МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ *
МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ *
РОМАНЪ.
* Русскій Встникъ 1875, 10, 11 и 12.
КНИГА ТРЕТЬЯ.
КНИГА ТРЕТЬЯ.
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
V.
V.
Млечный путь, Авсеенко Василий Григорьевич, Год: 1876
Время на прочтение: 178 минут(ы)
Газеты объявили о большомъ костюмированномъ бал въ Клуб Художниковъ на Святой.
Петербургскіе клубы, какъ извстно, имютъ свою публику. Есть очень многочисленное общество для котораго они составляютъ то что называется ‘свтомъ’. Есть дамы и барышни которыя безъ клубовъ никогда бы не видали обстановки большаго бала. Есть семейства для которыхъ вн клубовъ не существуетъ никакого соприкосновенія съ общественною жизнью, для которыхъ даже вс важнйшіе моменты ихъ личной жизни связаны съ клубомъ. Тамъ ныншняя мать семейства еще двушкой совершила свой первый выздъ въ свтъ, тамъ она получила т первыя впечатлнія вульгарно-раззолоченной роскоши которыя потомъ положили извстный осадокъ на ея вкусы и потребности. Тамъ она въ первый разъ дышала острою и не совсмъ опрятною атмосферой, которая образуется отъ мимолетныхъ знакомствъ, заключаемыхъ въ антракт между двумя контрдансами, отъ залитыхъ шампанскимъ клубныхъ скатертей и отъ присутствія женщинъ прошедшее и настоящее которыхъ окружено нкоторою неизвстностью. Тамъ она завязала первыя отношенія съ тмъ кто до сихъ поръ состоитъ непремннымъ членомъ ея петербургскаго mnage en trois, и туда же она повезетъ свою преждевременно опытную дочь, на ея первый балъ.
Къ этому многочисленному кругу клубныхъ барынь принадлежала и Юлія Владиміровна Лазоринова. Она также прошла чрезъ вс впечатлнія клубной жизни — впрочемъ не поскользнувшись окончательно: она была слишкомъ самолюбива и осторожна чтобы пренебрегать мнніемъ круга въ которомъ вращалась. Притомъ въ ея натур было такъ много вздорности что не оставалось мста серіозному увлеченію. Она любила свой клубъ одними инстинктами тщеславія и той фальшивой свтскости, которою заражена значительная часть женщинъ петербургскаго средняго круга. Она знала модную сторону жизни исключительно по клубу и по бенефисамъ Михайловскаго Театра, и Петербургъ потерялъ бы для нея всякую привлекательность, еслибъ она не имла возможности бывать тамъ въ постоянно свжихъ туалетахъ. Жакъ напротивъ терпть не могъ клубовъ и тащился туда только для того чтобъ избжать сценъ дома. Клубныя поползновенія Юліи Владиміровны были самымъ первымъ поводомъ ихъ несогласій и первою пробой на которой они должны были убдиться въ разности своихъ понятій и вкусовъ.
Костюмированный балъ уже нсколько дней служилъ для Юліи Владиміровны источникомъ тайнаго волненія. Быть на немъ и не только быть, во и блистать, на этомъ сосредоточились самыя страстныя ея желанія. Она еще никогда не участвовала въ большомъ bal costum. Въ прошломъ году она видла такой балъ съ хоръ, и впечатлніе было такъ сильно что она не звала жертвъ которыхъ не принесла бы чтобы пережить его еще разъ уже не на хорахъ, а въ этой блестящей, пестрой, разнохарактерной толп, весело волнующейся въ залитой огнями зал. Взбудораженные инстинкты роскоши, нарядной суеты, тщеславія, раздражали и царапали ее до боли, до спазма.
Все дло было въ томъ чтобы достать денегъ. Денегъ надо было довольно много. Юлія Владиміровна была того мннія что ужъ если костюмироваться, то неиначе какъ великолпно. Дать деньги могъ только Жакъ, но наврядъ ли он у него были. Однако онъ долженъ достать ихъ откуда бы то ни было, потому что иначе какой же онъ будетъ мужъ? Юлія Владиміровна непоколебимо вровала въ эту логику, и считала,съ своей стороны достаточнымъ предупредить мужа заране, чтобы дать ему время пріискать требуемую сумму. Существовало впрочемъ маленькое препятствіе, однакожь не такое предъ которымъ она остановилась бы. Дло въ томъ что со времени послдняго свиданія Жака съ Юхотскимъ, между супругами водворилось нкоторое согласіе. Жакъ пересталъ пропадать изъ дому, и даже нсколько разъ безпрекословно сопровождалъ жену на вечера и въ театры, а Юлія Владиміровна, какъ ни трудно это ей было, старалась съ своей стороны поддерживать тишину и доброе согласіе. Вопросъ о костюмированномъ бал долженъ былъ вновь нарушить домашній миръ. Юлія Владиміровна немножко гордилась этимъ миромъ, какъ результатомъ своей дипломатіи, и ей не хотлось первой разрушить его, но когда она подумала о затянномъ ею великолпномъ наряд, въ которомъ она должна затмить и хвастливую madame Beретнову, и всхъ другихъ знакомыхъ дамъ своихъ,— она почувствовала что не въ силахъ отказаться отъ этой обворожительной мечты.
Она хотла сначала быть ласковой.
— У меня къ теб просьба, Жакъ… сказала она вкрадчиво, пройдя вслдъ за нимъ посл обда въ кабинетъ, и даже положила руку ему на плечо.— На Святой въ клуб костюмированный балъ, и мн хочется тамъ быть.
— Ну что жь?.. проговорилъ равнодушно Жакъ,— если ты желаешь, я поду.
— Но надо костюмъ… ты позволишь мн заказать? досказала Юлія Владиміровна, поднявъ на мужа свои идеальные глаза.
Жакъ припомнилъ какіе ему предстоятъ расходы и сколько отъ нихъ можетъ остаться. Выходило очень не много. Юлія Владиміровна судорожно передернула плечами, когда онъ назвалъ сумму которую можетъ предоставить въ ея распоряженіе. Но она еще не хотла обнаружить вспыхнувшаго въ ней раздраженія.
— Этого не хватитъ, сказала она, почти весело улыбнувшись мужу.— Я придумала очень хорошенькій костюмъ la chatelaine, онъ долженъ идти ко мн. Помнишь, ты когда-то сравнивалъ меня съ однимъ старымъ нмецкимъ портретомъ, какой-то средневковой принцессы. Ты находилъ что въ моей наружности есть что-то du moyen ge… Ужь надо чтобъ я была хорошенькая, не правда ли?
Жакъ подумалъ что ей пора бы уже было забыть про то что онъ когда-то говорилъ ей о ея наружности.
— Я предлагаю теб все что у меня останется отъ необходимыхъ расходовъ, больше мн нечего дать, сказалъ онъ.
Юлія Владиміровна нетерпливо вздернула своимъ тонкимъ носикомъ. Задержанное на минуту раздраженіе бурлило ей желчь.
— Что жь я могу сдлать съ такимъ вздоромъ! воскликнула она.— Мн надо въ десять разъ больше.
— Но у меня не будетъ такихъ денегъ, отвтилъ Жакъ.
— Такъ достань, мрачно сказала Юлія Владиміровна, и лицо ея приняло то фатальное выраженіе которое такъ знакомо было Жаку.
— Достать мн не откуда, тихо проговорилъ онъ, поворачиваясь къ письменному столу.
Юлія Владиміровна знала что если онъ сядетъ къ столу, то раскроетъ книгу, заткнетъ уши и сдлаетъ видъ будто ничего не видитъ и не слышитъ. Она быстро выхватила у него студъ и сама на него сла.
— Ты пожалуста не воображай что скажешь: ‘мн не откуда достать’ и все кончено. Я ршилась во что бы то ни стало быть на этомъ бал, продолжала она.
Жакъ съ тоской поглядлъ вокругъ. Юлія Владиміровна поймала этотъ взглядъ, быстро подскочила къ двери, заперла ее на замокъ и опустила ключъ въ карманъ. По лицу ея пробгала легкая нервная судорга.
— Жакъ, ты долженъ достать мн эти деньги, тихо сказала она сквозь сжатые зубы, подходя къ нему съ видомъ фатальной ршимости.— Я скоре убью себя чмъ откажусь отъ этого бала. Я довольно натерплась въ эти четыре года всякихъ лишеній, я не намрена больше прозябать какъ какая-нибудь послдняя тварь…
— Укажи же мн, гд я могу достать, возразилъ пожимая плечами Жакъ.
— Вздоръ, можешь, можешь! перебила Юлія Владиміровна, мгновенно переходя къ крикливымъ ноткамъ и притопывая маленькою, изящною ножкой.— Когда мущина хочетъ, онъ все можетъ сдлать. На то ты му жъ. Почемъ я знаю гд достаютъ деньги? Займи у кого-нибудь, хоть бы у Юхотскаго, вдь онъ твой другъ. Или просто у ростовщика подъ вексель — какое мн дло! Только я предупреждаю тебя что если ты завтра не достанешь, я сама пойду занимать и осрамлю тебя по всему Петербургу. Я пойду не къ Юхотскому, которому ты усплъ наговорить обо мн всякихъ гадостей, а къ Валковскому, да! И ужь я все разкажу ему, все, пусть весь Петербургъ знаетъ что мн приходится терпть отъ тебя!
Злость начинала разбирать Жака, но онъ сдержалъ себя и молча ходилъ взадъ и впередъ по комнат. Юлію Владиміровну ничто такъ не выводило изъ себя какъ это терпливое отмалчиванье.
— Ну что жь? Достанешь ты мн денегъ? бросила она ему, ударивъ по столу карандашомъ, который вертла въ рук. Карандашъ хрустнулъ и раскололся пополамъ.
— Нтъ не достану, отвтилъ Жакъ.
Юлія Владиміровна не ожидала такого категорическаго отказа.
— Какъ не достанешь? Да ты съ ума сошелъ! боле взвизгнула чмъ проговорила она.
Жакъ круто повернулся на каблукахъ и остановился прямо противъ нея.
— Да, не достану, повторилъ онъ слегка дрожавшимъ голосомъ.— Еслибы мн для того стоило только протянуть руку, я не протянулъ бы ея. Потому что я не желаю доставить вамъ ни малйшей радости. Для меня нестерпимо уже и то необходимое что я принужденъ длать для васъ. Трудиться для женщины ненавидящей и оскорбляющей меня — это такой адъ, о которомъ вы неспособны получить понятія. Я ничмъ не заслужилъ этой ненависти, этого презрнія. Я на буду вамъ мстить за нихъ, но поймите что я никогда не сдлаю для васъ ничего кром того къ чему обязанъ.
