Мнение по поводу передовой статьи в No 47 за 1865 г. газеты ‘День’
Мнение по поводу передовой статьи в No 47 за 1865 г. газеты ‘День’
2 декабря 1865 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Мнение по поводу передовой статьи в No 47 за 1865 г. газеты ‘День’, Гончаров Иван Александрович, Год: 1865
Время на прочтение: 7 минут(ы)
И. А. Гончаров. Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах
Том десятый. Материалы цензорской деятельности
СПб, ‘НАУКА’ 2013
Газета ‘День’, NoNo 47 и 48 — 1865 г<,од>,.
В письме г-на председателя Московского цензурного комитета на имя г-на министра внутренних дел от 27 ноября указаны некоторые страницы означенных NoNo, особенно в передовой статье, подлежащие, по его мнению, взысканию карательной цензуры.
Не решаясь, однако, в видах осторожности, на немедленное принятие какой-либо меры установленным порядком через Цензурный комитет, г-н Мансуров счел нужным испросить по этому предмету точных указаний, так как в передовой статье горячо затронут весьма щекотливый вопрос об антагонизме русской и немецкой национальностей в Остзейском крае, подающий повод к жаркой полемике между московскими журналами и остзейскою прессою.
По прочтении передовой статьи я нахожу, что редакция газеты, движимая, как всегда, неподдельным русским чувством, впадает и здесь в тот патриотический пафос, который уже неоднократно ставил карательную цензуру в серьезное затруднение.
Патриотическое настойчивое желание обрусить всех инородных подданных России, между прочим и в Остзейском крае, сделать их участниками дарованных коренным русским подданным благ, то есть свободы и надела землею, негодование на препятствия к этому со стороны немецкого населения — всё это высказывается в такой бурной и раздражительной речи, что поневоле увлекает автора, относительно выражения, за пределы дозволенной ценсурными правилами свободы печати.
Если оставить в стороне общую благонамеренную цель автора и применить буквально смысл 9-го пункт<,а>, главы IV указа 6 апреля сего года к передовой статье No 47 газеты ‘День’, то можно найти не один повод к преданию редакции суду. Например, его горькие упреки, которыми он будит русское общество от дремоты и равнодушия ‘к состоянию православной церкви в Западном крае, к оскорблениям и притеснениям, которым подвергаются русские жители остзейских городов со стороны немцев, к жалобам крестьянского населения, которыми оглашается чаще и чаще наша журналистика’, и далее бурное ‘негодование по поводу жалкого положения крестьян, угнетаемых помещиками, не наделенных землею и выкупающих последнюю на разорительных для них, крестьян, условиях’ <,страницы>, 1109—1110), — и многое тому подобное в статье может быть отнесено ‘к возбуждению вражды в одном сословии против другого или одной части населения Империи против другой’.
Далее представляются поводы к обвинению редакции ‘в порицании действующих законов, мер правительства и самого правительства’ — в тех местах, где автор делает резкие обращения к существующим в Остзейском крае особым привилегиям, которые автор статьи называет остатками ‘феодальной старины, привилегиями rococo’, а прибалтийские провинции вообще — ‘музеем исторических редкостей социального и общественного порядка, социальных и общественных неправд, которые везде пали и сохранились только под сению России, как под стеклянным колпаком’ <,страница>, 1111).
Автор вообще во всей статье желчно относится к правительственной системе действий в Остзейском крае и между прочим подрывает доверие к учрежденной в Риге Комиссии для улучшения быта крестьян, говоря, что (по полученным редакциею сведениям) ‘все проектируемые действия делаются для вида, не с искреннею целью улучшать быт, а с тем чтобы отвести напирающую грозу и новою формою замаскировать сохранение прежних помещичьих прав’ <,страница>, 1110).
Наконец, автор клеймит остзейских немцев презрением за их притеснительные отношения к латышам и эстонцам, выражает явное удивление к такой ‘аномалии’ отношений русского правительства к Остзейскому краю, говоря, что она не может не оскорблять русского национального самолюбия (стр<,аница>, 1110), и предсказывает, что ‘пренебрежение к законным и естественным требованиям коренного населения Остзейского края, исключение его из общих благ, дарованных прочим подданным, насильственное онемечение — всё это неминуемо послужит источником смут, беспокойств, волнений, беспорядков и опасных столкновений как между классами и народностями прибалтийских провинций, так и между немецким элементом края и русским народным государственным элементом’.
Я ограничусь этими указаниями самых ярких мест статьи и обращаюсь к вопросу о предании автора суду.
Я разделяю опасения, высказанные г-ном Мансуровым относительно применения к настоящему случаю карательной меры, которая, по его мнению, может быть принята сторонниками ‘Дня’ и ‘Московских ведомостей’ за предпочтение, оказанное правительством немецкому населению Остзейского края.
Прибавлю к этому, с своей стороны, что мера этого рода, как предание органа русской журналистики суду, будет принята немецким населением Остзейского края с большим торжеством, которое неминуемо громко отразится и в тамошней прессе, а это вызовет новое раздражение и новый сильный протест со стороны московских журналов, вовлечет опять обе стороны в дальнейшую раздражительную полемику, следовательно, породит новые и более сложные затруднения для цензурной администрации.
Другая карательная мера — ‘предостережение’, кроме того, что могла бы неосторожно затронуть сущность щекотливого вопроса о русском и немецком антагонизме (чего, сколько мне помнится, в одной из резолюций Его высокопр<,евосходительства>, г-на министра на журнале Совета указано избегать) и возбудить раздражение и вызов к протесту, — неудобоприменима еще и потому, что газета ‘День’ уже заявила о своем прекращении в истекающем году.
Я вообще не обольщаю себя надеждою, чтобы полемика, возникшая в московской и остзейской прессе по вопросу такой глубокой важности, как антагонизм русского и немецкого элементов, в основании которого лежит и племенной антагонизм славянской и немецкой рас, и случайное политическое столкновение двух национальностей под одной державой, могла быть успокоена теми или другими цензурными мерами, как бы они решительны и строги ни были. Примирение или успокоение обеих пресс, освобожденных от предварительной цензуры, может совершиться только под влиянием тех или других примирительных мер, какие угодно будет высшему правительству принять к устроению самого положения дел в Остзейском крае.
В видах возможного, однако, предупреждения дальнейшего раздражения в тоне московской журналистики, я полагаю удобным сделать заявление, или communiqu, {официальное заявление (фр.)} в ‘Северной почте’. 2 декабря 1865 г<,ода>,.
Автограф: РГИА, ф. 776, оп. 3, No 11, 1865, л. 34—35 об. (подпись отсутствует).
Впервые опубликовано: Военский. С. 594—596, с пропусками и неточностями.
В собрание сочинений включается впервые.
Печатается по автографу.
Документ относится к характеристике периодического издания, порученного наблюдению Гончарова.
Председатель Московского цензурного комитета Николай Павлович Мансуров (1829—1911) обратился к министру внутренних дел П. А. Валуеву по поводу материалов в No 47 и 48 газеты ‘День’. По принятому порядку подобные запросы передавались на рассмотрение Совета Главного управления по делам печати и предполагали развернутый отзыв о публикациях, который составлялся членом Совета, наблюдающим за этим изданием. В соответствии с ‘Мнением’ Гончарова Совет принял решение ограничиться официальным заявлением в ‘Северной почте’ (см.: РГИА, ф. 776, оп. 2, No 1, л. 39).
Гончаров в начале документа называет оба номера газеты, но рассматривает исключительно передовую статью No 47, автором которой был И. С. Аксаков, настойчиво проводивший в газете линию противодействия немецкой гегемонии в Прибалтийском крае. Гончаров вполне верно передает ее содержание, хотя и допускает несколько мелких неточностей в цитатах.
С. 174. …вопрос об антагонизме русской и немецкой национальностей в Остзейском крае… — Остзейский (Ostsee — Балтийское море (нем.)), или Прибалтийский, край включал в себя Курляндскую, Лифляндскую и Эстляндскую губернии. Курляндское и Земгальское герцогство (Herzogtum Curland und Semgallen) возникло в 1561 г. после распада Ливонского ордена на территории к югу от р. Даугавы (Западной Двины), во главе его в 1562—1737 гг. стоял магистр Ливонского ордена Кетлер и его наследники, в 1737—1795 гг. — Бироны. При ограниченной власти герцога экономическое и юридическое управление было сосредоточено в руках местного немецкого дворянства при полном бесправии основной массы населения — латышского крестьянства и ремесленников. С 1710 г. эта область находилась в сфере влияния России, а по третьему разделу Польши была присоединена к России в качестве Курляндской губернии. После ликвидации Ливонской конфедерации со второй половины XVI в. Лифляндией (от немецкого названия Ливонии — Livland) именовалась область, расположенная к северу от р. Даугавы и в южной части Эстонии, с 1629 г. Лифляндия — отдельная провинция, подчинявшаяся Швеции. По Ништадтскому миру 1721 г. она вошла в состав России. Эстляндия (Estland — нем.) — историческое название области, располагавшейся в северной части современной Эстонии, в начале XIII в. была завоевана немецкими и датскими крестоносцами, в 1346—1561 гг. ею владел Ливонский орден, в 1561 — 1710 гг. — шведские короли, в 1710 г. была присоединена к России и с 1783 г. именовалась Эстляндской губернией. Поселившиеся на этих территориях еще в эпоху Ливонского ордена немцы, составлявшие в XIX в. около 6 % населения прибалтийских губерний, исторически занимали господствующее положение и определяли строй хозяйственной, церковной, общественной жизни Остзейского края, что было связано не только с их национальной традицией, но и с современными политическими интересами Германии и нередко вступало в противоречие с законодательством и государственными интересами России. Русское население этой области и тяготевшая к России часть латышей (около 100 тысяч человек прибалтийского населения перешли в православие в надежде освободиться от немецкого гнета, переселившись в другие губернии, см.: Преображенский И. Отечественная церковь по статистическим данным с 1840 по 1890 г. СПб., 1897. С 47) испытывали постоянное давление со стороны местной администрации и пытались сопротивляться в той или иной форме. Однако российские власти избегали прямого и последовательного вмешательства в такое положение дел, прежде всего по той причине, что многие, в том числе и высокопоставленные, представители этой власти, которых Николай I считал опорой Империи, были немецкого происхождения, отчасти — выходцами из остзейского дворянства, кроме того, сказывались и опасения осложнить отношения с Германией, династические связи с которой оставались существенным фактором российской политики. Эта коллизия вызывала возрастающее негодование в славянофильских кругах и в сочувствующей им части русского общества, что отразилось в получивших громкую известность ‘Письмах из Риги’ (1848) Ю. Ф. Самарина (распространившиеся в списках, они повлекли его арест и двухнедельное заключение в Петропавловской крепости в 1849 г.) и в вышедших в Праге в 1868 г. первых двух выпусках его капитального труда ‘Окраины России’ (вып. 3—6 были опубликованы в Берлине в 1871 — 1876 гг.), в публицистических выступлениях И. С. Аксакова и в материалах его газет ‘День’, ‘Москва’, ‘Русь’.
С. 174. …смысл 9-го пункт<,а>, главы IV указа 6 апреля сего года ~ не один повод к преданию редакции суду. — Имеется в виду статья 9 главы IV указа, где определялись ‘преступления и проступки по делам печати’, подлежащие судебному преследованию, в частности в пункте 2 говорилось: ‘Учинивший в печати воззвание, возбуждающее вражду в одной части населения государства против другой или в одном сословии против другого, подвергается заключению в смирительном доме или тюрьме на сроки, означенные в статьях 40—42 т. XV, ч. I, или аресту от 4-х дней до 3-х месяцев, или денежному взысканию не свыше пятисот рублей’ (ПСЗ. 2-е собр. Т. 40. Отд-ние первое. 1865. СПб., 1867. С. 404).
С. 175. …поводы к обвинению редакции ‘в порицании действующих законов, мер правительства и самого правительства’… — Гончаров цитирует формулировку из пункта 1 статьи 9 главы IV упомянутого указа.
С. 175. …привилегиями rococo… — Т. е. устаревшими привилегиями, от названия стиля эпохи Людовика XV, воспринимавшегося в XIX в. как окончательно отживший, слово ‘rococo’ получило также и обобщающее значение — ‘в старинном вкусе’. Ср. употребление данного слова Гончаровым в том же значении в письме к П. И. Капнисту (см. примеч. к документу 110 — наст. том, с. 598).
С. 176. …в одной из резолюций Его высокопр<,евосходительства>, г-на министра… — Речь идет о П. А. Валуеве.
С. 176. …газета ‘День’ уже заявила о своем прекращении в истекающем году. — И. С. Аксаков в последнем номере газеты от 18 декабря 1865 г., сообщая о прекращении ‘Дня’, писал: ‘Мы свертываем теперь наше скромное знамя — но с тем, чтобы развернуть его снова — с обновленными силами, с освеженною на досуге мыслью’. Он предполагал впоследствии издавать ежемесячный журнал, а издание газеты прекратить, поскольку оно приносило ему до трех тысяч рублей убытка ежегодно, предстоящая же в январе 1866 г. его женитьба на А. Ф. Тютчевой должна была значительно увеличить его домашние расходы. С 1867 г. Аксаков стал издавать газету ‘Москва’.
С. 177. …я полагаю удобным сделать заявление, или communiqu, в ‘Северной почте’. — В официальных заявлениях под заглавием ‘Распоряжение министра внутренних дел’ для правительственной газеты ‘Северная почта’ сообщалось о допущенном в определенном периодическом издании нарушении цензурных правил и о применении (или неприменении) соответствующих санкций. В данном случае предлагаемое Гончаровым заявление в ‘Северной почте’ не публиковалось. В документе 101 Гончаров предлагает текст подобного сообщения в связи с рассмотрением в Совете тогда же, 2 декабря, аналогичного материала в следующем номере газеты ‘День’.