митрополит Антоний (Храповицкий)
митрополит Антоний (Храповицкий)
Мои воспоминания о митрополите Михаиле Сербском
Мои воспоминания о митрополите Михаиле Сербском
Мои воспоминания о митрополите Михаиле Сербском, Храповицкий Алексей Павлович, Год: 1912
Время на прочтение: 7 минут(ы)
‘Собрание сочинений. Том I’: ДАРЪ, Москва, 2007
Всепоглощающее время, вероятно, уже начало изглаждать из памяти русского общества, а особенно молодого поколения, ту светлую личность, имя которой 30 лет тому назад было на устах всей России. Это имя преосвященного Михаила, митрополита Сербского и Белградского, скончавшегося девятнадцать лет тому назад, 5 февраля 1898 года.
Магистр Киевской Академии выпуска 1853 года, преосвященный Михаил любил Россию и Академию так горячо, что не мог себе отказать в утешении принять участие в ее пятидесятилетнем юбилее 1869 года уже в сане митрополита, и кто не видел фотографической группы восьми иерархов с Киевским митрополитом Арсением во главе, рядом с которым сидит молодой иерарх южного типа с выражением неодолимой энергии на сухощавом лице? Группа эта расходилась по всей России в десятках тысяч экземпляров, и ее доныне можно встретить во всех настоятельских кельях крупных монастырей, в архиерейских домах и у очень многих благочестивых людей духовного и мирского звания. То была первая архиерейская группа со времени учреждения фотографий. Я любовался на нее с раннего детства, на заре своей жизни. Когда же началась заря моей монашеской жизни, то я удостоился увидать и главного оригинала этой группы, высокопреосвященного Михаила. Это было в 1885 году, когда святитель, изгнанный из своей родины недобрым и коварным королем Миланом за защиту интересов религии и церкви, нашел приют в нашей России. Здесь он прожил несколько лет и только по изгнании недостойного короля был снова восторженно встречен своей паствою и молодым государем Александром в своей столице, а затем мирно правил церковью еще несколько лет, скончавшись на 73 году своей многотрудной жизни.
Когда владыка Михаил прибыл в Петроград, я служил в Духовной Академии помощником инспектора, ректором Академии был наш покойный харьковский владыка Арсений в звании епископа ладожского, а инспектором — архимандрит Антоний, впоследствии митрополит петербургский, незадолго до этого переведенный к нам с той же должности из Казанской Академии. Наше братство постоянно навещал В. К. Саблер (Десятовский), бывший главным и самым деятельным покровителем заграничных славян и другом русских славянофилов. Однажды он, торжествующий, входит в мою академическую келью и говорит: ‘Радуйтесь, милый отче (мне было 22 года)! Владыка, митрополит Исидор, согласился, чтобы прибывший сербский архипастырь в праздник Введения (Введение во храм Пресвятой Богородицы. — Прим. ред.) отслужил в академии всенощную и литургию’. Запрыгало мое молодое сердце: я заочно обожал митрополита Михаила как защитника самостоятельности Церкви, и вот он, исповедник веры, будет служить в нашем академическом храме, в том храме, где мне была дорога каждая ленточка, каждая кадильница и коврик, в том храме, где я еще студентом 3-го курса с великим трудом и борьбой налаживал архиерейские служения после семнадцатилетнего перерыва. Теперь, конечно, я приложил все силы, чтобы собрать наиболее полный собор сослужащих, достать хорошего протодиакона, а главное — воодушевить студентов, и в частности, студентов певчих, дабы придать наибольшую торжественность служению нашего высокого гостя. Все это мне, с помощью Божией, удалось прекрасно исполнить. Обычные служения нашего преосвященного ректора начинались со скромной встречи его внутри храма, облачение совершалось во время чтения часов, сослужащих было две пары, а иногда и одна, другие архиереи в нашей церкви не служили до того времени. К встрече митрополита Михаила студенты восторженной толпой собрались в огромном вестибюле академического здания, а мы, священнослужители, ожидали его в церкви, раздался трезвон, послышался стук подъезжавших экипажей, и с нижнего этажа загремело могучими раскатом — ‘ис полла эти деспота’ — из сотни молодых грудей. Я понял, что вся служба сегодня и завтра будет исполнена с высоким подъемом — и действительно, бурной лавой начала вливаться в церковь толпа студентов и посторонних богомольцев, а среди них вошел небольшой худенький старец с глубоким взором и умиленным лицом. Изгнанник своей родины, он чувствовал, что здесь, на далеком севере, он не только среди друзей, но и среди благоговейных почитателей. Его сопровождал В. К. Саблер, у которого он проживал, профессора Академии и другие почетные лица. Благоговейным, радостным голосом читал митрополит Евангелие и положенные молитвы, а после всенощной, выйдя в мантии из алтаря, сказал несколько отрывочных, но замечательно теплых и задушевных приветствий к учащемуся юношеству. От охватившего меня волнения я не мог их запомнить, у меня остались в памяти только заключительные слова: ‘Тихий приют святой науки и высоких юношеских стремлений! Процветай во славу Божию и на созидание православной Руси и всей Вселенской Церкви’.
Литургия на другой день была совершена и пропета с тем же одушевлением и торжественностью.
Необычным для академической службы украшением ее был облачальный концерт, пропетый студентами с особенным энтузиазмом.
В квартире ректора митрополита приветствовала корпорация и был предложен обед, в котором приняли участие различные почетные лица, в том числе известный церковный публицист, государственный контролер Т. И. Филиппов, великий знаток греческого и славянского языков, начавший свою застольную речь приблизительно такими словами: ‘Брашна и пития аще не поставляют нас пред Богом, обаче, с благодарением приемлемая, ко христианскому человек содружеству ходатайственна бывает’.
Через несколько дней я присутствовал на братской (в полном смысле этого слова) трапезе в честь владыки в доме его доброго хозяина В. К. Саблера. Здесь по сербскому обычаю все, гости, числом около 12 человек или более, по очереди произносили здравицы в честь виновника торжества. Говорил хозяин, говорил инспектор академии архимандрит Антоний, затем авторитетные столичные протоиереи: Яхонтов, Полисадов, кажется, профессор Пальмов, Троицкий и, разумеется, пишущий эти строки. Все прославляли исповеднический подвиг владыки, выражали свое негодование на неблагодарного короля Милана и свою надежду сопровождать митрополита на родину вслед за его торжествующей колесницей. Говорили и о том, что его подвиг явится манящим светочем для русской иерархии в защиту святой веры и церкви, вспоминали слова Филиппа, призывавшего Нафанаила к последованию за явившимся Мессиею простыми словами: ‘Прииди и виждь’ (см. Ин. 1,46).
Митрополит недолго пожил в Петрограде. Дольше он гостил в Москве, а затем в Киеве и под Киевом в монастыре Феофании, приписном к богатой Михайловской обители. Когда он появился на церковных торжествах в столичных соборах среди прочих иерархов, то в алтарь нарочно входили различные сановные лица, военные и штатские и, подходя к нему, становились на колени для принятия благословения.
Затем я видался с митрополитом Михаилом в Киеве, на пути к новому месту своего назначения в Холм Люблинский, куда я был переведен после года академической службы на должность преподавателя семинарии, торжественный прием, устроенный владыке Михаилу, не сошел мне даром: с самого праздника Введения пришлось переживать служебные неприятности, во избежание которых я к концу учебного года просил освободить меня от занимаемой должности в академии, хотя и был естественным кандидатом на философскую кафедру в ней согласно моей специальности.
Грустный подъезжал я к Киеву, но там меня ждали многие радости, сменяемые одна другою. Прежде всего меня поразил до степени глубокого восторга величественный вид этого священного города, внезапно открывшегося перед моими глазами на станции Бровары. Еще более я был обрадован, увидев на вокзале ожидавшего меня старшего друга, иеромонаха Михаила (Грибановского), который тут же мне объявил, что, согласно настойчивому совету оптинского старца Амвросия, он раздумал покидать учебную службу и решил остаться в Академии, где преподавал Основное Богословие. Не буду отвлекаться на описание этой светлой личности, а только скажу, что он послужил оригиналом для чеховского типа ‘Архиерей’. Через двенадцать лет после нашего свидания в Киеве я закрыл ему глаза в Симферополе, где он окончил свой краткий век в сане местного епископа. Вечер же этого дня мы провели в радостной дружеской беседе в семинарской келье молодого преподавателя иеромонаха Питирима, отличавшегося замечательной красотой лица и нежностью сердца, а через день участвовали в служении маститого митрополита Платона на дальних пещерах Лавры, где совершается память всех преподобных дальнопечерских 28 августа.
После литургии мы обедали у начальника пещер, в котором участвовали, кроме митрополита, викарные епископы, наместник и старшая братия Лавры, все они нас ласкали добрыми словами: и митрополит, и высоко ученый ректор Сильвестр, уже слепнувший старец, и особенно чтимый всеми наместник Ювеналий, впоследствии архиепископ виленский. Под влиянием таких непривычных нам ласк, мы совсем забыли свою печаль, но она окончательно сменилась восторженною радостью, когда вдруг в трапезную келью вошел митрополит Михаил, о присутствии которого в Киеве я не был осведомлен. Он взял нас с отцом Михаилом за руки, и, усадив около окна, сел между нами, и, ласково гладя нас по голове и плечам, ободрял на бесстрашное служение церкви.
Обед длился долго, и утомленные продолжительной службой в душной церкви старцы, полусонные, разбрелись по кельям. В ту же ночь я собирался выехать из Киева в Холм, но мы с отцом Михаилом решили зайти в помещение митрополита Михаила, чтобы расписаться в книге посетителей, в полной уверенности, что утомленный летней жарою и продолжительным сидением на обеде старец предался глубокому сну. Каково же было наше удивление, когда мы нашли его сидящим в рясе и камилавке с пером в руках над письмом и сербскими газетами. Он бодро и дружелюбно приветствовал нас и опять много и одушевленно говорил о великом значении ученого монашества для России, славянства и всего Востока, о борьбе православной культуры с языческою европейскою, о необходимости деятельного единения православных церквей, вспоминал с любовью свою студенческую жизнь в Киеве и вдохновенно благословил меня на дальнейшее служение.
Умиленный и радостный, покидал я священный Киев, представление о котором в моей душе навсегда слилось с памятью двух Михаилов — моего усопшего молодого друга и великого сербского святителя.
Последнего я увидел еще в 1890 году в Петрограде. Не знаю, кто — Победоносцев ли или митрополит Исидор — отклонили наше общее с преосвященным ректором Антонием желание, чтобы владыка Михаил совершил служение в Академии: оно было совершено святителем в Казанском соборе, но, к нашему утешению, по протекции того же В. К. Саблера, с участием академической архиерейской свиты. Митрополиту сослужил архиепископ виленский Алексий Лавров и ректор епископ Антоний с большим сонмом духовенства, в числе которого был, ныне харьковский протоиерей, отец Пичета и я, исправлявший должность инспектора Академии. Но особенность службы составлял контингент дьяконов и иподьяконов исключительно из студентов Академии. Нынешний архиепископ финляндский преосвященный Сергий своим бархатным басом с избытком заменил местного протодьякона, а ему вторили еще три иеродиакона-студента, из коих два теперь уже скончались в архиерейском сане.
С тех пор я не видал владыку Михаила, он вскоре возвратился на свою родину, через полтора года после этого я приветствовал в Троицко-Сергиевской Лавре его нового короля, юного Александра, подробно расспрашивавшего меня о студентахсербах вверенной мне московской Академии. Эту Академию я покинул в 1895 году, будучи переведен ректором же в Казанскую, под покровительством благостнейшего архиепископа Владимира, которого постригали в монашество на последнем курсе Киевской Академии вместе с владыкой Михаилом. С этим благостным казанским архипастырем мы делились нашими воспоминаниями о митрополите Михаиле и читали друг другу письма, которые он нам писал.
Покойный архиепископ рассказывал мне, как их постригали в великой церкви Лавры. ‘Там по сторонам иконостаса, — говорил покойный, — стоят раки с мощами, с правой стороны — равноапостольного Владимира, а с левой — святителя Михаила, первого митрополита Киевского. Назвали меня Владимиром, а его Михаилом, и сейчас же после пострижения развели в две стороны приложиться к мощам своего нового святого покровителя’.
Недолго пришлось мне пользоваться назидательными беседами преосвященного Владимира, через два года, уже на смертном одре, он представил меня к архиерейскому сану, а накануне моего посвящения пять съехавшихся епископов совершили его погребение, это было 9 сентября 1897 года. Митрополит Михаил прислал мне приветствие со святительским саном, в котором оплакивал и друга своей юности, преосвященного Владимира, а через несколько месяцев и сам переселился к нему в лучший мир. Да упокоит Господь их праведные души и да вселит духовную силу, дарованную Им митрополиту Михаилу, в души нынешних сербских архипастырей, уже не для борьбы за права вверенной Церкви перед развращенным правительством Милана, а для воссозидания разоренной родины, для восстановления сербских королей на их опрокинутых немцами престолах и для объединения под их скипетром всего сербства под покровом Православной Церкви.