![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/glagol.jpg)
Н. И. Беспалова, В. П. Сысоев
Н. И. Беспалова, В. П. Сысоев. С. Глаголь, Глаголь Сергей, Год: 1977
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Русская прогрессивная художественная критика второй половины XIX — начала XX века.
М., ‘Художественная литература’, 1977
<...>Сергей Сергеевич Голоушев, писавший под псевдонимом С. Глаголь (1855—1920), занимает видное место в истории русской художественной культуры второй половины XIX — начала XX века. Обладая от природы многогранным талантом, он был известен современникам как интересный, энергично искавший новые пути в искусстве художник-график.
Преподавательская работа Голоушева в Строгановском училище помогла раскрыться его незаурядному педагогическому дарованию. Из организованной и руководимой им в училище графической мастерской (1906—1912) вышел целый ряд превосходных графиков. Заметный след в развитии русского искусствознания оставили научные труды Голоушева, очерки и монографии, посвященные творчеству отдельных художников. Но, пожалуй, с особой полнотой способности Голоушева проявились в области художественной критики, которой он сумел придать своими рецензиями и полемическими выступлениями ярко выраженную профессиональную определенность.
С началом выхода театрального, музыкального и художественного журнала ‘Артист’ Голоушев под псевдонимом Сергей Глаголь либо Сергей Сергеевич регулярно выступает с обзорами событий театральной жизни, публикует рецензии на текущие художественные выставки. Кроме этого издания, многочисленные статьи критика печатаются в журналах ‘Правда’ (1889-1904), ‘Рампа и жизнь’ (1908-1918), ‘Маски’ (1912—1915). Имя Голоушева постоянно встречается в газетной периодике. Так, в газете ‘Курьер’ (1898—1904) он возглавляет целый раздел ‘По выставкам’, позднее ведет аналогичную рубрику под названием ‘Мой дневник’ в газете ‘Столичная молва’ (1908-1914).
Рецензируя выставки передвижников, ‘Московского товарищества художников’, ‘Мира искусства’, ‘Московского общества любителей художеств’, Голоушев неизменно ориентирует читателя на самые значительные и передовые явления изобразительного искусства, старается внедрить в сознание широкой публики верное представление о демократической сущности и важном общественном назначении художественного творчества.
В своих статьях Голоушев касается проблемы взаимоотношений художника со зрителем и художественной критикой. Он высмеивает так называемых ‘присяжных рецензентов’, пишущих обо всем с наскока, без глубокого проникновения в сущность и специфику творческого труда: ‘Они забывают, что каждая из этих картин плод долгих месяцев работы, горьких сомнений и разочарований, что за каждой из этих картин целая жизнь, которая выразилась, как умела, и если рецензент подходит к этим картинам без той любви, которая наполняла самого художника, если ему не дороги, так же, как самому художнику, интересы искусства, они останутся чужды друг другу’ {С. Глаголь. Весенние художественные выставки в Москве.— ‘Артист’, 1890, No 7, стр. 103.}
Отстаивая принципы высокого реалистического искусства, нерасторжимо связанного с окружающей действительностью, Голоушев открыто порицал ориентацию некоторых маститых художников на невзыскательные, мещанские вкусы буржуазной публики, требующей от искусства развлекательных сюжетов и салонной красивости. В этой связи показательно его отношение к яркому представителю салонной академической живописи Г. И. Семирадскому, выставке которого он посвящает специальный очерк. Отдавая должное высокой живописной технике мастера, его умению передавать материальные свойства вещей и предметов, Голоушев ставит вопрос о социальном адресе его произведений, построенных на воспроизведении сцен из жизни императорского Рима. В их ложноклассической парадности и внешней занимательности сюжетов он улавливает прямое созвучие космополитическим вкусам определенных буржуазных слоев общества. ‘Г. Семирадский,— пишет Голоушев,— салонный художник, художник того круга буржуазии, который смотрит на искусство как на своего слугу, требует от него красоты и наслаждения и не любит, чтобы в голове его будили беспокойную мысль и ‘проклятые вопросы’ {Там же, стр. 108.}
Эталоном настоящего реалистического мастерства Голоушев признает художественные произведения, совершенные не только со стороны технического исполнения, но прежде всего своим емким содержанием, отвечающие духу и потребностям эпохи. В своих статьях он отдает предпочтение творчеству художников, остро чувствующих ведущие проблемы времени, устремленных на образное познание меняющейся жизни. К числу мастеров, сказавших подлинно новаторское слово в русском искусстве, он причисляет имена А. Иванова, Венецианова, Репина, Левитана, Нестерова, Сурикова, В. Васнецова, Серова, Врубеля.
Последовательно пропагандируя достоинства натурного метода в живописи, Голоушев пытается отыскать ключ к пониманию тех сложных явлений большого искусства, в которых объективная видимость предметных форм подчинена художественному вымыслу, представлениям, зарождающимся в творческой фантазии художника. Так, для правильного постижения романтических видений, созданных Врубелем, он предлагает руководствоваться не столько прямым соответствием образа конкретным объектам реальности, сколько тем скрытым, глубинным подтекстом, который за ним угадывается. В произведениях Врубеля, по мнению Голоушева, отразилась смятенность самой этой эпохи. ‘Едва ли найдется в России другой художник,— пишет Голоушев,— который так ярко стоял бы на рубеже старого искусства XIX века и нового XX и так много уяснял бы из того, что смущает до сих пор столь многих… Понимать Врубеля — значит понимать все надвигающееся на искусство время…’ {С. Глаголь.— ‘Правда’, 1904, No 2, стр. 214.}
С неослабевающим вниманием следил Голоушев за всеми процессами, возникавшими в недрах русской художественной жизни, особенно пристально присматриваясь к эволюции ‘молодых течений’ искусства. Не пропуская случая высказать свое личное отношение к новаторским поискам творческой молодежи, он с редкой проницательностью умеет отделить подлинно живое и ценное от тенденций бездумного подражательства новациям формалистического толка, являвшим ‘сколок с того, что еще царит на Западе’. Просматривающиеся в русской живописи течения примитивизма, кубизма, футуризма свидетельствовали, по его убеждению, о кризисе и тупике искусства, за которым, предсказывает критик, ‘неизбежно последует период новых исканий, по всему вероятию, с уклоном к тому же отвергнутому реализму, хотя и понятому по-новому’ {С. Глаголь. Очерк истории искусства в России. М., 1913.}
Эта вера в неисчерпаемые возможности реализма пронизывает всю критическую деятельность Голоушева, позволяющую составить верное представление о состоянии художественной жизни целой эпохи. В ней нетрудно обнаружить близость методологическим принципам марксистской критики, основанной на диалектическом, научном подходе к проблемам развивающегося искусства.<...>