— Нтъ, ты именно обязанъ достать мн денегъ! продолжала на тхъ же крикливыхъ ноткахъ Юлія Владиміровна.— Ты и такъ загубилъ мою жизнь, мою молодость! Еслибы теб не пришла несчастная мысль на мн жениться, я теперь была бы также счастлива какъ другія, какъ вс! Ты меня хочешь запереть въ четырехъ стнахъ, замучить? Такъ нтъ же, я лучше сама, однимъ разомъ убью себя. Вотъ посмотри!
Она встала и вытащила изъ кармана стклянку съ какою-то подозрительною жидкостью.
‘Ахъ, опять все та же комедія!’ съ внутреннимъ, больнымъ и тоскливымъ смхомъ подумалъ Жакъ, отворачиваясь отъ жены.
Юлія Владиміровна подошла къ нему, держа предъ собою стклянку.
— Я не позволю больше мучить себя. Я не раба, я жена твоя. Ты обязанъ доставлять мн удобства, на которыя я имю право. Еслибы ты былъ честный человкъ, ты бы скоре въ петлю ползъ, чмъ отказать мн въ томъ о чемъ я прошу тебя. Я вдь не старая, не несчастная какая-нибудь, мн тоже хочется имть свои радости, говорила она, повертывая пробочку отъ сткляночки и переходя отъ вскрикиваній къ слезливой дрожи въ голос.
— А приходило ли вамъ когда-нибудь въ голову, какія вы мн радости доставляете? возразилъ Жакъ.
— Я всмъ, всмъ для васъ пожертвовала! вскрикнула Юлія Владиміровна.— Ахъ, я не могу больше продолжать этой жизни, я убью, убью себя! простонала она, судорожно тряся головой.
Въ эту минуту она уже не думала о бал, она подчинялась той чисто физической, болзненной потребности, которая иногда заставляла ее безъ всякой близкой причины биться головой объ стну. Ей хотлось только вымучить какъ можно больше этого до безсмысленности ненавистнаго ей человка. Она открыла стклянку и быстро-опрокинула ее себ въ ротъ.
Жакъ, отвернувшись, глядлъ въ окно, нервно вздрагивая всмъ тломъ.
— Теперь кончено…. все кончено…. радуйтесь, чрезъ нсколько минутъ у васъ не будетъ больше жены…. которая такъ обременяла васъ, говорила слабымъ голосомъ Юлія Владиміровна, шатаясь и проводя рукой по лицу. Видя что мужъ продолжаетъ стоять къ ней спиною, она тихо простонала и закрывъ глаза упала навзничь на диванъ.
Жакъ подождалъ пока она перестала стонать, подошедъ къ ней, осторожно вынулъ у нея изъ кармана ключъ, отперъ дверь и вышелъ. Юлія Владиміровна приняла боле удобную позу и продолжала еще нсколько минутъ лежать, прислушиваясь къ тишин, наставшей въ дом, наконецъ встала, подошла къ зеркалу и, замтивъ боле обыкновеннаго желтый цвтъ своего лица, сдлала недовольную гримаску. Потомъ она спокойными, неторопливыми шагами прошла къ себ въ спальню, и, кликнувъ горничную, принялась одваться чтобъ хать въ гости.
Разыгранная ею драматическая сцена на время успокоила ее и отвлекла отъ главнаго занимавшаго ее интереса. Но на завтра нершенный вопросъ о бал опять предсталъ ей. Она мене чмъ когда-нибудь способна была отказаться отъ своей мечты. Помимо страстнаго желанія блистать во многолюдной толп роскошнымъ туалетомъ, вс подробности котораго до обольстительной отчетливости опредлились въ ея мысли, съ этою мечтой соединялся теперь соблазнъ мстительнаго чувства, волновавшаго ее раздражительною потребностью поставить на своемъ и взять верхъ въ домашнемъ столкновеніи. Она подумала сначала, нельзя ли заказать костюмъ въ долгъ: разъ что онъ будетъ сдланъ, мужъ волей-неволей долженъ будетъ заплатить. Но модистка, испытавшая уже прежде какъ туги были разчеты съ Лазориновыми, подъ благовиднымъ предлогомъ уклонилась отъ заказа. Юлія Владиміровна попробовала попытать счастья другимъ путемъ. Она знала что мужъ въ послднее время занимался длами одного богатаго промышленника, и вздумала обратиться къ нему съ письмомъ, въ которомъ, ссылаясь на особыя непредвиднныя обстоятельства, просила ссудить ее деньгами въ счетъ будущей платы мужу. Промышленникъ, человкъ осторожный и очень мало знавшій Юлію Владиміровну, счелъ за лучшее объясниться съ мужемъ. Жакъ, взбшенный, объявилъ жен что если она еще разъ позволить себ что-нибудь подобное, то онъ броситъ вс частная занятія и посадитъ семью на казенное жалованье. Юлія Владиміровна въ ту минуту, сознавая себя виноватою, притихла и поспшила уйти отъ взбшеннаго мужа. Но въ уединеніи чувства ея приняли нсколько иной оборотъ. Овладвшая ею хандра опять взбудоражила злую закваску. Она испытывала такую тоску, отъ которой хотлось наложить на себя руки. Въ эти минуты что-то болзненно сосало ей грудь и ощущалась неодолимая потребность дать физическій исходъ не стерлимо бередящему и царапающему чувству. Какою-то дикою нелпостью показалось ей что му жъ разбранилъ ее и I заперся спокойно у себя въ кабинет, тогда какъ она вся терзается и изнываетъ въ злой тоск. Она встала и пошла къ нему.
Дверь въ кабинетъ оказалась запертою: Жакъ съ нкотораго времени принималъ эту предосторожность каждый разъ когда расположеніе духа жены предвщало опасность. Но Юлія Владиміровна не расположена была остановиться предъ такимъ препятствіемъ, и принялась изо всей силы стучать. Жакъ не отзывался, стукъ усилился, ясно было что Юлія Владиміровна скоре дождется чтобы сбжался весь домъ, чмъ отступитъ отъ своего намренія. Дверь наконецъ была отворена.
— Что это ты еще выдумалъ запираться? скажите пожалуста! проговорила она, входя въ кабинетъ и прямо опускаясь на диванъ. По фатальному выраженію ея лица можно было догадаться какъ ненасытна была въ ней сегодня истерическая потребность драмы.
— Что вамъ отъ меня надо? отозвался съ подавленнымъ раздраженіемъ Жакъ.
— Ты кажется хорошо знаешь что мн надо: я хочу на балъ хать! отвтила Юлія Владиміровна.
У Жака нервы были уже такъ разстроены предыдущими сценами что перспектива новой мелодрамы обливала его холодомъ. Онъ подумалъ что у него въ наличности было какъ разъ столько денегъ сколько требовала жена, только эти деньги были нужны на необходимые, существенные расходы. Если онъ отдастъ ихъ, то очутится въ безпомощномъ положеніи предъ самыми настоятельными нуждами. Но ему вдругъ сдлалось все равно. Ему даже раздражительно-пріятно стало думать что нечего будетъ дать ей на хозяйство, нечмъ будетъ заплатить за квартиру, и что можетъ такимъ образомъ произойти катастрофа, которая насильственно вырветъ его изъ этого нестерпимаго, сомкнувшагося около него круга… Онъ отперъ бюро, досталъ оттуда деньги и подалъ жен.
Юлія Владиміровна только поглядла на пачку и не пошевельнулась. Лицо ея стадо еще мрачне прежняго: она уже не думала о бал, ее давилъ приближающійся истерическій припадокъ.
— Какъ это глупо! чмъ же мы будемъ жить? проговорила она посл короткаго молчанія.
Жакъ, не отвчая, только пожалъ плечами.
Въ комнат опять съ минуту длилось молчаніе. Темная, синеватая тнь судорожно пробгала по лицу Юліи Владиміровны.
— Какъ будто я не понимаю подобныхъ продлокъ! заговорила она снова:— Я очень хорошо знаю что теб прочно хочется подбить меня на эту трату чтобы потомъ наслаждаться тмъ что на праздникахъ въ дом гроша не будетъ, и говорить всмъ что это я довела семью до такого положенія.— О, я очень хорошо васъ понимаю, Яковъ Васильичъ! вы всегда были низкій, дрянный человкъ. Боже мой, что я за несчастная родилась!
Она опрокинулась на диванъ, всхлипывая все громче и громче и судорожно волнуясь всмъ тломъ. Потомъ сквозь стиснутыя на лиц руки раздался истерическій хохотъ, прерываемый рыданіями. Жакъ тихонько вышелъ изъ комнаты, послалъ къ жен горничную, а самъ отыскалъ шляпу и надлъ пальто.
Юлія Владиміровна, догадавшись по стуку калошъ что мужъ намревается уйти изъ дому, быстро вскочила съ дивана и выбжала въ переднюю.
— Не смйте уходить! я не хочу, не пущу васъ! я брошусь съ лстницы! кричала она, хватаясь руками то за перила, то за пальто мужа.
— Оставьте меня! проговорилъ съ отуплою злобой Жакъ, отстраняя ее и спускаясь по лстниц, мимо вылзшаго на шумъ изъ своей коморки швейцара.
Было темно, въ сыромъ и холодномъ воздух пахло талою гнилью, фонари мигали безконечною цпью въ запотлыхъ стеклахъ, по грязи шлепали торопливою, словно испуганною походкой пшеходы и дребезжали развинченныя извощичьи дрожки. Жакъ, сойдя съ крыльца, машинально взялъ направо, не имя никакого плана куда идти и что длать. На душ у него было гадко, такъ гадко, какъ гадка сама промозглая апрльская ночь въ Петербург, вся насыщенная ядовитыми испареніями, копотью и мразью. Тоска наполняла его безсильною, притупленною злобой, и мысль цпенла въ грузной неподвижности, хотлось уйти отъ самого себя, или въ блаженств изнеможенія упасть подъ удручающимъ бременемъ жизни и ничего больше не видть, не слышать и не чувствовать…. Свтъ отъ фонарей и оконъ тусклыми пятнами ложился на мокрыя плиты, и на мгновенье мелькнувшія въ этомъ свт фигуры прохожихъ тотчасъ зловще исчезали въ густой мгл, словно тни населяющія какое-то выморочное царство. никогда петербургская улица не казалась Жаку такъ пустынна и мрачна: онъ чувствовалъ что на нее нельзя нести свое личное горе, что она не зальетъ его праздничнымъ свтомъ и шумомъ, и весельемъ безпечно суетящейся толпы, но еще пуще загонитъ его внутрь, въ глубину изнывшей груди…. Онъ повернулъ направо, потомъ еще направо, и поднялся по слабо освщенной лстниц большаго, крпкаго и отзывавшагося какою-то внушительною таинственностью дома.
