъ боле, что они пли такъ, какъ вообще поютъ на Восток. Тягучее однообразное пніе, вытягивающіе душу звуки, порою забиравшіеся очень высоко, порой фальшивившіе и сходящіеся на фистулу, большое усердіе при полномъ неумніи пть:— вотъ какъ можно описать концертъ данный въ честь мою въ Ени-шер. Поздне я узналъ, что въ дом стараго мухтара я слышалъ знаменитую псню паликаровъ, подъ звуки которой удалые юнаки ходили на смертный бой съ угнетателями бдной Эллады. Въ той псн должны были слышаться вс звуки дорогой отчизны, начиная отъ стоновъ бури и шепота горныхъ ручейковъ и кончая звуками поцлуевъ и словами любви. Черноокая красавица провожаетъ удалаго паликара на кровавую битву съ двурогой луной, она шепчетъ ему нжныя рчи, она благословляетъ его на смертный бой и, прощаясь, даетъ свой первый и послдній поцлуй. ‘За остальными приходи сюда же, когда порубишь десятокъ турецкихъ головъ, говоритъ она. Пусть свидтелями будутъ горный ручеекъ, колыхающаяся нжно листва, тихо плещущаяся рыбка и незримый пвецъ соловей’… Еще разъ обняла героя пышногрудая спартанка, и онъ пошелъ добывать себ чести и побды, а своей красавиц десять турецкихъ головъ, чтобы купить у нея вс объятія и поцлуи. Отчаянно бился удалой паликаръ, уже девять головъ онъ добылъ своею саблею, освященною въ ессалійскихъ монастыряхъ, но десятая добила его самого. Не вернулся съ битвы молодой герой, понапрасну пропали его девять турецкихъ головъ, черноокая красавица не дождалась своего паликара. Также шепчутъ зеленыя листья, также плещется звучно серебристая рыбка, также журчитъ веселый горный ручеекъ, также страстно поетъ влюбленный въ розу соловей, а черноокой спартанк не дождаться ея сгибшаго рано жениха. Тоскуетъ и плачетъ она, посылая съ втромъ милому свои поцлуи, горячими слезами орошаетъ она холодные камни и страстными объятіями сжимаетъ дерево, подъ которымъ когда-то сидли они. Вотъ о чемъ пла длинная псня Ени-шерскихъ молодцовъ, не даромъ у стараго Димитри на густыхъ черныхъ рсницахъ набжали дв крупныхъ слезы, недаромъ пригорюнилась и хорошенькая Хризи, которая врно еще не хоронила ни одного удалого паликара.

Окончилась чудная по содержанію и ужасная по исполненію псня, но она очевидно, не удовлетворила никого, всмъ стало какъ-то не по себ, видно, не того ожидали отъ нея и старики, и безъусые юноши, и веселенькая Хризи… Понялъ это старый мухтаръ и шепнулъ что-то на ухо своей черноглазой Хризи… Быстро вскочила она и, какъ ужаленная змей, выбжала изъ комнаты, вся сіяющая, радостная и трепещущая. Только ярче сверкнули ея огненные глазки, порозовли слегка ея смуглыя щечки и гибкою змйкой увильнулъ ея перетянутый лентой станъ.

Молодежь оживилась сразу, старикъ-хозяинъ помолодлъ совершенно, даже степенная старшая дочь мухтара, не принимавшая никакого участія досел, заговорила оживленно съ однимъ молодцоватымъ юнцемъ. Глаза всхъ постоянно устремлялись къ двери, инстинктивно повернулись туда вс фигуры, ожиданіе и нетерпніе было написано на лицахъ всхъ присутствующихъ. Ожидалось что-то интересное для всхъ, невольно сталъ ожидать и я, даже не понимая, что можетъ произойти…

Но вотъ растворяются двери, и съ двумя своими подругами является сіяющая, торжествующая Хризи… Въ уголк, гд сидла молодежь, раздались крики восхищенія, глаза всхъ впились въ чудное видніе, расцвлъ отъ радости и самъ уже немного осоввшій старикъ… Порадовала его сегодня красавица-пріемная дочь! И не диво было засмотрться на этихъ трехъ блистающихъ молодостью, красотой и одеждой подругъ. Живописные національные костюмы придавали двушкамъ особенно сіяющій, праздничный видъ, полупрозрачныя кружевныя рубашки, широко раскрытыя спереди, позволяли видть плечи, шею и грудъ, покрытыя рядами разноцвтныхъ бусъ, перламутра и краснаго коралла, высоко обнаженныя, смуглыя, словно выточенныя руки были унизаны браслетами изъ монетъ, серебряныхъ змекъ и колецъ, ряды блистающихъ золотыхъ монетъ вплетены были въ черносинія косички волосъ, убранныхъ яркими лентами и перевитыхъ золотистою сткой. Красныя шелковыя ленты опоясывали легкій станъ, укутанный не особенно живописно кускомъ пестраго шелка, поддерживаемымъ серебрянымъ поясомъ изъ блистающихъ бляхъ, легкія бархатныя отороченныя мхомъ накидки были наброшены на почти обнаженныя плечи и пристегнуты большими серебряными застежками. Небольшія вышитыя золотомъ греческія шапочки и такія же изящныя туфельки довершали костюмъ современныхъ красавицъ Троады. Но какъ ни красивъ былъ дйствительно живописный нарядъ Хризи и ея подругъ, лучшимъ украшеніемъ двушекъ являлись ихъ смугленькія личики и зажигательно огненные глазки. Это доказывало уже одно то, что очи всхъ присутствующихъ были обращены на чудныя головки трехъ явившихся подругъ. Какъ три граціи, он были прекрасны вс, но среди нихъ, выражаясь языкомъ Гомера, ‘какъ луна среди звздъ, прелестная, какъ утренняя заря’, выдавалась черноокая Хризи.

По приглашенію Димитри, подруги услись напротивъ насъ, вс другіе придвинулись ближе, откуда-то появилась огромная посудина искрометнаго вина, и душистый напитокъ полился снова въ еще неопорожненные бокалы. И мущины, и женщины на этотъ разъ приняли участіе въ пирушк, подобной которой мн не удавалось еще видть на Восток. Еще ярче загорлись глазки у Хризи и ея подругъ, еще сильне зардли ихъ смуглыя щечки, еще выше всколыхнулась полуприкрытая грудь, и веселе и задористе полились незаученныя огненныя рчи…

