Мих. Минокин
Иван Вольнов и его главная книга
Иван Вольнов и его главная книга
Мих. Минокин. Иван Вольнов и его главная книга, Вольнов Иван Егорович, Год: 1976
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Вольнов И. Е. Повесть о днях моей жизни. Крестьянская хроника.
М., ‘Сов. Россия’, 1976.
OCR Ловецкая Т.Ю.
У Ивана Егоровича Вольнова был сложный путь в революции, зато счастливыми оказались первые шаги в литературе. Выходец из деревенской бедноты, он рано начал революционную работу, испытал суровый режим тюрем и ссылки. В то же время ему повезло как писателю: его первое значительное произведение ‘Повесть о днях моей жизни’ редактировал и рекомендовал в печать Максим Горький. Позднее великий писатель познакомил Вольнова с В. И. Лениным. ‘Я читал его книгу, — сказал В. И. Ленин Горькому, — очень понравилась’ {М. Горький. Собр. Соч. в 25-ти т., т. 20. М., ‘Наука’, 1974, стр. 37. Очерк ‘В. И. Ленин’. (Кстати заметим, что книга Вольнова хранится в библиотеке В. И. Ленина в Кремле.)}.
Иван Егорович Вольнов (псевдоним — Иван Вольный) родился в январе 1885 года в селе Богородицком Малоархангельского уезда Орловской губернии. Отец — бывший крепостной князей Куракиных, семья жила в тесной курной избе, где не хватало ни воздуха, ни света. Но Ване посчастливилось: его отдали в церковно-приходскую школу, а когда он научился хорошо читать, то утехой в этой тяжелой жизни стали книги. ‘Все отошло на задний план: побои, бедность, голод, — вспоминал позднее Вольнов. — Читал всякую печатную строку, обрывки газет, календарей, часословы и прочее’. Учителя заметили одаренного мальчика, помогли ему окончить ‘высшее’ двухклассное училище в соседнем селе, а затем — поступить в Курскую учительскую семинарию. Она запомнилась рутиной преподавания, сугубо казенной атмосферой. Вместе с тем в это время (1900—1904 годы) Вольнов много, взахлеб читал художественную литературу и начал знакомиться с нелегальными изданиями. ‘1903 год был уже поворотным в моей жизни, — говорит писатель. — Почувствовал, что есть дело, которое я должен делать. Жизнь деревни была лучшим пропагандистом, толкнувшим в революционную толчею. Отдался ей всей душой и всеми мыслями, стал ею жить’.
Окончание семинарии совпало с кануном первой русской революции. Летом 1904 года Вольнов приехал на работу в с. Щетиново Белгородского уезда, а перед тем побывал в родном орловском селе. В то время русская деревня напоминала бочку с порохом, которой недоставало только малейшей искры. Крестьян беспощадно душили голод и безземелье, поборы казны, кабала кулаков. В этой предгрозовой обстановке юноша и познакомился с социалистами-революционерами и принял их за подлинных защитников крестьянских интересов. В деревне периода 1905—1907 годов антиправительственная агитация приносила определенные положительные результаты. Недаром осенью 1906 года Вольнов и другой учитель Щетиновской. школы были арестованы за то, что они, как говорится в донесении жандармов, ‘собрали в школе крестьян, с которыми разучивали петь ‘Дубинушку’, говорили им речи об уничтожении начальства, после чего можно было бы отобрать землю у помещика, выражали дерзкие суждения о действиях правительства и предлагали какую-то подписку об освобождении студентов, замешанных в бунтах’… {Здесь и далее цит. по кн.: М. Минокин. Иван Вольнов. Тула, 1966.}
Вольнов отделался легким наказанием лишь потому, что в это время Россию сотрясали революционные взрывы. Молодого учителя просто выслали в с. Богородицкое ‘под надзор полиции’, а это село и Куракинская волость в целом, по аттестации тех же властей, являлись ‘беспокойным пунктом, откуда начинались и распространялись аграрные беспорядки в Орловской губ.’ Очутившись в этой накаленной политической обстановке, Вольнов еще более активно ведет агитацию против самодержавия и помещиков. ‘Крестьяне и рабочие, готовьтесь к последнему бою! — говорилось в одной из листовок, распространявшихся Вольновым. — Да здравствует революция!’ Вскоре он снова был арестован и водворен более чем на год в арестантские роты.
В то время как революция шла на убыль, Вольнов продолжал борьбу: организовал боевую дружину, которая громила помещичьи усадьбы, уничтожала полицейских чиновников. Он лично участвовал в покушении на жизнь председателя куракинского отделения ‘Союза русского народа’, стрелял, но неудачно, в мценского исправника, после чего был арестован. На этот раз его бросили в застенки орловского ‘централа’, известного своими кошмарными пытками, садизмом тюремщиков. ‘За последние годы 1908—1910,— писал Вольнов, — мне пришлось столько увидеть, пережить, испытать на собственной шкуре, что теперь об этом боюсь думать, вспоминать, уверяю себя, что был только тяжелый сон, бред… Не раз собирался умирать, один раз чуть не повесился’. Осенью 1909 года Московский военно-окружной суд приговорил Вольнова к ссылке в Енисейскую губернию. В декабре его доставили в село Кондратьево Капского уезда, но в ссылке Вольнов пробыл не больше полугода: летом 1910 года он бежит оттуда и вскоре с чужим паспортом переходит границу Восточной Пруссии. Помыкавшись по Германии и Швейцарии, Вольнов решил перебраться в Италию, где в, то время жил Горький. Там было время подумать о своих неудачах и сомнениях относительно революционности партии эсеров. Рядовой участник аграрно-революционного движения, он стал критически оценивать теорию и методы крестьянских ‘социалистов’. Отходу Вольнова от этой мелкобуржуазной партии содействовал Горький. В 1912 году в письме к редактору газеты ‘Будущее’ Вольнов недвусмысленно заявил: ‘По убеждению я был социалист-революционер, но партию в ее настоящем виде не особенно долюбливаю’.
Вольнов прожил в Италии, на о. Капри, с 1911 по 1917 год, до самой Февральской революции. И благодаря Горькому он познакомился с писателями Л. Андреевым, М. Коцюбинским, И. Буниным, А. Новиковым-Прибоем. Здесь часто бывали и другие литераторы, а также русские художники, артисты, музыканты, студенты. Для Вольнова, резко ощущавшего недостаток образования, это была настоящая школа, а Горький — лучшим литературным наставником. С одними писателями Вольнов спорил, особенно он расходился во взглядах на крестьянство с Буниным, с другими близко сошелся, именно с тех пор его другом стал Новиков-Прибой. Хорошо к Вольнову относились его земляк Леонид Андреев и украинский писатель Михаил Коцюбинский.
Легко понять огромную радость, которая охватила Ивана Егоровича при известии о падении самодержавия в России. Вольнов возвратился на родину в мае 1917 года, в те бурные дни, когда в стране развертывались события исторического значения. В годы изгнания писатель создал ‘Повесть о днях моей жизни’, повесть ‘На отдыхе’, целый ряд рассказов и цикл очерков ‘Огонь и воды’. В Россию он возвратился известным писателем, однако, будучи долгое время оторван от родины, не сразу мог разобраться в сложной и противоречивой политической обстановке, тем более что на первых порах он снова попал под влияние эсеров. Вольнова избирают членом Учредительного собрания и назначают комиссаром Малоархангельского уезда. Отрезвляющее воздействие на писателя оказывают события 1917—1918 годов. Позднее в записках ‘Самара’ Вольнов признавался, что в деревне ‘большинство населения оказалось сторонниками Октября. К черту смели земскую управу, ‘отделы’, милицию, учителей, попов, пройдох, краснобаев’. Это же он мог наблюдать и в других районах страны, по которой много ездил.
В 1918 году Вольнов вместе с Новиковым-Прибоем и Максимом Пешковым (сыном Горького) из Сибири привез хлеб для голодающей Москвы. Он побывал в Самаре, Омске, Новониколаевске, Барнауле. Вольнов был свидетелем краха ‘самарского правительства’, разложения эсеровской верхушки. В результате Вольнов окончательно порывает с этой соглашательской партией, но местные орловские власти в 1919 году подвергают его аресту как эсера. Горький ходатайствует перед В. И. Лениным за невинно арестованного писателя, и в г. Орел из Кремля летит ленинская телеграмма: ‘Арестован литератор Иван Вольный. Горький, его товарищ, очень просит о наибольшей осторожности, беспристрастии расследования. Нельзя ли освободить под серьезный надзор?’ {В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 50, стр. 280.}. И как только Вольнов был освобожден, он приехал в Москву и направился в Кремль. Беседа с В. И. Лениным, длившаяся около двух часов, оставила глубокий след в сознании писателя. Все сомнения были позади, а впереди его ждала борьба с разрухой, за преобразование деревни.
В. Д. Бонч-Бруевич в своей переписке приводит слова В. И. Ленина, обращенные к Вольнову: ‘…Если Вы действительно хотите походить, поездить по России, мы Вам дадим охранную грамоту, обращенную ко всем властям, чтобы Вам не чинили препятствий, а наоборот, помогали. Вот Вы будете собирать материалы, а там, смотришь, и напишете повесть из нашего революционного времени’… {Цит. по кн.: М. Минокин. Иван Вольнов. Тула, 1966.} Вскоре писатель отправился в Поволжье в составе санитарного отряда, который вел борьбу с эпидемией тифа. Потом отряд перебросили на польский фронт. И на востоке, и на западе Вольнов много работал, накопил большой запас впечатлений. По впечатлениям, привезенным из Поволжья, позднее он написал повесть ‘Встреча’. Это было замечательное следование ленинскому совету.
Возвратившись в родное орловское село, Вольнов принял активное участие в социалистическом преобразовании деревни. Сначала он создает товарищество по совместной обработке земли, потом — артель, а когда началась коллективизация, он стал во главе колхоза (председателем колхоза он оставался до своей смерти в 1931 году). Наблюдения этих мирных лет нашли отражение в ряде рассказов и очерков (‘Новая земля’, ‘Батя на празднике’). Большая повесть о новой деревне, замысел которой писатель вынашивал, к сожалению, осталась незавершенной. Вольнов мог бы больше писать, чаще печататься, но у него на первом месте стояли заботы о куракинских крестьянах. Когда друзья звали его в Москву, он отвечал им так, как писал однажды Новикову-Прибою: ‘Уезжать из деревни не собираюсь. Мне надо пожить, так как писание мое связано с нею: собираю у стариков материал, дружу с ними, пью самогонку. Ах, Силыч, милый, так много надо нам с тобой писать о деревне!’
В течение двух десятилетий Вольнов писал главным образом о деревне. Он правдиво изобразил крестьянство на всех этапах его развития, от эпохи раскрепощения до 1905 года, от первой русской революции до Великого Октября, от гражданской войны до года великого перелома. Автобиографическая трилогия ‘Повесть о днях моей жизни’ впервые печаталась в журнале ‘Заветы’ в 1912—1914 годах. Ее три части называются традиционно: ‘Детство’, ‘Отрочество’, ‘Юность’. Такое название преследовало полемические цели: автору хотелось сказать, что жизнь крестьянского мальчика и юноши отнюдь не была ‘золотой и счастливой’. Своей книгой — ‘крестьянской хроникой’ Вольнов спорил не только с предшественниками, но и с некоторыми современниками, в частности, с Буниным. В год публикации ‘Детства’ автор писал брату: ‘Деревня груба, жестока, в ней много хамского, подлого, звериного, но рядом с этим в ней много такого прекрасного, чистого, чего не сыщешь у помещиков, у городской буржуазии, у всех правящих классов’.
Первые две книги вольновской трилогии изображают орловскую деревню кануна 1905 года, третья — в годы революции, которая ознаменовалась размахом аграрного движения по всей стране. Сильные и слабые стороны психологии крестьянина отчетливо выступают в трилогии, хотя жизнь деревни в ней показана через восприятие автобиографического героя Вани Володимерова. Впервой книге действие не выходит за рамки семьи, во второй читатель видит Ваню в людях, благодаря чему знакомится с жизнью всего села Осташково, а в ‘Юности’ дан широкий разворот событий по всему уезду и даже губернии. Сначала мы знакомимся с положением деревни конца XIX века через семью Володимеровых. Это — небольшая семья: родители — пожилые крестьяне, дочь Мотя, сын Ваня. Семья трудолюбива, работают, надрываясь, и взрослые, и дети, и все же она часто остается без хлеба, не может выпутаться из долгов, попадает в новую кабалу к кулаку Шаврову. Отец Вани, Петр Лаврентьевич, был неглупым человеком, ловким работником, изворотливым хозяином, но никак не мог вырваться из цепких лап нужды. Неурожаи, падеж скота, ‘татарские нашествия’ властей и богачей подрывали материальное состояние семьи, а это нравственно угнетало Петра. Убеждаясь, что его сверхчеловеческий труд не приносит семье пользы, крестьянин охладевает к работе, становится равнодушным ко всему на свете. Поэтому Петра часто мучит тоска, охватывает отчаяние, и он пытается утопить их в сивухе. Автор понимает, что причины озлобления и жестокости крестьянина кроются в тех социальных условиях, в которых сформировался характер героя. Пьяный Петр сам говорит об этом: ‘Слушай: с восьми лет пью водку, ругаюсь матерно… и до гроба буду пить, понял? С десяти курю табак, с молодых лет бью жену… завидовал богатым, лошадей увечил, слышишь?.. Много в сердце зла имею. Не люблю людей… Сердись не сердись, а никому не покорюсь!’ — заревел отец, бледнея, и, схватив распятие, стал с ожесточением топтать его’.
В этой исповеди перед иконой — весь Володимеров-отец, темный, забитый русский мужик, который, однако, не утратил способности к протесту, хотя он и носит стихийный характер. Невежественный человек, он в состоянии понять тягу сына к знаниям, его увлечение книгами (‘Учись! Находи свою светлую долю, — я не нашел’).
На плечи Маланьи Володимеровой, Ваниной матери, легло все хозяйство, все заботы о детях. Мать одиннадцати детей, она сумела вырастить только двоих, да и тем не смогла дать самое необходимое для нормальной жизни. Невероятно тяжелая домашняя работа, многочисленные роды, побои мужа преждевременно измотали силы женщины, к сорока годам сделали ее старухой. Только однажды Ваня видел свою мать веселой, смеющейся. ‘Я эту сценку хорошо помню, тогда было много солнца, и у всех — милые, славные лица. К нам в окна смотрела молоденькая, нарядная береза, тоненькая и нежная, как церковная свеча, а по улицам ходили девушки и пели весенние, звучные песни, мать моя тоже смеялась и пела’.
Во второй книге мы знакомимся еще с двумя семьями: одна среднего достатка — Пазухины, другая — Шавровы, семья кулака и торгаша. Они помогают нам получить более полное представление о жизни предреволюционной деревни. Как и в семье Володимеровых, у Пазухиных перемерло много малолетних детей от недоедания, недосмотра, и только на склоне лет ‘жизнь принесла Егору неиспытанную радость в сыне’. Егор Пазухин отличается от Петра своей трезвой, разумной жизнью, исправным своим хозяйством. Рано оставшись без отца, он умело вел хозяйство, ему хорошо помогала жена, жили супруги дружно, надеялись на лучшее. Однако ‘как молодые ни бились, как ни хрипели с утра до ночи над своею и чужою работой, к наследству… ни пылинки не прибавилось’. И расторопный, сметливый, непьющий крестьянин постепенно теряет веру в свои возможности, утрачивает задор в работе. В конце концов Егор махнул рукой на все попытки и старания, понял, что нет надежды ‘выбиться из крепких лап нужды’. Но он не поддается отчаянию, так как надеется на сына Васю, способного мальчика, тянущегося к учению. ‘Беспременно, надо до делов парнишку довести,— говорит Егор жене. — Пускай добром помянет, когда вырастет. По-нашему жить — смерть’.
Бедные семьи Володимеровых и Пазухиных — полная противоположность семье Шаврова. Созонт Шавров живет богато, его дом — полная чаша, однако его нравственный облик вызывает только омерзение, в то время как Петр и Егор сохранили многие лучшие черты трудового крестьянина. Ради наживы Шавров не останавливается ни перед какими преступлениями. На него работают и взрослые батраки и подростки Петрушка и Ваня, на положении батраков в доме живут родной сын с женою. Безжалостный хищник, Шавров в то же время тщеславен, чванлив и мстителен. Он является инициатором пьяной оргии: спаивает крестьян и вынуждает их учинить дикую расправу над семинаристом Васей Пазухиным, а пьяные бабы возят Шаврова в тарантасе по селу. При этом Шавров уверен, что его самоуправство останется безнаказанным, ведь в волости после князя Куракина он первое лицо. ‘Я в деревне дворянин!’ — бахвалится Шавров. Про урядника же он говорит мужикам бесцеремонно. ‘Да ведь он у меня вот тута сидит, чего же мне бояться?’ — проговорил Шавров, крепко сжимая большой кулак, покрытый пестрыми веснушками’.
Ваня Володимеров, раньше знавший только своих несчастных родителей да таких мужиков, как Егор Пазухин, начинает теперь понимать зловещую натуру своего хозяина-паука. За короткое пребывание у него он увидел, как Петрушке молотилкой оторвало ногу, видел самоубийство шавровской невестки, систематическое избиение Шавровым своего сына Власа. И Ваня приходит к выводу: ‘Хозяин вырос в моих глазах в громадную, всемогущую, злую силу денег, перед которой все преклоняются, с готовностью исполняя все капризы и самодурство ее’.
Если в первых двух книгах автор основное внимание уделяет таким типичным фигурам предреволюционной деревни, как Петр, Егор, Шавров, то в третьей, самой значительной части трилогии, их место заняли типы революционного крестьянства. Теперь не Шавровы, а революционно настроенные крестьяне задают тон в жизни русского села. Это они организовали ‘Осташковский Комитет из мужиков’, установили связь с городом, устраивала тайные сходки, а потом стали громить имения помещиков. Самую важную свою задачу комитет определяет так: ‘хлопотать насчет земли’, так как ‘в земле вся сила’. Осташковцы критически относятся ко всяческим обещаниям властей. Когда интеллигентный оратор прочитал манифест 17 октября и высокопарно заявил, что он ‘открывает широкое поле деятельности’, крестьяне его истолковали по своему: ‘Поле!.. А про поле-то как раз ни слова!’ Если манифест вызвал ироническое отношение мужиков, то сообщение о кровавом воскресении ими было воспринято как расправа над беззащитными рабочими. Изменения в сознании крестьян, вызванные революционными событиями в городе, убедительно раскрыты в образах Прохора Галкина, Петра-шахтера, Лопатина, Ивана Володимерова, которые и составили ядро ‘Осташковского Комитета’. Кроме Ивана, в ‘Юности’ выделяется фигура Галкина, солдата-инвалида, вернувшегося с русско-японской войны. Подчас до смешного наивный, переполненный стихийным протестом, насмотревшийся ужасов войны и в то же время никогда не унывающий, Прохор искренно верит в сокрушительную силу масс, в их неизбежную победу над угнетателями.
На страницах первых двух книг автор показывает, как формируется характер Ивана — сначала в семье, потом в людях. Здесь же, в ‘Юности’ мы его видим в городе, в общении с революционной интеллигенцией, во главе комитета. Через радостные удачи, временные успехи общего дела, через трагические ошибки прослеживается далее развитие сознания крестьянского юноши. Иван учит мужиков, но и сам учится у них. Мужицкий гнев был так велик, жестокость порою принимала такие формы, что юноша, справедливый и гуманный по характеру, не удержался от упрека крестьянам: ‘Говорили: свобода! Ждали ее как бога, а пришла — вымазали кровью!’ Темные мужики, громившие помещичью экономию, объяснили ему причины своего возмездия: ‘Тебя еще не били, жену твою спать с чужим не клали?’ Искреннее желание служить народу помогло ему разобраться в противоречивой обстановке. Иван ощущает огромный духовный подъем и готов идти на борьбу до конца, готов принести себя в жертву ради счастливого будущего. Однако большинство крестьян оказалось неподготовленным к сознательной, организованной борьбе с самодержавием, а главное — они выступили уже после того, как в городе рабочие восстания потерпели поражение. Как ни тяжело было Вольнову, непосредственному участнику аграрно-революционного движения, он поведал суровую правду о разгроме ‘Осташковского Комитета’. В последних главах ‘Юности’ рассказывается о карательных отрядах, нагрянувших в село: сопротивление повстанцев было беспощадно сломлено. Крестьяне стали возвращать помещичье добро, выдавать ‘зачинщиков’…
Поражение первой русской революции до глубины души потрясло Вольного-революционера, и это наложило свой отпечаток на финал. В недалеком будущем писатель станет свидетелем Октябрьской революции и попытается показать тех же орловских мужиков в новых обстоятельствах. В 20-х годах по совету В. И. Ленина он создает повесть ‘Встреча’ и работает над другой большой повестью ‘Возвращение’. В последней он изобразил то же село Осташково, тех же крестьян и их ‘вождя’ — Ивана Володимерова, возвращающегося из эмиграции. Горький, высоко оценивший ‘Повесть о днях моей жизни’, приветствовал и ее четвертую книгу.
Во второй половине 20-х годов, когда Вольнов с головой ушел в работу по перестройке деревни, он критически оценивает ту интеллигенцию, которая после февраля 1917 года поддалась агитации эсеров. Сначала он пишет цикл очерков ‘Самара’, затем повесть ‘Встреча’ (1927). Действие последней развертывается в 1918 году, когда в Поволжье эсеры и меньшевики, опираясь на мятеж военнопленных чехов, свергли Советы. На поводу у этих соглашателей пошла значительная часть трудового крестьянства. Однако скоро в настроении крестьян Поволжья совершается поворот в сторону Советской власти. Автор ‘Встречи’ взял не весь период контрреволюционного восстания, а только осень 1918 года, и убедительно показал разложение ‘добровольческой армии’ и ‘самарского правительства’. В этой повести изображен как вражеский лагерь, так и лагерь красных — красноармейцев, командиров, комиссаров. Революционную армию поддерживает трудовое крестьянство, в частности, автор показывает, как в тылу ‘батальона имени Учредительного собрания’ собирается тайная сходка, и старик спрашивает мужиков:
‘— Ну, так как же? Туда?
— Туда, к своим.
— Иначе как же?
— Иначе нельзя, не придумаешь…
— Обворуженье там дадут. Как придете, прямо к товарищу Ленину, так, мол, и так, давай нам обворуженье, а у нас силов нет терпеть такую жизнь, примай нас к себе’…
Трагическое заблуждение народной интеллигенции, попавшей в тенета эсеровской демагогии, Вольнов правдиво рисует на примере трех персонажей: юноши-реалиста, Ивана Недоуздкова и Португалова. Последние двое уже не молодые люди, они поверили главарям партии и сейчас командуют отрядами ‘добровольцев’. Иван и Португалов поняли все безумие попыток увлечь за собою народные массы. Иван согласен с Португаловым в оценке эсеровских ‘наполеончиков’ (он также называет их ‘петрушками’, ‘социал-спасителями’), но на прямой вопрос товарища: ‘Где выход?’ Иван отвечает: ‘Идти до конца. До последнего патрона’. Португалов предлагает другой выход: ‘Ставка на демократию кончена. Мы проиграли. Но мы должны быть с народом. Не с царской сволочью, а с мужиками и рабочими’. Португалов называет Недоуздкова Дон Кихотом, и сам Иван перед тем, как кончить жизнь самоубийством, с горечью признается, что он действительно ‘смешной, нелепый Дон Кихот, проморгавший жизнь’… К такому заключению Иван пришел после неожиданной встречи со своим бывшим учеником Алешей, теперь пленным красноармейцем. ‘Что же, мужики наши за большевиков?’ — спрашивает его Иван на допросе. — ‘Да’. — ‘Все, все?’ — ‘Почти все’. Это и решило судьбу Ивана, крестьянского сына, сельского учителя, который в годы первой русской революции боролся против самодержавия и помещиков, а теперь незаметно для себя превратился в яростного защитника старого строя. Вот почему он оказался в трагическом тупике.
Повесть ‘Встреча’ автобиографична лишь отчасти. Недаром автор здесь оставил только имя героя — Иван. ‘В Недоуздкове есть кое-что мое,— говорил писатель Горькому,— презрение и ненависть к вождям. Мое же настроение более определенно выражено в словах Недоуздкова Португалову и потом в сознании Португалова, когда он говорит: ‘Мы проиграли’. Эти слова Горький привел в своем очерке ‘Иван Вольнов’, написанном сразу после смерти писателя в 1931 году. Однако о ‘Встрече’ Горький писал автору еще в то время, когда повесть только что была опубликована в журнале ‘Молодая гвардия’. ‘Дорогой Иван Егорович, — писал Горький, — ‘Встречу’… я прочитал, разумеется, — с величайшим интересом. Комплиментов Вам говорить — не намерен: Вы сами знаете, что Вы — талантливый человек. Я нахожу, что талант Ваш стал резче и крепче. В повести есть отличные страницы и фигуры,— например, реалистик, Недоуздков. Мужиков Вы пишете, пожалуй, как никто не умеет, есть что-то рубенсовское в их фигурах… Вам часто удается несколькими строчками дать вполне четкий образ, характер’ {Литературное наследство, т. 70, стр. 61—62.}.
К сожалению, после смерти Вольнова ‘Встреча’ ни разу не переиздавалась, а между тем — она существенно дополняет ‘Повесть о днях моей жизни’.
Когда Горький задумал издавать новую серию книг ‘История деревни’, он намерен был включить в нее произведения русской литературы, начиная с ‘Путешествия из Петербурга в Москву’. Для этой серии писатель рекомендовал ‘Житие одной бабы’ Лескова, рассказы и повести Чехова, Короленко, Бунина, а также ‘Повесть о днях моей жизни’.
О цели нового издания Горький сказал следующее: ‘Нужно, чтобы молодежь знала, в какой страшной темноте, в какой нищете, в каком унижении жили ее деды и отцы, какую массу крови и энергии затратил рабочий класс на борьбу за освобождение деревни из ежовых рукавиц помещиков и кулаков, из крепких сетей нищенской, единоличной собственности’.
Слова Горького полностью могут быть отнесены к творчеству Ивана Вольнова.