На реке
На реке
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
На реке, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1936
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
До чего хорошо в деревне! Конец мая, и уж летняя жара. Сад и все кругом в свежей зелени. За рекой, в Феклином бору, кукует кукушка. Приятели мои, приехавшие погостить, ушли купаться. Внизу, за моим садом, речка Нерль, там тихо на бережку, на зеленой траве, где ольховые деревья, прозрачная вода. В ней отражается и лес, и небо, желтые купавки точно горят на реке. Как пахнет травой, водой, летом!..
Сижу я на ступеньках крыльца моего деревенского дома и мою в банке запачканные в красках кисти для живописи. За загородкой малиновый сад, пышно зеленый. Звонко и весело щебечут малиновки. Затихает душа…
Кладу кисть на сухую ступеньку крыльца, чтоб сохла. Слышу, вдали на реке кто-то громко кричит: ‘Вы не имеете права называть меня скелетом’.
Что такое? Должно быть, поссорились приятели. Вижу, от реки по тропинке сада бежит ко мне Василий Княжев, мой слуга, друг и рыболов. Быстро подходит ко мне и говорит озабоченно:
— Василь Сергеич приказали веревку достать долгую, потолще: учут плавать Николай Василича. Он плавать не умеет, и тот его обучить хочет.
— Возьми веревку в сарае, поищи, там есть. Да скажи им, чтоб не долго купались, а то завтрак остынет.
— Да кто их знает, они еще не купались, а так только на берегу ругаются. Очень обиделся на Василь Сергеича ученый: он его шкелетом обозвал. Да и верно — тот разделся, так вот худой… прямо чисто шкелет.
‘Пойду-ка,— думаю,— посмотрю, как это Василь Сергеич учит плавать’. Подхожу, слышу зычный голос Василия Сергеича: ‘Болтай ногами, болтай, что же ты, дура, ногами не болтаешь? Ну, сначала!..’
Мне видно с бугорка, как внизу в речке стоит в воде Василий Сергеич, а у другого берега, по колено в воде, Николай Васильевич Курин, обвязанный в груди полотенцем и веревкой. Он испуганно глядит на своего учителя плавания, Василия Сергеевича, а тот кричит: ‘Ну, сначала… Раз, два, три!’ — и тянет веревку. Ученик падает в воду и, скоро барахтаясь, болтая ногами и руками, приближается к учителю и становится в воде около, кашляя и захлебываясь. В стороне стоит мой новый гость, ученый, и пристально смотрит на урок. Рядом сидит нагишом на травке толстый Юрий Сергеевич и курит.
Увидав меня, Василий Сергеевич орет:
— Это вы думаете, просто, учить плавать? Нет-с, не просто. Вот шкелет тоже плавать не умеет.
И он показывает на ученого.
— Я еще вам раз категорически говорю: вы не имеете никакого права называть меня скелетом… — обиженно говорит ученый.
— Сначала!— кричит Василий Сергеевич и, переплыв на ту сторону речки и держа в руке конец веревки, опять быстро тянет привязанного к ней несчастного ученика, который барахтается и испуганно кричит:
— Ну, постой, брат, довольно… постой.
— Нет, погоди!.. — не сдается Василий Сергеевич. — Сам просил: выучи! Ты уж хорошо махаешь руками, постой!
Я говорю Юрию Сергеевичу, который сидит на травке, как Будда, и покуривает:
— Что же это делается? Посмотри на Колю, он же дрожит как осиновый лист.
— Я и сам вижу, что дрожит,— отвечает Юрий. — А интересная, брат, штука!.. Трудно, должно быть, выучить плавать. Что-то в этих уроках собачье есть. По-моему, его надо за ногу привязать и тянуть.
Покуда мы разговаривали, приятель мой, Николай Васильевич, быстро развязав веревку и схватив рубашку с травы, пустился голый бежать кверху, по дорожке на бугор.
— Вот видите, какая скотина,— обиделся Василий Сергеевич,— сам ведь просил: ‘Выучи, выучи…’ А если бы его еще раз десяток протащил по реке, так он бы уж плавал. Я ведь не зря говорю: знаю.
— Ну, довольно, вылезай, Вася,— прошу я. — Пора завтракать, пойдем домой.
Василий Сергеевич вылез из воды, вытерся полотенцем, стал одеваться, лицо у него было такое серьезное, будто у настоящего спортсмена.
Когда мы пришли домой, его ученик, Николай Васильевич, сидел на кухне у плиты, в пальто и в калошах, а стряпуха — тетушка Афросинья — жалостно говорила:
— Их, сердешный, Миколай-то Василич, топ на реке… Пришел в чем мать родила, посинел весь.
А за завтраком Николай Васильевич сказал:
— Вася, может быть, ты и хорошо учишь плавать, только, брат, у меня ноги и сейчас дрожат…
— Это так и должно быть,— заявил серьезно его учитель. — Вы знаете, в Англии, скажем… Там каждый должен уметь плавать. Вот вы, положим, профессор,— он обратился к моему знакомому ученому,— а если плавать не умеете, все к черту, с кафедры долой… Плавать необходимо всем. А то с вами никто разговаривать не будет… У нас тоже пловцы есть. Мой знакомый фабрикант — фабрика бумажная по берегу Волги, его Володей зовут,— эх, здоров! Вот он дернет утром коньяку на берегу, наберет в грудь воздуху и прямо в Волгу. По дну переходит на ту сторону, не вздохнув. Выйдет на берег, дернет опять коньяку, наберет воздуху в грудь и назад — домой на фабрику… Таких-то, пожалуй, и в Англии нет… И нигде… А у нас ничего не знают.
На другой день приятели мои опять пошли на реку купаться. Колю опять учили плавать. Опять Василий Княжев прибежал и сказал:
— Чудно… А ведь Николая Василича выучили… Сам теперь через реку перебарах-тывается, без веревки… Видать, что выучили. А теперь велели у вас спросить, чтоб коньяку дали. Значит, теперь учить будут нырять.
Василий взял из шкафа бутылку коньяку и убежал на реку. Странно, что мой ученый тоже, несмотря на то что поссорился с Василием Сергеевичем, пошел на реку учиться плавать.
В стороне, с краю сада, за большими елями, сижу я в тени и пишу с натуры красками этюд. Слышу, внизу, на речке, голоса приятелей: ‘Зажми нос… Раз, два, три — ныряй’.
Тетенька Афросинья идет мимо меня с огорода, несет свежие огурцы и укроп. Качает головой:
— И чего это делается на реке, ужасти… Миколая Василича беспременно утопют… Василий Сергеич карахтерный — все чтоб по его было. А Миколай-то Василич смирный, где ж ему супротив… Вот Юрь Сергеич — тот не дастся нипочем… Барин с ответом. А етот тоже, учитель — ученый, глядеть жалко. И худ. Верно, што шкелет…
С реки прибегает Василий, говорит, запыхавшись:
— Василь Сергеич велели, чтоб завтрак принесли на реку, и вам велели приходить.
— Ладно,— говорю. — Собирай там в корзинку все, что Афросинья приготовила. Я приду на реку. Правильно придумали: на речке хорошо посидеть…
— Это верно,— соглашается Василий. — Чего лучше? Эдакой жисти нигде нет, как у вас, ей-ей…
И Василий смеется.
— Ты чему же смеешься?— спрашиваю я.
— Чудно больно! Заметьте, ведь это што: плавать обоих выучил — и шкелета… Через глубокую яму переплывает… Только оба оглохли — вода в ухи натекла. Ученый-то слаб, зеленый весь.
— Отчего это?
— Отчего… В господах бывает… От нежности… Через женский пол тоже…
На берегу реки, на травке, накрыта скатерть, на ней блестят в графинах мятная настойка, березовая, черносмородиновая на почке. Маринованная щука в монастырском рассоле, копченые ельцы, жареные цыплята, грибы сыроежки, молодая картошка, огурчики ранние, редиска, караси в сметане…
Приятели сидят кругом на травке в тени ольховых ветвей. За речкой дремлет на солнце, выступая огромными соснами к самому краю реки, Феклин бор.
Василий Сергеевич наливает ученику, Коле Курину, стакан мятной, насыпает туда перцу и говорит:
— Пей.
— Довольно… — отказывается тот.
— Чего ‘довольно’, пей… Посмотрите на него — ведь он синий весь.
— Так ведь будешь синий, посинеешь… — отвечает робко Коля. — Но до чего я, брат, рад, что плавать научился… Спасибо тебе, Вася…
На той стороне реки, к бережку, пришел пастух, седой старик, и с ним мальчик-подпасок. Они сели на бережку и глядят, как господа утешаются. Василий Сергеевич, увидав пастуха, крикнул:
— Иди сюда, дед,— переходи реку ниже, по броду. Приходи — угостим.
Пастух встал, мальчик-подпасок побежал по лужку за кусты, где вдали паслось стадо, и, хлопая длинным кнутовищем, погнал стадо по краю соснового леса.
Дед-пастух подошел к нам, поднес к губам длинную дуду пастушью, и берег огласился протяжными переливами.
Композитор Юрий Сергеевич, мигая, смотрел на седовласого старика.
— Это вот в утро, барин, играю… — говорил пастух.— А это вот вечор… А это вот самое — Богу и солнцу… Кто хлебушка дает нам, грешным…
И дед играл на дуде, задумчиво водя серыми глазами. Юрий Сергеевич смотрел на старика и мигал. В звуках, отрывистых и протяжных, было что-то отрадное, похожее на всю красу берегов дивной родины нашей… Какая настоящая красота и ласка душевная лилась в звуках пастушьей свирели.
— Спасибо тебе,— сказал Юрий Сергеевич, когда пастух кончил. — Вот, выпей, закуси.
— Закусить — благодарствую, а пить… Нет, не пью. Дал обет. Давно, смолоду, Преподобному Илье Пророку… В грозу и с градом — обет дал, когда всех овец перебило… В Нереке то было, не пью. Ну, а рыбка хороша. Река Нерль невелика, а рыбна… Только вот купаться опасно здесь — вот ето место.
— Почему?— удивились мои приятели. — Почему опасно?
— Да вот… это самое место, а на бугре-то сад, значит, там ране дом господский был большой. Я еще махоньким его помню, большой дом. Сгорел, значит, он. Барин ране жил там — Ступишин, у его жана плясунья была. И вот до чего хороша… и плясала она ране в Питере. И увидел ее Ступишин, к себе и увез. А она и померла. И вот он после того стал чисто зверь. Вот пил… Тожа помер… Патрет ее большой был в доме, она ночью с патрета выходила и плясала в саду… Ну, дом и сгорел. А она куда делась — говорили, в воду ушла… В реку. Видал я разок ее по осени — вот это место. В ночном пас, месяц светил. Со скуки я и поиграл на дуде. А она-то над рекой — это вот место — пляшет… И платье у ей широкое, красива была… Пляшет и в воду глядит. Как играть-то я бросил, она села и заплакала. Гляжу — ее и завернуло туманом… Вот он, Колька, видел,— показал он на подпаска.
Подпасок ел пирог и оглядывал нас. Он робко сказал:
— Видал…
Была такая светлая сказка, была такая простая жизнь… Да, была… Речка-то еще есть. А чудаки мои приятели ушли в вечность…
На реке — Впервые: Возрождение. 1936. 24 мая. Печатается по газетному тексту.