Пріятно пораженный всмъ видннымъ досел, довольный тмъ, что разговоръ, досел тягостно вертвшійся около моей особы, теперь сталъ всеобщимъ, я могъ немного отдохнуть… Откинувшись на мягкія подушки подоконья, полузаслоненный уже начавшимъ поклевывать мухтаромъ, я могъ теперь немножко сосредоточиться въ себ и понаблюдать… Съ полчаса я блаженствовалъ въ своемъ мягкомъ, уютномъ уголк, любуясь чудною картиной, завершавшею вечеръ дня, проведеннаго на развалинахъ Трои. Никогда досел я не могъ и думать, чтобы гд-нибудь, въ грязной греческой деревушк, забытомъ Богомъ уголк заброшенной Троады, я встртилъ такой пріемъ, который я не забуду никогда. Въ своемъ поэтическомъ раздумь и упоень сладкимъ far niente, все еще находясь подъ чарами псенъ Гомера, я приравнивалъ свое положеніе къ участи Одиссея, попавшаго въ домъ чарующей нимфы Цирцеи… Мн казалось что я очутился въ иномъ, невдомомъ для меня мір, гд я слышу непонятныя рчи, пирую въ кругу знакомыхъ лишь по Гомеру людей, вижу лица достойныя олимпійскихъ богинь… Старый мухтаръ вдругъ кажется мн Алкиноемъ, а сіяющая Хризи — прекрасною дщерью его Навзикаей. Рядомъ съ ними припоминаются мн и иныя лица и сцены изъ божественныхъ псенъ Иліады… Я вспоминаю, что нахожусь на мст древняго Сигеіона, гд стоялъ станъ могучаго красавца Ахиллеса, копьемъ и мечемъ взялъ этотъ городъ быстроногій Пелидъ, сотнями плнилъ тутъ женъ и юныхъ двъ Сигейскихъ и оставилъ красивйшихъ себ на добычу, изъ-за прекрасной Бризеиды, въ мст ныншняго Ени-шера, произошелъ знаменитый гнвъ Ахиллеса, послужившій завязкой псень Иліады, поздне здсь сидли плнныя красавицы Иліона, которыхъ влачили къ острогрудымъ кораблямъ побдители Данаи. Много слезъ и крови было пролито на холмахъ Сигеіона и потомъ, но о нихъ не знаетъ Иліада, вками скорби и мученій добивались греки снова лучшей участи на берегахъ Архипелага и Пропонтиды, но теперь судьба гордаго османа ршена, ему нтъ мста на берегахъ классическихъ морей, его гонятъ въ глубину Азіи, откуда онъ и изошелъ. Ослабленный, истощенный постоянной рекрутчиной, вчными наборами, своею лнью и гаремомъ, у себя на родин угнетенный еще боле, чмъ райя, безъ надежды на будущее, съ покорностью судьб уходитъ турокъ съ береговъ, завоеванныхъ его кровью, на мсто ихъ повсюду уже появились греки, считающіе себя будущими хозяевами Анатоліи, скоро, скоро древняя Эллинская Азія будетъ обратно завоевана у турокъ безъ пролитія крови, путемъ мирной побды и постепенной замны расъ.

Боле получасу я пробылъ въ тихомъ созерцаніи веселящейся молодежи, засыпавшихъ подъ шумъ жизни стариковъ, и красавицы гречанки, бросавшей часто огненные взоры въ уголокъ, гд пріютился въ тни молодой чужеземецъ. По временамъ оживленный разговоръ прерывался чоканьемъ стакановъ, и сіяющая нарядная хозяйка подходила ко мн, предлагая вина, бархатные глазки ея улыбались сами собою, и простое ‘ористе’ (прошу покорно), выходило какъ-то особенно звучно и хорошо. Но не для шумной бесды и попойки старый Димитри веллъ принарядиться Хризи и пригласить двухъ ея лучшихъ подругъ. Онъ задумалъ угостить своего рдкаго гостя двичьею пснею Эллады, ту псню, думалъ старый патріотъ, не пристало гречанк пть въ куцемъ неизящномъ плать франкской женщины, когда есть такой чудной кондовый эллинскій нарядъ. Для нея, этой псни свободныхъ двъ Эллады, и приказалъ Хризи вырядиться въ лучшія Кандійскія одежды ея разошедшійся пріемный отецъ. Но хорошее вино затуманило голову стараго мухтара, и онъ забылъ о псн, погрузившись въ безмятежный сонъ. Къ счастью, сами двушки вспомнили о псн, и веселая Хризи начала…

Еще меньше понялъ я изъ этой поэтической чудной псни, о содержаніи ея я догадывался по немногимъ знакомымъ словамъ, по красивымъ манящимъ жестамъ двушки, по блеску ея сверкавшихъ страстью и огнемъ глазъ, и по тому впечатлнію, которое произвела псня на замершую внезапно молодежь… Сколько страсти, сколько кипучаго стремленія и любви слышалось въ псн Хризи, сколько моленій, тихихъ жалобъ и надежды говорило въ ней, и когда со смысломъ псни мнялось личико юной пвицы, не надо было знать языка, чтобы понимать эти рчи, исходящія изъ сердца, этотъ голосъ умоляющей души, а когда на минутку замолкала Хризи, ни одинъ легкій шорохъ не нарушалъ святой тишины, вс жаждали новой псни, и она не заставляла себя ждать… Мотивы за мотивами такъ и лились одинъ за другимъ… То не было однообразіе и унылая монотонность псни паликаровъ, нтъ, — тутъ чувствовалось воочію, что говоритъ самая жизнь, ноетъ самое сердце. А когда вдругъ посл тихаго лепета пнія голосъ Хризи вдругъ поднялся высоко, когда всколыхнулась еще сильне подъ кружевною сорочкою грудь, когда выпрямился весь станъ, черные глазки метнули молніи, зазвенли серебряныя монеты на ея ше и лбу, пораскрылся страстный ротикъ, протянулись дв пухлыя, обнаженныя ручки, и гибкая Хризи покачнулась и выступала впередъ съ страстнымъ шопотомъ ‘агапу му, агапу (полюби меня, полюби)’, я понялъ, что длалось съ молодыми паликарами, совсмъ обезумвшими отъ восторга и упоенья. Остановилась Хризи, и ея нжное сопрано замнили альтовыя нотки двухъ ея подругъ. Хорошо пли и он, но очарованіе прошло, и это почувствовали не только влюбленные паликары, но и угрюмый, полусонный отъ усталости московъ.

Съ полчаса продолжался этотъ вторичный двичій концертъ, данный тоже въ честь русскаго гостя старымъ мухтаромъ Ени-Шера, а когда въ небольшой комнатк Димитри замерла послдняя альтовая нотка Зои, Хризи встала, разбудила своего отца, не проснувшагося даже при ея пніи, и разогнала всхъ гостей, запримтивъ, что и гость ихъ притомился и не прочь отдохнуть.

Когда разошлись удалые паликары и подруги молодой хозяйки, она вмст съ двумя сестрами принялась стлать мн постель изъ великаго множества подушекъ, тюфяковъ и одялъ… И какъ я ни упрашивалъ своихъ хозяекъ не воздвигать мн пирамиды за мсто постели, он не успокоились до тхъ поръ, пока не соорудили настоящую гору. Когда все было готово и старый мухтаръ пришелъ немного въ себя, Хризи пожелала мн ‘кали никта (доброй ночи)’и побжала быстро въ свою боковую конурку, гд спали сестры. Вслдъ за ней я послалъ по гречески нсколько словъ благодарности, на которыя она выглянула изъ клтушки и привтливо кивнула головой.

Передъ сномъ, пока копошился, молился и вздыхалъ старый Димитри, я вышелъ немного подышать свжимъ воздухомъ посл пятичасоваго утомленія въ небольшой, набитой гостями комнатк, гд лишь подъ конецъ догадались отворить дверь. Было уже за полночь, небо было чисто и свтло, на темноголубой тверди такъ привтливо и ярко блистали серебряныя звздочки, что нельзя было и представить себ, что еще вчера въ томъ же ясномъ, чистомъ неб былъ какой-то непроглядный хаосъ. Тихо было на неб, тихо было и на земл, Ени-Шеръ покоился уже давно тихимъ сномъ вчно занятыхъ людей, только въ двухъ или трехъ домишкахъ еще мерцалъ неугомонный огонекъ, не лаяли даже собаки, иногда не дающія спать мирнымъ обитателямъ деревни, только море, все еще не могущее успокоиться посл трехдневной бури, разбивало съ шумомъ за гребнемъ Ени-Шерскихъ холмовъ невысокія волны мертвой зыби о прибрежные камни и песокъ. Вдали на восток, за синющею дымкою болотистыхъ испареній отъ долины Скамандра виднлась черная масса Гиссарликскаго плато, съ огромною могилою раскопанной Трои, на свер, за неширокой полосой Геллеспонта поднимались тоже черныя массы Херсонеса, а по берегамъ горли маячные огни Сетиль-Бахръ-Каллеси и Кумъ-Кале. Какъ-то особенно отрадно и хорошо было на душ, чувствовалась какая-то полнота и избытокъ всего того, чего въ иное время ищешь и не можешь найти. Не туманные образы Иліады или Одиссеи наполняютъ настроенный къ созерцанію умъ, не тни греческихъ или троянскихъ героевъ возстаютъ передъ умственными очами въ эти чудныя минуты безмолвной, тихой ночи, а образы и лица, боле реальные и живые, которыхъ надо только вспомнить, а не создавать. Если день я провелъ среди тней Иліады, какъ Одиссей въ царств Аида, то весь вечеръ я былъ среди людей, умющихъ веселиться и жить. Переходъ былъ слишкомъ рзокъ даже для путника, привыкшаго видть чудеса, и эта смсь разнообразныхъ впечатленій дала ту сердечную полноту, когда чувствуешь вполн, что ты мыслишь и живешь…

Черезъ четверть часа я уже былъ въ тепломъ гнздышк, которое мн приготовила Хризи, протянулъ наконецъ свои усталые члены и скоро среди самыхъ сладкихъ мечтаній заснулъ сномъ, не знающимъ сновидній и грезъ. Въ моихъ ушахъ все еще раздавались мотивы греческихъ псенъ, которыхъ мн не забыть никогда, а въ моихъ, даже закрытыхъ глазахъ, какъ живой мерещился образъ современной черноокой Дарданки…

Веселись, живи и процвтай полный жизни, энергіи и ума древній, но еще не изжившій эллинскій народъ! Въ теб еще много жизненной силы, чтобы еще разъ процвсти на обломкахъ падающей имперіи османовъ и завоевать свое историческое наслдіе, хотя бы и путемъ мирной борьбы. Великая идея объединенія жива въ каждомъ грек Анатоліи, и не напрасно они обращаютъ свои очи черезъ синющія волны Архипелага на тотъ холмъ, гд стоитъ древній Акрополисъ временъ Перикла и Алкивіада и у подножія котораго пріютилась современная столица эллинизма. Море, религія и школа спасали досел эллинскій народъ, они спасутъ его надолго и впереди, не даромъ греки побережья ‘видятъ свое отечество не въ какомъ нибудь город, но въ той подвижной волн, которая окружаетъ острова Архипелага и которая отъ Александріи до Одессы и Таганрога омываетъ берега столькихъ греческихъ колоній’. Море дйствительно стало отчизною грековъ и ихъ полуостровной имперіи, столицею которой является ‘неврная’ для турокъ Смирна, еще со времени похода Аргонавтовъ и морскаго нашествія силъ соединенной Эллады на царственный градъ Пріама, море стало роднымъ для грека и его быстроходнаго корабля. Греческій флагъ досел царитъ на водахъ Архипелага, и флаги всхъ иностранныхъ компаній не могутъ его затереть. Какъ море съ вншней стороны, такъ вра, по крайней мр въ ея вншнихъ обрядностяхъ, еще боле, чмъ національность и языкъ, служитъ внутреннею связью разсяннаго широко эллинскаго народа. Правда, вра эта переходитъ часто у грека въ религіозную нетерпимость и фанатизмъ даже по отношенію къ другимъ ихъ православнымъ собратіямъ, но все-таки, по словамъ Евангельскимъ, вра дйствительно (часто даже безъ длъ) спасла Элладу. Вторичною, но не мене крпкою связью греческаго народа, служащею даже звномъ между эллинскимъ моремъ-отчизною и эллинскою врою, является эллинская школа, изъ которой выходятъ борцы въ этихъ обихъ спасающихъ Грецію областяхъ. ‘Ни одинъ народъ не уметъ лучше обезпечивать свою будущность воспитаніемъ дтей… Работа обратнаго завоеванія отечества подготовляется на школьныхъ скамьяхъ. Политическая революція на глазахъ самихъ господствующихъ турокъ совершается мало по малу мирнымъ путемъ… Чтобы обезпечить содержаніе школъ, этой надежды націи, нтъ той жертвы, которой не сдлали бы общины…’ Въ этомъ отношеніи анатолійскіе греки ушли гораздо дале, чмъ многіе даже великіе народы Европы. Не далеко то время, когда и Троаду совершенно вновь завоюютъ греки, какъ завоевали они совершенно острова и все прибрежіе Анатоліи… А пока эти стройные Василаки, Стефаносы, Норгаки и черноокія Хризи, Зои и Марія могутъ веселиться смло и пть родныя псни Эллады, надясь, что ихъ дти и внуки увидятъ радость и золотую свободу… Она уже видна въ блестящихъ, хотя и потухающихъ очахъ стараго мухтара, она свтится и въ черненькихъ глазкахъ хорошенькой Хризи…

IX.

Когда я проснулся на утро, старый Димитри и Хризи были уже на ногахъ, немного еще отуманенный мой хозяинъ курилъ длинную трубку, а его дочь, одтая въ простое ситцевое платье фасона la franga, не стсняясь присутствіемъ спящаго мужчины, сидла, скрестивши ноги, у весело вспыхивавшаго огонька и варила завтракъ и кофе, видимо давно уже поджидавшіе моего пробужденія.

