На белом снегу, Арцыбашев Михаил Петрович, Год: 1905 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 12 минут(ы)

М. АРЦЫБАШЕВЪ
ЭТЮДЫ

1910

СПБ

НА БЛОМЪ СНГУ.

Учитель Людвигъ Андерсенъ вышелъ на школьный огородъ и ршилъ пройти погулять къ дальней рощ, которая, какъ легкое синеватое кружево, отчетливо синла на бломъ снгу въ пол, версты за дв отъ деревни.

День былъ блый, свтлый. Отъ чистаго благо снга и мокрыхъ черныхъ жердей ограды создавалась веселая чистая пестрота, и воздухъ былъ такъ легокъ и прозраченъ, какъ бываетъ только въ самомъ начал весны.

‘Еще одна весна моей жизни!’ глубоко и легко вздохнувъ, подумалъ Людвигъ Андерсенъ, наклонный къ сантиментальной поэзіи.

И, взглянувъ черезъ очки на небо, онъ заложилъ руки за спину, поигралъ тамъ тростью и шагнулъ впередъ.

И какъ разъ въ эту минуту онъ увидлъ на дорог, за изгородью въ конц огорода, цлую кучу людей и лошадей.

Это были солдаты. На бломъ снгу срли ихъ однообразныя шинели, блестли ружья и лошадиная шерсть, и видно было, какъ они двигались, неловко ступая по снгу своими кривыми кавалерійскими ногами. Въ первую минуту Людвигъ Андерсенъ не понялъ, что они длаютъ, но сразу, какъ-то не умомъ, а сердцемъ, почувствовалъ, что длаютъ они что-то необыкновенное и страшное. И такъ же инстинктивно онъ почувствовалъ еще, что надо спрятаться и не попадаться имъ на глаза. Поспшно, но не опуская рукъ, заложенныхъ за спину, Людвигъ Андерсенъ подвинулся влво и, сразу утонувъ по колни въ мягкомъ, таломъ, хрупкомъ снгу, сталъ за невысокій стогъ прошлогодняго сна. Оттуда, вытянувъ шею, онъ ясно видлъ, что именно длали солдаты.

Ихъ было человкъ двадцать, и среди нихъ одинъ офицеръ, молодой, коренастый, въ срой шинели, красиво перехваченной серебряной перевязью. Лицо у него было такъ красно, что черезъ весь огородъ Людвигъ Андерсенъ видлъ, какъ странно блли на немъ свтлые торчащіе усы и брови. Онъ что-то говорилъ, и голосъ его, рзкій и отрывистый, ясно достигалъ ушей Людвига Андерсена. Учитель прислушался.

— Я самъ знаю, что мн длать!— кричалъ офицеръ, подбоченившись и глядя на кого-то внизъ въ кучк спшенныхъ солдатъ.— Я вамъ покажу, какъ бунтовать… Сволочь проклятая!..

Смутная тревога сжала сердце Андерсена.

‘Боже мой! Неужели…’ пронеслось въ его мозгу, и какой-то холодъ охватилъ его голову.

— Господинъ офицеръ,— отвтилъ очень тихо, но внятно чей-то сдержанный голосъ изъ кучки солдатъ,— вы не имете никакого права… для этого есть судъ .. …

— Молчать!— взмахнувъ блой перчаткой, крикнулъ офицеръ, и слышно было, какъ онъ захлебнулся отъ злости. Я вамъ дамъ судъ!.. Ивановъ, длай!..

Онъ тронулъ лошадь и отъхалъ. И Людвигъ Андерсенъ машинально обратилъ вниманіе, какъ чутко и осторожно пряла ушами легко переступающая съ ноги на ногу, точно танцующая, лошадь. Въ эту минуту между солдатами произошла короткая судорожная суетливая возня, и они раздвинулись, оставивъ передъ собою пустое мсто. А на этомъ мст остались три человка въ черномъ — два высокіе, а одинъ очень низенькій и щуплый. Людвигу Андерсену была видна его совсмъ блая голова съ торчащими розовыми ушами.

