I.
I.
Помяловский Николай Герасимович
Помяловский Николай Герасимович
Б. Глинский
II.
II.
Помяловский, Николай Герасимович
Помяловский, Николай Герасимович
Б. Городецкий.
Н. Г. Помяловский: биографическая справка, Помяловский Николай Герасимович, Год: 1911
Время на прочтение: 9 минут(ы)
— известный беллетрист. Родился в 1835 г. в семействе дьякона петербургской малоохтенской кладбищенской церкви. Постоянное соприкосновение с похоронами, панихидами, покойниками не помешало ему расти мальчиком крепким и здоровым, закаленным упражнениями на местных рыбных промыслах. Домашняя жизнь сложилась для него благоприятно. 8 лет он был определен в Александро-Невское духовное училище, которое впоследствии и было им описано в знаменитых ‘Очерках бурсы’. В четвертом очерке бурсы, под загл. ‘Бегуны и спасенные’ П. вывел самого себя под именем Карася. Кулачное право, право физически сильного, дерзкого и наглого царило над всеми остальными сторонами товарищеской бурсацкой жизни, не найди маленький П. себе покровителя в лице одного из старших воспитанников бурсы, ему пришлось бы совсем плохо. Этот период ученической жизни выработал в нем недоверчивость, скрытность, озлобление и ненависть к окружающей среде. Неумелые педагогические приемы тогдашних учителей, а также непонятные детскому уму и бестолковые учебники отбили в П. всякую охоту к учению и классным занятиям: он рано стал лениться, оставался по несколько лет в классе и понемногу обратился в бесшабашного, озлобленного и ‘отпетого’ бурсака. Его жестоко пороли (всего, по собственному его счету, до четырехсот раз), а потом и сечь перестали. Пробыв в училище 8 лет, он перешел в семинарию, где условия жизни были уже много лучше и где он впервые обрисовался в глазах товарищей как человек большого ума, глубокого анализа и широких дарований. И семинария, подобно училищу, мало давала пищи умам воспитанников, хотя уроки русского языка, а в особенности логики и психологии, все же хоть несколько вызывали интерес к занятиям и ставили вопросы, над которыми приходилось задумываться. Результатом этих размышлений явилось издание в старшем классе семинарии рукописного журнала: ‘Семинарский листок’, в котором П. принял самое деятельное участие. Затаенным желанием П. было, чтобы ‘листок прошел через весь курс и чтобы на его страницах был выяснен идеал семинариста’. Оживление, вызванное среди воспитанников появлением журнала, имело и вредную сторону: они по ночам устраивали танцы, театральные представления и разные оргии. Начальство разузнало об этом, арестовало зачинщиков и исключило восемь человек наиболее способных и энергичных воспитанников. ‘Листок’ захирел и прекратил свое существование на 7-м выпуске. П. поместил в нем несколько философских рассуждений, напр. ‘Попытка решить нерешенный и притом философский вопрос: имеют ли животные душу?’, а также начало рассказа ‘Махилов’. С прекращением ‘Листка’ П. снова отдался апатии и лени и стал чаще и чаще предаваться пьянству. Он окончил курс предпоследним, хотя под конец учебного курса начальство сумело разглядеть в его лице не ‘окончательного дурака’. По окончании курса П. поселился у матери на Охте, усиленно занявшись чтением и самообразованием, в этот период он сильно увлекался педагогическими вопросами и обратил особенное внимание на младшего брата. ‘Сам погиб’, — говаривал он — ‘но брату погибнуть не дам и в бурсу не пущу! Я расскажу ему все, до чего додумался: человеком, может быть, сделаю’. Тогда же он задумал писать педагогические статейки и очерки, и один из очерков, ‘Вукол’, отдал в редакцию ‘Журнала для воспитания’ Чумикова. Статьи Добролюбова и Чернышевского оказали громадное влияние на склад убеждений П., в том же смысле подействовало на него и сближение с представителями университетской молодежи. Он поступил вольнослушателем в Унив. и особенно увлекся лекциями М. М. Стасюлевича. Вскоре он занялся преподавательской деятельностью в Шлиссельбургской воскресной школе. Здесь он обратил на себя внимание своими оригинальными методами преподавания, ему вскоре предложено было место учителя в младшем классе Смольного института, где инспектором состоял Ушинский. В Институте, несмотря на блестящее начало его педагогической деятельности, дело не пошло, он натолкнулся на рутину и косность, которые оказались сильнее его новаторских стремлений. Не терпя сделок с совестью, П. бросил учительство, оказался от обеспечивавшего его места и снова остался без всяких средств к жизни. Выручило его то, что около этого времени была принята редакцией ‘Современника’ повесть ‘Мещанское счастье’ (1861). Он познакомился с главными представителями редакции и сделался постоянным сотрудником журнала, с определенным содержанием. Новая дорога принесла ему немало счастья и радости, но вместе с тем большие средства дали ему возможность вести разгульный несдержанный образ жизни. В конце того же 1861 г. в ‘Современнике’ появилась вторая его повесть, ‘Молотов’, имеющая, помимо своего общелитературного характера, громадное значение для характеристики самого П. В лице Череванина автор во многом выразил здесь свой собственный образ мыслей и даже свою манеру речи. П. испытал свои силы и в других литературных жанрах — в качестве критика, фельетониста, но эти роды писательства ему не удались. Следующим крупным его произведением были ‘Очерки бурсы’, окончательно упрочившие его литературное имя. Он замышлял ряд других произведений, но они остались неоконченными. Материала для них им было собрано немало, но самый процесс его собирания был очень тяжел. В своем желании реабилитировать интеллигентный пролетариат, в стремлении показать и среди падших, среди забитых пошлостью жизни и злобой дня душу живую, П. слишком тесно сближался с этими падшими, слишком проникался их наклонностями и привычками. Это имело самые печальные следствия для его здоровья. Среди кабаков и притонов разврата, в душной атмосфере ночлежных домов он окончательно расшатал свое здоровье, падал все ниже и ниже, и никакие усилия родных в близких уже не могли его поддержать и вывести на настоящую дорогу. Открывшаяся в ране на ноге гангрена положила конец его бурной, многострадальной жизни. Скончался П. 5 окт. 1863 г., не выполнив многого из своих широких замыслов, но успев внести в нашу литературу свежую струю: он первый поставил читателей лицом к лицу с положительными типами из среды интеллигентного пролетариата, поставленного в невыгодные условия борьбы за существование. Ср. биографический очерк П., составленный Н. А. Благовещенским, в предисловии к ‘Полному собранию сочинений’, ст. Д. И. Писарева, ‘Роман кисейной барышни’. Собрание соч. П. выдержало несколько изд.
Источник: Энциклопедический Словарь Ф.А.Брокгауза и И.А.Ефрона
— писатель-беллетрист, родился в 1835 году. Отец его, дьякон при Мало-Охтенской кладбищенской церкви в Петербурге, был человек добродушный, старавшийся действовать на детей одними советами и кроткими внушениями. Полное отсутствие семейного гнета благотворно действовало на развитие ребенка и положило первые основы его самостоятельности в мыслях и поступках. Первыми товарищами его детства были охтяне-тонщики, с которыми он по целым дням проводил время на гонках, с удочкой в руках и на местной тоне, ведя с ними частые и продолжительные беседы. Такая жизнь на воле располагала бойкого, смышленого мальчика к размышлениям и давала полную волю его детским фантазиям. Немало также, конечно, влияли на его детскую душу кладбище с его мрачными картинами, к которым ему было суждено приглядываться с самой колыбели. Под влиянием этих впечатлений выработался его мрачно-скептический характер, который под кличкой ‘кладбищенство’ и изобразил он в одном из своих героев, Череванине.
Грамоте выучил П. сам отец, потом он был отдан в приготовительную Охтенскую школу, но пробыл в ней не более четырех месяцев. Когда же мальчику исполнилось восемь лет, он был помещен в Александро-Невское духовное училище, откуда затем (в 1841 году) был переведен в Петербургскую Духовную Семинарию. Здесь начались для него долгие годы бурсацкой ‘каторги’, замечательные по своей правдивости и реализму ‘Очерки бурсы’ и преимущественно четвертый очерк их: ‘Бегуны и спасенные’, где, под именем Карася, П. изобразил самого себя, лучше всего свидетельствуют о том, что должен был перенести в бурсе П. Юношу, привыкшего к ласке, не видевшего в своей семье ничего, кроме самой заботливой любви, вдруг охватила какая-то тяжелая, гнетущая атмосфера, где все, начиная с товарищей и кончая учителями, были какими-то палачами. Бессмысленное заучивание слово в слово сухих, непонятных учебников, невероятная грубость, постоянное сечение розгами, все это должно было подействовать на него угнетающим образом. Нисколько, поэтому, неудивительно, что, будучи мальчиком крайне впечатлительным, П. чрезвычайно ожесточился, сделался недоверчив, держался особняком, замкнулся в самого себя. По словам его ближайшего друга и товарища по бурсе, П. даже с ним никогда не бывал откровенен, никогда не позволял себе говорить с ним о любимой семье, опасаясь, что бурсак, кто бы он ни был, ответит ему насмешкой над его лучшими чувствами. Единственно, что разнообразило жизнь юноши, это постоянное, хотя и запретное чтение книг, случайно проникавших в бурсу. Он поглощал решительно все, что попадалось ему под руку, начиная с сонника или песенника, до рыночных романов включительно. Бурсацкая наука встречала в нем совершенно апатичное и даже недружелюбнее отношение, хотя в общем учился он удовлетворительно, иногда даже хорошо, но без всякого интереса, переживал, одним словом, свою бурсу, как что-то неизбежное, как какую-нибудь болезнь. Несколько оживился П., перейдя в старший класс Семинарии. К этому времени бурсаки успели сжиться друг с другом, превратились в более или менее сносных товарищей и образовали даже особый кружок, задумавший издавать собственный семинарский журнал. П. с жаром принялся за новое дело и сделался одним из редакторов журнала, который, под названием ‘Семинарский Листок’, выходил раз в неделю, тетрадями от 3-х до 5-ти листов мелкого письма. П. же явился и наиболее деятельным и талантливым сотрудником, часто под псевдонимами: ‘Тамбовский семинарист’ и ‘Тамбовский отшельник’. Первым дебютом его была большая статья: ‘Попытка решить нерешенный и притом философский вопрос: имеют ли животные душу?’, в которой, вопреки царившим в то время семинарским авторитетам, доказывал, что животные также, как и человек, имеют душу. В том же ‘Листке’ появился и первый рассказ П.: ‘Махилов’, который произвел на класс огромное впечатление.
В бурсе П. провел четырнадцать лет (курс Семинарии окончил в 1858 г.), т. е. ровно половину, притом лучшую половину своей жизни. Что же он вынес из нее, что дало ему это продолжительное, стоившее стольких физических и нравственных страданий учение? Множество текстов, заглавия нескольких непригодных для жизни наук — вот и все те научные познания, с которыми вышел П. из бурсы. За это время он развил в себе лишь способность постоянного скептического анализа и воспитал в себе глубокую ненависть ко всему формальному. Ничего положительного бурса ему не дала. ‘Проклятая бурса, — писал он по ее окончании, — не дала никаких убеждений, а теперь и доставай их, где хочешь’. Бурса же развила в П. потребность ‘в минуту жизни трудную’ топить свое горе в вине. Впрочем, сам он указывает на зарождение этой потребности еще до бурсы…
Выйдя из нее, П. падал в этом отношении все ниже и ниже, отдаваясь своему пороку целыми неделями и месяцами, а под конец жизни страсть к вину приняла в нем невероятные размеры. В самых грязных трущобах, на Сенной, отыскивал он каких-то приятелей и целые недели проводил с ними в оргиях и бесшабашном кутеже. Приходя в себя, П. сам ужасался своего положения и чувствовал, что заходит очень далеко, своей страсти он боялся. ‘Это болезнь, — говорил он, — страшная болезнь, которая медленно разлагает человека и даже доводит до подлости — я этого больше всего трушу’…
При таких-то условиях выступил П. на поприще общественной деятельности. Прослушав несколько времени лекции в Петербургском Университете, куда он записался вольнослушателем под влиянием лекции M. M. Стасюлевича ‘О значении библейских пророков’, он выступил в качестве учителя воскресной школы на Шлиссельбургском тракте и вложил в это новое дело чисто идеалистические стремления и мечтал об общении всех воскресных школ, о создании ‘Листка’ этих школ, об издании полезных книг и брошюр. Талантливые уроки его обратили на него внимание Тимаева, наблюдавшего за преподаванием в школе по поручению попечителя учебного округа. Тимаев познакомил юношу с известным педагогом, в то время инспектором Смольного Института, Ушинским, который и пригласил его преподавать русский язык в младших классах Института. П. на это предложение согласился, так как должность преподавателя могла материально его обеспечить, но вскоре же оставил уроки и всецело занялся литературной деятельностью, к которой был уже немного причастен, так как два его очерка: ‘Вукол’ и ‘Долбня’, были напечатаны в 1859 г. у Чумикова в ‘Журнале для воспитания’. Без уроков П. впал в бедственное материальное положение, которое прекратилось лишь с появлением в февральской книжке ‘Современника’ 1861 г. ‘Мещанского счастья’. Произведение это сразу выдвинуло автора в ряды лучших беллетристов, привлекло к нему внимание публики и критики в лице Д. И. Писарева, посвятившего ему одну из самых блестящих своих статей: ‘Роман кисейной барышни’. Вскоре же была напечатана (в октябрьской книжке ‘Современника’ за тот же год) и вторая повесть его: ‘Молотов’, которая довершила известность Помяловского. Он близко познакомился с Чернышевским и с прочими членами редакции ‘Современника’ и завел обширный круг знакомства, редакции наперерыв приглашали его к себе.
Сойдясь с кружком литераторов, П. и здесь не замедлил проявить свою организаторскую жилку, неоднократно сказывавшуюся в нем в созидании широких замыслов. Так, он начал пропагандировать идею общинного литературного труда, мечтал об организации общества писателей для исследования разных сторон общественного быта и об издании реального журнала, где писатели-исследователи помещали бы добытые ими сведения. Сочувствие к такому проекту П. встретил во многих, но далее сочувствия дело не пошло. Вообще в последние два года жизни П. обнаруживал необычайную энергию в разнородной деятельности: посещал публичные лекции, участвовал в литературных чтениях, принимал деятельное участие в комитете воскресных школ и в составлении букваря для этих школ.
В то же время П. с не меньшей энергией занимался и своими беллетристическими работами. В течение этих же двух лет он написал ‘Очерки бурсы’ (для журнала ‘Век’), ‘Поречане’, набросал начало большого романа ‘Брат и сестра’ и обдумал план другого романа: ‘Каникулы, или Гражданский брак’.
При такой кипучей деятельности П., однако, не бросал своей слабости к вину, — и силы его надламливались и ждали ничтожного повода для смертного исхода. В сентябре 1863 года, после сильного припадка delirium tremens, продолжавшегося несколько дней, у него открылась опухоль в ноге и затем образовался нарыв, по вскрытии которого в клинике Медико-Хирургической Академии обнаружилась гангрена, и 5-го октября 1863 года П. умер.
Известность П. зиждется почти исключительно на его ‘Очерках бурсы’. Бесспорно, талантливые очерки освещали один скромный, но очень темный уголок русской жизни, куда не заглядывало еще ничье независимое око. Культурное русское общество, сокрушавшееся по поводу ‘Антонов-Горемык’, засчитывавшееся ‘Записками охотника’, было поражено откровением, сделанным П. С ужасом узнало оно, что в Петербурге — центре культурной жизни, существует известная до сих пор лишь по добродушному описанию Гоголя и Нарежного бурса и что в этой бурсе творятся дела, поражающие своей бесцельной и бесчеловечной жестокостью. ‘Очерки’ имели сенсационной успех, произвели на общество сильное впечатление и доставили автору большую популярность, нежели все его другие произведения. Однако, это далеко не самое главное, не самое характерное произведение П. Это — талантливые, яркие, но все-таки публицистические или этнографические очерки, воспоминания, имеющие мало общего с его другими повестями: ‘Молотов’ и ‘Мещанское счастье’. В этих повестях, тесно связанных между собой и имеющих одно и то же главное действующее лицо — Молотова, — автор, выросший среди разночинцев и знавший до тонкостей жизнь этого сословия, впервые дал художественное изображение той среды, которой не касался до него никто из современных ему писателей. По замечанию Д. И. Писарева, П. в своих повестях вывел новый для литературы того времени тип разночинца, выставил но вый мир — мир петербургского чиновничества низшей руки, с его неприглядной, серенькой жизнью, мелкими интересами, незатейливыми идеалами. На этом фоне выставлены два героя-разночинца: Молотов и Череванин, которые представляют собой отзвуки настроений самого автора, типичного и одаренного крупным талантом разночинца, любившего свою среду, не чуждавшегося ее и смотревшего с гордостью на каждую силу, выходящую из мещанства или вообще из низших слоев общества.
Указанными очерками и повестями (‘Вукол’, ‘Долбня’, ‘Мещанское счастье’, ‘Молотов’, ‘Поречане’ и ‘Очерки бурсы’) исчерпывается все, что было напечатано П. После него остался еще ряд незаконченных произведений, часть которых напечатана в ‘Собрании сочинений’. Сочинения П. отдельной книгой впервые вышли в 1865 г., в издании редакции ‘Русского Слова’, под заглавием ‘Повести, рассказы и очерки Н. Г. П.’ (2 тома), 2-е и последующие издания носили название ‘Полное собрание сочинений’. До сего времени появилось 11 изданий, все они имеют портрет писателя и биографию его, составленную Н. А. Благовещенским.
‘Полное собрание сочинений Н. Г. Помяловского’, СПб. 1865—1903, ‘Сочинения Д. И. Писарева’, А. М. Скабичевский, ‘История новейшей русской литературы’. Изд. 4-е, СПб. 1900 г., ‘Отеч. Записки’ 1862 г., No 11, стр. 68 — 77 и 484—501, статья И. А. Самоцветова, ‘Время’ 1862 г., No 1, стр. 31—57 и No 9, стр. 28—42, ст. А. Бибикова, ‘Библ. для Чтения’ 1863 г., No 4, стр. 1—38, ‘Современник’ 1864 г., No 11—12, стр. 61—101, ‘Русское Слово’ 1864 г., No 10, 1865 г., No 1, ст. Д. Писарева.
Источник: Русский биографический словарь (Половцова).