Маскарад.
Маскарад.
Истинное происшествие.
Подснежник: Альманах на 1829 год
Маскарад, Дельвиг Александр Иванович, Год: 1829
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Короткий зимний день сменялся вечером, слабый свет зажигаемых фонарей спорил с наступающею темнотою и изредка был слышен стук запираемых ставней. — Множество саней и две или три кареты стояли на дворе и у ворот небольшого, ярко освещенного домика, где веселые гости вертелись под гул двух или трех скрыпок. Зала с трудом вмещала танцующих, вокруг стен ее сидели пожилые дамы и несколько стариков, не играющих в карты. В углу между последними сидел Милов, молодой человек привлекательной наружности. Глаза его были устремлены на Софью С., прекраснейшую девушку из всего общества, желая узнать, кто она такова, он завел разговор с соседом своим, и между расспросами о многих танцующих, спросил его также и об ней. Сосед, казалось, проник его намерение: назвав Софью, он посмотрел значительно на Милова — и лицо юноши покрылось живым румянцем. В обществе, в котором почти все знают друг друга, трудно остаться незамеченным молодому человеку, тем более, когда он не танцует. Графиня Р., молодая вдова, была одною из обративших внимание на Милова, она спросила об нем у хозяйки и та рассказала ей, что он недавно приехал из Воронежской губернии, где жил не сколько лет в деревне, и что теперь в Петербурге ищет места. Между тем другие девушки рассуждали, от чего он не танцует и полагали, что причиною тому новость его в петербургском кругу и застенчивость, либо недостаток в знакомствах. Оне единодушно уговорили Софью звать его на следующий танец, замечая с коварной улыбкою, что его взоры всегда на ней останавливались.— Софья идет к Милову, краснея говорит ему, что все девушки сердятся на него, что он лишает их удовольствия танцевать с ним, и зовет его на котильон. В своей степной деревне, он знал только имя этого танца, что ему было делать? Его язык не поворачивается сказать, что он не танцует, а он уверен, что ноги еще скорее, чем язык, изменят ему. Еще он не решился, как вдруг подходит графиня, держа в руках четыре карты, и говорит ему: ‘хозяйка сказала, что вы обещались составить нам партию в вист, уже ли вы хотите обмануть нас?’ Лицо Милова прояснилось: он взял карту, неловко извиняясь перед Софьей, что он не может исполнить ее желание, она ушла, она не поняла, как графиня, борьбы страстей, выражавшихся на лице его: ей было странно, как может молодой человек предпочесть игру танцам?— ‘Любите ли вы играть?’ спросила графиня Милова, садясь за карточный стол. Он признался, что почти вовсе не знает игры и она предложила играть по самой малой цене. Во все продолжение игры темно голубые глаза графини были обращены на Милова: его полные, пылающие огнем юности щеки, его живые, огненные глаза, — все это было так ново, так очаровательно для женщины, не выезжавшей из Петербурга.
Пробило три часа, стол был накрыт и все пошли ужинать. В столовой сели почти одне дамы, для мужчин накрыты были столы в других комнатах, множество бутылок заменяло на столах сих десерт, живописно расположенный на главном. — Милов не любил пить и потому сел с дамами. Глаза графини и Софьи часто на нем останавливались, на первую глядел он с какою — то благодарностию, с каким — то восторгом, и казалось, упрекал другую за причиненное ему замешательство. Ужин кончился, гости начали разъезжаться, Милов подал салоп графине и получил приглашение бывать у нее.
На другой день рано поутру оставил он свою квартиру и в двенадцать часов, был в передней графини. — Разбуженные слуги зевая отвечали ему, что госпожа их еще недавно заснула и что не прежде трех часов он может ее видеть. Милов возвратился домой, три часа показались ему тремя годами. Ужели он влюблен в графиню? уже ли, незнакомый доселе с страстию, он умел прочитать в глазах ее чувства, или надеяться с ее помощью достать выгодное место? Не знаю, которое из сих побуждений управляло им, но он часто глядел на часы, и в три часа был опять у графини. Его приняли и графиня была к нему так благосклонна, так нежна, с такою искренностнию просила его бывать у нее чаще, что он ушел совершенно обвороженный ею и решился пользоваться ее приглашением, их свидания день ото дня становились чаще и продолжительнее, и скоро Милов жил только для графини, а она для Милова.
Так прошел год, однажды Милов, возвратясь домой, видит на столе билет, которым зовут его на бал к старинному его знакомому. Он вспомнил, что за год перед сим в этом же доме в первый раз показался он в свете, и в первый раз увидел графиню, еще что — то припоминал он, но так не ясно, что и самому себе не мог дать отчета в мыслях своих. — Он приехал на бал, там все напоминало ему о минувшем, он вспомнил, как неловким провинциялом сидел в углу, узнал своего соседа, взгляд которого привел его в краску, узнал и Софью. . . . И она узнала его, хоть это и было довольно трудно: уже он не был тот неловкий Милов, которого некогда так смутило приглашение на котильон, уже он очаровывал своею ловкостию и почти целый вечер не садился, но за то, где живой румянец щек его, где его блиставшие глаза?
Несколько раз нестройные звуки настраиваемых скрыпок разделяли веселые мазурки от быстрых вальсов. Милов все танцует с Софьей, не примечая в своем упоении приехавшей графини и не думая, что обращает на себя общее внимание, танцуя всякий раз с тою же дамой. Глаза графини скоро сыскали Милова: она видит его танцующего с Софьей и ревность закралась в ее душу, она взяла четыре карпы и с усмешкою поднесла их к Милову, чтобы отвлечь его от Софьи, или чтобы отомстить ему, напомнив тем первый вечер знакомства их. Милов, казалось, понял насмешку ее и не взял карты. Графиня села играть, между тем мать Софьи, видя внимание, обращаемое Миловым на дочь ее, поспешила сделать ему приглашение в ее дом. И с этих пор все свободное время Милова стало делиться между графинею и Софьей, но последняя, казалось, совсем завладела его душою. Не могши по прежнему всякий день бывать у графини, он извинялся перед нею то делами службы, то какою нибудь болезнию. Впрочем, на другой день они обедали вместе и никакого следа ссоры не было заметно между ними.
Наступили святки, графиня просила Милова ехать в маскарад и они согласились нарядиться Турками. Маскарад начался: там турецкий Паша вальсирует с русской крестьянкой, здесь китайский Император увивается около стройной Амазонки, но тщетно графиня ищет знакомого ей Турка: Турок много, но ни в одном не может она распознать Милова. Наконец, приглядываясь то к тем, то к другим, она остановила свое внимание на двух масках, прохаживавшихся в отдаленном конце залы. Походка изменяет им: графиня узнала Милова, а в товарище его отгадала Софью . . . . Быть обманутой пак жестоко, быть презренной для другой — может ли это простить женщина! — Графиня вспомнила и бал, на котором Милов танцевал с одною Софьей, и его беспрестанно возраставшую к ней холодность. — Пылая гневом, она уехала.
Прошло полчаса, однообразно пестрела зала, но кто эта маска, одетая корсаром? Для чего она не дает покою Милову и Софье, ходящим в менее освещенной части залы? Ее глаза сверкают, ее порывистые движения показывают сильное расстройство души, несколько раз, кажется, с намерением она толкнула Софью, несколько раз наступала на ногу Милову. Наконец, вышед из терпения, он толкнул ее так сильно, что маска едва устояла на ногах, оправившись, она быстро подошла к Милову, и распахнув верхнее платье, указала на пистолеты: он понял ее, и отведя изпуганную Софью к ее матери, пошел за маскою. Дикий Американец и какой-то рыцарь крестовых походов, бывшие недалеко и видевшие все дело, вызвались быть секундантами ссорившихся.
Рассветало. Сев в карету Американца, все отправились за город, дорогою Милов снял маску, секунданты уговаривали корсара сделать по же, но он остался замаскированным и сидел молча, закупавшись в медвежью шубу.
На пятой версте карета своротила с большой дороги, и отъехав несколько в сторону, остановилась. Секунданты зарядили пистолеты порохом, бывшим в сумке корсара, и отмерили четыре шага для барьера и по десяти в обе стороны.
Взяв пистолеты, соперники идут к барьеру. Оба одинаково храбры, оба пылают мщением. Шагах в шестнадцати, Милов выстрелил, рука его дрожала: еще в первый раз готовилась она нанести смерть — он промахнулся, но с тою же неустрашимостию, с тем же хладнокровием продолжает идти уже на верную смерть. У барьера они сходятся и корсар просит секундантов удалиться на минуту, говоря, что имеет нечто тайное сказать своему противнику. Секунданты отошли в сторону, корсар снял маску и изумленным глазам Милова предстала графиня . . . . ‘Изменник!’ сказала она: ‘стоишь ли ты остаться в живых?’ Между тем пистолет ее был наведен на Милова, но в выражении лица не было ничего, угрожавшего ему смертию.
И негодование, и досада, и стыд стреляться с женщиною — все это раздирало Милова. ‘Умереть от тебя приятней, чем жить с тобою!’ отвечал он с презрением. — Графиня задрожала, судорожное движение сжало палец, лежавший на спуске — и с простреленною грудью, Милов упал на землю. — Пистолет выпал из рук графини, несколько секунд стояла она неподвижно, попом зашаталась и упала на тело Милова, хладеющей рукою он оттолкнул ее от себя, и произнося имя Софьи, казалось, жалел только об ней, оставляя землю.
Услышав выстрел, секунданты подошли, помощь Милову была бесполезна, но каково ж было их удивление, когда в корсаре они узнали женщину — узнали графиню Р.! Отвезя ее в ближнюю деревню, они старались возвратить ей чувства, она получила употребление их, — но раскрывшиеся глаза ее блуждали, но движущиеся уста произносили бессмысленные звуки.
Посещая в доме сумасшедших одного несчастного родственника, потерявшего рассудок, видел я женщину бледную, худую, с потухшими глазами: вид всякого мужчины приводил ее в слезы, на всякую женщину смотрела она с ужасом, и говорят, что с трудом можно было удержать ее бешенство при виде молодой девушки. — Ее стройный стан, ее правильные черты лица, ее большие, темно-голубые глаза — все показывало в ней бывшую красавицу…. Эта несчастная была графиня Р.