Въ этомъ дом, нсколько времени назадъ, онъ бывалъ почти каждый день, и его наркотическая атмосфера какъ будто цлительно дйствовала на раздраженное и болящее чувство. Теперь онъ пришелъ сюда почти инстинктивно, потому что ему некуда было дваться, и потому что быть здсь доставляло ему въ эти злыя минуты неопредленное удовольствіе нравственнаго отмщенія.
Нсколько большихъ, неярко освщенныхъ гостиныхъ были полны народу. Почти вс играли въ карты. Общество было самое смшанное, хотя судя по приличнымъ туалетамъ и нкоторой однородности выраженій на лицахъ неопытный глазъ могъ бы подумать что вс здсь принадлежатъ къ одному кругу. Въ толп мущинъ замтны были три или четыре дамы, очень красивыя, въ полубальныхъ туалетахъ, съ оживленными, хотя чуть-чуть подрисованными лицами. Въ самой дальней комнат, за большимъ длиннымъ столомъ, усыпаннымъ марками, предъ внушительною кучкой прикрытыхъ подсвчникомъ ассигнацій, самъ хозяинъ игралъ въ баккара. Его красивое, еще свжее лицо было какъ будто создано для того чтобы внушать довріе, поглядишь на него и непремнно подумаешь: какой долженъ быть лихой, добрый малый! При вход Жака онъ чуть-чуть привсталъ за столомъ и не бросая картъ какъ-то сумлъ ломать ему руку, причемъ назвалъ его Василіемъ Яковлевичемъ вмсто. Якова Васильевича, но такъ любезно что невозможно было обидться за эту маленькую оплошность. Жакъ перешелъ въ другую гостиную, гд видлъ все знакомыя лица, которыя встрчалъ тутъ много разъ прежде, вс въ тхъ же самыхъ позахъ около карточныхъ столовъ. Онъ собственно не былъ знакомъ съ ними, какъ и вс здсь бывавшіе, и никогда прежде съ ними не здоровался, но сегодня онъ подходилъ къ каждому изъ нихъ и жалъ имъ руки, словно ему хотлось чтобъ они вс замтили что вотъ онъ опять тутъ, что онъ только случайно не бывалъ здсь нкоторое время, но что въ сущности онъ совсмъ принадлежитъ къ ихъ обществу и всегда будетъ бывать тутъ. То что онъ испытывалъ, вдыхая вновь наркотическую атмосферу этого дома, походило на чувство которое должно быть знакомо женщинамъ, когда притупляется первая острая боль побжденнаго стыда.
У него сегодня не было опредленнаго намренія играть. Въ тоск, принесенной имъ съ собою, ему просто пріятно было чувствовать себя единицею среди этого страстно-живущаго общества, существованіе котораго казалось ему наполненнымъ чмъ-то свободнымъ, таинственнымъ и драматическимъ. Онъ оглянулся отыскивая гд бы ссть такъ чтобъ удобно было слдить за всми группами, размстившимися въ большой гостиной.
— Здравствуйте, Лазориновъ, окликнулъ его нсколько гортанный женскій голосъ.
Въ слабо освщенномъ углу, на кушетк, лолулежала молодая женщина. Жакъ былъ знакомъ съ ней боле чмъ съ другими, и между ними установилось съ самаго начала что-то въ род инстинктивной симпатіи. Фамиліи ея онъ не зналъ, а звали ее вс Липочкой. Это была маленькая блондинка, съ вчно напудренною чолкой на низенькомъ лбу, съ лицомъ общій характеръ котораго напоминалъ собачку. Въ своихъ мысляхъ Жакъ иначе не называлъ это лицо какъ ‘мордочкой’, и*оно въ самомъ дл походило на мордочку умной и ласковой болонки. Въ особенности въ круглыхъ бровяхъ, нсколько тупомъ безъ горбинки носик и темносрыхъ, всегда блестящихъ глазахъ заключалось много сходства со звркомъ. Она нравилась Жаку больше всего потому что держала себя гораздо скромне другихъ, и въ ея движеніяхъ, во всей ея вншности было много сдержанной. лнивой граціи, побждавшей всякую рзкость.
Она подобрала ножки и указала ему мсто на конц кушетки.
— Что васъ такъ давно не было? сказала она.
— Я не всегда свободенъ, отвтилъ Жакъ.
Липочка никогда его не спрашивала, женатъ онъ или нтъ, этотъ вопросъ вообще обходился здсь всми. Прежде Жакъ находилъ это очень удобнымъ, но сегодня его влекло къ откровенности, къ ]тихимъ изліяніямъ. Онъ досадовалъ что интимная жизнь его неизвстна Липочк. Чувство одиночества, безпріютности и ненужности, удручавшее его, толкало къ сближенію. Какъ вдовцы обыкновенно или женятся тотчасъ посл траура, или вовсе не женятся, такъ и оскорбленные въ своихъ законныхъ привязанностяхъ въ первое время боле всего бываютъ доступны новому чувству.
Липочка замтила его разстроенное, печальное лицо, и приподнявъ голову заглянула ему въ глаза.
— Отчего вы сегодня такой невеселый? сказала она.
— На это много причинъ, отвтилъ Жакъ.— Я не особенно счастливъ въ жизни.
— Я замтила что вы приходите сюда точно спасаетесь отъ чего-нибудь, продолжала Липочка.— Знаете, вы не похожи на другихъ.
— Потому что моя жизнь тоже не похожа на другія жизни: мн ничего не удалось.
Липочка посмотрла на него задумчиво и покачала головой.
— Врно что-нибудь одно не удалось, а вы говорите — ничего. Вотъ же въ картахъ вамъ везетъ, я сама видла.
— Говорятъ: кому въ картахъ везетъ, въ любви не везетъ, сказалъ съ кислою улыбкой Жакъ.
Круглые глаза Липочки опять задумчиво поглядли на него изъ-подъ чолки.
— Не похоже чтобы вы отъ любви тосковали, проговорила она,— у васъ другое горе должно быть.
— Всего есть, отвтилъ Жакъ вздохнувъ.
Мигающій свтъ свчей, многолюдство, лихорадочное оживленіе на лицахъ игроковъ, отрывочныя, то страстно-дрожащія, то глухо-обрывающіяся восклицанія, и что-то болзненное, напряженное и судорожное, раздражительно чувствуемое въ самомъ воздух, охватывало его нездоровымъ а все разроставшимся волненіемъ. Подл него, около столика, за которымъ одинъ изъ друзей хозяина металъ банкъ, толпилось все больше и больше народу. Кучка ассигнацій предъ банкометомъ все росла, и вмст съ тмъ усиливалось оживленіе партнеровъ. ‘Уголъ’ — ‘на-пе’ — ‘бита’ — и опять ‘бита’ — то и дло слышалось въ обступившей столикъ групп. Многіе приходили изъ другихъ комнатъ и останавливались посмотрть на игру. Липочка встала и тоже приблизилась къ столу. Жакъ подошелъ за нею. Нсколько минуть онъ молча смотрлъ какъ красивыя, далеко выдвинутыя изъ манжетъ руки банкомета съ мрностью и точностью машины выбрасывали изъ колоды карты. Обложенное распомаженными бакенами лицо его оставалось неподвижно, и только глаза юрко бгали отъ картъ къ длиннымъ записямъ, покрывавшимъ столбиками зеленое сукно. Понтирующихъ въ эту минуту было только двое: одинъ очень смуглый брюнетъ, съ признаками армянскаго типа, злобно слдившій налитыми Желчью глазами за отчетливыми движеніями банкомета и тяжело сопвшій, онъ проигрывался мрачно, съ грузною неподвижностью человка придавленнаго физическою тяжестью. Другой, совсмъ юноша, съ гладенькимъ, раскраснвшимся и лоснящимся лицомъ, съ голубыми глазами и блокурыми потными волосиками надъ невысокимъ лбомъ, былъ весь въ движеніи, въ судоргахъ. Ему было страшно неловко отъ высокаго туго накрахмаленнаго воротничка, рзавшаго щеки, онъ вытягивалъ шею, дергалъ плечами и при каждомъ проигрыш ломалъ карту и механически, съ выраженіемъ совершенной безсознательности и тупаго испуга, схватывалъ новую. Онъ очевидно уже не зналъ сколько проигралъ и думалъ только объ одномъ, какъ бы хоть немного еще оттянуть роковую минуту когда банкометъ подведетъ итогъ и скажетъ: баста!
Дв новыя карты были убиты.
— Разчитаемтесь, или желаете продолжать? спросилъ банкометъ, скользнувъ по немъ принявшими стеклянное выраженіе глазами.
— Продолжайте пожалуста! отвтилъ понтирующій странно-оборвавшимся голосомъ, точно изъ перерзаннаго горла.
Жакъ переглянулся съ Липочкой и ихъ мысли встртились.
— Возьмите карту, я назначу кушъ, сказала она.
— Можно присоединиться? спросилъ Жакъ банкомета.
Тотъ молча наклонилъ голову. Жакъ вытащилъ изъ разбросанной по столу колоды карту, и не переворачивая ее, подалъ Липочк млокъ. Понтировавшій молодой человкъ тоже схватилъ карту и записалъ уголъ отъ послдняго проигрыша. Армянинъ отсталъ, продолжая только тяжело сопть.
Банкометъ поправилъ манжеты, какъ длаютъ фокусники приготовляясь къ особенно хитрой манипуляціи, и подрзалъ колоду.
— Позволите взглянуть? обратился онъ къ понтирующимъ.
У Жака оказался король, у молодаго человка десятка. Блыя, гладкія руки банкомета принялись мрно сбрасывать карту за картой. Жакъ все смотрлъ на эти руки и на маленькіе кустики волосъ на пальцахъ, бросившіеся ему въ глаза. Вдругъ мучительная мысль ударила ему въ голову: ставка надъ его картой была назначена на очко, а въ корол тринадцать очковъ. Это выходило въ нсколько разъ больше чмъ у него было съ собой денегъ. Если карта будетъ убита, ему придется сознаться что игралъ на млокъ. Жакъ былъ способенъ совершенно теряться въ подобныхъ случаяхъ. Онъ горлъ и стыдъ, продолжая почти безсмысленными глазами слдить за плавными и отчетливыми движеніями рукъ съ кустиками волосъ на пальцахъ. Случись это съ кмъ-нибудь другимъ, можно было бы дать расписку до завтрашняго утра, но Жакъ со стыдомъ и муками отчаянія думалъ о томъ что онъ и безъ того не иметъ въ этомъ обществ никакого апломба, что ему ни разу не случалось бросать тутъ значительныхъ денегъ, что его и такъ пожалуй только-что терпятъ въ дом…
— Десятка дана… король данъ… равнодушно произнесъ банкометъ.— Прикажете получить, или запишете?
Жакъ вздохнулъ полною грудью.
— Запишу, сказалъ онъ, и тотчасъ снова поддаваясь искушенію риска, забывая мучительное волненіе которое только-что испыталъ, загнулъ уголъ,— опять гораздо больше того что имлъ.
Карта была снова дана, дв слдующія также. До сихъ поръ Жакъ все увеличивалъ ставку, теперь сразу понизилъ. Еще прежде, присматриваясь къ игр, онъ выработалъ нкоторую систему, основанную на вроятностяхъ. На этотъ разъ она оправдалась, маленькая пятая карта была убита. Жакъ продолжалъ понтировать, держась незначительныхъ кушей, пока у него не убили нсколько картъ подрядъ. Тогда онъ отыскалъ того самаго короля, который разъ уже былъ данъ, и поставилъ на него всю свою запись. Король опять легъ налво.
— Прикажете продолжать? снова тмъ же равнодушнымъ тономъ обратился къ нему банкометъ.
Липочка сидла прямо противъ Жака, облокотившись одною рукой на столъ и выдвинувъ впередъ свой маленькій тупой подбородокъ. При вопрос банкомета она какъ бы нечаянно стукнула по столу ногтемъ чтобъ обратить на себя вниманіе Жака, и когда тотъ взглянулъ на нее, глаза ея опустились, подсказывая ему: да.
Жаку не хотлось прекратить игру. Ему еще ни разу такъ не везло какъ сегодня. Лихорадка слегка пробгала по его нервамъ, кровь стучала въ голову. Это волненіе вытсняло изъ него безрадостное, тусклое чувство, съ которымъ онъ бжалъ изъ дому. Онъ нершительно взглянулъ на Липочку, но глаза ея опять настойчиво убждали его прекратить игру.
— Разчитаемтесь, сказалъ Жакъ.
Молодой человкъ, которому везло съ тхъ поръ какъ Жакъ присоединился къ банку, съ грустью взглянулъ на него. Онъ еще далеко не отыгрался, и не зналъ, забастовать или продолжать одному, но тотчасъ, какъ бы стыдясь своей нершительности, загнулъ карту — и проигралъ.
Жакъ скомкалъ поданную ему лачку ассигнацій и сунулъ ее въ карманъ.
— Благодарю васъ, сказалъ онъ Липочк, отходя вмст съ ней отъ стола.
— Я рада что вы выиграли, отвтила она, пробираясь своею лнивою походкой къ кушетк.
Жакъ слъ подл нея.
— Поставьте стулъ между мной и свтомъ, вотъ такъ, показала она, забираясь съ ногами на кушетку. Маленькая головка ея приходилась теперь въ полос тни, падавшей отъ Жака, и изъ этой полутьмы круглые, немножко сонливые и мечтательные глаза ея глядли на него съ выраженіемъ ласковаго, почти дтскаго участія. Такъ смотрятъ очень добрыя собаки, отбжавъ на два тага посл того какъ имъ наступили на хвостъ.
— Отчего вы не хотли чтобъ я продолжалъ играть? спросилъ Жакъ.
— Оттого что вы проиграли бы… а мн кажется что эти деньги вамъ очень нужны… отвтила вполголоса Липочка.— Здсь надо быть осторожнымъ, разв вы не видите?
— Какъ, вы думаете что здсь?…
— Тс… остановила его Липочка,— не надо чтобы кто-нибудь слышалъ о чемъ мы говоримъ. Я васъ предупредила, потому что мн васъ больше всхъ здсь жалко, я вижу что васъ, сюда горе загнало.
— Да, это правда, подтвердилъ со вздохомъ Жакъ.
Липочка въ темнот тихо коснулась его руки.
— Разкажите мн, какое у васъ горе, сказала она.
Ея голосъ звучалъ такимъ искреннимъ участіемъ что Жаку показалось, какъ будто половина его горя отошла отъ него вмст съ этими словами.
— У меня много причинъ чтобы считать себя несчастнымъ, проговорилъ онъ.— Самое главное кажется то что я никому не нуженъ.
— Васъ никто не любитъ, вы хотите сказать? А сами вы любите?
— Любилъ по крайней мр, отвтилъ Жакъ.
Липочка отвернулась и долго глядла прямо предъ собой отуманенными глазами.
— Я тоже прошла чрезъ все это, сказала она тихо, не оборачивая лица.— У меня тоже былъ романъ, окончившійся также грустно, какъ и большая часть романовъ. И я думаю что я больше васъ потеряла…
Въ ея слабо дрогнувшемъ голос зазвенла скорбь не утратившаго дкости воспоминанія. Это ощущеніе чужой скорби волновало Жака, но было что-то мягкое и ласковое въ горечи которую онъ чувствовалъ.
— Вы несчастливо любили? сказалъ онъ вполголоса.
— Нтъ, я была очень счастлива, или по крайней мр мн такъ казалось, а это одно другаго стоитъ, отвтила также тихо Липочка.— Но меня бросили, какъ это обыкновенно бываетъ… Я осталась одна, и мн горько было, какъ и вамъ, почувствовать свою ненужность. Мн приходилось хуже, потому что у меня не было ни средствъ къ жизни, ни родныхъ, ни друзей, ни будущности,— ничего кром скандалезной извстности, прицлившейся къ моему имени…
— Какая подлость! проговорилъ Жакъ.
— Полноте, что за подлость! возразила Липочка.— Сердцу не закажешь, а денегъ я бы не взяла отъ него,— не могла я кончить такимъ образомъ то что началось совсмъ иначе. Но и поправлять испорченнаго я не стала, да и не знаю можно ли было? Все случившееся я обратила въ урокъ, тяжелый урокъ, но за то онъ научилъ меня жить.
— Научилъ жить? переспросилъ Жакъ.
— Да, разумется. Я догадалась что незачмъ смотрть на жизнь серіозно. То-есть въ моемъ положеніи, вы понимаете, пояснила Липочка съ конвульсивнымъ движеніемъ губъ — Потеряннаго не воротишь, но за то мн осталась свобода, а это не послдняя вещь. И я ею пользуюсь, какъ только мн вздумается.
— Печальная свобода, сказалъ Жакъ.
— Вы смотрли ли когда-нибудь, какъ ходятъ на деревяшк? возразила Липочка.— Неудобно, ужасно, а все же заказываютъ ее себ, потому что безъ нея пришлось бы совсмъ не двигаться. И мн съ моею свободой все-таки выпадаютъ хорошія минуты. Вотъ и теперь мн хорошо. Мн не больно говорить съ вами обо всемъ этомъ. Я вотъ не гляжу на васъ, а знаю что у васъ глаза стали еще печальне и что вамъ можетъ-быть плакать хочется, а плакать бываетъ хорошо, когда накопляются тихія, сладкія слезы — не отъ злости, а отъ того что въ васъ оскорблено хорошее, доброе чувство…
Она медленно повернула къ нему лицо, лниво потянулась всмъ своимъ маленькимъ тломъ, и улыбнулась. Эта лнивая, сонная улыбка чуть-чуть озарила ея лицо и пропала — словно растаяла въ мягкомъ блеск глазъ, неспшно взглянувшихъ на Жака изъ-подъ напудренной чолки. А у Жака отъ этой улыбки сердце слабо сжалось, разнженное новымъ ощущеніемъ раздленнаго участія…
— Взгляните, который часъ, сказала Липочка.
Жакъ раскрылъ часы и показалъ ей: было половина перваго.
— Поду домой, сказала вставая Липочка.
Жакъ подумалъ что ему будетъ очень скучно здсь одному, и тоже собрался уходить. Но когда онъ спускался съ лстницы, ведя подъ руку Липочку, онъ опять почувствовалъ внезапный, злой натискъ тоски, и ему представился весь ужасъ одиночества — самаго страшнаго нравственнаго одиночества среди нерасторжимо-крпкихъ вншнихъ узъ. А онъ былъ еще молодъ, въ карман были деньги, въ крови еще не успокоилось лихорадочное возбужденіе игры, и ему хотлось свободы, такъ сильно ея хотлось, что онъ кажется готовъ бы былъ крикнуть въ зловщую ночную темноту, такъ крикнуть, чтобы разорвалась грудь отъ крика…
— Мн невыносимо возвращаться теперь домой, подарите мн еще немного времени, вдругъ сказалъ онъ, схвативъ Липочку за руку.
Та съ удивленіемъ взглянула на него.
— Пожалуста, подемъ куда-нибудь ужинать. Я такое чувствую что готовъ руки наложить на себя. Подл васъ я затихаю…
Липочка помолчала, поправила пуховый платокъ на голов, запахнулась и какъ-то бокомъ поглядла на Жака.
— Пожалуй… проговорила она съ обычною мягкою и вкрадчивою лнью въ голос.
Препровожденіе времени съ Липочкой противорчило всмъ инстинктамъ Жака и нарушало его привычки къ нравственной и Житейской опрятности. За минутнымъ опьяненіемъ наступало опять изнуряющее, постылое томленье, шевелился молчаливый внутренній укоръ и царапало сознаніе безпомощности и безъисходности своего положенія. Въ этомъ состояніи ему съ особенною силой захотлось увидться съ Юхотскимъ, съ которымъ онъ давно уже не встрчался.
Онъ засталъ его дома, и на свжій взглядъ его поразила перемна въ наружности его друга. Юхотскій похудлъ, въ изгиб рта обозначилось что-то рзкое, въ глазахъ пропало изящно-веселое, своевольное выраженіе, блескъ ихъ сталъ сильне и суше. Жакъ былъ наблюдателенъ, и эта перемна не укрылась отъ его взгляда.
— Ты плохо выглядишь, сказалъ онъ, внимательно всматриваясь ему въ глаза.— иди и тебя тоже жизнь противъ шерсти гладитъ?
Юхотскій натянуто улыбнулся.
— Я привыкъ никогда не жаловаться, сказалъ онъ.
— Да, ты вдь характеръ, ты полированная сталь, отъ тебя всякая дрянь отскакиваетъ, продолжалъ Жакъ (онъ вообще любилъ опредленія).— Не то что нашъ братъ, кисельный человкъ — или самъ на чемъ-нибудь разлзется, какъ старая тряпка, или въ себя всякаго сору наберетъ. Давно я тебя не видлъ, Платонъ.
Онъ пришелъ къ Юхотскому въ смутной надежд найти подл него ту подымающую, бодрящую силу, недостатокъ которой онъ такъ часто чувствовалъ въ себ самомъ. Но сегодня ему казалось что и въ Юхотскомъ нтъ этой силы, или что она ушла въ немъ куда-то внутрь… Разговоръ у нихъ не клеился, и Жакъ уже собрался уходить, но вдругъ, какъ это иногда случается, уже при самомъ прощаньи обоимъ имъ удалось проломить раздлявшую ихъ перегородку и разговориться.
— А вдь собственно говоря, намъ, современнымъ русскимъ людямъ, жить нечмъ, сказалъ Жакъ.
— Что ты подъ этимъ понимаешь? спросилъ Юхотскій.
— Это у меня не мысль, а ощущеніе, отвтилъ Жакъ.— До поры до времени, пока въ нашихъ нравственныхъ счетахъ благополучно сводятся концы съ концами, пока мы возимся съ разною дрянью, наполняющею нашу личную жизнь, мы видимъ одни подробности, мелочи и не замчаемъ что нитка-то, на которую он нанизаны, давно сгнила и порвалась. А когда захочется, вотъ какъ мн теперь, стряхнуть съ себя всю эту дрянь, уйти изъ своей личной жизни, тогда вдругъ видишь что уйти совсмъ некуда, что вн этой личной дряни ничего нтъ, и что будешь ты до конца съ нею возиться, потому что кругомъ пустота, а въ пустот жить нельзя. Вотъ тутъ и является ощущеніе, сознаніе — назови какъ хочешь — что жить нечмъ.
Личная жизнь! Когда-то, еще недавно, Юхотскому казалось что все наше счастіе въ томъ, чтобъ умть заключить весь міръ въ своей личной жизни, а теперь слова Жака заставили болзненно звучать въ немъ какія-то раздраженныя струны, и онъ съ тайнымъ чувствомъ обиды сознавалъ что и самъ онъ хотлъ бы уйти отъ своей личной жизни и дышать здоровымъ воздухомъ простора, того простора гд живутъ свободные, сильные и неуязвимые люди…
— Ты говоришь ‘пустота’, но разв исчезло то чмъ ее умли населять культурные вожди человчества? возразилъ Юхотскій.
— Нтъ, не исчезло, но или оно мимо насъ прошло, или мы какъ-нибудь мимо него прошли, отвтилъ Жакъ.— Наслдство конечно осталось, но если мы отъ него отказались, то какая намъ польза изъ того что оно не провалилось сквозь землю? Скажи въ самомъ дл пожалуста, къ чему мы еще могли бы прилпиться, чмъ намъ еще жить? Мы начали съ того что все содержаніе, всю красу, весь цвтъ старой жизни принесли въ жертву идеямъ свободы, равенства, освобожденія массъ. Этотъ Молохъ пожралъ все то чмъ жило старое культурное человчество, все что заставляло его врить чудесной сказк о Промете, низведшемъ небесный огонь на землю. И я помню, съ какою радостью мы совершали это жертвоприношеніе: дти мы еще были, и было что-то по-своему хорошее даже въ томъ порыв: онъ приносилъ опьяненіе чмъ-то неопредленнымъ и смлымъ, и мы были уврены что отойдемъ отъ жертвеннаго костра лучшими, боле чистыми, честными и человчными, чмъ были наши отцы. А на поврку вышло… Скажи пожалуста, чье сердце могутъ еще заставить биться эти идеи? Да и есть ли еще вообще такія идеи отъ которыхъ билось бы сердце современнаго человка?
Теперь, когда мысль Жака была высказана до конца, Юхотскому стала ясна вся ограниченная неполнота ея, и въ немъ вспыхнуло страстное противорчіе. Онъ оживился глаза засвтились прежнимъ яснымъ и упругимъ блескомъ,
— Да, да, ты правъ, то-есть ты сдлалъ дв или три правильныя посылки, но ты остановился и нейдешь дальше, и думаешь что уже пришелъ къ призовому столбу, заговорилъ онъ.— А на самомъ дл ты высказалъ только половину мысли. Нтъ идей, нтъ идеаловъ, отъ которыхъ забилось’ы сердце современнаго человка, говорить ты. Но потому не бьется сердце что онъ очень плохъ, этотъ современный человкъ. Не идеалы уничтожены, уничтожена нравственная человческая личность. А ихъ не уничтожишь, они: вчны, эти идеалы. Вс теперь любятъ кричать, что-молъ банкрутилась идея. Вздоръ, сами мы обанкрутились и изогались въ конецъ, а идея цла, ее не сожжешь и не потопишь. И даже этотъ Молохъ, какъ ты его называешь, пожравшій старыя культурныя идеи, и онъ цлъ, и онъ можетъ заставить биться человческое сердце, двигать людей впередъ, вверхъ. Зло не вн насъ, а въ насъ самихъ, вотъ въ чемъ все дло.
— Такъ передлай же насъ коли умешь, возражалъ Жакъ.
— Еслибъ я думалъ какъ ты, продолжалъ Юхотскій,— что будущее ничего не общаетъ намъ, кром ныншней пустоты и лжи, я сказалъ бы вмст съ тобой что жить нечмъ и не для чего. Но я не скажу этого. Жить есть зачмъ, и задача жизни можетъ-быть никогда не была такъ трудна какъ въ настоящее время. Идти на встрчу общему теченію, обскакивать поколніе на той самой дорог по которой оно и безъ насъ идетъ — это легко, но жить на прибо чужихъ волнъ, жить затмъ чтобы среди изолгавшагося и изврившагося поколнія сохранить идеалъ нравственной личности, и не въ идеяхъ только, а во всемъ своемъ личномъ, эгоистическомъ я —вотъ что трудно…
Они продолжали спорить уже не для того чтобъ убдить другъ друга, но потому что имъ обоимъ хорошо было чувствовать себя въ тихомъ возбужденіи этой бесды. Жакъ видлъ что вся мысль Юхотскаго шла отъ наполнявшей его внутренней силы, той силы которой не было въ самомъ Жак. Но это сознаніе не угнетало его, оно словно таяло въ неопредленномъ удовлетвореніи какое находятъ хорошіе но слабые люди, расплываясь въ сочувствіи тому что подымается надъ ихъ собственною слабостью.
А Юхотскій, оставшись одинъ, вновь почувствовалъ себя во власти безпокойнаго и страстнаго смятенія. Это смятеніи въ послднее время находило на него каждый разъ какъ мысль выбивалась изъ сомкнувшагося круга внутренней жизни. Опять шевелились неуспокоенныя сомннія и что то похожее на укоризну раздражительно будило его сознаніе. Сегодня онъ сильне чмъ когда-нибудь чувствовалъ на себ чью-то тяжелую руку. Въ немъ самомъ, кругомъ, везд дрожали какія-то лживыя струны, и этотъ разговоръ съ Жакомъ заставилъ ихъ звучать особенно сильно и явственно. Идеалъ въ себ, въ своей нравственной личности, а не вн, идеалъ въ людяхъ, а не въ обществ, не въ государств да, это такъ. Онъ оглядывался кругомъ и везд вид подтвержденіе этой мысли. Общество пересоздалось, а человкъ не подвинулся впередъ. Оттого нтъ жизни, нтъ грудныхъ внутреннихъ звуковъ въ этомъ наново и наскоро настроенномъ организм. Но наедин съ собственною совстью ему страшно было встртиться съ этою мыслью и что-то злое вставало въ немъ, и самъ онъ глядлъ злобно на сузившійся кругъ личной жизни. Какъ онъ завидовалъ тмъ кто смотритъ на жизнь неразмышляющими глазами, кто строгъ къ ближнему и снисходителенъ къ самому себ! У него не было этой счастливой снисходительности, этого блаженнаго бездйствія мысли…
Прошло уже нсколько недль со времени той сцены когда мы въ послдній разъ видли его съ Раисой Михайловной. Эти нсколько недль промелькнули страшно скоро. Таинственный и страстный сумракъ, въ которомъ грезилась Юхотскому полнота пробудившейся жизни, окуталъ его своею благоухающею и теплою мглой. Но среди этихъ страстныхъ очарованій, насыщенныхъ неизвданною роскошью чувства, что-то тайное неотступно слдовало по пятамъ за каждою минутой счастья и раэдражало невозможностью полнаго обольщенія и забвенья…
Сегодня онъ общалъ обдать у Раисы Михайловны. Онъ пріхалъ за полчаса до обычнаго часа и прошелъ въ маленькую угловую диванную. Онъ не умлъ, вступая въ эту комнату, отдлаться отъ безпокойнаго волненія, смшаннаго съ умиленіемъ. Все въ ней до послдней подробности было полно воспоминаній и имло для него значеніе котораго невозможно опредлить словами. Раиса Михайловна еще не выходила. Онъ поставилъ шляпу, стянулъ перчатки и повелъ глазами по комнат. Этотъ взглядъ ласково и нжно обнялъ вс представившіеся ему предметы, словно все что онъ видлъ здсь было живое, дорогое и полное ему одному понятнаго смысла. Ея не было, но въ слабомъ запах ея любимыхъ духовъ, остановившемся въ тепломъ воздух, въ неуловимомъ шорох за дверью, выходившею въ ея уборную, онъ чувствовалъ ея присутствіе. Онъ не только чувствовалъ, онъ видлъ ее, угадывалъ платье въ которомъ она выйдетъ сегодня, выраженіе лица которое должно лежать на ней въ эту самую минуту, онъ кажется слышалъ что говорила ей тамъ за дверью камеристка и что она отвчала ей. Въ нетерпніи онъ подошелъ къ окну и бросилъ разсянный взглядъ на Мойку, которая вся посинла и вспухла, готовясь съ минуты на минуту разорвать ледъ. На двор было сро и холодно, втеръ неистово кружился и свисталъ, на узкомъ троттуар набережной встрчался одинъ только рабочій людъ. Въ комнату крались хмурыя апрльскія сумерки, ихъ жалкій полусвтъ печально спорилъ съ красноватыми, волнующимися отблесками камина — и въ душу просилось разнженное, жадное и умиленное чувство.
Ручка повернулась въ замк, и Раиса Михайловна вошла, держа на губахъ палецъ, который она второпяхъ уколола булавкой. Но несмотря на то что ей еще было больно, ея прижатыя къ пальчику губы улыбались и слегка прищуренные глаза тоже улыбались, и та же восхищенная улыбка играла на всемъ ея лиц, на всей этой прелестной головк, чуть запрокинутой по привычк и потому что ее оттягивала тяжелая масса орховыхъ волосъ. Она остановилась и молча протянула Юхотскому об руки. Онъ не выпускалъ ихъ изъ своихъ и глядлъ на нее торопливымъ и жаднымъ взглядомъ. Этотъ первый взглядъ которымъ они обмнивались при встрч всегда много говорилъ ему. Онъ научился находить въ немъ отвтъ на молчаливые, безпокойные вопросы стоявшіе въ его глазахъ. И теперь тоже, въ эти нсколько неуловимыхъ мгновеній, между ними произошелъ безмолвный разговоръ. Ея улыбающіеся глаза сказали ему что все хорошо, что нтъ никакихъ дурныхъ новостей, что Давидъ Петровичъ еще не вернулся домой, что дверь за ней притворена и тамъ никого нтъ и что въ парадной гостиной, отъ которой ихъ отдляла спущенная портьера, тоіе никого нтъ. Все это сказали ея глаза, кром того общаго, стыдливаго и страстнаго, что онъ читалъ въ каждомъ ея движеніи, въ каждомъ взгляд, въ каждомъ звук ея голоса Не отнимая у него своихъ рукъ, она отступила на одинъ шагъ назадъ, потянувъ его вмст съ собою, оглянулась на запертую дверь и вдругъ, сверкнувъ прямо въ упоръ предъ его зрачками своимъ все также улыбавшимся темнымъ взглядомъ, приблизила чуть раскрытыя на стиснутыхъ зубахъ губы.
— Какъ я жалла что не знала этого вчера: я цлый день сегодня одна дома, сказала она, тихо опускаясь на диванчикъ и указывая ему мсто подл себя.— У Давида Петровича явилось дло у нотаріуса, и онъ съ утра ухалъ со своимъ отцомъ.
Юхотскій избгалъ говорить съ ней о ея муж. Она догадывалась объ этомъ, но не совсмъ ясно понимала причину, и потому ограничивалась только тмъ что въ разговорахъ съ нимъ перестала звать его Деви и ‘мужемъ’, а называла всегда Давидомъ Петровичемъ.
— Петръ Даниловичъ ршился наконецъ подарить ему этотъ домъ, продолжала Раиса Михайловна,— но это разумется не важно, потому что домъ не приноситъ никакого дохода. Впрочемъ онъ въ послднее время пересталъ скупаться. Мой отецъ также выслалъ мн деньги и такимъ образомъ наши дла начинаютъ понемногу устраиваться, досказала она и взглянула на Юхотскаго.
Она не сомнвалась что ему будетъ понятенъ особый смыслъ заключавшійся въ этомъ намек на устройство какихъ-то ‘нашихъ длъ’. Она хотла обрадовать его, напомнивъ о томъ безмолвно установившемся между ними сообщничеств, которое она не умла и не находила нужнымъ отдлять отъ ихъ отношеній. Она никогда объ этомъ не думала и ей казалось что любитъ его и обманывать мужа одно а то же, потому что порознь то и другое не могло бы существовать и что это само собою разумется^ Поэтому она никогда не догадывалась о тайномъ инстинкт, заставившемъ Юхотскаго страдать при всхъ такихъ намекахъ. Говорить съ нимъ о муж значило для нея говорить объ ихъ любви, и эти признанія представлялись ей самыми интимными и страстными, потому что тутъ ихъ любовь явилась съ своей преступной стороны.
— Вашего отца не удивила эта просьба о деньгахъ? спросилъ Юхотскій.
— Я умла написать ему такъ чтобы не возбуждать излишняго любопытства, отвтила Раиса Михайловна.— Но я забыла сказать вамъ самое главное: отецъ настоятельно зоветъ меня пріхать на лто къ нему. Это очень естественно, потому что онъ три года не видалъ меня. Притомъ онъ пишетъ что сдлалъ много преобразованій въ деревн и хочетъ показать ихъ мн.
Она проговорила это спокойно, потому что заране приготовила себ маленькое удовольствіе подразнить Юхотскаго. Онъ тревожно поднялъ на нее глаза.
— И что же… какъ же вы думаете поступить? спросилъ онъ.
— Я думаю… посовтоваться съ Давидомъ Петровичемъ. Отецъ и его также приглашаетъ, отвтила Раиса Михайловна.
Тревога все росла на лиц Юхотскаго.
— Что жь… можетъ-быть въ самомъ дл такъ лучше будетъ… проговорилъ онъ, но, взглянувъ на Раису Михайловну, замтилъ насмшливое трепетанье въ ея глазахъ и науголкахъ рта, и улыбнулся.
— Знаете какой у васъ недостатокъ есть: вы никогда не будете вполн счастливы, сказала серіозно Раиса Михайловна.
— А разв есть полное счастье? Разв вы можете это сказать? возразилъ Юхотскій.
— Нтъ, я счастлива, отвтила княгиня, и задумчивое облако набжало на ея подвижное лицо.— Мы вс слишкомъ много думаемъ — это дурно. Ma tante права, она говоритъ что думать значитъ усложнять жизнь, а ужь это хуже всего.
По шуму шаговъ въ гостиной они догадались о прізд Давида Петровича. Онъ вошелъ вмст со старымъ Урханомъ, съ простуженнымъ на холодномъ втр лицомъ, радостно возбужденный только-что совершеннымъ формальнымъ пріобртеніемъ дома. Онъ зналъ что это пріобртете нисколько не увеличивало его средствъ, но ему пріятно было въ первый разъ имть свою собственность.
Старый Урханъ съ тхъ поръ какъ Юхотскій сталъ почти ежедневнымъ гостемъ въ дом пересталъ отъ него скрываться. Онъ напротивъ старался какъ можно чаще являться при немъ къ невстк, причемъ велъ себя съ необычайною сдержанностью, не выходя изъ роли спокойнаго наблюдателя. Ему случалось по цлымъ часамъ неподвижно просиживать въ. углу, слушая сквозь дремоту разговоръ Юхотскаго съ Раисой Михайловной, но часто, обернувшись въ его сторону. Юхотскій встрчался съ такимъ внимательнымъ, пронизывающимъ и хитрымъ взглядомъ узкихъ глазъ, и въ этомъ взгляд выражалось столько хищнаго ‘себ на ум’ что невольное смущеніе овладвало имъ и сообщалось Раис Михайловн. Въ подобныхъ случаяхъ Урханъ, замтивъ про изведенное имъ впечатлніе, тотчасъ наводилъ на свое лицо выраженіе какого-то окостенлаго безучастія, и только по тонкимъ губамъ его противъ воли змилась хитрая волчья усмшка. Онъ рдко вмшивался въ общій разговоръ, но въ его скупыхъ и краткихъ замчаніяхъ, выраженныхъ сомнительнымъ русскимъ языкомъ, Юхотскому постоянно чувствовалось что-то двусмысленное и злое. ‘Этотъ Татаринъ чего-то хочетъ отъ меня’, приходило ему часто на мысль.
Къ обду ждали Только одну Варвару Павловну, но она пріхала вмст съ мужемъ и объявила что и Анатоль тоже сейчасъ будетъ. Послднее извстіе она сообщила не безъ нкотораго грустнаго оттнка на лиц, потому что не была уврена въ томъ что говорила. Анатоль тщательно избгалъ всякаго рода семейныхъ собраній, вопреки постоянному желанію матери чтобъ онъ бывалъ ‘въ домахъ’ и въ особенности въ такихъ гд царствуетъ нкоторое принужденіе и гд собирается настоящій ‘свтъ’, Варвара Павловна находила что исключительно холостое общество, въ которомъ вращался ея сынъ, было дурною для него школой, и не ошибалась, хотя не совсмъ въ томъ смысл въ какомъ она это понимала. Анатоль нисколько не подвергался опасности огрубть и утратить вншнія качества свтскаго человка, столь цнимыя Варварой Павловной. Онъ не сдлался грубъ съ дамами отъ того что т женщины съ которыми онъ проводилъ время сами были грубы. Но общество этихъ женщинъ, обязанныхъ своею карьерой преимущественно искусству ‘занимать мущинъ и длать все чтобы послднимъ не было скучно’, развило въ немъ особаго рода умственную лность, благодаря которой онъ тяготился всякимъ другимъ обществомъ, гд надо самому разговаривать, а не позволять только развлекать себя. Поэтому Варвар Павловн всегда стоило большаго труда заманить его не только въ т дома гд она сама бывала, во даже на свои собственные вечера, и это доставляло ей двойное огорченіе: она за него боялась и имъ гордилась.
Варвара Павловна, съ тхъ поръ какъ ей была доврена тайна отношеній Раисы Михайловны къ Юхотскому, боле прежняго вошла въ ея интересы. О многомъ ей только было дозволено догадываться — есть вещи въ которыхъ женщина не сознается даже при безусловной откровенности, а Раиса Михайловна была не изъ самыхъ откровенныхъ характеровъ,— но она всмъ своимъ существомъ сочувствовала тому о чемъ догадывалась, хотя и понимала все такое нсколько по-своему. Точка зрнія ея на любовь была такъ-сказать ультра-женская. Она считала ее чмъ-то въ род драгоцннаго приза — цнность зависла отъ красоты и общественнаго положенія женщины, располагая которымъ, можно возбуждать между мущинами интересное соревнованіе, что-то въ род скачки съ препятствіями. Она не прочь была бы видть даже пролитую кровь на этомъ турнир, но съ тмъ условіемъ чтобъ эта кровь бросала только лишній блескъ на женщину а чтобы серіозные интересы женщины никакимъ образомъ не были компрометированы въ этой драм. Вс страстные, глубокіе и мучительные элементы чувства она предоставляла мущинамъ, сохраняя за женщиной лишь право увнчать счастливаго побдителя. Поэтому она не совсмъ одобряла выборъ Раисы Михайловны, находя что Юхотскій слишкомъ сократилъ занимательную программу турнира, но разъ войдя въ эти тайныя отношенія, она уже глубоко заинтересовалась ими, и въ ней разгорлся присущій ей духъ интриги. Покровительствовать всмъ такимъ отношеніямъ было для нея потребностью, тмъ боле когда въ нихъ запуталась такая близкая къ ней женщина какъ Раиса Михайловна. Она даже въ обществ, среди постороннихъ людей, постоянно поддерживала съ нею глазами безмолвный и полный понятнаго имъ однмъ значенія разговоръ и находила тысячи случаевъ оказывать обоимъ влюбленнымъ маленькія, но весьма важныя для нихъ услуги. Она и теперь, едва войдя къ Раис Михайловн, уже спрашивала ее глазами, и улыбалась поощрительною и немножко хитрою улыбкой въ отвтъ ея тоже улыбавшимся и счастливымъ глазамъ — и об понимали все что было сказано этими улыбками и взглядами.
Единственнымъ лицомъ ни съ какой стороны не причастнымъ интимнымъ интересамъ занимавшимъ собравшееся здсь маленькое общество былъ мужъ Варвары Павловны. Никому не пришло бы въ голову посвящать его въ какіе бы то ни было личные интересы, и самъ онъ былъ слишкомъ лнивъ для того чтобы что-нибудь замчать и во что-нибудь вникать. Разъ навсегда онъ устроилъ свою жизнь такимъ образомъ чтобъ ее ничто не задвало и не тревожило. Въ натур его была бездна того необъятнаго эгоизма, къ которому какъ-то особенно склонны чрезмрно-мягкіе люди. Онъ никому не сдлалъ зла и кое-кому сдлалъ добро, но главнымъ образомъ для того чтобъ отдлаться. Семью свою онъ очень любилъ, но при условіи чтобъ его не трогали и ни съ чмъ къ нему не приставали. Объ этомъ необъятномъ эгоизм никто и не догадывался кром Варвары Павловны, которая сначала возмущалась имъ, а потомъ, убдившись въ совершенной ни къ чему негодности своего мужа, нашла что такъ даже лучше. Она сама вела весь домъ, управлялась со всми затрудненіями. Никаноръ Ильичъ — такъ звали мужа, игралъ въ семь роль дальняго, но почтеннаго родственника, котораго взяли для приличія. Въ этой роли онъ умлъ обставиться многочисленными привычками и даже прихотями, съ которыми ему было очень удобно жить. Онъ поздно вставалъ, долго брился и мылся фыркая и брызгая во вс стороны и поддерживая занимательный разговоръ съ камердинеромъ, помнившимъ еще то время, когда Никаноръ Ильичъ приказывалъ подпекать щипцами красивые, длинные, волнистые усы. Между завтракомъ и обдомъ Никаноръ Ильичъ длалъ, нкоторые визиты, причемъ везд сидлъ непозволительно долго, если бывалъ принятъ, разказывая разныя невинныя и смшныя сплетни, большею частью тутъ же имъ выдуманныя, и вообще лгалъ ужасно. Онъ былъ отъявленный, нестерпимый лгунъ прежде всего, но лгалъ такъ несообразно и безцльно что никто на него не сердился. Вечеромъ Никаноръ Ильичъ игралъ въ преферансъ, по маленькой и довольно прижимисто, и если у него были когда-нибудь враги, то именно т старушки которыхъ онъ подсиживалъ въ преферанс на ‘курочку’. Независимо отъ этого предустановленнаго теченія жизни, у Никанора Ильича всегда была какая-нибудь особая, посторонняя страсть, овладвшая имъ на извстное время. Такъ, въ одну эпоху своей жизни, онъ вдругъ сдлался антикваріемъ и собиралъ въ свомъ кабинет самыя неслыханныя и диковинныя рдкости, въ род локона Семирамиды или подтяжекъ -Карла Великаго, или наконецъ чашки изъ которой Наполеонъ лилъ кофе утромъ въ день Бородинской битвы, потомъ пристрастился къ комнатной магіи и выучился довольно чисто длать нкоторые фокусы, въ послднее же время ударился въ спиритизмъ и открылъ въ себ замчательныя медіумическія способности. Вообще Никаноръ Идьичъ былъ склоненъ пристращаться къ тому что давало ему возможность много лгать и мистифировать.
За Раисой Михайловной онъ ухаживалъ нсколько на стариковскій манеръ, какъ и слдуетъ пожилому родственнику, но разнжившись и разшутившись любилъ цловать ей пальчики и говорить слегка скабрезный вздоръ, причемъ отдутловатое въ складкахъ лицо его какъ-то смшно двигалось, точно онъ собиралъ и опять распускалъ свои генеральскія морщины. Сегодня онъ былъ особенно въ дух и усвшись тотчасъ разказалъ совершенно невозможный анекдотъ про стараго Урхана, который на это только двигалъ главами и смялся страннымъ гортаннымъ смхомъ. Урханъ никогда не сердился на Никанора Ильича, потому что уважалъ его за представительную наружность и русскія барскія замашки.
Варвара Павловна въ это время подошла къ Раис Михайловн и сказала своимъ какъ всегда нсколько таинственнымъ тономъ:
— Я на тебя имю виды на завтра: ко мн Рохтины прідутъ на цлый день.
Рохтины были ‘кирасирское семейство’, жившее постоянно въ Царскомъ. Раиса Михайловна посмотрла на Варвару Павловну, какъ бы желая удостовриться, не иметъ ли на этотъ разъ ея таинственный тонъ какого-нибудь особаго значенія, но тотчасъ поняла что она нужна тетушк просто для того чтобы занимать Рохтиныхъ.
— Они съ утра прідутъ? спросила она.
— По одиннадцати-часовому позду, у нихъ скоро балъ въ Царскомъ, и поэтому пропасть длъ въ город. Я бы хотла чтобы ты съ ними обдала у меня.
Къ удивленію Варвары Павловны, Раиса Михайловна не тотчасъ ей отвтила. По выраженію ея лица замтно было что какая-то внезапно представлявшаяся мысль занимала ее
— Et bien, c’est entendu? повторила Варвара Павловна.
— Можетъ-быть…. я постараюсь…. отвтила Раиса Михайловна, и оглянувшись продолжала вполголоса: — Chè,re tante, не говорите здсь никому что Рохтины будутъ завтра въ город….
Варвара Павловна была настолько опытна что тотчасъ догадалась о какомъ-то особомъ, весьма тайномъ и важномъ интерес соединенномъ для Раисы Михайловны съ этою просьбой. Она не спросила зачмъ ей это надо а только взглянула на нее таинственно и весело. ‘Я не знаю какая у тебя мысль, но я догадываюсь что дло касается твоего романа, и потому можешь на меня разчитывать’, говорилъ этотъ умный и поощрительный взглядъ.
Анатоль наконецъ явился, затянутый въ свой красивый блый мундиръ, съ тмъ почтительнымъ и нсколько скучнымъ выраженіемъ въ лиц, которое какъ бы говорило что хотя ему вовсе не хочется тутъ быть, но разъ что онъ пріхалъ — не безпокойтесь о немъ, онъ будетъ держать себя какъ слдуетъ въ подобной обстановк.
Раиса Михайловна пригласила всхъ въ столовую.
— Вотъ и прекрасно, все свои собрались, семейная трапеза, проговорилъ Никаноръ Ильичъ, усаживаясь между Урханомъ и Давидомъ Петровичемъ и затыкая за пуговицу уголъ салфетки.
Урхавъ посмотрлъ на него, потомъ на Юхотскаго.
— А князь Платонъ Николаичъ какъ вкмъ приходится? вдругъ опросилъ онъ Никанора Ильича. Тотъ не понялъ, но замтивъ что вс какъ-то страннно переглянулись, догадался что сказалъ глупость.
— Князь Платонъ Николаичъ свой человкъ у Раисы Михайловны, продолжалъ онъ, желая поправиться и прервать внезапно наставшее молчаніе. Но какъ это обыкновенно бываетъ, когда у всхъ сидитъ одна и та же тайная мысль, поправка только усилила общее смущеніе.
— Еще бы, когда я его знала еще прежде чмъ познакомилась съ моимъ мужемъ, торопливо проговорила Раиса Михайловна, чувствуя что краска готова зажечь ей лицо, и что необходимо выбраться изъ какого-то смутнаго впечатлнія, давившаго все общество.
Собственно во всемъ этомъ разговор не было никакого прямаго намека, который ставилъ бы ее въ опасное положеніе. Все что было сказано, могло быть истолковано очень просто, безъ всякой задней мысли. И несмотря на то Раиса Михайловна чувствовала — чувствовала съ неотразимою убдительностью инстинкта — что никто не хочетъ и не можетъ, именно не можетъ, понять сказаннаго просто, но вс непремнно ищутъ въ каждомъ слов отвта на одну и ту же тайную мысль. Она обвела глазами все общество и повяла что даже ея собственныя слова, которыми она хотла разсять впечатлніе, только усилили его, что они, эти такія простыя слова, были приняты совсмъ не въ ихъ простомъ, прямомъ смысл. Не глядя на Урхана, она видла злую улыбку на его губахъ, чувствовала ястребиный блескъ его глазъ. Она видла какъ Давидъ Петровичъ отодвинулъ только-что начатую тарелку съ супомъ и принялся усиленно крутить лвый усъ. Общее впечатлніе очевидно отразилось на немъ, толстая синяя скидка опять вспухла на его низкомъ лбу. Прошло нсколько мгновеній неопредленнаго и Жуткаго ожиданія. У каждаго стоялъ въ ум только одинъ вопросъ: что происходитъ въ эту минуту въ мысляхъ Давида Петровича. Даже опытная и находчивая Варвара Павловна ничего не могла придумать, какъ только сказать вполголоса сидвшему противъ нея Юхотскому:
— Passez-moi le vin blanc.
Но и это было уже большою помощью. Никаноръ Ильичъ, остававшійся спокойне всхъ, и ничего толкомъ не понимавшій, но сознававшій инстинктивно что произошло нчто непріятное, потому что вс какъ-то смущенно примолкли, подхватилъ фразу жены и принялся съ преувеличеннымъ Жаромъ доказывать что красное вино здорове благо, потому что кровь у насъ тоже красная. Для вящаго доказательства онъ налилъ себ стаканъ шамбертена, залпомъ опорожнилъ его, потомъ взялъ пустой стаканъ Урхана и опрокинулъ его на столъ.
— Это папа хочетъ показать новый спиритическій опытъ, объяснилъ Анатоль.— Это въ самомъ дл изумительно, колокольчикъ звонитъ самъ собою подъ опрокинутымъ стаканомъ.
— Vraiment? je n’ai jamais vu a, отозвалась съ другаго конца стола Варвара Павловна.
— Это совсмъ новая вещь, сказалъ Никаноръ Ильичъ, и веллъ подать колокольчикъ.
Нельзя было придумать лучшаго выхода изъ напряженія, которое каждый чувствовалъ.— Parfois l’esprit ne lui manque pas, шепнула Варвара Павловна Раис Михайловн. Вс съ любопытствомъ смотрли какъ Никаноръ Ильичъ поставилъ на столъ поданный ему маленькій серебряный колокольчикъ и прикрылъ его стаканомъ. Даже лакеи, перемняя тарелки, старались ходить на цыпочкахъ и не спускать глазъ съ таинственнаго аппарата.
— Что вы тамъ руками за спиной длаете? усомнился Давидъ Петровичъ, тоже заинтересованный опытомъ.
— Ничего, просто надо руки подальше дерзать, иначе духи подвергаются противоположнымъ токамъ, объяснилъ Никаворъ Ильичъ.— Вотъ, смотрите, я спокойно кладу руки къ себ на колни.
Давидъ Петровичъ наклонился подъ столъ чтобы посмотрть. Варвара Павловна, желавшая сдлать изъ всего этого какъ можно больше шуму, встала съ мста и тоже подбжала и заглянула подъ скатерть. Руки Никанора Ильича дйствительно лежали на аккуратно расправленныхъ полахъ сюртука. Колокольчикъ слабо звякнулъ разъ, другой, третій.
— Удивительно, воскликнули нкоторые.
— А можно громче? пожелалъ Давидъ Петровичъ.
— Можно, отвтилъ Никаноръ Ильичъ, и колокольчикъ дйствительно звякнулъ гораздо громче прежняго.
— Удивительно, повторила Варвара Павловна, не столько довольная шалостями духа, сколько удачнымъ устраненіемъ опасности.
— Однако странно что колокольчикъ совсмъ не подымается и не шевелится когда звонитъ, замтилъ Давидъ Петровичъ.
— Mais qu’est ce que a vous fait? тмъ удивительне, возразила Варвара Павловна.
Колокольчикъ продолжалъ позвякивать. Урханъ, не то злобно, не то презрительно слдившій за опытомъ, вдругъ отодвинулъ стулъ и быстро схватилъ рукой за задній карманъ сюртука Никанора Ильича.
— Га! это что такое! прокричалъ онъ торжественно.
Медіумъ завертлся на стул, но Урханъ уже запустилъ руку ему въ карманъ, и вытащилъ оттуда колокольчикъ. Вс хохотали, и Никаноръ Ильичъ громче всхъ.
— Сорвалось! воскликнулъ онъ, ни мало не смущаясь своимъ фіаско.
Всмъ вдругъ сдлалось очень весело, именно оттого что за минуту предъ тмъ каждый испытывалъ совершенно другое настроеніе. Смшне всего было сморщенное лицо Никанора Ильича и его маленькіе, лживые глазки, совсмъ пропавшіе въ складкахъ.
— Но вдь колокольчикъ можетъ зазвонить у васъ когда этого совсмъ не надо, сказала сквозь смхъ Раиса Михайловна.
— А онъ у меня до опыта въ платокъ завернутъ, объяснилъ съ полнымъ удовольствіемъ Никаноръ Ильичъ — Давича Давидъ Петровичъ спрашивалъ что это я руками за спиной длаю,— а это я моего духа отъ узъ освобождалъ.
Всмъ было весело, и немножко стыдно, потому что приключеніе съ Никаноромъ Ильичемъ все-таки имло видъ шутовства, и все-таки Юхотскій былъ посторонній человкъ. Это самое испытывала и Раиса Михайловна, и къ радости что все такъ благополучно обошлось, примшивалось непріятное чувство смущенія за Никанора Ильича и за все это маленькое общество, связанное съ ней фамильными узами. Несмотря на близость свою къ Юхотскому, и можетъ-быть именно вслдствіе этой близости, она ни предъ кмъ не была такъ способна стыдиться за свою семейную обстановку, какъ предъ нимъ. Но какъ всегда, такъ и теперь, въ этомъ чувств скоро произошелъ переходъ къ другимъ, боле капризнымъ ощущеніямъ. Она подняла глаза ни Юхотскаго, и ей досадно сдлалось за неловкое положеніе въ которое онъ былъ поставленъ. Ей пріятно стало созвать что тотъ кого она любила и кому никто здсь, какъ ей казалось, не хотлъ отдать справедливости — несомннно лучше, умне и крупне всхъ ихъ. Она даже готова была радоваться тому что эти кровно-близкіе ей люди, этотъ кругъ, къ которому она принадлежала по рожденію и замужеству, выказывалъ себя предъ нимъ въ такомъ смшномъ и пошломъ вид Пусть, думала она, пусть онъ видитъ среди кого я поставлена, онъ пойметъ что мн нельзя было не полюбить его. И чмъ боле она думала объ этомъ, тмъ боле въ ней разгоралось капризное, раздражительное желаніе выразить чмъ-нибудь что она совершенно чужая среди этихъ людей, что ей ршительно все равно что они скажутъ о ней и какъ будутъ считать ее, и что кром него никто ей не близокъ и никого она не любитъ и не уважаетъ. Ей хотлось отмстить и за себя, и за него, за т мучительныя минуты которыя имъ выпали за обдомъ.
Когда встали изъ-за стола, не было узко и слдовъ испытаннаго всми напряженія. Маленькая непріятная подробность была забыта. Варвара Павловна первая возвратилась къ своему обычному оживленію и весело болтала съ Давидомъ Петровичемъ, который очень ее уважалъ и даже побаивался, потому что сознавалъ ея умственное превосходство. Ее въ настоящую минуту гораздо боле интересовало узнать, почему Раиса Михайловна просила никому не говорить о завтрашнемъ прізд Рохтиныхъ, чмъ то что произошло за обдомъ. Одинъ Урханъ продолжалъ хмуриться и загадочно поводить своими волчьими глазами, онъ былъ золъ и на Никанора Ильича, некстати подоспвшаго съ этимъ глупымъ опытомъ, и на Варвару Павловну за то что она развлекала Давида Петровича.
Тотчасъ посл кофе составилась пулька. Юхотскій, не умвшій отличить короля отъ валета, остался съ дамами. Варвара Павловна, которую чмъ дальше тмъ больше безпокоила мысль о какой-то тайн, связанной съ пріздомъ Рохтивыхъ, не могла наконецъ удержаться и обратилась къ Раис Михайловн въ полголоса съ вопросомъ:
— У тебя есть планъ на завтрашнее утро?
Раиса Михайловна отвтила глазами: ‘да’, и въ этихъ глазахъ Варвара Павловна прочитала въ то же время что не надо продолжать объ этомъ разговора, и что все и безъ того она узнаетъ, когда можно будетъ.
— У васъ завтра есть лекція? спросила Раиса Михайловна Юхотскаго.
— Нтъ, отвтилъ онъ.
Они сидли въ сторон отъ играющихъ, но такъ что можно было вести общій разговоръ.
— Вы ршили удержать вашу прошлогоднюю дачу въ Царскомъ? громко спросила Раиса Михайловна.
— Непремнно, отвтилъ изъ-за картъ Никаноръ Ильичъ.— А вы, chè,re niè,ce? неужели мы будемъ жить не въ одномъ мст съ вами?
— У насъ все еще ничего не ршено на этотъ счетъ, сказала Раиса Михайловна.— Въ самомъ дл, Деви, надо кончить съ этимъ вопросомъ. Рохтины въ послдній разъ говорили что рядомъ съ ними отдается прекрасный домъ. Стоитъ взглянуть, какъ ты думаешь?
Давидъ Петровичъ удивился: Раиса Михайловна никогда до того времени не выражала желанія провести лто въ Царскомъ.
— Но вдь ты всегда говорила что тамъ очень скучно? возразилъ онъ.
— Вообще — да, но если дача которую рекомендуютъ Рохтины въ самомъ дл такъ хороша, тогда можно помирать ея съ Царскимъ, отвтила Раиса. Михайловна.— Притомъ я все-таки разчитываю что въ средин лта мы удемъ или за границу, или на Кавказъ.
— О, ma chè,re, только же на Кавказъ, протестовала Варвара Павловна.
— Какъ Деви захочетъ, сказала Раиса Михайловна.— А май и іюнь бываютъ очень хороши въ Царскомъ.
— Относительно дачи мн все равно, лишь бы было удобно, и чтобы конюшня была просторная, отвтилъ Доводъ Петровичъ.
Урханъ никогда ни на какія дачи не перезжалъ, поэтому этотъ вопросъ его не касался.
— Я посмотрю этотъ домъ. Я пожалуй даже завтра съзжу, какъ ты думаешь?
Давидъ Петровичъ, озабоченный неудачною прикупкой на безкозырную игру, пробурчалъ разсянно что пусть детъ если хочетъ.
— А князь гд будетъ лтомъ жить? обратился Урханъ къ Юхотскому.
Вопросъ, казалось, въ сущности очень простой, но вс были такъ настроены предыдущимъ что опять почувствовали намекъ. Юхотскій и Раиса Михайловна переглянулась
— Я думаю ухать къ себ въ деревню, отвтилъ онъ.
Раиса Михайловна знала что это вовсе не ршено у него, но поняла что лучше всего было отвчать такимъ образомъ.
— Правда? отозвался съ подозрительною интонаціей Урханъ. Онъ злился, чувствуя что его намекъ сразу отраженъ.