Михаил Юрьевич Лермонтов, Соловьев Всеволод Сергеевич, Год: 1899 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

0x01 graphic

СВТОВЫЯ КАРТИНЫ КЪ НАСТОЯЩЕМУ ЧТЕНЮ (для аудиторіи):

1. Портретъ М. Ю. Лермонтова.

2. Видъ Пятигорска.

3. Домъ Лермонтова въ Пятигорск.

4. Село Тарханы.

5. Гробница Лермонтова.

6. Байронъ.

7. ‘Бородино’.

8. ‘Споръ’.

9. ‘Ангелъ’.

10. ‘Втка Палестины’.

11. ‘Три пальмы’.

12. Тоже.

13. Замокъ Тамары.

14. Морская царевна.

15. Демонъ, пролетающій надъ вершинами Кавказа.

16. Ангелъ и Демонъ.

17. Псня о купц Калашников.

0x01 graphic

МИХАИЛЪ ЮРЬЕВИЧЪ ЛЕРМОНТОВЪ.

Составилъ К. П. М.

Подъ редакціей Вс. С. Соловьева.

Изданіе учрежденной по Высочайшему повелнію Постоянной Коммисіи народныхъ чтеній.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія М. Акинфіева и П. Леонтьева, Бассейная, 14.
1899.

Михаилъ Юрьевичъ Лермонтовъ.

Михаилъ Юрьевичъ Лермонтовъ, знаменитый русскій поэтъ, скончался въ самомъ разцвт молодости, проживъ мене 27 лтъ. Кто знаетъ, сколько чудныхъ, недоптыхъ псенъ унесъ онъ съ собою въ могилу! Но и за короткую свою жизнь Лермонтовъ создалъ много прекрасныхъ произведеній, которыя никогда не забудутся.

Михаилъ Юрьевичъ родился 8 октября 1814 г. въ Москв, гд временно находилась его семья. Родъ Лермонтовыхъ шотландскаго происхожденія, но въ Россіи Лермонтовы поселились и обрусли очень давно, исправно несли царскую службу, многіе изъ нихъ занимали важныя должности и по своимъ врованіямъ, понятіямъ и родству были совершенно русскими людьми.

Отецъ поэта, Юрій Петровичъ, воспитывался въ первомъ кадетскомъ корпус и по выход изъ него служилъ офицеромъ въ арміи. Дослужившись до капитанскаго чина онъ вышелъ въ отставку. Въ родовомъ имніи Лермонтовыхъ, Кроптовк, Ефремовскаго узда Тульской губерніи, хозяйничали сестры Юрія Петровича и хозяйничали неумло — дла у нихъ шли плохо. Чтобы спасти благосостояніе семьи, Юрій Петровичъ долженъ былъ, покинувъ службу, поселиться въ деревн.

Вскор посл этого онъ женился на Марь Михайловн Арсеньевой, дочери Елизаветы Алексевны Арсеньевой (рожденной Столыпиной), богатой и знатной помщицы. Нельзя сказать, чтобы Юрій Петровичъ отличался скромнымъ и постояннымъ нравомъ. Ему нравилась веселая, беззаботная жизнь и онъ скучалъ съ женою, бывшей къ тому же слабаго здоровья. Марія Михайловна. глубоко страдала видя равнодушіе мужа, а мужъ не обращалъ на это никакого вниманія. Въ семь начались раздоры, неурядицы, окончательно сломившіе надорванныя силы Маріи Михайловны. Она въ молодыхъ годахъ скончалась отъ чахотки.

Посл смерти дочери, Елизавета Алексевна Арсеньева, любившая ее до самозабвенія, всю силу любви перенесла на маленькаго внука. Михаилъ Юрьевичъ росъ и воспитывался въ дом бабушки, окруженный самымъ заботливымъ уходомъ и самыми нжными попеченіями. Съ его отцомъ бабушка была во враждебныхъ отношеніяхъ и это совершенно понятно. Она знала, какъ печально жилось ея дочери, какъ много причинялъ страданій своей жен Юрій Петровичъ и потому боялась, что у столь безпечнаго и легкомысленнаго отца ребенокъ можетъ остаться покинутымъ на произволъ судьбы.

Однако было-бы несправедливо думать, что Юрій Петровичъ не любилъ сына. Онъ любилъ его сильно, но несносный характеръ, которымъ надлила его судьба, мшалъ ему быть хорошимъ мужемъ и отцомъ. Вроятно Юрій Петровичъ сознавалъ это и оттого ршилъ оставить Михаила Юрьевича на попеченіи бабушки до шестнадцати-лтняго возраста.

Когда Михаилу Юрьевичу исполнилось одиннадцать лтъ, Елизавета Алексевна, озабоченная слабымъ здоровьемъ внука, повезла его для поправки на Кавказъ. Здсь будущій славный поэтъ впервые увидлъ чудныя кавказскія горы и полюбилъ кавказскую природу. Въ его произведеніяхъ много говорится о Кавказ, о населяющихъ его племенахъ, о войн горцевъ съ русскими.

По возвращеніи съ Кавказа мальчика начали готовить къ поступленію въ университетъ. Богатая бабушка, страстно любившая внука, ничего не жалла на его образованіе. Она приглашала къ нему лучшихъ учителей, а такъ какъ Михаилъ Юрьевичъ имлъ выдающіяся способности, то все это ему пошло въ прокъ. Между прочимъ онъ отлично усвоилъ иностранные языки и могъ читать въ подлинник сочиненія иностранныхъ писателей.

Когда домашнее образованіе Михаила Юрьеевича было закончено, Елизавета Алексевна перевезла его въ Москву и опредлила въ благородный университетскій пансіонъ. Въ Москв Лермонтовъ сталъ часто видаться съ отцомъ и проявилъ большую любовь къ нему. Бабушка обезпокоилась, какъ-бы Юрій Петровичъ не отнялъ у нее обожаемаго внука, но все обошлось благополучно и Михаилъ Юрьевичъ опять остался въ семь Арсеньевой.

Пробывъ въ благородномъ пансіон около двухъ лтъ, Лермонтовъ выдержалъ установленный экзаменъ и былъ принятъ въ 1830 году въ число студентовъ Московскаго университета. Тамъ онъ оставался недолго. Въ скоромъ времени Елизавета Алексевна вмст съ внукомъ перехала въ Петербургъ. Здсь Михаилъ Юрьевичъ записался въ лейбъ-гвардіи гусарскій полкъ, стоящій въ Царскомъ Сел, и поступилъ въ школу гвардейскихъ подпрапорщиковъ и кавалерійскихъ юнкеровъ (ныншнее Николаевское Кавалерійское Училище). Изъ школы въ 1834 году Лермонтовъ былъ выпущенъ офицеромъ въ тотъ же гусарскій полкъ.

Конечно бабушка не поскупилась на то, что-бы устроить внука какъ можно лучше и давала ему большія деньги.

Молодой Лермонтовъ на первыхъ порахъ сильно увлекся свтскою жизнью, проводилъ время очень весело и охотно принималъ участіе въ товарищескихъ кутежахъ. Но не слдуетъ думать, что только кутежи да веселье занимали молодого офицера. Литературное призваніе, обнаружившееся въ Лермонтов еще въ бытность его въ московскомъ университетскомъ пансіон, стало сказываться въ немъ все замтне и замтне. Поэтому хотя онъ веселился и повсничалъ, но въ то же время много работалъ, много писалъ. Кром мелкихъ стихотвореній, имъ были написаны за это время и большія произведенія (‘Бояринъ Орша’, ‘Маскарадъ’, ‘Демонъ’ и др.).

Въ 1837 году на поединк былъ убитъ величайшій русскій поэтъ Пушкинъ. Лермонтовъ, благоговлъ передъ Пушкинымъ и смерть его поразила Михаила Юрьевича глубокимъ горемъ. Подъ вліяніемъ этого чувства онъ написалъ и посвятилъ памяти Пушкина сильное и страстное стихотвореніе.

Между тмъ въ обществ, гд приходилось бывать Лермонтову, Пушкина плохо цнили и понимали. Даже находились люди, забывавшіе, что Пушкинъ великій поэтъ, наша слава и гордость, и порицавшіе его за строптивый, будто-бы, нравъ. Благородный, вспыльчивый Лермонтовъ глубоко возмутился подобною несправедливостью и къ своему стихотворенію на смерть Пушкина приписалъ нсколько строкъ, очень обидвшихъ разныхъ вліятельныхъ лицъ. Для молодого поэта вышла отсюда непріятность. Онъ долженъ былъ покинуть лейбъ-гусарскій полкъ. Его перевели на Кавказъ въ Нижегородскій драгунскій полкъ.

Впрочемъ на этотъ разъ Михаилъ Юрьевичъ недолго пробылъ на Кавказ. Черезъ годъ онъ опять вернулся въ Петербургъ и былъ принятъ въ прежній полкъ.

Нужно сказать, что Михаилъ Юрьевичъ наслдовалъ отъ отца непріятный характеръ. Онъ легко приходилъ въ раздраженіе, легко наносилъ обиды, любилъ высмивать и вышучивать своихъ знакомыхъ. Эта прискорбная особенность характера поэта привела его, какъ увидимъ, къ печальной развязк.

Живя въ Петербург, Лермонтовъ постоянно бывалъ въ знатныхъ домахъ столицы. Въ одномъ изъ этихъ домовъ онъ встртился и познакомился съ сыномъ тогдашняго французскаго посланника, де-Барантомъ. Случилось какъ-то такъ, что между молодыми людьми произошло недоразумніе, Лермонтовъ, по обычаю, не ползъ въ карманъ за словомъ — и дло окончилось поединкомъ. На поединк Михаилъ Юрьевичъ получилъ пустую царапину, все обошлось благополучно, но начальство посмотрло на поведеніе молодого офицера очень строго. Начались судъ да дло, — поединки были тогда строго запрещены,— и Лермонтову опять пришлось распрощаться съ лейбъ-гусарскимъ полкомъ (теперь уже навсегда) и ухать на Кавказъ въ пхотный Тенгинскій полкъ.

Немного времени спустя Михаилу Юрьевичу было разршено пріхать въ Петербургъ, гд его, какъ писателя, ждалъ крупный успхъ. Онъ издалъ отдльными книгами нкоторыя свои произведенія и они начали очень быстро расходиться въ публик.

Весною 1841 г. Михаилъ Юрьевичъ вернулся на Кавказъ и поселился въ Пятигорск со своими друзьями — Столыпинымъ, кн. Трубецкимъ и кн. Васильчиковымъ. Привычка задвать и дразнить людей не покидала Лермонтова. Въ Пятигорск онъ принялся донимать насмшками и злыми шутками своего пріятеля, маіора Мартынова. Мартыновъ просилъ Михаила Юрьевича оставить его въ поко. Лермонтовъ не унимался. Тогда оскорбленный Мартыновъ вызвалъ обидчика на поединокъ. Вс были уврены, что дло кончится благополучно. Ни Лермонтовъ не хотлъ убивать Мартынова, ни у Мартынова въ мысляхъ не было убить Лермонтова. Но судьба ршила по своему. Пуля Мартынова попала въ сердце поэта и уложила его на мст.

Это несчастное событіе произошло 15 іюля 1841 года.

Хотя Лермонтовъ умеръ очень молодымъ, онъ уже при жизни усплъ составить себ громкую славу. Поэтому извстіе о его смерти тяжело поразило всхъ русскихъ людей, знавшихъ его произведенія. О преждевременной кончин Лермонтова сожалли не меньше, чмъ о кончин Пушкина.

Тло поэта было перевезено изъ Пятигорска въ имніе его бабушки, село Тарханы. Тамъ на его могил воздвигнутъ прекрасный памятникъ.

II.

Лермонтовъ рано началъ писать. Рано началось и его увлеченіе другими геніальными писателями, изъ числа которыхъ Михаилъ Юрьевичъ особенно любилъ знаменитаго англійскаго поэта Байрона. Байронъ былъ великій поэтъ, имъ многіе тогда страстно увлекались, не замчая въ его произведеніяхъ одного важнаго недостатка: англійскій поэтъ смотрлъ на жизнь мрачно и безнадежно, считалъ людей глупыми и злыми, а изъ человческихъ страстей ярче всего живописалъ необузданныя и порочныя. Конечно, и глупыхъ, и злыхъ на свт много, но несправедливо считать, что каждый человкъ или золъ, или глупъ, или то и другое вмст. Также точно невренъ взглядъ Байрона на жизнь. Никто не будетъ утверждать, что жизнь — пустое дло, вчный праздникъ, легкая забава. Недаромъ наша пословица говоритъ: ‘жизнь прожить — не поле перейти’. Но въ жизни, на ряду съ горемъ, неудачами и всякими бдами не мало радостей и утшеній. Байронъ забывалъ о радостяхъ и утшеніяхъ, если же и говорилъ о нихъ, то говорилъ такъ, какъ будто все хорошее въ жизни — призракъ и обманъ, сущность же жизни составляютъ горе и страданія.

Если-бы Байронъ не обладалъ мощнымъ талантомъ и не выражалъ свои мрачныя думы и чувства въ поразительно сильныхъ, прекрасныхъ стихахъ — многіе скоро-бы замтили его ошибку. Но ужь таково могущество таланта — онъ ослпляетъ людей и на долгое время какъ бы беретъ въ плнъ ихъ мысли и чувства.

Увлекаясь мрачными, необыкновенно прекрасными произведеніями Байрона, Лермонтовъ незамтно подражалъ ему. Онъ тоже смотрлъ на жизнь, какъ на цпь страданій и несчастій, и многія его стихотворенія проникнуты безотраднымъ настроеніемъ. Въ нихъ поэтъ жалуется, что его никто не любитъ и что вообще люди не умютъ любить, стуетъ на свое одиночество, на друзей, которые охотно длятъ веселье и не хотятъ раздлить съ другомъ печали, проклинаетъ жизнь, не. дающую ничего, кром страданій, и взываетъ къ смерти, какъ къ избавительниц.

Это мрачное настроеніе поэта не покидало Лермонтова до послднихъ дней, но нужно помнить, что онъ умеръ очень молодымъ и его взгляды еще не успли сложиться. Если бы поэтъ прожилъ дольше, онъ несомннно убдился бы, что въ жизни не все только скорби, страданія и несчастія, что судьба, посылая человку испытанія, посылаетъ ему и радости и что дни этихъ радостей надолго подкрпляютъ и поддерживаютъ утомленныя въ борьб силы.

Доказательствомъ тому, что Лермонтовъ, съ годами, непремнно измнилъ бы свое мрачное воззрніе на жизнь, служатъ нкоторыя изъ его позднйшихъ стихотвореній. Правда и въ нихъ онъ говоритъ, что ничего не ждетъ отъ жизни, что ему не жаль прошлаго, что онъ хотлъ бы ‘забыться и заснуть’, но не ‘холоднымъ сномъ могилы’ —

Я-бъ желалъ на вки такъ уснуть,

Чтобъ въ груди дремали жизни силы,

Чтобъ, дыша, вздымалась тихо грудь,

Чтобъ всю ночь, весь день мой слухъ леля,

Про любовь мн сладкій голосъ плъ,

Надо мной чтобъ, вчно зеленя,

Темный дубъ склонялся и шумлъ.

Въ этихъ словахъ уже слышится зарождающееся пониманіе радостей жизни. Не все постыло поэту — онъ хочетъ псенъ любви, его влечетъ красота природы. Еще ясне обрисовывается настроеніе поэта въ начал стихотворенія:

Выхожу одинъ я на дорогу:

Сквозь туманъ кремнистый путь блеститъ,

Ночь тиха, пустыня внемлетъ Богу

И звзда съ звздою говоритъ.

Въ небесахъ торжественно и чудно!

Спитъ земля въ сіяньи голубомъ…

Величавая умиротворяющая картина спящей природы навваетъ на душу поэта желаніе сладостнаго покоя, тихихъ псенъ, гармоническаго шелеста листвы…

Ночная тишина заставила поэта страстно пожелать ‘забвенья и покоя’. Иное чувство овладваетъ имъ при созерцаніи радостной, бодрствующей природы:

Когда волнуется желтющая нива,

И свжій лсъ шумитъ при звук втерка,

И прячется въ саду малиновая слива

Подъ тнью сладостной зеленаго листка,

Когда росой обрызганный душистой,

Румянымъ вечеромъ, иль утра въ часъ златой,

Изъ подъ куста мн ландышъ серебристый

Привтливо киваетъ головой,

Когда студеный ключъ играетъ по оврагу

И, погружая мысль въ какой-то смутный сонъ,

Лепечетъ мн таинственную сагу *)

Про мирный край, откуда мчится онъ —

Тогда смиряется души моей тревога,

Тогда расходятся морщины на чел,

И счастье я могу постигнуть на земл,

И въ небесахъ я вижу Бога…

*) Сага — сказка.

Это одно изъ лучшихъ стихотвореній нашего поэта, свидтельствующихъ, что въ его душ было не такъ темно, какъ можно судить по его юношескимъ стихамъ и что во всякомъ случа этотъ мракъ начиналъ разсиваться. Лермонтовъ иногда повторялъ, что никого и ничего не любитъ, но и здсь, опять-таки, мы имемъ дло съ временнымъ настроеніемъ поэта. Прежде всего онъ любилъ Россію, любилъ ее не потому, что она могущественна и сильна, а потому что она его родина. Я люблю, говоритъ онъ,—

Ея полей холодное молчанье,

Ея лсовъ дремучихъ колыханье,

Разливы ркъ ея, подобные морямъ,

Проселочнымъ путемъ люблю скакать въ телг

И, взоромъ медленнымъ пронзая ночи тнь,

Встрчать по сторонамъ, вздыхая о ночлег,

Дрожащіе огни печальныхъ деревень.

Люблю дымокъ спаленной жнивы,

Въ степи кочующій обозъ

И на холм, средь желтой нивы,

Чету блющихъ березъ,

Съ отрадой, многимъ незнакомой,

Я вижу полное гумно,

Избу, покрытую соломой,

Съ рзными ставнями окно.

Русское чувство Лермонтова особенно сильно сказалось въ стихотвореніи ‘Бородино’. Старый солдатъ разсказываетъ о славномъ Бородинскомъ бо, когда нашимъ войскамъ пришлось выдержать могучій натискъ арміи Наполеона, явившагося покорить Россію. Солдатъ разсказываетъ, какъ досадно и горько было храбрымъ русскимъ воинамъ отступать передъ французскими полчищами:

Ворчали старики:

‘Что-жъ мы? На зимнія квартиры?

Не смютъ, что-ли, командиры

Чужіе изорвать мундиры

О русскіе штыки?’

И вотъ нашли большое поле:

Есть разгуляться гд на вол!

Построили редутъ.

У нашихъ ушки на макушк!

Чуть утро освтило пушки

И лса синія верхушки —

Французы тутъ какъ тутъ!

Забилъ зарядъ я въ пушку туго

И думалъ: угощу я друга!

Постой-ка, братъ мусью!

Что тутъ хитрить,— пожалуй къ бою,

Ужь мы пойдемъ ломить стною,

Ужь постоимъ мы головою

За родину свою!

Два дня мы были въ перестрлк.

Что толку въ этакой бездлк?

Мы ждали третій день.

Повсюду стали слышны рчи:

‘Пора добраться до картечи!’ *)

*) Картечью стрляютъ только на близкое разстояніе. Слдовательно, въ этихъ словахъ выражается желаніе сойтись ближе съ непріятелемъ.—

И вотъ на поле грозной счи

Ночная пала тнь.

Прилегъ вздремнуть я у лафета

И слышно было до разсвта,

Какъ ликовалъ французъ.

Но тихъ былъ нашъ бивакъ открытый!

Кто киверъ чистилъ весь избитый,

Кто штыкъ точилъ, ворча сердито,

Кусая длинный усъ.

И только небо засвтилось,

Все шумно вдругъ зашевелилось,

Сверкнулъ за строемъ строй.

Полковникъ нашъ рожденъ былъ хватомъ

Слуга царю, отецъ солдатамъ…

Да, жаль его: сраженъ булатомъ,

Онъ спитъ въ земл сырой.

И молвилъ онъ, сверкнувъ очами:

‘Ребята! Не Москва-ль за нами?

‘Умремъ-же подъ Москвой,

‘Какъ наши братья умирали!’

И умереть мы общали,

И клятву врности сдержали

Мы въ Бородинскій бой.

Ну-жъ, былъ денекъ! Сквозь дымъ летучій

Французы двигались какъ тучи

И все на нашъ редутъ!

Уланы съ пестрыми значками,

Драгуны съ конскими хвостами —

Вс промелькнули передъ нами,

Вс побывали тутъ!

Вамъ не видать такихъ сраженій!

Носились знамена, какъ тни,

Въ дыму огонь блестлъ,

Звучалъ булатъ, картечь визжала,

Рука бойцовъ колоть устала,

И ядрамъ пролетать мшала

Гора кровавыхъ тлъ.

Извдалъ врагъ въ тотъ день не мало,

Что значитъ русскій бой удалый,

Нашъ рукопашный бой!..

Земля тряслась, какъ наши груди,

Смшались въ кучу кони, люди,

И залпы тысячи орудій

Слились въ протяжный вой…

Вотъ смерклось. Были вс готовы

Заутра бой затять новый

И до конца стоять…

Вотъ затрещали барабаны —

И отступили басурманы,

Тогда считать мы стали раны,

Товарищей считать.

Чувство любви къ родин проникаетъ также и другое замчательное стихотвореніе Лермонтова — ‘Споръ’. Поэту представляется, что дв великихъ кавказскихъ горы, Казбекъ и Шатъ (или Эльбрусъ) вступили между собою въ споръ.

‘Берегись!’ сказалъ Казбеку

Сдовласый Шатъ:

‘Покорился человку

Ты не даромъ, братъ!

‘Онъ настроитъ дымныхъ келій

По уступамъ горъ,

‘Въ глубин твоихъ ущелій

Загремитъ топоръ,

И желзная лопата

Въ каменную грудь,

Добывая мдь и злато,

Вржетъ страшный путь

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Люди хитры! Хоть и труденъ

Первый былъ скачекъ —

Берегися! Многолюденъ

И могучъ Востокъ!

— ‘Не боюся я Востока!

Отвчалъ Казбекъ:

Родъ людской тамъ спитъ глубоко

Ужь десятый вкъ.

Посмотри: въ тни чинары,

Пну сладкихъ винъ

На узорные шальвары

Сонный льетъ грузинъ,

И склонясь въ дыму кальяна,

На цвтной диванъ,

У жемчужнаго фонтана

Дремлетъ Тегеранъ *)

*) Столица Персіи.

Вотъ у ногъ Ерусалима,

Богомъ сожжена,

Безглагольна, недвижима,

Мертвая страна.

Дальше: вчно чуждый тни

Моетъ желтый Нилъ *)

*) Рка въ Египт.

Раскаленные ступени

Царственныхъ могилъ.

Бедуинъ забывъ назды

Для цвтныхъ шатровъ

И поетъ, считая звзды,

Про дла отцовъ.

Все, что здсь доступно оку,

Спитъ, покой цня.

Нтъ, не дряхлому Востоку

Покорить меня.

— ‘Не хвались еще заран!’

Молвилъ старый Шатъ:

‘Вотъ на свер въ туман

Что то видно, братъ!

Смутился Казбекъ, бросилъ взоръ на сверъ, въ сторону Россіи и видитъ —

Отъ Урала до Дуная,

До большой рки,

Колыхаясь и сверкая

Движутся полки,

Вютъ блые султаны,

Какъ степной ковыль,

Мчатся пестрые уланы,

Подымая пыль,

Боевые батальоны

Тсно въ рядъ идутъ,

Впереди несутъ знамена,

Въ барабаны бьютъ,

Батареи мднымъ строемъ

Скачутъ и гремятъ,

И дымясь, какъ передъ боемъ,

Фитили горятъ.

И испытанный трудами

Бури боевой,

Ихъ ведетъ, грозя очами,

Генералъ сдой.

Идутъ вс полки, могучи,

Шумны, какъ потокъ,

Страшно медленны, какъ тучи,

Прямо на востокъ.

Въ этихъ прекрасныхъ стихахъ, полныхъ яркихъ и живыхъ образовъ, поэтъ нашъ изобразилъ покореніе Кавказа побдоносными русскими войсками.

III.

