Мазепа, Байрон Джордж Гордон, Год: 1818 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

СОЧИНЕНІЯ

ЛОРДА БАЙРОНА

ВЪ ПЕРЕВОДАХЪ РУССКИХЪ ПОЭТОВЪ

ИЗДАННЫХЪ ПОДЪ РЕДАКЦІЕЮ

Ник. Bac. Гербеля

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Въ типографіи В. Головина, у Владимірской церкви, д. No 15.
1864

http://az.lib.ru

МАЗЕПА.

ПРЕДИСЛОВІЕ.

‘Въ то время гетманомъ Малороссіи былъ одинъ польскій шляхтичь, по имени Мазепа, родомъ изъ воеводства Подольскаго, онъ служилъ пажомъ при корол Ян-Казимир, при двор котораго пріобрлъ нкоторыя знанія въ изящной словесности. Въ молодости онъ имлъ любовную связь съ женою одного польскаго магната. Когда эта связь обнаружилась, раздраженный мужъ веллъ привязать его, нагого, къ дикому коню и пустить въ степь. Конь, приведенный изъ Украйны, примчалъ Мазепу на родину, полумертваго отъ усталости и голода. Тамошніе крестьяне призрли его: онъ долго оставался между ними и отличился во многихъ походахъ противъ татаръ. Его образованіе доставило ему большой всъ между казаками, его извстность, распространяясь все боле и боле, побудила царя утвердить его гетманомъ Малороссіи.’ (Voltaire, ‘Histoire de Charles XII’, p. 196.)

‘Подъ королемъ, бжавшимъ и преслдуемымъ, была убита лошадь, полковникъ Гіета, раненый и исходившій кровью, отдалъ ему свою. Такимъ образомъ этого завоевателя, во время его бгства, два раза сажали на коня, тогда какъ онъ не могъ сидть верхомъ во время сраженія.’ (Idem, p. 216.)

‘Король съ нсколькими всадниками поскакалъ другою дорогою. Во время пути карета его изломалась, его посадили на лошадь. Къ довершенію несчастія, онъ заблудился ночью въ лсу, тогда мужество не могло уже боле замнять его истощенныя силы, боль отъ, раны сдлалась невыносимою вслдствіе усталости, лошадь пала подъ нимъ отъ истощенія, онъ проспалъ нсколько часовъ подъ деревомъ, рискуя каждую минуту достаться въ руки побдителей, которые всюду его искали.’ (Idem, p. 218.)

МАЗЕПА¹.

Поэма.

Утихъ полтавскій страшный бой.

Фортуна Карла не спасла:

Въ конецъ измучена борьбой,

На мст рать его легла.

Покрылъ внецъ воинской славы —

Людей измнчивыхъ кумиръ —

Защитниковъ другой державы,

И далъ стнамъ московскимъ миръ,

До той всмъ памятной годины,

До тхъ ужасныхъ, мрачныхъ дней,

Когда сильнйшія дружины

И имя громче и славнй,

Обрекши бурному крушенью,

Судьба позору предала,

И міръ, въ глубокомъ ихъ паденьи,

Однимъ ударомъ потрясла.

II.

Такъ жребій роли измнилъ:

Онъ бгству Карла научилъ.

И день и ночь среди полей,

Обрызганъ кровію своей

И многихъ тысячъ, онъ бжалъ.

Но ни одинъ мятежный гласъ,

Въ тотъ униженья горькій часъ,

Среди толпы не возставалъ,

Погибшей славы не пятналъ

Своимъ упрекомъ, хоть упрёкъ

Всякъ безъ боязни сдлать могъ.

Коня убитаго подъ нимъ

Гіета замнилъ своимъ —

И русскимъ плннымъ умеръ онъ.

А Карлъ, измученъ, изнурёнъ

Трудами дальняго пути,

Не могъ ихъ доле нести

И въ глубин густыхъ лсовъ,

Въ сосдств вражескихъ костровъ,

Онъ долженъ лечь былъ наконецъ:

Не это ль лавровый внецъ,

Не это ль гибельной войной

И кровью купленный покой?

Карлъ ослаблъ и изнемогъ,

Подъ дикимъ деревомъ онъ лёгъ,

Страдая отъ засохшихъ ранъ.

Въ тотъ часъ былъ холодъ и туманъ:

Мракъ ночи покрывалъ поля.

Горячки жаръ въ крови игралъ —

Сонъ благодатный отгонялъ

Отъ глазъ усталыхъ короля,

Но средь бды онъ духомъ росъ,

По царски горе перенёсъ,

И въ крайнемъ изнуреньи силъ

Страданья вол покорилъ:

Он молчали передъ нимъ,

Какъ предъ владыкою своимъ.

III.

Отрядъ вождей!— увы! какъ мало

Со дня полтавскаго ихъ стало!

Они въ паденіи своемъ

Слугами врными явились,

Съ безмолвной грустію кругомъ

На почв влажной помстились

Съ монархомъ, тамъ же конь стоялъ:

Его здсь жребій поровнялъ

Съ людьми. Сдой Мазепа тоже

Подъ тнью дуба сдлалъ ложе.

Суровыхъ казаковъ глава

Привыкъ довольствоваться малымъ,

Но позаботился сперва

Онъ о кон своемъ усталомъ:

Ему онъ листьевъ подостлалъ,

Подпруги крпкія ослабилъ,

По грив съ лаской потрепалъ,

И по бедрамъ его погладилъ,

Потомъ съ любовью наблюдалъ,

Какъ онъ кормился, отдыхалъ:

До этихъ поръ старикъ боялся,

Чтобы, измучась, конь лихой

Травы, увлаженной росой,

Въ часъ ночи сть не отказался,

Но конь былъ бодръ, неприхотливъ,

Покоренъ, вренъ, терпливъ,

Онъ голосъ господина зналъ,

Его средь тысячъ различалъ,

И въ тьм ночной онъ былъ готовъ

Примчаться на знакомый зовъ.

IV.

Мазепа плащъ свой разложилъ,

Подъ дубомъ пику прислонилъ,

Свое оружье осмотрлъ:

Въ порядк ль вынесло оно

Походъ, начатый такъ давно,

На полкахъ порохъ все ли цлъ,

Не зазубрился ли кремень,

Не перетерся ли ремень

Булатной сабли, и ножны

Служить по прежнему ль годны?

Потомъ старикъ мшокъ досталъ,

Гд свой запасъ онъ сберегалъ,

Все приготовилъ, разложилъ,

И легкій ужинъ предложилъ,

Простымъ приправленный виномъ.

И Карлъ участье принялъ въ немъ

Съ улыбкой, силясь показать,

Что ни по-чемъ ему страдать,

Что выше онъ и ранъ и бдъ.

Онъ говорилъ: ‘Межь нами нтъ —

Признаться въ этомъ мы должны,

Хоть вс мы смлы и сильны —

Кто бъ превзойти Мазепу могъ

Средь битвъ, и схватокъ, и тревогъ’.

‘Да, гетманъ, міръ — прибавилъ онъ —

Отъ александровыхъ времёнъ

Подобной пары не видалъ

Какъ ты и этотъ Буцефалъ!

Что скиы! помрачилъ ты ихъ

Въ своихъ наздахъ удалыхъ’.

На это гетманъ отвчалъ:

‘О, чтобъ ту школу чортъ побралъ,

Гд научился здить я!’

— ‘Что такъ, старикъ?’ король спросилъ:

‘Ты славно дло изучилъ’.

— ‘Долга исторія моя,

Пришлось бы много говорить,

Тогда-какъ надо намъ спшить,

Нашъ путь далёкъ — и труденъ онъ:

Враги грозятъ со всхъ сторонъ

И будутъ гнать насъ средь степей,

Пока отъ нихъ мы не уйдёмъ

И будемъ въ волю за Днпромъ

Кормить* измученныхъ коней.

Король, вамъ сонъ необходимъ,

Я здсь побуду часовымъ

Отряда вашего’.— ‘Нтъ, нтъ?

Быть можетъ, повсть прежнихъ лтъ

Меня на-время усыпитъ,

Я отдохну подъ твой разсказъ,

А то моихъ усталыхъ глазъ

Неуловимый сонъ бжитъ’.

— ‘Коль такъ, то я, пожалуй, радъ

Вернуться лтъ за пятьдесятъ,

Къ пор веселой, безъ заботъ,

Когда мн шолъ двадцатый годъ…

Да, такъ, я больше не имлъ.

Янъ Казимиръ тогда сидлъ

На польскомъ трон, а при нёмъ

Шестъ лтъ служилъ — его пажомъ.

Монархъ ученый это былъ!

Онъ войнъ не велъ: онъ не любилъ

Чужія царства покорять,

Чтобъ посл снова ихъ терять,

И правилъ тихо, сколько могъ

(За исключеніемь тревогъ

Варшавскихъ сеймовъ). Но сказать,

Что удалося избжать

Ему волненій — было бъ ложь:

Онъ музъ любилъ и женщинъ тожъ,

Ихъ своенравіе порой

Смущало духъ его войной,

Но скоро гнвъ его стихалъ,

Тогда онъ праздники давалъ

На всю Варшаву, у воротъ

Его дворца толпой народъ

Тснился, и пытливый взоръ

Бросалъ на этотъ пышный дворъ,

На знатныхъ барынь и господъ,

Которыми былъ окружонъ

Премудрый ‘Польскій Соломонъ’ —

Такъ величали вс его

Поэты, кром одного:

Щедротой царской позабытъ,

Онъ сталъ остеръ и ядовитъ,

Въ сатир злой излилъ онъ месть,

Хвалясь, что ненавидитъ лесть.

То былъ блестящій, шумный дворъ,

Дававшій волю и просторъ

Забавамъ празднымъ. Средь пировъ,

Турнировъ, зрлищъ и баловъ

Тамъ каждый вирши сочинялъ

И даже я не отставалъ

Отъ прочихъ. При двор тогда

Блисталъ, какъ яркая звзда

Средь меньшихъ звздъ, магнатъ одинъ —

Ясневельможный палатинъ.

Онъ такъ себя надменно велъ,

Какъ-будто съ неба къ намъ сошолъ.

Богатство, древній знатный родъ

Ему доставили почотъ,

А гордый графъ вообразилъ,

Что онъ себ обязанъ былъ

Своимъ значеньемъ — до того

Казна несмтная его

И знатныхъ предковъ длинный рядъ

Въ немъ помрачили здравый взглядъ.

Своей особой важной онъ

Былъ непомрно ослплёнъ,

Но не была ослплена

Его красавица-жена.

Моложе втрое, по несчастью,

Она скучала мужней властью,

И посл безпокойныхъ грёзъ,

Въ честь врности прощальныхъ слёзъ,

Ждала лишь случаевъ счастливыхъ,

Которые имютъ власть

Воспламенять внезапно страсть

Въ сердцахъ красавицъ горделивыхъ,

Чтобъ ей другаго полюбить,

Правами графа подарить.

‘Теперь я старъ, теперь я сдъ,

Вдь мн за семьдесятъ ужь лтъ,

Но въ раннемъ возраст моёмъ

Я былъ красивымъ молодцомъ.

Не многіе изъ молодыхъ

Дворянъ — и знатныхъ и простыхъ —

Могли поспорить той порой

Въ блестящихъ качествахъ со мной.

Я былъ силёнъ и живъ и смлъ,

Видъ нжный я тогда имлъ,

Какъ ныньче грубъ онъ и суровъ:

Война, заботы, рядъ годовъ

Изгладили — и до конца —

Черты тогдашнія лица,

Съ ихъ выраженіемъ живымъ.

Да, слишкомъ разная пора

Мое сегодня и вчера!

Такъ что знакомымъ и роднымъ

Теперь меня бы не узнать,

Когда бъ случилось увидать,

Я измнился ужь давно,

До старости… но, все-равно,

Преклонный возрастъ не лишилъ

Меня ни мужества, ни силъ,

Иначе, въ этотъ поздній часъ

Не сталъ бы забавлять я васъ

Разсказами давнишнихъ лтъ

Въ лсу, гд намъ пріюта нтъ,

Гд кровомъ служитъ намъ навсъ

Беззвздныхъ, сумрачныхъ небесъ.

Терезы образъ молодой —

Какъ-будто вижу предъ собой:

Воспоминаніе о ней

Еще свтло въ душ моей,

Но я не въ силахъ описать

Вамъ эти милыя черты,

Смшенье польской красоты

Съ турецкою могло создать

Такую пару чудныхъ глазъ,

Темнй, чмъ небо въ этотъ часъ,

Но въ нихъ сквозилъ украдкой лучъ,

Какъ мсяцъ въ полночь изъ-за тучъ,

И свтъ во мрак ихъ свтилъ,

Мшая съ нимъ лучи свои-,

Глубокій взглядъ ихъ полонъ былъ

Огня, томленья и любви,

Какъ у людей, что предъ концомъ

Бросали, съ радостнымъ лицомъ,

На небо вдохновенный взоръ,

Всходя безъ страха на костёрь.

Ея прекрасное чело

Прозрачно было и свтло,

Какъ лтомъ озеро, когда

Въ немъ не колышется вода,

И солнце блещетъ въ глубин,

И сводъ небесъ лежитъ на дн

Недвижно… Надоль продолжать

Мн описаніе мое?

Я не могу вамъ передать,

Какъ сильно я любилъ ее —

Любилъ тогда, люблю теперь,

Среди успховъ и потерь,

При всхъ превратностяхъ земныхъ,

Въ бдахъ и въ радостяхъ моихъ.

И въ гнв любимъ и подъ-часъ,

И въ старости тревожитъ насъ

Минувшаго пустая тнь

Такъ, какъ Мазепу въ этотъ день.

VI.

‘Мы встртились — и я взглянулъ,

Отъ глубины души вздохнулъ,

Безъ словъ отвтила она…

Природа чудныхъ тайнъ полна,

Есть много тоновъ, знаковъ въ ней —

Ихъ слышимъ, видимъ, но ничей

Опредлить не можетъ умъ,

Какъ искры, рой завтныхъ думъ

Изъ переполненныхъ сердецъ

Наружу рвется наконецъ,

Т искры молніей бгутъ,

Отъ сердца къ сердцу всть несутъ —

Языкъ таинственный, нмой

Связь юныхъ душъ между собой,

Передающій въ тотъ же мигъ

Огонь, скрывающійся въ нихъ.

И долго молча я страдалъ,

Но все вдали себя держалъ,

Пока представленъ не былъ ей.

О, сколько разъ въ душ моей

Являлась мысль заговорить

Съ Терезою, чтобъ ей открыть

Огонь, бушующій въ крови!

Но мн мшалъ какой-то страхъ,

И замирали на устахъ,

Слова дрожащіе любви…

Однажды шумною толпой

Ты развлекалися игрой,

Счастливый жребій мой хотлъ,

Чтобъ близь Терезы я сидлъ,

И ту, которую любилъ,

Какъ часовой, я сторожилъ.

‘Дай Богъ, чтобъ часовые насъ

Такъ сторожили въ этотъ часъ!)

И я замтилъ, что она

Была задумчива, блдна,

И не игрой увлечена,

А чмъ-то… я не знаю чмъ…

Она играла, между тмъ

Оставить круга не могла:

Какъ бы прикована была,

На зло желанью своему,

Недвижно къ мсту одному.

За нею долго я слдилъ,

И вдругъ мн мысли озарилъ

Внезапный свтъ .— онъ подалъ всть,

Что для меня надежда есть.

Тогда-то я заговорилъ…

Признаться, рчь была темна —

Что нужды? слушала она

Мои несвязныя слова:

Кто слушалъ разъ — услышитъ два,

Конечно, сердце въ ней — не ледъ:

Когда-нибудь меня пойметъ!

VII.

‘Да, я любилъ и былъ любимъ.

Я слышалъ, слабостямъ такимъ

Вы чужды, государь, коль такъ,

То повсть о моихъ слезахъ

И радостяхъ любви моей

Я сокращу, чтобы о ней

Не показался мой разсказъ

Пустой безсмыслицей для васъ.

Но, вдь, не всмъ дано судьбой

Разсудку страсти подчинять,

Или, какъ вамъ — повелвать

И государствомъ, и собой.

Теперь я… или былъ я — князь

Надъ тысячьми-, на мой призывъ

Всякъ въ бой спшилъ наперерывъ,

Въ рядахъ стать первымъ не страшась,

Но надъ собой той власти нтъ!

Любилъ я, былъ любимъ въ отвть,

Считалъ счастливымъ жребій мой,

Но счастье кончилось бдой.

Встрчались тайно мы… о, часъ

Свиданья перваго! для насъ

Онъ былъ наградою всему!

Отъ юности до зрлыхъ лтъ

Въ моихъ воспоминаньяхъ нтъ

Другаго равнаго ему,

Украйну я готовъ отдать,

Чтобъ пережить его опять

H быть попрежнему пажомъ,

Который обладалъ мечомъ,

Былъ дорогъ сердцу одному

И не имлъ богатствъ другихъ,

Лишь крпость юныхъ силъ своихъ.

Встрчались тайно мы: вдвойн

Пріятно это, говорятъ,

Не знаю, это не по-мн,

Я жизнь свою отдать былъ радъ,

Чтобы предъ небомъ и землёй

Назвать ее моей женой.

Какъ часто я грустилъ о томъ,

Что мы встрчались лишь тайкомъ!

VIII.

‘Но на влюбленныхъ много глазъ

Всегда глядитъ, слдили насъ…

Въ глухую ночь подстерегли,

Схватили, къ графу привели,

Обезоружили меня,

Но еслибъ и покрытъ былъ я

Желзомъ съ головы до ногъ,

Что противъ нихъ я сдлать могъ .

Близь замка, въ мстности пустой,

Вдали отъ помощи людской?

То было предъ разсвтомъ дня,

Не чаялъ жить ужь больше я,

И въ мысляхъ обратясь съ мольбой

Послдней къ Дв пресвятой,

Я предался судьб своей.

Не знаю я что сталось съ ней,

Съ Терезой, этотъ страшный часъ

Разъединилъ навки насъ.

Разгнвался надменный графъ —

Признаться надо: онъ былъ правъ.

Не могъ онъ вынести того,

Что случай этотъ перейдётъ ,

На нисходящій графскій родъ,

Что благородный гербъ его,

Котораго онъ былъ главой,

Запятнанъ дерзостью такой…

Фи, срамъ! съ мальчишкою, съ пажомъ!

Когда бы это съ королёмъ

То, можетъ быть, въ бд такой,

Графъ примирился бы съ судьбой,

Но тутъ… я не имю силъ

Вамъ передать, какъ золъ онъ былъ.

IX.

‘Коня!’ — и приведенъ былъ конь

Степной породы, весь…— огонь,

Казалось, мысли быстрота

Была по членамъ разлита,

У скакуна, но онъ былъ дикъ,

Пугливъ и робокъ какъ олень,

И пойманъ только въ этотъ день.

Онъ Фыркалъ, гриву подымалъ,

И страшно бился, и дрожалъ

Въ безсильной ярости своей,

И подведенъ былъ сынъ степей

Наёмной челядью во мн,

И накрпко къ его спин

Веревкой привязавъ меня,

Пустили вдругъ они коня,

Назадъ и на бокъ раздались —

И мы, какъ втеръ, понеслись.

‘Впередъ, впередъ! — я изнемогъ ,

Куда несусь, понять не могъ…

День чуть замтно разсвталъ,

Покрытый пной, конь скакалъ

Впередъ. Послдній звукъ людской,

Который втеръ несъ за мной

Со стороны враговъ моихъ,

Былъ зврскій, дикій хохотъ ихъ.

Внезапнымъ бшенствомъ объятъ,

Схвативъ веревку, я назадъ

Хотлъ лицо поворотить,

За зло проклятьемъ заплатить,

Мн удалось, но конь бжалъ

Какъ буря, топотъ заглушалъ

Мой крикъ — и онъ напрасенъ былъ!

Я, правда, посл заплатилъ:

На мст томъ, гд замокъ былъ,

Подъемныхъ нтъ уже мостовъ,

Оградъ, ршотокъ, стнъ и рвовъ,

Тамъ нивы вс истреблены,

Лишь дикая трава растетъ

На камняхъ рухнувшей стны,

Ничто на мысль не наведетъ,

Что прежде крпость здсь была’

Ей твердость стнъ не помогла:

Я видлъ — башни тамъ пылали,

Зубцы ихъ трескались кругомъ,

Дымясь, ихъ крыши проливали

Свинецъ растопленный дождёмъ.

А въ часъ страданья и печали,

Когда меня къ спин коня

Враги, на гибель, привязали,

Какъ мало думали они,

Что будутъ и другіе дни —

И шутка но пройдетъ имъ даромъ,

Что, имъ на горе и бду,

Благодарить я ихъ приду —

И замокъ истреблю пожаромъ!

Они, признаться, надо мной

Жестоко, горько подшутили,

Когда на смерть въ степи глухой

Меня такъ злобно осудили-,

За то и я сказать могу,

Что не остался имъ въ долгу…

Сложилъ съ души я это бремя!

Равняетъ всхъ сдое время,

И — если только выжидать —

Примровъ не было отъ вка,

Чтобъ кто-нибудь могъ избжать

Упорной мести человка,

Который много, много дней

Лелетъ зло въ душ своей.

XI.

‘Впередъ!’ И я, и конь степной

Неслись, какъ вихри удалые,

И оставляли за собой

Вс обиталища людскія,

Такъ въ неб метеоръ летитъ,

Когда внезапно, съ громкимъ трескомъ,

Онъ тьму ночную озаритъ

Сіянья свернаго блескомъ.

Не попадалось намъ слдовъ

Ни деревень, ни городовъ,

Все степь — и на краю небесъ

Виднлся черной гранью лсъ,

Кой-гд, на дальнихъ высотахъ,

Зубцы я видлъ на стнахъ

И башняхъ, отъ татаръ страну

Оберегавшихъ встарину —

И только, больше никакихъ

Слдовъ людскихъ не встртилъ взоръ:

Онъ видлъ лишь одинъ просторъ

Неограниченной ничмъ

Пустыни. За годъ передъ тмъ

Тамъ турокъ армія прошла:

Казалось, почва поросла

Кровавымъ дерномъ въ тхъ мстахъ,

Гд спаги мчались на коняхъ.

Сводъ неба сумракъ облегалъ,

И грустно втеръ завывалъ,

Хотлъ я вздохомъ отвчать,

Но ни молиться, ни вздыхать

Не могъ, мы мчались все вперёдъ,

Съ меня, дождемъ, холодный потъ

На гриву падалъ, конь же мой

Въ пугливомъ бшенств храплъ

И по пустын въ даль летлъ.

Напрасно думалъ я порой,

Что скоро ослабетъ онъ,

Поспшнымъ бгомъ изнурёнъ:

Я былъ, привязанный на нёмъ,

Для гнвной силы ни почёмъ,

И возбуждало лишь ее,

Какъ остріе звенящихъ шпоръ,

Усилье каждое мое

Дать членамъ сдавленнымъ просторъ.

И голосъ свой я испыталъ:

Онъ былъ и слабъ, и тихъ, но вдругъ

Мой конь рванулся, будто звукъ

Трубы внезапно услыхалъ,

При каждомъ слов онъ дрожалъ

И прыгалъ въ бокъ, межь тмъ мои

Веревки были вс въ крови,

И жажда мучила меня

И жгла языкъ сильнй огня.

XII.

‘И вотъ предъ лсомъ мы густымъ.

Онъ былъ глубокъ. необозримъ*

Тамъ вковыя дерева,

Которыхъ гордая глава

Не преклонялась предъ грозой,

Стояли твердою стной,

И густо, густо между нихъ

Ряды деревьевъ молодыхъ

Свжй, роскошнй, зеленй,

Росли во всей крас своей:

Весна имъ щедро каждый годъ

Одежду новую даётъ,

А^ осень снова обнажитъ,

Тогда опавшій листъ лежитъ,

Окрашенъ въ мертво-красный цвтъ,

Какъ-будто посл битвы слдъ

Застывшей крови. Средь полянъ

Я видлъ кое-гд каштанъ

И мощный дубъ, порой видна

Была суровая сосна.

Но отъ дороги въ сторон

Ихъ сучья не мшали мн.

А то иначе — жребій мой,

Конечно, былъ бы не такой…

Мн раны холодъ оковалъ,

Узлы веревки крпко сжалъ —

И такъ межь пней, деревъ, кустовъ

Мы мчались на крылахъ втровъ,

И быстрымъ скокомъ волки тамъ

Неслись за нами по слдамъ,

Сквозь лсъ сіяющей зарей

Я видлъ ихъ вблизи за мной,

А ночью все хрустлъ въ ушахъ

Ихъ легкій, крадущійся шагъ.

О, какъ желалъ я въ этотъ мигъ

Съ мечомъ ворваться въ стаю ихъ

И кончить въ бшеномъ бою

Жизнь угасавшую мою!

Какъ мучилъ страхъ теперь меня,

Что силъ не станетъ у кони!

Напрасно: средь пустынь рождёнъ,

Какъ серна горъ, былъ легокъ онъ,

И быстръ, какъ втра буйный бгъ,

Когда онъ гонитъ блый снгъ,

Имъ очи путника слпитъ,

Морозомъ члены леденитъ,

Чтобъ никогда бднякъ не могъ

Ступить за близкій ужь порогъ,

И, головой своей крутя,

Онъ мчался по тропамъ лснымъ,

Золъ, бшенъ и неукротимъ,

Какъ своенравное дитя,

Какъ женщина, когда она

Отмстить кому за зло властна.

XIII.

‘Мы миновали темный лсъ.

Ужь солнце было средь небесъ,

Но холодъ въ воздух стоялъ,

Иль это въ жилахъ пробгалъ

Холодный трепетъ, точно ядъ?

Страданья хоть кого смирятъ,

Я былъ тогда совсмъ другой:

Порывистъ, какъ потокъ весной,

И больше чувствовалъ, чмъ могъ,

Рой ощущеній и тревогъ,

Въ душ возникшихъ, передать-,

А много мни пришлось страдать:

Я былъ и холоденъ и нагъ,

Меня томили стыдъ и страхъ,

И злость, сндающая духъ,

Тоска, и гнвъ, и боль — все вдругъ.

Происходя отъ тхъ людей,

Въ чьихъ жилахъ кровь кипитъ сильнй,

Оковъ не терпитъ никакихъ

И рвется бшено изъ нихъ —

Диковина ль, что той порой,

Страдая тломъ и душой,

Подъ гнётомъ боли и тревогъ,

Я на минуту изнемогъ?

Мн быстрый бгъ туманилъ взглядъ,

Мелькая, путь бжалъ назадъ,

Огромнымъ сильнымъ колесомъ

Вертлись небеса кругомъ,

Ложились наземъ дерева…

Мн было тошно, голова

Моя кружилась, мозгъ боллъ,

То на -минуту онъ нмлъ,

То снова бился и дрожалъ.

Лучъ мимолетный пробжалъ

Въ глазахъ моихъ и въ тотъ же мигъ

Непроницаемою тьмой

Покрылся взоръ угасшій мой.

Я силъ очнуться не имлъ,

Не могъ поднять своихъ очей,

Лишь въ глубин души моей

Рой чувствъ подавленныхъ киплъ,

И, видя близкій свой конецъ,

Я былъ какъ на доск пловецъ

Средь волнъ морскихъ, когда он

Его крутятъ, толкаютъ, бьютъ,

И шумно къ берегу несутъ.

Жизнь колебалася во мн,

Мерцая трепетно., точь-въ-точь,

Какъ огоньки въ глухую ночь

Дрожащіе въ глазахъ больныхъ,

Когда горячка мучитъ ихъ.

Еще усиліе одно —

Все стало смутно и темно,

Боль замнилъ хаосъ на часъ,

Что было хуже во сто разъ…

О! было бъ слишкомъ мн опять

То жь, умирая, испытать,

Однако — я увренъ въ томъ —

Намъ предстоятъ передъ концомъ

Сильнй страданія и страхъ,

Пока не обратимся въ прахъ,

Но я готовъ на смерть: предъ ней

Не отвращу моихъ очей.

XIV.

‘И я очнулся. Гд я былъ?

Окоченлый и безъ силъ…

И медленно, едва-едва

Вступала жизнь въ свои права:

Чуть билось сердце, пульсъ дрожалъ,

По членамъ трепетъ пробгалъ,

И съ болью взволновалась вновь

Охладвающая кровь.

Въ ушахъ моихъ былъ страшный шумъ,

Въ ум — толпа несвязныхъ думъ,

Я могъ смотрть, но тяжело,

Какъ бы сквозь темное стекло.

И было на неб свтло,

Смотрли звзды съ вышины,

Вблизи я слышалъ плескъ волны —

Нтъ, то не сонъ! мой конь повлёкъ

Меня въ бушующій потокъ.

Онъ былъ стремителенъ, широкъ,

Съ трудомъ мы плыли по волнамъ

Къ безвстнымъ, темнымъ берегамъ,

Но гордо конь сердитый валъ

Широкой грудью пробивалъ,

Съ усильемъ цли достигалъ.

Я мало пристани былъ радъ:

Взглянувъ впередъ, взглянувъ назадъ,

Я видлъ только тьму одну,

Ужасной ночи глубину,

И не совсмъ-то сознавалъ,

Земной ли жизнію дышалъ.

XV.

‘Съ лоснистой шерстью, съ мокрой гривой,

Дымясь, шатаясь подо мной,

Собравъ вс силы, конь ретивый

Взбирался на берегъ крутой.

Достигли мы его вершины,

Оттуда я на степь взглянулъ,

Мой взоръ въ пространств потонулъ:

Тянулись въ сумрак равнины,

Безъ очертаній и лица,

Все дальше, дальше, безъ конца…

Такъ въ безпокойныхъ грёзахъ сна

Мы видимъ пропасти безъ дна…

И тамъ и сямъ, по временамъ,

Бллись пятна по степямъ,

И массы зелени густой

Въ глаза кидалися порой

Изъ темноты, озарены

Лучомъ всплывающей луны.

Но никакихъ не видлъ я

Тамъ знаковъ близкаго жилья,

Ни свтъ огня во тьм ночной

Гостепріимною звздой

Мн издалёка не свтилъ.

Хоть бы блудящій огонёкъ

Своей игрой мой взоръ привлёкъ:

Мн бъ видъ его отраденъ былъ,

Напомнивъ мн, въ тотъ горькій мигъ,

Объ обиталищахъ людскихъ.

XVI.

‘Мы подвигались все впередъ,

Но вижу — конь мой устаетъ,

И, блой пною покрытъ,

Ужь не попрежнему бжитъ*,

Теперь и слабое дитя

Могло бъ имъ управлять шутя.

Что пользы въ томъ? къ его спин,

Какъ прежде, я привязанъ былъ,

И если бъ дать свободу мн,

Она, въ тотъ часъ упадка силъ,

Больному тлу моему

Не послужила бъ ни къ чему.

Но попытался я опять

Свои оковы разорвать:

О, какъ ничтожна и слаба

Была напрасная борьба!

Уже по свтлымъ полосамъ,

Раскинутымъ по небесамъ,

Я видлъ приближенье дня.

Увы! какъ тихо для меня

Текли часы! Казалось, тнь

Тумана утренняго въ день

Не перейдетъ. Но вдругъ востокъ

Зардлся розовымъ огнёмъ:

Шаръ солнечный всходилъ по нёмъ,

Въ своемъ сіяньи одинокъ,

Раздвинулъ сонмъ ночныхъ свтилъ,

Ихъ яркимъ блескомъ помрачилъ,

И пролилъ съ неба въ міръ земной

Свтъ незаимствованный свой.

XVII.

‘Волнуясь, утренній туманъ

Поднялся отъ пустынныхъ странъ,

Лежавшихъ двственнымъ ковромъ

Вдали, и сзади, и кругомъ.

Къ чему же послужило намъ

Такъ долго мчаться по степямъ,

Въ лса глухіе проникать ,

И волны ркъ переплывать?

Все также были мы теперь

Въ степи, ни человкъ, ни зврь

Тамъ не оставили слда,

Не видно было тамъ труда

Людского, средь пустыхъ степей

Роскошныхъ въ дикости своей.

Былъ самый воздухъ нмъ и тихъ,

Въ травахъ высокихъ и густыхъ

Рой наскомыхъ не жужжалъ,

Хоръ птицъ веселый не звучалъ

По зеленющимъ кустамъ,

На встрчу утреннимъ лучамъ.

И долго конь усталый мой

Тащился шагомъ, чуть живой,

Не могъ свободно онъ вздохнуть,

И задыхался, будто грудь

Рвалась на части у него,

Но намъ на встрчу никого

Не попадалось. Вдругъ вдали,

Гд сосны чорныя росли,

Какой-то шумъ я услыхалъ:

Не вихрь ли сучья всколебалъ?

Нтъ, это былъ табунъ коней,

Возросшихъ тамъ, среди степей,

На дикой вол, ихъ бока

Не знали шпоры сдока,

Ихъ не касались никогда

Ни хлыстъ, ни поводъ, ни узда.

По втру гривы распустивъ,

И ноздри широко раскрывъ,

Стремительно, какъ вихрь степной,

И массой темной и густой,

Подобные морскимъ волнамъ,

Они неслись на встрчу къ намъ.

Увидвъ ихъ, мой конь заржалъ,

Шатаясь, тихо побжалъ,

И вдругъ упалъ, лишенный силъ,

Глаза недвижно устремилъ,

Въ предсмертныхъ мукахъ захриплъ —

Послдній часъ его присплъ.

И кони подбжали къ намъ,

И удивленными глазами

Смотрли, какъ лежалъ я тамъ,

Привязанъ крпкими узлами,

То тихо подойдутъ… храпятъ,

То быстро въ сторону рванутся,

Пустыню ржаньемъ огласятъ,

Кругами въ пол пронесутся —

И къ лсу бросились назадъ:

Страшилъ ихъ человка взглядъ.

Они оставили опять

Меня — томиться и страдать

Средь этой степи безграничной,

Гд конь мой кости положилъ,

Гд смертный часъ освободилъ

Его отъ ноши непривычной,

Безъ жизни онъ теперь лежалъ,

А я — на мертвомъ умиралъ!

Часы тоскливой чередой

Текли, въ душ моей больной

Отъ жизни, полной упованья

И силъ, осталась только тнь,

Одно лишь смутное сознанье,

Что это — мой послдній день.

Въ увренности безнадежной

Кончины близкой, неизбжной,

Я равнодушно смерти ждалъ.

Но кто изъ насъ не трепеталъ

За жизнь, боязнію тревожимъ,

Себя заботливо храня,

Какъ-будто -смерть есть западни,

Которой избжать мы можемъ?

И хоть порой ее мы ждёмъ,

Какъ блага молимъ и желаемъ,

Порой, въ отчаяньи своемъ,

На жизнь мы руку подымаемъ,

Но никогда нашъ смертный часъ

Не будетъ во-время для насъ,

И самымъ тягостнымъ мученьямъ

Все жь будетъ горькимъ заключеньемъ.

Но странно: роскоши сыны,

Что въ наслажденьяхъ утопаютъ

Чрезъ мру всмъ упоены,

Спокойно часто умираютъ,

Или спокойне, чмъ тотъ,

Кого несчастіе гнетётъ.

Тому, кто средь пути земного

Зналъ все, что радостно и ново,

Ужь больше нечего желать,

Иль за собою оставлять…

Несчастный же конца бдамъ

Съ надеждой ждетъ, его очамъ,

Томимымъ горемъ постояннымъ,

Смерть кажется врагомъ нежданнымъ:

Она пришла лишить его

Внца за все, и, умирая,

Онъ не увидитъ своего,

Ужь достигаемаго, рая!

День завтрашній ему бы далъ

Богатство, славу, наслажденья,

Онъ отъ него награды ждалъ

За вс страданья и гоненья,

День завтрашній, въ замну бдъ

И тернія, готовилъ розы,

Готовилъ рядъ счастливыхъ лтъ,

Ему сіяющихъ сквозь слезы:

Не сталъ бы жизнь онъ проклинать,

День. завтрашній ему бъ далъ силу

Блистать, господствовать, спасать —

И лечь ему теперь въ могилу!?

XVIII.

‘Садилось солнце — я лежалъ

На коченющемъ кон

И думалъ: здсь погибнуть мн…

Туманъ глаза мн застилалъ:

Они нуждались въ вчномъ сн…

Возврата не было назадъ!

Я бросилъ мой послдній взглядъ

На небеса, и увидалъ

Тамъ ворона: онъ ожидалъ

Моей лишь смерти — пиръ начать,

То онъ садился, то опять

Вверхъ подымался и парилъ

Ко мн все ближе каждый разъ,

Сквозь сумракъ вечера мой глазъ

Полётъ крыла его слдилъ,

Однажды такъ онъ близокъ былъ,

Что я бъ его ударить могъ,

Когда бы сила… но песокъ,

Который чуть-чуть зашумлъ,

Когда привстать я захотлъ,

Движенье ослабвшихъ рукъ,

Да горла напряженный звукъ,

Который голосомъ назвать

Едва ли можно — отогнать

Его успли отъ меня.

Затмъ уже не помню я

Что было, снилась мн тогда

Одна мн милая звзда:

Она смотрла издали

Въ глаза померкшіе мой,

Играя на неб голубомъ

Своимъ трепещущимъ лучомъ.

Затмъ тупой, холодный, смутный

Возвратъ къ сознанію минутный,

Опять безчувствіе потомъ,

И вновь чуть слышное дыханье,

Дрожь, на минуту замиранье,

Лёдъ возл сердца моего,

Стонъ, вылетвшій противъ воли,

Лучъ въ мысляхъ, трепетъ, чувство боли,

Да вздохъ — и больше ничего.

XIX.

‘И я очнулся. Не-уже-ли

Теперь лежу я на постели?

Кто это на меня глядитъ?

Неужли кровля надо мною?

Чей взоръ съ заботою такого

Мои движенья сторожитъ?

Тамъ, у стны, въ углу сидла

Казачка, двушка, она,

Участья нжнаго полна,

Съ мольбою на меня смотрла,

И я на мигъ глаза закрылъ,

Боясь — не сонъ ли это былъ…

При первомъ мыслей пробужденьи

Я встртилъ этотъ чудный взглядъ,

Смотрю…. нтъ, это не виднье,

Мн то вс чувства говорятъ!

Когда жь казачка увидала,

Что могъ глаза я открывать,

То улыбнулась, подбжала,

Рукою знакъ дала молчать,

Къ лицу мн руку приложила,

Поправила подушку мн,

Тихонько дверь пріотворила,

И вышла вонъ, и въ тишин

Чуть слышной музыкой раздался

Ея шаговъ скользившихъ шумъ,

И я опять одинъ остался,

Въ смущеньи пробужденныхъ думъ.

XX.

‘Она съ отцомъ пришла опять…

Но я не буду утомлять

Васъ описаньемъ тхъ годовъ,

Когда я жилъ межь казаковъ.

Они безъ чувствъ меня нашли

Въ степи, и въ хату принесли,

Мн дали жизнь опять узрть,

Чтобъ ими нкогда владть!

Безумцы, въ ярости своей,

Изобртая мн мученья,

Меня прогнали въ глушь степей,

Въ крови, нагого, безъ движенья,

Чтобы по этому пути,

Чрезъ степь, мн къ власти перейти.

Судьбу свою кто можетъ знать?

Къ чему жь теперь намъ унывать?

Уйдемъ мы скоро отъ погони,

И завтра будутъ наши вони

За Борисеномъ отдыхать.

Съ какою радостію очи

Я бъ на Днпр остановилъ…²

Товарищи, спокойной ночи!’

Такъ гетманъ повсть заключилъ.

Подъ тнью дуба вкового

Онъ съ нгой сладкой легъ потомъ

На лож лиственномъ своёмъ.

Ему то было ужь не ново:

Лишь часъ удобный приходилъ,

Везд онъ отдыхъ находилъ,

И если Карлъ забылъ герою

Сказать спасибо за разсказъ,

Не удивляйтесь: той порою

Онъ крпко спалъ ужь цлый часъ.³

Д. Михаловскій

ПРИМЧАНІЯ КЪ МАЗЕП.

¹) Этотъ живой, бойкій и забавный разсказъ, какъ называетъ его Гиффардъ, написанъ осенью 1818 года въ Равенн. Вотъ что говорится объ этой поэм въ одномъ изъ англійскихъ обозрній того времени: ‘Мазепа — весьма изящный и бойкій эскизъ прекрасной повсти, во всхъ отношеніяхъ достойный своего автора. Сюжетъ ея извстенъ: это повсть о молодомъ поляк, которой, въ наказаніе за интригу съ женой какого то вольскаго магната, былъ привязанъ, нагой, къ спин дикой лошади. Бшеный скакунъ занесъ его въ глубину Украйны, тамъ казаки нашли его, измученнаго, полумертваго, не подававшаго никакой надежды къ выздоровленію. Однако же онъ возвращенъ былъ къ жизни и, много лтъ спустя, сдлался гетманомъ Малороссіи, посреди которой онъ очутился такимъ необыкновеннымъ образомъ. Странныя и причудливыя обстоятельства этого приключенія лордъ Байронъ, въ своей поэм, вложилъ въ уста Мазепы, разсказывающаго ихъ Карлу XII, королю шведскому, въ послднихъ кампаніяхъ котораго украинскій гетманъ игралъ видную роль. Онъ разсказываетъ свою повсть на бивуак, во время жалкаго отдыха Карла и его немногихъ друзей, которые бжали вмст съ нимъ къ предламъ Турціи, посл кроваваго пораженія подъ Полтавой. Въ этомъ способ рисовать картину — не мало красоты и граціи. Старческій возрастъ Мазепы, спокойное, привычное равнодушіе, съ которымъ онъ покаряется теперь самому суровому удару судьбы, геройское, безпечное хладнокровіе воинственнаго короля, которому онъ разсказываетъ свою повсть, мрачная и опасная обстановка, окружающая разсказчика и его слушателей, все это, возбуждая заране интересъ и плняя контрастами, придаетъ разсказу гетмана поразительную прелесть. Ничто не можетъ быть прекрасне этой повсти о любви — преступной любви — послдствія которой были такъ необыкновенны’.

²) ‘Когда Карлъ уже не могъ сомнваться боле, что сраженіе проиграно, и что единственная надежда на спасеніе для него заключалась въ возможно-быстромъ удаленіи съ поля, онъ веллъ посадить себя на лошадь и съ остатками своей арміи устремился къ мстечку Переволочн, занимающему уголъ, образуемый соединеніемъ Днпра и Ворсклы. Тутъ, сопровождаемый Мазепою и нсколькими сотнями своихъ боевыхъ товарищей, онъ переплылъ Днпръ и, продолжая бгство по степной стран, причемъ рисковалъ умереть съ голода, добрался наконецъ до Буга, гд почтительно былъ встрченъ турецкимъ пашою. Русскій уполномоченный при Высокой Порт требовалъ выдачи Мазепы, но болзнь и послдовавшая за тмъ смерть избавили стараго казацкаго гетмана отъ ожидавшей его участи’. (‘Петръ Великій’ Баррова, стр. 196.)

³) Нельзя не подозрвать, что, воспроизводя черты прекрасной польки Терезы и ея молодого любовника, и ревнивое бшенство стараго магната, поэтъ имлъ въ виду какія-нибудь обстоятельства своей собственной, личной исторіи.

Ник. Bac. Гербеля

МАЗЕПА.

Читайте также: