Эдгаръ По
Эдгаръ По
Могущество словъ.
Могущество словъ.
Собраніе сочиненій Эдгара По въ перевод съ англійскаго К. Д. Бальмонта
Томъ первый
Поэмы, сказки
Москва, 1901
Книгоиздательство ‘Скорпіонъ’
Могущество слов, По Эдгар Аллан, Год: 1845
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Ойносъ. Прости, Агатосъ, слабость духа, едва окрыленнаго безсмертіемъ!
Агатосъ. Ты ничего не сказалъ, милый Ойносъ, за что нужно было бы просить прощенія. Даже и здсь знаніе не является слдствіемъ простого созерцанія. Что касается мудрости, ты можешь смло спрашивать о ней у ангеловъ, она теб можетъ быть дана!
Ойносъ. Но мн думалось, что въ этомъ существованіи я сразу узнаю обо всемъ и, такимъ образомъ, сразу сдлаюсь счастливымъ, все узнавши.
Агатосъ. О, счастье заключается не въ знаніи, а въ пріобртеніи знанія! Съ каждымъ мигомъ снова познавая, мы съ каждымъ мигомъ снова получаемъ благословеніе. Но знать все — это было бы проклятіемъ дьявола.
Ойносъ. Но Всевышній, разв Онъ не все знаеть?
Агатосъ. Это, только это одно должно еще оставаться неизвстнымъ даже и для Него, ибо Онъ Всеблаженный.
Ойносъ. Но если мы ежечасно умножаемъ наши познанія, вдь въ конц концовъ все будетъ извстно!
Агатосъ. Взгляни внизъ въ эти бездонныя пространства! — постарайся проникнуть взоромъ черезъ многочисленные сонмы звздъ, пока мы медленно скользимъ среди нихъ, вотъ такъ — и такъ — и такъ! Ты видишь, что даже и духовное зрніе везд задерживается безпрерывно тянущимися золотыми оплотами вселенной! — оплотами, состоящими изъ миріадовъ свтящихся тлъ, самое число которыхъ явилось для того, чтобы слиться въ одно цлое!
Ойносъ. Я вижу ясно, что безконечность матеріи не сонъ.
Агатосъ. Въ Эдем нтъ сновъ — но здсь шопотомъ, говорятъ, что единственное назначеніе безконечности матеріи — это быть безконечными источниками, гд душа могла бы утолять свою жажду знать, которая навки неугасима въ ней — ибо угасить ее, значило бы уничтожить самую жизнь души. Спрашивай же меня, милый Ойносъ, безъ колебаній и безъ опасеній. Устремимся впередъ! Оставимъ по лвую сторону громкую гармонію Плеядъ, и проскользнемъ черезъ толпу свтилъ въ звздные луга, за предлы Оріона, гд вмсто фіалокъ и веселыхъ глазокъ и троицына цвта протянулись гряды троякихъ и трехцвтныхъ солнцъ.
Ойносъ. A теперь, Агатосъ, покуда мы движемся впередъ, учи меня! — говори мн знакомыми звуками земли! Я не понялъ, на что ты сейчасъ намекнулъ мн, говоря о способахъ и методахъ того, что, во время нашей смертности, мы привыкли называть Мірозданіемъ. Ты хочешь сказать, что Создатель не Богъ?
Агатосъ. Я хочу сказать, что Божество не создаетъ.
Ойносъ. Объясни!
Агатосъ. Только вначал Онъ создалъ. Видимыя созданія, которыя теперь такъ безпрерывно возникаютъ къ жизни во вселенной, могутъ быть разсматриваемы лишь какъ косвенные или посредственные, не какъ прямые или непосредственнью результаты Божественной творческой силы.
Ойносъ. Среди людей, милый Агатосъ, эта мысль показалась бы до крайности еретической.
Агапгосъ. Среди ангеловъ, милый Ойносъ, она кажется простою истиной.
Ойносъ. Я могу понять тебя въ такомъ смысл, что извстныя дйствія того, что мы именуемъ Природой или законами природы, заставляіотъ, при извстныхъ условіяхъ, возникать то, что иметъ вс видимыя черты созданія. Незадолго предъ окончательнымъ крушеніемъ земли были, я хорошо помню, неоднократные и очень успшные опыты того, что нкоторыми философами довольно несправедливо было названо созданіемъ микроскоппческихъ существъ.
Агатосъ. То, что ты говоришь, является въ дйствительности примромъ вторичнаго созданія, примромъ единственнаго вида зиждительнаго процесса, когда-либо возникавшаго съ тхъ поръ какъ первое слово, будучи сказано, вызвало къ жизни первый законъ.
Ойносъ. A эти звздные міры, что, вспыхивая изъ бездны небытія, ежечасно обрисовываются на небесахъ — эти звзды, Агатосъ, разв не являются непосредственнымъ твореніемъ Царя?
Агатосъ. Позволь мн, милый Ойносъ, шагъ за шагомъ привести тебя къ представленію, которое я разумю. Ты хорошо знаешь, что какъ ни одна мысль не можетъ погибнуть, такъ нтъ и ни одного дйствія, которое бы не было сопряжено съ безконечнымъ результатомъ. Такъ, напримръ, когда мы были жителями земли, мы двигали руками и этимъ самымъ сообщали вибрацію окружавшей насъ атмосфер. Эта вибрація безконечно распространялась, пока она не давала толчокъ каждой частиц земного воздуха, который съ тхъ поръ, и навсегда, былъ приведенъ въ состояніе дятельности однимъ движеніемъ руки. Этоть фактъ хорошо былъ извстенъ математикамъ нашей планеты. Дйствительно, они подвергли точному вычисленію особые эффекты, производимые въ жидкости особыми движеніями,— такъ что легко сдлалось опредлить, въ какой точный періодъ движеніе данныхъ размровъ можетъ опоясать весь земной шаръ и (навсегда) оказать свое вліяніе на каждый атомъ окружающей атлосферы. Идя обратнымъ путемъ, они безъ затрудненій опредлили, по данному эффекту и при данныхъ условіяхъ, размръ первоначальнаго движенія. Теперь, математики, увидвши, что результаты любого даннаго толчка были абсолютно безконечны — увидвши, что извстная часть этихъ результатовъ точнымъ образомъ могла быть прослжена съ помощью алгебраическаго анализа — увидвши, кром того, легкость слдованія по обратному пути — увидли, въ то же самое время, что этотъ родъ самаго анализа включалъ въ себ возможность безконечнаго прогресса — что для его поступательнаго движенія и для его примнимости не было мыслимыхъ границъ, исключая тхъ, которыя находились въ ум, осуществлявшемъ и примнявшемъ данный анализъ. Но на этомъ пункт наши математики остановились.
Ойносъ. A почему же, Агатосъ, они должны были бы идти дальше?
Агатосъ. Потому что за этимъ были нкоторыя соображенія глубокой важности. Изъ того, что они знали, можно было вывести, что для существа съ безконечнымъ разумніемъ — для того, передъ кмъ совершенство алгебраическаго анализа было разоблаченнымъ — не было никакого затрудненія прослдить каждый толчокъ, данный воздуху — и черезъ воздухъ перешедшій въ эиръ — до отдаленнйшихъ послдствій, отодвинутыхъ въ безконечно далекую эпоху времени. На самомъ дл, можно доказать, что каждый изъ такихъ толчковъ, оказавшій давленіе на воздухъ, долженъ, въ конц, оказать впечатлніе на каждое индивидуальное существо, находящееся въ предлахъ вселенной,— и существо безконечнаго разумнія — существо, которое мы вообразили — могло бы прослдить отдаленныя колебанія движенія — прослдить ихъ по всмъ направленіямъ, въ ихъ вліяніяхъ на вс частицы всей матеріи — по разнымъ направленіямъ, навсегда, въ видоизмненныхъ ими старыхъ формахъ — или, другими словами, въ ихъ созданіи новаго — до тхъ поръ пока оно не нашло бы ихъ отраженными — наконецъ, невліяющими — откинутыми назадъ отъ трона Божества. И не только такое существо могло бы сдлать это, но въ любую эпоху, разъ ему былъ бы представленъ данный результатъ — если бы, напримръ, его разсмотрнію представили одну изъ этихъ безчисленныхъ кометъ — оно могло бы безъ затрудненія, съ помощью обратнаго аналитическаго пути, опредлить, какому первоначальному побужденію она повинуется. Эта власть слдованія обратнымъ путемъ въ его абсолютной полнот и совершенств — эта способность отнесенія, во вс эпохи, всхъ дйствій ко всмъ причинамъ — являются, конечно, преимуществомъ только Божества — но въ каждомъ видоизмненіи степени, за предлами абсолютнаго совершенства, эта власть осуществляется цлымъ множествомъ Ангельскихъ Разумовъ.
Ойносъ. Но ты говоришь только о побужденіяхъ, запечатлнныхъ въ воздух.
Агатосъ. Говоря о воздух, я разумлъ только землю, но общее положеніе иметъ отношеніе къ побужденіямъ, запечатлннымъ въ эир — который, такъ какъ онъ проникаетъ, и только онъ проникаетъ, все пространство, является великимъ посредниколъ созданія.
Ойносъ. Тогда всякое движеніе, какого бы то ни было характера, создаетъ?
Агатосъ. Должно. Но истинная философія издавна научила насъ, что источникъ всякаго движенія есть мысль — а источникъ всякой мысли есть —
Ойносъ. Богъ.
Агатосъ. Я говорилъ съ тобой, Ойносъ, какъ съ ребенкомъ прекрасной Земли, только что погибшей — о побужденіяхъ, запечатлнныхъ въ атмосфер Земли.
Ойносъ. Да.
Агатосъ. И пока я это говорилъ, не мелькнула-ли въ твоемъ ум какая-нибудь мысль о физическомъ могуществ словъ? Не является ли каждое слово побужденьемъ, вліяющимъ на воздухъ?
Ойносъ. Но почему же ты плачешь, Агатосъ — и почему, о, почему твои крылья слабютъ, когда мы паримъ надъ этой прекрасной звздой — самой зеленой и самой страшной изо всхъ, встрченныхъ нами въ нашемъ полет? Блестящіе цвты ея подобны волшебному сну — но свирпые ея вулканы подобны страстямъ мятежнаго сердца.
Агатосъ. Они то, что ты видишь! они то въ дйствительности! Эта безумная звзда — вотъ уже три столтія тому назадъ я, стиснувъ руки, и съ глазами полными слезъ, у ногъ моей возлюбленной — сказалъ ее — нсколькими страстными словами — далъ ей рожденіе. Ея блестящіе цвты воистину есть самый завтный изъ всхъ невоплотившихся сновъ, и бснующіеся ея вулканы воистину суть страсти самаго бурнаго и самаго оскорбленнаго изъ всхъ сердецъ.