Не прошло и десяти минутъ, какъ я уже былъ готовъ, и, одвшись снова въ свой высохшій европейскій костюмъ, я пилъ горячій кофе въ ожиданіи боле существеннаго подкрпленія. Скоро стали собираться снова гости въ небольшой конакъ мухтара, пришедшіе почтить молодого москова. Нкоторые знакомы были мн со вчерашняго дня, тогда какъ другіе пришли впервые, прослышавъ объ интересномъ гост въ дом Димитри, чтобы посмотрть его, а кстати воспользоваться случаемъ перекинуться двумя-тремя словами съ хорошенькой Хризи. Вс вновь пришедшіе занимали мста вдоль стнъ на подушкахъ и коврахъ, гд разсаживались по турецки, не смотря на свои полуевропейскіе костюмы, всякому гостю съ очаровательною улыбкою молодая хозяйка подносила крошечный финджанъ кофе, а старый Димитри бросалъ съ поклономъ скрученную папиросу.

Глядя на эту массу все боле и боле прибывающихъ гостей и видя на нихъ за мсто живописнаго національнаго наряда уродливо сидящіе полуевропейскіе костюмы, я просто сожаллъ, что современные греки изъ за глупаго обезьянничанія иностранцамъ и Константинопольскимъ щеголямъ-эффенди, начинаютъ стыдиться носить свою вышитую куртку, широкіе шаровары, расписные жилеты и большой поясъ, тогда какъ не могутъ разстаться съ яркою вывской туретчины — фесомъ, который напрасно стараются отожествлять съ національнымъ фригійскимъ колпакомъ, красующимся на голов хитроумнаго Одиссея. Много лтъ уже мужчины въ значительномъ большинств посняли съ себя различныя части своего живописнаго наряда, теперь дошла очередь и до женщинъ, какъ то странно даже видть неумло сшитыя европейскія платья на смуглыхъ и черноокихъ дочеряхъ Эллады, когда имъ такъ много оригинальной прелести придаетъ живописный національный костюмъ, въ этой перемн наряда вовсе не видно даже природнаго кокетства женщины, тмъ боле, что далеко не всякую черноволосую гречанку, одтую la franga, краситъ какъ Хризи, не уродливое платье, а греческій носикъ, античный профиль, стройный станъ и искры сыплющіе глазки. Типъ грековъ всего прибрежія и Троады въ особенности, настолько измельчалъ и выродился, что среди нихъ всего мене можно искатъ красавца Париса и златокудрыхъ двъ, подобныхъ Бризеид и Кассандр.

Часовъ до девяти просидлъ я за вкуснымъ завтракомъ, слушая болтовню двухъ стариковъ, изъ которой я понялъ очень немного, тмъ боле, что, пользуясь случаемъ, я торопился изучать нсколько интересныхъ типовъ изъ числа многихъ, собравшихся посмотрть на меня. Не безъ некотораго труда я могъ вырваться изъ гостепріимнаго дома Димитри, чтобы отправиться дале по весямъ и градамъ Троады. Еще съ вечера были отысканы по распоряженію мухтара мой Гассанъ и пони, которые были водворены въ большомъ тепломъ хлву нашего хозяина и накормлены до отвалу зернистымъ ячменемъ и вкуснымъ сномъ, собраннымъ съ луговъ, вскормившихъ шелкогривыхъ коней Эрихона. Наконецъ, посл долгихъ упрашиваній и остановокъ, я началъ прощаться съ добрыми людьми, такъ обласкавшими и пріютившими меня. Только путешественникъ можетъ понимать, какъ тяжело бываетъ подъ часъ прощаться ему даже съ людьми, которыхъ онъ видлъ часами, но съ которыми онъ сдружился, какъ со старыми давнишними друзьями. Сколько разъ мн въ своихъ долгихъ странствованіяхъ ни приходилось разставаться со многими десятками добрыхъ людей, я никогда не могъ проститься съ ними равнодушно. Когда чувствуешь, что прощаешься навсегда съ добрымъ человкомъ или собратомъ по пути, съ которымъ усплъ сдружиться въ минуты скорби или радостей на общемъ нелегкомъ пути, тогда сердце сжимается невольно, и съ послднимъ ‘прости’ невольно вылетаетъ изъ груди глубокій, какъ будто облегчающій вздохъ. Скрываются изъ глазъ путника добрыя черты бывшаго временемъ дорогого человка, тускнетъ въ сердц его и жгучая память о покинутомъ друг, новыя лица, новые знакомцы, хорошіе или худые, встрчаютъ его, старые образы тускнютъ еще боле, но никогда о нихъ не забудетъ память, какъ бы она ни была коротка. По законамъ логики память о лицахъ возникаетъ вмст съ представленіями о мстахъ, и теперь мн при одномъ воспоминаніи о Тро, какъ живые, вспоминаются старый мухтаръ и его черноокая дочь…

Разумется, я при всемъ своемъ добромъ желаніи не могъ ни чмъ вознаградить за пріютъ и ласку своихъ добрыхъ хозяинъ Ента-Шера. Предложеніе денегъ было бы равносильно оскорбленію, а спеціальныхъ подарковъ я съ собою не имлъ. Къ счастію, и на этотъ разъ, какъ и во многихъ другихъ аналогичныхъ случаяхъ, меня выручили мои фотографическія карточки, снятыя дешевымъ американскимъ способомъ на металлическихъ пластинкахъ, во всхъ своихъ путешествіяхъ, будь то на дальномъ свер, въ Аравіи, Сиріи, Курдистан или Сахар, я раздавалъ ихъ десятками всмъ людямъ, которые оказали мн услугу и которыхъ иначе я не могъ никакъ вознаградить. Небольшія, но очень красивныя фотографіи, розданныя мною старому Димитри, Хризи, священнику и одному изъ стариковъ, произвели надлежащій эффектъ и въ настоящемъ случа. Надо было видть радость этихъ простыхъ добрыхъ людей, когда они получили портреты рдкаго гостя-москова. Долго мои карточки изъ рукъ ихъ обладателей ходили по рукамъ присутствующихъ, и изъ восхищенія получившихъ можно было заключить, что и на этотъ разъ мой недорогой подарокъ былъ пріятенъ тмъ, кого я хотлъ бы подарить во сто разъ большимъ и дорогимъ.

Посл долгихъ прощаній, пожеланій, благословеній и напутствій, вскинувъ берданку на плечо, я слъ на своего кабардинца и хотлъ послдовать за Гассаномъ, уже покинувшимъ дворъ мухтара, какъ старый Димитри, его сыновья и Хризи подошли снова ко мн, чтобы проститься еще разъ. Я поцловалъ снова своихъ добрыхъ хозяевъ, а потомъ, хлестнувъ своего коня, стрлою помчался по деревн по направленію къ спуску въ долину Скамандра. Долго еще позади меня виднлась пестрая кучка провожавшихъ меня грековъ, но еще дольше въ моей памяти остался прощальный привтъ черноокой Хризи…

Не велика, но обильна городами была славная Троя временъ копьевержца Пріама, сильная союзниками, вставшими на сторону ея съ перваго дня высадки Грековъ на берега Троады, она не потеряла ихъ и до роковаго дня своего раззоренія. Царь Коллоновъ, могучій Кикносъ, тломъ блый, какъ лебедь и твердый, какъ желзо, первымъ палъ отъ руки великаго Ахилла въ день самой высадки, юная Пенесилія — царица амазонокъ, прелестная, какъ утренняя заря, и красивйшій изъ смертныхъ эіоплянинъ Мемнонъ, убитые страшнымъ Пелидомъ въ послдніе дни осады, своею кровью запечатлли крпкій союзъ съ Троею и ея царемъ. Тридцать три города Троады и ея союзниковъ взялъ и пожегъ необорный Ахиллъ, нападая на нихъ съ моря и съ суши, многія тысячи гражданъ онъ предалъ мечу, а женъ и дтей увелъ въ неволю, подлившись между всми ахейцами. Такъ онъ доходилъ войною до Гппоклакскихъ ивъ, гд царилъ Цетіонъ — отецъ Андромахи, царь Киликіи, въ то время какъ Аяксъ свирпствовалъ по берегу Троады отъ Ройтеіона, гд была стоянка его мдноокованныхъ локровъ. Но какъ капитально и артистически на умли разрушать городовъ герои Иліады, все-таки слды разныхъ поселеній Троянской страны видны и досел въ уголк Анатоліи, расположенномъ между Дарданеллами, Тенедосскимъ проливомъ и заливомъ Едремида. Такими остатками между прочими является и Александрова Троя (Эски-Стамбулъ), построенная великимъ завоевателемъ, вроятно, на мст одного изъ значительнйшихъ городовъ Троады, какъ Новый Иліонъ въ то время стоялъ на могил Гомеровой Трои. Богато украсилъ новый городъ Александръ, до сихъ поръ, не смотря на двадцать вковъ, протекшихъ со времени его основанія, видны развалины крпкихъ городскихъ стнъ, фундаменты домовъ города, его храмовъ, дворцовъ, театровъ и термъ еще высятся среди импонирующихъ руинъ, высченныя въ камн и обложенныя плитами акведуки сохранились досел, также какъ и гигантскія колонны-монолиты, достигающія длиною боле трехъ саженей. Не смотря на всю важность этихъ великолпныхъ развалинъ, он кажутся ничтожными передъ скромными кучами обломковъ, высящимися на Гиссардикскомъ плато, которые, по крайней мр, на двнадцать вковъ старе города великаго македонца.

Одновременными съ Александрія-Троасъ являются остатки города, возвышавшагося на Бунарбашскихъ холмахъ, напрасно Лешевалье и др. тутъ искали Гомерову Трою, когда раскопки, произведенныя донын на этомъ мст, не позволяютъ намъ и сравнивать остатки Бунарбаши съ руинами Гиссарлика, которыя превосходятъ первые на цлый рядъ вковъ. Быть можетъ, боле полныя и обширныя раскопки и укажутъ намъ на существованіе города протоэллинской древности, но то будетъ, вроятно, остатокъ одного изъ поселеній Троянской земли, что и надо предполагать въ виду исключительнаго топографическаго положенія этой деревни и ряда холмовъ, носящихъ съ глубокой древности имена, прославленныя Иліадой. На сколько врно предположеніе Лешевалье относительно указываемаго имъ истиннаго Скамандра, образующагося изъ ручьевъ, вытекающихъ изъ горы ‘Сорока ключей’, я не знаю, но, судя по геологическимъ даннымъ, намъ нечего сомнваться въ томъ, что ныншній Мендере-чай есть подлинный Ксаносъ Иліады. Точно также нтъ никакихъ сильныхъ основаній считать высокій холмъ Бунарбаши за мсто древняго Акрополиса Трои, когда самое расположеніе греческаго стана, опиравшагося на Сигеіонъ и Ройтеіонъ, указываетъ скоре на Гиссарликское возвышеніе, какъ на объектъ осаднаго обложенія. Разумется, весь этотъ вопросъ о томъ или другомъ мст древняго Иліона важенъ въ виду огромнаго значенія раскопокъ Шлимана, замчательныхъ помимо даже отношенія ихъ къ мстности Гомеровой Трои, но мы на немъ останавливаться не будемъ, такъ какъ изученіе его можетъ быть интересно лишь на мст для того, кто его захочетъ изучать. Я же со своей стороны предпочитаю видть древній Иліонъ на мст раскопанной Шлимановой Трои, чмъ на гадательныхъ пунктахъ Лешевалье, Форхгаммера и ряда другихъ сомнвающихся часто за столомъ своего кабинета археологовъ.

Не сама жалкая турецкая деревушка Бунарбаши, стоящая на сверныхъ обрывахъ Балидага, интересна въ археологическомъ отношеніи, а близь лежащіе прославленные великими именами холмы. Но и эти послдніе — небольшія, могильныя насыпи, обложенныя на периферіи во многихъ мстахъ хорошо сохранившимися камнями, и носящія названія могилъ Гектора и Пріама, по всмъ имющимся даннымъ, ни въ какомъ случа не могутъ претендовать на честь — служить усыпальницами троянскихъ героевъ, раскопанная Кальвертомъ могила Пріама, всего 4 ¹/₂ аршина вышины надъ землею, представила въ своей середин лишь одно грубое каменное сложеніе, которое едва ли можетъ быть. принято за царскую усыпальницу. Подобныя же циклопическія сложенія, похожія на остатки древней стны, аналогичной древнейшей Троянской на раскопкахъ Гиссарлика, отысканныя, кажется, и въ другихъ холмахъ около Бунарбаши, позволяютъ думать, что въ окрестностяхъ этого послдняго надо искать мсто древняго города Троады, Гергиса, таково, по крайней мр, мнніе Вирхова и Шлимана.

Другіе большіе холмы въ окрестностяхъ Бунарбаши будутъ Ханай-тепе и Паша-тепе, тоже послужившіе ко многимъ пререканіямъ въ сред археологовъ. Большой погребальный холмъ Ханай-тепе находится возл небольшой деревни Акчиткей, стоящей на оконечности возвышенностей, идущихъ отъ Гиссарлика, на ручейк Кемаръ-чай, въ которомъ многіе видятъ древній Тимбріусъ, также какъ въ только что упомянутыхъ деревн и холм остатки античной Тимбріи. Раскопки, сдланныя Шлиманомъ и Кальвертомъ на Ханай-тепе, показали дйствительно остатки глубокой доисторической древности, которые могутъ восходить ко временамъ Трои и даже ране ея, остатковъ города или поселенія тутъ не было найдено, но очевидно, что этотъ священный съ древности холмъ служилъ мстомъ погребенія однихъ изъ первичныхъ насельниковъ Троады. Совсмъ другіе результаты представили раскопки холма Паша-тепе, называемаго Страбономъ могилою Азіета, а Шлиманомъ — не разъ упомянутою въ Иліад могилою Бииніи, тутъ однако не было найдено ни золы, ни углей, ни человческихъ костей, тогда какъ въ предъидущемъ было открыто цлое кострище со жженными костями. Погребальный холмъ Паша-тепе, хотя и лежитъ по дорог отъ Бунарбаши къ Гиссарлику, но ближе къ этому послднему и отлично виденъ съ развалинъ Трои. Если отъ деревни Бунарбаши спуститься къ ея ‘сорока ключамъ’ (41), которые считаются нкоторыми теплыми и холодными ключами, упоминаемыми Гомеромъ, въ качеств истока Скамандра, и идти, придерживаясь ручья, образуемаго этими послдними, мы черезъ 4—5 верстъ приходимъ къ новому огромному погребальному холму, Юджекъ-тепе, о которомъ мы уже упоминали. Этотъ величайшій холмъ Троады, видный издали даже съ моря и, неизвстно по какой причин считаемый греками за могилу пророка Иліи, достигаетъ семи саженей высоты. Раскопки Шлимана въ 1879 году на глубин двухъ саженей показали въ немъ огромное каменное сложеніе въ вид небольшой башенки почти въ 12 метровъ вышиною и до 6 метровъ въ квадрат, покоющееся на выложенномъ изъ камней огромномъ многоугольник свыше 4 саженей въ діаметр, это каменное сложеніе, стоящее на нкоторой высот на естественномъ холм, придаетъ крпкую основу для верхней части искусственной насыпи. Шлиманъ и Бюрнуфъ, производившіе раскопки, не считаютъ однако эти остатки за современные Тро, а относятъ ихъ къ 214 г. по Р. X., принимая ихъ за могилу, сооруженную Императоромъ Каракаллою надъ прахомъ его друга Фестуса, погибшаго при посщеніи Трои, въ подражаніе Ахиллу, насыпавшему огромный холмъ надъ могилою Патрокла.

Болотистая низина, что идетъ отъ холма Юджекъ-тепе къ морю, на которой открывается каналъ, проводящій воду Бунарбашскихъ ключей въ Безикскую бухту, и которая окаймляется съ свера рядомъ прибрежныхъ холмовъ Ени-кея и Ени-Шера, а съ юга — отрогами Бали-дага, можетъ разсматриваться тоже, какъ арена подвиговъ, восптыхъ Иліадой, особенно, если, слдуя Лешевалье, помщать Трою на холмахъ Бунарбаши. При выход этой низины къ морю, ближе къ свернымъ замыкающимъ возвышеніямъ, недалеко отъ берега возвышается хорошо видный курганъ Безикъ-тепе около 5 саженей высоты, открытый Шлиманомъ черезъ большую шахту, онъ представилъ кром нсколькихъ археологическихъ мелочей еще большіе глиняные сосуды, типа, схожаго съ сосудами Троянскаго пентаполя, служившіе вроятно погребальными урнами.

Немного сверне Безикъ-тепе, верстахъ въ пяти отъ него, на берегу между деревнями Ени-кеемъ и Ени-Шеромъ лежитъ новый холмъ, представляющій не искусственную насыпь, а естественное возвышеніе почвы изъ трахитовыхъ массъ и называемый туземцами холмомъ св. Димитрія, вроятно по имени храма въ честь упомянутаго святого, находящагося недалеко отъ его подножья. Многочисленные остатки, сохранившіеся досел, показываютъ, что тутъ нкогда возвышалось нсколько церквей или стояла обитель, о которой впрочемъ не сохранилось никакихъ воспоминаній. Немного южне описаннаго холма показываютъ еще могилу Геркулеса, но ее всего мене нужно искать на берегахъ Троады, хотя великій герой и совершилъ первое раззореніе Лаомедонтовой Трои.

Самыми замчательными погребальными курганами Троады надо считать прославленныя могилы Ахиллеса и Патрокла, тоже прекрасно видимыя съ моря. Къ нимъ-то я и направилъ своего коня, едва спустился съ возвышенностей Ени-Шера. Снова похалъ я по равнин Трои въ нкоторомъ отдаленіи отъ берега по сильно вязкой дорожк, идущей между воздлываемыми поляи, и черезъ 20—26 минутъ достигъ могилы Патрокла, стоящей справа дороги. Этотъ курганъ, очевидно насыпной, не выложенъ камнями и не особенно высокъ, уступая даже могиламъ Гектора и Пріама. Раскопанный до середины, онъ въ своей глинистой толщ сохранилъ обломки древнихъ черепковъ, жалкая травка съ кое гд зеленющимися листиками одваетъ его, блдно-розовыя лилейки смотрятся изъ нея, напоминая о жизни и возврат весны, когда кругомъ уже все дышетъ осенью, дуетъ холодный втеръ и еще не потаяли снга. По крутому склону я быстро взбжалъ на курганъ, и взоръ мой невольно упалъ на другую могилу, ставшую нсколько поодаль къ берегу синяго моря. Могила Ахиллеса, казалось, стояла стражемъ надъ могилою его знаменитаго друга, оберегая ее отъ бшеныхъ волнъ, что набгаютъ со стороны моря, об он стали близко другъ къ другу, словно ставки двухъ великихъ вождей, уже при жизни прославленная дружба еще крпче связывается этими двумя могилами, подъ которыми легли рядомъ два молодыхъ борца, павшіе за оскорбленное имя эллина и за честь эллинскаго мужа. Если объ Ахилл Иліада сохранила много разсказовъ, въ которыхъ не совсмъ красиво рисуется могучій Пелидъ, то память Патрокла не запятнана ничмъ. Его благородная душа не вынесла пораженія греческой рати, въ то время, когда еще можетъ гнваться Ахиллъ при вид Гектора и его сподвижниковъ, чуть не сжегшихъ весь эллинскій флотъ, боле человчный Патроклъ, исполненный жалости, ршается во что бы то ни стало пособить своимъ:,

Слезы горячія льющій, какъ горный потокъ черноводный

Мрачныя воды свои промываетъ съ утеса крутаго

предстаетъ онъ предъ своимъ упрямымъ другомъ, упрекая его въ немилосердіи, хотя и Ахиллесъ, вопреки притворному равнодушію, тревожно наблюдая за битвою и видя пламя, подымающееся съ галеры Аякса, безпокоится не мене своего друга. Жертва своего безумнаго увлеченія, Патроклъ забываетъ предостереженіе Ахилла не вести полковъ къ Иліону, ‘чтобы отъ Олимпа противу тебя кто-нибудь изъ безсмертныхъ въ брань за Троянъ не предсталъ,’ и погибаетъ передъ стнами Трои отъ копья мстительнаго Аполлона, добитый Гекторомъ и Эфорбомъ. Со смертью Патрокла наступаетъ критическій моментъ поэмы, темой Иліады служило воспваніе гнва Ахилла, понятно, что она скоро и прекращается, едва Ахиллъ выступаетъ снова среди рати Данаевъ и губитъ знаменитаго Гектора.

