МОНТЕСКЬЁ И ЗЕМСКИЕ НАЧАЛЬНИКИ
МОНТЕСКЬЁ И ЗЕМСКИЕ НАЧАЛЬНИКИ
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Монтескьё и земские начальники, Розанов Василий Васильевич, Год: 1900
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика, СПб.: Росток, 2009.
Люди не говорят о том, что удобно, хорошо пришлось по росту человека или отвечает его нуждам, характеру и положению. Напротив, если о чем ведется много разговоров и эти разговоры не умолкают годами, не умолкают, наконец, долгими годами, то это верный признак, что предмет разговоров имеет в себе что-то неудобное, неловкое. Или это неловко сделанная вещь, или она неловко прилажена к человеку. Таков земский начальник, фигура скромная и нужная в нашем общественном укладе, но о которой слишком много и упорно говорят, говорит о ней, частью по поводу наших статей, и ‘Вести. Евр.’ в последней книжке.
Составитель ‘внутреннего обозрения’ снова напоминает теорию Монтескьё о разделении властей, предполагая вероятно, что она кому-нибудь неизвестна, и, очевидно, не допуская, чтобы в ней кто-нибудь сомневался. ‘Мы не против превращения земских начальников в земских судей, но лишь в том случае, если бы под этим новым именем они были действительно судьями и только судьями’, — заключает свои рассуждения почтенный журнал, отмечая курсивами главную тяжесть своей мысли или, пожалуй, центр своих пожеланий. ‘Судья или администратор — нам все равно, но только без смешения этих властей, которые навеки разделил Монтескьё’, — как бы говорит анонимный автор обозрения. Так ли он прав? Что, — армия в государстве находится ли в составе власти законодательной, судебной или административной? Полиция находится в руках административной власти, но армия? Ведь, бесспорно, она слишком большое орудие, чтобы принадлежать собственно администрации, притом строго и формально отделенной и разобщенной от законодательной и от судебной властей. Это все равно, как если бы предположить, что командование гвардейским корпусом в Петербурге принадлежит, ‘по существу вещей’ петербургскому градоначальнику. Но, не принадлежа административной власти, армия еще менее принадлежит власти судебной и законодательной. Вот пример, разбивающий теорию Монтескьё и показывающий тщету анатомически точно разградить функции управления, суда и законотворения, которые в живом организме народа, страны, государства неудержимо смешиваются, сливаются, хотя порою и резко разделяются на блага страны и народа. Можно сказать, что ‘по теории Монтескьё’ построены и развиваются новейшие конституции, везде проведшие сухую анатомию трех властей и вовсе при этом не принявшие во внимание армию, не нашедшие ей места и положения. А между тем армия времен Монтескьё и армия по всеобщей воинской повинности — совершенно не одно и то же, хотя, правда, это и было очень основательно просмотрено учебниками права. Смуты Франции, со времен Дрейфуса, и начались от недоумения армии: кто я? где я? Конечно, армия это целое отечество, это мозаика от кусочков из всех ее частей.
Как ни странно сравнить, но земский начальник находится в подобном же положении: маленькая эта сошка — великой важности, она terre terre, {проза жизни (фр.).} стелется по земле, а ведь земля — Россия! В длинных рассуждениях автор внутреннего обозрения хотел бы навязать ‘земскому судье’, в случае если бы он заметил земского бюрократа, все формальности внешнего суда, между тем должен же он сознаться, что все формальности внешнего суда не сохраняются и в суде присяжных, где присяжные, применяя совесть свою к подробностям факта, бесспорно, вносят в приговор нечто новое, не формальное, вносят некоторый произвол свободного и не стесненного формальностями суждения в приговор, и никто этого не проклинает, но все это благословляют. Должность земского начальника, как мы это говорили и на этом настаиваем, заключает в себе более авторитета, чем власти, и настоящее призвание его есть не менее воспитательное, чем карательное. И здесь нам хочется дальше развить свою мысль.
Без сомнения центр этой должности — мужик, деревня, между тем странным образом во всех суждениях о нем выдвигается вперед другой центр — дворянин, и мало-помалу вопрос: ‘Как лучше быть деревне’ заменился горячим отстаиванием ‘новой прерогативы дворянства’. Никто не оспорит, что дух споров ведется около этого, и мы здесь наблюдаем интересный пример, как в истории и в сумятице общественной жизни вещи, сохраняя прежние имена, получают, так сказать, новую сердцевину, происходит какое-то странное перемещение центров дела! В данном случае реформа, несомненно имевшая в виду пообчистить деревню, реформа гуманного упорядочения, пала в центр таких обстоятельств, как экономическое оскудение дворянства, основание дворянского банка и облегчение дворянских платежей, и мало-помалу, она слилась, опять невольно и не преднамеренно, со смыслом и направлением этих обстоятельств. Лозунг ‘Помочь деревне’ стал неуловимыми путями переходить, на практике, да и в печатных спорах, в тему: создать обширную область дворянского кормления, как в старину воеводы и более мелкие чиновники ‘кормились’ от должностей своих.
Далекие от мысли, чтобы забота о деревне не принадлежала в большинстве случаев почти всегда поместному дворянству, мы должны, однако, указать, что раз центр тяжести реформы лежит в вопросе: ‘Как стать упорядоченнее, чище, экономичнее, бережливее, трезвее и мирнее мужику и деревне’ и это чистосердечно, то нет основания с тою безусловностью, как это делается сейчас, допускать к должности земского начальника исключительно одного дворянина, пусть даже дворянин и будет первым кандидатом на эту должность. Однако нельзя отрицать, что встречаются же случаи, встречаются они на необъятном просторе России, когда из двух кандидатов, дворянина и купца-землевладельца, с более чистым характером и лучшим самообладанием будет — купец: и вот в этих случаях, по крайней мере, бьющей в глаза разницы между одним и другим желательно, чтобы на страже упорядочения деревни становился лучший, а не становился привилегированный. Мы считаем должность земского начальника чрезвычайно важной и совершенно нужной, но, обчищая от разных наростов деревню, можно пожелать обчищения от разных посторонних делу и цели, деревенскому делу и деревенской цели, наростов и самой должности. ‘На хорошее место — хороший человек’ — вот лозунг, который должен быть поставлен впереди заботы: какое имя у этого человека и достаточно ли исторично это имя. Нам думается, значительная часть споров и страстности вытекает из неполноты уяснения: что собственно есть земский начальник и кому искренно и чистосердечно он служит.
НВ. 1900. 6 июля. No 8748. Б.п.