Приятно знать мнение умного и беспристрастного чужестранца о российской словесности. Левек имеет право на общую признательность. Хотя его История не удовлетворяет строгого критика, хотя Левек не всегда умел выбирать и составлять исторические припасы, хотя довольно часто впадал в погрешности: однако не видно, чтоб он хотел клеветать, злословить и умышленно сплетать нелепые сказки, подобно Леклерку, Шантро и прочим бесстыдным землякам его {Искусство Леклерка известно. Шантро написал Путешествие философическое, политическое и ученое по России в 1788 и 1789 годах. Покажем и его мастерство. На 112 странице Шантро повествует: ‘Lorsque ils (seigneurs) prennent Je parti de les (esclaves) vendre, ils les exposent en place publique avec leurs femmes et leurs enfants, et chacun d’eux a sur le front un Иcriteau qui en indique le prix et le favoir faire’. То есть: ‘Господа, захотев продать своих людей, выводят их на площадь с женами и детьми, у каждого на лбу находится надпись, показывающая цену и способности’. На странице 126 написано: ‘Les seigneurs les plus qualifiИs ne sont point exempts des battoges, et s’en vengent sur leurs malheureux vassaux’. Перевод: ‘Самые знатнейшие господа не изъемлются от наказания батогами, и вымещают то на своих несчастных крестьянах’. — Вся одиннадцатая глава наполнена подобными клеветами. — Шантро, не ездив в Россию, мог бы написать свое философическое путешествие, но ему хотелось отведать русского хлеба, и в качестве очевидца получить право на доверие своих читателей.}.
‘Россияне — пишет Левек — имеют ту выгоду, что говорят языком, который едва ли не прекраснее всех европейских. Он богат своими собственными словами, и может обогащаться ежедневно, ничего не заимствуя из чужестранных. Жаль только, что не было искусных сочинителей, которые писали бы в различных родах и о разных предметах. Сей древний язык до восемнадцатого столетия выражал только обыкновенные житейские потребности и богословские истины.
Язык славенский в начале одиннадцатого столетия был уже довольно богат и величествен, и мог в верном переводе представить возвышенные картины Священного Писания, между тем как мы в шестнадцатом веке на свой французский не переводили, но выворачивали наизнанку песни Давида и пророков, едва издалека подражая им. И теперь еще россияне, которые хотят писать о предметах возвышенных, стараются образовать слог свой по библейскому. Никакой из европейских языков не переменился в течении многих столетий так мало, как славенский’.
Называя русские летописи вообще сухими, написанными просто, Левек находит однако некоторую силу и важность в Степенной книге, начатой митрополитом Киприаном в четырнадцатом веке при Дмитрии Донском, и в Скифской истории стольника Лызлова, жившего в царствование Михаила Федоровича.
Дарованиям и заслугам Феофана Прокоповича он отдает достодолжную справедливость, упоминает о красноречивых проповедях его, похвальных словах, исторических и стихотворных сочинениях, и приписывает ему вину рождения словесных наук в России.
Далее говорит о заслужившем удивление от современников князе Кантемире, о трудолюбивом Тредиаковском, о выспреннем Ломоносове, об основателе российского театра Сумарокове, упоминает о сочинениях, прилагает переводы одной из славных од Ломоносова (Царей царство земных отрада), нескольких басен и последней сатиры Сумарокова. Из второй песни Россиады помещает речь царицы Анастасии, и ответ царя Иоанна, предпринимающего поход против Казани.
Хотя помещенные здесь статьи — продолжает Левек — не дают совершенного понятия о состоянии словесных наук в России, по крайней мере они показывают, что русские уже весьма далеки от невежества, в котором часто упрекают их. По сим статьям можно судить, какими будут россияне, когда отечественная словесность сделается предметом общего внимания, и когда начнут постоянно ободрять ее. Но легко случится, что она погибнет, ежели за труды писателям станут платить не наградами, не уважением, но насмешками.
Если б Франциск I, не ободряя в отечестве своем рождающейся словесности, привязался к дарованиям итальянцев, отличнейших писателей тогдашнего времени, то французы, может быть, до сих пор оставались бы варварами. Переводчик Амиот пользовался большим уважением, получал более наград, нежели жившие после его люди, творческим умом одаренные: это и хорошо, ибо надлежало возбудить умы к действию. Ободряя Ронсара и грубых его современников, готовили умы писателей для века Людовика XIV, мы имеем Британника, Федру, Афалию может быть потому только, что Расину в молодости дали награждение за посредственную оду. Образцовые произведения словесности суть плоды восторга, ничто так скоро не погашает его, как холодное равнодушие современников, ничто так удобно не воспламеняет его, как награды, за которыми следует уважение, и по которым судят о важности дарований’.
——
Левек П.Ш. Мнение Левеково о русской словесности // Вестн. Европы. —— 1807. —— Ч.33, Nо 10. —— С.114-118.