Душа Лермонтова, какъ истинно великаго поэта, была богата возвышенными и святыми чувствами.

Мрачность его настроеній, о которой мы говорили и которая въ значительной мр объясняется временнымъ вліяніемъ Байрона, не препятствовала этимъ чувствамъ выражаться съ замчательною силой. Для того, чтобы понять Лермонтова вполн, необходимо вникнуть въ такія стихотворенія, какъ, напримръ, Ангелъ.

По небу полуночи ангелъ летлъ

И тихую псню онъ плъ,

И мсяцъ, и звзды, и тучи толпой

Внимали той псни святой.

Онъ плъ о блаженств безгршныхъ духовъ

Подъ кущами райскихъ садовъ,

О Бог великомъ онъ плъ — и хвала

Его непритворна была.

Онъ душу младую въ объятіяхъ несъ

Для міра печали и слезъ,

И звукъ его псни въ душ молодой

Остался безъ словъ, но живой.

И долго на свт томилась она

Желаніемъ чуднымъ полна,

И звуковъ небесъ замнить не могли

Ей скучныя псни земли.

Посл, на гршной земл, будетъ человкъ жить, какъ живемъ вс мы, страдая и радуясь, унывая и пріободряясь. Но небесные звуки запечатлны въ душ. Она ихъ помнитъ, помнитъ о своемъ горнемъ отечеств. Оттого то скучныя псни земли и не могутъ замнить ей дивной псни ангела. И чмъ душа человка чище, тмъ явственне раздаются въ ней звуки этой псни, тмъ она безгршне и ближе къ Богу.

Въ другомъ стихотвореніи поэтъ возсылаетъ о такой чистой душ,— прекрасной душ невинной двы,— трогательную мольбу къ Божіей Матери.

Я, Матерь Божія, нын съ молитвою

Предъ твоимъ образомъ, яркимъ сіяніемъ,

Не о спасеніи, не передъ битвою,

Не съ благодарностью иль покаяніемъ,

Не за свою молю душу пустынную,

За душу странника въ мір безроднаго,

Но я вручить хочу дву невинную

Теплой Заступниц міра холоднаго.

Окружи счастіемъ счастья достойную,

Дай ей сопутниковъ, полныхъ вниманія,

Молодость свтлую, старость спокойную.

Сердцу незлобному миръ упованія.

Лермонтовъ врилъ въ силу молитвы и вра его ‘непритворна была’.

Въ минуту жизни трудную,

Тснится-ль въ сердце грусть,

Одну молитву чудную

Твержу я на-изусть.

Есть сила благодатная

Въ созвучьи словъ живыхъ,

И дышитъ непонятная,

Святая прелесть въ нихъ.

Съ души какъ бремя скатится,

Сомннье далеко,

И врится, и плачется,

И такъ легко, легко…

Впечатлительностью и отзывчивостью Лермонтовъ обладалъ необыкновенными. Однажды ему пришлось ожидать своего знакомаго. Знакомый этотъ бывалъ въ Палестин и принесъ оттуда нсколько втокъ палестинскихъ пальмъ. Втки были прикрплены къ кіоту, подобно тому какъ прикрпляютъ вербу. Видъ пальмовыхъ втокъ, принесенныхъ съ Востока, изъ святыхъ мстъ, вдохновилъ Михаила Юрьевича и онъ тутъ же написалъ слдующіе стихи.

Скажи мн, втка Палестины,

Гд ты росла, гд ты цвла?

Какихъ холмовъ, какой долины

Ты украшеніемъ была?

У водъ-ли чистыхъ ордана

Востока лучъ тебя ласкалъ?

Ночной-ли втръ въ горахъ Ливана

Тебя сердито колыхалъ?

Молитву-ль тихую читали,

Иль пли псни старины,

Когда листы твои сплетали

Соалима бдные сыны!

И пальма та жива-ль понын?

Все также-ль манитъ въ лтній зной

Она прохожаго въ пустын

Широколиственной главой?

Или въ разлук безотрадной

Она увяла, какъ и ты,

И дальній прахъ ложится жадно

На пожелтвшіе листы?..

Повдай, набожной рукою

Кто въ этотъ край тебя занесъ?

Грустилъ онъ часто надъ тобою?

Хранишь ты слдъ горючихъ слезъ?

Иль Божьей рати лучшій воинъ

Онъ былъ, съ безоблачнымъ челомъ,

Какъ ты, всегда небесъ достоинъ

Передъ людьми и божествомъ?..

Заботой тайною хранима,

Передъ иконою святой

Стоишь ты, втвь Ерусалима,

Святыни врный часовой!

Прозрачный сумракъ, блескъ лампады,

Кивотъ и крестъ, символъ святой…

Все полно мира и отрады

Вокругъ тебя и надъ тобой.

Теперь познакомимъ слушателей съ тми произведеніями Лермонтова, въ которыхъ онъ прямо не говоритъ о своихъ чувствахъ. Это — разсказы въ стихахъ, поразительные по красот изображаемыхъ въ нихъ картинъ.

Начнемъ съ чудной сказки о трехъ пальмахъ, росшихъ въ пустын и долгіе годы не видвшихъ ни одного живого существа. Пальмы стояли одиноко. Вокругъ нихъ, насколько глазъ могъ видть, растилались безплодные пески. Солнце палило безпощадно, а въ тни зеленыхъ листьевъ вяло сладкою прохладой, было такъ хорошо и уютно.

Ручей между ними изъ почвы безплодной

Журча пробивался волною холодной.

И никто цлые годы не приходилъ въ этотъ, чудесный уголокъ. Пальмамъ было грустно, пальмы стали роптать:

‘На то-ль мы родились, чтобы здсь увядать?

Безъ пользы въ пустын росли и цвли мы,

Колеблемы вихремъ и зноемъ палимы,

Ни чей благосклонный не радуя взоръ’.

Еще не успли пальмы окончить свою жалобу, какъ въ дали голубой

Столбомъ ужь крутился песокъ золотой,

Звонковъ раздавались нестройные звуки,

Пестрли коврами покрытые вьюки

И шелъ, колыхаясь, какъ въ мор челнокъ,

Верблюдъ за верблюдомъ, взрывая песокъ.

Мотаясь висли межъ твердыхъ горбовъ

Узорныя полы походныхъ шатровъ,

Ихъ смуглыя ручки порой поднимали,

И черныя очи оттуда сверкали…

И, станъ худощавый къ лук наклона,

Арабъ горячилъ вороного коня.

И конь на дыбы поднимался порою,

И прыгалъ какъ барсъ, пораженный стрлою…

Вотъ къ пальмамъ подходитъ, шумя, караванъ,

Въ тни ихъ веселый раскинулся станъ.

Кувшины, звуча, налилися водою,

И гордо кивая мохнатой главою,

Привтствуютъ пальмы нежданныхъ гостей

И щедро поитъ ихъ студеный ручей.

Но только что сумракъ на землю упалъ,

По корнямъ упругимъ топоръ зазвучалъ —

И пали безъ жизни питомцы столтій!

Одежду ихъ сорвали малыя дти,

Изрублены были тла ихъ потомъ

И медленно жгли ихъ до утра огнемъ.

Когда же на западъ умчался туманъ,

Урочный свой путь продолжалъ караванъ,

И слдомъ печальнымъ, на почв безплодной,

Виднлся лишь пепелъ сдой и холодный,

И солнце остатки сухіе дожгло,

А втромъ ихъ въ степи потомъ занесло.

И нын все дико и пусто кругомъ.

Такъ погибли три пальмы, вздумавшія роптать на небо, за то, что оно не посылаетъ имъ путниковъ, которые насладились бы ихъ тнью. Явились путники, отдохнули подъ широкими листьями вковыхъ деревьевъ, потомъ срубили ихъ, сложили костеръ. Если бы знали пальмы къ чему приведутъ ихъ жалобы!..

Изъ знойныхъ степей аравійской земли поэтъ переноситъ наше воображеніе въ кавказскія ущелья.

Въ глубокой тснин Дарьяла мчитъ свои бурныя волны Терекъ. На вершин скалы — старинная черная башня, жилище волшебницы Тамары. Тамара молода и прекрасна, но сердце у нея злое, какъ у демона. Въ своей высокой башн она сторожитъ путниковъ, чтобы ихъ погубить. Тамъ

Сквозь туманъ полуночи

Блисталъ огонекъ золотой,

Кидался онъ путнику въ очи,

Манилъ онъ на сладкій покой,

И слышался голосъ Тамары.—

Заслышавъ псню волшебницы, путникъ спшилъ на ея призывъ. Въ башн его встрчали, какъ желаннаго гостя и цлую ночь въ жилищ Тамары шелъ веселый пиръ.

Но только что утра сіянье

Кидало свой лучъ по горамъ,

Мгновенно и мракъ, и молчанье

Опять воцарялися тамъ.

Только рка бурно мчала свои холодныя волны, унося трупъ путника, убитаго коварной и злой красавицей.

Есть у Лермонтова также и русскія сказки, равныя по красот ‘Тамар’, напримръ ‘Морская Царевна’.

Въ мор царевичъ купаетъ коня,

Слышитъ: ‘царевичъ взгляни на меня!’

Фыркаетъ конь и ушами прядетъ,

Брызжетъ, и плещетъ, и дал плыветъ.

Морская царевна продолжаетъ звать царевича, онъ подходитъ ближе, она всплываетъ на поверхность моря.

Синія очи любовью горятъ,

Брызги на ше, какъ жемчугъ, дрожатъ…

Мыслитъ царевичъ: ‘добро-же, постой!’

За косу ловко схватилъ онъ рукой.

Держитъ. Рука боевая сильна…

Плачетъ, и бьется, и молитъ она…

Къ берегу витязь отважно плыветъ,

Выплылъ, товарищей громко зоветъ:

‘Эй вы! сходитесь, лихіе друзья!

‘Гляньте, какъ бьется добыча моя…

‘Что жъ вы стоите смущенной толпой?

‘Али красы не видали такой’?

Вотъ оглянулся царевичъ назадъ,

Ахнулъ! Померкъ торжествующій взглядъ…

Видитъ: лежитъ на песк золотомъ

Чудо морское съ зеленымъ хвостомъ.

Хвостъ чешуею зминой покрытъ,

Весь замирая, свиваясь, дрожитъ.

И отъхалъ царевичъ прочь, пораженный видомъ неслыханнаго чудовища…

IV.

Мы уже говорили въ начал этого чтенія, что Лермонтову не разъ приходилось жить на Кавказ, что онъ страстно любилъ кавказскую природу, хорошо зналъ нравы кавказскихъ горцевъ и ихъ преданія. Величественныя красоты Кавказа вдохновили Лермонтова написать лучшій свой стихотворный разсказъ — ‘Демонъ’.

Злой духъ, Демонъ, пролеталъ надъ вершинами кавказскихъ горъ,

Подъ нимъ Казбекъ, какъ грань алмаза,

Снгами вчными сіялъ.

Передъ нимъ разстилались глубокія долины счастливаго, обильнаго края — Грузіи. Звонко бгутъ здсь ручьи по дну изъ разноцвтныхъ камней. Въ розовыхъ кущахъ поютъ соловьи. Виднются

Чинаръ раскидистыя сни,

Густымъ внчанныя плющемъ,

Пещеры, гд палящимъ днемъ

Таятся робкіе олени.

И блескъ, и жаръ, и шумъ листовъ,

Стозвучный говоръ голосовъ,

Дыханье тысячи растеній

И полдня сладострастный зной,

И ароматною росой

Всегда увлажненныя ночи,

И звзды яркія, какъ очи.

Но Демонъ летлъ мимо и волшебная красота созданной Богомъ природы заставляла его испытывать только зависть и злобу. Но вотъ онъ случайно увидлъ прекрасную двушку, плясавшую передъ отцомъ и подругами. Эта двушка была Тамара, дочь богатаго грузинскаго князя Гудала. Отецъ только что просваталъ ее и на завтра долженъ былъ пріхать женихъ. Увидлъ Демонъ Тамару и

На мгновенье

Неизъяснимое волненье

Въ себ почувствовалъ онъ вдругъ:

Нмой души его пустыню

Наполнилъ благодатный звукъ,

И вновь постигнулъ онъ святыню

Любви, добра и красоты…

И долго сладостной картиной

Онъ любовался — и мечты

О прежнемъ счасть цпью длинной,

Какъ будто за звздой звзда,

Предъ нимъ катилися тогда.

Демонъ начиналъ любить Тамару и подъ вліяніемъ этого чувства, незнакомаго злому духу, въ немъ стало пробуждаться воспоминаніе о дняхъ, когда онъ еще не былъ падшимъ ангеломъ и не былъ низверженъ Богомъ въ безконечную тьму. Но кром зла онъ ничего не умлъ длать. Зная, что Тамара — невста, онъ погубилъ ея жениха, столкнувъ его въ пропасть. Красавица, узнавъ о смерти любимаго человка и не будучи въ силахъ перенести свое горе, упросила отца отвезти ее въ монастырь. Тамъ, въ сокрушеніи и молитв кончитъ она свои дни.

И въ монастырь уединенный

Ее родные отвезли,

И власяницею смиренной

Грудь молодую облекли.

Въ прохлад, межъ двумя холмами,

Таился монастырь святой.

Чинаръ и тополей рядами

Онъ окруженъ былъ и порой,

Когда ложилась ночь въ ущельи,

Сквозь нихъ мелькала въ окнахъ кельи

Лампада схимницы младой.

Кругомъ, въ тни деревъ миндальныхъ,

Гд рядъ стоитъ крестовъ печальныхъ,

Безмолвныхъ сторожей гробницъ,

Спвались хоры легкихъ птицъ.

По камнямъ прыгали, шумли

Ключи студеною водой

И подъ нависшею скалой,

Сливаясь дружески въ ущельи,

Катились дальше межъ кустовъ,

Покрытыхъ инеемъ цвтовъ.

Между тмъ Демонъ все больше любитъ Тамару и ему кажется, что теперь онъ можетъ возродиться къ новой жизни, получить отъ Бога прощенье. Онъ умоляетъ Тамару полюбить его, онъ даетъ ей самыя пышныя общанія:

Отрекся я отъ старой мести,

Отрекся я отъ гордыхъ думъ,

Отнын духъ коварной лести

Ни чей ужь не встревожитъ умъ.

Хочу я съ небомъ примириться,

Хочу любить, хочу молиться,

Хочу я вровать добру.

Слезой раскаянья сотру

Я на чел, тебя достойномъ,

Слды небеснаго огня

И міръ въ невдньи спокойномъ

Пусть доцвтаетъ безъ меня!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Твоей любви я ж

Михаилъ Юрьевичъ Лермонтовъ.

Читайте также: