‘Міръ Божій’, No 8, 1895
Н. Гарин. Очерки и разсказы, Гарин-Михайловский Николай Георгиевич, Год: 1895
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Н. Гаринъ. Очерки и разсказы. (1) Деревенскія панорамы.— 2) На ходу.— 3) Сочельникъ въ деревн.— 4) Въ усадьб помщицы Ярищевой.— 5) Коротенькая жизнь).— Томъ второй. Изд. ред. Жур. ‘Рус. Богатство’. Спб. 1895 г. Ц. 1 р. 25 к.— ‘Невеселая книга’, какъ въ посвященіи называетъ г. Гаринъ второй томъ своихъ очерковъ и разсказовъ, вполн оправдываетъ такое названіе. Начиная съ ‘Деревенскихъ панорамъ’, предъ читателемъ развертывается рядъ картинъ деревенской жизни, одна мрачне другой, жизни безъ просвта, безъ согрвающей теплоты общественности, безъ утшенія въ настоящемъ, безъ надежды на лучшее будущее. Авторъ не выбираетъ своихъ героевъ, не ставитъ ихъ въ исключительное положеніе,— онъ рисуетъ условія, при наличности которыхъ эта жизнь и не можетъ быть иною, и эпиграфъ, избранный имъ для одного изъ очерковъ, могъ бы служить характеристикой и для всей современной деревни: ‘Въ некультурныхъ условіяхъ одинаково дичаютъ — и человкъ, и животное, и растеніе’. Суровая, своеобразная манера письма, къ которой прибгаетъ г. Гаринъ въ своихъ очеркахъ, еще усиливаетъ впечатлніе мрака и безъисходной тоски, вющей отъ каждаго разсказа. Не останавливаясь на подробностяхъ, не отдлывая мелочей, — двумя-тремя яркими, рзкими, какъ бы небрежно брошенными штрихами г. Гаринъ очерчиваетъ каждое лицо, встающее передъ нами, какъ краснорчивое олицетвореніе бдности, невжества и почти первобытной дикости. Но ни на минуту не измняетъ авторъ художественной правд, и въ самыхъ темныхъ моментахъ изображаемой имъ жизни вы не видите утрировки, преувеличеній или неврнаго освщенія. То человческое, что таится въ глубин хотя бы и самой примитивной жизни ‘дикаго человка’, какимъ представляется одинъ изъ героевъ г. Гарина — Анисимовъ, суровый, нелюдимый кулакъ, весь ушедшій въ себя, замкнутый и скупой до скряжничества,— проявляется въ минуту потрясенія, вызваннаго неожиданной лаской ребенка. Въ лучшемъ изъ очерковъ — ‘Акулина’ — это человческое чувствуется очень сильно и жизненно, и въ лиц своей героини авторъ далъ прелестный типъ женщины-крестьянки, въ самыхъ тяжелыхъ условіяхъ сохраняющей до конца человческое достоинство.
По содержательности первое мсто во второмъ том принадлежитъ ‘Деревенскимъ панорамамъ’, захватывающимъ жизнь деревни съ различныхъ сторонъ. По лучшимъ по художественности, необыкновенной живости и яркости представленія, является очеркъ ‘На ходу’. Фабулы, разсказа въ общепринятомъ смысл, въ немъ нтъ. Это рядъ сценъ и типовъ, живой вереницей проходящихъ предъ читателемъ по мр того, какъ авторъ идетъ съ рабочими вдоль линіи будущей желзной дороги, набрасывая мимоходомъ свои наблюденія надъ окружающей жизнью. Тутъ и татары, лнивые, плутоватые и словно застывшіе въ разъ навсегда опредленной для нихъ форм, и русскіе крестьяне, сбитые съ обычной колеи голодомъ и холерой, въ то время налетвшими на губернію, гд велъ авторъ свои работы, и молодой помщикъ,— ‘не собранный будто’, по мткой характеристик ямщика,— только что съ университетской скамьи, откуда онъ ничего не вынесъ, никакихъ задачъ, цлей, безъ смысла въ жизни и радости, и земскій начальникъ, жалющій народъ, съ которымъ онъ совтуетъ быть ‘по-проще’, рекомендуя старинный рецептъ конюшни, и, наконецъ, рабочіе автора, разнообразные, характерные и типичные. Непосредственность и живость впечатлнія этого очерка усиливается самой формой, свобода которой даетъ автору возможность останавливаться только надъ тмъ, что его больше заинтересовало, поразило, тронуло.
Слдующій очеркъ ‘Сочельникъ въ деревн’ — страничка, посвященная печальной памяти голоднаго года. Въ бдной литератур, относящейся къ этому времени, онъ займетъ видное мсто, по задушевности и искренности чувства, выдляющими этотъ разсказъ среди другихъ, описывающихъ тоже голодный годъ и его ужасы.
Тягостное впечатлніе своей ‘невеселой книги’ авторъ какъ бы желаетъ разсять, или нсколько смягчить, по крайней мр, заканчивая ее свтлой картинкой идеальной школы, устроенной помщикомъ въ память умершаго преждевременно сына. Такая мысль намъ кажется совершенно неудачной, какъ бы ни былъ удаченъ самый разсказъ, не вяжущійся съ общимъ содержаніемъ всей книги. Возможны такіе помщики, возможны и такія школы,— но одно свтлое явленіе не можетъ освтить общаго темнаго фона картины, тмъ боле, что мы не видимъ условій для его роста и развитія въ окружающей сред. Безъ этого очерка книга г. Гарина ничего не потеряла бы, какъ отъ его присутствія ничего не выигрываетъ.
Да и къ чему смягченія правды? Даже самая суровая, она въ себ самой носитъ исцленіе. И какъ ни темны рисуемыя авторомъ картины, отъ его деревни ветъ въ общемъ здоровой силой, такой мощью жизненности, что у читателя ни на минуту нтъ сомннія въ возможности иной жизни, иныхъ условій, при которыхъ не дичали бы ни человкъ, ни животное, ни растеніе.