Онъ уже понялъ, въ чемъ дло, что онъ сейчасъ увидитъ, но это было такъ неожиданно и ужасно, что Людвигъ Андерсенъ думалъ, что онъ бредитъ.

‘Такъ свтло… хорошо… снгъ, поле, небо… весной пахнетъ… сейчасъ будутъ убивать людей… что такое?.. не можетъ быть!..’ нестройно пронеслось у него въ голов, и было такое чувство, какъ при внезапномъ помшательств, когда вдругъ человкъ замчаетъ, что онъ видитъ, слышитъ и чувствуетъ совсмъ не то, что привыкъ, что долженъ былъ бы видть, слышать и чувствовать.

Три черныхъ человка стояли въ рядъ у самой изгороди. Два — близко другъ къ другу, третій, маленькій, немного поодаль.

— Господинъ офицеръ!— отчаянно заговорилъ одинъ изъ нихъ, и не видно было который,— Богъ насъ видитъ!.. Господинъ офицеръ!

Восемь солдатъ поспшно слзали съ коней неловко цпляясь шпорами и шашками. Они видимо торопились, точно длали воровское дло.

Прошло нсколько секундъ въ молчаніи, пока солдаты поспшно выстраивались въ нсколькихъ шагахъ передъ черными людьми и торопливо снимали съ плечъ ружья. Одинъ сбилъ перевязью съ себя фуражку, и она покатилась по снгу. Онъ такъ и надлъ ее, блую отъ мокраго снга.

Лошадь подъ офицеромъ все тихонько танцовала на одномъ мст и пряла ушами, а другія лошади, чутко поднявъ острыя уши, неподвижно смотрли на черныхъ людей, уставивъ въ рядъ свои длинныя умныя морды.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вдругъ раздался такой оглушительный и рзкій залпъ, что грудь вздрогнула у Людвига Андерсена. Онъ отчетливо и въ то же время смутно, какъ во сн, видлъ, какъ падали черные люди, какъ сверкнули блдные огоньки, какъ легкій дымокъ поднялся въ чистомъ свтломъ воздух, какъ торопливо садились на лошадей солдаты, не оглядываясь на убитыхъ, и какъ они тронулись по рыжей талой дорог, звеня оружіемъ и шлепая копытами лошадей.

Это все онъ видлъ, уже стоя посреди дорожки, самъ не зная, когда и почему онъ выскочилъ изъ-за своей копны. Людвигъ Андерсенъ былъ блденъ, какъ мертвый, все лицо его было покрыто липкимъ потомъ и тло дрожало и билось въ непонятной мучительной физической тоск. Это было чувство, похожее на страшную тошноту, но гораздо тоньше и ужасне.

Когда солдаты скрылись на поворот къ рощ, къ мсту казни откуда-то сталъ быстро собираться народъ, хотя раньше нигд никого не было видно.

Разстрлянные лежали за изгородью, на краю дороги, гд хрупкій чистый снгъ не былъ истоптанъ и бллъ чисто и весело. Ихъ было трое — двое взрослыхъ мужчинъ и мальчикъ съ блой головой, подвернувшейся въ снгу, на длинной мягкой ше. Лица другого не было видно, потому что онъ упалъ ничкомъ въ лужу красной крови, а третій, большой чернобородый человкъ съ огромными мускулистыми руками, лежалъ, вытянувшись во весь свой огромный ростъ и далеко раскинувъ руки по блому окровавленному снгу.

День былъ блый, свтлый. Отъ благо снга и мокрыхъ черныхъ жердей изгороди, красныхъ пятенъ на снгу и неподвижныхъ черныхъ фигуръ создавалась веселая яркая пестрота, и воздухъ былъ такъ чистъ и прозраченъ, какъ бываетъ только въ самомъ начал весны. Лсокъ синлъ невдалек.

Разстрлянные лежали неподвижно, черня на бломъ снгу, и издали нельзя было понять, что такое ужасное есть въ ихъ неподвижности на краю назженной узкой дороги.

II.

Въ эту ночь Людвигъ Андерсенъ, придя домой въ свою маленькую комнату при школ, не писалъ стиховъ, какъ это онъ обыкновенно длалъ, а сталъ у окна и, глядя на далекій блдный кружокъ луны въ туманномъ синемъ неб, думалъ. И мысль его была спутанна, смутна и тяжела, точно на мозгъ его опустилось какое-то облако.

За окномъ, въ смутномъ лунномъ сумрак, неясно чернли силуэты изгороди, деревьевъ, бллъ пустой, весь освщенный луной огородъ, и Людвигу Андерсену казалось, что онъ видитъ ихъ, трехъ убитыхъ людей,— двухъ взрослыхъ и одного мальчика. Они лежали теперь тамъ, на прозжей дорог, посреди пустого молчаливаго поля, и такъ же, какъ его живые, смотрятъ на далекую холодную луну ихъ мертвые блые глаза.

‘Будетъ когда-нибудь время,— грустно и тяжело думалъ Людвигъ Андерсенъ,— когда будутъ совершенно невозможны убійства людей другими людьми… Будетъ и такое время, когда т самые солдаты и офицеръ, которые убили этихъ трехъ человкъ, поймутъ, что они сдлали, и поймутъ, что то, за что погибли эти три человка, было такъ же нужно, важно и дорого имъ самимъ, солдатамъ и офицерамъ, какъ и этимъ убитымъ…’

— Да!— громко и торжественно, съ увлажнившимися отъ слезъ глазами, проговорилъ Людвигъ Андерсенъ,— такое время будетъ!.. Они поймутъ!..

И блдный кружокъ луны въ его глазахъ помутнлъ и расплылся.

Великая жалость къ тмъ тремъ погибшимъ, глаза которыхъ молчаливо и скорбно смотрятъ на луну и не видятъ уже ея, сжала сердце Людвига Андерсена, и подъ его жалостью чувство острой злобы шевельнуло своимъ остріемъ.

Но Людвигъ Андерсенъ смирилъ свое сердце и, тихо прошептавъ: ‘не вдаютъ, что творятъ’, въ этой старой и готовой фраз почерпнулъ силу задавить скорбь и гнвъ.

III.

Былъ такой же точно свтлый, блый день, но весна была уже во всемъ: и въ запах мокраго навоза, и въ чистой холодной вод, отовсюду бгущей изъ-подъ талаго рыхлаго снга, и въ гибкости мокрыхъ втокъ, и въ ясности голубоватыхъ далей.

Но ясность и радость этого свтлаго весенняго дня стояли гд-то вн села — въ поляхъ, лсахъ и горахъ, гд не было людей, а въ сел было душно, тяжело и страшно, какъ въ кошмар.

Людвигъ Андерсенъ стоялъ на улиц села за толпой черныхъ, мрачныхъ и растерянныхъ людей и, вытягивая шею, смотрлъ, какъ собирались пороть семерыхъ крестьянъ ихъ же села.

Они стояли тутъ же, на таломъ снгу, и Людвигъ Андерсенъ не могъ узнать въ нихъ давно знакомыхъ, понятныхъ ему людей. Ему казалось, что это какіе-то особенные люди и что тмъ, что должно — позорное, страшное, несмываемое — произойти съ ними сейчасъ, они отдлились отъ всего міра и такъ же не могутъ чувствовать того, что чувствуетъ онъ, Людвигъ Андерсенъ, какъ и онъ не можетъ понять того, что чувствуютъ они. Солдаты стояли вокругъ, увренно и красиво возвышаясь на своихъ большихъ толстыхъ лошадяхъ, кивающихъ умными мордами, они медленно поворачивали изъ стороны въ сторону свои рябыя, деревянныя лица, съ презрніемъ глядя на него, на Людвига Андерсена, который будетъ сейчасъ смотрть на этотъ ужасъ и омерзніе и ничего не сдлаетъ имъ, не посметъ сдлать. Такъ казалось Людвигу Андерсену, и невыносимое чувство холоднаго стыда сковало его, какъ въ ледяную глыбу, изъ которой все видно, но нельзя ни пошевельнуться, ни закричать, ни застонать.

Перваго взяли. Людвигъ Андерсенъ видлъ его умоляющій, безнадежный и такой странный взглядъ. Губы этого человка тихо шевелились, но ни одного звука не было слышно, а глаза его блуждали и блестли ярко и остро, какъ у помшаннаго. И было видно, что мозгъ его уже не можетъ вмстить того, что съ нимъ длаютъ.

И такъ было ужасно это лицо, полное разума и безумія одновременно, что легче стало, когда его положили лицомъ въ снгъ и вмсто воспаленныхъ глазъ голо, безсмысленно, стыдной страшно заблестла задняя часть его тла.

Большой краснолицый солдатъ въ красной шапк подвинулся къ нему, посмотрлъ внизъ на голое срамное тло, точно любуясь имъ, и вдругъ громко и отчетливо произнесъ:

— Ну, Господи, благослови!

Казалось, что Людвигъ Андерсенъ не видитъ ни солдата, ни неба, ни лошадей, ни толпы, не чувствуетъ ни холода, ни страха, ни стыда, не слышитъ, какъ, взвиваясь, свиститъ нагайка и кто-то кричитъ дикимъ воемъ боли и отчаянія, а видитъ только голую вспухшую заднюю часть человческаго тла, быстро и ровно покрывающуюся блыми и багровыми полосами. Она понемногу теряла видъ человческаго тла, и вдругъ пятнами, каплями и струйками брызнула кровь, и потекла съ нея на блый талый снгъ.

И ужасъ объялъ душу Людвига Андерсена въ предвидніи того момента, когда встанетъ этотъ человкъ и вс увидятъ его лицо опять, посл того, какъ при всхъ, на улиц, его обнаженный задъ безсмысленно и страшно превратили въ кровавое мсиво. Онъ закрылъ глаза, а когда открылъ, то увидлъ другого человка, котораго силой валили въ снгъ четыре рослыхъ человка въ шинеляхъ и красныхъ шапкахъ и у котораго уже такъ же голо, стыдно, страшно и нелпо до смшного ужаса блестла обнаженная задняя часть.

Потомъ третьяго, четвертаго и такъ до конца.

И Людвигъ Андерсенъ, вытянувъ шею, дрожа и заикаясь, хотя онъ ничего не говорилъ, стоялъ въ таломъ мокромъ снгу, дрожалъ, и потъ липкій и холодный обливалъ его тло, и все существо было наполнено однимъ срамнымъ, унизительнымъ чувствомъ: какъ бы его не увидли, какъ бы не обратили на него вниманія, не схватили его, не оголили тутъ, на снгу, его, Людвига Андерсена.

Толпились солдаты, лошади кивали головами, свистла нагайка, и голое срамное тло человческое вспухало, дергалось, обливалось кровью, извивалось какъ гадъ. Визгъ, ругательства и дикіе вопли висли надъ селомъ въ бломъ весеннемъ чистомъ воздух.

А у крыльца правленія уже виднлось пять человческихъ лицъ, лицъ тхъ людей, которые уже перенесли это. Одинъ изъ нихъ такъ и стоялъ съ голыми ногами, худыми и окровавленными. И нельзя было на нихъ смотрть.

Людвигъ Андерсенъ думалъ, что онъ умираетъ.

IV.

Солдатъ было человкъ пятнадцать, унтеръ-офицеръ и молоденькій, совсмъ безусый офицеръ. Офицеръ этотъ лежалъ передъ костромъ и напряженно смотрлъ въ огонь. Солдаты что-то длали около составленныхъ въ козлы ружей, и ихъ срыя приземистыя фигуры тихо ворошились на черной обтаявшей земл, изрдка попадая въ красное зарево костра.

Людвигъ Андерсенъ, въ очкахъ, съ палкой за спиною и въ пальто, подошелъ къ нимъ. Унтеръ-офицеръ, толстый усатый солдатъ, торопливо поднялся и, отстраняясь отъ огня, взглянулъ на него.

— Кто такой? Чего надо?— спросилъ онъ тревожно. И по звуку его голоса было слышно, что они боятся всего въ этомъ чужомъ, насквозь промученномъ ими кра.

— Ваше благородіе,— сказалъ онъ офицеру,— незнаемый кто человкъ…

Офицеръ поднялъ голову и молча посмотрлъ.

Тонкимъ и напряженнымъ голосомъ Людвигъ Андерсенъ сказалъ:

— Господинъ офицеръ, я — здшній торговецъ Михельсонъ и иду въ поселокъ по дламъ… Я очень боялся, чтобы меня нечаянно не приняли за кого-нибудь… вы…

— Такъ чего же вы лзете?— сердито спросилъ офицеръ и отвернулся.

— Торговецъ!— передразнилъ солдатъ.— А обыскать бы этого торговца… чтобъ по ночамъ не шлялся… да накостылять ему шею…

— Подозрительный человкъ, ваше благородіе,— сказалъ унтеръ-офицеръ,— пока что, арестовать бы его, да…

— Оставь,— лниво отозвался офицеръ.— Надоли, черти!

Людвигъ Андерсенъ стоялъ и молчалъ, и глаза его странно и тревожно блестли въ темнот при свт костра. И было странно видть его плотную маленькую фигурку, чистенькую и аккуратнуга, ночью въ пол, среди солдатъ, въ пальто, съ тростью и очками, сверкающими при огн.

Солдаты оставили его и отошли. Людвигъ Андерсенъ постоялъ и пошелъ, и скоро скрылся во тьм.

Ночь какъ будто шла къ концу. Въ воздух стало холодно, и верхушки кустовъ ясне выдлялись въ темнот. Людвигъ Андерсенъ снова шелъ къ мсту военнаго поста. Но на этотъ разъ онъ прятался за кустами, пригибаясь и присдая. За нимъ тихо и осторожно, огибая кусты, неслышные, какъ тни, шли люди. И рядомъ съ Людвигомъ Андерсеномъ шелъ высокій и худой человкъ съ револьверомъ въ рук.

Фигура солдата на пригорк странно и неожиданно, не тамъ, гд ее ожидали, замаячила, чутьчуть освщенная отблескомъ потухающаго костра. Людвигъ Андерсенъ узналъ его: это былъ тотъ самый солдатъ, который предлагалъ обыскать его. И ничего не шевельнулось въ душ Людвига Андерсена. Лицо у него было холодно и неподвижно, какъ у соннаго. Вокругъ костра спали врастяжку солдаты, и только унтеръ-офицеръ сидлъ, опустивъ голову на колни.

Высокій худой человкъ, который шелъ рядомъ съ Людвигомъ Андерсеномъ, вытянулъ руку съ револьверомъ и вдругъ выстрлилъ. Страшно яркій огонь сверкнулъ и погасъ съ оглушительнымъ трескомъ.

Людвигъ Андерсенъ видлъ затмъ, какъ часовой взмахнулъ руками и слъ на черную землю, схватившись за грудь. Со всхъ сторонъ засверкали короткіе трескучіе огоньки и слились въ одинъ сухой, раздирающій воздухъ трескъ. Унтеръ-офицеръ вскочилъ и сейчасъ же повалился прямо въ огонь. Срыя фигуры солдатъ, какъ призраки, метались во вс стороны, размахивая руками и падая и корчась на черной земл. Мимо Людвига Андерсена, какъ какая-то странная испуганная птица, размахивая руками, пробжалъ молоденькй офицеръ, и, какъ будто думая о чемъ-то другомъ, Людвигъ Андерсенъ поднялъ свою палку и изо всей силы, съ тупымъ противнымъ стукомъ, ударилъ ею по голов офицера. И офицеръ странно закружился, наткнулся на кустъ и слъ посл второго удара, закрывая обими руками голову, какъ длаютъ дти. Кто-то подбжалъ сбоку и выстрлилъ, какъ будто изъ-подъ самаго локтя Людвига Андерсена. Офицеръ какъ-то странно порывисто ослъ и свалился наземь, точно его съ силой бросили головой о землю, дернулъ ногами и мирно свернулся калачикомъ.

Выстрлы смолкали. Черные люди съ блыми лицами, страшно и призрачно срющими въ темнот, суетились возл убитыхъ солдатъ, отбирая оружіе.

Людвигъ Андерсенъ внимательно и холодно смотрлъ на все это. Когда все кончилось, онъ подошелъ и, взявъ за ногу обгорлую тушу унтеръ-офицера, потащилъ ее съ костра, не смогъ и бросилъ.

VI.

Людвигъ Андерсенъ неподвижно сидлъ на крылечк правленскаго дома и думалъ. Думалъ онъ о томъ, что онъ, Людвигъ Андерсенъ, съ его очками, тростью, пальто и стихами лгалъ, предалъ пятнадцать человкъ, которыхъ убили. Думалъ о томъ, что это страшно, и думалъ о томъ, что не ощущаетъ въ душ своей ни жалости, ни скорби и что если бы его выпустили, то все равно онъ, Людвигъ Андерсенъ, съ тми же очками и стихами, пойдетъ опять. Онъ старался раздлить что-то въ своей душ, но мысли были тяжелы и спутанны. И ему почему-то тяжеле было представить себ тхъ трехъ человкъ, которые лежали на снгу и смотрли на далекій кружокъ блдной луны невидящими мертвыми глазами, чмъ убитаго офицера, котораго съ сухимъ противнымъ стукомъ онъ ударилъ палкой по черепу. О собственной смерти онъ не думалъ, и ему казалось, что въ немъ самомъ все уже давно-давно кончилось. Что-то умерло, что-то опустло и не надо было думать объ этомъ.

И когда его взяли за плечо, и онъ всталъ, и его быстро повели куда-то черезъ огородъ, гд торчали сухіе кочни капусты, Людвигъ Андерсенъ не могъ поймать въ голов ни одной мысли.

Его вывели на дорогу и поставили у изгороди, спиной къ столбику.

Людвигъ Андерсенъ поправилъ очки, заложилъ руки за спину и сталъ, чистенькій и толстенькій, слегка наклонивъ голову на бокъ.

Въ послднюю минуту онъ взглянулъ передъ собой и увидлъ дула, направленныя ему въ голову, грудь и животъ, и блдныя съ трясущими губами лица. Онъ отчетливо замтилъ, какъ одно дуло, глядвшее ему въ лобъ, вдругъ опустилось.

Что-то странное и непонятное, какъ будто уже не здшнее, не земное, прошло въ голов Людвига Андерсена. Онъ выпрямился во весь свой небольшой ростъ и закинулъ голову съ наивной гордостью. Какое-то странное, но отчетливое сознаніе чистоты, силы и гордости наполнило его душу, а все — и солнце, и небо, и люди, и поля, и смерть — показывалось ему ничтожнымъ, далекимъ и ненужнымъ.

Пули хлопнули его въ грудь, въ лвый глазъ, въ животъ, пробивъ чистенькое, застегнутое на вс пуговицы пальто… Онъ уронилъ очки, разбитыя вдребезги, завизжалъ и, повернувшись кругомъ, упалъ лицомъ на твердую толстую жердь изгороди, тараща оставшійся глазъ и царапая землю ногтями вытянутыхъ рукъ, точно стараясь удержаться.

Позеленвшій офицеръ бросился къ нему и, безтолково тыкая его револьверомъ въ затылокъ, выстрлилъ два раза. Людвигъ Андерсенъ вытянулся.

Солдаты быстро ушли, отбивая шагъ. А Людвигъ Андерсенъ остался лежать, будто приплюснутый къ земл. Его лвая рука еще секундъ десять шевелила указательнымъ пальцемъ.

1905 г.

НА БЛОМЪ СНГУ.

Читайте также: