МНОГО ЛИ СВТА ВЪ НАШЕМЪ ПРОСВЩЕНІИ?
МНОГО ЛИ СВТА ВЪ НАШЕМЪ ПРОСВЩЕНІИ?
I.
II.
III.
IV.
П. Засодимскій.
‘Дло’, No 1, 1870
Много ли света в нашем просвещении?, Засодимский Павел Владимирович, Год: 1870
Время на прочтение: 19 минут(ы)
Въ наше время никто не сомнвается, что цивилизація того или другого народа опредляется качествомъ его образованія вообще, и юношества въ особенности.
Мы, русскіе, какъ народъ цивилизованный, тоже заботимся по своему о просвщеніи юношества, но сознательно ли заботимся? Это еще вопросъ. Сознаемъ ли мы насущную потребность образованія? Сознаемъ ли мы въ немъ силу и залогъ будущаго счастія нашихъ дтей? Какъ, повидимому, ни наивны эти вопросы, но мы желали бы, чтобы ихъ почаще возбуждало наше общество, чтобы надъ ними поглубже задумывались какъ учащіе, такъ и учащіеся. Я замчу только, что между процессомъ чтенія Гоголевскаго Петрушки и чтеніемъ Бокля лежитъ цлая пропасть различія.
Вопросъ общій о сознательности нашего образованія я сдлаю боле частнымъ, перейдя къ вопросу о женскомъ образованіи — и на этомъ вопрос, по возможности разъясню положеніе современнаго образованія вообще, и женскаго въ особенности.
Благодаря умному и честному слову, сказанному лучшими людьми нашего времени о женщин и ея незавидномъ въ нкоторыхъ отношеніяхъ положеніи, женское образованіе получило у насъ право гражданства, а посл освобожденія крестьянъ оно сдлалось жгучею необходимостью: многимъ матерямъ пришлось подумать о томъ, что ихъ дочери должны будутъ жить не даровымъ трудомъ мужика, а своимъ собственнымъ, и потому образованіе для нихъ будетъ не прихотью, не роскошью, а простымъ житейскимъ разсчетомъ. Прежніе пансіоны, принаровленные для воспитанія кисейныхъ и атласныхъ барышень — этихъ милыхъ игрушекъ беззаботнаго и живущаго крпостнымъ трудомъ общества — сдлались анахронизмомъ. Образованіе потребовало практическихъ цлей, удовлетворенія насущнымъ нуждамъ, которыя виднются въ перспектив. Надо учиться, чтобы ученіе облегчило добываніе хлба, и въ этой горькой истин, какъ она ни горька для самолюбія многихъ, заключается вся задача будущихъ поколній.
Разъ убдившись въ этомъ, мы примирились съ необходимостію открыть женскія гимназіи.
Въ 1858 г. была основана обществомъ одного добропорядочнаго губернскаго города женская гимназія (въ какомъ город именно не упоминаю: мало ли у насъ добропорядочныхъ городовъ на Руси!). Городъ этотъ, построенный на болотистой низ, впервые упоминается въ XIII вк, а въ XV столтіи онъ былъ ужь — какъ значится и въ географіи — однимъ изъ видныхъ русскихъ городовъ. Городъ иметъ свою исторію, свой героическій періодъ, свои святыни и преданія, словомъ — городъ древній и, какъ вс древніе города, городъ запущенный, заброшенный, глухой, стоитъ онъ въ удаленіи отъ всхъ центровъ образованнаго русскаго міра, на угрюмомъ свер, среди безконечныхъ равнинъ. Для удобства и я стану звать его ‘Глухимъ городомъ…’ Жители его — народъ добродушный, проникнутый церковнымъ благочестіемъ, одаренный удивительною способностью изъ мухи слона длать и не лишенный притомъ нкоторой распущенности нравовъ.
И вздумалось въ одно утро этому патріархальному городу основать свою женскую гимназію. Консерваторы (ихъ много въ ‘Глухомъ город’) поморщились про себя, видя нововведеніе, а либералы (ихъ тоже, конечно, много) въ день открытія гимназіи помянули добрымъ словомъ прогрессъ и погладили другъ друга но головк. Какъ бы тамъ ни было — гимназія женская основалась, въ чемъ удостовряла и надпись на углу одного большого каменнаго дома. Сначала боязно вступали въ нее двушки, но скоро убдившись, что въ гимназіи не ломаютъ ни реберъ, ни зубовъ, а чему-то учатъ, стали посщать ее охотно.
Въ настоящее время въ женской гимназіи считается по оффиціальнымъ источникамъ 122 учащихся, 10 учителей и 7 учительницъ, съ начальницей во глав. Въ гимназіи преподается: законъ Божій, русскій яз., математика, исторія, географія, физика, естественная исторія, рукодлье и чистописаніе, для желающихъ сверхъ того французскій и нмецкій яз., рисованіе и танцы.
Читая программу, думаешь: ‘да чего еще надо!’ а присмотришься и увидишь, что многое еще нужно. Способъ преподаванія въ женской гимназіи ‘Глухого города’ ведется тотъ же, которому слдовали наши предки, внушая своимъ дтямъ слдующую осторожность: ‘учися грамот, учися и держати умъ, высочайшаго не ищи, глубочайшаго не испытуй, но елико ти предано отъ Бога, си содержи’.
Въ программ гимназіи однакожъ стояли: геологія, ботаника и минералогія. Эти три науки извстны подъ именемъ: ‘естественная исторія’ (физика же здсь составляетъ, какъ водится, отдльный циклъ званій.) Естественная исторія въ женской гимназіи проходится такъ мертво, въ такихъ тсныхъ рамкахъ, въ такомъ невинномъ вид, что она не просвщаетъ, а напротивъ еще затемняетъ боле взглядъ дтей на природу. Школа не освобождаетъ двочку отъ той бездны предразсудковъ и суеврій, которыми пропитывается она подъ роднымъ кровомъ, благодаря дтской впечатлительности и неразумію родителей. Для нея всякая нелпость, которую вобьетъ въ нее словоохотливая старая няня, кажется живою, занимательною, все дльное въ школ для нея чуждо, мертвечиной отзывается… До поступленія въ гимназію двочка боится грома, молніи, всего боится, того же боится она и по выход изъ гимназіи… О самомъ обыкновенномъ, что чуть не ежедневно попадается на глаза, двочка не иметъ даже и поверхностнаго понятія:— что такое пробка, губка, жемчугъ? Изъ чего ткутся матеріи шелковыя, откуда шелкъ берется? Откуда и какъ добывается поваренная соль? Отчего, напримръ, у человка сердце бьется? все это для гимназистки было и есть и будетъ египетскою премудростью.
Положимъ, рамки естественной исторіи тсны, но то, что уже есть, разв нельзя дать съ большею жизнію, не облекая его въ какія-то отвлеченныя формы, недоступныя и скучныя для дтскаго ума. Выходитъ то, что двочка видитъ въ животныхъ не живыя существа, не живые организмы, а такъ себ что-то въ род картинокъ. Двочка заучиваетъ и число зубовъ, и цвтъ шерсти и г. д., а понятія объ окружающей природ все-таки не иметъ. Спросите любую гимназистку: куда но зимамъ дваются лягушки? и, я ручаюсь, не отвтить ни одна… Впрочемъ, это животное съ появленія Базарова пріобрло въ нашемъ обществ печальную извстность, репутація этого животнаго стараніемъ г. Тургенева запятнана безповоротно… Но если взять вопросъ и попроще, то и тогда гимназистка мало выиграетъ…
Географія, также какъ и естественная исторія, проходится въ женской гимназіи сухо, безжизненно, все окружающее, все близкое остается чуждо и непонятно. Преподается же эта наука все еще по Ободовскому, гд и до сихъ поръ трактуется о ломбардо-венеціянскихъ королевствахъ и т. п. анахронизмахъ. Значитъ, учебникъ Ободовскаго удовлетворяетъ современнымъ требованіямъ? Значитъ, нове и лучше его ничего не явилось? Нтъ, читатель, это не значитъ пи то, ни другое, а просто значитъ то, что коммерческія стремленія въ дл просвщенія берутъ верхъ надъ тми стремленіями, которыя должны бы стоять на первомъ мст. Во время оно Ободовскаго было закуплено слишкомъ много, вроятно, распродать его хочется… Заучиваніе географическихъ мстностей, съ поясненіемъ ихъ отличительныхъ признаковъ, подающихъ, впрочемъ, ни малйшаго понятія объ отличіи ихъ, лежитъ исключительно на памяти ученицъ и не иметъ никакого отношенія къ развитію дтскаго ума.
Исторія преподается по Иловайскому и вопросъ тоже прямо сводится отъ способа преподаванія на учебники. Учебникъ исторіи и до сихъ поръ представляетъ собою не исторію жизни всего человчества, а просто біографіи великихъ мужей, перечень фактовъ, даже ничмъ несвязанныхъ между собою. Впрочемъ, это не составляетъ особенности женской гимназіи ‘Глухого города’.
За то особенностью ея можетъ служить распредленіе по классамъ нкоторыхъ научныхъ предметовъ, распредленіе, признаемся, довольно странное и своеобразное, чтобы не сказать боле. Ученица 3-го класса, двочка лтъ 14-ти, напримръ, не иметъ понятія о десятичныхъ дробяхъ, но въ тоже время отбарабанитъ вамъ ‘Персидскія войны’, какъ ‘Отче нашъ’, не упуститъ даже разсказать и о томъ, какъ Ксерксъ море усмирять изволилъ… Двочка 3-го класса пребойко разскажетъ вамъ на французскомъ язык о томъ, что ‘L’imitation de Jsus Christ’ приписываютъ и Фом Кемпійскому, и итальянцу Gersen’у, и французу Gerson’у, повдаетъ о томъ, кто написалъ ‘Des faits et bonnes moeurs du roi Charles cinq’ и о многомъ другомъ, а о существованіи Гоголя или Блинскаго двочка и не подозрваетъ… Между тмъ можно сказать утвердительно, что знаніе дробей, но всему вроятію, понадобится въ жизни скоре, чмъ знаніе, напримръ, какой нибудь самохвальной надписи какого нибудь царя Леонида. Знакомство съ Блинскимъ было бы въ тысячу разъ полезне для развитія, чмъ съ войнами царя Сезостриса. Блинскій одинъ изъ числа тхъ мыслящихъ людей, на произведеніяхъ которыхъ ростутъ и развиваются цлыя поколнія одно за другимъ, и слабыя-то стороны ихъ произведеній драгоцнны, ихъ уклоненія, такъ сказать, разумны, ихъ заблужденія — законны, ихъ ошибки — логичны: каждую ошибку ихъ можно логически прослдить до ея корпя. Одинъ подобный писатель сильне двигаетъ общественное сознаніе впередъ, чмъ иная литература, взятая цликомъ… Отсюда прямой результатъ тотъ, что произведенія подобнаго писателя не должны забываться въ школ, если только она желаетъ развивать, а не притуплять юныя головы.
Къ числу странностей, поражающихъ новичка въ описываемой женской гимназіи и могущихъ вредно вліять на ходъ образованія, можно отнести и го, по истин, чудесное обстоятельство, что наставникъ, бывшій учителемъ чистописанія втеченіе цлыхъ десяти лтъ, вдругъ сдланъ учителемъ математики. Такое театральное превращеніе возможно объяснить только однимъ ‘здорово поживаешь’. По метаморфоза эта, помимо всего, заставляетъ задуматься надъ собой потому, что многія двочки слезно жалуются на то, что он не могутъ понять арифметическихъ задачъ. Учитель же, съ своей стороны, вроятно, думаетъ: ‘что за мудрость преподавать первыя четыре правила арифметики!’ Онъ такъ наивно думаетъ потому, что не уметъ думать. Объяснимся категорически. Преподавать четыре правила арифметики потому-то и мудрость, что они ‘первыя’. Сверхъ того учитель не догадывается, по своей простот, что кром знанія первыхъ четырехъ правилъ арифметики (которыя онъ, быть можетъ, и знаетъ) нужно еще большое умнье передать свое знаніе другимъ такъ, чтобы и другіе могли уразумть его, а это еще, пожалуй, будетъ похитре, чмъ заучить или даже понять первыя четыре правила. Переряженному учителю кажутся очень просты эти правила, онъ ихъ обзываетъ пустяками и т. п. унизительными прозвищами, простодушно удивляется тому, что двочки не понимаютъ ‘такихъ пустяковъ’, обвиняетъ ихъ въ разсянности, въ невниманіи и во всемъ томъ, въ чемъ испоконъ вка обвиняли и обвиняютъ бездарные наставники своихъ питомцевъ…
Взялъ бы этого почтеннаго педагога, подверженнаго метаморфозамъ, какой нибудь астрономъ, знающій небо какъ свои пять пальцевъ, увелъ бы его къ себ на обсерваторію, разсказалъ бы ему кратко, но, на взглядъ астронома, удобопонятно о положеніи, напримръ, Сатурнова кольца въ отношеніи хоть Венеры, какъ планеты уже боле извстной и еще что нибудь въ томъ же род, а потомъ бы спросилъ: ‘Поняли? Сдлайте одолженіе, повторите!’ Но учитель бы, конечно, такого одолженія сдлать не могъ: многаго бы онъ не понялъ и мысленно обругалъ бы астрономію ‘тарабарской гранатой.’ Астрономъ же сталъ бы сильно удивляться: ‘какъ это не понимать такихъ простыхъ вещей, ясныхъ какъ Божій день. Астрономъ заподозрилъ бы превращеннаго учителя въ тупоуміи, упрекнулъ бы его въ невниманіи, въ разсянности…. Тогда бы только нашъ педагогъ сообразилъ, быть можетъ, что первыя четыре правила арифметики для дтей могутъ быть не такъ просты, какъ для него….
Впрочемъ, подобныя превращенія не рдкость. Въ женской гимназіи привыкли къ тому, чтобы сапоги точалъ пирожникъ, а пироги бы пекъ — сапожникъ.
Особенно же оригинально преподаются въ женской гимназіи языки — французскій и русскій. Преподаваніе этихъ предметовъ можетъ служить нагляднымъ доказательствомъ того, до чего въ состояніи дойти человческая глупость, если ей не противопоставить никакихъ препятствій.
Въ 5 и 6 (послднемъ) класс изъ французскаго языка проходится по выпискамъ исторія французской литературы (на французскомъ язык). Ну что же! Французы — народъ хорошій и литература ихъ достойна всякаго почтенія…. Изучать исторію французской литературы — дло весьма похвальное…. Но каково ведется это похвальное дло?
Во-первыхъ, исторія французской литературы проходится вся, начиная со времени глубокой древности, со временъ галловъ — до Виктора Гюго включительно и — во-вторыхъ, вся она съ первой до послдней странички проникнута рутиннымъ духомъ, нестерпимымъ фразерствомъ и самою наивною неумлостью. А, между тмъ, при богатств существующихъ матеріаловъ легко можно было бы составить очень порядочный очеркъ исторіи литературы французской, весьма удобопонятный и полезный для двочекъ 16—17 лтъ. Составитель же записокъ, очевидно, взялся не за свое дло (впрочемъ, это — какъ уже сказано — не диво). А, быть можетъ, онъ пустилъ въ ходъ т же самыя записки, по которымъ онъ обучался самъ французской литератур лтъ 20 тому назадъ. По та ли, другая ли причина способствовала появленію на свтъ такой исторіи литературы, но ни одна изъ лихъ не можетъ защитить составителя отъ упрека въ недобросовстности, или, по меньшей мр, въ полнйшемъ незнаніи требованій современнаго образованія. Составитель-то, можетъ статься, имлъ доброе намреніе…. да почемъ знать! Мы корня не видимъ — передъ нами плодъ…. Адъ, по словамъ Данта, вымощенъ благими намреніями….
Боле подробная исторія начинается съ трубадуровъ и постепенно доходитъ до нашихъ дней. Много въ ней именъ, много годовъ, не мало и заглавіи сочиненій, между которыми попадаются и такія, о которыхъ бы и умолчать — не грхъ…. Чтобы дать нкоторое понятіе объ этой исторіи, возьму что нибудь на выдержку…. ‘Franois de Malhè,bre n Caen d’une noble et antique race — значится въ запискахъ,— fut presente Henri IV par le cardinale Duperron comme le meilleur poè,te de l’poque….’ Свденіями о рожденіи и смерти испещрены вс записки. Такимъ же образомъ говорится и о Корнел, Мольер, о Расин, Буало, сложимъ о цлой масс придворныхъ поэтовъ, знаменитыхъ только своею ничтожностью…. Ученица, между прочимъ, узнаетъ, что Буало ‘mourut Page de 75 ans,’ что Расинова ‘Андромаха’ явилась въ свтъ въ 1667 году, что господинъ Gerson род. въ 1363, а умеръ въ 1429 г., что Christine de Pisan род. въ Венеціи въ 1363, а ум. въ 1423 г. и т. п. Упоминается, наконецъ, о Вольтер и Руссо и исторія литературы ко всеобщему удовольствію заканчивается самоновйшими писателями, въ род Ламартина.
Пора оговориться. До сихъ поръ выписки я называлъ исторіей литературы, и называлъ ошибочно. Это не исторія литературы, это даже не біографіи литераторовъ, а просто собраніе некрологовъ. Я принялся бы, напримръ, пестрить листъ бумаги фразами въ род слдующихъ: X. родился въ Монтобан въ 1573 г., написалъ Клитемнестріаду, ум. въ 1608 г. W. род. въ Э. (Аіх), въ 1625 г. написалъ 10 трагедій и 2 драмы, ум. въ 1672 г., ну и т. д. Неужели бы это вышла исторія литературы? Назовите собраніемъ некрологовъ, мараньемъ, назовите, какъ хотите,— только исторіей литературы назвать нельзя…. Если бы тамъ и сямъ не попадались на глаза рубрики разныхъ сочиненій, то таковая исторія литературы сильно бы напоминала сборникъ надгробныхъ надписей.
Впрочемъ, о нкоторыхъ посредственностяхъ, въ род Буало, идутъ — въ вид исключенія — пустыя разглагольствованія на нсколькихъ страницахъ. Что же касается значенія лучшихъ представителей французской мысли XVIII вка, общей картины умственнаго движенія, повліявшаго на всю Европу, то объ этомъ не говорится ни полслова. Гд же тутъ исторія французской литературы, когда ученица знакомится изъ нея съ одними пустыми риторами и напудренными драматургами, въ род бездушнаго, холоднаго и ходульнаго Расина.
Ну а какъ преподается русскій языкъ?
Въ первыхъ классахъ изъ русскаго языка проходится грамматика, о прохожденіи ея пока ничего не скажу, а перейду къ двумъ послднимъ, старшимъ классамъ, какъ боле интереснымъ, для читателя.
Въ пятомъ класс преподается стилистика и тоже по выпискамъ, составляемымъ самимъ учителемъ. Стилистика, какъ извстно, — ученіе о слог, но учитель ужь чрезвычайно оригинально объясняетъ многое въ этомъ ученіи. Возьмемъ что нибудь на выдержку: ‘если аллегорія, говорится въ выпискахъ, разсказываетъ или о людяхъ, или о предметахъ одушевленныхъ, но не придавая имъ такого смысла, то подобный разсказъ называется притчею или параболою.,’ Въ этой фраз нтъ никакого смысла. Изъ нея мы узнаемъ только, что что-то называется параболой, а что именно — остается угадывать. ‘Если иронія, говорится въ выпискахъ, бываетъ соединена съ злобною дкостью, то называется сарказмомъ’, и проч. Невроятно, чтобы двочки поняли изъ этой фразы сущность сарказма! Слово ‘апатія’ учитель объясняетъ такъ: ‘апатія — отсутствіе всякой любви къ чему бы то ни было….’ Объясненіе — неврно. Апатія — отсутствіе не только одной любви, но отсутствіе и злобы, и мести и вообще всего того, что называется чувствомъ, страстью….
Тетрадки ученицъ, очевидно, никмъ не просматриваются, потому и встрчаются въ нихъ весьма курьезныя вещи. Возьмемъ, напримръ, то мсто выписокъ, гд трактуется объ употребленіи иностранныхъ словъ въ русской рчи: ‘вполн законно употребленіе такихъ иностранныхъ словъ, гласятъ лекціи.— которыя относятся къ извстной паук или къ извстному токарству. напр., анатомы — частичка недлимая….’ Хотя учитель объясняетъ и странно нкоторыя слова, но мн ужь не врится, чтобы она’ слова: ‘анатомъ’ и ‘частичка недлимая’ сопоставилъ какъ слова равнозначущія, синонимы. Это, конечно, недосмотръ…. Хороню если бы подобные недосмотры были дйствительно недосмотрами, а не крайнимъ невжествомъ педагога.
Надъ изученіемъ такой стилистики проходитъ цлый годъ….
Въ шестомъ класс иногда преподается исторія русской литературы, иногда — нтъ: въ женской гимназіи все зависитъ отъ личнаго элемента. Если учитель трудолюбивъ и здоровъ, такъ исторія литературы проходится, а въ противномъ случа просимъ не взыскать…. Отъ такого порядка длъ происходятъ то, что изъ десяти выпусковъ — два бываютъ немного знакомы съ отечественной литературой, а восемь выпусковъ и понятія о ней не имютъ. Впрочемъ, здсь народъ положительный и удивляться ничему не привыкъ…. Такъ, напримръ, для всхъ ршительно все равно, что нын въ 6-мъ класс женской гимназіи проходится нчто въ род ‘Теоріи словесности’. Если бы, вмсто ‘Теоріи словесности’ учитель вздумалъ читать лекціи хиромантіи — никто бы въ ‘Глухомъ город’ и ухомъ не повелъ.
Такъ, я сказалъ, нын въ 6-мъ класс проходится нчто въ род теоріи словесности, и проходится опять-таки въ высшей степени безтолково.
Въ разбор, напр., ‘Недоросля’, этого любимаго конька всхъ учителей словесности, — въ выпискахъ значится, что ‘фонъ-Визинъ заставляетъ Стародума говорить словами Наказа. Да знаютъ-ли, полно, гимназистки-то, что такое за штука ‘Наказъ’-то! Опять-таки неизвстное поясняется неизвстнымъ… Разсказъ о Грибодов заключается собственно въ разсказ содержанія его комедіи, между прочимъ въ выпискахъ приводятся и нкоторые стихи, какъ-то:
‘Какъ станешь представлять къ крестишку, иль къ мстечку,
Ну, какъ не порадть родному человчку!..’
Устами Фамусова очень язвительно говоритъ Грибодовъ… А между тмъ, въ той же самой гимназіи, гд читаются такіе злобные стихи, очень радютъ по только ‘родному,’ но и просто даже хорошо ‘знакомому’ человчку — и изъ лицъ въ ней служащихъ ‘чужіе очень рдки. Все больше сестрины, свояченицы дтки’ и т. д. Все это, конечно, очень похвально, если смотрть на дло образованія, какъ на средство къ скрпленію родственныхъ узъ, но тмъ не мене… Въ лекціяхъ сказано, что Гоголь род. въ полтавской губ., въ миргородскомъ узд, гд учился, гд служилъ — все есть, только не имется очерка его литературной дятельности.
Въ исторіи литературы, какъ русской, такъ и французской, наставниками обращается большое вниманіе на то, когда женился и какихъ лтъ жену имлъ извстный писатель. Для статистики такія знанія, можетъ быть, и пригодны, но въ исторіи литературы являются он лишнимъ баластомъ, котораго и такъ много… Вдь ужь если вдаваться въ такого рода подробности, то слдуетъ сказать, на которомъ году посл брака у такого-то писателя ребенокъ родился и многое другое. И это будетъ логично. Значитъ, эта черта можетъ служить характеристическимъ отличіемъ записокъ о литератур, предназначенныхъ для воспитаницъ женской гимназіи. Почему это такъ, я ршать не берусь, какъ и многое другое изъ той бездны нелпостей, которая повсюду возстаетъ передо мной… ‘Христина де-Пизанъ, значится въ выпискахъ, рано вышла замужъ, скоро посл того овдовла и осталась съ дтьми на рукахъ.’ — ‘Шекспиръ женился на девятнадцатомъ году, жена была старше его’ и т. д.
Тетради довольно объемистыя, труда гимназисткамъ много, а все-таки приходится повторить старую-престарую поговорку:
Non milita, sed multum.
Въ женской гимназіи учатъ еще шить, вышивать, вязать и танцевать. Этого рода знаніе есть единственно практическое знаніе изъ всего того, что почерпаетъ гимназистка въ стнахъ своей гимназіи. Тотчасъ по выход, или даже еще въ гимназіи оно прилагается съ успхомъ въ дствительной жизни для шитья, напримръ, рукавчиковъ, для вязанья прошивокъ въ кринолины и т. д. А о танцахъ нечего и говорить…
Впрочемъ, рукодлью-то обучали женщинъ изъ XIII вк, да еще, пожалуй, и ране, когда нашего ‘Глухого города’ и на свт не было. Слдовательно, благодарить систему образованія за такое полезное обученіе намъ, людямъ XIX вка — ршительно не за что…
Изъ бглаго обзора преподаваемыхъ предметовъ и способа ихъ преподаванія оказывается, такимъ образомъ, что образованіе въ женской гимназіи не иметъ ничего общаго съ развитіемъ дтей, а есть дло чисто-формальное, исполняемое по найму и по приказанію начальства.
Кто же замшанъ въ этомъ дл? Кто двигатели его?
Три рода дятелей: родители, наставники и просвщаемые субъекты.
Какъ же они вс относятся къ своему длу? Въ отвт на такой вопросъ должно заключаться указаніе причины, почему у насъ въ ‘Глухомъ город’ нейдетъ на ладъ дло женскаго образованія.
Нкоторые родители смотрятъ на женскую гимназію весьма благосклонно: имъ пріятно быть въ той сладкой увренности, что дочекъ ихъ станутъ звать ‘двицами образованными.’ И въ самомъ дл дочки будутъ знать: гд протекаетъ рка Пилъ, гд Китайская стна стоитъ, кто былъ Киръ и Семирамида, Буало и сотни другихъ мудреныхъ личностей. Родительскому самолюбію очень и очень лестно имть дочь, знающую множество подобнаго, никому и ни къ чему негоднаго хлама… Родители недостаточнаго состоянія видятъ въ гимназіи просто богоугодное заведеніе, въ которомъ подъ видомъ какихъ-то аттестатовъ и дипломовъ, выдаются ручательства въ томъ, что дщери ихъ не умрутъ съ голода, имя право и возможность поступить въ гувернантки… Но чему дщери научатся въ гимназіи и чему потомъ станутъ сами учить — родителямъ нтъ дла… Есть родители, которые учатъ своихъ дочерей единственно потому, что ихъ вс учатъ: Анна Савьшна учитъ свою Машу потому, что Дарья Фоминишна учитъ свою Варю и наоборотъ… Водятся въ ‘Глухомъ город’ и такіе родители, которые видятъ въ образованіи необходимое зло и допускаютъ его только въ самыхъ тсныхъ рамкахъ. Изъ сказаннаго, конечно, не слдуетъ, что только родители послдней категоріи одержимы свтобоязнью. Нтъ! просвщенія боятся вообще вс родители, но боязнь свою не выказываютъ. Есть, наконецъ, и такіе родители — ихъ большинство, — которые смотрятъ на образованіе, какъ на роскошь, какъ на дессертъ… Разъ мн пришлось слышать, какъ мамаша говорила о своей дочери, некончившей курса гимназіи:
— Взяла я ее, разсуждала мамаша.— Съ нее довольно! Четыре года поучилась — ну, и будетъ…
И говорилось это такимъ тономъ, какъ будто бы мамаша хотла сказать: ‘погуляла, потшилась и за дло приниматься надо. Нора!’ Я въ чемъ состоитъ все дло, за которое такъ спшитъ усадить мамаша свою дочь,— читатель скоро узнаетъ.
Учителя и учительницы, съ начальницей во глав, смотрятъ на гимназію благосклонно по той простои причин, что гимназіи имъ хлбъ даетъ. Дло образованія, какъ и многое другое, служитъ у насъ предметомъ эксплуатаціи. Равнодушіе къ дтямъ убійственное, преподаваніе сонное и вялое, отбываемое, какъ крпостная работа. Если бы двочка обратилась за объясненіемъ непонятной для лея фразы или идеи къ самому учителю, то онъ наврное осадилъ бы ее слдующимъ внушеніемъ: ‘а почему не слушаете, когда говорятъ всмъ.’ Это значитъ — прошу впередъ не безпокоить насъ. И, разумется, никто не обращается. Знаю я, тяжела обязанность учителя, если исполнять ее добросовстно, но спрашивается: зачмъ же люди не откажутся отъ непосильной работы, а продолжаютъ отбывать ее, какъ прежде отбывали барщину крестьяне! Мужичокъ, бывало, худо ли, хорошо ли — отстукалъ три дня въ недлю да и баста! Но мужички за такое отбываніе барщины не требовали благодарности, хотя бы и имли право, наставники же требуютъ себ отъ общества благодарности и почтенія, не имя на нихъ никакихъ правъ… Вотъ чмъ они разнятся отъ прежнихъ барщинпиковъ!
Между наставниками и обществомъ выходитъ недоразумніе, и ледоразумніе тмъ боле непріятное, что оно въ конц концовъ можетъ обратиться въ ршительное непониманіе другъ друга…
Въ одной басенк Крыловъ говоритъ о томъ, какъ мартышку злость взяла и зависть на то, что мужичку, работавшему на пол, всякій прохожій говорилъ: ‘Богъ на помочь’. Захотлось и мартышк добиться благодарности, вздумала она трудиться… ‘Нашла чурбанъ, и ну надъ нимъ возиться!
Хлопотъ,
Мартышк полонъ ротъ:
Чурбанъ она то понесетъ,
То такъ, то сякъ его обхватитъ…’
Измучилась совсмъ, бдняжка, вспотла — а добраго слова не могла ни отъ кого дождаться. Къ этой басенк есть и нравоученіе такого рода:
‘Какъ хочешь ты трудись,
Но пріобрсть не льстись
Ни благодарности, ни славы,
Коль нтъ въ твоихъ трудахъ ни пользы, ни забавы.’
Найдутся и въ женской гимназіи, какъ во всякомъ учебномъ заведеніи, нь учителей человка два дльныхъ, мыслящихъ, но эти дв свтлыя точки тонутъ и безслдно пропадаютъ на темномъ фон цлаго…
Ученицы по большей части относятся къ своей гимназіи апатично.
Вліяніе родителей, начинающееся съ колыбели и сопровождающее ихъ всюду по стез жизни до самой могилы, дйствуетъ сильно и на ихъ взгляды, на отношенія ихъ къ гимназіи и вообще къ ученью. Двочки заботятся не о качеств знанія, не о дальнйшихъ результатахъ его пріобртенія, а о баллахъ и дипломахъ. Этотъ взглядъ — взглядъ чисто-коммерческаго человка, кулака, на образованіе легко усвоивается самыми маленькими двочками: десятилтняя, какъ и семнадцатилтняя, гимназистка бредитъ уже о пяти (высшій баллъ) и пуще всякаго грха боится единицы… Вліяніе родителей обязательно отклоняетъ ихъ отъ всякой критики, отъ всякаго анализа и погружаетъ ихъ въ сонное довольство хорошими баллами… ‘Что тутъ за умствованія и къ чему они? Только бы знать — а что знать? Не всели равно… Худому не научатъ…’
Если двочка дурно занимается, т. е. если она получаетъ дурные баллы — ее дома ожидаютъ упреки, слезы матери, брань отца, насмшки братьевъ и сестеръ, и даже — случается — замчаніе кухарки или горничной: ‘для че, барышня, урока-то не вытвердила!’ Если же двочка получаетъ баллы хорошіе, то ее хвалятъ и, смотря по возрасту, или покупаютъ ей бонбошекъ, или заказываютъ для нея новое платьице… Особенно послднее внушаетъ двочк мысль о необходимости хорошо учиться, т. е. получать пять.
И въ женской гимназіи есть лнивые субъекты, но если считать среднимъ числомъ, то прилежныхъ субъектовъ окажется гораздо боле въ женской гимназіи, чмъ въ мужской, хотя общее число субъектовъ послдней значительно боле числа первой. 3/4 ученицъ, т. е. Почти 90 — непремнно хорошія ученицы. Я не могу допустить того предположенія, что двочки почему либо умне, способне мальчиковъ: я основываюсь на точныхъ фактахъ, добытыхъ наукою, на исторіи положенія женщины и на теоріи Дарвина… По допустимъ, что мальчики и двочки равно развиты, равно способны. Вопросъ: почему же мальчики учатся хуже двочекъ — все-таки остается нершеннымъ, а ршить его, между тмъ, очень просто: стоитъ только припомнить, что и понын въ большей части нашихъ учебныхъ заведеній зубренье и долбленье замняетъ пониманіе заученаго. Многіе наставники и понын требуютъ только того, чтобы ученики отвчали имъ безъ запинки. Это ужь sine qua non. ‘Хоть ври, да говори!’ — Это собственныя слова одного достопочтеннаго педагога ‘Глухого города’.
Двочка, привыкшая съизмала къ механическому труду, не видитъ ничего особенно тяжелаго въ зубреньи уроковъ и, очень естественно, что, поступивъ въ гимназію, она и на ученье начинаетъ смотрть какъ на трудъ чисто-механическій. Если двочка не понимаетъ урока, что случается, конечно, нердко, то она — трудолюбива, усидчива: кропотливое вязанье, огромные мотки нитокъ, безконечныя прошивки научили ее терпнію, она заучиваетъ непонятый урокъ слово въ слово, на завтра отвчаетъ его безъ запинокъ и получаетъ хорошій баллъ. Гимназистъ же, не понимая урока, забрасываетъ книжку подальше, зубрить у него не достаетъ охоты: его вдь не пріучали съ малыхъ лтъ корпть за механической работой. На другой день онъ не знаетъ урока — ему учитель ставитъ дурной баллъ. И вотъ причина — почему гимназистки, повидимому, учатся лучше гимназистовъ.
Въ одной изъ своихъ статей нашъ почтенный сотрудникъ, г. Шелгуновъ, совершенно врно замтилъ о забитомъ вид гимназистовъ. Гимназистки же за то цвтущи и здоровы, какъ нельзя лучше. Я объясняю это вншнее различіе различіемъ внутреннимъ, различіемъ способовъ ученья. Гимназистъ не покоряется безъ борьбы необходимости зубрить и зубрить, гимназистка же легко примиряется съ своею участью… Въ зубреньи — для гимназистки не существуетъ труда, и борьбы въ ней не происходитъ… Отъ того-то она такъ свжа и здорова, отъ того-то ея глазки и взглядываютъ на васъ такъ открыто, весело…
Память у гимназистокъ развита до чрезвычайности. Неудивительно, если он могутъ назвать страницу и параграфъ учебника, гд находится искомое мсто. Но такъ какъ одна способность, развившись дале положеннаго предла, развивается уже въ ущербъ другимъ способностямъ, то чмъ боле, слдовательно, развивается память, тмъ боле притупляется мыслительная способность. Память у гимназистки постоянно упражняется и потому крпнетъ, мыслительная же способность, рже употребляемая въ дло, бездйствуетъ, а и слдствіе того слабнетъ все боле и боле. Постоянное зубренье обусловливаетъ развитіе памяти, а развитіе памяти, въ свою очередь, гарантируется вчнымъ зубреньемъ… Вотъ коренной, самый гибельный недостатокъ женскаго образованія. Вотъ чмъ объясняется нерасположеніе женщинъ серьезно вдумываться, вотъ чмъ объясняется ихъ умственная лнь, вялость…
И, благодаря зубренью, въ женской гимназіи происходятъ иногда удивительнйшія вещи. Я разскажу не анекдотъ, а настоящую быль… О начал театра во Франціи разсказывается въ выпискахъ изъ исторіи французской литературы, въ стать подъ заглавіемъ: Posie dramatique au moyen ge… Учитель однажды полюбопытствовалъ — и спрашиваетъ:
— Mademoiselle N, скажите-ка о начал театра во Франціи?
Mademoiselle N хлопаетъ глазами, а о начал театра ни гугу.
Учитель удивляется и обращается съ тмъ же вопросомъ къ mademoiselle М. Получивъ такой же безмолвный отвтъ, онъ обращается къ m-lle X, затмъ къ m-lle Y и т. д. Но все напрасно. Самыя лучшія ученицы не даютъ желаемаго отвта и, между тмъ, вс отлично знаютъ о начал театра во Франціи, только… подъ другимъ заглавіемъ…
И вотъ, собравшись учить урокъ, взявъ книжку, сотворивъ крестное знаменіе, гимназистка убирается въ свой уголокъ, затыкаетъ уши, зажмуриваетъ глаза и, покачиваясь изъ стороны въ сторону, погружается въ хаосъ непонятныхъ для нея фразъ.
Зайдите въ урочное время въ какой нибудь домъ въ ‘Глухомъ город’ — и если вы услышите въ дом неясный гулъ, слабый трескъ, похожій на трескъ кузнечика — это значитъ, что въ дом есть непремнно гимназистка и что гимназистка упражняется въ языкоточеніи… Но все это было бы смшно, когда бы не было такъ грустно…
Для гимназистки не существуетъ наукъ, разъясняющихъ явленія природы и жизнь общества, для нея существуютъ только классы: географіи, исторіи, физики и др. Но связи въ наукахъ для нея никакой нтъ. Вычеркните зоологію или географію, поставьте вмсто ихъ изученіе санскритскаго языка или кабалистику — ей ршительно все равно: изъ санскритскаго языка и изъ кабалистики можно будетъ получать пять… Въ итог же такового ученья выходитъ страшный сумбуръ, голова гимназистки обращается въ калейдоскопъ: знаній оказывается не мало, но вс знанія — безъ связи, безъ системы, мертвымъ матерьяломъ лежатъ.
Въ женской гимназіи ‘Глухого города’ шесть классовъ, слдовательно, двочки, вообще говоря, кончаютъ курсъ на 16 или 17 году… Что приготовляетъ изъ нихъ гимназія? Изъ сказаннаго видно, что она не можетъ выпускать въ жизнь развитыхъ женщинъ, сознающихъ свое достоинство, свои человческія права и обязанности, выработавшихъ въ себ силы идти безъ поддержки. Изъ гимназіи рдко выходятъ даже порядочныя матери семействъ, а образованныя гражданки — никогда.
Что же приготовляетъ изъ своихъ питомицъ гимназія?
Гимназія приготовляетъ прежде всего невстъ, которыя со школьной скамьи тотчасъ же пускаются по ассамблеямъ за ловлей жениховъ. Ide fixe двушки, кончившей курсъ въ женской гимназіи ‘Глухого города’ — развлеченья, наслажденія — подъ какимъ бы видомъ они ни проявлялись: въ образ ли бала, катанья, гулянья ли съ музыкой или наряда… все равно! Эта ide fixe мшаетъ двушк спать по ночамъ, логически мыслить и чувствовать по-человчески. Всю жизненную дятельность такой двушки можно резюмировать такимъ образомъ: погоня, во-первыхъ, за аттестатомъ, во-вторыхъ, за женихомъ, мотивомъ погони за тмъ и за другимъ служитъ жажда наслажденій.
Двушка ‘Глухого города’ способна на каждомъ шагу влюбиться по уши, лить украдкой слезы, при свт мсяца и звздъ, и отирать ихъ носовымъ платкомъ… Лучшая изъ нихъ способна даже и полюбить, т. е. почувствовать къ мужчин такое сильное, непреодолимое влеченіе, которое заставитъ ее выйти замужъ, прожитъ съ мужемъ года два-три душа въ душу, еще года три — смирненько и ладненько, а тамъ ужь, какъ Богъ велитъ… Такимъ образомъ, сначала добываніе аттестата, а затмъ пріисканіе жениха, мужа — составляютъ первую цль жизни, пріисканіемъ средствъ къ ея достиженію наполняется первая половина жизни женщины. Затмъ цлью является непосредственно наслажденіе, развлеченье, т. е. способъ незамтно и пріятно убить остающуюся половину жизни. Не пародія ли это на разумное существованіе разумнаго божьяго созданія?
Вся — и ршительно вся — жизнь тратится на мелочи. Полюбитъ ли женщина, полюбитъ единицу, человка, и въ этой личной, единичной любви похоронитъ себя, какъ въ могил, замкнется въ своемъ микроскопическомъ мірк, изолируется отъ всего живого, общаго. Иная женщина полюбитъ даже и идеи т, которыми дорожитъ любимый мужчина — но и только… Это — maximum. Но вдь она также въ состояніи полюбить и халатъ своего милаго, его собаку, его туфли… Но нельзя ожидать, чтобы женщина полюбила убжденія за то, что они честныя убжденія, идеи за то, что он полезныя идеи: ни воспитаніе, ни образованіе не даетъ возможности любить женщин добро за добро и предпочитать полезное пріятному… Чувство и умъ женщины тратится по мелочамъ — и тсное, узкое поприще, на которомъ они расточаются такъ себ случайно, зря — остается поприщемъ неблагодарнымъ…
Если двушк ‘Глухого города’ неудается долго выйти замужъ, она выдумываетъ себ привязанности: являются любимыя кошечки, птички, собачки и на нихъ-то растрачивается дятельность, лучшія силы молодости, которыя, при иномъ направленіи, при иныхъ условіяхъ воспитанія и образованія, могли бы принести плоды богатые. Если же двушк посчастливится выйти замужъ — она замужемъ ищетъ развлеченій и находитъ ихъ въ поцлуяхъ мужа и въ ассамблеяхъ. Надъ серьезнымъ дломъ она такъ сладко зваетъ, что въ состояніи усыпить весь домъ… Несмотря на развлеченья — времени досужаго много остается. Куда его двать? На что употребить? Приходится поневол скучать да сплетничать, сплетничать да скучать… Вотъ и причина, почему ‘Глухой городъ, такъ падокъ до сплетенъ… Иная женщина дятельная, трудолюбивая схватывается за хозяйство, за няньчанье дтей, какъ за послднее спасеніе отъ отупнія. Она погружается въ хозяйство и современемъ начинаетъ убждаться, что, дйствительно, назначеніе ея рожать дтей. Почему? Да потому, что вс женщины рожаютъ… Если разсудить по такой логик, то можно забрести въ порядочный лсъ. Выйдетъ, напр., что назначеніе людей — сть и пить, потому что вс дятъ и пьютъ…
Такимъ-то образомъ идутъ и проходятъ годы, а покой породы отцовъ и матерей, о которой мечталъ еще Бецкій — нтъ и нтъ…
Намъ могутъ возразить, что мы ничего не созидаемъ… и мы согласимся съ этимъ. Мы остаемся только врны нашему направленію. Только послднее отрицаніе должно быть горше перваго… Нельзя молчать, глядя на умственное фиглярство, которому подвергаютъ нашихъ женщинъ… Еще не очень давно въ нашей журналистик проводились т мысли, что образованіе женщинъ — гибель и больше ничего. Умилительно видть, какъ добрые люди съ мельницами сражаются… Въ виду всхъ этихъ фактовъ, пропущенныхъ, какъ мн помнится, въ свое время безъ вниманія добросовстною частью нашей литературы, въ виду написанныхъ и ненаписанныхъ еще романовъ Стебницкаго, Авенаріуса и т. п. убожествъ — молчаніе невозможно. Ужь не думаетъ ли большинство родителей, что въ вашемъ просвщеніи много свта.
Чтобы вывести изъ апатіи наше школьное образованіе, намъ необходимо допустить совмстныя школы, гд бы мальчики и двочки учились вмст. Соревнованіе — одна изъ сильныхъ пружинъ умственнаго развитія — оживила бы ученіе и того и другого пола. При нашей замкнутой семейной и бдной содержаніемъ общественной жизни это почти единственный стимулъ для поднятія энергіи и возбужденія мысли въ учащемся юношеств. Опытъ американскихъ школъ ясно показалъ, какіе благіе результаты вытекаютъ изъ совмстнаго обученія. Но мы, конечно, не американцы, и у насъ можно бояться за грубости и пошлости, неизбжныя въ совмстной школ, но разв ихъ нтъ въ самой жизни? Разв ихъ нтъ въ семейств? По крайней мр, въ школ они были бы гораздо сдержанне и, подъ вліяніемъ взаимнаго уваженія учащейся молодежи, скоро изчезли бы. Это врно, что он изчезли бы, и слдовательно, бояться ихъ нечего.