СЕРГЕЙ КЛЫЧКОВ
СЕРГЕЙ КЛЫЧКОВ
Очерк
Очерк
Н. Солнцева. Сергей Клычков, Клычков Сергей Антонович, Год: 1991
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Наталья Солнцева
Источник: ‘Возвращение’, ‘Советский писатель’, Москва, 1991.
OCR и правка: Александра Белоусенко (belousenko@yahoo.com).
Библиотека Александра Белоусенко — http://www.belousenko.com, 31 октября 2003.
Сергей Антонович Клычков родился в июле 1889 года в Талдомской глуши. Мать родила его прямо в малиннике Чертухинского леса. Так судьба определила ему быть певцом и философом русской природы, крестьянского мира, мифотворцем и чародеем русской литературы.
Он прожил сорок восемь лет. Его арестовали в 1937 году. Родственникам передали приговор: десять лет без права переписки. В 1988 году Военная коллегия Верховного суда СССР выдала документ, в котором сообщалось следующее:
‘Клычков Сергей Антонович, 1889 г. рождения, член Союза писателей СССР, был необоснованно осужден 8 октября 1937 года Военной коллегией Верховного суда СССР по ложному обвинению в том, что якобы с 1929 года являлся членом антисоветской организации ‘Трудовая крестьянская партия’, имел связь с Л. Б. Каменевым, проводил антисоветскую деятельность в идеологической борьбе. Клычков С. А. был приговорен к расстрелу. Сведениями о точной дате исполнения приговора не располагаем, однако известно, что по существовавшему в то время положению такие приговоры исполнялись немедленно по вынесении. Места захоронения осужденных к расстрелу не фиксировались’.
Н. Я. Мандельштам в главе ‘Не треба’ своих воспоминаний передает распространившийся в то время слух о том, что Клычкова пристрелили при допросе.
Сергея Клычкова справедливо причисляют к неокрестьянской, неонароднической, ‘утопической’ литературе двадцатых годов. Эстетика и философия фольклора, народнические, славянофильские идеи, русский символизм, гоголевские традиции — всё это угадывалось в прозе Клычкова, и всё это лишь оттеняло, подчеркивало его самобытность.
Роман Сергея Клычкова — явление уникальнейшее и аномальное настолько, насколько вообще аномален талант по своей природе. Проза поэта не вписывалась в повестку дня советской литературы.
В обществе торжествовала городская культура, пролетарская идеология. Клычков же противопоставил горожанину, гегемону революции, высоконравственный мир крестьянина. Крестьянин для него был главным человеком Вселенной, работником, и философом, проповедником соборности и софийносги. Общество жило лозунгами о социализме любой ценой, о человеке — хозяине планеты, покорителе природы. Клычков уже тогда, на заре социалистической индустриализации, предвидел экологическую катастрофу. Он писал о том времени, когда лешие уведут из местных лесов всё зверьё и птицу, когда земля, эта зеленая чаша, станет мертвой и обезображенной. В условиях победы воинствующего атеизма и материализма он предложил читателю художественный мир русалок, оборотней, леших, чертей, архангелов… Его герои общаются с потусторонним миром, с душами умерших, с языческой нежитью. В своих романах Сергей Клычков заявил о себе как о натурфилософе и пантеисте, размышлял о нравственности дуализма. Национальному нигилизму писатель противопоставил национальную самобытность как остов жизни, культуры, судьбы всякого народа. В условиях, казалось, уже достигнутой обществом гармонии он заговорил о разладе крестьянского мира, о дисгармонии человека и природы, о разрушении соборности.
Проза Клычкова, несомненно, явилась началом советского философского романа — и этот младенец был задушен в колыбели. Герои Сергея Клычкова мыслили натурфилософскими категориями — и потому его проза мифологична. Она поражает своей метафоричностью.
А. К. Воронский уверял, что Клычков превзошел своих литературных предшественников — Мельникова-Печерского и Лескова. В. П. Полонский отдавал пальму первенства всей крестьянской литературы двадцатых годов Клычкову и Есенину. Но критика РАППа, ВОКПа, Коммунистической Академии, обвинив писателя в реакционности, кулачестве, национализме, мистицизме и прочих политических грехах, организовав дружную травлю, перекрыла писателю все пути публикации его прозы. Из задуманного девятикнижия свет увидели лишь три романа.
Нет смысла сейчас спорить о том, кто первый из писателей пострадал от ретивой борьбы вульгарно-социологической критики за чистоту пролетарской идеологии. Но не уйти от того факта, что уже в 1923 году крестьянские поэты Клычков, Орешин, Есенин и Ганин были подвергнуты позорному судилищу, остракизму со стороны ревнителей псевдоинтернациональной и псевдопролетарской идеологии. Уже в 1925 году Клычков был назван реакционером, консерватором, кулаком. В этом же году при странных обстоятельствах погибает Сергей Есенин. Тогда же гибнет удивительный поэт, мудрый и честный, Алексей Ганин. Одна из версий — расстрел в Бутырской тюрьме Затем следует ссылка Николая Клюева и его гибель в лагере. Опять же одна из версий — расстрел. Расстрелян Клычков, гибнут Петр Орешин, Павел Васильев, Иван Касаткин… Был вырезан целый пласт крестьянской литературы.
‘Сахарный немец’ увидел свет в 1925 году Уже здесь Клычков определил главную тему своего девятикнижия ‘Живот и смерть’. Его герои были озабочены поиском идеального государства, беспошлинного, счастливого, вольного. Об этом царстве рассказано в заветной книге ‘Златые Уста’ — книге о золотом веке человечества. Но книга эта, увы, yтерянa русским народом. В этом романе заступнику крестьянского лада, ласковому Лелю, противостоит нечто инородное, чужое — символический карлик Сахарный немец. ‘Пришел, видно, Русь, тебе пончик…’ — кричит он Лелю.
Кто-то восторгался романом, кто-то посылал на голову автора проклятия. Горький сообщал своему секретарю Крючкову: Клычков ‘по ту сторону баррикад’. Бухарину он написал письмо, в котором утверждалось: неонароднический сентиментализм ‘Сахарного немца’ — явление для советской литературы чуждое, требующее отпора.
Клычков же издает следующий роман — ‘Чертухинский балакирь’, как писал Николай Клюев, ‘после Запечатленного ангела это первое писание — и меч словесный за русскую красоту’. ‘Чертухинским балакирем’ открывалась проза ‘Нового мира’ периода блестящего руководства журналом В. П. Полонского. Главный герой романа чертухинский балакирь, лежебока, балабон, сказочник, испытывает на себе флюиды носителей трех философских систем — озорной колдуньи Ульяны, персонифицированной идеи торжествующей плоти, пантеиста лешего Антютика и христианина-еретика и дуалиста мельника Спиридона. Отныне балакирю предстоит решить, какая вера гармоничней всех прочих для крестьянского мира,— именно она должна привести мужика в счастливое царство птицы Сороки.
Критики и фельетонисты обрушили на писателя поток брани, издевательств, хулы. Чтобы как-то обезопасить судьбу Клычкова, И. И. Скворцов-Степанов заручается поддержкой М. И. Калинина, убеждает его прочесть этот скандальный роман. Но в самом Клычкове уже иссякла вера в лучшее, он терял надежду на понимание, на честное отношение к писателю. Своему университетскому другу П. А. Журову он признавался, пришел его срок договора с рогатым, миром правит сатана, торжествует свидригайловщина — и она непобедима. С таким настроением он пишет свой третий роман ‘Князь мира’.
‘Князь мира’ — это роман-анафема, роман-отречение от прежних идеалов, роман-признание своего поражения. Это самый трагический роман Сергея Клычкова. Крестьянский мир здесь погряз в пороках, в корысти. Крестьянский мир села Чертухина вскормил своими собственными силами своего погубителя, сына крестьянки и дьявола, Михаила Бачурина, будущего барина. В этом романе крестьянская вера, христианская религия оборачивается обманом, трагедией. Здесь намечен лишь единственный путь к спасению — бунт. Но, как видно из заявок на следующий роман Клычкова, бунт атамана Буркана приведет к невинной крови, к несправедливым убийствам.
Это был тупик. Но в печати уже были объявлены следующие романы Сергея Антоновича Клычкова, в том числе — ‘Серый барин’, роман о барине Бачурине, который теперь уже своей, дьявольской, верой будет искушать наивного балакиря.
Сведения о ‘Сером барине’ скупы. В ответах Сергея Клычкова на анкету журнала ‘На литературном посту’ за 1931 год сообщалось: ‘Пишу стихи и роман, делаю это больше с отчаяния и от мысли, что, пожалуй, не удастся напечатать’.
В основе сюжета — судьбы трех героев: барина Бачурина, Петра Кирилыча, Буркана. Стихией Бачурина были деньги, неразменный рубль, унаследованный им от Князя мира и принесший ему солидное состояние. Петр Кирилыч был по-прежнему прост и не замечал собственной святости. Соблазнившись сытой едой и теплым кровом, он нанимается к Бачурину, исполняет кощунственную службу — стоит перед иконой с выкинутым языком. В конце концов Бачурин повесится в Чертухинским лесу, но разорению края уже было положено начало: Антютик и Пётp Кирилыч покидают насиженные места и уходят в Сорочье царство. Oн и угоняют с собой всех крупных зверей, оставив чертухинцам ‘только зайца да лисицу: лисицу, потому что больно хитра, а зайца, потому что больно труслив!’1. Конец романа сводился к ‘феерической картине девственного леса, в котором разливаются неисчислимые голоса уходящих зверей и улетающих к осени птиц, соединяясь пока еще со слабым голоском баластного паровоза’2.
Ознакомившись с заявкой Сергея Клычкова на издание романа, а также с одной из глав романа, А. В. Луначарский оставил на тексте заявки свою резолюцию. В ‘Сером барине’ он увидел ‘безудержную и бестолковую фантастику, правда, благодаря таланту автора — узорную и забавную’3. Далее следовал отказ: ‘От издания этой вещи нашим издательством я бы воздержался.
Оговорюсь: ничего политически недопустимого в прочитанном мною материале я не нашел’4. Какую именно читал главу Луначарский — неизвестно.
Вскоре в Харькове, в издательстве ‘Пролетарий’, вышел в свет сборник избранной прозы Клычкова. Вошел сюда и рассказ ‘Серый барин’5. Несомненно, это был отрывок из неопубликованного романа Клычкова, глава, которая в силу своей завершенности, прочитывалась как самостоятельное произведение.
Рукопись всего романа обнаружить не удалось. Возможно, она была изъята при аресте.
Известно, что девятикнижие должно было состоять из трех трилогий, в том числе из ‘Сорочьего царства’. В харьковском издании рассказ-глава ‘Серый барин’ был обозначен как глава из ‘Сорочьего царства’.
1 Авторская заявка на издание романа. ЦГАЛИ, ф. 2К62, оп. 1, e.х. 60.
2 Там же.
3 ЦГАЛИ, ф. 2208, оп. 2, е.х. 653.
4 Там же.
5 См. Также: ‘Красная новь’, 1925, No 7, с. 19-34.