Холмъ Патрокла, также какъ и могила этого послдняго, являются, такимъ образомъ, какъ бы краеугольными камнями Иліады, великій поэтъ умолкаетъ, когда можетъ сказать о Патрокл, что кости его ‘въ чашу златую собрали и тукомъ двойнымъ обложили… свжій насыпавъ курганъ разошлися они (ахейцы), а сыны Пріама… такъ погребали (троянцы) конеборнаго Гектора тло…’ Подробно описываетъ намъ Иліада погребеніе этихъ героевъ, и я не былъ въ состояніи удержаться отъ того, чтобы надъ могилой Патрокла не прочитать прекрасныхъ стиховъ XXIII псни. Со всми подробностями предстала передо мною печальная картина погребенія мирмидонскаго героя и ‘все надо мною стоялъ онъ, стенающій, плачущій призракъ, все мн затвердилъ, ему совершенно подобясь…’ Правда, Гомеръ указываетъ намъ курганъ Патрокла, какъ и Ахилла, на берегу, но для насъ безразлична ошибка въ нсколько саженей тамъ, гд чудный миъ облекаетъ своею чарующею прелестью самое море и его берега. Мн видлось ясно, какъ Данаи сложили въ огромную кучу бревна, привезенныя съ обильной потоками Иды, какъ вокругъ востра разслись Аргивяне, а Мирмидоняне, препоясанные мдью, взошли на колесницы и пошли провожать Патрокла, трупъ героя, покрытый посвященными мертвому волосами, несутъ его друзья, могучую голову поддерживаетъ самъ горестный Ахиллесъ, положено на одръ изъ бревенъ тло Патрокла, огромный костеръ наметанъ надъ нимъ, быстроногій Пелидъ ржетъ свои русыя кудри, обреченныя еще отцемъ его въ память Сперхія, и влагаетъ ихъ съ обильными слезами въ руку опочившаго друга. Еще выше вздымается костеръ ‘въ ширину и длину стоступенный’, тукомъ множества овецъ и быковъ покрывается съ ногъ до головы тло Патрокла, вокругъ его разбрасываются обнаженныя туши, разставляются ‘съ медомъ и со свтлымъ елеемъ кувшины,’ четыре гордовыйныхъ коня и два обезглавленныхъ пса бросаетъ на костеръ, ‘глубоко стеная’, Ахиллъ, надъ всми жертвами еще бросаются двнадцать троянскихъ юношей, убитыхъ мдью передъ трупомъ Патрокла. Затмъ призываются небесные втры раздувать ‘пламя, которое реветъ и свиститъ всю ночь, горестный Ахиллъ совершаетъ обильное возліяніе вина изъ золотой чаши, виномъ же отдльно гасится утромъ зола, а кости Патрокла собираются тщательно въ урну въ ожиданіи того дня,’ когда надъ ними насыплется общій съ Ахилломъ курганъ.

‘Кости въ фіалъ золотой, двойнымъ окруживши ихъ тукомъ,

Вы положите, докол я самъ не пойду къ Аидесу.

Гроба надъ другомъ моимъ не хочу я великаго видть.

Такъ лишь пристойный курганъ, но широкій надъ нимъ и высокій

Вы сотворите, Ахеяне…

И, слушая плачущаго Ахилла, эллины собираютъ въ золотую чашу блыя кости Патрокла, покрываютъ ихъ тукомъ и тонкой пеленою, а потомъ означаютъ ‘кругомъ мсто могилы и, бросивъ основы около сруба, поспшно насыпаютъ рыхлую землю…’ Такъ описываетъ Иліада погребеніе Патрокла, но ничего не сохранила отъ этого безмолвная, нын полуразрытая могила героя, правда, въ ней попадаются жженныя кости и черепки, но едва-ли они сохранились отъ костра, зажженнаго Ахилломъ. Иліада даетъ ясныя указанія, что кости Патрокла погребены подъ одною насыпью съ костями Пелида и Антилоха, а потому не лучше-ли въ могил Ахилла, стоящей на берегу, видть также и могилу его великаго друга. Вокругъ свжаго кургана, насыпаннаго надъ кострищемъ Патрокла, устраиваются въ честь его похоронныя игры, сначала бга на колесницахъ, потомъ бой съ цестомъ, поединокъ со щитомъ и копьемъ, метаніе диска и состязаніе въ стрльб. Какъ живые въ моей памяти возстаютъ побдитель Діомедъ, гигантъ Эней, хитрый Одиссей, опрокидывающій ловкимъ ударомъ могучаго Аякса, искусный Меріонъ, прострливающій насквозь стрлою взлетвщую птицу, и самъ Агамемнонъ, выступающій на состязаніе копьями, желая почтить скорбь своего великаго соперника.

Вмст съ прекрасными, полными смысла и значенія обрядами въ память покойнаго, Иліада рисуетъ намъ и другую, уже варварскую выходку Ахилла, какъ ‘надъ божественнымъ Гекторомъ во гнв своемъ онъ ругался’. Каждое утро, поднявшись съ безсоннаго ложа, могучій Пелидъ привязываетъ трупъ Гектора къ своей колесниц, трижды влачитъ его вокругъ насыпи надъ прахомъ Патрокла, и потомъ бросаетъ его, ‘ницъ распростерши во прах’, чтобы выполнить клятву, данную на могил друга: ‘Гектора, нтъ!— не огню на пожраніе, псамъ я повергну!’

Такъ угрожалъ онъ, но къ мертвому Гектору псы не касались,

Ихъ отъ него удаляла и денно и нощно Киприда,

Зевсова дочь умастила его амврозическимъ масломъ

Розъ благовонныхъ, да будетъ безъ язвъ Ахиллесомъ влачимый.

Облако темное богъ Аполлонъ преклонилъ надъ героемъ

Съ неба до самой земли, и пространство, покрытое тломъ,

Тнію все оснилъ, да отъ силы палящаго солнца

Прежде на немъ не изсохнутъ тлесныя жилы и члены…

Чудная аллегорическая картина, которою Гомеръ, симпатизирующій одинаково и грекамъ и троянамъ, хочетъ сказать, что самое ‘омерзеніе отъ смерти не было въ состояніи повредить красоты усопшаго Гектора, а лучи солнца — породить въ немъ гніеніе’, прекрасный, лучшій сынъ Иліона и посл смерти остается такимъ же, какимъ мы видли его въ битвахъ и въ прощаніи съ Андромахой. Много и другого припомнилъ я, стоя на могил Патрокла, чудный ясный день придавалъ всему какой-то особый яркій золотой колоритъ, и небо, и море, и земля, залитыя солнечнымъ сіяніемъ, тонули въ его золотыхъ лучахъ. Море свта, царящее вокругъ, поневол проникало и въ самые темные уголки человческаго сердца, на душ было такъ тепло, свтло и хорошо, все, казалось, говорило о жизни, не хотлось и думать о смерти, о которой напоминали многовковыя могилы, да обширное поле руинъ.

Въ порядк вчномъ мірозданья, грядущему застоя нтъ.

Въ самомъ закон увяданья есть обновленія завтъ…

Кругомъ вотъ разстилается сро-черный ландшафтъ осени, кое-гд блются серебристыя пятна снга, еще не успокоилось взволнованное непогодою море, еще въ неугомонившемся втр слышны зимнія псни и холодное дыханіе Борея, а на всемъ уже легъ золотой колоритъ восточнаго солнца, яркою лазурью окрасились не упавшія досел волны, а изъ черно-срой почвы вылзли полоски изумрудной травки и выглянули бло-розовыя головки лилеекъ. Придетъ скоро весна, еще ярче, зелене и полне жизнью станетъ все вокругъ, еще красиве расцвтятся равнины и холмы Иліона, все проснется и заживетъ, но не проснутся лишь герои, заснувшіе подъ высокими курганами Трои. Иные люди заняли ея безмолвныя руины, иныя вянія идутъ сюда съ западныхъ береговъ, не покланяться и приносить гекатомбу сюда приходитъ новый человкъ, а разрушать, если не изучать.

Листьямъ въ дубравахъ древесныхъ подобны сыны человковъ:

Втеръ одни по земл развваетъ, другіе дубрава,

Вновь разцвтая, рождаетъ, и съ новой весной возрастаютъ.

Такъ человки: сіи нарождаются, т погибаютъ.

Но если это такъ, если этотъ законъ природы, одинаково грозный и неумолимый ко всмъ, прилагается равномрно, то отчего-же, по словамъ поэта, случается въ жизни чаще, что

Столькихъ храбрыхъ жизнь поблекла,

Столькихъ робкихъ рокъ щадитъ,

Нтъ великаго Патрокла,

Живъ презрительный Терситъ.

Съ невысокой могилы Патрокла я поспшилъ черезъ засянное поле, превратившееся въ грязную топь, къ кургану его великаго друга, Ахилла. Снова забилось трепетно мое сердце, когда я поднимался по довольно крутому и скользкому склону на вершину погребальнаго холма, новыя классическія воспоминанія тснились въ моей голов, новая могучая тнь возставала передъ моими умственными очами…

Несмотря на налетвшій внезапно порывъ сильнаго западнаго втра, едва не сбросившаго меня на подъемъ, я достигъ вершины Ахиллесовой могилы. Такъ прозвали еще съ глубокой древности этотъ одинъ изъ величайшихъ погребальныхъ кургановъ Троады… Еще въ прошломъ столтіи графомъ Шуазелемъ тутъ были произведены раскопки, которыя не показали ничего, что подтверждало-бы чудное преданіе старины. Обломки черепковъ и даже куски костей досел находятъ на стнахъ Ахиллесова холма, но небольшой каменный склепъ, который былъ открытъ въ глубин его, едва-ли можно считать усыпальницею временъ Иліады. Графъ Шуазель считаетъ раскопанную могилу мстомъ погребенія Фестуса — любимца Каракаллы, о которомъ мы уже говорили. На память я взялъ однако нсколько черепковъ и нарвалъ небольшой букетикъ лилій, вчно цвтущихъ на могил погибшаго въ юности героя. Обреченный могучею судьбою, провщавшею устами Калхаса, погибнуть подъ стнами Трои, юный Ахиллъ зналъ о своей участи и самъ избралъ ее, чтобы не умереть въ безъизвстности среди дочерей царя Ликомеда. ‘Одинъ полный часъ славы стоитъ цлаго вка жизни безъ имени’, говорилъ своей матери, етид, юный Ахиллъ. Онъ спшилъ поэтому насладиться жизнью, которая должна быть рано отнята у него, и потому былъ текъ неудерженъ въ своей милости, страсти и гнв. ‘Ахиллесъ есть настоящій образецъ героя, говоритъ Лукасъ Коллинзъ, героя, какимъ представляли его себ люди въ то время, когда боле нжныя и благородныя черты истиннаго героизма были неизвстны. Сильный, красивый, какъ и подобало сыну богини, гордый, обидчивый, но отважный и великодушный, Ахиллесъ былъ одинаково страстенъ и въ любви, и въ ненависти, стойкій другъ и неумолимый врагъ. Гомеръ придаетъ Ахиллесу тотъ-же эпитетъ, который былъ приданъ англійскому королю Ричарду, признанному за цвтъ рыцарства: ‘Львиное Сердце’. Онъ не простой боецъ, какъ его товарищъ Аяксъ, а обладаетъ боле тонкими вкусами и совершенствами вка, представлявшаго въ то время высокую степень цивилизаціи. Музыка и пніе привлекаютъ Ахилла въ промежутки между боями, и негодуетъ-ли онъ,насмхается-ли, или увлекается, онъ всегда краснорчивъ, своею цльностью, своими страстями Ахиллесъ внушаетъ еще какой-то меланхолическій и пожалуй романтическій интересъ, постоянно оживляемый въ насъ поэтомъ…’, который написалъ одну изъ величайшихъ поэмъ въ мір, чтобы воспть гнвъ своего любимаго лучшаго героя…

Долго я стоялъ на могил великаго Ахиллеса, возсоздавая этотъ дивный образъ на мст, гд возвышалась нкогда ставка и лагерь героя и гд, по преданію, пришедшему изъ глубины вковъ, подъ высокимъ погребальнымъ курганомъ былъ схороненъ его смертный, хотя и отъ крови безсмертной прахъ. Тутъ-же, вроятно, были схоронены кости и двухъ его друзей, Патрокла и Антилоха, въ честь которыхъ на Ахилловомъ холм приносилъ жертву самъ великій Александръ. У подножія тихой могилы шумло и ревло еще неулегшееся море, огромныя волны набгали на песчаныя побережья, поднимались гребнемъ и разсыпались въ блую пну, которая размылившимися хлопьями прибивалась къ пучкамъ высохшаго тростника и къ небольшими камнямъ, усивавшимъ унылый берегъ. Далеко съ моря виденъ этотъ одинокій высокій холмъ, ставшій надъ берегомъ Троады, какъ могучій стражъ на обширномъ пол могилъ. Вчно будетъ плескать голубое море о прочное подножье погребальнаго кургана, быть можетъ, сердитыя волны когда-нибудь и слижутъ западные склоны его, какъ он слизали уже много эллинскихъ могилъ на берегу, но он не разбудятъ почившаго вчнымъ сномъ величайшаго героя Иліады. И въ далекомъ будущемъ еще, по словамъ поэта, ‘кормчій юнош укажетъ, полный думы на курганъ, — тамъ Ахилловъ гробъ, онъ скажетъ, тамъ вдали былъ Грековъ станъ…’ Къ этому стану и спустился я, какъ только сошелъ съ погребальнаго холма Ахиллеса.

А. B. ЕЛИСЕВЪ.

(Продолженіе слдуетъ).

‘Русскій Встникъ’, No 11, 1887

OCR Бычков М. Н.

Читайте также: