H. A. Добролюбов
Мысли светского человека
о книге ‘Описание сельского духовенства’. СПб., 1859
ПРИМЕЧАНИЯ
УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ
МЫСЛИ СВЕТСКОГО ЧЕЛОВЕКА
Мысли светского человека, Добролюбов Николай Александрович, Год: 1859
Время на прочтение: 10 минут(ы)
H. A. Добролюбов. Собрание сочинений в девяти томах. Том четвертый
Статьи и рецензии. Январь-июнь 1859
М.-Л., 1962, ГИХЛ
‘Что это за книга ‘Описание сельского духовенства’? — спросит читатель. И почему указываем мы на ‘Мысли’ об этой книге, а не говорим ничего о ней самой? Не гораздо ли полезнее было бы разобрать самое сочинение, имеющее своим предметом столь важный и любопытный вопрос, как положение сельского духовенства,— нежели заниматься ‘Мыслями светского человека’ о таком сочинении, которое еще неизвестно для публики и которого никто из читателей наших, вероятно, даже не видал?
Мы признаем законность этих вопросов и недоумений читателя и спешим разрешить их, насколько сами знаем дело, о котором должны теперь говорить. Дело в том, что книги ‘Описание сельского духовенства’ мы сами не читали и не видали, а получили понятие о ней только из брошюрки, заглавие которой выписали выше. Из брошюрки этой оказывается, что ‘Описание сельского духовенства’ напечатано на русском языке за границей и, как неблагонамеренное и содержащее в себе многие хулы на духовенство, не допущено, к свободной продаже в России, а подверглось цензурному запрещению. Само собою разумеется, что мы запрещенных книг не читаем, так же как, вероятно, и вы, читатель. Поэтому мы с вами не можем судить, справедливы или нет мысли Светского человека о книге ‘Описание сельского духовенства’.1 Одно только можем заметить с своей стороны: мысли эти нам кажутся совершенно излишними и даже производят на нас впечатление неблагоприятное. Издание их доказывает, что автор придавал значение книге, вышедшей за границею о сельском духовенстве, и считал нужным опровергать ее. А между тем в самом разборе неоднократно повторено, что книга не стоит опровержения!.. Да если бы и стоила, то для кого писать опровержение? Неужели автор думает, что у нас может разойтись и иметь вредное влияние такая книга, которая не допущена в продажу?2 Это значит слишком мало иметь доверия к благонамеренности и честности русской публики. У нас мало читают (а если и читают, так не слушают) и то, что печатается в России и продается во всех книжных лавках, станут ли читать то, что напечатано за границей, станут ли верить тому, что не скреплено цензурным разрешением?3 Решительно, напрасно трудился Светский человек — тем более напрасно, что о значении его собственной брошюрки Нельзя составить себе никакого определенного мнения, не имея под руками самого ‘Описания сельского духовенства’. Но между тем Светский человек возбуждает наше любопытство насчет ‘Описания сельского духовенства’. Он говорит, что ‘книга сия уже переведена на французский и немецкий языки’ (стр. 4), что она ‘принята и читаема высшим обществом’ (стр. 7), что ‘на нее даже указывают в наставление архипастырям’ (стр. 6). Чем она заслужила такое исключительное внимание общества, даже высшего? Может быть, в ней есть новые сведения, яркие картины, интересные факты, светлые соображения — несмотря на желчность или даже фальшивость общего направления? Может быть, она способна возбудить в обществе участие к печальному4 положению нашего сельского духовенства? Может быть, она содержит новые планы полезных преобразований? Ничего этого мы не видим из ‘Мыслей’. Автор ‘Мыслей’ восстает только против тона книги и приводит отрывочные выписки в две или три строчки, — что из них можно понять? Например, Светский человек говорит (стр. 6):
Распространяясь о том, на что тратят духовные власти свои доходы, заносчивый писатель доходит даже до неприличия, позволяя себе такие намеки, которые нигде не могут быть терпимы. Совестно повторять и то, что говорит он об обращении архиереев со священниками, называя их сатрапами в рясах и возводя на их голову всевозможные нелепости: будто они смотрят на иереев как на собак нечистых, и пр. После таких выражений неужели еще можно верить автору, будто архиереи внушают мирянам: ‘Мы уже почти совсем растоптали попов, топчите кстати и вы: вес ослы и большего не заслуживают’, и к этому присовокупляет: ‘На это способны только смиренные архипастыри православной Руси’. Какое хульное кощунство над всею церковью,5 над всею православною Русью! Книга падает из рук.
Все это может быть вполне справедливо, но может быть и то, что все фразы, приводимые Светским человеком, имеют в книге и не совсем тот смысл, какой им придается в ‘Мыслях’. Не знавши самой книги, трудно судить решительно. Одно только можно сказать: должно быть, ‘Описание сельского духовенства’ говорит о духовенстве слишком дурные вещи, если оно не допущено к продаже в России.6
Впрочем, и с самыми замечаниями Светского человека не всегда можно согласиться. Например, он восстает против желания автора книги о сельском духовенстве, чтобы священник был вместо, и медиком. Кому не известно, как страдают наши простолюдины от недостатка знающих врачей в селениях, каким обманам, убыткам и существенному вреду для здоровья подвергаются они от шарлатанства знахарей, ворожей и т. п.? Кто не знает, что во многих местах крестьяне еще выказывают недоверие ко всякому совету врача, считая его наваждением нечистой силы? Самым лучшим средством для устранения всего этого могло бы быть действительно соединение в лице священника духовного авторитета со знаниями медицинскими. Но Светский человек, знающий, как видно, отчасти букву писания, но не углублявшийся в дух его, считает медицинские занятия неприличными священнику. В этом странном мнении он опирается, во-первых, на то, что ‘господь исцелял больных не медицинскими пособиями, что апостолы, по его божественному распоряжению, как сами мазаху маслом многи недужныя и исцелеваху, так и пастырям церкви заповедали врачевать больных не медицинскими пособиями, а таинством елеосвящения’ (стр. 13). Неужели, по здравому разуму писания, приведенные Светским человеком слова могут свидетельствовать против употребления медицинских пособий?
Второе основание, принимаемое Светским человеком против медицины, состоит в том, что ‘как же священник приступит к совершению святых тайн после ухода за больными, особенно в тех селениях, где многие заражены ужасным недугом, заносимым из столицы?’ (стр. 15). Но, как бы ни был нечист недуг, неужели он оскверняет врача, прикасающегося к больному? Светский человек забыл притчу о благодетельном самарянине, забыл заповедь Христову о посещении больных, забыл, что достоинство священнослужителя, по духу веры христианской, состоит не во внешней опрятности, а в чистоте сердца, в любви к ближнему, в правде и самоотвержении. В замечании, что уход за больными (хотя бы и злокачественною болезнию) может препятствовать священнику в совершении после того святых тайн, слишком резко обнаруживается ‘светский человек’, понимающий только внешнюю сторону обрядов, но не вникающий в существенный смысл и дух Христова учения.
После этого странно нам кажется, что Светский человек, столь чуждый, как видно, духовным занятиям, первый и один принял на себя обязанность опровергать автора, который не только не может защищаться, но даже не может быть беспристрастно судим читателями ‘Мыслей’, потому что он и его книга никому у нас не известны. Еще страннее показался нам тон, принятый Светским человеком. Каждая страница брошюры переполнена бранью. Светский человек говорит: ‘заносчивый писатель’,7 ‘хульное кощунство автора’, ‘завистливый характер автора’ (стр. 6), ‘всевозможные ругательства, рассыпанные в книге’, ‘автор кощунствует’, ‘выражается неприличным образом’ (стр. 7), ‘дикая сия картина могла осуществиться только в разгоряченном воображении автора’, ‘все это преувеличено и написано с ветра’ (стр. 11) и пр. И все это без всяких доказательств, без всякой заботы о подтверждении фактами своих собственных мнений и подробными выписками — своих строгих осуждений книге неизвестного автора. В заключение Светский человек говорит: ‘Тяжкая падает ответственность за эти хулы пред богом и людьми на дерзнувшего поднять столь святотатно руку свою на святую церковь!’ (стр. 16). Мы были поражены таким заключением и еще раз перечитали все выписки, приводимые в брошюре Светского человека из ‘Описания сельского духовенства’, ни одна из этих выписок (даже в том отрывочном виде, как представлена Светским человеком) не заключает в себе ни малейшей хулы на святую церковь. Самое сильное место, отмеченное в брошюре с особым негодованием, состоит в следующем: ‘Автор кощунствует (говорит Светский человек) не только о своих пастырях, но и о самой литургии, говоря, что сельскому священнику — невыносимый труд служить литургию в праздник, лучше бы он обмолотил два овина, чем отслужил обедню’ (стр. 7). Признаемся, из этой отрывочной цитаты, приведенной без всякой связи и смысла, мы ничего не можем заключить: может быть, она и содержит в себе нечто непристойное, а может быть, в общей связи речи она и совершенно невинна.
Мы говорим все это не с тем, чтобы оправдывать книгу, которой мы не знаем и о которой, следовательно, судить не можем, мы хотим показать только одно: какой дурной оборот для самого дела может произойти от того, когда его начинает защищать человек малосведущий и не проникнутый началами действительного добра и истины.8
Благое намерение может осуществиться не вполне хорошо, если силы человека слабы для его выполнения, но оно может получить совершенно превратный смысл и характер, когда при выполнении его человек водится личной раздражительностью, поверхностным пониманием дела и разными исключительными пристрастиями. Последнее совершилось и с ‘Мыслями Светского человека’. В чем могло состоять намерение автора, начавшего опровергать ‘Описание сельского духовенства’? В том, конечно, чтобы восстановить истинные понятия о быте и свойствах русского духовенства, искаженные неизвестным автором ‘Описания сельского духовенства’. Но чем руководился Светский человек в своей брошюре? Чувством раздражения, которое он ничем не умел оправдать. В начале своей брошюры он показал даже такое настроение, которое вообще не извинительно для образованного человека современного общества. Светский человек начинает свои ‘Мысли’ филиппикою против гласности! Он говорит: ‘К сожалению, свобода языка, внезапно разрешившегося, называемая теперь гласностью, большею частию увлекает оглашающих так далеко, что они забегают за пределы истины и почти всегда представляют дело в превратном виде и, таким образом, пишут вместо портретов карикатуры и, разумеется, не достигают своей цели’. Нам кажется, что нашу гласность можно упрекать скорее в скрытности, робости9 и уменьшении многого, ею заявляемого, нежели в преувеличениях и искажениях.10 Говорить, что наша гласность почти всегда представляет дело в превратном виде, значит — лгать, и мы смело объявляем эти слова Светского человека ложью.11 Мы вызываем его доказать их фактами, но совершенно убеждены в том, что он не в состоянии этого сделать. ‘Мысли Светского человека’ представляют, кажется, первый опыт русского опровержения на русскую же книгу, напечатанную за границей. Множество русских книг, доселе изданных, как говорят, за границей, не встречало пока никакого печатного отзыва в России. Жаль, что этот первый опыт оказался так мало удовлетворительным. Но мы надеемся, что дело на этом не остановится. Пусть не ‘светские люди’, а сами духовные, пусть, если возможно, сами сельские священнослужители произнесут свой суд над ‘Описанием сельского духовенства’ с подобающею им кротостью и беспристрастием, а не с раздражительностью и бранью ‘Светского человека’. Вопрос о положении и значении духовенства в России слишком важен, и его никак нельзя оставлять без внимания.
Аничков — Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений под ред. Е. В. Аничкова, тт. I—IX, СПб., изд-во ‘Деятель’, 1911—1912.
Белинский — В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, тт. I—XIII, М., изд-во Академии наук СССР, 1953—1959.
Герцен — А. И. Герцен. Собрание сочинений в тридцати томах, тт I—XXVI, М., изд-во Академии наук СССР, 1954—1962 (издание продолжается).
ГИХЛ — Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений в шести томах. Под ред. П. И. Лебедева-Полянского, М., ГИХЛ, 1934—1941.
Гоголь — Н. В. Гоголь. Полное собрание сочинений, тт. I—XIV, М., изд-во Академии наук СССР, 1937—1952.
ГПВ — Государственная публичная библиотека им. M. E. Салтыкова-Щедрина (Ленинград).
Изд. 1862 г. — Н. А. Добролюбов. Сочинения (под ред. Н. Г. Чернышевского), тт. I—IV, СПб., 1862.
ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР.
Лемке — Н. А. Добролюбов. Первое полное собрание сочинений под ред. М. К. Лемке, тт. I—IV, СПб., изд-во А. С. Панафидиной, 1911 (на обл. — 1912).
ЛН — ‘Литературное наследство’.
Материалы — Материалы для биографии Н. А. Добролюбова, собранные в 1861—1862 годах (Н. Г. Чернышевским), т. 1, М., 1890.
Некрасов — Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем, тт I—XII, М., 1948—1953.
Писарев — Д. И. Писарев. Сочинения в четырех томах, тт. 1—4, М., Гослитиздат, 1955—1956.
‘Совр.’ — ‘Современник’.
Указатель — В. Боград. Журнал ‘Современник’ 1847—1866. Указатель содержания. М.—Л., Гослитиздат, 1959.
ЦГИАЛ — Центральный гос. исторический архив (Ленинград).
Чернышевский — Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, тт. I—XVI, М., ГИХЛ, 1939—1953.
В настоящий том вошли статьи и рецензии Добролюбова, написанные мм в декабре 1858 — июне 1859 года и напечатанные в ‘Современнике’ (NoNo 1—6) и в ‘Журнале для воспитания’ (NoNo 1—7).
Деятельность Добролюбова в эти месяцы протекала в сложной общественно-политической и литературной обстановке. В стране сложилась революционная ситуация. Кризис политики ‘верхов’, бедствия и растущая активность ‘низов’ создали объективные предпосылки для революционного выхода из кризиса, переживаемого самодержавно-крепостнической системой. В этих условиях борьба за революционный путь развития страны, в противоположность реформистскому пути, становится линией ‘Современника’. Она нашла яркое выражение в статьях Чернышевского, определила содержание и характер публицистических и литературно-критических выступлений Добролюбова.
Центральное место в статьях Добролюбова первой половины 1859 года занимает острая критика самодержавно-крепостнического строя России и разоблачение либерализма во всех его проявлениях (‘Литературные мелочи прошлого года’, ‘Что такое обломовщина?’, рецензия на сборник ‘Весна’). Вместе с тем статья ‘Роберт Овэн и его попытки общественных реформ’ развивает идею построения социалистического общества силами самих трудящихся.
В свете общих задач революционно-демократической программы ‘Современника’ Добролюбов защищает и развивает принципы материалистической философии (‘Основания опытной психологии’), разоблачает реакционную идеологию церковников (рецензии на книги: ‘Впечатления Украины и Севастополя’, ‘Голос древней русской церкви’ и ‘Современные идеи православны ли?’, ‘Мысли Светского человека’), крепостническую мораль и нравственность (‘Новый кодекс русской практической мудрости’, ‘Основные законы воспитания. Миллера-Красовского’).
Ряд рецензий Добролюбова направлен против субъективизма и реакционного осмысления исторического прошлого, против славянофильских и религиозно-монархических концепций развития русской литературы (‘История русской словесности’ Шевырева и др.), против теории и практики так называемого ‘чистого искусства’ (рецензии на сборники ‘Утро’, ‘Весна’).
Наконец, значительное место в работах Добролюбова за это полугодие занимают рецензии на педагогическую и детскую литературу в ‘Современнике’ и ‘Журнале для воспитания’.
Подготовка текстов статей и рецензий Добролюбова, напечатанных в NoNo 1—3 ‘Современника’ (включая вторую часть статьи ‘Литературные мелочи прошлого года’ из No 4), и примечания к ним — В. Э. Бограда, в NoNo 4—6 ‘Современника’ и в ‘Журнале для воспитания’ — Н. И. Тотубалина.
Принадлежность Добролюбову рецензий, напечатанных и ‘Журнале для воспитания’, устанавливается на основании перечня статей Добролюбова, составленного О. П. Паульсоном (Аничков, I, стр. 21—22).
Сноски, принадлежащие Добролюбову, обозначаются в текстах тома звездочками, звездочками также отмечены переводы, сделанные редакцией, с указанием — Ред. Комментируемый в примечаниях текст обозначен цифрами.
Впервые — ‘Совр.’, 1859, No 6, отд. III, стр. 340—344, без подписи. Вошло в изд. 1862 г., т. II, стр. 595—599. Сохранился цензорский экземпляр гранок рецензии, составивший вместе с рецензией на ‘Описание болезни г-жи Артамоновой’ одну типографскую форму (ИРЛИ). Текст гранок содержит цензорские пометы, вычеркивания и исправления. Внизу — разрешающие подписи цензоров К. С. Оберта (с датой ’12 июня 1859 г.’) и архимандрита Феодора. Сохранился также второй экземпляр гранок (ИРЛИ) со следами вырезанной статьи ‘Мысли Светского человека’. Вверху этой корректуры помета: ‘Г-ну цензору. Июня 6’. Внизу — красным карандашом: ‘Статья о ‘Сельском духовенстве’ будет доложена в Комитете 11 июня’, и чернилами: ‘9 июня 1859 года’. Существенные расхождения в текстах гранок и ‘Современника’ вызваны цензурными изъятиями. Последние полностью восстановлены Чернышевским в изд. 1862 г.
В 1858 году за границей вышла в свет анонимная книга ‘Описание сельского духовенства’ (‘Русский заграничный сборник’, ч. 1, тетрадь 4, Париж, 1858). Она была написана по поручению М. П. Погодина его корреспондентом священником И. С. Беллюстиным в виде записки о положении низшего духовенства в России (об истории возникновения замысла и напечатания книги см.: Н. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. XV, СПб., 1901, стр. 115—130, а также ‘Объяснение’ Погодина, опубликованное в ‘Русском вестнике’, 1859, май, кн. 1, стр. 43—50).
Проникнув, несмотря на официальное запрещение, в Россию, ‘Описание’ было воспринято здесь как одно из проявлений общественной гласности и произвело сильное впечатление. 16 июня 1859 года А. В. Никитенко записал в своем дневнике: ‘Вчера я прочел книгу, которая навела меня на грустные размышления… Ужаснейшая картина положения нашего духовенства! Говорят, эту книгу представляли митрополиту и другим духовным властям. Они разгневались и назвали все это клеветою’ (А. В. Никитенко. Дневник, т. 2, Гослитиздат, 1955, стр. 31). Особую нетерпимость к ‘Описанию’ проявил близкий к руководящим церковным сферам А. Н. Муравьев. По свидетельству Н. Барсукова, он настоятельно обратился к митрополиту: ‘Прикажите непременно написать ответ на книгу о сельском духовенстве. Вы медлите, а книга сия, как яд, производит глубокие язвы в высшем кругу, и ей верят, как евангелию’. Автором ‘ответа’ был сам А. Н. Муравьев (см.: Г. Геннади. Справочный словарь о русских писателях и ученых, т. II, Берлин, 1880, стр. 352).
Добролюбов, очевидно, догадывался о том, что ‘Светский человек’, выступивший со своими ‘Мыслями’, и ‘святоша’ Муравьев, названный Жеребцовым ‘благочестивым христианином и светским человеком’, — одно и то же лицо. Против этого воинствующего ‘шамбеляна’, выражающего позицию реакционной верхушки русских церковников, и была направлена рецензия Добролюбова. В ряде мест она близка добролюбовской рецензии на книгу Муравьева ‘Впечатления Украины и Севастополя’ (см. наст. том). В 1860 году, когда ‘Мысли Светского человека’ были перепечатаны в книге ‘Русское духовенство’, изданной за границей и одобренной духовными властями, Добролюбов еще раз подверг ее критике в рецензии ‘Заграничные прения о положении русского духовенства’ (см. т. 6 наст. изд.).
1. Три предыдущие фразы из этого абзаца (со слов: ‘напечатано на русском языке за границей’) подверглись цензурным искажениям.
В ‘Современнике’ они появились в следующей редакции: ‘напечатано на русском языке за границей, что оно неблагонамеренно и содержит в себе многие хулы на духовенство. Не прочитавши книги, подвергшейся такому осуждению в рассматриваемой нами брошюре, мы, разумеется, не можем судить’ и далее без изменений.
2. Конец фразы напечатан в ‘Современнике’ в измененном цензором виде: ‘которая не находится в продаже’.
3. Фраза: ‘станут ли верить тому, что не скреплено цензурным разрешением?’ была вычеркнута цензором.
4. Слово ‘печальному’ было вычеркнуто цензором.
5. Слова ‘над всею церковью’ из текста изд. 1862 г. выпали.
6. Вся эта фраза (со слов: ‘Одно только можно сказать’) была исключена цензором.
7. В изд. 1862 г. ошибочно: ‘завистливый писатель’. Исправлено по журнальному тексту и цитируемому источнику.
8. Конец фразы — ‘и не проникнутый началами действительного добра и истины’ — был вычеркнут цензором.
9. Слово ‘робости’ цензор вычеркнул.
10. Слова: ‘и искажениях’ из текста изд. 1862 г. выпали. Исправлено на основании корректуры и журнальной публикации.
11. Конец этой фразы подвергся цензурной правке. В ‘Современнике’ он появился в следующем виде: ‘значит — говорить неправду, и мы смело объявляем эти слова Светского человека несправедливыми’.