Михайловский Б. Иванов В. И., Иванов Вячеслав Иванович, Год: 1930
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Михайловский Б. Иванов В. И. // Литературная энциклопедия: В 11 т. — [М.], 1929-1939.
Т. 4. — [М.]: Изд-во Ком. Акад., 1930. — Стб. 404-409.
http://www.feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le4/le4-4041.htm
ИВАНОВ Вячеслав Иванович [1866-] — поэт и теоретик символизма. Р. в Москве, в семье землемера. Пройдя два курса ист.-фил. факультета Моск. университета, И. с 1886 продолжал образование в Берлине, где занимался историей под руководством Моммзена, филологией, философией. С 1891 в течение ряда лет И. объехал многие страны Европы, был в Палестине, Александрии, наезжал в Россию, но жил преимущественно в Италии. Основным предметом научных занятий И. была проблема религии Диониса и происхождения трагедии. В 1904 в ‘Новом пути’ печаталось его исследование ‘Эллинская религия страдающего бога’, в 1905 в ‘Вопросах жизни’ — ‘Религия Диониса’. Эти исследования нашли свое завершение в диссертации ‘Дионис и прадионисийство’ (Баку, 1923), защищенной на степень доктора классической филологии в 1921 при Бакинском университете. Важнейшими факторами в формировании мировоззрения И. явились учения Ницше, с одной стороны, и славянофилов и Вл. Соловьева — с другой. Как поэт И. выступил в печати лишь в 1903. В 1905 И. поселяется в Петербурге и быстро становится одним из вождей символизма. ‘Ивановские среды’ [1905-1907] — кружок, собиравшийся у И. в ‘Башне’, где бывали тяготевшие к символизму поэты, художники, философы, ученые, — становятся одним из центров движения, лабораторией поэтики и мировоззрения ‘второго поколения’ символистов. И. принимал близкое участие в Петербургском религиозно-философском о-ве, в издательстве ‘Оры’, в журн. ‘Золотое руно’, ‘Труды и дни’, печатался также в альманахе ‘Северные цветы’, журналах ‘Весы’, ‘Аполлон’, ‘Новый путь’ и др., преподавал на Высших женских курсах. После Октября И. работал в области культурного строительства в Москве, с 1921 — в Баку, где был профессором, некоторое время ректором университета и замнаркомпроса Азербайджанской ССР. С 1924 живет в Италии.
Как теоретик и поэт И. выражает тенденции ‘младших символистов’, резко противопоставляя их декадентству, импрессионизму и парнассизму, весьма сильно представленным в ‘старшем поколении’. Различая в ходе истории эпохи органических и критических культур, И. видит в декадентстве крайнее выражение критической культуры (буржуазной), к-рой на смену должна притти культура органическая. Прообраз ее И. усматривает в средневековье, в Египте, провозвестником ее является подлинный символизм. По И., последний стремится к созданию народного искусства большого стиля взамен интимного, уединенного искусства для избранных, к созданию синтетического искусства взамен дифференцированного. Индивидуализм должен быть преодолен в органическом слиянии личности с коллективом, в соборности. Искусство должно стать ознаменованием объективных реальностей, а не субъективной иллюзией. Идеалистическому символизму, декадентскому импрессионизму И. противопоставляет реалистический (в смысле ‘объективного’ идеализма) символизм, парнасскому принципу искусства для искусства — принцип искусства религиозного, теургического. Средоточием этого будущего искусства, а также фокусом религиозно-общественной жизни, должно явиться синтетическое искусство театра как мистерии, как всенародного ‘действа’, где нет пассивных зрителей и все являются участниками. Поэт — не уединенный мечтатель, а учитель, голос народа. Искусство должно стать мифотворческим. Соответственно складывается путь поэта-символиста от основного приема словотворчества — метафоры — к символу, образующему в своем движении миф, к-рый знаменует некоторую объективную, высшую реальность (realiora) — космическую или реальность жизни человеческого духа. Но подлинно-мифотворческое искусство, как древнегреческое, может быть только всенародным. В настоящее время оно лишь зарождается, предчувствуется, и потому подготовляющий его символизм есть искусство хотя и не интимное, но келейное, где немногие художники предвосхищают будущие формы.
Этот круг идей И. тесно связан с учением Вл. Соловьева, при помощи к-рого И. преодолевает индивидуализм Ницше, с эсхатологическими чаяниями, верой в особый путь России, минующей капитализм и объединяющей вокруг себя все славянские народы, со славянофильским мессианизмом, словом, с той идеологией, к-рая развивалась в конце XIX и начале XX вв. интеллигенцией среднего и мелкого дворянства как ее идеологическое оружие в борьбе с растущим и торжествующим промышленным капитализмом.
Прообраз искусства органической эпохи, искусства религиозного, И. ищет в средневековье, но не в западном, к к-рому обращались многие романтики и некоторые символисты, а в византийстве, более близком славянству и связующем последнее с эллинством. Искание основ для возрождения дворянской органической культуры в византизме характерно не только для И., но и для ряда его современников (Рёрих, Врубель и др.).
Эта идеология служит источником тематики поэзии И., ей соответствует и поэтический стиль И. Если основными для декадентской фазы символизма были темы смерти, гибели, отчаяния, тоски бытия и т. п., то основные темы, ‘миф’, И. — смерть и последующее воскресение, гибель и возрождение. С этим мифом тесно связаны темы преображения, эсхатологических чаяний, а также тема жертвы, прославление жертвенного страдания. Другой тематический центр поэзии И. — тема утверждения мира, ‘всерадостного’, ‘слепительного’ Да, в к-ром оптимизм И. противостоит декадентскому пессимизму. К основным принадлежат также темы ‘благого нисхождения’, преодоления индивидуального, торжества соборности, тема мистической любви, побеждающей смерть, темы богоискания, богоявления и др., в качестве побочных, преодолеваемых, выступают декадентские темы одиночества, отчаяния, богоборческого самоутверждения. Этот тематический комплекс возникает на почве психоидеологии класса, когда-то могущественного, теперь утратившего свою мощь, упадочного, но еще сохранившего достаточно энергии, чтобы в лице своих идеологов стремиться к своего рода возрождению на некоторой новой основе, реагировать на всеобщее предреволюционное оживление политической и идеологической борьбы. С революцией, принимающей вид апокалиптического события, связываются по существу реакционные надежды феодальной романтики, мистического неонародничества дворянской интеллигенции.
В форме и содержании поэзии И. начала гармонии, строя, лада, единства, целостности торжествуют над началами множественности, разрозненности, смутных настроений, лирического хаоса. Стиль поэзии И. так же противостоит импрессионизму, как ее тематика и теория поэзии И. — декадентству, и стремится сформировать систему собственно-символистических средств выражения. От субъективного и индивидуального поэзия И. тяготеет к объективному и сверхиндивидуальному, от чистого лиризма — к эпизированной и драматизированной лирике. Весьма значительную роль играет в ней фабульный, повествовательный элемент, иногда стихотворение превращается в драматическую сцену с несколькими лицами или в монолог какого-нибудь персонажа. Сама форма изложения от имени некоего ‘я’, знаменующая субъективную, индивидуальную точку зрения, представлена у И. минимально, зато большое место занимает повествование в третьем лице и изложение от первого лица множественного числа, лица некоторого коллектива — ‘мы’. Большую роль у Иванова играет изложение, обращенное от одного коллектива к другому (‘вы’ — чаще всего группа людей: поэты, пророки, человечество, верующие и т. д.). Стихи И. приближаются к одам, гимнам, дифирамбам, они как бы предназначены для хорического произнесения, ритуальных действ, торжественной декламации, молитв, священнодействий и празднеств. Вместо импрессионистической фиксации случайного, мгновенного настроения у И. — широкая философская и религиозная концепция.
В поэзии И. — недвижно застывшие ряды форм, предметность, непронизанная движением, ей чужд динамизм буржуазного мироощущения, в ней царят статика, застылость ‘таинственно-богослужебного’ феодального искусства. Глагольность поэзии И. минимальна, даже сказуемые в очень большой мере образуются не глаголами, а существительными, прилагательными и др., среди глагольных слов большое место занимают слова, означающие состояние и претерпеваемое действие. Фразы И., изобилующие необычайными инверсиями, развиваются медленно, развертываясь в периоды со сложным соподчинением частей. Течение стиха также величаво, оно замедляется обилием чистых метрических стоп и ипостас спондеем (‘Где я?.. Вкруг туч пожар — мрак бездн и крыльев снег’, ‘О рок жреца! победа! слава! Луч алый! пышность багреца’). При всем богатстве инструментовки стих И. противополагается импрессионистически музыкальной стихии, он совершенно не напевен, обилен крутыми enjambements, ямб, хорей вытесняют немногочисленные трехсложные стопы. Соответственно этому и в пейзаже у И. — тяжкогранная застывшая природа, как в византийской мозаике, всюду груды камней, упоры глыб, столпы, грани, кристаллы, расплавы металлов (вершина горы — грань алмаза, ‘гранями сафира огранена земля’, хрустальные своды неба, ‘блестящих отсветов недвижные столпы’, медная грудь моря, ртуть озер, перлы туч, лучи солнца — расплавленное злато, малахитные мхи, смарагдная тишина, алмазный дождь, жемчужный час, яхонт волн и т. д.). Направленность к созданию религиозного, богослужебного искусства находит отражение у Иванова в церковной, ритуальной лексике (дикирий, купель, крест, святилище, знаменья, иерархии, аналой, ладан, хоругви, иконостас, нимб, колокола и т. д.), религиозно-церковные realia постоянно вторгаются у И. в план сравнений, метафор (литургия нив, лунная риза, звездный омофор, долина-храм, потир небес, скала, как тиара, луг, что ладан, и т. д.). Устремление к монументальному, величественному, народному, древнему приводит И. к исключительно интенсивному пользованию архаизмами (славянизмами), неологизмами, образованными в архаистическом духе. Его лексикон полон словами и формами, вроде: пря, ложесна, мрежи, кошница, перси, зык, отверстый, долу, зрак, дщерь, воспомни, млеко, праг, древлий, премены, охладный, девий и т. д.
Диалектика творчества И. приводила к тому, что он, пытаясь творить искусство полножизненное, созвучное современности и предвосхищающее будущее, направленное на реальность, всенародное, на самом деле создавал искусство, хотя и монументальное, но мертвенное, ушедшее в прошлое, чуждое современности, действительности, келейное, непонятное не только народу, но и сколько-нибудь широкому кругу читателей. Все движение ‘младших символистов’, их стремление к ренессансу дворянской культуры на некоторых обновленных основах, к созданию всенародного искусства большого стиля не имело реальной почвы в исторической ситуации соответствующего класса. Это движение не могло выйти за пределы социально-психологической реакции некоторой части дворянской интеллигенции на гибель дворянской культуры под ударами торжествующего буржуазного капитализма.
Библиография: I. Художественные произведения: Кормчие звезды, СПБ., 1903, Прозрачность, М., 1904, Cor ardens, тт. I-II, М., 1911, Нежная тайна, СПБ., 1912, Младенчество, Поэма, П., 1918, Прометей, Трагедия, П., 1919, и др. Критич. ст.: По звездам, СПБ., 1909, Борозды и межи, М., 1916, Родное и вселенское, М., 1917, и др. Переводы: I пифийская ода Пиндара, ‘ЖМНП’, 1899, Алкей и Сафо, М., 1914, и др.
II. Об Иванове см.: Русская литература XX в., под ред. Венгерова (автобиография, ст. А. Белого, Зелинского, Бердяева), Блок А., Творчество Иванова, ‘Вопросы жизни’, 1905, Љ 5, Поярков, Поэты наших дней, 1907, Морозов М., Пред лицом смерти, ‘Литературный распад’, 1908, Гофман М., Книга о русских поэтах последнего десятилетия, 1909, Брюсов В., Далекие и близкие, 1912, Закржевский, Религия, 1913, Измайлов А., Пестрые знамена, 1913, Чулков Г., Наши спутники, 1922, Коган П., Мечтатели, ‘Печать и революция’, 1922, II, Гумилев, Письма о русской поэзии, 1923, Коган П., Очерки по истории нов. русской литературы, т. III, вып. III, Белый А., Сирин ученого варварства, изд. ‘Скифы’, Берлин, 1922, Львов-Рогачевский В., Нов. русская литература (неск. изд.).
III. Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4-е, Гиз, Л., 1924, Его же, Литература великого десятилетия, т. I, Гиз, М., 1928, Писатели современной эпохи, т. I, ред. Б. П. Козьмина, изд. ГАХН, М., 1928, Мандельштам Р. С., Художественная литература в оценке русской марксистской критики, изд. 4-е, Гиз, М., 1928.
Б. Михайловский