‘Сверный Встникъ’, No 1, 1890
Н. Котляревский. Очерки новйшей русской литературы. I. Поэзия гнева и скорби. Москва. 1890, Котляревский Нестор Александрович, Год: 1890
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Н. Котляревскій. Очерки новйшей русской литературы. I. Поэзія гнва и скорби. Москва. 1890.
Г. Котляревскій, если не ошибаемся, критикъ новый, критикъ-дебютантъ и мы встрчаемъ его, можно сказать съ распростертыми объятіями. На это имются у насъ совсмъ особыя причины. Откровенно говоря, талантъ г. Котляревскаго далеко не такого свойства и не такихъ размровъ, чтобы имъ можно было восхищаться. Боле того, мы сомнваемся даже, что у г. Котляревскаго есть хоть какой-нибудь критическій талантъ: нашъ дебютантъ пишетъ старательно, но безцвтно, излагаетъ свои мысли толково и тщательно, но самыя эти мысли такого невысокаго полета, что едва-ли заслуживали какого-бы то ни было изложенія. Тмъ не мене, появленіе г. Котляревскаго въ роли критика доставляетъ намъ чрезвычайное удовольствіе. Дло въ томъ, что г. Котляревскій заполняетъ собою въ нашей критик нкоторый ‘проблъ’, жалобы на который уже не разъ слышались въ журналистик. Читателю извстно, что нашу современную литературу постигъ необыкновенный урожай на поэзію и поэтовъ, которые и въ стихахъ и въ проз съ горечью заявляютъ, что ихъ не цнятъ и не понимаютъ, что критика не въ силахъ возвыситься до уразуменія художественныхъ красотъ ихъ произведеній, частью потому, что у насъ вообще ‘нтъ художественной критики’, а частью потому, что ‘критикъ есть недоношенный художникъ’ и ‘яйца курицу не учатъ’. Казалось-бы этой бд очень легко помочь. Если у насъ ‘нтъ художественной критики’, то пусть художники, жалующіеся на это, и создадутъ ее. Вдь критика, по вашему, такое легкое дло, вдь критики, по вашему, только недоразвившіеся художники. Такъ вотъ — неугодно-ли попробовать. Пусть г. Минскій разъяснитъ намъ красоты произведеній г. Андреевскаго, а г. Андреевскій — поэтическія заслуги г. Минскаго, пусть г. Фофановъ разскажетъ намъ о г. Фруг, а г. Фругъ о г. Фофанов. Дожидаться такой любезности отъ современныхъ дйствующихъ критиковъ нашихъ было-бы напрасно, они, во первыхъ, предпочитаютъ писать не столько о писател, сколько ‘по поводу’ писателя, во вторыхъ, по грубости своего эстетическаго пониманія, и неспособны прочувствовать красотъ какой-нибудь элегіи, говорящей о мор, о горахъ, о звздахъ и о томъ, какъ Ванька Таньку полюбилъ. Единственное, но серьезное неудобство такой дружественной, взаимной критики поэта поэтомъ состояло-бы въ томъ, что злые языки не преминули-бы сказать словами басни:
За что же, не боясь грха,
Кукушка хвалитъ птуха?
За то, что хвалитъ онъ кукушку.
Такимъ образомъ г. Котляревскій является со своею критикою современной поэзіи и поэтовъ чрезвычайно кстати. Онъ человкъ нейтральный, не принадлежащій повидныому ни къ одному изъ нашихъ журнальныхъ лагерей и это обстоятельство гарантируетъ безпристрастіе автора. Г. Котляревскому чмъ удобне и легче быть безпристрастнымъ, что у него нтъ за душой никакой опредленной, любимой идеи, никакого критерія и онъ съ полною свободою можетъ одновременно хвалить или порицать совершенно по своему духу и содержанію противоположныя литературныя направленія. Такъ, въ предисловіи онъ говоритъ: ‘Было время, и оно очень недалеко, когда основной темой почти всхъ молодыхъ поэтовъ, была поэзія печали и гнва. За послднее время эти темы стали попадаться въ значительно меньшемъ количеств и главные проводники ихъ одинъ за другимъ замолчали. На смну этому, печально-гнвному направленію выступило другое, пока безъ опредленнаго содержанія, но очевидно съ большой склонностью къ безобидному воспроизведенію всевозможныхъ легкихъ и нжныхъ ощущеній. Выйдетъ-ли какой-нибудь толкъ изъ этого новаго поворота нашей молодой поэзіи, покажетъ будущее, мы же обратимся къ недавнему прошлому и попытаемся дать характеристику того скорбнаго направленія, которое, кажется, нами уже пережито’. Какъ видите, г. Котляревскій безъ особой нжности относится къ поэзіи ‘безъ опредленнаго содержанія’ и читатель въ прав ожидать, что критикъ отнесется съ симпатіей къ поэзіи ‘скорбнаго направленія’. Однако на страниц 15-й читатель узнаетъ не безъ удивленія, что это ‘скорбное направленіе’, не боле какъ ‘модная болзнь’. Правда, на страниц 35-й значится уже что эта ‘болзнь не простая литературная мода’ а нчто боле серьезное. Въ конц же концовъ ‘скорбная поэзія есть безспорно болзнь, вызванная и воспитанная нашимъ общественнымъ положеніемъ — но сама она такъ же вредна, какъ и условія, которыя ее породили. Она отвлекаетъ насъ отъ хладнокровнаго обсужденія и объективнаго воспроизведенія дйствительности, она не поднимаетъ никакихъ новыхъ вопросовъ — даже не бросаетъ новаго свта на старые, она по самой сущности своей есть направленіе фальшивое, искажающее какъ правду вншней жизни* такъ и правду внутренняго чувства у самихъ поэтовъ. Вотъ почему эта болзнь и могла привиться только къ слабымъ талантамъ, дйствительно сильная натура, явись она среди нашей молодежи, покончила бы сразу съ этими пснями гнва и печали — и обратилась бы къ живому источнику жизни, которая давно ждетъ новыхъ истолкователей и живописцевъ’ (52). Такимъ образомъ, г. Котляревскій комфортабельно усаживается между двумя стульями. ‘Скорбная поэзія — вредна’ — это съ одной стороны, съ другой стороны сомнительно ‘выйдетъ ли какой-нибудь толкъ’ изъ поэзіи ‘всевозможныхъ легкихъ и нжныхъ ощущеній’. Какъ же, спрашивается, быть то и какую именно поэзію г. Котляревскій согласился бы признать здоровою и полезною? ‘Дйствительно сильная натура’ говоритъ г. Котляревскій, ‘обратилась бы къ живому источнику жизни’. Несомннно, что источникъ жизни есть живой источникъ, но неужели такая тавтологическая формула можетъ имть какой нибудь серьезный смыслъ? Это только фраза и даже не громкая, а. просто неуклюжая, фраза, въ широкія рамки которой можно уложить содержаніе какой угодно поэзіи. Разв область ‘всевозможныхъ легкихъ и нжныхъ ощущеній’ лежитъ вн жизни? И, съ другой стороны, разв скорбь и гнвъ, не только какъ поэтическіе мотивы, но и какъ чувства, какъ результаты жизненныхъ впечатлній, являются не изъ ‘живого источника жизни’? Очевидно, г. Котляревскій самъ не знаетъ что говоритъ и самъ не знаетъ чего хочетъ.
Въ своей брошюр г. Котляревскій разсматриваетъ поэзію гг. Минскаго, Фруга, Надсона, Андреевскаго, Фофанова, Апухтина, Голенищева-Кутузова. Изъ всхъ этихъ поэтовъ нашъ критикъ наиболе благосклоненъ къ Надсону, что, разумется, длаетъ честь его вкусу, но не длаетъ чести его логик: вдь Надсонъ наиболе скорбный и слд., но опредленію г. Котляревскаго, наиболе больной изъ поэтовъ послдняго времени. Что касается до живыхъ поэтовъ, то врядъ-ли они останутся довольными г. Котляревскимъ. Критикъ сравниваетъ ихъ всхъ вообще съ ‘грибами’ (9), которыхъ ‘вызвали наружу подготовленная почва и данное состояніе атмосферы’. Въ частности, г. Минскій ‘холоденъ’, его поэзія ‘дйствуетъ больше на слухъ чмъ на сердце’, у г. Фруга ‘кисть слишкомъ слаба и на его палитр слишкомъ мало красокъ’ (18) г. Андреевскій ‘очень и очень гоняется за идейнымъ содержаніемъ въ своихъ стихотвореніяхъ’ (30) у г. Фофанова ‘умъ и фантазія находятся постоянно въ жидкомъ состояніи’ (?!) и пр. и пр. Не поздоровится отъ этакихъ похвалъ!