Н. Дашкевичъ.
Н. Дашкевичъ.
Мщанская трагедія ‘Коварство и Любовь’ *).
Мщанская трагедія ‘Коварство и Любовь’ *).
Мещанская трагедия ‘Коварство и любовь’, Дашкевич Николай Павлович, Год: 1901
Время на прочтение: 25 минут(ы)
Собраніе сочиненій Шиллера въ перевод русскихъ писателей. Подъ ред. С. А. Венгерова. Томъ II. С.-Пб., 1901
{* Боле или мене подробныя данныя о разсматриваемыхъ здсь литературныхъ произведеніяхъ сообщаютъ: A. Eloesser, Das Brgerliche Drama. Seine Geschichte im 18 und 19 Jalirhuindert. Berl. 1898.— Erluterungen zu den Deutschen Klassikern, 15—16 Bndchen: Schillers Kabale und Liebe. Erl. v. H. Dntzer, Leipz. 1878.— Brahm. Schiller. 1-ier Ed., Berl. 1888. Minor, Schiller, zweiter Bd., Berl. 1890.— Bellermann. Schillers Dramen. Beitrge zu ihrem Verstndnis. Erster Teil, Zw. Aufl., Berl. 1898.— A. Kontz, Les drames de la jeunesse do Schiller. Par. 1899.— Bullhaupt, Dramaturgie der Classiker. Lessing, Goethe, Schiller, Kleist. Oldenb.— Kuno—Fischer, Публичныя лекціи о Шиллер, M. 1890.— St. Tarnowski, O dramatach Schillera, Krak. 1890.— И др.}
Каждая среда, въ которой культура достигаетъ той или иной зрлости, будучи одушевляема подъемомъ мысли и охвачена энтузіазмомъ, можетъ въ такой степени приблизиться къ совершенству въ своемъ художественномъ самовыраженіи,что въ созданіяхъ ея искусства будутъ находить прелесть и вка послдующіе. Такъ, мы восхищаемся нкоторыми эпизодами эпосовъ индійскаго, древне-греческаго и др., трагедіями Софокла. Мы готовы признать послднія произведеніями, выше которыхъ, быть можетъ, не могло подняться творчество при той концепціи жизни и художества, которая господствовала въ моментъ ихъ возникновенія.
Но полное восхищеніе тми или иными произведеніями искусства близкаго либо далекаго прошлаго еще не означаетъ, что нтъ прогресса въ искусств, какъ въ цломъ. Вдь великія созданія искусства плняютъ насъ не только полнотою, рельефностію и силою выраженія человчности помимо условностей времени, которому принадлежатъ, но нердко также — величіемъ и красотою своего идейнаго содержанія совмстно съ художественностью. Слдовательно, чмъ богаче художественное произведеніе органически слитою съ нимъ мыслью, тмъ сравнительно оно и выше. И для многихъ, вроятно, образцовыя созданія новаго времени выше соотвтственныхъ древнихъ.
Вопросъ объ этомъ, т. е. о прогресс въ однородныхъ твореніяхъ искусства, не новъ, а напротивъ, довольно уже старъ въ наук. Онъ былъ поднятъ еще въ конц эпохи Возрожденія, унаслдованъ ХVІІ-мъ вкомъ и переданъ ХVІІІ-му. Особенно рзко онъ былъ поставленъ во французской литератур, въ исторіи которой онъ извстенъ подъ именемъ ‘Спора Древнихъ и новыхъ’ (Querelle des Anciens et des Modernes).
Въ ХVІІ-мъ столтіи защитникамъ Новыхъ не легко было состязаться со слпыми почитателями Древнихъ, потому что культура новаго времени еще не вполн уяснила въ тотъ вкъ свою оригинальность, свои богатства и преимущества и неоднократно, напр., въ трагедіи, ставила своимъ идеаломъ древніе образцы. Но въ моментъ, когда затихалъ споръ Древнихъ и Новыхъ, стало появляться не мало цнныхъ произведеній, подобныхъ которымъ не имла классическая древность и которыя знаменовали собою истинное обновленіе искусства, расширеніе его задачъ и рамокъ.
Трагедіи древняя и новая, вращавшаяся въ предлахъ, намченныхъ античною, занимаютъ постоянно зрителей необычайными событіями жизни лицъ, пользовавшихся высокимъ общественнымъ положеніемъ. Герои трагедій этого пошиба оказываются въ особыхъ условіяхъ, какъ бы возвышаясь надъ закономъ и силами, заправляющими соціальною и нравственною жизнью. Они живутъ безъ ограниченія ихъ индивидуальности, и имъ приходится считаться преимущественно съ судьбою и обстоятельствами.
Было бы ошибкой признавать такое ограниченіе сюжетовъ крупнымъ изъяномъ искусства, результатомъ односторонняго взгляда на задачи послдняго, къ чему склонялись нкоторые критики неоклассической трагедіи уже въ конц XVII в. и въ вв. XVIII и ХІХ-мъ: властвованіе неумолимой судьбы надъ участью людей нигд не сказывается съ такою поразительною силою, какъ въ печальномъ удл великихъ міра сего, которыхъ не спасаетъ отъ тяжкихъ превратностей высота ихъ положенія и паденіе и гибель которыхъ тмъ замтне. Эти скорбныя событія, изображаемыя трагедіею высшаго стиля, не составляютъ измышленія или же принадлежности односторонняго подбора въ искусств. Такія явленія особенно бросаются въ глаза въ самой жизни, какъ страшные ея уроки. Жестокій рокъ какъ нарочно намчаетъ иногда жертвы для своего искуса среди избранныхъ баловней счастія, какимъ, напр., былъ въ древнее время Іовъ. И въ жизни наиболе обращаютъ на себя вниманіе и производятъ шумъ трагическія бды, постигающія такихъ людей, какъ Цезарь, Наполеонъ I въ ряду дятелей политическихъ, Данте, Тассо, Пушкинъ въ ряду геніевъ творчества. Трагическая участь, подавляющая даже такихъ людей, производитъ особенно сильное впечатлніе.
Но, конечно, люди выдающихся талантовъ, достоинствъ ума и сердца, либо надленные избыткомъ счастья, обусловленнаго вншнимъ положеніемъ, сравнительно немногочисленны въ человческомъ обществ, а жизнь толпы, въ томъ числ и личностей, находящихся въ наиболе низменномъ положеніи, также преизобилуетъ трагическими событіями. Послднія внушаютъ и должны внушать глубокое участіе въ неменьшей степени, чмъ и трагедіи въ жизни людей, возвышающихся надъ уровнемъ толпы. Трагическія происшествія въ жизни даже самыхъ обыкновенныхъ личностей также выдвигаютъ на видъ загадки жизни и ея страшныя тайны.
Это понялъ ХVІІІ-й вкъ. Въ своемъ стремленіи къ реформ жизни и литературы, между прочимъ — къ возстановленію правъ человка въ той и другой, ХVІІІ-й вкъ ввелъ нсколько цнныхъ литературныхъ новшествъ. Однимъ изъ наиболе важныхъ литературныхъ пріобртеній его было начало пробужденія вниманія къ скорбямъ обычнаго, зауряднаго существованія среднихъ и низшихъ классовъ общества, преимущественно такъ наз. средняго сословія. Изображеніемъ его жизни занялись почти одновременно романъ и мщанская трагедія. Послдняя явилась въ одно время съ знаменитыми романами о Памел, Маріанн, Манонъ Леско, Кларисс.
Выводя новыя общественныя силы на сцену исторіи, т. е. прежде всего третье сословіе, возмущаясь неправдой, царившей въ высшихъ классахъ общества, усматривая и въ трагедіи высокаго стиля лишь принадлежность и одно изъ послдствій привилегій, утратившихъ смыслъ и право на существованіе, передовые писатели XVIII-го вка внесли въ этотъ родъ творчества нововведеніе, ставшее завтомъ и для ХІХ-го. Въ отличіе отъ неоклассической трагедіи, изображавшей судьбы героевъ, королей, знаменитыхъ вождей и вообще личностей, стоящихъ на высшей ступени общественной лстницы, надленныхъ необычайными страстями, либо особо возвышенными стремленіями, трагедія ХVІІІ-го вка заинтересовалась также страданіями обычныхъ людей, состоящими въ связи съ тми или иными соціальными отношеніями и положеніями.
Перенесеніе трагическаго дйствія новой драмы въ средніе классы общества находимъ уже въ ‘Іоркширской трагедіи’ начала XVII вка. Наклонность къ сообщенію буржуазнаго характера драм замчается также въ ‘Ромео и Джульетт’, ‘Отелло’, и ‘Тимон Шекспира. Но первыя произведенія того жанра, который назвали мщанской драмой и который мы наименовали бы теперь соціальной драмой, явились лишь въ XVIII вк, сущность и новизна буржуазной драмы заключались не столько въ перенесеніи дйствія въ средніе классы общества, сколько въ выражавшемся въ ней настроеніи, характеризовавшемъ возникавшее самосознаніе третьяго сословія. Мщанская драма была внутренно новымъ родомъ творчества потому, что въ ней выступало среднее сословіе съ сознаніемъ себя, какъ особаго общественнаго класса, котораго интересы обусловливаются сферой его дйствованія, котораго поступки направляются буржуазной моралью. Въ мщанской драм впервые выступаютъ личности зависимаго положенія, рождающіяся на свтъ съ обязанностями въ отношеніи къ обществу. Дянія и судьбы ихъ находятся въ тсной связи со складомъ общественнаго организма, клточками котораго он являются. Мриломъ достоинства этихъ людей признается буржуазная мораль, вниманіе къ общему благополучію, слдованіе добродтели, т. е. дятельность, вытекающая изъ просвщеннаго сознанія и направляющаяся ко благу цлаго. При этомъ мщанская драма XVIII вка, какъ созданіе той самой буржузіи, которой была такъ много обязана знаменитая ‘философія’, или ‘просвщеніе’, того вка, была проникнута духомъ философской пропаганды и распространяла идеи ‘просвщенія’. Чувствованія и дйствія героевъ мщанской драмы подчинялись началамъ модной ‘философіи’. Согласно съ послднею и авторы мщанскихъ драмъ ХVІІІ-го вка были исполнены оптимистическихъ ожиданій, принимали разумъ за руководительное начало жизни, надялись на водвореніе благополучія съ утвержденіемъ господства разума и леляли мечту о личностяхъ, вполн свободныхъ экономически и морально, изъ каковыхъ должно слагаться и общество.
Буржуазная литература получила начало въ Англіи соотвтственно наиболе демократическому складу англійскаго общества и тому, что тамъ наиране третье сословіе достигло политическаго значенія. Тамъ уже съ начала XVIII-го вка еженедльныя моральныя изданія положили начало новому направленію морали и литературы. Въ журнал Стиля уже рекомендовалось выдвигать семейныя пьесы, изображеніе домашней жизни, среднихъ житейскихъ положеній.
Пьеса Лилло (1693—1739) ‘Джорджъ Барнуэлль, или Лондонскій купецъ’, основная схема которой заимствована изъ старой баллады,— первая по времени истинно мщанская драма XVIII вка. Авторъ этого произведенія, давшій въ сильной степени толчокъ развитію буржуазной трагедіи, подобно Ричардсону, принадлежалъ къ среднему классу общества — это былъ зажиточный Лондонскій ювелиръ,— и въ его трагедіи среднее сословіе впервые выступало въ литератур какъ крупная моральная, экономическая и общественная дятельная сила. Представителемъ такого буржуазнаго авторитета, опирающагося на сознаніе силы и вмст дльности этого сословія, въ трагедіи Лилло является Mr. Thorogoud, богатый хозяинъ торговаго предпріятія. Онъ воплощаетъ въ себ и интересы сословія, и его солидную мораль. Уже первыя слова старика выясняютъ отвтственность единичной личности передъ общественнымъ положеніемъ, которое она занимаетъ. Эту мораль нарушаетъ герой пьесы, юноша, которому предстоитъ сдлать выборъ между двумя женщинами. Онъ пренебрегаетъ предостереженіями доброй Маріи и отдаетъ себя въ распоряженіе необузданной Мильвудъ. Послдняя не есть, впрочемъ, обыкновенная развратница: мощный и характерный образъ этой убжденной отрицательницы Бога и поборницы матеріализма облеченъ своего рода величавою поэтичностію. Привлекательный ядъ ея вольнодумства испортилъ благочестиваго первоначально и честнаго приказчика, такъ что онъ началъ жить не по средствамъ, посягнулъ на конторскую кассу и убилъ своего дядю, чмъ заслужилъ позорную смерть. Такимъ образомъ, въ морали, составлявшей главную цль автора, вообще склоннаго къ моральнымъ проповдямъ, сливались соціальные и религіозные мотивы, и зрители этой пьесы получали трогательный и потрясающій урокъ. Трагедія Лилло производила сильное впечатлніе, подобно романамъ Ричардсона. На нмецкихъ сценахъ она держалась до конца XVIII-го столтія.
Къ успху этого произведенія прибавилось потомъ значительное воздйствіе пьесы Эдуарда Мура ‘Игрокъ’.
Въ боле раннемъ вид буржуазной трагедіи, представленномъ пьесами Лилло и Мура, изображалась борьба злыхъ влеченій въ человк, страстей и пороковъ, съ разумомъ и добродтелью. Гршникъ, первоначально являвшійся благородною натурою, впавъ въ ослпленіе, сворачивалъ съ прямого пути, но потомъ, погибая, обрталъ послдній въ виду вчности. Это согласовалось съ господствовавшимъ тогда въ Англіи деистическимъ воззрніемъ, по которому существованіе зла только относительно и составляетъ лишь необходимую обстановку добра, которое должно всегда торжествовать.
Изъ Англіи буржуазная литература была перенесена въ другія страны. Произведенія Лилло и Мура обошли нсколько странъ Европы, въ томъ числ и Россію, и вызвали соотвтственное движеніе. Типы и мотивы этихъ пьесъ были восприняты и продолжаемы буржуазною драмою Франціи и Германіи, при чемъ процессы развитія мщанской драмы и ея особенности видоизмнялись сообразно съ мстными условіями.
Во Франціи предварительною ступенью буржуазной драмы явились трогательная комедія и серьезная драма, постепенно взявшія перевсъ надъ трагедіею классическаго стиля. Въ Германіи также появились трогательныя пьесы. Геллертъ былъ начинателемъ ‘des weinerlichen Lustspieles’ по выраженію Лессинга.
Во Франціи неоклассическая трагедія подвергалась осужденію. уже въ вкъ ея расцвта, т. е. въ XVII-мъ столтіи. Murait въ ‘Lettres sur les Anglois et les Franois’, написанныхъ въ конц того вка, уже замтилъ, что серьезные сюжеты трагедіи тмъ боле теряютъ въ значеніи и вниманіи, чмъ дале отстоятъ отъ дйствительныхъ отношеній жизни. Въ XVIII вк французская классическая трагедія подверглась нападкамъ со стороны цлаго ряда критиковъ. Въ томъ числ Д’Аламберъ и Руссо осуждали ее за пренебреженіе къ изображенію простой жизни и обыкновенныхъ людей. Руссо въ письм къ Д’Аламберу выражалъ пожеланіе, ‘чтобы наши выспренніе авторы удостоили немного понизить ихъ непрерывный паосъ и согласились иногда возбуждать y насъ чувство нжности къ простымъ страдальцамъ. Иначе можно опасаться, что мы, вчно сострадая только къ эгоистамъ-героямъ, навсегда и ко всмъ утратимъ состраданіе’.
Полное соотвтствіе этимъ новымъ требованіямъ критики и общества попытался представить въ своихъ буржуазныхъ драмахъ Дидро. Въ обихъ его пьесахъ, изъ которыхъ первая явилась въ свтъ еще за годъ до выхода ‘Письма къ Д’Аламберу’, отражались, между прочимъ, коллизіи, возникавшія по вопросу о бракосочетаніи молодыхъ людей не одинаковаго общественнаго положенія. Развязка при этомъ получалась счастливая для влюбленныхъ. Кругозоръ Дидро въ этихъ драмахъ не распространялся за предлы салона.
