МСТИТЕЛЬ
МСТИТЕЛЬ
Сборникъ разсказовъ
Михаила Петровича Арцыбашева
Мюнхенъ и Лейпцигъ
Изданіе Георгъ Мюллера
1913
Маленькій Отто.
Маленькій Отто.
М. Арцыбашевъ.
Маленький Отто, Арцыбашев Михаил Петрович, Год: 1911
Время на прочтение: 19 минут(ы)
Она стояла на площадк и махала платкомъ, кокетливо высоко приподнявъ его надъ головой и сама снизу любуясь тонкимъ изгибомъ своей руки, въ обтянутой черной перчатк.
Поздъ быстро прибавлялъ ходу и мимо, все скоре, мелькали столбы, блые передники носильщиковъ, тюки багажа, группы людей, съ незнакомыми случайными лицами, смотрящихъ во слдъ позду и какъ будто на одномъ мст странно передвигавшихъ ногами. Потомъ пролетла будка стрлочника, поздъ тяжело закачался и со стукомъ выравнялся на прямой далекій путь.
Цпко ухватившись маленькой крпкой рукой за холодный столбикъ площадки Ольга Николаевна высунулась далеко наружу, чтобы еще разъ увидть вдали освщенную платформу и крошечныхъ, точно игрушечныхъ людей, торопливо расходившихся съ пустющаго перрона. Лицъ уже нельзя было узнать и можетъ быть ее уже никто и не видлъ, но Ольга Николаевна на всякій случай еще помахала платкомъ.
Тутъ набжало какое-то безконечное приземистое зданіе, съ огромными запертыми дверями и ршетками въ узкихъ окнахъ, и все скрылось за нимъ, какъ не бывшее, а мимо побжали товарные вагоны, запасные пути, скучные и непонятные, таинственные красные и синіе огоньки и высокіе одинокіе электрическіе фонари, которые быстро бгущій мимо поздъ торопливо закутывалъ клубами голубого, точно морознаго пара. На мгновеніе они потухали въ облакахъ и вынырнувъ опять сіяли яркимъ, холоднымъ, какъ будто никому не нужнымъ свтомъ.
Зарево большого города, съ миріадами таинственныхъ блестящихъ огоньковъ, широко развернулось по всему горизонту, а навстрчу холодомъ и просторомъ дохнули безкрайныя поля, принявшія въ свою загадочную темную даль быстро и неуклонно бгущій поздъ.
Она ухала…
И на мгновеніе сдлалось грустно… Чего-то стало жаль, захотлось назадъ, показалось жутко и одиноко, точно тутъ, въ безграничныхъ поляхъ, маленькая легкомысленная женщина впервые поняла, какъ безконечно широкъ міръ и какъ легко потеряться въ его неожиданностяхъ и тайнахъ.
Пока шла веселая суета проводовъ, съ шампанскимъ, цвтами, шутливыми тостами и комплиментами, Ольга Николаевна почти не помнила о муж, и только иногда оглядывалась на него съ ласковой ободряющей улыбкой. Каждый разъ она встрчала его взглядъ, грустный, застнчивый и преданный, напоминающій взглядъ большой доброй собаки. Ей было пріятно, что онъ, такой большой, сильный и умный человкъ, такъ покорно и любовно преданъ ей, маленькой веселой женщин. Она чувствовала себя немного виноватой, что въ такой день не осталась съ нимъ вдвоемъ и заставила его вертться въ шумной и пустой толп, неинтересныхъ и даже непріятныхъ ему людей. Но въ то-же время ей было немного досадно: если-бы она была свободна, красивый инженеръ Поволоцкій, съ которымъ она недавно познакомилась и завязала легкій флиртъ, наврно похалъ бы ее провожать и было бы это очень интересно и весело. Послднее время ей все чаще приходило въ голову, что напрасно она полюбила, напрасно связала себя такимъ большимъ и тяжелымъ чувствомъ, вчно стоящимъ на дорог.
Но теперь вс другія лица куда-то исчезли и въ темнот качающейся вагонной площадки выступило одно оно — грустное, милое, родное, о чемъ-то спрашивающее, о чемъ-то умоляющее лицо мужа. И вдругъ маленькая веселая женщина поняла всмъ сердцемъ своимъ, какъ онъ дорогъ и близокъ ей. Все стало противно и ненужно, захотлось вернуться, къ сердцу прилила такая теплая и глубокая волна любви и нжности, что Ольга Николаевна едва не расплакалась.
Богъ съ ней, съ этой свободой, о которой она мечтала, уставъ отъ непривычно серьезнаго чувства и тихой жизни! Богъ съ ними, съ этой сценой, апплодисментами, пылью кулисъ, жадными поклонниками и трескучимъ успхомъ! Отказаться отъ всего, вернуться назадъ, съ беззавтной нжностью обнять любимую умную голову, цловать знакомые ласковые глаза, согрться на его груди и никогда никуда не уходить отъ него…
Ольга Николаевна знала, что этого никогда не будетъ, что никогда она не ршится жить вн сцены, шума, блеска, волненій новой роли, неразберихи репетицій и неожиданныхъ встрчъ… Но все-таки ей стало грустно и въ самомъ дл захотлось плакать.
И притомъ ей вдругъ представилось, что это очень красиво: молодая хорошенькая женщина, такая изящная въ своемъ широкомъ модномъ пальто и большой черной съ темно-зеленымъ, шляп, плачущая отъ любви и нжности въ одиночеств полутемной площадки Богъ всть куда несущагося позда.
Ольга Николаевна на мгновеніе красиво прижалась къ холодному столбику площадки, потомъ вздохнула и медленно пошла въ вагонъ. По сторонамъ теперь мелькали только черные растрепанные силуэты какихъ-то страшныхъ деревьевъ и смотрла бездонная глубина темныхъ полей. Было жутко и холодно.
Въ уютномъ, ярко освщенномъ купэ — общемъ, потому что она терпть не могла скучныхъ дамскихъ отдленій, съ толстыми распустившимися на ночь дамами — былъ только одинъ пассажиръ. Она замтила его еще тогда, когда съ мужемъ и Поволоцкимъ ходила смотрть, какъ устроилъ ее носильщикъ.
Это былъ молоденькій, чистенькій, даже какъ-то черезчуръ чистенькій, студентъ, въ длинномъ, изящно сидящемъ сюртук, на блой подкладк. Волосы у него были свтлые, усики старательно закручены вверхъ, черты лица чрезвычайно тонки, съ необычайно свжей, даже нжной кожей.
Онъ показался Ольг Николаевн очень молодымъ, интереснымъ и наивнымъ. Еще тогда мелькнула у нея игривая мысль о легкомъ дорожномъ флирт.
Ей нравились такія мимолетныя забавныя приключенія: они ни къ чему не обязывали, ни къ чему серьезному не приводили, а дорога проходила незамтно и весело.
И главную прелесть этимъ приключеніямъ именно то и придавало, что всегда была волнующая щекочущая мысль, что никто никогда не узнаетъ, а отъ нея самой зависитъ пойти и дальше, все позволить, все испытать и улетть навсегда. Впрочемъ до этого она не доходила, но ей нравилось доводить мужчинъ до озвренія, когда они уже на все готовы, теряютъ голову и страдаютъ отъ желанія, котораго не смютъ высказать. Въ такомъ состояніи мужчины казались ей ужасно смшными и интересными, а у самой, голова пріятно кружилась отъ тайныхъ, сумасшедшихъ мыслей. Было такъ волнующе сладко заглядывать въ бездну, какъ любо вольной чайк скользнуть грудью по морской глубин и съ торжествующимъ крикомъ улетть въ втренный просторъ синяго солнечнаго моря.
Студентъ былъ видимо смущенъ неожиданнымъ сосдствомъ молоденькой изящной женщины. Изъ разговоровъ провожающихъ и ихъ напутственныхъ пожеланій онъ, конечно, уже зналъ, что она — артистка, и какъ ей казалось, взволнованный ея близостью сидлъ въ напряженной неудобной поз, поджавъ ноги подъ скамейку и теребя листы книги, которая лежала у него на колнахъ. Щеки его горли легкимъ румянцемъ, и онъ изо всхъ силъ старался не смотрть на нее, пока она, высоко поднявъ руки, вынимала длинныя шпильки, снимала свою большую шляпу, вшала пальто и разбиралась въ дорожныхъ вещахъ.
Ольга Николаевна услась, поправила чуть чуть растрепавшіеся волосы, оглядлась, немного повозилась, какъ устроившаяся на покой кошка, и тоже достала изъ сумочки книгу.
Студентъ, какъ скованный, сидлъ въ той-же напряженной поз и упорно смотрлъ въ черное окно, за которымъ ровно ничего не было видно.
Ольга Николаевна притворилась, что внимательно читаетъ, исподтишка слдила за нимъ. Ей было смшно, что онъ боится ее, и хотлось неожиданно показать ему кончикъ языка, взъерошить волосы, положить ноги на колни, сдлать вообще что нибудь такое неожиданное и невозможное, что бы онъ совершенно растерялся. Это желаніе было такъ забавно, что вс грустныя мысли куда-то улетли и стало очень весело и легко. Она чуть не крикнула ему:
— Ну, будетъ вамъ притворяться! Вдь я же отлично знаю, что вамъ ужасно хочется познакомиться и поухаживать за мною! Неужели вы такой трусъ, что мн прійдется начинать самой?
Но вмсто того она свернулась клубочкомъ, прикрыла кончикомъ юбки нечаянно высунувшіеся ноги въ обтянутыхъ прозрачныхъ чулкахъ и лакированныхъ ботинкахъ, и съ очень важнымъ сосредоточеннымъ видомъ перевернула страницу.
Прошло много времени. Поздъ торопливо и мрно стучалъ, точно самъ торопясь сократить скуку долгой дороги. Въ корридор ходили кондуктора и пассажиры, оттуда тянуло дымомъ хорошей сигары, а за окномъ, какъ будто на одномъ мст, начиналась черная тьма. Все въ вагон шаталось, вздрагивало, дребезжало и что-то все время мелодично позванивало въ тактъ грохоту тяжелыхъ колесъ, стремительно бгущихъ гд-то подъ вагономъ.
Студентъ сидлъ попрежнему, смиренно поджавъ ноги и глядя въ темное окно. Было очевидно, что онъ еще слишкомъ молодъ и неопытенъ, что ему и въ голову не прійдетъ дерзость заговорить съ незнакомой женщиной.
Ольг Николаевн наконецъ стало скучно. Книга совершенно не занимала: въ присутствіи мало мальски нравящагося ей мужчины, она вообще ничмъ не могла заниматься. Думать о предстоящемъ сезон не хотлось, при мысли о муж становилось слишкомъ грустно и чего то стыдно. Она опустила книгу, приподняла на своей небольшой, упругой, немного широко разставленной груди маленькіе золотые часики и скосивъ глаза посмотрла, который часъ. Было около двнадцати.
— Вы не знаете, въ которомъ часу мы будемъ въ Курск?— неожиданно спросила она, нарочито сдержаннымъ голосомъ, совершенно не глядя на него.
Студентъ вздрогнулъ, быстро повернулся и слегка покраснлъ отъ неожиданности. И тутъ то, въ первый разъ, но совершенно безсознательно, ей бросилось въ глаза, что въ его тонкомъ красивомъ лиц есть нчто непріятное. Но это было одно мгновеніе и не запомнилось даже. Сейчасъ-же онъ предупредительно и вжливо отвтилъ:
— Кажется, въ три…
— А вы далеко дете?— опять спросила молодая женщина и подняла на него черные, немного узкіе, но блестящіе и лукавые глаза.
Студентъ опять покраснлъ, но отвтилъ такъ же вжливо и предупредительно:
— Въ Харьковъ.
Разговоръ начался и сразу стало весело. Молоденькая, изящная женщина, свернувшись клубочкомъ, лукаво улыбалась и розовыя губы ея вздрагивали, точно она хотла сказать:
— Я знаю, что будетъ дальше, но не хочу показывать, что знаю… Посмотримъ какой вы!..
А студентъ, слегка наклонившись, сидлъ передъ нею, отвчалъ корректно и легко, но поминутно краснлъ той юношеской краской волнующаго стыда, съ которымъ очень молодые, еще не испорченные, но ужасно влюбчивые мужчины говорятъ съ незнакомой хорошенькой женщиной.
Сначала болтали о Москв, о театрахъ, немножко о литератур — все порядочные пустяки — совершенно также легко и незначаще, какъ будто они сидли не вдвоемъ въ интимно уютномъ купэ вагона, а въ какомъ-нибудь многолюдномъ салон. Было легко и весело, какъ бываетъ легко и весело только между молодой игривой женщиной, требующей поклоненія и влюбленности, и славнымъ чистымъ юношей, готовымъ совершенно серьезно и беззавтно влюбиться въ каждое хорошенькое женское личико.
Въ разговор она замтила, что онъ усиленно старается смотрть ей только въ лицо, что-бы не тронуть взглядомъ ея груди, такъ особенно сладострастно поставленной и отчетливо видной подъ мягкой темной кофточкой, и вообще не видть всей ея выпуклой фигуры, раскинувшейся на узкомъ диванчик. Это ее забавляло и потому она безъ нужды поминутно закрывала ноги, высовывавшіеся изъ подъ платья, и маленькой ладонью прижимала свою круглую маленькую грудь, точно у нея немного болло сердце.
Но разговоръ о московскихъ пустякахъ скоро надолъ, и какъ то само собой, какъ всегда между молодыми людьми, вышло, что они заговорили о любви.
— А вы были когда нибудь влюблены?— спрашивала Ольга Николаевна, и ея черныя лукавыя глаза говорили: если и не былъ, такъ будешь, а если былъ, то ужъ наврное не такъ, какъ будешь влюбленъ въ меня, глупый мальчикъ!
— Я? Да… нтъ…— окончательно смутившись студентъ, но при этомъ, во второй разъ, и опять безсознательно, Ольга Николаевна замтила, что подъ маской смущенія мелькнуло что-то непріятное.
— А сколько вамъ лтъ?
— Мн двадцать семь…
— Неужели?— искренно удивилась молодая женщина и даже брови приподняла на своемъ бломъ гладкомъ лобик.— А я думала, что вамъ гораздо меньше…
— Да, мн многіе даютъ не боле двадцати двухъ-трехъ лтъ… но я гораздо старше!
— И никогда не были влюблены? Этого не можетъ быть!
— Однако такъ и есть!— какъ-то странно улыбнувшись возразилъ студентъ.
Ольга Николаевна капризно передернула плечами.
— Конечно, неправда! Вы ужасно смшной! Хотите держать пари, что мы еще не додемъ до вашего Харькова, какъ вы будете въ меня влюблены… по уши!
Она смотрла на него въ упоръ и смялась задорно и весело.
— Нтъ… этого не будетъ!— возразилъ студентъ, и лицо его, розовое и молодое, вдругъ странно и рзко измнилось. Такъ, что на этотъ разъ молодая женщина уже сознательно замтила перемну и почувствовала какую-то непонятную тревогу: оно вдругъ все вытянулось, стало старше, въ уголкахъ рта сложились даже старческія складки, глаза стали жестки и какъ-то непріятно глубоки.
— Почему?— задорно спросила она все таки.
— Я не люблю женщинъ…— странно улыбнувшись и какъ будто длая надъ собой какое-то усиліе отвтилъ студентъ.
— Вотъ теб и разъ!— немного покраснвъ воскликнула Ольга Николаевна.— За что?
Студентъ быстро взглянулъ на нее и потупился.
— Такъ…
— Нтъ, скажите… мн интересно… я, вдь, тоже женщина…— кокетливо засмялась Ольга Николаевна.
— О присутствующихъ не говорятъ,— криво усмхнулся студентъ.
— Ну, хорошо… допустимъ, что я — исключеніе, и то, что вы будете говорить, ко мн не относится… А вообще?
Студентъ помолчалъ. Онъ видимо колебался.
— Ну?— капризно протянула Ольга Николаевна, какъ ребенокъ, которому не хотятъ разсказывать занимательной сказки.— Я слушаю!
Студентъ опять быстро взглянулъ на нее, прищурился и что-то злорадное мелькнуло у него въ глазахъ.
— Я не люблю женщинъ за то, что он эгоистичны, лживы и развратны…
Ольга Николаевна саркастически скривила губы.
— А мужчины нтъ?
— Нтъ…
— Не лживы, не эгоистичны и не развратны?
— Нтъ, не то… У мужчинъ это иначе, не такъ отвратительно…— затрудняясь въ выраженіяхъ возразилъ студентъ.
Ольга Николаевна разгорячилась и даже покраснла.
— Какъ-же это иначе?
— Видите-ли, прежде всего, вдь не то, что эгоизмъ… мы вс эгоистичны, и мужчины и женщины, и среди мужчинъ есть эгоисты самаго отвратительнаго толка… Но мужчина не всегда эгоистиченъ, его можно увлечь идеей, заставить забыть все, свое… А женщина эгоистична всегда и притомъ какъ животное: грубо и узко… Она любитъ только свое тло, ей дорогъ каждый пальчикъ на ея ног… За свое тло, за то, чтобы это тло нравилось, она готова на все, на развратъ, на преступленіе, на ложь! Нтъ, вдь, женщины, которая не измняла бы любимому человку… именно любимому: мужчина, если измняетъ, то значитъ не любитъ… а она именно любимому измнитъ, потому что ей вдь не нужно это, а потому что ей пріятно, что тло ея кому-то понравилось! Стоитъ только мужчин сильне выразить свое желаніе и женщина непремнно будетъ ему принадлежать!
— А мужчина не измняетъ? Подумаешь, какіе святые!— саркастически замтила Ольга Николаевна.
— Ну, да… но тутъ не то… тутъ гораздо осмысленне…— все оживляясь и оживляясь съ искренней горячностью и подъ конецъ даже съ ненавистью продолжалъ студентъ: — мужчина измняетъ, если ему нужна эта женщина, а женщина даже тогда, когда измна не доставляетъ ей ни радости, ни удовольствія… Въ женской измн почти всегда глупость, безцльность и подлость! Ей доставляетъ удовольствіе не свое желаніе, а подчиненіе чужой похоти! она принимаетъ ее въ себя и оттого грязная, пошлая… И все потому, что любитъ свое тло, хочетъ имъ поразить и увлечь! Мужчина если измнитъ, то или выдастъ себя, не съуметъ скрыть, или просто вернувшись отъ любовницы, охладетъ къ жен… А женщина, когда прійдетъ отъ любовника, особенно нжно станетъ ласкаться къ мужу, такую нжность и страсть проявитъ, что можно подумать чище ея любви и нтъ на свт!
— Глупости!— возмущенно сказала Ольга Николаевна, но что-то непріятно шевельнулось въ ней, точно она вспомнила нчто подобное.
— Нтъ, это такъ… И если мужчину спросить, онъ всегда, въ конц концовъ, сознается… А женщина и умретъ, унеся свою тайну. Ее ни умолить, ни растрогать, ни пристыдить, ни разжалобить нельзя! И потомъ, если у мужчинны талантливая, красивая и умная жена, онъ если и измнитъ, то потомъ страдать будетъ, не проститъ себ, что ее, такую, обманулъ… А женщина, какой бы геній у нея ни былъ мужъ, измнитъ ему съ первымъ пошлякомъ, съ гусарскимъ поручикомъ, съ прикащикомъ изъ моднаго магазина, съ лощенымъ инженеромъ…
— Какія вы гадости говорите!— все больше и больше возмущаясь перебила Ольга Николаевна.
— Это правда,— серьезно и даже печально сказалъ студентъ, и что-то больное пробжало тнью по его лицу.— Для женщины ничего не значитъ ни таланты, ни умы, ни благородныя сердца… Ей нуженъ только сильный самецъ… Смотрите, мужчина терпть не можетъ женщинъ развратныхъ, ищетъ, цнитъ и любитъ чистоту и душевную красоту женщины, а женщины всегда любятъ развратныхъ, пошлыхъ, пожившихъ мужчинъ!
Ольга Николаевна опять хотла перебить его, но студентъ не замтилъ и продолжалъ, съ все возрастающей силой ненависти въ голос и глазахъ:
— Если мужчина разойдется съ женщиной, онъ всегда будетъ вспоминать о ней съ благодарностью, за то счастье, которое она ему дала… даже хотя бы въ конечномъ итог она только портила ему жизнь! А женщина, какъ кошка… чуть отошла, для нея мужчина перестаетъ существовать! Она мгновенно начинаетъ считать его за дурака, мерзавца, подлеца! Кром гадости, она ничего не вспомнитъ о немъ, и каждому новому любовнику будетъ говорить, что то была ошибка, что она не любила и не могла любить такую дрянь, а вотъ теперь любитъ въ первый разъ! А потомъ и этому измнитъ самымъ позорнымъ и глупымъ образомъ! И даже лучше, если позорнымъ, ибо женщин доставляетъ удовольствіе пасть… доставляетъ удовольствіе, чтобы ее втоптали въ грязь, мучили, истязали… Каждая женщина продажна — вопросъ только въ сумм! Женщина безстыдне мужчины: ни одинъ мужчина не станетъ обтягивать вызывающихъ частей своего тла, чтобы прельстить женщинъ, а женщина вся — одно возбужденіе! Вс жесты, вс части фигуры, вс движенія у нея къ одному и тому-же возбуждать похоть! Мужчина можетъ оторваться отъ земли, уйти въ идею, въ мысль… женщина вся на земл, въ спальн, въ дтской и главное на кровати! Мужчина иметъ друзей среди мужчинъ, женщина ненавидитъ всхъ женщинъ кром себя: именно потому, что для нея, кром мужской похоти, ничего не существуетъ, и ей скучно съ другой женщиной! Это грязное, похотливое, трусливое, продажное и лживое существо… Я ненавижу женщинъ,— вдругъ почти крикнулъ студентъ и лицо его странно потемнло, точно ему не хватало воздуху.
Ольга Николаевна съ возмущеніемъ и съ любопытствомъ смотрла на него. Онъ ей нравился. Было такъ щекочуще пріятно слышать такія оскорбленія себ, какъ женщин, и притомъ онъ сталъ очень интересенъ, съ гнвнымъ голосомъ, ненавидящими глазами, съ бшенными искрами въ зрачкахъ.
— Да вы настоящій маленькій Отто Вейнингеръ,— дланно засмялась она.— Я васъ буду звать ‘Маленькій Отто’… И все это неправда… и… и все равно, вы въ меня влюбитесь!— неожиданно закончила она.
— Нтъ, этого никогда не будетъ!— повторилъ онъ неестественно, точно подзадоривая.
— Посмотримъ!— задорно засмялась Ольга Николаевна.
— Что-жъ, посмотримъ…— неопредленно согласился студентъ и опять непріятно прищурился.
Странно, ее вдругъ разозлилъ этотъ мальчикъ, но при этомъ что-то похожее на испугъ шевельнулось у нея въ груди. Ей вдругъ захотлось прекратить разговоръ и даже уйти въ другое купэ. Но именно этотъ непонятный страхъ и вызвалъ въ ней настойчивое, капризное желаніе поставить на своемъ. Въ этомъ желаніи было и упрямство, и вызовъ, и желаніе доказать ему, что она его ничуть не боится, и какое то темное чувство. Даже не чувство, а возможность чувства, нчто такое, что въ эту минуту, если бы оказалось, что его дйствительно трудно влюбить въ себя, она пошла бы дальше, сдлала бы все, что угодно, даже отдалась бы ему, только чтобы поставить на своемъ.
Она какъ-то вдругъ всмъ существомъ своимъ вспомнила, что кром черныхъ глазъ, розовыхъ губъ и блестящихъ волосъ, у нея есть молодое, нагое, смугло розовое тло, прелестная упругая грудь, стройные ноги, круглыя руки — все такое сладострастное, изящное, гибкое, горячее, что должно покорить и не такого, какъ этотъ глупый, ничего не видавшій мальчикъ.
А между тмъ со студентомъ длалось что-то странное: онъ прямо на глазахъ мнялся все больше и больше. Углы губъ опускались, скулы сжимались, на щекахъ появился нехорошій лихорадочный румянецъ, глаза стали смотрть нагло и откровенно. Онъ уже не былъ чистенькимъ наивнымъ мальчикомъ, а кмъ-то другимъ — непонятнымъ, старымъ и страшнымъ.
— Лучше не пробуйте!— запнувшись, точно съ усиліемъ проглотивъ слюну, сказалъ онъ.
— Это еще почему! Хочу и буду,— звонко и насмшливо отозвалась молодая женщина.
— Потому… что это очень опасно… Гораздо опасне, чмъ вы думаете! И для меня… это совсмъ не игра! Вдь вы совсмъ меня не знаете! Очень тихо, и какъ-бы одновременно съ мольбой, отвтилъ студентъ, и лицо его передернулось въ какой-то странной и мучительной судорог.
При этомъ, опять съ тмъ же непонятнымъ темнымъ страхомъ, Ольга Николаевна почувствовала, что эта судорога у него постоянна, что лицо его въ какіе-то извстные моменты всегда такъ дергается.
Ей опять смертельно захотлось куда нибудь уйти, позвать кондуктора… Темный женскій страхъ овладлъ ею. Еще минута и она ушла бы. Но онъ, точно угадавъ, сквозь иронически искривленныя губы спросилъ:
— А вы меня начинаете немного бояться!
Ольга Николаевна гордо подняла головку и презрительно, по актерски, взглянула на него. Если такъ, если онъ дйствительно думаетъ, будто она можетъ бояться его, то она не уйдетъ отсюда ни за что.
— Васъ?— Великолпно!— въ носъ произнесла она.— Увы, вы вовсе не страшный какъ думаете, а просто смшной… смшной и наивный мальчикъ! Я ничего и никогда не боюсь! Зарубите это себ на носу!
— Вотъ какъ?— съ явной и зловщей ироніей сказалъ студентъ.— А разв женщина можетъ ничего не бояться, когда она… вдвоемъ съ мужчиной, который сильне ея?
— А что можетъ со мной случиться?— такъ-же преувеличенно презрительно спросила молодая женщина.
Студентъ помолчалъ, какъ будто хотлъ сказать что-то рзкое и не ршался.
— Поздъ стучитъ, ничего не слышно… вс уже спятъ… дверь можно закрыть на крюкъ…— странно и задумчиво проговорилъ онъ, какъ-бы про себя.
— Ну и что-же?— вызывающе спросила Ольга Николаевна.
— И васъ… могутъ изнасиловать…— съ нарочитой грубостью отвтилъ студентъ.— Разв вы этого не боитесь?
— Это еще надо посмотрть!— самоувренно засмялась молодая женщина.
— Ну, а если?— съ настойчивостью, какъ будто наталкивая ее на что-то, ему нужное, сказалъ студентъ.
— Ну, такъ что-жъ? — нарочно захохотала Ольга Николаевна, которой захотлось его подразнить.— Ну, и пусть… Это, вроятно, очень забавно!
Она немного покраснла при этомъ, потому что и сама не врила своимъ словамъ. Но ей ужасно нравилось иногда ошеломлять мужчинъ безшабашной дерзостью слова.
Студентъ долго и молча смотрлъ ей прямо въ глаза. Подъ его взглядомъ Ольга Николаевна покраснла еще больше и вдругъ во всемъ тл ощутила безпокойное томленіе, какое, вроятно, ощущаетъ птица, когда на нее смотритъ ядовитая змя. Она почувствовала, что лицо ея и все тло начинаютъ горть страннымъ возбужденнымъ жаромъ, а въ голов мелькаютъ невозможныя странныя представленія. И ужасъ и тайное желаніе, еще почти не сознанное ею, шевельнулось въ молодой женщин.
— Забавно?— медленно переспросилъ студентъ
— Я не знаю…— насильно засмялась Ольга Николаевна… Должно быть!
— А если я это сдлаю?— дерзко и быстро спросилъ студентъ.
Ольга Николаевна почувствовала, что разговоръ вышелъ за границы возможнаго и что начинается нчто серьезное, гадкое и страшное. Она вспыхнула, но удержала движеніе и осталась лежать на диван.
— Вы этого не сдлаете,— сухо отвтила она.
— Почему?— медленно и осторожно, но съ выраженіемъ наглымъ, спросилъ студентъ.
— Не сдлаете!— гордо повторила Ольга Николаевна и прищурившись презрительно прибавила: — однако это ужъ слишкомъ, вы забываетесь! Прекратимъ этотъ глупый разговоръ!
Студентъ широко и злорадно улыбнулся.
— Нтъ… теперь не прекратимъ!
Ольга Николаевна съ горделивымъ удивленіемъ вскинула своей хорошенькой головкой.
— А я прекращу!
— Нтъ.
— Вы не имете права!
— Я имю право на все…— жестко отвтилъ студентъ.
— Нтъ, не имете…— повторила молодая женщина и вдругъ почувствовала себя безпомощной.
— Почему?
— Потому что я этого не хочу!
— А я хочу,— нагло возразилъ студентъ.
— Я не буду слушать!
— Я заставлю.
— Я уйду изъ купэ…— сказала Ольга Николаевна и поднялась съ дивана.
— Нтъ… вы не уйдете!— крикнулъ студентъ, какъ кошка прыгнулъ къ двери, защелкнулъ ее и сталъ передъ нею.
Ольга Николаевна съ холоднымъ удивленіемъ посмотрла ему не въ лицо, а какъ-то оскорбительно — въ подбородокъ.
— Ваши шутки грубы и неумстны!— съ горящими щеками гордо сказала она.— Пустите! Вы забываетесь!
— Не пущу,— сквозь зубы сказалъ онъ.
— Пустите!— крикнула молодая женщина и топнула ногой.
Студентъ отрицательно покачалъ головой.
Страшный гнвъ ударилъ ей въ голову. Никогда въ жизни никто не осмливался говорить съ нею такимъ образомъ. Она взглянула на его тонкое окаменвшее лицо и сжала зубы. Ей неудержимо захотлось изо всей силы ударить его по этой красивой наглой физіономіи.
Студентъ угадалъ движеніе ея чуть-чуть приподнявшейся руки.
— Берегитесь!— предостерегающе сказалъ онъ, но не тронулся съ мста.
Ольга Николаевна стояла передъ нимъ и вся дрожала. Она не знала, что ей длать. Все это начинало казаться ей какимъ-то нелпымъ кошмаромъ, и вдругъ вспомнился ей мужъ, вспомнился страшно близкимъ, роднымъ, единственнымъ, и въ эту минуту она согласилась бы отдать сцену, жизнь, свободу, все, что угодно, только бы онъ очутился здсь.
— Какъ вы смете?— дрожащимъ отъ гнва и страха голосомъ проговорила она.— Кто далъ вамъ право?
— Вы сами!— насмшливо отвтилъ студентъ.
Ольга Николаевна почувствовала, что вся кровь бросилась ей въ голову. Въ глазахъ у нея помутилось, его розовое лицо и наглые глаза завертлись передъ нею и слились въ одно странное, ненавистное всему тлу ея, розовое пятно. Не помня, что она длаетъ, она стремительно подняла руку.
Въ то-же мгновеніе точно желзными клещами кто-то схватилъ ея руки, какая-то страшная сила швырнула ее назадъ, и она, съ разбившимися волосами, красивая и жалкая, упала на диванъ. Студентъ придавилъ ее къ дивану, стиснулъ руки, лишилъ всякой возможности двигаться и близко, близко придвинулъ свое измнившееся лицо къ ея горящему, съ испуганными глазами странно красивому лицу.
Съ минуту они молчали и дико смотрли другъ на друга въ глаза, и что-то страшное протянулось менеду этими мужскими и женскими глазами, точно слившимися въ смертельной борьб.
— Пустите!— хрипло проговорила молодая женщина и сдлала скользкую попытку вырваться.
Онъ едва не выпустилъ ее, но справившись овладлъ снова и еще неодолиме притиснулъ къ дивану.
Она съ минуту молча, съ искаженнымъ, полнымъ смертельной ненависти лицомъ, смотрла на него.
— Идіотъ!— вдругъ проговорила она и насмшливо захохотала, прямо ему въ лицо.
Въ ту-же секунду глаза его потемнли, исказилось все лицо и со страшной злобой, коротко и жестко размахнувшись, онъ ударилъ ее по щек.
— А, идіотъ? Лежи-и… дрянь!— задыхаясь пробормоталъ онъ.
Молодая женщина болзненно и странно вскрикнула, дернулась головой и почти потеряла сознаніе, но потомъ вдругъ почувствовала, что придавивъ одну ея руку колномъ и освободивъ свою, онъ что-то длаетъ съ платьемъ у ея ногъ.
Съ дикимъ ужасомъ, растерянная и жалкая, совсмъ не похожая на ту изящную веселую женщину, которая такъ кокетливо махала платкомъ съ площадки вагона, Ольга Николаевна стала биться, рваться, запутала все лицо распустившимися черными космами волосъ и вдругъ закричала. Въ ту-же секунду рука студента крпко и безжалостно зажала ей ротъ, больно и уродливо скомкавъ все лицо. Она смотрла черезъ его руку прямо ему въ глаза, измнившимся, полнымъ страшной злобы, ужаса, боли взглядомъ, хрипла, извивалась и безпомощно кусала руку, зажимавшую ротъ, слюнявя ее липкой пной.
Ей удалось захватить зубами мякоть ладони и она впилась въ нее изо всей силы, какъ дикій затравленный зврекъ.
Лицо студента поблло отъ боли, но онъ не выпускалъ ее и не отнималъ руки, а самъ что-то продолжалъ длать съ ея платьемъ и ногами. И вдругъ Ольга Николаевна почувствовала что-то странное жгучее, прорвавшееся сквозь ужасъ и боль, сквозь стыдъ и ненависть, слившееся съ ними въ одинъ страшный кошмаръ, какой-то кровавый, горячій и безумный туманъ.
Она думала, что сходитъ съ ума. Онъ настойчиво, грубо и жестоко продолжалъ ласкать ее. И вдругъ зубы ея стали разжиматься, глаза потемнли и налились какой-то влагой, тло задрожало и безсильно опустилось. Тогда онъ принялъ руку и мокрыми горячими губами съ бшенной силой прижался къ ея мокрому, распухшему рту. Она еще разъ дернулась и замерла, на этотъ разъ совершенно потерявъ сознаніе.
Сквозь огненный туманъ и странный оглушительный шумъ, она чувствовала, что онъ что-то длаетъ съ нею, что-то непонятное, отчего все тло дрожитъ и извивается въ нестерпимомъ мучительномъ наслажденіи.
И вдругъ услышала его странный, какъ будто далекій голосъ:
— Ну, что забавно? Забавно? Лежи, дрянь!
И опять онъ жестоко и больно ударилъ ее по щек. Ударилъ, дернулъ за черные спутанные волосы и опять ударилъ.
Ольга Николаевна испугалась, какъ ребенокъ закрывала глаза и заплакала.
Но все тло ея продолжало томится въ нестерпимой (сладкой) мук, и она не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой, что-бы онъ ни сдлалъ съ нею. И странно, какъ въ безумномъ кошмар, ей были пріятны эти удары, и хотлось, чтобы онъ еще ударилъ, чтобы истязалъ, избилъ всю, разорвалъ на ней платье, голую бросилъ бы на полъ и топталъ ногами.
Смутно мелькала въ ней мысль, что она сошла съ ума или все это ей снится.
— Надо проснуться! Это ужасно! — какъ въ бреду думала она.
Онъ не отрываясь продолжалъ давить ея губы своими губами, и ей казалось, что его губы огненны. И сама не зная, какъ, она отвтила поцлуемъ.
Нсколько минутъ длилось какое-то странное, туманное забытье, когда она ничего не сознавала, кром жгучаго потрясающаго наслажденія. И вдругъ онъ ее оставилъ.
Она открыла глаза, но не могла пошевельнуться, вся разбитая и все еще прижатая къ дивану его желзными руками.
— А ты мужа любишь?— съ страшной ненавистью, сквозь зубы, спросилъ онъ, не отрываясь глядя ей прямо въ глаза.
Она смотрла на него съ дикимъ удивленіемъ, не понимая, о чемъ онъ ее спрашиваетъ.
— Любишь? Ну, любишь? Говори!— Хрипло крикнулъ онъ и поднялъ руку.
Ольга Николаевна пугливо и жалко зажмурилась
— Ну?
— Люблю…— проборматала она покорно и жалобно распухшими губами.
— Очень?
— Да…— еле слышно отвтила она, глядя безумно и дико.
— А ты ему скажешь? То, что сейчасъ? Скажешь? Говори же или…
Онъ сдлалъ движеніе и она торопливо отвтила:
— Нтъ ..
Студентъ хрипло и странно засмялся.
— Еще-бы! У, подлая тварь!
Онъ выговорилъ страшно грубое омерзительное слово.
Ольга Николаевна вздрогнула и закрыла глаза.
— Ты!.. Смотри на меня… ну!— бшенно крикнулъ онъ и дернулъ ее за волосы.
Ольга Николаевна открыла глаза, полные слезъ и ужаса.
— Вс вы такія! Вс вы любите одного и не можете не дрожать, когда возл васъ…— какъ будто спокойно и даже съ какою-то печалью выговорилъ студентъ.— Говори, сколько разъ ты измнила своему мужу? Ну!
— Одинъ… разъ…— покорно, какъ загипнотизированная отвтила она.
— Съ этимъ инженеромъ, что въ вагонъ входилъ? Да?
— Нтъ, съ другимъ…— еле слышно отвтила Ольга Николаевна.
— А съ другимъ! Разъ? Что-жъ такъ мало? захохоталъ студентъ. Смлости не хватало?
Ольга Николаевна опять заплакала.
Студентъ долго молча смотрлъ на нее, и жестокое выраженіе какого то страшнаго мстительнаго сладострастія искажало его лицо!
— Чего жъ ты плачешь? Вдь это-же ‘забавно’!— съ издвательствомъ сказалъ онъ.— А ты не сказала мужу, что измнила?.. Не сказала? Онъ не знаетъ, что жена, которая ему дороже всего на свт, обманывала и отдавалась другому? Не знаетъ? Да говори же!
— Не знаетъ…— покорно повторяла его слова Ольга Николаевна.
— А подозрваетъ? Ревнуетъ? Умолялъ сказать? Простить общалъ? Говори!
— Да…
— А ты успокоила?
— Да…
— Еще-бы! Вдь ты, когда пришла съ чужой постели, особенно ласкова и нжна была съ нимъ! Цловала, обнимала, проявляла особую нжность и страсть! Да? А потомъ заставляла его за однимъ столомъ съ любовникомъ сидть? То, что надъ нимъ смялись, что вс знали, кром него… Вы вс такъ! И та тоже обнимала и цловала меня, когда…
Онъ вдругъ задрожалъ всмъ тломъ и сжалъ зубы съ такой силой, что на щекахъ выступили багровыя пятна.
— И никогда не узнаетъ, никогда!
Онъ произнесъ это съ силой и мукой необыкновенными.
— А, ты думала, что я наивный мальчикъ, что возл меня можно пошалить весело, и пріятно и безопасно? Вы всегда такъ думаете! Ты же любишь мужа… зачмъ же ты лзла ко мн? Чего теб хотлось? У, подлая баба! У васъ и душа и тло одна похоть! Трусливая подлая похоть! Тебя можно бить и цловать въ одно время! А ты знаешь, что я любилъ одну женщину больше жизни… только ею жилъ, только о ней думалъ, отдавалъ ей все… молился и благоговлъ передъ ея чистотой и красотой… себя считалъ недостойнымъ, грязнымъ, грубымъ… И она, вотъ, какъ и ты, измняла мн! Тоже можетъ быть одинъ разъ? А потомъ приходила ко мн и цловала и обнимала! У, дрянь!.. Ненавижу васъ всхъ! Красивое и развратное мясо! Ни жалости, ни состраданія, одна похоть и ложь! А скажи, ты хочешь мн отдаться? Теперь, хочешь? Ну, говори же! Вдь, хочешь?
— Да…— пробормотала Ольга Николаевна. Она чувствовала, что это такъ и будетъ и только хотла, чтобы поскоре… Что-то темное сладострастное тянулось во всемъ ея избитомъ, возбужденной лаской и болью тл. Мысль о томъ, что это сейчасъ будетъ, наполняла ее и ужасомъ и замирающимъ желаніемъ.
— А, хочешь?
— Вы будете меня потомъ презирать…— почему то жалко и безсмысленно пробормотала она.
— А теб не все равно? Ну, хорошо!
Ольга Николаевна покорно и безсильно вытянулась на диван. Она уже чувствовала его близость, уже дрожала отъ стыда, страха и желанія, въ высшемъ наслажденіи позора и мучительства. Вдругъ желзная, жестокая, неотвратимая рука схватила ее за горло и сжала такъ, что она задохнулась и дернулась всмъ тломъ.
— Хочешь? Хочешь?— повторилъ студентъ въ какомъ-то страшномъ забыть и судорожно давилъ ея нжную, тонкую шею.
Смертельный животный ужасъ охватилъ ее. Дико выпучивъ глаза она забилась и задергалась. Въ одну минуту въ ней промелькнула страшная невозможная мысль. Лицо мужа, милое, далекое… сцена… молодая веселая жизнь… все, что могло быть и не будетъ, пронеслось передъ нею. Страшная тоска сжала сердце. Ужасъ проникъ все тло, потрясъ мозгъ и лишилъ ее разума. Она извивалась, билась, дергалась подъ его рукой. Глаза выпучились изъ орбитъ, на губахъ запузырилась розоватая пна. Она была ужасна и ничего не оставалось въ ней отъ прежней красивой изящной женщины. Это была мокрая отвратительная мышь въ зубахъ у кошки.
— Такъ хочешь?— еще услышала она непонятный далекій голосъ и какія-то сладострасныя виднія въ мутномъ непроницаемомъ туман охватили ее. Блая муть залила мозгъ, все закачалось, закружилось, поплыло кругомъ, налилось красной огненной кровью, и съ послднимъ проблескомъ сознанія она еще успла подумать:
— Что это? Я не хочу умирать… помогите!
Студентъ закрылъ ее пледомъ, убралъ свалившіеся на полъ ея красивыя черепаховыя гребенки, аккуратно сложилъ ихъ на столик, взялъ свой маленькій чемоданчикъ, желтой кожи съ никелированными застежками, и тихонько отворилъ дверь.
Въ корридор вагона было пусто и глухо, какъ всегда глубокой ночью. Поздъ по прежнему неустанно и тяжко грохоталъ, качаясь всмъ своимъ огромнымъ дребезжащимъ тломъ. Качались огни въ фонаряхъ и странныя тни ходили по пустому узкому корридорчику. Кто-то храплъ въ служебномъ отдленіи и пахло оттуда тяжелымъ спертымъ духомъ. Въ окна вагоновъ смотрла черная слпая тьма.
Студентъ не оглядываясь, съ желтымъ кожаннымъ чемоданчикомъ въ рук, мягко и неслышно ступая, прошелъ къ дверямъ вагона, отворилъ ихъ, вышелъ на площадку — ту самую, на которой три часа тому назадъ стояла веселая, маленькая, смющаяся и махающая платкомъ женщина — минуту постоялъ надъ быстро несущимся назадъ темнымъ пространствомъ и прыгнулъ въ темноту, комочкомъ мелькнувъ гд-то внизу, уже далеко позади позда.
А въ уютномъ купэ вагона, подъ теплымъ пледомъ, смирно лежала маленькая женщина и выпученными мертвыми глазами смотрла въ спинку дивана, подвернувъ скрюченныя, какъ лапки убитой птицы тонкія руки и пачкая бархатную оббивку дивана розоватой струйкой, текущей изъ уголка рта.
1911 г.