Статьи из газеты ‘День’ (1863)
Статьи из газеты ‘День’ (1863)
Можетъ ли Русскій царь ‘быть первымъ изъ Поляковъ’?
Можетъ ли Русскій царь ‘быть первымъ изъ Поляковъ’?
Москва, 31 августа 1863 г.
Может ли Русский царь ‘быть первым из Поляков’?, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1863
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова. Томъ третій.
Польскій вопросъ и Западно-Русское дло. Еврейскій Вопросъ. 1860—1886
Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Москвича’ и ‘Руси’
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1886.
Если врить нкоторымъ органамъ Русской журналистики, участіе нашего общества къ Польскому вопросу въ сильной степени охладваетъ и интересъ вншней политики, которымъ оно такъ было охвачено, такъ почти исключительно жило весною и лтомъ, уступаетъ мсто другимъ домашнимъ, внутреннимъ общественнымъ интересамъ. Такому явленію слдовало бы только радоваться, еслибъ дйствительно причина его лежала въ сознаніи той важности, того преимущественнаго значенія, которое имютъ для насъ вопроса общественные предъ вопросами чисто политическими, еслибъ въ обществ замтна была готовность принести къ труду и разршенія нашихъ общественныхъ задачъ — хоть половину, хоть десятую долю той нравственной силы, того патріотизма, который оно проявило при одномъ слух о замыслахъ Западныхъ державъ, еслибъ наконецъ оно поршило, хоть въ своей мысли, хоть само для себя, вопросъ Польскій и, такъ сказать, раздлалось съ нимъ въ своемъ сознаніи. Мы уже указывали не разъ, что всякая вншняя, осязательная и являющаяся въ грубой форм войны или угрозы опасность встртитъ въ Россіи единодушный отпоръ всхъ ея государственныхъ, общественныхъ и народныхъ, вещественныхъ и нравственныхъ силъ, что на подобнаго рода неголоволомные и немудреные вопросы — есть всегда для насъ возможность, также безъ особеннаго мудрствованія и напряженія мысли, отвтить грозною готовностью жертвовать жизнью и достояніемъ для спасенія чести и цлости Русскаго государства. Въ этихъ случаяхъ Россія обыкновенно проявляетъ такую высокую всенародную доблесть, которая уже одна, сама по себ, служитъ залогомъ политической жизни и долгой политической будущности. Но какъ скоро въ доблести такого рода надобности не оказывается и крупныхъ цльныхъ жертвъ обстоятельствами не требуется, мы становимся очень туги на всякую гражданскую добродтель мене выспренняго достоинства, и очень скупы на жертвы — по видимому мелкія и даже не заслуживающія названія жертвъ, но составляющія, тмъ не мене, въ общественной ежедневности, неизбжное условіе общественнаго развитія и преуспянія. Патріотизмъ нашъ, выступающій впередъ большею частью только при большихъ оказіяхъ, почти не въ силахъ побдить умственную и духовную лнь мгновенно овладвающую нами, какъ скоро не представляется уже нужды въ напряженіи силъ и нтъ боле пищи поднявшему насъ на ноги порыву одушевленія… Наша газета не иметъ привычки льстить обществу и можетъ-быть даже судитъ его съ тою строгостью, которой оно теперь уже и не заслуживаетъ, но лучше и выгодне для общества быть недовольнымъ собой и работать надъ собою, чмъ ублажаться въ самодовольствіи, любоваться собою въ ‘патріотическомъ’ зеркал, расшаркиваться передъ собою и пть самому себ хвалебный акаистъ.
Если точно Польскій вопросъ началъ уже ‘надодать’ (по выраженію одной Петербургской газеты) нашему обществу, такъ мы замтимъ ему, что, по настоящему, Польскій вопросъ только теперь и начинается, или, по крайней мр, теперь-то именно и входитъ въ самый важный и обильный послдствіями періодъ. Собственно говоря, вопросъ, волновавшій цлые полгода Россію, былъ не Польскій вопросъ, а чисто Русскій, возбужденный угрозами Западной Европы. Дло шло о вмшательств послдней въ дла Польши, о посягательств Европы на наши права, на наше народное и государственное достоинство. Намъ было уже не до разршенія Польской задачи въ ея существ, а вс наши усилія были направлены къ отраженію иностранной непрошенной ‘интервенціи’, къ смиренію кичливости нашихъ гордыхъ совтчиковъ. Въ настоящее время дло приняло другой оборотъ. Войны не предвидится, по крайней мр въ ныншнемъ году,— и ршеніе Польскаго вопроса, можно сказать, предоставлено намъ самимъ, нашимъ собственнымъ силамъ. Мы должны даже торопиться нсколько этимъ разршеніемъ, чтобъ предупредить новое заступничество Запада, если Польское дло протянется слишкомъ долго, мы должны показать Европ, что у насъ только однихъ и имются ключи къ разршенію Польскаго вопроса, и не только ключи, но и нужныя для того — желаніе, энергія и сила. Теперь все зависитъ отъ нашей воли и мудрости, а не отъ случайностей войны (какъ можно было думать нсколько мсяцевъ тому назадъ), и потому теперь-то и наступаетъ для насъ пора несравненно труднйшая. Мало того: усмирись мятежъ,— вопросъ становится еще трудне для разршенія. Вооруженное возстаніе упрощало задачу и представляло для насъ, въ извстномъ смысл, боле выгоды, чмъ глухая и упорная неосязаемая оппозиція. Оно должно было быть усмирено,— итого требовала честь государственная,— повстанцевъ, нападающихъ на Русскихъ солдатъ съ оружіемъ въ рукахъ, слдовало разбивать, и ихъ разбивали и разобьютъ окончательно. Но вопросъ сдлается еще мудрене, если вс эти повстанцы, видя невозможность сопротивленія, принесутъ повинную и обратятся къ Русскому милосердію: въ искренность и въ прочность ихъ раскаянія мы поврить не можемъ, система управленія, введенная маркизомъ Велепольскимъ, такъ ярка обличалась въ своей несостоятельности, что не даетъ охоты къ ней возвратиться,— необходимо придумать новую систему, пріискать новые способы къ разршенію задачи. Для этога же необходимо, по прежнему, содйствіе общественной мысли и воли,— и потому охладвать участіемъ къ Польскому вопросу Русскому обществу еще рано, и не слдуетъ.
Сами Поляки начинаютъ чувствовать, что Польское дла принимаетъ новый оборотъ, и нкоторые изъ нихъ считаютъ уже своевременнымъ перевести споръ съ поля брани на поле литературы. Мы получили на дняхъ письмо изъ Варшавы отъ неизвстнаго намъ Поляка за его подписью, съ просьбою предложить содержаніе его письма на обсужденіе публики. Если принять въ соображеніе терроръ, господствующій въ Варшав и если подпись дйствительная, а не подложная, то это обстоятельство получаетъ нкоторую знаменательность. Что же касается до самаго письма, то оно чрезвычайно интересно, какъ образецъ мыслей Поляковъ е умренной партіи’ и какъ новое доказательство въ подтвержденіе нашего мннія — о трудности, если не невозможности, согласиться намъ съ Поляками какъ съ Русскими,— съ красными и блыми, съ ультрасами и умренными. Съ послдними сойтиться намъ едвали еще не трудне, чмъ съ ‘крайними’, для которыхъ сила оружія есть верховная ршительница всякихъ вопросовъ.— ‘Польскій вопросъ’, говоритъ г. Маевскій, авторъ письма, ‘не нашелъ въ Россіи настоящаго пониманія. Русская литература и польское ‘народное правительство’ дйствуютъ заодно’, т. е, какъ дальше объясняетъ г. Маевскій, возбуждаютъ къ борьб и раздору. Положимъ, что такъ, но кто же былъ начинающій? Не расположено ли было Русское правительство и Русское общество ко всевозможнымъ уступкамъ, къ заживленію общей нашей раны, такъ долго сочившейся кровью? Наконецъ не сами ли Поляки, своими притязаніями на Западный край Россіи, возбудили противъ себя грозу народнаго гнва? Если бы дла шло объ одномъ Царств Польскомъ и не было и рчи о вмшательств Западныхъ державъ, Русскій народъ и общество едвали бы приняли такое горячее участіе въ Польскомъ дл и можетъ-быть предоставили бы заботу о немъ одному правительству. Неужели этого еще не понимаютъ Поляки? ‘Это правда’, продолжаетъ г. Маевскій, ‘что народное возстаніе не сотворитъ народной независимости, это правда, что какъ бы ни были храбры наши соотечественники, невозможно имъ будетъ одолть Русскую армію. Правда и это, что большинство народонаселенія принимаетъ лишь только страдательную участь’ (участіе: письмо писано по Русски) ‘въ возстаніи. Правда, наконецъ, что на Литв и Руси дла Польскія стоятъ незавидно’. Но съ другой стороны авторъ письма думаетъ, что если бы Французская армія явилась на берега Вислы и Нмана, то Россія принуждена была бы уступить, и что Русской полиціи не удастся ‘выловить народное правительство’ и разрушить эту ‘огромную организацію’. Уступила бы или нтъ Русская армія — это еще вопросъ, который мы разршаемъ для себя отрицательно, а Польскій патріотъ положительно: все это принадлежитъ къ области мечты, и мы довольствуемся собственнымъ сознаніемъ г. Маевскаго о настоящемъ положеніи дла. ‘Если доле Русская литература будетъ говорить во имя вры и отечества — какъ будто кто-нибудь возставалъ противъ ея вры, Государя и отечества’ (еще бы нтъ?! а что значатъ вс эти притязанія на Западный край Россіи, вс эти вооруженныя банды въ Блоруссіи и на Украйн?), ‘если она (литература) будетъ безпрестанно указывать на времена самозванца и вспоминать минуты вражды Двухъ народовъ,— конечно, дружба между нами не явится.’ Намъ не зачмъ ходить такъ далеко и вспоминать давнопрошедшее: жандармы-вшатели въ Польш и на Литв, списокъ несчастныхъ жертвъ замученныхъ Польскими патріотами не въ XVII вк, а мсяцъ, дв недли тому назадъ — гораздо сильне распаляютъ народную ненависть, чмъ вс историческія воспоминанія Русской литературы. Пора бы Полякамъ обратиться къ самимъ себ съ укоромъ и осужденіемъ, а не къ Русской литератур, только еще очень недавно ршившейся заикнуться словомъ въ опроверженіе Польскихъ клеветъ, которыми 30 лтъ сряду наводняла Европу Польская эмиграціонная литература! Мы помнимъ — какую бурю либеральнаго негодованія подняли мы на себя, почти два года тому назадъ, ршившись назвать безумными Польскія притязанія на Смоленскъ и Черниговъ, какъ благородничали на нашъ счетъ, гарцовавшіе тогда въ Петербургской литератур, разные крикливые форрейторы и разнощики Петербургскаго либерализма. Но перейдемъ къ существенной сторон письма г. Маевскаго, къ его мннію объ администрація и о средствахъ умиротворить Польшу. ‘Русская администрація въ Польш’, говоритъ онъ, ‘пробовала разныхъ средствъ противъ возстанія. Мы видли уже минуты страшной строгости и извстнаго рода снисходительности, были уже вислицы и милости, увщанія и угрозы, манифесты и указы, но нтъ ничего ршительнаго, нтъ никакого успха. Ежели правительство будетъ идти впередъ по этому же пути, то мы не можемъ надяться ничего хорошаго. Ежели правительство не представитъ никакихъ залоговъ для будущаго блага страны’ (а вся система Велепольскаго? Она была невыгодна для Россіи, по вполн выгодна для Поляковъ), ‘ежели станетъ проповдывать необходимость покориться приговорамъ Провиднія, признать верховную власть Россіи и мало-по-малу сдлаться Русскими, словомъ, ежели правительство, защищая свое существованіе, не представитъ никакихъ залоговъ для упокоя Польской совсти,— спокойствіе возвратится только тогда, когда на развалинахъ Польской цивилизаціи, богатства, вры и народа засядетъ свжій Русскій народъ. Я убжденъ, что сами Русскіе этого не желаютъ, что они слишкомъ много потеряли бы своего на эту побду…’
Дйствительно не желаютъ, и выраженіе автора о томъ, что на такую побду, какъ уничтоженіе цлой народности, Русскій народъ потерялъ бы много,— очень удачно и полно мысли. Такая побда, конечно, не доставила бы торжества Русскому народному принципу и обратилась бы во вредъ самой Русской народности. Едвали кто изъ Русскихъ и мечталъ о такой побд. Но Поляки сами могутъ похоронить себя подъ развалинами своей, вры, богатства и народа, если цивилизація ихъ будетъ по прежнему чужда Славянскихъ началъ, если ихъ вра будетъ по прежнему проникнута іезуитствомъ, будетъ разршать ложь, безнравственность, убійство для достиженія политическихъ цлей, сама обращаться въ средство для возбужденія политическаго фанатизма, утративъ высокій идеалъ христіанской нравственности, и по прежнему рабствовать Риму, если наконецъ богатство Польской шляхты и магнатовъ не очистится отъ крови и сленъ народныхъ, если не смирится Польское общество и не познаетъ своего многовковаго историческаго грха предъ своимъ же, предъ Польскимъ крестьянствомъ…
‘Противъ ныншняго возстанія, продолжаетъ г. Маевскій, нужно мръ ршительныхъ, радикальныхъ: тогда оставьте въ поко всхъ агентовъ ‘народнаго правительства’:— вы можете обезсилить ихъ разомъ.’ Какія же это такія мры, съ нетерпніемъ спрашиваетъ читатель. Авторъ не безъ робости приступаетъ къ изложенію своего плана, опасаясь, что онъ не будетъ понятенъ въ Россіи и ‘оттолкнетъ неприличіемъ формы и чуждостью языка’, онъ проситъ, и очень убдительно, искренняго вниманія, и мы постараемся отнестись къ его мннію съ должнымъ снисхожденіемъ, какъ бы ни казалось оно намъ странно и даже дико. Вотъ его слова:
‘Польша для Польши — это старый рецептъ противъ революціи. Россія должна удивить своею доброжелательностью и великодушіемъ (противъ этого мы никогда и не спорили, но пойдемъ дальше). Государь долженъ явиться первымъ изъ Поляковъ (??), признать вс, когда-либо существовавшія за нами права (???), вмсто угрозъ противъ ослушниковъ, онъ долженъ явиться съ упрекомъ въ недостаточности Польскаго патріотизма (????) и вырвать кормило народнаго движенія изъ рукъ революціи. Тогда Государь можетъ насмшкой отвтить на шесть заграничныхъ пунктовъ, можетъ пренебречь тмъ, противу чего усердно трудились долгіе годы… Но дйствовать надо скоро и ршительно, надо оставить вс мечты и заднія мысли. Осуществленіе этого плана я полагаю возможнымъ безъ многаго труда. Манифестъ откровенный, руководимый мыслію, что не ложь, а благо народа составляетъ честь народную, народныя манифестаціи (?), народное представительство и администрація, строгій легальный порядокъ, безотлагательное проведеніе въ жизнь всего общаннаго, несмотря на силу оппозиціи, пренебреженіе оппозиціею, лишеніе ея членовъ привилегіи быть мучениками, а въ случа необходимости, единственно парализированіе ихъ дятельности временнымъ удаленіемъ изъ края,— это есть мры, которыя лучше пушечныхъ выстрловъ разрушатъ то, что разрушить такъ трудно. Мои мысли — это не мечты. Это все возможно. Россія выиграетъ на спокойств и гармоніи, Польша получила бы форму быта, которая была бы ей сносна… Польскій народъ защищаетъ свои нужды, особенно народность. Онъ не живетъ для ‘народнаго правительства’, не иметъ никакой нужды защищать его, но съ другой стороны онъ не иметъ нужды защищать и Русское правительство, какъ скоро оно противится его нуждамъ. Революція общаетъ намъ теперь народность. Русскіе — истребленіе народности. Избраніе до сихъ поръ было легко, но оно будетъ еще легче, ежели Императоръ и правительство захотятъ быть Польскими…’
Вы ошеломлены, читатель, такимъ страннымъ и наивнымъ требованіемъ и недоумваете — сердиться вамъ или же смяться,— но будьте уврены, что такъ думаетъ не одинъ г. Маевскій, а цлая партія умренныхъ въ Польш, такъ думаетъ и самъ маркизъ Велепольскій, разница только въ выраженіи: г. Маевскій не маскировалъ свою мысль и высказалъ ее въ форм довольно грубой и безцеремонной, и мы очень ему благодарны за это. Мало того: мысль о томъ, что Верховный Глава Россійской Имперіи, въ составъ которой входятъ Поляки, Нмцы и разные другіе народы, есть лицо коллективное, соединяющее въ себ не только титулы разныхъ царствъ и владній, но и обязанности, сопряженныя съ каждымъ титуломъ порознь,— такая мысль не новая и довольно распространенная у Нмецкихъ Остзейцевъ и у нкоторыхъ нашихъ ‘федералистовъ’. По ихъ мннію, Русскому Государю приходилось бы быть первымъ Полякомъ съ Поляками, первымъ Нмцемъ съ Нмцами, и т. д. Мы сами имли у себя въ рукахъ статью, которую не захотли однакоже напечатать и которая явилась потомъ въ печати въ одномъ провинціальномъ журнал,— статью, трактующую о высшей имперской Петербургской централизаціи, смнившей будто бы старую Московскую и призванной примирить вс народности и вры въ отвлеченномъ образ Россійской Имперіи, въ безразличномъ званіи Россійскаго подданнаго. Теорія очень величественна и красива, и, нападая на нее, вы рискуете подвергнуться обвиненію въ москализм, въ томъ, что вы противникъ равноправности жителей нашего великаго государства. Но дло идетъ вовсе не о гражданской равноправности и не о свобод вроисповданія, за что мы стоимъ такъ же горячо, какъ и защитники новйшей Санктпетербургской централизаціи. Дло идетъ, у этихъ господъ, о созданіи какой-то отвлеченной, государственной народности или, врне сказать,— безнародности, обращающейся, въ конечномъ своемъ результат, на пользу и усиленіе народности Польской, Нмецкой, Еврейской — въ ущербъ Русской. Но нашему мннію, да вроятно и по мннію нашихъ читателей, Русскій Государь есть Русскій Государь, и только, а не Польскій, Нмецкій и т. д. Если прочія народности и находятся подъ защитою его могучей державы, то на томъ только условіи, чтобъ эта защита не противорчила выгодамъ, счастію и благоденствію Русской народности. Государство, какъ вншній покровъ народнаго цльнаго организма, можетъ быть крпко только внутреннею органическою силою. Если бы эта сила перестала дйствовать или почему-либо ослабла въ дйствіи, если бы отъ какой бы то ни было причины произошло разстройство органическихъ отправленій или непомрное развитіе одного органа въ ущербъ другому,— напримръ, вншняго покрова на счетъ всего тла,— государство, при всемъ своемъ наружномъ блеск и могуществ, не представляло бы залоговъ истинной крпости и долгоденствія. Эта органическая сила — народность. Россія не есть совокупность равныхъ племенъ и народовъ, сплоченныхъ вншнею матеріальною связью государственнаго единства, не ‘аггломератъ’ (по техническому выраженію ученыхъ), а живой, цльный народный организмъ, развившійся и разросшійся собственною своею внутреннею органическою силою: Россія потому только и Россія, что она Русская, этимъ она есть, живетъ и движется, въ этомъ смыслъ и причина ея бытія, ея raison d’tre, какъ говорятъ Французы. Вообще, никакое государство никогда не должно упускать изъ виду зерно своей жизни и силы, истинный родникъ, причину и основу своего историческаго бытія. Кажется, едвали нужно говорить, что въ Россійской Имперіи — этимъ зерномъ, этимъ источникомъ жизни и силы, этимъ сдалищемъ зиждущаго разума — является Русь, Русскій народъ, а не Польша,— не Остзейскія провинціи, не Башкирія, какъ бы ни были он тсно связаны съ Русью. До какой степени была полна жизни эта органическая сила до Петровскаго переворота — свидтельствуется тмъ, что вс пріобртенія и завоеванія тогдашней Руси становились тотчасъ же ея нераздльною частью, проникались органическимъ съ нею единствомъ… Все это, само собою разумется, нисколько не мшаетъ лицамъ не-Русской народности и вры пользоваться одинаковою полнотою гражданскихъ правъ съ Русскими, если только они признаютъ значеніе Русской народности въ Россіи. Что же касается до мннія маркиза Велепольскаго, мечтавшаго о томъ, что Польша подъ видомъ Россіи будетъ управлять міромъ отъ Балтики до Тихаго Океана и т. д, или до мннія г. Маевскаго, предлагающаго Русскому правительству учиниться Польскимъ и Русскому Государю стать во глав Польскаго патріотизма, то интересы Польской народности, такъ какъ они понимаются до сихъ поръ Польскою интеллигенціей, стоятъ въ совершенномъ противорчіи съ интересами Русской народности: партія умренныхъ желаетъ — не боле не мене — какъ принесенія нами Русской народности въ жертву выгодамъ Польши! Такія требованія для насъ опасне дерзкихъ требованій вооруженныхъ повстанцевъ, потому что они умютъ маскироваться видомъ покорности, личной преданности Россійскому императору,— затрогивать струны великодушія и какого-то гуманнаго, высшаго космополитизма.— Что разуметъ г. Маевскій подъ словами: ‘возвратить Польш вс когда-либо существовавшія права’? Если онъ въ число правъ включаетъ и право Польши на обладаніе Западной и Юго-Западной Россіей, то пусть знаетъ г. Маевскій, да и вс Поляки, что между нами не можетъ быть никакой серьезной полемики до тхъ поръ, пока Поляки будутъ предъявлять притязанія на области, заселенныя Русскимъ народомъ.
Мы убждены, впрочемъ, что никакія великодушныя усилія примирить Польшу съ ея положеніемъ какъ нераздльной части Россійской Имперіи не помогутъ длу. Разв Императоръ Александръ I не удовлетворялъ всмъ условіямъ, предъявленнымъ теперь умренными Поляками? Разв онъ по истин не былъ первымъ изъ Поляковъ и не готовъ былъ отдать Польш Украйну и Блоруссію, какъ это положительно доказываютъ ‘Московскія Вдомости’? (NoNo 185 и 186). Что же вышло и къ чему привела эта примирительная политика Императора Александра І-го?
Кстати замтимъ: намъ было очень забавно прочесть въ ‘Московскихъ Вдомостяхъ’ наименованіе этой политики Александра І-го ‘славянофильскою’! Трудно предположить, чтобъ авторъ статьи до такой степени не понималъ сущности такъ-называемыхъ славянофильскихъ теорій {Уже по написаніи и одобреніи этой статьи цензурою, прочли мы No 187 ‘Московскихъ Вдомостей’, въ которомъ редакція, возражая на вашу статью въ 34 No, излагаетъ такого рода лживое толкованіе нашихъ мнній, котораго мы никакъ не можемъ отнести къ непониманію. Мы будемъ отвчать ‘Моск. Вдомостямъ’ въ слдующемъ No. Замтимъ только, что подъ ‘политическою самостоятельностью Польши соединеніи или безъ соединенія съ Россіей’ (на этомъ непонятомъ ею выраженіи строитъ редакція все зданіе своихъ возраженій, не справляясь ни съ общимъ смысломъ вашей статьи, ни вообще съ направленіемъ ‘Дня’), мы разумемъ политическую самостоятельность или совершенно отдльно отъ Россіи, или въ добровольномъ съ нею союз (конечно, въ будущемъ, какъ окончательное, современемъ, разршеніе Польскаго вопроса). Редакція же ‘Московскихъ Вдомостей’, какъ извстно, стоитъ за насильственный союзъ.}!.. Напротивъ, если чье мнніе ближе подходитъ къ тогдашней либеральной политик, такъ это именно мнніе ‘Московскихъ Вдомостей’: и ‘Московскія Вдомости’ и оная политика сходятся въ желаніи имть Польшу неразрывною частью Русской Имперіи: тогда думали достигнуть этого путемъ примирительной либеральной политики и удовлетворенія Польскимъ требованіямъ, ‘Московскія же Вдомости’ рекомендуютъ насильственный способъ, но впрочемъ надются смирить и обольстить Поляковъ ‘раскрытіемъ нашей народной политической силы’ и сдлать ихъ мирными, дружелюбными или покорными участниками нашихъ будущихъ либеральныхъ учрежденій. Читателямъ извстно, что мы не раздляемъ этой надежды и думаемъ, что мы съ Поляками помиримся только тогда, когда разойдемся, и что намъ гораздо легче будетъ справляться съ Польшей какъ съ ничтожнымъ политическимъ т ломъ, нежели съ Польшей какъ съ обществомъ, какъ съ нравственной отравой, разливающейся по всему нашему организму.
Впрочемъ, мы никогда не предполагали и не предполагаемъ, чтобы можно было тотчасъ же приступить къ осуществленію мысли о политической самостоятельности Польши. Все это еще впереди, и толкуя теперь о политической самостоятельности, мы стараемся разршить Польскій вопросъ для нашего собственнаго общественнаго сознанія. Въ настоящее время, и въ дйствительности, окончательному ршенію Польскаго вопроса должны предшествовать не либеральныя сдлки или ‘компромиссы’, а избавленіе страны отъ террора и усмиреніе мятежа,— и вовсе не путемъ примирительной политики, а путемъ ршительной временной диктатуры. Мы уже говорили не разъ, а теперь считаемъ весьма приличнымъ напомнить, что этимъ временемъ, этимъ положеніемъ, созданнымъ самимъ Польскимъ мятежомъ, мы должны воспользоваться для того, чтобъ выдвинуть впередъ въ Польш элементъ, до сихъ поръ не дйствовавшій въ ея исторіи, элементъ простонародный. Исторія Польши, ея прошедшее, мысль о которомъ такъ фанатизируетъ Польское общество, во имя котораго сражаются и гибнутъ тысячами Польскіе патріоты, не иметъ ничего привлекательнаго, не существуетъ вовсе для Польскаго крестьянства. Въ прошедшемъ оно видитъ одно господство пановъ, свою безличность, свое утсненіе. Польское крестьянство — залогъ новаго будущаго для Польши, и залогъ ея умиротворенія. Польша крестьянская, т. е. съ участіемъ крестьянства въ ея гражданскомъ развитіи, будетъ несравненно безопасне для сосдей и боле Славянскою, чмъ настоящая, ныншняя Польша. Если мы теперь надлимъ Польское крестьянство землею, крестьянскимъ самоуправленіемъ (хотя бы въ род нашего), гражданскими и политическими правами,— то нтъ сомннія, это положеніе, эти права уже никакою силою не будутъ отъ нихъ отняты Польскими панами, даже въ случа совершенной самостоятельности Польши. Мы должны это сдлать какъ для своей выгоды, такъ, едва ли еще не боле, для выгоды самой Польши. Мы введемъ въ ея жизнь новую историческую идею, противопоставимъ силу устоя ея многовковому общественному броженію, дадинъ грузъ, упоръ ея легковсному судну, носившемуся до сихъ поръ, подъ управленіемъ шляхты, по прихоти волнъ и всяческихъ втровъ!.. Мы въ то же время совершимъ долгъ человколюбія относительно значительной части угнетеннаго человчества, и исполнимъ историческое призваніе Россіи, страны — сильной простонародностью, самой демократической въ лучшемъ, не политическомъ, а общественномъ и нравственномъ значеніи этого слова.