Иной характеръ получила мщанская драма въ Германіи, гд положеніе средняго класса общества было обставлено мене благопріятно, чмъ въ Англіи и Франціи.
Въ Германіи не было бюргерства, независимаго въ силу зажиточности и политическихъ правъ. Вотъ почему первыя мщанскія трагедіи этой страны были отршены отъ ближайшей связи съ нмецкою дйствительностью и были лишь продуктами образованности, приносившей идеи ‘просвщенія’ (Aufklаrung). Первый нмецкій авторъ мщанской трагедіи, Лессингъ, заимствуя образъ любовницы Марвудъ y Лилло, а характеры Сары и обольстителя Меллефонта y Ричардсона {Меллефонтъ, также какъ и герой пьесы Лилло, колеблется между кроткой Сарой и необузданной Марвудъ: сердце его склоняется къ одной, а съ другою связывали его грхи юности.}, но примняясь къ тому, что переживала его родина, не руководясь лишь подражаніемъ Лилло, въ отличіе отъ пьесы послдняго, представлявшей чисто англійское сочетаніе длового купеческаго практицизма и религіозности, далъ не исключительно купеческую пьесу, а произведеніе боле общаго характера. Трагедія ‘Миссъ Сара Сампсонъ’ (1754 г.), не изображая еще бюргерства, выразила преимущественно новыя моральныя движенія и чувствованія, охватившія нмецкое общество съ распространеніемъ среди него идей ‘просвщенія’ XVIII в., названная трагедія Лессинга воспроизвела моральную эволюцію, начавшую происходить въ этомъ обществ, и прежде всего въ боле тсномъ, частномъ кругу домашней жизни, а не общественныхъ интересовъ, интересовъ цлаго сословія. Дйствующія лица въ пьес ‘Миссъ Сара Сампсонъ’ почти не выказываютъ принадлежности въ бюргерской сред, но съ другой стороны подчиняются буржуазной морали, заявлявшей притязаніе на господство во имя верховныхъ правъ, какія, по иде XVIII-го вка, должны принадлежать разуму и чувству въ жизни. У Лессинга впервые является типическая фигура отца, какъ представителя разума и гуманной морали, человчности, кроткаго филантропа, непоколебимаго въ своей вр въ человчество, и вмст представителя воспитательныхъ вліяній. Онъ склоненъ къ всепрощенію. Мать же въ драмахъ XVIII-го столтія (въ томъ числ и въ ‘Коварств и Любви’ Шиллера) часто оказывалась мене просвщенною, она — ограниченная представительница суетности. Въ названной трагедіи Лессинга мать совсмъ отсутствуетъ. У него не находимъ также вмшательства уголовнаго суда, какое встрчается въ пьес Лилло. Зло наказывается собственнымъ сознаніемъ въ лиц Меллефонта, умерщвляющаго себя, посл того какъ его любовница отравила Сару. Въ конц несчастный отецъ проповдуетъ состраданіе къ человку, который, по его словамъ, ‘былъ боле несчастенъ, чмъ пороченъ’. Эта моральная трогательность снискала большой успхъ трагедіи Лессинга.
Но послдняя страдаетъ значительными недостатками. Между прочимъ, обстановка ‘Миссъ Сары Сампсонъ’ еще не нмецкая, а довольно далекая — англійская, словно нмецкое бюргерство еще не казалось подходящимъ для трагическихъ ролей. Такъ же точно и въ позднйшей своей нмецкой мщанской трагедіи — ‘Эмилія Галотти’ — Лессингъ перенесъ дйствіе въ Италію, и лишь въ такой чуждой обстановк дерзнулъ выразить протестъ противъ деспотизма нмецкихъ князей, переработавъ античное сказаніе о Виргиніи. Въ изолированной итальянской будто бы обстановк тмъ сильне давала себя знать и была тмъ ощутительне удушливая атмосфера самой мелкой государственности, угнетавшей Германію, и тмъ замтне было жалкое состояніе послдней. Страшное ожесточеніе придавленнаго бюргерства воплощено въ личности Одоардо. Катастрофа вытекаетъ изъ столкновенія перваго сословія съ третьимъ, и въ этой трагедіи уже нтъ ничего примиряющаго. Такъ постепенное развитіе мщанской трагедіи въ Германіи привело къ революціоннымъ идеямъ, и отъ отвлеченнаго противоположенія добра и зла, какое находимъ въ ‘Миссъ Сар Сампсонъ’, бюргерская трагедія перешла къ политическимъ тенденціямъ уже подъ перомъ перваго писателя, водворившаго этотъ родъ творчества въ Германіи.
‘Эмилія Галотти’ послужила образцомъ для многочисленнаго потомства въ нмецкой мщанской драм XVIII-го вка.
Нмецкіе поэты лтъ ‘бури и натиска’ (Sturm- und Drang-Periode) попытались двигать дале освободительную работу, начато Лессингомъ, усилить общественное мнніе и содйствовать укорененію идеала терпимости и свободы. Это были литературные революціонеры, создавшіе рядъ мятежныхъ произведеній. Время ‘Sturm und Drang’ произвело глубокую эволюцію въ литератур, замтивъ отчасти ту постановку проблемъ нашего существованія, которая составляетъ существенное содержаніе новйшихъ литературъ. Оно не прошло безслдно и для развитія мщанской трагедіи въ которую проникла соціальная критика.
Посл сильныхъ потрясеній періода эксцентричныхъ ‘геніевъ’, какими считали и называли себя ‘Sturmer’ы и Drаnger’ы’, бюргерская драма возвратилась на старый путь, къ срединному положенію между моральными трактатами во вкус Дидро и удобнымъ англійскимъ веденіемъ сценъ. Такой средины желали умренные умы. И, какъ бы въ угоду имъ, мщанская драма обратилась къ бюргерской солидности и къ довольству малымъ.
Но вдругъ молодой швабскій поэтъ Шиллеръ еще разъ соединилъ въ своей поэтической дятельности съ необычайною силою вс основныя стремленія ‘періода бури и натиска’. Это былъ послдній по времени и вмст величайшій поэтъ такого направленія. Онъ вполн осуществилъ ту задачу, какая вдохновляла борцовъ ‘бури и натиска’.
Высшею ступенью нмецкаго ‘просвщенія’ долженствовало быть полное пробужденіе самосознанія и освобожденіе отъ духовнаго ига, которое было порождаемо, между прочимъ, неблагопріятными внутренними условіями жизни.
Величайшая заслуга въ этомъ отношеніи принадлежала именно Шиллеру, который въ годы молодости наряду съ Гёте былъ самымъ выдающимся поэтомъ ‘Sturm- und Drang-a’.
Воспитываясь въ суровой дисциплин школы, учрежденной Виртембергскимъ герцогомъ Карломъ-Евгеніемъ, который могъ назваться образцомъ мелкихъ нмецкихъ деспотовъ,— начитавшись въ то же время Плутарха и Руссо, Шиллеръ пришелъ собственнымъ опытомъ къ представляющему столь значительный интересъ вопросу о столкновеніи единичной личности съ обществомъ. Пораженный противорчіями дйствительнаго міра идеалу, юный поэтъ ставилъ личность въ открытое противленіе закоснлому обществу, извстный гражданскій порядокъ казался Шиллеру тиранническимъ ограниченіемъ воли единичной личности. Въ тотъ періодъ поэтъ не хотлъ считаться съ историческими условіями, приведшими къ установленію такого порядка. Онъ раздлялъ грезы Руссо о счастіи въ скромной дол среди природы, вдали отъ свта, чтилъ природу, былъ исповдникомъ естественной религіи, и былъ тмъ пламенне въ своемъ протест, что въ самые кипучіе годы молодости извдалъ все удушье и утсненія мелкой государственности.
Эти утсненія и предразсудки обветшавшаго государственнаго и общественнаго строя Шиллеръ воспроизвелъ въ третьей изъ своихъ юношескихъ драмъ, въ мщанской трагедіи, получившей названіе ‘Коварство и Любовь*.
Она была написана посл бгства поэта изъ отечественнаго города, но зародилась въ иде еще въ Штуттгарт: она была задумана во время 14-тидневнаго ареста, которому Шиллеръ подвергся посл второй поздки въ Маннгеймъ для присутствованія при представленіи ‘Разбойниковъ’. Она давно была выношена въ душ поэта и вылилась изъ наболвшаго его сердца въ такой же мр, какъ и его первая драма. Вдь Шиллеръ былъ бюргеръ и пережилъ въ своей душ всю ненависть и все омерзеніе къ высокопоставленнымъ утснителямъ, отъ которыхъ пострадалъ и самъ. Во время изданія разсматриваемой трагедіи въ душ Шиллера ожили вс печальныя воспоминанія прошлаго и настоящаго и вс впечатлнія, вынесенныя изъ знакомства съ трагедіями Шекспира, произведеніями Strmer- и Drnger’овъ, романами Ричардсона, Руссо и др., и все это слилось въ одно стройное цлое.
Куно-Фишеръ справедливо назвалъ ‘Коварство и Любовь’ величайшею мщанскою трагедіею ХVIII-го вка. Дйствительно, эта пьеса — какъ бы завершительница мщанской драмы того вка, объединившая въ себ мотивы цлаго ряда своихъ предшественницъ. Такъ, гордая англичанка лэди Мильфордъ, фаворитка князя, могучестью своей индивидуальности нсколько напоминаетъ Мильвудъ трагедіи Лилло, а герой Шиллеровой пьесы, какъ и Меллефонтъ въ ‘Миссъ Сар Сампсонъ’, оказывается предметомъ любви двухъ женщинъ. Борьба съ сословными предразсудками касательно брака сближаетъ трагедію Шиллера съ драмами Дидро и Strmer- и Drnger’овъ. Развязка этой трагедіи состоитъ въ смерти обоихъ главныхъ дйствующихъ лицъ, какъ и въ первой мщанской трагедіи Лессинга, при чемъ соперницы умершихъ героинь скрываются. Но въ общемъ основной фонъ ‘Коварства и Любви’ подходилъ также къ основ ‘Эмиліи Галотти’, несмотря на итальянскую обстановку послдней, и понятно, что Шиллеръ не могъ остаться безъ значительнаго вліянія этой позднйшей мщанской трагедіи Лессинга. Авторъ ‘Коварства и Любви’ усвоилъ нкоторые особо эффектные обороты стиля и діалога трагедій Лессинга, отличающихся замчательною силою, а также и нкоторыя подробности содержанія. Лессингъ былъ долго учителемъ Шиллера въ области либеральной мысли и эстетической теоріи и въ частности въ драматическомъ творчеств. По свидтельству Гете, ‘Эмилія Галотти’ была противна Шиллеру, но, тмъ не мене, послдній принялъ ее въ свой репертуаръ, какъ и ‘Минну фонъ-Барнгельмъ’. Наконецъ, трагедія ‘Коварство и Любовь’ во многомъ близка и къ мщанскимъ драмамъ времени ‘бури и натиска’. Будучи такимъ образомъ тсно связана со всмъ предшествовавшимъ развитіемъ мщанской драмы XVIII-го вка, въ ряду пьесъ этого рода трагедія ‘Коварство и Любовь’ — можетъ быть названа произведеніемъ самымъ типичнымъ и вмст самымъ широкимъ по представленной имъ картин общественной жизни и по кругу затрогиваемыхъ въ немъ вопросовъ. Въ трагедіи Шиллера задты преимущественно отношенія политическія и соціальныя. Къ послднимъ принадлежитъ противоположеніе не знающей долга и развращенной аристократіи воспитывающемуся въ чувств долга мщанству, стоящему неизмримо выше испорченной знати, а также центральный вопросъ пьесы, возникающій на этомъ широкомъ фон, вопросъ о предразсудкахъ касты, становящихся преградой счастію личностей, которыхъ благородное чувство выше безсмысленныхъ условностей. Возмущеніе героя пьесы Фердинанда противъ предразсудковъ и низости высшаго общества, къ которому онъ принадлежитъ по своему происхожденію, препятствовавшихъ брачному союзу его съ избранницей его сердца, ложное чувство чести въ противоположность чести истинной, внушаютъ намъ интересъ и теперь. Еще большую привлекательность трагедіи Шиллера сообщаетъ постановка, какую онъ сообщилъ указанной соціальной проблем, представляющая общечеловческій интересъ, какъ и въ трагедіи Шекспира о Ромео и Джульетт: поэтъ въ рамкахъ своей драмы весьма удачно развилъ мысль о томъ, что истинная любовь поднимается надъ всми условностями и сильне смерти, а ране этой смерти несчастные любовники жили мечтой XVIII-го вка о романической идилліи любви, какъ это видно изъ словъ Фердинанда (ІІІ, 4), ‘ты, Луиза, и я, и наша любовь, не заключается ли въ этомъ круг цлое небо? Или теб нужно еще что-нибудь? Если мы ничего боле не требуемъ отъ свта, то къ чему намъ вымаливать его одобреніе?.. Не одинаково-ли будутъ блестть эти глаза, отражаются ли они въ Рейн, или въ Эльб, или въ Балтійскомъ море? Мое отечество тамъ, гд моя Луиза! Станемъ-ли мы сожалть о блеск большихъ городовъ? Гд бы ни были мы, Луиза, везд солнце восходитъ, везд заходитъ — зрлища, предъ которыми меркнетъ роскошнйшій цвтъ искусства! Если намъ нельзя будетъ служить Богу въ храм, то вотъ наступаетъ ночь съ ея вдохновляющимъ трепетомъ, восходящій на небесахъ мсяцъ будетъ проповдывать намъ о покаяніи, и благоговйная церковь небесныхъ звздъ станетъ съ нами молиться!’ Въ этихъ словахъ выразился какъ нельзя ярче жизненный идеалъ, который такъ часто леляли въ XVIII в. люди, надявшіеся обрсти свободу лишь въ тихой жизни вдали отъ золъ большого свта {Ср. еще слова Фердинанда (I, 7): ‘Мой идеалъ счастья… заключается во ма самомъ. Вс пожеланія схоронены y меня въ сердц и лэди Мильфордъ (II, 1): ‘убгу съ этимъ человкомъ, убгу въ самую отдаленную пустыню на земномъ шар’.}, выразилась и религіозная вра второй половины того вка, воспрянувшая посл ‘Исповди Савойскаго викарія’ Руссо. Можно бы указать въ трагедіи Шиллера и много другихъ интересныхъ отголосковъ свтлыхъ упованій и стремленій того времени. Но, повторяю, всхъ ихъ превозмогаетъ ропотъ гнва: въ этомъ по преимуществу политическомъ и соціальномъ произведеніи какъ бы сосредоточился гнвъ всего вка великой революціи. Вмст съ тмъ разсматриваемая трагедія Шиллера весьма цнна яркимъ выраженіемъ благороднаго облика, высокаго воодушевленія, восторженности и идей ея автора въ юношескій періодъ его литературной дятельности, и, наконецъ, своею художественностью.
Послдняя отличается удивительнымъ сочетаніемъ реальности жизни и идеальныхъ стремленій поэта — носителя благороднйшихъ грезъ своего времени.
Трагедія ‘Коварство и Любовь’ полна воспоминаній и картинъ дйствительности. такъ, напр., владтельный князь этой пьесы — въ значительной степени снимокъ съ герцога Карла-Евгенія Виртембергскаго, предававшагося лишь удовольствіямъ, разставшагося со своей неповинной женой, проводившаго время съ любовницами, итальянскими танцовщицами, французскими пвицами, среди празднествъ, баловъ, охоты. Деньги, необходимыя для всего этого и для поддержанія совсмъ ненужнаго блеска придворной жизни, а также для выполненія затй по сооруженіямъ, были добываемы, можно сказать — выжимаемы, несправедливыми налогами и всевозможными другими неправдами. Цлый полкъ юношей былъ проданъ въ качеств солдатъ голландцамъ. Сотрудниками герцога въ такого рода подвигахъ являлись столь же достойные министры. Интриги и преступленія придворнаго круга въ трагедіи Шиллера — воспроизведеніе тхъ печальнйшихъ явленій, которыя поэту приходилось видть въ ближайшей дйствительности, либо о которыхъ доводилось слышать. Лэди Мильфордъ — также поэтическое претвореніе Frulein Франциски von Bernardin, которая, въ качеств подруги герцога, подъ именемъ графини фонъ-Гогенгеймъ, оказывала благодтельное вліяніе на него и могла казаться юному поэту ангеломъ въ человческомъ образ, въ силу чего получилась обрисовка Мильфордъ, предварявшая уже идеализацію падшей женщины въ XIX столтіи y Дюма-сына. Равнымъ образомъ указываютъ въ дйствительныхъ лицахъ, съ которыми встрчался поэтъ, первообразы стараго городского музыканта Миллера, его жены и его дочери Луизы, именно — въ семь трактирщика, y котораго поэтъ прожилъ нкоторое время посл своего бгства.
Но вс эти внимательныя наблюденія давали поэту лишь отдльныя подробности и черты для той цльной и весьма художественной картины общества и общественныхъ отношеній въ мелкихъ нмецкихъ го-ударствахъ, какую представилъ Шиллеръ въ своей трагедіи ‘Коварство и Любовь’.
Связующимъ цементомъ послужило возвышенное и глубокое чувство поэта, который былъ возмущенъ до глубины души тмъ горемъ (Elend), o которомъ собиралась говорить герцогу Луиза Миллеръ (III, 6), и тми нелпостями общественнаго строя, въ силу которыхъ ‘дворянскій дипломъ’ ‘казался старше проэкта безконечной вселенной’ (‘Adelsbrief lter als der Riss zumunendlichen Weltall’), или ‘гербъ важне письменъ неба’ (Wappen gultiger als die Handschrift des Himmels’, I, 4), и священнйшія права сердца были попираемы во имя ‘условностей’ {Фердинандъ употребилъ это выраженіе въ II, 3.}, высокомрія касты и узкихъ разсчетовъ своекорыстія.
Порожденная ими коварная интрига обусловливаетъ ходъ дйствія этой пьесы, но вмст съ тмъ ее, какъ и другія свои первыя драмы, приближаясь къ Шекспиру, Шиллеръ построилъ также на основ характеровъ, отъ чего отступалъ потомъ и за что подвергался иногда порицаніямъ. Благородные характеры музыканта, его дочери и жениха послдней, Фердинанда, борются во имя священнйшихъ чувствъ, одушевляющихъ ихъ, съ ковами низкихъ людей знатнаго круга и ихъ пособниковъ и въ общемъ остаются врны себ, хотя нкоторыя ситуаціи не безъ основанія кажутся критикамъ невроятными. Въ общемъ ‘Коварство и Любовь’ — трагедія въ полномъ смысл этого слова.
Справедливо примняютъ къ этой пьес стихъ ‘Ивиковыхъ журавлей:
Die Scene wird zum Tribunal.
Трогательная драма XVIII-го вка становится въ этой пьес политическою и вполн соціальною.
Въ разсматриваемомъ произведеніи изображены дв группы личностей, міръ бюргерства и народа, и верхніе слои общества.
Истинною героинею трагедіи, привлекающею къ себ вс симпатіи зрителя, является врная долгу и готовая на самопожертвованіе Луиза, по имени которой Шиллеръ хотлъ-было назвать пьесу (‘Luise Millerin’). Сколь трогательно дорожитъ она отцовскою честью! Любовь не ослпляетъ ея разсудка до забвенія долга, и въ отвтъ на предложенія Фердинанда бжать изъ родительскаго дома она говоритъ: ‘Нтъ! если я преступленіемъ только могу быть твоей, то въ сердц моемъ еще довольно силы, чтобъ отказаться отъ тебя навсегда’.
Луиза весьма нжный женскій образъ, первый изъ удавшихся Шиллеру. Это прелестное дитя природы — прекрасный типъ сантиментальной молодой нмочки, кроткой, любящей, правдивой, тонко-понимающей и чувствующей, простодушно-религіозной. Она мечтаетъ о счастіи въ томъ мір за невозможностью его въ настоящемъ и остается врна даже губящей ее вынужденной клятв. Умираетъ она со словами прощенія. Однако, будучи 16-ти лтней двочкой, она уже разсуждаетъ весьма зрло и умно. Правда, подобно нкоторымъ другимъ героинямъ Sturm- und Drang-a, она начитана, изъ ‘Belletristix’ почерпнула чувствительность, и повидимому, знакома даже съ разсужденіемъ Лессинга о томъ, какъ древніе изображали смерть. Но все-же она говоритъ слишкомъ поэтично и краснорчиво, иногда напыщенно. и въ ея рчахъ слышатся разсужденія самого поэта. Въ сцен съ лэди Мильфордъ Луиза — не простодушная молоденькая двушка, а чрезвычайно умная и развитая, энергичная и весьма независимая личность, искусная, моралистка, ловкій діалектикъ, умющій краснорчиво защищать свое дло. Она — не наивный ребенокъ, а женщина, хорошо знающая язвы и соблазны большого свта. Потому-то она взяла верхъ въ разговор со своей соперницей, и ‘великодушная англичанка’, отрекшись отъ Фердинанда, поршила возвратиться къ добродтели, раздавъ вс свои богатства прислуг и зарабатывая себ пропитаніе поденнымъ трудомъ. Такимъ образомъ Шиллеръ въ нкоторыхъ сценахъ видимо вложилъ въ уста Луизы значительную часть собственныхъ мыслей, и характеръ ея невыдержанъ. Но въ общемъ нельзя не сказать, что она — достойная дочь своего нжно любимаго отца, идоломъ котораго является въ свою очередь.
Послдній, однако, въ отличіе отъ Луизы, личность прозаическая, не умющая фантазировать, подобно дочери, о ‘единеніи прекрасныхъ душъ {Онъ ворчливъ, не безъ грубоватаго юмора и выражается по народному.}. Этотъ городской музыкантъ (Kunstpfei’fer), отлично знающій свое ремесло и гордящійся тмъ, не желающій разсуждать о длахъ, къ нему не относящихся, и о лицахъ высокопоставленныхъ, обладаетъ развитымъ здравымъ смысломъ,. помогающимъ ему понимать людей, не пресмыкается предъ лицами высшаго круга и уметъ, благодаря чистот своей совсти, постоять за себя въ случа несправедливыхъ оскорбленій. Миллеръ — человкъ простыхъ и суровыхъ нравовъ, образцовый отецъ, умющій быть господиномъ въ своемъ дом и блюдущій честь послдняго. При всемъ томъ даже въ моментъ большой удрученности онъ поддался обольстительной приманк золота, которое бросилъ ему человкъ, погубившій счастье его дочери и вмст его самого {Въ этомъ случа музыкантъ оказывается ниже камердинера, отвергшаго золото лэди Мильфордъ.}. Критики единогласно и справедливо осуждаютъ Шиллера за эту непослдовательность.
Какъ Луиза во многомъ — истинная представительница женщинъ бюргерскаго круга съ ихъ подчиненною, страдательною ролью, и ихъ консервативными принципами, въ силу которыхъ она сразу не вритъ въ возможность брака съ Фердинандомъ и готова ожидать этого лишь въ вчности, когда ‘съ насъ спадаетъ вся ненавистная сословная шелуха’, такъ старикъ Миллеръ — истый честный бюргеръ.
Мать Луизы глуповата, кокетлива и болтлива. Она съ претензіями и желала бы сдлать изъ своей дочери знатную даму (‘Zur gndigen Madam’). Потому она смотритъ сквозь пальцы на нжныя отношенія дочери съ знатнымъ маіоромъ Фердинандомъ, противъ чего ратуетъ старикъ Миллеръ. Она не внушаетъ уваженія ни мужу, ни дочери, которую любитъ. Этотъ типъ воспроизведенъ отчасти по литературнымъ образцамъ, начиная съ романа Гольдсмита.
Но въ общемъ перечисленныя личности, за немногими исключеніями, полны реальности, какъ срисованныя отчасти съ членовъ родной семьи поэта, а отчасти съ семьи трактирщика въ Oggersheim’, гд Шиллеръ прожилъ нкоторое время, занимаясь своей пьесой.
Къ этой же групп долженъ быть причисленъ старый придворный камердинеръ, устами котораго въ разговор его съ лэди Мильфордъ какъ бы говоритъ весь утсненный народъ.
Все это люди бдные и простые, но честные и трудовые. Сколь, по иде автора, они выше богатыхъ и знатныхъ, которыхъ Шиллеръ представляетъ въ весьма мрачномъ освщеніи! Первые составляютъ міръ людей, боле или мене соотвтствовавшихъ идеалу второй половины XVIII вка, въ особенности Руссо, людей, руководящихся преимущественно внушеніями неиспорченнаго сердца и живущихъ искренними и правдивыми чувствованіями. Народъ добръ и терпливъ, но личностямъ, его составляющимъ, приходится лишь мечтать о лучшемъ мір тамъ, а здсь — бояться заправляющихъ всмъ аристократовъ, придворной клики и ихъ прислужниковъ, отъ которыхъ зависитъ жизнь или гибель остальной массы. Искреннія чувства должны терпть отъ коварства людей, крпко держащихся сословныхъ предразсудковъ, далекихъ отъ правды и вниканія въ вчные законы міра, въ силу которыхъ вс люди вышли равными изъ рукъ Творца. Правящій классъ приноситъ только зло угнетаемому имъ народу.
Такъ пострадала и семья Миллера, когда въ нее втерся, хоть и съ благими сначала намреніями, бравшій уроки игры на флейт y отца Луизы маіоръ Фердинандъ, сынъ президента Вальтера, полюбившій красавицу Луизу и снискавшій отвтное чувство съ ея стороны.
Въ отличіе отъ своего отца, Фердинандъ — человкъ честной души. Онъ представитель истиннаго чувства чести, ради которой могъ бы пожертвовать даже жизнью, и понимаетъ суетность дворянскихъ притязаній. Подобно своему автору, Фердинандъ вынесъ изъ высшей школы либеральные и гуманные принципы, подобно Шиллеру, онъ возмущается неправдой, мечтаетъ о величіи души и личномъ благородств. Съ Луизой Миллеръ ему обще сосредоточеніе всхъ желаній въ сердц. Но онъ далеко не всегда внемлетъ доброму голосу природы. Онъ неизмримо ниже Луизы. Онъ уступаетъ ей въ энергіи и прямот. Онъ много говорящій герой фразы, мало дятельный и часто не обладающій должною ршительностью. Онъ не ршился сознаться передъ своимъ отцомъ въ любви къ бюргерской двушк, пошелъ по его приказу къ лэди Мильфордъ, спасовалъ предъ нею, какъ и передъ отцомъ, не разъ какъ будто полонъ ршимости, а на дл остается при жестикуляціи и фразахъ, обнажаетъ шпагу на защиту своей возлюбленной и затмъ безсильно ее опускаетъ. Какъ уступаетъ онъ, дале, Луиз въ благородств и самопожертвованіи! Онъ слишкомъ стремителенъ и въ этихъ случаяхъ преступаетъ предлы здраваго смысла. Ему ни по чемъ затя обнародованія преступленія его отца, въ которомъ старикъ сознался передъ сыномъ въ порыв откровенности. Фердинандъ готовъ ограбить своего отца для задуманнаго бгства съ возлюбленной. Онъ не принимаетъ въ разсчетъ ничего иного, кром своей любви, и все подчиняетъ своей страсти. Онъ не уметъ себя сдерживать, легко приходитъ въ ярость, въ припадк которой разбиваетъ скрипку Миллера, грубъ въ обращеніи съ несправедливо заподозрнной Луизой. Вообще онъ глухъ и слпъ въ своей ярости и ревности, не выказываетъ яснаго пониманія и предусмотрительности. Это — личность, ослпленная страстью, подобно нкоторымъ Шекспировскимъ героямъ. Неудивительно, что маіоръ въ значительной степени виновенъ въ томъ, что, по словамъ старика Миллера, благословеніе Божіе оставило жилище послдняго съ того дня, какъ вступилъ въ него Фердинандъ. Въ конц Фердинандъ совершаетъ страшное преступленіе отравленія своей невсты изъ ревности, въ основательности которой не былъ такъ увренъ, какъ Отелло. Онъ оскорбляетъ Луизу ругательствами даже въ предсмертные моменты ея и свои, готовъ умертвить своего отца, какъ виновника коварства, погубившаго возлюбленную Фердинанда и его самого, бросаетъ въ лицо отцу проклятія и лишь въ послднюю минуту, не будучи въ состояніи уже говорить, протягиваетъ ему руку. Какъ Отелло, Фердинандъ умираетъ y трупа погубленной имъ Луизы.
Такъ ‘пылкій’ эгоистъ Фердинандъ, при всхъ его ‘фантастическихъ мечтахъ о душевномъ величіи и личномъ благородств’ (III, 1), не отршился отъ порчи, внесенной въ его душу воспитаніемъ и средой, и не умлъ себя обуздывать, въ результат чего явилось отравленіе имъ самимъ почти ни въ чемъ неповинной Луизы, которую, быть можетъ не совсмъ удачно, поэтъ сдлалъ безвольнымъ орудіемъ интриги.
Фердинандъ — какъ бы посредствующее лицо въ пьес между группою бюргерскаго круга и знатью. По своимъ симпатіямъ онъ — человкъ народа, а по происхожденію, крайнему эгоизму и своенравію — членъ знатнаго круга.
Какъ сказано было выше, міру боле или мене идеальныхъ натуръ, найденныхъ въ бюргерской сред, Шиллеръ противополагаетъ кругъ знатныхъ и благоденствующихъ лицъ, не знающихъ ни совсти, ни благородной мысли, ни истиннаго величія.
Миллеръ, грубоватый, но честный бюргеръ, мастерски очерченъ поэтомъ. Этотъ послдній характеръ наилучше удался Шиллеру. Мене удачна обрисовка лицъ высшаго круга.
Не показывается передъ зрителями, но, оставаясь за сценой, тмъ не мене является одною изъ главныхъ пружинъ князь страны, распущенный и относящійся съ полнымъ пренебреженіемъ ко благу своего народа. Онъ развратитель послдняго и тиранъ, продающій молодыхъ людей своей земли въ качеств солдатъ англичанамъ для отправки въ Америку, покупающій на вырученныя такъ деньги подарокъ своей любовниц и велящій разстрливать тхъ смльчаковъ, которые дерзнули сказать нсколько язвительныхъ словъ полковнику, скорбя о своей горькой участи. Высшая мудрость при дворц этого князя состоитъ въ томъ, чтобы примняться къ направленію флюгера.
Президентъ фонъ Вальтеръ — достойный министръ деспотическаго князя, приводящій всхъ въ трепетъ. Это прежде всего честолюбивый и ловкій придворный, устранившій своего предшественника посредствомъ преступленія и не останавливающійся ни передъ чмъ для того, чтобы удержаться y кормила власти и проложить своему сыну дорогу къ такому же блестящему положенію. Эта своеобразная любовь къ сыну — единственная сколько-нибудь свтлая черта въ характер президента. Остальные люди для него — лишь орудія для достиженія личныхъ цлей. Онъ не привыкъ встрчать сопротивленіе своему приказу: ‘должно быть такъ’. Ему ничего не стоитъ заточить неугодное ему лицо въ подземелье, куда ни доходятъ ни звукъ, ни свтъ, расположенное такъ же низко, какъ высоко поднимается башня. Какъ относился Вальтеръ къ народу, видно изъ его насмшливаго отзыва о связи его сына съ дочерью Миллера (I, 5). Это человкъ, способный къ самымъ недостойнымъ низостямъ и преступленіямъ. Если-бы не поздніе годы, онъ былъ бы не прочь жениться на фаворитк своего государя. Онъ не придаетъ значенія клятвамъ и навсегда покончилъ счеты со своею совстью и съ небомъ и даже не стыдится сознаваться въ своихъ преступленіяхъ предъ молодымъ сыномъ, въ чемъ не безъ основанія нкоторые усматриваютъ нарушеніе правдивости въ изображеніи этой личности. Можно, впрочемъ, возразить, что президентъ испорченъ до мозга костей и цинично хвастаетъ этимъ. Лишь въ послднемъ дйствіи въ немъ заговорило истинно отцовское чувство, отршенное отъ заглушавшаго его раньше суетнаго честолюбія, и въ этотъ моментъ онъ внушаетъ намъ нкоторое состраданіе. Потерявъ сына, онъ отдаетъ себя въ руки правосудія, обличенный своимъ сообщникомъ Вурмомъ. Появленіе судебныхъ прислужниковъ иметъ такое-же значеніе, какъ въ заключительной сцен Мольеровскаго ‘Тартюфа’ и въ драм Лилло, — принести хотя нкоторое удовлетвореніе возмущенному чувству зрителей. Президентъ фонъ Вальтеръ — отчасти снимокъ съ дйствительной личности генерала Montmartin’а, занимавшаго такое же положеніе и отличавшагося такимъ же моральнымъ складомъ.
Ближайшимъ пособникомъ Вальтера является занимающій мсто его секретаря Вурмъ, самая фамилія котораго (червъ), уже указываетъ на его низкій и пресмыкающійся характеръ. Прошлое его запятнано преступленіями, и этимъ пользуется президентъ, чтобы держать Вурма въ своей власти, какъ весьма пригодное орудіе для выполненія различныхъ темныхъ предпріятій. И, дйствительно, Вурмъ довольно предусмотрителенъ, изворотливъ и хитеръ на выдумки. Онъ истинный изобртатель ‘Каbale’ — козней, погубившихъ Луизу и Фердинанда и въ конц самихъ виновниковъ интриги, Вурма и президента. Вурмъ ошибся, слдовательно, такъ же, какъ и Яго, но y него есть преимущество передъ послднимъ. Душа Вурма оказалась способною къ искренней любви къ Луиз, что составляетъ единственную свтлую черту въ его характер. Утративъ навсегда любимую двушку, Вурмъ впадаетъ въ изступленіе, въ которомъ не щадитъ ни себя, ни своего покровителя, и выдаетъ страшную тайну, связывавшую обоихъ.— Въ дйствительной обстановк Штуттгартской жизни Вурму соотвтствовалъ Wiffiedor, но только послдній занималъ боле высокое общественное положеніе, литературный же прототипъ Вурма — Маринелли Лессинга.
Второй сообщникъ фонъ Вальтера — совсмъ мелкій человчишко, глупый гофмаршалъ фонъ Кальбъ, фамилія котораго (теленокъ) такъ же характерна, какъ и фамилія Вурма. Это настоящій придворный пошлякъ, завитой и надушенный, ходячая газета, разносящая новости о церемоніалахъ, празднествахъ и туалетахъ.Но видъ y него — серьезно ‘занятаго человка’, и, струсивъ передъ дуэлью, онъ для избжанія ея заявляетъ, что ему осталось еще многое сдлать въ этомъ мір. Это — истинно комическая личность въ смысл полнаго ничтожества, — ‘смшная обезьяна для всхъ тхъ, y кого онъ бываетъ’.
Единственная личность придворнаго круга, сколько-нибудь внушающая симпатіи зрителю,— метресса князя лэди Мильфордъ. Первоначально Шиллеръ думалъ изобразить ее въ боле темномъ освщеніи, но потомъ отступилъ отъ этого намренія. Какъ видно изъ разсказа лэди, она очутилась невольно въ томъ положеніи, въ какомъ застаемъ ее. Она поврила увреніямъ князя въ любви въ тотъ моментъ, когда, ставъ безпомощной сиротой, хотла броситься въ Эльбу. Отдавъ свою честь князю, лэди Мильфордъ надялась спасти его страну, ставъ ея ангеломъ-хранителемъ. Но ея благородство, безкорыстіе, возвышенныя чувствованія, величіе души находятся въ странномъ противорчіи съ ея положеніемъ. Несмотря на отравленный воздухъ обстановки, въ которую попала, она сохранила чистоту сердца и любитъ лучшаго изъ людей того круга, маіора фонъ Вальтера. Она желала-бы быть возвращенной небу этой любовью. Ей душно въ придворной обстановк, отъ которой она желала бы быть подальше. Если она не бжала раньше, то потому, что ея самолюбіе мшало ей видть на своемъ мст другую (sic). Она не очерствла сердцемъ. Она возмущается до глубины души, слыша разсказъ о продаж княземъ людей въ Америку и о полномъ невниманіи къ бдствіямъ горожанъ сгорвшаго города, какъ будто раньше не могла узнать ни о чемъ подобномъ. Въ разговор съ Фердинандомъ Мильфордъ оказывается настоящей сиреной, а въ сцен съ Луизой — хитрой актрисой. Да и съ княземъ она разстается слишкомъ жестоко. Все это нарушаетъ цльность ея характера. Рядомъ съ чертами графини фонъ Гогенгеймъ Мильфордъ заключаетъ въ своемъ образ и слды литературнаго заимствованія. Не безъ основанія Kontz называетъ ее въ высшей степени театральной личностью.
Несомннно есть слдовательно преувеличеніе въ изображеніи президента и лэди Мильфордъ. Но въ общемъ нельзя не признать, что геніальный 22-хъ лтній поэтъ съ удивительнымъ мастерствомъ выдлилъ изъ своей ближайшей обстановки рядъ фигуръ, полныхъ жизни, выносилъ ихъ въ самой глубин своей души, вложилъ въ поэтическое возсозданіе ихъ всю теплоту своего юношескаго сердца, все мужество и всю непреклонность своего генія. То были великія преимущества трагедіи Шиллера передъ ‘Эмиліей Галотти’ Лессинга, при всхъ недостаткахъ первой, обусловленныхъ юношескою незрлостью мысли и выраженія, которое страдаетъ иногда несообразностями, что можно сказать, напр., о разговорной рчи Луизы, объясняющейся въ любви живописнымъ Шекспировскимъ стилемъ.
На основаніи указанныхъ недостатковъ, нмецкая критика, современная выходу въ свтъ ‘Коварства и Любви’, отнеслась не совсмъ благосклонно къ этой пьес. Такъ, напр., критикъ въ ‘Strassburgische Gelehrten und Kunstnachrichten’ 1784 г. находилъ, что въ этой пьес ‘языкъ, чувствованія и характеры не естественны, искажены и странны’.
Люди старшаго поколнія и поборники классической правильности и мры, какъ Schroeder, безусловно порицали трагедію Шиллера за ея неправильность. Они были недовольны тмъ, что Шиллеръ возвращался на забытый уже путь необузданнаго творчества (Sturm und Drangstcke). Критикъ Берлинской ‘Vossishe Zeitung’, Moritz, назвалъ пьесу ІІІиллера произведеніемъ, приносящимъ позоръ своему времени, все, на что нападаетъ ея авторъ, превращается подъ его перомъ въ пну и пузыри. Боле благосклонно отозвался Reinvald въ ‘Gottassche gelehrte Zeitung’ 29 мая 1784 г. Онъ назвалъ автора ‘художникомъ страшныхъ сценъ и изобртателемъ Шекспировскихъ мыслей’, призналъ, что въ трагедіи Шиллера есть по истин прекрасныя мста и превосходно очерченные характеры, защищалъ его отъ обвиненія въ преувеличеніи, одобрялъ введеніе комическаго элемента въ трагедію и привтствовалъ новыя драмы, которыя, по мннію критика, должны вытснить прежнія напыщенныя и возвышенныя трагедіи.
И въ послдующее время пьесу Шиллера осуждали нкоторые изслдователи и критики, въ томъ числ очень почтенные, какъ Гервинусъ, за неврное изображеніе дйствительности, пародированіе послдней и за каррикатурность.
Новйшая критика вообще ставитъ довольно высоко это произведеніе и нердко отдаетъ предпочтеніе ‘Коварству и Любви’ передъ ‘Разбойниками’, противъ чего возражаютъ иные. Otto Ludvig признавалъ въ ‘Коварств и Любви’ мастерской драматическій набросокъ, который удался юному поэту, по закругленности фабулы безспорно это лучшее созданіе Шиллера, по мннію Людвига.
Во всякомъ случа, разсмотрнная трагедія — одна изъ наиболе любимыхъ и производящихъ впечатлніе пьесъ Шиллера. Въ этомъ отношеніи сужденія зрителей мало измнялись, начиная съ перваго представленія, имвшаго мсто почти 120 лтъ назадъ (15 апрля 1784 г.). При сценической постановк ‘Коварства и Любви’ и теперь еще можно видть, какъ сильно дйствіе истинно драматическаго произведенія, мастерски построеннаго, на воспріимчивую публику.
Въ силу этого въ ‘Коварств и Любви’ мщанская трагедія XVIII-го вка получила общее значеніе, стала истинно народною драмой, потому что и за предлами бюргерскихъ круговъ не можетъ не оказывать воздйствія художественное возвеличеніе правдивости, религіознаго чувства, слдованія долгу, благородства и честности, которыми проникнуты Миллеръ и его дочь.
Этой своей пьесой, какъ и ‘Разбойниками’ Шиллеръ много содйствовалъ освженію удушливой атмосферы, въ которой пребывало общество конца прошлаго вка. Онъ будилъ тысячи людей, которыхъ души, по выраженію лэди Мильфордъ (II, 1), ‘so gleich als ihre Sackuhren gehen’ (‘Зaведены на одинъ ладъ, какъ часы’).
Между прочимъ, буржуазная трагедія XVIII-го вка, и разсмотрнное произведеніе Шиллера въ частности, содйствовала начинавшемуся въ томъ столтіи сближенію общественныхъ классовъ и сглаженію сословныхъ преградъ между ними. По справедливому замчанію Куно-Фишера, паденіе сословныхъ различій на сцен предшествовало соотвтственной реформ въ жизни. То было начало великаго переворота въ общественныхъ отношеніяхъ, не законченнаго и теперь.
Сопоставленіе людей высокаго общественнаго положенія, но низкихъ, либо ничтожныхъ по своему характеру, съ людьми бдными, но чистыми сердцемъ, изображеніе насилій со стороны первыхъ и кроткой, но полной достоинства, сдержанности со стороны вторыхъ, смна комическаго и серьезнаго, смха, веселья и слезъ, роскошной дворцовой обстановки и непригляднаго жилья бюргерской семьи,— все это дйствовало весьма эффектно и при этомъ было согласно съ дйствительностью.
Но вмст съ тмъ y Шиллера это противоположеніе получило политическое и соціальное значеніе и обострилось вслдствіе наклонности поэта къ драматическимъ контрастамъ и эффектамъ и того печальнаго настроенія, въ какомъ онъ находился во время созданія своихъ пьесъ, а главное — въ силу тенденціозности идеи, положенной въ основу этой мщанской трагедіи.
Отношенія двухъ противуполагаемыхъ поэтомъ общественныхъ слоевъ, именно правящаго класса и народа, введены въ рамки общей идеи, которую такъ реторично и увлекательно развилъ въ своей систем Ж. Ж. Руссо, и которая принадлежала къ числу самыхъ излюбленныхъ во второй половин XVIII-го вка. По этой иде люди высшихъ классовъ общества удалились отъ природы, прониклись предразсудками, условностями и развращеніемъ, а простой людъ (средній и низшій классы народа) зависитъ въ своемъ существованіи отъ произвола и капризовъ правящихъ классовъ и противопоставляетъ угнетенію терпніе и врность здравымъ началамъ жизни, которымъ учитъ природа. Молодой нмецкій поэтъ оказался еще боле радикальнымъ, чмъ его любимый учитель Руссо.
Шиллеръ, заимствуя многое y Вагнера и Геммингена, выказалъ замчательный талантъ изобртенія въ развитіи интриги, наполняющей пьесу, и умнье постоянно поддерживать и усиливать интересъ дйствія быстрыми переходами. При этомъ по простот дйствія ‘Коварство и Любовь’ ставятъ рядомъ съ ‘Мессинской невстой’.
Но, къ сожалнію, въ разсматриваемую трагедію не разъ вторгается субъективизмъ поэта, влагающаго въ уста дйствующихъ лицъ собственныя мысли и чувствованія, передающаго ихъ въ краснорчивыхъ выраженіяхъ, бьющаго на эффектъ и не разбирающагося для того въ средствахъ. Нужно сказать, впрочемъ, что это недостатокъ, присущій почти всему драматическому творчеству Шиллера. Нкоторыя подробности, мало вроятныя (напр., сцена бесды Фердинанда съ фонъ Кальбомъ, когда первый вовсе не внемлетъ разоблаченіямъ послдняго), вставлены въ пьесу, потому что понадобились автору для веденія ея въ желательномъ ему направленіи. Шиллеръ допустилъ рядъ психологическихъ промаховъ въ обрисовк, напр., характера Фердинанда, который столь легко впадаетъ въ ажитацію (собственное выраженіе поэта) и въ ярость, образа Луизы, рчи которой не всегда соотвтствуютъ ея характеру, образованію и положенію, и др. По временамъ отчетливо слышенъ голосъ моралиста и ‘чувствительнаго’ человка XVIII в. и усиленное подчеркиваніе тезиса того вка о превосходств бдныхъ передъ богатыми. Словомъ, поэтъ не выдержалъ единства характера нкоторыхъ дйствующихъ лицъ и не соблюлъ полной правдивости въ обрисовк ихъ и въ развитіи содержанія: по настоящему пьеса должна была окончиться счастливой развязкой для влюбленныхъ, если бы поэтъ не насиловалъ естественнаго хода дйствія.
Мы вправ посл этого назвать ‘Koварство и Любовь’ одною изъ юношескихъ драмъ Шиллера, проникнутыхъ весьма благородными и возвышенными стремленіями, имвшихъ цлью пропаганду идеи освобожденія отъ вковыхъ золъ, возстанія противъ несовершенствъ общественнаго склада, но созданныхъ въ лихорадочной поспшности взволнованнаго духа, переступавшаго мру и еще не свободнаго отъ преувеличеній.
Потому-то впослдствіи самъ Шиллеръ относился не особенно любовно къ этимъ литературнымъ дтищамъ своей юности, хотлъ исправить ихъ для Веймарской сцены, но безуспшно, и воздержался отъ постановки на ней.
Но молодымъ кипучимъ натурамъ (Sprudeljugend) и въ особенности нмецкимъ студентамъ долго нравились первыя драматическія произведенія Шиллеровой музы, и ‘Коварство и Любовь’ электризовала молодежь. Гёте въ разговор съ Эккерманномъ (17 января 1827 г.) объяснилъ это общимъ закономъ міровой исторіи, по которому необходимо, чтобы каждая личность пережила вс эпохи міровой исторіи.
Разсматриваемая трагедія производила сильное впечатлніе и на другихъ и была ставима повсюду то въ подлинномъ, то въ измненномъ вид. Ею вдохновлялись и французскіе романтики. Dumas передлалъ ее и не остался безъ вліянія ея въ нкоторыхъ другихъ своихъ произведеніяхъ.
И дйствительно, при всхъ недостаткахъ трагедіи ‘Коварство и Любовь’ она все-таки весьма цнный и характерный литературный памятникъ вка просвщенія и его страстнаго гнва противъ стараго порядка, вка новыхъ идеаловъ философіи, уравнивавшей всхъ людей въ человческомъ достоинств, и свтлыхъ упованій и чаяній лучшаго будущаго. Въ этой трагедіи находимъ страстный и краснорчивый взрывъ гнва почти наканун революціи, разгорвшейся во Франціи, а въ другихъ странахъ происходившей лишь въ умахъ, недаромъ время представленія пьесы почти совпало со временемъ сценической постановки ‘Свадьбы Фигаро’. Вмст съ тмъ ‘Коварство и Любовь’ — уже драма романтизма съ его кипучимъ индивидуализмомъ, теплой религіозною врою и идеею о единеніи душъ въ вчности. Въ этомъ произведеніи есть много вчной правды, какъ и въ пламенныхъ тирадахъ Руссо,— правды, которая не старетъ.