ПУШКИНСКІЙ СБОРНИКЪ
(въ память столтія дня рожденія поэта)
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ТИПОГРАФІЯ А. С. СУВОРИНА. ЭРТЕЛЕВЪ ПЕР., Д. 13
1899
В. М. ГРИБОВСКІЙ.
В. М. ГРИБОВСКІЙ.
НА ЛСТНИЦ.
НА ЛСТНИЦ.
——
На лестнице, Грибовский Вячеслав Михайлович, Год: 1899
Время на прочтение: 6 минут(ы)
На парадной лстниц большого богатаго барскаго дома шли обычныя лтнія, передлки. По ступенькамъ и площадкамъ громоздились козлы, доски, всевозможныя подставки, ушаты съ цементомъ, ведерки съ краской. Все кругомъ было заслжено, засыпано растоптанной известкой, забрызгано жидкой синькой. Человкъ пять рабочихъ штукатуровъ и маляровъ въ испачканныхъ блыхъ фартукахъ и измазанныхъ разноцвтныхъ блузахъ размстились на двухъ сосднихъ площадкахъ и напряженно справляли свое дло. Работали сосредоточенно, даже угрюмо, приближался обденный часъ, и всмъ хотлось скоре зашабашить. Только самый верхній штукатуръ, курчавый, курносый малый, въ сбитой на-ухо шапченк, сидя верхомъ на перекладин высокихъ козелъ, лниво мшалъ цементъ на досчечк и высокимъ теноромъ тянулъ:
‘Саша, другъ неоцненный, тогды забуду я теб…’
Слышалось шуршанье цемента подъ лопаточкой работника, сочный шлепокъ его въ стну и потомъ продолженіе псни:
‘Тогды забуду я теб, когды закроются мое глаза…’
Внизу кто-то открылъ наружную дверь На лстницу, вмст съ нагртымъ удушливымъ воздухомъ городского полудня, ворвался грохотъ экипажей людной улицы и на мгновенье заглушилъ пвца.
— Ей, братцы! послышался снизу чей-то молодой, но хриплый, надтреснутый голосъ:— какъ мн тутъ къ генералу Кашпиреву пройти?
Маляры и штукатуры заглянули въ пролетъ лстницы. Къ нимъ по ступенькамъ, ршительно шагая черезъ ушаты и ведра, поднимался небольшой худенькій человчекъ въ изношенной, выцвтшей, мстами разорванной, когда-то модной, жакетк, въ порыжлыхъ, протертыхъ, стоптанныхъ сапогахъ и бахромой обившихся панталонахъ.
— Никакого тутъ генерала нту! крикнулъ въ отвтъ незнакомцу старшій, степеннаго вида маляръ:— вс на дачу ухалши, а ты уходи… здсь не ходятъ… видишь,— загорожено!
Оборванецъ остановился и смрилъ рабочихъ презрительнымъ взглядомъ.
— Прежде всего ты мн не тычъ, я теб не Иванъ Кузьмичъ, съ дланнымъ достоинствомъ замтилъ онъ,— а потомъ — хочу итти и иду, ты что мн за указъ?
— Указъ не указъ, а не показано и не ходи, съ сердцемъ отозвался степенный маляръ,— не мшай, ступай кругомъ!
— А ежели я хочу здсь?
— Хочу. Вотъ дуракъ, прости Господи, да ежели здсь нельзя?
— А ты не ругайся…
— Ну, ну, проходи, нечего тутъ, хоромъ заговорили прочіе штукатуры.
— И пойду!
— И иди!
Но незнакомецъ не уходилъ. Онъ стоялъ въ задорной поз и вызывающе посматривалъ на всхъ. Одинъ изъ рабочихъ попробовалъ было тихонько взять его за плечо, но спорщикъ стремительно вырвался.
— Оставь! визгливо крикнулъ онъ.
Сидвшій на перекладин пвецъ отложилъ въ сторону дощечку съ цементомъ и лопаткой, помстился бокомъ на перекладин козелъ и началъ набивать трубку-носогрйку. Онъ не торопился съ работой и теперь, видимо, не прочь былъ развлечься на счетъ обидчиваго оборванца. Пвецъ заложилъ трубку въ ротъ на одну сторону, а другимъ угломъ вытянутыхъ губъ сплюнулъ и попалъ незнакомцу какъ разъ на сапогъ.
— Чего харкаешь, зря, лшій, арестантъ, мазурикъ! закричалъ оборванецъ.
Въ отвтъ на эту ругань пвецъ сразу сдлался серьезнымъ.
— Эй ты, уходи слышь, вдругъ угрожающе заговорилъ онъ:— а то я такъ тебя звздану…
Оборванецъ стремительно выставилъ впередъ свою чахлую грудь и разставилъ руки.
— Бей! опять почти завопилъ онъ,— бей, руки чешутся. Бей! Васъ много, а я одинъ, бей! это ваша халуйская повадка, на одного вс соколы… Бей!
Рабочіе съ любопытствомъ уставились въ топорщившуюся передъ ними тщедушную заморенную фигурку храбреца.
— Ишь ты какой форсистый, проговорилъ наконецъ одинъ изъ маляровъ.
— Эй, слышь ты, уже значительно мягче откликнулся верхній:— ты смотри… можетъ тебя съ черной лстницы по ше погнали, такъ ты тутъ теперь норовишь пробраться… не за хозяйскимъ ли добромъ?
— Нтъ, братъ, это ты про себя оставь, отвчалъ оборванецъ съ тмъ же задоромъ, но уже безъ изступленія:— меня, братъ, еще ни откуда не гоняли… Я здсь иду… Куда я иду? Къ отцу своему родному, вотъ къ кому… (незнакомецъ гордо поднялъ голову и высокомрно оглядлъ рабочихъ). Ты кто? обратился онъ къ верхнему пвцу,— ты — мужикъ, халуй? А я — господскій, генеральскій сынъ… Ты вотъ стну известкой мажешь и вкъ будешь мазать… всегда будешь… до гроба… а я захочу, сейчасъ папаш въ ножки поклонюсь… скажу: ‘papa, я виноватъ, я блудный сынъ, но вы простите меня… я во всемъ общаюсь’… И меня опять за столъ съ собой отецъ посадитъ… И везд меня примутъ, потому что я благородное обращеніе знаю… Я благородный человкъ, а ты мужикъ…
— Это что, братъ, отозвался верхній, совершенно забывъ свой недавній гнвъ и мирно попыхивая трубкой:— нынче мужиковъ нтъ, нон вс благородные…. Есть у тебя деньги — ты баринъ, нтъ денегъ — мужикъ…
Оборванецъ презрительно прищурился:
— То-то и есть, продолжалъ онъ,— только деньгамъ-то никогда не быть у тебя… Я папаш поклонюсь, и ты на меня сейчасъ работать станешь, потому что ты такъ отъ Бога созданъ, чтобы господамъ служить… Ты кому лстницу красишь, себ что ли или вонъ этимъ обалдуямъ? Кто въ дом тутъ живетъ? Ты, небось, хоромы ладишь, а самъ въ собачьей конур дрыхнешь. Кому стулья золоченые столяры понесли, теб? Эхъ, ты Акимъ-простота…
— Вотъ что, прервалъ вдругъ оборванца ршительнымъ тономъ степенный маляръ:— кому хочешь пустыя рчи говорить, ищи въ другомъ мст, а отсюда уходи по добру, но здорову… не то я дворника позову и тебя въ участокъ отправлю… Понялъ?
При слов участокъ, генеральскій сынъ съежился, и потерялъ часть своей самоувренности, но не уступилъ сразу.
— То-то, раскусилъ, небось. Ну, ладно! Уйду. А ты, верхній, дай-ка мн курнуть разокъ, смерть затянуться хочется.
— Ступай, ступай, послышались нетерпливые голоса.
— Жалете? Ну. прахъ васъ дери: не видалъ я махры вашей. Счастливо оставаться!
— Ступай!
Оборванецъ ухарски заложилъ руки въ карманы панталонъ и, также ршительно шагая черезъ ушаты и ведра, скрылся за наружной дверью.
Посл ухода незваннаго гостя, штукатуры нсколько времени работали молча, слышалось торопливое шарканье лопатокъ по стн и разсыпчатое щелканье красочныхъ капель, стряхиваемыхъ на полъ съ обильно смоченныхъ кистей. Одинъ верхній по прежнему не спшилъ.
— А вдь такъ-то, задумчиво началъ онъ:— если вникнуть, облзлый правду сказалъ, къ примру: мы теперь работаемъ… Жисть наша собачья… гд спишь, что въ брюхо пихаешь, и какая теб за ту работу цна? Грошъ. Потому отъ твоей работы всегда себ пользу другой иметъ, хоть тресни… Врно!
— Что болтаешь зря, прервалъ разсужденія пвца степенный маляръ, кончай скоре — шабашить пора.
— Зашабашимъ, погоди… и право, братцы,— продолжалъ верхній,— онъ хоть и дурачекъ съ виду, а можетъ, у него что иное на ум: пожалуй это онъ все не спроста, а съ подвохомъ… Прежде были такіе…
— Полно теб… будетъ… опять вмшался старшій.
— Прежде были, а теперь нтъ, вставилъ свое замчаніе до того времени молчавшій блдный, высокій штукатуръ.— Этотъ-то просто непутевый… Я слышалъ, что у здшняго генерала безпутный сынъ есть.
— А можетъ онъ прикинулся генеральскимъ сыномъ, гляди — безпутный-безпутный, а нтъ того, чтобъ пьянъ былъ. Ни въ одномъ глазу. Право, можетъ, съ подвохомъ какимъ,— не унимался верхній.— У насъ, въ деревн, я еще мальчишкой былъ крохотнымъ, тоже такой одинъ приходилъ. Съ виду не то дьячекъ, не то приказчикъ, а съ мужиками въ кабак пилъ, все говорилъ, что мужикамъ земли мало дадено. А ему какое дло, много-мало? И опять, почемъ онъ знаетъ?.. Откуда?
— Земли мало, это врно, вставилъ блднолицый.— У насъ опять пятнадцать дворовъ въ Сибирь на новыя мста пошли, а какія тамъ новыя мста, гд ихъ сыщешь?.. народу везд наплодилось много.
— И говорилъ, продолжалъ верхній, попыхивая трубкой,— что у него всякія книжки про это есть, про мужиковъ: какъ, и что, и гд… и какъ все это… И псни свои у такихъ есть.
— Псни? А ты слыхали?
— Довелось!
— Ишь ты, какъ же это ты?
— Да такъ.
Вс уже понемногу оставили работу и, вытирая руки о фартуки, приготовились слушать продолженіе занимательнаго разсказа. Но разсказчикъ молчалъ.
— Такъ слыхалъ? спросилъ степенный штукатуръ, какъ бы мимоходомъ, но, видимо, тоже затронутый любопытствомъ.
— Слыхалъ!
Черезъ нсколько мгновеній верхній началъ разсказывать, растягивая слова и многозначительно поглядывая на товарищей.
— У насъ на большомъ тракту мостъ перестраивали… Я тогда тоже мальчонкомъ былъ… Ну, извстно, вколачивали сваи… все — какъ слдуетъ быть… Народъ у насъ лихой, привычный… Разъ вколачиваютъ… какъ обыкновенно — ‘Дубинушку’ поютъ… Ну… только это подходитъ тоже неизвстный, раньше онъ тоже тутъ вертлся… Молодой, ничего себ, красивый… въ суконномъ тулуп… подходитъ и… слышь ты… ‘не такъ поете, говоритъ, не такъ пть надо’. Засмялись тутъ вс… А закаперщикъ {Заправляющій дломъ вбиванія свай.} ему и говоритъ: ‘спой, говоритъ, коли лучше умешь’. Онъ и заплъ… Голосъ выдалъ такой звонкій, хорошій, видно умлый… Заплъ… А въ псн сказывается, какъ трудно намъ русскому мужичку оченно работать, какъ англичанинъ или тамъ еще кто, коли чуть что, сейчасъ машину наладитъ, и пошла у него… А у насъ все по старин, все своимъ горбомъ съ ‘Дубинушкой’…
— Ну и что-жъ? спросилъ одинъ изъ слушателей, когда разсказчикъ замолкъ на минуту.
— Жалостно больно, и также ‘Дубинушку’ припвали… Занятно. Потомъ онъ со всми мужиками знакомъ былъ, всхъ въ кабак водкой поплъ и свою псню пть училъ… Бабамъ, двкамъ подарки дарилъ, а чтобъ какое безобразіе — этого не было, грхъ сказать. Дарма дарилъ. Видно былъ богатый…
— А ты не припомнишь, какъ та псню поютъ, на какой манеръ?
— Нтъ, забылъ! Кажись, вотъ такъ: ууу — ууу!! Постой… Нтъ, забылъ… Давно было, а хорошая псня — жалостная.
— Да, должно быть, тоже изъ такихъ, замтилъ старшій, увлеченный разсказомъ,— Прежде это бывало, а теперь нтъ.
— Нынче легче стало маленько, вставилъ блднолицый, а прежде, бывало, какъ нашего брата…
— Ну, ладно, ршительнымъ, строгимъ голосомъ вмшался старшій,— побалагурили — будетъ. Мало-ли народу-то проходимцевъ ходитъ… Зашабашимъ… Собирайся, что-ли!
Нсколько мгновеній собесдники еще пребывали въ какомъ-то состояніи задумчивости, а потомъ сразу дружно зашевелились, обтирая руки и накидывая армяки. Еще нсколько минутъ, и парадная лстница опустла.