СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
БРЭТЪ-ГАРТА.
СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
БРЭТЪ-ГАРТА.
Съ біографическимъ очеркомъ и портретомъ автора.
Книга VII.
РОМАНЫ, ПОВСТИ.
РАЗСКАЗЫ.
Изданіе т-ва И. Д. Сытина.
Мать пятерыхъ дтей.
Мать пятерыхъ дтей.
Мать пятерых детей, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1897
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Она была матерью — и матерью образцовой — пятерыхъ дтей, невзирая на то, что самой ей только недавно исполнилось девять лтъ. Въ числ этихъ дтей имлись двойни, которыхъ она называла ‘дтьми мистера Амплака’, подразумвая чрезвычайно почтеннаго джентльмена изъ сосдняго поселка, никогда въ жизни, поскольку мн извстно, не видавшаго ни ее ни ихъ. Двойни, какъ это водится, очень были похожи другъ на друга, тмъ боле, что въ предшествовавшей своей жизни были двумя кеглями, и сохранили нкоторую зачаточность очертаній въ той части фигуры, которая начиналась отъ плечъ и прикрывалась длиннымъ дтскимъ платьицемъ. Зато головы у нихъ были тверды и круглы, и встрчались даже люди, усматривавшіе въ нихъ неопровержимое сходство съ предполагаемымъ отцомъ. Остальныя дти были попросту куклы разнаго пола, возраста и положенія, но двойни могли безъ преувеличенія назваться продуктомъ ея личнаго творчества. Таково было, однако, безпристрастіе материнскаго инстинкта, что она никогда не длала никакой разницы въ ихъ пользу. ‘Дти Амплака’ было скоре обозначеніемъ, нежели почетнымъ званіемъ.
Сама она была дочерью Роберта Фокса, трудолюбиваго, но не дальновиднаго вдовца, служившаго кучеромъ въ Обществ Дилижансовъ, на участк между Большимъ Поворотомъ и Рено. Въ силу его занятій, случалось иногда, что мать и дти оказывались разбросанными по дорог на различныхъ станціяхъ. Однако члены семейства обыкновенно возвращались во-свояси, въ грубыхъ, но ласковыхъ рукахъ Мэри, успвшихъ привыкнуть къ обращенію съ дтьми. Мн живо припоминается, какъ Джимъ Картеръ однажды явился въ трактиръ, посл пятимильной прогулки по снгу, съ однимъ изъ двойней Амплакъ въ карман.
— Надо что-нибудь предпринять,— проворчалъ онъ,— чтобы заставить Мэри побольше заботиться о дтяхъ Амплака, я подобралъ одного изъ нихъ въ снгу за милю отъ Большого Поворота.
— Силы небесныя!— воскликнулъ посторонній пассажиръ, въ удивленіи поднимая голову,— я и не зналъ, что мистеръ Амплакъ женатъ.
Джимъ демонически подмигнулъ намъ надъ краемъ стакана.
— Я также не зналъ,— мрачно отозвался онъ,— но съ этими почтенными гнусавыми ханжами никогда не знаешь, чего ожидать.
Раздлавши такимъ образомъ репутацію Амплака, негодяй этимъ не удовольствовался. Когда ему поздне удалось остаться наедин съ Мэри, или ‘Мири’, какъ она сама выговаривала свое имя, онъ нарисовалъ ей такую яркую картину страданій юнаго Амплака въ сугроб и отчаяннаго его шопота: ‘Мири! Мири!’ что на голубыхъ глазахъ Мэри выступили настоящія слезы.
— Пусть это послужитъ теб урокомъ,— добавилъ онъ, проворно вытаскивая кеглю изъ кармана,— вдь для того, чтобы привести этого ребенка въ чувство, понадобилась почти кварта лучшаго крпкаго виски.
Мэри не только дословно всему поврила, но въ теченіе нсколькихъ недль продержала злополучнаго ‘Юліана Амплака’ въ поз спящаго въ повозочк, такъ какъ предполагалось, что вслдствіе примненныхъ къ нему героическихъ средствъ, онъ пріобрлъ пристрастіе къ спиртнымъ напиткамъ.
Многочисленное семейство Мэри выросло въ какихъ-нибудь два года. Первый ребенокъ былъ доставленъ съ немалымъ денежнымъ расходомъ изъ Сакраменто нкіимъ Вильямомъ Дарромъ, также кучеромъ Общества, въ честь семилтней годовщины Мэри. Съ своеобразной дтской изобртательностью, она тотчасъ окрестила куклу ‘Мизери’,— вроятно, смсь ‘Мисси’, какъ звали ее самые посторонніе, и ‘Миссури’,— названіе родного ея штата. Первоначально это была необычайно крупная кукла, такъ какъ мистеръ Доддъ желалъ получить возможно больше товара за свои деньги, но время, а пожалуй, и избытокъ материнскихъ попеченій не замедлили исправить этотъ недостатокъ, ибо Мизери день ото дня худла и теряла то ту, то другую часть своихъ членовъ. Объемъ ея еще больше уменьшился посл того, какъ ее перехала почтовая карета, но страннымъ образомъ, боле всего страдали голова и плечи. Началось съ того, что облупилась вся верхняя кожа, за которой послдовали, одинъ за другимъ, отдльные слои ея необыкновеннаго состава. Такъ продолжилось до тхъ поръ, пока голова и плечи не оказались непомрно малыми даже для уменьшеннаго объема куклы. Напрасно Мэри силилась возстановить симметрію, пуская въ ходъ вс пріемы дтскаго моднаго искусства,— ничего не помогало: ни платокъ, обкрученный вокругъ шеи и приколоченный къ ней гвоздями, ни шляпка, свисавшая то назадъ, то впередъ, и никогда не державшаяся на должномъ мст. И вотъ, наконецъ, настало ужасное утро, когда посл неосторожной ванны вся верхняя часть туловища отвалилась, оставивъ два уродливыхъ желзныхъ стержня, торчащихъ прямо изъ позвоночника. Даже съ воображеніемъ Мэри невозможно было принять это сооруженіе за голову. Поздне, въ тотъ же день, кузнецъ ‘Перекрестка’ Джэкъ Роперъ былъ пораженъ внезапнымъ появленіемъ опечаленной двочки, въ ярко-голубомъ передник одного-цвта съ ея глазами, и съ чудовищнымъ дтищемъ на рукахъ. Джэкъ узналъ Мэри и мгновенно оцнилъ положеніе.
— Не осталось ли у тебя другой головы дома?— добродушно спросилъ онъ,— или чего-либо иного подходящаго?
Мэри печально тряхнула головой: даже и ея плодовитое материнство не было въ силахъ производить дтей по частямъ.
— Такъ-таки ничего похожаго на голову?— сочувственно настаивалъ онъ.
Любящіе глаза Мэри наполнились слезами.
— Нтъ! ничего!
— А нельзя ли,— задумчиво продолжалъ онъ,— использовать ее съ обратнаго конца? Можно бы сдлать отмнныя ноги изъ этихъ двухъ желзокъ,— добавилъ онъ, притрогиваясь къ нимъ.
— Посмотри-ка… Онъ уже готовился перепрокинуть куклу, но крикъ женской стыдливости и быстрое движеніе материнской руки во-время предупредили его нескромность.
— Понимаю,— сказалъ онъ съ большой серьезностью.
— Ну-съ, приходи завтра на кузницу, а мы тмъ временемъ обмозгуемъ что-нибудь.
Въ теченіе всего дня Джэкъ былъ задумчивъ, больше обыкновеннаго раздражался, подковывая непокорныхъ муловъ, и даже прикончилъ работу часомъ раньше положеннаго времени, чтобы сходить въ кузницу соперника на Большомъ Поворот. Зато, когда доврчивая, но озабоченная мать явилась слдующимъ утромъ въ кузницу, она не могла удержаться отъ крика невольнаго восторга. Джэкъ аккуратно прикрпилъ къ двумъ стержнямъ полый желзный шаръ отъ старыхъ перилъ и покрылъ его слоемъ красной огнеупорной краски. Правда, что цвтъ лица былъ нсколько ярокъ, что голова нердко перевшивала, и что остальныя куклы страдали не мало отъ вынужденнаго соприкосновенія съ неумолимой головой и безпощадными плечами, но все это нисколько не умаляло радости Мэри надъ возвращеннымъ ей первенцемъ. Даже полное отсутствіе чертъ лица не могло считаться изъяномъ въ семейств, отличавшемся ихъ непрочностью, и самому неопытному эволюціонисту было явно, что кегли ‘Амплакъ’ являются законными преемниками круглоголовой Мизери. Нкоторое время Мэри даже, кажется, любила ее больше остальныхъ. Какъ бы то ни было, любо было смотрть на нее, когда она иной разъ присядетъ подъ вечеръ на придорожномъ пн, остальныя дти были подобающимъ образомъ выстроены по сторонамъ, но жесткая, безчувственная голова Мизери тсно прижималась къ любящему сердечку матери, а та тихо покачивалась съ боку на бокъ, мурлыча заунывную колыбельную псенку. Надо ли дивиться тому, что пчелы подхватывали псню, сопровождая ее дремотнымъ жужжаніемъ, что высоко надъ головкой Мэри гигантскія сосны, всколыхнутыя мягкимъ втеркомъ Сіерры — или Богъ всть чмъ — роняли на чугунное лицо рябь мигающихъ лучей, и двочк, созерцавшей его со всей преображающей силой любви, минутами казалось, что оно улыбалося ей!
Два остальныхъ члена семьи были мене замчательны. ‘Глори-Анна’ — произведеніе ея отца, также давшаго ей и имя,— состояла просто-напросто изъ продолговатаго свертка брезента, перевязаннаго въ ше и таліи, съ грубо разрисованнымъ чернилами лицомъ: вообще говоря, достойная жалости, чисто мужская выдумка. И, наконецъ, ‘Джонни Милый’,— какъ увряли, представитель Джона Доремуса, юнаго лавочника, изрдка снабжавшаго Мэри даровыми лакомствами. Сама Мэри никогда въ томъ не признавалась, а мы вс, завсегдатаи дороги, черезчуръ были джентльмены для того, чтобы подчеркивать неумстный намекъ. ‘Джонни Милый’ первоначально былъ гипсовымъ френологическимъ слпкомъ головы и бюста, кто-то увидалъ его въ окн магазина въ главномъ город графства и выпросилъ для Мэри, самостоятельно снабдившей его туловищемъ. Знаменательно то, что онъ всегда былъ одтъ мальчикомъ, и имлъ, несомннно, наиболе человческій обликъ изъ всего ея потомства. Въ самомъ дл, несмотря на наименованіе способностей, явственно отпечатанныхъ по всей поверхности его блой лысой головы онъ имлъ необычайно жизненный видъ. Иной разъ Мэри случалось оставить его верхомъ на придорожной втк, тогда можно было наблюдать, какъ всадники поспшно спшивались и бросались къ дереву, чтобы вслдъ за тмъ возвратиться съ недоумвающей улыбкой вспять, а было даже цлое событіе, когда Юба Билль остановилъ дилижансъ Общества по просьб любопытныхъ и встревоженныхъ пассажировъ, посл чего насмшливо усадилъ ‘Джонни Милаго’ рядомъ съ собой на козлахъ, и всенародно возвратилъ его Мэри у Большого Поворота, при чемъ впервые за все наше знакомство съ ней ея пухлыя загорлыя щечки густо покраснли отъ смущенія. Можетъ показаться страннымъ, что при ея популярности и всмъ извстныхъ материнскихъ наклонностяхъ, Мэри не была снабжена боле подходящими, условнаго типа, куклами. Но дло въ томъ, что вс очень скоро убдились, что она не дорожитъ ими,— валяетъ ихъ восковыя лица, выпуклые глаза и пышные кудри по канавамъ, или обдираетъ ихъ, для того, чтобы нарядить фантастическихъ дтищъ, порожденныхъ ея воображеніемъ. Такимъ образомъ классическій профиль ‘Джонни Милаго’ выглядывалъ изъ-подъ моднаго женскаго соломеннаго ‘канотье’ къ полному уничтоженію его выдающихся умственныхъ способностей, кегельныя головы близнецовъ Амплакъ украшались капорами, и даже была произведена попытка прикрпить блобрысый парикъ къ желзной голов Мизери. Дти Мэри всегда были собственнымъ ея созданіемъ, при чемъ любовь къ нимъ увеличивалась соотвтственно усиліямъ, требуемымъ отъ ея воображенія. Можно бы возразить, что это не вполн согласуется съ привычкой изрдка покидать дтей въ лсахъ у дороги. Но Мэри безмрно довряла доброт матери-природы, и поручала ихъ ей столь же безстрашно, какъ поручала и ту двочку безъ матери, какой была сама. И довріе ея рдко бывало обмануто. Крысы, мыши, улитки, дикія кошки, пантеры и медвди неизмнно щадили ея заблудившихся сиротокъ. Даже стихіи, и т благопріятствовали имъ, одинъ изъ близнецовъ Амплакъ, погребенный въ сугроб на горной высот, съ улыбкой возникъ изъ него весной, во всей своей раскрашенной деревянной неприкосновенности. Вс мы въ то время были пантеистами — и врили этому безпрекословно. Опасность для Мэри заключалась въ боле мягкихъ силахъ цивилизаціи. Однако даже и здсь, коза Патсея O’Коннора, попытавшаяся однажды раскусить лежавшую въ трав Мизери, отступила съ тремя сломанными зубами, а мулъ Момпсона, вступившій въ единоборство съ желзнымъ лбомъ чудеснаго ребенка, поплатился вывихнутой задней ногой и разсченной бабкой.,
Но то были дни аркадской простоты для большой дороги между Большимъ Поворотомъ и Рено, и по пятамъ прогресса и преуспнія — увы!— надвигались уже перемны. Начинали уже поговаривать о томъ, что Мэри слдовало бы начать учиться, а мистеръ Амплакъ, къ счастью, все еще не подозрвавшій о вольностяхъ, которыя себ позволяли съ его именемъ — объявилъ, въ качеств попечителя народной школы въ Деквилл, что цыганская жизнь Мэри является позоромъ для всего графства. Она росла въ невжеств, въ ужасающемъ невдніи всего, что слдуетъ знать, за исключеніемъ рыцарственности, любвеобилія, чуткости и самоотверженія, окружавшихъ ее неотесанныхъ людей, и не зная вры ни во что, кром безконечной благости природы къ ней и ея дтямъ. Нечего и говорить, что по этому случаю возникъ яростный споръ между дорожными ребятами’ и немногими семейными людьми поселка, но нечего и говорить, что побда осталась за прогрессомъ и ‘слюнтяйствомъ’, какъ выражались ‘ребята’. Намченная постройка желзной дороги окончательно разршила вопросъ. Робертъ Фельксъ получилъ повышеніе,— его назначили надсмотрщикомъ участка и дали ему понять, что необходимо дать его дочери образованіе. Оставался неразршеннымъ грозный вопросъ о дтяхъ Мэри. Ни одна школа не согласится принять этотъ пестрый сбродъ подъ свой кровъ, а сердечко Мэри разбилось бы съ горя, если бы пришлось разсовать дтей куда попало, или, еще того хуже, предать ихъ сожженію. Находчиве всхъ оказался Джэкъ Роперъ, предложившій слдующую комбинацію. Пусть она выберетъ одного изъ дтей, чтобы взять его съ собой въ школу, остальныя же будутъ усыновлены нкоторыми изъ ея друзей, и ей выхлопочутъ разршеніе навщать ихъ по субботамъ. Выборъ ребенка былъ жестокимъ испытаніемъ,— настолько жестокимъ, что зная ея пристрастіе къ первородной Мизери, мы ни за что не стали бы ей препятствовать, какъ вдругъ, она неожиданно остановилась на ‘Джонни Миломъ’, и самые безхитростные изъ насъ поняли, что то былъ первый проблескъ женскаго такта — первый актъ подчиненія міру приличій, въ который она нын вступала. ‘Джонни Милый’, несомннно, являлся наиболе представительнымъ изъ всхъ, мало того, въ его выдающихся расчерченныхъ френологическихъ органахъ имлся какой-то образовательный намекъ. Пріемные отцы оказались врными принятому на себя обязательству. Въ теченіе нсколькихъ лтъ, кузнецъ хранилъ желзноголовую Мизери, какъ икону, на грубой полк рядомъ со своей кроватью, никто, кром него и Мэри, не зналъ о тайныхъ торопливыхъ, животрепещущихъ свиданіяхъ, происходившихъ въ первые дни разлуки. Зато были преданы огласк нкоторыя обстоятельства, касавшіяся равной ея преданности другому изъ дтей. Разсказывали, что какъ-то разъ въ субботу, когда управляющій новой линіи сидлъ въ своей контор въ Рено въ частной бесд съ двумя изъ директоровъ, раздался слабый стукъ въ дверь. Дверь отворили, и за нею показалось нетерпливое личико, пара голубыхъ глазъ и голубой передничекъ. Къ удивленію директоровъ, начальникъ тихонько взялъ двочку за руку, подошелъ къ столу, на которомъ были разбросаны чертежи новой линіи, и открылъ ящикъ, изъ котораго вынулъ большую кеглю, забавно одтую куклой. Изумленіе постителей усилилось при послдовавшемъ странномъ разговор.
— Она удивительно хорошо себя чувствуетъ, несмотря на плохую погоду, приходится только соблюдать полный покой,— замтилъ управляющій, критически разглядывая кеглю.
— Да!— живо подхватила Мэри.— Точь въ точь какъ Джонни Милый: ужасъ какъ онъ кашляетъ по ночамъ. За то Мизери молодцомъ. Я только что была у нея.
— Что-то все поговариваютъ о скарлатин,— продолжалъ управляющій съ тихой заботой,— намъ нельзя быть черезчуръ осторожными. Но все же завтра хочу взять ее прокатиться по линіи.— Глаза Мэри заискрились и разлились какъ синяя вода. Послышался поцлуй, легкій смшокъ, голубые глаза метнули робкій взглядъ на любопытныхъ незнакомцевъ, голубой передничекъ упорхнулъ, и свиданіе кончилось. Не мене заботлива она была и къ остальнымъ, но лоскутная кукла Глори-Анна, обртшая пріютъ въ хижин Джима Картера на Гребн, жила черезчуръ далеко для того, чтобы Мэри могла ее навщать, поэтому Джимъ аккуратно привозилъ ее каждую субботу въ домъ Фолькса, при чемъ она или мирно спала въ карман сдла, или молодцовато гарцовала верхомъ на лук. По воскресеньямъ происходилъ парадный смотръ всмъ кукламъ, и сердце Мэри набиралось силъ для предстоящей недли унынія.
Но вотъ пришла такая суббота, а за нею и воскресенье, когда Мэри вовсе не показалась, и вдоль по дорог прошла всть, что ее выписали въ Санъ-Франциско для свиданія съ только что прибывшей изъ ‘Штатовъ’ теткой. Пустое это было воскресенье для ‘ребятъ’ безъ привычной маленькой фигурки,— пустое, лишенное смысла и святости воскресенье. Но второе и третье воскресенье были и того хуже, а потомъ стало извстно, что ужасная тетка очень возится съ Мэри и ршила отправить ее въ важный пансіонъ,— монастырскій пансіонъ въ Санта-Клар, гд, какъ увряли, двочки становились такими воспитанными, что ихъ не узнавали даже собственные родители. Но мы-то знали, что это не можетъ случиться съ нашей Мэри, а въ конц мсяца, прежде чмъ дверь монастыря успла закрыться за голубымъ передничкомъ, пришло письмо, вполн удовлетворившее насъ и оказавшееся истиннымъ бальзамомъ для нашихъ тревожныхъ сердецъ. Письмо было очень характерно для Мэри: она не обращалась ни къ кому въ особенности, и когда бы не тетка — доврила бы письмо почтовому вдомству незапечатаннымъ и безъ адреса. Отецъ ея молча вручилъ намъ этотъ единственный листокъ, и, передавая его изъ рукъ въ руки, намъ чудилось, что около насъ звучитъ голосокъ нашей утраченной подружки.
‘Въ Фриско такъ много домовъ, что и сказать нельзя, и отъ женщинъ нтъ покоя, но муламъ и осламъ длать здсь нечего, также и кузницамъ, которыхъ нигд не видать. Кролики и блки, и медвди, и пантеры безвстны и незабвенны, изъ-за улицъ и воскресныхъ школъ. Джэкъ Роперъ, вы должны очень жалть Мизери, потому что меня нтъ дома, и не ожесточать своего сердца противъ нея за то, что у нея голова перевшиваетъ — что неправда и безстыдное вранье — какъ ваши всегдашнія враки. У меня канарейка, она поетъ прелесть какъ, но это не желтый подорожникъ, какіе я знаю, и какъ вы, можетъ-быть, думаете. Милый мистеръ Монгомери, не держите Гулана Амплака такъ много взаперти въ конторскихъ ящикахъ, это вредно для его груди и легкихъ. И не мажьте ему голову чернилами — смотрите вы у меня! вы не лучше остальныхъ. Джонни Милый, надо очень любить твоего пріемнаго отца, а ты Глори-Анна, крпко люби добраго Джимми Картера за то, что онъ такъ часто тебя катаетъ верхомъ. Я каталась въ кабріолет съ офицеромъ, который убивалъ настоящихъ индйцевъ. Я скоро вернусь съ искренней преданностью, такъ что смотрите въ оба!
Однако прошло три года, прежде чмъ она возвратилась, и то было ея первое и послднее письмо. Пріемные отцы дтей, тмъ не мене, оставались имъ врными, и когда открылась новая желзнодорожная линія и стало извстно, что Мэри будетъ присутствовать на торжеств съ отцомъ, вс аккуратно явились на станцію встрчать прежнюю маленькую пріятельницу. Друзья выстроились вдоль платформы, при чемъ бднаго Джека Ропера, повидимому, не мало стснялъ тяжелый свертокъ, который онъ держалъ на лвой рук. И вотъ изъ позда выпорхнула молоденькая двочка, во всей свжести отрочества и неприкосновенной близн кисейнаго платья безукоризненнаго покроя, въ столь же безупречныхъ перчаткахъ и ботинкахъ, и протянула нжную ручку каждому изъ старыхъ друзей по очереди. Ничто не могло быть очаровательне улыбки на теперь уже незагорломъ личик, ни ясне голубыхъ глазъ, прямодушно встртившихся съ ихъ глазами. А между тмъ, когда она граціозно повернулась уходить съ отцомъ, лица четырехъ пріемныхъ отцовъ были такъ же красны и смущены, какъ ея собственное личико въ тотъ день, когда Юба Билль торжественно прокатилъ Джонни Милаго на козлахъ.
— Вы не были такимъ болваномъ,— сказалъ Джэкъ Монгомери Роперу,— чтобы принести съ собой Мизери?
— Былъ!— отвчалъ Роперъ со стсненнымъ смхомъ,— а вы?— Онъ только что подмтилъ голову кегли, выглядывавшую изъ кармана управляющаго. Тотъ разсмялся, и вс четверо молча отправились во-свояси.
Мэри дйствительно возвратилась къ нимъ но матери пятерыхъ дтей они такъ больше и не видали!