Материализм и атеизм, Канатчиков Семен Иванович, Год: 1923 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 14 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

С. Канатчиков.

НА ТЕМЫ ДНЯ.

(СТРАНИЦЫ ПРОЛЕТАРСКОЙ ИДЕОЛОГИИ).

ПЕТРОГРАД
Рабочее кооперативное издательство ‘ПРИБОЙ’.
1923.

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Предлагаемый вниманию читателя сборник состоит из статей, печатавшихся в различных периодических изданиях.

Несмотря на то, что эти статьи писались в разное время и по различным поводам, тем не менее они об’единены одним общим мировоззрением диалектического материализма и посвящены вопросам, которые в настоящее время для нашей партии являются боевыми.

Часть печатаемых здесь статей мною была несколько переработана и дополнена, а статья о ‘судьбах религии’ написана заново.

Автор.

МАТЕРИАЛИЗМ И АТЕИЗМ.

Материализм, это — целостное мировоззрение отрицающее присутствие в природе каких-либо сверх естественных сил и стремящееся объяснить все явления природы из нее самой. Да и не только явления природы — он так же об’ясняет, в конечном счете, материальными причинами и самую так называемую, духовную жизнь общественного человека. Материализм не противоречит науке. Напротив, материалистическое мировоззрение целиком выростает из выводов науки, а во многие областях целиком сливается с ней. Объективная (не буржуазная фальсифицированная) наука по существу своему, даже в настоящее время насквозь материалистична. В будущем, когда победа пролетариата, окончательно освободит науку от уз буржуазной метафизики и поповщины, в которой последняя ее крепко держит, тогда материализм целиком растворится в науке, ибо последняя сделается материалистической наукой.

Отцом современного материализма справедливо считают древне-греческого философа Демокрита жившего около 2500 лет назад. ‘Древних основателей атомической теории вещества’ справедливо можно назвать, говорит Любимов {История физики И. Любимова. Часть первая.}, в области изучения природы, предвестниками в древности науки нового времени. Учение об атомах или малейших частицах, разделенных пустыми промежутками, находящихся в механическом взаимодействии и через группировку которых слагаются все тела природы, будучи основанием древней системы Демокрита и Эпикура, есть вместе с тем и основание всего современного теоретического естествознания’.

В чем же заключается учение Демокрита, которого считают даже предвестником современного естествознания?

Дошедшие до нас отрывочные сведения о его основных положениях теории формулированы следующим образом:

1) Из ничего ничего не бывает: ничто из того, что есть, не может быть уничтожено. Всякое изменение есть только соединение и разделение частей.

2) Ничто не происходит случайно, но все происходит по некоторой причине и необходимости.

3) Ничего не существует, кроме атомов и пустого пространства, все прочее есть мнение.

4) Атомы бесконечны в числе и бесконечно различны по форме. В вечном падении через бесконечное пространство, большие, которые движутся скорее, ударяются в меньшие, возникающие при этом боковые движения и круговращения суть начала образования мира. Бесконечные миры возникают и снова исчезают друг возле друга и друг после друга.

5) Различие всех предметов зависит от различия их атомов в числе, величине, форме и порядке, качественного различия атомов не существует. Атомы не имеют ‘внутреннего состояния’: они действуют друг на друга только посредством давления и удара.

6) Душа состоит из мелких, гладких и круглых атомов, подобных атомам огня. Эти атомы суть самые подвижные, и от их движения, проникающего через все тело, происходят явления жизни’ {‘История материализма и т. д.’ Фр. Ланге.}.

Как видит читатель, Любимов был прав, когда говорит, что в этих немногих положениях заложено основание всего современного естествознания. Но эта гениальная гипотеза, к сожалению, вследствие низкой техники и неразвитости орудий научного исследования, долгое время оставалась только гениальной догадкой.

Правда, на этой ‘гипотезе’ строилась, росла и крепла современная физика и химия. И тем не менее буржуазные ученые ни за что не хотели признать за атомами реальное существование.

Атомистическая теория это есть только рабочая гипотеза, помогающая нам ориентироваться в научном исследовании, говорили они. ‘Атомы— это есть только мысленные (идеальные) точки, за которыми ничего реального не скрывается’, говорил Э. Мах.

Из этого кажущегося невинного вывода философствующие мракобесы делали уже вполне недвусмысленное употребление: ‘Раз если атомов никто не видел, а наука только ‘верит’ в их существование говорили они, то почему же нам не верить в чудеса религии, напр., в воскресение Христа? Наука основана на вере и религия основана на вере’. Как видите, знак равенства полный.

Прогресс техники и дальнейшие усовершенствования орудий и методов лабораторного исследования однако вытеснили из этого уголка науки мистическое ‘непознаваемое’, где оно пряталось учеными защитниками мракобесия. В настоящее время мы не только можем видеть атомы но и считать их число. Таким образом, ‘гипотеза’ гениального грека получила окончательное подтверждение. v

Этот небольшой эпизод в истории развития науки нам также помогает уяснить себе и то обстоятельство почему мы противопоставляем иногда в просторечии ‘буржуазной науке’ свою ‘пролетарскую науку’.

Нам часто приходится считать, в качестве ‘глубокомысленного’ возражения, что ‘химия и физика не могут быть ни пролетарской, ни буржуазной’.

Само по себе это абстрактное положение правильно, но оно, как всякая абстракция, бессодержательна. Научными исследованиями занимаются как известно, ученые, принадлежащие к классу буржуазии, отражающие в своих головах все предрассудки этого класса. Кроме того, дорого стоющие орудия и средства научных исследований находятся также в руках господствующих классов а это обстоятельство ставит ученых в прямую или косвенную зависимость от этих классов. Естественно, что, вследствие всех этих условий, ученые исследователи, вольно или невольно, вынуждаются окрашивать все свои исследования в определенный ‘буржуазный цвет’, дабы выводы науки не находились в противоречии с установившимися традициями этого класса и не колебали его господства, а также и не давали теоретического оружия в руки его врагов. Пролетариат является классом революционным, а потому он не боится смелых выводов науки. Да к тому же эти выводы совпадают с его исторически обусловленными идеалами. Вот почему об’ективная наука совпадает с ‘пролетарской наукой’, ибо пролетариат не заинтересован в извращении науки.

В настоящее время, когда положение буржуазного общества становится шатким, в рядах буржуазии с особенной силой начинают оживать религиозные предрассудки, которые также начинают усиленно, в утонченной форме, проникать и в науку.

Религия всегда была надежным оплотом господствующих классов.

Правда, в известные исторические эпохи, когда тот или иной господствующий класс боролся за свое освобождение, тогда он аппелировал к разуму или науке и тогда идеологи этого класса становились атеистами и материалистами.

Как уже было сказано выше, идеологией господствующего класса в известные исторические эпохи была религиозная идеология. Религия, обычно освящала и давала санкцию свыше угнетению и насилию господствующих классов. Поэтому, особенно в эпоху французской революции, борьба главным образом, в области идеологии направлялась против религии. Вместе с развенчиванием религии совлекался, таким образом, небесный покров с классовых привилегий земных владык и устанавливалось их земное происхождение. Среди угнетенных широко распространялись атеистические воззрения.

II.

Атеизм, по существу, это тот же материализм. Атеизм, это практика отрицания сверх’ественного существа бога. Материализм — это теория, дающая обоснование для его отрицания. Прежний атеизм, отрицая религию и бытие бога, основывался, главным образом, на доводах разума логики. Доказывал противоречие религиозных откровений и бытия бога здравому смыслу и выводам науки.

Современный атеизм, сохраняя все прежние доводы, в то же время считает их недостаточными. На протяжении всей истории, говорит он,— в процессе классовой борьбы много раз доказывали неразумность и абсурдность религиозных суеверий, а между тем религия и вера в бога все-таки продолжают существовать. Значит здесь дело не только в голом отрицании.

Следовательно, говорим мы, необходимо обосновать исторически наше отрицание. На известных стадиях исторического развития религия являлась необходимостью.

‘Все религии являются ни чем иным, как фантастическим отражением в головах людей тех внешних сил, говорит Энгельс, которые господствуют над их повседневным существованием,— отражением, в котором силы земли принимают ‘надземные’ формы.. В начале истории такими силами были силы природы, которые и отражались на небесах. Но вскоре рядом с силами природы выступают социальные силы — угнетение и господство, которые также имеют свое отражение.

Для того, чтобы эти силы исчезли, для этого необходимо путем революционного акта преобразование самого общества. Когда общество будет освобождено от экономического рабства и планомерно будет управлять своим производством, тогда исчезнет и сверх’естественная сила.

— Однако вернемся к атеистическим течениям древности.

— В древней Греции особенно остроумными разрушителями традиционных предрассудков религии были софисты. Их прием был таков: сначала они приводили доводы в защиту какого-либо положения, а затем выдвигали доводы в опровержение этого положения.

Вот, напр., доводы за и против существования греческих богов {‘Скептицизм в философии’ Рауль Рихтер.}: все народы, греки и варвары, с извечных времен верили в богов, хотя их представления о природе этих богов очень далеко расходятся между собою в подробностях. Но ложные мнения не придолжаются долго, они умирают с теми, ради которых они сохранялись. Вера в богов оказалась не подверженной перемене — следовательно, боги существуют. Второе доказательство гласит: порядок, красота и гармония, царствующие во вселенной, правильные движения планет, одаренные разумом и пониманием создания—все это необходимо предполагает существование премудрого первого творца, т. е. бога. ‘Если бы на оливковом дереве,— рассуждал Зенон — росли мелодически звучащие флейты, то разве сомневались бы в том, что в оливковом дереве заключается искусство игры на флейте. А если бы на платановом дереве росли ритмически звучащие струнные инструменты, тогда мы бы наверное заключили, что в платановых деревьях обитает искусство музыки. Почему же нам не признавать вселенную одушевленной и мудрой, когда мы видим, что она творит из себя одушевленные и мудрые существа’. Это доказательство, которое греки называли доказательством от Космического порядка и которое мы теперь называем физико-телеологическим доказательством. Они сохранились в продолжение всех средних веков и вплоть до наших дней постоянно повторяющимися доводами метафизиков и теологов. И не меньше повторялся третий аргумент, основанный на нелепых следствиях, безбожности. Если нет богов,— так гласит скудная структура этого доказательства — то не существует также и веры в богов, богопоклонения, благочестивой жизни, религии, святыни. Но все это существует — следовательно боги существуют.

Всем этим трем доказательствам можно противопоставить противоположные доводы. Если оно действительно существует, никогда не может служить ручательством истины какого-нибудь взгляда. Представления глупого большинства, необразованной массы, представляют собой сомнительную опору для религии. Разве действительно все народы согласны в том, что существуют боги, разве нет от’явленных атеистов. Не могут ли также существовать дикие, варварские племена, не имеющие о Боге ни малейшего понятия. Так же мало выдерживает критику доказательство от господствующих во вселенной порядка и целесообразности, от сотворения разумных созданий. Разве мир действительно весь устроен целесообразно. Как же об’яснить тогда существование зла, бедствий и страданий всякого рода, приносящих людям опасности и гибель. И не есть ли разум обоюдоострый дар, не является ли он довольно часто орудием злобы и низости. Но если даже согласимся, что в мире господствует целесообразность, что этот мир прекраснейший и лучший из миров (как утверждали стоики), почему он должен быть, поэтому, непременно творением Бога? Не может ли быть, что природа произвела мир по своим имманентным физическим законам? Разве мы уже действительно так хорошо знаем силу природы, что в состоянии доказать невозможность этого предположения? Кто осмелится утверждать это? Разделавшись, таким образом, с первыми двумя, более серьезными доказательствами, скептики, разумеется, шутя справлялись с третьим доказательством,— от нелепости следствий.

Такими же противоречиями, как доказательство существования Бога, страдает также и понятие Бога. И больше всего страдает этими противоречиями понятие личного Бога.

Здесь скепсис беспощадно разрывает все следствия, к которым необходимо ведет очеловечение богов, как грубый, так и более тонкий антропоморфизм. Если Бог живое существо, ‘зоон’, как принимала стоическая школа, то он обладает как все живые существа, также и чувствами, и даже возможно большим количеством чувств, вероятно, еще больше, чем пятью, больше чем то количество чувств, которым обладают самые развитые из известных нам живых существ. Он обладает значит, вкусом, обонянием и слухом, но тогда ему приходится испытывать также вкус кислого и соленого, слышать диссонансы точно так же, как и гармонию, коротко говоря, он подвергается всем тем неприятностям и ограничениям, которые необходимо связаны с функцией чувственного восприятия, Он также и преходящ, как все чувственное. Но это несовместимо с совершенством и всеудовлетворенностью божества. Но если даже мы перенесем на бога только высшие свойства живого существа, моральные качества, мы тоже запутаемся в противоречиях. Ибо всех добродетелей мы не можем приписать богу, а с другой стороны этого требует природа совершенного существа. Бог не может, например, обладать умеренностью, воздержанием, терпением, ибо каждая из этих добродетелей предполагает несовершенство, в преодолении которого она состоит. Терпелив, тонко замечает Секст, тот, который остается сильным, когда жгут и режут его тело, а не тот, кто пьет нектар: а сказать о Боге, что он терпит недостаток, ведь нельзя. И храбрость также нельзя приписывать Богу, ибо ее может проявлять лишь тот, кому что-нибудь кажется страшным, Богу же ничего не кажется страшным. И душевным величием Бог также не обладает, так как нет для него ничего неприятного, мелочного, печального, выше чего он мог бы стать. Даже мудрость не может быть свойством Бога, ибо она ведь состоит в понимании того, что есть добро, что есть зло,— что — безразлично. Но как может это знать Бог, когда он этого сам не испытывал. Бог так же мало может понимать боль и страдание, как мало слепой может составить себе представление о красном или зеленом цвете. Бог, поэтому, не обладает также никаким искусством, которое всегда состоит в кропотливой обработке достигнутого. Если Бог по природе своей обладает всеми совершенствами, то гак же нельзя говорить относительно него о каком-нибудь искусстве, как нельзя сказать, что лягушка или дельфины обладают искусством плавания. Но если даже оставим в стороне все явные и скрытые антропоморфизмы, то мы должны признать, что Бог вообще немыслим, ибо он не конечен, ни бесконечен. Не конечен, потому что всякая конечность есть ограничение, т. е., несовершенство, и бесконечное существо было бы тогда совершеннее Бога. Не бесконечен, ибо Бог не был бы тогда ни в каком месте, был бы, следовательно, неподвижен, следовательно, безжизнен. Важнее же всего, что Богу нельзя приписывать того главного свойства, ради которого верят в него, провидения. Но именно заботы провидения воспевались стоиками на все лады. Здесь скепсис ставит перед нами следующую щекотливую альтернативу: либо провидение простирается на всех, либо лишь на некоторых. На всех оно не может простираться, ибо несметное количество зла и злобы в мире, благоденствие злых и бедствия добрых, не могут ведь быть делом провидения. Следовательно оно простирается лишь на некоторых. Но почему не на всех. Возможны четыре ответа — и все они одинаково нелепы. Или Бог хочет и может простирать свое провидение на всех — но откуда тогда происходит зло в мире? Или Бог хочет, но не может — но как это совместимо со всемогуществом Бога? Или он может, но не хочет — но как это совместимо с благостью божией? Или он не хочет, и не может — но в таком случае Бог и слабое и злое существо’.

Греческие скептики и софисты того времени, были типичными идеологами греческого капитализма. Будучи революционерами своего времени, софисты смело и решительно выступают на защиту нового капиталистического порядка и беспощадно разрушают религиозные предрассудки консервативных классов.

В настоящее время не лишне будет напомнить, что буржуазия в пору своей юности, когда она вела беспощадную борьбу с феодальным дворянством во Франции, она была решительной сторонницей материализма. Идеологи этой буржуазии защищали самые крайние атеистические теории, вывозившиеся ими отчасти из Англии, Голландии, в большинстве разрабатывавшиеся самостоятельно.

Особенно большим влиянием во Франции в то время пользовался у просветителей Бойль, который доказывал возможность существования государства, состоящего из атеистов,

Бэйль утверждал, что атеисты в моральном отношении никак не хуже людей верующих, что государство атеистов может спокойно существовать и совмещать в себе множество добродетельных членов. В таком государстве будут сохранены все пружины и все условия общежития: будут точно также наказывать преступления, будут существовать чувства чести и стыда, стимулы одобрения и порицания: члены его могут быть вполне честны во взаимных отношениях, строги в соблюдении взаимных обязательств, великодушны, сострадательны и проч. Потому что поступки человека, говорит Бэйль, определяются не какой-нибудь положительной религиозной системой, а с одной стороны естественными влечениями и страстями, с другой — разумом, который всегда и останется верховным регулятором морали. Бэйль указывает на многих философов древности, на Эпикура, Диагора, Ксенократа, которые были свободны от всяких положительных религиозных верований и тем не менее, в поведении своем, являлись образцами морали. Атеисты, говорит Бэйль, необходимо должны сообразоваться с требованиями разума, с законами логики, а потому они могут быть так же нравственны, как и верующие…

В настоящее время эту гипотезу Бэйля Советская Россия вполне подтвердила.

Одним из блестящих представителей, вступавшей в единоборство буржуазии с феодализмом, несомненно был Вольтер. Хотя Вольтер и был деистом, но это ему нисколько не помешало вести самую беспощадную борьбу с католической церковью.

Вот, например, какие большевистские взгляды высказывал Вольтер, когда его враги обвиняли его за то, что он ничего не созидает, а только разрушает, словом в том же, в чем в свое время наши враги обвиняли разрушителей-большевиков.

‘Что поставим мы на место этих традиций, говорите вы мне. Как, лютый зверь сосет кровь моих ближних, я убеждаю вас убить зверя, а вы спрашиваете меня, что поставить на его место. Вы смеете у меня это спрашивать’. Разрушать ложь и нелепость—такое же положительное дело, как и открывать истину: да не то же ли самое это, и не покоятся ли все возражения доктринеров на простом недоразумении…

А вот, например, посмотрите, как едко издевается Вольтер над искони признанными церковью авторитетами, доказывавшими наличие существования бессмертной души у человека.

‘В Греции, этой колыбели искусств и заблуждений, где были так далеко доведены и величие и глупость человека,— рассуждали, как и у нас, о душе. Божественный Анаксагор, которому воздвигли алтарь за то, что он поведал людям, что солнце больше Пелопонеза, что снег черного цвета и что небо сделано из камня, — Анаксагор утверждал, будто душа — существо воздушное, но все-таки бессмертное. Диоген, не тот Диоген, который был фальшивым монетчиком и потом циником, а другой Диоген уверял, что душа есть часть самой божественной субстанции, и эта идея по меньшей мере блестяща. Эпикур составлял ее из частичек наподобие тела. Аристотель, которого толковали на тысячу ладов, потому что он был непонятен думал, если верить некоторым из его учеников что душа всех людей есть одна и та же субстанция. Божественный Платон, наставник божественного Аристотеля, и божественный Сократ наставник божественного Платона, говорили, что душа телесна и вечна. Демон Сократа вероятно об’яснил ему, что это значило. Правда, есть люди, которые предполагают, что человек, хваставшийся своим демоном, несомненно должен был быть немножко рехнувшимся и немножко шарлатаном, но эти господа слишком требовательны’. Затем Вольтер переходит к средневековым схоластикам. ‘С.-Бер-нарс учил о душе, что по смерти она не зрит самого Бога в небе, но только сообщается с человечеством И. Христа. На этот раз ему на слово не поверили, судьба крестового похода несколько подорвала его кредит. Потом последовала целая тысяча схоластиков и докторов, которые все были уверены в том, что они очень ясно разумеют душу, но говорили об этом таким образом, как будто они хотели, чтоб никто ничего не понял. Наш Декарт, разоблачивший заблуждения древности, но заменивший их своими собственными, вообразил себе, будто он доказал, что душа есть то же самое, что мысль, — подобно тому, как материя, по его мнению, есть то же самое, что протяжение. Он уверял, что человек постоянно мыслит и что душа входит в тело, уже снабженная всеми метафизическими сведениями—о боге, о пространстве, о бесконечном,— обладающая всеми отвлеченными идеями, исполненная прекрасных познаний, которые она к сожалению забывает по выходе из утробы матери. Отец Мальбранш в своих возвышенных исканиях не только опровергает прирожденные идеи, но и не сомневается в том, что мы все видим в боге и что бог есть так сказать наша душа’…

— Видите, как едко высмеивал Вольтер тех, кто в той или иной форме допускал существование безтелесной ‘души’.

Нашим современным схоластикам и философствующим метафизикам, пытающимся воскресить ‘энтелехии’ Аристотеля не мешало бы вспомнить об этом.

— А вот как издевается, в другом месте, Вольтер над туманными рассуждениями метафизиков:

‘Метафизика имеет ту хорошую сторону,— пишет он в своем ‘Словаре’,— что она не требует предварительных, прилежных занятий: в ней можно все знать, никогда ничему не учившись, и у кого только рассудок немножко субтилен и очень фальшив, тот может наверное далеко уйти в метафизике’. ‘Мы можем поставить’, пишет он в другом месте ‘Словаря’, ‘в конце едва ли не каждого отдела метафизики буквы N. L., которые ставили римские судьи, когда они не могли понять дело: non liquet., это не ясно’.

Также определенно высказывается Вольтер по поводу ‘бытия божия’.

‘Философия’, говорит он, ‘учит нас, что мир этот устроен непонятным, вечным существом, но философия не может нам ничего сообщить об его свойствах и принадлежностях: природа этого существа для нас совершенно непостижима. Если философия говорит нам, что есть Бог, то она не в состоянии сказать, что он такое, почему он действует, существует ли он во времени и пространстве, действовал ли он только один раз или он действует постоянно, существует ли он в мире материальном или нет’.

Вольтер был типичный представитель крепнущего тогда тона ‘третьего сословия’ — буржуазии во Франции. И как таковой он все-таки считал ‘для общественной пользы’ необходимым сохранить ‘бога’, дабы буржуазия могла при помощи его держать народные массы в узде. Поэтому он определенно заявлял: ‘Если бы бога не было его нужно было-бы изобрести’.

Другой более последовательный и неустрашимый в своих выводах, среди французских просветителей конца 18 века, был Дидро.

С особенной выпуклостью и ясностью его материалистические взгляды были им изложены в диалоге — ‘Д’Аламбер и Дидро’.

Толковать и объяснять природу, по мнению Дидро, следует из нее самой, из ее внутреннего строения, не прибегая к каким бы то ни было внешним, вне-мировым факторам. Исследование ‘конечных, разумных’, целей существующего противоречит истинному знанию и ведет к одним произвольным предположениям. Можно ли вести серьезную речь о целях и предначертаниях в природе. Нужно оставить подобные исследования целен, о которых мы ровно ничего не знаем, которые придумываются нами по личному усмотрению и стоят в разрез с фактами. Естествоиспытатель должен покинуть вопрос: к чему и заниматься вопросом: как? Как происходит то или другое, мы узнаем из самом природы, из исследования самих явлений. К чему, для каких целей устроено то или другое, эти соображения вытекают из произвольных систем, из наших предположений и догадок, навязываемых нами природе. Цель есть понятие, приложимой к сознательной деятельности человека, к его работам, к его действиям, и ложно перенесенное из этой области человеческой деятельности на общую экономию всей природы. Обращаться только к тем данным, которые мы находим в самой природе, об’яснять явления — не обращаясь ни к каким внешним произвольным факторам’.

В другом месте Дидро иллюстрирует наглядным примером, как происходит зарождение жизни.

‘Видите ли вы это яйцо — говорит Дидро.— Им можно низвергнуть все школы теологов и все храмы земли. Что такое это яйцо. Прежде, чем оно оплодотворено, это неощущающая масса. И когда оно оплодотворено, то чем оно делается. Неощущающей массой, потому что и семя есть только мертвая и грубая жидкость. Каким образом эта масса переходит к другой организации, к чувствительности, к жизни. — Посредством теплоты. Что произведет теплоту.—Движение. Какие будут постепенные результаты движения. Вместо того, чтоб отвечать мне, присядьте и будемте следить за этими результатами. Сначала это колеблющаяся точка, маленькая нить, которая растягивается и окрашивается, — образующееся мясо, носик, крылья, глаза, появляющиеся лапы, желтоватая материя, которая отделяется и производит внутренности,— это животное. Животное движется туда и сюда, кричит, я слышу его крик через скорлупку, оно покрывается пушком, оно видит. Тяжесть его колеблющейся головы беспрестанно наталкивает его носик на внутреннюю стенку его темницы, вот стенка пробита, оно выползает на свободу, идет, летит, раздражается, бежит, подходит близко, жалуется, страдает, любит, стремится и наслаждается: оно имеет все ваши чувствования, оно совершает все ваши действия. Неужели вы будете вместе с Декартом утверждать, что это только подражательная машина. Над вами насмеются малые ребята, а философы вам ответят, что если это машина, то вы в свою очередь — другая машина. Если вы признаете, что между вами и животным разница только в организации, вы покажете этим вашу рассудительность и готовность принять очевидный факт, но тогда придется заключить, что из мертвой материи, известным образом организованной, на которую подействовало другое также мертвое вещество,— с теплотой и с движением можно получить чувствительность, жизнь, память, сознание, страсти, мысль’.

‘Господа философы,— говорит в одном месте Вольтер,— совсем не отличаются тактом: они нападают сразу на бога и на чорта, на попов и на сильных мира сего. Кто же будет за них?’ За них была в то время боровшаяся за свое господство буржуазия, ответим мы.

III.

Материализм во все времена был ненавистен господствующим классом, ибо он прямым путем вел к атеизму.

В его оценке вполне был прав английский епископ и суб’ективный идеалист Берклей, живший в 1684—1753 г.г., когда он писал: ‘раз допущено существование материи, никто не докажет, что Бог не есть материя’. ‘Причина всех явлений природы есть Бог’, говорит он в другом месте, если будет хорошо понято мое учение — что бытие равно бытию в восприятии,— (т. е. что мир есть иллюзия С. К.) тогда рушится вся эта философия Эпикур, Гоббса, Спинозы и т. д. показавшая себя от’явленной противницей религии’.

Эти немногие исторические справки показывают, что сама буржуазия во времена ее молодости тоже держалась этих безбожно материалистических взглядов, которые она теперь так бешено-злобно оплевывает.

С. Канатчиков.

НА ТЕМЫ ДНЯ.

ПРЕДИСЛОВИЕ.

МАТЕРИАЛИЗМ И АТЕИЗМ.

Читайте также: