Мессия-турок, Зангвиль Израэль, Год: 1899 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 59 минут(ы)

МЕССІЯ-ТУРОКЪ.

Разсказъ Н. Зангвилля.

Переводъ съ англійскаго А. Н. Рождественской.

Свитокъ первый.

Въ 5408 году отъ сотворенія міра, 1648 году по P. X. и на двадцать третьемъ году своей собственной жизни на земл Саббатай Зеви — Мессія, котораго такъ страстно и такъ давно уже ждали евреи — открылся своимъ ученикамъ въ Смирн.

Зимой, въ полночь, нсколько человкъ въ длинныхъ одеждахъ, съ тюрбанами на головахъ, сошлись вмст. Вверху, надъ ними, сверкали яркія, безчисленныя звзды, у ногъ печально плескалось море, а на покрытомъ снгомъ откос горы дремалъ восточный городъ, таинственный и мрачный со своими куполами, минаретами, акрополемъ и кипарисами.

Саббатай Зеви погрузился въ ледяныя морскія волны, а глубоко взволнованные ученики его стояли на берегу. Наконецъ, онъ вышелъ изъ воды и всталъ передъ ними во всемъ величіи своей наготы. Его стройная, мужественная фигура дышала благородствомъ, тло было покрыто рубцами отъ бичеваній, съ черныхъ волосъ и бороды струилась вода. Съ горячей надеждой смотрли на него ученики и, вдыхая исходящій отъ него ароматъ божественности, пораженные царственностью его осанки, страстной и вмст съ тмъ духовной красотой его смуглаго, задумчиваго лица, ждали, чтобы онъ открылся имъ. Они инстинктивно чувствовали, что онъ заговоритъ именно теперь, въ эту ночь.

Въ Зогар — вдохновенной, объясняющей самыя сокровенныя тайны книг, написанной въ XIII столтіи — уже указывалось на этотъ годъ, какъ на начало эпохи возрожденія. И еще прежде, чмъ пронзительный звукъ бараньяго рога возвстилъ о рожденіи Саббатая Зеви, люди, ставшіе потомъ его учениками, напряженно ждали торжественной минуты. Да, онъ, наврное, позвалъ ихъ сюда, чтобы открыться имъ, счастливымъ соучастникамъ въ величайшемъ момент божеской и человческой исторіи.

Что же онъ скажетъ?

Строгій, задумчивый, окруженный ореоломъ святости, онъ нсколько времени стоялъ неподвижно, осуществляя, какъ чувствовали его ученики — ученіе каббалы о Мессіи, проникаясь божескимъ естествомъ, не смотря на первородный грхъ Адама, чистый, безгршный, въ единеніи со всей природой. Наконецъ, онъ поднялъ свои блестящіе глаза къ небу и спокойно, ясно проговорилъ только одно слово:

— Ягве!

Онъ произнесъ страшное, запрещенное имя Бога. Пораженные ужасомъ, ученики смутились и съ минуту стояли, какъ вкопанные. Но когда они увидали, что звзды по прежнему сіяютъ надъ ними, что море тихо плещется около берега, а земля не колеблется у нихъ подъ ногами, ихъ охватила глубокая радость, и къ небу понеслись ихъ восторженные крики: ‘Мессія! Мессія! Мессія!’.

Царство Божіе наступало.

Начиналась эпоха Мессіи.

II.

‘Докол еще ждать намъ, Господи? Докол?’

Никто уже не услышитъ теперь этого вопля отчаянія, раздававшагося въ теченіе столькихъ вковъ.

Пока евреи были разсяны по всмъ странамъ и грхъ царилъ между людьми, міръ небесный и міръ земной отдлились другъ отъ друга, четыре буквы божьяго имени были тоже разъединены и не могли произноситься вмст.

Но Мессія произнесъ это запрещенное имя, и Богъ, и вся вселенныя снова слились воедино. О, чудный, таинственный союзъ! О, святой восторгъ! Радостные крики учениковъ смолкли и смнились благоговйнымъ молчаніемъ. Все было тихо кругомъ. Вдругъ съ ближайшей мечети раздался голосъ муэдзина, и торжественный возгласъ пронесся въ ночномъ воздух:

— Богъ великъ! Нтъ Бога, кром Бога, и Магометъ Его пророкъ!

Саббатай вздрогнулъ. Отъ холода или отъ какого-то неяснаго предчувствія?..

III.

Въ это время вс надялись на скорое пришествіе Мессіи — вс ждали его.

Въ прошломъ, XVI столтіи было много мучениковъ, пророковъ и духовидцевъ. Съ дальняго Востока прибылъ черезъ Нубію въ Италію Давидъ Рейбени, мечтавшій вырвать Палестину изъ рукъ турокъ. Это былъ смуглый карликъ, изнурявшій себя постомъ и обратившійся въ скелетъ. На своей блой лошади онъ подъхалъ къ Ватикану, и папа Климентъ очень любезно принялъ его. Въ Португаліи, куда Давидъ Рейбени въхалъ съ шелковымъ знаменемъ, на которомъ были вышиты десять заповдей, его встртилъ король и блестящія процессіи съ знаменами. Одной еврейской двушк являлись въ видніи Моисей и ангелы. Она задумала вывести свой несчастный народъ въ Святую землю, но была сожжена инквизиціей. Діего Ниресъ — красивый, блестящій юноша, христіанинъ по рожденію — вернулся къ вр своихъ предковъ, принялъ имя Соломона Мольчо и всю жизнь, до своей преждевременной, ранней кончины, искалъ восторговъ пророческаго вдохновенія и мученическаго внца. Онъ пытался обратить въ еврейство даже самого папу, предсказалъ наводненіе въ Рим, которое и, произошло вмст съ страшнымъ землетрясеніемъ въ Лиссабон, пользовался большимъ почетомъ въ Ватикан и радостно принялъ мученическую смерть въ Манту, гд, по приказанію императора, его сожгли на костр. И въ это-то тревожное, ужасное для евреевъ время ихъ мечты и надежды разгорались сильне, благодаря такимъ предзнаменованіямъ. Вдохновенная книга Зогаръ была тогда напечатана въ первый разъ, и свтъ ея, разливаясь все дальше, проникалъ въ каждое гетто.

Въ ней разоблачались тайны, относящіяся до времени пришествія Мессіи и его жизни на земл. Илія, вс небесныя силы, ангелы, духи вдохновляли писавшихъ ее, показали имъ двойственность мірового принципа, открыли истинный смыслъ Торы (законъ), до того времени скрытый въ ея значкахъ, буквахъ, удареніяхъ, показали, какое значеніе имютъ нкоторыя слова при перестановк въ нихъ буквъ. Жившій въ Египт великій каббалистъ Лоріа и итальянскій алхимикъ Виталь отыскали могилу Симона-баръ-Іокаи,— предполагаемаго автора Зогара, и нсколько времени жили около нея. Самого Лоріа, который предпочиталъ безмолвіе и пустынность Нильской страны шуму талмудистской школы, одвался во все блое въ шабашъ, носилъ сложенную вчетверо одежду для обозначенія четырехъ буквъ запрещеннаго имени Бога и, переставляя эти буквы, могъ вызывать духовъ,— многіе считали его Мессіей изъ племени Іосифа, предтечей истиннаго Мессіи изъ племени Давидова.

Великая минута приближалась, ‘Царство Божіе близко!’ говорили въ одинъ голосъ вс каббалисты. Страданія евреевъ были такъ ужасны, продолжались такъ долго!.. Ихъ убивали за то, что они не умираютъ отъ чумы, ихъ грабили и рзали крестоносцы, безжалостно выгоняли изъ Испаніи и Португаліи, жгли цлыми тысячами на кострахъ инквизиціи — ихъ всюду преслдовали и угнетали. Чаша ихъ страданій переполнилась, и они чувствовали, что время освобожденія наступаетъ, что Богъ спасетъ Израиля, дастъ ему побду надъ язычниками и поставитъ его выше всхъ народовъ. ‘Я врю, что придетъ Мессія и, хоть пришествіе его можетъ замедлиться, буду ждать его каждый день’.

И они каждый день ждали его.

Было время, когда евреи благоденствовали въ Турціи, считались соперниками венеціанцевъ въ морской торговл и затмвали роскошь, великихъ визирей красотою и богатствомъ своихъ домовъ, садовъ и кіосковъ — когда Іосифъ былъ Наксосскимъ герцогомъ, а Соломонъ Ашкенази — чрезвычайнымъ посломъ въ Венеціи. Въ т дни надежда на пришествіе Мессіи ослабла и казалась неясной и туманной. Но она вспыхнула съ новой силой, когда процвтаніе евреевъ кончилось вмст съ паденіемъ турецкой имперіи. Власть перешла къ янычарамъ, гарему и спагамъ, а ничмъ не сдерживаемые паши стали прежде всего, притснять евреевъ и заставили ихъ носить черные тюрбаны въ отличіе отъ мусульманъ.

И не одни только евреи ждали Мессію. Слухъ о его скоромъ пришествіи распространился между другими народами и они снова устремили глаза на таинственный Востокъ, эту колыбель божества. Въ далекой Англіи суровые пуритане ожидали милленіума и пятой монархіи Апокалипсиса, такъ какъ ‘четыре звря’ — Вавилонъ, Персія, Греція и Римъ — уже пали. А когда Манассія-бенъ-Израель изъ Амстердама обратился къ Кромвелю и просилъ его позволить евреямъ вернуться въ Англію, главнымъ основаніемъ его петиціи было то, что они, согласно библейскимъ пророчествамъ, должны быть разсяны между всми народами, такъ какъ наступило время пришествія Мессіи.

Да, вс были готовы, вс ждали его.

IV.

Сынъ смирнскаго коммиссіонера, Саббатай Зеви, съ самаго дтства любилъ уединеніе и избгалъ товарищей. Это былъ очень странный ребенокъ. Онъ бродилъ по крутымъ, какъ бы высченнымъ въ скал, городскимъ улицамъ и по шумнымъ базарамъ съ деревянными навсами, обращая, казалось, такъ же мало вниманія на окружавшую его живописную, фантастически окрашенную картину, какъ на грязные отбросы, валявшіеся у него подъ ногами, или на рады верблюдовъ. Онъ только совершенно машинально прижимался къ стн, заслышавъ звонъ ихъ колокольчиковъ. А между тмъ, онъ, должно быть, замчалъ все, потому что, когда ему попадались на пути больной ребенокъ, калка, прокаженный, исхудалая отъ голода робака или какое нибудь другое страдающее существо — глаза его наполнялись слезами. Иногда онъ подолгу стоялъ около залива и напряженно, какъ бы страстно ожидая чего-то, смотрлъ на югъ, иногда цлыми часами лежалъ на пустынной равнин, разстилавшейся за шумной гаванью.

Въ еврейской школ, гд учились сотни дтей, онъ стоялъ особнякомъ, онъ былъ такъ же одинокъ и въ юности, когда считался лучшимъ ученикомъ въ класс знаменитаго талмудиста Іосифа Эскафы. Чаще всхъ своихъ товарищей одерживалъ онъ верхъ въ казуистическихъ спорахъ, которые нердко допускалъ учитель, но эти споры не занимали его и онъ относился къ нимъ съ презрительнымъ равнодушіемъ. Въ его классныхъ отвтахъ часто прорывалось возмущеніе и, наконецъ, онъ бросилъ вс эти безплодныя тонкости талмуда и погрузился въ изученіе каббалистической литературы съ ея мистицизмомъ, поэтическимъ жаромъ и проповдью умерщвленія плоти. Переселеніе душъ, таинственные союзы, вызываніе духовъ, концентрація божества въ самомъ себ, чтобы создать многое преходящее изъ одного вчнаго — вотъ что занимало мысли задумчиваго пятнадцатилтняго мальчика.

— Я буду учиться всю жизнь,— сказалъ онъ отцу.

— Всю жизнь?— воскликнулъ Мардохей Зеви.— А на что же ты будешь жить? Оба твои брата работаютъ и добываютъ деньги.

— Тмъ боле необходимо, чтобы кто нибудь изъ нашей семьи посвятилъ себя Богу. Тогда Онъ благословитъ работу остальныхъ.

Мардохей Зеви покачалъ головою. Въ прежніе годы, когда онъ еще жилъ въ Море, ему приходилось выносить страшную нужду и онъ на опыт узналъ всю горечь бдности. Но теперь, съ тхъ, поръ какъ султанъ Ибрагимъ началъ войну съ венеціанцами, Мардохей сталъ богатть, какъ и многіе изъ его соотечественниковъ. Торговля съ Левантомъ представляла большую опасность по случаю войны, а потому англійскіе и голландскіе купцы перевезли свои счетныя книги изъ Константинополя въ Смирну. Дла англійскаго торговаго дома, въ которомъ Мардохей былъ коммиссіонеромъ, шли очень успшно, а вмст съ тмъ поправились и его дла. Ученый сынъ — роскошь, но онъ можетъ позволить ее себ. Такимъ образомъ желаніе Саббатая исполнилось. Съ девятью товарищами, которые приходили въ домъ отца его, онъ съ утренней до вечерней зари занимался изученіемъ Зогара и Каббалы. И чмъ богаче становился Мардохей, тмъ съ большимъ уваженіемъ относился онъ къ сыну: его достоинствамъ, а не своему усердію и честности приписывалъ онъ свой успхъ.

— Если грхи отцовъ падаютъ на дтей,— часто думалъ онъ,— то очень возможно, что награда за добрыя дла дтей переходитъ на родителей.

Замтивъ, съ какимъ благоговніемъ смотритъ Мардохей на своего сына, вс стали относиться къ Саббатаю съ особымъ уваженіемъ, и у многихъ, знавшихъ его или слышавшихъ о немъ, зарождались безумныя догадки и надежды.

И самъ Саббатай какъ будто поддавался имъ. Такъ, по крайней мр, показалось разъ его отцу. Мардохей здилъ къ своимъ принципаламъ и, вернувшись домой посл своего продолжительнаго путешествія, разсказалъ сыну о людяхъ, ждущихъ пятой монархіи и предсказывающихъ пришествіе Мессіи и освобожденіе евреевъ въ 1666 году.

— Вдь Мессія родится девятаго Аба, отецъ?— спросилъ Саббатай.

— Да, конечно,— отвчалъ Мардохей, и сердце его забилось сильне.— Въ это роковое число были разрушены оба наши храма, оно же будетъ и днемъ рожденія Мессіи, котораго Господь пошлетъ, чтобы вознаградить насъ за наши страданія. Въ писаніи говорится: ‘Я уничтожу рабство Іуды и рабство Израиля и возстановлю народъ мой’. Сынъ не отвчалъ, но и онъ, и отецъ думали объ одномъ и томъ же: Саббатай родился девятаго Аба, въ день великаго чернаго поста.

Мардохей, согласно тогдашнимъ обычаямъ, самъ выбралъ ему невсту. Саббатай безпрекословно подчинился его вол и женился на прекрасной Ханн, но черезъ нсколько времени, ко всеобщему изумленію, развелся съ нею. Юный аскетъ не поддался чувственной страсти, которая созрваетъ такъ рано подъ горячимъ солнцемъ Востока, и еврейское судилище освободило молодую двушку отъ ея фиктивнаго мужа.

Горячая молитва, бичеваніе и умерщвленіе плоти — вотъ въ чемъ состояла жизнь Саббатая, вотъ что давало ему счастье. Онъ не обращалъ никакого вниманія на прелестныхъ смирнскихъ евреекъ, не смотря на то, что лица ихъ не были закрыты покрывалами, какъ у турчанокъ, и что он казались еще красиве отъ своего живописнаго костюма, состоящаго изъ шароваръ и платья съ полуоткрытымъ воротомъ. Тщетно молодыя двушки втыкали себ въ волосы жимолость или розу надъ самымъ ухомъ, чтобы показать, что он не имютъ ничего противъ замужества — онъ не смотрлъ на нихъ. Однако Мардохей, нежелавшій, чтобы сынъ его преступилъ законъ по которому холостая жизнь считается грхомъ, нашелъ ему другую невсту, еще прекрасне Ханны. Этотъ второй бракъ закончился совершенно такъ же, какъ первый, и Саббатая снова развели съ женой.

— Теперь только одна Тора будетъ моей невстой,— сказалъ онъ.

Нечувствительный къ женской красот, молодой, красивый и теперь богатый Саббатай продолжалъ вести свою одинокую жизнь, отказывая себ во всемъ. Онъ мало говорилъ, много размышлялъ и общество учениковъ, относившихся къ нему съ глубокимъ уваженіемъ, не мшало ему. Когда онъ погружался въ море утромъ и вечеромъ, лтомъ и зимою, они почтительно отходили въ сторону. Днемъ онъ часто молился ни еврейскомъ кладбищ, около ручья, который христіане называли Санкта Венеранда, а по ночамъ лежалъ, распростершись на могилахъ праведниковъ, страстно взывая къ небу въ то время, какъ шакалы выли въ пустынномъ мрак и втеръ завывалъ въ ущельяхъ горъ.

Но иногда онъ говорилъ ученикамъ о тайнахъ божества и о суровомъ аскетизм, который одинъ только ведетъ въ спасенію, посредствомъ котораго достигается обновленіе людей и царство Божіе. Иногда онъ плъ имъ своимъ нжнымъ, дрожащимъ голосомъ испанскія псни, сочиненныя имъ или Лоріа, съ странными, загадочными словами, положенными на грустные, полные мистической страсти напвы. Женская красота и прелесть, которыя онъ отвергалъ, воспвались въ этихъ молящихъ звукахъ, въ этихъ пылкихъ словахъ, напоминавшихъ ‘Пснь псней’ Соломона. Ученикамъ его казалась, что и въ нихъ скрытъ такой же глубокій смыслъ.

‘Дочь императора погрузилась въ сверкающую воду — Мелиссельда!..

‘И трепещущая волна покоилась на ея груди — Мелиссельда!..

‘Изъ воды она вышла блая и чистая, какъ снга горъ — Мелиссельда!..

‘Только губы ея были красны да порозовли нжные кончики пальцевъ — Мелиссельда!..

‘Прекрасное, гордое лицо ея засіяло, какъ мечъ — Мелиссельда!..

‘Вки ея походили на стальные луки, но ротъ ея былъ точно роза — Мелиссельда’!..

И въ глазахъ восторженно слушавшихъ его учениковъ показывались слезы. Они готовы были поклоняться Мелиссельд, какъ мистической невст Мессіи.

Посл того, какъ Саббатай произнесъ одно только слово на морскомъ берегу, онъ ничего не говорилъ о своемъ великомъ призваніи. Но ученики его, сначала тайно, а потомъ открыто разглашали всюду о пришествіи Мессіи, и слухъ объ этомъ разошелся по всей Смирн.

Не одни только молодые люди стали первыми послдователями Саббатая. Самымъ горячимъ приверженцемъ его былъ серьезный, уже пожилой ученый Моисей Пингера. Но число увровавшихъ въ Мессію было все-таки очень незначительно, большинство отвергало его и смялось надъ нимъ, какъ надъ безумнымъ. Въ еврейскомъ квартал начались смуты и раздоры, въ которыхъ самъ Саббатай не принималъ никакого участія. Онъ вступалъ въ сношенія съ своими братьями только во время исполненія какихъ нибудь религіозныхъ обрядовъ и отправлялся въ такихъ случаяхъ въ самые бдные дома, скученные въ грязныхъ переулкахъ. Въ одномъ изъ такихъ-то домовъ проявилось еще разъ его тайное, недоступное человку могущество.

Много гостей собралось, чтоы присутствовать при обряд обрзанія перваго сына, родившагося у хозяевъ. Вся квартирка состояла изъ одной комнаты, раздленной на дв части. Въ одной была кухня, другая, съ узенькимъ коврикомъ на полу, служила спальной и пріемной. Докторъ хотлъ уже приступить къ обрзанію, но Саббатай попросилъ его подождать. Прошло съ полчаса.

— Чего же мы ждемъ?— ршились, наконецъ, спросить гости у Саббатая.

— Пророкъ Илія еще не занялъ своего мста,— отвчалъ онъ.

Черезъ нсколько минутъ онъ взглянулъ на доктора и сдлалъ знакъ, что можно приступать къ операціи, а вс присутствующіе съ изумленіемъ и благоговйнымъ ужасомъ устремили глаза на пустой стулъ, на которомъ сидлъ древній пророкъ, видимый для одного Саббатая.

А между тмъ старая талмудистская школа хмурилась на новаго пророка, въ особенности возмутилъ ее распущенный его учениками слухъ о томъ, что произошло ночью на морскомъ берегу. Раввины собрались на совщаніе и послали за Саббатаемъ.

— Ты произнесъ неизреченное имя!— воскликнулъ Іосифъ Эскафа, его бывшій учитель.— Ты своими нечистыми устами осквернилъ священныя буквы, которыя, даже въ дни славы Израиля только первосвященникъ имлъ право произноситъ шопотомъ въ Святая Святыхъ въ день Очищенія. Какъ осмлился ты преступить законъ?

— Это божественная тайна, извстная только мн одному,— отвчалъ Саббатай.

Раввины покачали головами и подвергли его отлученію. Лицо Саббатая освтилось глубокой радостію. Онъ пошелъ къ ручью и сталъ молиться.

— Благодарю Тебя, Отче!— говорилъ онъ.— Ты открылъ мн меня самого. Теперь я знаю, что не напрасно каялся я и умерщвлялъ свою плоть.

Но отлученіе Саббатая не успокоило волненія въ еврейскомъ квартал Смирны — волненія, которое еще увеличивалось благодаря слухамъ, доходившимъ съ запада. Тамъ ожидали милленіума, а секта ветхозавтныхъ христіанъ въ Англіи добивалась, чтобы предписанія. и постановленія Моисея были приняты, какъ государственный законъ.

Изъ одной христіанской страны въ другую переносили врующіе слухъ о скоромъ пришествіи Мессіи евреевъ. Увряли, что онъ явится къ турецкому султану въ іюн 1666 г., завладетъ его короной, не силой, а при помощи музыки, и наднетъ на него цпи, какъ на плнника. Потомъ Мессія исчезнетъ, и никто не увидитъ его въ теченіе девяти мсяцевъ, а евреи въ это время будутъ подвергаться страшнымъ мученіямъ. Но онъ снова вернется, возсдая на небесномъ льв, держа въ рукахъ поводья, сдланные изъ семиголовыхъ змй, и проведетъ черезъ рку Самбатіонъ десять исчезнувшихъ колнъ израильскихъ. Тогда вс признаютъ его за Соломона, властелина вселенной, и святой храмъ спустится съ небесъ, уже совсмъ готовый, чтобы евреи могли приносить въ немъ жертвы съ того дня и до скончанія вковъ.

Но вс эти мечты и надежды не находили отголоска въ зачерствлыхъ сердцахъ старйшинъ смирнскаго гетто. Они были слишкомъ погружены въ свои дла и съ утра до ночи работали или слдили за нагрузкой судовъ виноградомъ и винными ягодами. Что же касается до бдняковъ и нищихъ, живущихъ чужимъ трудомъ, то они оказались еще упорне. Волненіе въ еврейскомъ квартал не утихало, ссоры и раздоры продолжались. Наконецъ, старйшины ршились покончить съ этимъ и изгнать Саббатая изъ Смирны.

— Разв Израиль и безъ того не въ изгнаніи?— сказалъ онъ, узнавъ о приговор.

Простившись съ братьями, онъ пошелъ къ отцу, теперь уже дряхлому, больному старику.

— Я разбогатлъ благодаря теб,— сказалъ, горько рыдая, Мардохей.— Но я съ радостью отдалъ бы все, что у меня есть, лишь бы ты остался со мной. Я стою уже на краю могилы, а мой святой сынъ не закроетъ мн глазъ, когда я умру — не будетъ даже знать, когда прочитать молитвы за мою покинувшую тло душу!

— Не плачь, отецъ,— отвчалъ Саббатай.— Души уходятъ, но он снова возвращаются.

VI.

Саббатай отправился путешествовать по Востоку, всюду пріобртая послдователей, всюду находя и неврующихъ. Онъ побывалъ въ Константинопол, Аинахъ, ессалоник и Каир.

Въ т дни путешествіе не представляло трудностей для еврея. Въ каждой стран находилъ онъ своихъ соотечественниковъ и встрчалъ радушный пріемъ. А если путешественникъ былъ къ тому же и ученый, то онъ считался самымъ почетнымъ гостемъ, и хозяинъ смотрлъ на его посщеніе, какъ на особую честь.

Саббатая роскошно угощали, предлагали ему подарки при отъзд, подыскивали караваны, съ которыми ему было удобно отправиться въ путь, вносили за него плату и даже выкупъ на случай, если бы онъ попалъ въ плнъ къ разбойникамъ.

Въ большомъ еврейскомъ квартал Константинополя изгнанникъ, какъ и везд, нашелъ много горячихъ приверженцевъ и много противниковъ. Авраамъ Тачини, знаменитый проповдникъ, одинъ изъ первыхъ послдователей Саббатая, обратился къ раввинамъ съ просьбою позволить ему разрыть одну изъ могилъ на старинномъ еврейскомъ кладбищ. Онъ говорилъ, что мысль эта внушена ему небомъ. Земля была тверда, какъ камень, и едва подавалась подъ заступомъ. Наконецъ, посл долгихъ усилій, вырыли глубокую яму и нашли глиняный горшокъ, а въ немъ свитокъ пергамента, на которомъ было написано слдующее: ‘Я, Авраамъ, былъ заключенъ въ пещеру и пробылъ въ ней сорокъ лтъ.. Я спрашивалъ себя, когда же настанетъ время чудесъ. И голосъ отвчалъ мн: ‘Въ лто 6408 отъ сотворенія міра родится человкъ по имени Саббатай. Онъ поразитъ дракона, будетъ истиннымъ Мессіей и одержитъ побду, не прибгая къ оружію’.

И, дйствительно, Саббатай одерживалъ побды, не пользуясь не только оружіемъ, но даже и словами! Старинный пергаментъ убдилъ многихъ неврующихъ, но самъ Саббатай не называлъ себя Мессіей, не открывался никому. Въ сумеркахъ часто видали его высокую, величественную фигуру въ то время, какъ онъ горячо молился на могилахъ праведниковъ, на зар онъ подолгу стоялъ неподвижно на балкон, выходившемъ на Золотой Рогъ. Онъ бичевалъ себя каждый день, много постился, изнуряя свое тло, а когда лъ, то только самую простую пищу. Дти часто подбгали къ нему и окружали его, а онъ, улыбаясь, смотрлъ на нихъ съ глубокою любовью и одлялъ ихъ сластями. Когда онъ тихо, задумавшись, проходилъ по грязнымъ, прорзаннымъ глубокими колеями улицамъ, среди шумной толпы носильщиковъ, дервишей, шейховъ, продавцовъ плодовъ, крикливыхъ женщинъ и нищихъ — казалось, не одна только темная одежда отличаетъ его отъ всхъ этихъ людей. Турецкія красавицы съ любопытствомъ смотрли на него изъ за своихъ покрывалъ, а ремесленники поднимали головы, когда онъ проходилъ подъ боковыми сводами Большого базара.

Разъ онъ попалъ на рынокъ, гд продавали рабынь для кіосковъ Босфора, прелестныхъ черкешенокъ и грузинокъ, и страстное негодованіе охватило его, когда онъ подумалъ объ испорченности огромной столицы съ ея блестящими пашами, нищими калками, безчисленными мечетями и домами терпимости, съ ея жестокими кади и безумно-пляшущими дервишами. А когда какой-то мусульманинъ, безжалостно хлеставшій своего осла, назвалъ его ‘евреемъ’, гнвъ загорлся въ сердц Саббатая. Да, одинъ только Израиль стоитъ на истинномъ пути — одинъ маленькій народъ, которому предстоитъ спасти міръ и низвести на землю царство Божіе. Но увы! И самъ Израиль ожесточенъ, недоврчивъ и полонъ грха.

— Горе! Горе вамъ!— сказалъ онъ своимъ братьямъ, вернувшись въ еврейскій кварталъ.— Грхи ваши падутъ на ваши головы! Богъ создалъ міръ не по необходимости, а изъ чистой любви, желая, чтобы люди признавали его своимъ Создателемъ и Владыкой. Но вы не платили Ему любовью за Его любовь. Скоро страшный пожаръ будетъ въ Константинопол, и ваши дома, ваше имущество — все сгоритъ!

Онъ горько зарыдалъ. Въ эту ночь его ученики слышали, какъ онъ плакалъ и горячо молился, а потомъ долго ходилъ по комнат и плъ псалмы Давида.

VII.

Въ то время, какъ Саббатай былъ въ Константинопол, гонецъ привезъ ему письмо отъ одного изъ первыхъ учениковъ его, Натана изъ Газы, который недавно женился на очень красивой, но кривой дочери богатаго португальскаго еврея, переселившагося изъ Дамаска въ Гаву. Горячій приверженецъ Саббатая, теперь вполн обезпеченный въ средствахъ къ жизни, Натанъ ршилъ посвятить все свое время проповди о Мессіи, жить и умереть его апостоломъ и пророкомъ, быть его предтечей, какъ Илія. Въ доказательство своей миссіи онъ совершилъ многія чудеса, Такъ, ему достаточно было прочитать имя человка, чтобы разсказать всю его жизнь, узнать вс его грхи и наложить на него должное наказаніе. Дурные люди сторонились отъ него и старались не попадаться ему на глаза. Въ него врили даже больше, чмъ въ Саббатая, хотъ онъ самъ ставилъ себя всегда на второе мсто. ‘А будь онъ обманщикомъ,— говорили его послдователи,— онъ, наврное, сталъ бы добиваться перваго’.

Письмо Натана было написано цвтистымъ языкомъ, со множествомъ тропъ и метафоръ. Вотъ его содержаніе:

’22 Сивана настоящаго года’.

‘Царю нашихъ царей, владык вашихъ владыкъ, который соберетъ разсянный Израиль и спасетъ его отъ рабства, человку, вознесенному превыше всхъ, Мессіи Бога Іакова, истинному Мессіи, небесному льву, Саббатаю Зеви, слава о которомъ пройдетъ по всей земл, царство котораго скоро настанетъ и пребудетъ до скончанія вка. Аминь. Цлую твои руки и отираю пыль съ ногъ твоихъ, о, Царь Царей! Посылаю это письмо въ городъ, украшенный блескомъ твоей святости, и извщаю тебя, что Слово Царя и Его Законъ просвтили наши сердца. Этотъ день былъ торжественнымъ днемъ для Израиля, днемъ свта для нашихъ правителей, и мы немедленно же приготовились исполнять твои повелнія, какъ и требуетъ того нашъ долгъ. И хоть мы слышали много странныхъ вещей, он не смутили насъ: сердца наши мужественны, какъ сердце льва. Мы не должны разспрашивать тебя о причин твоихъ дяній, потому что дивны дла твои и мы не можемъ понять ихъ. Наша вра въ тебя безгранична, мы будемъ безпрекословно повиноваться теб и отдаемъ свои души подъ покровъ твоего святаго имени. Теперь мы уже прибыли въ Дамаскъ и въ скоромъ времени, согласно твоему повелнію, будемъ продолжать нашъ путь въ Скандеранъ, чтобы удостоиться счастья увидать озаренное славой лицо Бога — такой же славой, какъ и та, которая сіяетъ на чел Творца вселенной. И мы, слуги слугъ твоихъ, припадемъ къ ногамъ твоимъ, отремъ съ нихъ пыль и будемъ умолять тебя снизойти до насъ, помочь намъ силою десницы твоей и укоротить лежащій передъ нами путь. Съ горячей молитвой обращаемъ мы глаза наши къ Богу и просимъ Его сжалиться надъ нами и поскоре избавить насъ отъ страданій, которыя мы выносимъ отъ сыновъ беззаконія. Къ Нему стремятся наши сердца, Онъ дастъ намъ желзные когти, сдлаетъ насъ достойными стоять въ тни осла твоего. Это слова слуги слугъ твоихъ, который падаетъ ницъ перепъ тобою, чтобы ты попиралъ его ногами свозки. Натанъ Веніаминъ’.

VIII.

Больше всего послдователей пріобрлъ Саббатай въ ессалоник, теперешней Салоник. Этотъ окруженный губчатыми стнами городъ, сбгавшій по склону горы къ заливу, былъ главнымъ оплотомъ каббализма. Не смотря на то, что имъ владли турки, обнесшіе его укрпленіями и выставившіе двнадцать маленькихъ пушекъ противъ корсаровъ, большая часть населенія состояла изъ евреевъ. Они платили ежегодную подать, но получали несравненно больше за поставку аммуниціи для янычаръ, у нихъ было тридцать синагогъ, тогда какъ число мечетей и греческихъ храмовъ было очень незначительно. И еврейское населеніе все увеличивалось, благодаря наплыву учащихся. Въ ессалоник были въ то время дв высшихъ школы, въ которыхъ училось боле десяти тысячъ человкъ.

Эта атмосфера горячей вры и набожности вознаградила Саббатая за апатію Константинополя. Здсь уже не одни только мужчины становились въ ряды его послдователей: женщины, откинувъ покрывала, садились у его ногъ, двушки смотрли на него полными обожанія глазами. А самъ Саббатай жилъ все тою же сосредоточенною внутреннею жизнью, все такъ же стремился къ небу. Разъ онъ устроилъ пиршество и пригласилъ друзей въ главную синагогу на свою свадьбу. Они пришли съ пылающими факелами, съ музыкой и плясками, нетерпливо поджидая невсту, а изъ за ршетокъ женской галлереи пристально смотрли внизъ сотни горвшихъ любопытствомъ глазъ.

Когда все было готово для бракосочетанія, Саббатай, въ праздничной одежд, занялъ свое мсто подъ балдахиномъ. Но никакой видимой невсты не было около него. Моисей Пингеро благоговйно вынулъ изъ ковчега свитокъ закона, завернутый въ вышитую золотомъ пурпурную ткань, съ золотыми цпочками и нжно звучавшими колокольчиками и поднесъ его жениху.

— Обручаюсь съ тобой по закону Моисея и Израиля,— торжественно проговорилъ Саббатай, кладя на свитокъ золотое кольцо.

По синагог пронесся шопотъ изумленія и громкій ропотъ возмущенныхъ старйшинъ. Но каббалисты, обладавшіе боле поэтичной натурой, поняли, въ чемъ дло. Они объяснили этотъ бракъ, какъ союзъ Торы, дочери неба, съ Мессіей, сыномъ неба, который не можетъ жениться на смертной.

Такое толкованіе не удовлетворило раввина. Онъ возвысилъ голосъ и обвинилъ Саббатая въ богохульств.

— Нтъ, ты самъ богохульствуешь,— спокойно возразилъ тотъ.— Разв не говорятъ наши пророки, что истина будетъ супругой того, кто любитъ Истину?

Однако, большинство было на сторон недовольныхъ, и Саббатая изгнали изъ города.

Онъ отправился въ Морею, къ родственникамъ своего отца, потомъ побывалъ во многихъ другихъ странахъ. А годы проходили. Истощенный постами и подвигами покаянія, живя мечтами о высшей справедливости и возрожденіи, Саббатай достигъ среднихъ лтъ, но на задумчивомъ лиц его осталось все то же выраженіе терпливаго ожиданія. Нкоторые изъ учениковъ его умерли, другіе, видя, что надежды ихъ не сбываются, оставили его, но на смну имъ явились новые, еще боле многочисленные послдователи. Самуилъ Примо изъ Іерусалима сдлался его горячимъ приверженцемъ: Авраамъ Рубіо, нищій изъ Мореи, тоже всюду слдовалъ за нимъ. Это былъ довольно забавный, но наглый, безсовстный человкъ, беззавтно врившій въ Мессію и въ то же время съ замчательнымъ аппетитомъ уничтожавшій вс вкусныя кушанья, которыя присылали почитатели Саббатая и до которыхъ не дотрогивался онъ самъ.

— А будешь ты поститься, когда убьешь Левіаана?— спросилъ какъ-то Рубіо.

— Нтъ, тогда уже пройдетъ время воздержанія,— отвчалъ Саббатай.— Въ писаніи говорится: ‘И дни постовъ твоихъ обратятся въ дни празднествъ’.

— А со мной будетъ наоборотъ: я стану поститься въ праздники.

Саббатай улыбнулся. Одинъ только Рубіо могъ вызвать у него улыбку. Впрочемъ, разъ, когда до него дошло извстіе о томъ, что предсказаніе его исполнилось, что въ Константинопол былъ, дйствительно, страшный пожаръ, причемъ выгорлъ еврейскій кварталъ, онъ также улыбнулся, но то была печальная, горькая улыбка.

IX.

Пророкъ Натанъ постарался распространить слухъ о чудесномъ, предсказаніи своего Учителя и всть объ этомъ пронеслась по всмъ странамъ изгнанія.

Она дошла и до дворца управляющаго монетнымъ дворомъ въ Каир, еврея Сарафъ-Баши, праведника, истощавшаго себя постомъ и подвигами покаянія, носившаго власяницу подъ богатой пурпурной одеждой, которую онъ надвалъ, вызжая въ своемъ роскошномъ экипаж. Пятьдесятъ ученыхъ каббалистовъ приходили къ нему каждый день въ полдень и обдали за его столомъ.

Когда Саббатай отправился въ Каиръ, Натанъ предупредить объ этомъ щедраго, благочестиваго Сарафа-Баши или иначе Рафаила Іосифа Челеби. ‘Тотъ, кого Богь посылаетъ къ теб,— писалъ онъ,— стоитъ превыше всхъ людей. Больше я пока ничего не могу сказать теб. Прими его съ должнымъ уваженіемъ, и ты будешь вознагражденъ, смотря на невроятныя чудеса, которыя совершаетъ онъ. Это дивная, божественная тайна. Когда наступитъ часъ, я пожертвую всмъ, брошу все, чтобы служить ему. О, если бы и теперь я могъ слдовать за нимъ!’

Челеби тотчасъ же занялся приготовленіями для пріема высокаго гостя. Онъ встртилъ судно, на, которомъ пріхалъ Саббатай, и повелъ его въ свой роскошный домъ. Но тотъ не согласился жить у него.

— Мой часъ еще не пришелъ,— сказалъ онъ и поселился у бднаго еврея, продававшаго священныя книги въ жалкой лавченк, стоявшей среди палатокъ мнялъ, недалеко отъ главной синагоги. А послдователи Саббатая пошли по узкимъ переулкамъ, застроеннымъ высокими домами, надъ которыми виднлась полоска ослпительно сверкающаго, голубого неба Египта, миновали шумную толпу покупателей, продавцовъ и ословъ и размстились въ ромахъ еврейскаго квартала. Только въ полдень сошлись они вс за обдомъ у Сарафа Баши.

— Благополучно было ваше плаваніе по морю?— спросилъ хозяинъ.— Говорятъ, что варварійскіе пираты опять стали нападать на суда.

Саббатай молчалъ. За него отвтилъ Самуилъ Примо.

— Учитель не станетъ говорить объ этомъ,— сказалъ онъ,— но капитанъ могъ бы разсказать теб кое-что. Мы уже думали, что намъ не удастся пройти мимо Родоса.

— Да,— подтвердилъ Авраамъ Рубіо.— Пираты преслдовали насъ всю ночь. Два ихъ судна, одно справа, другое слва отъ нашего, гнались за нами, какъ нищіе.

— А капитанъ,— сказалъ Исаакъ Сильвера,— видя, что ему не уйти отъ нихъ, хотлъ уже посадить въ лодки свой экипажъ и бросить пассажировъ на произволъ судьбы.

— Неужели онъ сдлалъ это?— воскликнулъ одинъ изъ каббалистовъ.

— Увы, нтъ!— отвчалъ Рубіо, скорчивъ смшную гримасу.— А славно было бы, если бы онъ поступилъ именно такъ, какъ хотлъ. Тогда намъ досталось бы отличное судно, а учитель все равно спасъ бы насъ.

— Учитель читалъ,— сказалъ Самуилъ Примо,— когда капитанъ подошелъ къ нему и крикнулъ: ‘Пираты преслдуютъ насъ!’ — ‘Гд они?’ — спросилъ Учитель!— ‘Вотъ — и справа и слва!’ — отвчалъ капитанъ. Тогда Учитель протянулъ къ нимъ руки и поднялъ глаза къ небу. Въ ту же минуту суда повернули и ушли въ морскую даль.

Саббатай опять таки не сказалъ ни слова и продолжалъ молча сть простую, поставленную около него пищу.

Когда слухъ объ этомъ новомъ чуд разнесся по городу, больные и калки стали стекаться къ нему со всхъ сторонъ. Онъ говорилъ, что ничмъ не можетъ помочь имъ, но когда онъ возлагалъ на нихъ руки, многіе изъ нихъ выздоравливали. И все-таки Саббатай не открывался никому, не заявлялъ никакихъ требованій, и тихо, смиренно шелъ по пути милосердія и любви. Однако ему нельзя было долго оставаться въ Египт. Приближался милленіумъ — мистическій 1666 годъ.

Саббатай Зеви собрался въ дорогу и, не смотря на слухи о разбойничьихъ шайкахъ арабовъ, надлъ на лобъ филактерію, какъ бы желая показать, что онъ еврей, то есть богачъ, и присоединился къ каравану, направлявшемуся въ Іерусалимъ черезъ Дамаскъ.

О, съ какимъ восторгомъ преклонилъ Саббатай колни и въ первый разъ поцловалъ землю святого города! Глубокая радость и вмст съ тмъ страстное горе о прошлой, исчезнувшей слав Сіона охватили его, и изъ глазъ его хлынули слезы. Іерусалимъ преданъ въ руки мусульманъ, турецкіе часовые стоятъ около его воротъ, а грязные переулки такъ не подходятъ къ чудной красот его куполовъ, башенъ и бастіоновъ, залитыхъ солнечнымъ свтомъ!

Пророкъ Натанъ предупредилъ евреевъ о прибытіи царя, и врующіе почтительно и съ благоговніемъ встртили его. Они даже ршились въ шабашъ, молясь за государя, замнить имя султана Магомета именемъ Саббатая Зеви, а въ вопляхъ и рыданіяхъ сыновъ закона уже не слышалась прежняго отчаянія, потому что великая надежда загорлась въ сердцахъ ихъ.

Въ то время положеніе іерусалимскихъ евреевъ было очень печально. Они терпли страшную нужду, ихъ разоряли турецкія власти, а на денежную помощь набожныхъ польскихъ евреевъ уже нечего было разсчитывать теперь, посл казацкаго разгрома и рзни. Надежда на пришествіе Мессіи, котораго евреи ждали такъ долго, оживилась въ нихъ за послднее время. Пріхавшій изъ Персіи Борухъ Гадъ разсказывалъ всмъ о ходившихъ тамъ слухахъ. Говорили, что сыны Моисея, живущіе за ркой Самбатіономъ — теченіе ея останавливается во время Шабаша — ждутъ только слова Мессіи, чтобы вернуться въ Іерусалимъ. Исчезнувшія десять колнъ снова соединятся и, при звукахъ небеснаго рога, разсянный Израиль сойдется со всхъ четырехъ концовъ свта.

Но самъ Саббатай уклонялся отъ воздаваемыхъ ему почестей и ни слова не говорилъ объ освобожденіи.

И на самомъ дл, его пріздъ въ Іерусалимъ, казалось, сулилъ скоре новыя бдствія, чмъ подавалъ надежду на спасеніе. Корыстолюбивый паша узналъ объ оскорбленіи, которое евреи нанесли султану во время службы въ синагог, и наложилъ на нихъ огромный штрафъ.

Несчастная, и безъ того разоренная община пришла въ отчаяніе. Гд же добыть имъ столько денегъ, когда они и такъ чуть не умираютъ съ голоду? Но, когда первая минута страшнаго возбужденія и горя прошла, вс невольно обратили глаза на задумчиваго человка, ходившаго взадъ и впередъ среди нихъ.

— Денегъ?— сказалъ онъ.— Откуда же я возьму ихъ?

— Но вдь ты Мессія?

— Я — Мессія?— онъ пристально взглянулъ на нихъ.

— Прости насъ! Мы знаемъ, что твой часъ еще не пришелъ и ты не можешь открыться намъ. Но разв не захочешь ты помочь намъ, какъ человкъ?

— Какимъ же образомъ?

— Създи вмсто насъ въ Каиръ, къ Сарафу-Баши. Онъ богатъ и добръ. Только онъ одинъ можетъ спасти насъ.

— Все, что въ силахъ сдлать человкъ, я сдлаю,— отвчалъ Саббатай.

— Да поможетъ теб Богъ отцовъ нашихъ и увеличитъ твою силу!

Со всхъ сторонъ раздались радостныя восклицанія, и сдые старики склонились передъ нимъ и цловали края его одежды.

Саббатай присоединился къ каравану, шедшему въ Каиръ, и отправился мст съ нимъ назадъ, черезъ пустыню. Пронесся слухъ, что во время пути передъ нимъ шелъ столбъ огненный и тысячи вооруженныхъ людей сопровождали его по ночамъ и исчезали утромъ. А когда онъ приходилъ въ какой нибудь городъ или селеніе, евреи собирались толпами, чтобы взглянуть на него. Въ Хеврон они стояли цлую ночь около дома, въ которомъ онъ остановился.

Сидя у окна, Саббатай смотрлъ то вверхъ, на тихія звзды, то внизъ, на волнующееся море головъ.

— А что если Челеби откажется внести деньги и чудо не совершится?— думалъ онъ.— Но они врятъ въ меня. Можетъ быть, я, дйствительно, Мессія и Іерусалимъ будетъ спасенъ.

Когда онъ пріхалъ въ Каиръ, Сарафъ-Баши восторженно встртилъ его и, даже не давъ ему договорить, согласился на его просьбу.

Ночью Саббатай отправился одинъ къ освщенному луною Нилу и потомъ пошелъ все дальше и дальше, къ пирамидамъ. Онъ не обращалъ вниманія ни на что окружающее и глубоко задумался.

— Да, я Мессія!— воскликнулъ онъ, наконецъ.— Я Б…

Саббатай не договорилъ. Онъ дошелъ до крутого спуска, не замтивъ его, споткнулся и поднялъ голову. Прямо передъ нимъ поднимался гигантскій сфинксъ и лицо его, залитое луннымъ свтомъ, казалось еще загадочне, еще величественне, чмъ днемъ. Саббатай остановился и долго смотрлъ въ его большіе каменные глаза.

— Говори!— прошепталъ онъ.— Отвть мн, Abon-el-Hol, Отецъ Ужаса, размышлявшій среди безмолвія еще раньше, чмъ Моисей-бенъ-Амрамъ вывелъ народъ мой изъ этой страны рабства! Скажи, соединю ли я во едино разсянныхъ братьевъ моихъ въ тотъ день, какъ Богъ будетъ одинъ и имя Его одно?

Сфинксъ не отвчалъ. Безбрежное песчаное море съ тихими, неподвижными волнами разстилалось кругомъ. Длинныя, мрачныя тни пирамидъ лежали на безплодной пустын.

— Да, черезъ меня спасется и возродится Израиль!— страстно воскликнулъ Саббатай.— Разв отецъ мой не открылъ мн меня самого? Разв мало у меня доказательствъ? Все, все указываетъ на это: день моего рожденія, древній пергаментный свитокъ, признаніе Натана, вра въ меня моихъ братьевъ, слухъ обо мн, разнесшійся по всмъ странамъ, мои страданія, мученичество, которому я подвергалъ себя, долгіе, тяжелые годы скитанія по земл и мое одиночество — о, Боже, мое одиночество…

Сфинксъ, по прежнему погруженный въ свою таинственную думу, молча лежалъ освщенный далекими, таинственными звздами.

— Да, я спасу Израиль, я спасу весь міръ и обращу его въ храмъ! Грхъ, зло, страданіе — все исчезнетъ. Каждый будетъ мирно отдыхать подъ своей смоковницей, сабли превратятся въ садовые ножи, радость и братство воцарятся на всей земл, какъ говорилъ Израилю Огецъ мой устами пророка Осіи: ‘Посему вотъ и я увлеку ее. и приведу ее въ пустыню, и буду говорить къ сердцу ея. И дамъ ей оттуда виноградники ея и долину Ахоръ въ преддверіе надежды, и она будетъ пть тамъ, какъ въ дни юности своей и какъ въ день выхода своего изъ земли египетской. И скажу Моему народу, ты — Мой народъ, а онъ скажетъ: Ты — Мой Богъ!’

Сфинксъ молчалъ. И въ этомъ молчаніи слышался голосъ умершихъ, безчисленныхъ, какъ пески пустыни, поколній, которыя когда-то жили, суетились, мечтали, а потомъ исчезли съ лица земли.

Саббатай тоже замолчалъ и на лиц его появилось какое-то загадочное выраженіе въ то время, какъ онъ смотрлъ въ загадочные глаза сфинкса.

— Мы оба сильны и оба одиноки — ты и я,— прошепталъ онъ, наконецъ.

А сфинксъ все молчалъ.

(Этимъ заканчивается первый свитокъ).

Второй свитокъ.

XI.

Разъ лтомъ дв еврейки, жившія въ маленькомъ польскомъ городк, шли рано утромъ мимо кладбища. Вдругъ он увидали какой-то легкій, блый призракъ, скользившій между могилами.

Женщины испугались и вскрикнули, а призракъ обернулся къ нимъ и оказался прелестной, блдной, но несомннно живой двочкой въ блой, ночной одежд.

— Вы дочери Израиля?— воскликнула она.— О, помогите, помогите мн! Я убжала изъ монастыря.

— Кто ты?— спросили еврейки и пошли къ ней.

— Невста Мессіи,— отвчала двочка, и лицо ея освтилась глубокой радостью. Женщины вздрогнули и остановились. Въ этомъ было что то сверхъестественное.

— Нтъ, нтъ, подойдите ко мн поближе!— закричала двочка.— Взгляните!— И она показала имъ на свои обнаженныя руки, на которыхъ видны были слды когтей.— Ныншней ночью ко мн приходилъ умершій отецъ мой и увелъ меня изъ монастыря.

Услыхавъ это, еврейки перепугались еще больше и не убжали только потому, что каждая изъ нихъ старалась ободрить другую.

— Бдная двочка!— шептали он другъ другу.— Она сумасшедшая.

И он накинули на нее плащъ.

— Вы спрячете меня, неправда ли2—жалобно спросила двочка.

Въ ней было что-то дикое, но привлекательное. Женщины не устояли противъ ея просьбы и повели глухими переулками къ себ домой.

— Гд же твои родные, твои друзья?— спросили он.

— Умерли, разсяны — почему я знаю? О, эти кровавые дни!— воскликнула она, содрогаясь отъ ужаса.— Крещеніе или смерть! Но они не соглашались креститься — они твердо стоили за свою вру. Я видла, какъ казакъ тащилъ мою мать за веревку, обвязанную кругомъ ея шеи. ‘Вотъ теб красненькая ленточка, моя милая!’ — закричалъ онъ и захохоталъ. Они выдали насъ казакамъ — эти греческіе христіане, жившіе здсь. Запорожцы переодлись поляками — мы отворяли ворота,— а потомъ, потомъ кровь текла по канавамъ! О, какъ ихъ мучили, какъ они страдали! Отецъ, отецъ!

Еврейки старались успокоить ее, просили не кричать и не плакать. Да, он помнили эти ужасные дни, эту рзню Хмельницкаго, когда по всмъ европейскимъ большимъ дорогамъ бжали толпы польскихъ евреевъ, спасаясь отъ мести гайдамаковъ, и четверть милліона еврейскихъ труповъ осталось на поляхъ Польши.

— Они ненавидли моего отца,— продолжала прелестная, странная двочка, когда нсколько успокоилась.— Онъ былъ сборщикомъ податей у поляковъ. А для того, чтобы онъ могъ получать деньги за крестины и свадьбы казаковъ, ему отдали ключи отъ греческой церкви, и священникъ долженъ былъ спрашивать ихъ у него, когда ему нужно было внчать кого-нибудь или креститъ ребенка. Казаки требовали, чтобы онъ не бралъ съ нихъ за это никакой платы, но онъ не соглашался. Тогда они привязали его къ столбу, стали бичевать его — о Боже! Добрыя сестры взяли меня къ себ въ монастырь — я была тогда еще совсмъ маленькой двочкой — были очень добры ко мн и говорили мн о Христ. Но я не хотла врить — нтъ, я не могла врить въ него! У меня на губахъ были наши псалмы — я вспоминала нашу службу и чтеніе священнаго писанія въ синагог. Часто бывали у меня виднія. По ночамъ мн являлся отецъ, истекающій кровью, но окруженный сіяніемъ. ‘Не отступай отъ еврейства’,— говорилъ онъ мн.— ‘Держись вры своихъ предковъ. Великая будущность предстоитъ теб. Наши долгія страданія приходятъ къ концу и приближаются дни Мессіи. Ты будешь его невстой’. Великая надежда освтила мою жизнь и мн страстно захотлась уйти изъ моей тюрьмы въ залитый солнцемъ міръ. Я? Чтобы я стала невстой монастыря?— съ негодованіемъ воскликнула она, и румянецъ вспыхнулъ на ея блдныхъ щекахъ.— Нтъ, я невста Мессіи, который вернетъ радость въ міръ и вытретъ вс слезы. Въ эту ночь отецъ снова пришелъ ко мн и сказалъ: ‘Не отступай отъ еврейства’.— ‘Если ты, дйствительно, мой отецъ,— отвчала я,— ты долженъ знать, что и безъ твоихъ увщаній я скоре умру, чмъ измню своей вр. Теб бы слдовало вырвать меня изъ этихъ ненавистныхъ стнъ и отдать моему жениху!’ — ‘Протяни руку!’ — сказалъ онъ. И, когда я протянула ее, невидимая рука схватила меня, а, проснувшись, я очутилась здсь, на его могил. О, умоляю васъ, отведите меня поскоре въ купальню, чтобы я могла смыть съ себя оскверненіе, которому подвергалась столько лтъ!

Он отвели ее въ купальню и молча смотрли на нее, восхищаясь ея чудной красотой.

— Гд Мессія?— спросила она.

— Онъ еще не пришелъ,— отвчали он.

До нихъ не дошелъ слухъ о Саббата: въ то время у него было только нсколько учениковъ.

— Такъ я пойду искать его,— отвчала двочка.

Она отправилась въ Амстердамъ, столицу еврейства, потомъ во Франкфуртъ на Майн и, наконецъ, на югъ, въ Ливорно. Въ это время она была уже не двочкой, а прелестной молодой двушкой.

И здсь, подъ горячимъ солнцемъ Италіи, сказалась ея страстная натура, не усмиренная строгой жизнью въ мрачныхъ стнахъ монастыря. Многіе любили ее, и она отдавалась имъ, но ни за кого не хотла она выходитъ замужъ.

— Я невста Мессіи,— говорила она и смотрла вдаль, какъ бы ожидая чего-то.

XII.

Прошло нсколько лтъ и слухъ о ней и ея видніяхъ дошелъ до Саббатая. Это было на другой день посл того, какъ онъ, среди, безмолвія ночи и пустыри, открылъ свою душу сфинксу.

Сердце его забилось сильне, когда онъ услыхалъ о предназначенной ему невст. До сихъ поръ онъ былъ равнодушенъ къ женской красот: она можетъ возбуждать только чувственность. Но образъ этой неизвстной двушки, окруженной какой-то тайной, чмъ-то мистическимъ, привлекалъ его, и онъ испытывалъ странное волненіе, думая о ней.

— Привезите ее сюда,— сказалъ онъ.

Его посланные ухали и до самаго ихъ возвращенія, въ теченіе нсколькихъ недль, Саббатай какъ замтили его ученики, былъ чмъ-то озабоченъ и далеко не такъ спокоенъ, какъ всегда.

— Какъ ты думаешь, прідетъ она?— спросилъ онъ разъ у Авраама Рубіо.

— Какая же женщина не подетъ къ теб,— отвчалъ тотъ.— Разв не предлагаютъ теб всего самаго лучшаго, не приносятъ самыхъ вкусныхъ кушапьевъ? Врне, что ты откажешься отъ нея, и она также достанется мн.

Саббатай слабо улыбнулся.

— Что мн до женщинъ?— сказалъ онъ.— Но меня очень интересуютъ ея виднія и все, что было открыто ей.

Наконецъ, посланные вернулись и объявили, что привезли ее. Она отдыхаетъ посл путешествія и придетъ къ Саббатаю завтра утромъ. Онъ назначилъ мстомъ свиданія дворецъ Сарафъ-Баши и, глубоко взволнованный, вышелъ изъ дому и поднялся на гору, на который стояла крпость. Долго оставался онъ тамъ, смотря на золотистый отблескъ, горвшій на мечетяхъ Каира, на пустыню и пирамиды, освщенныя послдними лучами заходящаго солнца. Оно опускалось все ниже, ниже и вдругъ погасло сразу, какъ свча.

XIII.

Утромъ Саббатай вышелъ изъ своего бднаго жилища въ еврейскомъ квартал и отправился во дворецъ Сарафъ-Баши. Свиданіе произошло въ одной изъ самыхъ роскошныхъ комнатъ его. Стны были украшены рзными изображеніями цвтовъ и птицъ, потолокъ —причудливыми арабесками изъ узенькихъ раскрашенныхъ деревянныхъ полосокъ, а полъ былъ мраморный. Воздухъ освжался фонтаномъ съ бассейномъ изъ чернаго и благо мрамора и красной черепицы. Окна выходили на внутренній дворъ, и въ нкоторыя изъ нихъ были вставлены цвтныя стекла съ фантастическими узорами и рисунками.

— Миръ теб, о Мессія,— сказала, входя въ комнату, молодая двушка.

Въ ея голос было больше радости, чмъ благоговнія, изъ за смющихся губъ сверкали блые зубы.

Саббатай вздрогнулъ, и сердце его забилось, когда онъ взглянулъ на ту, о которой мечталъ. Она казалась прекрасной статуей въ своей блой шелковой одежд, плотно облегавшей ея тло. Браслеты блестли у нея на рукахъ, драгоцнные камни сверкали на пальцахъ, а волосы были прикрыты только сткой изъ жемчуга. Глубокіе глаза ея горли страстью, благоуханіе неслось отъ ея кожи, матовой, какъ слоновая кость. Какъ не похожа была она на скромныхъ, невинныхъ, цломудренныхъ невстъ-евреекъ, жрицъ домашняго очага и священныхъ обрядовъ!

— Миръ теб, о Мелиссельда!— невольно сказалъ онъ.

— Почему же Мелиссельда?— воскликнула она, поднимаясь на возвышеніе, на которомъ онъ стоялъ.

— А почему Мессія?— спросилъ онъ.

— Потому что ты являлся мн въ видніяхъ съ этимъ самымъ лицомъ, фигурой и твоей вдохновенной красотой пророка. А почему Мелиссельда?

Онъ засмялся, смотря въ ея глаза, и тихонько заплъ:

‘Изъ воды она вышла блая и чистая, какъ снга горъ — Мелиссельда’.

— Да, такою я была въ тотъ день, какъ смыла съ себя въ купальн оскверненіе монастыря. Но меня зовутъ не Мелиссельдой, а Сарой.

— Нтъ, ты не Сара, а Сараи — моя царица!

Голосъ его прерывался и дрожалъ. Странное, новое чувство, зародившееся въ его сердц съ тхъ поръ, какъ онъ услыхалъ, что она ищетъ его, теперь вспыхнуло, какъ пламя, и охватило его. Она жила нецломудренно, вела гршную жизнь, на это придавало ей какое-то тайное очарованіе. Законъ міра необязателенъ для нея, какъ и для него.

Она подошла ближе, и глаза ея заблестли.

— О, мой царь!— воскликнула она.

— Нтъ, я не долженъ знать женщинъ,— сказалъ онъ, отступая назадъ, къ дивану.

— Но вдь не твою же собственную жену?— возразила она.— Ты оставался цломудреннымъ для меня, а во мн горла страсть для тебя. Ты передашь мн свою чистоту — я теб свою страстность.

Онъ пристально посмотрлъ на нее и съ минуту не говорилъ ни слова. Только фонтанъ нжно журчалъ въ тишин.

— Я сдлаю тебя чистой?— наконецъ, прошепталъ онъ.

— Да,— и она запла:

‘Блой и чистой, какъ снга горъ — Мелиссельда!..’

— Мелиссельда!— повторилъ онъ.

— О, Мессія!— воскликнула она.— Я научу тебя радости жизни, и мы вмст будемъ управлять міромъ. Разв не должны исчезнуть горе и страданія теперь, когда ты пришелъ къ намъ? Разв не воцарится на земл счастье — не будутъ прославлять тебя хоры утреннихъ звздъ? О, мой царь, мой Саббатай!

Лицо ея было лицомъ царицы, глаза сверкали, какъ звзды, а губы — губы женщины — казалось, ждали поцлуя.

— Твое долгое мученичество кончилось,— продолжала она.— Теперь наступаетъ моя очередь — я должна дать теб радость и счастье. Это было открыто мн.

— Неужели теб, на самомъ дл, было открыто это?— спросилъ онъ глухимъ голосомъ.

— Да, въ ночныхъ видніяхъ. Много, много разъ видла я одно и то же и знаю, что мн предназначено быть невстой Мессіи. Поцлуй же свою невсту!

— Значитъ, я, дйствительно, Мессія,— подумалъ онъ и, наклонившись къ ней, почувствовалъ въ первый разъ прикосновеніе женскихъ губъ.

XIV.

Сарафъ-Баши былъ въ восторг, такъ какъ Мессія согласился устроить брачный пиръ подъ его собственной золоченой кровлей. Нкоторые сомнительно покачивали головами, вспоминая о прошломъ невсты, но Саббатай успокоилъ ихъ. Онъ говорилъ, что пророчества должны исполниться и что въ видніяхъ ему повелвалось, какъ пророку Осіи, жениться на гршниц. Ученики его считали этотъ бракъ великой тайной, на которую указалъ Господь, сказавшій устами пророка Іереміи: ‘Я снова устрою тебя и ты будешь устроена, два Израилева, снова будешь украшаться тимпанами твоими и выходить въ хоровод веселящихся.’

А потому вс радовались, и во время празднествъ дворецъ Сарафъ-Баши наполнился смхомъ и весельемъ. Число послдователей Саббатая значительно увеличилось, благодаря Мелиссельд. Никто не могъ устоять противъ очарованія ея чудной красоты, ея любезности и веселости. Что-то новое ворвалось въ міръ суровыхъ приверженцевъ обрядности. Мужья съ неудовольствіемъ смотрли на своихъ женъ, а т, стараясь, подражать Мелиссельд, стали держать себя непринужденне и казались боле страстными.

Когда празднества кончились, Сарафъ-Баши предложилъ Саббатаю богатые подарки, далъ ему золоту, и тотъ съ Мелиссельдой и толпой своихъ послдователей отправился въ Іерусалимъ.

Пророческое посланіе Иліи есвитянина, извстнаго на земл подъ именемъ Натана изъ Газы, пронеслось по всмъ странамъ, какъ на крыльяхъ втра.

‘Миръ вамъ, сыны Израиля!— писалъ онъ.— Я скоро увижу лицо нашего Господа во всемъ величіи Его славы — увижу Царя Царей, который будетъ владыкой всего міра. Да не смущаются сердца ваши, не смотря на странные слухи, которые дошли до васъ. Старайтесь еще боле укрпиться въ вр, потому что дивны и неисповдимы дла нашего Господа. Разв можетъ человческій умъ проникнуть въ глубину ихъ? Теперь уже скоро тайна разоблачится, и вы узнаете все отъ самого царя нашего. Блаженъ тотъ, кто врить и надется на истиннаго Мессію, царство котораго пребудетъ отнын и во вкъ. Натанъ’.

Іерусалимскіе евреи съ глубокимъ волненіемъ и радостью ждали прибытія Саббатая, но старые раввины колебались. А что, если съ нихъ каждый годъ будутъ взыскивать штрафъ, который только что заплатилъ Сарафъ-Баши? Вдь на это не хватитъ и его богатства…

Въ другихъ мстахъ еврейское населеніе раздлилось на партіи, которыя вели ожесточенные споры, стараясь побить другъ друга текстами изъ священнаго писанія.

— Вотъ стихъ изъ Библіи, ясно доказывающій, что Мессія пришелъ,— говорили одни.

— Нтъ, еще не вс знаменія исполнились,— возражали ихъ противники, приводя въ доказательство другой текстъ.— И самъ мудрый царь Соломонъ говоритъ, что ‘глупый вритъ, всему, благоразумный же внимателенъ къ путямъ своимъ’.

Появилась комета, которую врующіе считали небеснымъ знаменіемъ. Разсказывали о необычайномъ, чудесномъ явленіи: видли Саббатая Зеви на неб, съ тремя коронами на голов. Одна принадлежала ему, какъ Мессіи, другая — какъ царю, третья — какъ побдителю народовъ. Но все это не убждало іерусалимскихъ раввиновъ. Тогда Натанъ въ пророческомъ вдохновеніи объявилъ, что Іерусалимъ уже не святой городъ, что его мсто заняла Газа.

Но Саббатаю хотлось прежде всего отправиться на свою родину, въ Смирну. Ученики пошли впереди него и, останавливаясь во всхъ встрчавшихся на пути городахъ и селеніяхъ. предупреждали евреевъ о прибытіи Саббатая. Pафaилъ, нищій изъ Греціи, плъ и прославлялъ его, каббалистъ Блохъ изъ Германіи, скромный, добрый человкъ, вдохновенно пророчествовалъ, а неутомимой Самуилъ Дримо всюду разсылалъ свои посланія. Но самъ Саббатай не открывался никому и пробилъ не называть себя Мессіей, такъ какъ часъ его еще не пришелъ. И, не смотря на это, ему везд устраивали торжественныя встрчи. Въ Алеппо евреи вышли къ нему съ пніемъ и плясками. ‘Двери радости открылись’, писали они въ Константинополь. Въ самой Смирн огромныя толпы народа привтствовали изгнанника восторженными криками: ‘Мессія! Мессія!’ Саббатай оставался холоденъ, но за то Мелиссельда очаровательно улыбалась, какъ бы благодаря народъ.

Престарлый Мардохей упалъ въ объятія своего сына.

— Души уходятъ,— сказалъ Саббатай, увидя его,— но он снова возвращаются.

Кади позвалъ къ себ Саббатая и потребовалъ, чтобы онъ сдлалъ какое нибудь чудо.

— Ты требуешь чуда,— презрительно сказалъ тотъ.— Хочешь увидать столбъ огненный?

Саббатаніане приведшіе вмст съ своимъ учителемъ, вскрикнули и закрыли лица руками.

— О, мы видимъ, мы видимъ его!— закричали они.

Услыхавъ объ этомъ, стоявшая снаружи толпа, заколебалась.

Мужчины бросились домой, чтобы разсказать обо всемъ происшедшемъ своимъ женамъ и дтямъ, и когда Саббатай вышелъ отъ кади, народъ привтствовалъ его восторженнымивосклицаніями.

А въ то время, какъ Смирна ликовала и евреи горячо молились, готовясь къ великому дню, загорлый, смуглый, какъ, мавръ, гонецъ прибылъ въ городъ съ письмомъ изъ Іерусалима. Прошло нсколько времени прежде, чмъ онъ могъ передать его Саббатаю, потому что тотъ соблюдалъ строгій послдній постъ вмст съ самыми любимыми изъ своихъ учениковъ. Народъ, сгорая отъ любопытства, окружилъ гонца и слушалъ ею разсказъ о томъ, какъ онъ день за днемъ, недлю за недлей, шелъ по страшной жар, чтобы увидать лица Мессіи и поцловать его ноги. Его послали іерусалимскіе евреи, слишкомъ бдные, чтобы заплатить за проздъ, и онъ принужденъ былъ пройти всю дорогу пшкомъ.

Наконецъ, Саббатай принялъ посланнаго и прочиталъ письмо.

Лицо ею просіяло, но онъ не сказалъ ни слова. Ученики стали просить ею, чтобы онъ позволилъ обнародовать содержаніе письма, и Саббатай, видимо взволнованный, согласился прочитать ею въ синагог. А когда евреи узнали, что іерусалимскіе раввины раскаялись, что они поврили въ Мессію и готовы служить ему, глубокая радость — радость, доходившая до слезъ — охватила ихъ. Саббатай далъ посланному двадцать серебряныхъ монетъ, присутствующіе послдовали его примру, и счастливый гонецъ, шатаясь подъ тяжестью денегъ, которыя ему надавали, съ трудомъ передвигая ноги, вышелъ изъ синагоги.

Но и посл этого Саббатай не открылся никому.

Наконецъ, его долгому молчанію наступилъ конецъ. Приближался великій 1666 годъ, осталось только нсколько лунныхъ мсяцевъ до новаго года христіанъ. Подъ руководствомъ Мелиссельды евреи шили блыя шелковыя одежды для Мессіи, и, когда все было готово, Саббатай Зеви, весь въ бломъ, пошелъ въ синагогу, а за нимъ двинулась огромная толпа.

XV.

Въ мрачной, большой синагог раздался пронзительный, ликующій звукъ бараньяго рога. Евреи съ благоговніемъ смотрли на Саббатая, и имъ казалось, что небеса разверзаются передъ ними. Посреди глубокой, торжественной тишины онъ подошелъ къ ковчегу со свитками закона и провозгласилъ себя общаннымъ Мессіей, освободителемъ Израиля.

Синагога загремла восторженными криками, послышались истерическія рыданія.

— Нашъ царь! Мессія! Нашъ Мессія!

Нкоторые бросались на полъ, цловали его, плакали и кричали отъ радости, другіе не въ силахъ были произнести ни слова, не видли ничего изъ за слезъ, лившихся у нихъ изъ глазъ.

— Мессія! Мессія!

— Царство Божіе наступило!

— Благословенъ нашъ Мессія!

Изъ верхней галлереи неслись крики и стоны. Многія изъ женщинъ упали безъ чувствъ, нкоторыя стали пророчествовать и, судорожно выгибаясь, произносили странная, отрывочныя восклицанія. Даже маленькія дти махали руками и восторженно кричали:

— Мессія! Мессія!

Долгое изгнаніе Израиля, наконецъ, кончилось — страшные вка униженія, позора, разоренія и убійства! Теперь — о, Боже!— имъ уже не придется раболпствовать и выказывать притворное смиреніе, служить посмшищемъ для каждаго уличнаго мальчишки! Ихъ уже не будутъ загонять въ гетто, отличать отъ остальныхъ людей желтыми кругами на груди и шапками, они перестанутъ быть предметомъ шутокъ и издвательства всего человчества! Да, Богъ сжалился надъ ними, предсказанія пророковъ исполнились, и теперь вс народы покорятся имъ и они будутъ властелинами вселенной!

— Мессія! Мессія!

Толпа со смхомъ и плясками разлилась по узкимъ улицамъ. Евреи шутили, весело болтали, плакали и просили другъ у друга прощенія. Они падали ницъ къ ногамъ Саббатая, женщины разстилали передъ нимъ дорогіе ковры, которые онъ скромно обходилъ, не ступая на нихъ, а вс окна и балконы были украшены роскошными тканями и подушками. Многіе сознавая себя гршниками, недостойными Царствія Божія, налагали на себя покаяніе. Нкоторые погружались въ холодную, ледяную воду, другіе капали себ растопленный воскъ на обнаженное тло или рыли ямы во влажной почв, опускались въ нихъ и, засыпанные землей до самой шеи, подолгу оставались въ такихъ могилахъ, погребенные заживо. Чаще же всего кающіеся втыкали себ въ бока и спину иглы терновника и потомъ бичевали себя, длая тридцать девять ударовъ. Многіе постились по нскольку дней, а по ночамъ не спали и молились.

И вмст съ тмъ, рядомъ съ этими подвигами покаянія, устраивались роскошныя торжества и безумный восторгъ охватывалъ толпу каждый разъ, какъ Саббатай Зеви, съ опахаломъ въ рук, появлялся на улицахъ и шелъ, въ сопровожденіи своихъ учениковъ, въ синагогу для каббалистическихъ толкованій священнаго писанія. Купцы на еврейскомъ базар запирали лавки и, присоединившись къ процессіи, толкались и дрались, стараясь дотронуться до опахала Мессіи и сдлаться участниками въ царств божіемъ. А надъ этой огромной, шумной, толпой, опьяненною врой, царила Мелиссельда, весело плясавшая съ сладострастной улыбкой на губахъ. И женщины, мужчины, юноши, двушки, приходя въ изступленный восторгъ, обнимали и цловали другъ друга. Строгія постановленія закона, прежняя чистота нравовъ — все было забыто.

Въ каббалистическихъ общинахъ ессалоники набожные люди тотчасъ же наложили на себя тяжелое покаяніе, и многіе умерли прежд семидневнаго поста или оттого, что ложились голые въ снгъ. Родители, имвшія маленькихъ дтей, спшили женить ихъ и отдавать замужъ. Это длалось для того, чтобы еще не нашедшія тлъ души гршниковъ, которыя рядомъ воплощеній должны были очиститься и исправиться, могли войти въ міръ и закончить схему творенія. Такимъ образомъ было обвнчано семьсотъ дтей.

Вс дла, вс работы пріостановились. Верблюды не опускались на колни въ еврейскомъ квартал Смирны, и Караванный мостъ не звучалъ подъ ихъ шагами, лавки открывались на самое короткое время, только для того, чтобы сбыть товаръ за какую бы то ни было цну, частныя лица тоже продавали все лишнее, но не евреямъ. Выгодные обороты, жажда наживы доказывали недостатокъ вры и строго запрещались. Съ виновныхъ взыскивали штрафъ и подвергали ихъ бичеванію и отлученію. Вс готовились къ предстоящему путешествію въ Палестину, гд язычникамъ придется прислуживать за столомъ праведныхъ, на которомъ будетъ лежать Левіаанъ. А пока богатые заботились о бдныхъ и содержали ихъ. Въ одной только ессалоник четыре тысячи бдняковъ жили, ни въ чемъ не нуждаясь, благодаря помощи своихъ братьевъ. Наступило настоящее мессіанское время для нищихъ, врод Авраама Рубіо.

Въ Смирн кади не вмшивался ни во что, такъ какъ евреи подкупали его взятками, а когда турки начинали жаловаться, золото лилось въ сераль съ обихъ сторонъ. Раввинъ Ааронъ-де-ла-Папа, бывшій въ числ лицъ, настоявшихъ на изгнаніи Саббатая изъ родного города, не врилъ въ пришествіе Мессіи. Саббатай уволилъ его отъ должности и сдлалъ вмсто него раввиномъ Хаима Бенвенисти. А Хаима Пеніа, единственнаго неврующаго изъ всхъ наиболе вліятельныхъ членовъ смирнской общины, разсвирипвшая толпа чуть было не разорвала въ клочки въ синагог. Но, когда его собственнымъ дочерямъ явилось видніе славы Сіона и он начали пророчествовать, онъ перешелъ на сторону Саббатая. Тотчасъ же посл этого чудеснаго обращенія пронесся новый слухъ: увряли, что вс враги Мессіи впадаютъ въ безуміе и, когда онъ исцляетъ ихъ, становятся самыми горячими его приверженцами и учениками. Со многими начались какіе-то странные припадки. Мужчины и женщины — число ихъ доходило до четырехсотъ — приходили въ изступленіе, пна показывалась у нихъ на губахъ, и они разсказывали, что видли льва Іудеи, а маленькія дти, еще не умвшіе говорить, повторяли имя Саббатая-Мессіи. Иностранные посланники въ Смирн, агенты англійскихъ и голландскихъ торговыхъ домовъ и священнослужители христіанъ разнесли всти объ этомъ по всмъ странамъ, и весь цивилизованный міръ былъ глубоко пораженъ ими.

А когда разсянные по всей земл евреи узнали, что надежда, горвшая въ сердцахъ ихъ народа въ продолженіе столькихъ столтій, наконецъ, осуществилась, что общанный Мессія явился, они не помнили себя отъ радости и тотчасъ же стали собираться въ дальній путь. Богатые и бдные, ученые и невжды слились въ одномъ и томъ же чувств, въ одной и той же вр. Вс постились, бичевали себя, раздавали милостыню, а многіе вдохновенно пророчествовали. И въ то же время страшно развивался развратъ, прелюбодяніе и кровосмшеніе: только дойдя до высшей степени грховности, міръ могъ стать безгршнымъ.

XVI.

Дв самыя богатыя общины были въ Гамбург и Амстердам. Тамошніе евреи часто получали пророческія посланія Натана изъ Газы и ревностно готовились къ наступающему царству Мессіи.

Въ синагогахъ голландской столицы гремла музыка и слышался топотъ пляшущихъ ногъ, еврейскіе же дома смотрли мрачно и угрюмо: тамъ совершались тяжелые подвиги покаянія. На улицахъ то и дло встрчались вдохновенно пророчествовавшіе мужчины и женщины, а типографіи работали день и ночь, печатая новые молитвенники. И въ этихъ молитвенникахъ, украшенныхъ таинственными эмблемами владычества Мессіи, портретъ Саббатая помщался рядомъ съ изображеніемъ царя Давида.

Гамбургскихъ евреевъ тоже захватила волна всеобщаго энтузіазма. Оыи подсмивались надъ своими христіанскими мучителями и отказывались присутствовать на богослуженіи въ христіанскихъ храмахъ, къ чему ихъ до тхъ поръ принуждали. А въ ихъ собственныхъ синагогахъ происходило что-то врод религіозныхъ празднествъ. Серьезные португальскіе и гордые испанскіе евреи, напоминавшіе кастальскихъ гидальго, такіе благородные синьоры, какъ Мануэль Тексейра, другъ шведской королевы, такіе ученые, какъ врачъ Бендито де Кастро, глава общины, сбросили съ себя оболочку запада и вмст со всми остальными прыгали, точно олени, въ синагог и кружились въ дикой, безумной пляск, прижимая къ груди свитокъ закона.

— Hi diddi hulda hi ti li…— весело распвали они какую-то безмыслицу.

— Эти люди впали въ дтство,— сказалъ Іаковъ Саспортасъ, главный раввинъ англійскихъ евреевъ, сидвшій, какъ почетный гость, рядомъ съ Бендито де Кастро.— Умъ твоей паствы ослаблъ.

— Смотри, какъ бы мои овцы не превратились въ псовъ,— отвчалъ, мрачно нахмуривъ брови, де Кастро.— Если они услышатъ тебя, то съ твоей стороны будетъ самое благоразумное узжать какъ можно скоре назадъ, въ твой Лондонъ.

Саспортасъ насмшливо прищурилъ глаза и кивнулъ головою.

— Съ удовольствіемъ, если Саббатай подетъ вмст со мною. Ты говоришь, что онъ Мессія? Отлично. Значитъ ему нечего бояться чумы. Онъ можетъ отправляться въ Лондонъ и проповдывать тамъ. Посмотримъ, какъ онъ будетъ исцлять больныхъ и воскрешать мертвыхъ.

— Вс видли, какъ онъ творилъ чудеса!— возразилъ де Кастро.— Больные выздоравливали отъ одного прикосновенія то рукъ. Но ему нечего длать на западныхъ островахъ. Его миссія состоитъ въ томъ, чтобы возстановить тронъ въ Сіон.

— Хорошо еще, что не въ Гамбург! А то твои доходы уменьшились бы очень значительно, о, мудрый врачъ! Если Саббатай подетъ въ Лондонъ теперь, когда чума уже совсмъ почти прекратилась, это будетъ очень удобно для него: слава его, какъ исцлителя, еще увеличится.

— Ты эпикуреецъ, хоть и считаешься раввиномъ,— взволнованно проговорилъ де Кастро.— Презирающему законъ и глумящемуся надъ нимъ не слдовало бы занимать такое мсто!

— Да вдь ты же самъ предложилъ мн ссть здсь?— пробормоталъ, усмхнувшись, Саспортасъ.

— Чума служитъ знаменіемъ мессіанской эпохи, а пожаръ, истребившій твой домъ, посланъ въ наказаніе за твое невріе.

— А знаешь, что есть люди, считающіе Мессіей нашего короля Карла?— сказалъ, снова прищуривъ глаза, Саспортасъ.— Вдь и у него свои Мелиссельды.

— Молчи, богохульникъ!— воскликнулъ де Кастро, злобно взглянувъ на него и окинувъ глазами воющую толпу.— Придетъ время, и ты откажешься отъ своихъ словъ и проглотишь ихъ!

— Пусть будетъ такъ!— отвчалъ, пожимая плечами, Саспортасъ.— Я не мъ ничего нечистаго.

Но безуміе, охватившее народъ, было слишкомъ сильно, чтобы его могли остановить колкости или доводы раввина маленькаго западнаго островка. Въ то время въ Англіи христіане-энтузіасты ждали наступленія милленіума, паденія папы и антихриста, такъ что евреи и христіане взаимно воспламеняли другъ друга.

Съ дальняго свера Шотландіи дошла всть о какомъ-то таинственномъ корабл съ шелковыми парусами. Управлявшіе имъ матросы говорили на священномъ язык, а на флаг была надпись: ‘Двнадцать колнъ Израилевыхъ’. Потомъ пронесся новый странный слухъ о громадныхъ толпахъ народа, идущихъ неизвстно откуда въ отдаленныя аравійскія пустыни. Послдователи Саббатая, число которыхъ увеличивалось съ каждымъ днемъ, были вполн уврены, что не пройдетъ и двухъ лтъ, какъ онъ воцарится въ Іерусалим.

На самомъ дл онъ и теперь уже былъ царемъ евреевъ. Изъ всхъ странъ изгнанія приходили благочестивые люди, чтобы взглянуть на него и поклониться ему. Тутъ были турецкіе евреи въ красныхъ фескахъ или темножелтыхъ тюрбанахъ, іерусалимскіе — въ мягкихъ войлочныхъ шляпахъ и одежд изъ полосатой бумажной матеріи, польскіе — въ длинныхъ кафтанахъ и лисьихъ шапкахъ, русскіе,— отличавшіеся своимъ высокимъ ростомъ, болзненные нмецкіе и величавые испанскіе евреи. Съ ними нердко приходили ихъ жены и дочери: іерусалимскія еврейки въ синей одежд и покрывалахъ, египетскія — въ длинныхъ платьяхъ, съ черными платками на головахъ: польскія — въ блестящихъ парикахъ, сирійскія — съ черными, какъ будто наведенными углемъ рсницами, тунисскія — въ затканныхъ золотомъ и серебромъ коротенькихъ панталонахъ и еврейки изъ Газы — въ головныхъ уборахъ съ бахромою изъ золотыхъ монетъ.

Каждый день принималъ Саббатай гонцовъ и депутаціи. Юноши и двушки говорили, что готовы пожертвовать для него всмъ, и предлагали, ему свою жизнь, богачи клали свое богатство къ его ногамъ и считали себя счастливыми, если попадали въ число его тлохранителей.

Отвлеченная идея приняла образъ. И страстное, подавленное въ теченіе столькихъ вковъ желаніе найти видимый предметъ обожанія, до сихъ поръ искавшее выхода въ преклоненіи передъ каждымъ словомъ, каждой буквой Пятикнижія и Талмуда, наконецъ, осуществилось. Явился избавитель сыновъ Израиля и они могли упасть къ его ногамъ и поклоняться ему. Все зло и горе разсются, какъ, туманъ, отъ взгляда его полныхъ любви глазъ, и потоки милосердія снова изольются на избранный народъ божій.

— Я, Господь Богъ вашъ, Саббатай Зеви.

Такъ подписывалъ Самуилъ Примо вс повелнія и предписанія Мессіи.

XVII.

Приближался мсяцъ Абъ и день рожденія Мессіи, совпадавшій съ днемъ Чернаго поста, установленнаго въ память разрушенія обоихъ храмовъ. Но на этотъ разъ строгій постъ и покаяніе были отмнены по настоянію Мелиссельды.

‘Сынъ Божій, Саббатай Зеви,— писалъ Самуилъ Примо,— Мессія и Избавитель народа еврейскаго обращается ко всмъ сынамъ Израиля. Миръ вамъ! Такъ какъ вы удостоились счастія дожить до великаго дня и видли исполненіе словъ божіихъ, которыя Онъ говорилъ устами своихъ пророковъ, то вы должны не плакать, а радоваться, не поститься, а устраивать пиршества. Вамъ не о чемъ горевать теперь, когда я пришелъ на землю. Пусть всюду царствуетъ веселье, всюду гремитъ мувыка и каждый день считается днемъ новолунія. Не бойтесь ничего, потому что я сдлаю васъ властителями не только надъ всми народами, но и надъ тварями, живущими въ глубинахъ моря’.

Всть эта пронеслась по всмъ гетто и возбудила много толковъ. Большинство встртило ее съ шумной радостью. Да, Мессія, дйствительно, пришелъ! Эти ужасныя двадцать четыре часа строгаго поста и страстной молитвы будутъ теперь часами веселья и пиршествъ. Наступаетъ царство Мессіи — царство сыновъ Израиля. Съ какой же стати оплакивать его паденіе?

Но наиболе ревностные и набожные люди, а вмст съ тмъ и самые горячіе приверженцы Мессіи, были поражены. Какъ? Отмнять дни покаянія и молитвъ, которые были обязательны для евреевъ въ теченіе долгихъ вковъ? Нарушать Тору? Самъ Богъ воплотился и сошелъ на землю — они ни мало не сомнваются въ этомъ. Но зачмъ же онъ требуетъ нарушенія закона и постановленій, написанныхъ столькими поколніями благочестивыхъ раввиновъ? Какъ можетъ онъ отмнять предписанія Шулханъ-Аруха, составленнаго Веніаминомъ Каро (да будетъ благословенна его память!), и вс обычаи и обряды, за которые многіе изъ предковъ ихъ положили свою жизнь? Какъ можетъ онъ богохульствовать?

И они упорно и страстно стояли за предписанія закона, которымъ угрожала опасность. Такимъ образомъ въ каждомъ гетто образовались, въ защиту юдаизма, маленькія партіи недовольныхъ.

То, о чемъ такъ горячо молились они въ теченіе долгихъ столтій, наконецъ осуществилось. Предсказанія книги Зогара, надежды на то, что горе обратится въ радость и законъ станетъ ненужнымъ — все, все исполнилось!.. Мессія, дйствительно, пришелъ — скоро наступитъ царство Израиля. А между тмъ, въ глубин души они испытывали какую-то смутную тревогу: ихъ пугало настоящее, такое радостное и блестящее — имъ жаль было разстаться съ тяжелымъ, мрачнымъ прошлымъ.

Вечеромъ, въ день отмненнаго поста, Мессія шелъ по улиц смирнскаго гетто, въ сопровожденіи огромной толпы. Музыканты играли на флейтахъ и арфахъ, ударяли въ тамбурины и били въ барабаны, а народъ плясалъ и плъ хвалебныя псни. Вдругъ толпа заволновалась и глухо зашумла: пронесся слухъ, что не вс евреи исполнили предписаніе Мессіи — что нсколько отступниковъ наложили на себя постъ и молятся въ синагог. Народъ бросился туда. Двери оказались запертыми, но изъ за нихъ слышались стоны и плачъ.

— Ломайте двери!— крикнулъ Исаакъ Сильвера.— Какъ осмливаются они нарушать праздничное веселье?

Толпа выбила дверь и, схвативъ каменья, хлынула въ синагогу.

На полу лежали распростертыя фигуры молящихся.

Ааронъ де-ла-Папа, теперь уже отставленный отъ должности раввина, но все еще внушавшій невольное уваженіе, приподнялся съ пола. Онъ былъ блденъ, какъ смерть, отъ долгаго поста и казался призракомъ въ своемъ бломъ саван.

— Назадъ!— воскликнулъ онъ.— Не оскверняйте дома божьяго!

— Богохульники!— закричалъ Сильвера.— Какъ смете вы молить Бога о томъ, что Онъ, въ своемъ неизреченномъ милосердіи, уже даровалъ вамъ? Сметесь вы, что ли, надъ Нимъ?

— Мы не можемъ нарушать постъ,— возразилъ сдой, какъ лунь, Соломонъ Альгази.— Вс наши предки постились въ этотъ день.

Въ отвтъ на это кто-то бросилъ большой камень, пролетвшій около самой головы старика.

— Уходи отсюда, а не то мы побьемъ тебя каменьями!— крикнулъ Илія Зеви, одинъ изъ братьевъ Сцобатая,— Господь сжалился надъ нами — насъ уже не будутъ тать и притснять, наше долгое мученичество пришло къ концу! Перестань молиться, или кровь твоя падетъ на твою же голову.

Соломона Альгази и Аарона де-ла-Папа выгнали изъ города, а остальныхъ отступниковъ приговорили къ отлученію. Громкіе голоса врующихъ заглушили шопотъ колебанія и сомннія.

И по еврейскимъ кварталамъ всего свта, отъ Марокко до Сардиніи, отъ Лондона до Литвы, отъ Бразиліи до Индіи пронесся одинъ и тотъ же крикъ на одномъ и томъ же язык: ‘I eshanah Haba Berushalayim— Leshanah Haba Beni Chorin! ‘— Въ будущемъ году въ Іерусалимъ — въ будущемъ году, сыны свободы!’

XVIII.

Оставалось всего только нсколько дней до великаго 1666 года. Евреи спшили ликвидировать свои дла, и лихорадочное волненіе охватило вс гетто. Биржа, векселя, денежный курсъ — все было забыто, а вмсто коммерческой корреспонденціи то и дло посылались письма, извщавшія о разныхъ чудесахъ.

Пророкъ Илія, въ своей прежней милоти, являлся одновременно въ разныхъ мстахъ. Онъ пилъ приготовленныя для него чаши съ виномъ и иногда наливалъ въ нихъ масло. Въ Смирн его видли разъ во время пиршества, въ Константинопол онъ явился на улиц одному еврею и упрекалъ его за то, что онъ бретъ голову и не носитъ обшитой бахромой одежды. Тотчасъ же посл этого вс турецкіе евреи одлись въ прежнія, давно вышедшія изъ употребленія платья, перестали стричь волосы и даже начали отпускать пейсы. Отсутствіе ихъ считалось признакомъ отступничества.

Саббатай Зеви, счастливый любовью Мелиссельды, упоенный небесной радостью, собираяся отплыть въ Константинополь, вполн увренный, что чудо совершится, и ему удастся, при звукахъ музыки, снять корону съ головы султана.

Онъ устроилъ въ послдній разъ торжественный пріемъ въ Смирн и, сидя на трон, рядомъ съ сіяющей отъ радости Мелиссельдой, окруженный врными послдователями, сталъ длить міръ между двадцатью шестью самыми любимыми своими учениками.

Всхъ ихъ Саббатай сдлалъ королями, а своихъ братьевъ поставилъ во глав ихъ. Илію Зеви онъ назвалъ царемъ царей, а Іосифа Зеви — царемъ іудейскихъ царей.

— Въ тебя перешла душа Давида, Исаакъ Сильвера,— сказалъ онъ,— а потому къ теб перейдетъ и его имя. Ты будешь владть Персіей. Теб, Хаимъ Инегра, царь Іеровоамъ, будетъ принадлежать Аравія. Ты получишь Италію, Даніилъ Пинто съ душой Хеякіи. Теб, Матассія Ашенези, царь Аса, достанутся Варварійскія владнія, а ты, Мокія Татаръ, царь Седекія, получишь Лондонъ.

Такъ продолжался длежъ, причемъ Илія Аваръ былъ назначенъ вице-королемъ или визиремъ Иліи Зеви, а Іосифъ Инернухъ — визиремъ Іосифа Зеви.

— А что же получу я?— нетерпливо перебилъ Мессію Авраамъ Рубіо, нищій изъ Морей.

— Не бойся, я помню о теб,— отвчалъ Саббатай.— Разв ты не Іосія?

— Да, да, я и забылъ объ этомъ,— пробормоталъ Рубіо.

— Я отдаю теб Турцію и твоей столицей будетъ Смирна.

— Да будетъ благословенно имя твое во вки вковъ!— воскликнулъ обрадованный царь Іосія.

Португалія досталась врачу — маррану, спасшемуся отъ преслдованія инквизиціи, и даже своего бывшаго врага, Хаима Пеніа, Саббатай великодушно наградилъ королевствомъ.

— Въ тебя, мой возлюбленный Іосифъ Челеби изъ Каира, перешла душа Іоаса,— сказалъ онъ въ заключеніе — и въ твоемъ дворц Мелиссельда стала моей царицей. Ты получишь во владніе Египетъ.

Владыка вселенной всталъ, и вс цари упали къ его ногамъ.

— Готовьтесь!— сказалъ онъ.— Утромъ въ новый годъ мы отправимся въ путь.

Когда Саббатай вышелъ изъ комнаты, начался страшный шумъ и гвалтъ. Т изъ богачей, которымъ не досталось никакого королевства, очень желали купить что нибудь у новыхъ монарховъ. Въ особенности великъ былъ спросъ на Турецкую имперію.

— Прочь! Не чваньтесь своими деньгами!— воскликнулъ Авраамъ Рубіо.— Разв вы забыли, что Смирна наша столица и что мы и безъ того имемъ право конфисковать ваше имущество и передать его нашему государственному казначею? Ну, живо, убирайтесь отсюда, а не то вамъ придется отвдать палочныхъ ударовъ или испытать, каково приходится людямъ, когда имъ затягиваютъ шеи шнуркомъ. Я, король Іосія, правлю Турціей!

И онъ слъ на тронъ, на которомъ только что сидлъ Саббатай.

XIX.

Какъ только загорлась заря перваго дня милленіума, Мессія, въ сопровожденіи Мелиссельды и свиты царей, слъ на двухмачтовый левантинскій саикъ и отплылъ въ Константинополь, чтобы свергнуть съ престола султана, владыку Палестины, большая же часть его послдователей отправилась туда сухимъ путемъ.

Хоть о цли этого путешествія и не объявляли во всеобщее свдніе, тмъ не мене, благодаря высокомрнымъ посланіямъ Самуила Примо, константинопольскіе евреи были предупреждены не только о дн прізда Мессіи, но и о томъ, зачмъ онъ детъ къ нимъ. Волненіе охватило весь городъ. Великій визирь отдалъ тайный приказъ арестовать мятежника и веллъ чаушамъ захватить его тотчасъ же по прибытіи судна. Но день, назначенный для прізда Мессіи, наступилъ и прошелъ, а его не было. Вксто этого страшная гроза разразилась надъ городомъ, пошелъ дождь, забушевала буря и пронесся слухъ о нсколькихъ погибшихъ корабляхъ. Втеръ, какъ почти всегда въ Дарданельскомъ пролив и Мраморномъ мор, дулъ съ свера. Должно быть, саикъ отклонился въ сторону отъ своего пути.

Константинопольскіе евреи встрчали каждый приходившій корабль, надясь получить какія-нибудь извстія о Мессіи. И надежды ихъ сбылись. Капитанъ одного изъ судовъ, плывя по Мраморному морю, видлъ какой-то корабль, ставшій на якорь, около острова. Высокій человкъ въ блой одежд вышелъ на палубу и, узнавъ, что жители острова христіане, поднялъ руку и въ то же мгновеніе запылала и сгорла ихъ церковь.

Черезъ нсколько времени пришло новое извстіе: саикъ, на которомъ халъ Саббатай, видли уже въ Дарданельскомъ пролив.. Евреи съ восторгомъ передавали другъ другу радостную всть и увряли, что море успокоилось и втеръ утихъ, какъ только Мессія сталъ читать 116 псаломъ. Но не долго радовались они. Тотчасъ же за извстіемъ о спасеніи Саббатая, пронесся слухъ о томъ, что посланные великаго визиря арестовали его и везутъ въ Константинополь.

Такъ оно, дйствительно, и было. Но, должно быть, величіе плнника подйствовало даже на мусульманъ, потому что во время шабаша они не осмлились продолжать свой путь въ Константинополь и, остановившись по близости отъ него, въ Кучук, дали Саббатаю возможность спокойно провести праздникъ. Заране увдомленные объ этомъ, константинопольскіе евреи, захвативъ съ собою денегъ и състныхъ припасовъ, пріхали сюда и встртили Мессію. Они все еще надялись увидать своего даря во всемъ блеск величія и славы и смутились при вид жалкой клячи, на которой онъ халъ, и его закованныхъ въ кандалы ногъ. Но самъ Саббатай былъ совершенно спокоенъ.

— Я — какъ женщина въ родахъ,— сказалъ онъ сопровождавшимъ его царямъ.— Самыя сильныя муки приходится ей выносить передъ тмъ, какъ она разршается отъ бремени. Вамъ слдуетъ радоваться и смяться, какъ смялся раввинъ, о которомъ говорится въ Талмуд, увидавъ шакала, бгавшаго около разрушенныхъ стнъ храма. Не забывайте, что царство Мессіи должно наступить только посл того, какъ исполнится все. предсказанное пророками.

И лицо его засіяло небесной радостью, сознаніемъ своей божественности.

Его помстили въ каравансара, подъ строгимъ карауломъ. Но саббатаніане, подкупивъ стражу, сняли съ него цпи и даже устроили для него что-то врод трона. Въ воскресенье Мессію одного, безъ свиты, повезли въ Константинополь. Огромная толпа евреевъ и турокъ поджидала его на набережной. Конные полицейскіе здили взадъ и впередъ, охраняя проходъ, оставленный для высаживающихся на берегъ турецкихъ чиновниковъ, и сдерживая напирающій со всхъ сторонъ народъ. Наконецъ, среди криковъ, шума и суматохи показался Саббатай.

Его величественная фигура и прекрасное, грустное лицо поразили даже турокъ, и они съ благоговніемъ смотрли на него. Да, въ немъ есть что-то таинственное. Это, дйствительно, богочеловкъ!

Паша прислалъ своего помощника, который долженъ былъ отвести плнника подъ конвоемъ въ его дворецъ. Но онъ сначала провелъ его въ таможню, чтобы дать полицейскимъ время разогнать толпу.

Саббатай слъ на ящикъ съ такимъ величіемъ, какъ будто это былъ тронъ Соломона.

Помощникъ паши съ изумленіемъ глядлъ на него, испытывая какое-то странное волненіе. Но это продолжалось недолго, и ему удалось оправиться.

— Вставай, измнникъ!— воскликнулъ онъ.— Ты скоро получишь награду за свои преступленія и пожнешь плоды своего безумія!— И, размахнувшись, онъ ударилъ Саббатая по щек.

Конвойные, тоже чувствуя себя сначала не совсмъ ловко, ободрились и разразились насмшливымъ хохотомъ.

Саббатай поднялъ свои грустные глаза и пристально посмотрлъ на турецкаго сановника.

Конвойные тотчасъ же перестали смяться, а помощникъ вздрогнулъ и отступилъ.

Увкими, пустынными переулками провели Саббатая ко дворцу каймакана.

— Берегись! Ты дорого поплатишься за твою измну!— воскликнулъ каймаканъ.— Евреи увряютъ, что ты совершалъ чудеса въ Смирн. Посмотримъ, какое чудо сдлаешь ты здсь, чтобы избжать наказанія!

— Чудо?— кротко сказалъ Саббатай.— Я бдный еврей и пріхалъ сюда сбирать милостыню для моихъ несчастныхъ іерусалимскихъ братьевъ. Евреи этого большого города думаютъ, что мои молитвы ниспосылаютъ на нихъ милость божію, и толпами собираются около меня. Разв могу я помшать этому?

— Ты измнникъ!— крикнулъ каймаканъ.

— Обманщикъ и самозванецъ, прикидывающійся Богомъ!— добавилъ помощникъ.— Я ужъ думалъ, что у меня отсохнетъ рука посл того, какъ ударилъ его по щек. А, между тмъ, она все такъ же сильна!— И онъ съ удовольствіемъ взглянулъ на свою мускулистую руку.

— Отправьте этого негодяя въ тюрьму!— сказалъ каймаканъ.

Конвойные окружили Саббатая и отвели его въ мрачную, подземную темницу, куда обыкновенно сажали несостоятельныхъ должниковъ евреевъ.

XX.

Въ продолженіе двухъ-трехъ дней мусульмане потшались надъ смущенными евреями и ихъ Мессіей. Уличные мальчишки бгали за саббатаніанами, крича: ‘Ну, что же? Пришелъ онъ? Пришелъ онъ?’ и даже лай уличныхъ собакъ, казалось, звучалъ насмшкой.

Но недолго торжествовали турки. Послдователи Саббатая остались врны своему учителю: онъ мученикъ, и это служитъ новымъ доказательствомъ того, что онъ Мессія. Начались чудеса: женщинамъ и дтямъ являлись таинственныя виднія. Моисей Суріель, вздумавшій въ шутку вызывать духовъ, вдругъ услыхалъ какую-то странную музыку и пніе и, придя въ экстазъ, сталъ вдохновенно пророчествовать. А опомнившись, онъ воскликнулъ: ‘Кайтесь въ своихъ грхахъ! Я былъ насмшникомъ и гршникомъ! Кайтесь, кайтесь!’

Даже мусульмане начинали поддаваться общему энтузіазму. Дервишъ въ блой одежд, съ палкой въ рук, ходилъ по улицамъ и, останавливаясь на перекресткахъ, говорилъ проповди своимъ соотечественникамъ. и провозглашалъ Саббатая Мессіей.

— Неужели вы думаете,— восклицалъ онъ,— что для очищенія достаточно вымыть руки, запятнанныя въ крови невинныхъ и опозоренныя награбленной добычей, или омыть ноги, ходившія по пути беззаконія? О, какъ вы заблуждаетесь! Богъ услышалъ молитву бдныхъ, которыхъ вы презираете. Онъ возвысить смиреннаго и унизитъ гордаго!’

Нсколько разъ приговаривали дервиша къ наказанію палками, на это не повело ни къ чему. Наконецъ, преступника привели къ кади, и тотъ веллъ посадить его въ сумасшедшій домъ. Однако, дервишъ пробылъ тамъ очень недолго: доктора признали его совершенно здоровымъ и отослали назадъ къ кади, который пригрозилъ преступнику смертью, если онъ не отступится отъ своихъ словъ!

— О, убей, убей меня!— воскликнулъ дервишъ.— Смерть освободитъ меня отъ духовъ, которые овладли мною и побуждаютъ меня пророчествовать!..

Кади былъ такъ пораженъ этими словами, что веллъ выпустить его на свободу и даже предлагалъ ему денегъ. Но дервишъ отказался отъ нихъ и продолжалъ свою проповдь. А въ небесахъ горла комета…

Евреи, заключенные въ долговой тюрьм, съ благоговніемъ встртили Саббатая и, уступивъ ему лучшее мсто, сдлали для него тронъ. Онъ остался царемъ и тутъ. Тысячи евреевъ толпились каждый день у воротъ тюрьмы, добиваясь счастья взглянуть на него. Смотритель воспользовался этимъ и, вмсто пяти асперовъ, которые обыкновенно платились за свиданіе съ заключенными, сталъ брать съ нихъ по крон и быстро разбогатлъ. Нкоторые изъ наиболе уважаемыхъ евреевъ проводили въ тюрьм цлые дни и сидли около Саббатая, опустивъ глаза, наклонивъ тло впередъ и скрестивъ руки на груди — поза, считающаяся на восток выраженіемъ безграничнаго уваженія и покорности. Но Саббатай не говорилъ и съ ними. Онъ по прежнему хранилъ торжественное молчаніе и иногда показывалъ на главу изъ Библіи, въ которой разсказывалось, какъ Іосифъ вышелъ изъ тюрьмы и сдлался правителемъ Египта.

— Ну, что? Какъ поживаетъ твой несчастный плнникъ?— спросилъ разъ каймаканъ у своего помощника.

— Несчастный?— воскликнулъ тотъ.— Нтъ, онъ счастливый, окруженный всеобщемъ поклоненіемъ монархъ. Тюрьма, превратилась во дворецъ. Тамъ, гд былъ постоянный мракъ, грязь и зловоніе, теперь горятъ день и ночь восковыя свчи, а воздухъ напоенъ благоуханіемъ амбры, мускуса, алоэ и розовой эссенціи. Тамъ, гд люди голодали, теперь подаются самыя изысканныя кушанья. Крошекъ, падающихъ со стола Саббатая, хватаетъ на всхъ заключенныхъ.

А слава Саббатая все росла. Увряли, что по ночамъ кругомъ его головы видно сіяніе, то въ вид оливковой втви, то въ вид внца изъ звздъ. Нсколько англійскихъ купцовъ изъ Галаты явились къ нему съ жалобой на живущихъ въ Константинопол евреевъ, которые, прекративъ торговлю, отказались уплатить имъ свои долги. Саббатай взялъ перо и написалъ:

‘Миръ вамъ, сыны Израиля, врящіе въ пришествіе Мессіи и спасеніе еврейскаго народа! Насъ извстили, что вы задолжали многимъ англійскимъ купцамъ, и мы считаемъ справедливымъ, чтобы вы уплатили свои долги. А тотъ, кто не исполнитъ этого, не приметъ участія въ торжеств и ликованіи, когда наступитъ наше царство’.

Вс долги были тотчасъ же уплачены, а на Саббатая стали смотрть еще съ большимъ благоговніемъ. Слухъ о его заключеніи въ тюрьму и о почет, которымъ окружаютъ его даже мусульмане, разнесся по всмъ странамъ и вызвалъ всеобщее изумленіе. Это что-то неслыханное! Почему же турки, никогда не задумывающіеся надъ убійствомъ, всегда готовые пустить въ дло кинжалъ или мшокъ и веревку, не осмливаются убить мятежника, который хвалился, что свергнетъ съ престола султана? Да, это чудо и Саббатай, дйствительно, Мессія!

XXI.

Каймакану приходилось отправляться на войну, которую Турція вела въ то время съ Критомъ. Побоявшись оставить Саббатая въ столиц, онъ отправилъ его къ Дарданелламъ, въ Абидосскій замокъ, гд содержались государственные преступники, и распорядился, чтобы плнника держали въ самомъ строгомъ заключеніи. Но, поддаваясь ли невольному чувству уваженія къ еврейскому Мессіи или, можетъ быть, желая захватить и его приближенныхъ, каймаканъ позволилъ Мелиссельд, Самуилу Примо и свит изъ царей сопровождать Саббатая въ замокъ.

Извстіе о томъ, что Мессію переводятъ въ другую, лучшую тюрьму, и слухи о новыхъ чудесахъ еще боле укрпили вру въ него саббатаніанъ. Разсказывали, что янычары, пришедшіе за нимъ, упали мертвые къ его ногамъ отъ одного его слова, и онъ воскресилъ только тхъ изъ нихъ, которые, какъ онъ говорилъ, не были въ душ истинными турками Увряли также, что кандалы его, сдлавшись золотыми, распались сами собою и онъ отдалъ ихъ своимъ врнымъ приверженцамъ, что, не смотря на всевозможные запоры и замки, онъ часто ходитъ въ сопровожденіи многочисленной свиты. Саббатаніане придавали особый, таинственный смыслъ и тому, что онъ прибылъ въ свою новую тюрьму вечеромъ, въ праздникъ Пасхи — въ годовщину дня освобожденія евреевъ.

Тотчасъ же по прибытіи въ замокъ, Саббатай закололъ для себя и своихъ послдователей пасхальнаго агнца и сталъ сть его съ жиромъ, не смотря на то, что это запрещалось Талмудомъ. ‘Благословенъ Господь, разршившій то, что было запрещено!’ — воскликнулъ онъ передъ трапезой.

Толпы евреевъ съ богатыми дарами стали стекаться со всхъ сторонъ въ Абидосскій замокъ. Они приходили изъ Польши, Германіи, Италіи, Вны, Амстердама, Каира, Марокко, надясь, что это благочестивое паломничество сдлаетъ ихъ достойными предстать передъ лицо Мессіи. А онъ благословлялъ ихъ и говорилъ, что ихъ благосостояніе и владнія въ Святой Земл увеличатся.

Корабли были переполнены пассажирами, плата за проздъ возросла да небывалыхъ размровъ, а жители Абидоса, дававшіе пріютъ пилигримамъ, разбогатли. Смотритель, которому каймаканъ строго запретилъ выпускать Саббатая изъ замка, но не упомянулъ о постителяхъ, которые могли явиться къ нему, воспользовался этимъ въ самыхъ широкихъ размрахъ и сталъ брать съ нихъ отъ пятнадцати до тридцати марокъ за право увидать царя. Золотой дождь полился на Абидосъ.

Евреи, мусульмане, христіане — вс волновались, весь міръ былъ пораженъ изумленіемъ, а полміра врило въ Саббатая. Красота и веселость Мелиссельды очаровывали и обращали въ врующихъ самыхъ упорныхъ скептиковъ. Чтобы утшить людей, которые почему либо не могли совершить паломничества въ Абидосскій замокъ или Іерусалимъ, Саббатай общалъ одинаковую съ пилигримами награду тмъ, кто будетъ молиться на могилахъ своихъ матерей. Золотыя буквы ‘С. З.’ — его иниціалы — красовались надъ входомъ почти всхъ синагогъ, на стнахъ былъ написанъ 91 псаломъ, окруженный внкомъ, а во время службы читали особую молитву: ‘Да будетъ благословенъ нашъ Господь и Царь, Саббатай Зеви, Мессія Бога Іакова!’

Никто не работалъ въ гетто, и вс дла прекратились. Topговля падала въ большихъ городахъ, ставшихъ торговыми центрами благодаря евреямъ. Въ Амстердам вс радовались и ликовали. Въ Венгріи саббатаніане разрушали свои дома. Въ Гамбург, не смотря на ироническія посланія Іакова Саспортаса, неврующихъ принудили, по повелнію Бендито де Кастро, произносить ‘Аминь’ посл молитвы за Мессію. Въ Ливорно совсмъ почти прекратилась торговля. Въ Венеціи саббатаніане волновались и угрожали отступникамъ смертью. Въ Моравіи тоже начались волненія и усилились до такой степени, что правительство принуждено было вмшаться въ дло. Въ Алжир евреи такъ открыто говорили о наступленіи своего царства и господства надъ всми народами, что бей возбудилъ противъ нихъ гоненіе. Въ Смирн же, наоборотъ, когда одинъ изъ отступниковъ явился къ кади и просилъ остановить безуміе, охватившее его соотечественниковъ, тотъ, подкупленный саббатіанами, веллъ обрить доносчику голову и сослалъ его на галеры.

Такъ прошло три мсяца. Подъ вліяніемъ Мелиссельды, Саббатай забылъ о своемъ аскетизм и, окруженный роскошью, жилъ, какъ царь, управляя міромъ, изъ котораго исчезли навсегда и бдность, и грхъ. Вино лилось и искрилось въ чашахъ, самыя изысканныя кушанья украшали пиршественный столъ, благоуханія цвтовъ и тонкихъ духовъ разливались въ воздух, а прекрасныя двушки Израиля сладострастно плясали, бросая на Саббатая изъ подъ своихъ длинныхъ рсницъ пламенные взгляды.

Девятаго Аба, въ день рожденія Мессіи, вмсто поста снова устраивались всюду роскошныя пиршества, такъ какъ царскій указъ, въ которомъ приводились слова пророка Софоніи, облетлъ весь міръ: ‘Ликуй дщерь Сіона! Торжествуй, Израиль! Веселись и радуйся отъ всего сердца, дщерь Іерусалима, Господь, царь израилевъ посреди тебя’.

И въ этотъ торжественный день радости, веселья, блеска и величія, слава Саббатая, окруженнаго всеобщимъ поклоненіемъ, принимавшаго депутаціи, приходившія изъ всхъ странъ и земель, чтобы привтствовать его въ день рожденія и поклониться ему — достигла своего апогея. . . . . . . . . . . . . . . .

Этимъ заканчивается второй свитокъ.

Третій свитокъ.

XXII.

Въ этотъ же день — торжества и чествованія Саббатая — два польскихъ еврея, совершившіе благочестивое паломничество, чтобы увидать его, разсказали ему, что въ дальнемъ Лемберг появился новый пророкъ, Неэмія Когенъ, который говоритъ о наступленіи царства, но не считаетъ Мессіей его, Саббатая Зеви.

Ночью, когда Мелиссельда и вс послдователи Саббатая уже крпко спали, онъ сидлъ одинъ, глубоко задумавшись. Тнь сомннія, заглушеннаго на время роскошью и весельемъ, снова омрачила его душу, когда онъ узналъ, что явился пророкъ, не признающій его Мессіей. Это неожиданное извстіе напомнило ему, что блескъ и пышность, которыми онъ окружилъ себя, были во всякомъ случа преждевременны, такъ какъ прежде всего слдовало овладть царствомъ.

— О, Отецъ мой небесный!— воскликнулъ онъ, падая ницъ.— Ты не обманулъ меня! Дай же мн какое нибудь доказательство того, что это лжепророкъ — что Твое Царство на земл возстановлю я! Дни великаго года проходятъ, а мн — мн приходится томиться здсь, сознавать, какъ смшно мое величіе! О, сдлай чудо! Мн нужно какое нибудь доказательство, какой нибудь знакъ!

— Саббатай!

Чудный, нжный голосъ произнесъ его имя. Онъ поднялъ голову и посмотрлъ вверхъ. Мелиссельда стояла въ дверяхъ своей комнаты, такъ же легко одтая, какъ и въ то утро, когда еврейки увидали ее на кладбищ. На лиц ея было какое-то странное, восторженное выраженіе, а живые, веселые глаза затуманились отъ сна. Видно было, что она только сію минуту проснулась.

— Вотъ оно, знаменіе!— прошепталъ охваченный благоговйнымъ ужасомъ Саббатай.

Онъ вскочилъ и подбжалъ къ ней. Она взяла его за руку, запылавшую въ ея рук, и вмст съ нимъ вошла въ свою комнату.

— Вотъ оно знаменіе!— снова прошепталъ онъ.— Значитъ, Мелиссельд предназначено ввести меня въ царство радости.

Но на утро имъ снова овладла тревога. Смыслъ знаменія казался уже далеко не такъ ясенъ, какъ въ тишин ночи, а фигура новаго пророка зловще рисовалась вдали.

Когда два польскихъ еврея собрались въ обратный путь, Саббатай отдалъ имъ письмо къ ихъ соотечественникамъ. Въ немъ онъ грозилъ имъ местью казаковъ и приказывалъ Неэміи Когену явиться къ нему какъ можно скоре.

Въ начал сентября Неэмія прибылъ въ Абидосскій замокъ, и Саббатай тотчасъ же принялъ его. Пророкъ держалъ себя очень смло и независимо.

— Миръ теб, Саббатай,— сказалъ онъ, входя въ комнату.

— Миръ теб, Неэмія. Мн нужно поговорить съ тобою. Я слышалъ, что ты не признаешь меня. Правда это?

— Да, не признаю. Разв можетъ Мессія — Мессія изъ дома Давидова — явиться на землю раньше своего Предтечи, Мессіи изъ дома Ефраимова. Вспомни, что говорится объ этомъ въ нашихъ священныхъ книгахъ.

Саббатай возразилъ, что Бенъ Ефраимъ уже явился, но немогъ убдить Неэміи, который, какъ оказалось, основательно изучилъ не только еврейскія, но и халдейскія, и сирійскія книги. Онъ хладнокровно оспаривалъ пунктъ за пунктомъ, приводилъ текстъ за текстомъ. Первый Мессія — бдный, всми презираемый, слуга второго — будетъ проповдникомъ закона. Гд же онъ?

Три дня продолжался диспутъ — Неэмія твердо стоялъ на своемъ. Наиболе ревностные изъ саббатаніанъ, раздраженные его упорствомъ, наврное, дошли бы до какой нибудь крайности, но онъ не допустилъ ихъ до этого и бжалъ въ Адріанополь. Тамъ онъ тотчасъ же сталъ добиваться аудіенціи у каймакана.

— Измна, о, Мустафа! Измна!— воскликнулъ онъ, когда тотъ принялъ его.

Онъ разсказалъ каймакану о фантастическихъ замыслахъ на корону султана — замыслахъ, извстныхъ всмъ, кром Дивана, такъ какъ смотритель Абидоса изъ своихъ выгодъ не доноситъ о томъ, что длается въ замк.

Онъ описалъ Саббатая, какъ безстыднаго человка, который старается развратить евреевъ, отклонить ихъ отъ истиннаго пути и возстановить противъ повелителя султана. И, отмстивъ такимъ образомъ, лембергскій пророкъ перешелъ въ магометанство.

Къ султану былъ отправленъ гонецъ и немедленно собрался верховный совтъ. Предстояло ршить очень трудную задачу. Убійство Саббатая, котораго такъ почитаютъ не только евреи, но и турки, не можетъ принести ничего, кром вреда: число послдователей его увеличится еще больше, и новая секта станетъ опасной. Наконецъ, муфти Ванни пришла счастливая мысль: лучше всего убдить Саббатая послдовать примру Неэміи и перейти въ исламъ. Такимъ образомъ все уладится и притомъ къ слав Магомета, единственнаго истиннаго пророка Божьяго. Предложеніе муфти было принято, и въ Абидосъ отправили агу. И вотъ, въ одинъ прекрасный день, когда замокъ гремлъ музыкой и пніемъ, въ воздух носилось благоуханіе цвтовъ и духовъ, а роскошно одтые цари сидли кругомъ стола, уставленнаго самыми изысканными кушаньями, усатые янычары ворвались въ комнату и, разогнавъ толпу, схватили Мессію съ его царицей и повезли ихъ въ Адріанополь.

XXII.

Лейбъ-медикъ султана, Хакимъ-Баши, пришелъ къ Саббатаю вечеромъ, въ самый день его прізда, чтобы объявить ему о ршеніи совта. Такъ какъ Хакимъ-Баши и самъ былъ по рожденію еврей, а потомъ перешелъ въ магометанство, то его сочли наиболе подходящимъ человкомъ для переговоровъ съ мятежникомъ.

Когда онъ вошелъ въ комнату, Саббатай лежалъ на роскошномъ диван и, стараясь казаться спокойнымъ, курилъ трубку съ длиннымъ чубукомъ. Ему, какъ бы въ насмшку, отвели помщеніе во дворц и сняли съ него цпи.

— Какой церемоніалъ установленъ у васъ для тхъ, кого принимаетъ на аудіенціи султанъ?— насмшливо спросилъ онъ, поздоровавшись съ лейбъ-медикомъ.— Мн бы хотлось узнать заране, что я долженъ длать, явившись къ его величеству.

— Брось эти шутки, Саббатай Зеви,— сухо отвчалъ Хакимъ-Баши.— Султанъ требуетъ отъ тебя не поклоновъ и привтствій, а чуда.

— Разв еще не достаточно было чудесъ?— тихо сказалъ Саббатай.

— О, да, черезчуръ достаточно. Но теб придется совершить еще одно, если ты желаешь спасти свою жизнь.

— Какого же чуда требуетъ у меня султанъ?

— Чтобы ты превратился въ турка.

И сдержанная улыбка показалась на губахъ Хакима-Баши.

Наступило молчаніе. Саббатай тоже улыбнулся, но то была не веселая, горькая улыбка. Не выраженіе тихой задумчивости, какъ въ былое время, лежало на его лиц: земная грусть, земная скорбь омрачали его.

— А если я откажусь совершить такое чудо?— наконецъ, спросилъ его.

— Тогда теб позволятъ сдлать вмсто него другое. Съ тебя снимутъ одежду и выставятъ тебя, какъ мишень, для нашихъ стрлковъ изъ лука. Если твое тло и кожа окажутся такими же непроницаемыми для стрлъ, какъ панцырь, мы повримъ теб и признаемъ тебя Мессіей.

— А если я не соглашусь и на это?

— Въ такомъ случа тебя привяжутъ къ позорному столбу у воротъ сераля и ты умрешь въ страшныхъ мученіяхъ!— воскликнулъ Хакимъ-Баши.— Не надйся, что съ тобой покончатъ сразу, ты знаешь, что ни одинъ мусульманинъ не согласится отрубить теб голову и осквернить свое оружіе въ крови еврея. Послушайся моего совта, Саббатай,— продолжалъ онъ, понизивъ голосъ:— прими исламъ. Вспомни, что мусульмане все-таки потомки Агари, а Магометъ — преемникъ Моисея. Мы тоже признаемъ единаго Бога, Владыку земли и неба, и не димъ свиного мяса. Вся разница только въ томъ, что ты будешь носить блый тюрбанъ вмсто чернаго. А это не помшаетъ теб остаться Мессіей,— шутливо прибавилъ онъ.

Саббатай нахмурился.

— Вроотступникъ!— прошепталъ онъ.

— Да, я перемнилъ вру и нисколько не раскаиваюсь въ этомъ. Султанъ — да не уменьшится никогда его тнь!— очень щедръ. Онъ даетъ теб отсрочку до завтрашняго утра. Выбирай, что для тебя лучше: сдлаться туркомъ или мученикомъ? Къ твоему тлу привяжутъ горящіе факелы, тебя поведутъ по улицамъ и будутъ бичевать при всемъ народ. Таково ршеніе султана. Онъ очень щедръ. И съ какой стати притворяться намъ другъ передъ другомъ — двумъ евреямъ, а?— Онъ плутовски прищурился и подмигнулъ Саббатаю.— Солнце каждый день привтствуетъ Магомета, какъ увряютъ эти турки. Почему бы ему не привтствовать завтра новаго магометанина?

Саббатай вскочилъ и гордо выпрямился.

— Негодяй! Отступникъ! Убирайся отсюда!— воскликнулъ сізъ.

— До завтра!— невозмутимо сказалъ Хакимъ-Баши.— Султанъ приметъ меня утромъ.

Онъ съ смшной ужимкой отвсилъ низкій, почтительный поклонъ и ушелъ.

Мелиссельда, утомленная путешествіемъ, спала въ сосдней комнат. Громкіе голоса разбудили ее, и она услыхала послднія слова Хакимъ-Баши. Вскочивъ съ дивана и раздвинувъ портьеры, она выглянула изъ за нихъ и улыбнулась.

— Саббатай!— прошептала она.

Онъ обернулся и бросилъ на нее мрачный взглядъ.— Ты весела!— горько сказалъ онъ.

— А разв не наступилъ часъ?— воскликнула она.

— Да, наступилъ,— пробормоталъ онъ.

— Часъ твоего торжества, твоей славы! Завтра ты пойдешь къ султану, снимешь съ него корону и наднешь на…

Она не докончила и, подбжавъ къ нему, прижала его голову къ своей груди. Но онъ вырвался изъ ея объятій и оттолкнулъ ее. Мелиссельда съ изумленіемъ посмотрла на него. Не только съ ней, но и ни съ кмъ, никогда не былъ онъ такъ суровъ.

— Оставь меня! Уйди!— сухо проговорилъ Саббатай.

— Нтъ, я не уйду: я нужна теб!— воскликнула Мелиссельда, забывъ обиду и снова протягивая къ нему руки.

Саббатай взглянулъ на нее, но не тронулся съ мста.

— Да, ты нужна мн,— съ отчаяніемъ сказалъ онъ.— Уходи. Я желаю остаться одинъ.

— Я не узнаю тебя — ты сталъ совсмъ другимъ, чужимъ!— проговорила она слабымъ, дрожащимъ голосомъ.

— О, если бы я никогда не зналъ тебя, если бы ты всегда была для меня чужой!

— Ты бредишь, Саббатай!

— Нтъ, я только теперь прихожу въ себя. О, Боже, Боже!— и онъ, рыдая, упалъ на диванъ.

— Перестань! Успокойся! Они услышатъ тебя!— воскликнула Мелиссельда, тревога которой все увеличивалась.

— Что мн до нихъ за дло? Богъ не слышитъ меня.

— Не слышитъ тебя? Но, вдь, ты — Онъ!

— Я — Богъ?— онъ горько разсмялся.— И ты вришь этому? Ты, знающая меня, какъ человка?

— Для меня ты Богъ и я, какъ Богу, поклонялась теб. Разв ты не Мессія?

— Мессія? Который не можетъ спасти самого себя?

— Да отъ кого же теб спасать себя? Никто никогда не длалъ теб зла. Ангелы божьи бодрствуютъ надъ тобой и охраняютъ каждый твой шагъ. Вся твоя жизнь съ самаго дтства — одно чудо.

Онъ безнадежно покачалъ головою.

— Весь этотъ годъ я ждалъ чуда — вс эти тяжелые мсяцы въ константинопольской тюрьм и Абидосскомъ замк. И что же? Завтра меня будутъ жечь пылающими факелами, подвергнутъ бичеванію и страшнымъ мученіямъ!

— Тсъ! Тсъ!

— А, ты боишься за меня!— воскликнулъ онъ.— Значитъ и ты считаешь меня самымъ обыкновеннымъ смертнымъ?

— Нтъ, я врю въ тебя! Я послдовала за тобой въ тюрьму, зная, что она превратится въ дворецъ. Я пойду съ тобой и завтра, когда тебя поведутъ на мученія. Я врю, что бичи, опускаясь на тебя, превратятся въ крылья ангеловъ и исполнится пророчество Захаріи: ‘Въ тотъ день я сдлаю князей Іудиныхъ, какъ жаровню съ огнемъ между дровами и какъ горящій свтильникъ среди сноповъ’.

На глазахъ его показались слезы въ то время, какъ онъ смотрлъ на нее.

— Да, Мелиссельда, ты была мужественна и всегда вровала въ меня,— сказалъ онъ.— Но разв не поколебалась твоя вра теперь, когда я остался одинъ, когда замерли восторженные крики народа, и царь міра лежитъ одинокій, среди мрака и пепла!

— Нтъ, я и теперь все такъ же врю въ тебя. Это испытаніе — послднее испытаніе твоей вры.

Она улыбнулась, и надежда на минуту ожила въ его сердц.

— О, если бы это было, дйствительно, испытаніемъ моей вры!— прошепталъ онъ.— Но нтъ! Прежде, чмъ вотъ этотъ серпъ мсяца снова покажется на неб, я уже буду мертвъ, и мой истерзанный трупъ станетъ добычею волковъ! Я молилъ Бога о чуд, просилъ у него знаменія,— о, какъ горячо я молился!— а теперь… Смотри, смотри! Видишь, упала звзда? О, Боже, таковъ будетъ конецъ и моего долгаго мученичества! Но наказаніе за мое высокомріе слишкомъ велико — оно мн не по силамъ. Боже, Боже! Зачмъ же посылалъ Ты мн такія, казалось, божественныя предчувствія, мечты, отъ которыхъ содрогалась моя душа? Зачмъ показалъ Ты мн грхъ Израиля и его страданія, горе и зло міра? Зачмъ внушилъ мысль спасти его?

Грудь его судорожно поднималась отъ сдерживаемыхъ рыданій.

— Мой Саббатай!— воскликнула Мелиссельда, и нжныя, теплыя руки ея обвились около его шеи.

— Оставь меня!— сказалъ онъ, грубо оттолкнувъ ее.— Я понимаю теперь, въ чемъ дло. Да, я, наконецъ, понялъ знаменіе! Изъ за тебя — изъ за тебя одной лишился я благодати Божьей!

— Изъ за меня?— пробормотала она.

— Да. Твои губы отвлекли меня отъ молитвы: твои руки совратили меня съ истиннаго пути. Изъ за тебя измнилъ я своей невст Тор. Почти сорокъ лтъ велъ я суровую, одинокую жизнь, погружался въ холодную ледяную воду, бичевалъ себя — да, бичевалъ до тхъ поръ, пока кровь не лилась изъ моихъ ранъ. А теперь я со страхомъ думаю о бичеваніи, которому хотятъ подвергнуть меня. О, Боже, Боже! Женщина развратила меня! Я лишился своей божественности, и она перейдетъ на другого, достойнйшаго. Прежде я былъ Мессія — теперь я человкъ.

— Я развратила тебя? Ты лишился своей божественности изъ за меня?

Она стояла во всемъ блеск своей сладострастной красоты, и смотрла на него.

Онъ вскочилъ, бросился къ ней и горячо, безумно сталъ цловать ее.

— Нтъ, нтъ! Ты, напротивъ, показала мн ее! Любовь! Любовь! Вотъ божественное чувство, облегчающее бремя жизни. Не будь тебя, Мелиссельда, я не испыталъ бы его — я прожилъ бы весь вкъ, не извдавъ высшаго, доступнаго человку счастья! Да, я человкъ — мужчина, торжествующій отъ сознанія своей силы. Кто я такой, чтобы спасать другихъ? Самый обыкновенный человкъ, гордый своей любовью. А! Счастливы люди, ведущіе простую жизнь, предназначенную человку: у нихъ есть любовь, семья, дти. Но горе тмъ, кто заносится слишкомъ высоко, истязаетъ себя, отрицаетъ свою человческую природу и мечтаетъ о спасеніи міра! И отъ чего? Разъ у людей есть любовь, у нихъ есть все. Это Богъ и Царство Его. Да, Царство. Будемъ жить, Мелиссельда — я, какъ мужчина, ты — какъ женщина!

— И ты — ты перейдешь въ исламъ?

— Не все ли равно! Богъ везд. Разв не былъ мусульманиномъ нашъ Маймонидъ, могила котораго считается священной? Разв не говорилъ онъ, что все дозволено, когда приходится спасать свою жизнь?

Онъ протянулъ къ ней руки, но на этотъ разъ она отступила отъ него. Глаза ея блеснули.

— Нтъ, какъ человка, я не люблю тебя. Ты или все, или ничто. Или Богъ, или обманщикъ.

— Мелиссельда!— съ мольбою прошепталъ онъ.

Она, казалось, не слыхала его.

— Нтъ, эта пытка длилась слишкомъ долго,— сухо сказала она.— Говори же, кто ты?

— Я не Богъ и не обманщикъ,— отрывисто проговорилъ онъ.— Не говори, что ты не любишь меня, какъ человка. Когда ты пришла ко мн и внесла свтъ и счастье въ мою жизнь, я еще не объявлялъ себя Мессіей.

— Кто знаетъ, что думала я тогда, обезумвшая отъ жизни въ монастыр и крови, лившейся передъ моими дтскими глазами? Я пришла къ теб, полная страсти и фантастическихъ грезъ. Но потомъ, когда я стала жить съ тобою и увидала, какъ ты добръ и сострадателенъ, какъ возвышенны твои мысли и какъ чиста твоя жизнь, не смотря на искушенія, отъ которыхъ разгоралась моя ревность — я убдилась, что ты Богъ!

— А я, узнавъ тебя, понялъ, что я человкъ. Но такъ какъ число моихъ послдователей все увеличивалось и каждый шагъ мой сопровождался успхомъ, то ужасная мысль о товъ, что я Мессія, снова вернулась ко мн. Я поврилъ твоимъ видніямъ. Когда я длилъ міръ между своими учениками, я искренно считалъ себя Мессіей. Но въ то время, какъ я сидлъ на трон въ Абидосскомъ замк и стекавшійся со всхъ сторонъ народъ поклонялся мн и цловалъ мои ноги, въ мою душу начало закрадываться смутное сомнніе, и мн казалось, что кто-то шепчетъ мн: ‘Дйствительно ли ты Мессія? Дйствительно ли ты Мессія?’ Я старался заглушить этотъ слабый голосъ пиршественными пснями, но въ тишин ночи, когда ты спала рядомъ со мною, мн снова слышался насмшливый шопотъ: ‘Человкъ! Человкъ! Человкъ!’ А когда пришелъ Неэмія…

— Человкъ!— нетерпливо прервала его Мелиссельда.— Нтъ, я не врю этому! Я знаю мужчинъ со всми ихъ слабостями, тщеславіемъ и развратомъ. Кому же и знать ихъ, какъ не мн! Довольно! Завтра ты докажешь всмъ, что ты Богъ.

Онъ бросился на диванъ и зарыдалъ.

— Оставь меня, Мелиссельда,— прошепталъ онъ.— Ложись спать. Эту ночь я долженъ провести одинъ. Можетъ быть, это моя послдняя ночь на земл.

Ея лицо просвтлло.

— Да, завтра наступитъ Царство Божіе,— сказала она, улыбнувшись, и, поцловавъ его въ голову, ушла въ свою комнату.

О, какъ долго тянулась эта безконечная ночь! Въ измученной душ Саббатая происходила страшная борьба между увренностью и сомнніемъ, и только минутами забывался онъ въ горячей молитв. Богъ или человкъ? Мессія, котораго Отецъ подвергаетъ послднему искушенію, или мученикъ, котораго ждутъ истязанія и смерть? А если онъ, дйствительно, сталъ жертвою самообольщенія, какая позорная жизнь предстоитъ ему! Не все ли равно тогда, будетъ ли онъ евреемъ или мусульманиномъ? Положимъ, было бы благородне умереть, оставивъ по себ дорогое, священное для народа воспоминаніе. А Мелиссельда? Неужели растаться съ ней, никогда уже не чувствовать теплоты ея груди, не видать солнечнаго свта, покрытой зеленью земли и всей красоты міра и человческой жизни, на которую еще такъ недавно открылись его глаза — слпые, ничего не замчавшіе глаза!

— О, Боже, Боже!— восклицалъ онъ.— Зачмъ ты насмялся надо мною и покинулъ меня?

ХXIV.

Рано утромъ нжная рука дотронулась до плеча Саббатая, погруженнаго въ глубокую задумчивость.

Онъ поднялъ блдное, суровое лицо. Сіяющая красотой Мелиссельда стояла около него, какъ свтлый духъ, явившійся разогнать демоновъ ночи. Испанская псня, которую онъ когда-то плъ своимъ ученикамъ, вспомнилась ему, и ея страстный напвъ зазвучалъ въ его душ:

‘Изъ воды она вышла блая и чистая, какъ снга горъ — Мелиссельда!..

‘Красны были только ея губы да порозовли нжные кончики пальцевъ — Мелиссельда’.

На глазахъ его показались слезы — чудныя мечты юности пронеслись передъ нимъ.

— Успокоился ты?— спросила она.

Онъ снова опустилъ голову на грудь.

— Я смотрлъ изъ окна на восходъ солнца и видлъ, какъ темная рка загорлась и заискрилась подъ его лучами,— отвчалъ онъ.— Но она не воспламенила моей вры: она мертва. Мн припомнился отрывокъ изъ прекрасной поэмы Моисея Ибнъ Ездры, гранадскаго поэта: ‘Твои дни — обманчивыя грезы, твоя жизнь — легкое утреннее облачко. Пока оно медлитъ надъ твоимъ шатромъ, ты остаешься здсь, когда оно таетъ и исчезаетъ, ты умираешь и уходишь въ другой, невдомый міръ’. Такъ закончилась и моя великая, чудная мечта. Я тоже человкъ. Я заблуждался, принялъ иллюзію за дйствительность и испытываю человческую скорбь. И моя жизнь расцвла на мгновеніе, какъ роза, а потомъ поблекла, оставивъ посл себя только одни шипы.

Мелиссельда молчала, пораженная отчаяніемъ, звучавшимъ въ его словахъ. Слушая его нжный голосъ, смотря на его грустное лицо, на глаза, безнадежно устремленные вдаль, она поддалась на минуту его настроенію.

— А вотъ, что говоритъ другой поэтъ,— продолжалъ онъ.— Это сказано, какъ будто, про меня: ‘Оглянись на дла, которыя ты длалъ подъ солнцемъ — дла, какъ ты и самъ знаешь, не принесшія никакой пользы. Въ продолженіе всхъ этихъ долгихъ лтъ ты гнался за суетою и сталъ суетенъ. Ты смотрлъ за виноградниками, но не уберегъ своего собственнаго виноградника. И когда глаза Вчнаго взглянули на него, тамъ вмсто цвта и нжныхъ кистей винограда, все заросло терномъ и крапивой. А ты уже усплъ состариться и посдть — ты уклонился отъ пути и не вернулся’. Да, я уклонился отъ истиннаго пути. Но неужели не могу я вернуться? Быть человкомъ — только человкомъ — разв этого мало?

Онъ замолчалъ и, какъ только замеръ его голосъ, Мелиссельда опомнилась. Глаза ея засверкали, грудь судорожно поднялась.

— Нтъ, если ты считаешь себя только человкомъ, то ты даже не человкъ. Моя любовь умерла.

Онъ вздрогнулъ, услыхавъ ея презрительныя слова. Никогда еще не видалъ онъ ее такою, и другой куплетъ старинной псни припомнился ему:

‘Прекрасное, гордое лицо ея засіяло, какъ мечъ — Мелиссельда!..

‘Вки ея походили на стальные луки, но ротъ ея былъ точно роза — Мелиссельда’.

— Но ротъ ея былъ точно роза! О, Боже! Неужели ему придется промнять розу на терновый внецъ?

— Мелиссельда!— воскликнулъ онъ.— Пожалй меня!

Дверь отворилась, въ комнату вошли два янычара.

— Ты убиваешь меня!— сказалъ онъ по еврейски.

— Я боготворю тебя,— отвчала она на томъ же священномъ язык. Лицо ея просвтлло, и на губахъ показалась улыбка.

— Но вдь я человкъ.

Ея вки снова стали похожи на стальные луки.

— Такъ умри, какъ человкъ. Неужели ты думаешь, что я захочу раздлять твой позоръ? Если ужъ мн суждено имть мужа мусульманина, то я предпочитаю, чтобы этимъ мужемъ былъ султанъ.

И она весело засмялась.

Янычары, съ благоговніемъ смотрвшіе на Саббатая, робко подошли къ нему. Смхъ замеръ на губахъ Мелиссельды, и она нжно обняла мужа.

— О, мой царь!— прошептала она.— Слишкомъ жестоко было съ твоей стороны такъ испытывать мою вру! А теперь ступай за твоимъ царствомъ!— воскликнула она, выпуская его изъ объятій.

Онъ выпрямился. Ея увренность, казалось, сообщилась и ему.

— Султанъ требуетъ тебя,— почтительно сказали янычары.

— Я готовъ,— спокойно отвчалъ Саббатай, поправляя складки своего чернаго плаща.

Мелиссельда осталась одна. Медленно проходили тяжелыя, мучительныя минуты. Мало-по-малу свтлое лицо ея омрачалось, вра слабла. Прошло полчаса, и сомнніе начало закрадываться и въ ея сердце.

А что, если Саббатай, дйствительно, человкъ? Съ безумной поспшностью стала она припоминать прошлое. Благоговніе, съ какимъ относились къ нему турки и христіане, поклоненіе его собственнаго народа, раввины и ученые, падавшіе къ его ногамъ, богачи, добивавшіеся счастья поцловать край его одежды, золото, которое приносили ему и которое онъ такъ неохотно бралъ — все, все доказываетъ, что онъ Богъ. Она успокаивалась, а потомъ вздрагивала отъ ужаса, вспоминая, что и у нея бывали минуты слабости — минуты, когда онъ казался человкомъ. И по мр того, какъ слабла увренность Мелиссельды, возросталъ ея страхъ за него, за его жизнь. Только тутъ поняла она, какъ сильна ея любовь къ Саббатаю. Его грустное, смуглое, прекрасное лицо, нжное прикосновеніе его руки — все это мило и дорого ей. Да, онъ правъ. Кто бы онъ ни былъ — Мессія или человкъ — она любитъ его. И она же, она же сама послала его на смерть! Что, если онъ согласился дать доказательства своей божественности и жестокіе турки теперь, въ эту минуту, съ наслажденіемъ слушаютъ стоны несчастнаго, обманувшаго самого себя человка? Она похолодла, и сердце ея замерло отъ ужаса.

О, какъ безумно поступила она, посылая его на страданія! Если онъ Мессія, ему, можетъ быть, слдовало, для спасенія народа, сдлаться туркомъ, если человкъ, то переходъ въ исламъ избавилъ бы его, по крайней мр, отъ мученической смерти. Истязанія, рзня, потоки крови, виднные ею въ дтств, вспомнились ей. Она схватила мантилью и, набросивъ ее на плечи, выбжала изъ комнаты. Сторожа, попадавшіеся ей на пути, не останавливали ее. Они были поражены чуднымъ видніемъ прекрасной, какъ гурія, женщины съ незакрытымъ лицомъ, которая торопливо объясняла имъ, что султанъ потребовалъ ее къ себ,— что тамъ ея мужъ. Такъ прошла она мимо черныхъ евнуховъ сераля и блыхъ евнуховъ королевскихъ покоевъ и остановилась около тяжелыхъ пурпурныхъ занавсей. Он были опущены, но въ небольшое отверстіе между ними она увидала высокій, узкій тронъ, на которомъ сидлъ султанъ,— окруженный сановниками. Пажъ грубо остановилъ ее.

— Мехмедъ эффенди!— позвалъ онъ.

Высокій турокъ раздвинулъ портьеры. Мелиссельда хотла сказать, что ей нужно видть султана, но не могла произнести слова: она почувствовала слабость и головокруженіе. Турокъ протянулъ руки, чтобы поддержать ее, и въ это мгновеніе, какъ будто въ грезахъ страшнаго сна, передъ ней промелькнуло знакомое дорогое лицо. Турокъ въ зеленомъ плащ и блой чалм былъ Саббатай!

— Что это за маскарадъ?— съ негодованіемъ прошептала она своими поблвшими губами, стараясь вырваться изъ его рукъ.

— Мой повелитель, султанъ, поручилъ мн охранять его, сдлалъ меня Capidi Bashi Otorak,— сказалъ Саббатай.— Онъ добръ и милосердъ — да увеличитъ Аллахъ его владнія!— платитъ очень щедро и назначилъ мн большое жалованье. Нтъ Бога, кром Бога, и Магометъ Его пророкъ!

И Саббатай осыпалъ поцлуями лицо упавшей въ обморокъ Мелиссельды.

XXV.

Черезъ недлю, когда Мехмедъ эффенди и жена его, Фатма Кадинъ, которую онъ и теперь продолжалъ называть Мелиссельдой, изучали догматы ислама подъ руководствомъ первенствующаго муфти Ванни, евреи собрались на совщаніе въ Амстердам. Раввины, ученые, начальники школъ составляли восторженное, почтительное письмо къ Мессіи. До нихъ еще не дошелъ слухъ о томъ, что онъ сдлался мусульманиномъ. И въ то время, какъ султанъ, разгнванный на евреевъ за ихъ дерзкіе замыслы, обдумывалъ планъ повсемстнаго истребленія ихъ въ Оттоманской имперіи и обращенія въ исламъ ихъ дтей, евреи горячо молились въ синагогахъ, такъ какъ наступилъ великій день Очищенія и строгій постъ, который, какъ они думали, имъ приходится соблюдать въ послдній разъ. Одтые въ саваны, они падали ницъ, каялись въ своихъ грхахъ и пять разъ въ теченіе этого дня страстно призывали благословеніе на Саббатая Зеви, Мессію Израиля.

Имя его не забыто, память о немъ сохранилась и въ послдующихъ поколніяхъ. Мечтатели гетто продолжали свято чтить его, и мнойе, слдуя его примру, перешли въ исламъ.

О, сколько замысловатыхъ доводовъ приходилось приводить несчастнымъ саббатаніанамъ, упорно державшимся за великую надежду, освжившую мракъ юдаизма, чтобы оправдать вроотступничество своего учителя! Образовалось нсколько новыхъ, иногда совершенно противоположныхъ сектъ, являлись и пророки — свтскій щеголь изъ Мадрида, табачный торговецъ изъ Пиньероля, знатный христіанинъ, милліонеръ, изъ Копенгагена. Два года спустя посл смерти самого Саббатая, они продолжали поддерживать въ евреяхъ возбужденную имъ надежду — надежду, которая не умерла и до сихъ поръ. А самъ Саббатай? Кто знаетъ, сколько новыхъ самообольщеній и страстныхъ порывовъ къ прежней подвижнической жизни и прежнему величію, сколько душевныхъ и тлесныхъ мукъ пришлось испытать одинокому сдому изгнаннику въ маленькомъ албанскомъ городк, гд не было ни одного брата-еврея, чтобы напутствовать его молитвой въ минуту смерти и закрыть его потухшіе глаза?

Этимъ заканчивается третій и послдній свитокъ.

‘Русское Богатство’, NoNo 3—4, 1899

Свитокъ первый.

Второй свитокъ.

Третій свитокъ.

Читайте также: