Молодая Германия, Брандес Георг, Год: 1891 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

МОЛОДАЯ ГЕРМАНІЯ.

(Анастасій Грюнъ, Гервегъ, Дингельштедтъ и Лудвигъ Фейербахъ).

Георга Брандеса *).

*) Изъ VI тома его Die Literatur des Jahrhunderte.

Между стихотвореніями Анастасія Грюна (графъ Александръ фонъ-Ауерспергь) Прогулки внскаго поэта есть одно подъ заглавіемъ: Зачмъ?каждая строфа котораго кончается вопросомъ ‘Зачмъ?’ Когда въ ратуш объявляются новыя запрещенія, тамъ стоитъ маленькій человчекъ и спрашиваетъ тихо: ‘Зачмъ?’ Когда клерикалы стонутъ и ревутъ на своихъ каедрахъ противъ солнечнаго свта, онъ спрашиваетъ: ‘Зачмъ?’ Когда они съ копьями и аллебардами нападаютъ на воробьевъ, когда они изъ пушекъ стрляютъ по жаворонкамъ, онъ повторяетъ свое ‘Зачмъ?’ И когда они призываютъ его на судъ, осуждаютъ его и казнятъ, изъ его могилы раздается все то же ‘Зачмъ?’

Такъ было въ Германіи, когда пошатнулось патріархальное довріе къ княжеской власти. Везд, гд произволъ, недостойная уловка или глупый поступокъ со стороны правительства разбивали и уничтожали надежду на лучшее, изъ ея могилы поднималось все то же ‘Зачмъ?’ А каждое ‘зачмъ’ рождало нсколько. Дло не остановилось на четырехъ вопросахъ восточной Пруссіи, вопросы росли и размножались, какъ невидимые, но опасные микробы, способные въ невроятно-короткій срокъ разрушить цлый организмъ. Зачмъ выказывать благоговніе? зачмъ довріе? зачмъ терпть? зачмъ молчать? Когда не хотятъ больше молчать, это уже есть первый шагъ, чтобы стряхнуть съ себя оковы. Скорбь и гнвъ, тоска и желаніе выражаются всегда въ словахъ, въ псняхъ.

Политическій лиризмъ, который прежде только въ отдльности встрчался у Платена, Уланда, Ленау и Гейне, соединяется и кристаллизируется какъ самостоятельное поэтическое творчество, какъ цльная и законченная форма. Скоро въ Германіи зазвенли цлые хоры различнаго рода псенъ. Погода благопріятствовала и таланты появились цлою толпой: Гофнанъ, Гервегъ, Дингельштедтъ и Прудъ, Фрейлигратъ и Максъ Вальдау, Карлъ Бекъ и Морицъ Гартманъ,— такой богатый и благоухающій цвтникъ, какого еще никогда не бывало въ этой области. Что нужды въ томъ, что старые романтики давали самую низкую оцнку этой прозаической (т.-е. политической) поэзія, или что эстетическіе доктринеры называли ее реторическою, а не лирическою. Уже одна численность этихъ поэтовъ, ихъ естественное соединеніе въ группу показывали, что въ нихъ выразился духъ времени, что они появились изъ самаго лучшаго, изъ единственнаго законнаго источника, что они должны были появиться, что они по единственному, самому лучшему праву, по праву нравственной побды, склонили литературу на свою сторону и нашли себ слушателей въ народ.

Въ тридцатыхъ годахъ у нихъ былъ одинъ предшественникъ, вышеупомянутый австрійскій поэтъ графъ Александръ Ауерспергъ. Его лирика великолпна, очень картянна, хотя иногда и страдаетъ недостаткомъ вкуса, въ его стихахъ слышался металлическій звонъ, его паосъ былъ искрененъ. Можно было бы назвать этотъ паосъ Іосифовскимъ, такъ какъ Іосифъ II былъ героемъ Ауерсперга, политическую свободу, къ которой онъ стремился, онъ понималъ въ дух просвщенія. Его ненависть была, главнымъ образомъ, направлена противъ господства духовенства, но онъ, тмъ не мене, длалъ большое различіе между искреннимиJ и лицемрными служителями католической церкви:

‘Stoss in’s Horn, Herold des Krieges: za den Waffen!

Kampf und Krieg der argen Herde heuschlerihher dummer Pfaffen!’

(Труби въ свой рогъ, герольдъ войны: къ оружію, къ оружію! Борьба на смерть съ хитрой толпою льстивыхъ, глупыхъ поповъ!)

Затмъ слдуютъ стихи, гд благословляются истинно благочестивые священники. Однако, чувствуется, что, по его мннію, большинство духовенства того времени принадлежало къ первому классу. Онъ отмчаетъ, какъ характерную черту времени, что за жирными патерами съ животными инстинктами слдуютъ умные, худые, честолюбивые епископы.

Die Dicken und die Dnnen.

Fnfzig Jahre sind, da riefen unsere Eltern zu den Waffen,

Krieg und Kampf den dicken, plumpen, kugelrunden, feisten Pfaffen!

Auch in Waffen eteh’n wir Enkel, jetzt doch musst die Losung sein:

Kreig und Kampf den dnnen, magern, spindelhagern Pfаffelein.

Толстые и тонкіе.

Прошло уже пятьдесятъ лтъ, какъ наша отцы воззвали къ оружію,

Борьба на смерть съ толстыми, тупыми, шарообразными попами!

Во всеоружіи стоимъ и мы, внуки, но лозунгомъ теперь должно быть:

Борьба на смерть съ тонкими, худыми, сухими, какъ веретено, попиками!

Мужественный поэтъ направлялъ свои пламенныя строфы противъ Меттерниха, противъ тайной полиціи, противъ цензуры. Въ его стихахъ видно враждебное настроеніе, но нтъ ни ненависти, ни дикихъ выходокъ. Главный паосъ его составляетъ предчувствіе великаго будущаго и вдохновеніе великими образами прошедшаго. Но истинный образный талантъ былъ слабъ у Ауерсперга, онъ слишкомъ часто расплывался въ аллегоріяхъ.

Политическая лирика, которая начинается съ сороковыхъ годовъ, многимъ ‘превосходитъ лирику Анастасія Грюна какъ по остроумію, такъ и во художественной форм.

Георгъ Гервегъ издалъ второй сборникъ Стихотвореній живаго (Gedickte eines Lebendigen), въ которомъ, кром достоинствъ перваго сборника, можно найти много новаго, заслуживающаго вниманія. Здсь виднъ искренній, страстный характеръ, сочувствіе и несочувствіе вполн опредленнымъ предметамъ. Здсь меньше иллюзій и больше яснаго пониманія дли и средствъ. Здсь нтъ воззваній къ какому-нибудь королю стать во глав своего народа,— нтъ гимновъ съ мольбою подарить народу свободу и счастье. Фридрихъ Вильгельмъ IV усплъ за это время убить такую вру. Въ стихахъ Гервега чувствуется, что настроеніе измнилось: сумерки исчезаютъ и наступаетъ день.

Въ старыхъ псняхъ есть одна постоянная черта, которою воспользовался Шекспиръ въ Ромео и Джульетт, — молодая женщина при наступленіи утра хочетъ обманомъ удержать своего милаго: ты видишь сіяніе мсяца, а не солнца, ты слышишь нніе соловья, а не жаворонка.

Здсь, въ стихотвореніи Утренній призывъ (Morgenzurf), картина измняется:

‘Die Lerche war’s, nicht die Nachtigall,

Die oben am Himmel geschlagen,

Schon schwingt er sich auf, der Sonnenball,

Vom Winde des Morgens getragen.

Der Tag, der Tag ist erwacht!

Die Nacht,

Die Nacht soll’blutig vorenden.

Heraus, wer an’s ewige Licht glaubt,

Ihr Schlаfer,Jdie Rossen der Liebe vom Haupt,

Und ein flammendes Schwert um die Lendent’

(Жаворонокъ, а не соловей заплъ въ небесахъ, уже солнечный шаръ поднимается, несясь на крыльяхъ утренняго втра. День, день пробуждаете!! Ночь, ночь должна кроваво окончиться. Выходите, кто еще вритъ въ вчный свтъ, вы, спящіе, снимайте съ головъ внки любви и опоясывайтесь пламеннымъ мечомъ!)

Въ ту же сторону направлена эпиграмма Несчастная

‘Nicht an die Knigen liegt’s — die Knige lieben die Freiheit,

Aber die Freiheit leider liebt die Knige]nicht’.

(Дло не въ короляхъ — короли любятъ свободу, но свобода, къ несчастью, не любитъ королей).

Даже, повидимому, враждебное отношеніе къ религіи носитъ въ первомъ сборник характеръ чистаго деизма. Иное во второмъ сборник. Здсь мы находимъ похвальную пснь Фейербаху, такъ называемую языческую пснь, рзная иронія которой превосходитъ вс подобныя псня Гейне. Наконецъ, въ противуположность взгляду Ауерсперга на священниковъ, какъ на чистыхъ и на нечистыхъ, здсь все духовенство подводится подъ одну линію, какъ, напримръ, въ слдующей юмористической эпиграмм:

‘Ob sie katolisch geschoren, ob protestantisch gescheitelt

Gleichviel immer gerth man den Gesellen in’s Haar’.

(Обритъ ли онъ по-католически, или расчесанъ по-протестантски, не все ли равно,— всегда можно узнать птичку по перьямъ).

Сначала Гервегъ былъ только остроуменъ, потомъ онъ длается язвителенъ. Изъ поэта свободы выработался предвстникъ и предтеча наступающей революціи. Если эти звучные и сильные стихи не имли боле глубокаго вліянія на обыкновенное настроеніе, то причину этого надо искать въ недостаткахъ Гервега, какъ человка, что постоянно проскальзывало (хотя публика не знала и не чувствовала, какимъ образомъ) въ его поэзіи: въ этихъ многоточіяхъ, остановкахъ, въ самолюбивой радости при какой-нибудь удачной выходк и въ недостатк умственной жизни въ другой области, кром полемической. Въ сборник этихъ стихотвореній ничто не указываетъ на богатство внутренняго содержанія. Читая ихъ, можно узнать жизнь Гервега, и, наоборотъ, зная его жизнь, можно понять его стихотворенія. Посл изданія втораго сборника его вдохновеніе изсякло. Въ продолженіе тридцати двухъ лтъ, которыя ему еще оставалось прожить, онъ написалъ только одинъ небольшой томъ стихотвореній, появившійся посл его смерти. Эти стихотворенія богаты остроуміемъ, еще боле стремленіями къ свобод, написаны человкомъ, который до конца оставался непоколебимо вренъ своей революціонной юности, но въ среднемъ на годъ приходится не больше четырехъ стихотвореній.

Если онъ никогда не измнялъ своему прошедшему, то никогда не былъ работникомъ въ дл свободы. Послднюю часть своей жизни онъ провелъ въ полномъ бездйствіи. Въ 1839 году онъ выступилъ какъ поэтъ и критическій писатель и достигъ высшаго развитія въ Стихотвореніяхъ живаго. Онъ женился на очень богатой молодой еврейк, которая поклонялась его поэзіи. Посл февральской революціи онъ сейчасъ же отправился въ Парижъ, какъ предводитель, и во глав республиканской партіи нмецкихъ и австрійскихъ рабочихъ двинулся на Баденъ, но 27 апрля былъ разбитъ вюртембергскимъ отрядомъ и спасся только благодаря мужеству своей жены. Гейне въ своемъ Симилисимусъ написалъ злйшую сатиру на этотъ походъ. Потомъ Гервегъ поселился въ Лондон въ колоніи эмигрантовъ, гд велъ убійственно-праздную жизнь, имъ ршительно ничего не оставалось длать, какъ сочинять планы новыхъ возстаній и влюбляться въ женъ своихъ друзей. Затмъ онъ жилъ въ Париж и Цюрих все тою же бездятельною жизнью, все такъ же недовольный положеніемъ длъ въ Германіи. Какъ Коннель, какъ Морисъ Гартманъ, онъ до самой смерти (1875 г.) не могъ примириться съ могуществомъ Германіи, за которое она заплатила цною свободы. Онъ никогда не измнялъ своимъ юношескимъ идеаламъ, сохранилъ даже поклоненіе Гейне, хотя тотъ и осмялъ его.

Вслдствіе своего положенія, онъ, конечно, долженъ былъ уже съ 184а года не спускать главъ съ другихъ писателей, слдить, все такъ же ли оставались они врны своему знамени и сохранили ли во всей ея чистот любовь къ свобод. Посл нападокъ на Гейделя и на Фрейлиграта онъ обратился противъ Анастасія Грюна. Послдній жилъ въ Вн, гд добивался камергерства, такъ какъ его супруга, урожденная графиня Аттенсъ, была придворною дамой и не хотла одна являться ко двору. Съ глубокимъ волненіемъ Гервегъ призываетъ его опомниться:

‘Darf man den Tempel um ein Weib entwech’n

Mit einen Weib um golden Gtzen tanzen’ u. s. w.

(Возможно ли изъ-за женщины осквернять храмъ, возможно ли плясать съ ней вокругъ золотыхъ тельцовъ!).

Дингельштедтъ отвчалъ ему, защищая графа, прекраснымъ стихотвореніемъ:

‘О, sie will es nicht begreifen ihre Prosa und Gemeinheit,

Das ein Geist, wie Du, ein Name, brgt fr der Gesinnug Reinheit,

Nur das Schlechte glaubt sie willig’ u. s. w.

(Его обыденной проз недостойно понять, что такой духъ, какъ твой, твое имя даже ручаются за чистоту твоихъ намреній, онъ охотно вритъ только дурному).

Но Дингельштедтъ не отпарировалъ нападенія, а обошелъ его. Никто серьезно и не думалъ, чтобы такой человкъ, какъ Ауерспергъ, могъ измнить своимъ убжденіямъ. Гервегъ и нападалъ именно на то, что онъ, вопреки своимъ убжденіямъ, ради общественныхъ предразсудковъ домогался придворнаго титула. Дингельштедтъ защищалъ здсь свою собственную будущность. Онъ тоже не ушелъ отъ Гервега и на этотъ разъ сатира была тмъ ужасне, что не была прямо написана на Дингельштедта. Гервегъ въ Париж встртилъ Дингельштедта, который долженъ былъ оставитъ Германію вслдствіе своихъ политическихъ стихотвореній. Разъ какъ-то въ товарищескомъ кругу каждый изъ нихъ написалъ въ шутку на пари юмористическое скорбное стихотвореніе возвращенія на путь истинный. Гервегъ написалъ слдующее: ‘Благороденъ тотъ, кто мыслитъ такъ: ‘Къ чему говорить мн о свобод и объ отечеств, зачмъ мн быть геніемъ, заниматься политикой, что дало мн все это? Нтъ, я хочу сдлаться хорошимъ гражданиномъ!’

‘Du solst verdammte Freiheit, aus

Die Ruhe fr der nicht gefhrden,

Lisetta, noch ein Glschen Bier,

Ich will ein guter Brger werden.’

(Ты больше не будешь нарушать мой покой, проклятая свобода!… Лигетга, еще кружку пива! Я хочу сдлаться хорошимъ гражданиномъ!)’ И черезъ каждую строфу опять повторяется тотъ же припвъ. Тогда, чтобы выиграть пари, Дингельштедтъ написалъ стихотвореніе Высокоблагородный (Hochwohlgeboren), которое начинается такъ:

‘Ein guter Brger willst du werden?

Pfui, Freund! Ein guter Brger — du?

Das also war dein Ziel auf Erden,

Dem strmten deine Lieder zu?

О nimms zrck das eckle Wort,

Wer mag sich so gemein geborden!

Kein, nein, mich reisst es weiter fort!

Ich muss geheimer Hofrath werden!’

(Ты хочешь сдлаться хорошимъ гражданиномъ — какъ, мой другъ! Хорошимъ гражданиномъ ты? Такъ это-то было твоею цлью на земл, такъ къ этому-то бурно стремились твои псни? О, возьми назадъ ужасное слово, кто же цнитъ себя такъ низко? Нтъ, нтъ, я хочу боле высокаго: я долженъ сдлаться тайнымъ совтникомъ!). Этими словані заканчивалась каждая строфа стихотворенія. Два года спустя Дингельштедтъ былъ сдланъ тайнымъ совтникомъ, чтецомъ и библіотекаремъ виртембергскаго короля. Гервегъ удовольствовался тмъ, что рядомъ напечаталъ оба стихотворенія.

Францъ Дингельштедтъ представляетъ собою (1814 г.) въ высшей степени самобытный типъ того времени. Свободомыслящій, который долженъ былъ бы скоре родиться знатнымъ, князь Пуклеръ въ образ бднаго учителя гимназіи, сатирикъ, который не могъ обходиться безъ вншняго блеска, превосходная голова безъ серьезной подкладки, безъ серьезнаго паоса, но съ легкимъ остроуміемъ, со многими искорками поэзіи, съ преждевременною пресыщенностью и съ практическимъ стремленіемъ къ дятельности до самой смерти. Онъ родился въ наиболе плохо управляемой стран Германіи, въ Бургессен, подъ ненавистнымъ правленіемъ Хасенифлуга, былъ учителемъ въ гимназіи, возбудилъ неудовольствіе своими свободными убжденіями и свободными пснями, былъ смщенъ, дотерплъ много непріятностей и въ 1841 г., двадцати семи лтъ отъ роду, вышелъ въ отставку. Только годомъ поздне Гервега онъ издалъ сборникъ политическихъ стихотвореній — Псни космополитическаго сторожа (Lieder eines Kosmopolitischen Nachtwchters).

Хорошій стихъ, хорошія стихотворенія, хорошая шутка, хорошая маска. Ночной сторожъ ходитъ съ ночнымъ дозоромъ, въ форм, съ утреннею звздою и съ рогомъ въ рук, онъ описываетъ, что видитъ и что думаетъ увидть въ тхъ домахъ, за которыми онъ наблюдаетъ. Онъ былъ исправный сторожъ, ему надола его старая жена,— она такъ безобразна, у ней на лиц столько морщинъ, но дома у него полный миръ: она спитъ ночью, онъ днемъ. Онъ исправный сторожъ и слагаетъ свои псни изъ огня и свта, онъ встрчаетъ узниковъ, политическихъ узниковъ, ляда которыхъ виднются у желзныхъ ршетокъ, онъ идетъ мимо собора съ ‘го святынями, втеръ свиститъ въ органные трубы, такъ что ему становится страшно, и онъ смется надъ своимъ страхомъ,— уже двадцать лтъ онъ не былъ тамъ, онъ не принадлежитъ къ числу прихожанъ, абонированныхъ по воскресеньямъ.

И все же онъ не вполн исправный сторожъ. Его образъ мыслей и его чувства не соотвтствуютъ его положенію. Наверху въ одномъ дом балъ, онъ прислушивается къ музык и описываетъ танцы и манеры изящнаго общества. Что за шумъ поднялся бы, если бы вдругъ онъ сталъ между всми этими движущимися тнями, въ своемъ плащ, съ фонаремъ и пикой, со снжными хлопьями на шляп, съ бородою, покрытой инеемъ, и съ пылающими, темно-красными щеками!

Передъ другимъ домомъ стоитъ карета всемогущаго министра. Бучеръ закутанъ въ шубу, но бдныя, непокрытыя лошади дрожатъ отъ холода’ въ то время, какъ господинъ ихъ играетъ въ карты въ теплой комнат,— какъ будто они не могутъ отомстить за себя, когда онъ придетъ!

‘Ich rathe Dir, lass die Karten ruhe,

Und htte dich fein, Ministeriem!

Du hast es mit vier Hengsten zu thun,

Bedenk, dass das keine Brger sein!’

(Я совтую теб оставить карты, министръ, и смотри, берегись! Ты будешь имть дло съ четырьмя жеребцами,— помни, что это не граждане).

Въ этихъ язвительныхъ стихахъ нердко встрчаются выраженія, полныя искренняго чувства. Сторожъ стоитъ передъ замкомъ въ предмстья, гд какой-то несчастный борется со смертью. Онъ проходитъ омо дома сумасшедшихъ и боязнь сойти съ ума, которая всегда охватываетъ его здсь, смшивается съ какимъ-то таинственнымъ влеченіемъ, онъ идетъ икно кладбища, гд въ сторон отъ дороги, въ глухомъ мст, которымъ вс пренебрегаютъ, онъ похоронилъ своего отца, кончившаго самоубійствомъ, а на возвратномъ пути онъ останавливается передъ замкомъ, гд владтельный князь мечется на постели отъ безсонницы, а стража стоя спитъ лучше, чмъ онъ на мягкомъ лож.

Все это, конечно, можетъ перечувствовать и ночной сторожъ, но онъ никогда ничего не могъ бы выразить въ такихъ словахъ, — маска спадаетъ каждую минуту. Иногда, впрочемъ, попадаются въ законченной пластической форм выраженія народнаго негодованія. Таково, напримръ, стихотвореніе противъ нкоего Гофшранцена, совсмъ обобравшаго страну, окна его освщены, потому что онъ болнъ.

‘Warum er nicht schlft? warum er in

Wuth Die Spitzen am Hemde zerrissen?

Ein gutes Gewissen schlft berall gut,

Und nirgends ein schlechtes Gewissen.

Er hatte an das Landes Mark, die Schiangl

Sich voll gefressen, ge sag en,

Er hat — ein Menschenleben langt —

Gestohlen, gelogen, betrogen’.

(Почему онъ не спятъ, почему онъ въ припадк бшенства разорвалъ кружева на своей сорочк? Спокойная совсть спитъ везд хорошо, а дурная нигд не можетъ заснуть. Онъ вдоволь насосался и нался, змя, на народномъ рынк. Онъ въ продолженіе всей своей жизни воровалъ, лгалъ и обманывалъ).

Но затмъ идутъ такія выраженія ненависти и негодованія, которыя обыкновенно незнакомы народу, напримръ, въ высшей степени фривольный совтъ молодой, очаровательной дам, жен стараго грховодника, какъ она должна мстить своему мужу.

Иногда думы и мечты сторожа принимаютъ боле высокій полетъ. Онъ натыкается на старую пушку, которая тихо и смирно лежитъ въ долин. Когда-то колеса ея катились по завоеванной земл, попирая и мертвыхъ, и живыхъ, когда-то она подавала знакъ къ сраженію, такъ какъ на ея затравк красуется коронованное N. Теперь звукъ ея раздается только при бгств изъ темницы какого-нибудь несчастнаго узника, въ день тезоименитства его величества и при рожденіи принцессъ. ‘Но терпніе!— восклицаетъ сторожъ.— Можетъ быть, опять твои ядра будутъ летать по врагамъ, только молчи покуда, старый ветеранъ, чтобы они не замазали теб ротъ, какъ они затыкаютъ его намъ’. Здсь маска совсмъ сброшена.

Ухавъ изъ Гессена, Дингелынтедтъ издалъ новый сборникъ стихотвореній Nachtwchter’z Weltgang (кругосвтное путешествіе ночнаго сторожа). Авторъ является здсь уже не въ образ ночнаго сторожа, но въ образ элегантнаго революціонера. Онъ нападаетъ на плохихъ князей, на положеніе длъ въ Гессен, Ганновер, Пруссіи и на фальшивый нмецкій патріотизмъ.

‘Was ist, Ihr Harre ein deutscher Patriot?

An alle Fakultten diese Fraget

‘Ein Man, der Sonntag dient dem liehen Gott.

Und seinem Knige alle Werkeltage’.

Was will, Ihr Herrn, ein deutscher Patriot?—

‘Fr sich ein Aemtchen und Bndchen,

Fr seine — ehelichen — Kinder Brod

Und legetune Frsten fr sein Landchen^:

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Hinau zum Tempel, deutscher Patriot.

Eh’ Du dich in’s Sanctissimum geheuchelt,

Und che dein Kuss, Judas Ischarioth,

Die Freiheit, den Messias, rcklings mauchelt!’

(Что такое нмецкій патріотъ?— предлагали этотъ вопросъ всмъ факультетамъ.— ‘Человкъ, который по воскресеньямъ служитъ Господу Богу, а по буднямъ — своему карману’.

Чего хочетъ нмецкій патріотъ?— ‘Для себя мстечко, орденокъ и чинъ, для своихъ законныхъ дтей — хлба и для своей страны законныхъ князей.

Вонъ изъ храма, нмецкій патріотъ, прежде чмъ ты усплъ проникнуть въ святилище и прежде чмъ твой поцлуй, поцлуй Іуды Искаріота, предательски убьетъ свободу, Мессію).

А нсколько мсяцевъ спустя Дингельштедтъ былъ гофратомъ и совтникомъ при посольств, получилъ должность, чинъ и орденъ. Никто, конечно, не могъ подумать, что онъ сталъ другимъ, но нельзя тоже удивляться, что такой поступокъ вызвалъ къ нему самое строгое, иногда даже черезъ-чуръ враждебное отношеніе. Многочисленные матеріалы о жизни и характер Дингельштедта, появившіеся за послднее время, въ особенности статья Юлія Роденберга въ Нмецкомъ Обозрніи за 1889 — 90 г., выставляютъ его образъ дйствія въ несравненно лучшемъ свт, чмъ ‘го современники. Мсто чтеца при образованномъ и симпатичномъ княз не иметъ само по себ ничего предосудительнаго. Вина его была въ томъ, что онъ такъ недавно разражался демократическими рчами и радикальными выходками, безъ всякаго серьезнаго къ этому отношенія. Это была натура весьма художественная, но обладающая въ высшей степени такъ называемымъ здравымъ смысломъ. Онъ любилъ наслажденія, любилъ власть, не былъ въ состояніи долгое время выносить униженія, былъ бднымъ и вслдствіе этош мало извстнымъ, прежде всего, онъ былъ убжденъ, глубоко убжденъ, что если онъ пойдетъ по тому пути, на который вступилъ, то онъ останется въ дуракахъ. Что выигралъ онъ отъ того, что изъ доктринерской честности не искалъ ни видныхъ положеній, ни вліятельныхъ мстъ? Что выигралъ міръ отъ того, что богато одаренные люди изъ доктринерства уступали глупцамъ почетныя мста, должности, деньги, ордена? Разв этимъ можно было исправить положеніе вещей? Онъ хотлъ имть вліяніе въ области искусства, провести великія сценическія задачи, управлять большимъ театромъ, блистать при двор, быть окруженнымъ прекрасными дамами. Разв онъ могъ добиться всего этого, какъ высланный учитель гимназіи, какъ корреспондентъ Allgemeiner Zeitung? Кто съ теченіемъ времени сталъ бы уважать его какъ бднаго, независимаго журналиста и кто не отнесся бы съ почтеніемъ къ вліятельному придворному? Конечно, поднимется крикъ, когда онъ приметъ предложеніе,— если бы онъ не писалъ этого проклятаго стихотворенія Гервегу!— но съ этимъ можно справиться, надо имть только спокойную неуязвимость, непроницаемую иронію, холодную насмшливость и нкоторое превосходство, чтобы дать накричаться противникамъ до устали, а всми этими качествами онъ обладалъ въ достаточной мр.

Онъ не былъ только придворнымъ, но въ продолженіе долгаго времени директоромъ цлаго ряда придворныхъ театровъ въ Штутгарт, Мюнхен, Веймар и, наконецъ, могущественнымъ директоромъ Бургтеатра въ Вн.

Гейне,— онъ былъ остроуменъ, но не строгъ,— написалъ несравненное стихотвореніе на Придворное совтничество Дингельштедта, оно начинается такъ:

‘Verschleihert eich nicht dein Hers dein Stfl,

So magst da treiben jedwedes Spiel,

Mein Freund, ich werde dich ein verkennen,

Und sollt ich dich aach Herr Hofrath nennen’.

(Ты можешь вести какую угодно игру, только чтобы твое сердце и твой слогъ не пострадали отъ этого. Мой другъ, я никогда не откажусь отъ тебя, даже если бы долженъ былъ величать тебя господиномъ гофратонъ).

Въ этомъ стихотвореніи видно грустное пониманіе поступковъ Дингельштедта и горькое презрніе къ обществу, къ которому Гейне относился такъ же, какъ и Дингельштедтъ.

Кто хочетъ имть яркую и полную картину духовной личности Дингельштедта, долженъ сравнить описаніе его жизни въ остроумной, картинной пров подъ заглавіемъ: Mnchener Bilderbuch (Картины изъ мюнхенской жизни) съ цикломъ стихотвореній подъ именемъ Ein Roman. Въ послднемъ заключается гораздо больше его нравственнаго ‘я’, чмъ въ стихотвореніяхъ ранней юности. Онъ рано познакомился съ смшаннымъ чувствомъ презрнія и влеченія къ большому свту. Въ стихотвореніи Krhwinkel (Захолустье) онъ такъ говоритъ объ этомъ обществ:

‘Sіе lgen, sie krаkehlen,

Sie hassen sich bis aufs Blut,

Zum Morden oder stehlen

Fehlt Ihnen nur der Muth,

Sie mchten gern und wagen’e nicht,

Das heist dem Recht und Pflicht,

Die denken knnen, eagcn’s nicht,

Die meinsten denken nicht’.

(Они лгутъ, они ссорятся, они до смерти ненавидятъ другъ друга, для того, чтобы кусать или воровать, имъ недостаетъ только храбрости, они бы сдлали это, да не спютъ: это называется правомъ и обязанностью, тотъ, кто можетъ думать, не говоритъ этого, большинство, впрочемъ, не думаетъ).

Онъ описываетъ страсть въ большомъ свт. Разскащикъ встрчаетъ на большомъ балу въ Англіи одну даму изъ индійскихъ провинцій съ индійскою кровью въ жилахъ, но во всемъ прочемъ вполн европейскую, у нихъ есть духовное сходство: она такъ же тоскуетъ, такъ же холодна, такъ же утомлена. Между ними вспыхиваетъ страсть.

‘Wir klammerten aus, ob aus Zeitvertreib,

Ob aus Verzweiflung an einander an,

Sie ein verlorenes, neugebornes Weib,

Ich ein verloner neugeborener Mann’.

(Изъ отчаянія ли, или ради времяпрепровожденія, мы привязались другъ къ другу: она — погибшая, возродившаяся женщина, я — погибшій, возродившійся человкъ).

Слово ‘времяпрепровожденіе’ немного плоско, а слово ‘отчаяніе’ слишкомъ сильно. Въ этомъ черезъ-чуръ сильномъ подчеркиваньи характера денди и тяжелой тоски чувствуется нмецкая наивность. Тнь не мене, страсть возникаетъ. Романъ развивается горячо и сильно, сладострастія въ немъ больше, чмъ любви: поэзія алькова и открытый цинизмъ по отношенію къ свту, потомъ разлука, прощаніе и забвеніе, покуда въ одной изъ оранжерей въ Амстердам онъ чуть не падаетъ въ обморокъ, почувствовавъ трупный запахъ лотуса. Онъ вспоминаетъ о ней и прижимаетъ къ своимъ губамъ увядшій листъ, какъ руку покойницы.

Личности, подобныя Дингельштедту,— продуктъ времени, он иллюстрируютъ его, но не воплощаютъ его въ себ. Он не строютъ дворецъ, а только украшаютъ его. Конечно, золотыя украшенія гораздо больше притягиваютъ глазъ и даже тысячи глазъ, чмъ работа архитектора, который кладетъ основаніе и уже при фундамент дворца распредляетъ вс соотношенія между будущими частями, но для самого зданія украшенія ничто въ сравненіи съ работой архитектора.

Эти писатели, жаждущіе наслажденія и такъ часто пресыщенные, не имющіе никакого другаго содержанія, кром политическихъ убжденій, съ которымъ они хотятъ создать государство и которымъ, въ большинств случаевъ, измняютъ,— имютъ все же соціальное значеніе, они создаютъ настроеніе, общее политическое настроеніе. Они ускоряютъ преобразованіе общества, которое иначе двигалось бы слишкомъ медленно, но это вншнее преобразованіе все же не составляетъ главнаго, политика никогда не была силой, проникающей въ самые глубокіе тайники жизни. Вншніе перевороты служатъ лишь выраженіемъ боле глубокихъ движеній, не достигающихъ поверхности. Большую роль въ этомъ игралъ тихій переворотъ религіозныхъ воззрній подъ вліяніемъ философіи. Какъ разъ въ это время появляется на философско-агитаторскомъ поприщ, между первымъ и вторымъ сборникомъ Гервега, одновременно съ первыми стихотвореніями Дингельштедта, лтомъ 1841 г., мыслитель, появленіе котораго создаетъ цлую эпоху. Мыслитель этотъ — Лудвигъ Фейербахъ.

Когда я говорю, что онъ былъ великъ, какъ человкъ и какъ мыслитель, я самъ чувствую несостоятельность этого слова. Мы такъ часто встрчаемъ его въ области мысли, что оно уже не производитъ на насъ никакого впечатлнія: мы постепенно такъ привыкли къ нему, что уже ничего не чувствуемъ, когда его произносятъ. Истинное понятіе о величіи далеко уже не такъ живо въ насъ. Мы слишкомъ близко разсматриваемъ великихъ людей. Возьмемъ ли мы въ руки исторію философіи, мы находимъ тамъ ихъ всхъ перенумерованными и въ такомъ строгомъ порядк, что вс становятся похожи одинъ на другаго. Они стоятъ тамъ вытянутые въ линію и каждый изъ нихъ пользуется одинаковымъ уваженіемъ и одинаковымъ вниманіемъ: Шеллингъ — геній и шарлатанъ, Тренделенбургъ — талантъ и политическій консерваторъ, Штраусъ — мыслитель втораго разряда и немного педантъ, Карлъ Фогтъ — талантъ и странствующій ораторъ, Лоцце — профессоръ философіи, превосходный профессоръ философіи, но не боле, и между ними Фейербахъ, поставленный на ряду со многими другими, подъ одну рубрику, можетъ быть, вмст съ односторонними бездарностями, называвшими себя идеалистами дйствительности или чмъ-нибудь въ этомъ род. Такое отношеніе деморализируетъ.

Онъ былъ великъ. Это значитъ, что его окружаетъ со всхъ сторонъ громадное открытое пространство. Это значить еще, что если мы хотимъ понять его, мы должны отршиться отъ всего того, что знаемъ про него изъ учебниковъ и руководствъ. Онъ былъ великъ. Это значитъ, что онъ стоитъ не на одномъ уровн съ другими. Когда мы поднимаетъ глаза къ этой величавой, одиноко стоящей фигур, мы чувствуемъ невольное благоговніе. Какъ ни былъ онъ простъ въ сношеніяхъ съ друзьями, во всей его фигур видно, тмъ не мене, неизъяснимое величіе. Отбитъ посмотрть только на его лицо со строгими энергическими линіями: въ немъ все характерно, каждая черта дышетъ геніемъ. Характеренъ этотъ могучій лобъ, маленькіе глаза, большая верообразная борода, во всемъ видна сила, могущество и суровая, какъ бы вылитая изъ бронзы человческая красота.

Самъ геній, онъ происходитъ изъ очень даровитой семьи: отецъ — первый криминалистъ въ Германіи, братъ, сестра, сынъ брата — вс были высокодаровиты. Онъ родился въ 1804 г., учился въ Гейдельберг, былъ теологомъ, а потомъ философомъ, сначала абстрактнымъ, затмъ все боле и боле реальнымъ. Онъ издаетъ анонимно Мысли о смерти и о смертіи, которыя сначала конфискуютъ, а потомъ разршаютъ. Когда узнали, что онъ былъ авторомъ этого произведенія, ему не дозволили занять мсто профессора въ южной Германіи. Также безуспшны были его позднйшія попытки получилъ каедру въ Берлин, во Франціи, въ Швейцаріи и въ Греціи, несмотря на ходатайства ученыхъ. Съ 1886 г. онъ ведетъ тихую частную жизнь, въ зрлыхъ годахъ почти жизнь отшельника въ деревн. Онъ поддерживаетъ оживленную переписку съ своими учеными друзьями и людьми изъ народа (какъ, наприм., Конрадъ Дейблеръ изъ Зальцкаммергута), которые, надо замтить, лучше понимали и глубже чувствовали его произведенія, чмъ такъ называемый образованный міръ. Въ 1837 г. онъ женился на возлюбленной своей юности. Цлую эпоху въ его интимной жизни на сороковомъ году составила страстная любовь къ нему молодой двушки, дочери одного изъ его друзей, которой онъ платилъ взаимностью и которая зачахла отъ любви.

Лекціи онъ читалъ только одинъ годъ, 1848, въ Гейдельберг, и та частнымъ образомъ, а не въ университет, гд его боялись и избгали. Въ 1842 году его друзья хотли было добиться для него профессуры въ Гейдельберг, сначала онъ соглашался на это, но потомъ возсталъ самымъ ршительнымъ образомъ. Сдлать меня профессоромъ такъ же точно, какъ можетъ сдлаться имъ каждая бездарность, значитъ поставить меня на ряду съ бездарностями, которыя фигурируютъ въ настоящее время, значитъ унизить меня, оскорбить меня… Моя голова не годится ни на профессорскую, ни на церковную каедру. Она годится знаешь ли куда?— отгадай: на эшафотъ, потому что она такъ же остра и ршительна, какъ мечъ палача, и у меня самого мужества и охоты хватитъ только на такія дйствія, гд надо рисковать головою’ {Переписка Фейербаха съ Христіаномъ Коппъ. 1876 г., стр. 176.}.

Это боле ршительная рчь и совсмъ другое міровоззрніе, чмъ у поэтовъ. Сент. Ренэ Талляндье нашелъ противорчіе въ томъ, что Фейербахъ съ такими убжденіями не принималъ участія въ революціи 1848 года. Фейербахъ отвчалъ ему: ‘Милостивый государь! Принимаю дятельное участіе въ великой, побдоносной революціи,— въ революціи, истинные результаты которой обнаружатся только въ теченіе столтія. По моему ученію, которое въ области политики не признаетъ боговъ, а, слдовательно, и чудесъ,— по моему ученію, въ которомъ вы ровно ничего не знаете и не понимаете, хотя и взялись такъ легко судить меня, вмсто того, чтобы изучать,— по моему ученію, главныя условія всякаго бытія, существованіи, каждой мысли и каждаго поступка, каждаго стремленія и каждой удачи служатъ время и пространство. Парламентъ (франкфуртскій) кончился такъ печально и такъ безрезультатно потому, что у него не было яснаго пониманія ни времени, ни мста’.

Когда молодой человкъ въ римскомъ Пантеон любуется его куполомъ, лучшимъ въ мір, ему невольно приходитъ въ голову мысль: кто обладалъ, хоть рагъ въ жизни, какъ строитель этого храма, такою же простою и великою идеей, какая положена въ основаніе этого купола,— кто открылъ такое простое соотношеніе, такую простую и, въ то же время, сложную формулу, которая, благодаря своему внутреннему богатству, можетъ развиться въ цлое міровоззрніе, въ обширный небесный сводъ,— такой мысли въ ея первоначальной простот и при богатств ея содержанія было бы достаточно, чтобы наполнить великую человческую жизнь.

И такая-то основная идея была у Фейербаха. Любовь, по его ученію, божественна, потому что иметъ безусловную цнность, и, стало быть, достойна поклоненія. Философское ученіе Фейербаха, по мннію Брандеса, который очень преувеличиваетъ значеніе этого мыслителя, было единичнымъ, исключительнымъ явленіемъ.

А. П.

‘Русская Мысль’, кн.III, 1891

МОЛОДАЯ ГЕРМАНІЯ.

Читайте также: