МУЗЫКА
МУЗЫКА
Концерты
Концерты
‘Хованщина’ въ Маріинскомъ театр
Каратыгинъ.
‘Аполлонъ’, No 9, 1911
Музыка, Каратыгин Вячеслав Гаврилович, Год: 1911
Время на прочтение: 8 минут(ы)
4 концерта Зилоти, 2 концерта Кусевицкаго, 3 концерта Шереметева, около дюжины камерныхъ и сольныхъ вечеровъ, ‘Хованщина’ въ Маріинскомъ театр — то-то школа лаконизма для музыкальнаго обозрвателя, принужденнаго въ немногихъ строкахъ изобразить всю картину чудовищнаго музыкальнаго пожара, объявшаго нын Петербургъ. Кстати сказать, и главная ярость этого пожара питается столь пламенными вдохновеніями русскихъ и заграничныхъ талантовъ, что послдніе прямо даже связываютъ сами свое творчество такъ или иначе съ идеей огня. ‘Поэмой огня’ зовется на ‘синтетическихъ’ гармоніяхъ высшихъ обертоновъ построенный, всми цвтами оркестроваго спектра искрящійся, то бурно-мятежный, то манящій и обольстительный въ зминой извилистости звуковыхъ очарованіи,— ‘Прометей’ Скрябина. И разгорается настоящій костеръ, своимъ очистительнымъ пламенемъ объемлющій не только тла борцовъ за древнее благочестіе, но и души зрителей-слушателей,— когда на зыблящихся узорахъ высокихъ скрипичныхъ трелей раздаются мирные, тяжкіе вопли финальнаго раскольничьяго хора въ ‘Хованщин’. А странные звуковые блики только что прослушанныхъ отрывковъ изъ балета Равеля ‘Дафнисъ и Хлоя’, эти невроятныя, ни однимъ учебникомъ гармоніи не предусмотрнныя, звуковыя сочетанія такъ фантастичны, такъ нездшни, что воображеніе почти требуетъ какихъ-то къ этой музык свтозарныхъ, огненныхъ дополненій. Если бъ я чувствомъ не угадалъ какъ бы нкоей органической огненности ея (согласно сюжету балета, на сцен дйствительно подъ эту музыку должны загораться огни надъ головами ласкающихъ Дафниса нимфъ), это была бы случайная ошибка моего сегодняшняго воспріятія. Или — на худой конецъ — органическая неспособность моя понимать музыку, лежащую вн правилъ — школьной теоріи. Чуръ меня отъ подобной гибельной близорукости, отъ абсолютной вры въ догмы, что тысячи разъ перестраивались заново подъ могучимъ давленіемъ Бетховеновъ, Вагнеровъ и прочихъ титановъ музыкальной мысли, и что не сегодня — завтра претерпятъ новую реформацію подъ напоромъ Скрябиныхъ, Регеровъ и Равелей! Но какъ многіе съ ужасомъ и негодованіемъ отворачиваются отъ благодтельныхъ лучей пламеннаго вдохновенія, горящаго въ музыкальныхъ сердцахъ современныхъ новаторовъ, единственная вина которыхъ передъ исторіей — въ томъ, что не она ихъ длаетъ, а они ее, что передъ нами не послдователи старыхъ традицій, а творцы новыхъ каноновъ, новой красоты!
Огонь — вотъ, можетъ быть, самый изначальный и самый послдній смыслъ искусства. Многоразличные облики принимаетъ на себя извчный Логе всемірнаго искусства. Разнообразны и разноцвтны очаги творчества, на которыхъ художники разныхъ временъ и разныхъ странъ разжигаютъ священное пламя великихъ жертвоприношеній во славу Аполлона и Діониса. Горитъ огонь — и есть живое искусство, какъ бы странны, новы, необыкновенны и непривычны ни были формы свтильника. Горитъ ли костеръ, горятъ ли волшебныя пламена надъ челами греческихъ нимфъ — это дло вншней программы, театра моей ассоціативной фантазіи. Но есть ли въ самой музык, въ душ композитора огонь творчества — вотъ что единственно важно и нужно ощущать, принимая или отвергая новое произведеніе. И можетъ быть, къ совсмъ неожиданнымъ и радостнымъ взаимнымъ согласіямъ пришли бы многіе музыканты — творцы, теоретики, критики, если бы въ сочиненіяхъ и сужденіяхъ своихъ не ставили традиціонныхъ нормъ во главу угла, если бы, пройдя огонь, воду и мдныя трубы традиціонной школы, обрли за границами ея новую, прекрасную непосредственность въ отношеніяхъ своихъ къ искусству, если бы за предлами аналитическаго профессіонализма нашли новую цльность и сліянность чувственнаго созерцанія эстетическихъ объектовъ, вторичную наивность художественной рчи и ея пониманія, вторичный, высшаго порядка, художественный диллетантизмъ… Сочиненія новйшихъ французовъ, которыя съ прежней охотой пропагандируетъ Зилоти, это — именно т вещи, которыя для полнаго ими любованія боле всего требуютъ отршенія отъ всякихъ технически-предвзятыхъ воззрній. Какъ родственна музыкальной душ современнаго слушателя музыка Дебюсси, Равеля и Роже-Дюкаса, если только ему удастся поставить себя въ непосредственное къ ней отношеніе, но какъ трудно дается многимъ эта простая непосредственность. Какъ трудно для многихъ почувствовать новую слуховую правду въ комбинаціяхъ, кажущихся фальшивыми для разсудка, воспитаннаго на абстрактной логик классическихъ гармоніи и голосоведенія! И какъ много лтъ придется дожидаться импрессіонистамъ, пока масса, толпа привыкнетъ къ откровеніямъ новой красоты и пророковъ ея, оцнитъ и полюбитъ ИХЪ въ полную мру ИХЪ дйствительныхъ художественныхъ подвиговъ. Необыкновенно поэтическое въ своей оркестровой красочности ‘Море’ Дебюсси (три эскиза — ‘Отъ зари до полудня на мор’, ‘Игра волнъ’ и ‘Ліалогъ моря и втра’), его же ‘Обаятельная рапсодія’ для кларнета съ оркестромъ, чудесная ‘Сарабанда’ Роже-Дюкаса и вышеназванные отрывки изъ ‘Дафниса и Хлои’ Равеля — таковы главные нумера послднихъ концертовъ Зилоти. Об послднія вещи на мой вкусъ представляются еще боле плнительными, еще боле роскошными созданіями своеобразной музыкальной фантазіи, чмъ превосходныя ‘Марины’ Дебюсси. ‘Сарабанда’, это — цлая поэма. Въ ‘Программ’ къ ней разсказывается о похоронномъ кортеж знатнаго принца. Во время погребальнаго шествія музыка безпрерывно играетъ любимую пьесу умершаго, испанскую сарабанду. Звуки віолъ, гобоевъ и флейтъ сливаются съ псалмами священниковъ и перезвономъ колоколовъ. Программа незатйливая, но что за удивительную, насыщенную рдкой силой экспрессіи и колорита звуковую картину даетъ здсь композиторъ. Какія очаровательныя сплетенія образуетъ основная мелодія грустнаго танца съ музыкой самого шествія, осложненной звучностью оригинально разработанныхъ хоровыхъ партій! Восхитительны и отрывки изъ балета Равеля. Вся первая часть этой пьесы соткана изъ воздуха и свта, изъ свободной игры сверкающихъ брызгъ безподобнаго гармоническаго остроумія. Великолпный контрастъ даетъ вторая половина музыки. Но программ — темнота, звуки трубы, морской пейзажъ, приближеніе пиратовъ, хореографическія сцены пиратовъ при свт факеловъ. Опять — огонь, но въ рукахъ грубыхъ разбойниковъ, суетливо длящихъ награбленную добычу. Опять нагроможденія блестящихъ, пестрыхъ звучностей, но и мотивовъ и звучностей суровыхъ, до крикливости рзкихъ, до грубости тяжелыхъ. Опять — хоръ, безъ словъ, въ качеств оркестровой звучности. Вихрь дикаго танца, быть можетъ, несвободнаго отъ нкотораго однообразія мелодическаго и ритмическаго, но дышащаго неукротимой, пламенной буйностью истиннаго полета вдохновенія!
Изъ русскихъ композиторовъ особой чести удостоенъ Скрябинъ. Ему посвященъ весь третій концертъ. Фортепіанный концертъ, 2-ая симфонія и ‘Прометей’. Об первыя вещи страшно теряютъ отъ сосдства съ Прометеемъ’. Только разв среднее Andante симфоніи по мелодико-гармонической напряженности своего музыкальнаго содержанія достойно имени Скрябина, какимъ мы нын его любимъ и цнимъ. Фортепіанную партію въ концерт и ‘Промете’ исполнялъ самъ авторъ. Я люблю его игру, гд подъ покровомъ нкоторой вншней разслабленности обнаруживаются иногда яркія вспышки темперамента, гд отсутствіе чистой виртуозности нердко съ лихвой вознаграждается любопытнымъ оттнкомъ импровизаціонной свободы исполненія. Но все же это — игра слишкомъ интимная, домашняя для Дворянскаго Собранія. Скрябина пріятне было слушать на камерныхъ вечерахъ того же Зилоти, когда въ маломъ зал Консерваторіи онъ не то игралъ, не то сочинялъ тутъ же за роялемъ свои красивые прелюды, поэмы, сонаты (2-ую, 4-ую, 5-ую). А еще пріятне слушать Скрябина въ совсмъ маленькой комнат, чтобъ было немного публики, чтобъ было не слишкомъ свтло…— вспоминаются незабываемые ‘Clavier-Abend’ы’ Скрябина въ редакціи ‘Аполлона’, въ прошломъ году.
Изъ прочихъ вещей, исполнявшихся на концертахъ Зилоти, надо упомянуть о благородныхъ ‘Симфоническихъ варіаціяхъ’ Франка для оркестра и фортепьяно (за роялемъ отличный французскій піанистъ Корто, игравшій на бисъ Es-dur’ный полонезъ Шопена и въ высшей степени характерное и любопытное Andante Фридемана Баха), о юношеской, 2 года тому назадъ найденной симфоніи C-dur Бетховена, носящей на себ сильную печать Гайдно-Моцартовскихъ вліяній, о 2-ой симфоніи Глазунова (подъ управленіемъ автора). Исполнялись также фортепьянные концерты Шумана (Корто) и Шопена f-moll (посредственно сыгранъ г-жей Тиной Лернеръ). Экстренный концертъ Зилоти былъ посвященъ произведеніямъ Бетховена (7 и 8 симфонія, Леонора No 2) въ интерпретаціи Вейнгартнера, дирижера даровитаго, но не слишкомъ тонкаго. Вокальная сотрудница его по концерту, г-жа Люсиль Марсель, въ исполненіи трехъ псенъ Бетховена (Geistliches Lied No 1 и Der Kuss въ инструментовк Вейнгартнера и ‘Wachtelschlag’ въ инструментовк Моттля) показала великолпный голосъ — и только. Ни чувства стиля, ни достаточной нюансировки исполняемаго — въ пніи г-жи Марсель нтъ.
Въ противоположность 1-му, модернистскому, концерту, 2-ой симфоническій вечерь Кусевицкаго оказался классическимъ. Исполнялись: классическая ясная и стройная 8-ая симфонія Глазунова, лучшія части которой, Mesto и Scherzo, еще боле выиграли бы въ своей красот, если бы не всегдашнее пристрастіе Глазунова къ слишкомъ перегруженнымъ звучностямъ,— увертюра къ ‘Эгмонту’ Бетховена и отличный концертъ D-dur Ф. Э- Баха въ стильной переоркестровк г. Штейнберга (оригинальная редакція пріурочена къ ансамблю старинныхъ инструментовъ). Большое наслажденіе доставило пніе г-жи Кульпъ, выступившей съ очаровательной ‘Жалобой Аріаны’ Монтеверди, ‘Аделаидой’ Бетховена и его же двумя пснями Клары изъ ‘Эгмонта’. Насъ, русскихъ слушателей, немного шокируетъ органическій недостатокъ нмецкой вокальной школы, эти постоянные ‘подъзды’ и попросту ‘подвыванія’ въ пніи. Непріятна и нкоторая аффектированность декламаціонной экспрессіи у г-жи Кульпъ. За всмъ тмъ, это все же великолпная пвица, у которой содержательная звучность голоса споритъ съ техническимъ мастерствомъ пнія и фразировки. Третій концертъ Кусевицкаго цликомъ посвященъ былъ памяти Листа, художника такъ много внесшаго въ искусство новаго, хотя нын и ставшаго повседневнымъ,— что невозможно достаточно высоко цнить его историческую роль. Да что исторія! Какъ много далеко не увядшихъ, вполн современныхъ красотъ въ его XIII псалм, въ блестящемъ Es-dur’номъ концерт (художественно переданномъ мастистымъ піанистомъ г. Зауеромъ), въ геніальной симфоніи ‘Фаустъ’. Сколько здсь живой поэзіи, смлости художественныхъ замысловъ, сколько эмбріоновъ тхъ музыкальныхъ формулъ, которыя впослдствіи были приняты и разработаны Вагнеромъ, Р.-Корсаковымъ, Скрябинымъ. Концертъ прошелъ при сборномъ состав оркестра подъ хорошимъ управленіемъ Берлинскаго дирижера, г.Венделя. Тому же Листу были посвящены 3 первыхъ концерта Шереметева. Исполнялись симфонія ‘Данте’, Es-dur’ый концертъ (піанистъ г. Николаевъ), Мефисто-Вальсъ, ‘Колокола Страсбургскаго собора’ (новинка для Петербурга!), Гамлетъ, Danse macabre (за фп.— г. Николаевъ), Идеалы, Mignon’s Lied, и два капитальнйшихъ творенія всемірной музыки — ораторія ‘Христосъ’ и ‘Гранская Месса’. Исполнители — оркестръ и хоръ гр. Шереметева подъ управленіемъ самого графа и г. Хессина (второй дирижеръ боле интересенъ). Изъ отдльныхъ вокальныхъ силъ, участвовавшихъ въ листовскихъ концертахъ, назову гг. Артамонова, Кеменева (теноры), Селиванова (баритонъ), Швеца (басъ), г-жъ Майкову (красивое сопрано) и Сахновскую (отличное контральто). Довольно умренный интересъ представляли два послднихъ (2-ой и 3-ій) концерты И. P М. О. Здсь исполнялись Италіанская симфонія Мендельсона, Es-dur’ный концертъ Моцарта для 2-хъ роялей (хорошо сыгранный Розиной и осифомъ Левиными), ‘Манфредъ’ Чайковскаго, мастерскія варіаціи Брамса на тему Гайдна, фортепіанный концертъ G-dur Бетховена (въ отличномъ исполненіи г. Бакгауза). Память Листа почтена концертомъ Es-dur (I. Левинъ) и двумя эпизодами къ Фаусту Ленау (Ночное шествіе и Мефисто-Бальсъ). Дирижеръ — талантливый г. Сафоновъ.
Изъ камерныхъ вечеровъ Золоти, 2-ой и 3-ій были собственно Clavier-Abend’ами Скрябина. 4-ый вечеръ былъ посвященъ сочиненіямъ г. Вейнгартнера и пнію г-жи Марсель. Послдняя блдно исполнила рядъ псенъ Шуберта, Шумана, Берліоза и нсколько весьма подозрительнаго достоинства романсовъ Вейнгартнера. Самъ Вейнгартнеръ участвовалъ въ качеств піаниста въ исполненіи собственнаго, мало интереснаго квинтета g-moll для фп., скрипки, альта, віолончели и кларнета. Музыка этого квинтета, за исключеніемъ разв боле привлекательнаго Менуэта, представляетъ собою довольно неудобоваримую смсь безвкусной вычурности съ откровенной пошлостью.
Сольные концерты піанистовъ и піанистокъ, пвцовъ и пвицъ, скрипачей и прочихъ инструменталистовъ сыпятся какъ изъ рога изобилія. Обращающаго на себя вниманіе въ этихъ ежедневныхъ потокахъ звуковъ — крайне мало. Изъ программъ многочисленныхъ концертовъ Губермана извлекаю Rondo h-moll Шуберта и скрипичный концертъ Брамса, дв прелестныя пьесы, далеко не пользующіяся въ репертуар скрипачей той извстностью, какой он по всей справедливости заслуживаютъ. Упомяну еще о концерт піаниста Боршара. Насколько интересно, увлекательно исполнены имъ Соната Листа, Прелюдъ, хоралъ и фуга Франка, Соната C-dur Моцарта, настолько Шопенъ не лежитъ въ дарованіи артиста. Произведенія Шопена проведены скомканно, манерно, почти карикатурно. Въ заключеніе концерта сыграна блестящая, но очень и очень легковсная по музык Suite Espagnole Альбеница.
Самое значительное художественное событіе послднихъ дней относится къ оперной жизни Петербурга. На Маріинской сцен 7-го ноября поставлена впервые ‘Хованщина’ Мусоргскаго. 30 лтъ тому назадъ написана геніальная ‘народная музыкальная драма’. 30 лтъ прошло съ тхъ поръ, какъ, технически выровненная и оркестрованная искусной рукой Р. Корсакова, безсмертная партитура впервые была представлена на судъ театральныхъ чиновниковъ и была ими забракована. И только теперь, когда имя Мусоргскаго пользуется величайшимъ почетомъ во всхъ музыкально-образованныхъ странахъ, дирекція переложила гнвъ на милость и подарила насъ замчательнымъ, историческимъ спектаклемъ. Дата 7-го ноября 1911 г., конечно, отнын станетъ датой исторической, знаменательной, но вотъ что, быть можетъ, всего знаменательне: какъ мало историченъ, какъ по современному свжъ и непосредственно ярокъ самъ Мусоргскій! Казалось бы, прямолинейный ‘кучкистъ’, фанатикъ звукового реализма, типичнйшій выразитель наивной эстетической идеологіи 60—70 г., какъ онъ, Мусоргскій, однако, ярокъ и жизнененъ въ наши дни съ ихъ совсмъ противуположными идеями и запросами. Нтъ, ‘кучкизмъ’ Мусоргскаго — сплошное недоразумніе. Конечно, есть у него и вншняя ‘правда въ звукахъ’, но еще больше внутренней убдительности и мощи музыкальныхъ образовъ и еще больше эпической величавости, мистическаго идеализма, переживаній трагическихъ, красоты возвышенной и глубочайшей. Что за исполинскій размахъ воображенія, что за мткость лаконическихъ характеристикъ, будь то банда хмльныхъ стрльцовъ, или тщедушная фигура проныры-подъячаго, или надутый, чванливый сторонникъ стараго уклада жизни, Иванъ Хованскій, или фанатики древняго благочестія во глав съ благолпнымъ старцемъ Досифеемъ и экзальтированной Марой-раскольницей! Сколько рзкихъ смло поставленныхъ контрастовъ, какъ проникновенны хоры раскольниковъ, какъ пластично вступленіе — ‘Разсвтъ на Москв рк’, какой неизсякающій родникъ чистйшей женственности въ мелодіяхъ Мары! Какой драгоцнный перлъ музыкально-драматическаго искусства вся эта опера! Мн возразятъ: а бдность фактуры, а растерзанность либретто, а милліонъ историческихъ ошибокъ и несообразностей въ построеніи драмы! Да, все это такъ. Но тмъ удивительне огромное впечатлніе, оставляемое ‘Хованщиной’. При фактур столь упрощенной, при крайней бдности техническихъ пріемовъ, при всей масс драматическихъ недоразумній и неточностей въ развитіи сюжета,— дать произведеніе столь огромное по сил интуиціи, столь стильное по отношенію къ духу изображаемой эпохи Софьи-правителыищы — не въ этомъ ли органическая тайна генія? Постановка ‘Хованщины’ въ общемъ должна быть признана удачной. Незабываемъ и неподражаемъ Шаляпинъ-Досифей, который, подобно самому автору ‘Хованщины’, соединяетъ въ своемъ театральномъ ‘творчеств’ поразительную простоту вншнихъ пріемовъ съ необычайной высотой художественныхъ намреній. Мудрая экономія средствъ на ряду съ богатйшей роскошью сценическихъ достиженій. Очень хороши об Мары — г-жи Збруева и Петренко (послдняя въ драматическомъ отношеніи даетъ боле выдержанный типъ). Въ роли Ивана Хованскаго съ большимъ достоинствомъ держится г. Боссэ, нежели г. Шароновъ,— мстами пересаливающій въ сторону комизма. Въ партіи Шакловитаго очень хорошъ г. Андреевъ -й (и посредствененъ г. Тартаковъ). Въ роли представителя россійскаго европеизма успшно выступаютъ гг. Ершовъ и Андреевъ II-ой. Характерный Кузька — г. Лосевъ. Очень недурны въ роли подъячаго гг. Угриновичъ и Чупрынниковъ. Лучшихъ похвалъ заслуживаютъ хоръ и оркестръ, управляемый г. Коутсомъ. Красивыя декораціи по рисункамъ г. Коровина и множество интересныхъ деталей въ общей постановк (оперу режиссировали гг. Шаляпинъ и Мельниковъ) дополняютъ впечатлніе. Въ цломъ не спектакль, а радостный, дивный праздникъ искусства!