Мнение по поводу пьесы А. Д. Столыпина ‘София’
Мнение по поводу пьесы А. Д. Столыпина ‘София’
11 декабря 1865 г.
Член Совета И. Гончаров.
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Мнение по поводу пьесы А. Д. Столыпина ‘София’, Гончаров Иван Александрович, Год: 1865
Время на прочтение: 8 минут(ы)
И. А. Гончаров. Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах
Том десятый. Материалы цензорской деятельности
СПб, ‘НАУКА’ 2013
‘София’, мелодрама в 3-х действиях.
При докладе об этой пиесе в прошлое заседание Совета было заявлено, что автор ее — один из начальствующих лиц в Северо-Западном крае и что сам главный начальник края находит полезным поставить ее на сцене виленского театра, для которого и предназначается.
Главною основою пиесы служит тайная интрига поляков с целию вовлечь Северо-Западный край в восстание против России. Тут обнаружены все те средства, которые пускали в ход мятежники: подговор, лживые известия, подкуп, пожары и насилие.
Дочь одного из панов, Софья, узнав о заговоре, дает знать обо всем своему жениху, командиру гусарского эскадрона, и замысел Секиры и других довудцев не удается, разбитые повстанцы бегут, одни — обнаруживая трусость, низость, другие клянут, что их обманули. Софью, как изменницу, поляки хотели повесить, ей уже накинута петля на шею, но ее спасает жених.
Противного ценсурным правилам в пиесе ничего нет, а если автор ее и сам г-н начальник Северо-Западного края убеждены, что чисто русский взгляд, служащий основанием драме, и русское патриотическое чувство, которым освещены лица и характер польского мятежа, могут быть разделены и приняты на веру в среде польского населения и что представление пьесы произведет благоприятное впечатление в смысле русских интересов, тогда Совету Гл<авного> управления по делам печати остается только, исполнив цензурную формальность, то есть разрешив пьесу к представлению, возвратить ее автору.
Но если бы это было и так, если б рассматриваемая пьеса вполне удовлетворяла тем ожиданиям, которые на нее возлагаются, то, во всяком случае, благотворное впечатление, произведенное такою одною пьесою, не могло бы удовлетворить тем широким и глубоко справедливым целям, которые автор ее и генерал Кауфман основательно приписывают влиянию русского театра в массе польско-русского населения.
Из предисловия, написанного к пьесе, видно, что глубокая задача могущественной помощи русского театра как сильного средства к распространению и укоренению русского духа, русских нравов, языка и вообще русских начал постигнута вполне.
Поэтому, да позволено будет, не с цензурной, не с административной и вообще ни с какой официальной точки зрения, а в видах только глубочайшего и живейшего сочувствия, выраженного г-ном председателем и всеми г-дами членами Совета и ценсорами драматических произведений к идее генералов Кауфмана и Столыпина относительно театра в Вильне, высказать несколько соображений, как по поводу мелодрамы ‘Софья’, так и вообще о том, какой репертуар должен быть сформирован для виленского театра, чтобы можно было рассчитывать на успех его влияния.
Да не примет автор пиесы худо этих замечаний: они истекают из увлечения рукоплескать цели его и всячески ей содействовать.
Пьеса написана очень умно и могла бы с успехом играться на столичных театрах. Если исключить из нее несколько стихов в начале и в конце, то и не останется никакого сходства с французскими мелодрамами. Это драматическое изложение трогательного события из недавнего минувшего, где на долю женщины выпадает прекрасная роль осветить ложь и распутать узел интриги, основанной на низости и продажности одних, глупости или мелком самолюбии других, прикрывающихся любовью будто бы к ‘отчизне’.
Автор в своем превосходном предисловии указывает на необходимость избегать в пиесах ‘политической неловкости’, разумея под неловкостью всякое карикатурное (с точки зрения ‘квасного’, то есть грубого, патриотизма) изображение поляков.
Конечно, это могло бы породить недоверие и подорвать кредит подобных изображений, следовательно, повредить и успеху русского влияния.
Но в пиесе генерала Столыпина — не говоря о том, что одно лицо (пан Зданишевский и жена его) представлены отчасти также карикатурно, — и прочие лица, почти все, носят характер трусов, глупцов или продажных негодяев, за исключением самой героини, полякующей Софьи, уже совершенно добродетельной, не терпящей лжи, коварства и преданной русским интересам, немного жалеющей отца с матерью, но зато презирающей всё польское.
Действительно, нам, русским, трудно, да и не хочется, представлять поляков иначе, как такими, какими они представлены в драме ‘Софья’, но это наш, русский патриотический взгляд, взгляд победителей, и притом убежденных в правоте своего дела. Эта пиеса, повторяю, имела бы успех у нас, между русских зрителей, убеждение и сердце которых исполнено тех же чувств и которые не хотят видеть и знать поляков иными, как они представлены в пиесе. Наконец, эта драма, в русском кругу, способна бы была изгладить и последнюю тень сомнения, если бы такое еще гнездилось в какой-нибудь русской голове, — относительно нелепости польских притязаний.
Но в краю, где население смешанное, где численностью преобладают поляки, потом евреи, где русские составляют меньшинство и где, наконец, разыгрывалось само событие мятежа, зрители из поляков, а может быть и не из поляков, во всяком случае, участники или свидетели происшествий в таком изображении события и в таких характерах, какие выведены в драме, — неминуемо найдут — лукаво или нет — неверности, преувеличения, укажут против одного примера Софьи, преданной русским интересам, сотни примеров фанатизма, и, с их точки зрения, героизма женщин против жадных и продажных довудц, приведут примеры вешателей и убийц, зверски-фанатических, погибших позорною, а с их точки зрения геройскою, смертью, укажут множество людей, обманутых и увлеченных, но отдавших всё состояние на восстание, приведут примеры отчаянной отваги безумной и доверчивой молодежи — и таким образом опрокинут добрую цель пьесы, представив ее умышленным сокрытием истины или односторонним, случайно взятым исключением.
Может быть, я ошибаюсь, и польская сторона не поколеблет взгляда русского населения края и не подорвет кредита к драме или драмам подобного содержания. Ввиду такого важного дела, как упрочение русских интересов, я не мог, однако же, не высказать своего сомнения, тем более что безошибочное разрешение его зависит от воли г-на главного начальника края, лучшего судьи в этом деле.
И если оно, то есть мое сомнение, признано будет неверным, то я не только не упорствую в нем, но, содействуя воззрению генералов Кауфмана и Столыпина относительно успеха постановки на виленскую сцену пиес подобного содержания, укажу еще одну такую же, где ловко схвачены некоторые черты польского характера, глубоко освещена бездна коварства, фанатизма, насилия и т. п., и именно драму ‘Разлад’ Полонского, к сожалению не приспособленную к сцене и требующую значительных для этой цели переделок.
Затем перехожу к общему вопросу о репертуаре для виленской сцены, которого одна или две пьесы составить не могут.
В предисловии к драме ‘Софья’ весьма справедливо замечено, что представление на сцене Северо-Западного края пьес из русского быта, изображающих наши нравы в карикатурно-позорном виде, не только бесполезно в смысле карающей сатиры там, где карать некого, но и положительно вредно, потому что такие произведения не могут не внушить отвращения к грязным — не общечеловеческим, а большею частию национальным сословным порокам и уродливостям, и хотя я не согласен с приведенной генералом Столыпиным цитатою из франц<узского> писателя, подозревающего писателей в нелюбви к своей родине за то, что они смехом карают распущенность национальных пороков, но тем не менее я нахожу, что действительно пьесы Гоголя и Островского (qui lavent du linge sale dans sa famille) {которые выносят сор из избы, букв.: которые стирают грязное белье в собственном семействе (фр.)} в кругу населения наполовину нерусского совершенно неуместны.
Следовательно, чтобы создать пригодный для желаемой цели репертуар виленского театра, надо обратиться к пьесам другого рода, минуя, как справедливо полагает г-н Столыпин, может быть, лучших наших новейших писателей ультраотрицательного направления.
Прежде нежели остановиться на тех или других пьесах, нужно несколько точнее определить то влияние, которое ожидается от театра и которое может укоренить преобладание русского духа и обычая над нерусским.
Как преувеличенно старое и общее, кем-то сделанное определение, что будто бы театр есть ‘школа нравов’, так неверно и преувеличенно бы было ожидание, что театр, в устройство которого, между прочим, входит отчасти политическая цель, может перевоспитать целое народонаселение, искоренить, изменить его скрытые политические и неполитические убеждения, навязать, посредством драм и комедий, другие определенные идеи и понятия и т. п. Этого, конечно, от театра никто не ожидает. Театр, наравне с другими могущественными средствами, то есть оружием, искусною администрациею, проповедью, школами, органами печати и проч. и проч., может, с своей стороны, способствовать исподволь и постепенно к усилению развития одной национальности на счет другой, но только в совокупности с прочими мерами, а не сам собою, и притом не прямыми, а косвенными и незаметными путями.
Поэтому, не прибегая к прямым указаниям и урокам, которые в драме или комедии оказались бы бессильны перед огромной задачей непосредственного влияния на враждебные нам убеждения и которые, кроме того, могли бы быть угаданы и превратно и лукаво истолкованы противниками русского влияния, — можно бы было составить репертуар из пьес безразличного содержания — драм, комедий, водевилей, опер — но исключительно русских и ни на каком другом языке, кроме русского. Таких пьес найдется немало, если взять русский репертуар за много лет, начиная с Шаховского, Полевого, Загоскина, Хмельницкого, водевилей Писарева, Ленского, опер Верстовского и Глинки.
В деле устройства театра в Северо-Западном крае важен не строгий выбор тех или других сюжетов для пьес, а важно прежде всего устройство русского театра, господство русского языка, картин из русского быта, русских нравов и русской истории. Наконец, даже пиесы Шекспира, Гете, Шиллера и других, если до них дойдет очередь, должны быть играны не иначе как в русском переводе.
Хорошо устроенный и изящно убранный театр, снабженный достаточными средствами к тщательной постановке пьес, исправный оркестр и несколько талантливых артистов — всё это невольно должно привлекать ежедневно толпу зрителей в краю, небогатом общественными удовольствиями.
Затем русская драма (не избегая и исторических, например Кукольника, Полевого, напр<имер> ‘Дедушка русского флота’, ‘Царская невеста’ и др.), русская комедия, то есть русский быт и русские нравы, русская музыка с русскими словами — и более всего русская речь — всё это невольно и незаметно — в заманчивом виде удовольствия — введет своим особым путем русский элемент в общество, породит или усилит вкус к русским зрелищам: этим и ограничивается скромное участие театра в деле развития русской национальности в том крае. Но и этого, кажется, довольно — и для такой цели стоит обратить серьезное внимание на этот предмет.
Тогда среди пьес безразличного содержания могут и должны найти место и пьесы с тенденциями такого свойства, как драма ‘София’ г-на Столыпина и ‘Разлад’ Полонского. Они явятся своим чередом, не в виде урока или упрека, и займут почетное место в ряду прочих пьес.
Может быть, кому-нибудь — конечно не г-ну председателю и членам Совета Глав<ного> управ<ления> по делам печати, выразившим живое участие к изложенному здесь вопросу, — покажутся с первого взгляда эти соображения выходящими из пределов цензурных воззрений и обязанностей. Едва ли это так: те цели и соображения, которые имеют в виду г-н главный начальник Северо-Западного края и генерал Столыпин при устройстве виленского театра, не могут быть чужды, даже, может быть, прямо входят в круг обязанностей высшей цензурной администрации.
Впрочем, если это изложение мое, написанное мною, так сказать, по поручению г-на председателя и членов Совета, будет представлено вниманию г-на министра, то Его высокопр<евосходительство> изволит безошибочно решить, удобно ли и уместно ли вместе с разрешением драмы ‘Софья’ сообщать на благоусмотрение генерала Кауфмана и эти соображения как доказательство сочувствия Главного управления по делам печати к его идее относительно театра в Вильне или же <они> останутся в виду Совета до другого, более удобного случая.
11 декабря 1865 <года>.
Автограф: РГИА, ф. 776, оп. 3, No 11, 1865, л. 40-44 об.
Впервые опубликовано: Военский. С. 615—619, с пропусками и неточностями.
В собрание сочинений включается впервые.
Печатается по автографу.
Документ относится к цензурному прохождению драмы А. Д. Столыпина ‘София’ для представления на сцене.
Решением Совета Главного управления по делам печати пьеса была разрешена к представлению, и предложено было ‘Мнение’ Гончарова передать на благоусмотрение министра внутренних дел П. А. Валуева, сообщив о том генерал-адъютанту Кауфману.
Аркадий Дмитриевич Столыпин (1822—1899) — генерал от артиллерии, позднее генерал-адъютант, государственный и военный деятель, увлекался музыкой, скульптурой, историческими разысканиями, ему принадлежит брошюра ‘Хроника Генриха Латыша как подспорье к изучению истории Северо-Западного края’ (1867). В 1865—1866 гг. жил в Вильно, занимал административный пост при генерал-губернаторе К. П. фон Кауфмане. А. Гене вспоминал о пребывании там А. Д. Столыпина и его старшего сына от первого брака Д. А. Столыпина (младший сын от второго брака — известный П. А. Столыпин): ‘Живя в Вильне и занимаясь музыкой, оба Столыпина, отец и сын, написали театральную пьесу патриотического содержания <...>. Эта пьеса шла несколько раз в виленском театре и имела успех. Особенно нравилось публики пение последних слов: ‘И Белоруссия, Литва не будут Польшей никогда» (Гене А. Виленские воспоминания // PC. 1914. No 6. С. 609).
С. 185. …главный начальник края… — С апреля 1865 г. до октября 1866 г. генерал-губернатором Северо-Западного края Российской империи и командующим войсками Виленского военного округа был Константин Петрович фон Кауфман (1818—1882), генерал-адъютант (с 1864 г.). Именно он в декабре 1865 г. привез в Вильно для устройства там русского театра драматурга Константина Августовича Тарновского (1826—1892), о чем 13 января 1866 г. с одобрением писали ‘Московские ведомости’ (1866. No 9).
С. 186. …довудцев… — Довудца (польск. dowdca) — командир.
С. 186. …выраженного г-ном председателем ~ Совета… — Председателем Совета Главного управления по делам печати в это время был М. П. Щербинин.
С. 188. …и именно драму ‘Разлад’ Полонского… — Стихотворная драма поэта и прозаика Якова Петровича Полонского (1819—1898) ‘Разлад’ (‘Сцены из последнего польского восстания’) была опубликована в журнале ‘Эпоха’ (1864. No 4).
С. 189. …(qui lavent du linge sale dans sa famille)… — Видоизмененная французская пословица: ‘Il faut laver son linge sale en famille’.
C. 190. …русский репертуар за много лет, начиная с Шаховского, Полевого, Загоскина, Хмельницкого, водевилей Писарева, Ленского, опер Верстовского и Глинки... — В данном случае Гончаров имел в виду пьесы Александра Александровича Шаховского (1777—1846) (‘Новый Стерн’ (1805), ‘Иван Сусанин’ (1815), ‘Полубарские затеи, или Домашний театр’ (1808), ‘Урок кокеткам, или Липецкие воды’ (1815)) и Николая Алексеевича Полевого (1796—1846) (‘Дедушка русского флота’ (1838), ‘Иголкин, купец новгородский’ (1839), ‘Ломоносов’ (1843)), комедии Михаила Николаевича Загоскина (1789—1852) (‘Проказник’ (1815), ‘Богатонов, или Провинциал в столице’ (1817), ‘Богатонов в деревне, или Сюрприз самому себе’ (1821)) и Николая Ивановича Хмельницкого (1789—1845) (‘Своя семья, или Замужняя невеста’ (1818, написана в соавторстве с А. С. Грибоедовым и А. А. Шаховским)), водевили Александра Ивановича Писарева (1803—1828) (‘Хлопотун, или Дело мастера боится’, ‘Поездка в Кронштадт’, ‘Учитель и ученик, или В чужом пиру похмелье’, ‘Наследница’ (все — 1824), ‘Забавы калифа, или Шутки на одни сутки’ (1825)) и Дмитрия Тимофеевича Ленского (наст. фам. — Воробьев, 1805—1860) (‘Лев Гурыч Синичкин, или Провинциальная дебютантка’ (1839), ‘В людях ангел, не жена, дома с мужем сатана!’ (1841), ‘Барская спесь и Анютины глазки’ (1842)), оперы композиторов Алексея Николаевича Верстовского (1799—1862) (‘Аскольдова могила’ (1835)) и Михаила Ивановича Глинки (1804—1857) (‘Жизнь за царя’ (1836), ‘Руслан и Людмила’ (1842)).
С. 190. …Кукольника ~ ‘Царская невеста’… — Прозаик, поэт, драматург Нестор Васильевич Кукольник (1809—1868) был автором ряда исторических драм: ‘Рука Всевышнего отечество спасла’ (1834), ‘Князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский’ (1835), ‘Князь Даниил Дмитриевич Холмский’ (1840), ‘Генерал-поручик Паткуль’ (1846). ‘Царская невеста’ — историческая драма Л. А. Мея (1849).
С. 191. …будет представлено вниманию г-на министра… — Т. е. министра внутренних дел П. А. Валуева.