[МНЕНИЕ ДЕПУТАТА Г. КОРОБЬИНА
ВЫСТУПЛЕНИЕ НА ЗАСЕДАНИИ 21 МАЯ 1768 ГОДА]
ПРИМЕЧАНИЯ
Мнение депутата Г. Коробьина, Коробьин Григорий Степанович, Год: 1767
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII века. Том II
Государственное издательство политической литературы, 1952
В Комиссию о сочинении проекта нового Уложения на поданные сего мая 12, 13 и 15 чисел от некоторых господ депутатов возражения ответ.
При бывшем сего мая 5 дня чтении поданного от меня голоса с немалым удовольствием приметил я, с каким вниманием почтеннейшие господа депутаты оный слушали, почему и заключил я, что мнение мое без уважения и надлежащего пополнительного рассмотрения оставлено не будет. Но к немалому размышлению моему увидел я, что некоторые господа депутаты, как то: углицкий от дворянства Александр Опочинин, зарайский от дворянства Михаил Кондырев, обоянский от дворянства Михаил Глазов, тверской от дворянства Василий Неклюдов, гороховецкий от дворянства Александр Протасов и кромский от дворянства Александр Похвиснев, повидимому, не изволят удовольствовать мое желание. Вместо ожидаемого мною подробного описания предложенной тогда от меня материи, согласного с повелением ее императорского величества всемилостивейшей нашей государыни, нашел и последовавшее в них об онор сомнение, и вместо чаемого мною ревностного изыскания хороших способов к ограничиванию власти помещиков над имениями своих крестьян усмотрел и слабое и них на то согласие. Чего ради вознамерился и, почтеннейшие господа депутаты, следующим моим изъяснением как отразить происшедшее в них неправильное сомнение, так и убедить их о справедливости моего предложения. Но как в возражении господина депутата Глазова могут найтиться следы почти всего того, о чем ни предложили прочие вышепомянутые господа депутаты, -то я, оставя сих, рассудил ответ сообщить на одно токмо возражение господина депутата Глазова, держась следующего порядка: во-первых, покажу, в чем сей господин депутат меня не понял, потом изъясню его некоторые сомнительные следствия и, наконец, объявлю некоторые учиненные им неприличные своему званию выражения. Однакоже наперед рассудилось мне повторить кратко поданное мое мнение. Оно состояло в следующем.
Есть некоторые в отечестве нашем господа помещики, кои несходственно с человеколюбием поступают с крестьянами своими, налагая на них несносные подати, о сем и господин депутат Глазов, повидимому, не спорит, да и я, утверждаясь на 269, 275 и 276 статьях Большого наказа. А как таков поступок крестьян обременяет, то в случае, когда уже они более снести того не смогут, может оный поступок быть им поползновением оставить своего помещика. Итак, ежели со стороны помещика надобно будет положить что-нибудь причиною бегства крестьян, то, кроме показанного поступка, не нахожу ничего более, о сем, думаю, никто сомневаться не будет. К пресечению ж оного для прописанных в прежнем моем голосе причин за нужное почел я ограничить власть помещиков над имением своих крестьян, не опровергая и других способов, когда найдены будут удобнейшие. А чрез сие ограничивание разумею я то же, что и ее императорское величество сказать благоволила в 261 ст. Большого наказа, которого 270-й и 277-й статьям последуя, представил я почтеннейшему собранию, что помещику должно брать с крестьянина известную и мерную дань, которая, смотря на положение государства, состоять может инде в деньгах, инде в произрастенйи, но какие где лучше брать поборы — сие требует подробного сведения каждого места всего Российского государства, и для того избранные от оных мест господа депутаты могут удобно сему желанию удовольствовать, почему я оное поставил на их благорассуждение.
Из сего кратко описанного мною моего мнения довольно усмотреть можно, что желающим оное опровергнуть надобно показать, что или утверждался я на Большом наказе с ним несходственно, или следствия из него выводил неправильно. Но сего еще ни из единого из поданных противу меня возражении я не приметил, почему и не надобно было мне отмечать на учиненные против мнения моего возражения, если бы вышеозначенные господа депутаты сами своею переменою моих мыслей и, как приметить можно, принужденным защищением своего предложения меня к тому не вызнали, да и мнение господина депутата обоянского от дворянства, коснувшееся кроме меня и прочих некоторых господ депутатов1, сие же учинить меня убедило.
Помянутый господин депутат Глазов представляет следующее: ‘господин депутат (именуя меня) подал свое примечание, что владельцы многие разгоняют своих крестьян, кои-де, оставя свои дома, жен и детей, бегут в незнаемые места’.
Если бы я не памятовал своих мыслей, то, конечно бы, подумал, что сие написано мною вне меня2: я еще никогда и в уме своем не представлял, чтобы владельцы разгоняли своих крестьян, да притом и многие. Помню и твердо содержу в памяти мною сказанное: объявил я тогда, что есть в свете такие господа, которые непомерными податями отягощают своих земледельцев, а чрез сие отягощение они разоряются. Но сие все имеет ли хотя некое сходство, ежели не сделано будет какого ограничения, с тем, что ‘владельцы многие разгоняют своих крестьян’, — оставляю на ваше, почтеннейшие господа депутаты, рассуждение, будучи сам уверен, что если бы оный господин депутат прочитал надлежаще мое мнение, никогда бы сего йе написал. Я подлинно знаю, что никто себе худа не желает, и, следовательно, не можно тому статься, дабы владельцы, и притом многие, разгоняли своих хлебопашцев, ведая, что от такого разгона не токмо им никакой пользы, по и крайнею разорения ожидать должно.
А как помянутый господин депутат Глазов, невидимому, вник, и сне — токмо неправильно мне приписываемое — предложение, нимало того но касаясь, что мною было представлено, то отсюда произошло, что и прочие господа депутаты, последуя ему же, разные несходственные с истиною учинили заключения, как то: господин депутат углицкий от дворянства Александр Опочинин, объявляя, что я к бегству крестьян считаю винных владельцев, и показывая, что не можно тому статься от владельца, дабы он сделал что со вредом своему имению (как то сие теперь мною сказано), заключает, что не может он представить своей памяти, дабы нашлись какие погруженные в важнейшие пороки люди, которые бы не предусматривали благоденствия своей жизни.
А господин депутат тверской от дворянства Василий Неклюдов, приписывая мне весьма неправильно, что я причиною бегства крестьян ставлю самих владельцев, и приняв такие предложения, из которых большую часть может ли он доказать совершенно — еще сомнительно, полагает, что побеги крестьян происходят не от утеснения, ниже бесчеловечия помещиков, но единственно от развращенных их, крестьян, нравов, равномерно же и господин депутат гороховецкий от дворянства Александр Протасов, приписывая мне, будто бы я виною бегства крестьян единственно полагаю несносные подати помещиков, и узнав, что я представляю, дабы учредить нечто полезное для собственного рабов имущества, заключает уже, что я желаю, дабы земледельцы имели в собственности и земли.
Но обращусь паки на вышесказанное: по словах ‘что владельцы многие разгоняют своих крестьян’ — пишет господин депутат Глазов далее: ‘кои-де, оставя свои дома, жен и детей, в незнаемые места бегут’. Но как первое предложение мне неправильно приписано, так и последующее с мнением моим несходственно. Думает он, что те крестьяне, оставя дома, жен и детей, бегут в незнаемые места, которых владельцы многие разгоняют, а я в моем голосе заключил так: ‘почему нетрудно теперь усмотреть можно, что бегства крестьян по большей части причиною суть помещики, отягощающие толь много их своим правлением’. Сие же коль много с его предложением разнствует, — всякому видно. Но я для удовольствия господина депутата Глазова изъясню сие мое заключение, хотя оно из предыдущего и весьма всякому ясно. Правление у меня и показанном месте разумеется то, которое касается до собственности или до имения крестьян, потому что и выше говорено единственно о таком отягощении, которое хлебопашцам причиняется в рассуждении их имения. Итак, положа сие, учиним только некоторую перемену в словах, — смысл произойдет тот же, почему нетрудно теперь усмотреть можно, что помещики, которые отягощают толь много земледельцев своим правлением, сбирая с них большие дани, а иногда и лишая кого из них приобретенных потом лица своего пожитков, суть по большей части причиною бегства их. Чего ради из сего заключения понять можно, что я называю владельцев причиною или поползновением к бегству крестьян по большей части токмо тех, которые отягощают их своим правлением не просто, но толь много, ибо отягощающие не толь много или несколько не могут быть поводом к побегу крестьян своих. Чего ради из всего вышеписанного довольно усмотреть можно, коль много реченный господин депутат Глазов и с ним прочие в мнении моем о причине бегства крестьян ошиблись, для сего я нарочно и изъяснил сне место пространнее, дабы и другие господа депутаты чего подобного им не подумали. Причем, однако, здесь, за нужное почитаю сказать, что употребленные в сем месте глаголы ‘суть, находятся причиною‘ в том же смысле полагаются, и котором и ‘могут быть’, ибо причина в рассуждении сей материи состоит в возможности. Теперь приступлю к показанию сомнительных следствий, учиненных господином депутатом Глазовым.
Пишет он тако: ‘представляет господин депутат (означая меня) определить крестьян в единственное положение денежное или какое определенное, то, как видно, человек он молодой, в деревне бывал мало, экономию деревенскую править привычки еще не сделал’.
Я вас, почтеннейшие господа депутаты, спросить смею: есть ли какое здесь согласие между предыдущим и последующим? справедливо ли заключение: ‘кто желает крестьянам состоять под единственным положением, тот еще молод, в деревнях мало бывал’ и прочая? Правда, может быть, слова сии употреблены мне в нарекание, но я, на сие невзирая, смело говорю, что здесь связи почти ни малейшей не усматриваю, но что бы он разумел чрез слово ‘молод’, я того не доискиваюсь, а оставляю на проницание всех господ депутатов, которые и без моего изъяснения довольно о том ведают. Рассмотрим мы теперь, каких мыслей он об единственном крестьян положении, денежном или каком определенном. Сие предложение, как видеть можно, ему невозможным кажется, однакоже посмотрим, что из сего произойдет. Представлено было от меня прежде, чтобы с крестьян получать известную и мерную дань, которая состоять долженствует инде в деньгах, инде в произрастениях, а как господин депутат обоянский от дворянства еще того нигде в своем голосе не опровергал, дабы узаконить владельцам брать с земледельцев своих известную и мерную дань, то я, приняв молчание его за согласие, неотменно заключаю, что он чрез единственный оброк разумеет то же, что и от меня предложено: дабы известная и мерная дань состояла инде в деньгах, инде в произрастениях, смотря на положение государства. Но сие для чего бы он почитал за невозможное, — понять не могу. Сам господин депутат Глазов приводит в доказательство означенной невозможности для примеру разные одного помещика деревни, довольствующиеся, по различию климата и по положению места, различными выгодами, сам он полагает, что находящиеся в некоторых из сих деревень крестьяне должны помещику своему иные давать сено, дрова и прочие припасы, иные платить деньги. Но сено, дрова и прочие припасы не суть ли произрастение? а деньги не суть ли деньги? Но сие не то же ли значит, что и я представил: дабы помянутая дань инде состояла в деньгах, инде в произрастении? Зачем же он почитает то за невозможное, что сам уже сделал возможным? Что же касается до того, может ли быть желаемое положение долговременно, — сей есть другой вопрос, о котором, равномерно как и о прочих поданных от господ депутатов, особливо от гороховецкого от дворянства Александра Протасова и кромского от дворянства Александра Похвиснева мнениях, учиненных мне вместо возражений, ни слова я не говорил, а просил токмо господ депутатов, дабы они, предложенную мою материю приняв в уважение, не оставили подробно разобрать тончайшим своим рассуждением и приискать ко всему удобнейшие способы, желая и сам я по времени сообщить сему почтеннейшему собранию в дополнение некоторые мои мысли, коих тогда не объяснил за краткостью промели и ради того, дабы множеством не отягощать внимания нашего, что и подлинно бы от меня воспоследовало, если бы по воспящен был поданными против мнения моего или, сказать справедливее, против меня только возражениями. Итак, оставя помянутый вопрос для разобрания на другое время, приступаю теперь к другим сомнительным следствиям.
Господин депутат Глазов в поданном своем противу меня возражении пишет тако: ‘да только более он господин депутат (именуя меня) в том сомнителен, что подал свое мнение несправедливо против данного от ее императорского величества Наказа, — отделения 263 сказано так: причем, однако, весьма же нужно, чтобы предупреждены были те причины, кои столь часто привели в непослушание рабов против господ своих, не узнав же сих причин, законами упредить подобных случаен нельзя, хотя спокойствие одних и других зависит’ и т. д. Почитает он мнение мое за противное 263-й статье большого наказа. Но которое мнение? То ли, чтобы предписать нечто полезное для собственного рабов имущества, то-есть чтобы они известную часть своего имения почитали за помещичью, а известную — за свою собственную? Но сие мое мнение есть то же, чему и ее императорское величество в 261 ст. Большого наказа повелела нам последовать, или то, что я положил дань мерную? Но сие на 277 ст. того же Наказа основано, или то, что она состоять долженствует инде в деньгах, инде в произрастении? Но и сие выведено непосредственно из 270 ст. оного же Наказа. Почему господину депутату Глазову надлежало бы показать или то, что я неправильно на сих статьях утверждался, или то, что и самых тех статьях и в приведенной 263 ст. нашел он некое противоречие. Первое не показал, а о другом и подумать не можно. Итак, из сего заключить можно, что или он не хотел прочитать моего мнения и сличить его с приведенными от меня статьями Большого наказа, или между самими статьями не мог усмотреть согласии либо отличия. Посему думать могу, что он вышеозначенные слова свои написал в таком же смысле, в каком сказал и следующее ‘а сие’, то-есть приведенное им из священного писания место, ‘основано на правилах Большого наказа 504 и 507’.
Однакоже ежели рассмотреть причины, которые столь часто привели в непослушание рабов против господ своих, то и он то же разумеет, что и у меня в моем голосе подано. Помянутый господин депутат для узнания тех причин и для их предупреждения привел статью из ‘Начертания о нижнем роде’3 следующую: ‘помышлять надлежит о таких учреждениях, от коих бы сей род некоторую почувствовал пользу в облегчении их бремени’, из чего явствует, что он причиною непослушания рабов полагает то бремя, которое несут рабы, или крестьяне. А сие бремя не то же ли есть отягощение, которого не стерпя более крестьянин, как тогда мною было сказано, принужден бывает оставить своего помещика? Напрасно некоторые господа депутаты полагают причиною бегства крестьян единственно самих крестьян, когда кроме меня и господин депутат Глазов приведенными из ‘Начертания’ словами убедил, что между причинами, приводящими рабов к непослушанию против господ своих, яко то к бегству и проч., есть то самое бремя, или отягощение, которое несут крестьяне. Посмотрим же теперь, каким образом сей господин депутат приступает к предупреждению оных причин или бремени рабов. ‘Надлежит, — говорит он приведенными из ‘Начертания’ словами,— рассмотреть, в каком сей род ныне положении находится: весь ли сей род в разных российских областях в одном состоит положении или и государстве нашем много сыщется различных положений’. Не знаю, зачем бы он к сему предупреждению почитал за нужное рассмотреть: в одном ли или в разном положении находятся земледельцы? — Или для того, чтобы в том положении хлебопашцам сделать некоторую льготу, или потому, чтобы оной льготы не сделать. Чтобы не сделать льготы — сего сказать не можно, ибо ее императорское количество в главе ‘О размножении народа и земледелия’, равномерно же и в ‘Начертании о нижнем роде’ учинить оную льготу повелела, следовательно, означенный господин депутат за нужное почел упомянуть о том ради того, дабы крестьянам сделать некоторую льготу. Но сия льгота не та ли будет, которою прещедрая мать отечества, Екатерина премудрая в 261 ст. Большого наказа обрадовать изволила земледельцев, то-есть что ‘законы могут учредить нечто для собственного рабов имущества’? Сие же, ‘чтобы учредить нечто для собственного рабов имущества’, — не то же ли, что и ограничить власть помещиков над имениями крестьян своих, сиречь власть бы их в рассуждении имения своих хлебопашцев простиралась токмо до того имения, которое к ним принадлежит по закону, а до того имения, которое есть собственно крестьянское, оная бы власть не простиралась?
Итак, ясно видеть можно, что об ограничивании власти помещиков над имениями своих крестьян господин депутат Глазов со мною согласен, чего ради тщетно и просят некоторые господа депутаты оставить сие ограничивание, согласное с Большим наказом. Но как они неограничивающие власти господ над имениями крестьян своих почитают за привилегию дворянскую, о соблюдении которой господин депутат зарайский от дворянства имеет от своей собратий доверенность просить ее императорское величество, то и господин депутат обоянский слово ‘привилегия’ употребил в том же смысле, ибо в голосе своем пишет тако: ‘а чтобы наши собратия приведены были от нас в какое оскорбление и отнять бы у них привилегию, чем оные пользовались, о том в наших доверенностях ни у кого не объяснено, а у многих предписано просить, чтобы привилегия была прежняя неотъемлема’. Из чего видеть можно, что он согласен, дабы привилегия сия от них была не отнята, а выше сего показано, что согласен также он и ограничить власть помещиков над имениями крестьян своих. Следовательно, господин депутат Глазов или сам себе противоречит, или ежели скажет, что он на оба согласен, то представление мое о показанном ограничивании без всякой причины ставит он мне в нарекание.
Но я, оставя его, господина депутата обоянского, уклонюсь на несколько времени к господину депутату кромскому от дворянства Александру Похвисневу, который между прочими сомнительными следствиями пишет следующее: ‘итак, я из сего заключить могу, что не опасность притеснения от помещика, но страх от помянутых злодеев (то-есть грабителей и воров) больше принуждает (то-есть крестьян) скрывать сокровища и богатыми казаться, чтобы купно с оными не лишиться и жизни’. Сие следствие положено, без сомнения, для опровержения моего заключения, которое вывел я из 276 ст. Большого наказа.
Мое заключение состояло в том, что крестьяне боятся деньги пустить в обращение и казаться богатыми, для того что опасаются, дабы их помещик, которого непостоянная и роскошная жизнь им известна, узнав сам собою или чрез кого другого о их имуществе, под видом каким-либо не разорил их вовсе, а он полагает, что те земледельцы делают сие потому, что боятся, дабы, воры и грабители, которых дерзкая рука на всякое беззаконие им не безызвестна, явно или тайно не похитили их имения. Два противные следствия и выведены из одного и того же источника, сиречь из 276 ст. Большого наказа! Но могут ли быть оба справедливы, — оставляю на ваше рассуждение. Я покажу токмо, что меня убедило к учинению такого заключения. Помянутая статья гласит тако: ‘где люди не для чего убоги, как только, что живут под тяжкими законами и земли спои почитают не столько за основание к содержанию своему, как за подлог к удручению, в таких местах народ не размножается, они сами для себя не имеют пропитания, — так как им можно подумать от оного уделить еще своему потомству?’
Там же ниже: ‘они закапывают в землю деньги свои, боясь пустить оные в обращение, боятся богатыми казаться, боятся, чтобы богатство не навлекло на них гонения и притеснения’. Сия статья взята из главы ‘О размножении народа и земледелия’, следовательно, в ней и предписывается, что препятствует сему умножению, откуда сие препятствие происходит и для чего оно препятствием быть может. Препятствует в области умножения народа убожество или скудость, происходящая оттого, что люди той страны живут под тяжкими законами и что земли свои почитают не столько за основание к содержанию своему, как за подлог к удручению, ибо убожество делает то, что люди не могут о том и подумать, дабы нечто уделить еще своему потомству, а тяжкие законы и непочитание земель своих за основание к содержанию своему, но за подлог к удручению или за предмет к обременению — производит то, что они, опасаясь, дабы находящееся у них богатство не навлекло на них гонения и притеснения, боятся слыть или казаться богатыми и боятся пустить оные в обращение, для чего и закапывают в землю свои деньги. Из чего ясно, почтеннейшие господа депутаты, видите, что ежели чрез людей разуметь здесь крестьян, как то и в самой вещи из содержания главы сея понимать должно, то боятся они пустить деньги в обращение, также боятся казаться богатыми и потому закапывают свои деньги в землю, для того что опасаются, дабы доведанное кем их богатство, например помещиком или управителем и проч., не навлекло на них гонения под видом какой усмотренной вины и притеснения, например работою и проч. Вот что меня убедило к учинению вышепоказанного заключения, а согласно ли оно с сею статьею, — препоручаю на ваше благорассуждение. Сам же обращаюсь пока к господину депутату обоянскому для показания тех выражений, которые званию его неприличными кажутся. Выше сказано было, что господин депутат Глазов для предупреждения причин, приводящих рабов к непослушанию против господ своих, за нужное почел рассмотреть, в каком положении крестьяне находятся — в одном или в различном? А для получения сего за должное почитает потребовать от всех господ депутатов известия, в каких положениях окажутся деревни владельческие. В рассуждение сего думает он о мне следующим образом: ‘я не весьма твердо себя уверяю в том, чтобы он (разумея меня) от собратий своих, от которого города депутатство имеет, и мог бы он дать обстоятельное сведение о положениях, и потому узнать не может’. Причину же, для чего он обо мне так думает, полагает следующую: ‘он, господин депутат (именуя меня), от собратий того города дворянства и выбиран не бывал’. Вот причина, для которой он обо мне так думает! Но ежели он обо мне так думает, для того что я не выбран депутатом от дворянства козловского, то не должен ли он сим же образом так думать и о всех тех господах депутатах, которые в депутатское достоинство не были, как и я, избраны, а оное от других сняли? Однакоже мне о сем говорить нет нужды, и потому, оставя сие без примечания, поспешаю к другим мыслям господина депутата обоянского от дворянства. Утвердив он, что мне сдал депутатство бывший депутат общества козловского, показывает, с чем он мне сдал: ‘а отдал, — говорит господин депутат Глазов, — с тою доверенностью, в чем он (то-есть бывший до меня от козловского дворянства депутат) был уполномочен от собратий своих, ежели же он (разумея меня) изволит оную доверенность прочесть, он увидит, что от общества ничего того (сиречь о чем я в прежде поданном голосе представлял) не окажется, а препоручено только все нужды и недостатки дворянские представить, о чем общество того бывшего депутата и просьбою своею заключило’. Из сих слов всякий из вас, почтеннейшие господа депутаты, ясно видит, что господина депутата обоянского от дворянства намерение есть или то, дабы я представлял вам о том, о чем от козловского дворянства и наказе мне предписано5, или по крайней морс о том, что с сим наказом согласно. Но где благоволение монаршее, призвавшее нас от всех стран империи российской не токмо для выслушания нужд наших, но для представления всего того, что каждый из нас почтет за лучшее? При сем же и следующее достойно рассмотрения: если найдено будет, что некоторые статьи частных наказов не сходствуют с некиими статьями Большого наказа, то должно ли о тех статьях представлять сему почтеннейшему собранию или не должно? Если не должно, то зачем же господин депутат Глазов ставит мне то в нарекание, что я в своем голосе не представил, дабы дворяне по имеющимся у многих господ депутатов наказам остались на всех прежних привилегиях, не исключая и власти их над имениями крестьян своих? А если должно, то справедливо учинил он на меня жалобу, что я представил противное наказам тех господ депутатов, у которых предписано, дабы неотъемлема была прежняя привилегия дворян, по которой они, как выше сказано, не были ограничены над имениями своих крестьян. По сим образом частные наказы, повидимому, больше уважаются, нежели самый Большой наказ, в котором точно изображено: ‘дабы законом предписать нечто для собственного рабов имущества’. А сие никоим образом не можно, разве одну часть имения оставить владельцам, а другую крестьянам для собственного их имущества, чрез такое же положение и власть помещиков над имениями своих земледельцев ограничена будет.
Из чего всего ясно видеть можно, что господин депутат обоянский от дворянства Михайло Глазов с прочими вышеупомянутыми господами депутатами во многих местах делал мне возражения неправильные. Мог бы я показать и другие его учиненные мне таковые же опровержения, но сего сделать мне не рассудилось — отчасти для того, что уже многим предложением, может быть, наскучил вашему, почтеннейшие господа депутаты, великодушию, отчасти ради того, что из вышесказанного нетрудно усмотреть можно всякому или тех опровержений неправильность, или что они удобно с моим мнением могут быть согласованы, как то сие мною выше несколько раз было сделано, отчасти же потому, что эти опровержения не суть в самой вещи выражения, но другие вопросы, о которых у меня в моем представлении ничего не было упомянуто.
Все же сие заключу том, что я никогда бы сего ответа не учинил, если бы вышепомянутые причины меня к тому не подвигнули. Я совершенно ведаю, что из таковых препинательных речей6 ничего болен не произойдет, как намерение ее императорского величества и желание всех ее верноподданных, удостоивших нас пещись об их и всех нас общем благе, едва когда исполнится. Почему и стараться должно, дабы не так скорым быть к учинению возражений, как к рассмотрению предложенной материи и, ежели она того достойна будет, к поправлению и приведению ее по возможности на вышнюю степень совершенства. Козловского дворянства депутат Григорий Коробьин (сам подписал и местами исправил).
Напечатано впервые в ‘Сборнике императорского русского исторического общества’ (Спб. 1881, т. 32, стр. 475—484), откуда и воспроизводится в настоящем издании.
Настоящее выступление Коробьина дает яркое представление об острой борьбе, которая велась на заседаниях Комиссии для сочинения проекта нового уложения вокруг крестьянского вопроса.
1 И прочих некоторых господ депутатов — имеются в виду Козельский, Маслов, Жеребцов и др., также выступавшие за ограничение крепостнического произвола.
2 Вне меня — вне себя, и исступлении.
3 ‘Начертания о нижнем роде’ — один из разделов ‘Наказа’ Екатерины II депутатам Комиссии для сочинения проекта нового уложения.
4 От других сняли — имеется в виду то обстоятельство, что Коробьин получил свои депутатские полномочия от депутата Козловского дворянства Семена Муравьева.
5 В наказе мне предписано — каждый депутат Комиссии для сочинения проекта нового уложения получал наказ от своих избирателей.
6 Препинательных речей — полемических речей.