Марион Фай, Троллоп Энтони, Год: 1882 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 455 минут(ы)

МАРІОНЪ ФАЙ

Романъ, въ двухъ частяхъ, Антона Троллопа.

Съ англійскаго.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I.— Маріонъ Кинсбёри.

Когда мистеръ Ліонель Траффордъ, вступивъ въ парламентъ въ качеств представителя мстечка Уэднесбёри, явился въ рядахъ ярыхъ радикаловъ, это почти разбило сердце его дяди, стараго маркиза Кинсбери. Среди современныхъ ему торіевъ маркизъ былъ оберъ-тори, какъ и его пріятели герцогъ Ньюкэстль, считавшій, что человку слдуетъ дозволять распоряжаться своей собственностью по усмотрнію, и маркизъ Лондондерри, который, когда до него доходилъ слухъ о какомъ-нибудь отступничеств въ этомъ род отъ семейныхъ политическихъ традицій, съ негодованіемъ упоминалъ о семейныхъ капиталахъ, растраченныхъ при отстаиваніи мста въ парламент, составляющаго собственность семейства. Уэднесбёри никогда не принадлежало маркизу, но племянникъ, до нкоторой степени, составлялъ его собственность. Племянникъ, въ силу вещей, былъ его наслдникъ, будущій маркизъ, и старый мартъ, съ этой минуты, никогда въ политическомъ смысл, не поднялъ головы. Онъ уже былъ старикомъ, когда все это произошло, и по счастью для него не дожилъ до того, чтобы видть худшія вещи, которыя затмъ послдовали.

Представитель мстечка Уэднесбёри сдлался маркизомъ и владльцемъ значительнаго семейнаго достоянія, но не измнялъ своимъ политическимъ воззрніямъ. Онъ былъ маркизъ-радикалъ, сторонникъ всхъ популярныхъ мръ, не стыдившійся своихъ преимуществъ и продолжавшій громко требовать дальнйшихъ парламентскихъ реформъ, хотя въ сборник Дода постоянно встрчалась отмтка, гласившая, что марту Кинсбёри приписывается сильное вліяніе въ мстечк Эджуэръ. Вліяніе было такъ сильно, что какъ онъ самъ, такъ и дядя его, сажали туда, кого имъ заблагоразсудится. Дядя не пожелалъ посадить его изъ-за его отступническихъ теорій, но онъ отмстилъ за себя, предоставивъ это мсто краснорчивому портному, который, по правд говоря, не длалъ особенной чести его выбору.

Во случилось такъ, что тнь его дяди была отомщена, если можно предположить, что подобныя чувства оказываютъ вліяніе на вчный покой умершаго маркиза. Подросталъ молодой лордъ Гимпстедъ, сынъ и наслдникъ маркиза-радикала, общавшій многое въ умственномъ отношеніи, удовлетворявшій всмъ требованіямъ со стороны вншности, но направлять мысли котораго оказывалось чрезвычайно труднымъ.

Его не могли держать въ Гарро или въ Оксфорд, такъ какъ онъ не только не принималъ, но открыто опровергалъ христіанское ученіе, онъ былъ юноша религіозный, но твердо ршился не врить въ Откровеніе. Въ двадцать-одинъ годъ онъ объявилъ, что онъ республиканецъ, давая тмъ самымъ понять, что онъ вообще не одобряетъ наслдственныхъ почестей. Онъ причинялъ ровно столько же огорченій настоящему маркизу, какъ этотъ покойному. Портной удержалъ за собой свое мсто, такъ какъ лордъ Гэмпстедъ даже не пожелалъ удостоить быть представителемъ мстечка, составлявшаго какъ бы собственность его семьи. Онъ объяснилъ отцу, что вообще относится съ сомнніемъ къ парламенту, одна изъ фракцій котораго наслдственная, но не сомнвается въ томъ, что въ настоящее время онъ, для этого дла, слишкомъ молодъ. Это несомннно должно было удовлетворить тнь отшедшаго маркиза.

Но это было не все, далеко не все. Лордъ Гэмпстедъ свелъ тсную дружбу съ однимъ молодымъ человкомъ, пятью годами старше его, который былъ не боле какъ простой клеркъ въ почтамт. Противъ Джорджа Родена лично, какъ человка и товарища, нельзя было сказать ничего. Конечно, иные люди думаютъ, что наслднику маркиза слдовало бы искать себ близкаго пріятеля въ нсколько боле высокихъ общественныхъ сферахъ, полагая, что онъ лучше послужитъ своимъ будущимъ интересамъ, водя знакомство съ равными себ, такъ какъ въ дружб равенство иметъ свои хорошія стороны. Маркизъ-отецъ, не смотря на свой радикализмъ, несомннно былъ этого мннія. Но ему можно было бы найти оправданіе въ богатыхъ дарованіяхъ Родена — хотя бы даже было справедливо, какъ предполагали, что именно крайнимъ убжденіямъ Родена лордъ Гэмпстедъ въ значительной степени былъ обязанъ своими собственными крайними мнніями — все это можно было бы простить, еслибы за этимъ опять не скрывалось нчто худшее. Въ Гендонъ-Голл, прелестномъ подгородномъ имніи маркиза, клеркъ изъ почтамта былъ представленъ молодой леди Франсесъ Траффордъ, и они полюбили другъ друга.

Радикализмъ маркиза способенъ былъ видоизмняться подъ вліяніемъ особыхъ соображеній въ отношеніи въ родной семь. Нашъ маркизъ, не смотря на свои явныя политическія убжденія, имлъ и свои сокровенныя чувства. Въ его глазахъ, хотя онъ и былъ либераломъ, его собственная кровь была не такая какъ у всхъ. Хотя оно, пожалуй, было бы недурно, чтобы масса людей по возможности уравнялась, тмъ не мене, соображаясь съ настоящимъ и дйствительнымъ положеніемъ вещей, ему было ясно, что маркизъ Кинсбёри вознесенъ на пьедесталъ. Можетъ быть, слдовало сожалть о настоящемъ положеніи вещей. Въ минуты великодушнаго настроенія онъ въ этомъ не сомнвался. Зачмъ существуетъ земледлецъ, какой-нибудь работникъ съ фермы, которому его ничтожество не позволяетъ разинуть ротъ, и маркизъ, голосъ котораго звучитъ очень громко и увренно въ палат лордовъ, причемъ и въ палат общинъ имется голосъ, находящійся отъ него въ зависимости? Онъ очень часто говоритъ это въ присутствіи сына, не подозрвая тогда, какія могли быть послдствія его собственныхъ поученій. Въ сердце его, когда онъ возвщалъ эти истины, закрадывалась нкоторая гордость,— хотя, вообще говоря, и было дурно, что существуютъ маркизы и работники съ фермы, Стоящіе такъ далеко другъ отъ друга, въ силу несправедливости судьбы. Ему пріятно было сознавать, что судьба сдлала его маркизомъ, а кого-то другого работникомъ съ фермы. Онъ зналъ, что значитъ быть маркизомъ въ полномъ смысл слова. Онъ желалъ бы, чтобы его дти также это поняли. Но поученія его врзались глубже, чмъ онъ ожидалъ, и это имло самыя печальныя послдствія.

Маркизъ былъ женатъ первымъ бракомъ на особ совершенно не аристократическаго происхожденія, отецъ которой занималъ очень вліятельное положеніе въ палат общинъ.

Онъ никогда не былъ министромъ, потому что упорно держался мысли, что лучше послужитъ родин, будучи независимымъ.

Онъ былъ богатъ и занималъ солидное положеніе въ обществ. Женившись на единственной дочери этого джентльмена, маркизъ Кинсбёри далъ волю своимъ либеральнымъ симпатіямъ, причемъ нельзя было сказать, чтобы бракъ его былъ неравный.

Жена его была замчательная красавица, женщина, богато одаренная въ умственномъ отношеніи, совершенно проникнутая воззрніями своего отца, но чуждая женскаго педантства. Будь она въ живыхъ, лэди Франсесъ, вроятно, не увлеклась бы клеркомъ изъ почтамта, тмъ не мене, будь она въ живыхъ, она бы угадала въ этомъ клерк достойнаго джентльмена.

Но она умерла, когда сыну ея было около шестнадцати лтъ, а дочери едва исполнилось пятнадцать. Два года спустя, нашъ маркизъ нашелъ себ другую жену — на этотъ разъ аристократку. Можетъ быть, живость и рзвость его политическихъ убжденій нсколько притупились, благодаря постепенному превращенію въ обыкновеннаго пера, совершенно естественному въ его годы. Человку, который ораторствовалъ въ двадцать-пять лтъ, надодаетъ ораторствовать въ пятьдесятъ, если его ораторство не имло никакихъ особенныхъ послдствій. Онъ съ удовольствіемъ думалъ, женившись на лэди Клар Монтрезоръ, что обстоятельства, при послднихъ выборахъ, сложились такъ, что для него не представляется необходимости и впослдствіи предоставлять роль представителя мстечка, находившагося у него въ рукахъ, портному. Портной явился пьяный въ засданіе, и маркизъ надялся, что не пройдетъ и шести мсяцевъ какъ лордъ Гэмпстедъ настолько образумится, что будетъ въ состояніи занять мсто въ палат общинъ.

Затмъ очень быстро, одинъ за другимъ, явились на свтъ три блокурыхъ мальчика, лордъ Фредерикъ, лордъ Огустусъ и лорд Грегори. Ни малйшаго сомннія не могло быть въ томъ, что ихъ слдуетъ воспитывать въ понятіяхъ, приличествующихъ отпрыскамъ аристократическаго дома. Мать ихъ была, въ полномъ смысл слова, дочь герцога. Но, увы, ни одному изъ нихъ, повидимому, не суждено было сдлаться маркизомъ Кинсбёри. Не смотря на свое вполн аристократическое происхожденіе, они были младшіе сыновья. Это было тайное горе, но когда ихъ сестра, лэди Франсесъ, откровенно объявила ихъ матери, что дала слово простому клерку, это горе не могло бытъ встрчено молча.

Когда лордъ Гэмпстедъ попросилъ позволенія представить своего пріятеля, казалось, не было основательной причины отказать ему. Какъ онъ ни погрузился въ дебри унизительныхъ воззрній, нельзя было допустить, чтобы даже онъ оказалъ поддержку такой ужасной вещи. Да къ тому же разв въ сдержанности и достоинств самой леди Франсесъ не заключалось лучшаго ручательства? Эта мысль маркиз даже и въ голову не приходила. Когда она узнала о предстоящемъ посщеніи клерка, она, понятно, была возмущена. Вс идеи, поступки, привычки лорда Гэмпстеда возмущали ее. Она была женщина, исполненная аристократической вжливости, и всегда была любезна съ пріятелями своего пасынка,— но любезность эта была холодная. Сердце ея ихъ всецло отвергало — какъ отвергало и его и, говоря по правд, также лэди Франсесъ. Лэди Франсесъ унаслдовала все достоинство своей матери, все ея спокойное обращеніе, но взгляды ея были даже прогрессивне взглядовъ матери, напр., ей также казалось, что свтъ долженъ постепенно научиться обходиться безъ разстояній отдляющихъ герцоговъ отъ работниковъ съ фермы. Это возмущало ея мачиху.

Роденъ никогда прежде не бывалъ въ Гендонъ-Голл, хота лордъ Гэмпстедъ въ Лондон представилъ его сестр. Въ сущности говоря, клеркъ воздерживался отъ посщеній, выражая, въ разговорахъ съ другомъ, свои недоумнія относительно нкоторыхъ диссонансовъ. ‘Маркизъ — такая же нелпость въ моихъ глазахъ, какъ и въ твоихъ,— сказалъ онъ лорду Гэмпстеду,— но пока маркизы существуютъ, ихъ слдуетъ ублажать, а тмъ боле ихъ супругъ. Слишкомъ изнженная кожа — несчастіе, но если кожа не выноситъ свжаго воздуха, слдуетъ допускать вуали для защиты ея. Цлью должно бытъ: воспитать кожу, а не наказывать ее сразу! Несчастную маркизу-сибаритку не слдуетъ лишать ея розовыхъ лепестковъ. А я, во всякомъ случа, не розовый лепестокъ’. А потому онъ и держался вдали.

Но споръ между друзьями продолжался, и побда, наконецъ, осталась за благороднымъ наслдникомъ. Джорджъ Роденъ не былъ розовый лепестокъ, но въ Гендонъ-Голл въ немъ увидли растеніе съ прекрасными, благоуханными цвтами. Не будь извстно, что онъ клеркъ изъ почтамта, составь себ маркиза мнніе о немъ просто по его вншности — онъ показался бы ей не хуже любого розоваго лепестка. Это былъ высокій, красивый, сильно-сложенный молодой человкъ, съ короткими, свтлыми волосами, симпатичными срыми глазами, орлинымъ носомъ и небольшимъ ртомъ. Въ его осанк, фигур и лиц не замчалось ничего свойственнаго боле почтамтскимъ клеркамъ, чмъ аристократіи вообще. Но онъ былъ клеркъ и самъ признавался, что ничего не знаетъ о своей семь, не помнитъ никакихъ родныхъ, кром матери.

Случилось такъ, что Гендонъ-Голлъ превратился въ исключительное мстопребываніе лорда Гэмпстеда, который не пожелалъ ни имть собственной квартиры въ Лондон, ни жить въ семь, когда она занимала свой палаццо въ улиц Паркъ-Ланъ. Иногда онъ узжалъ за границу, иногда появлялся на недлю или на дв въ Траффордъ-Парк, большомъ помсть въ Іоркшир. Но всего охотне онъ жилъ въ Гендонъ-Голл, своей полу-городской полу-сельской резиденціи въ окрестностяхъ Лондона, и сюда-то часто навдывался Джорджъ Роденъ посл своего перваго визита, сгладившаго всякую неловкость. Иногда онъ тамъ заставалъ маркиза съ дочерью — рдко маркизу. Затмъ наступила минута, когда лэди Франсесъ смло объявила мачих, что дала слово почтамтскому клерку. Случилось это въ іюн, во время парламентской сессіи, когда цвты въ Гендон были во всемъ блеск. Маркиза пріхала туда дня на два, Роденъ въ это же утро ухалъ на службу, не намреваясь возвращаться. Было сказано нсколько словъ, возбудившихъ неудовольствіе, и онъ не намренъ былъ вернуться. Черезъ часъ посл его отъзда леди Франсесъ сказала всю правду.

Брату ея, въ это время, было двадцать-два года. Она была годомъ моложе. Клеркъ былъ, приблизительно, лтъ на шесть старше молодой двушки. Будь онъ старшій сынъ маркиза, графа, виконта, будь онъ хотя бы будущій баронъ, съ нимъ можно было бы помириться. Онъ былъ краснорчивый молодой человкъ, не лишенный нкоторой скромности, именно такой, какой легко могъ плнить желанную, хотя бы самую аристократическую тещу. Маленькіе лорды научились съ нимъ играть, онъ былъ свой человкъ въ дом. Даже слуги какъ будто забыли, что онъ не боле какъ клеркъ, и что онъ каждое утро узжаетъ въ городъ по желзной дорог, чтобы заработать десять шиллинговъ, просидвъ шесть часовъ за конторкой. Даже маркиза почти пріучила себя относиться къ нему симпатично — какъ къ одному изъ тхъ привсковъ, которые иногда встрчаются въ аристократическихъ семействахъ, въ вид гувернантки, капеллана или домашняго секретаря, которыхъ выдвинули случай или заслуги и которые, этимъ путемъ, превращаются въ довренныхъ друзей. Тутъ-то до ушей ея случайно долетло имя ‘Франсесъ’ безъ обычнаго ‘лэди’, и съ языка ея сорвалось надменно-гнвное слово. Роденъ уложилъ свой чемоданъ, а лэди Франсесъ разсказала свою повсть.

Имя лорда Гэмпстеда было Джонъ. Онъ былъ достопочтенный Джонъ Траффордъ, графъ Гэмпстедъ. Для свта вообще онъ былъ лордъ Гэмпстедъ, для пріятелей — Гэмпстедъ, для мачихи особенно — Гэмпстедъ, какъ былъ бы ея родной, старшій сынъ въ минуту своего рожденія, родись онъ на такое счастье. Для отца онъ сдлался Гэмпстедомъ за послднее время. Въ прежніе годы существовалъ какъ бы тайный, семейный уговоръ, что, вопреки условнымъ приличіямъ, онъ въ ихъ кругу долженъ оставаться Джономъ. Маркизъ недавно намекнулъ, что съ годами это становится глупо, но сынъ приписывалъ перемну вліянію мачихи. Тмъ не мене онъ оставался Джономъ для сестры и для нсколькихъ близкихъ друзей, въ числ которыхъ былъ и Роденъ.

— Онъ не сказалъ мн ни слова,— возразила сестра, когда братъ уличалъ ее въ пристрастіи къ ихъ молодому гостю.

— Но скажетъ?

— Никакая двушка никогда не выразитъ мннія на этотъ счетъ, Джонъ.

— А еслибъ сказалъ?

— Ни у какой двушки не найдется готоваго отвта на такой вопросъ.

— Я знаю, что онъ скажетъ.

— Въ такомъ случа, если ты намренъ выразить какія-нибудь желанія, теб бы слдовало переговорить съ нимъ.

Все это вполн разъяснило вопросъ въ глазахъ ея брата. Такая двушка, какъ его сестра, не такъ бы приняла замчаніе брата относительно предстоящаго объясненія въ любви со стороны почтамтскаго клерка, еслибы она не пріучила себя относиться къ этой возможности безъ отвращенія.

— Было ли бы это теб непріятно, Джонъ?— спросилъ Роденъ, когда пріятель подвергъ его допросу.

— Встртились бы затрудненія.

— Большія затрудненія, даже съ твоей стороны?

— Я этого не говорилъ.

— Они явились бы сами собой. Послдній фетишъ, отъ котораго человкъ можетъ отказаться, это неприкосновенность женщинъ его семьи.

— Боже сохрани, чтобы я сколько-нибудь поступился неприкосновенностью моей сестры.

— Понятно, но съ этимъ связано идолопоклонство! Отчего бы и дочери аристократа не выйти замужъ, если она можетъ найти аристократа же по своему вкусу. Въ самой любви нтъ никакого оскорбленія, но идолопоклоннику наносится страшная рана самой личностью претендента. Понятія измняются не такъ быстро, чтобы даже ты былъ свободенъ отъ этого чувства. Триста лтъ тому назадъ, еслибы претендента нельзя было спровадить за-границу или на тотъ свтъ, то по крайней мр двушку бы заперли. Черезъ триста лтъ двушка и мужчина будутъ стоять на одномъ уровн, опираясь только на личныя достоинства. Въ настоящее переходное время человку въ твоихъ условіяхъ очень трудно совершенно освободиться отъ старыхъ путъ.

— Я пытаюсь.

— Самымъ энергическимъ образомъ. Но, голубчикъ, не смшивай этого личнаго дла съ политическими воззрніями и отвлеченными идеями. Я намренъ спросить у сестры твоей отдастъ-ли она мн свое сердце, и, насколько это отъ нея зависитъ, свою руку. Если ты недоволенъ, намъ, вроятно, придется разстаться… на время. Какъ бы теоріи строги ни были, любовь ихъ вс пересилитъ.

Лордъ Гэмпстедъ въ эту минуту не сталъ уврять его въ своемъ расположеніи, но когда оказалось, что сестра его дала слово, онъ сталъ на сторону своего пріятеля.

И такъ въ семейномъ кругу маркиза Кинсбёри было много заботъ. Семейство ухало за границу до конца іюля, для здоровья дтей. Такъ гласила ‘Morning Post’. Тщетно спрашивали встревоженные друзья, что такое сталось съ этими блокурыми, юными геркулесами? Зачмъ явилась необходимость везти ихъ въ саксонскіе альпы, когда прелести и удобства Траффордъ-парка были гораздо ближе и гораздо выше? Лэди Франсесъ похала съ ними, и лишь до нкоторыхъ интимныхъ знакомыхъ изъ фэшенебельнаго свта дошелъ слабый отголосокъ истины. Когда подобные отголоски прокрадываются въ свтскія сферы, они распространяются далеко.

II.—Лордъ Гэмпстедъ.

Лордъ Гэмпстедъ,— хотя и не желалъ вступить въ парламентъ или записаться въ какой-нибудь изъ лондонскихъ клубовъ, или ходить по улицамъ въ цилиндр, или исполнять какія-бы то ни было общественныя обязанности, лежащія на молодомъ аристократ,— тмъ не мене по своему веселился и моталъ. Въ денежныхъ вопросахъ онъ не завислъ отъ щедрости отца — очень склоннаго къ щедрости — такъ какъ унаслдовалъ значительную часть состоянія своего дда съ материнской стороны. Про него почти можно было сказать, что деньги для него не имютъ значенія. Не то, чтобъ онъ рдко думалъ или говорилъ о деньгахъ. Онъ былъ къ этому очень склоненъ, утверждая, что деньги — самый могучій факторъ въ правдахъ и неправдахъ міра сего. Но онъ былъ такъ счастливо обставленъ, что могъ не давать деньгамъ мста въ своихъ личныхъ соображеніяхъ, такъ-какъ никогда не бывалъ вынужденъ отказать себ въ чемъ-нибудь за неимніемъ денегъ, а также не подвергался, благодаря избытку ихъ, искушенію длать затраты, по его мннію, излишнія. Заплатить десять или двадцать шиллинговъ за бутылку вина, потому что какой-нибудь пріятель увряетъ, что оно отличное, или триста фунтовъ за лошадь, когда лошадь въ сто фунтовъ совершенно удовлетворяла его требованіямъ, казалось ему нелпостью. Мимо его воротъ проходилъ въ городъ омнибусъ, въ которомъ онъ частенько здилъ, увряя, что предпочитаетъ омнибусъ съ обществомъ, одиночеству въ своемъ экипаж. Онъ иногда досадовалъ на себя за то, что заказываетъ платье модному портному, утверждая, что принимаетъ на себя безполезные расходы изъ-за того только, чтобъ не дать себ труда обратиться въ другое мсто. Въ этомъ, впрочемъ, можно было заподозрить нкоторое притворство, такъ какъ онъ несомннно сознавалъ, что красивъ, и вроятно подозрвалъ, что искусный портной ничему не мшаетъ.

Въ числ его забавъ были дв, особенно дорогія. Онъ держалъ яхту, на которой привыкъ длать рейсы лтомъ и осенью, и имлъ небольшой охотничій домикъ въ Нортонгэмпшир. На яхт онъ проводилъ большую часть своего времени, въ одиночеств или съ пріятелями, до которыхъ намъ нтъ дла, на ‘Фритредер’ — такъ звали яхту — все было въ полной исправности. Хотя онъ не платилъ десяти шиллинговъ за бутылку вина, онъ давалъ хорошую цну за паруса и канаты, и нанялъ опытнаго шкипера, способнаго уберечь и его самого и яхту. Охота его была поставлена почти на такую же пору — съ тою разницей, что во время своихъ водяныхъ экскурсій онъ любилъ спокойствіе, а на охот увлекался бшеной скачкой. Въ Горсъ-Голл, такъ звали его коттеджъ, его окружали всевозможныя удобства, почти роскошь. Домъ дйствительно походилъ на коттеджъ, онъ когда-то былъ старой фермой и только за послднее время получилъ свое настоящее назначеніе. Не было ни величественной залы, ни мраморныхъ лстницъ, ни разукрашеннаго салона. Вы входили черезъ корридорчикъ, не заслуживавшій боле громкаго названія, изъ него направо была столовая, налво боле просторная комната, которую во вс времена называли гостиной, ради представительности. За нею была комната поменьше, въ которой хозяинъ держалъ свои книги. Въ конц корридорчика была крутая лстница, ведущая въ верхній этажъ, гд находилось пять спаленъ, такъ что молодой лордъ могъ дать одновременно у себя пріютъ только четыремъ постителямъ. За спальнями была кухня и комнаты для прислуги. Нашъ молодой демократъ держалъ съ полъ-дюжины лошадей, все — по признанію сосдей — хорошихъ скакуновъ, хотя молва гласила, что за каждую заплачено не боле ста фунтовъ. У лорда Гэмпстеда была манія утверждать, что дешевыя вещи ничмъ не хуже дорогихъ. Были люди, думавшіе, что онъ не меньше дорожилъ своими лошадьми, чмъ дорожатъ ими другіе. Роденъ часто бывалъ въ Горсъ-Голл, но здсь онъ никогда не видалъ леди Франсесъ. Молодой лордъ имлъ своеобразныя идеи насчетъ охоты спорта вообще. О немъ говорили, и справедливо, что въ цлой Англіи нтъ молодого человка, боле страстно любящаго охоту на лисицъ, говорили, что за неимніемъ лисицы, онъ готовъ гнаться за оленемъ, а за неимніемъ оленя, за чмъ попало. Если уже не было никакой добычи, онъ просто несся домой, по полямъ, съ пріятелемъ, а не то такъ и одинъ. Тмъ не мене, онъ питалъ горячую вражду во всмъ другимъ видамъ спорта.

О скачкахъ онъ утверждалъ, что он превратились въ простой способъ наживать деньги, наимене выгодный изъ всхъ способовъ и наиболе безчестный. Его никогда не видали на скаковомъ пол. Но враги его утверждали, что несмотря на свое пристрастіе къ верховой зд, онъ не судья въ аллюр лошади, и пари держать боится, чтобы не проиграть.

Противъ охоты съ ружьемъ онъ возставалъ еще энергичне. Если среди его согражданъ держались традиціи, обычаи, законы, ему ненавистные, это были традиціи, обычаи и законы, относящіеся въ обереганію и сохраненію дичи. Обереганіе лисицы, говоритъ онъ, основано на совершенно иныхъ началахъ. Лисица не оберегается закономъ, а разъ сохраненная служитъ утхой всмъ, кому угодно участвовать въ забав. Одинъ человкъ въ одинъ день перестрляетъ пятьдесятъ фазановъ, уничтожившихъ пищу полъ-дюжины человческихъ существъ. Одна лисица, въ теченіе цлаго дня, служила забавой двумъ стамъ охотникамъ, и бывала — а по большей части не бывала — убита во время представленія. Лисица, во время своей полезной жизни, не подала хлбныхъ посвовъ, рдко уничтожала гусей, исключительно придерживаясь крысъ и тому подобной дряни. Въ какую неизмримо малую сумму обошлась лисица стран на каждаго охотника, который гнался за нею? А во что обошлись вс эти фазаны, которыхъ одинъ жадный стрлокъ затолкалъ въ свой громадный ягдташъ въ теченіи одного дня? На Гэмпстеда, главнымъ образомъ, дйствовала общедоступность одной забавы и совершенная исключительность другой. Въ отъзжее поле могъ выхать, въ забавахъ его принимать участіе и сынъ фермера, если у него былъ свой пони, или мальчишка изъ мясной лавки, и еслибы послднему удалось обогнать остальныхъ и удержаться на своемъ мст, въ то время, какъ безукоризненно одтый спортсменъ съ запасной лошадью отсталъ, то побда осталась бы за мальчишкой изъ мясной, причемъ онъ не навлекъ бы на себя ничьего неудовольствія. Самые законы, руководящіе охотой на крупнаго звря, если подобные законы существуютъ, по существу своему вполн демократичны. Они, говорилъ лордъ Гэмпстедъ, не издаются парламентомъ, но просто вырабатываются въ виду общихъ потребностей. Просто въ угоду общественному мннію, земли всхъ частныхъ владльцевъ открыты для мчащихся за звремъ охотниковъ. Въ угоду общественному мннію оберегаются лисицы. Въ силу общественнаго мннія, звря выгоняетъ изъ логовища та или другая свора гончихъ. Законодательство не вступается въ дло, чтобы извратить этотъ своеобразный кодексъ дополнительными постановленіями въ пользу забавъ богачей. Если причинялся вредъ, обычное право было въ услугамъ потерпвшаго.

Въ охот съ ружьемъ наоборотъ. Бдные люди лишены всякой возможности участвовать въ ней потому что законъ, иметъ въ виду исключительно интересы богачей. Четыре или пять человкъ, дня въ два, настрляютъ цлыя гекатомбы птицъ и зврей, причемъ единственнымъ оправданіемъ имъ служилъ фактъ, что они бьютъ пищу для снабженія ею рынковъ страны. Это не возбуждаетъ пріятнаго волненія, длай себ просто выстрлъ за выстрломъ съ быстротой, которая совершенно исключаетъ соревнованіе, необходимое для наслажденія подобными забавами. Затмъ нашъ аристократическій республиканецъ цитировалъ Карлейля и знаменитую эпитафію охотника, бича куропатокъ. Въ мір настоящихъ спортсменовъ однако, утверждали, что Гэмпстедъ не попадетъ въ скирду сна — промахнется.

Къ рыбной ловл онъ относился почти также строго, основывая свою критику на скук и жестокости, съ какими сопряжено это занятіе. Онъ допускалъ, что первое — дло вкуса. Если человкъ можетъ довольствоваться одной рыбой, среднимъ числомъ, на каждые три дня рыбной ловли, это его дло. Ему, лорду Гэмпстеду, оставалось только думать, что человкъ этотъ самъ долженъ имть такую же холодную кровь какъ рыба, которую ему такъ рдко удается поймать. Въ жестокости же, ему казалось, сомннія быть не могло. Когда онъ слышалъ, что епископы и дамы тшатъ себя, таская несчастную рыбу за жабры впродолженіе часа слишкомъ, онъ съ сожалніемъ вспоминалъ о благочестіи прежнихъ служителей церкви и о нжности чувствъ прежнихъ представительницъ прекраснаго пола. Когда онъ говорилъ въ этомъ тон, ему конечно, кололи глаза жестокостью охоты на лисицъ. Разв злосчастныя, преслдуемыя четвероногія, въ то время какъ ихъ травила стая гончихъ, не выносили такихъ же тяжкихъ и продолжительныхъ мукъ, какъ т, которымъ подвергалась рыба? Въ отвтъ на это лордъ Гэмпстедъ становился краснорчивымъ и убдительнымъ. Насколько мы можемъ судить, основываясь на законахъ природы, условія обоихъ животныхъ, во время самаго процесса, совершенно различны. Семга съ крючкомъ въ горл несомннно находится въ положеніи, не предусмотрнномъ природой. Лисица, пускающая въ ходъ вс свои способности, чтобы уйти отъ врага, предается именно тому занятію, для котораго предназначала ее природа. Было бы точно также справедливо сравнивать человка, посаженнаго на колъ, съ человкомъ удрученнымъ житейскими заботами. Удрученный заботами человкъ можетъ споткнуться, упасть, погибнуть. Сравнивать его страданія съ невроятными терзаніями несчастнаго, которому проткнули внутренности желзнымъ прутомъ, предоставивъ ему томиться и умирать съ голоду. Любители рыбной ловли находили этотъ аргументъ боле остроумнымъ, чмъ основательнымъ. Но у него былъ въ запас другой, боле надежный. Онъ допускалъ, въ данную минуту, что лисица не наслаждается охотой, даже, что гончія причиняютъ ей терзанія, и она не испытываетъ особаго восторга отъ успха собственныхъ маневровъ. Лордъ Гэмпстедъ ‘ршался утверждать’ — онъ говорилъ это тмъ докторальнымъ тономъ, какимъ обыкновенно доказывалъ нелпость наслдственныхъ почестей,— ‘что когда причиняется страданіе, вопросъ о жестокости или нежестокости иметъ цну относительную’. Кто усомнится въ томъ, что ради максимума добра минимумъ страданія можетъ быть причиненъ безъ оскорбленія человчества? Въ охот съ гончими, одна лисица заканчивала свою блистательную карьеру, быть можетъ, преждевременно, для потхи двухъ-сотъ спортсменовъ.

— Ахъ, такъ вдь только ли потхи!— вступался какой-нибудь гуманистъ, одинаково враждебно относившійся къ рыбной ловл и охот. Но тутъ молодой лордъ вставалъ въ негодованіи и спрашивалъ своего оппонента, неужели, по его мннію, то, что онъ называетъ потхой, забавой, не такъ же благодтельно, существенно, необходимо для людей, какъ даже такія матеріальныя блага, какъ хлбъ и мясо? Разв поэзія ниже таблицы умноженія? Безъ сомннія, человкъ можетъ жить безъ охоты на лисицъ. Но онъ также можетъ жить безъ масла, безъ вина или другихъ предметовъ такъ называемой необходимости, напримръ, безъ горностаевыхъ пелеринокъ, которыхъ первоначальная носительница, Богомъ въ свою шкурку облеченная была обречена на медленную, голодную смерть среди снговъ, изъ-за того, чтобы одна дама могла разукраситься плодами терзаній дюжины маленькихъ пушныхъ страдальцевъ.

Но молодежь, хотя и смялась надъ нимъ, все же любила его. Онъ былъ веселъ и добродушенъ. Кром того, онъ былъ щедръ. Онъ имлъ привычку смяться надъ самимъ собой и своими странностями, и привычка эта значительно смягчала ихъ. Что молодой графъ, будущій маркизъ, наслдникъ такого дома, какъ домъ Траффордовъ, проповдуетъ политическую доктрину, которая невжественнымъ слушателямъ кажется коммунизмомъ, это, конечно, ужасно, но ужасъ сглаживался, когда онъ заявлялъ, что, безъ всякаго сомннія, подъ старость, подобно прочимъ радикаламъ, превратится въ торія. Въ этомъ какъ будто сказывался скрытый намекъ на отца. Кром того, было ясно, что его ‘коммунистическіе’ принципы не мшаютъ ему знать цну земл. Онъ не пренебрегалъ своими интересами, какъ и слдуетъ землевладльцу, и, конечно, охотился съ гончими не хуже любого современнаго молодого человка.

Должно признаться, что когда ему въ первый разъ пришло въ голову, что сестра его готова влюбиться въ Джорджа Родена, онъ былъ недоволенъ. Не ожидалъ онъ, чтобы именно эта брешь была произведена въ оград, защищавшей ‘святую святыхъ’ его родной семьи. Когда Роденъ говорилъ съ нимъ объ этой ‘святой святыхъ’ какъ о ‘фетиш’, онъ не нашелъ въ себ силы противорчить ему. Онъ желалъ это сдлать, во-первыхъ, въ интересахъ собственной послдовательности, а также съ цлью, если возможно, отстоять ‘святую святыхъ’. Божественное право королей было, въ его глазахъ, фетишемъ. Особое уваженіе, какимъ окружали герцоговъ и имъ подобныхъ — тоже. Мантія судьи и облаченіе епископа — также фетиши. Всякая вншняя почесть, не заслуженная дйствія или словами того, чему она воздавалась, но вызванная рожденіемъ, богатствомъ или дяніями другого,— фетишъ. Продолжая дале свои разсужденія, онъ не могъ допустить того же по отношенію къ сестр, или, врне, сознавалъ, что ему придется это допустить, если не удастся подъискать аргумента въ защиту его святыни.

Сестра была для него святыней, но причина этому должна была скрываться въ ихъ близкомъ родств, въ ея кротости, въ ея личныхъ дарованіяхъ, въ томъ, что онъ, какъ братъ, обязанъ быть ея рыцаремъ, пока она не изберетъ себ другого, а не въ томъ, что она — дочь, внучка и правнучка герцоговъ и маркизовъ, не въ томъ, что она — леди Франсесъ Траффордъ. Будь онъ самъ почтамтскимъ клеркомъ, разв его лучшій другъ не былъ бы для нея подходящимъ поклонникомъ? Несомннно, бываютъ диссонансы, очень обыкновенные въ этомъ мір, при которыхъ самая мысль о возможности любви не должна представляться женщин,— диссонансы въ характерахъ, въ привычкахъ, въ чувствахъ, въ воспитаніи, въ душевномъ, личномъ благородств. Онъ не могъ утверждать, чтобы подобные диссонансы стояли между его сестрой и его другомъ.

Если его дорогая сестра должна была когда-нибудь отдать свое сердце избранному, отчего-жъ не Джорджу Родену, какъ и всякому другому?

А между тмъ, онъ былъ, если не раздосадованъ, то во всякомъ случа недоволенъ. Тутъ что-то противорчило его вкусамъ, его взглядамъ, а можетъ быть, и его предразсудкамъ. Онъ пытался честно изслдовать свою душу по этому вопросу и боялся, что еще былъ жертвой предразсудковъ своего класса. Его гордость была уязвлена при мысли, что сестра его ставитъ себя на одну доску съ почтамтскимъ клеркомъ. Хотя онъ часто старался, и очень успшно, растолковать ей, какъ мало она, въ сущности, выиграла отъ своего аристократическаго происхожденія, онъ тмъ не мене сознавалъ, что ей дано нчто, что должно было бы сдлать перспективу подобнаго брака непріятной для нея. Человкъ не можетъ освободиться отъ предразсудка тмъ, что сознаетъ или думаетъ, что это предразсудокъ. Онъ признавался самому себ, что молодые люди, если они будутъ продолжать упорствовать въ своемъ желаніи, станутъ мужемъ и женою, но онъ не могъ заставить себя не сожалть объ этомъ.

Между нимъ и отцомъ его произошелъ, по этому поведу, разговоръ передъ отъздомъ маркиза съ семьей за границу, и этотъ разговоръ, хотя не примирилъ его съ этимъ бракомъ, смягчилъ его неудовольствіе. Отецъ сердился на него, взваливая на него всю отвтственность за эту непріятную исторію, а онъ всегда склоненъ былъ раздражаться на критическое отношеніе кого-либо изъ домашнихъ къ его личныхъ принципамъ. А потому, защищая себя, онъ вынужденъ былъ защищать и сестру. Маркиза не было въ Гендон во время перваго объясненія, но онъ тогда же узналъ о немъ отъ жены. Его радикальныя стремленія нисколько не примиряли его съ подобнымъ предложеніемъ. Онъ никогда не прилагалъ своихъ теорій къ своимъ личнымъ дламъ. Ставъ пэромъ-радикаломъ въ палат лордовъ и пославъ портного-радикала въ палату общинъ, онъ боле чмъ удовлетворилъ собственныя политическія воззрнія. Для самого себя и для своего камердинера, для всхъ окружающихъ, онъ всегда былъ маркизомъ Кинсбёри. Точно также, въ глубин его души, маркиза была маркизой, и лэди Франсесъ — лэди Франсесъ. Онъ никогда, подобно сыну, не проходилъ черезъ процессъ анализированія своихъ убжденій.— Гэмпстедъ,— сказалъ онъ,— неужели то, что мать твоя мн сказала — правда?— Разговоръ происходилъ въ городскомъ дом въ Паркъ-Лэн, куда маркизъ вызвалъ сына.

— Это на счетъ Франсесъ и Джорджа Родена?

— Конечно.

— Я такъ и думалъ, сэръ. Когда вы послали за мной, мн сейчасъ показалось, что это изъ-за нихъ. Конечно, правда.

— Что правда? Ты говоришь, точно ты совершенно одобряешь это.

— Такъ мой голосъ не выражаетъ моихъ чувствъ, такъ какъ я этого не одобряю.

— Ты, я надюсь, сознаешь, что это совершенно невозможно.

— Не скажу.

— Не скажешь?

— Не могу сказать, чтобы я считалъ это невозможнымъ или даже невроятнымъ. Зная обоихъ, какъ я ихъ знаю, я сознаю, что вроятность за нихъ.

— Что они женятся?

— Таково ихъ намреніе. Я не запомню ни у него, ни у нея намреній, которыя бы, рано или поздно, не осуществились.

— Такъ въ данномъ случа ты увидишь это чудо. Какъ могло это у нихъ случиться?— Лордъ Гэмпстедъ пожалъ плечами.— Кое-кто крпко виноватъ.

— То-есть — я?

— Кое-кто крпко виноватъ.

— Вы, конечно, подразумваете меня. Я въ этомъ дл совершенно неповиненъ. Представивъ Джорджа Родена вамъ, моей матери и Франсесъ, я познакомилъ васъ съ высоко-образованнымъ и чрезвычайно приличнымъ молодымъ человкомъ.

— Боже милосердый!

— Я сдлалъ для своего пріятеля то, что, я думаю, всякій молодой человкъ длаетъ для своего. Мн было бы стыдно знаться съ кмъ-нибудь, кого отецъ мой не могъ бы посадить за свой столъ. Никто заране не соображаетъ, что молодой человкъ и молодая двушка должны влюбиться другъ въ друга.

— А видишь, что это случилось.

— Безъ сомннія, это было чрезвычайно естественно, хотя я этого не предвидлъ. Я уже сказалъ вамъ, мн это очень прискорбно. Это послужитъ поводомъ ко многимъ огорченіямъ, будетъ и горе.

— Горе! я думаю. Мн приходится узжать среди сессіи.

— Ей, бдняжк, будетъ всхъ тяжеле.

— Ей очень круто преходится,— сказалъ маркизъ такимъ тономъ, точно на этотъ счетъ онъ окончательно ршился.

— Но никто, насколько я понимаю, не сдлалъ ничего дурного,— продолжалъ лордъ Гэмпстедъ.— Когда сойдутся двое молодыхъ людей, у которыхъ одни вкусы, одни взгляды, одно воспитаніе, одни мысли…

— Ну, ты, извстно, уговоришь собаку дать отрубить себ заднія лапы,— сказалъ маркизъ, выбгая изъ комнаты. Онъ имлъ привычку, въ тсномъ, семейномъ кругу, употреблять выраженія, которыя нашелъ бы неприличными для себя, какъ маркиза Кинсбёри, въ обществ обыкновенныхъ смертныхъ.

III.— Маркиза.

Хотя сборы маркиза были очень коротки, Гэмпстедъ еще нсколько разъ видлся съ семьей передъ ея отъздомъ.

— Конечно, скажу. Я совершенно съ вами согласенъ,— говорилъ сынъ отцу, который поручилъ ему объяснить молодому человку всю невозможность подобнаго брака.— Я думаю, что это было бы несчастіе для обоихъ, котораго слдуетъ избжать,— если они въ состояніи побдить свои настоящія чувства.

— Чувства!

— Но замшаны же тутъ чувства, сэръ?

— Конечно, онъ ищетъ положенія… и денегъ.

— Нисколько. Этого, пожалуй, могъ бы искать какой-нибудь молодой аристократъ, который желалъ бы жениться въ своемъ кругу и въ то же самое время улучшитъ свое состояніе. Въ его условіяхъ это было бы довольно справедливо. Онъ бы давалъ и бралъ. Со стороны Джорджа это было бы нечестно, подобное обвиненіе, относительно его, было бы несправедливо. Положеніе, какъ вы его называете, онъ счелъ бы бременемъ. Что же касается денегъ, онъ не знаетъ, есть ли у Франсесъ шиллингъ или нтъ.

— Ни одного шиллинга, если я его ей не дамъ.

— Онъ объ этомъ и не думаетъ.

— Такъ онъ долженъ быть очень непредусмотрительный молодой человкъ, ему совсмъ не слдуетъ жениться.

— Я этого не допускаю — но хотя бы и такъ?

— А между тмъ мы думаемъ.

— Я думаю, сэръ, что это очень прискорбно. Я это говорилъ съ самаго начала. Я выскажу ему все, что думаю. Франсесъ будетъ съ вами и вы, конечно, выразяте ей ваше мнніе.

Маркизъ далеко не былъ доволенъ сыномъ, но не посмлъ продолжать споръ. Во всхъ подобныхъ спорахъ онъ сознавалъ, что сынъ ‘убждаетъ собаку дать отрубить себ заднія лапы’. Его собственныя мысли были ему достаточно ясны, какъ, напримръ, настоящая мысль, что его дочь, лэди Франсесъ Траффордъ, нарушитъ всякое приличіе, выйдя замужъ за Джорджа Родена, почтамтскаго клерка. Но онъ былъ немногорчивъ и, претерпвая пораженіе въ спор, думалъ, что его противникъ злоупотребляетъ своимъ выгоднымъ положеніемъ. Поэтому онъ часто думалъ, а иногда и говорилъ, что т, кто забрасывалъ его словами, способны убдить собаку дать отрубить себ заднія лапы.

Маркиза также выразила Гэмпстеду свое мнніе. Она была особа боле энергичная, чмъ ея мужъ — боле энергичная въ томъ отношеніи, что никогда не позволяла разбить себя ни въ какой стычк. Если слова, или выраженіе лица въ данную минуту не могли сослужить ей службы, она исчезала. Она умла очень краснорчиво молчать и заставить противника умолкнуть своей манерой выйти изъ комнаты. Это была высокая, красивая женщина съ величавой осанкой. ‘Vera incessu patuit Dea’. Она слыхала, если не самыя эти слова, то переводъ ихъ, прониклась ими и носила ихъ въ сердц въ качеств тайнаго девиза. Быть аристократкой съ головы до ногъ, по наружности и понятіямъ, было цлью ея жизни. Она твердо была уврена, что въ этомъ заключается ея высшая обязанность. Богу угодно было сдлать ее маркизой — неужели ей воспротивиться вол Божіей? Единственнымъ ея несчастіемъ было, что Богу не угодно было сдлать ее матерью будущаго маркиза. Лицо ея, совершенно безстрастное, не смотря на свою красоту, нисколько не обнаруживало ни ея скорбей, ни ея радостей, голосъ также безусловно подчинялся ея вол. Никто, не исключая ея мужа, никогда не воображалъ, чтобы она живо чувствовала этотъ единственный ударъ судьбы. Хотя политическіе взгляды Гэмпстеда были въ глазахъ ея ужасны, недостойны врноподданнаго, кощунственны, она обращалась съ нимъ съ утонченной вжливостью. Если онъ выражалъ какое-нибудь желаніе насчетъ домашняго комфорта, она заботилась объ удовлетвореніи его. Она старалась длать видъ, что принимаетъ участіе въ его любимой забав, охот съ гончими. Она выказывала къ нему большое уваженіе — для него крайне тягостное — какъ въ человку, занимающему первое мсто посл маркиза. Ему, республиканцу и кощунственному бунтовщику — таково было ея мнніе о немъ — ему принадлежало первое мсто посл маркиза. Она охотно научила бы своихъ мальчиковъ уважать его, какъ будущаго главу семейства, еслибъ онъ не привыкъ играть съ ними, вытаскивать ихъ изъ кроватокъ, подбрасывать ихъ въ однихъ ночныхъ рубашкахъ,— еслибъ они не слишкомъ его любили, чтобъ уважать. Тщетно старалась мать пріучить ихъ называть его Гэмпстедъ.

Лэди Франсесъ никогда особенно ей не мшала, но, можетъ быть, мачиха была сурове къ лэди Франсесъ, чмъ къ пасынку, роль котораго, въ качеств положительной преграды ея честолюбію, она прекрасно сознавала. Лэди Франсесъ не имла права на большую дань уваженія, чмъ та, какая воздавалась ея роднымъ дтямъ. Первородство не дало ей никакихъ правъ. Она была дочь маркиза, но мать ея была только дочерью коммонера. Можетъ быть, въ чувствахъ маркизы къ брату и сестр говорила совсть. Такъ какъ лордъ Гэмпстедъ положительно мшалъ ей, ей приходило на мысль, что она не должна изъ-за этого относиться къ нему враждебно. Лэди Франсесъ ей не мшала — а потому ее можно было не любить и критиковать, не удручая своей совсти, кром того, хотя Гэмпстедъ былъ ужасенъ своимъ республиканствомъ, своей тайной измной, своимъ кощунствомъ, тмъ не мене его нсколько оправдывало то, что онъ мужчина. Несомннно, все это было ужасно въ немъ, но боле простительно, чмъ было бы въ женщин. Лэди Франсесъ никогда не объявляла, что она республиканка, неврующая, а тмъ мене бунтовщица — чего, впрочемъ, не длалъ и лордъ Гэмпстедъ. Въ присутствіи мачихи она обыкновенно не касалась политическихъ и религіозныхъ вопросовъ. Но почему-то думали, что она сочувствуетъ брату, и знали, что аристократическіе интересы далеко не столько близки ея сердцу, какъ бы слдовало. Маркиза и лэди Франсесъ никогда не ссорились, но между ними не было и той дружбы, какая можетъ существовать между мачихой тридцати-восьми лтъ и падчерицей двадцати-одного года. Лэди Франсесъ была высокая и стройная, съ спокойнымъ, но выразительнымъ лицомъ, смуглая, съ голубыми глазами и почти черными волосами. По наружности она была совершеннымъ контрастомъ своей мачихи, походка, движенія ея отличались живостью и граціей, безъ всякой заботы о послдней. Въ ней было достоинство, но она ни минуты не думала о немъ. Сами маленькіе. лорды, ея братья, не больше помышляли о выдержк, разбрасывая всюду свои книги и игрушки. Но маркиза никогда не оправила шарфа, не застегнула перчатки, не подумавъ, что ея долгъ застегнуть перчатку и оправить шарфъ, какъ подобаетъ маркиз Кинсбёри.

Мачиха не желала леди Франсесъ зла,— ей хотлось только прилично выдать ее замужъ и сбыть ее съ рукъ. Любой глупый графъ, или пылкій виконтъ годился бы, подъ условіемъ, чтобы аристократическая кровь и деньги были на лицо. Лэди Франсесъ считали опасной и надялись, что съ помощью приличнаго брака удастся избавиться отъ опасности. Но не съ помощью такого брака какъ этотъ!

Когда маркиза впервые случайно услышала имя ‘Франсесъ’, а затмъ послдовало признаніе, она выразила свои чувства однимъ взглядомъ. Таковъ могъ быть взглядъ Артура, когда онъ впервые услыхалъ, что его королева — преступна, таковы должны были быть чувства Цезаря, когда и Брутъ нанесъ ему ударъ. Хотя и знали, что лэди Франсесъ совершенно равнодушна къ собственному величію, тмъ не мене — этого, во всякомъ случа, никто не ожидалъ.— Не серьёзно же мы это думаемъ!— наконецъ, сказала маркиза.

— Очень серьёзно, мама.

Тутъ маркиза, придерживая платье одной рукой и высоко поднявъ другую, съ мучительной мольбой, обращенной къ богамъ, руководящимъ судьбами герцогскихъ домовъ, медленно вышла изъ комнаты. Ей необходимо было собраться съ мыслями, прежде чмъ сказать слово.

Въ теченіе нкотораго времени посл этого, она обмнивалась съ преступницей очень немногими словами. Мертвое молчаніе было всего приличне, когда двочка перепачкаетъ свое самое нарядное платье, ее разбранятъ и поставятъ въ уголъ, но когда она солжетъ, ее окончательно сразятъ ужаснымъ молчаніемъ. Выражать краснорчивое негодованіе безъ словъ подъ силу хладнокровнымъ людямъ.

Такъ, въ первую минуту, отнеслась къ леди Франсесъ ея мачиха. Ее, однако, сейчасъ же повезли въ Лондонъ, подвергли боле громогласному гнву отца и приказали готовиться къ отъзду въ Саксонскіе Альпы. Сначала, правда, ей не сообщили, куда ее собственно везутъ. Ее везли за-границу, причемъ находили умстнымъ относиться къ ней какъ полицейскій относится къ арестанту, находя, что ему мене всхъ надо знать, гд собственно находится его тюрьма. Это быстро обнаружилось, такъ какъ у маркиза былъ замокъ въ Саксоніи, но это была случайность.

Маркиза мало касалась этого вопроса, если она не обсуждала его въ интимныхъ разговорахъ съ мужемъ, но передъ своимъ отъздомъ она сочла нужнымъ высказаться лорду Гэмпстеду.

— Гэмпстедъ,— сказала она,— ужасный ударъ разразился надъ нами.

— Я самъ удивился. Не знаю, слдуетъ ли называть это ударомъ.

— Не называть ударомъ! Ты, конечно, хочешь сказать, что изъ этого ничего не выйдетъ.

— Я хотлъ сказать, что, хотя я считаю это предложеніе не совсмъ умстнымъ…

— Неумстнымъ!

— Да, я, конечно, нахожу его неумстнымъ, но въ немъ, нтъ ничего, чтобы меня особенно поражало.

— Ничего, что бы тебя поражало!

— Бракъ, самъ по себ, вещь хорошая.

— Гэмпстедъ, не говори со мной въ этомъ тон.

— Но мн такъ кажется. Если молодому человку хорошо жениться, то и молодой двушк должно быть хорошо выйти замужъ. Одно обусловливаетъ другое.

— Ты говоришь это просто, чтобы мучить меня.

— Я могу только выражать свои мысли. Согласенъ, что это было бы неудобно. Она, до нкоторой степени, возстановила бы противъ себя своихъ друзей.

— Совершенно!

— Не совершенно — но до нкоторой степени. Извстный классъ людей — едва ли тотъ, знакомствомъ котораго слдуетъ особенно дорожить — пожалуй, готовъ будетъ порвать съ ней. Какъ бы глупы ни были ея друзья, мы обязаны щадить… даже ихъ глупость.

— Ея друзья не глупы — ея приличные друзья.

— Совершенно съ вами согласенъ, но въ числ ихъ столько неприличныхъ.

— Гэмпстедъ!

— Боюсь, что я не совсмъ ясно выражаюсь. Но все равно. Это было бы неудобно. Это было бы непріятно отцу, съ желаніями котораго слдуетъ соображаться.

— Полагаю, что такъ.

— Совершенно съ вами согласенъ. Слдуетъ соображаться съ желаніями отца, хотя бы дочь была совершеннолтняя, такъ что по закону имла бы право распоряжаться собой по собственному усмотрнію. Кром того, встртились бы и денежныя затрудненія.

— Она не получила бы ни одного шиллинга.

— Я счелъ бы своимъ долгомъ уладить это, если бы встртилась дйствительная необходимость.— Въ этихъ словахъ сказывался наслдникъ, уже владвшій многимъ, и къ которому должно было цликомъ перейти все семейное достояніе.— Тмъ не мене, если я смогу помшать этому, не ссорясь ни съ нимъ, ни съ нею, не сказавъ ни одного рзкаго слова,— я это сдлаю.

— Это будетъ твоя прямая обязанность.

— Прямая обязанность всякаго человка — поступать какъ слдуетъ. Затрудненіе въ томъ, чтобы видть путь.— Посл этого маркиза молчала. Своимъ разговоромъ она выиграла очень немного, почти ничего. Замышляемое имъ противодйствіе въ сущности было немногимъ лучше согласія, а причины, по которымъ онъ соглашался съ нею, столько же оскорбляли ея чувства, какъ если бы онъ приводилъ ихъ въ защиту противнаго мннія. Даже маркизъ не былъ достаточно пораженъ ужасомъ при мысли, что его дочь снизошла до объясненія съ почтамтскимъ клеркомъ!

Наканун ихъ отъзда, Гэмпстеду удалось остаться на нсколько минутъ наедин съ сестрою.

— Что за нелпость это бгство,— сказала она, смясь.

— Ты должна была этого ожидать.

— Оно отъ этого не мене нелпо. Конечно, я поду. Въ данную минуту мн не остается другого выбора, какъ не оставалось бы, если бы они грозились запереть меня, пока я не нашла бы, кого-нибудь кто принялъ бы на себя мою защиту. Но я такъ же свободно могу располагать собой, какъ папа.

— У него есть деньги.

— Это не даетъ ему права бить тираномъ.

— Нтъ, даетъ, по отношенію къ незамужней дочери, у которой денегъ нтъ. Намъ остается только повиноваться тмъ, отъ кого мы въ зависимости.

— Я хочу сказать, что отъздъ этотъ ни къ чему не поведетъ. Не воображаешь же ты, Джонъ, что я откажусь отъ него разъ ршившись дать ему слово! Дать его было очень трудно — но отказаться отъ него было бы въ десять разъ трудне. Я окончательно ршилась — и совершенно довольна.

— Но они-то недовольны.

— Что касается отца моего, мн очень жаль. Что же касается мама, мы съ ней такъ не сходимся въ мысляхъ, что я заране знаю, что все, что бы я ни сдлала, ей не понравится. Тутъ ничего не сдлаешь. Хорошо ли это или дурно, но меня не передлаешь на ея ладъ. Она слишкомъ поздно явилась на свтъ. Ты не пойдешь противъ меня, Джонъ?

— Пожалуй, что пойду.

— Джонъ!

— Врне было бы сказать, что уже пошелъ. Я не считаю твоего слова благоразумнымъ.

— Но дло сдлано,— сказала она.

— И можетъ быть передлано.

— Нтъ, разв онъ этого захочетъ.

— Я скажу ему, что это не должно состояться для вашего обоюднаго счастія.

— Онъ теб не повритъ.

На это лордъ Гэмпстедъ пожалъ плечами, и тмъ разговоръ кончился.

Былъ почти конецъ іюня, и маркизу было очень досадно, что его увозятъ отъ всхъ прелестей политической жизни Лондона. Онъ уступилъ, подъ первымъ впечатлніемъ ужаса, но съ тхъ поръ началъ создавать, что, удаляясь изъ парламента, онъ приноситъ въ жертву слишкомъ многое. Въ настоящую минуту власть была въ рукахъ консерваторовъ, но во время существованія послдняго либеральнаго кабинета онъ настолько согласился дать себя связать оффиціальными путами, что сдлался хранителемъ малой государственной печати на послдніе шесть мсяцевъ существованія этого кабинета, а потому соэнавалъ собственное значеніе съ точки зрнія партіи. Но, давъ слово жен, онъ теперь не могъ отступить, и дулся. Наканун отъзда онъ долженъ былъ обдать съ нкоторыми представителями своей партіи. Сердце его жены было слишкомъ полно великимъ семейнымъ вопросомъ для какихъ бы то ни было развлеченій, она намрена была остаться дома и присмотрть за укладкой послднихъ вещей маленькихъ лордовъ.

— Я право не вижу, отчего бы вамъ не хать безъ меня,— сказалъ маркизъ, высовывая голову изъ дверей уборной.

— Невозможно,— сказала маркиза.

— Вовсе этого не вижу.

— А если онъ явится, чтобы увезти ее, что бы я стала длать?

Тутъ маркизъ всунулъ голову въ дверь и продолжалъ одваться. А что онъ и самъ будетъ длать, если этотъ человкъ явится и его дочь объявитъ, что готова бжать съ нимъ?

Когда маркизъ ухалъ на свой званый обдъ, маркиза сла за столъ съ лэди Франсесъ. Он были одн, если не считать двухъ лакеевъ, прислуживавшихъ имъ, и не говорили почти ни слова. Маркиз казалось, что грозное молчаніе приличествуетъ обстоятельствамъ. Лэди Франсесъ только энергичне, чмъ когда-либо, ршила, что такое положеніе не должно очень длиться. Она теперь подетъ за-границу, но дастъ понять отцу, что она не въ силахъ выносить той жизни, какую ей предлагаютъ. Если находятъ, что она оговорила себя, пусть удалятъ ее.

Дамы разстались тотчасъ по окончаніи печальной трапезы, маркиза пошла наверхъ, къ дтямъ. Не было на свт боле заботливой, боле любящей, можно сказать, боле влюбленной матери. Каждая мелкая потребность дтей — и у маленькихъ лордовъ есть потребности — составляла предметъ ея заботъ. Смотрть, какъ ихъ мыли, укладывали и поднимали, было, можетъ быть, величайшимъ удовольствіемъ ея жизни. На ея глаза они были перлы аристократической красоты, и дйствительно, это были красивые, здоровые мальчики, съ стройными членами, мощными аппетитами, никогда не бывавшіе не въ дух, пока имъ позволяли шалить и шумть, или спать. Старшій, лордъ Фредерикъ, уже добрался до двухъ-сложныхъ словъ, отъ которыхъ ему подъ-часъ тяжко приходилось. Лордъ Огустусъ владлъ большими буквами изъ слоновой кости, которыя съумлъ превратить въ игрушки. Лордъ Грегори еще не позналъ никакихъ мученій образованія. Въ дом жилъ старый пасторъ, который считался ихъ наставникомъ, но главная обязанность котораго заключалась въ пріисканіи сюжетовъ для разговора съ маркизомъ, когда у него не было другого собесдника. Имлись также гувернантка-француженка и горничная-швейцарка. Но такъ какъ он об скорй учились говорить по-англійски, чмъ дти по-французски, он не послужили заране намченной цли. Маркиза ршила, что ея дти должны говорить на трехъ или четырехъ языкахъ такъ же свободно, какъ на родномъ, и должны изучить ихъ безъ терзаній, обыкновенно сопряженныхъ съ ученіемъ. Въ этомъ она пока еще не успла.

Она услась на нсколько минутъ посреди ящиковъ и чемодановъ, между которыми играли дти передъ отходомъ ко сну. Никогда не бывало такой счастливой матери, еслибъ только, еслибъ!..

— Мамаша,— сказалъ лордъ Фредерикъ,— гд Джэкъ?— Подъ ‘Джекомъ’ слдовало понимать лорда Гэмпстеда.

— Фредъ, разв я не говорила, что ты не долженъ называть его Джэкомъ?

— Онъ говоритъ, онъ — Джэкъ,— объявилъ лордъ Огуегусъ, бросаясь къ матери въ колни съ такою силой, что она могла бы упасть, не будь она сильна и пріучена къ подобнымъ нападеніямъ.

— Это оттого, что онъ добръ и любитъ съ вами играть. Вы должны называть его Гэмпстедъ.

— Мама, разв онъ некрещеный?— спросилъ старшій.

— Конечно, крещеный, милый мой,— грустно сказала мать, думая о томъ, какъ мало пользы принесъ этотъ обрядъ неврующему молодому человку. Она присутствовала, пока ихъ укладывали спать, размышляя все время о томъ, какое ужасное препятствіе ея счастію заключалось въ этомъ первомъ несчастномъ брак ея мужа. Подумать только, что она — мачиха двушки, которая жаждетъ броситься въ объятія почтамтскаго клерка, что ‘некрещеный’, безбожникъ, вовсе не похожій на англичанина, республиканецъ наслдникъ, стоитъ на дорог ея дорогого мальчика! Тысячу разъ говорила она себ, что дьяволъ говорилъ съ нею, когда она осмливалась желать, чтобъ… чтобъ лордъ Гэмпстедъ не существовалъ! Она очень часто заглушала это желаніе въ сердц своемъ, говоря себ, что оно исходитъ отъ дьявола. Она длала слабое усиліе полюбить молодого человка,— результатомъ его была принужденная вжливость. Ей несвойственно было любить кого-нибудь, кром родныхъ дтей. Теперь она думала, какъ хорошъ былъ бы ея Фредерикъ въ качеств лорда Гэмпстеда, какъ это было бы, да и будетъ, неизмримо лучше для всхъ Траффордовъ, для всей англійской аристократіи, для цлой страны! Но думая это, она знала, что она длаетъ грхъ, и пыталась побдить грхъ. Разв эти ея думы не были равносильны желанію, чтобъ сынъ ея мужа умеръ?

IV.— Леди Франсесъ.

Есть что-то до того печальное въ положеніи двушки, про которую знаютъ, что она влюблена, и которой преходится подвергнуться процессу ‘пристыженія’ со стороны друзей, что удивляешься, какъ вообще какая-либо молодая двушка можетъ это вынести. Большинство молодыхъ двушекъ этого вынести не въ силахъ, и — или отрекаются отъ своей любви, или увряютъ, что отреклись. Про молодого человка, который надлалъ долговъ, провалился на экзамен, даже объявилъ о своей помолвк съ молодой двушкой, у которой нтъ гроша за душой,— что гораздо хуже — просто скажутъ, что онъ послдовалъ общему примру, и сдлалъ то, чего слдовало отъ него ожидать. Мать никогда не смотритъ на него съ тмъ упорнымъ гнвомъ, посредствомъ котораго надется побдить постоянство дочери. Отецъ посердится, погорячится, заплатитъ долги, подготовитъ почву для новой компаніи, и только пожметъ плечами по поводу предположеннаго брака, на который смотритъ просто какъ на нчто немыслимое. Двушка же считается опозорившей себя. Хотя отъ нея ожидаютъ, или во всякомъ случа надются, что она въ урочное время выйдетъ замужъ, тмъ не мене увлеченіе мужчиной,— въ которомъ, казалось бы, слдовало видть первый шагъ въ браку,— грхъ. Оно такъ и есть, даже въ кругу заурядныхъ Джонсоновъ и Броуновъ. Если мы достаточно короли съ Броунами, чтобы знать о любви Джэнъ Броунъ, мы поймемъ обращеніе отца и взглядъ матери. Даже домашняя прислуга знаетъ, что она дала волю своимъ чувствамъ, и относится къ ней какъ-то особенно. Братьямъ стыдно за нее. Тогда какъ она влюбись ея брать въ Джемиму Джонсъ, одобряетъ его, сочувствуетъ ему, поощряетъ его.

Существуютъ героини, которыя все это переживаютъ, остаются врны до конца. Существуетъ много псевдо-героинь, которыя начинаютъ съ того же, но не выдерживаютъ характера. Псевдо-героиня обыкновенно сдается, когда молодой Смитъ — не особенно молодой вдобавокъ — поступаетъ въ компаньоны въ гг. Смиту и Уокеру и встрчается на пути ея, во время поисковъ за женою. Преслдованіе, во всякомъ случа, такъ часто оказывается дйствительнымъ, что отцы и матери считаютъ долгомъ прибгнуть къ нему. Нечего и говорить, какъ высоко надъ сферой какихъ-нибудь Броуновъ парили мысли маркизы Кинсбёри. Но она сознавала, что обязана прибгнуть къ мрамъ, къ которымъ и они бы прибгли, и ршила, что маркизъ послдуетъ ея примру. Ужасное зло, непоправимое зло уже было сдлано. Многіе, увы, узнаютъ, что лэди Франсесъ опозорила себя. Маркиза не въ силахъ была скрыть этого отъ своей родной сестры, лэди Персифлажъ, и лэди Персифлажъ, безъ сомннія, подлится тайной съ другими. Ея горничная все знаетъ. Самъ маркизъ — самый нескромный изъ людей. Гэмпстедъ не найдетъ нужнымъ скрытничать. Роденъ, конечно, расхвастаетъ всмъ въ почтамт. Почтальоны, посщавшіе домъ въ Паркъ-Лэн, вроятно, обсуждали вопросъ съ лакеями у воротъ. Нечего было надяться на сохраненіе тайны. Вс молодые маркизы и холостые графы узнаютъ, что лэди Франсесъ Траффордъ влюбилась въ ‘почтальона’. Но съ помощью времени, заботъ и строгихъ предосторожностей, быть можетъ, удастся предотвратить окончательную катастрофу — бракъ. Тогда, если маркизъ не поскупится, какой-нибудь молодой графъ, или по меньшей мр баронъ, пожалуй, согласится забыть почтальона и сорвать аристократическій цвтокъ, правда запятнанный, но скрашенный позолотой. Ея милашкамъ придется пострадать. Всякая прибавка къ приданому послужитъ имъ въ ущербъ. Но все же лучше это, чмъ имть зятемъ почтамтскаго клерка.

Таковы были планы, съ которыми маркиза собиралась везти падчерицу въ ихъ саксонскую резиденцію. Маркизъ склонялся въ ту же сторону.— ‘Совершенно согласенъ, что ихъ слдуетъ разлучить — совершенно,— говорилъ онъ.— Допустить этого не возможно. Ни одного шиллинга… если она не будетъ вести себя прилично. Конечно, она получитъ свое состояніе, но не для того, чтобы сдлать изъ него такое употребленіе’.

Самъ онъ въ тайн замышлялъ устроить ихъ всхъ въ замк и тогда, если возможно, поспшить назадъ въ Лондонъ до совершеннаго окончанія сезона. Жена сильно убждала его безусловно хранить тайну, вроятно позабылъ, что сама все разсказала лэди Персифлажъ. Маркизъ вполн съ нею согласился. Тайна необходима. Что до него касается, то вроятно ли, чтобы онъ заговорилъ о такомъ тяжеломъ и такомъ близкомъ его сердцу вопрос! Тмъ не мене онъ все разсказалъ мистеру Гринвуду, джентльмену, игравшему въ его дом роль наставника, частнаго секретаря и капеллана.

У лэди Франсесъ были свои мысли относительно предстоявшаго отъзда и жизни за границей. Они собираются преслдовать ее, пока она не измнить своего намренія. Она собиралась приставать къ нимъ, пока они не измнять своего. Она слишкомъ себя знала, чтобы питать какія-нибудь опасенія на счетъ собственной стойкости. Она создавала, что маркиз не удстся ни убжденіями, ни даже преслдованіями заставить ее отказаться отъ человка, которому она дала слово. Въ душ она презирала маршу. Къ отцу она питала глубокое довріе,— зная, что у него любящее сердце, думая, что онъ продолжаетъ враждебно относиться къ тмъ аристократическимъ догматамъ, которые для маркизы — религія, и вроятно сознавая, что въ самой его слабости она почерпнетъ силу. Еслибъ мачвха стала дйствительно жестокой, тогда отецъ возьметъ ея сторону противъ жены. Тяжелое время неизбжно,— такъ мсяцевъ шесть, и тогда настанетъ минута, когда она будетъ имть возможность сказать: ‘Я испытала себя, знаю чего хочу, намрена возвратиться домой и вступать въ бракъ’. Она позаботится, чтобы ея заявленіе на этотъ счетъ не было неожиданнымъ ударомъ. Шесть мсяцевъ будутъ употреблены на подготовку къ нему. Маркиза можетъ стойко проповдовать свои идеи въ теченіе шести мсяцевъ, лэди Франсесъ не мене стойко будетъ проповдовать свои.

Когда Роденъ предложилъ ей сердце, она приняла его только посл серьёзнаго раздумья. Уронъ, который она еще въ ранніе годы, слышала отъ матери, проникъ въ самую глубину ея души,— гораздо глубже, чмъ предполагала наставница. Наставница эта никогда не имла намренія внушать, что гордиться знатностью — заблужденіе. Никто усиленне ея не размышлялъ о томъ, что знатность особенно побуждаетъ къ исполненію высокихъ обязанностей. ‘Noblesse oblige’. Слова эти были начертаны въ ея сердц и сказывались въ ея дйствіяхъ, во всю ея жизнь. Но она старалась растолковать дтямъ, что они не должны слишкомъ усердно требовать себ привилегій, какія даетъ происхожденіе. И безъ того на нихъ посыплется слишкомъ много этихъ привилегій — слишкомъ много для ихъ собственнаго блага. Пусть они никогда съ жадностью не хватаются за т блага, которыя случай далъ имъ въ гораздо большемъ количеств, чмъ по справедливости слдовало. Пусть помнятъ, что, въ сущности, нтъ никакой заслуги родиться сыномъ или дочерью маркиза. Пусть не забываютъ, насколько выше быть полезнымъ человкомъ или достойной женщиной. Таковы были уроки матери, но они запали глубже, чмъ она ожидала. Этому способствовали прежнія политическія убжденія отца — вторичное избраніе пьяницы-портного — насмшки друзей, достаточно высокопоставленныхъ и достаточно интимныхъ, чтобы смть насмхаться, вкоренившееся съ дтства убжденіе, что хорошо быть радикаломъ и, сверхъ всего этого, презрніе къ исключительно аристократическимъ манерамъ мачехи. Этимъ путемъ лордъ Гэмпстедъ дошелъ до своего настоящаго образа мыслей, такъ же, какъ и леди Франсесъ.

Ея убжденія были такъ же радикальны какъ и его, хотя вылились въ другую форму. У двушки, въ ранней молодости, вс взгляды на жизнь имютъ какое-нибудь отношеніе къ любви и послдствіямъ ея. Когда молодой человкъ склоняется къ либерализму или консерватизму, онъ вовсе не руководствуется соображеніями о томъ, какъ взглянетъ на вопросъ какая-нибудь еще скрывающаяся въ туман молодая особа. Но двушка, если она вообще останавливается на подобныхъ мысляхъ, мечтаетъ о нихъ и какъ о мысляхъ человка, котораго она надется когда-нибудь полюбить. Перейди она, протестантка, въ католицизмъ и поступи въ монастырь, она чувствуетъ, что, отказываясь отъ надежды на любовь, она приноситъ величайшую жертву, какую только можетъ принести религіи, которой открываетъ свое сердце. Если она предается музык, живописи, изученію языковъ, она думаетъ о впечатлніи, какое ея таланты могутъ произвести на какого-нибудь идеальнаго мужчину. Все это, совершенно безсознательно, представлялось уму леди Франсесъ по мр того, какъ мсяцъ за мсяцемъ и годъ за годомъ въ ней складывались ея радикальныя убжденія. Она не думала ни о чьей любви — вообще мало думала о любви — но среди ея размышленій о слабостяхъ и тщеславіи аристократіи, ей постоянно представлялся вопросъ: что сталось бы съ нею, еслибы съ ней встртился одинъ изъ тхъ людей, хотя и пролетаріевъ, но кого въ мечтахъ своихъ она считала благородне герцоговъ, и еслибы этотъ человкъ сталъ просить ея руки? Она говорила себ, что еслибъ такой человкъ явился, она оцнитъ его по достоинству, будь онъ герцогъ или бднякъ. При такомъ душевномъ настроеніи она, конечно, склонна была ласково отнестись къ предложенію пріятеля брата. Чего въ немъ недоставало такого, что двушка могла требовать? Въ этихъ выраженіяхъ, задала она себ этотъ вопросъ. По манерамъ человкъ этотъ былъ джентльменъ. Въ этомъ она не сомнвалась. Бднякъ онъ или нтъ, въ немъ не было ничего, что оскорбляло бы вкусъ самой благорожденной дамы. Въ томъ, что онъ лучше образованъ, чмъ любой изъ окружавшихъ ее высоко-образованныхъ молодыхъ людей, она была совершенно уврена. У него всегда находилось больше матеріала для разговора, чмъ у другихъ. О его происхожденіи и родств она не знала ничего, но почти гордилась своимъ незнаніемъ, въ силу своего правила, что человка слдуетъ цнить только по тому, что онъ самъ представляетъ, а отнюдь не по тому, что онъ можетъ заимствовать отъ другихъ. Его наружностью, которой она придавала большое значеніе, она очень гордилась. Онъ, безъ сомннія, былъ красивый молодой человкъ съ легкой походкой, съ движеніями, полными природнаго изящества, но нисколько не заученными, съ высоко поднятой головой, съ живыми главами, красивыми руками и ногами. Ни умъ, ни политическія убжденія не открыли бы человку доступа въ ея сердце, еслибъ наружность его была непріятная, къ тому же съ минуты ихъ первой встрчи онъ никогда ея не боялся,— дерзая, когда не соглашался съ нею, трунить надъ ней и даже распекать ее. Въ сердц двушки нтъ боле сильной преграды для любви, чмъ сознаніе, что человкъ ея боится. Она не сразу отвчала ему, и много думала о предстоявшихъ ей опасностяхъ. Она знала, что не можетъ отречься отъ своего происхожденія. Она признавалась самой себ, что хорошо ли это или дурно, а дочь маркиза не то что другая двушка. Она имла серьезныя обязанности по отношенію къ отцу, къ братьямъ, отчасти даже къ мачих. Но былъ ли задуманный ею поступокъ такого рода, что его можно было считать зломъ для семьи? Она видла, что въ обычаяхъ свта произошли мало-по-малу большія перемны въ теченіе послдняго столтія. Аристократія не стояла такъ высоко, какъ прежде — и слдовательно люди не-аристократическаго происхожденіи не стояли такъ низко. Дочь королевы вышла за ея подданнаго. Разные лорды Джоны и лорды Томасы каждый божій день вступали въ то или другое предпріятіе. Было не мало примровъ, что двушки-аристократки поступали именно такъ, какъ собиралась поступить она. Чмъ почтамтскій клеркъ ниже всякаго другого?

Затмъ представился серьезный вопросъ, должна ли она говорить отцу? Двушки вообще совтуются съ матерью, а претендента посылаютъ къ отцу. У нея не было матери. Она прекрасно сознавала, что не пожелаетъ оставить свое счастіе въ рукахъ настоящей маркизы. Заговори она съ отцомъ, она знала, что вопросъ будетъ сразу ршенъ противъ нея. Отецъ ея былъ слишкомъ подъ властью жены, чтобы ему позволили имть въ подобномъ дл собственное мнніе. А потому она ршила дйствовать на собственный страхъ. Она приметъ предложеніе, а затмъ воспользуется первымъ удобнымъ случаемъ, чтобы сообщить мачих, что она сдлала. Такъ и случилось. Рано утромъ она дала отвть Джорджу Родену и въ тотъ же день, раннимъ же утромъ, собралась съ духомъ и все разсказала маркиз.

Домъ, куда ее повезли, былъ большой, нмецкій замокъ, очень удобно устроенный, которому горы служили фономъ, а Эльба протекала почти у самаго подножіи окружавшихъ его террасъ. Маркизъ потратилъ на него не мало денегъ и на его резиденцію вс прохожіе бросали завистливые взгляды. Замокъ этотъ былъ купленъ, подъ вліяніемъ минутной фантазіи, за красоту, но до настоящаго случая въ немъ никогда не жили боле недли. При другихъ обстоятельствахъ лэди Франсесъ была бы здсь совершенно счастлива, и часто выражала желаніе прожить нсколько времени въ Кенигсграф. Но теперь, хотя она старалась смотрть на ихъ пребываніе здсь, какъ на одно изъ заурядныхъ событій ихъ жизни, она не могла отдлаться отъ мысли о тюрьм. Маркиза ршила не давать ей отдлаться отъ этой мысли. На первыхъ порахъ и она и маркизъ не говорили ни слова о невозможномъ обожател. Такъ было условлено между ними. Но они вообще ничего не говорили. Во всхъ движеніяхъ замчалась суровость, угрюмое безмолвіе царило въ замк, нарушало его только присутствіе мальчиковъ. Пытались даже какъ можно чаще разлучать ее, съ братьями, и это раздражало ее боле всхъ другихъ оскорбленій, которыя ей причинялись. Недли черезъ дв было объявлено, что маркизъ возвращается въ Лондонъ. Онъ получилъ нсколько писемъ отъ ‘своихъ’, присутствіе его тамъ было совершенно необходимо. При этомъ, лэди Франсесъ не было сказано ни слова о томъ, сколько, приблизительно, продолжится ихъ собственное пребываніе въ замк.

— Папа,— сказала она,— вы возвращаетесь въ Лондонъ?

— Да, моя милая. Присутствіе мое въ город необходимо.

— Сколько времени пробудемъ мы здсь?

— Сколько времени?

— Да, папа. Я очень люблю Кенигсграфъ. Я всегда считала его самымъ красивымъ мстомъ, какое я только знаю. Но мн непріятна перспектива жить здсь, не зная, когда я уду.

— Лучше бы ты спросила мама, моя милая.

— Мама никогда не говоритъ со мной. Мн безполезно было бы ее спрашивать. Папа, вы должны сказать мн что-нибудь, прежде, чмъ удете.

— Что сказать теб?

— Или позволить мн сказать вамъ кое-что.

— Что ты хочешь сказать мн, Франсесъ?— спросилъ онъ сердитымъ тономъ, съ суровымъ видомъ, но ни тонъ его не былъ достаточно сердятъ, ни лицо достаточно сурово, ему нисколько не удалось напугать дочь. Въ сущности ему не хотлось, чтобы о почтамтскомъ клерк зашла рчь прежде, чмъ онъ не убжитъ, онъ былъ бы очень радъ напугать ее настолько, чтобы заставить замолчать, еслибъ это было возможно.

— Папа, мн хотлось бы, чтобы вы знали, что никакой пользы не будетъ отъ того, что меня здсь запираютъ.

— Никто тебя не запираетъ.

— Я говорю о Саксоніи. Конечно, я пробуду здсь нсколько времени, но не можете же вы ожидать, чтобы я осталась здсь навсегда.

— Кто говоритъ о ‘навсегда’?

— Вижу, что меня привезли сюда, чтобъ… разлучить меня съ мистеромъ Роденомъ.

— Я предпочелъ бы не говорить объ этомъ молодомъ человк.

— Но, папа, если онъ будетъ моимъ мужемъ…

— Онъ не будетъ твоимъ мужемъ.

— Это будетъ, папа, сколько бы времени меня здсь ни держали. Это-то я и хочу дать вамъ понять. Разъ давши слово — и не одно слово — я конечно отъ него не откажусь. Я предполагаю, что вы увезли меня сюда съ цлью попытаться отъучить меня отъ этой мысли.

— Объ этомъ и толковать нечего, дло невозможное!

— Нтъ, папа. Если онъ захочетъ… и я захочу… никто помшать намъ не можетъ.— Говора это, она смотрла ему прямо въ лицо.

— Неужели ты хочешь сказать, что не обязана послушаніемъ родителямъ?

— Вамъ, папа, я конечно обязана послушаніемъ… до нкоторой степени. Я полагаю, что настанетъ же когда-нибудь время, когда дочь сама можетъ судить о томъ, что касается ея счастія.

— И опозоритъ всю свою семью?

— Не думаю, чтобы я опозорила свою. Я стремлюсь доказать вамъ, одно — что вы не обезпечите себ моего послушанія, держа меня здсь. Мн кажется, я скорй была бы покорна дома. Въ усиленномъ надзор заключается понятіе, которое едва ли можно согласить съ послушаніемъ. Не думаю, чтобы вы меня заперли на ключъ.

— Ты же имешь никакого права говорить со мной въ этомъ тон.

— Мн хочется объяснить, что наше пребываніе здсь ни къ чему повести не можетъ. Когда вы удете, мы съ мама только будемъ мучить другъ друга. Она не захочетъ говорить со мной, будетъ смотрть на меня, точно я несчастное, погибшее существо. Я вовсе не считаю себя погибшимъ существомъ, но я нисколько не буду лучше здсь, чмъ была бы дома, въ Англіи.

— Когда ты заговоришь, ты не лучше твоего брата,— сказалъ маркизъ, уходя отъ нея.

Посл ею отъзда, жизнь въ Кенигсграф сдлалась чрезвычайно мрачна. Ни одна изъ дамъ никогда не упоминала имени мистера Джорджа Родена. Конечно, существовала почта, и сначала почта была доступна лэди Франсесъ, но скоро настало время, когда она была лишена и этого утшенія. Съ такой, дуэньей, какъ маркиза, нельзя было предполагать, чтобы ей было предоставлено право вести безконтрольную переписку.

V.— Мистриссъ Роденъ.

Джорджъ Роденъ, почтамтскій клеркъ, жилъ съ матерью въ Галлове, миляхъ въ трехъ отъ мста своего служенія. Здсь они занимали маленькій домикъ, который наняли, когда средства ихъ были еще скромне, чмъ теперь, молодой человкъ тогда еще не проложилъ себ дорогу въ свой оффиціальный рай, почтамтъ. Попалъ онъ туда лтъ пять назадъ, и за это время доходы его возрасли до 170 фунтовъ. Такъ какъ у матери его были свои средства, почти вдвое превышавшія эту сумму, и такъ какъ ея личные расходы были незначительны, они имли возможность жить въ довольств. О мистриссъ Роденъ никто ничего опредленнаго не зналъ, но среди сосдей ея распространилась молва, что ее окружаетъ какая-то тайна, преобладало убжденіе, что она, во всякомъ случа, женщина хорошаго круга. Немногіе въ Голлове были знакомы съ нею или ея сыномъ. Но было нсколько личностей, которыя удостоивали наблюдать за ними и толковать о нихъ. Было дознано, что мистриссъ Роденъ обыкновенно ходитъ въ церковь въ воскресенье утромъ, а сынъ ея никогда, что какая-то пріятельница аккуратно посщаетъ ее разъ въ недлю, въ лтописи Голловея было занесено, что пріятельница эта всегда прізжаетъ въ понедльникъ, въ три часа.

Проницательнымъ наблюдателямъ сдлалось извстно, что визитъ отдавался въ теченіе недли, но не всегда въ опредленной день, изъ чего возникали различныя догадки относительно средствъ, мстопребыванія и характера постительницы. Мистриссъ Роденъ всегда здила на извощик. Гостья,— скоро узнали, что ее зовутъ мистриссъ Винсентъ,— прізжала въ коляск, которую одно время считали ея собственной. Кучеръ былъ такъ безукоризненно одтъ, что производилъ впечатлніе собственнаго кучера, но одна изъ наблюдавшихъ, проницательне другихъ, въ одинъ злосчастный день увидала, какъ онъ сходилъ съ козелъ у трактира, и сразу угадала, что панталоны свойственны наемному возниц. Тмъ не мене, было очевидно, что мистриссъ Винсентъ богаче мистриссъ Роденъ, такъ какъ она имла средства нанимать будто бы господскій экипажъ, предполагали также, что она привыкла сидть дома по утрамъ, вроятно съ цлью принимать визиты, такъ какъ мистриссъ Роденъ здила въ ней, какъ придется, по четвергамъ, по пятницамъ, по субботамъ. Намекали также, что мистриссъ Винсентъ недружелюбно относится къ молодому клерку, такъ какъ всмъ было хорошо извстно, что его никогда не бывало дома, когда она прізжала, существовало также предположеніе, что онъ никогда не сопровождалъ мать, когда она отдавала визитъ. Правда, одинъ разъ его видли выходящимъ съ матерью изъ экипажа у дверей ихъ дома, но существовало сильное подозрніе, что она зазжала за нимъ въ почтамтъ. Правда, его служебныя занятія могли бы послужить этому самымъ естественнымъ объясненіемъ, но обитательницы Голловея прекрасно знали, что почтъ-директоръ, въ своемъ человколюбіи, давалъ по субботамъ полдня праздника своимъ обыкновенно удрученнымъ работой подчиненнымъ, и он были уврены, что такой добрый сынъ, какъ Джорджъ Роденъ, хоть изрдка сопровождалъ бы свою мать, еслибы этому не мшала особая причина. Изъ этого возникали дальнйшія догадки. У постительницы подмтили взглядъ, можетъ быть, съ устъ ея сорвалось опрометчивое слово, вызвавшее убжденіе, что она религіозна. Она, вроятно, не взлюбила Джорджа Родена за его анти-религіозность, или во всякомъ случа за не посщеніе церкви, религіозныхъ митинговъ или методистской капеллы. Въ Голлове считали дломъ ршенымъ, что мистриссъ Винсентъ не желаетъ мириться съ безбожіемъ молодого клерка. Думали, что даже между двумя дамами произошла стычка ‘по поводу религіи’, что, вроятно, не имло основанія, такъ какъ было практически извстно, что дв горничныя, служившія мистриссъ Роденъ, никогда ничего не говорили о своей госпож.

Въ Голлове поршили, что мистриссъ Роденъ и мистриссъ Винсентъ двоюродныя сестры. По сходству и лтамъ он могли бы быть родными сестрами, но старушка мистриссъ Демиджонъ, жившая въ No 10 улицы Парадизъ-Роу, объявила, что еслибы Джорджъ былъ родной племянникъ, тетка его неустанно бы работала надъ его обращеніемъ. Въ такомъ случа, несмотря на неодобреніе, существовала бы короткость. Но сыну двоюродной сестры можно позволить губить себя по усмотрнію. Предполагали, что мистриссъ Винсентъ — старшая изъ кузинъ, такъ года на три, на четыре старше, и вслдствіе этого пользуется нкоторымъ авторитетомъ, хотя и небольшимъ. Она была полне мистриссъ Роденъ, мене тщательно скрывала сдины, вызванныя годами, явно обнаруживала фасономъ своихъ шляпъ и шалей, что презираетъ суету міра сего. Это не мшало ей быть всегда прекрасно одтой, что очень хорошо замтила мистриссъ Демиджонъ. Мистриссъ Винсентъ не могла тратить на свой туалетъ мене ста фунтовъ въ годъ, тогда какъ мистриссъ Роденъ, какъ всякій могъ видть, не тратила и половины этой суммы. Но кому неизвстно, что женщина можетъ отвлекаться отъ суеты въ роскошныхъ, шелковыхъ платьяхъ и вращаться въ свт въ шерстяныхъ, или даже бумажныхъ? Мистриссъ Демиджонъ была глубоко убждена, что мистриссъ Винсентъ — женщина строгая, а что мистриссъ Роденъ — нжная и кроткая. Существовало также предположеніе, что об дамы — вдовы, ни мужа, ни признаковъ его существованія не замчалось.

Относительно всхъ этихъ вопросовъ читатель можетъ считать предположенія мистриссъ Демиджонъ и Голловей почти врными. Тотъ, кто пожелаетъ посвятить достаточную долю вниманія и много времени на разгадываніе загадокъ, можетъ достичь блестящихъ результатовъ. Мистриссъ Демиджонъ почти добралась до истины. Интересовавшія ее дамы были троюродныя сестры. Мистриссъ Винсентъ была вдова, была религіозна, была сурова, жила въ большомъ довольств и окончательно разошлась съ своимъ дальнимъ родственникомъ, Джорджемъ Роденомъ. Мистриссъ Роденъ хотя и ходила въ церковь, не такъ усердно соблюдала религіозные обряды, какъ того желала бы ея кузина. Изъ этого возникло объясненіе, которое мистриссъ Роденъ перенесла спокойно, хотя оно не оказало на нее никакого дйствія. Тмъ не мене он нжно любили другъ друга, и еженедльныя посщенія занимали большое мсто въ жизни каждой изъ нихъ. Былъ крупный фактъ, насчетъ котораго мистриссъ Демиджонь и Голловей ошибались,— мистриссъ Роденъ не была вдова.

Только посл отъзда семьи Кинсбёри изъ Лондона Джорджъ сообщилъ матери о своей помолвк. Она давно знала, что онъ друженъ съ лордомъ Гэмпстедомъ, знала также, что онъ гостилъ въ Гендонъ-Голл у Кинсбёри. Мать и сынъ имли привычку совершенно откровенно бесдовать объ этой семь, хотя она часто предостерегала его, говоря, что въ подобныхъ сношеніяхъ съ людьми, которые вращаются совершенно въ другой сфер, скрывается опасность. Въ отвтъ на это сынъ всегда заявлялъ, что онъ опасности не видитъ. Онъ не бгалъ за лордомъ Гэмпстедомъ. Обстоятельства сблизили ихъ. Они встртились въ небольшомъ политическомъ кружк, и мало-по-малу подружились. Лордъ въ немъ искалъ, а не онъ въ лорд. По его понятіямъ, такъ и слдовало. Этого требовало различіе происхожденія, состоянія, общественныхъ условій. Узнавши, кто такой молодой человкъ, съ которымъ онъ встртился, Джорджъ нсколько отдалился, предоставивъ дружб возникнуть съ другой стороны. Но когда между ними окончательно установились дружескія отношенія, онъ не видлъ причины, отчего бы имъ не относиться другъ къ другу просто и тепло. Что же до опасности, чего было опасаться? Это не понравится маркиз? Весьма вроятно. Маркиза играетъ не особенно большую роль въ жизни Гэмпстеда, и ровно никакой въ его жизни. Маркизу это не понравится? Можетъ быть, и нтъ. Но нельзя требовать, чтобы при выбор друга молодой человкъ безусловно соображался съ симпатіями отца,— еще мене обязанъ съ ними соображаться избранный имъ другъ. Но маркизъ,— доказывалъ Джорджъ матери,— такъ же не похожъ на другихъ маркизовъ, какъ сынъ его на ихъ сыновей. Въ семь этой есть стремленіе къ радикализму, чего яснымъ доказательствомъ служитъ знаменитый портной, который до сихъ поръ представляетъ мстечко Эджуэръ. Мистриссъ Роденъ, хотя и жила въ постоянномъ уединеніи, почти не видя общества, если не считать мистриссъ Винсентъ его представительницей, знала однако, что мысли и политическія убжденія маркиза сильно измнились съ тхъ поръ, какъ онъ женился на своей настоящей жен.— Поврь, Джорджъ,— сказала она,— что равенство такъ же дорого въ дружб, какъ и въ любви.

— Несомннно, мама,— отвчалъ онъ: — но прежде чмъ руководствоваться этимъ правиломъ, слдуетъ опредлить слово ‘равенство’: что уравниваетъ двухъ мужчинъ, или мужчину и женщину?

— Вншній условія больше всего другого,— смло отвчала она.

— А мн казалось бы, что тутъ большую роль играютъ внутреннія, душевныя условія.

Она взглянула на него и покачала головой мило, кротко, съ любовью, но все же съ твердымъ намреніемъ выразить противорчіе.

— Я всегда допускалъ,— продолжалъ онъ,— что человкъ низкаго происхожденія…

— Я ничего не говорила о низкомъ происхожденіи!— Это былъ вопросъ, относительно котораго между матерью и сыномъ не существовало полной откровенности, но мать всегда пыталась успокоить сына на этотъ счетъ.

— Что человкъ, относительно низкаго происхожденія,— продолжалъ онъ, не прерывая своей фразы,— не долженъ позволять себ того, что можетъ себ позволить истый аристократъ, это несомннно. Хотя молодой принцъ можетъ стоять выше по природнымъ дарованіямъ, чмъ молодой сапожникъ, и всего лучше обнаружатъ свой аристократизмъ, ухаживая за сапожникомъ, тмъ не мене сапожникъ долженъ ждать, чтобъ за нимъ ухаживали. Свтъ создалъ такой порядокъ вещей, при которомъ сапожникъ не можетъ поступить иначе, не обнаруживая дерзости и нахальства, съ помощью которыхъ онъ ничего не достигаетъ.

— И при которыхъ онъ сталъ бы очень плохо тачать свои сапоги.

— Несомннно. Этого ни какъ нельзя избгнуть, такъ какъ боле благородныя занятія, къ которымъ призоветъ его оцнившій его принцъ, заставятъ его бросить свои сапоги.

— Неужели лордъ Гэмпстедъ заставитъ тебя бросить почтамтъ?

— Вовсе нтъ. Онъ не принцъ, да и я не сапожникъ. Хотя насъ раздляетъ большое разстояніе, оно не такъ велико, чтобы наше знакомство требовало подобной перемны. Но я говорилъ… не знаю хорошенько, что я говорилъ…

— Ты старался опредлить, что такое ‘равенство’. Но человкъ всегда запутывается, когда вдается въ опредленія,— сказала мать.

— Хотя оно отчасти зависитъ отъ вншнихъ условій, внутреннія играютъ тутъ большую роль. Вотъ, собственно, что я хотлъ сказать. Мужчина и женщина могутъ отлично ужиться, питать другъ къ другу такую постоянную любовь, хотя бы одинъ былъ аристократъ и богачъ, а другая была бдна и взята изъ ничтожества. Но совершенное животное и разумное человческое существо едва-ли могутъ ужиться и любить другъ друга.

— Это правда,— сказала она.— Боюсь, что это правда.

— Надюсь, что это правда.

— Подобные опыты часто длаются обыкновенно къ большой невыгод того, кто выше.

Все это, однако, говорилось, прежде, чмъ Джорджъ Роденъ заикнулся о лэди Франсесъ, и относилось только къ дружб, возникавшей между ея сыномъ и молодымъ лордомъ.

Молодой лордъ, при равныхъ случаяхъ, посщалъ домикъ въ Голлове и былъ чрезвычайно любезенъ съ матерью своего друга. У лорда Гэмпстеда была манера быть любезнымъ, которая никогда ему не измняла, какъ только онъ пожелаетъ прибгнуть въ ней. И онъ почти постоянно прибгалъ къ ней, исключая тхъ случаевъ, когда отпоръ, данный его личнымъ взглядамъ, вынуждалъ его быть вжливо-непріятнымъ. Говоря объ охот съ ружьемъ, о рыбной ловл и другихъ занятіяхъ, которыхъ не одобрялъ, онъ прибгалъ къ аргументамъ, повидимому, да и въ сущности полнымъ добродушія, но которые, однако, имли свойство раздражать противника. Этимъ способомъ онъ усплъ сдлаться совершенно ненавистнымъ мачих, съ которой ни въ чемъ не сходился. Во всхъ другихъ случаяхъ обращеніе его всегда, было ровное, съ какимъ-то симпатичнымъ оттнкомъ интимности. Въ силу этихъ свойствъ онъ попалъ въ большую милость къ мистриссъ Роденъ.

Кому неизвстно, какъ нормальный молодой человкъ ведетъ себя при утреннихъ визитахъ? Онъ пріхалъ, потому что хочетъ быть вжливымъ. Онъ не явился бы, еслибъ не желалъ бытъ популярнымъ. Онъ охотно былъ бы любезенъ, еслибъ это было возможно. Ясно, что онъ убжденъ, что обязанъ одолть извстное количество совершенно неинтересныхъ разговоровъ, а затмъ выбраться изъ комнаты съ возможно-меньшей неловкостью. Ему и въ голову не приходитъ, чтобы можно было найти разумное удовольствіе въ бесд съ какой-нибудь, мистриссъ Джонсъ. А между тмъ мистриссъ Джонсъ, вроятно, хорошій образчикъ того общества, въ которомъ каждый желаетъ вращаться. Общество для него обыкновенно состоитъ изъ нсколькихъ частой, изъ которыхъ каждая — мученіе, хотя вс вмст считаются удовольствіемъ. Въ похвалу лорду Гэмпстеду слдуетъ сказать, что онъ умлъ свободно и любезно разговаривать съ любой мистриссъ Джонсъ, пока сидлъ у нея. Онъ держалъ себя совершенно непринужденно и бесдовалъ точно вкъ зналъ эту даму. Ничто такъ не нравится женщинамъ, и этимъ путемъ лорду Гэмпстеду въ значительной мр удалось если не побдить, то во всякомъ случа заглушить сознаніе опасности, о которой говорила мистрисъ Роденъ.

Но все это относится къ эпох, когда въ Голлове ничего не знали о лэди Франсесъ. Мать и сынъ очень мало толковали объ этой семь. Джорджъ Роденъ желалъ составить себ благопріятное мнніе о самомъ маркиз, но едва-ли усплъ въ этомъ. Относительно мачихи Гэмпстеда онъ даже не питалъ этого желанія. Она съ первой минуты показалась ему женщиной, вполн пропитанной аристократическими предразсудками, которая считала себя облеченной извстными привилегіями, ставившими ее неизмримо выше прочихъ человческихъ существъ. Самъ Гэмпстедъ даже не длалъ вида, что уважаетъ ее. О ней Роденъ почти ничего не говорилъ матери, просто упомянувъ о ней какъ о маркиз, которая совсмъ и не родня Гэмпстеду. О лэди Франсесъ онъ только сказалъ, что въ этой семь есть двушка, одаренная такой душой, что изъ всхъ двушекъ своего круга она наврное самая милая и благородная. Тутъ мать его внутренно содрогнулась, подумавъ, что здсь также можетъ скрываться опасность, но она побоялась коснуться этого даже въ разговор съ сыномъ.

— Какъ сошло твое посщеніе?— спросила мистриссъ Роденъ, когда сынъ уже пробылъ дома нсколько часовъ. Разговоръ происходилъ посл того послдняго пребыванія въ Гендонъ-Голл, когда лэди Франсесъ общала быть его женой.

— Ничего себ, говоря вообще.

— Вижу, что тебя что-то огорчило.

— Нтъ, ничего. Я былъ нсколько озадаченъ.

— Что они теб сказали?— спросила она.

— Почти ничего, кром любезностей,— только въ послднюю минуту сорвалось одно слово.

— Знаю, что тебя что-то оскорбило,— сказала мать.

— Лэди Кинсбёри дала мн понять, что терпть меня не можетъ. Очень странно, что можно питать такія чувства въ человку, почти не обмнявшись съ нимъ ни единымъ словомъ.

— Говорила я теб, Джорджъ, что здить туда опасно!

— Въ этомъ еще не было бы опасности, еслибъ дло этимъ ограничивалось.

— Чтожъ тутъ еще скрывается?

— Въ этомъ не было бы опасности, еслибы лэди Кинсбёри была только мачихой Гэмпстеда.

— А чтожъ она еще?

— Она также мачиха лэди Франсесъ. О, мама!

— Джорджъ, что случилось?— опросила она.

— Я просилъ лэди Франсесъ быть моей женой.

— Твоей женой?

— И она дала слово.

— О, Джорджъ!

— Право такъ, мама. Теперь ты поймешь, что лэди Кинсбёри дйствительно можетъ быть опасна. Когда я подумаю, какая свобода можетъ быть предоставлена ей мучить падчерицу, я едва могу простить себ свой поступокъ.

— А маркизъ?— спросила мать,

— О его чувствахъ я пока еще ничего не знаю. Я не имлъ случая говорить съ нимъ посл этого маленькаго происшествія. У меня вырвалось необдуманное слово, которое милэди услышала и за которое сдлала мн замчаніе. Тогда я ухалъ.

— Какое слово?

— Обыкновенное привтствіе, слово, которое употребительно между близкими друзьями, но которое, будучи сказано мною, выдало всю тайну. Я забылъ титулъ ‘лэди’, обязательный для человка въ моихъ условіяхъ при обращеніи къ двушк въ ея условіяхъ. Могу себ представить, съ какимъ ужасомъ на меня будетъ смотрть теперь лэди Кинсбёри.

— Но, что скажетъ маркизъ?

— И для него также я буду предметомъ негодованія, крайняго негодованія. Мысль о соприкосновеніи съ такимъ низкимъ существомъ сразу излечитъ его отъ всхъ его легонькихъ радикальныхъ поползновеній.

— А Гэмпстедъ?

— Гэмпстеда, кажется, ничто, не можетъ излечить отъ его убжденій,— но даже онъ не особенно доволенъ.

— Онъ съ тобой поссорился?

— Нтъ, этого не было. Онъ слишкомъ благороденъ, чтобы ссориться по такому поводу. Онъ даже слишкомъ благороденъ, чтобы оскорбиться чмъ-нибудь подобнымъ. Но онъ не хочетъ допустить, чтобы это привело къ добру. А ты, мама?

— О, Джорджъ, сомнваюсь, сомнваюсь.

— Ты не хочешь даже поздравить меня?

— Что мн сказать?— Я боюсь, больше чмъ надюсь.

— Когда я скажу теб, что она вся проникнута благородствомъ, что у нея благородное сердце, благородная красота, что она — самое прелестное существо, какое Богъ когда-либо создалъ для счастія человка, неужели ты и тогда не поздравишь меня?

— Желала бы я, чтобы происхожденіе ея было другое,— сказала мать.

— Я не желалъ бы въ ней никакой перемны,— ршилъ сынъ.— Ея происхожденіе — самое меньшее изъ ея достоинствъ, но мн не хотлось бы въ ней ничего измнить.

VI.— Парадизъ-Роу.

Недли черезъ дв посл возвращенія Джорджа Родена въ Голловэй,— дв недли проведенныя его матерью въ размышленіяхъ о хорошей, но опасной любви сына,— лордъ Гэмпстедъ явился съ визитомъ въ No 11 улицы Парадизъ-Роу. Мистриссъ Роденъ жила въ No 11, а мистриссъ Демиджонъ въ No 10, напротивъ. Въ Голлове уже были толки о лорд Гэмпстед, но пока ничего еще не было извстно. Онъ, правда, нсколько разъ бывалъ въ дом мистриссъ Роденъ, но всегда являлся такъ скромно, что его замтили просто, какъ человка, котораго въ Холлове никто не зналъ. Было извстно, что онъ другъ Джорджа, такъ какъ въ первый разъ его видли съ Джорджемъ въ субботу. Онъ также заходилъ въ воскресенье и ушелъ съ Джорджемъ. Мистриссъ Демиджонъ заключила, что онъ сослуживецъ Родена, и выразила мнніе, что ‘нечего вниманія обращать’, желая этимъ дать понять, что Голловей не обязанъ интересоваться незнакомцемъ. Понятно, что товарищи дружны между собой. Два раза лордъ Гэмпстедъ прізжалъ въ омнибус изъ Излингтона, при этомъ случа было замчено, что такъ какъ онъ пріхалъ не въ субботу, то что-нибудь да не такъ. Клеркъ, котораго по субботамъ отпускаютъ раньше обыкновеннаго, долженъ сидть за работой въ понедльникъ и вторникъ. Мистриссъ Дуфферъ, которую въ Парадизъ-Роу ставили несравненно ниже мистриссъ Демиджонъ, заикнулась-было, что молодой человкъ, пожалуй, не почтамтскій клеркъ: это, однако, было встрчено съ насмшкой. Гд-жъ почтамтскому клерку находить себ пріятелей, какъ не среди себ подобныхъ?— ‘Можетъ быть, онъ ухаживаетъ за вдовой’, догадалась мистриссъ Дуфферъ. Но съ этимъ также не согласились. Мистриссъ Демиджонъ объявила, что почтамтскіе клерки слишкомъ практичны, чтобъ жениться на вдовахъ, у которыхъ всего-то двсти или триста фунтовъ въ годъ, и которыя, вдобавокъ, годятся имъ въ матери.

— Но отчего онъ пріхалъ во вторникъ,— спросила мистриссъ Дуфферъ:— и отчего онъ пріхалъ одинъ? Ахъ вы, милая старушка!— воскликнула Клара Демиджонъ, племянница старой мистриссъ Демиджонъ, думая, что появленіе красивыхъ молодыхъ людей въ Парадизъ-Роу — дло естественное.

Все это, однако, ничего не значило въ сравненіи съ тмъ,что произошло въ Парадизъ-Роу при случа, о которомъ теперь пойдетъ рчь.

— Тетушка Джемима,— воскликнула Клара Демиджонъ, выглядывая въ окошко:— этотъ молодой человкъ опять пріхалъ въ No 11, верхомъ, а сзади грумъ.

— Грумъ!— воскликнула мистриссъ Демиджонъ, быстро вскакивая съ мста, не смотря на свои ревматизмы, и подбгая къ окну.

— Смотрите сами… въ высокихъ сапогахъ и рейтузахъ.

— Это долженъ быть другой,— сказала мистриссъ Демиджонъ, посл паузы, во время которой она пристально смотрла на пустое сдло на спин лошади, которую грумъ медленно проваживалъ взадъ и впередъ по улиц.

— Это тотъ самый, что приходилъ съ молодымъ Роденомъ въ ту субботу,— сказала Клара:— только онъ сегодня не пшкомъ, и красиве чмъ когда-либо.

— И лошадей, и грума можно нанять,— сказала мистриссъ Демиджонъ:— но онъ никогда бы не дотянулъ до конца мсяца, еслибъ такъ кутилъ.

— Это не наемные,— сказала Клара.

— Почему ты знаешь?

— По цвту сапогъ грума, по тому, какъ онъ дотронулся до шляпы, потому что перчатки у него чистыя. Да, этотъ господинъ совсмъ не почтамтскій клеркъ, тетушка Джемима.

— Неужели онъ ухаживаетъ за вдовой,— сказала мистриссъ Демиджонъ. Посл этого Клара выбжала изъ комнаты, оставивъ тетку пригвожденной у окна. Такого зрлища, какое представляли этотъ грумъ и эти дв лошади, двигавшіяся взадъ и впередъ по улиц, никогда прежде не видывали въ Парадизъ-Роу. Клара надла шляпу и полетла черезъ улицу къ мистриссъ Дуфферъ, которая жила въ No 16, черезъ домъ отъ мистриссъ Роденъ. Но она опоздала, новость уже не была новостью.

— Я знала, что онъ не почтамтскій клеркъ,— сказала мистриссъ Дуфферъ, которая видла какъ лордъ Гэмпстедъ халъ по улиц:— но кто онъ, что онъ, откуда, и понять не могу. Но никогда больше, если придется говоритъ съ вашей тетушкой, я не поступлюсь моимъ мнніемъ. Она, вроятно, продолжаетъ утверждать, что онъ почтамтскій клеркъ.

— Она думаетъ, что онъ могъ нанять и лошадей, и грума.

— Господи, нанять! Да видали ли вы когда-нибудь, чтобъ человкъ такъ красиво сошелъ съ лошади? Что касается до найма, то это вздоръ. Онъ каждый Божій день сходилъ съ этой лошади.

И такъ, Парадизъ-Роу былъ пораженъ этимъ послднимъ появленіемъ пріятеля Джорджа Родена.

Эта поздка въ Галловей верхомъ была оригинальной выдумкой. Никто другой не затялъ бы ея, ни лордъ, ни клеркъ, ни на наемной лошади, ни на своей. Іюльское солнце сильно припекало, вс дороги изъ Гендонъ-Голла преимущественно состояли изъ мощеныхъ улицъ. Но лордъ Гэмпстедъ всегда поступалъ не такъ, какъ другіе. Было слишкомъ далеко идти пшкомъ подъ лучами полуденнаго солнца, а потому онъ похалъ верхомъ. У мистриссъ Роденъ не найдется слуги, который могъ бы подержать его лошадь, а потому онъ привезъ одного изъ своихъ. Онъ не понималъ, почему человкъ верхомъ скорй долженъ привлечь на себя вниманіе въ Галлове, чмъ въ Гайдъ-Парк. Еслибъ онъ могъ угадать, какой аффектъ онъ самъ и его лошадь произведутъ въ Парадизъ-Роу, онъ пріхалъ бы инымъ способомъ.

Мистриссъ Роденъ сначала приняла его съ значительнымъ смущеніемъ, которое онъ, вроятно, замтилъ, хотя въ разговорахъ съ нею этого не обнаружилъ.— Очень жарко,— сказалъ онъ:— слишкомъ жарко для поздки верхомъ, я убдился въ этомъ, какъ только выхалъ. Вроятно, Джорджъ теперь отказался отъ пшаго хожденія.

— Онъ, кажется, продолжаетъ возвращаться домой пшкомъ.

— Да, еслибъ онъ заявилъ намреніе это длать, онъ сталъ бы это длать хотя бы съ нимъ каждый день былъ солнечный ударъ.

— Надюсь, что онъ не такъ упрямъ, милордъ.

— Самый упрямый человкъ, какого я когда-либо встрчалъ! Хоть бы міръ грозилъ разрушиться, онъ скоре допустилъ бы это чмъ согласился бы измнить свое намреніе. Это хорошо, конечно, когда человкъ держится своего намренія, но онъ можетъ и пересолить въ этомъ.

— А онъ, за послднее время, чмъ-нибудь особенно выразилъ свое упрямство?

— Нтъ, ничмъ особенно. Я не видалъ его въ теченіе послдней недли. Мн бы хотлось, чтобъ онъ какъ-нибудь на дняхъ пріхалъ ко мн обдать въ Гендонъ. Я тамъ совершенно одинъ.— Изъ этого мистриссъ Роденъ узнала, что лордъ Гэмпстедъ вовсе не намренъ ссориться съ ея сыномъ, а также, что леди Франсесъ уже боле не живетъ въ Гендон.

— Я могу доставить его домой,— продолжалъ молодой лордъ,— если онъ такъ устроится, чтобы пріхать въ одинъ конецъ по желзной дорог или въ омнибус.

— Я передамъ ему ваше порученіе, милордъ.

— Скажите ему, что я узжаю 21-го. Яхта моя въ Каус, и я туда отправлюсь въ этотъ день, утромъ. Не знаю, сколько времени я пробуду въ отсутствіи, вроятно, мсяцъ. Вивіанъ будетъ со мной и мы намрены наслаждаться жизнью у береговъ Норвегіи и Исландіи, пока онъ, какъ истый идіотъ, будетъ стрлять глухарей. Мн хотлось бы повидаться съ Джорджемъ передъ отъздомъ. Я сказалъ, что совсмъ одинъ, но Вивіанъ будетъ у меня. Джорджъ прежде съ нимъ встрчался, а такъ какъ они тогда не перерзали другъ другу горла, то, вроятно, и теперь этого не сдлаютъ.

— Я все это передамъ ему,— сказала мистриссъ Роденъ. Произошла минутная пауза, посл которой лордъ Гэмпстедъ продолжалъ другимъ голосомъ:— Говорилъ онъ вамъ что-нибудъ посл возвращенія изъ Гендона,— на счетъ моихъ?

— Кое-что онъ мн сказалъ.

— Я былъ въ этомъ увренъ. Я бы не спросилъ, еслибъ не былъ совершенно увренъ. Я знаю, что онъ не скроетъ отъ васъ ничего въ этомъ род. Ну-съ?

— Что-жъ мн сказать, лордъ Гэмпстедъ?

— Что онъ вамъ сказалъ, мистриссъ Роденъ?

— Онъ говорилъ мн о вашей сестр.

— Но, что онъ сказалъ?

— Что любитъ ее.

— И что она его любитъ?

— Что онъ на это надется.

— Онъ, я увренъ, сказалъ больше этого. Они дали другъ другу слово.

— Кажется.

— Что вы объ этомъ думаете, мистриссъ Роденъ?

— Что я могу объ этомъ думать, лордъ Гэмпстедъ. Я почти не смю и думать объ этомъ, вообще.

— Благоразумно ли это?

— Мн кажется, такъ, гд замшана любовь, рдко справляются съ благоразуміемъ.

— Но людямъ приходится съ нимъ справляться. Я почти не знаю, что и думать объ этомъ. По моему, оно неблагоразумно. А между тмъ, нтъ на свт человка, котораго бы я такъ уважалъ какъ вашего сына.

— Вы очень добры, милордъ.

— Доброта тутъ не при чемъ,— какъ не при чемъ она въ его симпатіи ко мн. Но я могу сходиться съ кмъ вздумаю, не причиняя вреда другимъ. Леди Кинсбёри считаетъ меня идіотомъ, потому что я не живу исключительно въ обществ графовъ и графинь, но отказываясь слдовать ея совтамъ, я не особенно ее оскорбляю. Она можетъ съ улыбкой толковать съ пріятельницами обо мн и моихъ увлеченіяхъ. Ее не будетъ терзать сознаніе позора. Также и отецъ мой. Ему кажется, что я pins royaliste que le roi, le roi — это онъ, но въ этой мысли для него не заключается никакой горечи. Эти элегантные молодые люди, мои братья, самые милые ребятишки на свт, пяти, шести м семи лтъ, будутъ имть возможность ласково подсмиваться надъ старшимъ братомъ, когда подростутъ, чего не преминуть длать въ обществ другихъ вашихъ праздныхъ молодыхъ франтовъ. Имъ даже не будетъ досадно, что братъ ихъ и Джорджъ Роденъ неразлучны. Можетъ быть, они сами почерпнуть какую-нибудь ношу изъ знакомства съ нимъ, стряхнутъ съ себя нсколько крупицъ глупости, свойственной ихъ общественному положенію. Разсматривая вопросъ со всхъ сторонъ, въ этомъ отношеніи, я не только испытываю удовлетвореніе, но нкоторую гордость. Я поступаю такъ, какъ имю право поступить. Вводя въ свою семью противоречащее вліяніе, я вводилъ бы вліяніе доброе и полезное. Понимаете ли вы меня, мистриссъ Роденъ?

— Мн кажется — очень ясно. Я была бы не умна, еслибъ не понимала.

— Но вопросъ измняется, когда дло идетъ о сестр человка. Я думаю о счастіи другихъ.

— Она, вроятно, будетъ думать о собственномъ.

— Не исключительно, надюсь.

— Нтъ, въ этомъ я уврена. Но двушка, когда она любитъ…

— Да, все это справедливо. Но двушка въ условіяхъ Франсесъ обязана не… не жертвовать тми, съ кмъ связали ее слава и фортуна. Съ вами я могу говорить откровенно, мистриссъ Роденъ, такъ какъ вамъ извстны мои личные взгляды на многое.

— У Джорджа нтъ сестры, нтъ никакой молодой родственницы, но еслибы она существовала и вы полюбили ее, неужели вы бы на ней не женились, чтобъ не пожертвовать вашими… связями?

— Слово это оскорбило васъ?

— Нисколько. Оно совершенно подходящее. Я понимаю, о какой жертв вы говорите. Чувства леди Кинсбёри были бы принесены въ жертву, еслибъ ея дочь, даже ея падчерица стала женой моего сына. Она полагаетъ, что происхожденіе ея дочери выше происхожденія моего сына.

— Слово: ‘происхожденіе’ иметъ столько различныхъ значеній.

— Вс слова ваши я приму такъ, какъ вы этого желаете, лордъ Гэмпстедъ, и не оскорблюсь. Мой сынъ, въ его настоящихъ условіяхъ, не партія для вашей сестры. И лордъ, и леди Кинсбёри сочли бы, что тутъ была… жертва. Легко можетъ быть, что маленькіе лорды со временемъ не говорили бы въ клуб о своемъ зят, почтамтскомъ клерк, какъ говорили бы о какомъ нибудь граф или герцог, съ которымъ могли бы породниться. Оставимъ это въ сторон, признаемъ, что жертва была бы. Но она будетъ и въ томъ случа, еслибъ вы женились на двушк не изъ вашего круга. Жертва была бы даже больше, такъ какъ она простиралась бы на какого-нибудь будущаго маркиза Кинсбёри. Показали ли бы вы такое самопожертвованіе,. какого требуете отъ сестры?

Лордъ Гэмпстедъ съ минуту задумался, а затмъ отвтилъ: — Не думаю, чтобы эти два случая были совершенно сходны.

— Въ чемъ же разница?

— Есть что-то боле нжное, боле скромное, требующее большей осторожности въ поведеніи двушки, чмъ мужчины.

— Совершенно врно, лордъ Гэмпстедъ. Тамъ, гд дло коснется поведенія, двушка обязана подчиняться боле строгимъ законамъ. Это можно объяснить, сказавъ, что двушка, отдавшаяся незаконной любви, погибла на вки, тогда какъ для мужчины возвращеніе себ уваженія свта крайне легко, даже еслибъ онъ, по этому поводу, лишился хотя малой доли итого уваженія. Тотъ же законъ примнимъ ко всмъ дйствіямъ двушки. Но въ данномъ случа,— еслибъ она вышла за человка, котораго любитъ,— сестра ваша не сдлала бы ничего такого, что должно было бы лишить ее уваженія хорошихъ людей или общества порядочныхъ женщинъ. Я не говорю, чтобъ этотъ бракъ былъ ровный. Я не настаиваю на этомъ. Хотя сердце моего сына для меня дороже всего въ мір, я понимаю, что можетъ бытъ лучше, чтобы его сердце пострадало. Но когда вы говорите о жертв, которая требуется отъ него и сестры вашей, съ тмъ, чтобъ другіе были освобождены отъ меньшихъ жертвъ, мн кажется, вамъ слдовало бы задаться вопросомъ: чего долгъ потребовалъ бы отъ васъ самихъ? Не думаю, чтобы она пожертвовала благородной кровью Траффордовъ боле, чмъ пожертвовали бы вы черезъ подобный бракъ.— При этихъ словахъ она слегка наклонилась впередъ и заглянула ему прямо въ лицо. Онъ почувствовалъ, что она необыкновенно красива, что это очень умная женщина, на которую пріятно смотрть и которую пріятно слушать. Она защищала своего сына — онъ это сознавалъ. Но она не удостоила прибгнуть ни къ какимъ низкимъ аргументамъ.

— Рчь не обо мн,— медленно сказалъ онъ.

— Неужели вы не можете себ представитъ, что дло идетъ о васъ? Во всякомъ случа вы, вроятно, согласитесь, что мой аргументъ справедливъ.

— Право не знаю. Мн объ этомъ надо подумать. Такой бракъ съ моей стороны не оскорбилъ бы моей мачехи такъ, какъ оскорбилъ бы ее бракъ моей сестры.

— Оскорбилъ! Вы такъ говорите, лордъ Гэмпстедъ, точно матушка ваша подумала бы, что сестра ваша опозорила себя какъ женщина!

— Я говорю о ея чувствахъ, не о своихъ. Не то было бы, еслибъ я женился въ той же сфер.

— Неужели? Къ такомъ случа я думаю, что мн, пожалуй, лучше посовтовать Джорджу не здитъ въ Гендонъ-Голлъ.

— Сестры моей тамъ нтъ. Они вс въ Германіи.

— Ему лучше не здить туда, гд о вашей сестр будутъ думать.

— Ни то что въ мір не хотлъ бы я ссориться съ вашимъ сыномъ.

— Лучше вамъ съ нимъ разойтись. Не думайте, чтобы я защищала его.— Онъ именно это и думалъ, да она ничего другого и не длала.— Я уже сказала ему мое мнніе, что ему не одолть предразсудковъ, и что лучше было бы отказаться, чмъ прибавлять горя себ, а можетъ бытъ, и ей. Все, что я говорилъ, не имло характера защиты, а только показывало, почему я думаю, что этотъ бракъ былъ бы неудобенъ. Не то чтобъ мы или ваша сестра были слишкомъ низки для подобнаго союза, но вы, съ вашей стороны, пока еще не достаточно хороши или высоки душой.

— Въ этомъ я съ вами спорить не стану, мистриссъ Роденъ. Но вы передадите ему мое порученіе?

— Да, я передамъ ему ваше порученіе.

Тутъ лордъ Гэмпстедъ, проведя добрый часъ у нея въ дом, простился и ухалъ.

— Ровно часъ,— скакала Клара Демиджонъ, которая все еще смотрла въ окно квартиры мистриссъ Дуфферъ.— О чемъ могли они толковать?

— Мн кажется, онъ ухаживаетъ за вдовой,— сказала мистриссъ Дуфферъ, которая такъ была поражена, что не могла остановиться ни на какой новой мысли.

— Никогда бы не пріхалъ онъ за этимъ верхомъ. Не плнится она молодымъ человкомъ, который тратитъ свои деньги на подобныя вещи. Она предпочла бы скопидома. Но это его собственныя лошади, его собственный грумъ, и онъ столько же ухаживаетъ за вдовой какъ и за мной,— добавила Клара, смясь.

— Желала бы я, чтобъ онъ ухаживалъ за вами, милая.

— Можетъ быть, не хуже его еще найдутся, мистриссъ Дуфферъ. Я не Богъ всть какую цну придаю лошадямъ и грумамъ. Тому, кто заведется ими, не по средствамъ имть и жену.— Затмъ, проводивъ лорда Гэмпстеда глазами, пока онъ не скрылся изъ виду, она вернулась къ тетк.

Но мистриссъ Демиджонъ не теряла времени, пока Клара съ мистриссъ Дуфферъ звали да длали пустыя предположенія. Какъ только она осталась одна, старуха достала шляпу и шаль, украдкой выбралась на улицу, направилась къ концу ея на встрчу груму, который въ эту минуту проваливалъ лошадей. Здсь она не рисковала попасться на глава племянниц или сосдямъ, и молча ждала, никмъ незамченная, пока онъ вернется къ тому мсту, гд она стояла.

— Молодой человкъ,— сказала она самымъ заискивающимъ голосомъ, когда грумъ поравнялся съ ней.

— Что угодно, сударыня?

— Неправда ли, вы охотно бы выпили стаканчикъ пива, такъ долго ходивши взадъ и впередъ?

— Нтъ, именно теперь-то и не выпилъ бы.— Онъ зналъ, кому служитъ и отъ кого можетъ принимать пиво.

— Я съ удовольствіемъ бы заплатила за кружку,— сказала мистриссъ Демиджонъ, вертя въ рукахъ мелкую монету такъ, чтобы онъ могъ видть ее.

— Благодарю васъ, сударыня, я свое пиво пью въ положенное время. Теперь я дежурю.

— Это, вроятно, лошади вашего господина?

— Чьи же больше, сударыня? Милордъ ни на чьихъ лошадяхъ ни здить, какъ только на своихъ.

Вотъ успхъ-тоі И монета въ экономіи! Милордъ!

— Конечно, нтъ,— сказала мистриссъ Демиджонъ.— Да и что за охота?

— Истинно такъ, сударыня.

— Лордъ… Лордъ… Кто онъ такой?

Грумъ задумался. Слуга обыкновенно желаетъ, сколько въ его силахъ, воздать должное своему господину. Человкъ этотъ вовсе не имлъ желанія доставить удовольствіе любопытной старух, но онъ счелъ унизительнымъ для своего господина и для самого себя какъ бы отрекаться отъ ихъ общаго имени ‘Ампстедъ!’ сказалъ онъ, очень благодушно смотря на старуху, а затмъ двинулся дале, не прибавивъ боле ни слова.

— Я давно знала, что они не то, что мы гршные,— сказала мистриссъ Демиджонъ, едва племянница вошла.

— Вы не разузнали, кто онъ такой, тетушка?

— Ты, вроятно, была у мистриссъ Дуфферъ. Вы съ ней недлю бы совтовались, и тогда бы ничего не узнали.— Только поздно вечеромъ раскрыла она свою тайну.— Онъ пэръ! Онъ — лордъ Ампстедъ!

— Пэръ!

— Говорю теб, онъ лордъ Ампстедъ,— сказала мистриссъ Демиджонъ.

— Не врю, чтобъ существовалъ такой лордъ,— сказала Клара, отправляясь спать.

VII.— Почтамтъ.

Когда Джорджъ Роденъ возвратился домой въ этотъ вечеръ, они съ матерью очень подробно обсудили вопросъ. Она горячо убждала его, если не отказаться отъ своей любви, то, по крайней мр понять, какую невозможность представляетъ его бракъ съ леди Франсесъ. Она была съ нимъ очень нжна, выказала много чувства, состраданія и сочувствія, но упорно повторяла, что отъ такой помолвки не быть добру. Но онъ не захотлъ за іоту отступить отъ своего намренія, не хотлъ даже признать, чтобы чьи либо желанія могли отвратить его отъ его цли, пока леди Франсесъ ему врна.

— Ты говоришь такъ, точно дочери рабы,— сказалъ онъ.

— Рабы и есть. Женщины должны быть рабами: он рабы условій свта. Едва ли можетъ молодая двушка противиться семь своей въ вопрос о брак. Она можетъ быть достаточно упряма, чтобъ побдить возраженія, но случится это потому, что самыя возраженія не достаточно сильны. Въ данномъ случа возраженія будутъ очень сильны.

— Увидимъ, мама,— сказалъ онъ. Мать, которая хорошо его знала, поняла, что продолженіе разговора ни къ чему бы не повело.

— Да,— сказалъ онъ,— я поду въ Гендонъ можетъ быть въ воскресенье. Этотъ мистеръ Вивіанъ славный малый, а такъ какъ Гэмпстедъ не желаетъ со мной ссориться, я конечно съ нимъ не поссорюсь.

Роденъ вообще былъ любимъ у себя въ департамент, и съумлъ сдлать свои занятія пріятными и интересными, но у него были свои маленькія невзгоды, какъ у большинства людей на всхъ карьерахъ. Его непріятности возникали главнымъ образомъ изъ неблаговоспитанности собрата-клерка, который сидлъ съ нимъ въ одной комнат, у одного стола. Въ этой комнат ихъ было пять человкъ, пожилой джентльменъ и четверо молодыхъ людей. Пожилой джентльменъ былъ смирный, вжливый, глуповатый старикъ, который никогда никому не причинялъ непріятностей и мирился съ легкомысліемъ молодежи, лишь бы проявленія его не были слишкомъ шумны или противны дисциплин. Когда это случалось, это вызывало у него одно только замчаніе: ‘мистеръ Крокеръ, этого я не потерплю’. Дале этого онъ никогда не шелъ, ни въ смысл жалобъ за своихъ подчиненныхъ высшимъ властямъ, ни въ личныхъ ссорахъ съ молодыми людьми. Даже съ мистеромъ Крокеромъ, который несомннно былъ несносенъ, ему удалось сохранить подобіе дружескихъ отношеній. Фамилія его была Джирнингэмъ, первымъ, но лтамъ, посл мистера Джирнингэна, былъ мистеръ Крокеръ, отъ неумстныхъ остротъ котораго часто страдалъ нашъ Джорджъ Роденъ. Это иногда заходило такъ далеко, что Роденъ предвидлъ необходимость объяснить мистеру Крокеру, что между ними установилась вражда, или, что они ‘не разговариваютъ’ иначе, какъ по дламъ службы. Но въ подобномъ дйствіи была бы ршительность, которой Крокеръ едва ли стоилъ, и Роденъ воздержался, откладывая со дня на день, но продолжая сознавать, что надо что-нибудь предпринять, чтобы остановить вульгарныя и непріятныя ему выходки.

Двое другихъ молодыхъ людей, мистеръ Боббинъ и мастеръ Гератэ, которые сидли за отдльнымъ столомъ и были младшими клерками въ этомъ отдленіи, были довольно милые и веселые люди. Оба они были очень молоды и пока не приносили еще особо пользы правительству королевы. Они поздно являлись на службу и къ четыремъ часамъ торопились уйти. Въ департамент иногда разражалась буря, порождаемая невидимымъ, но могущественнымъ и недовольнымъ Эоломъ, во время которой Боббину и Гератэ угрожали, что ихъ вышвырнутъ въ безграничное пространство. Писались бумаги, налагались взысканія, давали понять, что тотъ, или другой долженъ будетъ возвратиться въ свое неутшное семейство при первомъ же случа. Даже въ настоящую минуту возникъ вопросъ, не возвратить ли на родину Герата, который съ годъ тому назадъ пріхалъ изъ Ирландіи. Правда, онъ блистательно выдержалъ экзаменъ для поступленія въ гражданскую службу, но Эолъ ненавидлъ молодыхъ ученыхъ, которые являлись къ нему съ полными баллами, и объявилъ, что хотя Герата несомннно — лингвистъ, философъ и математикъ, но гроша мднаго не стоилъ какъ почтамтскій клеркъ. Но онъ, такъ же какъ и Боббинъ, пользовался покровительствомъ мистера Джирнингэма и расположеніемъ Джорджа Родена.

Товарищамъ-клеркамъ сдлалось извстно, что Роденъ друженъ съ лордомъ Гэмпстедомъ. Это обстоятельство отчасти было ему полезно, отчасти наоборотъ. Его товарищи не могли не ощущать какъ бы отраженія его почестей въ собственной близости съ пріятелемъ старшаго сына маркиза, и желали быть въ хорошихъ отношеніяхъ съ человкомъ, который вращался въ такихъ высокихъ сферахъ. Это было естественно, но не мене естественно было, чтобы зависть обнаруживалась въ насмшкахъ и чтобы клерка попрекали лордомъ. Крокеръ, когда впервые обнаружилось, что Роденъ проводитъ большую часть своего времени въ обществ молодого лорда, горячо желалъ сойтись съ счастливымъ юношей, который сидлъ противъ него, но Роденъ не особенно дорожилъ обществомъ Крокера, а потому Крокеръ и посвятилъ себя насмшкамъ и остротамъ. Мистеръ Джирнингэмъ, который отъ всей души уважалъ маркизовъ и чувствовалъ нчто въ род истиннаго трепета передъ всмъ, что соприкасалось съ парами, непритворно уважалъ своего счастливаго подчиненнаго съ минуты, когда узналъ объ этой дружб. Онъ дйствительно сталъ лучшаго мннія о клерк, потому что клеркъ съумлъ сдлаться товарищемъ лорда. Для себя онъ ничего не желалъ. Онъ былъ слишкомъ старъ и жизнь его слишкомъ опредлилась, чтобы ему желать новыхъ связей. Отъ природы онъ былъ добросовстенъ, кротокъ и непритязателенъ. Но Роденъ возвысился въ его мнніи, а Крокеръ упалъ, когда онъ удостоврился, что Роденъ и лордъ Гэмпстедъ короткіе пріятели, и что Крокеръ осмливался насмхаться надъ этой дружбой.

Младшіе клерки были оба на сторон Родена. Они не особенно любили Крокера, хотя въ Крокер былъ извстный шикъ, изъ-за котораго они иногда льстили ему. Крокеръ былъ храбръ, дерзокъ и самоувренъ. Они еще недостаточно созрли, чтобы имть возможность презирать Крокера. Крокеръ подавлялъ ихъ своимъ величіемъ. Но еслибъ нчто въ род настоящей войны возникло между Крокеромъ и Роденомъ, не могло быть никакого сомннія, что они перешли бы за сторону пріятеля лорда Гэмпстеда. Таково было настроеніе этого отдленія почтамта, когда Крокеръ вошелъ туда въ то самое утро, когда лордъ Гэмпстедъ постилъ Парадизъ-Роу.

Крокеръ нсколько опоздалъ. Онъ часто нсколько опаздывалъ — фактъ, за который мистеру Джирнингэму слдовало бы обратить боле строгое вниманіе, чмъ онъ обращалъ. Можетъ быть, мистеръ Джирнингэмъ отчасти побаивался Крокера. Крокеръ настолько изучилъ характеръ мистера Джирнингэма, что понялъ, что принципалъ его человкъ мягкій, пожалуй даже робкій. Вслдстіе этого изученія, онъ привыкъ думать, что всегда одолетъ мистера Джирнингэма громогласіемъ и нахальствомъ. До сихъ поръ это несомннно ему удавалось, но въ департамент были люди, которые думали, что можетъ настать день, когда мистеръ Джирнингэмъ возстанетъ во гнв своемъ.

— Мистеръ Крокеръ, вы запоздали,— сказалъ мистеръ Джирнингэмъ.

— Запоздалъ, мистеръ Джирнингэмъ. Не люблю я пустыхъ отговорокъ. Гератэ сказалъ бы, что часы его неврны. Боббинъ — что онъ сълъ что-нибудь, что ему повредило. Роденъ что его задержалъ его другъ, лордъ Гэмпстедъ.— Роденъ на это не отвтилъ даже взглядомъ.— Что до меня, я признаюсь, что не явился во время. Двадцать минутъ укралъ у отечества, но такъ какъ отечество цнитъ такое количество моего времени только въ семь пенсовъ и полъ-пенни, то едва ли стоитъ объ этомъ много разговаривать.

— Вы слишкомъ часто опаздываете.

— Когда итогъ достигнетъ десяти фунтовъ, я пошлю почтъ-директору марокъ на эту сумму.— Онъ уже стоялъ у своего стола, противъ Родена, которому отвсилъ низкій поклонъ.

— Мистеръ Джорджъ Роденъ,— сказалъ онъ,— надюсь, что милордъ совершенно здоровъ.

— Единственный лордъ, съ которымъ я знакомъ, совершенно здоровъ: но я не знаю, зачмъ вы о немъ безпокоитесь.

— Считаю приличнымъ для человка, который получаетъ жалованіе отъ королевы, выказывать подобающую заботливость объ аристократіи, окружающей ея престолъ. Я питаю величайшее уваженіе къ маркизу Кинсбёри. И вы также, не правда ли, мистеръ Джирнингэмъ?

— Несомннно. Но еслибъ вы принялись за работу вмсто того, чтобъ такъ много болтать, это было бы лучше для всхъ насъ.

— Я уже принялся за работу. Неужели вы думаете, что я не могу одновременно работать и разговаривать? Боббинъ, мой милый, какъ вы думаете, еслибъ вы открыли это окно, оно не повредило бы вашему цвту лица?— Боббинъ открылъ окно.— ‘Падди’ {Такъ англичане зовутъ ирландцевъ.}, гд былъ вчера вечеромъ?— Падди былъ мистеръ Гератэ.

— Обдалъ у сестры моей тещи.

— Какъ — у О’Келли, великаго законодателя и народнаго вождя, котораго его родина такъ любитъ и парламентъ такъ ненавидитъ! По моему, никакихъ родственниковъ народныхъ вождей не слдовало бы допускать на службу.— Какъ по вашему, мистеръ Джирнингэмъ?

— По моему, мистеръ Гератэ, лишь бы онъ былъ только немного позаботливе, будетъ очень полезенъ на служб,— сказалъ мистеръ Джирнингэмъ.

— Надюсь, что Эолъ того же мннія. Онъ какъ будто питалъ нкоторыя сомннія насчетъ бднаго Падди.— Это былъ непріятный предметъ, и вс почувствовали, что лучше пройти его молчаніемъ. Съ этой минуты очередныя занятія продолжались съ незначительными перерывами до завтрака, когда обычный прислужникъ явился съ обычными бараньими котлетами.— Желалъ бы я знать, подаютъ ли лорду Гэмпстеду бараньи котлеты на завтракъ?— спросилъ Крокеръ.

— Отчего же нтъ?— наивно отозвался мистеръ Джирнингэмъ.

— Должны существовать какія-нибудь золоченыя телячьи котлеты, которыми угощаются представители высшей аристократіи. Роденъ, вы вроятно видали милорда за завтракомъ?

— Конечно видалъ,— сердито сказалъ Роденъ. Онъ сознавалъ, что ему досадно, и сердился на себя за собственную досаду.

— Он золотыя или только золоченыя?— спросилъ Крокеръ.

— Вы, кажется, желаете говорить непріятности?— сказалъ Роденъ.

— Совершенно напротивъ. Я желалъ бы быть пріятнымъ, только вы, за послднее время, такъ высоко воспарили, что обыкновенный разговоръ не иметъ для васъ никакой прелести. Есть ли какая-нибудь основательная причина, по которой не слдуетъ упоминать о завтрак лорда Гэмпстеда?

— Конечно есть,— сказалъ Роденъ.

— Такъ, право, я не вижу. Еслибъ вы стали толковать о моей бараньей котлет, я бы не обидлся.

— Мн кажется, человкъ никогда не долженъ толковать о томъ, что другой стъ, если онъ не знаетъ этого другого.— Изрекъ это Боббинъ, съ самыми лучшими намреніями, желая вступиться за Родена, какъ умлъ.

— Мудрйшій Бобъ,— сказалъ Крокеръ,— вы, повидимому, не знаете, что одинъ молодой человкъ, т.-е. Роденъ, есть особенно короткій пріятель другого человка, т.-е. графа Гэмпстеда. А потому правило, такъ ясно вами выраженное, нарушено не было. Pour en revenir nos montons, какъ говорятъ французы, чтожъ милордъ кушаетъ на завтракъ?

— Вы ршились всмъ надость,— сказалъ Роденъ.

— Призываю васъ въ свидтели, мистеръ Джирнингэмъ, неужели я сказалъ что-нибудь неприличное?

— Если вы призываете меня въ свидтели, мн кажется, что ‘да’,— сказалъ мистеръ Джирнингэмъ.

— Вамъ это, во всякомъ случа, такъ удалось,— продолжалъ Роденъ,— что я долженъ васъ просить держать языкъ на привязи насчетъ лорда Гэмпстеда. Не отъ меня вы узнали о моемъ знакомств съ нимъ. Шутка эта плоская, а при повтореніи сдлается вульгарной.

— Вульгарной!— воскликнулъ Крокеръ, отодвигая тарелку и вставая.

— Я хочу сказать: недостойной джентльмена. Я не желаю употреблять рзкихъ выраженій, но не позволю и приставать ко мн.

— Аллахъ,— сказалъ Крокеръ,— подняли шумъ изъ-за того, что я случайно намекнулъ на благороднаго лорда. Меня называютъ вульгарнымъ за то, что я упомянулъ его имя.— Онъ засвисталъ.

— Мистеръ Крокеръ, этого я не допущу,— сказалъ мистеръ Джирнингэмъ своимъ самымъ сердитымъ тономъ.— Вы больше шумите, чмъ вс остальные вмст.

— Тмъ не мене, я продолжаю недоумвать, что лордъ Гэмпстедъ кушалъ за завтракомъ.— Это былъ послдній выстрлъ, посл этого вс пятеро дйствительно серьезно принялись за работу.

Когда пробило четыре часа, мистеръ Джирнингэмъ, съ достохвальной аккуратностью, взялъ шляпу и ушелъ. Жена и три дочери-двицы ожидали его въ Велингтон, а такъ какъ онъ всегда былъ на своемъ мст ровно въ десять часовъ, онъ имлъ право оставить его ровно въ четыре. Крокеръ минуты съ дв расхаживалъ по комнат, въ шляп, желая показать, что на него нисколько не подйствовали полученные имъ выговоры. Но онъ также скоро ушелъ, не ршившись снова произнести имя аристократическаго пріятеля Родена. Младшіе клерки остались, желая сказать слово утшенія Родену, который продолжалъ писать у стола.— Слова Крокера показались мн очень неприличными,— сказалъ Боббинъ.

— Крокеръ животное,— сказалъ Гератэ.

— Что ему за дло — кто что стъ за завтракомъ?— продолжалъ Боббинъ.

— Онъ просто любитъ повторять аристократическое имя,— сказалъ Гератэ.

— По моему, верхъ неприличія толковать о чьихъ бы то ни было друзьяхъ, если вы сами съ ними незнакомы.

— По моему также,— сказалъ Роденъ, поднимая голову.

— Но что еще неприличне, такъ это желаніе надодать кому-нибудь. Я не особенно нжно люблю Крокера, но лучше, кажется, намъ всмъ объ этомъ больше не думать.— На это молодые люди общали, что они, по крайней мр, объ этомъ и думать забудутъ, и ушли. Джорджъ Роденъ скоро послдовалъ за ними, такъ какъ никто въ этомъ департамент не имлъ привычки засиживаться за работой посл четырехъ часовъ.

На возвратномъ пути домой Роденъ думалъ объ этой маленькой стычк больше, чмъ она того заслуживала. Онъ сердился на себя зато, что она не шла у него изъ ума, а между тмъ продолжалъ думать о ней. Неужели такое ничтожное существо, какъ Крокеръ, могло разсердить его двумя, тремя словами? Но онъ былъ раздосадовавъ, и не зналъ чмъ бы помочь горю.

Если Крокеръ захочетъ продолжать толковать о лорд Гэмдстед, ничмъ нельзя будетъ заставить его замолчать. Нельзя надавать ему пинковъ, поколотить его, вытолкать изъ комнаты. Въ смысл реальной помощи мистеръ Джернингэмъ былъ безполезенъ. Чтоже касается до того, чтобъ пожаловаться департаментскому Эолу на то, что извстный клеркъ говоритъ о лорд Гэмпстед, объ этомъ, конечно, не могло быть и рчи. Онъ уже употребилъ сильныя выраженія, назвавъ поступки его вульгарными и недостойными джентльмена, но если человкъ оставляетъ сильныя выраженія безъ вниманія, чтожъ можетъ еще ему сдлать разсерженная жертва?

Затмъ мысли его обратились къ его отношеніямъ къ семейству маркиза Кинсбёри вообще. Не дурно ли или, по меньшей мр, не глупо ли онъ поступилъ, выйдя изъ собственной сферы? Въ настоящую минуту лэди Франсесъ была ему ближе, чмъ даже лордъ Гэмпстедъ, играла большую роль въ его жизни, занимала большее мсто въ его мысляхъ. Не достоврно ли, что изъ отношеній между нимъ и лэди Франсесъ возникнетъ больше горя, чмъ счастія? Не вроятно ли, что онъ отравилъ всю жизнь любимой женщины? Съ спокойнымъ лицомъ и самоувренной улыбкой объявилъ онъ матери, что никакія земныя силы не станутъ между нимъ и его невстой, что также несомннно, что она найдетъ возможность выйдти изъ замка отца своего и обвнчаться съ нимъ, какъ несомннно, что любая служанка или дочь хлбопашца соединится съ своимъ возлюбленнымъ. Но что въ этомъ толку, если она выйдетъ только на встрчу горю? Страна такъ организована, что онъ и эти Траффорды дйствительно принадлежать къ различнымъ породамъ, различіе между ними такъ же велико, какъ различіе между негромъ и блымъ. Почтамтскій клеркъ можетъ, правда, сдлаться герцогомъ, тогда какъ кожу негра не отмыть до бла. Но пока они съ лэди Франсесъ въ своихъ настоящихъ условіяхъ, разстояніе между ними такъ велико, что имъ невозможно сблизиться, не порвавъ другихъ отношеній. Свтъ могъ быть неправъ въ этомъ. По его мннію, онъ былъ неправъ. Но пока факты эти существуютъ, они слишкомъ сильны, чтобы можно было оставлять ихъ безъ вниманія. Онъ могъ исполнить свой долгъ по отношенію къ свту, стараясь пропагандировать собственныя воззрнія, въ виду того, чтобъ разстояніе нсколько уменьшилось и при его жизни. Онъ былъ увренъ, что разстояніе уменьшается, ему казалось, что онъ долженъ былъ бы довольствоваться этимъ. Насмшки такой личности, какъ Крокеръ, были неважны, хотя непріятны, но и он обнаруживали общее настроеніе. Такая дружба, какъ его дружба съ лордомъ Гэмпстедомъ, показалась Крокеру смшной.

Крокеръ не замтилъ бы комической стороны, еслибъ другіе также ея не замчали. Даже родная мать его ее замчаетъ. Здсь, въ Англіи, считалось такой нелпостью, чтобы онъ, почтамтскій клеркъ, былъ близокъ съ такой особой какъ лордъ Гэмпстедъ, что даже какой-нибудь Крокеръ могъ надъ нимъ смяться! Что же скажетъ свтъ, когда станетъ извстнымъ, что онъ намренъ вести лэди Франсесъ ‘къ алтарю’?

Благодаря всмъ этимъ размышленіямъ, онъ былъ не въ радужномъ настроеніи духа, когда достигъ своего дома въ улиц Парадизъ-Роу.

VIII.— Мистеръ Гринвудъ.

Роденъ провелъ пріятный вечеръ съ своимъ пріятелемъ и съ пріятелемъ своего пріятеля въ Гендонъ-Голлъ передъ ихъ отбытіемъ на яхту, и въ теченіе вечера о леди Франсесъ не было сказано ни слова. День этотъ былъ воскресенье, 20 іюля. Погода стояла очень жаркая, молодые люди были въ восхищеніи отъ мысли убраться туда, гд съ сверныхъ морей дуетъ прохладный втерокъ. Вивіанъ также былъ клеркъ на государственной служб, но положеніе его было несравненно выше положенія, которое занималъ Джорджъ Роденъ. Онъ состоялъ при министерств иностранныхъ длъ, и былъ младшимъ, личнымъ секретаремъ министра лорда Персифлажъ. Лордъ Персифлажъ и нашъ маркизъ были женаты на родныхъ сестрахъ. Вивіанъ былъ дальній родственникъ обихъ дамъ, отсюда и возникла дружба молодыхъ людей. Если съ Роденомъ лордъ Гэмпстедъ сошелся благодаря одинаковымъ взглядамъ, то съ Вивіаномъ онъ сошелся, благодаря совсмъ противуположной причин. Гэмпстедъ всегда могъ указать на Вивіана какъ на доказательство того, что онъ, въ сущности, ничего не иметъ противъ собственнаго сословія. Вивіанъ былъ изъ тхъ людей, которые громко заявляютъ о своей великой симпатіи къ существующему порядку вещей. Чрезвычайно жаль, что есть голодные, но, что до него, онъ любитъ трюфели, бекасовъ, всякія вкусныя вещи. Если неправда существуетъ въ мір, онъ за это не отвтственъ. Хотя бы она и существовала, она не послужила ему въ пользу, такъ какъ онъ былъ младшій братъ. Въ его глазахъ вс теоріи Гэмпстеда были чистое хвастовство. Свтъ не измняется, людямъ приходится жить въ немъ и къ нему подлаживаться. Онъ намревался поступать именно такъ, а такъ какъ онъ любилъ и прокатиться на яхт, и пострлять глухарей, онъ былъ очень радъ, что поладилъ съ лордомъ Персифлажъ и своимъ собратомъ секретаремъ, такъ что имлъ возможность выбраться изъ города на ближайшіе два мсяца. Онъ былъ членомъ полдюжины клубовъ, всегда могъ отправиться въ загородный домъ брата, если не представлялось ничего боле интереснаго, въ Лондон обдалъ въ гостяхъ разъ пять въ недлю и считалъ себя совершенно полезнымъ членомъ общества, такъ какъ удостоивалъ писать письма для лорда Персифлажъ. Онъ былъ пріятенъ въ обращеніи со всми, и такъ сблизился съ Роденомъ, точно тотъ былъ птицей одного съ нимъ полета.

— Да, глухарей,— говорилъ онъ, посл обда.— Пусть выдумаютъ что-нибудь лучше, сейчасъ попробую. Американскіе медвди — миъ. Можете добыть одного въ три года, и, насколько я слышалъ, не особенно велика потха, когда и добудете-то его. Львы — съ ними одно мученіе. Слоны — такія громады, точно стоги сна. Охота на свиней, можетъ быть, и пріятная вещь, но приходится отправляться въ Индію, а если вы — бдный клеркъ министерства иностранныхъ длъ, у васъ на это нтъ ни времени, ни денегъ.

— Вы говорите, точно убивать что-нибудь необходимо,— сказалъ Роденъ.

— Необходимо, пока кому-нибудь не удастся выдумать что-нибудь лучше. Я ненавижу скачки, на которыхъ человкъ не знаетъ что съ собой длать, если средства ему не позволяютъ держать пари. Къ картамъ я не намренъ пристращаться еще десять лтъ. На воздушномъ шар я никогда не поднимался. Ухаживанье — славная вещь, но, такъ или иначе, оно такъ скоро кончается. Двушки такъ смтливы, что не согласны даромъ миндальничать. Вообще я не вижу, что человку остается длать, если онъ что-нибудь не убиваетъ.

— Ну, на яхт вы найдете небольшую добычу,— сказалъ Роденъ.

— Въ Исландіи и Норвегіи рыб нтъ числа! Я зналъ человка, который наловилъ цлую тонну форелей въ одномъ изъ озеръ Исландіи. Ему пришлось на-глухо закутаться въ стку, не-то мошки и комары его бы зали. И кожа сошла у него съ носа и ушей отъ солнца. Но ему это не было особенно непріятно, и онъ наколотилъ-таки тонну форелей.

— Кто ихъ взвшивалъ?— спросилъ Гэмпстедъ.

— Какъ легко узнать сторонника утилитаризма по самому характеру его вопросовъ! Если человкъ и не наловитъ ‘цлую’ тонну, онъ можетъ сказать, что наловилъ, а одно почти стоитъ другого.

— Вы съ собой забираете сти?— спросилъ Роденъ.

— Нтъ.— У Гэмпстеда не хватило бы терпнія. Да и Фритредеръ недостаточно великъ, чтобъ увезти рыбу. Но я охотно прозакладаю соверенъ, что буду что-нибудь убивать всякій день — за исключеніемъ воскресеній.

О лэди Франсесъ не было сказано ни слова, хотя было нсколько минутъ, въ теченіе которыхъ Роденъ и лордъ Гэмпстедъ оставались наедин. Роденъ ршилъ, что не будетъ предлагать никакихъ вопросовъ, если разговоръ самъ собой не коснется этого предмета, и даже не намекнулъ ни на кого изъ членовъ семьи, но въ теченіе вечера онъ узналъ, что маркизъ возвратился изъ Германіи съ намреніемъ отдаться своимъ парламентскимъ обязанностямъ въ теченіе остатка сессіи.

Этимъ путемъ Роденъ узналъ, что маркизъ, который, едва узнавши о ихъ помолвк, увезъ свою дочь въ Саксонію оставилъ ее тамъ и возвратился въ Лондонъ. Возвращаясь домой въ этотъ вечеръ, онъ думалъ, что онъ обязанъ — отправиться къ лорду Кинсбёри, и сказать ему, лично отъ себя, то, что отецъ пока еще слышалъ только отъ дочери или отъ жены. Онъ зналъ, что человкъ, увлекшій сердце двушки, долженъ идти къ отцу ея и просить позволенія продолжать свое ухаживаніе. Ему казалось, что онъ обязанъ исполнить этотъ долгъ, несмотря на то, что отецъ — такое высокопоставленное и могущественное лицо какъ маркизъ Кинсбёри. Исполнить это, до сихъ поръ, было не въ его власти. Маркизъ узналъ новость, тотчасъ же схватилъ дочь и увезъ ее въ Германію. Можно было бы написать ему, но Родену казалось, что не такъ слдуетъ исполнить подобную обязанность. Теперь маркизъ возвратился въ Лондонъ, и хотя процедура будетъ непріятная, чувство долга брало верхъ. На другой день онъ сообщилъ мистеру Джирнингэму, что важное частное дло требуетъ его присутствія въ Уэстъ-Энд, и попросилъ дозволенія отлучиться. Утро въ этомъ отдленіи почтамта, прошло въ боле глубокомъ молчаніи, чмъ обыкновенно. Крокеръ собирался съ силами для нападенія, но до сихъ поръ мужество измняло ему. Когда Роденъ надлъ шляпу и отворилъ дверь, онъ сказалъ: ‘Засвидтельствуйте мое почтеніе лорду Гэмпстеду и скажите ему, что я надюсь, что котлеты ему понравились’.

Роденъ простоялъ съ минуту, держась рукой за дверь, ему хотлось броситься на Крокера, наказать его за дерзость, но онъ наконецъ ршилъ, что лучше будетъ промолчать.

Онъ отправился прямо въ Паркъ-Ланъ, думая, что вроятно застанетъ маркиза передъ его выходомъ изъ дома посл завтрака. Онъ никогда прежде не бывалъ въ городскомъ дом, извстномъ подъ именемъ Кинсбёри-Гоузъ и обладавшемъ всей величавой обстановкой, какая можетъ быть придана городской резиденціи. Когда онъ позвонилъ у дверей, онъ самъ себ признался, что ощутилъ нкоторый страхъ, котораго устыдился. Сказавъ такъ много дочери, не долженъ же онъ пугаться разговора съ отцомъ. Но онъ чувствовалъ, что уладилъ бы дло гораздо лучше, еслибъ свиданіе происходило въ Гендонъ-Голл, дом лорда Гэмпстеда, который далеко не былъ такъ внушителенъ какъ Кинсбёри-Гоузъ. Едва онъ усплъ позвонить, какъ дверь отворилась и онъ увидлъ передъ собой, кром привратника, и напудреннаго лакея. Напудренный лакей не зналъ, дома милордъ, или нтъ, онъ освдомится. Не угодно ли джентльмену приссть и подождать минуты дв? Джентльменъ прислъ и подождалъ, какъ ему показалось, боле получаса. Домъ долженъ быть необыкновенно великъ, если слуг потребовалось столько времени, чтобъ разыскать маркиза. Онъ уже начиналъ подумывать, какъ бы ему половче улизнуть, когда лакей возвратился, и съ холодной, недружелюбной миной попросилъ Родена слдовать за нимъ. Роденъ былъ совершенно увренъ, что должно случиться что-нибудь дурное,— такъ холоденъ и недружелюбенъ былъ тонъ этого человка, но тмъ не мене онъ послдовалъ за нимъ, такъ какъ уйти ему не представлялось никакихъ средствъ. Лакей не сказалъ, что маркизу угодно его видть, даже не намекнулъ, дома ли маркизъ. Казалось, будто его ведутъ на казнь за то, что онъ имлъ дерзость позвонить у дверей. Тмъ не мене онъ слдовалъ за своимъ проводникомъ. Его повели по корридору перваго этажа, мимо многочисленныхъ дверей, и ввели наконецъ въ довольно мрачную комнату, вс стны которой были уставлены книгами. Здсь онъ увидалъ стараго джентльмена, но старый джентльменъ былъ не маркизъ Кинсбёри.

— А, э, о,— сказалъ старый джентльменъ.— Вы, полагаю, мистеръ Джорджъ Роденъ?

— Это мое имя.— Я надялся видть лорда Кинсбёри.

— Лордъ Кинсбёри счелъ лучшимъ для всхъ заинтересованныхъ сторонъ, чтобъ… чтобъ… я васъ принялъ, если ужъ это необходимо. Зовутъ меня Гринвудъ, преподобный мистеръ Гринвудъ, я — капелланъ милорда и, если могу принять смлость это сказать, его самый преданный, самый искренній другъ. Я уже очень давно имю честь находиться въ сношеніяхъ съ милордомъ, а потому ему угодно было поручить мн эту… эту… щекотливую обязанность,— такъ, кажется, всего приличне будетъ ее назвать.— Мистеръ Гринвудъ былъ человкъ маленькаго роста, толстый, лтъ шестидесяти, съ отвислыми щеками и отвислымъ подбородкомъ, нсколько сдыхъ, тщательно расчесанныхъ волосъ прикрывали его голову, у него былъ, красивый лобъ и носъ, съ молоду онъ, вроятно былъ хорошъ собой, хотя маленькій ростъ не отвчалъ понятію о мужской красот. Теперь, въ старости, онъ сдлался апатичнымъ и не любилъ движенія, а растолствъ, окончательно пошелъ въ ширину, и смотрлъ толстымъ карликомъ. Тмъ не мене въ лиц его еще сохранилась бы нкоторая пріятность, еслибъ не выраженіе сомннія и колебанія, которое какъ будто бы обнаруживало трусость. Въ настоящую минуту онъ стоялъ посреди комнаты, потирая руки, и почти дрожалъ, объясняя Джорджу Родену, кто онъ такой.

— Я желалъ видть самого милорда,— сказалъ Роденъ.

— Маркизъ былъ не того, мннія, и я долженъ сказать, что согласенъ съ маркизомъ.

Въ настоящую минуту Роденъ почти не зналъ, какъ и продолжать затянное дло.

— Полагаю, что я имю право васъ удостоврить, что все, что бы вы сказали маркизу, вы можете сказать мн.

— Такъ я долженъ понять, что лордъ Кинсбёри не желаетъ меня видть?

— Да, пожалуй. Въ настоящую критическую минуту не желаетъ. Къ чему можетъ это повести?

Роденъ пока еще не зналъ, насколько онъ можетъ касаться лэди Франсесъ въ разговор съ священникомъ, но ему не хотлось уйдти, не намекнувъ даже на дло, которое его занимало. Ему особенно не хотлось произвести такое впечатлвіе, будто онъ боится упомянуть о томъ, что сдлалъ.

— Мн хотлось переговорить съ милордомъ о его дочери,— сказалъ онъ.

— Знаю, знаю, леди Франсесъ! Я зналъ лэди Франсесъ съ ея ранняго дтства. Я питаю самую горячую преданность къ лэди Франсесъ, такъ же какъ и къ лорду Гэмпстеду, къ маркиз, и къ ея тремъ дорогимъ мальчикамъ, лорду Фредерику, лорду Огустусу и лорду Грегори. Я не ршаюсь назвать ихъ моими друзьями, такъ какъ думаю, что различіе, какое Господу угодно было установить между сословіями, должно поддерживаться, сохраняя для лицъ высокаго рода вс ихъ привилегіи и вс ихъ почести. Хотя я, въ теченіе долгой жизни, соглашался съ маркизомъ насчетъ тхъ политическихъ принциповъ, пропагандой которыхъ онъ всегда стремился улучшить положеніе низшихъ классовъ, я тмъ не мене стремлюсь и стремился поддержать всми скромными средствами, какія могутъ быть въ моей власти, ту разнородность сословій, которой, въ соединеніи съ протестантской религіей, мн кажется, должны быть главнымъ образомъ приписаны благосостояніе этой страны и ея высокое положеніе. Дорожа этими чувствами, я не желаю, особенно при такомъ случа, какъ настоящій, хотя бы случайнымъ выраженіемъ ослабить уваженіе, которое я считаю должной данью всмъ членамъ такого аристократическаго семейства, какъ семейство маркиза Кинсбёри. Оставивъ это на минуту, я, можетъ быть, могу ршиться въ данномъ случа,— такъ какъ мн доврена столь щекотливая задача,— заявить о моей горячей дружб ко всмъ, кто носить досточтимое имя Траффордовъ. Во всякомъ, случа я имю право настолько считать себя другомъ ихъ, что вы можете сказать мн, по этому щекотливому вопросу, все, что сочли бы нужнымъ сказать отцу молодой двушки. Какъ бы неудобны ни были всякіе разговоры, милордъ поручилъ мн выслушать — и отвчать.

Джорджъ Роденъ, во время этой скучной проповди, стоялъ противъ проповдника со шляпой въ рук, такъ какъ ему еще не сдлали чести предложить ему стулъ. Во время проповди проповдникъ ни на минуту не переставалъ дрожать и, повидимому, боялся заглянуть въ лицо своему слушателю. Родену казалось, что все это старикъ выучилъ наизусть, слова такъ и лились, въ нихъ было столько умиленія и горячности, и самая плавность рчи представляла такой сильный контрастъ съ манерой говорившаго. Въ каждомъ слов заключалось оскорбленіе для Родена. Ему казалось, что оскорбительныя выраженія подбирались съ намреніемъ. Всми этими длинными фразами о сословіяхъ, въ которыхъ мистеръ Гринвудъ выражалъ собственное смиреніе и недостоинство для роли друга въ такомъ аристократическомъ семейств, онъ очевидно имлъ намреніе подчеркнуть гораздо боле явное недостоинство своего слушателя для роли даже боле важной, чмъ роль друга. Если слова явились подъ вліяніемъ минуты, у него, думалось Родену, должна быть огромная способность проповдовать безъ приготовленія. Время, проведенное въ зал, показалось ему долгимъ, но оно было непродолжительно для передачи желаній маркиза и для приготовленія всхъ этихъ фразъ. Ему, однако, было необходимо отвчать безъ всякихъ приготовленій.

— Я пришелъ,— сказалъ онъ,— сказать лорду Кинсбёри, что я влюбленъ въ его дочь.

При этихъ словахъ толстенькій человчекъ въ изумленіи поднялъ об руки, хотя онъ уже ране объяснилъ, что вс обстоятельства ему извстны.

— И я счелъ бы долгомъ прибавить,— сказалъ Роденъ, вооружаясь всмъ своимъ мужествомъ,— что молодая двушка также меня любитъ.

— О, о, о!— Руки поднимались все выше и выше при этихъ восклицаніяхъ.

— Отчего же нтъ? Разв правда не всего дороже?

— Молодой человкъ, мистеръ Роденъ, никогда не долженъ хвастать привязанностью молодой двушки,— въ особенности, когда я даже не могу допустить, чтобъ подобная привязанносгь существовала,— и еще мене въ дом ея отца.

— Никто не долженъ ничмъ хвастать, мистеръ Гринвудъ. Я говорю о факт, ознакомиться съ которымъ отцу необходимо. Если молодая особа опровергнетъ это, я замолчу.

— Деликатность требуетъ, чтобъ молодой двушк на этотъ счетъ не предлагалось никакихъ вопросовъ. Посл того, что случилось, нечего и думать о томъ, чтобъ ваше имя даже было произнесено въ присутствіи молодой лэди.

— Отчего?— я намренъ жениться на ней.

— Намрены! — Слово это мистеръ Гринвудъ, въ своемъ крайнемъ ужас, выкрикнулъ во все горло.— Мистеръ Роденъ, мой долгъ уврить васъ, что вамъ, ни при какихъ обстоятельствахъ, не удастся снова увидть молодую особу.

— Кто это говоритъ?

— Маркизъ, маркиза, маленькіе братья леди Франсесъ, которые, какъ только наберутся силъ, защитятъ ее отъ всего дурного.

— Надюсь, что ихъ силы не понадобятся ни для какихъ подобныхъ цлей. Если бы это случилось, я увренъ, они исполнятъ свою братскую обязанность. Въ данномъ случа имъ не предстояло бы особеннаго дла.— Мистеръ Гринвудъ покачалъ головой. Онъ продолжалъ стоять не сдвинувшись ни на одинъ дюймъ съ мста, на которомъ стоялъ, когда дверь отворили.— Вижу, мистеръ Гринвудъ, что всякій дальнйшій разговоръ между нами объ этомъ предмет совершенно безполезенъ.

— Совершенно безполезенъ,— сказалъ мистеръ Гринвудъ.

— Но честь моя и цль требуютъ, чтобъ лордъ Кинсбёри узналъ, что я приходилъ просить руки его дочери. Я не смлъ ожидать, чтобъ онъ благосклонно принялъ мое предложеніе.

— Нтъ, нтъ, едва ли это возможно, мистеръ Роденъ.

— Но необходимо было, чтобъ онъ узналъ о моемъ намреніи отъ меня самого. Теперь оно несомннно такъ и будетъ. Онъ, насколько я понялъ изъ вашихъ словъ, знаетъ о моемъ присутствіи здсь.— Мистеръ Гринвудъ покачалъ головой, точно желая дать понять, что этого вопроса онъ боле обсуждать не можетъ.

— Если нтъ, мн придется обезпокоить милорда письмомъ.

— Это будетъ безполезно.

— Слдовательно, знаетъ?— Мистеръ Гринвудъ кивнулъ головой.

— И вы ему потрудитесь передать, зачмъ я приходилъ?

— Маркизъ будетъ ознакомленъ съ характеромъ свиданія.

Тутъ Роденъ повернулся, чтобъ выдти изъ комнаты, но былъ вынужденъ попросить мистера Гринвуда показать ему дорогу по корридорамъ. Священникъ это исполнилъ, онъ быстро шелъ впереди, маленькими шагами, на носкахъ, пока не сдалъ незваннаго гостя привратнику. Исполнивъ это, онъ сдлалъ прощальный поклонъ и поспшно возвратился въ свою комнату. Роденъ вышелъ, думая при этомъ, что много еще воды утечетъ прежде, чмъ онъ будетъ принятъ въ этомъ дом, какъ желанный зять. На возвратномъ пути въ Голловей онъ снова все обдумалъ. Какъ могло все это кончиться, кончиться благопріятно для него и для любимой имъ двушки? Отвращеніе къ нему, выраженное черезъ посредство мистера Гринвуда, было естественно. Слдовало ожидать, что человкъ въ условіяхъ маркиза Кинсбёри будетъ всячески стараться держать дочь подальше отъ такого обожателя. Разв онъ не сочтетъ необходимымъ такъ поступить хотя бы въ виду однихъ денежныхъ соображеній? Всевозможныя препятствія будутъ воздвигнуты на его пути. На его сторон не будетъ ничего, кром любви двушки къ нему. Можно ли ожидать, что ея любовь будетъ достаточно сильна, чтобъ побдить такія препятствія? А еслибъ и такъ, добьется ли она собственнаго счастія, держась на эту любовь? Онъ сознавалъ, что въ его настоящемъ положеніи для него нтъ боле святого долга какъ заботиться о счастіи женщины, которую онъ желалъ видть своей женой.

IX.— Въ Кенигсграф.

Очень скоро посл этого въ Парадизъ-Роу было получено письмо отъ лэди Франсесъ,— единственное письмо, которое Роденъ получилъ отъ нея въ этотъ періодъ ихъ романа. Отрывокъ изъ письма будетъ приведенъ ниже, изъ него читатель увидитъ, какія затрудненія возникли въ Кенигсграф относительно ихъ переписки. Онъ писалъ два раза. Первое письмо своевременно попало въ руки молодой двушки, такъ какъ было обычнымъ порядкомъ доставлено съ деревенской почты и вручено ей собственной горничной. Когда второе достигло замка, оно попало въ руки маркизы. Она, правда, приняла мры, чтобъ оно попало ей въ руки. Она знала о полученіи перваго письма, и была поражена ужасомъ при мысли о подобной переписк. Она не получала отъ мужа прямого полномочія по этому предмету, но сознавала, что для нея самой обязательно принять энергическія мры. Нельзя было допустить, чтобъ лэди Франсесъ получала любовныя письма отъ почтамтскаго клерка! Что касается самой лэди Франсесъ, маркиза охотно бы согласилась выдать ее за почтальона, еслибъ этимъ путемъ можно было окончательно отъ нея отдлаться, такъ, чтобы свтъ не зналъ, что существуетъ или существовала лэди Франсесъ. Но фактъ этотъ былъ очевиденъ, какъ не мене былъ очевиденъ печальный, слишкомъ печальный фактъ существованія брата, который былъ старше ея собственныхъ красивыхъ дтокъ. По мр того, какъ чувство ненависти возрастало въ ней, она постоянно увряла себя, что была бы самой нжной мачехой, еслибъ эта пара умла держать себя какъ подобаетъ сыну и дочери маркиза. Видя, что они такое, и что такое ея собственныя дти, какъ старшіе силятся отречься отъ того сословія, для украшенія и защиты котораго предназначены ея родныя дтки, разв не естественно, что она ненавидла этихъ старшихъ и признавалась самой себ, что желала бы, чтобъ они сошли у нея съ дороги? Столкнуть ихъ съ дороги было нельзя, но лэди

Франсесъ во всякомъ случа можно было обуздать. А потому она ршилась запретить переписку.

Она задержала второе письмо, и сообщила дочери о своемъ поступк.

— Папа не говорилъ, чтобъ мн не передавать моихъ писемъ,— убждала леди Франсесъ.

— Отецъ твой ни минуты не думалъ, чтобъ ты согласилась на что-нибудь до такой степени неприличное.

— Въ этомъ нтъ ничего неприличнаго.

— Предоставь мн судить объ этомъ. Теперь ты на моей отвтственности. Отецъ твой, когда возвратится, можетъ поступать какъ ему угодно.

Произошелъ длинный споръ, окончившійся побдой маркизы. Молодая двушка, когда ей было объявлено, что, въ случа необходимости, деревенской почтмейстерш будетъ приказано не отправлять никакихъ писемъ, адресованныхъ на имя Джорджа Родена,— поврила въ силу угрозы. Она также была уврена, что ей не удастся добраться ни до какихъ писемъ, адресованныхъ на ея имя, если маркиза пуститъ въ ходъ свою quasi-родительскую власть, чтобъ этому воспрепятствовать. Она уступила, подъ условіемъ однако, чтобъ одно письмо было отправлено, и маркиза, которая вовсе не была уврена, что ея инструкціи подйствуютъ на почтмейстершу, согласилась на это.

Нжный тонъ письма читатели угадаютъ и не видя его. Оно было очень нжно, полно общаній и доврія. Затмъ слдовалъ коротенькій параграфъ, въ которомъ она объясняла собственное непріятное положеніе:

‘Надо вамъ сказать, что было получено одно письмо, котораго мн не показали. Не знаю, распечатала ли его мама, или уничтожила. Хотя я не видала его, я принимаю его за доказательство вашей доброты и врности. Но для васъ будетъ безполезно писать мн еще, пока вы не получите отъ меня извстія, я также общала, что это, до поры до времени, будетъ мое послднее письмо къ вамъ. Послднее и первое! Надюсь, что вы сохраните его до полученія другого, съ тмъ, чтобъ у васъ было хоть что-нибудь, что говорило бы вамъ, какъ горячо я васъ люблю’.

Отсылая письмо, она не знала, какое великое утшеніе заключается даже въ возможности написать письмо тому, кого она любила, она также еще не испытала, какъ велико мученіе оставаться безъ видимыхъ доказательствъ вниманія того, кого любишь.

Посл эпизода съ письмомъ жизнь въ Кенигсграф стала очень тяжела и очень скучна. Маркиза и ея падчерица обмнивались немногими словами, да и т никогда не звучали дружески, не отличались ласковымъ характеромъ. Даже дтей отдаляли отъ сестры какъ можно больше, чтобъ ихъ нравственность не была развращена дурнымъ сообществомъ. Когда она на это жаловалась ихъ матери, маркиза только выпрямлялась и молчала. Еслибъ было можно, она бы окончательно устранила всякое соприкосновеніе своихъ голубковъ съ сестрою, не потому, чтобъ она думала, что голубкамъ дйствительно будетъ причиненъ вредъ,— на этотъ счетъ она не имла никакихъ опасеній, такъ какъ голубки подчинялись ея собственному вліянію,— но съ тмъ, чтобъ наказаніе лэди Франсесъ было полне. При настоящихъ обстоятельствахъ, не должно было быть семейной дружбы, братскихъ игръ, никакихъ нжностей, никакой пощады. Должно быть, думалось ей, въ крови этой первой жены таилась нечистая примсь, которая сдлала ея дтей совершенно неподходящими къ сословію, въ которомъ они, къ несчастью, родились. Это безобразіе со стороны лэди Франсесъ, этотъ позоръ, при мысли о которомъ она положительно дрожала, эта ужасная привязанность къ существу низшему раздражали ее даже противъ лорда Гэмпстеда. И братъ, и сестра вообще такъ низко пали, что она невольно думала, что Провидніе не могло предназначить ихъ быть постоянной преградой слав семейства. Что-нибудь да непремнно случится. Напримръ, окажется, что они вовсе не законныя дти настоящей маркизы. Откроется, какое-нибудь прекрасное, романическое сцпленіе чтобъ спасти ее и ея голубковъ, и всхъ Траффордовъ, и всхъ Монтрезоровъ отъ ужаснаго позора, которымъ угрожали имъ эти пришлецы. Мысль эта держалась въ ея ум, пока не превратилась въ почти незыблемое убжденіе, что лордъ Фредерикъ доживетъ до того, что станетъ лордомъ Гэмпстедомъ,— или, можетъ-быть, лордомъ Гайгэтомъ, такъ какъ въ семь существовалъ третій титулъ, а имя Гэмпстеда должно было, на нкоторое время, почитаться обезчещеннымъ,— а съ теченіемъ времени и маркизомъ Кинсбёри. До сихъ поръ она имла привычку говорить своимъ дткамъ о ихъ старшемъ брат съ чмъ-то въ род уваженія, какое слдуетъ оказывать будущему глав семейства, но въ эти дни она измнила свой тонъ, когда они говорили ей о Джэк, какъ они упорно называли его, а она, по собственному побужденію, никогда не упоминала его имени въ разговорахъ съ ними.— Фанни не умница?— однажды спросилъ лордъ Фредерикъ.— На это она ничего не отвтила.— Фанни очень не умна?— настаивалъ мальчикъ.— На его она торжественно кивнула головой.

— Что Фанни надлала, мама?— На это она таинственно покачала головой. Изъ всего этого можно заключить, что бдная леди Франсесъ сильно нуждалась въ утшеніяхъ во время пребыванія въ Кенигсграф.

Маркизъ возвратился почти въ конц августа. Онъ пробылъ въ Лондон до самыхъ послднихъ дней сессіи, а затмъ уврилъ себя, что его присутствіе положительно необходимо въ Траффордъ-парк. Въ Траффордъ-паркъ онъ и отправился и тамъ провелъ десять мучительныхъ дней одинъ. Мистеръ Гринвудъ, правда, похалъ съ нимъ, но маркизъ былъ изъ тхъ людей, которые несчастны, если ихъ не окружаетъ семья, и такъ мучилъ мистера Гринвуда, что этотъ достойный священникъ былъ очень счастливъ, когда остался въ полномъ одиночеств по отъзд своего аристократическаго друга. Тогда, согласно данному общанію и дйствительно сознавая, что обязанъ присмотрть за своей провинившейся дочерью, маркизъ возвратился въ Кенигсграфъ. Лэди Франсесъ была для него, въ этотъ періодъ его жизни, предметомъ тревожныхъ заботъ. Не слдуетъ думать, чтобъ его чувства къ его старшимъ дтямъ сколько нибудь походили за чувства маркизы. И сынъ, и дочь были ему очень дороги, обоими онъ, до нкоторой степени, гордился. Они отличались благородной красотой, были умны и къ нему чрезвычайно почтительны. Онъ зналъ, какія заботы иной разъ старшіе сыновья причиняютъ своимъ отцамъ, какъ они требуютъ увеличенія разъ навсегда назначенной имъ суммы, какимъ предосудительнымъ забавамъ иногда предаются, какія возникаютъ ссоры, какія разногласія, какъ сильно чувствуется недостатокъ привязанности и недостатокъ уваженія! Онъ имлъ благоразуміе все это замтить и сознавать, что онъ, въ нкоторыхъ отношеніяхъ, необыкновенно счастливъ. Гэмпстедъ никогда не просилъ у него шиллинга. Онъ былъ человкъ щедрый и охотно бы далъ ему много шиллинговъ. Тмъ не мене утшительно было имть сына, который вполн довольствовался собственнымъ доходомъ. Несомннно настанетъ время, когда этимъ маленькимъ лордамъ понадобятся шиллинги. Леди Франсесъ всегда была особенно нжна съ нимъ, озаряя его жизнь сладкимъ отблескомъ воспоминанія о его первой жен. Онъ питалъ довольно сильную привязанность къ второй жен, и сознавалъ, какъ она была ему полезна для поддержанія его общественнаго положенія. Но онъ никогда не забывалъ прежней жизни, которая изобиловала боле высокими мыслями, боле великодушными чувствами, а также стремленіями, которыхъ ему теперь недоставало. Въ минуты, которыя онъ проводилъ съ дочерью, прошлое какъ будто оживало, благодаря этому, она была ему очень дорога. Но теперь случилось горе, лишившее его жизнь всей ея прелести. Ему приходилось обратиться къ величію жены и отвергнуть нжность дочери. Въ теченіе этихъ дней, проведенныхъ въ Траффорд, онъ отравлялъ жизнь врнаго друга, который такъ всегда былъ преданъ его интересамъ. Когда жена разсказала ему о войн изъ-за переписки, ему, конечно, представилась необходимость отдать приказанія дочери. Едва ли можно было пройти молчаніемъ такой вопросъ, хотя онъ, вроятно, такъ бы и поступилъ, если бы маркиза не подстрекала его дйствовать.

— Фанни,— сказалъ онъ,— мн была непріятна эта переписка.

— Я написала только одно письмо, папа.

— Хорошо, одно. Но было получено два.

— Я получила только одно, папа.

— Итого два. Но не должно было бы быть никакихъ писемъ. Неужели ты считаешь приличнымъ, чтобъ молодая особа переписывалась съ… съ… джентльменомъ, вопреки желаніямъ отца и матери?

— Не знаю, папа.

Это показалось ему такъ слабо, что маркизъ ршился и сказалъ рчь, произнести которую, по поводу всей этой исторія, онъ считалъ своей отцовской обязанностью. Въ сущности говоря, не письма тутъ были важны, но чувство ршимости, продиктовавшее ихъ.— Дорогая моя, это очень непріятная исторія.— Онъ остановился, ожидая отвта, но лэди Франсесъ сознавала, что заявленіе его изъ тхъ, на которыя она, въ настоящую минуту, отвтить не можетъ.— Ты знаешь, что нечего и думать о томъ, чтобъ ты вышла за молодого человка, до такой степени неподходящаго къ теб по положенію, какъ этотъ молодой человкъ.

— Но я выйду, папа.

— Фанни, нечего подобнаго ты сдлать не можешь.

— Непремнно сдлаю. Можетъ быть до этого пройдетъ очень много времени, но я несомннно выйду… разв умру.

— Не хорошо съ твоей стороны, дорогая, говорить такъ о смерти.

— Я хочу сказать, что какъ бы долго я ни прожила, я буду считать себя невстой мистера Родена.

— Онъ поступилъ очень, очень дурно. Онъ обманомъ пробрался ко мн въ домъ.

— Онъ пріхалъ въ качеств друга Гэмпстеда.

— Очень глупо было со стороны Гэмпстеда привозить его… очень глупо… почтамтскаго клерка.

— Мистеръ Вивіанъ клеркъ въ министерств иностранныхъ длъ. Какая разница между тмъ или другимъ управленіемъ?

— Большая, но мистеру Вивіану ничего подобнаго и въ голову бы не пришло. Онъ понимаетъ вещи, и знаетъ свое мсто. А тотъ — пренадменный.

— Мужчина долженъ быть высокомренъ, папа. Никто не будетъ о немъ хорошаго мннія, если онъ самъ себя не будетъ цнить.

— Онъ былъ у меня въ Паркъ-Лэн.

— Какъ! Мистеръ Роденъ?

— Да, былъ. Но я не видлъ его. Мистеръ Гринвудъ его принялъ.

— Что могъ мистеръ Гринвудъ сказать ему?

— Мистеръ Гринвудъ могъ попросить его удалиться,— что и исполнилъ. Боле говорить ему было нечего. А теперь, дорогая, довольно объ этомъ. Если ты наднешь шляпу, мы пойдемъ пройтись до деревни.— На это лэди Франсесъ охотно согласилась. Она вовсе не была расположена ссориться съ отцомъ или принимать въ дурную сторону то, что онъ сказалъ о ея обожател. Она не ожидала, чтобъ дло пошло очень гладко. Она общала себ быть постоянной и надялась на конечный успхъ, но не думала, чтобъ торжество истинной любви далось ей легче, чмъ другимъ. Она была очень рада снова стать въ добрая отношенія къ отцу, и не то, чтобъ отказаться отъ своего поклонника, но такъ вести себя, точно онъ не занимаетъ перваго мста въ ея мысляхъ. Жестокость мачихи такъ ее подавляла, что разршеніе сдлать прогулку съ отцомъ било для нея положительной радостью.

— Не думаю, чтобъ что-нибудь можно было сдлать,— сказалъ маркизъ жен, нсколько дней спустя.— Это одна изъ тхъ бдъ, которыя случаются отъ времени до времени!

— Подумать только, что такая двушка, какъ твоя дочь, плнилась почтамтскимъ клеркомъ!

— Къ чему повторять это такъ часто? Не вижу, чмъ почтамтъ хуже всякаго другого учрежденія. Понятно, что допустить этого нельзя, что разъ сказавши это, самое лучшее, что мы можемъ сдлать, это жить такъ, какъ будто ничего не случилось.

— И позволять ей длать все, что она захочетъ?

— Кто ей позволяетъ длать, что она захочетъ? Она сказала, что не будетъ писать, и не писала. Намъ остается только отвезти ее опять въ Траффордъ и позволить ей забыть его какъ можно скорй.

Маркиза отнюдь не была удовлетворена, хотя не знала, какую бы рекомендовать особо-строгую мру. Было когда-то время — славное время, какъ теперь думала леди Кинсбёри — когда молодую двушку можно было запереть въ монастырь, пожалуй въ тюрьму, или просто заставить выйти за какого-нибудь поклонника, найденнаго для нея родителями. Но эти удобныя времена миновали. Лэди Франсесъ и теперь была въ тюрьм, но здсь маркиза вынуждена была играть роль тюремщика, въ этой же тюрьм были заперты ея ‘голубки’ за одно съ недостойной сестрою. Ей самой хотлось возвратиться въ Траффордъ, въ свой уютный уголокъ. Въ ея настоящемъ настроеніи красоты Кенигсграфа не плняли ее. Но что будетъ, если леди Франсесъ выскочитъ изъ окна въ Траффорд и убжитъ съ Джорджемъ Роденомъ? Окна въ Кенигсграф несомннно гораздо выше оконъ въ Траффорд. Они ршили возвратиться въ начал сентября, и почти уже начинали укладываться, когда лордъ Гэмпстедъ неожиданно явился среди нихъ. Ему надоло кататься на яхт, надоли книги и занятіе садоводствомъ въ Гендон. Надо было что-нибудь придумать до начала охотничьяго сезона, а потому онъ въ одинъ прекрасный день явился въ Кенигсграфъ, никого не предупредивъ. Это возбудило необузданный восторгъ его братьевъ, которыми онъ распоряжался такъ произвольно, что даже мать ихъ не могла помшать этому. Ихъ заставляли галопировать на пони, на которыхъ они прежде здили только шагомъ, ихъ купали въ рк, ихъ водили въ верхній этажъ замка и запирали въ башню, какъ его умлъ сдлать одинъ Гэмпстедъ. Джекъ оставался Джекомъ, дти были въ полномъ восхищенія, но маркиза не такъ была обрадована его пріздомъ. Черезъ нсколько дней завязался разговоръ о лэди Франсесъ, котораго леди Кинсбёри охотно бы избгла, еслибъ было можно, но на который вызвалъ ее пасынокъ.

— Не думаю, чтобы съ Фанни слдовало дурно обращаться,— сказалъ онъ.

— Гэмпстедъ, я бы желала, чтобъ ты зналъ, что я не понимаю подобныхъ выраженій.

— Дразнить, мучить, длать ее несчастной, хочу я сказать.

— Если она несчастна, то по своей вин.

— Но нельзя же съ ней обращаться, точно она себя опозорила.

— Она опозорила себя.

— Я это отрицаю. Я не позволю, даже вамъ, такъ выражаться о ней.— Маркиза выпрямилась, точно ее оскорбили.— Если въ вашемъ дом къ ней такъ будутъ относиться, я вынужденъ буду просить отца удалить ее и поселю ее у себя. Я не хочу видть, какъ сердце ея разобьется отъ жестокаго обращенія. Я увренъ, что это противно его желанію.

— Вы не имете права говорить со мной въ этомъ тон.

— Я имю несомннное право защищать мою сестру, и я воспользуюсь этимъ правомъ.

— Вы, вопреки всмъ приличіямъ, ввели въ домъ молодого человка.

— Я ввелъ въ домъ молодого человка, котораго съ гордостью называю своимъ другомъ.

— А теперь вы намрены помочь ему погубить вашу сестру.

— Вы совершенно ошибаетесь, говоря это. Они оба знаютъ, и Роденъ, и сестра моя, что я этого брака не одобряю. Еслиби Фанни жила у меня, я не счелъ бы себя въ прав пригласить къ себ Родена. Они оба поняли бы это. Но изъ этого не слдуетъ, чтобъ съ ней можно было жестоко обращаться.

— Никто не былъ съ ней жестокъ, кром ея самой.

— Довольно легко замтить, что здсь происходитъ. Было бы гораздо лучше, чтобъ Фанни оставалась въ семь, но въ одномъ можете быть уврены — я не позволю ее пытать.— Съ этимъ онъ ушелъ, а на другой день ухалъ изъ Кенигсграфа. Понятно, что выраженія, какія онъ употреблялъ въ разговор съ ней, не примирили маркизу съ ея пасынкомъ-радикаломъ.

Недлю спустя, вся семья возвратилась въ Англію и въ Траффордъ.

X.— ‘Nobless oblige’.

— Совершенно согласенъ,— сказалъ Гэмпстедъ, пытаясь основательно обсудитъ вопросъ съ сестрою,— что милэди не слдуетъ позволять тебя мучить.

— Она дйствительно меня мучитъ. Ты не можешь себ представить, какова была моя жизнь въ Кенигсграф. Есть обращеніе, которое можетъ заставить любую двушку убжать или утопиться. Не думаю, чтобъ мужчина даже понималъ, что значитъ, когда васъ постоянно встрчаютъ сердитымъ взглядомъ. Мужчина иметъ своихъ друзей, можетъ бывать, гд вздумается. Его душевная энергія не ослабваетъ въ одиночеств. Онъ даже не замтилъ бы половины того, что двушка поневол чувствуетъ. Даже прислугу поощряли къ грубому обращенію со мной. Мальчикамъ не позволяли и подходить ко мн. Я никогда не слыхала не строгаго слова.

— Скверно.

— И это не облегчалось убжденіемъ, что она и никогда не любила меня. Это значитъ сносить всю власть матери, вовсе не наслаждаясь ея любовью. Съ пріздомъ папа, конечно, стало лучше, но даже папа не можетъ заставить ее измнить своего обращенія. Мужчина, сравнительно, такъ мало значить въ дом. Если это будетъ продолжаться, я сойду съ ума.

— Конечно, я буду стоять за тебя.

— О, Джонъ, я въ этомъ не сомнваюсь.

— Но вообще не легко понять, какъ за это дло приняться. Еслибъ мы поселились вмст въ Гендон…— При этомъ предложеніи лицо ея озарилось выраженіемъ радости.— Конечно встртилось бы затрудненіе…

— Какое затрудненіе?— Она, однако, прекрасно знала какое.

— Джорджъ Роденъ былъ бы слишкомъ близко отъ насъ.

— Я никогда бы съ нимъ не видалась безъ твоего разршенія.

— Я бы не разршилъ. Въ этомъ и заключалось бы затрудненіе. Онъ бы сталъ убждать меня и мн пришлось бы сказать ему, что я не могу позволить ему бывать у насъ, иначе, какъ съ разршенія отца. Объ этомъ и думать нечего. А потому, говорю я, встртилось бы затрудненіе.

— Я никогда бы съ нимъ не видалась,— иначе, какъ съ твоего дозволенія, не писала бы ему, не получала бы отъ него писемъ. Ты не долженъ предполагать, что я отказалась бы отъ него. Никогда я этого не сдлаю. Буду жить, какъ жила, и ждать. Когда двушка позволила себ сказать мужчин, что любитъ его, по моимъ понятіямъ, она не можетъ отказаться отъ него. Есть вещи, которыхъ измнить нельзя. Я могла бы отлично жить, не думая о немъ, еслибъ не позволила себ полюбить его. Но я это сдлала, и теперь онъ долженъ быть для меня всмъ.

— Жаль, что такъ случилось.

— Да, такъ случилось. Но если ты возьмешь меня въ Гендонъ, я никогда не буду съ нимъ видаться, пока не получу разршенія папа. Мой долгъ повиноваться ему — но не ей.

— Мн это не совсмъ ясно.

— Я для нея больше не дочь, а потому она для меня больше не мать. Она охотно бы отдлалась отъ насъ обоихъ, еслибъ могла.

— Ты не должна приписывать ей такихъ мыслей.

— Еслибъ ты видлъ ее такъ часто, какъ я, ты бы понялъ. Она ненавидитъ тебя почти такъ же, какъ и меня, хотя не можетъ такъ легко этого обнаружить.

— Очень понимаю, что она ненавидитъ мои воззрнія.

— Ты стоишь у нея на дорог.

— Конечно. Естественно, что женщина желаетъ забрать все лучшее для своихъ родныхъ дтей. Я самъ иногда находилъ, что жалости достойно, что у Фредерика есть старшій брать. Подумай, какой-бы изъ него вышелъ славный молодой маркизъ, тогда какъ я совсмъ не въ своей стихіи.

— Это вздоръ, Джонъ.

— Мн слдовало бы быть портнымъ. Портные, мн кажется, вообще величайшіе бдняки, скептики и патріоты. Еслибъ изощрялись мои природныя способности трудностью содержать жену и дтей на нсколько грошей въ день, я право думаю, что мн удалось бы сдлать что-нибудь, что выдвинуло бы меня изъ толпы. Теперь же я ни то ни се, ни рыба ни мясо. Понимаю, что я — возмутительное существо для души преданной маркизамъ. Я вовсе не склоненъ къ аристократическимъ утонченностямъ. У милэди три сына, изъ которыхъ каждый былъ бы безукоризненнымъ маркизомъ. Можно ли требовать, чтобъ она не думала, что я стою у нея на дорог.

— Но она знала о твоемъ существованіи, когда вышла за папа.

— Конечно, знала,— но это не измняетъ ея натуры. Мн кажется, я нашелъ бы въ себ силы простить ее, хотя бы она попыталась отравить меня, до такой степени стою я у нея на дорог. Мн иногда приходило въ голову, что мн слдовало бы пожертвовать собою, отказаться отъ своихъ надеждъ, превратиться въ Джона Траффорда — съ тмъ, чтобы уступить дорогу ея юнымъ лордамъ.

— Это вздоръ, Джонъ.

— Во всякомъ случа, это невозможно. Достигнуть этого я могъ бы однимъ путемъ — всадивши себ пулю въ лобъ, что не было бы согласно съ моими понятіями о жизни. Но ты ни у кого не стоишь на дорог. Ничего нельзя выиграть, отравивъ тебя. Еслибъ она убила меня, въ этомъ былъ бы какой-нибудь смыслъ, но мучить тебя побуждаетъ ее низкое честолюбіе. Она боится, чтобы ея собственное положеніе не пострадало отъ твоего неравнаго брака. Еслибъ она убила меня ради маленькаго Фреда, въ этомъ было бы что-то благородное. Она добилась бы чего-нибудь для того, кто, конечно, дороже ей всего на свт. Но относительно тебя это самое подлое тщеславіе, и я этого не потерплю.

Разговоръ этотъ происходилъ въ начал октября, когда они уже провели нсколько недль въ Траффордъ-Парк. Гэмпстедъ,по своему обыкновенію, прізжалъ и узжалъ, никогда не оставаясь у нихъ боле двухъ или трехъ дней подъ-рядъ. Лордъ Кинсбёри, которому все было какъ-то неловко, рыскалъ по цлому графству, присматривая за своей собственностью, проводя день другой у кого-нибудь изъ пріятелей. Маркиза не пожелала приглашать къ себ друзей, объявивъ мужу, что семейству не до веселья, благодаря ‘прелестному’ поведенію его старшей дочери.

Никто не пытался стрлять фазановъ, такъ велико было общее уныніе. Мистеръ Гринвудъ былъ въ Траффорд и проводилъ очень много времени въ обществ милэди. Хотя онъ всегда соглашался съ маркизомъ насчетъ его прежнихъ политическихъ принциповъ, тмъ не мене умъ его былъ такъ устроенъ, что онъ вполн сочувствовалъ милэди относительно позора и ужаса, какіе заключаются для аристократическихъ семействъ въ унизительныхъ союзахъ и сношеніяхъ. Онъ не только сочувствовалъ маркиз въ дл почтамтскаго клерка, онъ сочувствовалъ ей вполн и насчетъ лорда Гэмпстеда. Мистеръ Гринвудъ вздыхалъ и стоналъ, когда они съ милэди обсуждали будущность дома Траффордовъ. ‘Пожалуй хорошо, а пожалуй и нтъ’, такъ онъ милостиво выражался въ разговорахъ съ маркизой,— когда аристократъ разршаетъ себ либерализмъ въ политическихъ убжденіяхъ, но ужасно подумать, чтобы наслдникъ громкаго титула снизошелъ до мнній достойныхъ радикала-портного. Мистеръ Гринвудъ соглашался съ лордомъ Гэмпстедомъ насчетъ портного. О лорд Гэмпстед, казалось ему, можно только скорбть, дйствовать тутъ нельзя. Ничего, думалось ему, нельзя предпринять относительно лорда Гэмпстеда. Время,— время, которое многое разрушаетъ, но многое и врачуетъ,— несомннно окажетъ свое дйствіе, такъ что лордъ Гэмпстедъ пожалуй доживетъ до того, что будетъ также энергически поддерживать свое сословіе, какъ любой герцогъ или маркизъ. Или можетъ бытъ Господу угодно будетъ взять его. Мистеръ Гринвудъ замтилъ, что предположеніе это встрчается благосклонне, а потому, не теряя времени, принялся за списокъ пэровъ, и нашелъ двадцать примровъ тому что, въ теченіе полувка, титулъ наслдовалъ второй братъ. Повидимому, особая смертность господствовала среди старшихъ сыновей пэровъ. Это было утшительно. Но здсь не было такого основанія для ршительныхъ дйствій, какое въ настоящую минуту существовало по отношенію къ лэди Франсесъ. На этотъ счетъ друзья совершенно сходились во мнніяхъ.

Мистеръ Гринвудъ видлъ невозможнаго молодого человка, и могъ стать, какъ онъ совершенно невозможенъ во всхъ отношеніяхъ — какъ онъ вульгаренъ, развязенъ, невжественъ, дерзокъ.

По мннію мистера Гринвуда, молодыхъ людей слдовало разлучить, хотя бы для этого пришлось прибгнуть къ самымъ строгимъ мрамъ. Мистеръ Гринвудъ постепенно научился отзываться о молодой особ съ очень незначительной долей того уваженія, какое выказывалъ къ прочимъ членамъ семьи. Этимъ путемъ милэди научилась смотрть на лэди Франсесъ, точно она вовсе и не лэди Франсесъ,— а какая-нибудь дальняя родственница, Фанни Траффордъ, двушка съ дурнымъ вкусомъ и нехорошимъ поведеніемъ, которая къ несчастью попала въ семью, благодаря ложнымъ понятіямъ о милосердіи.

Дла такъ шли въ Траффорд, что Траффордъ едва ли былъ лучше Кенигсграфа. Въ Кенигсграф не было мистера Гринвуда, а мистеръ Гринвудъ несомннно значительно усилилъ непріятности, которыя приходилось выносить бдной лэди Франсесъ. Въ этихъ-то условіяхъ она написала брату, прося его пріхать къ ней. Онъ пріхалъ, и между ними произошелъ вышеприведенный разговоръ.

Въ тотъ же день Гемпстэдъ видлся съ отцомъ и обсудилъ съ нимъ вопросъ.— Чтожъ ты хочешь, чтобы я длалъ съ ней?— спросилъ маркизъ.

— Позвольте ей жить со мною въ Гендон. Если вы предоставите домъ въ мое распоряженіе, все остальное я приму на себя.

— Хочешь зажить своимъ домомъ?

— Отчего же нтъ? Еслибы я убдился, что оно мн не по карману, я бы отказался отъ охоты съ гончими и держался одной яхты.

— Дло не въ деньгахъ,— сказалъ маркизъ, качая головой.

— Милэди никогда особенно не нравился Гендонъ.

— Да и не въ дом. Я бы съ удовольствіемъ теб его отдалъ. Но какъ могу я отказаться отъ наблюденія за твоей сестрой, когда я знаю, что она расположена поступить именно такъ, какъ не должна.

— Но тамъ она не сдлаетъ этого скорй, чмъ здсь,— сказалъ брать.

— Онъ былъ бы совсмъ близко отъ нея.

— Можете быть уврены, сэръ, что нтъ двухъ человкъ, которые больше руководились бы чувствомъ долга, чмъ моя сестра и Джорджъ Роденъ.

— Она исполнила свой долгъ, когда позволила себ стать невстой такого человка, не сказавъ вы слова никому изъ семьи?

— Она сказала милэди, какъ только это случилось.

— Она не должна была допускать, чтобы это когда-нибудь случилось. Пустяки ты все говоришь. Не хочешь же ты сказать, что такая двушка, какъ твоя сестра, иметъ право длать съ собой что хочетъ, не посовтовавшись ни съ кмъ изъ семьи,— даже принять предложеніе такого человка.

— Право не знаю,— задумчиво сказалъ Гэмпстэдъ.

— Ты долженъ знать. Я знаю. Всякій знаетъ. Глупо такъ разсуждать.

— Сомнваюсь, чтобы люди знали,— сказалъ Гэмпстэдъ.— Ей двадцать-одинъ годъ и по закону она, кажется, могла бы завтра выйти изъ дому и обвнчаться съ кмъ бы ей вздумалось. Вы, какъ отецъ, не имете надъ нею никакой власти, — тутъ негодующій отецъ вскочилъ со стула, но сынъ продолжалъ свою рчь, точно ршившись не дать себя прервать,— исключая той власти, какую она сама можетъ вамъ предоставить по расположенію, или потому, что она находится въ матеріальной зависимости отъ васъ.

— Боже милосердый!— крикнулъ маркизъ.

— Мн кажется, оно, приблизительно, такъ. Молодыя двушки подчиняются власти родителей по чувству, по привязанности и по сознанію своей зависимости, но, насколько я понимаю, юридически он имъ не подвластны посл извстнаго возраста.

— Ну ты, извстно, уговоришь собаку дать отрубить себ заднія лапы.

— Желалъ бы быть на это способнымъ. Но можно сказать нсколько словъ, не отличаясь такимъ краснорчіемъ. Если вопросъ такъ поставленъ, я не убжденъ, чтобы Фанни была нравственно виновата. Она, можетъ быть, поступила глупо. Я думаю, что да, такъ какъ сознаю, что бракъ для нея неровный.

— Noblesse oblige,— сказалъ маркизъ, прижимая руку къ груди.

— Несомннно. Аристократическое происхожденіе, каково бы оно ни было по существу, налагаетъ на насъ обязанности. Если обязанностей этихъ не исполняютъ, то и аристократизму конецъ. Но я отрицаю, чтобы происхожденіе обязывало насъ къ образу дйствій, который мы признаемъ дурнымъ.

— Кто говоритъ, что оно къ этому обязываетъ?

— Происхожденіе,— продолжалъ сынъ, оставляя безъ вниманія вопросъ отца,— не можетъ заставить меня длать то, что вы или другіе считаете хорошимъ, если я самъ этого не одобряю.

— Къ чему ты это все ведешь?

— Вы даете понять, что изъ-за того, что мы съ сестрой принадлежимъ въ извстному классу, мы обязаны исполнять т житейскія правила, къ которымъ этотъ классъ относится благосклонно. Это я отрицаю отъ ея имени и отъ своего. Я не самъ сдлалъ себя старшимъ сыномъ англійскаго пэра. Я признаю, что если очень многое дано мн въ смысл воспитанія, общественныхъ преимуществъ и даже денегъ, то отъ меня, по всей справедливости, могутъ требовать боле безукоризненнаго поведенія, чмъ отъ тхъ, кому дано меньше. Въ этомъ смысл, noblesse oblige. Но прежде чмъ я приму на себя обязанность, которую на меня налагаютъ, я долженъ понять, въ чемъ заключается это безукоризненное поведеніе. То же должна сдлать и Фанни. Выйдя за Джорджа Родена, она поступила бы лучше, на основаніи вашего же правила, чмъ отдавшись какому-нибудь дураку лорду, который ровно ничмъ не могъ бы гордиться, кром своихъ земель и своего титула.

Маркизъ нетерпливо расхаживалъ по комнат, въ душ онъ сердился, горячился и остановилъ бы Гэмпстеда, еслибъ это было возможно.— Я совсмъ не пущу ее въ Гендонъ,— сказалъ онъ, когда сынъ кончилъ.

— Этимъ вы докажете, что очень мало понимаете ее и меня. Роденъ тамъ и не подойдетъ къ ней. Едва ли могу я поручиться, что онъ этого не сдлаетъ здсь. Здсь Фанни будетъ чувствовать, что въ ней относятся какъ къ врагу.

— Ты не имешь права это говорить.

— Тамъ она будетъ знать, что вы многое сдлали для ея счастія. Даю вамъ слово, что она не увидится съ нимъ и писать ему не будетъ. Она сама мн это общала, и я ей довряю.

— Отчего она такъ жаждетъ покинуть свой родной домъ?

— Оттого,— смло сказалъ Гэмпстедъ,— что она лишилась своей родной матери.— При этихъ словахъ маркизъ страшно нахмурился.— Что касается меня, я ничего не могу сказать противъ мачихи. Я ни въ чемъ не обвиняю ее и по отношенію къ Фанни, кром того, что он совершенно не понимаютъ другъ друга. Вы сами должны это видть, сэръ.— Маркизъ прекрасно это видлъ.— И мистеръ Гринвудъ позволилъ себ говорить съ нею, что, по моему, было очень дерзко.

— Я никогда его не уполномочивалъ.

— Тмъ не мене, онъ говорилъ. Милэди, вроятно, уполномочила его. Результатъ всего этого, что за Фанни слдятъ. Конечно, она не намрена выносить продолженія такихъ мученій. Да и съ какой стати? Лучше, чтобы она перехала во мн, чмъ, чтобы ее вынудили бжать съ ея поклонникомъ.

Ране конца недли маркизъ уступилъ. Гендонъ-Голлъ окончательно предоставлялся въ распоряженіе лорда Гэмпстеда, и сестр его намрены были разршить жить съ нимъ и хозяйничать у него въ дом. Перехать она должна была въ теченіе слдующаго мсяца и остаться тамъ, во всякомъ случа, до весны. Конечно, встртятся затрудненія насчетъ охоты, но Гэмпстедъ, въ случа необходимости, готовъ былъ отказаться отъ нея на этотъ сезонъ. Удобства, удовольствія, пользу сестры онъ ставилъ первой задачей своей жизни, и намренъ былъ позаботиться о томъ, чтобы Джорджъ Роденъ не игралъ во всемъ этомъ никакой роли.

Маркиза оцпенла, узнавъ, что лэди Франсесъ увозятъ, увозятъ въ ближайшее сосдство Лондона и почтамта. Много наговорила она мужу, маркизъ часто колебался. Но, когда разъ общаніе было дано, у лэди Франсесъ хватило энергіи требовать его исполненія. По этому поводу маркиза впервые позволила себ отозваться съ полнымъ неодобреніемъ о муж, въ разговор съ мистеромъ Гринвудомъ.

— Въ Гендонъ-Голлъ!— сказалъ мистеръ Гринвудъ, съ удивленіемъ воздвъ руки.

— Да. Мн оно кажется самой… самой неприличной вещью, какую только придумать можно.

— Онъ можетъ каждый день отправляться туда пшкомъ, какъ только отдлается отъ писемъ.— Мистеръ Гринвудъ, вроятно, воображалъ, что Джорджъ Роденъ бгаетъ съ почтовыми сумками.

— Конечно, они будутъ видаться.

— Боюсь, что такъ, лэди Кинсбёри.

— Гэмпстедъ объ этомъ позаботится. Изъ-за чего бы онъ хлопоталъ перевезти ее туда? Съ его идеями онъ сочтетъ дломъ, достохвальнымъ окончательно унизить насъ всхъ. Онъ и не думаетъ о чести своихъ братьевъ. Да и какъ этого требовать, когда онъ такъ жаждетъ пожертвовать родной сестрой! Что касается до меня, онъ конечно готовъ сдлать все, чтобъ разбить мое сердце. Онъ знаетъ, что я дорожу мнніемъ его отца, и изъ-за этого онъ готовъ опозорить меня всми возможными способами. Но чтобъ маркизъ согласился!..

— Вотъ этого-то я понять не могу,— сказалъ мистеръ Гринвудъ.

— Они что-то отъ меня скрываютъ, мистеръ Гринвудъ.

— Не можетъ же маркизъ имть намреніе выдать ее за этого молодого человка!

— Не понимаю, ничего тутъ не понимаю,— сказала маркиза.— Онъ, казалось, такъ былъ твердъ. Что касается до самой двушки, я никогда боле ее не увижу, посл того, какъ она оставитъ мой домъ такимъ образомъ. Говоря по правд, я никогда не желаю видть и Гэмпстеда. Они составляютъ противъ меня заговоръ, и я ненавижу это.

XI.—Лэди Персифлажъ.

Гэмпстедъ устремился въ Гендонъ почти не видавшись съ мачихой, поглощенный приготовленіями въ прізду сестры, а затмъ, до истеченія октября мсяца, устремился назадъ, за нею. Онъ всегда ‘устремлялся’, никогда не отказываясь отъ личныхъ хлопотъ, разъ за что-нибудь брался. Узжая, онъ едва обмнялся съ милэди нсколькими словами. Увозя лэди Франсесъ, онъ конечно былъ обязанъ проститься съ нею.

— Мн кажется,— сказалъ онъ,— что Франсесъ будетъ легко житься со мною въ Гендон.

— Мн до этого нтъ никакого дла, буквально никакого,— сказала маркиза, сурово нахмурившись.— Я умываю руки относительно всей этой исторіи.

— Я увренъ, что вы бы порадовались ея счастью.

— Невозможно, чтобъ двушка, которая ведетъ себя не такъ какъ слдуетъ, была счастлива.

— Это, мн кажется, справедливо.

— Оно несомннно справедливо въ данномъ случа.

— Совершенно согласенъ съ вашимъ первымъ положеніемъ. Но остается вопросъ: что значить вести себя не такъ, какъ слдуетъ? Положимъ…

— Ни слова, Гэмпстедъ, я не хочу васъ слушать. Вамъ, вроятно, легко убждать отца, но меня вамъ не убдить. Фанни на вки оторвалась отъ моего сердца.

— Мн это очень прискорбно.

— Долгъ велитъ мн сказать, что вы слдуете ея примру. Въ иныхъ случаяхъ лучше быть откровенной.

— Конечно, но и благоразумной.

— Я вовсе же неблагоразумна, а съ вашей стороны крайне неприлично говоритъ со мной въ этомъ тон.

— Ну, прощайте. Увренъ, что вскор все обойдется,— сказалъ Гэмпстедъ и увезъ сестру въ Гендонъ.

Передъ этимъ въ дом происходило очень много непріятнаго. Съ минуты, когда лэди Кинсбёри узнала, что ея падчерица перезжаетъ къ брату, она перестала даже говорить съ несчастной двушкой. Насколько это было возможно, она и мужа отдалила отъ себя. У нея бывали ежедневныя совщанія съ мистеромъ Гринвудомъ, большую часть своего времени она проводила, лаская, нжа и балуя трехъ злополучныхъ юныхъ аристократовъ, которымъ братъ и сестра такъ жестоко вредили. Однимъ изъ величайшихъ ея мученій было видть, какъ вс три мальчика шумно рзвились съ ‘Джэкомъ’ даже тогда, когда она лишила его собственнаго расположенія, какъ человка, совершенно недостойнаго ея благоволенія. Въ этотъ самый день онъ принесъ лорда Грегори въ гостиную въ одной ночной рубашонк, вытащивъ мальчугана изъ его кроватки,— какъ могъ бы сдлать человкъ, находящійся въ особенно дружественныхъ отношеніяхъ съ матерью.

Лордъ Грегори былъ въ раю, но мать выхватила ребенка изъ объятій гршника и въ гнв унесла его обратно въ дтскую.

— Ничто такъ не полезно дтямъ, какъ когда ихъ сонъ потревожатъ,— сказалъ лордъ Гэмпстедъ, обращаясь къ отцу, но гнвъ маркизы былъ дломъ слишкомъ серьезнымъ, чтобъ къ нему можно было относиться шутя.

— Отнын и во вки она мн боле не дочь,— сказала лэди Кинсбёри мужу на слдующее утро, какъ только экипажъ съ двумя гршниками отъхалъ отъ дверей.

— Съ твоей стороны очень не хорошо говорить это. Она твоя дочь и должна быть твоей дочерью.

— Я оторвала се отъ своего сердца, такъ же какъ и лорда Гэмпстеда. Какъ могло быть иначе, если они оба возмутились противъ меня? А теперь еще предстоитъ этотъ позорный бракъ. Не хотть-ли бы ты, чтобъ я принимала здсь почтамтскаго клерка, какъ моего зятя?

— Никакого позорнаго брака не будетъ,— сказалъ маркизъ.— По крайней мр я хочу скпзпть, что онъ гораздо мене возможенъ въ Гендон, чмъ здсь.

— Мене возможенъ чмъ здсь! Здсь онъ былъ бы немыслимъ. Тамъ они вс будутъ вмст.

— Нисколько,— сказалъ маркизъ.— Гэмпстедъ объ этомъ позаботится. Она также дала мн слово.

— Пфф…— воскликнула маркиза.

— Я не позволю теб издавать такихъ восклицаній, когда я что-нибудь говорю теб. Фанни всегда держала данное мн слово, я довряю ей вполн. Еслибъ она осталась здсь, твое обращеніе заставило бы ее бжать съ нимъ.

— Лордъ Кинсбёри,— сказала оскорбленная леди,— я всегда исполняла свой материнскій долгъ по отношенію къ дтямъ вашимъ отъ перваго брака. Они оказались необузданными и вообще не понимающими обязанностей, которыя должно было бы имъ предписывать занимаемое ими положеніе. Не дальше какъ вчера лордъ Гэмпстедъ осмлился назвать меня неблагоразумной. Я очень много отъ нихъ вынесла и большаго выносить не могу. Жалю, что вы не нашли женщины, боле способной повліять на ихъ поведеніе.— Съ этимъ она величавой поступью вышла изъ комнаты. Понятно, что при такихъ обстоятельствахъ, домъ этотъ не былъ пріятенъ ни для кого изъ живущихъ въ немъ.

Едва милэди вошла въ свою комнату посл этого крупнаго разговора, какъ присла къ письменному столу и принялась за письмо къ сестр своей, лэди Персифлажъ, въ которомъ подробно описывала вс свои заботы и страданія. Лэди Персифлажъ, годомъ или двумя моложе сестры, занимала въ обществ боле высокое положеніе, чмъ сама маркиза. Она была не боле какъ женою графа, но графъ этотъ былъ кавалеромъ ордена подвязки, губернаторомъ своего графства и, въ настоящую минуту, министромъ иностранныхъ длъ. Маркизъ не достигъ такихъ почестей. Лордъ Персифлажъ былъ странный человкъ. Никто хорошенько не зналъ, въ чемъ состояли его великія дарованія. Считалось дломъ признаннымъ, что онъ искусный дипломатъ, что честь Англіи безопасна въ его рукахъ, что никогда боле безукоризненный придворный не давалъ совтовъ всемилостивой монархин. Онъ былъ красивъ, съ своими мягкими, сдыми волосами, блестящими глазами, правильными чертами лица. Онъ былъ порядочный дэнди, и хотя всмъ было извстно, что ему ближе къ семидесяти, чмъ жъ шестидесяти годамъ, онъ, на видъ, казался почти молодымъ. Онъ не былъ ни дятеленъ, ни ученъ, ни краснорчивъ. Но онъ умлъ отстаивать свое мнніе и отстаивалъ его въ теченіе многихъ лтъ. На жен своей онъ женился, когда она была очень молода, она сдлалась сначала замчательной красавицей, а затмъ законодательницей моды. Сестр ея, нашей маркиз, было за тридцать, когда она вышла замужъ и она никогда, въ глазахъ свта не имла того значенія, какъ сестра ея, лэди Персифлажъ. Къ тому же леди Персифлажъ была матерью наслдника своего мужа. Молодой лордъ Готбой, ея старшій сынъ, едва достигъ своего совершеннолтія. Лэди Кинсбёри смотрла на него, какъ на идеалъ наслдника графскаго титула. Мать его также и имъ гордилась, такъ какъ онъ былъ красивъ какъ молодой Фебъ. Графъ, отецъ его, не всегда былъ отъ него въ восторг, такъ какъ сынъ его уже пріобрлъ привычку мотать деньги. Помстья Персифлажей были заложены, и казалось вроятнымъ, что лордъ Готбой пожалуй вызоветъ новыя затрудненія. Таково было семейство, отъ котораго маркиза ожидала поддержки въ своемъ гор. Письмо, которое она написала сестр, по этому случаю, было слдующее:

‘Траффордъ-Паркъ, суббота, 26 октября.

‘Дорогая Джеральдина,— съ сердцемъ, удрученнымъ скорбью, берусь за перо, чтобъ писать теб. Мн приходится такъ тяжело, что я не знаю куда обратиться, если и ты меня не утшишь. Я начинаю сознавать, какъ ужасно замнить мать чужимъ дтямъ. Богъ видитъ, что я старалась исполнить свой долгъ. Но все было тщетно. Теперь все кончено. Я навки оторвалась сердцемъ отъ Гэмпстеда и Фанни. Я была вынуждена сказать ихъ отцу, что отлучила ихъ отъ своего сердца, тоже сказала я и лорду Гэмпстеду. Ты поймешь, какъ ужасенъ долженъ былъ быть поводъ, если я была вынуждена сдлать такой шагъ.

‘Ты знаешь, какъ страшно я была поражена, когда она впервые объявила мн, что дала слово этому почтамтскому клерку. Молодой человкъ этотъ имлъ несказанную дерзость явиться къ лорду Кинсбёри, въ Лондон, съ цлью предложить ему себя въ зятья. Кинсбёри, какъ и слдовало, не пожелалъ его видть, но поручилъ это мистеру Гринвуду. Мистеръ Гринвудъ прекрасно держалъ себя въ этомъ дл и служить мн большимъ утшеніемъ. Надюсь, что мы будемъ имть возможность когда-нибудь что-нибудь для него сдлать. Онъ говоритъ, что никогда не видалъ молодого человка хуже этого,— къ тому же онъ дерзокъ и говоритъ такъ, точно иметъ такое же право просить руки Фанни, какъ еслибы онъ былъ ей равный. Что до меня касается, она бы ничего такъ не заслуживала, какъ стать женой такого человка, еслибъ только цлый свтъ не зналъ, въ какомъ близкомъ родств она состоитъ съ моими дорогими мальчиками!

‘Потомъ мы увезли ее въ Кенигсграфъ, я таки помучилась съ нею! Она упорно писала этому негодяю, и ухитрилась получить отъ него одно письмо. Я положила этому конецъ, но ты не можешь себ представитъ, какъ она меня терзала. Конечно, я съ самаго начала почувствовала, что ее слдуетъ разлучать съ братьями, потому что никогда не знаешь, какъ рано можетъ привиться дурная нравственность! Затмъ пріхалъ отецъ ея и Гэмпстедъ, который все время поощрялъ сестру. Этотъ молодой человкъ — его другъ. Затмъ мы вернулись домой, и, какъ ты думаешь, что случилось? Гэмпстедъ увезъ сестру къ себ въ Гендонъ, бокъ-о-бокъ, такъ оказать, съ почтамтскимъ клеркомъ, который у него въ дом свой человкъ, и Гэмпстеди это допусгилъ! О, Джеральдина, это хуже всего остального! Неужели я не въ прав объявить, что отлучила ихъ отъ своего сердца?

‘Едва ли ты можешь понять мои чувства, ты, сынъ которой такъ соотвтствуетъ положенію, которое долженъ занимать старшій сынъ! А я-то съ моими голубками не только въ тни, но знаю, что имъ предстоитъ позоръ, отъ котораго имъ никогда на удастся окончательно освободиться. Я въ прав оторвать Гэмпстеда и сестру его отъ моего сердца, но все же они останутся, до нкоторой степени, братомъ и сестрой моихъ бдныхъ мальчиковъ. Какъ мн учить ихъ уважать старшаго брата, который, вроятно, съ теченіемъ времени станетъ главой дома, когда онъ близокъ съ такимъ ужаснымъ молодымъ человкомъ! Не въ прав ли я, посл этого, объявить, что никакихъ сношеній не должно быть между двумя семействами? Если она выйдетъ на него, она, конечно, перемнитъ имя, тмъ не мене, благодаря титулу, весь свтъ будетъ знать, кто она. Что касается до Гэмпстеда, боюсь, что нтъ никакой надежды,— хотя странно, что второй сынъ такъ часто наслдуетъ титулъ. Присмотрись и ты убдишься, что у второго брата чуть ли не больше шансовъ, чмъ у старшаго,— хотя я уврена, что ничего подобнаго никогда не случится съ дорогимъ лордомъ Готбой. Но онъ знаетъ, какъ держать себя въ томъ общественномъ положеніи, въ которое Господу угодно было поставить его. Отвчай мн немедленно, пожалуйста, укажи, какъ долма я поступать въ виду положенія, которое я призвана была занять въ свт.

‘Твоя горячо любящая сестра Клара Кинсбёри.

‘P. S. Вспомни бднаго мистера Гринвуда, еслибъ лордъ Персифлажъ могъ быть чмъ-нибудь полезенъ священнику. Онъ становится старъ, а Кинсбёри никогда не имлъ возможности что-нибудь для него сдлать. Надюсь, что либералы никогда не будутъ имть возможности что-нибудь для кого-нибудь сдлать. Не думаю, чтобъ мистеръ Гринвудъ годился для какой-нибудь должности, такъ какъ онъ всю жизнь провелъ въ праздности, а теперь пристрастился къ лакомому кусочку, но назначеніе деканомъ было бы какъ разъ по немъ’.

Недли черезъ дв лэди Кинсбёри получила отъ сестры отвтъ съ которымъ читатель можетъ теперь же познакомиться.

‘Замокъ Готбой, 9 ноября.

‘Дорогая Клара,— не думаю, чтобъ можно было что-нибудь еще предпринять насчетъ Фанни. Что касается того, что ты отлучила ее отъ своего сердца, это, мн кажется, не иметъ особаго значенія. Совтую теб оставаться въ хорошихъ отношеніяхъ съ Гэмпстедомъ, такъ какъ, въ случа чего, вдов никогда не мшаетъ быть въ дружб съ наслдникомъ. Если ужъ Фанни хочетъ выйдти за этого господина, она за него выйдетъ. Лэди Діана Пикомъ вышла за мистера Биллибоя, который былъ клеркомъ въ одномъ изъ присутственныхъ мстъ. Его сдлали помощникомъ секретаря, они теперь живутъ въ Португаль-стритъ и прекрасно устроились. Леди Діану я встрчаю ршительно везд. Мистеръ Биллибой не можетъ держать для нея экипажа, но это, конечно, касается только ея.

‘Что же касается того, что ты говоришь о наслдованіи вторыхъ сыновей, старайся объ этомъ не думать. Это внушило бы теб нехорошія мысли и заставило бы тебя возненавидть того именно человка, въ зависимость отъ котораго будетъ, вроятно, поставлена значительная часть твоего благосостоянія.

‘Мн кажется, теб слдовало бы относиться во всему легче, а, главное, не раздражать мужа. Я уврена, что онъ могъ бы причинить теб очень много непріятностей, если его довести до крайности. Персифлажъ не иметъ ршительно никакого вліянія среди духовенства и ни за что въ мір не согласился бы вмшиваться въ назначенія декановъ или епископовъ. Полагаю, что онъ могъ бы предоставить мсто капеллана при посольств, но твой священникъ для этого, ваяется, слишкомъ старъ и слишкомъ лнивъ.

‘Твоя любящая сестра Джеральдина Персифлажъ’.

Письмо это принесло очень мало утшенія разогорченной маркиз. Въ немъ сказывалась такая холодность, что оно глубоко ее оскорбило и въ первую минуту чуть не побудило отлучить отъ своего сердца и леди Персифлажъ. Лэди Персифлажъ какъ будто думала, что Фанни слдуетъ положительно поощрять въ браку съ почтамтскимъ клеркомъ, изъ-за того, что когда-то, какая-то лэди Діана, которой теперь было подъ пятьдесятъ, тоже вышла за клерка. Лэди Діана могла убжать и съ грумомъ, но было ли бы это основаніемъ повторять такое чудовищное преступленіе? Кром того, въ этомъ письм было такое полное отсутствіе всякой ласки къ дтямъ. Сама она говорила съ большимъ чувствомъ о лорд Готбой, но вдь лордъ Готбой — признанный наслдникъ, тогда какъ ея родныя дтки — ничто. Въ этомъ и заключалось жало. Дале, милэди сознавала, что ей сдлали замчаніе за намекъ на возможность переселенія лорда Гэмпстеда въ лучшій міръ,— но лордъ Гэмпстедъ смертенъ, такъ же какъ и другіе. Письмо сестры ни въ чемъ ее не убдило. Она не удостоитъ принять въ соображеніе никакія будущія выгоды, какія могла бы ей доставить дружба съ пасынкомъ. Ея вдовья часть была уже опредлена, съ полнымъ соблюденіемъ всхъ юридическихъ формальностей. Долгъ связывалъ ее съ родными дтьми, а затмъ уже съ мужемъ. Еслибъ ей удалось возстановить его противъ этихъ двухъ недостойныхъ старшихъ дтей, тогда она не упустила бы ничего, что могло бы сдлать его жизнь пріятной. Таковы были ршенія, къ которымъ она пришла по полученіи письма сестры. Около этого времени лордъ Кинсбёри нашелъ нужнымъ сдлать внушеніе мистеру Гринвуду. За послднее время маркизъ относился къ священнику безъ особой нжности. Со времена ихъ возвращенія изъ Германіи милордъ бывалъ всегда или молчаливъ, или сердить. Мистеръ Гринвудъ крпко принималъ это къ сердцу. Хотя онъ жаждалъ обезпечить за собой дружбу маркизы, онъ вовсе не желалъ оставлять маркиза безъ вниманія. Въ сущности, во всемъ, что онъ имлъ, онъ завислъ отъ маркиза. Маркизъ могъ завтра выгнать его изъ дома, а затворись передъ нимъ двери этого дома, никакой домъ, насколько ему казалось, не будетъ ему открытымъ, кром дома призрнія нищихъ. Онъ всю жизнь провелъ среди комфорта и роскоши, но прожилъ безплодно въ смысл сбереженія для будущихъ потребностей. Т мелкія назначенія, какія попадалась на пути его, онъ отвергалъ какъ соединенныя съ излишнимъ трудомъ и недостаточнымъ вознагражденіемъ.

Онъ продолжалъ надяться, что такой великій человкъ, какъ маркизъ, найдетъ возможнымъ что-нибудь для него сдлать, онъ думалъ, что ему во всякомъ случа удастся привязать къ себ своего патрона узами дружбы. Такъ было до появленія настоящей маркизы. Сначала она не создала для него особыхъ затрудненій. Она не сразу попыталась ниспровергнуть установившіяся въ семейств политическія воззрнія и мистеру Гринвуду позволяли быть кротко-либеральнымъ. Но въ теченіе двухъ послднихъ лтъ, потребовалась большая осторожность. Постепенно онъ счелъ необходимымъ присоединиться къ консервативнымъ взглядамъ милэди,— которые просто выражались мыслью, что сливки этого міра должны оставаться сливками. Трудно придерживаться двухъ политическихъ ученій въ одномъ и томъ же дом, такъ какъ приверженцы каждаго требуютъ поддержки въ генеральныхъ сраженіяхъ. Маркиза постепенно сдлалась требовательной, а маркизъ начиналъ сознавать, что ему измняютъ. Въ душ его поднималось чувство гнва, въ которомъ онъ самъ себ не отдавалъ отчета. Когда онъ узналъ, что священникъ позволилъ себ читать наставленія лэди Франсесъ, онъ дня два таилъ гнвъ въ душ, пока наконецъ не нашелъ случая объясниться съ виновнымъ.

— Лэди Франсесъ очень хорошо тамъ, гд она находится,— сказалъ маркизъ въ отвтъ на какое-то желаніе всего лучшаго его дочери.

— О, безъ сомннія!

— Не думаю, чтобъ я особенно любилъ излишнее вмшательство въ такія дла.

— Разв я вмшивался, милордъ?

— Я не намренъ, въ данномъ случа, обвинять васъ въ чемъ-либо особенномъ.

— Надюсь, что нтъ, милордъ.

— Но вы говорили съ лэди Франсесъ, когда, мн кажется, было бы лучше попридержать языкъ.

— Мн было поручено принять этого молодого человка въ Лондон.

— Совершенно врно, но не было поручено говорить что-нибудь леди Франсесъ.

— Я столько лтъ зналъ молодую лэди!

— Не заставляйте меня сказать, что вы знали ее слишкомъ долго.

Мистеръ Гринвудъ очень этимъ огорчился,— такъ какъ то, что онъ сказалъ лэди Франсесъ, онъ дйствительно сказалъ повинуясь инструкціямъ. Въ послднихъ словахъ маркиза какъ бы заключалась страшная угроза. А потому онъ былъ вынужденъ упомянуть о своихъ инструкціяхъ.

— Милэди кажется, думала, что можетъ быть слово, сказанное во время…

Маркизъ увидлъ въ этомъ трусость и готовъ былъ сильне сердиться на своего стараго друга, чмъ еслибъ онъ держался перваго оправданіи — старой дружбы.— ‘Я не потерплю вмшательства въ дла этого дома, и все тутъ. Если я пожелаю, чтобъ вы что-нибудь для меня сдлали, я вамъ скажу. Вотъ и все. Пожалуйста, чтобъ объ этомъ боле не было рчи. Разговоръ этотъ мн непріятенъ’.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Говорилъ маркизъ что-нибудь о лэди Франсесъ со времени ея отъзда?— спросила маркиза у священника на слдующее утро. Какъ ему удержать равновсіе между ними, если об стороны будутъ такъ осаждать его вопросами?— Онъ, вроятно, упоминалъ о ней?

— Вскользь, какъ-то.

— Ну?

— Мн кажется, онъ не желаетъ, чтобъ его разспрашивали о лэди Франсесъ.

— Еще бы. Желаетъ онъ ея возвращенія?

— Этого я сказать не могу, лэди Кинсбёри. Полагаю, что да.

— Конечно, я желала бы узнать истину. Онъ былъ такъ неблагоразуменъ, что я почти не знаю, какъ и заговорить съ нимъ. Вамъ онъ врно говоритъ?

— А мн кажется, что, напротивъ, милордъ въ настоящее время уклонится отъ разговора о лэди Франсесъ.

— Но, мн необходимо это знать. Теперь, когда ей угодно было ухать, я не пожелаю снова жить подъ одной крышей съ нею. Если лордъ Кинсбёри заговоритъ съ вами объ этомъ, вамъ бы слдовало дать ему это понять.— Бдный мистеръ Гринвудъ сознавалъ, что ему предстоятъ тернистыя дорожки, на которыхъ, можетъ быть, очень трудно будетъ уберечь ноги отъ колючекъ. Затмъ ему предстояло ршить: если домъ распадется на два лагеря, сильно враждебные другъ другу, къ которому изъ двухъ ему выгодне будешь примкнуть? Дома маркиза, со всми ихъ удобствами, были для него открыты, но съ другой сторона, вліяніе лорда Персифлажъ было огромно, тогда какъ маркизъ не имлъ почти никакого.

XII.— Замокъ Готбой.

— Хорошо бы ты сдлала, пригласивъ сюда стариковъ Траффордовъ на нсколько недль. Гэмпстедъ не захочетъ охотиться съ ружьемъ, но можетъ охотиться съ гончими.

Таковъ былъ отвтъ лорда Персифлажъ жен, когда она ему сообщила о разрыв, который произошелъ въ Траффордъ-Парк и объ отъзд лэди Франсесъ въ Гендонъ. ‘Старики Траффорды’ были Гэмпстедъ и лэди Франсесъ. Лордъ Персифлажъ также былъ консерваторъ, но его политическія убжденія были совершенно иного сорта, чмъ убжденія его свояченицы. Онъ, прежде всего, былъ свтскій человкъ. Онъ былъ когда-то англійскимъ посланникомъ въ Петербург, а теперь былъ членомъ кабинета. Онъ не прочь былъ отъ служебныхъ благъ, но ему и въ голову не приходило ссориться съ радикаломъ изъ-за того, что онъ радикалъ. Онъ очень мало заботился объ образ мыслей своихъ гостей, если они умли быть пріятными или полезными. Свояченицу свою онъ считалъ старой дурой, и не думалъ изъ-за нея ссориться съ Гэмпстедомъ. Если двушка упорствуетъ въ желаніи сдлать дурную партію, послдствія — ея дло. Отъ этого не будетъ особеннаго вреда никому, кром ея. Что же до ущерба, причиняемаго его ‘сословію’, до него лорду Персифлажъ не было никакого дла. Онъ не надялся на вчное существованіе своего сословія. Вс сословія, съ теченіемъ времени, отживаютъ. Онъ никого не ненавидлъ, но онъ любилъ пріятныхъ людей, любилъ все обращать въ шутку, любилъ доводить труды своей не бездятельной жизни до минимума.

Сдлавъ распоряженіе насчетъ стариковъ Траффордовь, какъ онъ называлъ ихъ по отношенію въ ‘голубкамъ’, онъ боле не касался этого вопроса. Леди Персифлажъ написала записку ‘дорогой Фанни’, выражая приглашеніе въ трехъ словахъ, и получила отвтъ, гласившій, что она и ея братъ будутъ въ замк Готбой въ конц ноября.

— Какъ поживаете, Гэмпстедъ?— сказалъ Персифлажъ при первой встрч съ гостемъ, передъ обдомъ, въ день его прізда.— Еще не со всмъ на свт покончили?

Вопросъ этотъ будто бы имлъ въ виду революціонныя стремленія лорда Гэмпстеда.

— Не такъ радикально, какъ надемся скоро это сдлать.

— Я всегда нахожу большое утшеніе въ томъ обстоятельств, что наши негодяи такъ снисходительны. Должно признаться, что мы очень мало для нихъ длаемъ, а между тмъ, они никогда не хватятъ насъ кистенемъ по голов, не стрляютъ въ насъ, какъ длаютъ это везд на континент.— Съ этимъ онъ прошелъ дале, найдя, что сказаннаго совершенно достаточно для одного разговора.

— Итакъ, ты переселилась въ Гендонъ, къ брату?— сказала лэди Персифлажъ племянниц.

— Да,— сказала лэди Франсесъ, красня при скрытомъ намек на ея не-аристократическаго обожателя, заключавшемся въ этомъ вопрос.

Но лэди Персифлажъ и не думала разговаривать объ обожател или, вообще, говорить что-нибудь непріятное.

— Мн кажется, такъ будетъ очень удобно для васъ обоихъ,— сдавала она: — но мы подумали, что ты, можетъ быть, поскучаешь немного съ непривычки, а потому пригласили васъ сюда недльки на дв. Домъ полонъ народу, и ты наврное встртишь знакомыхъ.— Въ замк Готбой не было сказано ни слова объ ужасахъ, происшедшихъ въ семейств Траффордъ. Въ числ гостей былъ молодой Вивіанъ, отчасти, какъ онъ выражался, для декораціи, отчасти для удовольствія, отчасти по служб. ‘Онъ любить имть подъ рукой секретаря,— говорилъ онъ Гэмпстеду,— чтобъ люди думали, что есть какое-нибудь дло. Вообще изъ министерства иностранныхъ длъ никогда ничего не присылаютъ въ это время года. У него всегда гостятъ штуки дв иностранныхъ посланниковъ, или нсколько секретарей миссій, это придаетъ дловой видъ. Ничто не могло бы такъ оскорбить или удивить его, какъ еслибъ кто-нибудь изъ нихъ заикнулся о длахъ. Никто никогда не заикается, а потому онъ считается самымъ надежнымъ министромъ иностранныхъ длъ, какого мы имли со временъ старика.

— Ну, Готбой.— Ну, Гэмпстедъ.— Такъ привтствовали другъ друга наслдники.

— Пострляемъ завтра?— спросилъ молодой хозяинъ.

— Я никогда не стрляю. Я думалъ, что весь свтъ это знаетъ.

— У насъ лучшая охота на тетеревовъ въ цлой Англіи,— сказалъ Готбой.

— Но до этого еще съ мсяцъ дло не дойдетъ.

— Тетерева или куры, фазаны, глухари или куропатки, кролики или зайцы, для меня все равно. Я не могъ бы попасть въ нихъ, еслибъ захотлъ, и не захотлъ бы, еслибъ могъ.

— Невозможность тутъ играетъ большую роль,— сказалъ Готбой.— Что касается до охоты съ гончими, здсь у насъ есть общество, которое охотятся этимъ способомъ раза два, три въ недлю. Но это прежалкая забава. Они охотятся за зайцами, за лисицами, какъ случится, и вчно карабкаются изъ оврага или скатываются въ пропасть.

— Я не хуже другого вскарабкаюсь и скачусь,— сказалъ Гэмпстедъ. Такъ былъ разршенъ вопросъ относительно дальнйшихъ развлеченій гостя.

Но слава дома Готвиль — это была фамилія графа — въ настоящую минуту сказывалась всего ярче въ лиц старшей дочери, лэди Амальдины. Лэди Амальдина, которая по цвту лица, по фигур, по размрамъ, походила на Венеру, вылпленную изъ воска, была невстой старшаго сына герцога Меріонета. Маркизъ ‘Льюддьютль’ былъ многообщающій молодой человкъ лтъ сорока, который въ теченіе всей жизни не сдлалъ ни одной глупости, а отецъ его былъ изъ той полъ-дюжины счастливыхъ аристократовъ, изъ которыхъ каждый по очереди считается самымъ богатымъ человкомъ въ цлой Англіи. Лэди Амальдина, весьма естественно, гордилась своимъ высокимъ жребіемъ, а такъ какъ бракъ былъ уже возвщенъ во всхъ газетахъ, охотно говорила о немъ. Лэди Франсесъ, собственно, не была кузиной, но замняла ее, а потому считалась хорошей слушательницей для всхъ подробностей, какія предстояло сообщить. Можетъ быть, лэди Амальдина находила особенное удовольствіе въ присутствіи такой слушательницы, благодаря тому, что надежды самой леди Франсесъ парили такъ невысоко. Исторія почтамтскаго клерка была извстна всмъ въ замк. Лэди Персифлажъ смялась надъ мыслью держать такія вещи въ тайн. Имя столько поводовъ гордиться собственными дтьми, она думала, что такихъ тайнъ существовать не должно. Если Фанни Траффордъ намрена выйти за почтамтскаго клерка, лучше, чтобъ свтъ узналъ объ этомъ заране. Лэди Амальдина это знала и была въ восторг имть повренную, взгляды и надежды которой такъ существенно отличались отъ ея собственныхъ.— Конечно, дорогая, ты слышала, что со мной скоро случится,— сказала она, улыбаясь.

— Я слышала о твоей помолвк съ сыномъ герцога Meріонета, этимъ маркизомъ съ ужаснымъ валлійскимъ именемъ — Llwddythlw.

— Когда ты разъ научишься его выговаривать, оно самое звучное словечко, звучне всхъ, какія попадаются въ стихотвореніяхъ,— съ этимъ лэди Амальдина выговорила свое будущее имя, но читателю ни къ чему бы не послужило, еслибъ мы попытались изобразить здсь звукъ, какой она произнесла.— Не поручусь, чтобъ не имя завоевало прежде всего мое сердце. Я теперь научилась подписывать его совершенно свободно, безъ одной ошибки.

— Вроятно немного пройдетъ времени до того, какъ теб всегда придется его подписывать?

— Цлый вкъ, милая. Дла герцога такого рода, женихъ мой такъ постоянно занятъ, что я не думаю, чтобъ это могло совершиться ране десяти лтъ. Благодаря дарственнымъ записямъ, парламенту, всякой всячин, я буду старуха прежде чмъ меня поведутъ въ алтарю.

— Десять лтъ!— сказала лэди Фанни.

— Ну, положимъ десять мсяцевъ, что немногимъ меньше.

— Разв онъ не торопится?

— Страшно, но что можетъ онъ сдлать, бдняга? Онъ такъ поставленъ, что не можетъ устроить своихъ длъ въ полчаса, какъ другіе. Большая обуза — имть такія обширныя помстья, такіе сложные интересы! А теперь у меня къ теб есть большая просьба.

— Что такое?

— Быть въ числ моихъ дружекъ.

— Трудно поручиться за десять лтъ впередъ.

— Разумется, это вздоръ. Я твердо ршилась не имть въ числ своихъ дружекъ ни одной не титулованной. Не то, чтобъ я придавала хотя какое-нибудь значеніе такого рода вещамъ, но герцогъ придаетъ. Кром того, мн кажется, что списокъ въ газетахъ будетъ звучать торжественне, если передъ каждымъ именемъ будетъ стоять слово: ‘лэди’. Будутъ его три сестры, леди Анна, лэди Антуанета и лэди Анатолія, затмъ мои дв сестры, лэди Альфонса и лэди Амелія. Правда, он очень молоды.

— Успютъ состарться, судя по твоимъ словамъ.

— Правда. Кром того, будетъ лэди Арабелла Портрояль и лэди Огуста Гелашайрсъ. У меня гд-то есть списокъ, ихъ будетъ ровно двадцать человкъ.

— Если списокъ полонъ, едва ли найдется для меня мсто.

— Дочь графа Нокнахопулъ дала мн знать, что ей приходится отказаться, такъ какъ ея собственная свадьба будетъ раньше. Она бы отложила ее, такъ какъ выходить только за ирландскаго баронета и умираетъ отъ желанія видть свое имя въ числ избранныхъ, но онъ объявилъ, что если она еще будетъ откладывать, онъ отправится охотиться въ Скалистыя горы и, чего добраго, пожалуй, никогда не вернется. А потому очистилась вакансія.

— Не хотлось бы мн такъ задолго давать слово. Можетъ бытъ, и у меня найдется претендентъ и онъ ускачетъ въ Скалистыя горы.

— Это-то и помшало мн внести твое имя въ списокъ, съ самаго начала. Ты, конечно, знаешь, что мы слышали о мистер Роден?

— Я не знала,— сказала леди Франсесъ, краснй.

— Какъ же. Вс это знаютъ. По моему, ты молодецъ, если ты дйствительно къ нему привязана!

— Я никогда бы не вышла за человка, не будучи къ нему привязанной,— сказала леди Франсесъ.

— Это само собой разумется. Но я говорю о романической привязанности. Я на это не претендую съ своимъ маркизомъ. Я не нахожу этого нужнымъ въ бракахъ такого рода. Онъ гораздо старше меня и лысый. Вроятно, мистеръ Роденъ очень, очень красивъ?

— Я объ этомъ мало думала.

— Мн оно казалось бы необходимымъ для такого рода брака. Не знаю, въ сущности, не лучше ли онъ всякаго другого. Романы — такая прелесть!

— Но прелестно также быть герцогиней,— сказала леди Франсесъ, съ легчайшимъ оттнкомъ ироніи.

— Безъ сомннія! Приходится обсудить вопросъ со всхъ сторонъ и тогда уже произнести сужденіе. Знаю, что въ глазахъ папа имло большое значеніе то обстоятельство, что мой женихъ такой дловой человкъ. Онъ служилъ при двор, королева непремнно пришлетъ богатый подарокъ. Думаю, что у меня будетъ самая великолпная выставка свадебныхъ подарковъ, какую двушка когда-либо устраивала въ Англіи. Многое множество лицъ уже спрашивало у мама, что мн больше понравится. Мистеръ Макъ-Уапль категорически объявилъ, что не пожалетъ полутораста фунтовъ. Онъ — шотландскій фабрикантъ, папа ему покровительствуетъ. Ты, вроятно, не намрена устраивать чего-нибудь очень внушительнаго по этой части.

— Нтъ, такъ какъ въ числ моихъ знакомыхъ нтъ шотландскихъ фабрикантовъ. Но моя свадьба, если я когда и выйду замужъ, до такой степени отдаленна, что я даже еще не начинала думать о своемъ подвнечномъ плать.

— Скажу теб секретъ,— шопотомъ сказала леди Амальдина.— Мое уже готово и я его примряла.

— За десять лтъ можешь сильно пополнть,— сказала лэдм Франсесъ.

— Ахъ, отстань, это говорилось въ шутку. Но мы думали, что свадьба отпразднуется въ прошломъ іюн, а такъ какъ въ апрл мы были въ Париж, то и сдлали заказъ. Никому не говори объ этомъ.

Затмъ было ршено, что имя лэди Франсесъ будетъ внесено въ списокъ, но внесено условно, какъ это длается въ другихъ очень важныхъ случаяхъ. Черезъ нсколько дней по прізд лорда Гэмпстеда въ замк былъ данъ большой обдъ, на который было приглашено чуть не два графства. Замокъ Готбой находится въ графств Уэстморландь, на возвышеніи, откуда великолпный видъ на Улесуотеръ, которое вообще считается однимъ изъ кумберландскихъ озеръ. А потому джентри обихъ графствъ были разосланы приглашенія. Владнія графа, въ этой мстности, были разбросаны по обоимъ графствамъ и находились подъ наблюденіемъ управляющаго, который самъ жилъ въ Пенрит и считался вполн подготовленнымъ къ своимъ обязанностямъ. Звали его Крокеръ, не только онъ самъ былъ приглашенъ на обдъ, но также и сынъ его, пользовавшійся, въ это самое время, мсячнымъ отпускомъ, разршеннымъ ему властями того лондонскаго присутственнаго мста, къ которому онъ былъ причисленъ.

Читатель, можетъ быть, не забылъ, что насмшливый молодой человкъ, того же имени, сидлъ за однимъ столомъ съ Джорджемъ Роденомъ, въ почтамт. Молодой Крокеръ былъ въ восхищеніи отъ оказанной ему, въ данномъ случа, чести. Ему не только было извстно, что въ замк находится другъ его сослуживца, лордъ Гэмпстедъ, съ сестрой своей лэди Франсесъ, онъ такъ же зналъ, что Джорджъ Роденъ — женихъ этой благородной лэди. Еслибъ онъ узналъ объ этомъ до своего отъзда изъ Лондона, онъ вроятно попытался бы сколько-нибудь загладить свое дерзкое обращеніе съ Джорджемъ Роденомъ, такъ какъ душа его дйствительно была переполнена сильнымъ восхищеніемъ къ человку, которому представлялась надежда на такое благополучіе. Но новость эту онъ узналъ только съ перездомъ на сверъ. Теперь ему казалось, что ему можетъ представиться случай сообщить лорду Гэмпстеду о своей короткости съ Роденомъ, а, быть можетъ, и закинуть словечко,— такъ, намекнуть только,— на предстоящее событіе.

Много прошло времени прежде, чмъ ему удалось настолько приблизиться къ лорду Гэмпстеду, чтобъ заговорить съ нимъ. Онъ даже отказался возвратиться домой съ отцомъ, которому не хотлось, чтобъ поздній вечеръ засталъ его на большой дорог, сынъ сказалъ, что его довезутъ до города знакомые. Онъ предвидлъ, что ему придется пройти шесть миль до Нейрита, въ тонкихъ сапогахъ, но сдлалъ такъ единственно съ цлью обмняться нсколькими словами съ пріятелемъ Родена. Наконецъ это ему удалось.

— Мы провели, по моему, чрезвычайно-пріятный вечеръ, милордъ.— Съ этого онъ началъ, и Гэмпстедъ, который имлъ привычку быть особенно привтливымъ со всякимъ, съ кмъ случай сводилъ его, но кого онъ не считалъ джентльменомъ, очень любезно отвтилъ, что вечеръ точно былъ пріятный.

— Не скоро его забудешь,— продолжалъ Крокеръ.

— Пожалуй, вещи непріятныя помнишь доле пріятныхъ,— сказалъ Гэмпстедъ, смясь.

— О, нтъ, милордъ, право нтъ. Я всегда забываю все непріятное. Это я и называю философіей.— Затмъ онъ коснулся предмета близкаго его сердцу.— Жалю, что здсь не было нашего друга Родена, милордъ.

— А онъ вашъ другъ?

— О, да, пріятель, самый короткій. Мы сидимъ въ одной комнат въ почтамт, за однимъ столомъ — закадычные друзья. Мы частенько болтаемъ о васъ, милордъ.

— Я глубоко уважаю Джорджа Родена. Мы съ нимъ дйствительно друзья. Не знаю никого, кого бы я ставилъ выше его.— Онъ это сказалъ серьезнымъ тономъ, считая себя обязаннымъ заявить о своей дружб, громогласне, чмъ сдлалъ бы это въ томъ случа, еслибы это былъ другъ, равный ему по общественному положенію.

— Тоже самое чувствую и я. Роденъ, человкъ, который пойдетъ въ гору.

— Надюсь.

— Онъ наврное вскор получитъ что-нибудь хорошенькое. Его сдлаютъ инспекторомъ, главнымъ клеркомъ, чмъ-нибудь въ этомъ род. Готовъ пари держать, что онъ ране всхъ прочихъ служащихъ получитъ 500 фунтовъ въ годъ. Изъ-за этого, конечно, произойдетъ шумъ. Шумъ всегда происходитъ, когда человка повышаютъ вн очереди. Но ему объ этомъ заботиться нечего. Побдителей не судятъ. Не такъ ли, милордъ?

— Онъ, вроятно, мене всхъ желалъ бы, чтобъ въ его пользу была сдлана несправедливость.

— Съ этимъ намъ по невол приходится мириться, милордъ. Не поручусь, чтобъ я не желалъ сразу подняться на высшую ступень, черезъ головы товарищей. Но на это нтъ никакой надежды, такъ какъ я независимъ и власти меня недолюбливаютъ. Старикъ Джирнингэмъ вчно напускается на меня, именно изъ-за этого. Спросите Родена, онъ подтвердитъ вамъ мои слова, милордъ.— Затмъ въ разговор насталъ минутный перерывъ, и лордъ Гэмпстедъ хотлъ было имъ воспользоваться, чтобы улизнуть. Но Крокеръ, который выпилъ достаточно, чтобъ быть смлымъ, замтилъ попытку и помшалъ ей. Онъ желалъ сообщитъ лорду, все, что зналъ.

— Роденъ счастливый человкъ, милордъ,— сказалъ онъ.— Я слыхалъ отъ него восторженные отзывы о томъ, что его ожидаетъ.

— Какъ?

— Нтъ большаго счастья, какъ счастье супружеское, не такъ ли, милордъ?

— Честное слово, не знаю. Доброй ночи.

— Надюсь, что вы, какъ-нибудь на дняхъ, навстите насъ съ Роденомъ въ почтамт.

— Доброй ночи, доброй ночи!— Съ этимъ Крокеръ убрался. Минуту-другую лордъ Гэмпстедъ положительно сердился на своего друга. Неужели Роденъ такъ мало щадилъ имя его сестры, что говорилъ о ней почтамтскимъ клеркамъ, такому субъекту, какъ этотъ господинъ! А между тмъ, ему положительно извстенъ фактъ помолвки. Гэмпстедъ считалъ дломъ невозможнымъ, чтобъ извстіе это проникло за предлы его родной семьи. Естественно, что Роденъ сказалъ матери, но неестественно — но мннію Гэмпстеда — чтобъ его пріятель сдлалъ изъ сестры его предметъ бесды съ кмъ-либо другимъ. Для него вообще было ужасно, что такая личность говорила съ нимъ о сестр его. Но право невозможно, чтобъ Роденъ совершилъ такой промахъ. Онъ вскор ршилъ, что это невозможно. Но какъ жаль, что имя двушки переходитъ изъ устъ въ уста у мужчинъ!

Посл этого онъ прошелъ въ курительную, гд собралась молодежь, гостившая въ дом.— Это случается только разъ въ годъ,— говорить Готбой, обращаясь ко всему обществу,— но я, честное слово, не вижу, зачмъ вообще этому происходить.

— Твой папенька находитъ, что это хорошо дйствуетъ на графство,— сказалъ одинъ.

— Онъ разомъ достигаетъ нсколькихъ цлей,— сказалъ другой.

— Это сплочиваетъ партію,— сказалъ третій.

— И даетъ множеству людей право говорить, что они обдали въ замк Готбой, и при этомъ не лгать,— сказалъ четвертый.

— Но зачмъ давать множеству людей возможность говорить, что они здсь обдали?— спросилъ Готбой.

— Я люблю видть у себя за обдомъ моихъ друзей. Какъ теб оно показалось, Гэмпстедъ?

— Все это совершенно согласно съ теоріями Гэмпстеда,— сказалъ одинъ.

— Только онъ пригласилъ бы еще мдниковъ и портныхъ,— оказалъ другой.

— И не пригласилъ бы лэди и джентльменовъ,— замтилъ третій.

— Я пригласилъ бы мдниковъ и портныхъ,— сталъ Гэмпстедъ,— пригласилъ бы и лэди, и джентльменовъ, еслибъ мн удалось убдить ихъ не глумиться надъ обществомъ мдниковъ и портныхъ, но не пригласилъ бы этого молодого человка, который только что атаковалъ меня.

— Это Крокеръ, почтамтскій клеркъ,— сказалъ Готбой.

— Отчего-бы намъ не пускать къ себ почтамтскаго клерка, другіе-же пускаютъ? Тмъ не мене, Крокеръ — жалкое существо.

Въ это время Крокеръ, въ тонкихъ сапогахъ, пшкомъ возвращался въ Пенритъ.

XIII.— Мстное общество охоты.

Едва-ли можно было назвать мстное общество ‘охоты съ гончими’ особенно блестящимъ. Лордъ Готбой былъ правъ, говоря, что члены его постоянно карабкаются изъ овраговъ и охотятся за чмъ попало. Тмъ не мене и охотники и собаки серьезно относились къ своему длу и, при затруднительныхъ условіяхъ, пользовались не малой долей удовольствія. Никакой корреспондентъ съ замысловатымъ псевдонимомъ не посылалъ изъ Кумберлэнда или Уэстморлэнда отчетовъ въ газеты, исключительно посвященныя ‘спорту’, не исчислялъ джентльменовъ, приглашавшихъ даннаго корреспондента обдать, не описывалъ ‘блестящаго финала’ великолпной охоты, гд джентльмены скакали на своихъ знаменитыхъ скакунахъ, ‘Банкир’ или ‘Буфф’, причемъ названныя лошади бываютъ обыкновенно т, которыхъ джентльмены желали продать. Названія мелкихъ ручейковъ не пріобрли, въ описываемой мстности, исторической извстности. Позда не были приспособлены въ требованіямъ того или другого охотничьяго сборища. Джентльмены не выходили изъ красивыхъ телжекъ въ хорошенькихъ передничкахъ, завязанныхъ вокругъ таліи, точно въ такомъ костюм, какъ молоденькій двушки, гостящія въ деревн, появляются къ раннему завтраку. Охотничьи костюмы далеко не были въ полномъ порядк. На одинъ день довольствовались одной лошадью. Старикъ егерь, въ поношенномъ красномъ сюртук, да при немъ мальчуганъ, возсдавшій на лохматомъ ‘пони’, удовлетворяли требованіямъ одного дома. Несмотря за вс эти несовершенства, члены занимающаго насъ ‘общества охоты съ гончими’ бойко скакали и испытывали не мало наслажденій. Въ этой же мстности возникла несомннно лучшая охотничья псенка въ цлой стран.

Какъ бы то ни было, лордъ Гэмпстедъ ршился попытать счастія съ членами этого общества, и въ одно прекрасное утро отправился въ Кронеллое-Торнъ, одинъ изъ любимыхъ сборныхъ пунктовъ на полъ-пути между Пенритомъ и Безвикомъ.

По моему, ничто такъ не грозитъ интересамъ охоты въ Великобританіи, какъ характеръ изысканнйшаго ‘фешона’, который все боле и боле придается этой забав. Она, какъ, увы! и другія забавы, принимаетъ величественные размры, которые, по моимъ понятіямъ, губятъ всякое веселье. Люди не хотятъ стрлять, если дичь не проносится передъ ними цлыми тучами. Они отказываются удить рыбу, если рка ею не богата. Грести не стоитъ если вамъ не предоставлено прославиться въ качеств народнаго героя. Крикетъ требуетъ несносныхъ и дорогихъ приспособленій, которыя поражаютъ умы экономныхъ отцовъ. Игра въ воланъ уступила мсто ‘lawn tennis’, потому что эта послдняя забава — дорогая. Во всхъ этихъ случаяхъ мода играетъ большую роль, чмъ самая игра. Но ни въ чемъ чувство это такъ не преобладаетъ какъ въ вопрос объ охот. Для управленія сворой, по современнымъ требованіямъ, охотникъ долженъ самъ быть человкомъ не малыхъ способностей, и кром того ему нужны три егеря верхомъ. Охота лишена всякаго значенія, если ей не предаются по крайней мр четыре раза въ недлю. Погоня за звремъ не интересна, если аллюръ не напоминаетъ скачку съ препятствіями. Вопросъ, имется или нтъ лисица, за которой гояятся собаки, очень маловаженъ въ глазахъ большинства. Смлый охотникъ, которой уметъ пронестись по полямъ отъ одного логовища къ другому, и такъ выдрессировать своихъ собакъ, что он побгутъ, точно будто передъ ними несется добыча, считается хорошимъ ‘спортсменомъ’. Если, въ заключеніе, лисица можетъ быть убита въ своемъ логовищ, тмъ лучше для тхъ, кто любитъ болтать о своихъ подвигахъ. Но если бы гончія явились безъ лисицы и то не бда. Когда лисица бжитъ согласно съ требованіями своей природы, ее бранятъ какъ безполезное животное, за то, что она не несется по прямому направленію. Но всего хуже то, что мужчины придаютъ такое значеніе предметамъ, не имющимъ почти ничего общаго съ самой забавой. Ихъ сюртуки и жилеты, сапоги и рейтузы, шнурочки и шарфики, ихъ сдла и поводья, ихъ щегольскія побрякушки и, главнымъ образомъ, ихъ фляжки, имютъ въ глазахъ многихъ мужчинъ больше значенія, чмъ все, что они продлаютъ въ теченіе дня. Я встрчалъ двушекъ, которыя находили, что ихъ первое появленіе въ бальной зал, когда все еще свжо, безукоризненно, въ томъ вид, какъ вышло изъ рукъ модистки,— единственная, ничмъ не помраченная минута въ теченіе цлаго вечера. Тоже чувство иногда вызывали во мн молодые охотники. Не то чтобъ они отказывались скакать, когда представится къ тому случай,— они всегда готовы переломать себ кости, и нтъ большого заблужденія, какъ воображать, что денди не можетъ быть смльчакомъ,— ошибка заключается въ томъ, что люди пріучаютъ себя придавать цну только тому что подъ силу одному ничмъ не ограничиваемому мотовству. Изъ этого слдуетъ, что истинная любовь къ спорту подавляется стремленіемъ къ мод.

Но возвратимся къ занимающему насъ обществу охоты. Сильное влеченіе къ лисицамъ возникло, за послднее время, въ думахъ охотниковъ и въ носахъ собакъ. Пустыхъ дней они не знали, такъ какъ ихъ цлямъ служилъ и заяцъ, если боле благородное животное не появлялось, но уже возникала мысль объ устройств парковъ для сохраненія зврей, принимались мры къ утшенію старухъ, лишившихся своихъ гусей, словомъ, мстное общество охоты съ гончими постепенно утрачивало свой первоначальный характеръ. На этотъ разъ собакъ повели выгонятъ звря изъ логовища вмсто того, чтобъ просто, съ гиканьемъ, нестись за ними. Вскор стадо извстно, что лордъ Гэмпстедъ — лордъ Гэмпстедъ, и собравшіеся охотники привтствовали его. Что за дло, что онъ революціонеръ и радикалъ, коли онъ уметъ охотиться съ гончими. Онъ все-таки былъ сынъ маркиза, а потому его не оставили въ уединеніи, какое иногда достается на долю человка, внезапно появившагося среди незнакомыхъ людей, собирающихся выхать на охоту.— Очень радъ васъ видть, милордъ,— сказалъ мистеръ Амбльтвайтъ, предсдатель общества,— Не часто получаемъ мм новобранцевъ изъ замка Готбой.

— Они тамъ питаютъ большое пристрастіе къ охот съ ружьемъ.

— Да, а лошадей своихъ держатъ въ Норгамптоншир. Лордъ Готбой тамъ охотится съ гончими. Графъ, кажется, теперь никогда не появляется въ отъзжемъ пол.

— Кажется, что нтъ. Ему приходятся присматривать за всми иностранными державами.

— Полагаю, что у него дла не мало,— сказалъ мистеръ Амбльтвайтъ.— Знаю, что у меня, въ это время года, дла очень много. Куда, вы думаете, эти гончія загнали свою лисицу въ прошлую пятницу? Мы нашли ее у деревни Клифтонъ. Он гнали ее прямо черезъ Шапъ-Фелль, круто повернули вправо, помчались черезъ улицу High-Street въ Троутбенъ.

— Вс эти мста въ горахъ,— сказалъ Гэмпстедъ.

— Въ горахъ! еще бы. Мн приходится проводить половину моего времени въ горахъ.

— Но не могли же вы скакать по улиц?

— Конечно, нтъ. И мн пришлось датъ крюку, другіе пошли пшкомъ. Дикъ ни на минуту, въ теченіе цлаго дня, не терялъ изъ виду собакъ.— Дикъ былъ мальчуганъ, возсдавшій на лохматомъ пони.— Когда мы ихъ настигли, полъ-своры окружало его, а хвостъ лисицы торчалъ у него на шапк.

— Какъ добрались вы до дому въ этотъ вечеръ?— спросилъ Гэмпстедъ.

— До дому! Да я совсмъ домой не попалъ. Было темно, хоть глазъ выколи, прежде чмъ нимъ удалось собрать остальныхъ собакъ. Иныхъ мы разыскали только за другой день. Мн пришлось ночевать въ Боднес, я считалъ себя счастливымъ, что досталъ постель. Домой я возвратился ни другой день черезъ Киркстонъ-Феллъ. Вотъ это я называю работой и для здока, и для лошади. А тамъ, кажется, лисица, милордъ. Слышите?— И мистеръ Амбльтвайтъ поскакалъ.

— Очень радъ видть, что вы любите такого рода забавы, милордъ,— сказалъ голосъ къ самое ухо Гэмпстеда, голосъ, хорошо ему памятный, хотя онъ слышалъ его всего только разъ. Это былъ Крокеръ.

— Да,— сказалъ лордъ Гэмпстедъ,— я очень люблю забавы такого рода. Лисица, кажется, выбжала по ту сторону логовища.— Съ этимъ онъ похалъ рысью по дорожк, пролегавшей между двухъ полу-разрушенныхъ стнъ, и такой узкой, что двумъ всадникамъ нельзя было хать рядомъ. Цлью его, въ данную минуту, было скоре уйти отъ Крокера, чмъ слдить за собаками.

Мстность, среди которой они находились, была дикая, не собственно гористая, но покрытая холмами, которые, не въ дальнемъ разстояніи, превращались въ горы, здсь культура, самаго грубаго разбора, только-что начинала оказывать свое вліяніе надъ природой. Вдоль долины, по которой протекалъ ручей, тянулся длинный лсокъ. Этотъ лсокъ то прорывался, то начинался снова, такъ что деревья шли почти сплошь на разстояніи полу-мили. Почва, по об стороны ручья, была усяна крупными камнями, спускъ, въ иныхъ мстахъ, былъ очень крутой. Тмъ не мене всадники могли нестись галопомъ и по этой мстности. Лисица пробжала долину во всю длину, затмъ пошла на перерзъ, чтобъ избжать собакъ, покружила по горному скату и снова скрылась въ лсокъ. Многіе изъ всадниковъ объявили, что звря надо убить, если онъ не ршится бжать какъ слдуетъ. Мистеръ Амбльтвайтъ былъ очень занятъ, самъ травилъ собакъ и былъ боле занять мыслью, какъ бы надлежащимъ образомъ покончить съ лисицей, чмъ надеждой на хорошую скачку. Можетъ быть, онъ не особенно стремился провести еще другую ночь вн дома. И такъ охотники галопировали взадъ и впередъ вдоль опушки лса, пока въ нихъ не пробудилось сознаніе, что не худо было бы человку простоять нсколько времени смирно и поберечь свою лошадь, въ виду дальнйшихъ событій дня. Лордъ Гэмпстедъ послдовалъ общему примру, и въ одинъ мигъ Крокеръ былъ возл него. Лошадь, на которой красовался Крокеръ, отецъ его обыкновенно запрягалъ въ экипажъ, но она пользовалась извстностью въ мстныхъ лтописяхъ. Увряли, что не существуетъ преграды, черезъ которую она не съумла бы переползти. О прыжкахъ она не имла ни малйшаго понятія. Она плоха была на галоп, но съ помощью тяжеловсной рыси собственнаго изобртенія, могла двигаться цлый день, не очень быстро, но такъ, что никогда не оставалась совсмъ позади. Какова бы она ни была, Крокеръ, который мало здилъ верхомъ во время пребыванія въ Лондон, безконечно гордился ею. Крокеръ былъ облеченъ въ зеленый сюртукъ, который въ минуту расточительности надевалъ для охоты, и въ коричневые панталоны, въ которыхъ любилъ показываться во всевозможныхъ случаяхъ.— Милордъ,— сказалъ онъ,— трудно этому поврить, но по моему эта лошадь — лучшая охотничья лошадь въ цломъ Кумберлэнд.

— Право? Понятно, что какая-нибудь лошадь должна быть лучшей, отчего-жъ не ваша?

— Ничего нтъ, чего бы она не имла,— ничего. Прыжки ея удивительны, а что до аллюра, онъ бы поразилъ васъ… Опять погнались за нею. Что за эхо они вызываютъ среди горъ!

Это было справедливо. Отъ времени до времени мистеръ Амбльтвайтъ слегка касался губами своего рога, надавалъ короткій звукъ, и звукъ этотъ отражался то отъ одной скалы, то отъ другой, собаки, заслышавъ его, лаяли громче, точно поощряемыя музыкой горъ, голоса ихъ разносились по долин, снова и снова отражались крутизнами, становились все громче и громче, точно восхищенные дйствіемъ ихъ собственныхъ усилій. Не будь даже охоты, концерта этого было достаточно, чтобъ вознаградить человка за трудъ, который онъ далъ себ пріхать сюда.— Да,— сказалъ лордъ Гэмпстедъ, отвращеніе котораго къ собесднику въ данную минуту заглушалось прелестью музыки,— удивительное здсь эхо.

— Знатное, какъ я называю. Ничего подобнаго у насъ не имется въ St-Martin’s le Grand. Можетъ быть, не лишнимъ будетъ объяснить, что лондонскій почтамтъ находится въ мстности, носящей это поэтическое названіе.

— Я тамъ, что-то не помню эха,— сказалъ лордъ Гэмпстедъ.

— Понятно, тамъ нтъ ни охоты съ гончими, ни гончихъ, не такъ ли, милордъ? Тмъ не мене, тамъ, вообще говоря, не дурно.

— Чрезвычайно почтенное учрежденіе,— сказалъ лордъ Гэмпстедъ.

— Именно, милордъ, тоже и и всегда говорю. Оно не такъ аристократично, какъ министерство иностранныхъ длъ, но гораздо приличне таможни.

— Право? Я этого не зналъ.

— О, да. Это всякій знаетъ. Спросите Родена.— Заслышавъ это имя, лордъ Гэмпстедъ началъ поворачивать свою лошадь, но Крокеръ былъ возл него, отдлаться отъ него было невозможно.— Получали вы отъ него извстія, милордъ, съ тхъ поръ какъ находитесь въ здшнихъ мстахъ?

— Ни малйшихъ.

— Онъ, вроятно, охотне переписывается съ представительницей прекраснаго пола.

Это было невыносимо. Хотя лисица снова повернула назадъ и помчалась вверхъ по долин,— движеніе, которое, казалось, угрожало ей мгновенной смертью, и лишало всякой надежды на добрую скачку съ того мста, гд они находились — Гэмпстедъ счелъ себя вынужденнымъ улизнуть, если возможно. Въ досад онъ пришпорилъ лошадь и понесся галопомъ между камней, точно цлью его было помочь мистеру Амбльтвайту въ его почти неистовыхъ усиліяхъ. Но Крокеру не было никакого дла до камней. Куда направлялся лордъ, туда направлялся и онъ. Познакомившись съ лордомъ, онъ не намренъ былъ пренебрегать благополучіемъ, которое ниспослало ему Превидніе.

— Не выбраться ей отсюда живой, милордъ.

— Полагаю, что нтъ.— Преслдуемый лордъ снова двинулся впередъ, мысленно говоря себ, что было бы пріятно, еслибы одинаковая участь съ лисицей постигла и Крокера.

— Кстати, такъ какъ у насъ рчь о Роден…

— Я вовсе объ немъ не говорилъ.— Крокеръ замтилъ гнвный тонъ и уставился на своего спутника.— Я предпочитаю не толковать о немъ.

— Милордъ, надюсь, что не было ничего похожаго на ссору! Ради молодой особы, надюсь, что не возникло никакого недоразумнія!

— Мистеръ Крокеръ,— очень медленно проговорилъ Гэмпстедъ,— вообще говоря, не въ обыча…

Въ эту самую минуту лисица выскочила изъ своей засады, собаки понеслись за нею, а мистеръ Амбльтвайть промчался мимо нихъ съ горы, точно ршившись сломать себ шею. Лордъ Гэмпстедъ понесся за нимъ такимъ аллюромъ, за которымъ мистеръ Крокеръ, нсколько времени, не могъ угоняться. Ему было положительно стыдно своей попытки дать этому господину понять, что онъ гршитъ противъ приличій. Ему невозможно было это сдлать, не намекнувъ на сестру, а упоминать о сестр въ разговор съ такимъ индивидуумомъ было бы профанаціей. Ему ничего не оставалось какъ только бжать отъ этого животнаго. Не обреченъ ли онъ вести это наказаніе за то, что онъ — по выраженію мачихи — ‘измнникъ своему сословію?’

Тмъ временемъ собаки стремительно неслись съ горы. Нкоторые изъ старыхъ охотниковъ, хорошо знакомыхъ съ мстностью, пустились въ объздъ, разсчитывая, извстными имъ тропинками, выбраться на дорогу, ведущую въ Паттердэль. Благодаря этому маневру, имъ, вроятно, не суждено снова видть гончихъ въ этотъ день,— но таковы прелести охоты въ гористой мстности. Они дали нсколько миль крюку, и хотя свидлись съ гончими, но охоты не видали. Видть собакъ, когда он срываются съ мста, и снова видть ихъ когда он, сожравъ лисицу, тснится вокругъ ловчаго, очень важно къ глазахъ иныхъ людей.

Въ данномъ случа Гэмпстеду и Крокеру суждено была совершить гораздо больше этого. Хотя они спустились въ долину съ кручи, они не выбрались изъ гористой мстности въ низменную. Лисица вскор снова бросилась въ горы. Гэмпстеду иногда казалось, что дальше хать невозможно, но мистеръ Амбльтвайтъ халъ и онъ отъ него не отставалъ. Все было бы прекрасно, еслибы не присталъ къ нему Крокеръ. Хоть бы его старая, рыжевато-саврасая лошадь споткнулась о камни,— можно было бы удрать. Но старая лошадь оставалась врна своей репутаціи, и справедливость требуетъ замтить, что клеркъ здилъ не хуже лорда. Прошло часа полтора прежде, чмъ собаки затравили лисицу, въ ту самую минуту, когда она готовилась скрыться въ кусты и пещеры, которыми окруженъ водопадъ Эри-Форсъ. Тогда ловчій вытащилъ лисицу изъ древесной чащи на лугъ, идущій скатомъ надъ самымъ водопадомъ, и, артистически разобравъ ее, бросилъ голоднымъ собакамъ. Тутъ только подоспли человкъ шесть усердныхъ, но осторожныхъ охотниковъ и узнали вс подробности травли, которыя впослдствіи могли сообщать, отъ своего лица, другимъ, столь же осторожнымъ, но мене усерднымъ.

— Одна изъ удачнйшихъ охотъ, какія я когда-либо видалъ въ этой мстности,— сказалъ Крокеръ, который никогда не видалъ гончей ни въ какой другой мстности. Въ настоящую мннуту онъ халъ, рядомъ съ Гэмпстедомъ, по дорог въ Пенритъ. Мистеру Амбньтвайту, собакамъ и Крокеру предстояла вся дорога цликомъ, Гэмпстедъ долженъ былъ свернуть съ нея раньше. Тмъ не мене оставалось мили четыре, въ продолженіе которыхъ его мучитель не дастъ ему покою.

— Это врно. Отлично поохотились, какъ я только-что говорилъ вамъ, мистеръ Амбльтвайтъ.

XIV.— Возвращеніе домой съ охоты.

Лордъ Гэмпстедъ обсуждалъ съ мистеромъ Амбльтвайтомъ затруднительность охоты въ такой мстности какъ Кумберлэндъ. Собаки двигались передъ ними. Дикъ, на своемъ лохматомъ пони, составлялъ арьергардъ, розыскивая отсталыхъ. Съ лордомъ Гэмпстедомъ и мистеромъ Амбльтвайтомъ былъ еще грубый, привычный ко всякой погод, искусный въ верховой зд полу-джентльменъ, полу-фермеръ, по фамиліи Паттерсонъ, который жилъ въ нсколькихъ миляхъ за Бейритонъ и былъ правой рукой Амбльтвайта по части охоты. Въ ту самую минуту какъ Крокеръ присоединился къ нимъ, дорога съузилась, и молодой лордъ немного отсталъ. Крокеръ воспользовался случаемъ, но и лордъ не дремалъ и втиснулся между Патерсономъ и Амбльтвайтомъ.

— Все это справедливо,— сказалъ послдній. Понятное дло, мы и не претендуемъ охотиться какъ охотятся ваша братья, щеголи, въ графствахъ. У насъ на это нтъ денегъ, нтъ подходящей мстности, да нтъ и лисицъ. Но не знаю, хуже ли вашего мы охотимся.

— Нисколько не хуже, если судить по сегодняшней охот.

— Очень обыкновенной,— неправда ли, Амбльтвайтъ?— опросилъ Паттерсонъ, который твердо ршился своихъ не выдавать.

— Сегодня было не дурно. Гончія ни разу не сбились со слда. По моему, на нашихъ горныхъ скатахъ собакамъ легче вынюхать слдъ, чмъ на нашихъ поросшихъ травою луговинахъ. Если вы охотникъ до верховой зды, конечно, приходится крутенько. Но если вамъ дорога охота, и вы не прочь покарабкаться, то, можетъ быть, вы поохотитесь здсь не хуже, чмъ въ другомъ мст.

— Гораздо лучше, судя по всему, что я слышалъ,— сказалъ Паттерсонъ.— Случалось вамъ когда слышать такую музыку въ Лестершир, милордъ?

— Не думаю, чтобъ случалось,— сказалъ Гэмпстедъ.— Мн было чрезвычайно весело.

— Надюсь, что вы опять прідете,— сказалъ Амбльтвайтъ,— и часто будете прізжать.

— Непремнно, если останусь здсь.

— Я зналъ, что милорду понравится,— сказалъ Крокеръ, протискиваясь между ними въ такомъ мст, гд четверымъ можно было хатъ въ рядъ.— По моему милордъ, непривыкшій къ нашей мстности, обнаружилъ удивительное искусство въ верховой зд.

— Славная у милорда лошадка,— сказалъ Паттерсонъ.

— Дло скорй въ здок, чмъ въ лошади, полагаю я,— сказалъ Крокеръ, пробуя льстить.

— Лучшій здокъ въ цлой Англіи не можетъ охотиться съ гончими безъ хорошей лошади.

— Но за то и лучшая лошадь въ цлой Англіи отстанетъ отъ гончихъ, если на спин у нея нтъ хорошаго здока,— сказалъ ршительный Крокеръ. Паттерсонъ заворчалъ — онъ ненавидлъ лесть и помнилъ, что тотъ, кому льстили — лордъ.

Затмъ дорога снова съузилась и Гэмпстедъ немного отсталъ. Въ одно мгновеніе Крокеръ очутился возл него. Гэмпстеду казалось, что бжать отъ этого человка какъ-то подло. Онъ уже оборвалъ его разъ, вроятно онъ теперь не коснется единственнаго предмета, который такъ особенно непріятенъ.— Вроятно,— сказалъ онъ, заводя разговоръ, который долженъ былъ указать его готовность обсуждать съ мистеромъ Крокеромъ любой, общій вопросъ,— мстность на сверъ и на западъ отъ Пенрита мене гориста, чмъ эта?

— О, да, милордъ, тамъ есть прелестныя мста для прогулокъ верхомъ. А что, Роденъ любитъ охоту съ гончими, милордъ?

— Не имю ни малйшаго понятія,— отрзалъ Гэмпстедъ. Но затмъ сдлалъ новую попытку.

— Ваши гончія не забираются на сверъ до Карлейля?

— О нтъ, милордъ, никогда боле восьми или десяти миль отъ Пенрита. Въ той мстности другая свора, несравненно хуже нашей, но все годится. По моему, Роденъ какъ разъ человкъ способный охотиться съ гончими, еслибы представился къ тому случай.

— Не думаю, чтобы онъ когда-нибудь въ жизни видлъ гончую. Я немного тороплюсь, а потому пущусь рысью.

— Я самъ тороплюсь,— сказалъ Крокеръ,— и буду очень счастливъ служить вамъ путеводителемъ, милордъ.

— Пожалуйста, не длайте этого, я самъ найду дорогу.— Съ этимъ Гэмпстедъ дружески пожалъ руку мистеру Амбльтвайту, съ ласковой улыбкой кивнулъ мистеру Паттерсону и похалъ самой крупной рысью.

Но отдлаться отъ Крокера было невозможно. Лошадь его была такъ же исправна къ концу дня какъ и въ начал, и шла знатной рысью. Прохавъ съ четверть мили, Гэмпстедъ признался самому себ, что не въ его власти отдлаться отъ своего врага.

— Хочется мн сказать вамъ кое-что, милордъ.— Крокеръ пробормоталъ это довольно жалобно, такъ что Гэмпстедъ смягчился.

Онъ придержалъ лошадь и приготовился слушать.

— Надюсь, что я ничмъ не оскорбилъ васъ. Могу вась уврить, милордъ, что сдлалъ это безъ всякаго намренія. Я питаю къ вамъ такое уваженіе, что ни за что на свт не сдлалъ бы этого.

Что осталось длать Гэмпстеду? Онъ былъ оскорбленъ. Онъ имлъ намреніе показать, кто оскорбленъ. А между тмъ ему не хотлось откровенно въ этомъ сознаться. Цлью его было заставить Крокера замолчать, и сдлать это, если возможно, безъ всякаго намека на занимавшій его вопросъ. Если онъ заявитъ теперь, что оскорбленъ, ему трудно было бы не намекнуть, хоть косвенно, на сестру. Но онъ ршилъ, что не позволитъ себ никакихъ подобныхъ намековъ. Теперь когда Крокеръ обратился къ нему, какъ бы прося прощенія за какую-то провинность, которой самъ не осознавалъ, невозможно было не отвтить ему.— Ладно,— сказалъ онъ,— я увренъ, что вы не хотли сказать ничего особеннаго. Оставимъ это.

— О, конечно, очень вамъ благодаренъ, милордъ. Но я не совсмъ понимаю, что слдуетъ оставить. Такъ какъ я такъ коротокъ съ Роденомъ, сижу съ нимъ за однимъ столомъ каждый Божій день, мн казалось естественнымъ за говорить о немъ съ вами, милордъ.

Это было справедливо. Такъ какъ Крокеръ, такой же клеркъ какъ Роденъ, явился въ замокъ Готбой въ качеств гостя, очень естественно, что онъ заговорилъ о своемъ товарищ по служб, съ человкомъ, который, какъ всмъ было извстно, былъ другомъ этого товарища. Гэмпстедъ не совсмъ врилъ въ близость, въ которой его увряли, такъ какъ слышалъ отъ Родена, что онъ пока ни съ кмъ особенно не сошелся въ почтамт. Онъ также инстинктивно чувствовалъ, что такой человкъ какъ Роденъ не долженъ быть друженъ съ такимъ господиномъ какъ Крокеръ. Но въ этомъ не заключалось никакого оскорбленія.— Оно и было естественно,— сказалъ онъ.

— Мн было очень прискорбно, когда я изъ вашихъ словъ заключилъ, что произошла какая-то ссора.

— Никакой ссоры не было,— сказалъ Гэмпстедъ.

— Очень радъ это слышать.— Онъ снова начиналъ затрогиватъ вопросъ, котораго касаться не слдовало. Какое ему дло, была или нтъ ссора между лордомъ Гэмпстедомъ и Роденомъ. Гэмпстедъ снова халъ молча.

— Мн было бы крайне прискорбно, еслибы произошло что-нибудь, что помшало бы осуществленію блестящихъ надеждъ нашего пріятеля.

Лордъ Гэмпстедъ оглянулся кругомъ, чтобы взглянуть, нельзя ли увернуться, перепрыгнувъ черезъ какое-нибудь препятствіе. Справа, у самаго края дороги, струилось озеро, слва виднлась высокая, каменная стна, безъ всякихъ признаковъ отверстія, насколько могъ видть глазъ. Онъ ужъ ускорилъ аллюръ до послдней возможности и сознавалъ, кто этимъ способомъ не уйдешь. Онъ покачалъ головой, прикусилъ рукоятку хлыста, смотрлъ прямо передъ собой, между ушей лошади.

— Вы не можете себ представить, какъ я горжусь тмъ, что джентльмену, который сидитъ за однимъ столомъ со мной, такъ посчастливилось въ его надеждахъ на супружество. Я считаю это великой честью для цлаго почтамта.

— Мистеръ Крокеръ,— сказалъ лордъ Гемпеседъ, круто осаживая лошадь,— если вы простоите здсь минутъ пять, я двинусь дальше, если же вы двинетесь, я простою здсь, пока вы не скроетесь изъ виду. Я настоятельно требую одного изъ двухъ.

— Милордъ!

— Что, вы выбрали?

— Вотъ, я опять васъ оскорбилъ!

— Не упоминайте объ оскорбленіи, а только исполните мою просьбу. Я хочу быть одинъ.

— Неужели это изъ-за разговора о брак?— спросилъ Крокерь чуть не плача.

Тутъ лордъ Гэмпстедъ повернулъ лошадь и похалъ рысью на-встрчу собакамъ и всадникамъ, которыхъ слышалъ за собой на дорог. Крокеръ пріостановился на минуту, пытаясь доискаться, съ помощью собственнаго разума, какая могла быть причина страннаго поведенія молодого аристократа, а затмъ, не разъяснивъ вопроса, похалъ домой, погруженный въ глубокія размышленія. Гэмпстедъ, очутившись снова въ обществ недавнихъ товарищей, предложилъ нсколько праздныхъ вопросовъ относительно ихъ плановъ на будущую недлю. Праздность ихъ онъ прекрасно сознавалъ, тамъ какъ ршилъ, что добровольно не подвергнетъ себя возможности новой встрчи съ этимъ невозможнымъ молодымъ человкомъ. Но онъ продолжалъ задавать свои вопросы, выслушивая или не выслушивая отвтовъ мистера Амбльтвайта, пока не разстался съ своими спутниками въ окрестностяхъ Пулей-Бриджъ. Тутъ онъ похалъ одинъ въ замокъ Готбой, съ душой, сильно омраченной случившимся. Ему казалось почти доказаннымъ, что Джорджъ Роденъ долженъ былъ говорить съ этимъ господиномъ о своемъ предполагаемомъ брак. Во всхъ своихъ рчахъ онъ намекалъ, что свднія эти получены имъ непосредственно отъ товарища. Онъ какъ будто заявлялъ — Гэмпстеду казалось, что онъ заявилъ положительно,— что Роденъ часто говорилъ, съ нимъ о своей женитьб. Если это такъ, какъ низко было поведеніе его друга! Какъ глубоко онъ ошибался въ немъ! Какъ страшно ошиблась его сестра въ оцнк этого человка! Что касается до него лично, то пока дло шло только о его близости съ товарищемъ, положеніе котораго въ свт было ниже его собственнаго, онъ гордился сдланныхъ имъ шагомъ, и тмъ, кто принимался его усовщивать, отвчалъ съ энергіей, доказывавшей, что онъ презираетъ ихъ взгляды никакъ не мене, чмъ они осмиваютъ его воззрнія. Онъ объяснилъ отцу свой взглядъ на эту дружбу, и пользовался всякимъ случаемъ показать, что ставитъ общество Джорджа Родена выше общества большинства молодыхъ людей своего круга. Какое ему дло до того, какъ Роденъ зарабатываетъ хлбъ свой, благо онъ длаетъ это честнымъ образомъ? Не смотря на эти мелочи, ‘человкъ останется человкомъ’. Такъ защищался онъ, вполн сознавая свою правоту. Когда Роденъ неожиданно влюбился въ его сестру, и сестра его не мене неожиданно влюбилась въ Родена — тогда имъ овладло сомнніе. Дло, само по себ похвальное, могло стать опаснымъ въ силу того, что оно повлечетъ за собой. Нкоторое время ему казалось, что отношенія, полезныя для него, мене полезны для его сестры. Точно будто какой-то ореолъ святости окружалъ ея общественное положеніе, вовсе не касаясь его собственнаго. Онъ находилъ, что почтамтскій клеркъ ничмъ не хуже его, но не могъ убдить себя, что онъ ничмъ не хуже представительницъ его семейства. Затмъ онъ принялся обсуждать самъ съ собой этотъ вопросъ, какъ обсуждалъ вс вопросы. Что такого особеннаго въ природ двушки, что должно заставлять ее относиться свысока къ обществу, которое онъ признавалъ пригоднымъ для себя? Давая волю сильно говорившему въ душ его сознанію этой святости женщины, не поддавался ли онъ одному изъ тхъ пустыхъ свтскихъ предразсудковъ, противъ которыхъ ршился бороться всю жизнь? Такъ разсуждалъ онъ съ самимъ собою, но его разумъ, хотя и вліялъ на его образъ дйствій, не оказывалъ никакого вліянія на его вкусъ. Ему непріятно было думать, что этотъ бракъ состоится, хотя онъ твердо ршился поддержать сестру и, въ случа надобности, защитить ее. Относительно самаго брака, онъ не сдался. Между нимъ, сестрой и отцомъ было ршено, что влюбленные не должны видться въ Гендонъ-Голл. Въ сущности онъ надялся, что это кончится ничмъ, хотя ршился не оставлять сестры, даже еслибы она продолжала держаться своего поклонника. Таково было состояніе его души, когда этотъ отвратительный молодой человкъ,— который какъ будто созданъ былъ нарочно съ цлью показать ему, какимъ низкимъ существомъ можетъ быть почтамтскій клеркъ,— попался на пути его, и почти убдилъ его въ томъ, что его товарищъ хвасталъ среди своихъ сослуживцевъ милостями молодой аристократки, которая, къ несчастью, полюбила его! Онъ не отступится отъ своихъ убжденій, отъ своихъ радикальныхъ теорій, отъ своихъ старыхъ взглядовъ на соціальные вопросы вообще, но онъ почти готовъ былъ сказать себ, что женщинъ пока слдуетъ считать изъятыми изъ тхъ радикальныхъ перемнъ, которыя были бы полезны для мужчинъ. Для него самого его ‘сословіе’ — суета и миражъ, но для сестры его оно должно еще считаться не лишеннымъ нкотораго значенія. Въ этомъ настроеніи онъ ршилъ немедленно возвратиться въ Гендонъ-Голлъ. Нечего было надяться еще поохотиться съ мистеромъ Амбльтвайтомъ, да ему и необходимо было какъ можно скорй повидаться съ Роденомъ.

Въ этотъ вечеръ лэди Амальдина завладла имъ, и просила у него совтовъ относительно ея будущихъ обязанностей въ качеств замужней женщины. Лэди Амальдина была большая охотница поговорить по секрету о предстоявшей ей жизни, а ей еще не представлялось случая вызвать выраженіе сочувствія со стороны двоюроднаго брата. Гэмпстедъ, въ сущности, и не находился съ нею въ этомъ родств, но они называли другъ друга кузеномъ и кузиной,— да и другіе ихъ такъ величали. Никто изъ членовъ семейства Готвиль не питалъ той ненависти къ радикализму наслдника маркиза Кинсбёри, какую питала маркиза — его мачиха. Лэди Амальдина радовалась, что лордъ Гэмпстедъ зоветъ ее просто ‘Ами’, и очень желала посовтоваться съ нимъ относительно лорда Льюддьютля.

— Вамъ, конечно, все извстно о моемъ брак, Гэмпстедъ?— сказала она.

— Ничего мн неизвстно,— возразилъ Гэмпстедъ.

— О, Гэмпстедъ, какъ зло!

— Никому объ этомъ ничего не извстно, такъ какъ событіе это еще въ будущемъ.

— Вполн достойно радикала, быть такимъ точнымъ и логичнымъ. Ну такъ о моей помолвк?

— Да, объ ней я очень много слышалъ. Мы объ этомъ толкуемъ — какъ прикажете сказать, сколько времени?

— Не придирайтесь. Понятно, что такой человкъ, какъ Льюддьютль, не можетъ обвнчаться наскоро, точно первый встрчный.

— Какое несчастіе для него!

— Почему несчасгіе?

— Я бы счелъ это несчастіемъ, еслибъ собирался жениться на васъ.

— Это — самая большая любезность, какую я когда-либо отъ васъ слышала. Какъ бы то ни было, ему приходится съ этимъ мириться, такъ же какъ и мн. Это несносно, такъ какъ люди ни о чемъ другомъ говорить не хотятъ. Что вы думаете о Льюддьютл какъ объ общественномъ дятел?

— Я совсмъ на этой мысли не останавливался. Я ничего думать не могу. Самъ я до такой степени частный человкъ, что не имю никакого понятія объ общественныхъ дятеляхъ. Надюсь, что онъ отлично можетъ спать.

— Спать?

— Безъ этого, должно быть, страшная скука просиживать столько часовъ подъ рядъ въ палат общинъ. Но онъ давно практикуется и вроятно привыкъ.

— Но разв дурно человку, въ его положеніи, любитъ свою родину?

— Каждый человкъ долженъ любить свою родину, но еще сильнй, если возможно, долженъ любить весь міръ.

Леди Амальдина уставилась на него, совсмъ не понимая, что онъ хочетъ сказать.— Вы такой смшной,— сказала она.— Вы, мн кажется, никогда не думаете о положеніи, которое призваны занять.

— Нтъ, думаю. Я человкъ, и очень много объ этомъ размышляю.

— Но вамъ придется быть маркизомъ Кинсбёри, а Льюддьютлю — герцогомъ Меріонетъ. Онъ ни на минуту этого не забываетъ.

— Какое наказаніе для него и для васъ.

— Отчего же для меня наказаніе? Разв женщина не можетъ понимать своихъ обязанностей такъ же, какъ и мужчина?

— Конечно, можетъ, если составила себ о нихъ какое-нибудь понятіе.

— Я составила,— горячо сказала лэди Амальдина.— Я постоянно о нихъ думаю. Я прекрасно сознаю обязанности, которыя выпадутъ на мою долю, когда я сдлаюсь женою Льюддьютля.

— Быть матерью его дтей?

— Я совсмъ не то хотла сказать, Гэмпстедъ. Это все въ рукахъ Всемогущаго. Но сдлавшись будущей герцогиней Меріонетъ…

— Но это также въ рукахъ Всемогущаго. Не такъ ли?

— Нтъ, да. Конечно, все въ рукахъ Божіихъ.

— Дти, герцогскій титулъ и вс помстья.

— Никогда не встрчала я такого несноснаго человка,— воскликнула она.

— Во всякомъ случа одно не меньше въ рукахъ Божіихъ, чмъ другое.

— Вы совсмъ меня не понимаете,— сказала она.— Понятно, если я обвнчаюсь, я буду замужемъ.

— А если у васъ будутъ дти, вы будете матерью. Если они будутъ — на что я надюсь — я увренъ, что они будутъ прехорошенькія и преблаговоспитанныя. Сдлать ихъ такими будетъ вашъ долгъ, кром того, вамъ придется заботиться о томъ, чтобъ Льюддьютлю за обдомъ подавали любимыя кушанья.

— Ничего подобнаго я длать не стану.

— Тогда онъ будетъ обдать въ клуб, или въ палат общинъ. Такъ я себ представляю супружескую жизнь.

— И кром этого ничего? Никакого единства душъ?

— Разумется, нтъ.

— Нтъ!

— Изъ-за того, что вы врите въ Троицу, Льюддьютль еще не попадетъ въ царство небесное. Если онъ сдлается игрокомъ и пьяницей, вы изъ-за этого не попадете въ адъ.

— Какъ можете вы говорить такія ужасныя вещи!

— Вотъ это было бы единство душъ. Единство интересовъ у васъ, я надюсь, будетъ и, съ этой цлью, смотрите, заботьтесь объ его обд.

Посл этого она уже не длала кузену доврительныхъ сообщеній, но потребовала отъ него общанія присутствовать на ея свадьб.

Нсколько дней спустя, онъ возвратился въ Гендонъ-Паркъ, оставивъ сестру, еще недльки на дв, въ замк Готбой.

XV.— Маріонъ Фай и ея отецъ.

— Я видла, какъ онъ вошелъ съ добрыхъ четверть часа тому назадъ, а Маріонъ Фай вошла раньше. Я совершенно уврена, что она знала, что его ожидаютъ,— говорила Клара Демиджонъ своей тетк.

— Какъ могла она знать это?— спросила мистриссъ Дуфферъ, которая также находилась въ гостиной мистриссъ Демиджонъ. Клара и гостья стояли почти прижавшись лицомъ къ оконному стеклу, въ перчаткахъ я нарядныхъ шляпахъ, готовыя идти въ церковь.

— Я уврена, что знала, потому что разрядилась больше чмъ когда-либо въ свое новое коричневое шелковое платье, новыя перчатки и новую шляпу подъ цвтъ платья — хитрая, маленькая квакерша. Я сейчасъ вижу, когда двушка принарядилась по какому-нибудь особенному случаю. Ужъ она наврно не надла бы новыхъ, перчатокъ, чтобъ идти въ церковь съ мистриссъ Роденъ.

— Если вы еще долго проглазете здсь, вы опоздаете,— сказала мистриссъ Демиджонъ.

— Мистриссъ Роденъ еще не ушла,— сказала Клара медля.

Было воскресное утро. Обитательницы No 10 приготовлялись къ молитвеннымъ упражненіямъ. Сама мистриссъ Демиджонъ никогда не ходила въ церковь, нсколько лтъ тому назадъ съ нею приключился подагрическій припадокъ, который на вки послужилъ ей предлогомъ не выходить изъ дому въ воскресенье утромъ. Она оставалась дома съ томомъ проповдей Блэра, но Клара, двушка не глупая, прекрасно знала, что никогда не прочитывалось боле полъ-страницы. Она знала, что за это время сильно подвигалось чтеніе послдняго романа, попавшаго въ домъ изъ маленькой библіотеки, за угломъ. Колоколъ ближайшей церкви смолкъ, мистриссъ Дуфферъ поняла, что приходится идти, или уронить себя въ глазахъ всхъ благочестивыхъ людей. ‘Идемъ, милая’, сказала она, и они отправились. Въ ту самую минуту, когда отворилась дверь дома No 10, отворилась и дверь дома No 11, напротивъ, и вс четыре дамы, считая Маріонъ Фай, встртились на дорог.

— У васъ сегодня гость,— сказала Клара.

— Да,— пріятель моего сына.

— Намъ кое-что извстно,— сказала Клара.— Неправда ли, миссъ Фай, онъ очень красивый молодой человкъ?

— Да,— сказала Маріонъ.— Онъ очень красивый молодой человкъ.

— Красота недолговчна,— сказала мистриссъ Дуфферъ.

— А все же ей придается большое значеніе,— сказала Клара,— особенно въ соединеніи съ высокимъ, аристократическимъ происхожденіемъ.

— Онъ прекрасный молодой человкъ, насколько я его знаю,— сказала мистриссъ Роденъ, считая своей обязанностью защищать пріятеля сына.

Гэмпстедъ возвратился домой въ субботу, а въ воскресенье утромъ воспользовался первымъ удобнымъ случаенъ постить своего друга въ Голловэ. Разстояніе было около шести миль, онъ похалъ въ экипаж, который отослалъ съ намреніемъ вернуться домой пшкомъ. Онъ убдитъ своего пріятеля идти съ нимъ, и тогда-то произойдетъ разговоръ, который, какъ онъ опасался, не кончится, не сдлавшись чрезвычайно непріятнымъ. Его ввели въ гостиную дома No 11 и тамъ онъ засталъ въ полномъ одиночеств молодую двушку, которой прежде никогда не видлъ. Это была Маріонъ Фай, дочь квакера Захаріи Фай, жившаго въ улиц Парадизъ-Роу, въ дом No 17.

— Я думалъ, найти здсь мистриссъ Роденъ,— сказалъ онъ.

— Мистриссъ Роденъ сейчасъ сойдетъ. Она надваетъ шляпу, чтобъ идти въ церковь.

— А мистеръ Роденъ?— спросилъ онъ.— Онъ, вроятно, да идетъ съ нею въ церковь?

— Ахъ, нтъ, къ сожалнію. Джорджъ Роденъ никогда не ходитъ въ церковь.

— Онъ вашъ другъ?

— Говоря, это я думала объ его матери, но отчего не подумать и объ немъ? Онъ не изъ числа моихъ близкихъ друзей, но и желаю добра всмъ людямъ. Въ настоящую минуту его нтъ дома, но я слышала, что онъ скоро вернется.

— А вы постоянно ходите въ церковь?— спросилъ онъ, основывая свой вопросъ не на дерзкомъ любопытств относительно соблюденія ею своихъ религіозныхъ обязанностей, а на томъ, что онъ, судя по платью ея, подумалъ, что она непремнно квакерша.

— Я обыкновенно хожу въ вашу церковь по воскресеньямъ.

— Нтъ,— сказалъ онъ,— я не имю права назвать ее моею. Боюсь, что вамъ придется и меня счесть язычникомъ, какимъ вы считаете Джорджа Родена.

— Сожалю объ этомъ, сэръ. Не хорошо человку быть язычникомъ, когда столько христіанскихъ ученій разлито кругомъ. Но мужчины, кажется, разршаютъ себ свободу мыслей, отъ которой женщины, по своей робости, склонны уклоняться. Если это такъ, то не лучше ли, что мы трусливы?— Тутъ дверь отворилась и мистриссъ Роденъ вошла въ комнату.

— Джорджъ ушелъ навстить больного пріятеля,— сказала она,— но сейчасъ вернется. Письмо ваше онъ получилъ вчера, вечеромъ, и поручилъ мн передать вамъ, что онъ возвратится около одиннадцати часовъ. Отрекомендовались ли вы моей пріятельниц, миссъ Фай?

— Имени ея я не зналъ,— сказалъ онъ улыбаясь,— но мы познакомились.

— Мое имя — Маріонъ Фай,— сказала двушка,— а ваше, вроятно, лордъ Гэмпстедъ.

— Итакъ мы теперь можемъ считаться знакомыми отнын и во-вки,— отвтилъ онъ, смясь:— только я боюсь, мистриссъ Роденъ, что ваша пріятельница откажется отъ этого знакомства, такъ какъ я не хожу въ церковь.

— Этого я не говорила, лордъ Гэмпстедъ. Чмъ ближе были бы мы въ дружб,— еслибъ это было возможно,— тмъ боле сожалла бы я объ этомъ.— Съ этимъ об дамы отправились въ церковь.

Оставшись одинъ, лордъ Гэмпстедъ тотчасъ ршилъ, что желалъ бы имть Маріонъ Фай другомъ, отчасти и потому, что она ходила въ церковь. Онъ сознавалъ, что она была права, говоря, что свободомысліе въ религіозныхъ вопросахъ неприлично для молодой двушки. Какъ неприлично было бы, чтобъ сестра его, лэди Франсесъ, вышла за почтамтскаго клерка, такъ было-бы неприлично, еслибъ Маріонъ Фай была, по собственному ея выраженію, ‘язычницей’. Несомннно, что изъ всхъ женщинъ, на которыхъ когда-либо останавливались его глаза, она — онъ не хотлъ сказать себ: ‘всхъ прекрасне’ — но, конечно, всхъ выше. Скромная шляпа, маленькій чепчикъ, хорошо сшитое коричневое, шелковое платье, перчатки того же цвта на ея маленькихъ ручкахъ составляли, на его взглядъ, такой красивый туалетъ, какой только могла надть двушка. Неужели, благодаря одному случаю, такъ искусно выковывалась вся грація ея фигуры? Слдовало полагать, что она, какъ квакерша, равнодушна къ женскимъ нарядамъ. Теорія квакеровъ этого требуетъ, а во всхъ частяхъ своего туалета она строго придерживалась установленныхъ ими правилъ. Насколько онъ замтилъ, на ней не было ни одной ленточки. Не было и разнообразія цвтовъ. Шляпа ея была такъ проста и скромна, что ее могла бы надть ея бабушка. Полоска гладко-зачесанныхъ волосъ едва виднлась между чепцомъ и лбомъ. Платье доходило до горла, на плечахъ была плотно охватывавшая ихъ шаль. Мысль, которая создала ея туалетъ, была чисто-квакерская. Но удивительная грація была очевидно дломъ случая, явилась просто потому, что природ угодно было сдлать эту двушку граціозной! Относительно всего этого, пожалуй, можно было допустить нкоторыя сомннія. Вышло ли это нечаянно или нтъ, надо было еще сообразить. Но что грація существуетъ, это былъ фактъ, не требовавшій никакихъ соображеній, не допускавшій никакихъ сомнній.

Такъ какъ Маріонъ Фай будетъ играть не малую роль въ настоящемъ разсказ, то не лишнее будетъ нсколько подробне описать здсь ея личность и условія ея жизни. Захарія Фай, отецъ ея, съ которымъ она жила, былъ вдовецъ и, кром ея, не имлъ дтей. Ихъ у него было много, но вс они умерли, такъ же какъ ихъ мать. Она была жертвой чахотки, но прожила достаточно долго, чтобъ знать, что передала роковое наслдство своему потомству,— всмъ своимъ дтямъ, кром Маріонъ, которая, когда мать ея умерла, казалась изъятой изъ страшнаго проклятія, тяготвшаго надъ семьей. Она тогда, по лтамъ своимъ, уже могла выслушать послднія наставленія матери относительно отца, который былъ тогда нравственно разбитый человкъ и съ трудомъ мирился съ жестокостью Провиднія. За что Богъ такъ постилъ его,— его, который не зналъ другихъ удовольствій, другихъ наслажденій, какъ т, какія доставляла ему любовь жены и дтей? На ея обязанности лежало утшить его, вознаградить его, по мр силъ, своею нжностью за все, что онъ потерялъ и теряетъ. Мать особенно поручала ей смягчать его сердце въ вопросахъ матеріальныхъ, и какъ можно сильнй привязать его къ религіи. Со смерти ея матери теперь прошло два года, и она, во всхъ отношеніяхъ, старалась исполнить обязанности, указанныя ей матерью.

Но Захарія Фай былъ не такой человкъ, которымъ легко было бы управлять. Это былъ человкъ суровый, жесткій, правдивый, о которомъ можно было бы сказать, что еслибъ свтъ состоялъ только изъ такихъ людей, то этотъ свтъ находился бы въ гораздо лучшихъ условіяхъ, чмъ свтъ, извстный намъ теперь, такъ какъ великодушіе приноситъ мене прочной пользы, чмъ справедливость, а сладкія рчи не даютъ такихъ благодтельныхъ результатовъ, какъ правда. Враги его, а они у него водились, утверждали, что онъ любитъ деньги. Это было несомннно справедливо, такъ какъ только идіотъ можетъ не любить денегъ. Это, безъ сомннія, былъ человкъ, который любилъ получить свое, который разъярился бы на всякаго, кто попытался бы лишить его собственности, или помшалъ ему въ его законныхъ усиліяхъ увеличить свое достояніе. На чужую собственность онъ не льстился — разв въ смысл заработка. Въ матеріальномъ отношеніи ему повезло, и онъ былъ — для своего положенія въ обществ — человкъ богатый. Но это благоденствіе нисколько не ослабило поразившаго его удара. Со всей своей суровостью онъ, прежде всего, былъ человкъ любящій. Заработывать деньги, сказалъ бы онъ,— а вроятне только бы подумалъ,— необходимость, наложенная на человка грхопаденіемъ Адама, но потребность прижимать къ своему сердцу что-нибудь, что согрвало бы его, что было бы человку безгранично дороже его самого и всхъ его сокровищъ, эта потребность есть единственное, что осталось въ человк отъ божественнаго дуновенія, даже посл грхопаденія Адама. Единственное живое существо, на которое онъ могъ излить всю свою привязанность, была его дочь Маріонъ.

Онъ не былъ человкъ съ дйствительно крупнымъ состояніемъ, занятія его не отличались особой важностью, иначе онъ бы вроятно не жилъ въ улиц Парадизъ-Роу, въ Голловэ. Онъ уже много лтъ былъ главнымъ конторщикомъ гг. Погсона и Литтльберда, агентовъ и коммиссіонеровъ, въ улиц Бродъ-Стритъ. Принципалы его довряли ему вполн, и онъ такъ слился съ фирмой, что самъ почти пріобрлъ въ Сити кредитъ негоціанта. Многіе думали, что Захарія Фай наврное компаньонъ представителей фирмы, иначе, казалось бы, онъ не могъ пользоваться такой извстностью и такимъ уваженіемъ въ сред торговыхъ людей. Въ сущности же онъ былъ не больше какъ главный конторщикъ, съ жалованьемъ въ четыреста фунтовъ въ годъ. Несмотря на все его пристрастіе къ деньгамъ, ему и въ голову не пришло бы просить увеличенія своего жалованія. Дломъ гг. Погсона и Литтльберда было оцнить его услуги. Онъ ни за что на свт не уронилъ бы себя въ ихъ глазахъ, выпрашивая увеличенія платы. Но въ теченіе многихъ лтъ онъ тратилъ значительно меньше, чмъ получалъ, и съ умньемъ пользовался добытыми въ Сити свдніями, помщая свои сбереженія возможно выгоднйшимъ образомъ. А потому, по понятіямъ улицы Парадизъ-Роу и ея окрстносіей, Захарія Фай былъ богатый человкъ.

Теперь онъ былъ старъ, ему было за семьдесятъ, высокій и худой, съ длинными сдыми волосами, слегка сгорбленный, но вообще бодрый и здоровый. Каждый день онъ отправлялся въ свою контору, выходилъ изъ дому ровно въ половин девятаго, и отворялъ дверь въ контору въ ту минуту, какъ часы били девять. Съ такой же аккуратностью возвращался онъ домой въ шесть часовъ, пообдавъ, среди дня, въ одномъ изъ скромныхъ ресторановъ Сити. Все это время посвящалось интересамъ фирмы, за исключеніемъ трехъ часовъ по четвергамъ, когда онъ присутствовалъ на митинг въ одномъ изъ молитвенныхъ домовъ квакеровъ. Въ этихъ случаяхъ Маріонъ всегда ему сопутствовала, отправляясь нарочно для этого въ Сити. Она охотно убдила бы его сопровождать ее по воскресеньямъ въ англиканскую церковь, но на это онъ никогда не хотлъ согласиться, какъ не соглашался на настоянія жены. Онъ говорилъ, что онъ квакеръ, и не намренъ быть ничмъ инымъ. Въ сущности, хотя онъ чрезвычайно аккуратно посщалъ свои митинги, онъ въ душ не быль человкомъ религіознымъ. Исполненія извстныхъ обрядовъ было для него достаточно, такъ же какъ для многихъ другихъ приверженцевъ уставовъ церкви. Съ малыхъ лтъ, онъ привыкъ посщать митинги квакеровъ, и несомннно будетъ продолжать посщать ихъ, пока силы ему не измнять, но можно предположить, не судя о немъ слишкомъ строго, что курсъ акцій часто бывалъ у него на ум въ теченіе этихъ скучныхъ часовъ. Въ своей рчи онъ всегда строго соблюдалъ правила своей секты, говоря ‘ты’ всмъ, къ кому обращался, но онъ соглашался освободить отъ этого дочь, признавая, что въ употребленіи способа выраженія, принятаго цлымъ міромъ, не заключается еще никакой лжи. ‘Если мстоименіе множественное, звучащее совершенно заурядно,— говоритъ онъ,— обыкновенно употребляется въ разговор, потому что въ единственномъ числ оно слишкомъ торжественно и внушительно, то, конечно, жаль, что языкъ такъ портятъ, но въ этомъ еще не можетъ заключаться никакой лжи, и лучше, чтобъ хоть молодежь придерживалась способа выраженія, распространеннаго среди тхъ, съ кмъ ей жить приходится. Такимъ образомъ, Маріонъ была избавлена отъ необходимости говорить всмъ ‘ты’, и избгла того оттнка лицемрія, которымъ какъ бы проникнутъ теперь уже устарвшій способъ выраженія квакеровъ. За послдніе годы никто никогда не видалъ, чтобъ Захарія Фай смялся или шутилъ, но, если обстоятельства ему благопріятствовали, онъ иногда впадалъ въ странный тонъ, въ которомъ слышался частью юморъ, частью сарказмъ, но случалось это рдко, такъ какъ Захарія не скоро сходился съ людьми, и никогда не бесдовалъ въ этомъ тон съ случайными знакомыми. О наружности Маріонъ Фай кое-что уже сказано, можетъ быть, достаточно, чтобъ — не говорю, вызвать опредленный образъ ея въ воображеніи читателя, такъ какъ это я считаю дломъ превышающимъ силы всякаго писателя,— но чтобъ дать читателю возможность составятъ себ собственное представленіе о ней. Она была небольшого роста, удивительно стройная. Не блескъ ея главъ, не правильность точно выведенныхъ рзцомъ чертъ ея лица такъ сильно поразили Гэмпстеда, а что-то возвышенное, что сказывалось во всей ея фигур. Мимолетный румянецъ появлялся на щекахъ ея, на лбу, пробгалъ вокругъ рта, когда она говорила, и придавалъ лицу ея яркость, которой нельзя было ожидать отъ него въ. спокойномъ состояніи. Когда разговоръ оживлялъ ее волненіемъ, вы съ трудомъ ршились бы опредлить наружность ея однимъ словомъ. Лордъ Гэмпстедъ, еслибъ его спросили, что онъ думалъ о ней, пока сидлъ въ ожиданіи своего пріятеля, ршилъ бы, что его привлекла къ ней какая-то божественная грація. А между тмъ, не прошелъ незамченнымъ мимолетный румянецъ, когда она сказала ему, что сожалетъ, что онъ не ходитъ въ церковь.

Жизнь Маріонъ Фай въ Парадизъ-Роу была бы очень одинока, еслибъ она, передъ смертью матери, не познакомилась съ мистриссъ Роденъ. Теперь почти дня не проходило, чтобъ она не провела часа въ обществ этой дамы. Он были большіе друзья, до такой степени, что мистриссъ Винсентъ также познакомилась съ Маріонъ и, сочувствуя религіознымъ стремленіямъ двушки, приглашала ее денька на два, на три въ Вимбльдонъ. Это было невозможно, такъ какъ Маріонъ не соглашалась разстаться съ отцомъ, но раза два она сопровождала мистриссъ Роденъ въ ея еженедльныхъ посщеніяхъ, и положительно вошла въ милость у суровой дамы. Другого общества она не имла, да какъ будто и не желала. Клара Демиджонъ, видя дружбу, которая возникла между Маріонъ и мистриссъ Роденъ, была совершенно уврена, что Маріонъ ловитъ почтамтскаго клерка и по секрету сообщила мистриссъ Дуфферъ, что двушка эта дйствуетъ самымъ безстыднымъ образомъ. Сама Клара не разъ попадалась на пути клерка, когда онъ возвращался домой въ сумерки,— можетъ быть, только изъ желанія узнать, каковы намренія молодого человка относительно Маріонъ Фай. Молодой человкъ былъ съ нею вжливъ, но она объявила мистриссъ Дуфферъ, что онъ одинъ изъ тхъ молодыхъ людей, которые не любятъ женскаго общества.— Эти-то именно,— сказала мистриссъ Дуфферъ,— и женятся всего охотне, изъ нихъ-то и выходятъ самые лучшіе мужья.

— О, она отъ него не отстанетъ, пока не добьется своего,— сказала Клара, тмъ самымъ давая понять, что, по ея собственному мннію, не стоитъ продолжать своихъ нападеній, если молодой человкъ не сразу положитъ передъ нею оружіе. Джорджа не разъ приглашали пить чай въ No 10, но приглашали тщетно. Вслдствіе этого Клара совершенно громогласно объявила, что Маріонъ Фай положительно заполонила его, связала по рукамъ и по ногамъ.— ‘Она постоянно ловитъ его на дорог, когда онъ возвращается со службы,— сначала она мистриссъ Дуфферъ:— я положительно называю это дерзостью, недостойной женщины’. А между тмъ она знала, что мистриссъ Дуфферъ извстно, что сама она ловила молодого человка на дорог. Мистриссъ Дуфферъ ко всему этому относилась снисходительно, зная очень хорошо, какъ необходимо молодой особ храбро отстаивать собственные интересы.

А Маріонъ Фай и Джорджъ Роденъ, между тмъ, были добрые друвья.— Онъ обрученъ, я не должна говорить — съ кмъ,— сказала мистриссъ Роденъ своей молодой пріятельниц.— Боюсь, что это будетъ длинная, длинная, скучная исторія. Никому не говорите объ этомъ.

— Если она будетъ врна ему, то надюсь, что и онъ будетъ вренъ ей,— сказала Маріонъ, съ истинно женскимъ участіемъ.

— Боюсь только, что онъ будетъ слишкомъ вренъ.

— Нтъ, нтъ, этого быть не можетъ. Хотя бы онъ страдалъ, пусть будетъ вренъ. Можете быть уврены, что я говорить объ этомъ не буду ни съ нимъ и ни съ кмъ. Я такъ люблю его, что надюсь, что онъ не очень будетъ страдать.

Съ этой минуты она научилась видть въ Джордж Роден истиннаго друга и говорить съ нимъ свободно, такъ какъ не было причины избгать короткости. Съ чужимъ женихомъ двушка можетъ позволить себ нкоторую короткость.

XVI.— Возвращеніе въ Гендонъ.

— Я пріхалъ немного рано,— сказалъ Гэмпстедъ, когда пріятель его вошелъ,— и засталъ твою мать идущей въ церковь, съ пріятельницей.

— Маріонъ Фай?

— Да,— миссъ Фай.

— Она — дочь квакера, который живетъ черезъ нсколько домовъ отсюда. Но хотя она квакерша, она ходитъ и въ церковь.— Я завидую складу ума тхъ, кто способенъ находить утшеніе, изливаясь въ благодарности великому, невдомому Богу.

— Я изливаюсь въ благодарности — сказалъ Гэмпстедъ,— но у меня это длается въ уединенія.

— Сомнваюсь, чтобъ ты когда-нибудь, въ теченіе двухъ часовъ, находился въ общеніи съ небесной силою и небеснымъ вліяніемъ. Тутъ нужно нчто побольше благодарности. Надо понимать, что тутъ обязанность, не исполнивъ которой, подвергаешься опасности. Тогда только явится ощущеніе спокойствія, которое всегда слдуетъ за исполненіемъ обязанности. Этого я никогда не могу достигнуть. Какъ ты нашелъ Маріонъ Фай?

— Она прелестна.

— Неправда ли, очень хорошенькая, особенно когда говоритъ?

— Я не придаю никакой цны женской красот, которая не является во всемъ блеск вн спокойнаго состоянія, во время разговора, движенія, смха, хотя-бы гнва,— восторженно сказалъ Гэмпстедъ. На дняхъ я разговаривалъ съ одной моей псевдо-родственницей, которая иметъ репутацію замчательно красивой молодой особы. Ей хотлось многое сообщить мн, и пока я былъ въ ея обществ, въ комнату нсколько разъ входилъ мальчикъ въ ливре. Это былъ круглолицый, некрасивый мальчикъ, но я нашелъ его гораздо красиве моей кузины, такъ какъ онъ открывалъ рогъ, когда говорилъ, и въ глазахъ его было оживленіе.

— Очень лестно для твоей кузины.

— Она уже пристроилась, такъ оно безразлично. Греки, мн кажется, поклонялись форм безъ выраженія. Сомнваюсь, чтобъ Фидій сдлалъ что нибудь замчательное изъ твоей миссъ Фай. На мои глаза, она безукоризненно прекрасна.

— Она совсмъ не моя миссъ Фай. Она — пріятельница моей матери.

— Счастлива твоя мать. Женщина, незнакомая съ тщеславіемъ, съ ревностью, съ завистью…

— Гд найдешь ты такую?

— Мать твоя. Такая женщина можетъ, мн кажется, любоваться женской красотой почти такъ же, какъ мужчина.

— Мать часто говорила мн о добрыхъ качествахъ Маріонъ, но не особенно распространялась насчетъ ея красоты. Для меня главная ея прелесть — голосъ. Она говоритъ музыкально.

— Такъ, вроятно, говорила Мельпомена… Часто она бываетъ у васъ?

— Всякій день, кажется, но по большей части безъ меня. Несмотря на то, мы съ ней большіе друзья. Она иногда отправляется со мной въ городъ, въ четвергъ утромъ, на митингъ.

— Счастливецъ!— Роденъ пожалъ плечами, какъ бы сознавая, что счастіе такого рода должно придти къ нему изъ другого источника, если вообще придетъ.— О чемъ она говорить?

— По большей части о религіи.

— А ты?

— О чемъ-нибудь другомъ, если она мн позволитъ. Ей-бы хотлось обратить меня. Я вовсе не жажду обратить ее, такъ какъ дйствительно убжденъ, что она и такъ хороша.

— Да,— сказалъ Гэмпстедъ,— его обратная сторона того, что мы привыкли называть передовыми взглядами. При всей моей самоувренности, я никогда не осмливаюсь касаться религіозныхъ воззрній тхъ, кто моложе или слабе меня. Я чувствую, что за нихъ, во всякомъ случа, бояться нечего, если они искренни. Никто, мн кажется, еще не навлекъ на себя опасности, вруя въ божественность Христа.

— Никто изъ нихъ не знаетъ, во что вруетъ,— сказалъ Роденъ,— такъ же, какъ и мы съ тобой. Люди толкуютъ о врованіяхъ, точно его вопросъ ршенный. Оно такъ только для немногихъ, да и этимъ немногимъ недостаетъ воображенія. Какъ провелъ ты время въ замк Готбой?

— О, такъ-себ, недурно. Вс были очень любовны, сестр моей тамъ понравилось. Мстность прелестная. Домъ былъ полонъ гостей, которые презирали меня больше, чмъ я ихъ.

— Этимъ, пожалуй, много сказано.

— Было нсколько необыкновенныхъ обезьянъ. Одна двица, не изъ очень молодыхъ, спросила меня, что я намренъ длать со всей землей, когда отниму ее у всхъ. Я отвтилъ ей, что когда она вся будетъ раздлена поровну, то даже всмъ дочерямъ достанется по хорошенькому помстью, и что при такихъ обстоятельствахъ вс сыновья непремнно женятся. Она признала, что такой результатъ былъ бы необыкновенно хорошъ, но объявила, что не вритъ въ него. Свтъ, въ которомъ мужчины желали бы жениться, превосходитъ ея пониманіе. Разъ я тамъ охотился.

— Охота, вроятно, плохая?

— Еслибъ не случилось тутъ одной помхи, она была бы очень хороша.

— Мшали вроятно горы и озера?

— Вовсе нтъ. Горы мн полюбились своимъ эхомъ, а озера намъ не мшали.

— Зачмъ же дло стало?

— Явился одинъ субъектъ.

— Который былъ теб антипатиченъ?

— Который оказался невыносимымъ.

— Разв нельзя было отъ него отдлаться?

— Отдлаться было невозможно. Я, наконецъ, достигъ этого только тмъ, что повернулъ лошадь и похалъ назадъ, когда мы ухо хали домой. Я предложилъ-было ему хать дальше, пока я постою,— но онъ не захотлъ.

— Неужели дошло до этого?

— Положительно. Я просто бжалъ отъ него, не такъ какъ мы это продлываемъ въ обществ, когда ускользаемъ подъ какимъ-нибудь предлогомъ, предоставивъ собесднику думать, что онъ намъ доставилъ большое удовольствіе, но категорически выразивъ мое мнніе и намреніе.

— Кто-жъ онъ такой?

Въ этомъ-то и былъ вопросъ. Гэмпстедъ затмъ пріхалъ, чтобъ сказать, кто онъ такой, и потолковать о немъ нисколько не стсняясь. Онъ твердо ршился это сдлать. Но онъ предпочиталъ не приступать къ строгому обличенію пріятели, пока они не пойдутъ вмст пройтись, а теперь и не хотлось выдти изъ дома, не поговоривши еще о Маріонъ Фай. Онъ имлъ намреніе обдать въ полномъ одиночеств въ Гендонъ-Голл. Насколько пріятне было бы, еслибъ онъ могъ обдать въ улиц Парадизъ-Роу съ Маріонъ Фай! Онъ зналъ, что мистриссъ Роденъ обыкновенно рано обдала по воскресеньямъ, съ тмъ, чтобъ дв двушки, составлявшія ея штатъ, могли отправиться — въ церковь или къ своимъ обожателямъ, какъ имъ заблагоразсудится. Онъ уже обдалъ здсь раза два, уничтожалъ скромную, но скрашенную обществомъ, баранину Голловэя, отдавая ей предпочтеніе передъ разнообразнымъ, но одинокимъ, обдомъ въ Гендон. Не было, однако, ни малйшаго основанія предполагать, что Маріонъ Фай будетъ обдать въ дом No 11, даже допуская, что его бы пригласили. Въ сущности, ничто не могло быть мене вроятно, такъ какъ Маріонъ Фай никогда не покидала своего отца. Ему не хотлось дать понять пріятелю, что онъ жаждетъ дальнйшаго, безотлагательнаго сближенія съ Маріонъ. Въ этой выходк было бы нчто нелпое, на что онъ не ршался. Только еслибъ онъ могъ провести день въ Парадизъ-Роу, а затмъ отправиться пшкомъ домой съ Роденомъ уже темнымъ вечеромъ, онъ могъ бы, казалось ему, совершенно легко сказать то, что имлъ высказать.

Но это было невозможно. Онъ просидлъ минуты дв молча посл того, какъ Роденъ спросилъ имя того, кто ему надодалъ въ отъзжемъ пол, и вмсто отвта предложилъ ему отправиться вмст пшкомъ, по дорог въ Гендонъ.— Я совершенно готовъ, но ты долженъ назвать мн этого ужаснаго человка.

— Какъ только отправимся — назову. Я затмъ и пріхалъ сюда, чтобъ назвать теб его.

— Чтобъ назвать мн человка, отъ котораго ты убжалъ въ Кумберлэнд?

— Именно, пойдемъ.— Такъ они и отправились, боле чмъ за часъ до возвращенія Маріонъ Фай изъ церкви.— Человкъ, который такъ надолъ мн на охот, былъ твой близкій пріятель.

— У меня въ цломъ мір нтъ близкаго пріятеля, кром тебя.

— А Маріонъ Фай?

— Я говорю о мужчинахъ. Не думаю, чтобъ Маріонъ Фай охотилась въ Кумберлэнд.

— Мн кажется, я бы не убжалъ отъ нея. Это былъ мистеръ Крокеръ, изъ главнаго почтамта.

— Крокеръ въ Кумберлэнд?

— Да, именно, онъ былъ въ Кумберлэнд, я встртилъ его на обд въ замк Готбой, когда онъ былъ такъ добръ, что отрекомендовался мн, а потомъ на охот,— когда онъ боле, чмъ отрекомендовался мн.

— Удивляюсь!

— Разв онъ не въ отпуску?

— О, да, онъ въ отпуску. Но какъ онъ могъ тамъ быть?

— Отчего ему не быть въ Кумберлэнд, когда оказывается, что отецъ его управляющій или что-то въ этомъ род у моего дяди Персифлажа?

— Я не зналъ, что его что-нибудь связываетъ съ Кумберлэндомъ и не могъ предположить, чтобъ почтамтскій клеркъ въ отпуску охотился въ какомъ бы то ни было графств.

— Ты не слыхалъ о его лошади?

— Ровно ничего. Я не зналъ, что онъ когда-нибудь садился на лошадь. Не объяснишь ли ты мн теперь, почему ты назвалъ его моимъ другомъ?

— Разв вы не дружны?

— Ни мало.

— Но разв онъ не сидитъ за однимъ столомъ съ тобой?

— Сидитъ.

— Мн кажется, я подружился бы съ человкомъ, еслибъ сидлъ съ нимъ за однимъ столомъ.

— Даже съ Крокеромъ?— спросилъ Роденъ.

— Ну, онъ, пожалуй, составилъ бы исключеніе.

— Но, еслибъ онъ составилъ исключеніе для тебя, то отчего жъ бы не для меня? По правд говоря, Крокеръ причиняетъ мн не мало непріятностей. Онъ не только мн не другъ, онъ мн — я не скажу ‘врагъ’, такъ какъ это значило бы придавать ему слишкомъ большое значеніе — но онъ къ этому званію ближе, чмъ кто бы то ни было изъ моихъ знакомыхъ. Но что же все это значитъ? Отчего онъ въ Кумберлэнд особенно надодалъ теб? Отчего ты называешь его моимъ другомъ? Отчего ты хочешь говорить со мной о немъ?

— Онъ отрекомендовался мн и сказалъ мн, что онъ твой близкій пріятель.

— Такъ онъ солгалъ.

— До этого-то мн было бы все равно,— но онъ сдлалъ хуже.

— Что жъ онъ еще сдлалъ?

— Я былъ бы съ нимъ любезенъ — хотя бы изъ-за того, что онъ сидитъ за однимъ столомъ съ тобой,— но…

— Но что?

— Есть вещи, которыя, не легко высказать.

— Если ихъ приходится высказывать, такъ лучше ихъ высказать,— сказалъ Роденъ, почти сердито.

— Другъ ли онъ теб или нтъ, а онъ зналъ о твоихъ отношеніяхъ къ моей сестр.

— Быть не можетъ!

— Онъ мн это сказалъ,— порывисто проговорилъ лордъ Гэмпстедъ, языкъ котораго наконецъ развязался.— Понимаешь, сказалъ! Онъ снова и снова, къ крайнему моему неудовольствію, возвращался къ этому сюжету. Хотя бы дло это было совершенно ршеное, онъ не долженъ былъ бы упоминать о немъ.

— Конечно, нтъ.

— Но онъ не переставалъ толковать мн о твоемъ счасть, о томъ, какъ теб везетъ, и пр. Остановить его было невозможно, такъ что мн пришлось обратиться въ бгство. Я просилъ его замолчать, такъ категорически, какъ только могъ это сдлать, не упоминая имени Фанни. Но все это ни къ чему не повело.

— Какъ онъ узналъ это?

— Ты ему сказалъ!

— Я?

— Такъ онъ говоритъ.

Это было не совсмъ врно. Крокеръ такъ подвелъ разговоръ, что ему не пришлось прибгать въ явной лжи, прямо заявивъ, что свднія эти онъ получилъ отъ самого Родена. Тмъ не мене, онъ желалъ дать понять это Гэмпстеду, въ чемъ и усплъ.

— Онъ далъ мн понять, что ты постоянно говоришь объ этомъ въ почтамт.

Роденъ повернула и взглянулъ на своего спутника, весь блдный отъ гнва, казалось, онъ не могъ выговорить ни одного слова.

— Это такъ и было, какъ и теб говорю. Онъ началъ разговоръ въ замк, а посл продолжалъ его, какъ только могъ подобраться ко мн на охот.

— И ты ему поврилъ?

— Что жъ мн было длать, когда онъ такъ часто повторялъ свой разсказъ?

— Сбросить его съ лошади.

— И тмъ самымъ быть вынужденнымъ говорить о сестр моей со всми и каждымъ, кто былъ на охот, или находился въ предлахъ графства? Ты не понимаешь, какъ свято имя двушки.

— Мн кажется, понимаю. Мн кажется, я боле всхъ способенъ понимать, какъ свято имя леди Франсесъ Траффордъ. Конечно, я никогда не говорилъ объ этомъ никому въ почтамт.

— Отъ кого-жъ онъ слышалъ?

— Какъ могу я отвтить на это? Вроятно черезъ кого-нибудь изъ вашей же семьи. Всть эта, черезъ лэди Кинсбёри, проникла въ замокъ Готбой, а тамъ и пошла гулять по свту. За это я не отвтственъ.

— Конечно, нтъ… если оно такъ.

— А также и за ложь такого субъекта, какъ онъ. Ты не долженъ былъ счесть меня способнымъ на это.

— Я обязанъ былъ спросить тебя.

— Ты обязанъ былъ сообщить мн это, но не долженъ былъ меня спрашивать. Есть вещи, которыхъ спрашивать и не нужно. Что мн съ нимъ длать?

— Ничего. Сдлать ничего нельзя. Ты не могъ бы коснуться этого вопроса, не намекнувъ на мою сестру. Она черезъ недлю возвращается въ Гендонъ.

— Она и прежде была тамъ, но я не видлъ ее.

— Конечно, ты ее не видалъ. Какъ же теб ее видть?

— Просто пойти туда.

— Она бы тебя не приняла.

Роденъ сильно нахмурилъ при этихъ словахъ.

— Между отцомъ моимъ, Фанни и мною было ршено, что ты не долженъ здить въ Гендонъ, пока она гоститъ у меня.

— Неужели мн не слдовало участвовать въ этомъ договор?

— Едва ли, мн кажется. Договоръ этотъ долженъ былъ состояться, согласился ли бы ты на него или нтъ. Ни на какихъ другихъ условіяхъ отецъ не позволилъ бы ей пріхать ко мн. Было крайне желательно разлучить ее съ лэди Кинсбёри.

— О, да.

— А потому договоръ былъ разумный. Я бы ее не принялъ ни на какихъ другихъ условіяхъ.

— Отчего?

— Потому что нахожу, что посщенія эти были бы неблагоразумны. Мн незачмъ съ тобой хитрить. Я не думаю, чтобъ бракъ этотъ былъ возможенъ.

— А я думаю напротивъ.

— Такъ какъ я съ тобою несогласенъ, то не могу же я устраивать вамъ свиданія. Еслибы ты сталъ тамъ бывать, ты только заставилъ бы меня найти себ убжище въ другомъ мст.

— Я васъ не безпокоилъ.

— Нтъ. А теперь мн бы хотлось, чтобъ ты далъ мн слово, что и впередъ не будешь. Я уврилъ отца, что это такъ и будетъ. Общаешь ли ты не посщать ее въ Гендонъ-Голл, не писать къ ней, пока она гоститъ у меня?— Онъ пріостановился, ожидая отвта, но Роденъ молча шелъ дале и Гэмпстедъ вынужденъ былъ не отставать отъ него.— Общаешь?

— Не могу я общать. Я не хочу подвергаться возможности заслужить названіе лгуна. И не имю никакого желанія стучаться въ дверь дома, гд мн не рады.

— Ты знаешь, какъ бы я былъ теб радъ, еслибъ не она.

— Можетъ случиться, что я буду вынужденъ попытаться ее видть, а потому я не дамъ никакого общанія. Человкъ не долженъ связывать своихъ дйствій никакими увреніями такого рода. Если онъ пьяница, ему, пожалуй, полезно связать себя общаніемъ не пить. Но тотъ, кто уметъ управлять собственными дйствіями, не долженъ ничего общать. А теперь прощай. Пора домой обдать, мать ждетъ.

Онъ простился какъ-то наскоро и вернулся. Гэмпстедъ пошелъ въ Гендонъ, размышляя то о сестр, то о Роден, котораго находилъ несговорчивымъ, то объ этомъ ужасномъ Крокер, но всего боле о Маріонъ Фай, относительно которой онъ ршилъ, что долженъ снова ее видть, какія бы препятствія ни встртились на пути его.

XVII.— Планъ лорда Гэмпстеда.

На слдующей недл Гэмпстедъ отправился въ Горсъ-Голль, и охотился дня три, признаваясь самому себ, что въ сущности Лестерширъ лучше Кумберлэнда, такъ какъ здсь его знаютъ и никто не осмлится обращаться съ нимъ такъ, какъ обращался Крокеръ. Никогда до сихъ поръ не наносилось такого удара его демократическому духу или, врнй, остатку того аристократическаго духа, который онъ питался заглушить мудрымъ и человчнымъ демократизмомъ! Подумать только, посторонній человкъ осмлился заговорить съ нимъ объ одной изъ представительницъ его семьи! Никто, конечно, не сдлалъ бы этого и Лестершир. Онъ не могъ хорошенько объяснить себ различія между этой мстностью и Кумберлэндомъ, но былъ совершенно убжденъ, что застрахованъ отъ чего-нибудь подобнаго въ Горсъ-Голл.

Но не объ одномъ этомъ онъ думалъ, носясь по полямъ. Какъ бы ему сдлать, чтобъ повидаться съ Маріонъ Фай? Умъ его былъ занятъ этимъ вопросомъ, а можетъ быть, что еще опасне, и сердце. Еслибы кто раньше спросилъ его, онъ сказалъ бы, что для человка въ его условіяхъ ничего нтъ легче, какъ познакомиться съ молодой особой изъ Парадизъ-Роу. Но теперь, по зрломъ обсужденіи, онъ находилъ, что Маріонъ Фай окружена цлой массой, повидимому, непреодолимыхъ препятствій. Не могъ онъ явиться въ домъ No 17-й и просто спросить миссъ Фай. Чтобъ сдлать его, онъ долженъ бы быть совершеннымъ нахаломъ, а именно, недостатокъ этого милаго качества создавалъ дли него столько затрудненій. Ему пришло въ голову розыскать квакерскую капеллу въ Сити, высидть тамъ всю церемонію — лишь бы не выгнали — въ достойной Донъ-Кихота надежд возвратиться съ нею въ Галловей, въ омнибус. Разсмотрвъ этотъ планъ со всхъ сторонъ, онъ пришелъ къ убжденію, что совмстное путешествіе въ омнибус совершенно невозможно. Тогда ему вообразилось, что мистриссъ Роденъ можетъ, пожалуй, помочь ему. Но съ какимъ лицомъ могъ молодой человкъ въ его условіяхъ просить такую женщину, какъ мистриссъ Роденъ, помочь ему въ такомъ дл? А между тмъ, если можно было чего-нибудь достичь, то только черезъ мистриссъ Роденъ, или, во всякомъ случа, черезъ ея домъ. Тутъ возникало новое затрудненіе. Онъ не то, чтобъ поссорился съ Джорджемъ Роденомъ, но они разстались на дорог точно на нити ихъ искренней дружбы завязался узелокъ. Его упрекнули за то, что онъ поврилъ тому, что сказалъ ему Крокеръ. Онъ въ душ признавалъ, что не долженъ былъ этому врить. Хотя выдумки Крокера были чудовищны, онъ долженъ былъ скорй приписать ему ихъ, чмъ заподозрить своего пріятеля въ образ дйствій, который несомннно былъ бы низкимъ. Даже это обстоятельство кое-что прибавляло къ преградамъ, которыми окружена была Маріонъ Фай.

Вивіанъ гостилъ у него въ Горсъ-Голл.— Я завтра ду въ Лондонъ,— сказалъ Гэмпстедъ, когда они возвратились домой съ охоты въ субботу,— субботу, слдовавшую за воскресеньемъ, въ которое молодой лордъ побывалъ въ Парадизъ-Роу.

— Завтра воскресенье — неудобный день для путешествій,— сказалъ Вивіанъ.— Фицъ-Вильямы будутъ охотиться въ Лильфорд въ понедльникъ, поздъ изъ Питерборо въ 5 ч. 30 м., къ нему приноровленъ поздъ изъ Оундля, распорядись, чтобъ экипажъ твой былъ поданъ въ 4 часа 50 минутъ. Все это предусмотрно Провидніемъ. Въ понедльникъ вечеромъ я ду въ Гаткомбъ, все совпадаетъ, какъ нельзя лучше.

— Ты оставайся дома. Воскресенье, проведенное въ одиночеств, даетъ теб возможность очистить всю твою оффиціальную переписку за дв недли.

— Этимъ бы я занялся даже въ твоемъ присутствіи.

— Ма необходимо быть дома въ понедльникъ утромъ. Кланяйся имъ всмъ отъ меня въ Лильфорд. Я скоро опять вернусь, если сестра меня отпуститъ, а можетъ быть, мн удастся убдить ее пріхать сюда, прожить на бивакахъ недльки дв.

Сказано — сдлано, въ воскресенье онъ похалъ въ Лондонъ, а оттуда въ Гендонъ-Голль. Надо замтить, что трудно было найдти молодого человка, который имлъ бы боле сильная побужденія дорожить своей забавой, или мене основаній отказаться отъ нея. Конюшни его были полны лошадей, погода была прекрасная, охота отличная, вс его друзья окружали его, никакихъ другихъ занятій у него не было. Сестра его намрена была провести еще недлю въ замк Готбой, а Гендонъ-Голлъ самъ по себ, конечно, не представлялъ ничего особенно привлекательнаго въ конц ноября. Но Маріонъ Фай была у него на ум, и планъ его созрлъ. Планъ этотъ, конечно, могъ быть приведенъ въ исполненіе во вторникъ, такъ же какъ и въ понедльникъ, но имъ овладвало нетерпніе, и въ данную минуту онъ предпочиталъ Маріонъ Фай, которой, вроятно, не найдетъ, лисицамъ, которыхъ, конечно, нашелъ бы въ окрестностяхъ Лильфорда. Планъ, собственно говоря, былъ несложный. Онъ отправится въ Парадизъ-Роу и поститъ мистриссъ Роденъ. Затмъ онъ объяснитъ ей, что произошло между нимъ и Джорджемъ, поручитъ ей передать оскорбленному клерку нчто въ род извиненія. Потомъ онъ пригласитъ ихъ обоихъ къ себ обдать, какъ-нибудь до возвращенія сестры. Какимъ образомъ имя Маріонъ Фай тутъ замшается, какъ бы ее втянуть въ эту затю, все это онъ долженъ предоставить случаю. Въ понедльникъ онъ вышелъ изъ дому около двухъ часовъ, и сдлавъ порядочный крюкъ на Бакеръ-Стритъ и Ирингтонъ, отправился въ Галловэй въ омнибус. Онъ нсколько стснялся и затруднялся своими посщеніями въ Парадизъ-Роу, такъ какъ начиналъ подозрвать, что часть обывателей слдитъ за нимъ. Непріятно, думалось ему, что имя пріятеля въ той или другой улиц, не можешь навстить его не возбуждая вниманія. Онъ не зналъ о существованіи мистриссъ Демиджонъ, Клары или мистриссъ Дуфферь, не зналъ также, изъ какого именно окна устремлены на него взгляды любопытныхъ обитателей, но онъ сознавалъ, что его появленіе возбуждаетъ интересъ. Пока знакомство его въ этой улиц ограничивалось обитателями дома No 11, это не имло особаго значенія. Хотя бы сосди и узнали, что онъ коротко знакомъ съ мистриссъ Роденъ или ея сыномъ, объ этомъ ему нечего много заботиться. Но еслибъ ему удалось присоединить Маріонъ Фай въ числу своихъ галловэйскихъ друзей, тогда, казалось ему, любопытные глаза могутъ и надость.

— Мистриссъ Роденъ дома,— сказала горничная,— но у нея гости.— Тмъ не мене она ввела молодого лорда въ гостиную. Гости дйствительно были. Это былъ день мистриссъ Винсентъ, она была тутъ. Это одно было бы не важно, но съ двумя пожилыми дамами сидла Маріонъ Фай. Судьба ему благопріятствовала. Но теперь явилось затрудненіе объяснитъ цль своего появленія. Неловко ему было выступить съ общимъ приглашеніемъ,— общимъ по крайней мр относительно Маріонъ Фай,— въ присутствіи мистриссъ Винсентъ.

Разумется, произошло представленіе. Мистриссъ Винсентъ, которая часто слышала имя лорда Гэмпстеда, несмотря на свою суровость, поддавалась чарамъ аристократизма. Она была рада встртить молодого человка, хотя имла сильныя основанія думать, что онъ не есть несокрушимая скала въ дл вры. Гэмпстедъ и Маріонъ Фай обмнялись рукопожатіемъ точно старые друзья, а затмъ разговоръ самъ собой коснулся Джорджа Родена.

— Надюсь, вы не ожидали видть моего сына?— сказала мать.

— О, нтъ, я хотлъ передать ему кое-что, что могу сдлать и въ записк.

Дебютъ былъ не совсмъ удаченъ, такъ какъ фраза эта заставила и мистриссъ Винсентъ, и Маріонъ подумать, что он лишнія.

— Надо мн послать Бетси за коляской,— сказала первая. Коляска, привозившая мистриссъ Винсентъ, всегда имла привычку удаляться за уголъ, въ таверну, гд кучеру удалось создать для себя самыя пріятныя отношенія.

— Пожалуйста, не безпокойтесь,— сказалъ Гэмпстедъ, такъ какъ замтилъ по нкоторымъ сборамъ миссъ Фай, что она найдетъ нужнымъ послдовать за мистриссъ Винсентъ.— Я напишу два слова Родену, и они скажутъ ему все, что я имю передать.

Затмъ старушка возвратилась къ вопросу, который обсуждали до появленія лорда Гэмпстеда.

— Я приглашала эту молодую особу,— сказала мистриссъ Винсентъ,— похать со мной дня на два, на три въ Брайтонъ. Положительно дознано, что она никогда не бывала въ Брайтон.

Такъ какъ мистриссъ Винсентъ здила въ Брайтонъ два раза въ годъ, на мсяцъ въ начал зимы и на дв недли весною, то ей казалось чудомъ, чтобъ кто-нибудь, даже живущій въ Галловэ, никогда тамъ не бывалъ.

— По моему мннію это было бы прекрасно,— сказала мистрессъ Роденъ,— если отецъ вашъ васъ отпустить.

— Я никогда не разлучаюсь съ отцомъ,— сказала Маріонъ.

— Неправда-ли, милордъ,— сказала мистриссъ Винсентъ,— что по ея виду перемна воздуха была бы ей полезной?

Съ этого разршенія, лордъ Гэмпстедъ воспользовался случаемъ посмотрть на Маріонъ, и убдился, что ей никакая перемна не требуется. Улучшить тутъ ничего нельзя было, но его вдругъ оснила мысль, что онъ также могъ бы провести два, три дня въ Брайтон, и что тамъ ему легче было бы устроить свои дла, чмъ въ Парадизъ-Роу. Дйствительно,— сказалъ онъ,— перемна всегда полезна. Я самъ не люблю долго оставаться на одною мст.

— Инымъ людямъ по невол приходится оставаться на одною мст,— съ улыбкой сказала Маріонъ.— Отецъ долженъ ходить на службу, ему было бы очень непріятно, еслибъ не было никого, кто подавалъ бы ему сть и сидлъ съ нимъ за столомъ.

— Онъ могъ бы отпустить васъ на день или на два,— сказала мистриссъ Роденъ, которая знала, что Маріонъ было бы полезно иногда оставлять Лондонъ.

— Я уврена, что онъ не отказалъ бы вамъ въ такою маленькомъ развлеченіи,— сказала мистриссъ Винсентъ.

— Онъ никогда ни въ чемъ мн не отказываетъ. Мы здили въ апрл въ Коусъ, на дв недли, хотя я совершенно уврена, что самъ папа предпочелъ бы оставаться дома все это время. Онъ не вритъ въ новомодную теорію перемны воздуха.

— Не врить?— сказала мистриссъ Винсентъ.— А я такъ врю. Тамъ, гд я живу, въ Вимбльдон, скорй деревня, чмъ городъ, но просиди я круглый годъ на одною мст, я такъ бы захандрила и расклеилась, что, вроятно, году бы не прошло и меня бы схоронили.

— Отецъ говоритъ, что когда онъ былъ молодъ, только люди высокаго происхожденія и high-life каждый годъ узжали изъ города, и что люди жили тогда такъ же долго какъ и теперь.

— Мн кажется, люди пріучаются жить и умирать, смотря по обстоятельствамъ,— сказалъ Гэмпстедъ.— Предки наши длали многое, что мы считаемъ положительно вреднымъ. Они пили нефильтрованную воду, и цлую зиму ли соленое мясо. Они очень плохо мылись, и не имли никакого понятія о вентиляціи. А тмъ не мене они умудрялись жить.

Маріонъ Фай, однако, разупрямилась, и объявила о своемъ намреніи отказаться отъ любезнаго приглашенія мистриссъ Винсентъ. Объ этомъ еще было много толковъ, такъ какъ Гэмпстедъ ухитрился сдлать нсколько разнообразныхъ предложеній.— Онъ самъ очень любилъ море,— говорилъ онъ,— и повезетъ ихъ всхъ, включая мистриссъ Винсентъ и мистриссъ Роденъ, на своей яхт, если не въ Брайтонъ, то въ Коувъ.— Декабрь не былъ особенно удобнымъ временемъ для поздокъ водою, а такъ какъ въ Брайтонъ можно было попасть, прохавъ часъ по желзной дорог, онъ вынужденъ былъ отказаться отъ этого предложенія, слегка посмявшись надъ собственной несообразительностью.

Но все это говорилось такъ весело и ласково, что онъ окончательно покорилъ сердце мистриссъ Винсентъ. Она оставалась гораздо дольше обыкновеннаго, къ выгод хозяина таверны, и наконецъ, въ самомъ радужномъ расположеніи духа, послала Бетси за уголъ.— Право, лордъ Гэмпстедъ,— говорила она,— прежде, чмъ и уду, мн надо взять съ васъ штрафъ. Придется мн заплатитъ за второй часъ, такъ я съ вами заболталась.— Съ этимъ она ухала.

— Незачмъ вамъ уходить, Маріонъ,— сказала мистриссъ Роденъ,— если лордъ Гэмпстедъ не иметъ сообщить мн чего-нибудь особеннаго.— Лордъ Гэмпстедъ заявилъ, кто особеннаго онъ ничего сообщить не иметъ, и Маріонъ осталась.

— А я имю сообщить вамъ нкто особенное,— сказалъ Гэмпстедъ,— когда старшая гостья наконецъ ухала,— но миссъ Фай можетъ узнать это такъ же, какъ и вы. Когда мы шли въ Гендонъ, въ воскресенье, разговоръ коснулся вопроса, относительно котораго мы съ Джорджемъ разошлись во мнніяхъ.

— Надюсь, что не было ссоры?— сказала мать.

— О, нтъ. Но мы не остались особенно довольны другъ другомъ. А потому мн бы хотлось, чтобъ вы съ нимъ пріхали ко мн обдать, какъ-нибудь на этой недл. Въ субботу я не свободенъ, но до этого дня выбирайте любой.— Мистриссъ Роденъ сдлала очень серьезную мину при этомъ предложеніи, такъ какъ до сихъ поръ пріятель сына никогда не приглашалъ ее къ себ. Кром того, въ теченіе нсколькихъ лтъ, она ни разу не обдала въ гостяхъ, а между тмъ, въ данную минуту, она не находила никакой причины отказаться.— Я собирался просить миссъ Фай пріхать съ вами.

— О, это совершенно невозможно,— сказала Маріонъ.— Вы очень добры, милордъ, но я никогда не вызжаю, не правда ли, мистриссъ Роденъ?

— Это мн кажется причиной — начать. Конечно, я понимаю, вашъ отецъ… Но я очень былъ бы радъ съ нимъ познакомиться, еслибъ вы убдили его пріхать.

— Онъ рдко вызжаетъ, лордъ Гэмпстедъ.

— Тмъ мене онъ будетъ имть основаній отговариваться тмъ, что не свободенъ. Что вы скажете, мистриссъ Роденъ? Это доставило бы мн самое искреннее удовольствіе. И я, какъ вашъ отецъ, миссъ Фай, не привыкъ много ‘вызжать’, какъ вы говорите. Я такой же чудакъ, какъ и онъ. Признаемъ, что мы вс чудаки, и что нтъ лучшаго основанія, чтобы намъ сойтись. Мистриссъ Роденъ, не старайтесь мшать длу, которое доставитъ мн величайшее удовольствіе и противъ котораго нельзя найти серьезныхъ возраженій. Отчего бы мистеру Фай не познакомиться съ пріятелемъ вашего сына? Какой день для васъ удобне, среда, четвергъ, или пятница?

Наконецъ, было ршено, что Джорджъ Роденъ, во всякомъ случа, будетъ обдать въ Гендонъ-Голл въ пятницу, но что касается остальныхъ приглашенныхъ, то надо подумать. Гэмпстедъ Роденъ склонялась къ мысли, что лучше бы считать это дломъ невозможнымъ. Ей казалось, что она твердо ршилась никогда боле не обдать въ гостяхъ. Затмъ въ ум ея мелькнула мысль, что сынъ ея — женихъ сестры этого молодого человка, и что если она поддастся этимъ дружескимъ любезностямъ, это можетъ послужить ему въ пользу. Когда мысли ея достигли этой точки, она могла быть уврена, что приглашеніе будетъ, къ конц-концовъ, принято.

Относительно Маріонъ Фай, вопросъ былъ оставленъ безъ дальнйшаго ршенія. Она сказала, что это невозможно, и боле ничего не прибавила. Это было ея послднее ршеніе, но она его не повторила, что вроятно бы сдлала, еслибь была совершенно уврена, что это невозможно. Мистриссъ Роденъ, въ продолженіе бесды, боле не касалась этой стороны вопроса. Она была взволнована и тмъ, что уже было сказано, слегка гордилась на себя, что почти уступила, слегка недоумвала передъ собственнымъ, слишкомъ очевиднымъ смущеніемъ, слегка пугалась явнаго увлеченія лорда Гэмпстеда молодой двушкой.

— Пора мн идти,— сказала Маріонъ Фай, которая также была смущена.

— И мн также,— сказалъ Гэмпстедъ.— Мн надо вернуться кругомъ, черезъ Лондонъ, у меня еще бездна дла въ Паркъ-Лэн. Вотъ чмъ нехорошо имть нсколько домовъ, иногда не знаешь, гд твое платье. Прощайте, мистриссъ Роденъ. Помните, я на васъ разсчитываю, очень ужъ мн этого хочется. Позволите мн проводить васъ до вашихъ дверей, миссъ Фай?

— Это всего черезъ три дома,— сказала Маріонъ,— и въ противоположномъ направленіи.— Тмъ не мене онъ проводилъ ее до дому.— Передайте вашему батюшк мое почтеніе,— сказалъ онъ,— и скажите ему, что Джорджъ Роденъ можетъ служить вамъ чичероне. Если вы прідете на извощик, васъ отвезутъ въ шарабан. Въ сущности говоря, нтъ никакой причины, отчего бы его за вами не послать.

— О, нтъ, милордъ. To-есть я не думаю, чтобъ мы могли быть.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, прізжайте,— сказалъ онъ и взялъ ее за руку, когда дверь дома No 17 отворилась.

Въ тотъ же день, вечеромъ, Клара Демиджонъ сидла запершись съ Гэмпстедъ Дуфферъ, въ квартир послдней, въ дом No 15.— Стоя на улиц, пожималъ ей руку!— говорила мистриссъ Дуфферъ такимъ тономъ, точно волосы на голов ея становились дыбомъ отъ этого извстія.— Это послднее мы, конечно, говоримъ въ смысл фигуральномъ, такъ какъ въ дйствительности голова ея была украшена накладкой, которая должна была помшать остаткамъ ея волосъ подниматься дыбомъ.

— Я это видла! Они вышли вмст изъ No 11 совершенными голубками, и онъ проводилъ ее до дому. Потомъ онъ схватилъ ея руку и держалъ ее,— о, нсколько минутъ! на улиц!.. Чего не позволять себ эти квакерши. Он всмъ позволяютъ называть ихъ просто по имени, понятно, что сейчасъ является короткость. Я никогда не позволяю молодому человку называть меня: Клара, безъ моего разршенія.

— Еще бы.

— На этотъ счетъ нельзя быть слишкомъ осторожной. Сидли они тамъ вмст, въ No 11, цлыхъ два часа. Что все это можетъ значить? Старая мистриссъ Винсентъ была тамъ, но она ухала.

— Вроятно, ей это все не понравилось.

— Что лорду здсь длать,— спросила Клара,— изъ-за чего ему такъ часто бывать? А онъ вдобавокъ еще будетъ маркизомъ, что гораздо важне лорда. Одно врно. Не можетъ же это значить, что онъ женится на Маріонъ Фай?

XVIII.— Какъ жилось въ Траффордъ-Парк.

Конечно, ничмъ нельзя было оправдать неудовольствія, которое лэди Кинсбёри выражала своему мужу изъ-за того, что Гэмпстедъ и сестра его получили приглашеніе въ замокъ Готбой. Владльцы его были родня ей, а не мужу ея. Если леди Персифлажъ ршилась извинить вс проступки дтей первой маркизы, то вины маркиза тутъ не было. Но по понятіямъ лэди Кинсбёри посщеніе его состоялось совершенно вопреки ея желаніямъ и интересамъ. Будь это возможно, она бы окончательно отлучила провинившагося молодого лорда и провинившуюся молодую двушку отъ всякихъ аристократическихъ связей. Покровительство, оказанное имъ въ замк Готбой, прямо противорчило ея воззрніямъ. Но бдный лордъ Кинсбёри былъ тутъ не прк чемъ. Они недостойны посщать такой домъ, какъ замокъ Готбой,— сказала она. Маркизъ, который сидлъ одинъ въ собственной пріемной въ Траффорд, сердито нахмурился. Но милэди также была очень разгнвана. Они опозорили себя и Джеральдина не должна была бы принимать ихъ.

Въ этихъ словахъ заключалось два повода къ неудовольствію. Во-первыхъ, маркизъ не могъ выносить, чтобъ такія вещи говорились объ его старшихъ дтяхъ. Кром того, въ самомъ характер этого обвиненія проглядывала какая-то особая дань уваженія семейству Готвиль, на которую онъ вовсе не признавалъ за нимъ права. Много разъ въ словахъ жены его слышалось, будто сестра ея вступила въ особенно-аристократическій домъ, и все изъ-за того, что лордъ Персифлажъ былъ членомъ кабинета и считался политическимъ дятелемъ. Маркизъ вовсе не былъ расположенъ ставить графа, въ какомъ бы то ни было отношеніи, выше себя. Онъ могъ бы уплатитъ вс долги графа — чего самъ графъ несомннно сдлать не могъ — и не почувствовать этого.

Собранія въ замк Готбой были гораздо многолюдне собраній въ Траффорд, но гостями въ замк часто бывали люди, которыхъ маркизъ никогда бы не принялъ. Жена его жаждала общественнаго значенія, которое приписывалось ея сестр, но онъ, въ этомъ отношеніи, нисколько не сочувствовалъ жен.

— Я это отрицаю,— сказалъ лордъ Кинсбёри, поднимаясь со стула, облокачиваясь на столъ и грозно смотря на жену.

— Они себя не опозорили.

— А я говорю: ‘опозорили’.— Милэди смло сдлала это заявленіе, такъ какъ вошла въ комнату, приготовившись къ битв и ршившись, если возможно, остаться побдительницей.— Разв Фанни не опозорила себя, сдлавшись невстой человка низкаго происхожденія, изъ подонковъ общества, не сказавъ объ этомъ и слова даже вамъ?

— Нтъ!— крикнулъ маркизъ, который ршился противорчить жен во всемъ, что бы она ни сказала

— Такъ я ничего не смыслю въ томъ, что прилично молодой двушк,— продолжала маркиза.— А разв Гэмпстедъ не знается со всякими плебеями?

— Нтъ, нисколько.

— Разв этотъ Джорджъ Роденъ не плебей? Знается вашъ сынъ съ молодыми людьми или молодыми двушками своего общества?

— А между тмъ вы сердитесь на него за то, что онъ бываетъ въ замк Готбой! Хотя, безъ всякаго сомннія, онъ можетъ встртить тамъ людей, которыхъ нельзя принимать.

— Это неправда,— сказала маркиза.— Зять мой принимаетъ лучшее общество цлой Европы.

— Такъ было, когда мой сынъ и моя дочь находились подъ его кровлей.

— Гэмпстедъ не членъ ни въ одномъ изъ лондонскихъ клубовъ,— ввернула мачиха.

— Тмъ лучше,— сказалъ отецъ,— насколько я имю понятіе о клубахъ.— Готбой на-дняхъ проигралъ тысячу четыреста фунтовъ въ Пандемоніум, и откуда взялись деньги, которыя спасли его отъ исключенія?

— Это очень старая исторія,— сказала маркиза, которая знала, что мужъ ея и Гэмпстедъ сложились, чтобы спасти юношу отъ позора.

— А между тмъ, вы ставите мн въ упрекъ, что Гэмпстедъ не членъ никакого клуба! Нтъ клуба въ Лондон, въ который онъ не могъ бы попасть завтра, еслибъ только записался.

— Что бы ему попытаться записаться въ Карльтонъ-клубъ,— сказала милэди, которой отецъ, братъ и вс кузены принадлежали къ этому аристократическому и исключительному политическому кружку.

— Я бы отъ него отрекся,— сказалъ все еще либеральный маркизъ:— т.-е. я хочу сказать, конечно, что онъ ничего подобнаго не сдлаетъ. Но говорить, что молодой человкъ опозорилъ себя потому, что не охотникъ до клубной жизни, нелпо, а съ твоей стороны, какъ мачихи, очень дурно.

Говоря это, онъ заглянулъ ей въ лицо съ такимъ выраженіемъ, точно хотлъ сказать: ‘Теперь вы знаете настоящее мое мнніе о васъ’. Въ эту минуту раздался легкій стукъ въ дверь, и мистеръ Гринвудъ просунулъ въ нее голову.

— Я занятъ,— очень сердито сказалъ маркизъ.

Несчастный, смущенный капелланъ удалился въ свою комнату, которая также находилась въ первомъ этаж, за тою, гд теперь возсдалъ его патронъ.

— Милордъ,— сказала жена его,— если вы вините меня по отношенію къ вашимъ дтямъ, я не хочу боле жить подъ одной кровлей съ вами.

— Такъ узжайте.

— Я старалась исполнить свой долгъ по отношенію къ вашимъ дтямъ, и не сладко мн отъ нихъ приходилось. Если вы находите, что дочь ваша теперь ведетъ себя прилично, я могу только умыть руки.

— Умывайте,— сказалъ онъ.

— Прекрасно. Конечно, я не могу не страдать глубоко, такъ какъ тнь этого позора должна боле или мене пасть на моихъ родныхъ голубковъ.

— Надоли мн голубки,— сказалъ маркизъ.

— Они — ваши родныя дти, милордъ, ваши родныя дти.

— Конечно. Отчего имъ не быть моими родными дтьми? Они благоденствуютъ, и будутъ настолько обезпечены, насколько должны быть обезпечены младшіе братья.

— Не думаю, чтобъ вы ихъ сколько-нибудь любили,— сказала маркиза.

— Это неправда, вы знаете, что я ихъ люблю.

— Вы сказали: ‘надоли мн голубки’, когда я заговорила о нихъ.— Тутъ бдная мать зарыдала.

— Мало ли что вы заставите человка сказать. Послушайте, я не позволю бранить Гэмпстеда и Фанни въ моемъ присутствіи. Если что-нибудь и не такъ, я долженъ страдать больше вашего, такъ какъ они мои дти. Вы сдлали для нея жизнь здсь невозможной…

— Я этого не сдлала. Я только исполнила свой долгъ по отношенію къ ней. Спросите мистера Гринвуда…

— Къ чорту мистера Гринвуда!— сказалъ маркизъ. Онъ такъ-таки и выговорилъ это слово цликомъ, хотя впослдствіи, когда ему часто ставили это обстоятельство въ укоръ, и отрицалъ это. Милэди совершенно ясно разслышала это выраженіе и сейчасъ же величаво вышла изъ комнаты, тмъ самымъ показывая, что ея женское чувство такъ уязвлено, что для нея становится невозможнымъ доле выносить присутствіе такого злоязычнаго чудовища. До настоящей минуты она далеко не была побдительницей, но вульгарное восклицаніе мужа возвратило ей значительную долю ея обаянія, такъ что она получила возможность покинуть поле битвы, какъ полководецъ, вс силы котораго находятся въ надлежащемъ порядк. Онъ объявилъ, что ему ‘надоли’ родныя дти и послалъ ‘къ чорту’ собственнаго капеллана!

Маркизъ нсколько времени просидлъ одинъ въ раздумь, а затмъ дернулъ шнурокъ, служившій телеграфомъ между его комнатой и той, въ которой находился священникъ. Это не была простая сонетка, чмъ оскорблялось бы достоинство духовной особы, ни телефонъ, что опять неудобно, такъ какъ требуетъ, чтобъ человкъ наклонился и приближался къ нему губами, но механизмъ, посредствомъ котораго производился легкій стукъ въ стну, дававшій обитателю комнаты знать, что его зовутъ, безъ всякаго унизительнаго, для его самоуваженія, процесса. Капелланъ явился на зовъ и, слегка постучавшись въ дверь, опять стоялъ передъ лордомъ. Маркиза онъ засталъ на ногахъ, у камина, чмъ, какъ онъ прекрасно зналъ, ему давалось понять, что и ему не намрены предложить стула.

— Мистеръ Гринвудъ,— сказалъ маркизъ, голосомъ, который онъ желалъ сдлать особенно кроткимъ, но въ которомъ въ то же время слышалось что-то угрожающее,— я въ настоящую минуту не намренъ бесдовать съ вами о предмет, котораго долженъ коснуться, а такъ какъ присутствіе ваше мн нужно минуты на дв, я не задержу васъ, попросивъ васъ садиться. Еслибъ я могъ убдить васъ выслушать меня, не отвчая мн, это, мн кажется, было бы лучше для насъ обоихъ.

— Конечно, милордъ.

— Я запрещаю вамъ говорить со мной о лэди Франсесъ.

— Когда же я это длалъ?— жалобно спросилъ капелланъ.

— Я также запрещаю вамъ говорить съ лэди Кинсбёри о ея падчериц.— Тутъ онъ замолчалъ, и какъ бы давалъ понять, судя по его первому предупрежденію, что священникъ теперь можетъ удалиться. Первое изъ данныхъ приказаній было очень просто, маркизъ несомннно имлъ право его отдать, и мистеръ Гринвудъ сознавалъ, что будетъ обязанъ его исполнить. Но второе — совершенно другое дло. Онъ привыкъ постоянно бесдовать съ лэди Кинсбёри о лэди Франсесъ. Два, три, четыре раза въ день милэди, которая въ настоящихъ своихъ условіяхъ не имла другого повреннаго, изливала ему свою скорбь по этому ужасному доводу. Чтожъ ему сказать ей,— что повелитель его запретилъ ему этимъ заниматься, или продолжать, вопреки желаніямъ маркиза? Онъ довольно охотно бы исполнилъ приказаніе, еслибы не сознавалъ, что вынужденъ будетъ поссориться съ милордомъ или милэди. Милордъ, конечно, могъ выгнать его изъ дому, но милэди могла сдлать пребываніе въ этомъ дом невыносимымъ для него. Милордъ человкъ справедливый, хотя неблагоразумный, и едва ли выгонитъ его безъ всякаго вознагражденія, но милэди — женщина необузданная, которая, если разсердить ее, совершенно забудетъ о справедливости. Размышляя обо всемъ этомъ, онъ стоялъ, отчаяваясь и колеблясь, передъ своямъ патрономъ.

— Я требую,— сказалъ маркизъ,— чтобы вы соображались съ моими желаніями, или разстались со мной.

— Оставилъ Траффордъ?— спросилъ несчастный.

— Да, оставили Траффордъ, ршайтесь на это, или исполните мое желаніе въ дл, относительно котораго мои желанія, конечно, должны быть приняты въ соображеніе. Что же вы выбираете, мистеръ Гринвудъ?

— Конечно, я поступлю, какъ вы мн приказываете.— На это маркизъ любезно поклонился, продолжая стоять спиной къ камину, и мистеръ Гринвудъ вышелъ изъ комнаты.

Мастеръ Гринвудъ прекрасно сознавалъ, что это только начало его невзгодъ. Даваф это общаніе, онъ былъ совершенно увренъ, что будетъ не въ состоянія исполнить его. Одно ему оставалось: нарушить общаніе и скрыть это отъ маркиза. Не въ его власти будетъ уклониться отъ разговора, который маркиза могла завести. Но могло быть возможнымъ растолковать маркиз, что отъ мужа ея слдуетъ скрыть, насколько они довряютъ другъ другу. Правду сказать, между ними теперь обсуждалось не мало тайнъ, относительно которыхъ невозможно будетъ убдить милэди не давать воли языку. Между ними было принято за аксіому, что переселенія лорда Гэмпстеда въ лучшій міръ слдуетъ горячо желать. Удивительно какъ быстро, хотя и постепенно, развиваются идеи тагого рода, когда ихъ разъ допустили. Дьяволъ живо освоивается въ душ, когда ему открыли входную дверь. Мсяцъ или два тому назадъ, до отъзда милэди въ Кенигсграфъ, она, конечно, не ршалась бы прямо вправить желаніе, чтобы молодой человкъ умеръ, какъ бы часто мысли ея ни работали въ этомъ направленія. И, конечно, въ т дни, хотя отъ нихъ прошло лишь нсколько недль, мистеръ Гринвудъ былъ бы очень пораженъ, еслибы ему хоть намекнули на то, о чемъ они теперь совершенно свободно толковали.

— Жалко, жалко, жалко!

Такъ выражалась на этотъ счетъ удрученная скорбью мать, примиряясь съ своими желаніями при посредств того, что считала своимъ долгомъ по отношенію къ роднымъ дтямъ. Не то чтобы у нихъ съ мистеромъ Гринвудомъ возникъ какой-нибудь планъ, благодаря которому лордъ Гэмпстедъ сошелъ бы съ дороги. Убійство имъ, конечно, и на мысль не приходило. Но жалко, жалко! Насколько лордъ Гэмпстедъ, во всхъ отношеніяхъ, не соотвтствовалъ тому высокому общественному положенію, которое онъ будетъ призванъ занять, настолько ея сынъ, ея лордъ Фредерикъ, способенъ будетъ служить украшеніемъ своего сословія. Онъ былъ красивъ, любезенъ, аристократиченъ съ головы до ногъ. Никогда боле блестящій наслдникъ громкаго титула не радовалъ сердца матери-англичанки, еслибы только онъ былъ наслдникомъ. За что ей, благородному отпрыску аристократическаго дома Монтрезоровъ, дано было быть матерью однихъ младшихъ сыновей? Чмъ боле мысль ея останавливалась на этомъ, тмъ полне изглаживалась неправедность ея желаній, и честолюбіе ея казалось не боле какъ естественной заботой матери о своемъ ребенк. Мистеръ Гринвудъ не могъ бы предавать такихъ оправданій, но и относительно его можно сказать, что дьяволъ, разъ появившись, вскор совершенно удобно расположился въ его душ. Онъ говорилъ себ, что и не думалъ замышлять убійство лорда Гэмпстеда. Совсть его, въ этомъ отношеніи, была совершенно чиста. Какое ему дло до того, кто наслдуетъ титулъ и имнье Траффордовъ? Онъ просто обсуждалъ съ глупой женщиной случай, котораго никакія ихъ рчи ничмъ не могли ни вызвать, ни предотвратить. Ему скоро показалось естественнымъ, что она этого желаетъ, и не мене естественнымъ, что онъ длаетъ видъ, что сочувствуетъ ей, своему лучшему другу. Маркизъ, онъ былъ въ этомъ увренъ, постепенно отставалъ отъ него. Въ комъ было ему искать поддержки, какъ не въ единственномъ друг, который у него оставался? Маркизъ, вроятно, дастъ ему что-нибудь, если отпуститъ, но этого будетъ недостаточно, чтобы дать ему возможность прожить въ довольств остатокъ жизни. Въ распоряженіи маркиза находилось мсто ректора въ Апльслокомбъ, въ Сомерсетшир, которое было бы совсмъ на руку мистеру Гринвуду. Теперь его занималъ очень древній старикъ, который, какъ всмъ было извстно, не вставалъ съ постели. Это представляло 800 фунтовъ въ годъ. Мистеръ Гринвудъ заводилъ объ этомъ рчь съ маркизомъ, но ему сказали, слегка выразивъ вжливое сожалніе, что считаютъ его слишкомъ старымъ для новыхъ обязанностей. Маркиза часто говорила съ нимъ объ этомъ мст, но что въ томъ толку? Еслибы умеръ самъ маркизъ, а за нимъ ректоръ, для него была бы какая-нибудь надежда,— подъ условіемъ, чтобы лордъ Гэмпстедъ также сошелъ съ дороги. Но мистеръ Гринвудъ, думая объ этомъ, качалъ головой. Безъ всякаго сомннія, вс его симпатіи были на сторон милэди. Маркизъ обращался съ нимъ дурно. Лордъ Гэмпстедъ позорилъ свое сословіе. Леди Франсесъ была даже хуже брата. Хорошо было бы, еслибы лордъ Фредерикъ сдлался наслдникомъ. Но все это не имло ничего общаго съ убійствомъ, ни даже съ помышленіемъ объ убійств. Еслибы Господу угодно было взять молодого человка, оно было бы прекрасно, и только.

Въ тотъ же самый день, часъ или два посл того, какъ онъ далъ свое общаніе маркизу, лэди Кинсбёри послала за нимъ.

Она всегда приглашала его пить съ нею чай въ пять часовъ. Это до такой степени вошло въ обычай, что слуга просто докладывалъ, что чай поданъ на верху, въ комнат милэди.

— Видли вы сегодня милорда?— спросила она.

— Да,— я его видлъ.

— Посл того, какъ онъ такъ грубо приказалъ вамъ выйти изъ комнаты?

— Да, онъ позвалъ меня посл этого.

— Ну?

— Онъ запретилъ мн говорить о лэди Франсесъ.

— Еще бы. Онъ не желаетъ слышать ея имени. Это я понимаю.

— Онъ не желаетъ, чтобы я говорилъ о ней съ вами.

— Со мной? Чтожъ, мн ротъ замкнуть? Я буду говорить о ней, что найду нужнымъ. Этого еще недоставало!

— Онъ тутъ больше имлъ въ виду меня.

— Онъ не можетъ заставить людей молчать. Все его вздоръ. Ему слдовало держать ее въ Кенигсграф, держать взаперти до тхъ поръ, пока она не измнить своего намренія.

— Онъ требовалъ отъ меня общанія не говорить о ней съ вами, милэди.

— Что-жъ вы отвчали?

Онъ пожалъ плечами и принялся за чай. Она покачала головой и прикусила губы. Не станетъ она молчать, какъ бы онъ ни сердился.— Я почти желаю, чтобы она вышла за этого господина, хоть чмъ-нибудь бы кончилась эта исторія. Не думаю, чтобы посл этого онъ самъ когда-нибудь упомянулъ ея имя. Что она уже возвратилась въ Гендонъ?

— Не знаю, милэди.

— Это ему наказаніе за то, что онъ противился желаніямъ дяди, возставалъ противъ его принциповъ. Нельзя дотронуться до грязи и не запачкаться.— Грязь, какъ прекрасно понялъ мистеръ Гринвудъ, была первая маркиза.— Сказалъ онъ что-нибудь о Гэмпстед?

— Ни слова.

— Вроятно и о немъ намъ запрещено говорить. Несчастный молодой человкъ, желала бы я знать, сознаетъ ли онъ самъ, какъ безусловно онъ губить семью.

— Полагаю, что долженъ сознавать.

— Такого рода люди — такіе эгоисты, что никогда не думаютъ о другихъ. Ему и въ голову не приходитъ, чмъ могъ бы быть Фредерикъ, еслибы онъ не стоялъ у него на дорог. Ничто такъ меня не сердитъ, какъ когда онъ длаетъ видъ, что любитъ моихъ дтей.

— Вроятно, онъ теперь больше не прідетъ.

— Ничто не помшаетъ ему пріхать,— разв умретъ.— Мистеръ Гринвудъ грустно покачалъ головой.

— Говорятъ, онъ много здитъ верхомъ.

— Не знаю.

— Яхта его можетъ пойти съ нимъ ко дну.

— Онъ никогда не катается на ней въ это время года,— сказалъ священникъ, находя утшеніе въ этой мысли.

— Кажется, что нтъ. Сорная трава всегда растетъ. Тмъ не мене удивительно сколько старшихъ сыновей… отозвано, за послднюю четверть вка.

— Множество.

— Не могло быть ни одного, безъ котораго легче было бы обойтись,— сказала мачиха.

— Да, безъ него можно было бы обойтись.

— Подумайте только о выгод для семейства. Оно совсмъ пропадетъ, если онъ наслдуетъ титулъ. А мой Фредъ съ такой честью носилъ бы это имя! Конечно,— сдлать ничего нельзя.

Послдняя фраза была сказана полу-вопросительно, но осталось безъ отвта.

XIX.— Женихъ лэди Амальдины.

Траффордъ-Паркъ находится въ Шропшир, Льюддьютль — валлійское помстье герцога Меріонета — въ сосднемъ графств, т.-е. одно изъ помстій, такъ какъ у герцога были замки во многихъ графствахъ.

Здсь, въ это время года, лорду Льюддьютлю удобно было жить — не въ видахъ собственнаго, особаго удовольствія, но потому, что предполагалось, что Сверный Валлисъ требуетъ его присутствія. Онъ наблюдалъ за трехъ-мсячными сессіями мирового суда, за дорогами, за больницами для душевно-больныхъ и вообще за консервативными интересами этой части Великобританіи. Само собою разумется, что Рождество онъ обязанъ былъ проводить въ Льюддьютл. Въ январ онъ отправлялся въ Дургамъ, въ феврал въ Сомерсетширъ. Такимъ образомъ онъ длилъ свое время между различными частями королевства, конечно, оставаясь въ Лондон отъ начала до конца парламентской сессіи. Это была, смло можно сказать, чрезвычайно полезная жизнь, но совершенно чуждая развлеченій и почти не знавшая волненій. Не удивительно, что онъ не находилъ времени жениться. Такъ какъ онъ не могъ забираться въ такую даль, какъ замокъ Готбой — частью, можетъ бытъ, потому, что ему не особенно нравилась тамошняя манера собирать публику со всего свта,— то было условлено, что онъ пожертвуетъ двумя днями въ начал декабря, чтобъ видться съ своимъ предметомъ подъ кровлей ея тетки, въ Траффорд-Парк. Леди Амальдина и онъ оба должны были прибыть туда въ среду, 8-го декабря, и остаться до пятницы утра. Срокъ пребыванія молодой двушки не былъ опредленъ съ особой точностью, такъ какъ ея время цнилось дешево, но было подробно объяснено, что женихъ долженъ попасть въ Денбигъ съ поздомъ, приходящимъ въ 5 часовъ 45 минутъ, чтобъ имть возможность поститъ нкоторыя городскія учрежденія до обда, который представители консервативной партіи должны были дать въ семь. Лордъ Льюддьютль утшался мыслью, что можетъ воспользоваться двумя свободными днями въ Траффорд для сочиненія и изученія спича о настоящемъ положеніи длъ, который, хотя имлъ быть произнесенъ въ Денбиг, безъ всякаго сомннія, появятся во всхъ лондонскихъ газетахъ на слдующее же утро.

Такъ какъ тутъ исключительно имлось въ виду свиданіе влюбленныхъ, то гостей звать не думали. Мистеръ Гринвудъ, конечно, будетъ. Чтобъ придать обду нсколько торжественный характеръ, на первый день пригласили мэра изъ Тресбёри съ женой. Мэръ былъ ярый консерваторъ, лорду Льюддьютлю пріятно будетъ съ нимъ встртиться. На второй день къ обду были заране приглашены приходскій священникъ съ женой и дочерью. Главное неудобство этихъ праздничныхъ приготовленій заключалось въ томъ, что лэди Амальдина и женихъ ея прибыли въ день крупной ссоры между маркизомъ и его женой.

Можетъ быть, въ сущности, пріздъ гостей есть величайшее облегченіе, какое можно найти въ такихъ несчастныхъ, домашнихъ распряхъ. Посл того, что было сказано, лордъ и лэди Траффордъ едва-ли бы могли спокойно пообдать, въ присутствіи одного мистера Гринвуда. Въ этомъ случа разговоръ никакъ-бы не вязался. Теперь же маркизъ могъ передъ обдомъ суетливо войти въ гостиную, чтобъ привтствовать племянницу жены, не намекнувъ ни однимъ словомъ на утреннія неудовольствія. Почти въ ту же минуту появился лордъ Льюддьютль, который пріхалъ такъ поздно, какъ только было возможно и переодлся въ десять минутъ. Такъ какъ не было никого постороннихъ, лэди Амальдина поцловала своего будущаго мужа — какъ поцловала бы дда — и милордъ принялъ эту ласку, какъ мотъ бы принять любой суровый сдержанный ддъ. Затмъ вошелъ мастеръ Гринвудъ съ мэромъ и ею женой, все общество было на лицо. Маркизъ повелъ лэди Амальдину къ столу, женихъ сидлъ рядомъ съ нею. Мэръ и его жена помщались по другую сторону стола, мистеръ Гринвудъ между ними. Еще не успли обнести супъ, какъ лордъ Льюддьютль углубился въ вопросъ о сравнительныхъ достоинствахъ больницъ для душевно-больныхъ Шропшира и Валласа. Съ этой минуты и до той, когда мужчины присоединились къ дамамъ, въ гостиной разговоръ отличался исключительно практическимъ характеромъ. Какъ только дамы удалились изъ столовой, дороги и больницы уступили мсто политическимъ вопросамъ, въ обсужденіи которыхъ маркизъ и мистеръ Гринвудъ предоставили консерваторамъ почти полную свободу. Въ гостиной разговоръ тянулся вяло, пока въ десять часовъ съ небольшимъ, мэръ, замтивъ, что ему завтра предстоитъ длинная поздка, не удалился на покой. Маркиза съ лэди Амальдиной скоро послдовали его примру, минуть черезъ пять и валлійскій лордъ, пробормотавъ что-то о писаніи писемъ, находился въ тиши своей спальни. О любви не было сказано ни одного слова, но лэди Амадьдина была довольна. На своемъ туалетномъ столик она нашла небольшой свертокъ, адресованный на ея имя рукой милорда, въ которомъ заключался медальонъ съ ея монограммой ‘А. Л.’, изъ брильянтовъ. Было далеко за полночь, прежде чмъ милордъ выразилъ словами первую половину общаній насчетъ ненарушимости конституціи, которыя намревался сдлать денбигскимъ консерваторамъ. Лордъ Льюддьютль почти не показывался на слдующее утро, посл ранняго завтрака, такъ твердо ршился онъ постоять за благородное дло, за которое взялся. Посл второго завтрака затяли небольшую поздку для влюбленныхъ, и занятый политическій дятель разршилъ себ короткую прогулку въ экипаж въ обществ одной своей будущей жены. Если бы онъ держался съ ней безъ церемоніи, онъ просто далъ бы ей свою рчь въ рукописи, и отвтилъ бы ей какъ затверженный урокъ. Но такъ какъ сдлать этого онъ не могъ, то перечислилъ ей вс свои занятія, точно оправдывая собственную медленность въ дл брака, и объявилъ, что благодаря имніямъ и парламенту, онъ никогда не знаетъ, на голов онъ стоитъ или на ногахъ. Но когда онъ остановился, онъ все-таки не назначилъ дня, такъ что лэди Амальдина нашлась вынужденной сама взяться за это дло. Какъ вы думаете, когда-жъ это будетъ?— спросила она. Онъ поднялъ руку и потерь голову подъ шляпой, точно разговоръ этотъ былъ ему чрезвычайно непріятенъ.— Ни за что въ мір не хотла бы я думать, что стсняю васъ,— сказала она, съ оттнкомъ упрека въ голос.

Онъ дйствительно былъ искренне къ ней привязанъ, гораздо боле чмъ она, по самой натур своей, могла привязаться къ нему. Еслибъ она могла сдлаться его женой безъ всякихъ заботъ о свадебныхъ приготовленіяхъ или о послдующемъ медовомъ мсяц, онъ очень охотно зажилъ бы съ ней съ этой самой минуты. Для него обязательно было жениться и онъ окончательно ршилъ, что это именно такая жена, какая ему нужна. Но теперь онъ былъ крпко смущенъ этимъ тономъ упрека.

— Желалъ бы я,— сказалъ онъ,— быть младшимъ братомъ или кмъ угодно, только не тмъ, что я есть.

— Зачмъ бы вамъ это желать?

— Затмъ, что мн такъ все надоло. Конечно, вы этого не понимаете.

— Нтъ, понимаю,— сказала Амальдина,— но, право, надо всему этому положить конецъ. Вроятно, и парламентъ, и больницы для душевно-больныхъ вчно будутъ требовать заботъ.

— Безъ сомннія… безъ сомннія.

— Въ такомъ случа, нтъ причины не назначить когда-нибудь день. Люди начинаютъ думать, что дло это вроятно разстроилось, такъ какъ объ этомъ такъ давно говорятъ…

— Надюсь, что оно никогда не разстроится.

— Я знаю, что принцъ на дняхъ сказалъ, что надялся… Но все равно, на что онъ тамъ надялся.

Лордъ Льюддьютль также слышалъ разсказъ о томъ, на что надялся принцъ, и снова съ досадой почесалъ голову. Носились слухи, что принцъ объявилъ, что онъ давнымъ-давно ожидалъ приглашенія въ крестные отцы. Леди Амальдина, вроятно, слышала разсказъ этотъ въ другой редакціи.— Я хочу сказать, что вс удивились, что оно отложено такъ надолго, а теперь начинаютъ думать, что оно совсмъ не состоится.

— Не назначить ли въ іюн?— сказалъ восторженный поклонникъ.— Лэди Амальдина нашла, что въ іюн очень удобно.

— Но тогда будетъ внесенъ билль объ улучшеніи системы городскихъ школъ,— сказалъ милордъ.

— А мн казалось, что вс города давнымъ-давно пользуются плодами школъ.— Онъ взглянулъ на нее съ чувствомъ сугубаго сожалнія,— сожалнія о томъ, что она такъ мало знала, и о томъ, что къ ней относятся такъ жестоко.— По моему это надо совсмъ отложить,— сердито сказала она.

— Нтъ, нтъ, нтъ,— воскликнулъ онъ.— Нельзя ли въ август? Правда, я общалъ быть въ Инвервес къ открытію новыхъ доковъ.

— Это вздоръ,— сказала она.— Ну какая надобность докамъ, чтобъ вы ихъ открывали?

— Видите ли,— сказалъ онъ,— отецъ мой въ этомъ город пользуется большимъ значеніемъ. Мн кажется, я взвалю это на плечи Давиду.— Лордъ Давидъ былъ его братъ, также членъ парламента и занятой человкъ, какъ и вс представители семейства Поуэль, но который любилъ развлечься съ ружьемъ по окончаніи работъ въ палат общинъ.

— Конечно, онъ могъ бы это сдлать,— сказала лэди Амальдина.— Самъ онъ женился десять лтъ тому назадъ.

— Я его попрошу, но онъ очень разозлится. Онъ всегда говоритъ, что ему не слдуетъ навязывать работы старшаго брата.

— Такъ я могу сказать мама?— Милордъ опять потеръ себ голову, но на этотъ разъ сдлалъ это такъ, что жестъ его какъ бы выразилъ согласіе. Невста слегка сжала его руку повыше локтя. Посщеніе Траффорда, по ея понятіямъ, могло считаться увнчавшимся успхомъ. Выходя изъ экипажа, она еще разъ сжала его руку, и онъ печально побрелъ доучивать остатокъ своего спича, думая о томъ, какъ пріятно было бы ‘жить какъ вс’.

Но лорда Льюддьютля ожидала мене пріятная помха, чмъ эта. Около пяти часовъ, когда онъ уже твердо заучивалъ конецъ своей рчи, маркиза прислала за нимъ, поручивъ сказать, что она будетъ очень ему благодарна, если онъ пожалуетъ къ ней въ комнату на пять минуть. Можетъ быть, онъ будетъ такъ любезенъ, что выпьетъ съ нею чашку чаю. Порученіе было передано собственною горничной милэди, его нельзя было счесть иначе, какъ за приказаніе. Но лордъ Льюддьютль не хотлъ чаю, былъ совершенно равнодушенъ къ леди Кинсбёри и чрезвычайно озабоченъ своей рчью. Онъ почти проклялъ женскую суетливость, всовывая рукопись въ бюваръ, и послдовалъ за горничной по корридорамъ.

— Какъ это мило съ вашей стороны,— сказала она.— Наклоняя голову, онъ потеръ ее, какъ и всегда въ минуты досады, но ничего не сказалъ. Она замтила его настроеніе, но ршилась не отступать. Хотя наружность его ничего не общала, онъ былъ извстенъ какъ истый столпъ своего сословія. Въ цлой Англіи не было человка до такой степени преданнаго длу консерватизма — тому длу, успхъ котораго зависятъ отъ поддержки тхъ соціальныхъ учрежденій, благодаря которымъ Великобританія пріобрла первенство между народами. Никто лучше лорда Льюддьютля не понималъ, какъ полезно держать каждый изъ различныхъ классовъ общества на своемъ мст, причемъ каждому требовалась честь, правдивость, трудолюбіе. Маркиза отчасти понимала его характеръ въ этомъ отношеніи. А потому, кто живе его почувствуетъ всю горечь причиненныхъ ей оскорбленій, кто боле его будетъ сочувствовать ей относительно негодности сына и дочери, съ которыми не связывало ее кровное родство, кто скорй его пойметъ, какъ неизмримо лучше было бы для всего ‘сословія’, чтобъ ея маленькій лордъ Фредерикъ наслдовалъ титулъ и помогалъ сохранять учрежденія Великобританіи въ надлежащемъ вид? Она совершенно перестала понимать, что намекая за возможность такого наслдованія, она желала безвременной смерти человку, о благополучіи котораго обязана была печься. Постоянно размышляя объ этомъ предмет, она утратила способность видть, какъ мысль эта можетъ поразить другого. Вотъ человкъ, которому въ свт особенно посчастливилось, который стоитъ во глав своего сословія, который скоро близко породнится съ ней самой, на котораго она впослдствіи будетъ имть возможность опереться какъ на крпкую трость. А потому она ршилась поврить ему свое горе.

— Не прикажете ли чашку чаю?

— Никогда не пью его въ это время.

— Можетъ быть, чашку кофе?

— Ничего до обда, благодарю васъ.

— Вы не были въ замк Готбой, когда Гэмпстедъ съ сестрою были тамъ.

— Я не былъ въ замк Готбой съ весны.

— Неужели вы не нашли очень страннымъ, что ихъ туда пригласили?

— Нтъ, отчего страннымъ?

— Вы слышали эту исторію… неправда ли? Какъ человкъ, готовый вступить въ такое близкое родство съ нашимъ семействомъ, вы должны все узнать. Лэди Франсесъ къ несчастью дала слово молодому человку совершенно недостойному ея,— почтамтскому клерку!

— Объ этомъ кое-что слышалъ.

— Она ужасно вела себя здсь, и тогда братъ ее увезъ. Я вынуждена была окончательно отлучить ее отъ своего сердца.— Лордъ Льюддьютль потерь себ голову, но на этотъ разъ лэди Кинсбёри неврно объяснила себ причину его досады. Ему непріятно было, что его заставляютъ слушать эту исторію. Она вообразила, что поступки лэди Франсесъ возмущаютъ его.— Посл этого, мн кажется, сестра поступила очень дурно, пригласивъ ее въ замокъ Готбой. Не слдуетъ оказывать никакой поддержки молодой двушк, которая можетъ такъ ужасно вести себя. Неправда ли, что такіе браки страшно вредятъ важнйшимъ интересамъ общества?

— Я, конечно, того мннія, что молодымъ двушкамъ слдуетъ выходить за людей своего круга.

— Отъ этого столько зависитъ… не такъ ли, лордъ Льюддьютль? Вся будущая кровь нашихъ первыхъ фамилій! По моему, за такое поведеніе нтъ слишкомъ строгихъ каръ.

— Но поможетъ ли строгость?

— Ничто другое и не можетъ помочь. Мн лично кажется, что отцу, въ такихъ случаяхъ, слдовало бы разршать запереть свою дочь. Но маркизъ такъ слабъ.

— Страна ни на минуту не допустила бы этого.

— Тмъ хуже для страны,— ршила милэди, воздвая руки.— Но братъ, если возможно, хуже сестры.

— Гэмпстедъ?

— Онъ положительно ненавидитъ всякій призракъ аристократіи.,

— Это нелпо.

— Крайне нелпо,— сказала маркиза, которой показалось, что ее поощряютъ:— крайне нелпо, ужасно, безобразно. Онъ — совершенный революціонеръ.

— Ну, нтъ, мн кажется,— сказалъ милордъ, которому приблизительно извстны были политическія убжденія Гэмпстеда.

— Право, такъ. Помилуйте, онъ поощряетъ сестру! Онъ позволилъ бы ей выйти за башмачника, лишь бы ему удалось унизить родную семью. Подумайте, что я-то должна чувствовать, я, съ моими дорогими мальчиками!

— Разв онъ съ ними не ласковъ?

— Я предпочла бы, чтобъ онъ никогда ихъ не видалъ!

— Этого я совсмъ не понимаю,— сказалъ разгнванный лордъ.

Но она совершенно превратно истолковала себ его слова.

— Когда я подумаю, что онъ такое, до чего онъ доведетъ всю семью, если останется въ живыхъ, мн невыносимо видть, какъ онъ прикасается къ нимъ. Подумайте о крови Траффордовъ, о крови Монтрезоровъ, о крови Готвилей, подумайте о вашей собственной крови, которая теперь сольется съ нашей: подумайте, что вся эта кровь будетъ осквернена потому только, что этому господину угодно устроить позорный, отвратительный бракъ съ исключительной цлью унизить насъ всхъ.

— Иввините, леди Кинсбёри, я нисколько не буду униженъ.

— Подумайте о насъ, о моихъ дтяхъ.

— И они также. Можетъ быть, это — несчастіе, но униженія тугъ никакого не будетъ. Честь можетъ пострадать только отъ безчестнаго. Жалю, что леди Франсесъ не отдала своего сердца другому, но совершенно увренъ, что родовое имя безопасно въ ея рукахъ. Что же касается до Гэмпстеда, это — молодой человкъ, убжденіямъ котораго я не сочувствую,— но я увренъ, что онъ джентльменъ.

— Желала бы я, чтобъ онъ умеръ,— сказала леди Кинсбёри.

— Леди Кинсбёри!

— Желала бы я, чтобъ онъ умеръ!

— Могу только сказать,— сказалъ лордъ Льюдбютль, поднимаясь со стула,— что вы крайне неудачно выбрали себ повреннаго. Лордъ Гэмпстедъ — человкъ, котораго я съ гордостью назвалъ бы своимъ другомъ. Политическія убжденія человка — его личное дло. Его честь, безкорыстіе и даже поведеніе до нкоторой степени принадлежать его семь. Не думаю, чтобъ его отецъ или братья, или мачиха, когда-нибудь будутъ имть поводъ покраснть за него.— Съ этимъ лордъ Льюддьютль поклонялся маркиз и вышелъ изъ комнаты съ такой величавой осанкой, которую едва ли бы узнали т, кто видлъ, какъ онъ таскалъ ноги въ палат общинъ.

Обдъ, въ этотъ день, прошелъ очень тихо, и лэди Кинсбёри ушла къ себ даже ране обыкновеннаго. Разговоръ за обдомъ былъ скучный и преимущественно вращался на церковныхъ вопросахъ. Мистеръ Гринвудъ старался быть веселымъ, а приходскій священникъ, жена его и дочь чувствовали себя неловко. Лордъ Льюддьютль почти не раскрывалъ рта. Лэди Амальдина, уладивъ единственный, занимавшій ее вопросъ, была просто довольна. На другой день утромъ женихъ ея ухалъ ране, чмъ предполагалъ. Ему необходимо, уврялъ онъ, собрать нкоторыя свднія въ Денбиг прежде, чмъ произнести свою рчь. Ему удалось добыть себ особое отдленіе, и здсь онъ твердилъ свой урокъ, пока не почувствовалъ, что дальнйшія повторенія только собьютъ его съ толку.

— Вы какъ-то пригласили Фанни въ себ въ замокъ,— сказала леди Кинсбёри племянниц на слдующее утро.

— Мама думала, что хорошо будетъ пригласить ихъ обоихъ.

— Они этого не заслужили. Поведеніе ихъ было таково, что я вынуждена сказать, что они ничего не заслужили отъ моей семьи. Говорила она о своей этой свадьб?

— Упомянула.

— Видишь!

— Да, но въ сущности ничего почти не говорилось.— Конечно, гораздо боле разговоровъ было о моей. Она говорила, что охотно была бы дружкой.

— Пожалуйста, не приглашай ее.

— Отчего же, тетушка?

— Я никакъ не могла бы быть у тебя на свадьб, если ты пригласишь ее. Я вынуждена была изгнать ее изъ своего сердца.

— Бдная Фанни!

— Но она не стыдилась того, что затяла?

— Кажется, что нтъ.— Она не изъ тхъ, которыя когда-нибудь стыдятся своихъ поступковъ.

— Нтъ, нтъ. Ее ничмъ не пристыдишь. Она знать не хочетъ никакихъ приличій, точно ихъ не существуетъ. Я такъ и жду, что услышу, что она брака вообще не признаетъ.

— Тетя Клара!

— Чего можно ожидать отъ тхъ ученій, которыхъ они съ братомъ придерживаются? Слава Богу, ты никогда и не слышала о такихъ вещахъ. У меня сердце разрывается какъ подумаю о томъ, что мои родныя дтки наврное услышатъ, не сегодня, завтра, отъ брата и сестры. Но пожалуйста, Амальдина, не приглашай ее въ себ въ дружки.

Лэди Амальдина, помня, что кузина очень хороша собой, а также, что могло быть не легко набрать двадцать титулованныхъ двушекъ, тетк слова не дала.

XX.— Планъ удался.

Когда мать представила вопросъ на разршеніе Джорджа Родена, онъ не нашелъ никакой причины, отчего бы ей не обдать въ Гендонъ-Голл. Самъ онъ радъ былъ имть случай загладить то недружелюбное чувство, которое несомннно существовало между нимъ и его другомъ, когда они разстались на дорог. Что касается до его матери, хорошо было бы, чтобъ она настолько возвратилась въ обычаямъ свта, чтобъ пообдать у пріятеля сына.

— Ты этимъ только возвратишься къ своимъ прежнимъ привычкамъ,— сказалъ онъ.

— Ничего ты не знаешь о моихъ прежнихъ привычкахъ,— отвчала она почти сердито.

— Я не предлагаю никакихъ вопросовъ, и старался пріучить себя мало объ этомъ заботиться. Но я знаю, что оно такъ было.— Посл паузы онъ возвратился къ мыслямъ того же рода.— Еслибы мой отецъ былъ принцемъ, мн кажется, я бы этимъ не гордился.

— Хорошо родиться джентльменомъ,— сказала она.

— Хорошо ‘быть’ джентльменомъ, и если блага, обыкновенно связанныя съ высокимъ происхожденіемъ, помогаютъ человку пріобрсти благородство чувствъ и широту взглядовъ, то легко можетъ быть, что хорошее происхожденіе иметъ свою цну. Но если человкъ окажется недостойнымъ своего происхожденія — какъ многіе, тогда это преступленіе.

— Все это само собой разумется, Джорджъ.

— А между тмъ оно не такъ. Хотя бы самъ человкъ былъ негодяй, дуракъ и трусъ, онъ считается благороднымъ потому только, что кровь Говардовъ течетъ въ его жилахъ. И что еще хуже: хотя бы другому дано было истинное и величайшее благородство, онъ почти не сметъ стоять выпрямившись передъ лордами и герцогами, въ виду своего недостоинства.

— Все это уже исчезаетъ.

— Желалъ бы я, чтобъ можно было нсколько ускорить это исчезновеніе, и этому можно помочь исчезнуть. Быть можетъ, въ наши дни прогрессъ пойдетъ быстре. Но ты врно позволишь мн написать Гэмпстеду и сказать, что ты будешь.

Она согласилась, и такимъ образомъ эта часть дла была улажена.

Посл этого она сама постаралась увидть квакера, однажды вечеромъ, когда онъ возвращался домой.

— Да,— сказалъ мистеръ Фай,— слыхалъ я отъ Маріонъ о твоемъ предложеніи. Но зачмъ молодому лорду желать видть такого человка, какъ я, у себя за столомъ?

— Онъ короткій пріятель Джорджа.

— Охотно врю, что твой сынъ хорошо выбираетъ себ друзей, такъ какъ вижу, что онъ осторожный и разумный молодой человкъ, который не предается чрезмрно всякимъ буйнымъ увеселеніямъ.— Джорджъ нердко бывалъ въ театр, чмъ оскорблялъ понятія квакера, и этимъ онъ оправдывалъ употребленіе слова: ‘чрезмрно’, и лишался права на безусловную похвалу.— А потому я не стану съ нимъ ссориться изъ-за того, что онъ избралъ себ друга среди великихъ міра сего. Но, ‘свой своему по невол братъ’ — хорошее правило. По моему, усталая ломовая лошадь, кккъ я, не должна стоять въ одной конюшн съ охотничьими скакунами.

— Этотъ молодой человкъ предпочитаетъ общество такихъ людей, какъ вы и Джорджъ, обществу подобныхъ ему аристократовъ.

— Не думаю, чтобъ онъ этимъ обнаруживалъ особое благоразуміе.

— Во всякомъ случа, вамъ слдовало бы поврить его добрымъ намреніямъ.

— Не мое дло судить его, въ томъ или другомъ смысл. Чтожъ, онъ просилъ, чтобъ и Маріонъ постила его?

— Конечно. Отчего бы двочк хоть сколько-нибудь не видть свтъ, не развлечься?

— Мало будетъ пользы моей Маріонъ отъ такихъ развлеченій, Гэмпстедъ Роденъ, а вредъ, пожалуй, будетъ. Неужели ты станешь утверждать, что такія развлеченія непремнно должны послужить на пользу двушк, рожденной для исполненія тяжелыхъ обязанностей суровой жизни?

— Я, въ чемъ угодно, положилась бы на Маріонъ,— горячо сказала мистриссъ Роденъ.

— И я также, она всегда была славной двушкой.

— Но разв вы не выказываете къ ней недоврія, держа ее взаперти и боясь даже разршить ей ссть за столъ въ чужомъ дом?

— Я никогда не запрещалъ ей садиться за твой столъ,— сказалъ квакеръ.

— Вамъ слдовало бы отпустить ее изъ любезности ко мн. Ради моего сына, я общала быть тамъ, мн было бы очень пріятно, чтобъ со мной была другая женщина.

— Такъ я-то едва ли вамъ нуженъ,— сказалъ мистеръ Фай, не безъ оттнка ревности.

— Онъ особенно настаивалъ на томъ, чтобъ вы пріхали. Именно съ такими людьми, какъ вы, онъ и желалъ бы сблизиться. Кром того, если Маріонъ тамъ будетъ, то я уврена, вы пожелаете сопровождать ее. Неужели вамъ не хотлось бы видть, какъ двочка будетъ держать себя при такомъ случа?

— При всякихъ случаяхъ, везд, во всякое время, я желалъ бы не разлучаться съ моей дочерью. Въ цломъ мір у меня, кром нея, не осталось ничего, на чемъ глазъ мой могъ-бы отдохнуть съ удовольствіемъ. Но сомнваюсь, чтобъ это послужило ей на польщу.

Съ этимъ онъ ушелъ, оставивъ вопросъ нершеннымъ, но заронивъ въ душу мистриссъ Роденъ убжденіе, что онъ кончитъ тмъ, что приметъ приглашеніе.

— Сама ты этого желаешь?— спросилъ онъ у дочери въ этотъ вечеръ, прежде чмъ идти спать.

— Если ты подешь, папа, мн бы хотлось.

— Почему?— чего ты ожидаешь?— Не потому ли теб хочется хать, что этотъ молодой человкъ — лордъ, и что часть раззолоченаго величія властителей земли оказывается въ его дом и въ его стол?

— Не потому, отецъ.

— Или потому, что онъ молодъ и красивъ, уметъ нашептывать сладкія рчи, по обычаю юношей, что отъ него пахнетъ духами, что руки у него нжныя, мягкія, съ кольцами на пальцахъ, а пожалуй и на груди сверкаютъ драгоцнные камни, какъ у женщины?

— Нтъ, отецъ, не потому.

— Изысканныя кушанья, напитки, лакомства, которыми онъ будетъ угощать тебя, не могутъ имть особаго значенія для двушки воспитанной какъ ты.

— Конечно, нтъ, отецъ, они для меня ничего не значатъ.

— Такъ изъ-за чего-жъ теб хочется хать къ нему?

— Чтобъ послушать твоихъ рчей, отецъ, въ обществ.

— Нтъ,— сказалъ онъ, смясь,— лучше бы ты послушала моихъ рчей у насъ въ контор. Тамъ я ничего, постою за себя, но въ обществ этихъ молодыхъ людей, за стаканомъ вина, у меня, я думаю, и словъ-то не найдется. Если ты только то и выиграешь, что послушаешь болтовню старика отца, то время и деньги наврное пропадутъ даромъ.

— Мн бы хотлось послушать его, отецъ.

— Молодого лорда?

— Да, молодого лорда. Онъ блестящъ и уменъ и, такъ какъ онъ изъ другого круга, чмъ нашъ, то можетъ сказать мн многое, чего я не знаю.

— Можетъ ли онъ сказать теб что-нибудь хорошее?

— Судя по тому, что я слышала о немъ отъ нашего друга, онъ, я думаю, не скажетъ мн ничего дурного. Ты будешь тамъ и все услышишь, можешь остановить его, если рчи его будутъ злы. Но я думаю, что онъ изъ тхъ, изъ чьихъ устъ никогда не услышишь ничего вроломнаго или преступнаго.

— Кто ты, дитя мое, чтобъ ты могла судить, могутъ ли преступныя слова сорваться съ устъ молодого человка?— Но онъ сказалъ это, улыбаясь и пожимая ея руку, въ то время, какъ слова его какъ будто выражали упрекъ.

— Нтъ, отецъ, я не сужу. Я говорю только, что мн кажется, что оно такъ. Наврное, не вс же они лживы и порочны. Но если ты этого не хочешь, я не скажу больше ни слова.

— Мы подемъ, Маріонъ. Твоя пріятельница увряетъ, что не годится, чтобъ ты всегда сидла со мною взаперти. И хотя я могу недоврять молодому лорду, не зная его, довріе мое къ теб таково, что я не думаю, чтобъ что-либо могло его поколебать.— Такъ и было ршено, что они вс подутъ. Онъ пошлетъ нанять экипажъ для этого необыкновеннаго случая. Молодому лорду не будетъ никакой надобности отвозить ихъ. Хотя онъ не былъ знакомъ, говорилъ онъ, со многими обычаями свта, но едва ли водилось, чтобъ хозяинъ снабжалъ экипажемъ такъ же какъ обдомъ. Когда онъ обдалъ у мистера Погсона старшаго, что случалось разъ въ году, мистеръ Погсонъ не отвозилъ его въ своемъ экипаж. Ссть за столъ лорда онъ согласенъ, но прідетъ онъ и удетъ какъ другіе люди.

Въ назначенный день об дамы и ихъ спутники прибыли въ Гендонъ-Голлъ боле, чмъ во-время. Гэмпстедъ прыгалъ и скакалъ, радуясь ихъ прізду, какъ могъ бы радоваться мальчикъ. Быть можетъ, даже въ этомъ заключалась нкоторая доля вроломства, онъ разсчиталъ, что этимъ способомъ ему скорй удастся вызвать ту короткость съ квакеромъ и его дочерью, которую онъ находилъ необходимой, чтобъ имть возможность вполн насладиться вечеромъ. Если самъ квакеръ ожидалъ видть много того блеска, о которомъ говорилъ, онъ, безъ сомннія, разочаровался. Обстановка Гендонъ-Голла всегда была проста.— Очень радъ, что вы пріхали пораньше,— сказалъ Гэмпстедъ,— такъ какъ вы можете хорошенько согрться до обда.— Потомъ онъ принялся порхать вокругъ мистриссъ Роденъ, оказывая ей гораздо боле вниманія, чмъ Маріонъ Фай,— опять съ нкоторымъ вроломствомъ, зная, что этимъ способомъ онъ всего лучше очиститъ дорогу будущимъ успхамъ.— Вы, вроятно, нашли, что страшно холодно,— сказалъ онъ.

— Не скажу, чтобъ мы устрашились, милордъ,— сказалъ квакеръ.— Но зима дйствительно стала суровая.

— О, отецъ!— сказала Маріонъ, тономъ упрека.

— Теперь все ‘страшно’,— сказалъ Гэмпстедъ, смясь.— Конечно слово это нелпое, но привыкаешь его употреблять потому, что другіе это длаютъ.

— Нтъ, милордъ, прошу извиненія, если я какъ бы критически отнесся къ твоей рчи. Нсколько привыкнувъ къ боле суровому способу выраженія, я принялъ это слово въ его тсномъ значеніи.

— Это выраженіе принадлежитъ въ сущности въ словарю пансіона для двицъ,— сказалъ Роденъ.

— Ну-съ, мистеръ Джорджъ, отъ васъ я не намренъ выносить выговоровъ,— сказалъ Гэмпстедъ,— хотя отъ тхъ, кто васъ старше, я ихъ принимаю. Миссъ Фай, когда вы были въ пансіон, тамъ употребляли такія выраженія?

— Въ томъ пансіон, въ которомъ я была, лордъ Гэмпстедъ,— отвчала Маріонъ,— насъ держали очень строго. Представь себ, отецъ, что сказала бы миссъ Ватсонъ, еслибъ мы употребили какое-нибудь слово не въ томъ смысл, какой придается ему въ лексикон.

— Миссъ Ватсонъ была женщина умная, милая моя, она хорошо понимала и добросовстно исполняла принятыя на себя обязанности. Не думаю, чтобъ можно было тоже сказать о всхъ содержательницахъ модныхъ заведеній дли двицъ въ Вестъ-Энд.

— У миссъ Ватсонъ было красное лицо, большой чепчикъ и очки, неправда ли?— сказалъ Гэмпстедъ, обращаясь въ Маріонъ Фай.

— Я видла однажды миссъ Ватсонъ,— сказала мистриссъ Роденъ,— когда Маріонъ была у нея въ пансіон, это была женщина очень маленькаго роста, съ блестящими глазами, она не носила фальшивыхъ волосъ и всегда имла такой видъ, точно сейчасъ вышла изъ картонки.

— Она была вполн врна своимъ убжденіямъ, какъ и слдуетъ квакерш,— сказалъ мистеръ Фай:— надюсь, что Маріонъ послдуетъ ея примру. Что же касается языка, то, по моему, нашъ способъ выраженія, до нкоторой степени, долженъ согласоваться съ нашимъ образомъ жизни. Нельзя ожидать услышать съ церковной каедры фразы, приличныя на скаковомъ пол, точно также выраженія, можетъ быть, умстныя въ аристократическихъ салонахъ, неприличествуютъ скромнымъ пріемнымъ клерковъ и ремесленниковъ.

— Никогда боле не скажу, что что-нибудь ‘страшно’,— сказалъ Гэмпстедъ, предлагая мистриссъ Роденъ руку и ведя ее къ столу.

— Надюсь, что онъ не сердится на отца,— шепнула Маріонъ Фай Джорджу Родену, когда они вмст шли по вал.

— Нисколько. Ничто, въ этомъ род, не можетъ разсердить его. Еслибъ отецъ вашъ льстилъ ему или унижался передъ нимъ, тогда онъ почувствовалъ бы отвращеніе.

— Отецъ никогда бы этого не сдлалъ,— съ увренностью сказала Маріонъ.

Обдъ прошелъ очень весело. Гэмпстедъ и Роденъ, общими силами, поддерживали разговоръ. Квакеръ, можетъ быть, слегка напуганный рзкостью своего перваго замчанія, почти молча уничтожалъ вкусныя яства. Маріонъ совершенно довольствовалась ролью слушательницы, но, можетъ быть, обращала больше вниманія на слова молодого лорда, чмъ на рчи его друга. Его голосъ ласкалъ ея слухъ. Въ его словахъ звучала ласка, но ей и въ голову не приходило, что эти нжныя рчи исключительно предназначались для ея ушей. Кто не знаетъ маневровъ, посредствомъ которыхъ мужчина можетъ постараться проникнуть въ сердце женщины, почти не говоря съ ней? Кто не замчалъ сочувствія, съ какимъ женщина, сама того несознавая, принимала это поклоненіе? Пожатіе руки, выразительные взгляды, обычныя явленія между влюбленными, обыкновенно бываютъ уже развившимися послдствіями прежнихъ признаковъ, которые оказали свое полное дйствіе, хотя едва понимались въ то время, когда происходили. Но Маріонъ, можетъ быть, сознавала, что нчто въ род поклоненія заключалось даже въ быстрыхъ взглядахъ, которые ея амфитріонъ ежеминутно бросалъ на нее, точно желая убдиться, что если не словами, то мыслями, она принимаетъ участіе въ разговор, который несомннно предназначался для нея. Мистриссъ Роденъ, отъ времени до времени, вставляла словечко скорй въ отвтъ сыну чмъ хозяину, но она замчала т электрическія искры, которыя ежеминутно направлялись въ сердце Маріонъ Фай.

— Теперь вамъ слдуетъ просидть здсь съ четверть часа, ради обычая, пока мы будемъ длать видь, что пьемъ вино.

Это сказалъ лордъ Гэмпстедъ, вводя обихъ дамъ въ гостиную, посл обда.

— Не торопитесь,— сказала мистриссъ Роденъ,— мы съ Маріонъ старые друзья и отлично проведемъ время.

— О да,— сказала Маріонъ.

— Съ меня достаточно удовольствія посидть здсь и всмъ полюбоваться.

Тутъ Гэмпстедъ опустился на колни между ними, длая видь, что поправляетъ огонь въ камин, въ чемъ, конечно, не было никакой надобности. Он стояли одна по одну, другая по другую сторону его и смотрли.

— Вы портите огонь, лордъ Гэмпстедъ,— сказала мистриссъ Роденъ.

— Уголь на то и созданъ, чтобъ его шевелить. Я въ этомъ твердо убжденъ. Возьмите-ка щипцы, толкните ими уголья. Благодаря этому процессу, вы навки будете чувствовать себя здсь дома.

Онъ подалъ щипцы Маріонъ.

Ей ничего не оставалось какъ взять ихъ. Она взяла, покраснла до корней волосъ, пріостановилась на минуту, а затмъ толкнула уголья, какъ этого отъ нея требовали.— Благодарю,— сказалъ онъ, продолжая стоять на колняхъ у ея ногъ и взявъ отъ нея щипцы,— благодарю. Теперь вы навсегда свой человкъ въ Гендонъ-Голл. Никому, кром друга, не позволилъ бы я шевелить у меня огонь въ камин.— Съ этимъ онъ всталъ и медленно вышелъ изъ комнаты.

— О, мистриссъ Роденъ,— сказала Маркизовъ,— какъ мн жаль, что я это сдлала.

— Ничего. Это только шутка.

— Конечно, это шутка, но все же мн жаль, что я это сдлала. Въ ту минуту мн казалось, что я покажусь сердитой, если не исполню его просьбы. Но когда онъ сказалъ, что я буду чувствовать себя здсь дома!.. О, мистриссъ Роденъ, какъ я жалю, что это сдлала.

— Онъ пойметъ, что это не имло никакого значенія, моя милая. Онъ добродушенъ и шутливъ, ему пріятно дать намъ понять, что мы для него не постороннія.

Но Маріонъ знала, что лордъ Гэмпстедъ не дастъ этому этого невиннаго толкованія. Хотя ей видна была одна его спина, когда онъ выходилъ изъ комнаты, она знала, что онъ торжествуетъ.

— Ну-съ, мистеръ Фай, вотъ вамъ портвейнъ, коли угодно, но я вамъ рекомендую придерживаться бордо.

— Я ужъ придерживался, милордъ, насколько къ этому способенъ,— сказалъ квакеръ.— И немного вина на меня сильно дйствуетъ, такъ какъ у меня нтъ къ нему особой привычки.

— Вино веселитъ сердце человка,— сказалъ Роденъ.

— Справедливо, мистеръ Роденъ. Только я сомнваюсь, полезно ли, чтобъ сердце человка сильно веселилось. Веселье и скорбь слишкомъ неизмнно уравновшиваютъ другъ друга. Ровное, ясное настроеніе всего боле прилично жизни человческой, если его можно достигнуть.

— Гладкая дорога безъ горъ,— сказалъ Гэмпстедъ.— Говорятъ, что лошади всего скорй устаютъ отъ нея.

— Если ли бы он сами сказали вамъ это, еслибъ могли сообщить свои впечатлнія посл долгаго, дневнаго пути.

Тутъ произошла пауза, но мистеръ Фай продолжалъ:

— Милордъ, боюсь, что сдлалъ ошибку относительно слова ‘страшно’, которое случайно сорвалось съ твоихъ устъ.

— О, право нтъ, нисколько.

— Мн казалось, что я нахожусь среди нашей конторской молодежи, которая иногда позволяетъ себ выраженія, не приличествующія ея занятіямъ, а, можетъ быть, и ея положенію въ обществ, въ такихъ случаяхъ я имю привычку напоминать ей, что слова, въ дловые часы, должны употребляться въ ихъ тсномъ смысл. Но, милордъ, коли ты выпряжешь рабочую лошадь изъ плуга, ты не въ прав ожидать отъ нея, чтобъ она красиво выступала на зеленой полян.

— Именно оттого, что по моему мннію слдовало бы больше смшивать тхъ лошадей, которыхъ вы называете ‘рабочими’, съ тми, которыя употребляются единственно для забавы, я съ такой гордостью привтствовалъ васъ здсь. Надюсь, что далеко не въ послдній разъ вы послужите мн живымъ лексикономъ. Если вамъ боле не угодно вина, мы отправимся въ гостиную, къ дамамъ.

Мистриссъ Роденъ очень скоро объявила, что имъ пора возвращаться въ Галловэй.

Гэмпстедъ не пытался удерживать ихъ. Слова, которыми они обмнялись съ Маріонъ, почти ограничивались тмъ, что было выше упомянуто, тмъ не мене онъ сознавалъ, что не только удовлетворительно, но до нкоторой степени достохвально выполнилъ намреніе, въ виду котораго онъ собственно и пригласилъ своихъ гостей. Планъ его былъ выполненъ съ полнымъ успхомъ. По тому, какъ Маріонъ исполнила его просьбу насчетъ огня въ камин, онъ былъ увренъ, что въ прав считать ее другомъ.

XXI.— Что вс думали, возвращаясь домой.

Лордъ Гэмпстедъ вышелъ на крыльцо, чтобъ посадить ихъ въ экипажъ.— Лордъ Гэмпстедъ,— сказала Гэмпстедъ Роденъ,— вы жестоко простудитесь. Морозить, а вы съ открытой головой.

— Я на эти вещи не обращаю никакого вниманія,— сказалъ онъ, на минуту держа руку Маріонъ, пока помогалъ ей ссть въ экипажъ.

— Вернитесь,— шепнула она.

Губы ея, при этомъ, почти касались его уха, но причиной этому было положеніе, въ которое поставилъ ее случай. Рукъ ея еще находилась въ его рук — но и это было дломъ того же случая. Но у женщинъ, мн кажется, существуетъ невольное стремленіе пользоваться услугами боле, чмъ велитъ необходимость, когда тотъ, кто ихъ оказываетъ, имъ дйствительно пріятенъ. Маріонъ, конечно, не имла подобнаго намренія. Еслибъ эта мысль пришла ей въ голову, она уклонилась бы отъ его прикосновенія. Только когда онъ отнялъ свою руку, когда ощущеніе теплоты отъ его близости исчезло, только тогда она сознала, что онъ былъ такъ близко, а что теперь они разлучены.

За ней слъ въ экипажъ отецъ ея, потомъ Роденъ.

— Доброй ночи, милордъ,— сказалъ квакеръ.— Я провелъ очень пріятный вечеръ. Думаю, что завтра тмъ мене буду расположенъ къ своему дневному труду.

— Вовсе нтъ, мистеръ Фай, вовсе нтъ. Вы будете походить на освжившагося богатыря. Ничто такъ не освжаетъ душу, какъ дружеская бесда. Надюсь, что вскор вы опять прідете и испытаете это средство.

Экипажъ отъхалъ, а лордъ Гэмпстедъ вошелъ въ домъ, чтобъ погрться у огня, который Маріонъ Фай мшала.

Онъ не имлъ намренія влюбиться въ нее. Существовалъ ли когда-нибудь молодой человкъ, который, найдя двушку симпатичной, вознамрился бы влюбиться въ нее? Двушки влюбляются намренно, а еще чаще, можетъ быть, уклоняются отъ этого, но мужчины въ такихъ длахъ рдко имютъ цль. Лордъ Гэмпстедъ понялъ въ ней, какъ ему казалось, отличный образецъ всякихъ достоинствъ въ томъ класс человчества, который его убжденія и теоріи побуждали его превозносить. Онъ думалъ, что полезно было бы скрещивать скаковыхъ и рабочихъ лошадей, а, въ данномъ случа, Маріонъ Фай была рабочая лошадь. Онъ, безъ всякаго сомннія, не сдлалъ бы этой попытки, еслибъ она не очаровала его глазъ, его слуха, его чувствъ вообще. Онъ, конечно, не былъ такимъ философомъ, чтобы, въ его погон за мудростью, такой старикъ, какъ Захарія Фай былъ столько же пріятенъ, сколько его дочь. Надо признаться, что онъ былъ воспріимчивъ въ женскому вліянію. Но ему не сразу пришло въ голову, что хорошо было бы влюбиться въ Маріонъ Фай. Отчего бы ему не быть въ дружескихъ отношеніяхъ съ милой и хорошенькой двушкой, не любя ее? Таковы были его мысли посл первой встрчи съ Маріонъ, въ дом мистриссъ Роденъ. Затмъ онъ ршилъ, что друзья не могутъ сойтись не видаясь, и составилъ свой планъ, еще не сознавая вызваннаго ею чувства. Планъ осуществился, обдъ его состоялся, Маріонъ Фай помшала уголья у него въ камин, произошло легкое рукопожатіе, когда онъ усаживалъ ее въ экипажъ, послышалось сказанное шопотомъ словечко, которое, еслибы не было сказано шопотомъ, не имло бы никакого значенія, была минута, когда онъ сознавалъ, что губы его очень близко къ ея щек, а затмъ онъ возвратился къ своему уютному камельку, вполн сознавая, что влюбленъ.

Что изъ этого выйдетъ? Когда онъ убждалъ и сестру, и Родена, что бракъ ихъ неудобенъ изъ-за различія въ ихъ общественномъ положеніи, и оправдывалъ свое мнніе, заявляя, что двумъ человкамъ невозможно самопроизвольно нарушить условія свта безъ вреда себ и другимъ, онъ въ тайн признавался самому себ, что и онъ связанъ закономъ, который проповдуетъ. Чтобъ такія условія постепенно перестали существовать, было бы прекрасно, но ни одинъ мужчина не достаточно силенъ, чтобъ наскоро создать для себя новый законъ, еще мене въ состояніи это сдлать женщина. Разстоянія, отдляющія одного человка отъ другого, положительное зло. Это составляло самую суть его ученія, но многочисленные опыты доказали, что немедленное уничтоженіе этихъ разстояній — пустая мечта, а уменьшеніе ихъ должно идти постепенно и медленно. Что уменьшеніе это будетъ продолжаться, пока разстоянія окончательно не исчезнутъ черезъ какихъ-нибудь тысячу лтъ, онъ нисколько не сомнвался. Разстоянія уже уменьшались, благодаря возраставшей мудрости и филантропіи человчества. Ему, рожденному въ знатности и богатств, можетъ быть дано сдлать боле, чмъ другому. Той долей своего величія, которой онъ могъ поступиться безъ вреда для тхъ, съ кмъ онъ былъ связанъ, онъ поступится. Какого именно рода должна быть женщина, которую ему угодно будетъ избрать себ въ жены, онъ не составилъ себ точнаго понятія, но онъ постарается жениться такъ, чтобъ не упасть во мнніи свта и тмъ не оскорбить свою семью, тмъ не мене онъ удовлетворитъ и собственнымъ убжденіямъ, не ища особенно аристократической крови. Точно также поступилъ отецъ его при выбор первой жены, и выборъ его былъ бы вполн удаченъ, еслибы не вмшалась въ дло смерть. Движимый такими разсужденіями, онъ пытался, хотя и слабо, разлучить сестру съ ея поклонникомъ, думая, что влюбленные должны быть связаны аргументами, которые кажутся основательными ему, невлюбленному. Но теперь онъ также былъ влюбленъ, и пресловутые аргументы, въ примненіи къ нему самому, превращались въ ничто, пока онъ сидлъ глядя въ огонь и держа щипцы въ рук.

Могло ли быть что-нибудь граціозне притворной энергіи, съ какой она длала видъ, что разбиваетъ уголья? могло ли быть что-нибудь прекрасне этого взгляда, въ которомъ смшивались сомнніе, страхъ и дружелюбіе, какимъ она заглянула ему въ лицо при этомъ? Она отлично поняла, что онъ чувствовалъ, обращаясь въ ней съ этой маленькой просьбой. У нея достало сердца и ума, чтобъ сразу угадать значеніе ея. Или, врне, она не сразу все поняла, она тогда только поняла, что тутъ разумлась не одна дружба, но отчасти и любовь, когда рука ея уже сдлала движеніе и отвести ее было нельзя. Скоро она узнаетъ, сколько тутъ разумлось любви! Согласимо или нтъ его намреніе съ его же мудрой теоріей, относительно постепеннаго уменьшенія разстояній, сердце его зашло теперь слишкомъ далеко для отступленія. Сидя здсь, онъ сразу принялся убждать себя, что его прежніе аргументы врны только въ отношеніи женщинъ-аристократокъ, а что для него они не обязательна. На комъ бы онъ ни женился, онъ возвыситъ ее до себя. Самъ онъ не придавалъ своему общественному положенію никакой цны. Онъ думалъ о чужихъ предразсудкахъ, увряя себя, что Маріонъ будетъ ничмъ не хуже другихъ графинь и маркизъ. Сестра — другое дло. Она займетъ общественное положеніе мужа. Можетъ быть, и слдуетъ избгать ранъ, которыя она причинить многимъ, сдлавшись женой почтамтскаго клерка. Но его бракъ съ Маріонъ Фай не долженъ причинить никакихъ ранъ.

Настоящія его разсужденія, безъ всякаго сомннія, были слабы, но каковы бы они ни были, онъ далъ имъ полную волю. Ему даже въ голову не пришло попытаться освободиться отъ чаръ Маріонъ. Что бы ни случилось, все должно уступить его настоящей страсти. Она мшала огонь у него въ камин, она должна возссть у его очага на всю остальную ихъ жизнь. Что касается до отца ея, онъ былъ и о немъ хорошаго мннія,— трудолюбивый, полезный, умный человкъ, своеобразнаго обращенія, котораго онъ не устыдится ни въ какомъ обществ. Она также квакерша, но это для него имло мало или, врне, никакого значенія. У него также были свои религіозная убжденія, но они были не такого рода, чтобъ его оскорбляли убжденія тхъ, кто вруетъ, что возрастающая цивилизація возникла изъ ученія Христа. Простая, горячая, чистая вра двушки скорй привлечетъ его, чмъ оттолкнетъ. Право, въ его Маріонъ, какъ онъ и понималъ, не было ничего, что не говорило бы о женщин-совершенств.

Его Маріонъ! Сколько словъ сказалъ онъ ей? Сколько ея мыслей подслушалъ? Сколько ея ежедневныхъ занятій когда-нибудь видалъ? Но что до этого? Не двушку любитъ человкъ, но образъ, которой создало его воображеніе для наполненія вншняго облика, плнившаго его чувства.

Теперь Гэмпстедъ думалъ только объ одномъ: какъ бы пріобрсти эту драгоцнную жемчужину. Онъ сидлъ, размышляя объ этомъ, ища въ ум комбинаціи, которая могла бы свести его съ Маріонъ Фай въ возможно скорйшемъ времени. Его идея обда удалась, какъ онъ не смхъ и надяться. Но не могъ же онъ дать другой обдъ на будущей недл. Онъ не могъ также собрать у себя гостей, которыхъ угощалъ сегодня, по возвращеніи сестры. Онъ обязался не принимать Джорджа Родена, пока она гоститъ у него. Едва ли онъ могъ надяться, что мистриссъ Роденъ согласится пріхать къ нему безъ Джорджа, а безъ мистриссъ Роденъ, какъ ему залучить квакера и его дочь? Сестру онъ ожидалъ на другой день, она, безъ сомннія, охотно поможетъ ему относительно Маріонъ, если это будетъ возможно. Но такое содйствіе съ ея стороны, конечно, потребуетъ того же и отъ него, въ ея затрудненіяхъ. Онъ зналъ, что такого содйствія онъ оказать не можетъ, такъ какъ далъ отцу слово насчетъ Джорджа Родена. Въ настоящую минуту ему не представлялось другого плана, кром самаго простого: постить мистриссъ Роденъ и высказаться насчетъ своей любви къ молодой двушк.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Гости молчали всю дорогу. Каждаго занимали собственная мысли. Джорджъ Роденъ говорилъ себ, что это на долго, долженъ быть его послдній визитъ въ Гендонъ-Голлъ. Онъ былъ спокоенъ. Двушка, которую онъ любитъ, несомннно будетъ врна. Онъ не выходилъ изъ терпнія, какъ Гэмпстедъ. Онъ могъ ждать, находя утшеніе въ своей вр. Но все же едва ли можетъ влюбленный быть доволенъ судьбой, если онъ не видитъ на своемъ горизонт точки, изъ которой можетъ брызнутъ свтъ сквозь тучи. Такой точки онъ не видлъ.

Квакеръ задавалъ себ много вопросовъ. Хорошо ли онъ сдлалъ, что повезъ дочь къ этому молодому аристократу? Хорошо ли, что самъ туда похалъ? Что у него, или у его двочки общаго съ лордами? А между тмъ, это доставило ему удовольствіе. Любезность всегда льститъ, а лесть всегда пріятна. Ему представился мучительный вопросъ — какъ представляется многимъ изъ насъ, когда мы нсколько времени успшно боролись противъ обольщеній свта — дйствительно ли, отказываясь отъ житейскихъ наслажденій, мы получаемъ за это какое-нибудь вознагражденіе? Не лучше ли, въ сущности, жить какъ другіе? Здсь все ему нравилось: мягкіе стулья, безмолвные слуги, прекрасно приготовленный обдъ, хорошія вина, тонкое стекло, блоснжное столовое блье, а всего боле — тонъ бесды, къ которому онъ не привыкъ ни въ контор, ни дома. Маріонъ, правда, всегда была кротка съ нимъ, какъ воркующая голубка, но онъ сознавалъ, что онъ не отвчалъ ей тмъ же — его домашній разговоръ дышалъ суровой правдой, выраженной въ короткихъ, энергическихъ фразахъ. Всю жизнь, говорилъ онъ себ, что суровая правда полезне человчеству, чмъ всякія милыя фразы. Но въ собственной пріемной онъ рдко видлъ свою Маріонъ такой веселой, какой она была за столомъ этого лорда. Отчего красота ея такъ ярко сіяла въ его присутствіи? Старикъ также имлъ понятіе о любви, въ голов его постоянно сидла мысль, что придетъ время, когда его Маріонъ отдастъ свое сердце какому-нибудь незнакомцу. Онъ не думалъ, онъ не хотлъ думать, чтобъ незнакомецъ явился теперь, но хорошо ли, чтобъ будущность его дочери пострадала, хотя бы настолько, насколько его собственная? Онъ много раздумывалъ объ этомъ и сказалъ себ, что не можетъ это быть хорошо.

Мистриссъ Роденъ почти все поняла, хотя простодушно честное намреніе молодого лорда было ей не совсмъ ясно. Скоро сказала она себ, что поступила дурно, привезя двушку въ домъ молодого человка. Она замтила, что Маріонъ понравилась Гэмпстеду, но и не воображала, что оно зайдетъ такъ далеко. Если сдлано зло, она тому виной, а казалось, что зло сдлано несомннно.

А о чемъ думала Маріонъ? Сознавала ли она, что сдлано зло,— зло, котораго никогда не исправить? Она сказала бы себ это, еслибы сознала теперь же всю силу, всю глубину, всю смертельность полученной раны. Для такой раны — одно лекарство, а на это она, конечно, не имла бы никакой надежды. Пока она еще не признавалась себ, что нсколько нжныхъ словъ, два, три ласковыхъ взгляда, прикосновеніе руки, самое присутствіе юноши, красота котораго плняла взоры, всецло покорили и поработили все чувство Маріонъ Фай. Но оно было такъ. Ни на минуту не уклонялась ея мысль, во время обратнаго пути, отъ предмета ея безсознательнаго поклоненія. Вдругъ она почувствовала боль отъ раны, хотя пока еще боль не смертельную. Съ какого права такой двушк, какъ она, получать хотя бы пустые комплименты отъ такого человка, какъ лордъ Гэмпстедъ? Что онъ ей, что она ему? Онъ долженъ выполнить свою высокую миссію, исполнить свои высокія обязанности и несомннно найдетъ благородную лэди, которая станетъ матерью его дтей. На одну минуту мелькнулъ онъ на пути ея, она не могла не помнить его вчно. Ей почему-то казалось, что любовь для нея теперь невозможна. Но страданіе, неизбжно связанное съ такой мыслью, еще не коснулось ея. Она какъ будто сожалла, что судьба поставила ее до такой степени вн его сферы, но она уврена была въ одномъ, что еслибы онъ сдлалъ ршительный шагъ, она не помрачитъ его величія, принявъ безцнный даръ его любви. Но зачмъ, зачмъ былъ онъ съ ней такъ нженъ?..

Тутъ они въхали въ свою улицу, каждая пара вышла у своего дома, обмнявшись съ другой только нсколькими словами на прощанье.

— Только-что вернулись,— крикнула Клара Демиджонъ, врываясь въ спальню тетки.— Увидите, что это истинная правда. Они обдали у лорда!

XXII.— Снова въ Траффорд.

Встрча Гэмпстеда съ сестрою была дружелюбна и, говоря вообще, удовлетворительна.

— А у меня вчера былъ званый обдъ,— сказалъ онъ, смясь.

— Кто были гости?

— Роденъ былъ здсь.— Наступило молчаніе. Она была рада, что женихъ ея былъ въ числ гостей, но ей еще не хотлось говорить о немъ.— И мать его.

— Я уврена, что полюблю его мать,— сказала лэди Франсесъ.

— Я упомянулъ объ этомъ,— продолжалъ ея братъ, особенно старательно выбирая выраженія,— потому-что, согласно данному въ Траффорд общанію, я не могу теперь пригласить его сюда.

— Жаль мн, что я тебя стсняю, Джонъ.

— Ты меня не стсняешь и мн кажется, что ты должна бы это знать. Оставимъ это пока. Еще былъ у меня оригинальный старикъ, квакеръ, Захарія Фай, серьезный, честный человкъ, который мгновенно распекъ меня за неприличныя выраженія.

— Гд ты его нашелъ?

— Онъ изъ Сити. Съ нимъ была его дочь.

— Молодая двушка?

— Разумется.

— Да, но молодая… и красивая?

— Молодая и красивая.

— Ну вотъ, ты смешься. Вроятно, это какая-нибудь умная, скорй антипатичная особа среднихъ лтъ.

— Я недостаточно ознакомился съ ея умственными способностями, чтобы судить о нихъ,— сказалъ Гэмпстедъ почти обиженнымъ тономъ.— Почему ты вообразила, что она должна быть антипатична, если она квакерша, съ чего взяла, что она среднихъ лтъ, я не понимаю. Мн она не антипатична.

— О, Джонъ! Теперь я знаю, что ты открылъ какую-нибудь божественную красоту.

— Мы иногда, сами того не зная, принимаемъ у себя ангеловъ. Когда она ухала, я подумалъ, что это случилось со мной.

— Ты не шутишь?

— Нисколько не шучу относительно ангела. А теперь я хочу посовтоваться съ тобой насчетъ, одного плана.

Онъ предложилъ сестр похать съ нимъ недльки на дв въ Горсъ-Голлъ, на что лэди Франсесъ согласилась. Дня отъзда Гэмпстедъ, однако, не назначалъ, онъ ршился до этого еще разъ повидаться съ Маріонъ. Чмъ боле онъ думалъ о Галлове, тмъ боле убждался, что единственный для него путь къ Маріонъ черезъ мистриссъ Роденъ. Онъ оставилъ себ два, три дня на размышленіе, какъ бы это половче устроитъ, какъ вдругъ его задержало письмо отца, который просилъ его пріхать въ Траффордъ. Маркизъ былъ боленъ и сильно желалъ повидать сына. Письмо, въ которомъ желаніе это было выражено, отличалось грустнымъ и жалобнымъ юномъ. Лордъ Кинсбёри говорилъ, что едва въ состояніи писать, такъ ему нездоровится, но у него нтъ никого, кто бы могъ служить ему секретаремъ. Мистеръ Гринвудъ такъ несносенъ, что онъ не можетъ боле давать ему подобныхъ порученій. ‘Мачиха твоя причиняетъ мн не мало непріятностей, не думаю, чтобъ я это заслужилъ отъ нея’. Затмъ онъ прибавлялъ, что ему необходимо будетъ выписать своего стряпчаго въ Траффордъ, но что прежде онъ желаетъ повидаться съ Гэмпстедомъ. Сынъ не могъ не вывести изъ этого письма нсколькихъ заключеній. Онъ былъ увренъ, что отецъ его боится за себя, иначе онъ бы и не подумалъ выписывать стряпчаго въ Траффордъ. До сихъ поръ онъ всегда былъ радъ воспользоваться случаемъ създить въ Лондонъ, когда какое-нибудь дло служило благовиднымъ предлогомъ для поздки. Затмъ сыну его пришло въ голову, что отецъ никогда, въ письмахъ и разговорахъ, не говорилъ ему о ‘мачих’. Въ иныя минуты маркизъ называлъ жену или маркизой, или лэди Кинсбёри. Въ хорошемъ расположеніи духа онъ обыкновенно называлъ ее, въ разговор съ сыномъ, ‘твоя мать’. Должно быть, маркизу приходилось въ Траффорд очень плохо, если онъ окончательно отказывался отъ услугъ мистера Гринвуда,— которыми пользовался съ незапамятныхъ временъ. Понятно, что Гэмпстедъ немедленно отправился въ Траффордъ, оставивъ сестру одну въ Гендонъ-Голл. Маркиза онъ засталъ, правда, не въ постели, но заключеннаго въ собственной маленькой гостиной, и въ очень небольшой спальн, которую ему устроили рядомъ съ этой комнатой. Гэмпстедъ, по прізд, прежде чмъ вошелъ къ отцу, видлъ на одну минуту маркизу.— Не могу вамъ сказать, каковъ онъ,— сказала лэди Кинсбёри,— онъ почти не допускаетъ меня въ себ. Докторъ, кажется, думаетъ, что бояться намъ нечего. Онъ запирается въ этихъ мрачныхъ комнатахъ внизу. Конечно, ему было бы полезне жить тамъ, гд больше свта и воздуха. Но онъ сталъ такъ упрямъ, что я не знаю какъ къ нему и подступаться.

— Онъ всегда любилъ занимать комнату рядомъ съ мистеромъ Гринвудомъ.

— Онъ положительно возненавидлъ мистера Гринвуда. Вы лучше не упоминайте имени бднаго старика. Живя здсь взаперти, мн больше не съ кмъ слова сказать, и по этой-то причин, вроятно, онъ желаетъ отъ него отдлаться.

Въ отвтъ на все это Гэмпстедъ почти ничего не сказалъ. Отецъ тотчасъ же заговорилъ о мистер Гринвуд, такъ что ему было бы совершенно невозможно послдовать совту лэди Кинсбёри, какъ бы онъ ни былъ склоненъ къ нему.— Конечно, я боленъ,— сказалъ маркизъ,— я такъ страдаю отъ худого пищеваренія, что ничего сть не могу. Докторъ, кажется, думаетъ, что я бы поправился, еслибъ не волновался, но столько вещей меня волнуютъ. Поведеніе этого человка ужасно.

— Какого человка, сэръ?— притворился Гэмпстедъ.

— Этого священника,— сказалъ лордъ Кинсбёри, указывая пальцемъ въ направленіи комнаты мистера Гринвуда.

— Не является же онъ къ вамъ, сэръ, если вы за нимъ не пошлете?

— Я теперь не видалъ его пять дней и не забочусь, увижу ли его когда-нибудь.

— Чмъ оскорбитъ онъ васъ?

— Я строго на строго приказалъ ему не говорить о твоей сестр ни со мной, ни съ маркизой. Онъ торжественно общалъ мн это, а я очень хорошо знаю, что они постоянно толкуютъ о ней.

— Можетъ быть, въ этомъ виноватъ не онъ.

— Нтъ, онъ. Мужчина можетъ не говорить съ женщиной, если самъ этого не пожелаетъ. Съ его стороны это чистйшая дерзость. Мачиха твоя приходить ко мн всякій день и никогда не уйдетъ, не осудивъ Фанни.

— Вотъ почему я нашелъ лучшимъ, чтобъ Фанни поселилась у меня.

— Кром того, когда я съ ней спорю, она всегда сообщаетъ мн, что говоритъ объ этомъ мистеръ Гринвудъ. Кому какое дло до мистера Гринвуда? Съ какого права мистеръ Гринвудъ путается въ мои семейныя дда? Онъ не уметъ вести себя порядочно, онъ долженъ уйти.

— Онъ прожилъ здсь много лтъ,— сказалъ Гэмпстедъ, заступаясь за старика.

— Слишкомъ много, когда ты продержишь человка у себя въ дом столько времени, онъ непремнно позволитъ себ лишнее.

— Вамъ придется обезпечить его, если онъ васъ оставитъ.

— Я объ этомъ думалъ. Конечно, придется что-нибудь дать. Въ теченіе послднихъ десяти лтъ онъ получалъ по триста фунтовъ въ годъ, а въ теченіе двадцати-пяти лтъ ни разу не заплатилъ за постель или обдъ изъ собственнаго кармана. Куда онъ двалъ свои деньги? Онъ долженъ быть богатъ для своего общественнаго положенія.

— Что человкъ длаетъ съ своими деньгами, мн кажется, не касается тхъ, кто эти деньги уплачиваетъ…

— Онъ получитъ тысячу фунтовъ,— сказалъ маркизъ.

— Едва ли этого было бы достаточно. А я такъ оставилъ бы его, хотя бы потому, что онъ служитъ утшеніемъ для лэди Кинсбёри. Что изъ того, хотя бы онъ и толковалъ о Фанни? Уйди онъ отсюда, она выберетъ другого собесдника, быть можетъ, мене подходящаго, а тотъ ужъ конечно всмъ разблаговстить.

— Отчего онъ меня не послушался?— сердито спросилъ маркизъ.— Онъ у меня служилъ, я ему покровительствовалъ, а теперь онъ возстаетъ противъ меня, и т. д. и т. д.

Гэмпстеду, въ теченіе цлаго дня не удалось навести разговоръ на какой-нибудь другой предметъ. На слдующее утро Гэмпстедъ узналъ отъ доктора, что состояніе здоровья отца далеко не удовлетворительно. Докторъ совтовалъ увезти его изъ Траффорда и даже разлучитъ его съ лэди Кинсбёри.

— Это, конечно, крайне щекотливый предметъ,— сказалъ докторъ,— но, милордъ, говоря по правд, лэди Кинсбёри раздражаетъ его. Я, конечно, не любопытствую знать въ чемъ дло, во что-то здсь не такъ.

Лордъ Гэмпстедъ, который прекрасно зналъ, въ чемъ дло, не пытался противорчить ему. Когда же онъ заговорилъ съ отцомъ, что не худо бы ему перемнить воздухъ, маркизъ объявилъ, что предпочитаетъ умереть въ Траффорд, чмъ въ другомъ мст.

По всему, что длалось и говорилось, было слишкомъ очевидно, что отецъ дйствительно думаетъ о смерти. Вс дловые вопросы были живо разршены, но у Гэмпстеда передъ отъздомъ происходили разговоры съ мистеромъ Гринвудомъ, съ мачихой, съ отцомъ, которые мы здсь приведемъ.

— По моему, отецъ вашъ жестокъ ко мн,— сказалъ мистеръ Гринвудъ.

— Я совершенно убжденъ, что онъ на это неспособенъ,— сердито сказалъ Гэмпстедъ.

— А между тмъ, на то похоже. Лучшіе годы моей жизни я посвятилъ ему, а онъ теперь собирается отпустить меня, точно я ничмъ не выше слуги.

— Что бы онъ ни длалъ, онъ, я увренъ, иметъ на то основаніе.

— Я только исполнилъ свой долгъ. Нельзя же думать, чтобъ человкъ въ моемъ положеніи по приказу говорилъ или молчалъ. Естественно, что леди Кинсбёри длится со мной своими горестями.

— Если вамъ угодно послдовать моему совту,— сказалъ лордъ Гэмпстедъ, тмъ тономъ, который всегда вызываетъ въ душ слушателя ршимость не послдовать даваемому совту,— вы будете соображаться съ желаніями отца моего, пока вы находите для себя удобнымъ жить въ его дом. Если вы сдлать этого не можете, вамъ бы, мн кажется, слдовало оставить его.— Въ каждомъ слов этой рчи слышался упрекъ, и мистеръ Гринвудъ, который упрековъ не любилъ, не забылъ этого.

— Конечно, я въ этомъ дом теперь ничто,— сказала маркиза въ свое послднее свиданіе съ пасынкомъ.— Изъ-за того, что я дерзнула не одобрить мистера Родена въ качеств мужа для вашей сестры, меня заперли здсь, не даютъ ни съ кмъ сказать слова.

— Фанни оставила этотъ домъ, чтобъ не раздражать васъ доле своимъ присутствіемъ.

— Она оставила его, чтобъ быть поближе къ ужасному поклоннику, которымъ вы ее снабдили.

— Это неправда,— сказалъ Гэмпстедъ, выведенный изъ себя вдвойн несправедливымъ обвиненіемъ.

— Конечно, вы можете позволять себ со мной дерзости, говорить мн, что я лгу. Въ ваше новое ученіе входитъ обязанность не быть почтительнымъ въ родственниц, вжливымъ съ дамой.

— Извините меня, лэди Кинсбёри,— онъ никогда прежде такъ не называлъ ее,— если я былъ непочтителенъ или невжливъ, но нелегко было вынести ваши слова. Помолвка Фанни съ мистеромъ Роденомъ совершилась безъ моего согласія. Я ея не устраивалъ и не поощрялъ. Сестра похала въ Гендонъ не съ тмъ, чтобъ быть поближе къ мистеру Родену, съ которымъ она общала не имть никакихъ сношеній, пока она гоститъ у меня. За насъ обоихъ я обязанъ отвергнуть это обвиненіе.

Этимъ и ограничилось его прощаніе съ мачихой.

Ничего не могло быть грустне послднихъ словъ, сказанныхъ маркизомъ сыну.— Не думаю, Гэмпстедъ, чтобы мы еще увидлись въ этомъ мір.

— О, отецъ!

— Не думаю, чтобы мистеръ Спайсеръ зналъ, какъ я плохъ.

— Не выписать ли вамъ сэра Джэмса изъ Лондона?

— Боюсь, что никакому сэру Джэмсу не помочь мн. Трудно лечить того, кто боленъ душою.

— Но отчего бы болть душ вашей, сэръ? Мало о комъ можно сказать, что ему легче живется, чмъ вамъ. Не такого же рода эта исторія съ Фанни, чтобы отравлять вамъ жизнь.

— Это не то.

— Такъ что же? Надюсь, что я не причинилъ вамъ огорченія?

— Нтъ, мой милый, нтъ. Мн иногда тяжело думать, что я воспиталъ тебя въ идеяхъ, которыя ты воспринялъ слишкомъ горячо. Но это не то.

— Матушка?

— Сердце ея отвернулось отъ меня — отъ тебя и Фанни. Я чувствую, что между моими двумя семьями произошла рознь. За что дочь моя изгнана изъ моего дома? Изъ-за чего ты не можешь погостить у меня иначе, какъ на положеніи пришельца во вражьемъ стан? Съ чего человкъ этотъ вооружается противъ меня, онъ, который вкъ свой жилъ у меня на хлбахъ?

— Ужъ изъ-за него-то я не сталъ бы тревожиться.

— Когда будешь старъ и слабъ, то увидишь, какъ трудно гнать отъ себя тревожныя мысли. А ухать, куда я поду?

— Прізжайте въ Гендонъ.

— Чтожъ, оставить ее здсь съ нимъ, чтобы цлый свтъ говорилъ, что я убжалъ отъ собственной жены? Гендонъ теперь твой домъ, а этотъ мой, здсь я долженъ оставаться, пока часъ мой не пробьетъ.

XXIII.— Неукротимый Крокеръ.

Гэмпстедъ провелъ около двухъ недль въ Траффорд и вернулся въ Гендонъ только за нсколько дней до Рождества. Крокеръ въ то же самое время возвратился къ исполненію своихъ служебныхъ обязанностей, но, по своему обычаю, укралъ лишній денекъ и тмъ навлекъ на себя негодованіе мистера Джирнингэма и тяжкій гнвъ великаго Эола. Громовержцу этому лично было совершенно все равно, аккуратенъ или нтъ тотъ или другой молодой человкъ. Существуютъ Крокеры, которымъ лучше платить за отсутствіе, чмъ за присутствіе. Данный Эолъ былъ именно этого мннія о данномъ Крокер. Такъ почему бы не отставить Крокера и тмъ самымъ не сберечь общественныя деньги? Но необходимо — или почти необходимо — чтобы и Крокеры жили. У нихъ есть матери, жены, которыхъ надо одвать, кормить, сердца которыхъ можно разбить. Къ крайнимъ мрамъ прибгаютъ неохотно. Грозить, хмуриться, браниться, сдлать жизнь молодого человка бременемъ для него, все это въ предлахъ власти оффиціальнаго Эола. Иногда можно подумать, что онъ ршился выгнать половину клерковъ на улицу — такъ громогласны его угрозы. Но когда дойдетъ до дла, мужество ему измняетъ. Есть люди, на которыхъ никакая брань, никакія угрозы вовсе не дйствуютъ. Къ числу ихъ принадлежалъ и нашъ Крокеръ. Въ данномъ случа онъ опоздалъ изъ-за желанія поохотиться лишній денекъ и когда отговорился головной болью, никто, ни на минуту, ему не поврилъ. Тщетно Эолъ говорилъ ему, что человкъ съ такимъ слабымъ здоровьемъ совершенно негоденъ для службы. Крокеръ заране зналъ все, что ему будетъ сказано. Даже въ присутствіи мистера Джирнингэма онъ открыто говорилъ объ отвоеванномъ дн, зная, что старикъ предпочтетъ собственное спокойствіе новымъ жалобамъ.

— Еслибы вы присли къ столу теперь, когда вы уже вернулись и принялись за работу, вмсто того, чтобы мшать всмъ остальнымъ длать дло, оно было бы гораздо лучше,— сказалъ мистеръ Джирнингэмъ.

— Моя лошадь перелетла черезъ стну, а за мной переползъ старикъ Амбльтвайтъ,— продолжалъ Крокеръ, стоя спиной къ камину и не обращая никакого вниманія на увщанія мистера Джирнингэма.

Войдя въ комнату, Крокеръ пожалъ руку всмъ присутствующимъ и, наконецъ, подошелъ въ Родену, съ которымъ охотно свелъ бы тсную дружбу, еслбъ это было возможно. Онъ ршилъ, что это будетъ, но когда минута настала, мужество слегка ему измнило. Онъ страшно надолъ Родену въ ихъ послднее свиданіе и сразу замтилъ, что Роденъ этого не забылъ. На этотъ разъ онъ кивнулъ головой Крокеру, не выпуская пера изъ руки.

— Чтожъ, руки-то не дашь, старина?— сказалъ Крокеръ.

— Не думаю,— отвчалъ Роденъ.— Можетъ быть, вы какъ-нибудь научитесь быть мене несноснымъ.

— Право, я всегда желалъ ладить со всми, особенно съ вами,— сказалъ Крокеръ,— но такъ трудно добиться, чтобы словамъ нашимъ придавался ихъ настоящій смыслъ.

Посл этого они не обмнялись ни единымъ словомъ въ теченіе цлаго утра. Случалось это въ субботу, 20-го декабря, тотъ самый день, когда Гэмпстедъ долженъ былъ возвратиться къ себ. Ровно въ часъ Крокеръ всталъ съ мста и, отвсивъ комически-вжливый поклонъ мистеру Джирнингэму, надлъ шляпу на бекрень и вышелъ. Мысли его, пока онъ направлялся къ своей квартир, были полны обращеніемъ Родена съ нимъ. Съ тхъ поръ, какъ онъ удостоврился, что его товарищъ — женится на лэди Франсесъ Траффордъ, онъ твердо ршился сблизиться съ нимъ. Но какъ возвратить утраченное?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Часовъ около трехъ, въ этотъ же день, когда леди Франсесъ начинала подумывать, что время прізда брата близко, слуга вошелъ въ гостиную и доложилъ, что какой-то джентльменъ желаетъ ее видть.— Какой джентльменъ?— спросила лэди Франсесъ.— Назвалъ онъ себя?

— Нтъ, милэди, но онъ говоритъ… онъ говоритъ, что онъ почтамтскій клеркъ.

Лэди Франсесъ въ первую минуту такъ испугалась, что не знала, что отвчать. Одинъ только почтамтскій клеркъ могъ желать ее видть, и она чувствовала по тону слуги, что онъ знаетъ, что гость — ея женихъ. Необходимо немедленно дать отвтъ. Она сознавала, что обязана не принимать Джорджа Родена, но не могла ршиться отослать его отъ дверей и тмъ самымъ позволять слуг предположить, что ей совстно принять того, кому она общала свою руку.— Просите этого джентльмена,— сказала она, наконецъ, почти дрожащимъ голосомъ. Минуту спустя, дверь отворилась и мистеръ Крокеръ вошелъ. Она пыталась приготовиться къ встрч съ женихомъ. Заслышавъ приближающіеся шаги, она приготовилась. Она только-что поднялась съ мста, почти поднялась, когда появилась незнакомая ей личность. Должно признаться, что она испытала сильное разочарованіе, хотя говорила себ, что Родену не слдовало бы навщать ее. Какая женщина не проститъ своему поклоннику посщенія, хотя бы ему не слдовало приходить? Какая женщина не встртитъ незнакомаго суровымъ взоромъ, когда онъ явится предъ ней вмсто ожидаемаго, любимаго человка?— Сэръ?— сказала она, стоя, пока онъ проходилъ черезъ комнату и отвшивалъ ей низкій поклонъ.

Крокеръ былъ расфранченъ, въ желтыхъ лайковыхъ перчаткахъ.— Леди Франсесъ,— сказалъ онъ,— я мистеръ Крокеръ, мистеръ Самуилъ Крокеръ, изъ Главнаго Почтамта. Вы, можетъ быть, слышали обо мн отъ моего пріятели, мистера Родена?

— Нтъ, сэръ.

— А могли бы слышать, такъ какъ мы сидимъ въ одной комнат, за однимъ столомъ. Можетъ быть, вы не забыли нашей встрчи за обдомъ, въ замк вашего дядя, въ Кумберленд.

— Не… не случилось ли чего съ мистеромъ Роденомъ?

— Ровно ничего, милэди. Я имлъ удовольствіе оставить его въ вожделнномъ здравіи часа два тому назадъ. Нтъ, ршительно ничего, что могло бы причинятъ вамъ, милэди, самое легкое безпокойство.

— Мистеръ Роденъ прислалъ васъ съ какимъ-нибудь порученіемъ?— спросила она, сильно нахмурившись.

— Нтъ, милэди, нтъ. Это было бы совершенно невроятно. Я увренъ, что онъ гораздо охотне явился бы самъ, съ собственнымъ порученіемъ.— При этомъ онъ захихикалъ самымъ оскорбительнымъ образомъ.— Я зашелъ въ надежд видть вашего брата, лорда Гэмпстеда, про котораго беру смлость утверждать, что мы съ нимъ слегка знакомы.

— Лорда Гэмпстеда нтъ дома.

— То же сказалъ мн слуга. Тогда мн пришло въ голову, что такъ какъ я пріхалъ изъ Лондона съ извстной цлью, чтобы попросятъ милорда оказать мн небольшую услугу и такъ какъ я не имлъ счастія застать милорда дома, то могу обратиться съ той же просьбой къ вамъ.

— Не можетъ быть, чтобъ я чмъ-нибудь могла бытъ вамъ полезна, сэръ.

— Можете, милэди, гораздо скорй, чмъ кто-бы то ни было въ цломъ мір.

— Что же это можетъ быть?— спросила леди Франсесъ.

— Если позволите, я сяду, такъ какъ разсказъ мой довольно длинный.— Невозможно было отказать ему въ этомъ, она могла только поклониться, пока онъ усаживался.— Мы съ Джорджемъ Роденомъ, милэди, коротко знакомы уже много лтъ.— Она снова наклонила голову.— Могу сказать, что мы были пріятели. Когда люди сидятъ за однимъ столомъ, имъ слдуетъ держаться другъ друга, иначе придется жить, какъ кошка съ собакой, не такъ ли, милэди?

— Я не имю никакого понятія о служебныхъ отношеніяхъ. Такъ какъ я не думаю, чтобъ могла быть вамъ полезна, то, можетъ быть, вы согласитесь удалиться?

— О, милэди, вы должны выслушать меня до конца, такъ какъ именно вы можете помочь мн. Понятно, что при вашихъ отношеніяхъ онъ готовъ сдлать все, что бы вы ему ни приказали. Онъ теперь забралъ въ голову быть со мной очень надменнымъ…

— Право, я тутъ ничего не могу…

— Еслибъ вы только потрудились сказать ему, что я никогда не имлъ намренія оскорбятъ его? Я право не знаю, бы такое случилось. Я, можетъ быть, сказалъ что-нибудь въ шутку насчетъ лорда Гэмпстеда, только въ этомъ, право, не было ничего особеннаго. Никто не можетъ питать къ милорду боле глубокаго уваженія, чмъ питаю я. Я всегда находилъ большой честью для Родена его близкія… боле чмъ близкія отношенія къ вашему семейству…

Что было ей длать съ человкомъ, который ежеминутно позволялъ себ дерзкіе намеки на излюбленную тайну ея сердца.

— Я должна просить васъ оставить меня сэръ,— сказала она.— Братъ мой сейчасъ вернется.

Это у нея вырвалось въ тщетной надежд, что онъ приметъ слова ея за угрозу, предположитъ, что братъ ея выгонитъ его въ дома за его дерзость. Она ошиблась. Ему и въ голову не приходило, что онъ дерзокъ.— Въ такомъ случа вы, можетъ быть, позволите мн подождать милорда,— сказалъ онъ.

— О нтъ, нтъ! Онъ можетъ пріхать, но можетъ и не пріхать. Вамъ право ждать нельзя. Вамъ не слдовало вовсе прізжать.

— Но въ интересахъ мира, милэди! Одно слово съ вашихъ прекрасныхъ устъ…— Лэди Франсесъ была не въ силахъ доле этого выносить. Она встала и вышла изъ комнаты. Въ зал она встртила одного изъ слугъ, которому приказала: ‘сейчасъ же проводить этого господина’. Слуга исполнилъ приказаніе и Крокеръ былъ выпровоженъ изъ дома, не сознавая нисколько всей безтактности своего поведенія.

Едва Крокеръ убрался, какъ Гэмпстедъ, дйствительно, возвратился. Разговоръ, конечно, сейчасъ же коснулся здоровы отца.— Онъ скорй огорченъ, чмъ боленъ,— сказалъ Гэмпстедъ.

— Изъ-за меня?— спросила она.

— Нтъ, не непосредственно.

— Что это значитъ?

— Не ты его огорчаешь, а то, что другія говорятъ о теб,

— Мама?

— Да, и мистеръ Гринвудъ.

— Разв онъ вмшивается?

— Боюсь, что да, черезъ милэди, которая ежедневно сообщаетъ отцу все, что говоритъ глупый старикъ. Леди Кинсбёри крайне неблагоразумна и несносна. Я всегда находилъ ее глупой, но теперь не могу не сознавать, что она поступаетъ очень дурно. Она всячески раздражаетъ его.

— Это очень нехорошо.

— Нехорошо. Онъ можетъ выгнать мистера Гринвуда изъ дома, если онъ станетъ невыносимъ, но жену свою онъ выгнать не можетъ.

— Не могъ ли бы онъ пріхать сюда?

— Боюсь, что нтъ… безъ нея. Она забрала въ свою глупую голову, что мы съ тобой позоримъ семью. Что до меня, она, кажется, думаетъ, что я лишаю ея родныхъ дтей ихъ правъ. Я готовъ все сдлать для нихъ, даже для нея, чтобъ ее успокоитъ, но она ршилась видть въ насъ враговъ. Отецъ говоритъ, что это сведетъ его въ могилу.

— Бдный папа!

— Мы можемъ убжать, онъ — нтъ. Мн стало очень досадно и на милэди, и на Гринвуда, я имъ обоимъ довольно откровенно высказалъ свое мнніе. Мн остается утшительное сознаніе, что въ этомъ дом у меня два жестокихъ врага.

— Могутъ они повредить теб?

— Ничуть, разв въ томъ отношеніи, что научатъ мальчугановъ видть во мн врага.

Только посл обда леди Франсесъ разсказала брату о Крокер.— Подумай, что я должна была почувствовать, когда мн доложили, что почтамтскій клеркъ желаетъ меня видть.

— И вошелъ этотъ негодяй?— спросилъ Гэмпстедъ.

— Ты дйствительно его знаешь?

— Еще бы. Разв ты его не помнишь въ замк Готбей?

— Ничуть. Но онъ сказалъ мн, что былъ тамъ.

— Онъ ни на минуту не отставалъ отъ меня. Онъ положительно заставилъ меня ухать, потому что слдовалъ за мной за охот, какъ тнь. Онъ такъ тяжко оскорбилъ меня, что мн пришлось убжать отъ него. Что ему отъ меня надо?

— Чтобъ ты заступился за него передъ Джорджемъ Роденомъ.

— Онъ — ужасный человкъ. Ни къ чему не ведетъ просить его держаться подальше, онъ окончательно не понимаетъ, что ему говорятъ. Я увренъ, что онъ вышелъ отсюда съ убжденіемъ, что нашелъ въ теб искренняго друга.

XXIV.— Краснорчіе мистриссъ Роденъ.

Цлое воскресенье Гэмпстедъ провелъ въ волненіи, нигд не находя себ мста. Одно время онъ думалъ, что это самый удобный день для поздки въ Галловэй. Онъ наврное застанетъ мстриссъ Роденъ дома посл службы, а если съуметъ завести дло достаточно далеко, то можетъ также повидать и Захарію Фай. Но по зрломъ обсужденіи ему показалось, что воскресенье день для этого неподходящій. Джорджъ будетъ дома и будетъ страшно мшать. Самъ квакеръ будетъ помхой, такъ какъ Гэмпстеду необходимо было сначала переговорить съ Маріонъ. А потому онъ былъ вынужденъ отложить свое намреніе. Понедльникъ также былъ неудобенъ, такъ какъ онъ былъ уже достаточно знакомъ съ обычаями Парадизъ-Роу, и зналъ, что въ этотъ день тамъ будетъ непремнно мистриссъ Винсентъ. Цлью его было, если все пойдетъ хорошо, сначала повидать мистриссъ Роденъ на нсколько минутъ, а затмъ провести какъ можно больше времени съ Маріонъ Фай. Въ силу этихъ соображеній онъ выбралъ вторникъ, и сдлавъ вс распоряженія насчетъ лошадей, грума и пр., отправился въ понедльникъ въ Лейтонъ, гд, въ вид утшенія, проохотился цлый день на оленей.

Когда онъ возвратился, сестра очень серьезно заговорила съ нимъ о собственныхъ длахъ.

— Неправда ли, Джонъ, что это почти глупо, что мистеръ Роденъ не бываетъ здсь?

— Совсмъ не глупо, по моимъ понятіямъ.

— Цлый свтъ знаетъ, что мы женихъ и невста. Даже слуги объ этомъ слышали.

— Чтожъ изъ этого?

— Если вс знаютъ, то какая же цль разлучать васъ? Мама, конечно, сказала сестр, а лэди Персифлажъ всюду разблаговстила. Дочь ея выходитъ за герцога и она вдвойн торжествуетъ, разсказывая всмъ, но я выхожу только за почтамтскаго клерка. Я нисколько не стую на нее за это. Но такъ какъ они такъ много объ этомъ толковали, они обязана по крайней мр предоставить мн моего почтамтскаго клерка.

— На это я ничего не имю сказать, ни въ томъ, ни въ другомъ смысл,— сказалъ Гэмпстедъ.— Я ничего не говорю, по крайней мр теперь.

— Что ты этимъ хочешь сказать, Джонъ?

— Видя, какъ тяжело теб живется въ Траффорд, я всячески старался увезти тебя. Но я могъ привезти тебя сюда только подъ непремннымъ условіемъ, что ты не будешь видться съ Джорджемъ Роденомъ, пока живешь у меня. Если ты можешь получить согласіе отца на свиданіе съ нимъ, тогда эта часть условія перестанетъ существовать.

— Не думаю, чтобы я что-нибудь общала.

— Я такъ понимаю.

— Я ничего не говорила папа на этотъ счетъ,— не помню, чтобъ я что-нибудь общала теб. Я даже уврена, что нтъ.

— Я за тебя общалъ.— На это она промолчала.

— Ты намрена пригласить его сюда?

— Конечно нтъ, но еслибъ онъ пришелъ, какъ могу я не принять его?

— Не думаю, чтобъ онъ пріхалъ безъ приглашенія,— сказалъ Гэмпстедъ.— На этомъ разговоръ и кончился.

На слдующій день, въ два часа, лордъ Гэмпстедъ отправился въ Галловей. Экипажъ свой и слугу онъ оставилъ въ таверн и пошелъ по улиц, длая видъ, будто не замчаетъ, что за нимъ слдятъ изъ сосднихъ домовъ.

Мистриссъ Роденъ была дома и, конечно, приняла его съ самой любезной улыбкой, но сердце ея замерло при вид его.

— Очень мило, что захали,— сказала она.— Джорджъ говорилъ мн, что вы здили въ помстье посл того какъ мы имли удовольствіе обдать у васъ.

— Да, отецъ былъ нездоровъ, мн пришлось провести у него нсколько дней, иначе я былъ бы здсь раньше. Вс вы вернулись домой совершенно благополучно?

— О, да.

— Миссъ Фай не простудилась?

— Нисколько, хотя я боюсь, что она не крпкаго здоровья.

— Надюсь, она не больна?

— Нтъ. Но она живетъ здсь очень тихо, и я сомнваюсь, чтобъ волненія, сопряженныя съ выздами, были ей полезны.

— Въ Гендонъ-Голл, мн кажется, не было нечего волнующаго,— сказалъ онъ, смясь.

— Не для васъ, но, можетъ быть, для нея. Для Маріонъ Фай было событіемъ обдать у васъ. Вамъ трудно себ представить, какъ сильно все новое можетъ дйствовать на такую натуру, какъ натура этой двушки. Я почти сожалла, лордъ Гэмпстедъ, что согласилась привезти ее къ вамъ.

— Говорила она вамъ что-нибудь?

— Нтъ, говорить ей было нечего. Вы не должны думать, что случилось что-нибудь дурное.

— Но что могло случиться дурного?— спросилъ онъ.

— Конечно ничего,— сказала мистриссъ Роденъ,— только ли такой натуры, какъ у нея, всякое впечатлніе вредно.

— Этому я поврить не въ силахъ,— сказалъ онъ, посл паузы.— Отъ времени до времени, въ жизни каждаго изъ насъ должны встрчаться минуты возбужденія, волненія, которыя не могутъ быть безусловно вредны. Что сказала бы Маріонъ, еслибъ я сказалъ ей, что люблю ее?

— Надюсь, вы этого не сдлаете, милордъ.

— Почему? Какое право имете вы на это надяться? Если я люблю ее, разв мн не слдуетъ сказать ей объ этомъ?

— Но вамъ не слдуетъ любить ее.

— Ну, мистриссъ Роденъ, я позволяю себ заявить, что вы окончательно ошибаетесь и говорите, не взвсивъ достаточно своихъ словъ.

— Неужели, милордъ?

— Мн такъ кажется. За что я долженъ быть лишенъ обычной привилегіи мужчины: открыть свою страсть женщин, когда я встрчаю такую, которая во всхъ отношеніяхъ осуществляетъ мой идеалъ, когда я вижу двушку, о которой мн думается, что я могу ее полюбить?

— Въ томъ-то и дло, это толью ‘думается’.

— Я не позволю обвинять меня, не защищаясь. Думается мн это или нтъ, но я люблю Маріонъ Фай и пріхалъ сюда сказать ей это. Если мн удастся произвести на нее какое-нибудь впечатлніе, я опять пріду и скажу это ея отцу. Теперь я здсь потому, что думаю, что вы можете мн помочь. Если вы этого не захотите, я буду дйствовать безъ вашей помощи.

— Что же могу я сдлать?

— Пойти со мною къ ней, теперь, сейчасъ же. Вы говорите, что волненія ей вредны. Волненіе будетъ не такъ велико, если вы пойдете со мною къ ней.— Настала длинная пауза, во время которой мистриссъ Роденъ старалась опредлить, что въ данную минуту ей слдуетъ сдлать. Она, конечно, не думала, что было бы хорошо, еслибъ лордъ Гэмпстедъ, старшій сынъ маркиза Кинсбёри, женился на Маріонъ Фай. Она была вполн убждена, что въ этомъ сходится съ цлымъ свтомъ. Если бы кто-нибудь узналъ, что она помогла устроить такой бракъ, этотъ кто-нибудь несомннно осудитъ ее. Какъ могла такая двушка, какъ Маріонъ Фай, быть подходящей женой для человка въ условіяхъ лорда Гэмпстэда? Маріонъ, лично, имла много достоинствъ. Она хороша, умна, кротка, но невроятно, чтобъ она, по воспитанію или обравованію, была возможной женой для одного изъ первостепенныхъ пэровъ Англіи. Манеры ея могли быть хороши, образованіе прекрасно, но это было не то, что требовалось. Кром того, былъ поводъ и для другихъ опасеній. Мать Маріонъ, ея братья, сестры, вс умерли въ молодости. Сама двушка до сихъ поръ, казалось, избгла бича, отъ котораго они погибли. Но по временамъ на щекахъ ея появлялся яркій румянецъ, отъ котораго замирало сердце мистриссъ Роденъ. Но ея совту, старикъ квакеръ, въ прошлую суровую весну, возилъ дочь на островъ Уайтъ. При этихъ опасеніяхъ, какъ могла она поощрять лорда Гэмпстэда въ его желаніи жениться на Маріонъ?

Кром того, могло ли способствовать счастью самой двушки это вознесеніе въ чуждую сферу,— сферу, которая отнесется къ ней сурово и неласково, и въ которой молодой лордъ замтитъ ея недостатки, когда будетъ уже поздно исправить сдланное зло? Кое-что изъ этого она обдумала заране, признавъ возможность такого шага, какъ настоящій, посл всего, чему была свидтельницей въ Гендонъ-Голл.

— Чтожъ, пойдете со мной?— спросилъ Гэмпстедъ, который сидлъ молча, пока вс эти мысли пробгали въ ум его собесдницы.

— Не думаю, милордъ.

— Отчего же нтъ, мистриссъ Роденъ? Разв это не лучше, чмъ если я пойду одинъ?

— Надюсь, что вы совсмъ не пойдете.

— Пойду несомннно. Я считаю себя обязаннымъ, по всмъ законамъ чести, сказать ей, что она со мной сдлала. Тогда она можетъ разсудить, что для нея лучше.

— По крайней мр сегодня не идите, лордъ Гэмпстедъ. Позвольте мн просить васъ хоть объ этомъ. Подумайте, какъ важенъ шагъ, который вы сдлаете.

— Я объ этомъ думалъ,— сказалъ онъ.

— Маріонъ — золотая двушка.

— Я это знаю.

— Золотая, говорю я, но вроятно ли, чтобъ какая бы то ни была двушка не была тронута и ослплена такимъ предложеніемъ, какъ ваше?

— Тронута она, я надюсь, будетъ. Что же касается до ослпленія — я въ него не врю. Есть глаза, которыхъ не ослпилъ никакимъ ложнымъ блескомъ.

— Но еслибъ она и была тронута,— продолжала мистрносъ Роденъ,— неужели вамъ, которому предстоятъ такія обязанности, хорошо жениться на дочери Захаріи Фай? Выслушайте меня,— сказала она, видя, что онъ пытается прервать ее.— Я знаю, что мы хотите сказать, и многому изъ этого сочувствую, но обществу не можетъ быть полезно, чтобъ сословія смшивались внезапно и грубо.

— Чтожь тутъ было бы грубаго?— спросилъ онъ.

— Въ настоящихъ условіяхъ лордовъ и лэди, герцоговъ и герцогинь, имъ не очень бы понравилось, еслибъ имъ представили Маріонъ Фай, какъ равную. Знаю, что лорды и прежде женились на двушкахъ скромнаго происхожденія и что жены довольствовались своею домашнею ролью. Кое-что изъ этого я извдала, милордъ, испытала… по крайней мр видла всю горечь этого. Маріонъ Фай зачахла бы отъ такихъ оскорбленій. Быть Маріонъ Фай — съ нея достаточно. Быть вашей женой и не считаться достойной быть ею, далеко бы ее не удовлетворило.

— Ее сочтутъ достойной.

— Вы можете превратить ее въ лэди Гэмпстедъ, просить для нея представленія во двору, осыпать ее брильянтами, заставятъ ее занять мсто, соотвтствующее вашему высокому общественному положенію, но можете ли вы заставить жену отца вашего дружески ей улыбнуться?— На это Гэмпстедъ не нашелъ отвта.— Какъ вы думаете, была ли бы Маріонъ довольна, еслибы жена отца вашего хмурилась, глядя на нее?

— Жена отца моего еще не вс.

— Она, по необходимости, имла бы большое значеніе въ глазахъ вашей жены. Подождите недлю, милордъ, мсяцъ, обдумайте это. Пока она еще ничего отъ васъ не ожидаетъ, еще въ вашей власти избавить ее отъ горя.

— Я сдлалъ бы ее счастливой, мистриссъ Роденъ.

— Подумайте, подумайте.

— Да и самого себя также. Мои чувства вы тутъ ставите ни во что.

— Ни во что, сравнительно съ ея чувствами. Видите, какъ я съ вами откровенна. Допустимъ, что сердце ваше нсколько времени проболитъ, что вы дйствительно любите эту двушку настолько, что чувствуете, что она необходима для вашего счастья. Но неужели вы не сознаете, что если она будетъ для васъ недоступна, вы оправитесь отъ этой раны? Какъ мужчин, вамъ еще останется много лтъ для исцленія, прежде, чмъ молодость не отлетитъ отъ васъ. Вы несомннно найдете другую женщину и будете съ ней счастливы. Для нея, если она потерпитъ здсь неудачу, другого случая не представится.

— Я постарался бы, чтобъ этого ‘случая’ было съ нея довольно.

— Вы такъ думаете, но если вы оглянетесь кругомъ, то увидите, что т опасности для ея счастья, которыя я пыталась описать, не воображаемыя. Подумайте, пока еще есть время.

Онъ медленно поднялся со стула и оставилъ ее, почти не говоря ни слова. Она убдила его подождать недлю.

Сердитый спустился онъ съ лстницы, отворилъ входную дверь и… встртилъ Маріонъ Фай.

— Маріонъ,— сказалъ онъ, и въ голос его вылилась вся нжность, наполнявшая его сердце.

— Милордъ?

— Войдите, Маріонъ, на одну минуту.— Она послдовали за нимъ, они остановились внизу лстницы.

— Я пріхалъ узнать, какъ вы себя чувствуете посл нашего маленькаго собранія.

— Я совершенно здорова,— а вы?

— Я гостилъ у отца, иначе я пріхалъ бы раньше.

— Зачмъ же вамъ безпокоиться?

— Есть, есть, зачмъ.— Иначе я не такъ бы обезпокоился. Я и теперь озабоченъ. Мистриссъ Роденъ не хотла идти со мной,— продолжалъ онъ, указывая на лстницу, на которой теперь стояла хозяйка.

— Она сказала мн, что не хорошо, что я пріхалъ, но я пріду какъ-нибудь на дняхъ.— Онъ былъ почти вн себя, говоря это. Двушка до такой степени была ему по сердцу, пока онъ стоялъ тутъ, близко отъ нея, чувствуя на себ ея вліяніе, что онъ не въ силахъ былъ сдерживаться.

— Взойдите наверхъ, дорогая Маріонъ,— говорила мистриссъ Роденъ, съ площадки.— Едва ли удобно держать лорда Гэмпстеда у дверей.

— Конечно, не удобно,— сказала Маріонъ.— Прощайте, милордъ.

— Я буду стоять здсь, пока вы не скажете мн слова. Не хочу, чтобъ меня выгоняли, пока вы здсь. Маріонъ, вы для меня — весь міръ. Я люблю васъ всмъ сердцемъ. Я пришелъ сюда сказать вамъ это, но мистриссъ Роденъ удержала меня. Она взяла съ меня слово не быть здсь цлую недлю, точно недли или годы могутъ измнить меня!— Скажите мн одно слово, Маріонъ. Одного слова теперь достаточно, тогда я уйду. Маріонъ, можете вы полюбить меня?

— Идите сюда, Маріонъ.— Не отвчайте ему теперь.

— Нтъ,— сказала Маріонъ,— теперь я ему не отвчу. Это слишкомъ неожиданно. Лордъ Гэмпстедъ, я теперь пойду къ Гэмпстедъ Роденъ.

— Но мн вы дадите всточку?

— Прізжайте, я вамъ дамъ отвтъ.

— Завтра?

— Нтъ, дайте мн день или два. Въ пятницу отвтъ мой будетъ готовъ.

— Дайте мн руку, Маріонъ.— Она протянула ему руку, которую онъ покрылъ поцлуями.— Помните только, что никогда человкъ не любилъ женщину искренне, чмъ я люблю васъ. Никто, никогда, тверже меня не ршился выполнить свое намреніе. Я въ вашихъ рукахъ.

Съ этимъ онъ оставилъ ее.

XXV.— Взглядъ Маріонъ на бракъ.

Когда лордъ Гэмпстедъ затворилъ за собою дверь, Маріонъ медленно поднялась по лстниц къ мистриссъ Роденъ, которая возвратилась въ гостиную. Когда двушка вошла туда, ея старая пріятельница стояла у дверей, съ ясно написанной на лиц тревогой. Она взяла Маріонъ за руку и, поцловавъ ее, подвела къ дивану.— Я остановила бы его, еслибъ могла,— сказала она.

— Отчего?

— Такія вещи слдуетъ больше обдумывать.

— Онъ такъ сдлалъ все это, что обдумывать уже нечего. Я знала, я почти знала, что онъ прідетъ.

— Знали?

— Теперь я могу себ въ этомъ признаться.

Она улыбалась, говоря это, и хотя разгорлась, но того особеннаго румянца, котораго такъ боялась мистриссъ Роденъ, не было. Въ ней не было замтно и особеннаго волненія. На лиц не было выраженія страха или торжества.

— Отвтъ вашъ готовъ?— Маріонъ взглянула на свою пріятельницу, но тотчасъ не отвтила.— Дорогая моя двочка, слдуетъ крпко обдумать такое предложеніе, прежде чмъ дать какой-нибудь отвтъ.

— Я думала.

— И ршились?

— Мн кажется, что да. Дорогая мистриссъ Роденъ, не смотрите на меня такъ. Если я не скажу вамъ ничего боле сейчасъ, то его потому, что я, можетъ быть, не совершенно уврена… не уврена, во всякомъ случа, въ причинахъ, какія мн придется привести. Я приду къ вамъ завтра и тогда скажу вамъ.

— Маріонъ, милая!

— Скажите все, что думаете, мистриссъ Роденъ. Вы, конечно, не сомнваетесь, что я знаю, что ваши слова, каковы бы они ни были, будутъ сказаны съ любовью. У меня нтъ матери, кто лучше васъ мн ее замнитъ?

— Милая моя, тоже чувствую и я къ вамъ. То, что я хотла бы сказать вамъ, я сказала бы родной дочери. Есть большое различіе въ общественномъ положеніи людей.

— Я это знаю.

— И хотя я глубоко убждена, что лучшія и честнйшія изъ божьихъ созданій не всегда встрчаются среди такъ-называемыхъ аристократовъ, тмъ не мене мн кажется, что извстная и значительная доля уваженія должна быть воздаваема тмъ, кого случай поставилъ высоко.

— Разв я его не уважаю?

— Надюсь, что да.— Но можетъ быть худшій способъ это показать — любить его.

— Что касается до этого, то едва ли въ этомъ дл можно совладть съ собой. Когда у васъ просятъ любви, она вырывается изъ души вашей, какъ вода изъ фонтана. Если же этого не случится, ея ждать нечего.

— Это опасная теорія для молодой двушки.

— Молодыя двушки, мн кажется, окружены многими опасностями,— сказала Маріонъ:— я знаю одинъ только способъ встртить ихъ.

— Какой?

— Завтра скажу вамъ, если съумю.

— Есть одинъ вопросъ, Маріонъ, относительно котораго я чувствую себя обязанной предостеречь васъ, какъ пыталась предостеречь его. На него слова мои, повидимому, нисколько не подйствовали, но вы, мн кажется, благоразумне. Неравные браки никогда не даютъ счастья ни одной изъ сторонъ.

— Надюсь, что я не сдлаю ничего, что сдлало бы его несчастнымъ.

— Несчастнымъ на минуту вамъ придется его сдлать, можетъ быть, на мсяцъ, на годъ, но хотя бы на цлые годы, что это сравнительно со всей его жизнью?

— На цлые годы?— повторила Маріонъ,— нтъ, нтъ. Неужели вы думаете, что боле чмъ на нсколько дней?

— Не могу опредлить, какого рода сердце этого молодого человка, да и вы не можете. Но объ этомъ вамъ нечего особенно заботиться. О его вчномъ благ вы обязаны подумать.

— О, да, несомннно, превыше всего.

— Я говорю по отношенію къ этому міру. О томъ, что ожидаетъ ‘тамъ’ того, кого мы такъ мало знаемъ, мы здсь едва ли смемъ говорить, даже думать. Но двушка, когда человкъ проситъ ея руки, обязана подумать о его благ въ этой жизни.

— Я не могу не подумать и о его вчномъ благ,— сказала Маріонъ.

— Неравные браки всегда несчастливы,— повторила мистриссъ Роденъ.

— Всегда?

— Боюсь, что такъ.— Могли ли бы вы быть счастливы, еслибъ его знатные друзья, его отецъ, его мачиха, вс лорды и лэди, съ которыми онъ въ родств, смотрли на васъ недружелюбно?

— Чтожъ изъ этого?— Еслибъ онъ улыбался, я была бы счастлива.

— Я когда-то думала то же, Маріонъ, я говорила себ, что радости, какую я находила въ любви его, будетъ достаточно для коего счастія. Но увы! я упала съ облаковъ. Теперь я разскажу вамъ о себ больше, чмъ говорила кому бы то ни было въ теченіе многихъ лтъ, даже больше, чмъ говорила Джорджу. Разскажу потому, что знаю, что могу на васъ положиться.

— Можете,— сказала Маріонъ.

— Я также сдлала блестящую партію, блестящую въ смысл мірскихъ почестей. По положенію я, въ двушкахъ, стояла, можетъ быть, выше, чмъ вы теперь. Но меня вознесли еще выше, и принимая имя, данное мн мужемъ, я уврила себя, что съ честью буду носить его. Я его не опозорила, но бракъ мой былъ несчастный.

— Онъ самъ былъ добръ?— спросила Маріонъ.

— Онъ былъ слабъ.— Уврены ли вы, что лордъ Гэмпстедъ силенъ? Онъ былъ непостояненъ. Уврены ли вы…

— Мн кажется, онъ былъ бы постояненъ, сказала Маріонъ.

— Потому что вы готовы покланяться тому, кто удостоилъ сойти съ своего пьедестала и преклониться передъ вами. Не такъ ли?

— Можетъ быть, и такъ,— сказала Маріонъ.

— Да, дитя мое.— Можетъ быть и такъ. Подумайте, что за тмъ можетъ послдовать: разбитыя сердца, подавленное честолюбіе, погибшія надежды, личныя антипатіи, можетъ быть, ненависть.

— Нтъ, нтъ, не ненависть.

— Дожила-же я до того, что меня возненавидли?— Она замолчала. Маріонъ поднялась съ мста, поцловала ее и ушла домой.

Въ тотъ же вечеръ она все разсказала отцу.— Отецъ,— сказала она,— лордъ Гэмпстедъ былъ здсь сегодня.

— Здсь, въ этомъ дом?

— Нтъ, я его встртила у мистриссъ Роденъ.

— Я радъ, что онъ здсь не былъ,— сказалъ квакеръ.

— Отчего?— Отвта не было.— Цлью, его было придти сюда.— Онъ пріхалъ, чтобъ меня видть.

— Чтобъ тебя видть?

— Отецъ, молодой лордъ просилъ меня быть его женой.

— Просилъ тебя быть его женой!

— Да. Разв не часто доводилось теб слышать, что молодые люди увлекаются? Случилось такъ, что онъ увидлъ во мн свою Сандрильону.

— Но ты не принцесса, дитя.

— А потому не пара этому принцу. Я не могла сразу отвтить ему, отецъ. Это было слишкомъ неожиданно, я не нашла словъ. Да и мсто едва ли было удобное. Но теперь слова у меня появились.

— Какія, дитя мое?

— Я скажу ему со всевозможнымъ уваженіемъ и почтеніемъ,— даже съ любовью, такъ какъ люблю его,— что ему слдуетъ искать себ жену въ иныхъ сферахъ.

— Маріонъ,— сказалъ квакеръ, на котораго оказывала нкоторое вліяніе матеріальная сторона вопроса, не существовавшая для самой двушки:— Маріонъ, неужели это неизмнно?

— Отецъ, это несомннно должно быть такъ.

— А между тмъ, ты его любишь?

— Хотя бы я умирала отъ любви къ нему, это ничего бы не измнило.

— Отчего, дитя мое, отчего? Насколько я могу судить о молодомъ человк, онъ добръ и привтливъ, много общаетъ, долженъ быть искрененъ.

— Добръ, привтливъ, искрененъ! О, да! И неужели бы ты хотлъ, чтобъ такому человку я причинила горе, быть можетъ, позоръ?

— Почему горе, почему позоръ? Неужели ты скорй бы опозорила мужа, чмъ одна изъ этихъ разрисованныхъ Іезавелей, которыя ничему не поклоняются, кром собственной, увядшей красоты? Ты не дала ему отвта, Маріонъ?

— Нтъ, отецъ. Онъ долженъ пріхать въ пятницу за моимъ отвтомъ.

— Подумай, дитя мое. Трехъ дней мало, чтобъ обсудить вопросъ такой важности. Попроси его дать теб еще десять дней.

— Отвтъ мой и теперь готовъ,— сказала Маріонъ.

— А между тмъ, та его любишь! Это несогласно съ природой, Маріонъ. Я не сталъ бы убждать тебя принять руку человка изъ-за того, что онъ богатъ и знатенъ, еслибъ ты не могла, взамнъ всего, что онъ теб дастъ, отдать ему свое сердце. Но блага міра сего, честно добытыя, имютъ свою прелесть. И любовь честнаго человка, если сама ты его любишь взаимно, не длается мене драгоцнна отъ того, что ему даны богатство и почести.

— Неужели мн о немъ не думать, отецъ?

— Твой долгъ будетъ думать о немъ, почти исключительно о немъ, когда та станешь его женой.

— Тогда я никогда не должна думать о немъ.

— Ты не хочешь обратить вниманіе на мои слова, попросить у него еще времени на размышленіе?

— Ни минуты. Ты не долженъ сердиться за это на свое для. Собственныя чувства меня не обманываютъ. Собственное сердце, и оно одно, можетъ подсказать мн, что я должна ему сказать. Есть причины…

— Какія?

— Есть причины, по которымъ дочь моей матери не должна выходить замужъ.

Все лицо его отуманилось, онъ силился заговорить, но просидлъ нсколько времени молча, а затмъ всталъ, вышелъ изъ комнаты и боле въ этотъ вечеръ ее не видалъ.

Это было во вторникъ, въ среду онъ съ ней не заговаривалъ объ этомъ предмет. Въ четвергъ было Рождество, она отправилась въ церковь съ мистриссъ Роденъ. Онъ и въ этотъ день не намекалъ на занимавшій ихъ вопросъ, но вечеромъ она обратилась къ нему съ небольшой просьбой.— Завтра въ Сити праздникъ, не такъ ли, отецъ?

— Говорятъ. Ненавижу я эти дурачества. Когда я былъ молодъ, человку дозволялось зарабатывать свой хлбъ во вс, закономъ положенные, дни недли. Теперь требуютъ, чтобы то жалованье, которое онъ не можетъ заработать, онъ тратилъ на вино и зрлища.

— Отецъ, ты долженъ оставить меня здсь одну, посл нашего обда. Онъ придетъ за отвтомъ.

— И ты дашь его?

— Конечно. Не разспрашивай меня больше, это должно быть такъ, какъ я теб говорила.

Отецъ не настаивалъ.

Въ среду Маріонъ была у мистриссъ Роденъ.

— Какъ видите, я пришла,— сказала она, улыбаясь.— Я могла бы все сказать вамъ сразу, такъ какъ нисколько не измнила своего намренія съ тхъ поръ, какъ онъ заговорилъ со мной такъ неожиданно у васъ на лстниц.

— Вы такъ въ себ уврены?

— Совершенно. Неужели вы думаете, что я согласилась бы причинить ему страданія?

— Нтъ, нтъ. Я знаю, что вы не сдлали бы этого добровольно.

— А между тмъ, слегка огорчить его мн придется. Надюсь, что огорченіе это будетъ самое легкое.— Мистриссъ Роденъ уставилась на нее.— О, еслибъ я могла растолковать ему все это, еслибъ я могла приказать ему быть мужчиной, такъ, чтобъ онъ отъ этой раны прострадалъ только самое короткое время.

— Какой раны?

— Неужели вы думали, что я могу принять его предложеніе, что я, дочь простого клерка, разсядусь въ его палатахъ, осрамлю его передъ цлымъ свтомъ? Никогда!

— Маріонъ!

— Неужели изъ-за того, что онъ впалъ въ ошибку, которая длаетъ мн честь, я должна послдовать его примру, но при этомъ еще опозорить его? Неужели изъ-за того, что онъ не замтить разстоянія, и я должна его не видть? Онъ готовъ былъ пожертвовать собою для меня. Неужели я не съумю принести жертву? Для такой двушки, какъ я, жертвовать собою — все, что остается въ этомъ мір.

— Неужели жертва такъ велика?

— Какъ могла я не полюбить его? Когда является такое существо, расточая свои жемчужины, наполняя воздухъ благоуханіемъ, нашептывая слова, которыя мучатъ такъ нжно, нашептывая ихъ мн, забрасывая меня ими, устремляя на меня смющіеся взоры своихъ молодыхъ гла-ъ, какъ могла я не полюбить его? Помните ли, какъ онъ на минуту почти склонился къ моимъ ногамъ, сказалъ мн, что я его другъ, заговорилъ со мной о своемъ очаг? Неужели вы думали, что это меня не тронуло?

— Такъ скоро, дитя мое, такъ скоро?

— Въ одинъ мигъ. Разв оно не всегда такъ бываетъ?

— Сердца обыкновенно не такъ мягки, Маріонъ.

— Мое, мн кажется, въ эту минуту было такъ размягчено, что половина его сладкихъ рчей исторгла бы его изъ груди моей. Но я сама чувствую, что во мн какъ бы два существа. Хотя одно таетъ, въ другомъ заключается нчто твердое, что можетъ устоять противъ ударовъ, наносимыхъ даже имъ.

— Что же такое это ‘нчто’, Маріонъ?

— Опредлить этого я не могу. Можетъ быть, это женская гордость, готовая претерпть все на свт скорй, чмъ причинить вредъ любимому человку. Я себя знаю. Никакія его слова, никакое желаніе видть его радость,— а онъ обрадовался бы, если бы я сказала ему, что могу дать ему все, чего онъ проситъ,— никакая жажда его любви, не заставятъ меня поколебаться ни на волосъ. До смертнаго своего часа онъ будетъ говорить себ, что молодая квакерша, любя его, осталась врна его интересамъ.

— Дитя мое, дитя мое,— сказала мистриссъ Роденъ, обнимая Маріонъ.

— Неужели вы думаете, что я не знаю, что я забыла? Разв легко мн было видть… смерть матери и ея крошекъ? Разв я не знаю, что я не могу, какъ другія, выйти замужъ не только за такого лорда, но даже за равнаго мн? Мистриссъ Роденъ, лишь бы мн дожить до того, какъ мой бдный отецъ опередитъ меня, чтобъ онъ не остался одинъ, когда слабость, неразлучная со старостью, его настигнетъ, тогда, тогда… я радостно послдую за ними. Никакая мечта любви никогда не проносилась въ ум моемъ. Онъ явился и, помимо моей воли, мн приснился сонъ. Мн думается, что такъ моя судьба будетъ счастливе, чмъ еслибъ я оставила жизнь, не узнавъ такого чувства, какъ то, которое испытываю теперь,. Можетъ быть, онъ не женится пока я жива.

— Это такъ огорчило бы васъ?

— Оно не должно огорчить и не огорчитъ. Ему слдуетъ жениться. Онъ удетъ, я почти не буду знать объ этомъ. Можетъ быть, отъ меня скроютъ.— Мистриссъ Роденъ могла только поцловать ее, рыдая.

— Но я охотно принесу эту жертву,— продолжала она.— Мн кажется, нтъ ничего слаще, какъ отказаться отъ всего, ради любви. Чему насъ учатъ, какъ не этому? А между тмъ, мн бы хотлось, чтобъ онъ хоть немного пожаллъ, что не можетъ получить игрушку, которая ему приглянулась. Какъ вы думаете, что онъ во мн нашелъ?

Предложивъ этотъ вопросъ, она удивительно повеселла.

— Красивый лобъ, прелестные глаза, мягкій голосъ.

— А мн кажется, ему понравился мой квакерскій костюмъ. Онъ, можетъ быть, любитъ одноцвтные предметы. Когда онъ увидлъ меня, на мн было новое платье и новыя перчатки. Какъ хорошо я помню его появленіе, какъ онъ все на меня оглядывался, пока я наконецъ перестала понимать, рада ли я, что онъ обращаетъ на меня вниманіе, или это оскорбляетъ меня. Мн кажется, что я была рада, хотя говорила себ, что онъ не долженъ былъ такъ часто на меня смотрть. А потомъ, когда онъ пригласилъ насъ къ себ, я желала, очень желала получить согласіе отца на эту поздку. Еслибъ онъ не похалъ…

— Не думайте объ этомъ, Маріонъ.

— Этого не общаю, а говорить не буду. Теперь, дорогая мистриссъ Роденъ, пусть всего этого какъ не бывало. Я не намрена приходить въ меланхолію или пренебрегать своими обязанностями, потому что на пути моемъ встртился молодой лордъ и сказалъ мн, что любитъ меня. Я должна отдалить его отъ себя и тогда буду совершенно такой, какъ всегда.

Съ этимъ она ушла.

Когда настала пятница, квакеръ, несмотря на праздничный день, посл обда отправился въ Сити, не сказавъ боле ни слова о поклонник своей дочери.

XXVI.— Нетерпніе лорда Гэмпстеда.

Гэмпстедъ, когда его отослали изъ Парадизъ-Роу, приказавъ ждать отвта до пятницы, былъ разочарованъ, почти сердитъ и несправедливъ къ мистриссъ Роденъ. Ей одной онъ приписывалъ отсрочку, которой Маріонъ потребовала для своего отвта. Худой или добрый знакъ его промедленіе — онъ не могъ ршить. Еслибъ она совсмъ его не любила, еслибъ не находила возможнымъ полюбить его, едва ли бы она попросила времени на размышленіе. А между тмъ, еслибъ она любила его искренно, зачмъ ей было просить объ этомъ? Онъ сдлалъ для нея все, что мужчина можетъ сдлать для двушки, если она его любитъ, ей не слдовало бы мучить его глупыми проволочками. Такови были его размышленія на возвратномъ пути, причемъ въ пользу его слдуетъ сказать, что онъ настолько понималъ любимую двушку, что сознавалъ, что въ глазахъ ея важно не то, что онъ повергъ къ ногамъ ея свою графскую корону, а свое сердце.

— Я здилъ въ Галловэй,— сказалъ онъ сестр.

Отъ полноты сердца уста ‘глаголятъ’.

— Видлъ ты Джорджа?— спросила лэди Франсесъ.

— Нтъ. Я здилъ не съ цлью видться съ нимъ. Онъ, конечно, днемъ на служб. Я здилъ по собственному длу.

— Зачмъ ты такъ на меня накидываешься, Джонъ. Что это у тебя за собственное дло въ Галловэ?

— Я здилъ просить Маріонъ Фай быть моей женой.

— Право?

— Да. Отчего бы мн этого не сдлать? У насъ всхъ теперь, кажется, мода вступать въ бракъ съ тми, кто намъ понравится.

— Почему же нтъ? Разв я теб противорчу? Если дочь этого квакера добра, честна, красива.

— Что она красива, могу сказать наврное. Что она добра — врно вполн. Что она честна, по крайней мр по отношенію ко мн, не могу еще ршить.

— Не честна?

— Она не украдетъ, не вытащить платка изъ кармана, если ты это понимаешь подъ словомъ ‘честность’.

— Что съ тобой, Джонъ? Отчего ты говоришь о ней въ этомъ тон?

— Мн хотлось разсказать теб все. Ршившись на этотъ поступокъ, я не хочу держать его въ тайн, точно будто стыжусь его. Какъ могу я сказать, что она честна, пока она честно мн не отвтила?

— Что она теб отвтила?— спросила она.

— Ничего — пока. Просила пріхать въ другой разъ.

— Этимъ она мн еще симпатичне.

— Отчего? Просто потому, что ты женщина и думаешь, что тянуть, длать видъ, что сама не знаешь чего хочешь, держать человка на горячихъ угольяхъ, очень мило и прилично. Я не измню своего мннія насчетъ Маріонъ, но право, думаю, что притворное колебаніе нелишне и, до нкоторой степени, нечестно.

— Но почему же непремнно ‘притворное’? Не должна ли она увриться, что можетъ полюбить тебя?

— Конечно, или, что не можетъ. Я не такой пустой человкъ, чтобы воображать, что она обязана броситься въ мои объятія только потому, что я ее прошу объ этомъ. Но мн думается, она должна была бы сколько-нибудь понимать себя, чтобы имть возможность приказать мн или надяться, или оставить всякую надежду. Она была спокойна какъ министръ, отвчающій въ палат общинъ на запросъ, и приказала мн подождать до пятницы совершенно такъ, какъ длаютъ эти господа, когда имъ надо узнать отъ младшихъ чиновниковъ въ министерств, что имъ, собственно, слдуетъ говорить.

— Ты опять подешь въ пятницу?— спросила она.

— Придется. Нельзя предположить, чтобы она пріхала ко мн. А затмъ если она скажетъ, что несогласна, и долженъ буду возвратиться домой, поджавши хвостъ.

— Не думаю, чтобы она это сказала.

— Почему ты знаешь?

— Двушк, мн кажется, свойственно,— сказала лэди Франсесъ,— слегка сомнваться, когда она думаетъ, что можетъ полюбить, но нисколько не сомнваться, когда она сознаетъ, что не можетъ. Впослдствіи ее могутъ убдить передумать, но въ первую минуту она не знаетъ сомнній.

— Я называю это: ‘тянуть’.

— Совсмъ нтъ. Двушка, о которой я говорю, глубоко честна. И миссъ Фай поступитъ честно, если теперь приметъ твое предложеніе. Не часто такой человкъ какъ ты, Джонъ, тщетно ищетъ руки двушки.

— Это низко,— сердито сказалъ онъ.— Это значитъ приписывать лживость, алчность, нечестность двушк, которую и люблю. Если какой-нибудь клеркъ въ отцовской контор нравился ей больше меня, неужели она приметъ мое предложеніе только потому, что я сынъ моего отца?

— Я не объ этомъ думала. Человкъ можетъ имть личныя качества, которыя несомннно повліяютъ на такую молодую и неиспорченную свтомъ двушку, какой я представляю себ твою Маріонъ Фай.

— Вздоръ,— сказалъ онъ, смясь.— Что касается до личныхъ качествъ, вс мы, боле или мене, другъ друга стоимъ. Двушк требуется красота. Мужчин надо имть на что купить хлба и сыру. А затмъ, все сводится къ вопросу о симпатіи и антипатіи.

До сихъ поръ лордъ Гэмпстедъ не встрчалъ еще двушки, на которой пожелалъ бы жениться. Года два тому назадъ его мачиха, лэди Кинсбёри, затяла было женить его на своей родной племянниц лэди Амальдин Готвиль. Бракъ этотъ казался ей лучшимъ средствомъ ‘образумить’ пасынка, въ которомъ она тогда еще не вполн отчаялась. Она дипломатически намекнула на это сестр, а та шепнула дочери. Молодая двушка, за которой въ то время уже начиналъ ухаживать ея настоящій женихъ, ршилась ‘попытаться’. Гэмпстеда пригласили въ замокъ Готбой на мсяцъ, но въ конц первой недли Амадьдина объявила матери, что ‘толку не будетъ’.

— Я какъ-нибудь откажусь отъ своего титула и состоянія въ пользу Фредди, а самъ отправлюсь въ Соединенные Штаты и тамъ постараюсь заработывать себ хлбъ.

Эта маленькая рчь, сказанная молодымъ человкомъ двушк, на которой его хотли женитъ, раскрыла глаза лэди Амальдин на опасность ея положенія. Съ этой минуты чувство недоброжелательства со стороны лэди Кинсбёри къ пасынку росло не по днямъ, а по часамъ.

— Что скажетъ милэди, когда услышитъ о моей Маріонъ?— спросилъ Гэмпстедъ сестру наканун своей второй поздки въ Галловэй.

— А разв это важно?— спросила лэди Франсесъ.

— Мн кажется, что мои чувства къ ней мягче твоихъ. Она глупа, надменна, рзка, дерзко обращается съ отцомъ, не руководствуется никакими нравственными правилами въ своихъ надеждахъ и честолюбивыхъ замыслахъ.

— Какъ ты, однако, ее аттестуешь,— сказала его сестра.

— Но тмъ не мене я до такой степени ей сочувствую, что мн почти кажется, что я обязанъ уступить.

— Не могу сказать, чтобы я ей сочувствовала.

— Вдь она всего этого жаждетъ для сына, я съ ней согласенъ, что Фредди будетъ гораздо пригодне меня для даннаго положенія. Я ршился жениться на Маріонъ, если она пойдетъ за меня, но вс Траффорды, за исключеніемъ можетъ быть одной тебя, будутъ разогорчены подобнымъ бракомъ. Если у меня когда-нибудь будетъ сынъ, то дло будетъ совсмъ безнадежно. Назовись я Снуксъ, не бери ни шиллинга изъ семейныхъ доходовъ, я не принесу имъ никакой пользы. Сынъ Маріонъ будетъ для нихъ такимъ же камнемъ преткновенія какъ я.

— Какъ ты странно на это смотришь.

— Какъ мачиха моя ее возненавидитъ! Дочь квакера! Клеркъ въ контор Погсона и Литльбёрда, живутъ въ Парадизъ-Роу! Я такъ ее и вижу! Какъ же ей не тяжко, что мы оба направляемся въ Парадизъ-Роу?

Лэди Франсесъ не могла удержаться отъ смха.

— Ты не можешь причинить ей продолжительнаго вреда,— ты только двушка, но меня она, мн кажется, отравитъ. Все это кончится тмъ, что она заставитъ мистера Гринвуда поднести мн чашку бульона.

— Джонъ, ты говоришь ужасныя вещи.

— Еслибъ я могъ, посл этого, находиться въ числ присяжныхъ, я непремнно бы оправдалъ ихъ обояхъ на основанія смягчающихъ обстоятельствъ.

Все утро слдующаго дня Гэмпстедъ провелъ въ волненіи, такъ какъ ршился отправиться въ Галловэ не ране какъ посл завтра. Его немного развлекло полученное письмо. Конвертъ былъ надписанъ незнакомой рукой, на имя ‘Достопочтеннаго лорда Гэмпстеда’.

— Интересно знать, кто этотъ оселъ,— сказалъ онъ, разрывая его.

Осломъ оказался Самуилъ Крокеръ, письмо было слдующее:

‘Дорогой лордъ Гэмпстедъ,

‘Надюсь, что вы извините меня, милордъ, за то, что обращаюсь къ вамъ такъ фамильярно. Пользуюсь этимъ радостнымъ днемъ, праздникомъ Рождества Христова, чтобы писать вамъ въ интересахъ мира. Съ тхъ поръ, какъ я имлъ честь встртиться съ вами въ замк вашего дяди, однимъ изъ величайшихъ наслажденій моей жизни было имть возможность похвалиться знакомствомъ съ вами. Вы, я увренъ, не забыли, что мы вмст охотились, а я никогда не забуду ни этого дни, ни того, какъ вы, милордъ, неслись по нашей, далеко не гладкой, дорог. Помню также, какъ, возвращаясь домой съ охоты, вы, милордъ, всю дорогу толковали о нашемъ общемъ пріятел, Джордж Роден.

‘Это — человкъ, къ которому я питаю самое искреннее уваженіе, какъ къ отличному служак и вашему пріятелю. Пріятно видть, какъ онъ усерденъ къ служб, такъ же какъ и я. Берешь съ правительства деньги, такъ зарабатывай ихъ. Таковы мои правила, милордъ. У насъ есть штуки дв молодыхъ людей, единственная цль которыхъ — какъ-нибудь дотянуть день и състь свой завтракъ. Я всегда твержу имъ, что служебные часы имъ не принадлежатъ. Вроятно, они когда-нибудь поймутъ меня.

‘Но чтобъ возвратиться жъ Джорджу Родену, случилось что-то,— что именно, не понимаю,— что какъ-будто возстановило его противъ меня. Ничто никогда не доставляло мн такого удовольствія, какъ то, когда я узналъ о его надеждахъ относительно извстнаго предмета,— вы, милордъ, знаете, что я хочу сказать. Ничто не могло быть боле лестно, чмъ выраженія, въ которыхъ я поздравлялъ его многое множество разъ. Поздравляю и васъ, милордъ, а равно и милэди, такъ какъ онъ чрезвычайно приличный молодой человкъ, хотя положеніе его въ свт не такъ высоко, какъ положеніе иныхъ людей. Но клеркъ на служб Е. В. всегда считался джентльменомъ, съ гордостью думаю, что это положеніе и я занимаю наравн съ нимъ.

‘Но, какъ я уже сказалъ, что-то какъ будто неладно между нами. Онъ сидитъ противъ меня и не говоритъ со мной ни слова, разв отвтитъ на вопросъ и то не совсмъ вжливо.

‘Онъ слаще сахара со всми, кто не сидитъ съ нимъ за однимъ столомъ, какъ я,— иначе я бы подумалъ, что его надежды сдлали его высокомрнымъ.

‘Не могли ли бы вы, милордъ, какъ-нибудь примирить насъ? Я увренъ, что вы не изволили забыть, какъ пріятно мы провели время въ замк Готбой, на охот, а особенно возвращаясь вмст домой, въ тотъ достопамятный день. Я принялъ смлость явиться въ Гендонъ-Голлъ и милэди была такъ добра, что приняла меня. Конечно, не совсмъ ловко было говорить съ милэди о мистер Роден, никто лучше меня этого не понимаетъ, но мн показалось, что она какъ-будто общала мн замолвить словечко, когда настанетъ благопріятное для того время.

‘Оставляя это дло въ рукахъ вашихъ, милордъ, замчу только, что ‘блаженны миротворцы, потому что ихъ есть царство небесное’. Имю честь быть, дорогой лордъ Гэмпстедъ,

‘Вашъ покорнйшій слуга
‘Самуилъ Крокеръ’.

Несмотря на раздражительное состояніе, въ которомъ Гэмпстедъ находился въ это утро, онъ не могъ не разсмяться надъ этимъ письмомъ. Онъ показалъ его сестр, которая, несмотря на свою досаду, также не могла удержаться отъ смха.

— Я скажу Джорджу сейчасъ же принять его въ свои объятія,— сказалъ онъ.

— Съ какой стати Джорджу возиться съ нимъ?

— Ничего не подлаешь. Они сидятъ за однимъ столомъ. Когда человкъ такъ настойчиво преслдуетъ свою цль, онъ всего достигаетъ. Я нисколько не сомнваюсь, что онъ будетъ здить на моихъ лошадяхъ въ Лестершир ране конца сезона.

Отвтъ, однако, былъ редактированъ въ слдующихъ выраженіяхъ:

‘Дорогой мистеръ Крокеръ,

‘Полагаю, что не могу вмшиваться въ дла мистера Родена, который не любитъ постороннихъ указаній въ подобныхъ вопросахъ.

‘Искренне вамъ преданный Гэмпстедъ’.

— Готово,— сказалъ онъ,— не думаю, чтобъ онъ принялъ это письмо за знакъ дружбы.

Такъ прошло утро и настало время отъзда въ Галловэй. Лэди Франсесъ, стоявшая на крыльц, пока онъ садился въ экипажъ, замтила, что выраженіе лица его было необыкновенно серьезно.

XXVII.— Краснорчіе квакера.

Въ пятницу утромъ и отецъ, и дочь сошли къ завтраку въ глубокой задумчивости. Для нихъ обоихъ этотъ день былъ очень важенъ. Отецъ почти ни о чемъ другомъ не думалъ съ той минуты, какъ ему сообщили эту новость. Онъ съ нкоторымъ нетерпніемъ выслушалъ увреніе Маріонъ, что этотъ бракъ положительно невозможенъ, но, когда она заговорила о своемъ здоровь, онъ замолчалъ и боле не касался этого вопроса. Лишившись жены и маленькихъ дтей, онъ ршилъ, что его Маріонъ должна жить. Она выросла на его глазахъ и, не будучи особенно сильной, никакъ не могла считаться слабенькой. Она занималась домашнимъ хозяйствомъ и никогда не жаловалась. На его глазахъ она была прекрасна, но онъ не воображалъ, чтобъ ея румянецъ не былъ признакомъ здоровья. Вс эти дни онъ размышлялъ о томъ: есть ли основательная причина для отказа, на который ршилась дочь. Самъ онъ страшно желалъ, чтобъ эта великая милость фортуны была принята. Для себя ему ничего не нужно отъ молодого лорда, но онъ всего этого желалъ, жаждалъ, алкалъ для своей двочки. Если вс блага этого міра предлагались его Маріонъ за ея красоту, грацію, достоинства, отчего ихъ не принять? Другіе не только не отказываются отъ нихъ для своихъ дочерей, но гоняются за ними, обманываютъ, творятъ всякія подлости, и свтъ считаетъ ихъ ухищренія, ихъ ложь — дломъ самымъ обыкновеннымъ, находя вполн естественнымъ, что родители заботятся о дтяхъ. Онъ ничего этого не длалъ. Все сдлалось само собой. Неужели пренебречь всей этой славой изъ-за того, что дочь забрала въ голову ложныя опасенія?

Дочери онъ не говорилъ ничего, въ тайн надясь, что Гэмпстеду удастся ее убдить, находя, что время давать совты еще не настало. Но умъ его такъ былъ занятъ этимъ дломъ, что онъ не усплъ ршить: правильно ли онъ разсудилъ и, вопреки своему обыкновенію, положилъ посовтоваться съ мистриссъ Роденъ.

Такъ какъ быкъ второй день Рождества, ему въ Сити длать было нечего. Съ цлью, чтобъ томительный праздникъ прошелъ поскорй, они завтракали часомъ позже обыкновеннаго. Посл завтрака онъ кое-какъ провелъ утро за чтеніемъ газеты и просматриваніемъ курсового списка фондовъ, который принесъ съ собой изъ Сити. Такъ сидлъ онъ, волнуясь, ничего не длая, представляясь, что читаетъ, но думая все объ одномъ, пока не пробило двнадцать часовъ, время, назначенное имъ для своего визита. Въ половин второго они должны были обдать, оба разсчитали, что лордъ Гэмпстедъ, конечно, не прідетъ ране окончанія обденнаго обряда.

Въ двнадцать часовъ онъ взялъ шляпу и направился къ дверямъ.— Ты не опоздаешь въ обду, отецъ?— спросила она.— Въ отвтъ онъ молча кивнулъ головой и вышелъ изъ комнаты. Пять минутъ спустя онъ сидлъ съ мистриссъ Роденъ у нея въ гостиной. Понимая, какъ трудно исподволь завести подобный разговоръ, онъ cpasy приступилъ къ длу.

— Маріонъ говорила теб, что этотъ молодой человкъ прідетъ сюда сегодня?— Она наклонила голову.— Дала ты ей какой-нибудь совтъ насчетъ того, что она должна отвчать?

— Она, мн кажется, не нуждалась въ совтахъ.

— Какъ можетъ двушка не нуждаться въ совтахъ въ такомъ важномъ дл?

— Это справедливо. А между тмъ, она въ нихъ не нуждалась.

— Говорила она теб,—спросилъ онъ,— что она намрена длать?

— Да.

— Сказала, что хочетъ отказать?

— Да, таково было ея намреніе.

— Объяснила, почему?

Онъ почти дрожалъ, предлагая этотъ вопросъ.

— Да, объясняла.

— И ты съ ней согласилась?

Прежде, чмъ отвтить на этотъ послдній вопросъ, мистриссъ Роденъ была вынуждена немного призадуматься. Когда ей приходила на умъ та причина, самая важная, она, хотя и вполн признавала все ея значеніе, не въ силахъ была сказать этого отцу двушки. Она сидла и смотрла на него, ища словъ, въ которыхъ могла бы выразить свое полное сочувствіе Маріонъ, не вонзая ножа въ сердце собесдника.

— Такъ ты съ ней согласилась?

Было что-то ужасное въ энергически и медленно выговоренныхъ словахъ, когда онъ повторилъ свой вопросъ.

— Вообще говоря, да,— сказала она.— Я думаю, что неравные браки рдко бываютъ счастливы.

— И только?— спросилъ онъ.

Она снова замолчала, а онъ, наконецъ, предложилъ вопросъ, который былъ для него такъ важенъ.

— Говорила она что-нибудь о своемъ здоровь, обсуждая съ тобой вс эти вопросы?

— Говорила, мистеръ Фай.

— А ты?

— Этого вопроса, другъ мой, я коснуться не могла. Все, что говорилось, было сказано ею. Она такъ окончательно ршилась, что никакіе мои совты не могли оказать никакого дйствія. У иныхъ людей сейчасъ видно, что соглашаетесь ли вы съ ними, или нтъ, а переубдить ихъ невозможно.

— Но мн ты можешь сказать, согласилась ли ты съ нею. Да, я хорошо знаю, что о такомъ предмет трудно говорить передъ отцомъ. Но есть вещи, о которыхъ должно говорить, хотя бы сердце разрывалось.— Посл новой паузы, онъ продолжалъ:— Какъ ты думаешь, дйствительно ли здоровье дочери требуетъ, чтобъ она лишала себя тхъ житейскихъ наслажденій, которыя Господь пріуготовилъ созданіямъ своимъ? Есть ли въ ея наружности, въ настоящихъ условіяхъ ея жизни что-нибудь, что заставляло бы тебя, ея друга, или меня, ея отца, обращаться съ нею такъ, точно она уже обречена сойдти въ раннюю могилу? А именно это ты и длаешь.

— Нтъ, нтъ!

— Длаешь, другъ мой, длаешь, при всей женственной мягкости твоего сердца. Тоже долженъ буду длать и я, если не заставлю себя сказать ей, что опасенія ея тщетны. Говоря со мной, она сослалась на эту причину, а не на то, что не можетъ полюбить этого человка. Не то ли же самое сказала она теб?

— Тоже.

— А разв ты не соглашаешься съ нею, не говоря ей, что ея фантазіи не только суетны, но вредны? Неужели твое молчаніе не выражаетъ согласія лучше всякихъ словъ? Отвть мн, по крайней мр на это.

— Вы правы,— сказала она.

— Права ли ты въ собственныхъ глазахъ, заставляя ее считать себя обреченной?— Новое молчаніе. Что было ей сказать?— Знаешь ли, что въ нашемъ скромномъ хозяйств она длаетъ все, что самая строгая экономія требовала бы отъ дятельной матери семейства? Она никогда не бываетъ праздной. Если она страдаетъ, я этого не вижу, стъ она, если не съ особеннымъ аппетитомъ, то въ свое время. Держится она прямо, въ походк незамтно слабости. Доктора она въ глаза не видитъ. Если и ей, какъ другимъ, нужна перемна воздуха и обстановки, что скорй этого брака доставятъ ей эти удобства? Разв ты не слыхала, что для двушекъ слабаго здоровья самый бракъ служитъ исцленіемъ? Неужели мн велть ей самой шить себ саванъ? Дло сводится къ этому, если ей не скажутъ ни слова, чтобъ разубдить ее въ этомъ. Они вс умерли на ея глазахъ, одинъ за другимъ, во въ данномъ случа одинъ изъ членовъ семьи избжитъ общей доли. Я спрашивалъ людей знающихъ, говорятъ: ‘бываетъ’. Но если она вообразитъ, что поражена, и она свалится. Не думаешь же ты, что я желаю этого брака, потому что претендентъ — лордъ?

— О, нтъ, мистеръ Фай.

— Онъ увезетъ отъ меня дочь, но я буду знать, что она получила свою долю счастья на свт.

— Что-жь вы хотите, чтобъ я сдлала?

— Ступай къ ней, скажи ей, что она должна, съ врой въ Бога, предоставитъ свое здоровье въ Его руки. Мысли ея, по большей части, посвящены Богу. Скажи ей, чтобъ не искушала Его милосердія. Пусть поступаетъ въ этомъ случа, какъ велитъ ей природа и, если можетъ любить этого человка, пусть отдастся его объятіямъ, предоставивъ остальное Господу. Я теперь пойду къ ней, мы отобдаемъ вмст, а тамъ я сейчасъ уйду. Когда увидишь меня проходящимъ мимо этого окна, пользуйся удобной минутой.

Съ этимъ онъ и оставилъ ее.

Въ голов Маріонъ, въ это утро, тснилось много мыслей, въ числ которыхъ были такія пустыя, что она сама себ дивилась, какъ это он ее занимаютъ. Какъ ей одться, чтобы принять поклонника? Какими словами его встртить? Ея ршимость насчетъ главнаго вопроса была такъ тверда, что думать объ этомъ было нечего. Ее заботили мелочи. Какъ бы ей избавить его отъ особенно-жгучаго страданія, а между тмъ показать ему, что она гордится его любовью? Въ томъ самомъ плать, въ какомъ она ршится принять его, она сядетъ за столъ съ отцомъ. Когда она вынула изъ шкапа роскошное, почти новое, шелковое платье, въ которомъ онъ видлъ ее въ первый разъ, то сказала себ, что, вроятно, надла бы его для отца, еслибъ и не ждала никакого поклонника. Наканун, въ первый день Рождества, она надвала его въ церковь. Достала она и башмачки съ хорошенькими пряжками и скромную фрезку изъ стариннаго кружева, которую надвала на тотъ достопамятный обдъ. Теперь праздники. Но когда пришло время одваться, она снова все спрятала. Она останется такою, какой бывала всякій день. Лучше, чтобъ онъ зналъ, какъ мало онъ теряетъ.

Захарія Фай за обдомъ не сказалъ почти ни слова.

Она, хотя улыбалась ему и старалась казаться довольной, съ трудомъ могла говорить. Она проговорила нсколько коротенькихъ, приличныхъ случаю, фразъ, но почувствовала, что мысли отца заняты предстоящимъ событіемъ, и замолчала. Съ послднимъ кускомъ онъ всталъ съ мста, взялся за шляпу и обратился въ ней:

— Я иду въ ‘Сити’, Маріонъ,— сказалъ онъ.— Знаю, что мн лучше не быть дома сегодня. Къ чаю вернусь. Да благословитъ тебя Богъ, дитя мое.

Маріонъ встала, поцловала его, проводила до дверей.

— Все будетъ хорошо, отецъ,— сказала она,— все будетъ хорошо и дочь твоя будетъ счастлива.

Съ полчаса спустя послышался стукъ въ дверь, Маріонъ съ минуту думала, что ‘онъ’ уже пріхалъ. Но въ гостиную вошла мистриссъ Роденъ.

— Мшаю я, Маріонъ?— спросила она.— Я уйду сейчасъ, но мн хотлось бы сказать вамъ словечко.

— Чмъ можете вы помшать?

— Онъ будетъ.

— Да, кажется. Онъ сказалъ, что прідетъ. Но хотя бы и такъ, вы съ нимъ старые друзья.

— Я не желала бы быть здсь, чтобы стснять его. Я убгу, когда ты услышишь стукъ двернаго молотка. О, Маріонъ!

— Что съ вами, мистриссъ Роденъ? Вы печальны, что-то васъ тревожитъ?

— Правда. Кое-что меня крпко тревожитъ — вашъ обожатель.

— Это дло ршеное, милый другъ. Меня оно не тревожитъ. Вообразите, будто я никогда не видала его.

— Но вы его видли, дитя мое.

— Правда. Къ добру ли это или къ худу, для него или для меня, а измнить этого нельзя. Но я, право, думаю, что это благополучіе. Мн будетъ пріятно вспомнить, что такой человкъ любитъ меня. А ему…

— Мн хотлось бы теперь говорить о васъ, Маріонъ.

— Я довольна.

— Легко можетъ битъ, Маріонъ, что вы совершенно ошибаетесь насчетъ вашего здоровья.

— Какъ ошибаюсь?

— Какое право имемъ мы съ вами утверждать, что Господь положилъ сократить ваши дни.

— Кто-жь это сказалъ?

— Вы дйствуете на основаніи этой мысли.

— Нтъ — не этой одвой. Еслибы я была такъ же здорова,какъ другія двушки — какъ самыя крпкія изъ нихъ — я поступила бы точно такъ же. Отецъ былъ у васъ?

— Былъ.

— Бдный отецъ! Но это безполезно. Это было бы дурно, я этого не сдлаю. Если мн суждено умереть, умру, если жить — останусь жива. Я, конечно, не умру изъ-за того, что ршила отказать этому блестящему поклоннику. Какъ бы слаба ни была Маріонъ Фай, она достаточно сильна, чтобъ съ этого не зачахнуть.

— Но если этого не нужно?

— Не нужно? А что вы говорили о неравныхъ бракахъ? Могла ли бы я быть для него тмъ, чмъ жена должна быть для мужа? Съумла ли бы я величаво красоваться въ его палатахъ и привтствовать его знатныхъ гостей? Какъ могла бы я перейти изъ этихъ маленькихъ комнатъ въ его залы, не обнаруживъ, что сама себя признаю не на мст? А между тмъ, я была бы такъ горда, что оскорблялась бы взглядами всхъ, на чьихъ лицахъ читала бы этотъ приговоръ. Онъ поступилъ дурно, позволивъ себ полюбить меня, поддавшись своей страсти, открывшись мн въ любви. Я хочу быть умне и благородне его. Если Господь мн поможетъ, если Спаситель мой будетъ за меня, я не сдлаю ничего дурного. Не думала я, мистриссъ Роденъ, чтобъ вы пошли противъ меня.

— Противъ васъ, Маріонъ? Мн идти противъ васъ!

— Вамъ слдовало бы поддержать меня.

— Мн кажется, что вы не нуждаетесь въ чужой поддержк. Мн хотлось бы замолвить словечко за вашего бднаго отца.

— Не желала бы я, чтобъ отецъ думалъ, что здоровье мое тутъ при чемъ-нибудь. Вы знаете, насколько я въ прав думать, что могу выйти замужъ и надяться имть дтей. Ему знать этого не зачмъ. У меня, въ разговор съ нимъ, сорвалось необдуманное слово и я въ этомъ раскаиваюсь. Но скажите ему, что еслибъ моя жизнь была застрахована на пятьдесятъ лтъ, еслибъ я пользовалась самымъ цвтущимъ здоровьемъ, я не перенесла бы моего происхожденія, моихъ манеръ, моихъ привычекъ въ дом этого молодого лорда. Неправильно сказанное слово, неловкое движеніе — выдало бы тайну, и онъ бы почувствовалъ, что сдлалъ ошибку, женившись на дочери квакера. Всмъ добродтелямъ міра не поддержать любви настолько, чтобъ она устояла противъ призрака отвращенія. Скажите это отцу, скажите ему, что я поступила благоразумно. Можете также передать ему, что если Богу угодно будетъ, я проживу еще много лтъ бодрой старой двой и буду вчно вспоминать его доброту ко мн, его святую любовь.

Мистриссъ Роденъ, выходя изъ дому, знала, что потерпитъ неудачу. Она покорилась этому совершенно, когда раздался стукъ въ дверь. Старушка молча обняла и поцловала двушку. Я останусь у васъ въ комнат, пока онъ будетъ здсь,— сказала она. Когда она выходила, голосъ лорда Гэмпстеда раздался у дверей.

ХХVIII.— Упрямство Маріонъ.

Лордъ Гэмпстедъ живо домчался изъ Гендонъ-Голла въ Галловэй, выскочилъ изъ шарабана, не сказавъ ни слова груму, и быстрыми шагами направился вдоль Парадизъ-Роу до No 17. Здсь не пріостановившись ни на минуту, онъ сильно постучалъ въ дверь.

Маріонъ стояла одна посреди комнаты, крпко сжавъ руки, но съ улыбкой на лиц. Она много думала объ этой минут, обдумала даже слова, которыми его встртитъ. Слова были, вроятно, забыты, но намреніе оставалось во всей сил.

— Маріонъ,— сказалъ онъ,— Маріонъ, вы знаете, зачмъ я здсь.— Онъ подошелъ къ ней, точно желая сейчасъ же обнять ее.

— Да, милордъ, знаю.

— Вы знаете, что я люблю васъ. Я, право, думаю, что никогда не бывало любви сильне моей. Если вы можете полюбить меня, скажите одно слово и вы совершенно осчастливите меня. Видть васъ моей женою — все, что жизнь можетъ дать мн теперь. Отчего вы отъ меня сторонитесь? Неужели вы этикъ хотите сказать, что не можете полюбить меня, Маріонъ? Не говорите этого,— или, мн кажется, сердце мое разобьется.

— Милордъ,— начала она.

— О, какъ я ненавижу такой способъ обращенія. Зовутъ меня Джонъ. Въ силу нкоторыхъ условныхъ приличій посторонніе зовутъ меня лордомъ Гэмпстедомъ.

— Именно потому, что я могу быть для васъ только посторонней, я и зову васъ: милордъ.

— Маріонъ!

— Только посторонней — не боле, какъ бы сильна ни была моя дружба къ вамъ, моя благодарность. Дочь моего отца должна быть для лорда Гэмпстеда только посторонней.

— Отчего? Зачмъ вы это говорите? Зачмъ мучите меня? Зачмъ гоните меня сейчасъ же, объявляя, что я долженъ возвратиться домой несчастнымъ человкомъ?

— Потому, милордъ…

— Я признаю лишь одну основательную причину, противъ которой я возставать не могу, хотя она будетъ для меня роковою, если мн не удастся устранить ее, предъ нею я преклонюсь, въ случа необходимости, но не сразу, Маріонъ. Если вы скажете, что не можете полюбитъ меня, это будетъ серьезная причина.

— Я не смю любить васъ,— сказала она.

— Не смете любить меня, Маріонъ? Кто вамъ мшаетъ? Кто запрещаетъ вамъ любить меня? Отецъ вашъ?

— Нтъ, милордъ, нтъ.

— Врно, мистриссъ Роденъ.

— Нтъ, милордъ. Въ такомъ дл я не послушалась бы ни друга, ни отца. Мн пришлось допросить себя и я сказала себ, что не смю любить того, кто выше меня поставленъ.

— Неужели это пугало снова станетъ между мной и моимъ счастьемъ?

— Между вами и желаніемъ минуты — да. Но разв не всегда такъ бываетъ?— Еслибъ я… даже… полюбила кого-нибудь, кто стоялъ бы ниже меня по общественному положенію, неужели вы, въ качеств моего друга, не посовтовали бы мн побдить это чувство?

— Я полюбилъ двушку, которую, со стороны вншнихъ условій, считаю равной себ, а во всхъ другихъ отношеніяхъ ставлю несравненно выше себя.

— Комплиментъ этотъ мн очень пріятенъ, но я научилась не поддаваться пріятному. Это невозможно, лордъ Гэмпстедъ, невозможно. Вы еще не знаете, какой упрямой можетъ сдлаться такая двушка, какъ я. Когда ей приходится думать о благ другого, а можетъ быть, немного и о собственномъ.

— Боитесь вы меня?

— Да.

— Что я не буду васъ любить?

— Даже и этого боюсь. Замтивъ во мн что-нибудь несимпатичное, вы разлюбите меня. Вы будете добры ко мн, ласковы со мной, потому что это вамъ свойственно. Вы не станете дурно обращаться со мной, потому что вы кротки, благородны, снисходительны. Но этого для меня будетъ мало. Я буду читая это въ вашихъ глазахъ, слышать это въ вашемъ голос, я истерзаюсь, видя, что вы презираете вашу жену.

— Все это вздоръ, Маріонъ.

— Милордъ!

— Говорите прямо, если ужъ начали, чтобъ мн знать, съ чмъ я, собственно, долженъ бороться. Сердце мое такъ полно любви къ вамъ, что мн, кажется, невозможнымъ жить безъ васъ. Еслибъ вы сочувствовали мн сколько-нибудь, я сразу былъ бы счастливъ. Если сочувствія этого нтъ, скажите.

— Его нтъ.

— Ни искры сочувствія у васъ во мн, къ тому, кто такъ искренно васъ любитъ? Въ такомъ дл, Маріонъ, человкъ иметъ право требовать отвта, требовать правдиваго отвта.

— Лордъ Гэмпстедъ, вы можете сильно смутить меня, заставить меня отдалиться отъ васъ, проситъ васъ никогда боле меня не безпокоить, молчать передъ вами, но вамъ никогда не измнить моего намренія. Если вы хорошаго мннія о Маріонъ Фай, поврьте слову, которое она вамъ даетъ. Я никогда не буду женой вашей, милордъ.

— Никогда?

— Никогда.

— Вы не сказали мн: почему. Вы привели не вс причины.

— Я сказала вамъ довольно, лордъ Гэмпстедъ.

— Клянусь небомъ, нтъ, вы не отвтили мн на единственный вопросъ, который я предложилъ вамъ. Вы не привели единственной причины, которую я бы принялъ, хотя бы на время. Можете вы полюбить меня, Маріонъ?

— Еслибъ вы любили меня, вы бы меня пощадили,— сказала она. Почувствовавъ, что этими словами она окончательно себя выдала, она опомнилась и призвала на помощь все свое краснорчіе, чтобъ увернуться отъ прямого отвта, котораго онъ требовалъ.— Мн кажется,— сказала она,— что вы не понимаете, что двушка чувствуетъ въ подобномъ случа. Она не сметъ спрашивать себя: любитъ ли она? когда знаетъ, что любовь эта ни къ чему не поведетъ. Зачмъ мн разбираться въ своей душ, когда цль этого уже достигнута.

— Маріонъ, мн кажется, вы любите меня.

Она взглянула на него и попыталась улыбнуться, пошутить, но почувствовавъ, что не въ силахъ доле удерживать слезъ, отвернула отъ него лицо и не отвчала.

— Маріонъ,— повторилъ онъ,— мн кажется, вы меня любите.

— Еслибъ вы любили меня, милордъ, вы не терзали бы меня.

Она сидла на диван, отвернувъ отъ него лицо, чтобы до нкоторой степени скрыть слезы. Онъ слъ подл нея и минуты дв держалъ ее за руку.

— Маріонъ,— сказалъ онъ,— вы, конечно, знаете, что ни одна минута въ моей жизни не будетъ для меня важне настоящей?

— Такъ ли это, милордъ?

— Ни одна. Я стараюсь пріобрсти себ въ подруги ту, кто для меня лучшее изъ всхъ человческихъ существъ. Прикасаться къ вамъ, какъ прикасаюсь я теперь, для меня радость, не смотря на то, что вы наполнили сердце мое такой скорбью!— Она старалась высвободить руку изъ его руки, но это удалось ей не сразу.— Вы отвчаете мн аргументами, которые не имютъ для меня никакой цны. Они, по моему, простая дань тмъ предразсудкамъ, противъ которыхъ я возставалъ всю жизнь. Вы не разсердитесь на мои слова?

— О, нтъ, милордъ,— сказала она,— нтъ. Я не сержусь, но право вы не должны держать меня.

Съ этимъ она высвободила руку. Онъ ее выпустилъ и продолжалъ:

— Что касается до всего этого, у меня мой взглядъ, у васъ вашъ. Въ прав ли вы держаться вашего и жертвовать мною, если вы дйствительно любите меня? Пусть вашъ взглядъ борется съ моимъ и уравновсить его. Пусть мой борется съ вашимъ, мы и въ этомъ сравняемся. А затмъ, пусть любовь станетъ нашей владычицей. Если вы любите меня, Маріонъ, я, кажется, имю право требовать, чтобъ вы стали моей женой.

— Этому никогда не бывать,— сказала она.

— И только?

— Чтоже больше, милордъ?

— Вы можете отпустить меня и не пожелать, чтобъ я когда-нибудь возвратился?

— Могу, милордъ. Возвращеніе ваше было бы только непріятностью для васъ и страданіемъ для меня. Въ другой разъ. не смотрите слишкомъ часто на молодую двушку изъ-за того, что ея лицо случайно вамъ приглянулось. Вамъ жениться слдуетъ. Ищите себ жену разумно, среди равныхъ вамъ. Если найдете, можете возвратиться и сказать Маріонъ Фай, что совтъ ея послужилъ вамъ на пользу.

— Я приду не разъ и скажу Маріонъ Фай, что совты ея противуестественны и невозможны. Я объясню ей, что человкъ, который любитъ ее, не можетъ искать себ другой жены, что никакая жизнь для него немыслима, кром той, въ которой онъ и Маріонъ Фай соединятся. Я думаю, что мн, наконецъ, удастся убдить ее, что это такъ. Мн кажется, она пойметъ, что всей ея холодной осторожности, ея свтскому лжемудрствованію не разлучить любящихъ. Мн думается, что когда она увидитъ, что поклонникъ ея такъ ее любитъ, что жить безъ нея не можетъ, она оставитъ эти опасенія насчетъ его будущаго непостоянства и доврится человку, въ искренности котораго убдится.

Съ этимъ онъ взялъ ея руку и склонился къ ея ногамъ и поцловалъ эту руку, прежде чмъ она нашла въ себ силу ее отнять. Онъ оставилъ ее, не прибавивъ боле ни слова, слъ въ экипажъ и возвратился домой, не обмнявшись ни единымъ словомъ ни съ кмъ въ Галловэ, кром Маріонъ Фай.

Она, оставшись одна, бросилась на диванъ и разразилась цлымъ потокомъ восторженныхъ слезъ. ‘Довриться ему!’ Да, она доврится ему вполн, единственно съ цлью имть радость, въ теченіи одного часа, открыто признаться ему въ любви, каковы бы ни были для нея послдствія этого поступка! Относительно будущаго оскорбленія ея гордости, о которомъ она говорила и отцу, и мистриссъ Роденъ — онъ убдилъ ее. Она не должна въ этомъ дл нисколько думать о себ. Онъ, конечно, повернетъ ее, какъ захочетъ. Если вс ея доводы будутъ основаны на опасеніяхъ за собственное счастіе, одинъ его поцлуй за все заплатитъ. Но вся его любовь, вс его ласки, вся его врность, все его краснорчіе не заставятъ ее побдить духъ самопожертвованія, овладвшій ею. Хотя бы онъ вырвалъ у нея всю ея тайну, въ немъ она почерпнетъ силу. Хотя бы ей пришлось ему сознаться, что здоровье ей измняетъ и оно несомннно ей измняло… Это, конечно, не заставитъ ее отказаться отъ своего намренія. ‘Отрадно было бы, думалось ей, сдлать его, во всхъ отношеніяхъ, своимъ другомъ, говорить ему все, не скрывать отъ него ни своихъ опасеній, ни своихъ сомнній, ни своихъ стремленій. Любить тебя, мой дорогой, тебя, жемчужину души моей! Но разв ты не видишь, что и на одно мгновеніе не могла я скрыть своей любви? Разв ты не замтилъ, когда ты въ первый разъ склонился къ моимъ ногамъ, что сердце мое тутъ же полетло къ теб и я не сдлала никакого усилія, чтобъ удержать его? Но теперь, мой возлюбленный, теперь мы поняли другъ друга. Теперь между вами не должно быть упрековъ. Теперь мы не должны и поминать о недовріи. Я вся твоя — только не годится, милый, чтобъ бдная двушка стала твоею женой. Теперь, когда мы оба это поняли, зачмъ грустить? О чемъ печалиться?— Такъ размышляла она и почти довела себя до блаженнаго состоянія, когда возвратился отецъ.

— Отецъ,— сказала она вставая и цлуя его руку,— все кончено.

— Что кончено?— спросилъ квакеръ.

— Онъ былъ здсь.

— Ну, Маріонъ, что же онъ сказалъ?

— Едва ли мое дло повторять теб, что онъ сказалъ. А что я говорила — хотлось бы мн, чтобъ ты это узналъ такъ, чтобъ я не должна была повторять ни одного слова.

— Онъ ушелъ довольный?

— Нтъ, отецъ. Я этого не ожидала. Я на это не надялась. Еслибъ онъ былъ совершенно доволенъ, можетъ быть, я была бы недовольна.

— Отчего бы вамъ обоимъ не быть счастливыми?— спросилъ отецъ.

— Можетъ быть, мы и будемъ. Можетъ бытъ, онъ пойметъ…

— Такъ ты не приняла его предложенія?

— О, нтъ. Нтъ, отецъ, нтъ. Я никогда не приму его. Если это у тебя на ум, удали эту мысль. Никогда не видать теб твою Маріонъ ничьей женой, ни этого молодого лорда, ни другого боле для нея подходящаго. Никому, никогда не позволю я говорить мн то, что говорилъ онъ.

— Почему ты хочешь отличаться отъ другихъ двушекъ?— сердито спросилъ онъ.

— О, отецъ, отецъ!

— Все это романы и ложная сентиментальность. Ничто не можетъ быть мн ненавистне. Нтъ никакого основанія, почему бы теб быть не такой какъ другія. Господь ничмъ не отмтилъ тебя въ отличіе отъ прочихъ двушекъ, ни во благости, ни во гнв своемъ. Съ твоей стороны не хорошо воображать это о себ.— Она жалобно заглянула ему въ лицо, но не сказала ни слова.— Если, какъ я заключаю изъ твоихъ словъ, этотъ молодой человкъ теб дорогъ и если, какъ я заключаю изъ его вторичнаго посщенія, ты ему дорога, то я, какъ отецъ твой, говорю теб, что твой долгъ призываетъ тебя къ нему. Не потому, что онъ лордъ…

— О, нтъ, отецъ!

— Не потому, говорю я, что онъ богатъ, что онъ красивъ, желалъ бы я видть тебя его женою. А потому, что вы съ нимъ любите другъ друга, какъ Господь Всемогущій повеллъ мужчин и женщин. Бракъ честенъ и я, овецъ твой, желалъ бы видть тебя замужемъ. Этого молодого человка я считаю добрымъ и честнымъ. Я спокойно отдалъ бы тебя ему, не смотря на еготитулъ. Подумай объ этомъ, Маріонъ, если еще не поздно.

Съ этимъ онъ вышелъ изъ комнаты. Едва ли бы она, въ эту минуту, могла отвтить, сердце ея было слишкомъ полно. Но она прекрасно сознавала, что вс слова отца ничего не значатъ. Въ одномъ она была убждена, что никакіе совты, никакое краснорчіе, никакая любовь никогда не заставятъ ее стать женою лорда Гэмпстеда.

XXIX.— Вечеръ мистриссъ Демиджонъ.

‘Мистриссъ Демиджонъ проситъ мистера Крокера сдлать ей честь пожаловать къ ней на чашку чаю въ девять часовъ, въ среду 31 декабря, для встрчи новаго года’.

’29 декабря 18… Галловэй. Парадизъ Роу, 10.

‘ Прізжайте пожалуйста.

‘К. Д.’

Записка эта была вручена Крокеру по прибытіи его въ департаментъ утромъ, въ субботу, 27-го.

Необходимо объяснить, что Крокеръ недавно познакомился съ миссъ Кларой Демиджонъ, безъ особенно церемоннаго представленія. Крокеръ, съ ршимостью отличавшей это, преслдуя свою единственную цль: добиться дружескаго примиренія съ Джорджемъ Роденомъ, отправился въ Галловэй и постилъ 11-й, думая, что ему удастся убдить мать своего пріятеля дйствовать въ его пользу въ дл мира и милосердія. Мистриссъ Роденъ, къ несчастью, не было дома, но ему посчастливилось встртить миссъ Демиджонъ. Можетъ быть, она видла, какъ онъ вошелъ и вышелъ, причемъ причислила его къ великой тайн молодого аристократа, можетъ, бытъ ее просто привлекла развязность, съ какой онъ надвалъ шляпу на бекрень и размахивалъ перчатками, можетъ быть, наконецъ, оно просто было дломъ случая. Какъ бы то ни было, среди надвигавшихся сумерекъ, она встртила его за угломъ, противъ таверны ‘Герцогиня’, и пріятное знакомство задавалось.

Безъ всякаго сомннія какъ во всхъ подобныхъ случаяхъ, джентльменъ заговорилъ первой. Будемъ во всякомъ случа надяться на это, ради обитателей Парадизъ-Роу вообще. Какъ бы то ни было, не прошло и нсколько минутъ какъ она объяснила ему, что мистриссъ Роденъ похала на извощик тотчасъ посл обда и что-нибудь вроятно случилось въ Уимбльдон, такъ какъ мистриссъ Роденъ никуда больше не здила, а сегодня не тотъ день, въ который она обыкновенно посщаетъ мистриссъ Винсентъ.

Крокеръ, олицетворенное простодушіе, скоро сообщилъ ей различныя подробности относительно собственнаго характера и общественнаго положенія. Онъ также почтамтскій клеркъ и ближайшій другъ Джорджа Родена. О, да, ему все извстно насчетъ лорда Гэмпстеда, онъ, можно сказать, коротко знакомъ съ милордомъ. Онъ часто встрчалъ милорда въ замк Готбой, помсть его друга, лорда Персифлажа, и часто охотился съ нимъ. Ему все извстно насчетъ леди Франсесъ и помолвки, онъ имлъ удовольствіе познакомиться съ молодой лэди. Онъ недавно переписывался съ лордомъ Гэмпстедомъ объ этомъ дл. Нтъ, онъ пока еще ничего не слыхалъ о Маріонъ Фай, дочери квакера. Тутъ Клара кое-что сообщила съ своей стороны. Она прекрасно понимала, что если желаетъ, чтобъ ей сообщали новости, то должна отвчать тмь-же, кром того мистеръ Крокеръ по своему возрасту, полу и наружности былъ именно изъ тхъ людей, которые побуждали ее къ откровенности, съ соблюденіемъ собственнаго достоинства. Что толку разсказывать интересныя вещи мистриссъ Дуфферъ, которая не боле какъ старушка-вдова безъ всякихъ связей и съ очень скромными средствами къ существованію. Она сообщала свои тайны мистриссъ Дуфферъ просто за неимніемъ лучшей пары ушей, въ которую могла бы излить ихъ. Но вотъ человкъ, которому она можетъ съ наслажденіемъ сообщать своя секреты и который въ долгу у нея не останется. Не слдуетъ думать, чтобы возникшая дружба основана была на одной только встрч. Въ тотъ достопамятный первый вечеръ Крокеръ былъ не въ силахъ разстаться съ красавицей, не условившись насчетъ новаго свиданія. Дружба ихъ имла за собой уже трехдневную давность, когда выше приведенное приглашеніе дошло въ руки Крокера. Говоря поправд, вечеръ былъ затянъ главнымъ образомъ для него. Что толку имть ‘молодого человка’, если вы не можете показать его вашимъ друзьямъ?

— Крокеръ,— сказала Гэмпстедъ Демиджонъ племянниц,— гд ты Крокера-то подобрала?

— Какіе вопросы вы иногда предлагаете, тетушка! ‘Подобрала!’ Мило, нечего сказать!

— Конечно подобрала,— это твоя вчная манера съ молодыми людьми. Только ты никогда не умешь удержать изъ.

— Право, тётушка, вульгарность вашихъ выраженій невыносима.

— Не намрена я никакого Крокера пускать къ себ въ домъ,— объявила старуха,— пока не узнаю, откуда онъ. Можетъ быть, онъ дрянь какая-нибудь.

— Тетушка Джемима, вы такъ несносны, что я иногда думаю, что мн придется васъ оставить.

— А куда ты днешься, голубушка?

Клара не сочла нужнымъ отвтить на этотъ вопросъ, который и прежде часто ей предлагался, но тотчасъ удовлетворила вполн естественному любопытству замнявшей ей мать.

— Мистеръ Крокеръ, тетушка, почтамтскій клеркъ, онъ сидитъ за однимъ столомъ съ Джорджемъ Роденомъ и коротко знакомъ съ лордомъ Гэмпстедомъ и лэди Франсесъ Траффордъ. Онъ былъ самымъ близкимъ пріятелемъ Джорджа Родена, но недавно между молодыми людьми произошло какое-то столкновеніе, очень было-бы пріятно, еслибъ намъ удаюсь ихъ помирить. Вы съ мистриссъ Роденъ кланяетесь и равговариваете, можетъ быть, они и придутъ, если вы ихъ пригласите. Маріонъ Фай придетъ наврное, такъ какъ вс ваши деньги вы держите въ контор Погсона и Литльберда. Жаль, что у меня не хватить духу пригласить лорда Гэмпстеда.

Выслушавъ все это, старушка согласилась принять нашего почтамтскаго спортсмена, а также изъявила согласіе и на остальныя приглашенія, которыя были разосланы.

Крокеръ, конечно, поспшилъ письменно засвидтельствовать свое почтеніе и выразить безграничное удовольствіе, съ какимъ онъ ‘встртятъ новый годъ’ въ обществ Гэмпстедъ Демиджонъ. Гэмпстедъ Роденъ также общала быть и съ трудомъ убдила сына, что съ его стороны будетъ очень много оказать такое вниманіе сосдямъ. Еслибъ онъ зналъ, что и Крокеръ тамъ будетъ, онъ конечно не уступилъ-бы, но Крокеръ въ почтамт никому не говорилъ о полученномъ приглашеніи.

Крокеръ и Маріонъ Фай также дали слово придти. Мистеръ Фай и Гэмпстедъ Демиджонъ давно находились въ дловыхъ сношеніяхъ, и онъ, въ интересахъ фирмы гг. Погсона и Литльберда, не могъ отказаться отъ чашки чаю у ихъ кліентки. Одинъ изъ младшихъ клерковъ той-же конторы, по имени Даніэль Триббльдэль, съ которымъ Клара познакомилась года два тому назадъ, также былъ приглашенъ. Было время, когда мистеру Триббльдэлю оказывалось предпочтеніе передъ всми поклонниками Клары. Но встртились обстоятельства, которыя нсколько уменьшили расположеніе ея къ нему. Мистеръ Литльбердъ съ нимъ поссорился, ему было отказано въ повышеніи. Вообще, въ настоящее время, въ окрестностяхъ конторы очень было въ ходу предположеніе, что Триббльдэль сохнетъ по Клар Демиджонъ. Гэмпстедъ Дуфферъ, конечно, была звана, ею завершался списокъ приглашенныхъ на великое торжество.

Первой явилась Гэмпстедъ Дуфферъ. Правда, содйствіе ея было необходимо для разрзыванія сладкихъ пироговъ и разстанавливанія чашекъ. За ней — ровно въ девять часовъ — пришелъ мистеръ Фай съ дочерью, старикъ уврялъ, что такая аккуратность врнйшій признакъ благовоспитанности.

— Если я имъ нуженъ въ десять часовъ, зачмъ они приглашаютъ меня въ девять?— спрашивалъ квакеръ. Маріонъ вынуждена была уступить, хотя она нисколько не жаждала провести длинный вечеръ въ обществ Гэмпстедъ Демиджонъ. Что-же до встрчи новаго года, о ней и рчи быть не могло, ни для отца, ни для дочери.

Общество, вообще, собралось рано. Родены, а за ними мистеръ Триббльдэль прибыли вскор посл мистера Фай. Принялись за чай.

— Право, онъ, кажется, намренъ обмануть насъ,— шепнула Клара своей пріятельниц, Гэмпстедъ Дуфферъ, когда весь хорошій чай былъ выпитъ, а молодой человкъ не появлялся.

— Не думаю, чтобъ онъ особенно любилъ чай,— сказала та,— они ныньче не охотники.

— Да не ради-же одного чаю человкъ ходитъ въ гости,— съ негодованіемъ сказала Клара.

Было почти десять часовъ, она не могла не сознавать, что вечеръ хромаетъ. Триббльдэль шепнулъ ей было нжное словечко, но она оборвала его, ожидая, что Крокеръ сейчасъ прідетъ, онъ молча удалился въ уголъ. Джорджъ Роденъ вообще нисколько не ухаживалъ за нею, но такъ какъ онъ былъ помолвленъ и помолвленъ съ аристократкою, то многаго отъ него и требовать нельзя было, мистриссъ Роденъ, мистеръ Фай и мистриссъ Демиджонъ кое-какъ поддерживали разговоръ. Роденъ до временамъ обращался съ нсколькими словами къ Маріонъ. Клара, которая раскаивалась въ своей суровости къ молодому Триббльдэлю, вынуждена была довольствоваться обществомъ мистриссъ Дуфферъ. Вдругъ раздался сильнйшій звонокъ и горничная доложила:

— Мистеръ Крокеръ.

Произошло, небольшое волненіе, какое всегда происходитъ, когда одинокій гость является гораздо позже назначеннаго часа. Конечно, раздались упреки, сдержанный узревъ мистриссъ Демиджонъ, кроткій упрекъ мистриссъ Дуфферъ, цлый взрывъ упрековъ Клары.

Но Крокеръ былъ на высот своего положенія.— Честное слово, mesdames, я не виноватъ. Обдалъ съ пріятелями въ Сити и раньше вырваться не могъ. Еслибъ я соображался съ собственными желаніями, то былъ бы здсь часъ тому назадъ. Ахъ, Роденъ, какъ поживаете? Хотя я знаю, что вы живете на этой же улиц, не думалъ васъ встртить.— Роденъ ему кивнулъ, но не сказалъ ни слова.— Какъ поживаетъ милордъ? Я, кажется, говорилъ вамъ, что на-дняхъ получилъ отъ него всточку?

Крокеръ нсколько разъ говорилъ въ департамент, что получилъ письмо отъ лорда Гэмпстеда.

— Я не часто его вижу и очень рдко получаю отъ него извстія,— сказалъ Роденъ, продолжая смотрть на Маріонъ, съ которой въ эту минуту разговаривалъ.

— Еслибъ вс наши молодые аристократы походили на Гэмпстеда,— сказалъ Крокеръ, который не солгалъ, объявивъ, что ‘обдалъ’,— Англія была бы не то, что она есть. Самый привтливый молодой лордъ, когда-либо возсдавшій въ палат паровъ…

Тутъ онъ повернулся къ Маріонъ Фай, о которой догадался, что это она, но не найдя предлога тотчасъ ей отрекомендоваться, ограничился тмъ, что подмигнулъ ей.

— Знакомы вы съ мистеромъ Триббльдэлемъ, мистеръ Крокеръ?— спросила Клара.

— Не имлъ еще удовольствія,— сказалъ Крокеръ.— Представленіе состоялось.— На государственной служб?— спросилъ Крокеръ. Триббльдэль покраснлъ и долженъ былъ отречься отъ этой чести.

— А мн показалось, что вы должны служить въ таможн. У васъ въ фигур есть что-то говорящее о служб правительству ея величества.— Триббльдэль отвтилъ на комплиментъ поклономъ.

— По моему, государственная служба лучшее, чему можетъ посвятить себя человкъ,— продолжалъ Крокеръ.

— Оно прилично,— сказала мистриссъ Дуфферъ.

— Да и часы такіе удобные,— сказала Клара. Служащіе въ банк всегда должны быть на мст въ девяти часамъ.

— Неужели молодому человку этого бояться?— съ негодованіемъ спросилъ квакеръ.— Съ десяти до четырехъ, да изъ этого часъ на чтеніе газетъ да другой на завтракъ. Но каковы послдствія! Я никогда еще не встрчалъ молодого человка на государственной служб, который понималъ бы, что значитъ проработать день.

— По моему это немного строго,— сказалъ Роденъ.— Если человкъ дйствительно работаетъ, то онъ не можетъ проработать боле шести часовъ подъ-рядъ съ пользой для себя или своихъ патроновъ.

— Отлично, Роденъ,— сказалъ Крокеръ.— Отстаивай лавочку Е. В.

Роденъ еще боле отъ него отвернулся и продолжалъ говорить съ Маріонъ.

— Наши хозяева были бы невысокаго о насъ мннія,— сказалъ квакеръ,— еслибъ мы не служили имъ усердне этого. Но моему, государственная служба губитъ молодого человка, пріучая его думать, что праздность сладка. Еслибъ Даніилъ Триббльдэль захотлъ потрудиться, онъ могъ бы прекрасно устроиться, не завидуя никому изъ служащихъ, ни въ таможн, ни въ почтамт.

Мистеръ Фай говорилъ такъ серьезно, что никто не пожелалъ продолжать разговоръ. Вскор посл этого онъ всталъ и, несмотря ни на какія убжденія дождаться встрчи новаго года, церемонно раскланялся съ каждымъ изъ присутствующихъ и увелъ дочь. Мистриссъ Роденъ съ сыномъ ускользнули почти въ ту же минуту и мистриссъ Демиджонъ, выпивъ, по ея выраженію ‘съ наперстокъ’ горячаго грога, также отправилась на покой.

— Вотъ милая манера встрчать новый годъ,— сказала Клара, смясь.

— Насъ совершенно достаточно для этой цли,— сказалъ Крокеръ,— если и насъ не прогонять.— Говоря это, онъ приготовилъ цлый стаканъ смси водки съ водою, разлилъ ее въ два стаканчика поменьше и подалъ ихъ дамамъ.

— Право,— сказала мистриссъ Дуфферъ,— я никогда себ итого не позволяю, почти никогда.

— Въ такихъ случаяхъ, какъ настоящій, вс разршаютъ,— сказалъ Крокеръ.

— Надюсь, что мистеръ Триббльдэль къ намъ присоединится,— сказала Клара. Робкій клеркъ вышелъ изъ своего уголка, прислъ къ столу и приготовился исполнить приказаніе.

Вечеръ очень оживился.

— Вы совершенно уврены, что онъ дйствительно женихъ молодой лэди?— спросила Клара.

— Желалъ бы я быть также увреннымъ, что я вашъ женихъ,— отвтилъ любезный Крокеръ.

— Какіе пустяки вы болтаете, мистеръ Крокеръ, да еще при другихъ вдобавокъ. Такъ по вашему: женихъ?

— Я въ этомъ убжденъ. И Гемпстэдъ, и она сама говорили мн это.

— Ахъ!— воскликнула мистриссъ Дуфферъ.

— А братъ ея — женихъ Маріонъ Фай,— сказала Клара. Крокеръ объявилъ, что въ этомъ онъ далеко не такъ увренъ. Лордъ Гэмпстедъ, несмотря на ихъ короткость, ничего не говорилъ ему на этотъ счетъ.

— Но это такъ, мистеръ Крокеръ, это такъ же врно, какъ то, что вы сидите на этомъ стул. Онъ прізжалъ сюда къ ней нсколько разъ, не дале какъ въ прошлую пятницу просидлъ съ ней, запершись, нсколько часовъ. Это былъ праздникъ, но старый хитрецъ убрался изъ дому, чтобъ оставить ихъ вдвоемъ. Эта мистриссъ Роденъ, даромъ, что она такая чопорная, все знаетъ. По моему искреннему убжденію она-то все и смастерила. Маріонъ Фай всякій день у нея. По моему тутъ что-то такое, чего мы еще не понимаемъ. Она забрала власть надъ этими молодыми людьми и намрена распоряжаться ими какъ вздумается.

Крокеръ, однако, съ этимъ согласиться не могъ. Онъ слыхалъ о своеобразныхъ политическихъ воззрніяхъ лорда Гэмпстеда и былъ убжденъ, что молодой лордъ только проводилъ въ жизнь свои принципы, выбравъ Маріонъ Фай для себя и предоставивъ сестру свою Джорджу Родену.

— Не скажу, чтобъ мн такія вещи нравились, если вы желаете знать мое мнніе,— сталъ Крокеръ,— Гэмпстеда я очень люблю, леди Франсесъ всегда находилъ милой и привтливой. Не имю причины отзываться объ нихъ несочувственно. Но когда человкъ родился лордомъ — Гэмпстедъ не сегодня-завтра будетъ маркизомъ, выше только герцоги.

— И вы съ нимъ… знакомы?— спросилъ Триббльдэль испуганнымъ голосомъ.

— О, да,— сказалъ Крокеръ.

— Разговариваете съ нимъ, когда встртитесь?

— У меня съ нимъ, съ недлю тому назадъ, была длинная переписка о дл, которое сильно интересовало насъ обоихъ.

— Какъ же онъ васъ называетъ?— спросила Клара, также съ нкоторымъ страхомъ.

— Просто: ‘дорогой Крокеръ’. Я всегда пишу: ‘дорогой лордъ Гэмпстедъ’. По моему: ‘дорогой Гэмпстедъ’ немного вульгарно, я нахожу, что въ этихъ вещахъ слдуетъ быть щепетильнымъ. Но, какъ я уже сказалъ, когда дло доходитъ до брака, человкъ долженъ быть вренъ себ. Будь я маркизомъ, не знаю, чтобы я сдлалъ, увидавъ васъ, Клара,— ‘Клара’ надула губки, но повидимому не оскорбилась ни комплиментомъ, ни фамильярностью,— но при другихъ обстоятельствахъ я не измнилъ бы своему сословію.

— И я также,— сказала мистриссъ Дуфферъ.— Маркизы должны жениться на маркизахъ, а герцоги на герцогиняхъ.

— Вотъ онъ!— сказала Клара,— теперь мы должны выпить за его здоровье, надюсь, что вс мы будемъ женаты на тхъ, или замужемъ за тми, кто намъ больше всхъ нравится прежде чмъ настанетъ новый!

Рчь эта относилась къ часамъ на камин, стрлки которыхъ только-что подползли къ двнадцати.

— Желалъ бы и я того же,— сказалъ Крокеръ,— да кром того имть ребенка въ люльк.

— Убирайтесь,— сказала Клара.

— Это что-то ужъ очень проворно,— сказала мистриссъ Дуфферъ.— Вы что скажете, мистеръ Триббльдэль?

— Тамъ, гд мое сердце пригвождено,— сказалъ Триббльдэль, который только-что начиналъ входить въ азартъ подъ вліяніемъ грога,— нтъ никакой надежды ни на ныншній годъ, ни на будущій.— На что Крокеръ замтилъ что: ‘горе и кошку уходитъ’.

— Надньте-ка пальто и шляпу, да проводите меня домой. Увидите, что я вамъ помогу,— оказала мистриссъ Дуфферъ, которая также нсколько развеселилась подъ вліяніемъ минута. Но она знала, что ея долгъ оказать какое-нибудь вниманіе молодой хозяйк, и, какъ истая женщина, ршила, что это лучшій способъ итого достигнуть. Триббльдэль повиновался, хотя тмъ самымъ вынужденъ былъ оставить свой ‘предметъ’ и ея новаго обожателя вдвоемъ.

— Вы серьёзно?— спросила Клара, когда она и Крокеръ остались одни.

— Конечно, какъ честный человкъ,— сказалъ Крокеръ.

— Такъ можете,— ршила Клара, подставляя ему лицо.

XXX.— Новый годъ.

Крокеръ отнюдь еще не покончилъ съ своимъ вечерокъ. Отобдавъ съ пріятелями въ Сити и напившись чаю ‘съ предметомъ’, онъ чувствовалъ желаніе вкусить если не боле пріятныхъ, то во всякомъ случа боле шумныхъ удовольствій. Весь городъ на улиц, вс веселятся. Въ такую ночь, такому человку, какъ Крокеръ, не было никакой надобности ложиться спать вскор посл полуночи. Въ Парадизъ-Роу онъ снова встртилъ Триббльдэля и предложилъ этому молодому человку сначала выпить чего-нибудь въ ближайшей таверн, а затмъ отправиться въ боле аристократическую мстность, на извощик.

— Я собирался пойти туда пшкомъ въ эту прекрасную, звздную ночь,— сказалъ Триббльдэль, не теряя изъ виду скромнаго вознагражденія, въ которое, въ настоящее время, цнились его труды гг. Погсономъ и Литльбёрдомъ. Но Крокеръ уговорилъ его.

— Я васъ подвезу,— сказалъ онъ.— Новый годъ бываетъ только разъ въ году.

Триббльдэль вошелъ въ таверну.

— Я любилъ эту двушку три года,— сказалъ онъ, какъ только они оттуда вышли. Ночь была дивная и Крокеръ нашелъ, что не худо бы пройтись немного. Пріятно было, при яркомъ свт ввздъ, слушать разсказъ о любовныхъ похожденіяхъ новаго пріятеля, въ особенности, такъ какъ онъ самъ теперь былъ счастливымъ героемъ.

— Цлыхъ три года?— спросилъ онъ.

— Право такъ, Крокеръ. Три года. Было время, когда она обожала табуретъ, на которомъ я сижу въ контор. Я хвастать не люблю.

— Надо быть рдкимъ и ршительнымъ, коли хочешь заполонить такую двушку.

— Мн слдовало подхватить мячъ на лету, Крокеръ, вотъ что мн слдовало сдлать. Я все теперь понимаю. Она такъ же непостоянна какъ прекрасна, пожалуй даже боле.

— Перестаньте, однако, Триббльдэль, я не намренъ позволить вамъ бранить ее.

— Я не хочу ее бранить. Богъ видитъ, что я слишкомъ люблю ее, не смотря ни на что. Теперь ваша очередь, я это вижу. Много ихъ было очередей-то.

— Право?— тревожно спросилъ Крокеръ.

— Поллоки былъ — что служить въ газовомъ обществ. Этотъ былъ посл меня. Изъ-за него-то она со мной разошлась.

— А тутъ дло шло къ браку?

— Прямехонько, казалось мн. Поллоки — вдовецъ съ пятью дтьми.

— О, Боже!

— Но онъ глава всего предпріятія и получаетъ четыреста фунтовъ въ годъ. Не любовь связывала ее съ нимъ. Поллоки врныхъ пятьдесятъ лтъ.

— Она и его бросила?

— Или онъ ее.

Получивъ это свдніе, Крокеръ свиснулъ.

— Что-то вышло изъ-за денегъ,— продолжалъ Триббльдэль.— Старуха не захотла съ ними разстаться.

— А деньги-то имются?

— У старухи куча.

— Но племянница же ихъ наслдуетъ?— спросилъ Крокеръ.

— Безъ всякаго сомннія, он очень привязаны другъ въ другу. Но старуха удержитъ ихъ при себ, пока жива.

Они еще выпили малую толику грога въ таверн ‘Ангела’ въ Излингтов, сли въ кэбъ и похали въ одинъ изъ извстныхъ cafs-chantants. Тутъ ужъ Триббльдэль перешелъ изъ области извращенныхъ фактовъ въ область чистой поэзіи.— Никогда,— говорилъ онъ,— не откажется онъ отъ Клары Демиджонъ, хотя бы дожилъ до возраста, превосходящаго возрастъ всхъ извстныхъ патріарховъ. Онъ прекрасно видитъ все, что противъ него. Крокеръ, вроятно, одержитъ верхъ. Онъ даже на это надется: отчего бы такому славному малому не быть счастливымъ, въ виду совершенной невозможности, чтобъ онъ, Даніэль Триббльдэль, когда-нибудь достигъ того полнаго блаженства, въ мечтахъ о которомъ влачилъ свое злое существованіе? Одно только онъ ршилъ окончательно. День свадьбы Клары, безъ всякаго сомннія, будетъ послднимъ днемъ его существованія.

— О, нтъ, чортъ возьми, вы этого не сдлаете,— сказалъ Крокеръ.

— Сдлаю!— уврялъ Триббльдэль.— Я уже ршилъ, какъ это устроить. Брошусь, головой внизъ, съ галлереи собора св. Павла — и конецъ. Одна у меня къ вамъ просьба: назвать вашего сына Даніелемъ въ честь меня. Ей вы можете сказать, что такъ звали вашего дядю или дда. Крокеръ, легко выпрыгивая изъ экипажа, общалъ исполнить желаніе друга. Подробно описывать всего, что происходило въ caf-chantant, куда они попали, нтъ надобности. Новый годъ здсь былъ встрченъ, какъ подобаетъ, съ музыкой, танцами, виномъ. Встрча продолжалась еще съ добрый часъ, пока снисходительный полисменъ не счелъ нужнымъ вмшаться. Существуетъ предположеніе, что, по окончательномъ изгнаніи нашихъ двухъ пріятелей, покинутый любовникъ, которому его тяжкое горе вроятно помогло удержаться на ногахъ, благополучно добрался до дому. Торжествующій Крокеръ былъ мене счастливъ и провелъ ночь, безъ простынь и одялъ, гд-то въ окрестностяхъ Боу-Стритъ. Фактъ этотъ для насъ важенъ, такъ какъ онъ грозилъ оказать значительное вліяніе на положеніе нашего пріятеля въ почтамт. Проведя ночь въ заключеніи, изъ котораго онъ и на слдующее утро выбрался только представъ предъ судейскія очи, онъ никакъ не могъ быть на служб въ десять часовъ. Когда онъ наконецъ вырвался изъ рукъ филистимлянъ, часовъ около двухъ дня, кислый, немытый и голодный, онъ счелъ благоразумнымъ вовсе не показываться въ этотъ день на свтъ Божій. Лучше совершить тяжкій грхъ — вовсе не явиться — чмъ предстать предъ мистера Джирнингэма въ настоящемъ, жалкомъ положеніи. Крокеръ хорошо зналъ свою силу и свою слабость. Сегодня онъ ни на что не найдетъ отвта. Мистеръ Джирнингэмъ будетъ надъ нимъ ломаться, и Эолъ, въ случа еслибъ громовержцу угодно было послать за нимъ, сразу его уничтожитъ. Онъ поплелся домой… Но на слдующее утро заботы, всею своей тяжестью, обрушились на него. Въ глубин души онъ боялся Эола — и дрожалъ въ ожиданіи страшной встрчи. Еще лежа въ постели, онъ старался придумать какую-нибудь военную хитрость, съ помощью которой онъ могъ бы вывернуться.

Отчего бы не сказать, что его внезапно вызвали въ Кумберлэндъ? Но въ такомъ случа онъ конечно телеграфировалъ бы въ почтамтъ наканун. Разв съ нимъ не могъ сдлаться припадокъ, который вынуждаетъ его высидть дома цлую недлю? Онъ отлично зналъ, что у нихъ въ почтамт есть докторъ, хитрый, дальновидный, упрямый человкъ, который сейчасъ же явится къ нему и не окажетъ никакой пощады. Длать было нечего, надо было идти.

Ровно въ десять часовъ онъ вошелъ въ свое отдленіе, повсилъ шляпу на обычное мсто, слъ. Никто не сказалъ ему ни слова. Роденъ, сидвшій напротивъ, не обратилъ на него никакого вниманія.

— Смотри, какъ-никакъ пришелъ сегодня,— шепнулъ Гератэ Боббину, очень громко.

— Мистеръ Крокеръ,— сказалъ мистеръ Джирнингэмъ,— вы вчера цлый день глазъ не показывали. Чмъ вы объясняете ваше отсутствіе?

Уже въ этомъ вопрос сказывалась хитрость, такъ какъ мистеръ Джирнингэмъ прекрасно зналъ, чмъ Крокеръ занимался. Непріятное приключеніе Крокера въ полицейскомъ управленіи попало въ газеты, Эолъ толковалъ о немъ съ мистеромъ Джирнингэмомъ.

— Я былъ очень боленъ,— сказалъ Крокеръ, продолжая что-то записывать въ большую книгу, лежавшую передъ нимъ.

— Что съ вами было, мистеръ Крокеръ?

— Голова болла.

— Мн кажется, мистеръ Крокеръ, что вы боле всхъ молодыхъ людей въ почтамт подвержены такимъ недугамъ.

— Съ ранняго дтства,— сказалъ Крокеръ, къ которому возвратилась часть его мужества. Неужели до Эола не дошло, что онъ вчера не явился?

— Бываетъ нездоровье настолько серьезное,— сказалъ мистеръ Джирнингэмъ,— что больной становится совершенно негоденъ для государственной службы.

— Къ счастью, съ лтами я понемногу отдлываюсь отъ своихъ головныхъ болей,— сказалъ Крокеръ. Тутъ Гератэ всталъ и шопотомъ сообщилъ несчастному всю истину.— Все вчера было въ Pall-Mall, Эолъ зналъ, не выходя отсюда.

Бдняг стало тошно, это былъ какъ бы отголосокъ вчерашнихъ страданій.

Тмъ не мене необходимо было сказать что-нибудь.

— Новый годъ, кажется, бываетъ только разъ въ году,— процдилъ онъ.

— Не дале какъ нсколько недль тому назадъ вы пробыли лишній день въ отпуску. Но сэръ Бореасъ занялся этимъ дломъ, я умываю руки. Сэръ Бореасъ, вроятно, пришлетъ за вами.

Сэръ Бореасъ Бодкинъ и былъ тотъ почтамтскій сановникъ, котораго молодежь прозвала Эоломъ.

Ужасное это было утро для бднаго Крокера. За нимъ прислали только въ часъ, какъ разъ въ ту минуту, когда онъ собирался завтракать! Несносная тошнота, результатъ обда въ Сити, грога мистриссъ Демиджонъ и пр., еще его не оставляла. Рубленая баранья котлета и стаканъ портеру облегчили бы его, а теперь онъ былъ вынужденъ предстать предъ божество во всей своей неприглядной слабости. Не говоря ни слова, онъ послдовалъ за посланнымъ. Эолъ писалъ записку, когда онъ вошелъ, и не удостоилъ прекратить это занятіе изъ-за того, что Крокеръ въ комнат. Эолъ хорошо зналъ, какое впечатлніе производитъ на гршника необходимость стоять безмолвно и одиноко передъ разгнваннымъ божествомъ.

— Ну-съ, мистеръ Крокеръ,— наконецъ сказалъ Эолы — одно несомннно, въ среду вечеромъ вы проводили старый годъ.— Шутки громовержца были несравненно невыносиме самыхъ бшеныхъ его распеканій.— Подобно другимъ великимъ міра сего,— продолжалъ Эолъ,— вамъ удалось видть описаніе вашихъ пиршествъ въ газетахъ.— Крокеръ не имлъ силы выговорить слово.— Вы, вроятно, видли вчерашній Pall-Mall и сегодняшній, утренній, Standard?

— Я не заглядывалъ въ газеты, сэръ, съ…

— Съ торжества,— подсказалъ Эолъ.

— О, сэръ Бореасъ.

— Хорошо, мистеръ Крокеръ. Что скажете вы въ свое оправданіе?

— Я точно обдалъ съ пріятелями.

— И поздненько, кажется, вышли изъ-за стола.

— А затмъ пилъ чай въ гостяхъ,— сказалъ Крокеръ.

— Чай!

— Не одинъ чай,— сказалъ Крокеръ, чуть не плача.

— Полагаю, что не одинъ.— Тутъ громовержецъ пересталъ улыбаться и перемнилъ тонъ.— Желалъ бы я знать, мистеръ Крокеръ, что вы о себ думаете. Прочитавъ въ двухъ газетахъ отчетъ о томъ, какъ вы предстали предъ судью, я, кажется, могу признать доказаннымъ, что васъ видли страшно пьянымъ на улиц, въ среду вечеромъ.— Крокеръ молча стоялъ передъ своимъ обвинителемъ.— Я требую отвта, сэръ. Мн нужно или ваше собственное признаніе, или оффиціальное донесеніе полицейскаго судьи.

— Я немного выпилъ, сэръ.

— Вы были пьяны. Если вамъ не угодно отвчать мн, лучше уходите, я буду знать, какъ съ вами поступить.— Крокеръ подумалъ, что, пожалуй, въ самомъ дл лучше уйти и предоставить громовержцу поступить съ нимъ какъ знаетъ. Онъ упорно молчалъ.

— Ваши личныя привычки не имли бы для меня никакого значенія, сэръ,— продолжалъ Эолъ,— еслибы вы были въ состояніи работать и не позорили почтамтъ. Но вы пренебрегаете службой. Работать вы не въ состояніи. И вы дйствительно позорите почтамтъ. Давно ли вы еще день прогуляли?

— Меня задержали въ Кумберлэнд на одинъ день, посл моего отпуска.

— Задержали въ Кумберлэнд! Я никогда не говорю джентльмену, мистеръ Крокеръ, что не врю ему,— никогда. Если до этого доходитъ, джентльменъ долженъ удалиться.

Затмъ сэръ Бореасъ снова взялся за перо, точно будто аудіенція была кончена. Крокеръ продолжалъ стоять, не понимая, что ему остается длать.

— Нечего вамъ тамъ стоять,— сказалъ сэръ Бореасъ.

Крокеръ удалился и, поджавши хвостъ, возвратился къ своему столу. Вскор посл этого прислали за мистеромъ Джирнингэмомъ, который возвратился съ извстіемъ, что въ услугахъ мистера Крокера боле не нуждаются, по крайней мр на сегодня. Когда дло будетъ, надлежащимъ порядкомъ, доведено до свднія главнаго директора почты, его увдомятъ. И Боббинъ, и Гератэ оба подумали, что на этотъ разъ бдный Крокеръ наврное будетъ отршенъ. Роденъ былъ того же мннія, онъ не могъ воздержаться, чтобы не пожать руки несчастному, когда тотъ меланхолически прощался съ ними.

— Мое почтеніе,— строго сказалъ ему мистеръ Джирнингэмъ, не удостоивая пожать ему руку.

Но мистеръ Джирнингэмъ слышалъ послднее слово громовержца по этому предмету, а потому не находилъ нужнымъ выказывать особенное мягкосердечіе.

— Отроду не видывалъ бдняка, которому было бы такъ тошно,— сказалъ Эолъ.

— Да, ему должно быть плохо пришлось, сэръ Бореасъ.

Эолъ самъ любилъ хорошо пообдать.

— Вы бы лучше отправили его домой,— сказалъ онъ,— на сегодня.

— А затмъ, сэръ Бореасъ?

— Вроятно до завтра проспятся. Прикажите написать ему письмо, знаете, чтобы постращать. Въ сущности, новый годъ бываетъ только разъ въ году.

Мистеръ Джирнингэмъ, получивъ эти инструкціи, возвратился къ себ въ отдленіе и отпустилъ Крокера. Едва Крокеръ усплъ выйти, какъ Родену поручили написать письмо.

Оно гласило:

‘Сэръ,

‘Позволивъ себ не явиться, безъ разршенія, вчера на службу, вы совершили проступокъ такого рода, что я нахожусь вынужденнымъ сообщить вамъ, что въ случа, еслибы онъ повторился, мн не останется другого выбора, какъ обратить на это обстоятельство серьезное вниманіе милорда главнаго директора почтъ.

‘Остаюсь, сэръ,
вашъ покорный слуга Бореасъ Бодкинъ’.

Въ тотъ же конвертъ была вложена коротенькая записочка отъ одного изъ товарищей.

‘Дорогой Крокеръ,

‘Постарайся быть здсь завтра ровно въ десять. Мистеръ Джирнингэмъ поручилъ мн передать теб это.

‘Твой Боббинъ’.

Такъ, въ данномъ случа, кончились невзгоды Крокера.

XXXI.— Выходка миссъ Демиджонъ.

Въ тотъ самый день, когда Крокеръ проходилъ черезъ свое чистилище въ почтамт, леди Кинсбёри получила въ Траффордъ-Парк письмо, которое значительно увеличило заботы и непріятности различныхъ членовъ ея семейства. Письмо было анонимное, но читатель можетъ теперь же узнать, что оно было написано этой предпріимчивой молодой особой, миссъ Демиджонъ.

Оно было слдующаго содержанія:

‘Милэди,

‘Считаю своимъ долгомъ, какъ доброжелатель семейства, сообщитъ вамъ, что вашъ пасынокъ, лордъ Гэмпстедъ, попалъ въ руки молодой особы, живущей въ сосдней со мною улиц. (‘Сосдняя улица’, понятно, была хитростью со стороны миссъ Демиджонъ). ‘Живетъ она въ дом подъ No 17, въ Парадизъ-Роу, въ Галловэ, зовутъ ее Маріонъ Фай. Она дочь стараго квакера, клерка гг. Погсона и Литльбёрда и, конечно, по своему положенію, не должна бы питать такихъ надеждъ. У старика можетъ быть и отложено кое-что, но что это для такихъ людей какъ вы, милэди, и какъ супругъ вашъ? Иные находятъ ее хорошенькой. Я не того мннія. Такія хитрости мн противны. Все, что я вамъ сообщаю, не подвержено никакому сомннію. Милордъ провелъ здсь на дняхъ нсколько часовъ, двушка расхаживаетъ гордая какъ павлинъ. Я называю это настоящимъ заговоромъ въ Парадизъ-Роу, хотя квакеръ въ немъ участвуетъ, но дло не въ немъ. Черезъ два дома отъ Фай живетъ одна мистриссъ Роденъ, у которой есть сынъ, почтамтскій клеркъ, очень много о себ думающій. Кажется, нтъ сомннія, что онъ обрученъ съ другимъ членомъ вашего аристократическаго семейства. Объ этомъ-то ужъ весь Галловэй толкуетъ. Мое убжденіе, что все это дло рукъ мистриссъ Роденъ! Она руководитъ Маріонъ Фай, точно та ей родная дочь, теперь и молодой лордъ, и сестра его такъ прямо и попались въ ея сти. Если никто изъ нихъ еще не обвнчанъ, то за этимъ дло не станетъ, если кто-нибудь не вмшается. Если вы мн не врите, пошлите въ таверну: ‘Герцогини’, что на углу, вы убдитесь, что тамъ все это извстно.

‘Милэди, я счелъ своимъ долгомъ сообщить вамъ все это потому, что мн непріятно видть, какъ обманываютъ аристократическую семью. Я лично тутъ не заинтересованъ. Но я такъ поступаю изъ доброжелательства. А потому имю честь быть — доброжелатель’.

Маркиза, хоть она, вроятно, въ прежнее время сказала бы, что ничего нтъ въ мір презрнне анонимныхъ писемъ, тмъ не мене очень внимательно перечла это посланіе нсколько разъ. Поврила она ему безусловно. Въ виду того, что писавшему такъ хорошо было извстно все относившееся до лэди Франсесъ, почему не предположить, что онъ иметъ такія же достоврныя свднія и насчетъ лорда Гэмпстеда? Такой бракъ какъ этотъ — съ дочерью квакера — именно бракъ во вкус Гэмпстеда. Особенную досаду въ ней возбуждала гласность всей этой исторіи. Мысль, что Галловэю извстны вс тайны семьи ея мужа была для нея ужасна. Но, можетъ быть, всего сильне уязвляло ея сердце сознаніе, что лордъ Гэмпстедъ вообще собирается жениться. Женись онъ на квакерш, на комъ угодно, но, разъ они обвнчаны, сынъ этой женщины будетъ лордъ Гайгэтъ, наслдникъ всхъ богатствъ и всхъ титуловъ маркиза Кинсбёри. Она основывала нкоторыя надежды на несносномъ характер лорда Гэмпстеда, Такіе люда, увряла она себя, вообще неохотно женятся. Пока онъ не женатъ, еще остается надежда. Но если онъ женится и у него будетъ сынъ, тогда, хоть бы онъ на другой день сломалъ себ шею на охот, изъ этого не выйдетъ никакого толку. Въ этомъ настроеніи она сочла нужнымъ показатъ письмо мистеру Гринвуду прежде чмъ прочесть его мужу, который все еще былъ очень боленъ.

Мистеръ Гринвудъ медленно прочиталъ письмо, тщательно сложилъ его и только покачалъ головой.

— Правда это, какъ вы думаете?— спросила маркиза.

— Не вижу причины, почему бы это была неправда.

— Тоже и я думаю. Мы знаемъ, что насчетъ Фанни это правда. Мистеръ Роденъ и эта мистриссъ Роденъ существуютъ. Разъ, что писавшему все это извстно, есть основаніе доврять остальному.

— Много на свт лгуновъ,— сказалъ мистеръ Гринвудъ.

— Но существуетъ же этотъ квакеръ, эта двушка?

— Очень вроятно.

— Въ такомъ случа, отчего бы Гэмпстеду въ нее не влюбиться? Конечно, онъ постоянно тамъ бываетъ у своего друга, Родена.

— Безъ всякаго сомннія, лэди Кинсбёри.

— Что намъ длать?

На этотъ вопросъ у мистера Гринвуда не нашлось готоваго отвта.

— Едва ли отецъ теперь иметъ на него какое-нибудь вліяніе.— Мистеръ Гринвудъ замоталъ головой.— А между тмъ сказать ему необходимо.— Мистеръ Гринвудъ кивнулъ головой. Можетъ быть, можно было бы что-нибудь предпринять на счетъ состоянія.

— Онъ ни на что не посмотритъ,— сказалъ мистеръ Гринвудъ.

— Онъ равнодушенъ ко всему, о чемъ долженъ былъ ба заботиться. Еслибъ я написала и спросила его, скажетъ онъ мн правду насчетъ этого брака?

— Никогда онъ правды не скажетъ,— сказалъ мистеръ Гринвудъ.

Маркиза пропустила это замчаніе мимо ушей, хотя знала, что это клевета.— Бывали средства,— сказала она,— съ помощью которыхъ браки такого рода расторгали ‘посл’.

— Въ наши дни это надо сдлать: ‘до’,— сказалъ священникъ.

— Но какъ?

— Еслибъ его спровадятъ куда-нибудь.

— Какъ ‘спровадить’?

— Вотъ этого-то я и не знаю. Напримръ, отправить его куда-нибудь подальше на яхт, а ее обвнчать съ кмъ-нибудь другимъ во время его отсутствія.

Леди Кинсбёри поняла, что ея пріятель неизобртателенъ.

— Чтобы ему сломать себ шею на охот,— сказалъ мистеръ Гринвудъ.

— Даже это не принесло бы особой пользы, если онъ женится раньше,— ршила маркиза.

Она каждый день просиживала у мужа полчаса передъ своимъ завтракомъ,— сидлка его, въ это время, ходила обдать. Со времени посщенія сына маркизъ выписалъ доктора изъ Лондона и докторъ объявилъ маркиз, что хотя непосредственной опасности и нтъ, но симптомы таковы, что почти не даютъ надежды на полное выздоровленіе. Когда мнніе это было высказано, маркиза и капеланъ принялись обсуждать вопросъ: слдуетъ ли вторично вызывать лорда Гэмпстеда. Самъ маркизъ не выражалъ на этотъ счетъ никакого желанія. Раза три или четыре въ недлю въ Гендонъ-Голлъ посылался бюллетень, въ которомъ яко бы выражалось мнніе докторовъ о состояніи здоровья ихъ паціента, но бюллетень не отличался строгой правдивостью. Ни одному изъ заговорщиковъ не хотлось видть лорда Гэмпстеда въ Траффордъ-Парк.

— Хочется мн кое-что теб показать,— сказала маркиза, усаживаясь у дивана, на которомъ лежалъ мужъ. Затмъ она принялась читать ему письмо, не говоря, что оно анонимное. Прослушавъ первыя строки, онъ спросилъ:

— Отъ кого это?

— Я лучше прежде прочту его все,— сказала маркиза и дочитала до конца, не прочтя только подписи.

— Конечно, анонимное,— сказала она, держа письмо въ рук.

— Такъ я не врю ни единому слову,— сказалъ маркизъ.

— Вроятно, а между тмъ въ немъ слышится правда.

— Я вовсе не того мннія. Ничего нтъ хуже анонимныхъ писемъ.

— Если насчетъ Гэмпстеда вздоръ, то, во всякомъ случа, насчетъ Фанни — правда. Писавшій житель Галловэя, знаетъ Парадизъ-Роу, мстную таверну. Туда, гд Фанни нашла себ поклонника, и Гэмпстедъ послдуетъ за нею. ‘Свой своему поневол братъ’.

— Я не позволю теб такъ отзываться о моихъ дтяхъ,— сказалъ больной.

— Что-же мн длать? Разв о Фанни не правда? Если хочешь, я напишу Гэмпстеду, разспрошу его.— Чтобъ какъ-нибудь отъ нея отдлаться, онъ согласился на это предложеніе. Милэди, съ своей стороны, надялась, что если лордъ Гэмпстедъ признаетъ фактъ своей помолвки, это можетъ повести къ ссор между отцомъ и сыномъ.

— Что онъ еще не убрался?— спросилъ маркизъ, когда жена его встала, чтобъ выйти изъ комнаты.

— Кто?

— Мистеръ Гринвудъ.

— Убрался? Съ какой стати ему убираться? Никто и не воображалъ, что онъ долженъ былъ оставить насъ теперь. Я такъ вовсе не вижу зачмъ ему вообще перезжать. Ему сообщено, что ты не будешь боле нуждаться въ его услугахъ, въ Лондон. Насколько я знаю, больше ничего не говорилось.

Больной сердито повернулся на своемъ диван, но не сдлалъ никакихъ дальнйшихъ распоряженій относительно отъзда капелана.

— Онъ спрашиваетъ, почему вы не выхали,— сказала лэди Кинсбёри священнику, въ тотъ же день.

— Куда мн выхать?— занылъ несчастный.— Неужели онъ хочетъ сказать, что меня надо выгнать на улицу, когда вздумается, изъ-за того, что я не могу одобрить поступковъ лэди Франсесъ? Я не получилъ приказанія выхать отсюда. Если отъздъ мой дло ршенное, маркизъ, вроятно, прежде сдлаетъ какое-нибудь распоряженіе. Лэди Кинсбёри успокоила его, какъ могла, объяснивъ, что ему нтъ никакой надобности немедленно вызжать.

Письмо милэди къ пасынку было слдующее:

‘Дорогой Гэмпстедъ!

‘До отца вашего дошелъ слухъ, что вы женитесь на какой-то двушк, дочери квакера по фамиліи Фай, живущей въ дом No 17, въ Парадизъ-Роу. Про квакера говорятъ, что онъ клеркъ въ одной изъ конторъ въ Сити. О самой двушк отецъ вашъ ничего не слышалъ, но легко можетъ себ представить, что она — то, чмъ должна быть по своему общественному положенію. Онъ поручилъ мн спросить васъ, есть ли какая-нибудь доля правды въ этомъ слух. Прошу васъ замтить, что я лично не выражаю никакого мннія насчетъ того, вренъ онъ или невренъ, возможенъ онъ или невозможенъ. Посл того, какъ вы вели себя въ послдній разъ, я никогда-бы не ршилась вмшиваться въ ваши дла, но отецъ вашъ поручилъ мн спросить васъ, для его свднія.

‘Преданная вамъ
‘Клара Кинсбёри’.

Отвтъ Гэмпстеда былъ очень лакониченъ, но вполн соотвтствовалъ цли.

‘Дорогая лэди Кинсбёри!

‘Я еще не женихъ миссъ Фай. Думаю, что это вскор ожидаетъ меня.

‘Искренно вамъ преданный
‘Гэмпстедъ’.

Съ той же почтой онъ написалъ письмо отцу. Вотъ оно:

‘Дорогой отецъ,

‘Получилъ я письмо отъ лэди Кинсбёри, въ которомъ она меня спрашиваетъ, вренъ-ли слухъ о моей помолвк съ молодой двушкой, по имени Маріонъ Фай. Очень мн прискорбно, что ея письмо служитъ доказательствомъ, что вы еще не въ силахъ писать сами. Надюсь, что это продолжится не долго.

‘Не желали-ли бы вы снова видть меня въ Траффорд? Не хочется мн туда хать, не узнавъ вашихъ мыслей на этотъ счетъ, но я всегда готовъ пуститься въ путь, когда бы вы этого ни пожелали. По послднимъ извстіямъ, я было-надялся, что силы ваши начинаютъ возстанавливаться.

‘Незнаю, какимъ путемъ могли дойти до васъ какіе-нибудь слухи о Маріонъ Фай. Еслибъ я обручился съ нею или съ какой-нибудь другой молодой двушкой, я сейчасъ же сообщилъ бы вамъ о томъ. Не знаю, обязанъ-ли молодой человкъ говорить о собственныхъ неудачахъ въ такихъ длахъ — даже отцу. Но, такъ какъ мн стыдиться тутъ нечего, то я признаюсь вамъ, что просилъ эту молодую двушку быть моей женой, но она пока отказывается. Я повторю свою просьбу и продолжаю надяться на успхъ.

‘Она — дочь одного мистера Фай, который, какъ справедливо говоритъ лэди Кинсбёри, квакеръ и клеркъ въ одной изъ конторъ Сити. Такъ какъ онъ во всхъ отношеніяхъ хорошій человкъ, стоящій, по своей честности и чести, очень высоко во мнніи всхъ, кто его знаетъ, я не могу поврить, чтобъ это составляло какую-нибудь разницу. Она, мн кажется, обладаетъ всми качествами, которыя я желалъ-бы найти въ женщин, которую могъ бы надяться видть своей женой. Живутъ они въ дом No 17, Парадизъ-Роу, въ Галловэ, вс подробности, сообщенныя лэди Кинсбёри, врны.

‘Пожалуйста напишите мн строчку, если не сами, то хоть продиктуйте, чтобъ мн знать, какъ вы себя чувствуете.

‘Вашъ любящій сынъ Гэмпстедъ’.

Невозможно было скрыть это письмо отъ лэди Кинсбёри. И маркизъ, и маркиза, и мистеръ Гринвудъ ршили, что Гэмпстедъ женится на дочери квакера. Отказу ея даже лордъ Кинсбёри не придалъ никакого значенія. Вроятно ли, чтобъ дочь клерка не пожелала сдлаться маркизой? Еслибы больной былъ предоставленъ самому себ, онъ постарался бы думать объ этомъ какъ можно меньше. Ничего онъ теперь такъ сильно не желалъ какъ не ссориться съ своими старшими дтьми. Но жена, при каждомъ изъ своихъ двухъ ежедневныхъ посщеній, напоминала ему объ этомъ.

— Чтожъ мн длать?— спросилъ онъ на третье утро.

— Мистеръ Гринвудъ предлагаетъ,— начала жена, не желая вовсе раздражать его и дйствительно позабывъ, въ эту минуту, что никакое предложеніе мистера Гринвуда не можетъ быть ему пріятно.

— Къ чорту мистера Гринвуда,— крикнулъ онъ, приподнявшись со своихъ подушекъ. маркиза такъ испугалась его рзкаго движенія и гнва, отравившагося на это изможденномъ лиц, что въ изумленіи вскочила со стула.

— Я требую,— сказалъ маркизъ,— чтобъ человкъ этотъ оставилъ мой домъ въ конц этого мсяца.

XXXII.— Контора.

Отправивъ отвтъ лэди Кинсбёри, Гэмпстедъ ршилъ, что ему необходимо създить въ Траффордъ, хотя бы на одинъ день, повидаться съ больнымъ отцомъ. Посланіе мачихи онъ получилъ въ субботу, въ понедльникъ и во вторникъ собирался охотиться, но въ среду выдетъ съ вечернимъ поздомъ изъ Лондона и въ четвергъ, рано утромъ, будетъ въ Траффорд. Онъ отправилъ на имя старика дворецкаго телеграмму слдующаго содержанія: ‘Буду въ Траффорд въ четвергъ утромъ 4 ч. 30 м. Приду со станціи пшкомъ. Приготовьте комнату. Скажите отцу’.

Онъ назначилъ свой отъздъ въ среду вечеромъ, ршившись посвятить часть утра этого дня своимъ сердечнымъ дламъ. Вообще говоря, не принято, думалось ему, обращаться къ отцу двушки за разршеніемъ просить ея руки, прежде, чмъ сама двушка не согласится, но въ данномъ случа обстоятельства исключительныя. Ему показалось, что единственная причина, по которой Маріонъ отвергала его, было неравенство ихъ общественнаго положенія. Можетъ быть, причина эта возникла изъ какой-нибудь нелпой идеи старика-отца, но могло, быть и то, что онъ отнесется въ такой причин съ полнымъ неодобреніемъ. Во всякомъ случа Гэмпстеду хотлось узнать, за него старикъ, или противъ. Съ цлью разршить этотъ вопросъ онъ хотлъ извстить его въ его контор, въ среду.

Въ ранніе часы утра вошелъ онъ въ контору гг. Погсона и Литльбёрда и увидлъ мистера Триббльдэля, возсдавшаго на высокомъ табурет за громаднымъ столомъ, который занималъ почти всю комнату. Гэмпстедъ былъ пораженъ тснотой и невзрачностью помщенія гг. Погсона и Литльбёрда, которое, судя по благородной наружности квакера, представлялъ себ обширнымъ и внушительнымъ. Невозможно отршиться отъ подобной связи идей. Гэмпстедъ вошелъ въ контору черезъ небольшой дворикъ и узкій корридоръ. Здсь онъ увидлъ всего дв двери и вошелъ въ одну изъ нихъ, такъ какъ она была отворена, замтивъ на другой надпись: ‘Кабинетъ г. директора’. Тутъ-то онъ и очутился лицомъ къ лицу съ Триббльдэлемъ и маленькимъ мальчикомъ, сидвшимъ по правую руку Триббльдэля, на такомъ же высокомъ табурет, какъ и онъ.

— Могу я видть мистера Фай?— спросилъ Гэмпстедъ.

— По длу?— отозвался Триббльдэль.

— Не совсмъ, т.-е. по частному длу.

Изъ-за ширмы, отдлявшей отъ небольшой комнаты значительно меньшее пространство, похожее на клтку, выглянула голова. Въ этой клтк, какъ она ни была мала, помщались столъ и два стула, и здсь-то Захарія Фай занимался своимъ дломъ, понятно, что голова, выглянувшая изъ клтки, принадлежала ему.

— Лордъ Гэмпстедъ!— сказалъ онъ съ удивленіемъ.

— А, мистеръ Фай, какъ поживаете? Мн кое о чемъ надо съ вами переговорить. Можете вы удлить мн пять минутъ?

Старикъ отворилъ дверь своей клтки и попросилъ лорда Гэмпстеда войти. Триббльдэль, который слышалъ и узналъ фамилію, такъ и уставился на молодого аристократа, на знатнаго пріятеля своего друга Крокера, на лорда, про котораго положительно увряли, что онъ женится на дочери мистера Фай. Мальчикъ, услыхавъ, что поститель — лордъ, также не спускалъ съ него глазъ. Гэмпстедъ повиновался, но помня, что обитатель клтки сейчасъ услыхалъ все, что говорилось въ контор, понялъ, что ему будетъ невозможно говоритъ о Маріонъ безъ иной защиты отъ любопытныхъ ушей.

— То, о чемъ я хочу говорить, не всмъ можно слышать,— замтилъ Гэмпстедъ.

Квакеръ оглянулся на дверь кабинета.— Старый мистеръ Погсонъ тамъ,— шепнулъ Триббльдэль.— Я слышалъ, какъ онъ вошелъ четверть часа тому назадъ.

— Можетъ быть, ты согласишься походить по двору,— сказалъ квакеръ. Гэмпстедъ, конечно, пошелъ, но, оглянувшись, убдился, что дворъ очень необширенъ для того, что ему предстояло сообщить. Ему необходимо было пространство, чтобъ не поворачивать, когда онъ будетъ въ пылу краснорчія. Въ шесть шаговъ онъ пройдетъ дворикъ во всю длину, а кто въ состояніи разсказать исторію своей любви на пространств шести шаговъ?

— Не выйти ли намъ на улицу?— предложилъ онъ.

— Охотно, милордъ,— сказалъ квакеръ.— Триббльдэль, еслибъ кто-нибудь зашелъ до моего возвращенія и не могъ подождать пять минутъ, ты меня найдешь на разстояніи не боле пятидесяти ярдовъ, вправо или влво отъ двора.— Гэмпстедъ, ограниченный пространствомъ, не превышавшемъ ста ярдовъ въ одной изъ самыхъ многолюдныхъ улицъ Сити, приступилъ къ исполненію своей трудной задачи.

— Мистеръ Фай,— сказалъ онъ,— извстно ли вамъ, что произошло между мной и вашей дочерью?

— Едва ли, милордъ.

— Она вамъ ничего не говорила?

— Нтъ, милордъ, многое сказала. Она, безъ сомннія, сказала мн все, что отцу подобаетъ слышать отъ дочери, при такихъ обстоятельствахъ. Мы съ моей Маріонъ въ такихъ отношеніяхъ, что немногое скрываемъ другъ отъ друга.

— Такъ вы знаете?

— Знаю, что ты, милордъ, просилъ ея руки, честно, благородно, знаю также, что она отказалась отъ предложенной ей чести.

— Это такъ.

— Вы ли это, Захарія? Какъ поживаете?— спросилъ какой-то толстякъ небольшого роста, съ краснымъ лицомъ.

— Отлично, благодарю, мистеръ Греби, въ эту минуту я очень занятъ. Это Джонатанъ Греби,— сказалъ квакеръ своему спутнику,— вы, вроятно, слышали о фирм: Греби и Нидервальдъ.

Гэмпстедъ никогда о ней не слыхалъ и пожаллъ, что толстякъ, въ эту минуту, не занимался своимъ дломъ.

— Возвратимся къ миссъ Фай,— сказалъ онъ, пытаясь продолжать свое повствованіе.

— Да, къ Маріонъ. Я не вполн знаю, что происходило между вами, такъ какъ мн неизвстны причины, на которыя она сослалась.

— Да никакихъ причинъ она не привела, ничего, о чемъ стоило бы говорить людямъ, которые сколько-нибудь знаютъ свтъ.

— Не сказала ли она теб, что не любитъ тебя, милордъ? Это, по моему, была бы причина достаточная.

— Ничего подобнаго. Я хвастать не хочу, но не вижу, отчего бы ей сколько-нибудь мн не сочувствовать.

— И я не вижу.

— Какъ, Захарія, вы прогуливаетесь въ эти дловые часы?

— Прогуливаюсь, сэръ Томасъ.— Это не въ моихъ обычаяхъ, но я прогуливаюсь.

Онъ повернулся на каблук, почти разсерженный этимъ перерывомъ, и пошелъ въ обратномъ направленіи.

— Сэръ Томасъ Болстерь, милордъ, большой длецъ, но человкъ, которому везетъ. Повторяю, и я не вижу, но въ такомъ дл молодая двушка должна ршать сама. Я не прикажу ей не любить тебя, но не могу приказать и любить.

— Не въ томъ дло, мистеръ Фай. Конечно, я не имю никакого права разсчитывать на ея расположеніе. Но объ этомъ и рчи не было.

— Чтожъ она теб сказала?

— Какіе-то пустяки на счетъ общественнаго положенія.

— Нтъ, милордъ, это не пустяки.

— Чтожъ, неужели я въ род короля прежнихъ временъ, который долженъ былъ жениться на любой безобразной и старой принцесс, которую ему подкинутъ, хотя бы она была ненавистна ему? При такихъ условіяхъ, я знать не хочу никакого общественнаго положенія. Я требую права соображаться съ собственными желаніями, какъ другіе, и обращаюсь къ вамъ, какъ въ отцу молодой особы, прося васъ помочь мн убдить ее быть моей женой.

Въ эту минуту къ нимъ подбжалъ Триббльдэль.

— Тамъ Кукъ,— сказалъ онъ,— отъ Поллока и Аустена.

— Разв мистера Погсона нтъ?

— Онъ вышелъ тотчасъ вслдъ за вами. Бусъ говорить, что ему необходимо сейчасъ видть кого-нибудь.

— Скажи ему, чтобъ подождалъ пять мінутъ,— сказалъ Захарія Фай, хмуря брови.

— Вы знаете, что я хочу сказать, мистеръ Фай,— продолжалъ лордъ Гэмпстедъ.

— Знаю, милордъ. Ты предлагаешь моей дочери не только высокое общественное положеніе и огромное состояніе, но и то, что должно въ глазахъ ея быть несравненно драгоцнне, сердце и руку честнаго человка. Еще что?— гнвно крикнулъ онъ, видя, что мальчуганъ, который сидлъ на высокомъ табурет, несется къ нему со всхъ ногъ.

— Мистеръ Погсонъ сейчасъ вернулся, мистеръ Фай, онъ нигд не можетъ найти писемъ Поллока и Аустена. Они ему нужны сейчасъ.

— Лордъ Гэмпстедъ,— сказалъ квакеръ, весь блдный отъ гнва,— я долженъ просить тебя извинить меня на пять минуть.

Гэмпстедъ общалъ ограничиться той же неинтересной прогулкой до возвращенія мистера Фай и тутъ же подумалъ, что противъ увлеченія дочерью клерка есть нкоторыя соображенія, которыхъ онъ не принялъ въ разсчетъ.

— Мы пойдемъ немного дале,— сказалъ старикъ, возвратясь,— чтобъ эти дураки насъ боле не тревожили. Впрочемъ, мн остается сказать теб очень немного. Даю теб мое разршеніе.

— Очень оно меня радуетъ.

— Искренно сочувствую теб. Но, милордъ, по моему лучше сказать правду.

— Безъ сомннія.

— Дочь боится, чтобъ здоровье ей не измнило.

— Здоровье?

— Мн такъ кажется. Она не говорила мн этого прямо, но по моему это и есть настоящая причина. Мать ея умерла рано, братья и сестры также. Печальная эта исторія, милордъ.

— Но неужели это должно служить препятствіемъ?

— Не думаю, милордъ. Но судить объ этомъ — твое дло. Насколько я знаю, она не мене всякой другой двушки можетъ выйти замужъ. Здоровье ей не измняло. Мн кажется, она попусту тревожится. Теперь ты все знаешь, я оказалъ теб полное довріе, какъ честному человку. Вотъ мой домъ. Милости просимъ, если найдешь это нужнымъ, иди и поступай съ Маріонъ въ этомъ дл, какъ укажетъ теб твоя любовь и твой разсудокъ.

Съ этимъ онъ поспшно возвратился въ комнату, точно боясь, чтобъ его мучители снова его не розыскали.

Гэмпстедъ достигъ желаемаго, но онъ былъ сильно озабоченъ тмъ, что слышалъ о здоровь Маріонъ. Не то чтобъ ему на минуту пришло на мысль, что бракъ этотъ нежелателенъ потому, что его Маріонъ можетъ заболть,— для этого онъ былъ слишкомъ влюбленъ,— но онъ боялся ея упрямства, а потому возвратился въ Гендонъ-Голлъ въ какомъ-то смутномъ настроеніи. Онъ подробно обсудитъ съ ней этотъ вопросъ, тотчасъ по возвращеніи изъ Шропшира, а тамъ пробудетъ всего одинъ день, чтобъ не теряя времени испытать дйствіе своего краснорчія на Маріонъ. Посл разговора съ ея отцомъ онъ находилъ, что почти въ прав заключить, что двушка дйствительно его любитъ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.— Мистеръ Гринвудъ становятся честолюбивъ.

Мастеръ Гринвудъ продолжалъ заботиться о здоровь ректора мстечка Апльслокомбъ. Даже и теперь надежда его не покидала, но онъ скорй, думалось ему, могъ разсчитывать на старика маркиза — какъ тотъ ни былъ къ нему не расположенъ — чмъ на его наслдника, Маркизу онъ надолъ, онъ жаждалъ отъ него отдлаться, маркизъ, никогда не отличавшійся щедростью, теперь, быть можетъ на смертномъ одр, сталъ несправедливъ, суровъ, жестокъ. Но онъ былъ слабохарактеренъ, забывчивъ и легко могъ пожелать сберечь свои деньги и покончить съ этой несносной исторіей, предоставивъ ему мсто. Но маркизъ не могъ имъ располагать при жизни ректора, не могъ даже общать мста безъ согласія сына. Что лордъ Гэмпстедъ его не дастъ, мастеръ Гринвудъ былъ вполн увренъ. Если можно было что-нибудь устроить, это должно быть сдлано маркизомъ. Маркизъ былъ очень боленъ, но все же было вроятно, что старикъ ректоръ умретъ раньше.

Мистеръ Гринвудъ не имлъ яснаго понятія о характер молодого лорда. Маркиза онъ зналъ хорошо, такъ какъ прожилъ съ нимъ много лтъ. Считая своего патрона раздражительнымъ по болзни, но отъ природы снисходительнымъ, неблагоразумнымъ и слабымъ, онъ набрасывалъ портретъ схожій съ оригиналомъ. Но приписывая мстительность, суровость, лорду Гэмпстеду онъ совершенно ошибался. Относительно Апльслокомба и другихъ приходовъ, которые со временемъ будутъ раздаваться по его усмотрнію, лордъ Гэмпстедъ уже давно и окончательно ршилъ, что не будетъ ихъ вовсе касаться, не находя себя способнымъ назначать священниковъ для служенія церкви, къ которой не причислялъ себя. Все это онъ предоставитъ епископу, думая, что епископъ долженъ въ этомъ смыслить больше его. Тмъ не мене, еслибы отецъ обратился къ нему съ какимъ-нибудь требованіемъ относительно Апльслокомба, онъ, безъ всякаго сомннія, счелъ бы это мсто отданнымъ при жизни отца. Но обо всемъ этомъ мистеръ Гринвудъ не могъ имть никакого понятія.

Ежедневно, почти ежечасно, обсуждались эти вопросы между леди Кинсбёри и капелланомъ. Между ними возникла сильная симпатія, насколько она можетъ существовать тамъ, гд чувства одного гораздо сильне чувствъ другого. Мать ‘голубковъ’ позволила себ горько стовать на дтей своего мужа отъ перваго брака и сначала не встрчала полнаго сочувствія въ своемъ повренномъ. Но за послднее время онъ сталъ энергичне и рзче ея самой и почти ошеломилъ ее смлостью своихъ словъ. Она, въ гнв, не разъ позволяла себ выразить желаніе, чтобъ ея пасынокъ умеръ. Капелланъ подхватилъ эти слова и повторялъ ихъ до тхъ поръ, пока она сама ихъ не ужаснулась. У него не было голубковъ, которые могли бы служить ему оправданіемъ. Немилостивая судьба не причинила ему никакого серьезнаго вреда. Какъ ни были тяжки грхи лорда Гэмпстеда и сестры его, его они опозорить не могли. А между тмъ, въ его словахъ звучала ненависть, пугавшая ее. Изо дня въ день въ ней возрастало сознаніе, что она подчинилась господству, почти тиранніи мистера Гринвуда. Когда онъ смотрлъ на нее своими глазами, не сводя ихъ съ нея въ теченіе нсколькихъ минутъ, эти минуты начинали казаться ей часами и ею овладвалъ страхъ. Она сама себ не признавалась, что подпала подъ его власть, не сознавала этого, но и не сознавая ощущала его вліяніе, такъ что и она начала подумывать, что хорошо было бы, еслибы капелланъ вынужденъ былъ оставить Траффордъ-Парккъ Онъ, однако, продолжалъ обсуждать съ ней вс семейныя дла, точно услуги его были ей необходимы.

Телеграмма, возвщавшая о прізд Гэмпстеда въ понедльникъ, была получена дворецкимъ и, понятно, тотчасъ же сообщена лорду Кинсбёри. Маркизъ, который теперь не вставалъ съ постели, выразилъ искреннее удовольствіе и самъ сообщилъ новость жен. Она уже знала ее, такъ же какъ и капелланъ. Новость эта быстро облетла всхъ домашнихъ, среди прислуги существовало мнніе, что лорда Гэмпстеда слдовало вторично вызвать, уже нсколько дней тому назадъ. Докторъ намекнулъ на это маркиз и категорически выразилъ свою мысль дворецкому. Мистеръ Гринвудъ выразилъ милэди свое убжденіе, что маркизъ вовсе не желаетъ видть сына, а что сынъ ужъ, конечно, не иметъ ни малйшаго желанія вторично постить Траффордъ.

— Онъ всему предпочитаетъ квакершу,— сказалъ онъ,— ее и охоту. Онъ и сестра его считаютъ себя совершенно оторванными отъ семьи. Я оставилъ бы ихъ въ поко, будь я на вашемъ мст.

Она что-то сказала мужу и исторгла у него что-то, что ей угодно было счесть выраженіемъ желанія, чтобы лорда Гэмпстеда не безпокоили. Теперь лордъ Гэмпстедъ халъ безъ всякаго приглашенія.

— Такъ онъ прядетъ пшкомъ, среди ночи?— сказалъ мистеръ Гринвудъ.

Въ его голос слышалось презрніе.

— Онъ это часто длаетъ,— сказала маркиза.

— Странный способъ входить въ домъ больного, поднимать тревогу среди ночи.

Мистеръ Гринвудъ, говоря это, стоялъ передъ милэди и строго смотрлъ на нее.

— Что-жъ мн-то длать? Не думаю, чтобы онъ кого нибудь потревожилъ. Онъ обойдетъ къ боковой двери, кто-нибудь изъ лакеевъ будетъ дежурить и впуститъ его. Онъ всегда поступаетъ не такъ, какъ другіе.

— Казалось бы, что когда отецъ его умираетъ…

— Не говорите этого, мистеръ Гринвудъ. Ничто не даетъ вамъ права говорить это. Маркизъ очень боленъ, но никто не говорилъ, чтобы онъ былъ уже такъ плохъ. Мн кажется, что въ данномъ случа Гэмпстедъ поступаетъ какъ слдуетъ.

— Сомнваюсь, чтобы это когда-нибудь съ нимъ случалось. У меня одна мысль: случись что-нибудь съ маркизомъ, какъ плохо пришлось бы вамъ и молодымъ лордамъ.

— Не сядете ли вы, мистеръ Гринвудъ,— сказала маркиза, которой присутствіе стоящаго капеллана стало почти невыносимо.

Онъ слъ — не съ комфортомъ, а на самый край стула, чтобы не потерять того стсненнаго вида, который раздражалъ его собесдницу.

— Итакъ, я говорю, случись что-нибудь съ милордомъ, оно было бы крайне печально, для васъ, милэди, и для лорда Фредерика, лорда Огустуса и лорда Грегори.

— Вс мы въ рукахъ Божіихъ,— благочестиво сказала милэди.

— Да, вс мы въ рукахъ Божіихъ. Но Господь желаетъ, чтобъ мы сами о себ заботились и всячески старались избгнуть несправедливости, жестокости и… и грабежа.

— Не думаю, чтобы тутъ былъ какой-нибудь грабежъ, мистеръ Гринвудъ.

— Разв не грабежъ бы это былъ, еслибъ васъ и маленькихъ лордовъ выгнали изъ этого дома?

— Онъ, конечно, принадлежалъ бы ему, лорду Гэмпстеду. Я получила бы Слокомбъ-Аббей въ Сомерсетшир. Тамошній домъ нравится мн больше этого. Правда, онъ значительно меньше, но что мн за утшеніе жить въ такомъ большомъ дом.

— Оно, пожалуй, и справедливо. Но почему это такъ?

— Объ этомъ толковать безполезно, мистеръ Гринвудъ.

— Я не въ силахъ не толковать объ этомъ. Происходитъ это оттого, что лэди Франсесъ разрушила вашъ домъ, позволивъ себ стать невстой молодого человка, который ей не пара.— Тутъ онъ покачалъ головой, что всегда длалъ, говоря о леди Франсесъ.— Что касается лорда Гэмпстеда, я считаю народнымъ бдствіемъ, что онъ переживетъ своего отца.

— Но что мы можемъ сдлать?

— Трудно сказать, милэди. Что я-то почувствую, если что-нибудь случится съ маркизомъ и я буду предоставленъ милостивому покровительству его старшаго сына? Съ лорда Гэмпстеда я не имю права требовать и шиллинга. Такъ какъ онъ безбожникъ, то, конечно, ему не понадобится капелланъ. Да и совсть бы мн не позволила остаться при немъ. Я былъ бы выброшенъ за улицу, безъ гроша, посвятивъ, можно сказать, всю жизнь милорду.

— Онъ предлагалъ вамъ тысячу фунтовъ.

— Тысячу фунтовъ за труды цлой жизни! Да и это чмъ мн гарантировано? Не думаю, чтобъ, маркизу пришло въ голову внести это въ свое завщаніе, А, хотя бы и такъ, что мн въ тысяч фунтовъ? Вы можете поселиться въ Слокомбъ-Аббей. Но въ домъ ректора, который былъ мн почти общанъ, мн не попасть.—Маркиза знала, что это ложь, но не смла сказать ему этого. Общать ему что-нибудь она могла только условно, какъ опекунша своего сына, въ случа, еслибъ Гэмпстедъ умеръ при жизни отца, она прекрасно помнила, что во всхъ ихъ бесдахъ на эту тему была очень сдержанна и всегда выставляла ему на видъ всю невроятность этой комбинаціи.— Еслибъ молодой человкъ былъ устраненъ,— продолжалъ онъ,— для меня была бы какая-нибудь надежда.

— Я не могу его устранить,— сказала маркиза.

— Равно какъ для лорда Фредерика и его братьевъ.

— Не слдовало бы вамъ говорить мн этого, мистеръ Гринвудъ.

— Но приходится смотрть въ глаза дйствительности. Я тревожусь изъ-за васъ, больше чмъ изъ-за себя. Вы должны это признать. Полагаю, что относительно перваго брака нтъ никакихъ сомнній?

— Ршительно никакихъ,— сказала маркиза въ ужас.

— Хотя въ то время его находили очень страннымъ. Мн кажется, это надо бы изслдовать. Надо бы пустить въ ходъ вс пружины.

— Въ этомъ смысл нтъ никакой надежды мистеръ Гринвудъ.

— Надо изслдовать. Подумайте только, что будетъ, если онъ женится и будетъ имть сына прежде чмъ что-нибудь будетъ ршено.— На это лэди Кинсбёри ничего не отвтила, посл небольшой паузы мистеръ Гринвудъ снова обратился къ собственнымъ горестямъ.

— Мн необходимо,— сказалъ онъ,— еще разъ увидать маркиза, до прізда лорда Гэмпстеда. Онъ не можетъ не признавать, что я имю полное право тревожиться. Не думаю, чтобъ какое бы то ни было общаніе могло быть священно въ глазахъ его сына, но долженъ сдлать все возможное.

На это милэди не пожелала отвтить и они разстались, не особенно довольные другъ другомъ.

Это было въ понедльникъ. Во вторникъ мистеръ Гринвудъ, получивъ на то разршеніе, тихонько прокрался въ комнату больного.

— Надюсь, что вы лучше себя чувствуете сегодня утромъ, милордъ.— Больной повернулся въ кровати и только слабо проворчалъ что-то въ отвтъ.— Я слышалъ, что лордъ Гэмпстедъ прізжаетъ завтра, милордъ.

— Почему-жъ ему не пріхать?— Въ звук голоса мистера Гринвуда, вроятно, было что-нибудь, что непріятно поразило ухо больного, иначе онъ не отвтилъ бы такъ сердито.

— О, нтъ, милордъ. Я не хотлъ сказать, что есть какая-нибудь причина, по который лорду Гэмпстеду не слдовало бы прізжать. Можетъ быть, было бы лучше, еслибъ пріхалъ онъ раньше.

— Нисколько не было бы лучше.

— Я только хотлъ замтить, милордъ…

— Вы еще что-нибудь хотли сказать, мистеръ Гринвудъ?

Сидлка все это время оставалась въ комнат, и капелланъ находилъ это очень неловкимъ.— Нельзя ли бы намъ остаться на един нсколько минутъ?— спросилъ онъ.

— Не думаю,— сказалъ больной.

— Есть нсколько вопросовъ, которые для меня чрезвычайно важны, лордъ Кинсбёри.

— Я недостаточно хорошо себя чувствую, чтобъ толковать о длахъ, и не желаю этого. Мистеръ Робертсъ будетъ здсь завтра, можете повидаться съ нимъ.

Мистеръ Робертсъ былъ повренный, человкъ, котораго мистеръ Гринвудъ особенно не долюбливалъ. Мистеръ Гринвудъ, какъ священникъ, конечно, считался джентльменомъ и ставилъ мистера Робертса неизмримо ниже себя. Ему было очень обидно слышать, что онъ долженъ возобновить ходатайство о мст черезъ мистера Робертса. Онъ имлъ привычку ежедневно прогуливаться съ часокъ, передъ солнечнымъ закатомъ, двигаясь крайне медленно по самой сухой дорог, вблизи отъ дома, обыкновенно заложивъ руки за спину. Выйдя изъ спальни маркиза, онъ отправился на прогулку, причемъ шелъ быстре обыкновеннаго. Гнвъ душилъ его и придавалъ нкоторую живость его движеніямъ. Онъ былъ взбшенъ на маркиза, но всего сильне негодовалъ по обыкновенію на лорда Гэмпстеда. Мысль заработала въ этомъ направленіи…

Конечно, хорошо было бы, еслибъ молодой человкъ сломалъ себ шею на охот, еслибъ яхта пошла ко дну, или разбилась о скалу. Но все это случайности, вызвать которыя не въ его власти. Такія желанія — ребячество, приличное только слабой женщин, какъ маркиза. Если что-нибудь должно быть сдлано, этого можно достигнуть только энергическимъ усиліемъ, а усиліе это должно исходить отъ него, мистера Гринвуда. Тутъ онъ принялся соображать, насколько маркиза будетъ въ его власти, еслибъ и маркизъ, и старшій сынъ его умерли. Онъ былъ искренне убжденъ, что пріобрлъ надъ нею большое вліяніе. Чтобъ она взбунтовалась противъ него, это было, конечно, въ предлахъ возможнаго. Но онъ зналъ, что въ теченіе послдняго мсяца, именно съ того дня, когда маркизъ пригрозилъ, что выгонитъ его изъ дома, онъ значительно боле прежняго подчинилъ ее себ. Въ этомъ отношеніи онъ приписывалъ себ гораздо боле, чмъ слдовало. На дл, леди Кинсбёри, хотя научилась его бояться, не настолько поддалась его вліянію, чтобъ не имть возможности порвать съ нимъ, еслибъ настала минута, когда ея собственное спокойствіе этого бы потребовало.

II.— Желалъ бы, да не смю.

Одно желаніе ни къ чему не ведетъ. Если человкъ иметъ достаточный поводъ для дйствія, онъ обязанъ дйствовать. ‘Желалъ бы, да не смю’ никогда не даетъ результатовъ. Жареные рябчики въ ротъ не валятся. Конечно, нельзя найти выхода изъ затрудненій, если человкъ не примется серьёзно отыскивать его. Съ помощью такихъ самоувщаній, совтовъ и отрывковъ изъ старыхъ поговорокъ мистеръ Гринвудъ убждалъ самого себя въ понедльникъ вечеромъ и пришелъ къ заключенію, что если что-нибудь длать, надо дйствовать безотлагательно.

Тогда представился вопросъ, что, собственно, слдуетъ длать и что значитъ: ‘безотлагательно’? Когда предстоитъ сдлать нчто требующее особой твердости, это слишкомъ часто бываетъ то, чего длать не должно. На добрыя дла, если на нихъ вообще останавливается наша мысль, мы обыкновенно ршаемся легче. Мистеру Гринвуду было пріятне думать объ этомъ, какъ о чемъ-то составляющемъ достояніе будущаго, о чемъ-то, что могло, пожалуй, сдлаться случайно, а не какъ о дйствіи, которое должно быть совершено его собственными руками. Утро четверга, отъ четырехъ до пяти, когда будетъ совершенно темно, на неб не будетъ ни звздъ, ни луны, а лордъ Гэмпстедъ наврное будетъ одинъ, въ такомъ-то мст, не будетъ ли это утро самымъ подходящимъ временемъ для такого дйствія, какъ то, на которомъ теперь, не на шутку, начала останавливаться его мысль?

Когда вопросъ представился ему въ этой новой форм, онъ ужаснулся его. Нельзя сказать, чтобъ мистеръ Гринвудъ былъ человкъ съ сильно развитымъ религіознымъ чувствомъ. Въ ранней молодости онъ былъ посвященъ въ санъ священника, вроятно, руководствуясь, при выбор профессіи, толчкомъ, даннымъ ему семейными связями, и въ силу обстоятельствъ попалъ въ штатъ дяди своего настоящаго патрона. Съ этой минуты и до настоящей онъ ни разу не отправлялъ службы въ церкви, а его услуги въ качеств капеллана очень скоро сдлались совершенно необременительны. Старикъ лордъ Кинсбёри умеръ, и мистеръ Гринвудъ продолжалъ служить его наслднику скорй въ качеств секретаря и библіотекаря, чмъ капеллана. Такъ достигъ онъ своихъ настоящихъ условій, въ его обращеніи и чувствахъ почти не сказывался священникъ. Онъ охотно готовъ былъ принять священническое мсто, еслибъ оно встртилось на пути его, но принять его съ мыслью, что обязанности будутъ главнымъ образомъ исполняться его помощникомъ. Онъ не былъ человкъ религіозный, но когда онъ серьёзно задумался надъ этимъ вопросомъ, то это не помогло ему отстранить страшныя сомннія, теперь, когда онъ видлъ въ себ — возможнаго убійцу. Когда онъ думалъ объ этомъ, его первое и преобладающее опасеніе не проистекало изъ позорнаго наказанія, связаннаго съ преступленіемъ. Съ виду его можно было принять за труса, но настоящій характеръ его не соотвтствовалъ наружности. Мужество — добродтель слишкомъ высокаго разбора, чтобъ онъ могъ ею обладать, но у него была та способность владть своими нервами, та личная смлость, порождаемая самоувренностью, которыя часто принимаются за мужество. Допустивъ, что ему нужно устранить съ дороги врага, онъ могъ приняться за устраненіе его безъ преувеличеннаго страха передъ послдствіями въ этомъ мір. Онъ очень былъ увренъ въ себ. Онъ могъ, казалось ему, такъ обсудить вопросъ, чтобъ знать наврное, безопасенъ или нтъ тотъ или другой планъ. Могло случиться, что никакой безопасный планъ не окажется возможнымъ, тогда придется отказаться отъ попытки. Во всякомъ случа не эти опасности заставляли его бродить какъ тнь, въ ужас передъ собственными намреніями.

Были другія опасности, страхи передъ которыми онъ не могъ стряхнуть съ себя. Возможно сомнваться, чтобъ онъ имлъ сколько-нибудь опредленную надежду на вчное блаженство въ иной жизни. Онъ вроятно отгонялъ отъ себя мысли такого рода, не желая подвергать изслдованію собственныхъ врованій. У многихъ въ обыча совершенно притуплять свой умъ въ этомъ отношеніи. Предполагать, что такіе люди придерживаются того или другого мннія относительно будущихъ наградъ и наказаній, значитъ приписывать имъ душевное состояніе, до котораго они никогда не возвышались. Къ такимъ людямъ принадлежалъ и мистеръ Гринвудъ, тмъ не мене онъ чего-то испугался, когда эта мысль, относительно лорда Гэмпстеда, представилась ему. Это чувство было для него тоже, что для ребенка — пугало, для нервной женщины полу-вра въ привиднія, для меланхолика, одареннаго воображеніемъ, страхъ предъ неопредленнымъ зломъ. Онъ не думалъ, что, замышляя такой поступокъ, онъ приведетъ себя въ состояніе, не соотвтствующее блаженной жизни. Мысль его не работала въ этомъ направленіи. Но хотя бы въ этомъ мір не было наказанія — хотя бы, даже, не существовало другого міра, въ которомъ наказаніе это могло бы его постигнуть, тмъ не мене, что-нибудь дурное наврное его поразитъ. Міръ въ этомъ убжденъ со временъ Каина.

Однако, всякія старинныя поговорки настолько осилили его сомнніе, что во вторникъ онъ положительно составилъ планъ. Тутъ явилась горькая мысль, что то, что онъ сдлаетъ, будетъ сдлано скорй для блага другихъ, чмъ для его собственнаго. Что узнаетъ лордъ Фредерикъ о своемъ благодтел, когда наслдуетъ вс фамильныя почести, въ качеств маркиза Кинсбёри? Лордъ Фредерикъ не поблагодаритъ его, даже еслибъ зналъ, чего, конечно, никогда быть не можетъ. Почему эта женщина ему не помогаетъ, она, которая подстрекала его къ совершенію преступленія? Онъ думалъ обо всемъ этомъ, лежа въ постел, но когда всталъ на слдующее утро, то еще не окончательно отказался отъ своей мысли. Молодой человкъ выказывалъ къ нему презрніе, оскорбилъ его, былъ ему ненавистенъ. Ему казалось, что планъ его созрлъ. Оружіе было тутъ — подъ рукой,— этого оружія онъ не покупалъ, но этому оружію невозможно было бы до него добраться, оно несомннно окажется роковымъ, если будетъ пущено въ ходъ съ той увренностью, которую онъ сознавалъ въ себ. Тмъ не мене, обдумывая все это, онъ смотрлъ на это не какъ на дло ршенное, а только какъ на вещь возможную. Онъ посматривалъ на пистолетъ и на окно, приготовляясь подняться въ комнату милэди, въ среду, передъ завтракомъ. Ровно въ половин перваго маркиза ежедневно навщала мужа, у капеллана теперь вошло въ обычай посщать ее передъ этимъ. Она нсколько разъ почти ршалась сказать ему, что предпочитаетъ, чтобъ ее не безпокоили по утрамъ. Но она еще не собралась съ духомъ это сдлать. Она знала, что у нея, подъ вліяніемъ гнва, вырвались слова, которыя могли послужить ему орудіемъ противъ нея.

— Лордъ Гэмпстедъ будетъ здсь въ половин пятаго, можно сказать среди ночи завтра, леди Кинсбёри,— сказалъ онъ, повторяя сказанное уже не разъ. При этомъ онъ стоялъ посреди комнаты и смотрть на нее взглядомъ, который часто причинялъ ей страданіе, но котораго она совершенно не понимала.

— Я знала, что онъ будетъ.

— Неужели вы не находите, что это очень неудобное время, тамъ, гд есть больной?

— Онъ не потревожитъ отца.

— Не знаю. Будутъ отворять, затворять двери, слуга будетъ расхаживать по корридорамъ, внесутъ вещи.

— Съ нимъ не будетъ вещей.

— Это похоже на вс его дйствія,— сказалъ мистеръ Гринвудъ, желая заставить мачиху дурно отозваться о пасынк. Но направленіе ея мыслей измнилось. Она не сознавала причины, вызвавшей перемну, но ршилась боле не отзываться дурно о дтяхъ мужа, въ присутствіи капеллана.

— Полагаю, что предпринять тутъ ничего нельзя,— сказалъ мистеръ Гринвудъ.

— Что-жъ можно предпринять? Если вы не сейчасъ уходите, то присядьте. Мн тяжело видть, какъ вы стоите посреди комнаты.

— Не удивляюсь, что вамъ тяжело,— сказалъ онъ, усаживаясь, но опять на край стула.— Что мн тяжело, я знаю. Никто никогда не скажетъ ма утшительнаго слова. Что я буду длать, въ случа чего?

— Мистеръ Гринвудъ, что пользы въ этихъ разговорахъ?

— Что бы вы сказали, лэди Кинсбёри, еслибъ вамъ пришлось доживать вкъ за проценты съ одной тысячи фунтовъ?

— Я тутъ не при чемъ. Я совершенно не вмшивалась въ ваши переговоры съ лордомъ Кинсбёри. Вы очень хорошо знаете, что я даже не смю упомянуть ваше имя при немъ, чтобъ онъ не приказалъ выгнать васъ изъ дома.

— Выгнать изъ дома!— воскликнулъ онъ, вскакивая со стула съ живостью, совершенно ему несвойственной.— Выгнать изъ дома? точно я собака! Никто не вынесетъ такихъ рчей!

— Ва очень хорошо знаете, что я всегда была вамъ другомъ,—сказала перепуганная маркиза.

— И вы говорите мн, что меня выгонятъ изъ дома!

— Я говорю только, что лучше было бы ко упоминать вашего имени при немъ. Теперь мн пора идти, онъ будетъ меня ждать.

— Онъ къ вамъ совершенно равнодушенъ, совершенно.

— Мистеръ Гринвудъ!

— Онъ только и любитъ сына и дочь, сына и дочь отъ первой жены, эту подлую молодежь, которая, какъ вы часто говорили, совершенно недостойна своего имени.

— Мистеръ Гринвудъ, съ этимъ а не могу согласиться.

— Разв вы этого не повторили многое множество разъ? Разв вы не говорили: ‘Какъ славно было бы, еслибъ лордъ Гэмпстедъ умеръ!’ Вы не можете отречься отъ всего этого, лэди Кинсбёри.

— Мн пора, мистеръ Гринвудъ,— сказала она въ смущеніи, выходя изъ комнаты. Онъ окончательно напугалъ ее и, сходя съ лстницы, она ршила, что она, во что бы ни стало, должна избавить себя отъ дальнйшихъ интимныхъ бесдъ съ капелланомъ.

Мистеръ Гринвудъ, оставшись одинъ, не тотчасъ вышелъ изъ комнаты. Онъ снова слъ, и сидлъ, продолжая смотрть въ одну точку, какъ будто ему было на кого смотрть, продолжая сидть на кончик стула, точно въ комнат былъ кто-нибудь, кто могъ бы замтить притворное смиреніе его позы. Все это длалось безсознательно, мысли его теперь были поглощены оскорбленіемъ, какое нанесла ему маркиза. Она покидала его въ самую ршительную минуту. Само собою разумется, что когда онъ выражалъ ей сочувствіе по поводу обидъ, причиненныхъ ‘голубкамъ’, онъ надялся, что и она сочувственно отнесется къ невзгодамъ, которымъ подвергали его. Но ей не было никакого дла до его невзгодъ, она жаждала одного: изгладить самое воспоминаніе о своихъ рзкихъ отзывахъ о дтяхъ мужа. Этого не должно быть! Нельзя ей дать ускользнуть отъ него такимъ образомъ. Разъ составилась компанія, ни одинъ изъ компаніоновъ не иметъ права выйти изъ нея, когда вздумаетъ, оставивъ бремя всхъ долговъ на плечахъ другого. Разв вс эти мысли, которыя такъ тяжело ложились ему на душу въ минуты полученія телеграммы, не дло ея рукъ? Разв самую мысль подала не она? А теперь она его покидаетъ. Ему казалось, что онъ съуметъ такъ устроитъ дло, но ей не удастся сдлать этого безнаказанно. Обдумавъ все это, онъ всталъ и медленно направился въ свою комнату. Завтракалъ онъ у себя, а затмъ принялся за чтеніе романа, чему обыкновенно посвящалъ этотъ часъ дня. Не могло быть человка боле аккуратнаго въ ежедневныхъ занятіяхъ, чмъ мистеръ Гринвудъ. Посл завтрака всегда являлся на сцену романъ, но, перевернувъ нсколько страницъ, старикъ обыкновенно засыпалъ и съ часокъ наслаждался безмятежнымъ покоемъ, потомъ отправлялся на прогулку, посл которой снова брался за книгу, пока не наставало время пить чай съ милэди. Сегодня онъ совсмъ не читалъ, но и уснулъ не сразу…

Когда онъ проснулся и вышелъ пройтись, то почувствовалъ, что на сердц у него стало легко. Прохаживаясь взадъ и впередъ по дорог, онъ уврилъ себя, что, въ сущности, никогда ничего и не замышлялъ. Какъ бы то ни было на дл, тяжкое бремя свалилось у него съ плечъ.

Въ пять часовъ самъ дворецкій доложилъ ему, что милэди, чувствуя себя не совсмъ хорошо, извиняется, что не можетъ пригласить его пить чай, прибавивъ отъ себя, что, коли угодно, можно и сюда подать.

— Пожалуй, выпью чашку, Гаррисъ,— сказалъ капелланъ.— Скажите, Гаррисъ, видли вы милорда сегодня?

Гаррисъ объявилъ, что видлъ милорда, тономъ, дававшимъ понять, что его, по крайней мр, не согнали съ глазъ долой.

— Какъ вы его нашли?

Гаррису показалось, что маркизъ ныньче чуть-чуть больше на себя похожъ, чмъ за послдніе три дня.

— Отлично. Очень радъ это слышать. Пріздъ лорда Гэмпстеда будетъ для него большимъ утшеніемъ.

— Такъ точно,— сказалъ Гаррисъ, который былъ совершенно на сторон лорда Гэмпстеда, въ семейныхъ распряхъ.

— Не худо было бы, еслибъ онъ пріхалъ въ нсколько боле удобный часъ,— съ улыбкой сказалъ мистеръ Гринвудъ.

Но Гаррисъ находилъ, что часъ очень удобный. Милордъ очень часто прізжаетъ въ такое время, въ этомъ нтъ ничего дурного.

Послднія слова Гаррисъ проговорилъ, держась за ручку двери, чмъ и обнаружилъ, что не жаждетъ продолжительной бесды съ капелланомъ.

III.— Леди Франсесъ видится съ женихомь.

Въ понедльникъ на этой недл, мистриссъ Винсентъ необыкновенно долго засидлась въ Парадизъ-Роу. Такъ какъ она здила туда всегда по понедльникамъ, то ни Клара Демиджонъ, ни мистриссъ Дуфферъ не были особенно удивлены, тмъ не мене он замтили, что коляска простояла во двор таверны часомъ доле обыкновеннаго, причемъ, конечно, не обошлось безъ нсколькихъ замчаній.

— Она обыкновенно такъ аккуратна,— сказала Клара. Но мистріссъ Дуфферъ замтила, что такъ какъ гостья засидлась доле часа, который обыкновенно посвящала своей пріятельниц, то, вроятно, ршилась ужъ просидть другой.— На всхъ этихъ биржахъ за полъ-часа платы не берутъ,— сказала Гэмпстедъ Дуфферъ. Но длинный визитъ мистриссъ Винсенть имлъ гораздо большее значеніе. Имъ съ кузиной пришлось обсудить многое. Послдствіемъ этого разговора было предложеніе, которое мистриссъ Роденъ, въ тотъ же вечеръ, сдлала сыну, чмъ послдній былъ крайне удивленъ. Она желала, въ самомъ непродолжительномъ времени, похать въ Италію и желала, чтобъ онъ сопровождалъ ее.

— Что это значитъ, матушка?— спросилъ онъ, когда она попросила его сопутствовать ей, не объясняя причины, длавшей путешествіе это необходимымъ. Она призадумалась, точно соображая, исполнить ли его просьбу, раскрыть ли ему всю тайну его жизни, которую она, до сихъ поръ, скрывала отъ него.

— Само собой разумется, что я не буду настаивать,— сказалъ онъ,— если вы находите, что не можете довриться мн.

— О, Джорджъ, это не хорошо съ твоей стороны.

— Какъ же мн иначе выразиться? Возможно ли, чтобъ я пустился въ такой далекій путь, или позволилъ вамъ это сдлать, не спросивъ даже о причин такого ршенія? Что я могу предположить, если вы откажетесь мн отвтить, какъ не то, что существуетъ какая-то причина, по которой вы не должны довряться мн?

— Ты знаешь, что я довряю теб. Никакая мать никогда больше не довряла сыну. Ты долженъ это знать. Тутъ дло не въ довріи. Могутъ быть тайны, которыхъ нельзя сообщить лучшему другу. Еслибъ я дала слово, не хотлъ ли бы ты, чтобъ я сдержала его?

— Такихъ общаній не слдуетъ ни требовать, ни давать.

— Но если потребовали и дали? Исполни теперь мою просьбу, вроятно, что раньше, чмъ мы вернемся, все станетъ теб ясно, по крайней мр такъ же ясно, какъ мн.

Посл этого онъ ршился, безъ дальнйшихъ разспросовъ, исполнить желаніе матери. Онъ тотчасъ сталъ хлопотать о необходимыхъ приготовленіяхъ къ отъзду съ такимъ удовольствіемъ, точно путешествіе это затвалось по его иниціатив. Ршено было, что они выдутъ въ пятницу, продутъ черезъ Францію и туннель Монъ-Сени въ Туринъ, а оттуда въ Миланъ. О томъ, что ожидало ихъ дале, онъ въ это время ничего не зналъ. Прежде всего ему было необходимо получилъ отпускъ отъ сэра Бореаса, Роденъ сильно сомнвался въ успх, такъ какъ въ этомъ году уже пользовался отпускомъ. Эолъ оказался очень любезенъ.

— Какъ, въ Италію?— сказалъ сэръ Бореасъ.— Прелестно тамъ, когда доберешься, по правд сказать, но скверное время года для путешествія. Неожиданныя дла, говорите вы? Съ матушкой хать! Не годится дам путешествовать одной. На долго ли? Сами не знаете? Чтожъ, возвращайтесь какъ можно скорй и только. А Крокера вы не прихватите ли съ собой?

Въ это время Крокеръ уже подвергся новымъ нареканіямъ по поводу несовершенства своего почерка. Ему общали, что простятъ ему какую-то вину, вызвавшую жалобу, подъ условіемъ, что онъ прочтетъ страницу, писанную его собственной рукой. Но въ этой попытк онъ потерплъ полную неудачу. Роденъ не думалъ, чтобъ ему можно было взять Крокера съ собой въ Италію, но устроилъ собственное дло и безъ этого.

Былъ другой вопросъ, также требовавшій разршенія. Шесть недль прошло съ того дня, какъ онъ, съ лордомъ Гэмпстедомъ, сдлалъ полъ-дороги изъ Галловэя въ Гендонъ и пріятель его потребовалъ, чтобъ онъ не посщалъ лэди Франсесъ во время пребыванія ея въ Гендонъ-Голл. Роденъ отвтилъ отказомъ, но до сихъ поръ соображался съ духомъ этой просьбы. Въ настоящую минуту, какъ ему казалось, настало время, когда ему необходимо было постить ея. Они не переписывались со времени первыхъ дней пребываніи въ Кенигсграф, вслдствіе принятаго ею самой ршенія. Теперь, какъ онъ часто повторялъ себ, они были также всецло разлучены, какъ еслибъ каждый положилъ никогда больше не встрчаться съ другимъ. Онъ былъ человкъ терпливый, сдержанный и отъ природы способный вынести такое испытаніе безъ громогласныхъ жалобъ, но онъ всегда помнилъ, какъ близко они другъ отъ друга, и часто говорилъ себ, что едва ли можетъ надяться на ея постоянство, если не приметъ какихъ-нибудь мръ, чтобъ доказать ей свою врность. Думая обо всемъ этомъ, онъ ршилъ, что употребитъ вс старанія, чтобъ повидаться съ ней передъ отъздомъ въ Италію. Еслибъ его не приняли въ Гендонъ-Голл, тогда онъ напишетъ.

Въ четвергъ утромъ онъ отправился въ Гендонъ изъ Лондона и прямо спросилъ лэди Франсесъ. Лэди Франсесъ была дома и одна — буквально одна, такъ какъ во время отсутствія брата при ней не было никого. Слуга, отворившій дверь, тотъ самый, который впустилъ бднаго Крокера и видлъ какъ сильно испугалась его молодая госпожа, когда доложили о почтамтскомъ клерк, не ршился прямо впустить въ домъ второго такого же клерка.

— Пойду, узнаю,— сказалъ онъ, предоставляя Родену ссть въ зал или оставаться на ногахъ, по усмотрнію. Затмъ лакей, съ проницательностью, длавшей ему честь, обошелъ кругомъ, чтобы влюбленный не зналъ, что одна дверь отдляетъ его отъ ‘предмета’.

— Джентльменъ въ зал?— сказала лэди Франсесъ.

— Мистеръ Роденъ, милэди,— сказалъ слуга.

— Просите,— сказала леди Франсесъ, давая себ минуту на размышленіе, минуту, настолько короткую, что она надялась, что колебаніе было незамтно. А между тмъ она сильно колебалась. Она категорически объяснила брату, что не давала никакого общанія. Она никогда никому не общала, что не приметъ жениха, еслибы онъ навстилъ ее. Она не хотла признать, чтобы даже братъ, даже отецъ былъ въ прав требовать отъ нея подобнаго общанія. Но мысли брата, на этотъ счетъ, были ей извстны. Она сознавала также, насколько она ему обязана. Но и она настрадалась отъ долгой разлуки. Она находила, что имть жениха, котораго никогда не видишь и отъ котораго никогда не получаешь извстій, почти все равно, что не имть никакого. Она точно въ клтк билась, думая объ этой жестокой разлук. Она также размышляла о томъ, какое небольшое разстояніе отдляетъ Гендонъ отъ Галловэя. Она, можетъ быть, даже думала, что будь онъ ей такъ же вренъ, какъ она ему, онъ не посмотрлъ бы ни на отца, ни на брата. Теперь, когда онъ былъ у дверей, она не могла прогнать его.

Все это она обдумала такъ быстро, что приказаніе ‘просить’ было отдано посл едва замтной паузы. Черезъ полъ-минуты Роденъ былъ въ комнат.

Долженъ ли лтописецъ говорить, что они были въ объятіяхъ другъ друга прежде, чмъ успли выговорить слово? Первая заговорила она.

— О, Джорджъ, какъ долго.

— Мн показалось очень долго.

— Но, наконецъ, ты пришелъ.

— Разв ты ждала меня раньше? Разв вы не согласились съ Гэмпстедомъ и съ твоимъ отцомъ, что мн не слдуетъ бывать?

— Оставимъ это. Теперь ты здсь. Знаешь, бдный папа очень боленъ. Можетъ быть, мн придется туда хать. Джонъ теперь тамъ.

— Неужели ему такъ дурно?

— Джонъ ухалъ вчера вечеромъ. Мы хорошенько не знаемъ, въ какомъ онъ положеніи. Онъ самъ не пишетъ, а мы сомнваемся, чтобы намъ говорили правду. Я чуть-чуть не ухала съ нимъ, и тогда, сэръ, вы не видли бы меня… вовсе.

— Еще мсяцъ, шесть недль, годъ, нисколько бы не измняли моей вры въ твою врность.

— Съ твоей стороны очень мило это говорить.

— Ни, я думаю, твоей вры въ мою врность.

— Конечно, я обязана не отставать отъ тебя въ любезности. Но зачмъ ты пріхалъ теперь? Теб не слдовало прізжать, когда Джонъ оставилъ меня совсмъ одну.

— Я не зналъ, что ты здсь одна.

— Тогда, пожалуй, не пріхалъ бы? Но теб не слдовало прізжать. Почему ты не попросилъ позволенія?

— Потому что получилъ бы отказъ. Вдь получилъ бы? неправда ли?

— Конечно.

— Но такъ какъ я особенно желалъ тебя видть…

— Почему, особенно? Я постоянно желала тебя видть. То же долженъ былъ бы чувствовать и ты, еслибъ ты былъ мн такъ же вренъ какъ я теб.

— Но я ду.

— дешь! Куда? Не на всегда же! Ты хочешь сказать, что перезжаешь изъ Галловэя, или оставляешь почтамтъ?

Тутъ онъ объяснилъ ей, что, насколько ему извстно, путешествіе будетъ непродолжительное. Онъ не оставляетъ своего департамента, но получилъ отпускъ, чтобы хать съ матерью въ Миланъ.

— Зачмъ, я даже и не могу себ вообразить,— сказалъ онъ смясь.— У матушки какая-то великая тайна, никакихъ подробностей которой она никогда еще мн не открывала. Все, что я знаю, это что я родился въ Италіи.

— Ты итальянецъ?

— Этого я не говорилъ. Я даже наврное не знаю, что и родился въ Италіи, хотя почему-то увренъ въ этомъ. Объ отц моемъ я никогда ничего не слыхалъ,— кром того, что онъ, безъ сомннія, былъ дурнымъ мужемъ для моей матери. Теперь я, можетъ быть, все узнаю.

Дальнйшихъ подробностей ихъ свиданія незачмъ сообщать читателю.

Для нея это былъ день необычайно радостный. Женихъ въ Кита, или воюющій съ зулусами, несчастіе. Женихъ долженъ находиться подъ рукой, во всякую минуту, чтобы его можно было цловать или бранить, чтобы онъ ухаживалъ за вами или, что гораздо пріятне, позволялъ вамъ ухаживать за собой, какъ случится. Но женихъ въ Кита лучше жениха въ сосдней улиц или въ ближайшемъ приход, или въ разстояніи нсколькихъ миль, по желзной дорог,— съ которымъ вамъ запрещено видться. Леди Франсесъ много страдала. Теперь нсколько прояснло. Она посмотрла на него, слышала его голосъ, нашла утшеніе въ его увреніяхъ, насладилась давно желаннымъ случаемъ повторить свои собственныя.

— Ничто, ничто, ничто не можетъ измнить меня,— говорила она.— Ни время, ничто, что можетъ сказать отецъ, ничто, что можетъ сдлать Джонъ, не окажетъ никакого дйствія. Что касается до леди Кинсбёри, ты, конечно, знаешь, что она совершенно отказалась отъ меня.

Онъ объявилъ, что ему совершенно все равно, кто бы отъ нея ни отказался. Получивъ ея общаніе, онъ былъ въ силахъ ждать. На этомъ они. разстались. Когда онъ ушелъ, она, не смотря на свою радость, не была спокойна и ршила, что ей необходимо сейчасъ же написать брату, чтобы сообщить ему о случившемся.

Она сла и написала слдующее:

‘Дорогой Джонъ,

‘Съ нетерпніемъ жду встей изъ Траффорда, хочется узнать, какъ ты нашелъ папа. Мн все думается, что еслибъ онъ былъ очень боленъ, кто-нибудь сообщилъ бы намъ истину. Хотя мистеръ Гринвудъ сварливъ и дерзокъ, онъ едва ли бы скрылъ отъ насъ правду.

‘Теперь я должна сообщить теб новость, надюсь, что она не очень разсердитъ тебя. Я тутъ не причемъ, не знаю, какъ я могла бы избжать этого. Твой пріятель, Джорджъ Роденъ, былъ сегодня здсь и пожелалъ меня видть. Конечно, я могла бы отказать. Онъ былъ въ зал, когда Ричардъ доложилъ о немъ, я, пожалуй, могла послать сказать, что меня нтъ дома. Но, мн кажется, ты поймешь, что это было невозможно. Какъ солгать человку, когда питаешь къ нему такія чувства, какъ мои къ Джорджу? Какъ могла я позволить слугамъ подумать, что способна поступить съ нимъ такъ жестоко? Понятно, что о нашихъ отношеніяхъ вс знаютъ. Я сама хочу, чтобы вс знали и разъ навсегда поняли, что я нисколько не стыжусь того, что намрена сдлать.

‘Когда ты узнаешь, зачмъ онъ былъ, то не думаю, чтобы ты сталъ сердиться, даже на него. Онъ долженъ, почему-то, немедленно хать съ матерью въ Италію. Завтра они вызжаютъ въ Миланъ, онъ самъ не знаетъ, когда ему удастся вернуться. Ему пришлось просить отпуска, но этотъ сэръ Бореасъ, о которомъ онъ часто говорить, кажется, очень добродушно разршилъ его. Онъ спросилъ его, не прихватитъ ли онъ, съ собой въ Италію мистера Крокера, но это, понятно, была шутка. Кажется, мистеръ Крокеръ, въ почтамт, всмъ такъ же не милъ, какъ теб. Зачмъ мистриссъ Роденъ детъ, Джорджъ не знаетъ. Все, что ему извстно, это — что существуетъ какая-то тайна, которая раскроется ему ране его возвращенія домой.

‘Я серьезно думаю, что ты не въ прав удивляться тому, что онъ навстилъ меня, отправляясь въ такой дальній путь. Что бы я подумала, еслибы услыхала, что онъ ухалъ, не сказавъ мн ни слова?

‘А потому надюсь, что ты не будешь сердиться ни на него, ни на меня. Тмъ не мене я сознаю, что, пожалуй, поставила тебя въ неловкое положеніе передъ папа. Я нисколько не забочусь о лэди Кинсбёри, которая не иметъ никакого права вмшиваться въ это дло. Она такъ вела себя, что, мн кажется, между нами все кончено. Но мн, право, будетъ очень жаль, если папа разсердится, и очень прискорбно, если онъ скажетъ теб что-нибудь непріятное, посл всего, что ты для меня сдлалъ.

‘Твоя любящая сестра Фанни’.

IV.— Ощущенія мистера Гринвуда.

Въ эту ночь мистеръ Гринвудъ мало спалъ. Возможно сомнваться, чтобъ глаза его смежились хоть разъ. Онъ, правда, не совершилъ дла, которое теперь казалось ему такимъ ужаснымъ, что онъ съ трудомъ врилъ, чтобъ онъ дйствительно замышлялъ его, тмъ не мене онъ зналъ — зналъ, что въ теченіе нсколькихъ часовъ въ душ его таилось намреніе совершить его! Онъ силился уврить себя, что, въ сущности, это было не боле какъ праздная мечта, что опредленнаго намренія у него не было, что онъ только забавлялся, соображая, какъ бы онъ обдлалъ это дльце такъ, чтобъ не попасться. Онъ просто мысленно останавливался на чужихъ промахахъ, на слпот людей, которые такъ неискусно вели свое дло, что оставляли явные слды для глазъ и умовъ постороннихъ наблюдателей, убждался, что онъ съумлъ бы лучше распорядиться, еслибъ ему представилась необходимость ршиться на это. И только. Безъ всякаго сомннія онъ ненавидлъ лорда Гэмпстеда, и имлъ на это основаніе. Но не довела же его ненависть до ‘намренія совершить убійство’.

О дйствительномъ убійств и рчи быть не могло: съ чего бы онъ навязалъ себ опасность, да и бремя, которымъ оно, безъ всякаго сомннія, легло бы на его совсть? Какъ онъ ни ненавидлъ лорда Гэмпстеда, въ это ему путаться не подобало. Это вонъ та леди Макбетъ наверху, мать голубковъ, точно думала объ убійств. Она открыто говорила о своемъ искреннемъ желаніи, чтобъ лордъ Гэмпстедъ умеръ. Еслибъ серьезно шла рчь объ убійств, то ей бы надо было все взвсить, обдумать, составить планъ, а никакъ не ему! Нтъ, онъ не помышлялъ о такомъ преступленіи, съ цлью обезпечить себ подъ старость тепленькое мстечко. Онъ говорилъ себ теперь, что сдлай онъ такое дло, выполни онъ планъ, зародившійся въ ум его въ вид праздной мачты, то хотя бы онъ и не попался, его бы заподозрили, а подозрніе настолько же бы разрушило его надежды, какъ и изобличеніе. Конечно, все это было ему достаточно ясно и въ то время, когда мрачныя мысли роились у него въ голов, а потому — могъ ли онъ дйствительно питать это намреніе? Онъ не имлъ его. Это былъ не боле какъ одинъ изъ тхъ воздушныхъ замковъ, которые строятъ старъ и младъ.

Такъ пытался онъ отогнать отъ себя страшное привидніе. Что это ему не удавалось, было ясно по каплямъ пота, выступавшимъ у него на лбу, по безсонниц, продолжавшейся цлую ночь, по напряженности, съ какой уши его ловили звуки, возвщавшіе о прибытіи молодого человка, точно ему необходимо было убдиться, что убійство въ дйствительности не совершено. Ране, чмъ этотъ часъ насталъ, онъ весь дрожалъ въ постели, закутывался въ одяло, чтобъ не чувствовать леденящаго холода, закрывалъ глаза простыней, чтобъ не видть чего-то, что представлялось ему и среди глубокаго мрака его комнаты. Во всякомъ случа онъ ничего не ‘сдлалъ’. Каковы бы ни были его мысли, онъ не запятналъ ни рукъ, ни совсти. Хотя бы стало извстно все, что онъ когда-либо длалъ или думалъ, преступленія онъ никакого не совершилъ. Она говорила о смерти, думала объ убійств. Онъ только вторилъ ея словамъ и ея мыслямъ, безъ всякаго серьезнаго намренія, какъ всегда длаетъ мужчина въ разговорахъ съ женщиной. Почему же онъ не могъ спать? Почему же его бросало то въ жаръ, то въ холодъ? Почему ужасныя привиднія представлялись ему во мрак? Онъ наврное зналъ, что никогда не имлъ этого намренія. Каковы же должны быть терзанія тхъ, кто иметъ, кто исполняетъ, если такая кара постигала того, кто только построилъ ужасный воздушный замокъ? Спитъ ли она?— спрашивалъ онъ себя съ недоумніемъ,— она, которая не ограничивалась постройкой воздушныхъ замковъ, она, которая желала, жаждала и имла основаніе жаждать и желать?

Наконецъ онъ заслышалъ шаги по дорог, они прошли въ разстояніи нсколькихъ ярдовъ отъ его окна, быстрые, веселые шаги, полные молодости и жизни, рзко звучавшіе на твердой, замерзшей земл. Онъ понялъ, что молодой, человкъ, котораго онъ ненавидлъ, пріхалъ. Хотя онъ никогда не думалъ убивать его, тмъ не мене онъ его ненавидлъ. Тутъ его мысли, вопреки его собственному желанію, принялись строить новые воздушные замки. Что было бы теперь, въ эту самую минуту, еслибъ тотъ планъ осуществился? Что бы теперь чувствовали вс обитатели Траффордъ-Парка? Маркиза была бы довольна, но ему-то какое въ этомъ утшеніе? Лордъ Фредерикъ унаслдовалъ бы громкій титулъ и обширныя помстья, но ему-то какая была бы отъ этого прибыль? Старый лордъ, который лежалъ тяжко больной въ сосдней комнат, вроятно, сошелъ бы въ могилу съ разбитымъ сердцемъ. Маркизъ за послднее время сурово относился къ нему, но въ данную минуту у него блеснула мысль, что въ теченіе тридцати лтъ онъ лъ хлбъ этого человка. Онъ невольно думалъ, какъ онъ самъ, въ виду осуществленія задуманнаго плана, былъ бы вынужденъ поднять на ноги весь домъ, сообщить о случившемся, помочь перенести тло. Кто сообщилъ бы отцу роковую всть? Кто попытался бы выговорить первое слово пустого утшенія? Кто бросился бы къ дверямъ маркизы, сообщилъ бы ей, что смерть проникла въ домъ, далъ ей понять, что старшій изъ ‘голубковъ’ — наслдникъ? Все это пришлось бы сдлать ему. Онъ наврное выдалъ бы себя въ эти минуты. Но убійства никакого не было. Молодой человкъ въ настоящую минуту находился въ дом, весело настроенный своей прогулкой, полный жизни и юношеской энергіи. До ушей мистера Гринвуда донесся звукъ шаговъ по одному изъ отдаленныхъ корридоровъ, дверь затворилась, все замолкло. Ночь показалась ему такъ безконечно длинна, что онъ ршилъ оставить этотъ домъ какъ можно скорй. Онъ возьметъ, что бы ему ни предложили, и удетъ. На слдующее утро ему принесли первый завтракъ въ его комнату, онъ освдомился у слуги о лорд Гэмпстед и его намреніяхъ. Слуга полагалъ, что милордъ намренъ провести здсь два дня. Такъ онъ слышалъ отъ Гарриса, дворецкаго. Милордъ долженъ балъ видться съ отцомъ въ это утро, въ одиннадцать часовъ. Домашній бюллетень о здоровь маркиза былъ сегодня удовлетворительне обыкновеннаго. Маркиза еще не показывалась. Докторъ, вроятно, будетъ къ двнадцати часамъ. Слушая докладъ слуги, мистеръ Гринвудъ думалъ: нельзя ли такъ устроиться, чтобъ не видать молодого лорда? Ухать куда-нибудь, что ли. Лордъ Гэмпстедъ былъ ему ненавистенъ, ненавистне чмъ когда-либо. Прежде чмъ онъ усплъ собраться, ему сообщили, что лордъ Гэмпстедъ желаетъ его видть и навститъ его въ его комнат.

Маркизъ горячо поблагодарилъ сына за то, что онъ пріхалъ, но не желалъ удерживалъ его въ Траффорд.

— Конечно, теб здсь тоска страшная, а мн, кажется, лучше.

— Отъ души радуюсь этому, но если вы думаете, что я могу быть вамъ сколько-нибудь полезенъ, я останусь съ величайшимъ удовольствіемъ. Въ такомъ случа, полагаю, и Фанни бы пріхала.

Маркизъ замоталъ головой. Фанни, по его мннію, лучше было не прізжать.

— Маркиза и Фанни не уживутся, если только она не отказалась отъ этого молодого человка.— Гэмпстедъ не ршился утверждать, чтобъ она отказалась отъ молодого человка.

— Надюсь, что она никогда его не видитъ,— сказалъ мapкизъ. Сынъ принялся уврять его, что влюбленные ни разу не встрчались съ прізда Фанни въ Гендонъ. Онъ имлъ неосторожность уврять отца, что свиданія этого не будетъ, пока сестра гоститъ у него. Въ эту самую минуту Джорджъ Роденъ стоялъ въ гостиной Гендонъ-Голла, держа лэди Франсесъ въ объятіяхъ.

Посл этого разговоръ отца съ сыномъ коснулся мистера Гринвуда. Маркизъ сильно желалъ, чтобъ онъ оставилъ его домъ.

— По правд говоря,— говорилъ старикъ,— онъ-то и ссоритъ меня съ твоей мачихой. Изъ-за него я и боленъ, Я не имю минуты покойной, пока онъ здсь строитъ противъ меня козни.

Гэмпстедъ находилъ разумнымъ удалить этого человка, хотя-бы только потому, что присутствіе его непріятно. Зачмъ держать человка въ дом, если онъ только всмъ надодалъ? Но тутъ представлялся вопросъ о вознагражденіи. Лордъ Гэмпстедъ не находилъ, чтобъ тысячи фунтовъ было достаточно, и думалъ, что бдному священнику слдуетъ положитъ 300 фунтовъ ежегодной пенсіи. Маркизъ не хотлъ и слышать объ этомъ. Мистеръ Гринвудъ не исполнилъ даже тхъ пустыхъ обязанностей, которыя лежали на немъ. Даже каталогъ библіотеки не былъ составленъ. Маркизъ никогда ничего ему не общалъ. Ему слдовало копить деньги. Наконецъ отецъ съ сыномъ столковались, и Гэмпстедъ послалъ къ капеллану спросить: может ли онъ его видть.

Мистеръ Гринвудъ стоялъ посреди комнаты, потирая руки, когда лордъ Гэмпстедъ вошелъ.

— Отецъ мой поручилъ мн переговорить съ вами,— сказалъ Гэмпстедъ:— онъ, повидимому, находятъ лучшимъ, чтобъ вы оставили его.

— Не знаю, почему онъ это находитъ, но, конечно, уйду, если онъ мн прикажетъ.

— Разбирать это безполезно. Не приссть-ли намъ, мистеръ Гринвудъ?— Они сли.— Вы прожили здсь много лтъ.

— Очень много, лордъ Гэмпстедъ, чуть не всю жизнь, я жилъ здсь до вашего рожденія, лордъ Гэмпстедъ.

— Знаю. Хотя маркизъ не можетъ признать за вами никакихъ особенныхъ правъ на него…

— Никакихъ правъ, лордъ Гэмпстедъ!

— Безъ всякаго сомннія, никакихъ. Тмъ не мене онъ готовъ сдлать что-нибудь въ виду вашихъ старыхъ отношеній. Милордъ думаетъ, что пенсія въ размр 200 фунтовъ въ годъ…

Мистеръ Гринвудъ замоталъ головой.

— Говорю вамъ,— продолжалъ Гэмпстедъ, насупившись,— что милордъ поручилъ мн передать вамъ, что вы будете получать 200 фунтовъ въ годъ пожизненной пенсіи.— Мистеръ Гринвудъ снова замоталъ головой.— Не думаю, чтобъ мн оставалось что-нибудь прибавить,— продолжалъ молодой лордъ.— Таково ршеніе отца моего. Онъ полагаетъ, что вы предпочтете пенсію немедленной уплат тысячи фунтовъ.— Старикъ сильне прежняго замоталъ головой.

— Мн остается только спроситъ васъ: когда вамъ удобно будетъ оставить Траффордъ-Паркъ?

Лордъ Гэмпстедъ, выходя отъ отца, ршилъ какъ можно любезне сообщить эти всти капеллану. Но мистеръ Гринвудъ былъ ему ненавистенъ. Его манера стоять среди комнаты, потирая руки, сидть на кончик стула, мотать головой, не говоря ни слова, внушала ему живйшее отвращеніе. Заяви онъ смло свой взглядъ на свои права, Гэмпстедъ попытался бы быть съ нимъ полюбезне. Теперь же онъ далеко не былъ любезенъ, прося его назначить день своего отъзда.

— Вы хотите сказать, что меня выгонятъ.

— Нсколько мсяцевъ тому назадъ вамъ было сообщено, что отецъ мой боле не нуждается въ вашихъ услугахъ.

— Меня выгоняютъ, какъ собаку… посл тридцати лтъ!

— Не смю вамъ противорчить, но долженъ просить васъ назначить день. Вдь вамъ же не теперь въ первый разъ предложили это!

Мистеръ Гринвудъ всталъ, лордъ Гэмпстедъ былъ вынужденъ послдовать его примру.

— Дадите вы мн какой-нибудь отвтъ?

— Нтъ, не дамъ,— сказалъ капелланъ.

— Вы хотите сказать, что не выбрали дня?

— Не уйду я съ двухъ стами фунтами въ годъ,— сказалъ старикъ.— Это безсмысленно жестоко!

— Жестоко!— крикнулъ лордъ Гэмпстедъ.

— Я не тронусь, пока не увижу самого маркиза. Нечего я думать о томъ, чтобъ онъ выгналъ меня такимъ образомъ. Какъ мн жить на двсти фунтовъ въ годъ? Я всегда считалъ, что получу Апльслокомбъ.

— Никто никогда не намекалъ на это, кром васъ самихъ.

— Я всегда на это разсчитывалъ,— сказалъ мистеръ Гринвудъ.— Я не уйду отсюда, пока не буду имть случая обсудить вопросъ съ самимъ маркизомъ. Не думаю, чтобъ маркизъ такъ отнесся ко мн — не будь здсь васъ, лордъ Гэмпстедъ.

Это было невыносимо. Гэмпстедъ почувствовалъ, что унизить себя, защищаясь противъ взводимаго на него обвиненія,— даже защищая отца.

— Если вамъ не угодно назначить дня, мн придется это сдлать,— сказалъ молодой лордъ. Капланъ сидлъ неподвижно к только потиралъ руки.— Такъ какъ я не могу добиться отвта, а долженъ буду сказать мистеру Робертсу, что вамъ нельзя дожилъ оставаться здсь доле послдняго числа этого мсяца. Если въ васъ осталось какое-нибудь чувство, вы не навяжете намъ такой непріятной обязанности во время болзни моего отца.

Съ этимъ онъ вышелъ изъ комнаты.

Мистеръ Гринвудъ задумался. Двсти футовъ въ годъ? Лучше взять. Это онъ прекрасно сознавалъ. Но какъ ему жить на двсти фунтовъ, ему, который вкъ свой жилъ на чужой счетъ и тратилъ триста? Но не эта мысль въ данную минуту преобладала въ ум его. Не лучше ли бы онъ сдлалъ, осуществивъ своей проектъ? Не смилуйся онъ, молодой лордъ не имлъ бы возможности унижать и оскорблять его, какъ унизилъ и оскорбилъ. Теперь ему не представлялось никакихъ привидній. Теперь ему казалось, что онъ безтрепетно бы могъ внести его тло въ домъ.

V. Это было-бы непріятно.

Въ Траффорд въ этотъ день, да и на слдующій, жилось очень тяжело. Изъ четырехъ человкъ, которые, по естественному порядку вещей, должны были бы жить вмст, ни одинъ не хотлъ ссть за столъ съ другими. Положеніе маркиза, конечно, длало это невозможнымъ. Онъ не выходилъ изъ своей комнаты, куда не пускалъ къ себ мистера Гринвуда и гд короткія посщенія жены, повидимому, не доставляли ему особеннаго удовольствія. Даже съ сыномъ ему было неловко, онъ, какъ будто, предпочиталъ его обществу общество сидлки, да визиты доктора и мистера Робертса. Маркиза заперлась у себя, намреніе ея было: насколько возможно помшать мистеру Гринвуду вторгаться въ ея владнія. Она не смла надяться, чтобъ ей удалось совсмъ его въ себ не пускать, но многаго можно было достигнуть съ помощью головныхъ болей и ршимости никогда не завтракать и не обдать внизу. Лордъ Гэмпстедъ объявилъ Гаррису, такъ же какъ и отцу, свое намреніе никогда боле не садиться за столъ съ мистеромъ Гринвудомъ.

— Гд онъ обдаетъ?— спросилъ онъ у дворецкаго.

— Обыкновенно въ семейной столовой, милордъ,— отвчалъ Гаррисъ.

— Такъ подайте мн обдъ въ маленькую пріемную.

— Слушаю, милордъ,— сказалъ дворецкій, который тутъ же положилъ считать мистера Гринвуда врагомъ семейства.

Въ теченіе дня пріхалъ мистеръ Робертсъ и видлся съ лордомъ Гэмпстедомъ.

— Я зналъ, что онъ надлаетъ непріятностей, милордъ,— сказалъ мистеръ Робертсъ.

— Почему вы это знали?

— Слухомъ земля полнится. Онъ надлалъ непріятностей маркизу нсколько мсяцевъ тому назадъ, потомъ мы слышали, что онъ толкуетъ объ Апльскомб, точно увренъ, что его пошлютъ туда.

— Отецъ мой никогда объ этомъ и не помышлялъ.

— Я такъ и думалъ. Мистеръ Гринвудъ — самое лнивое существо, какое когда-либо жило на свт, какъ бы онъ справился съ обязанностями по приходу?

— Онъ разъ просилъ отца, и отецъ категорически отказалъ ему.

— Можетъ быть, милэди,— не совсмъ ршительно началъ мистеръ Роберісь.

— Какъ бы то ни было, онъ прихода этого не получитъ, а выжить его необходимо. Какъ бы это устроить?— Мистеръ Робертсъ поднялъ брови.— Полагаю, что должны же существовать какія-нибудь средства выжить изъ дому непріятнаго жильца?

— Конечно, полиція могла бы его выселить, по судебному предписанію. Пришлось бы отнестись къ нему, какъ къ любому бродяг.

— Это было бы непріятно.

— Крайне непріятно, милордъ,— сказалъ мистеръ Робертсъ.— Маркиза слдуетъ избавить отъ этого, если возможно.

— Что, еслибъ мы не стали давать ему стъ?— спросилъ лордъ Гэмпстедъ.

— Это было бы возможно, но тяжело. Что еслибъ онъ ршился остаться и умереть съ голоду? Это значило бы свести вопросъ на то, кто дольше выдержитъ. Не думаю, чтобъ у маркиза хватило духу продержать его двадцать-четыре часа безъ пищи. Мы должны стараться, насколько возможно, избавлять милорда отъ всего непріятнаго.

Лордъ Гэмпстедъ съ этимъ вполн согласился, но не совсмъ ясно видлъ, какъ бы этого достигнуть. Когда настало время пить чай въ комнатахъ маркизы, мистеръ Гринвудъ, видя, что приглашенія отъ нея нтъ, послалъ къ ней записку, въ которой просилъ позволить ему придти къ ней.

Получивъ это посланіе, она задумалась. Сильно ей хотлось отдлаться отъ него. Но она не посмла еще обнаружить передъ нимъ этого намренія.

— Мистеръ Гринвудъ желаетъ меня видть,— сказала она своей горничной.— Передайте ему мой поклонъ, скажите, что я не очень хорошо себя чувствую и должна просить его долго не сидть.

— Лордъ Гэмпстэдъ сегодня утромъ поссорился съ мистеромъ Гринвудомъ, милэди,— сообщила горничная.

— Поссорился?

— Точно такъ, милэди. Объ этомъ такіе толки идутъ — страхъ! Милордъ говоритъ, что ни за что на свт не сядетъ за столъ съ мистеромъ Гринвудомъ, мистеръ Робертсъ былъ здсь, все изъ-за этого. Его ршено выгнать.

— Кого его?

— Мистера Гринвуда, милэди. Лордъ Гэмпстедъ провозился съ этимъ цлое утро. За этимъ-то маркизъ и выписывалъ его, никто не долженъ разговаривать съ мистеромъ Гринвудомъ, пока онъ совсмъ не уложится и не уберется изъ дома.

— Кто сообщилъ вамъ все его?

Горничная дипломатически отвчала, что объ этомъ толкуетъ весь домъ, а она передаетъ это только потому, что находитъ приличнымъ, чтобъ милэди знала о томъ, что происходитъ. ‘Милэди’ была довольна, что получила эти свднія, хотя бы отъ горничной, такъ какъ они могли пригодиться ей въ разговор съ капелланомъ.

На этотъ разъ мистеръ Гринвудъ слъ безъ приглашенія.

— Очень мн прискорбно слышать, что вы такъ дурно себя чувствуете, леди Кинсбёри.

— Это моя обыкновенная головная боль, только сегодня что-то сильне.

— Я долженъ сказать вамъ кое-что и увренъ, что вы не удивитесь моему желанію сообщить вамъ это. Лордъ Гэмпстедъ грубо оскорбилъ меня.

— Чтожъ я могу сдлать?

— Ну — что-нибудь да слдуетъ сдлать.

— Я не могу отвчать за лорда Гэмпстеда, мистеръ Гринвудъ.

— Нтъ, конечно нтъ. Это молодой человкъ, за котораго никто не пожелаетъ отвчать. Онъ упрямъ, необузданъ и крайне невжливъ. Онъ очень грубо сказалъ мн, что я долженъ оставить домъ вашъ въ конц мсяца.

— Вроятно, по порученію маркиза.

— Этого я не думаю. Конечно, маркизъ боленъ, отъ него я снесъ бы многое. Но отъ лорда Гэмпстеда я ничего сносить не намренъ.

— Что же могу я сдлать?

— Ну — посл всего, что произошло между нами, лэди Кинсбёри…— Онъ остановился и взглянулъ на нее. Она сжала губы и приготовилась въ битв, приближеніе которой чувствовала. Онъ все это замтилъ и также насторожился.

— Посл всего, что произошло между нами, лэди Кинсбёри,— вско повторилъ онъ,— вамъ, мн кажется, слдовало бы быть на моей сторон.

— Ничего подобнаго я не думаю. Не знаю, что вы хотите сказать. Если маркизъ ршилъ, что вы должны ухать, я удержать васъ не могу.

— Я скажу вамъ, какъ я распорядился, леди Кинсбёри. Я отказался двинуться отсюда, пока мн не будетъ разршено обсудить этотъ вопросъ съ самимъ милордомъ, мн кажется, вамъ бы слдовало оказывать мн поддержку. Я всегда былъ вамъ врный другъ. Когда вы изливали мн ваши горести, вы всегда находили во мн сочувствіе. Когда вы говорили мн, сколько горя причинялъ вамъ вотъ молодой человкъ, разв я не всегда… не всегда становился на вашу сторону?— Онъ почти желалъ сказать ей, что составилъ планъ окончательнаго освобожденія ея отъ ненавистнаго молодого человка, но не нашелъ для этого подходящихъ выраженій.— Понятно, что я думалъ, что могу разсчитывать на вашу помощь и поддержку въ этомъ дом.

— Мастеръ Гринвудъ,— сказала она,— я право не могу толковать съ вами объ этихъ вещахъ. Голова у меня страшно болитъ, я должна просить васъ уйдти.

— И этимъ кое кончится?

— Разв вы не слышите, что я не могу вмшиваться въ это дло?— Онъ продолжалъ сидть на кончик стула, не сводя съ нея своихъ большихъ, широко раскрытыхъ, тусклыхъ глазъ.

— Мистеръ Гринвудъ, я должна просить васъ оставить меня. Какъ джентльменъ, вы обязаны исполнить мою просьбу.

— О,— сказалъ онъ,— отлично! Такъ я въ прав заключить, что посл тридцатилтней, врной службы — вся семья противъ меня. Я позабочусь…— Онъ остановился, вспомнивъ, что скажи онъ лишнее слово, онъ легко могъ лишиться общанной пенсіи, и наконецъ вышелъ изъ комнаты.

Въ этотъ день никто боле не видалъ мистера Гринвуда и лордъ Гэмпстедъ не встрчался съ нимъ до своего отъзда. Гэмпстедъ собирался провести въ Траффорд и весь слдующій день, а на третій возвратиться въ Лондонъ, снова съ ночнымъ поздомъ. Но на слдующее утро его постигла новая непріятность. Онъ получилъ письмо сестры и узналъ, что Джорджъ Роденъ былъ у нея въ Гендонъ-Голл. Прочитавъ письмо, онъ разсердился, главнымъ образомъ на себя. Аргументы, которые она приводили въ пользу Родена, а также т, которыми оправдывалъ себя въ томъ, что приняла его, показались ему основательными. Разъ что человкъ отправляется въ такой дальній путь, естественно, что онъ долженъ желать видть любимую двушку, не мене естественно, что она должна желать его видть. Гэмпстедъ прекрасно зналъ, что ни тотъ, ни другая слова не давали. Онъ одинъ за все ручался, не дале какъ вчера. Онъ счелъ себя обязаннымъ сообщить отцу о случившемся.

— Посл всего, что я наговорилъ вамъ вчера,— сказалъ онъ,— Джорджъ Роденъ и Фанни видлись.

— Что въ томъ толку?— сказалъ маркизъ.— Жениться они не могутъ. Я не далъ бы ей и шиллинга, еслибъ ршилась она на это безъ моего согласія. Гэмпстедъ очень хорошо зналъ, что, не смотря на это, отецъ въ своемъ завщаніи вполн обезпечилъ дочь, и что крайне невроятно, чтобъ въ этомъ отношеніи произошли какія-нибудь перемны, какъ бы велико ни было непослушаніе Фанни. Но всти эти не такъ сильно подйствовали на маркиза, какъ онъ ожидалъ.

— Сдлай милость,— сказалъ онъ сыну,— не говори ничего милэди. Она непремнно сойдетъ во мн и объявитъ, что я во всемъ виноватъ, а затмъ сообщитъ мн, что объ этомъ думаетъ мистеръ Гринвудъ.

Лордъ Гэмпстедъ еще даже не видалъ мачихи, но счелъ необходимымъ послать ей сказать, что будетъ имть честь явиться къ ней передъ отъздомъ. Всякія домашнія распри онъ считалъ вредными. Ради мачихи, сестры и маленькихъ братьевъ онъ желалъ, насколько возможно, избгнуть открытаго разрыва. А потому онъ, передъ обдомъ, отправился къ маркиз.

— Отцу гораздо лучше,— сказалъ онъ, но мачиха только покачала головой, такъ что ему пришлось возобновить разговоръ.

— Это говоритъ докторъ Спайсеръ.

— Не думаю, чтобъ мистеръ Спайсеръ много въ этомъ смыслилъ.

— Отецъ самъ это находитъ.

— Онъ никогда не говоритъ мн, что онъ находитъ. Онъ почти никогда не говоритъ со мной.

— Ему не подъ силу много разговаривать.

— Онъ по цлымъ часамъ бесдуетъ съ мистеромъ Робертсомъ. Итакъ… я должна васъ поздравить.

Это было сказано тономъ, очевидно долженствовавшимъ выразить и осужденіе, и насмшку.

— Не знаю,— сказалъ Гэмпстедъ, съ улыбкой.

— Полагаю, что слухи насчетъ молодой квакерши справедливы?

— Не могу вамъ на это отвтить, не зная, что вы, собственно, слышали. Поздравленія пока неумстны, такъ какъ молодая особа не приняла моего предложенія.— Маркиза недоврчиво разсмялась легкимъ принужденнымъ смхомъ, въ которомъ недовріе было искренне.— Могу только сказать вамъ, что это такъ.

— Вы, безъ сомннія, снова попытаетесь?

— Безъ сомннія.

— Молодыя двушки, въ ея условіяхъ, вообще не склонны упорствовать въ такомъ суровомъ ршеніи. Быть можетъ, и можно предположить, что она наконецъ уступитъ.

— Не могу взять на себя отвтить на это, лэди Кинсбёри. Вопросъ этотъ изъ тхъ, о которыхъ я не особенно охотно толкую. Но разъ, что вы спросили меня, я счелъ лучшимъ просто сообщить вамъ факты.

— Чрезвычайно вамъ обязана. Отецъ молодой особы…

— Отецъ молодой особы — клеркъ, въ торговой контор, въ Сити.

— Это я слышала — и квакеръ?

— И квакеръ.

— Онъ, кажется, живетъ въ Галловэ?

— Совершенно врно.

— Въ одной улиц съ тмъ молодымъ человкомъ, котораго Фанни угодно было выискать?

— Маріонъ Фай, съ отцомъ, живутъ въ Галловэ, Парадизъ-Роу, No 17, а Гэмпстедъ Роденъ и Джорджъ Роденъ въ No 10.

— Такъ. Изъ этого мы можемъ заключить, какъ вы познакомились съ миссъ Фай.

— Не думаю. Но если желаете знать, могу сообщить вамъ, что въ первый разъ видлъ миссъ Фай въ дом мистриссъ Роденъ.

— Я такъ и думала.

Гэмпстедъ началъ этотъ разговоръ въ самомъ добродушномъ настроеніи, но постепенно у него являлся все боле и боле вызывающій тонъ, естественное послдствіе ея лаконическихъ изреченій. Презрніе всегда вызывало въ немъ такъ же презрніе, какъ насмшка насмшку.

— Не знаю, почему вамъ угодно было это предположить, но оно такъ. Ни Джорджъ Роденъ, ни сестра моя тутъ не при чемъ. Миссъ Фай — пріятельница мистриссъ Роденъ, и мистриссъ Роденъ представила меня молодой особ.

— Право, мы вс чрезвычайно ей признательны.

— Во всякомъ случа, я-то ей благодаренъ, или, врне, ‘буду’, если, наконецъ, буду имть успхъ.

— Бдненькія! Очень будетъ жалко, если и вы будете несчастны въ любви.

— Пора мн съ вами проститься, милэди,— сказалъ онъ вставая, чтобъ раскланяться съ ней.

— Вы ничего не сказали мн о Фанни.

— Не думаю, чтобъ я имлъ что-нибудь сказать.

— Можетъ быть, и ей измнятъ.

— Едва ли.

— Благодаря тому, что ей не позволяютъ видться съ нимъ.— Въ этихъ словахъ звучало полное недовріе. Ему стало досадно.— Вамъ должно быть очень трудно разлучать ихъ, такъ какъ они такъ близко.

— Во всякомъ случа, задача эта оказалась мн не подъ силу.

— Неужели?

— Они видлись вчера.

— Вотъ какъ? Едва вы успли отвернуться?

— Онъ узжалъ за-границу и пріхалъ проститься, она написала мн объ этомъ. О себ я ничего не говорю, леди Кинсбёри, но не думаю, чтобъ вы могли себ представить, насколько она честна,— такъ же, какъ и онъ.

— Это ваше понятіе о честности?

— Это мое понятіе о честности, леди Кинсбёри, боюсь, какъ я уже сказалъ, что не въ состояніи объяснить вамъ это. Я никогда не имлъ намренія обманывать васъ, такъ же какъ она.

— А я думала, что общаніе… общаніе,— сказала она.

Съ этимъ онъ оставилъ ее, не удостоивъ дальнйшимъ отвтомъ. Въ эту ночь онъ возвратился въ Лондонъ, съ грустнымъ сознаніемъ въ сердц, что поздка его въ Траффордъ явному не принесла пользы.

VI.— Люблю!

Лордъ Гэмпстедъ попалъ къ себ домой часамъ къ шести утра, и, проведя въ дорог дв ночи изъ трехъ, позволилъ себ завтракать въ постели. Сестра застала его за этимъ занятіемъ, она, повидимому, очень раскаивалась къ своемъ проступк, но готова была и защищаться, еслибъ онъ оказался слишкомъ строгимъ къ ней.

— Конечно, мн очень жаль посл всего, что ты говорилъ. Но не знаю, право, что мн оставалось длать. Оно показалось бы такъ странно.

— Непріятно — и только.

— Неужели оно такъ особенно непріятно, Джонъ?

— Мн, конечно, пришлось сказать имъ.

— Папа сердился?

— Онъ сказалъ только, что если теб угодно такъ себя дурачить, онъ ничего для тебя не сдлаетъ въ денежномъ отношеніи.

— Джорджъ объ этомъ нисколько не заботится.

— Людямъ, какъ теб извстно, надо сть.

— Это не составило бы никакой разницы ни для него, ни для меня. Мы должны ждать, вотъ и все. Не думаю, чтобъ для меня было несчастіемъ ждать до самой смерти, еслибъ только онъ также согласился ждать. Но папа очень сердился?

— Не то чтобъ ужъ очень, а сердился. Я вынужденъ былъ сказать ему, но какъ можно меньше распространялся, такъ какъ онъ боленъ. Одна наша добрая знакомая была очень не мила.

— Ты сказалъ ей?

— Я ршилъ сказать ей, чтобъ она не могла посл на меня накинуться и сказать, что я ее обманулъ. Я, точно, далъ слово отцу.

— О, Джонъ, мн такъ жаль.

— Нечего плакатъ о томъ, чего поправить нельзя. Общаніе, данное отцу, она конечно сочла бы общаніемъ даннымъ ей, и бросала бы мн его въ лицо.

— Она и теперь это сдлаетъ.

— О, да, но я лучше могу себя отстаивать, теперь, когда сказалъ ей все.

— Она была несносна?

— Ужасно! Толковала и о теб, и о Маріонъ Фай и, право, въ словахъ ея обнаружилось боле догадливости, чмъ я ей приписывалъ. Конечно, она одержала надо мной верхъ. Она могла называть меня въ глаза дуракомъ и лгуномъ, а я не могъ отвтить ей тмъ же. Но въ дом исторія, которая тамъ всмъ отравляетъ жизнь.

— Новая исторія?

— О теб забыли, благодаря этой исторіи, такъ же какъ и обо мн. Джорджъ Роденъ и Маріонъ Фай ничто въ сравненіи съ бднымъ мистеромъ Гринвудомъ. Онъ страшно провинился и его выгоняютъ. Онъ клянется, что не удетъ, а отецъ поршилъ, что онъ долженъ убраться. Призывали мистера Робертса, поднятъ вопросъ, не слдуетъ ли Гаррису постепенно уменьшать его порціи, пока голодъ не заставитъ его сдаться. Онъ получитъ двсти фунтовъ въ годъ, если выдетъ, но говоритъ, что этого съ него недостаточно.

— А это довольно?

— Принимая во вниманіе, что онъ любить имть все самое лучшее, не думаю. Ему, вроятно, пришлось бы поселиться въ тюрьм или повситься.

— Но вдь это жестоко?

— Мн тоже кажется. Не знаю, почему отецъ такъ сурово къ нему относится. Я просилъ и молилъ о лишней сотн фунтовъ въ годъ, точно онъ мой лучшій другъ, но ничего не могъ сдлать. Не думаю, чтобъ я когда-нибудь такъ не любилъ кого-нибудь, какъ не люблю мистера Гринвуда.

— Даже Крокера?— спросила сестра.

— Бдный Крокеръ! я его люблю, сравнительно говоря. Но я ненавижу мистера Гринвуда, если мн свойственно ненавидть кого-нибудь. Мало того, что онъ оскорбляетъ меня, но онъ смотритъ на меня, точно желалъ бы схватить меня за горло и задушить. Тмъ не мене я прибавлю сто фунтовъ изъ собственнаго кармана, такъ какъ нахожу, что съ нимъ поступаютъ жестоко. Только придется сдлать это тайкомъ.

— Леди Кинсбёри по прежнему расположена къ нему?

— Мн кажется, что нтъ. Онъ, вроятно, позволилъ себ съ ней лишнее и оскорбилъ ее.

Теперь Гэмпстеда занимали дв мысли, ему хотлось провести остатокъ охотничьяго сезона въ Горсъ-Голл и оттуда, отъ времени до времени, совершать поздки въ Галловэй, къ Маріонъ Фай. Но прежде ему надо было съ ней повидаться, чтобъ узнать, когда можно будетъ опять навстить ее, уже изъ Горсъ-Голла, куда влекла молодого лорда не столько страсть къ охот, какъ сознаніе, что его охотники скакуны стоятъ праздно, а стоютъ дорого.

— Кажется, я завтра отправлюсь въ Горсъ-Голлъ,— сказалъ онъ сестр, какъ только сошелъ въ гостиную.

— Отлично, я буду готова. Гендонъ-Голль, Горсъ-Голлъ — для меня теперь все безразлично.

— Но я не окончательно ршилъ,— сказалъ онъ.

— Отчего?

— Галловэй, какъ теб извстно, не совсмъ опустлъ. Солнце, конечно, зашло въ Парадизъ-Роу, но луна осталась.

На это она только разсмялась, а онъ сталъ собираться въ Галловэй. Онъ получилъ разршеніе квакера ухаживать за Маріонъ, но не льстилъ себя надеждой, чтобъ это особенно послужило ему на пользу. Онъ сознавалъ, что въ Маріонъ есть какая-то сила, которая какъ бы закалила ее противъ убжденій отца. Кром того, въ душ влюбленнаго таилось чувство страха, вызванное словами квакера насчетъ здоровья Маріонъ. Пока онъ не слыхалъ этого разсказа о матери и ея крошкахъ, ему и въ голову не приходило, чтобъ самой двушк недоставало чего-нибудь въ смысл здоровья. На его глаза она была прекрасна, боле онъ ни о чемъ не думалъ. Теперь ему въ голову запала мысль, которая, хотя онъ съ трудомъ могъ допустить ее, была для него крайне мучительна. Онъ и прежде недоумвалъ. Ея обращеніе съ нимъ было такъ мягко, такъ нжно, что онъ не могъ не надяться, не думать, что она его любитъ. Чтобъ, любя его, она упорствовала въ своемъ отказ изъ-за своего общественнаго положенія, казалось ему неестественнымъ. Онъ, во всякомъ случа, былъ увренъ, что если ничего другого нтъ, съ этимъ препятствіемъ онъ справится. Сердце ея, если оно дйствительно принадлежитъ ему, не устоитъ противъ него, на этомъ только основаніи. Но въ томъ новомъ аргумент можетъ быть и заключается нчто, за что она будетъ упорно держаться.

Такъ размышлялъ Гэмпстедъ всю дорогу.

Маріонъ уже нсколько времени поджидала его. Она узнала отъ отца кое-какія подробности свиданія въ Сити и была во всеоружіи.

— Маріонъ,— сказалъ онъ,— вы подозрвали, что я опять къ вамъ пріду?

— Конечно.

— Мн пришлось хать въ отцу, иначе я былъ бы здсь раньше. Вы знаете, что я пріду еще, еще разъ, пока вы не скажете мн утшительнаго словечка.

— Я знала, что вы опять прідете, потому что вы были у отца, въ Сити.

— Я здилъ просить его позволенія — и получилъ его.

— Едва ли вамъ нужно было, милордъ, давать себ этотъ трудъ.

— Но я нашелъ это нужнымъ. Когда человкъ желаетъ увезти двушку изъ ея родного дома, сдлать ее хозяйкой своею, то принято, чтобъ онъ просилъ на это позволенія ея отца.

— Это бы такъ и было, еслибы вы смотрли выше, какъ вамъ и слдовало смотрть.

— Это справедливо. Всякая дань уваженія, какую человкъ можетъ оказать женщин, должна быть оказана моей Маріонъ.— Она взглянула на него, въ этомъ взгляд отразилась вся любовь, переполнявшая ея сердце.

— Отвчайте мн честно. Разв вы не знаете, что будь вы дочерью самаго гордаго лорда Англіи, я бы не счелъ васъ достойной другого обращенія, чмъ то, которое, на мой взглядъ, теперь принадлежитъ вамъ по праву?

— Я только хотла сказать, что отецъ не могъ не почувствовать, что вы оказываете ему большую честь.

— Объ этомъ между нами и рчи быть не можетъ. У меня съ вашимъ отцомъ дло шло о простой честности. Онъ поврилъ мн и согласился видть во мн зятя. У насъ же, Маріонъ, у насъ съ вами, теперь когда мы здсь совершенно одни, у насъ, которые, какъ я надюсь, будемъ другъ для друга цлымъ міромъ, можетъ быть рчь только о любви. Маріонъ, Маріонъ!— Тутъ онъ бросился передъ нею на колни и обнялъ ее.

— Нтъ, милордъ, нтъ, этого не должно быть.

Онъ завладлъ обими ея руками и заглядывалъ ей въ лицо. Теперь настало время говорить о долг, говорить энергически, если она желала, чтобъ слова ея оказали какое-нибудь дйствіе.

— Этого не должно быть, милордъ.— Она высвободила свои руки и поднялась съ дивана.— Я также врю въ вашу честность. Я въ ней уврена какъ въ собственной. Но вы меня не понимаете. Подумайте обо мн какъ о сестр.

— Какъ о сестр?

— Какъ бы вы хотли, чтобъ поступила ваша сестра, еслибъ ее постилъ человкъ, о которомъ она знала бы, что никогда ей не бывать его женой? Желали-ли бы вы, чтобъ она позволила ему цловать себя, только потому, что знаетъ его за честнаго человка?

— Нтъ, еслибъ она не любила его.

— Любовь тутъ не при чемъ, лордъ Гэмпстедъ.

— Не при чемъ, Маріонъ!

— Не при чемъ, милордъ. Вы сочтете, что я важничаю, если я заговорю о долг.

— Отецъ вашъ разршилъ мн пріхать.

— Безъ сомннія, я обязана ему покорностью. Если онъ прикажетъ мн никогда не видать васъ, надюсь, что этого было бы достаточно. Но есть другія обязанности.

— Какія, Маріонъ?

— Мои къ вамъ. Если я общаю вамъ быть вашей женой…

— Общайте.

— Если бы я общала это, разв я не была бы обязана прежде всего думать о вашемъ счастіи?

— Во всякомъ случа, вы бы его сдлали.

— Хотя я не могу быть вашей женой, я, тмъ не мене, обязана и буду о немъ думать. Я вамъ благодарна.

— Любите вы меня?

— Позвольте мн говорить, лордъ Гэмпстедъ. Съ вашей стороны невжливо прерывать меня такимъ образомъ. Я вамъ искренне благодарна и не хочу показать своей благодарности тмъ, что, я знаю, погубило бы васъ.

— Любите вы меня?

— Еслибъ я любила васъ всмъ сердцемъ, это не заставило бы меня даже подумать сдлать то, о чемъ вы меня просите.

— Маріонъ!

— Нтъ, нтъ, мы совершенно не подходимъ другъ къ другу. Вы стоите такъ высоко, какъ только можетъ стоять человкъ по крови, богатству и связямъ. Я ничто. Вы назвали меня лэди.

— Если Богъ когда-нибудь создалъ лэди… то это вы.

— Онъ лучше меня создалъ. Онъ сдлалъ меня женщиной. Но другіе не дали бы мн этого названія. Я не умю говорить, сидть, двигаться, даже думать, какъ они. Я себя знаю и не дерзну сдлаться женой такого человка, какъ вы.— При этихъ словахъ на лиц ея вспыхнулъ румянецъ, глаза загорлись и она, словно подавленная волненіемъ, снова опустилась на диванъ.

— Любите вы меня, Маріонъ?

— Люблю,— сказала она, вставая и выпрямляясь.— Между нами не должно быть и тни лжи. Я люблю васъ, лордъ Гэмпстедъ.

— Тогда, Маріонъ, вы будете моей.

— О, да, теперь я должна быть вашей — пока жива. Настолько вы меня побдили. Если никогда не любить другого, молиться за васъ день и ночь какъ за самое дорогое существо въ мір, напоминать себ ежечасно, что вс мои мысли принадлежать вамъ, значить быть вашей, то я ваша и останусь вашей, пока жива, но только — въ мысляхъ, въ молитвахъ…

— Маріонъ, Маріонъ!— Онъ опять стоялъ передъ ней на колняхъ, но почти не прикасался къ ней.

— Это вы виноваты, лордъ Гэмпстедъ,— сказала она, пытаясь улыбнуться.— Все это вы надлали, потому что не хотли позволить бдной двушк просто сказать, что она собиралась высказать.

— Ничто изъ этого не оправдается, кром того, что вы меня любите. Больше я ничего не помню. Это я буду повторить вамъ изо дня въ день, пока вы не вложите вашу руку въ мою и не согласитесь быть моей женой.

— Этого я никогда не сдлаю,— воскликнула она. При этихъ словахъ она протянула къ нему свои крпко-сжатыя руки, лобъ ея снова зардлся, глаза съ минуту блуждали, силы ей измнили и она, безъ чувствъ, упала на диванъ.

Лордъ Гэмпстедъ, убдившись, что онъ, безъ посторонней помощи, ничмъ ей не поможетъ, былъ вынужденъ позвонить и предоставить ее попеченіямъ служанки, которая не переставала умолять его ухать, говоря:

— Я ничего не могу длать, милордъ, пока вы надъ ней стоите.

VII.— Въ Горсъ-Голл.

Было четыре часа, а Гэмпстедъ слышалъ отъ квакера, что онъ никогда не выходитъ изъ конторы ране пяти. Ему потребуется около часа для путешествія въ омнибус изъ Сити. Тмъ не мене Гэмпстедъ не могъ ухать, не переговоривъ съ отцомъ Маріонъ. Чтобъ убить время, онъ предпринялъ длинную прогулку. Когда онъ возвратился, было уже темно и онъ вообразилъ, что можетъ ждать на улиц, не будучи замченнымъ.

— Вотъ онъ опять явился,— сказала Клара Демиджонъ своей вчной собесдниц, мистриссъ Дуфферъ.— Что все это значитъ?

Читатель, конечно, понялъ, что молодая особа слдила за Гэмпстедомъ съ минуты его появленія.

— По моему онъ съ ней поссорился,— сказала мистриссъ Дуфферъ.

— Тогда онъ не бродилъ бы здсь. Вонъ старикъ Захарія показался изъ-за угла. Теперь посмотримъ, что онъ сдлаетъ.

— Упала въ обморокъ?— сказалъ Захарія, пока они вмст направлялись къ дому.— Никогда прежде я не слыхалъ, чтобъ съ дочерью это бывало. Иныя двушки падаютъ въ обморокъ, когда вздумается, но это не въ характер Маріонъ.

Гэмпстедъ уврялъ, что, въ данномъ случа, не было никакого притворства, что Маріонъ такъ заболла, что напугала его и что, хотя онъ вышелъ изъ дома по просьб служанки, онъ не имлъ сиы ухать, пока не узнаетъ чего-нибудь о ея положеніи.

— Узнаешь все, что я могу сообщить теб, другъ,— сказалъ квакеръ, когда они вмст входили въ домъ. Гэмпстеда провели въ маленькую пріемную, а хозяинъ пошелъ справиться о дочери.

— Нтъ, видть ее теб неудобно,— сказалъ онъ, возвратясь,— она легла. Совершенно естественно, что то, что произошло между вами, ее взволновало. Теперь не могу теб сказать, когда ты можешь опять пріхать, но завтра напишу теб изъ конторы.

— Конечно, я ничего не могу ршить насчетъ Горсъ-Голла, пока не получу письмо отъ мистера Фай,— сказалъ Гэмпстедъ сестр, возвратясь домой.

— Все должно зависть отъ Маріонъ Фай.

Что сестра напрасно уложилась, казалось ему чистыми пустяками, когда рчь шла о здоровь Маріонъ, но по полученіи письма отъ квакера, вопросъ былъ сразу ршенъ. Они выдутъ въ Горсъ-Голлъ на другой же день, такъ какъ письмо было слдующее:

‘Милордъ,

‘Надюсь, что не ошибусь, сказавъ теб, что дочери просто понездоровилось. Сегодня она встала и, передъ моимъ уходомъ, хлопотала по дому, горячо увряя меня, что я не долженъ принимать никакихъ особенныхъ мръ для ея спокойствія или выздоровленія. Да и по лицу ея я не замтилъ ничего, что бы меня къ этому принуждало. Конечно, я заговорилъ съ нею о теб, естественно, что при этомъ румянецъ на ея щекахъ то появлялся, то исчезалъ. Она сообщила мн о томъ, что произошло между вами, но только отчасти. Что же касается до будущаго, то, когда я заговорилъ о немъ, она мн сказала, что устраивать нечего, такъ какъ все, что нужно — сказано. Но я догадываюсь, что ты не такъ смотришь на вопросъ и что посл того, что произошло между нами, я обязанъ доставить теб случай снова видть ее, еслибъ ты этого пожелалъ. Но это придется отложить. Конечно, будетъ лучше для нея и, можетъ быть, также и для тебя, чтобъ она немного отдохнула передъ новымъ свиданіемъ. А потому я предложилъ бы теб предоставить ее собственнымъ размышленіямъ на нсколько недль. Если ты напишешь мн и назначишь какой-нибудь день въ начал марта, я постараюсь убдить ее принять тебя, когда ты прідешь.

‘Остаюсь, милордъ,
‘Твой врный другъ
‘Захарія Фай’.

Лорду Гэмпстеду, волей-неволей, пришлось покориться. Онъ написалъ ласковую, нжную записочку къ Маріонъ и вложилъ ее въ одинъ конвертъ съ письмомъ къ отцу ея, которому писалъ, что готовъ руководствоваться его совтами.— ‘Я напишу вамъ 1-го марта,— говорилъ онъ,— но надюсь, что еслибъ до тхъ поръ что-нибудь случилось — еслибъ, напримръ, Маріонъ заболла — вы тотчасъ извстите меня, какъ человка, которому здоровье ея такъ же дорого, какъ и вамъ самимъ’. Онъ былъ смущенъ, взволнованъ, но не вполн несчастливъ. Она сказала ему, какъ онъ ей дорогъ, и онъ не былъ бы мужчиной, еслибъ не былъ доволенъ. Онъ не могъ себ представить, чтобъ она, въ конц-концовъ, не уступила, если только причины ея упорства до такой степени ничтожны. Тмъ не мене смутныя опасенія насчетъ ея здоровья продолжали его тревожить. Отчего она упала въ обморокъ? Откуда взялся этотъ необыкновенно яркій румянецъ, который очаровалъ бы его, еслибъ не пугалъ? Смутное опасеніе чего-то ему самому не яснаго овладло имъ и отчасти отравляло ему ощущеніе торжества, вызванное въ немъ ея признаніемъ.

——

По мр того какъ время шло, чувство торжества брало въ немъ верхъ надъ опасеніями, дни проходили довольно пріятно. Молодой лордъ Готбой пріхалъ къ нему въ Горсъ-Голлъ охотиться, онъ привезъ съ собой сестру свою, лэди Амальдину, черезъ нсколько дней присоединился къ нимъ и Вивіанъ. Поведеніе лэди Франсесъ относительно Джорджа Родена, конечно, вызвало много осужденій, но позоръ не такъ бросался въ глаза лэди Персифлажъ какъ сестр ея, маркиз. Амальдин разршено было веселиться, хотя бы въ качеств гостьи провинившейся пріятельницы, не смотря на то, что самъ хозяинъ былъ немногимъ лучше сестры. Молодому Готбою было очень удобно имть даровыя конюшни для своихъ лошадей и, отъ времени до времени, свжую лошадь, когда его собственныхъ двухъ скакуновъ было не достаточно для предстоявшихъ упражненій.. У Вивіана было своихъ три лошади. Молодые люди усердно охотились, лэди Амальдина приняла бы дятельное участіе въ этой забав, еслибы лордъ Льюддьютль не былъ того мннія, что дамамъ неприлично охотиться съ гончими.

— Онъ такъ нелпо-строгъ,— говорила она лэди Франсесъ.

— По моему, онъ совершенно правъ,— возражала та.— Мн не нравится, когда двушки пробуютъ во всемъ подражать мужчинамъ.

— Но что за бда перепрыгнуть черезъ изгородь? Я называю это тиранствомъ. Неужели ты исполнила бы всякое приказаніе мистера Родена?

— Ршительно всякое, кром прыганья черезъ изгороди. Но едва ли мы подвергнемся этимъ искушеніямъ.

— Мн это очень тяжело, потому что я почти никогда не вижу Льюддьютля.

— Увидишь, когда выйдешь замужъ.

— Не думаю, разв буду смотрть на него изъ-за ршетки въ палат общинъ. Ты знаешь, свадьба назначена въ август.

— Не слыхала.

— О, да. Наконецъ, я его прижала къ стн. Но мн пришлось убждать Давида. Ты его не знаешь?

— Не знаю никакого современнаго Давида.

— Нашъ Давидъ не то чтобъ очень современный. Это — лордъ Давидъ Поуэль, мой будущій beau-fr&egrave,re. Мн пришлось упрашивать его въ чемъ-то замнить брата и клясться, что свадьб нашей никогда не бывать, если онъ не согласится.

Наконецъ, насталъ торжественный день, въ который самъ дловой человкъ долженъ былъ выхать на охоту. Лордъ Льюддьютль попалъ въ эти страны и ршился повеселиться денекъ. Горсъ-Голлъ былъ переполненъ и Готбой, несмотря на горячія убжденія сестры, отказался уступить мсто своему будущему зятю. Ему будетъ чрезвычайно полезно, ршилъ Готбой, остановиться въ гостинниц. Онъ все разузнаетъ насчетъ виски, пива, джина и съуметъ съ точностью опредлить, сколько у хозяйки кроватей. Лордъ Льюддьютль былъ человкъ, у котораго всегда были лошади, хотя онъ очень рдко охотился, ружья, хотя онъ никогда изъ нихъ не стрлялъ, удочки, хоти никто не зналъ, гд он находятся. Онъ явился въ Горсъ-Голлъ къ раннему завтраку и похалъ на мсто сборища верхомъ, рядомъ съ коляской, въ которой сидли об дамы.

— Льюддьютль,— сказала дама его сердца,— надюсь, что вы намрены скакать.

— Такъ какъ я верхомъ, Ами, то мн ничего другого не остается.

— Вы знаете, что я хочу сказать.

— Кажется. Вы желаете, чтобы я сломалъ себ шею.

— О, Боже! Право, нтъ.

— А, можетъ быть, только видть меня на дн рва.

— Я лишена этого удовольствія,— сказала она,— такъ какъ вы не хотите позволить мн охотиться.

— Я даже не позволилъ оеб просить васъ этого не длать. Я только замтилъ, что скатываться въ рвы, какъ оно ни полезно для мужчинъ среднихъ лтъ, въ род меня, неприличная забава для молодяхъ двушекъ.

— Льюддьютль,— сказалъ Готбой, подъзжая,— аккуратненькая у васъ лошадка!

— Не совсмъ ясно понимаю, что значить ‘аккуратненькая’ въ примненіи къ лошади, милый мой, но если это лестно, очень теб благодаренъ.

— Это значитъ, что я охотно бы поздилъ на ней остатокъ сезона.

— Но что я-то буду длать, если ты завладешь моей аккуратненькой лошадкой?

— Вы будете засдать въ парламент, или на какой-нибудь сессіи, или вообще исполнять свой долгъ какъ истый британецъ.

— Надюсь, что я не съ меньшимъ успхомъ исполню свой долгъ изъ-за того, что намренъ ‘аккуратненькую’ лошадку оставить себ. Когда я буду совершенно увренъ, что мн она больше не нужна, то дамъ теб знать.

Какъ и всегда, скакали отъ логовища къ логовищу, какъ и всегда, лисицы блистали своимъ отсутствіемъ.

Въ два часа дамы возвратились домой, прокатавшись столько времени, сколько кучера нашли это полезнымъ для лошадей. Мужчины отправились дальше. Несомннно справедливо, что на охот, бываетъ столько случаевъ, когда душа терзается сознаніемъ неудачи, что когда наконецъ удача является, удовольствіе должно быть очень велико, чтобы вознаградить за претерпнныя непріятности. Не въ томъ только дло, что лисица не всегда выскочить какъ только ее найдутъ, и не бжитъ потомъ безъ устали. Это мелочи. Но когда лисица найдена, выскочила, бжитъ, собаки добросовстно исполняютъ свою обязанность, вы сидите на своей лучшей лошади, а нервы ваши возбуждены нсколько больше обыкновеннаго, даже и тогда неудача стережетъ васъ. Вы попали не на ту сторону лса, на которую слдовало, или ваша лошадь, при всхъ своихъ достоинствахъ, отказывается перескочить черезъ эту лужицу, вы сбились съ дороги или, наконецъ, какъ нарочно, въ самый блестящій день сезона, вы пренебрегли вашей любимой забавой и пролежали въ постели. Оглянитесь на свою охотничью карьеру, братья товарищи, и подумайте, какъ мало въ ней было безоблачныхъ дней.

Одинъ изъ такихъ дней выпалъ на долю нашей молодежи.

— Если все хорошенько взвсить, мн кажется, что лордъ Льюддьютль первенствовалъ отъ начала до конца,— сказалъ Вівіанъ, когда мужчины присоединялись къ дамамъ въ гостевой.

— Кто бы подумалъ, что вы такой герой!— сказала сильно польщенная лэди Амальдина.— Я не воображала, чтобы вы такъ серьезно отнеслись къ такимъ пустякамъ.

— Всему причиной то, что Готбой назвалъ ‘аккуратностью’ лошади.

— Клянусь, что такъ, хотя бы вы мн ее одолжили. Моя попала между двухъ ршетокъ и мн понадобилось полчаса, чтобы выбиться оттуда. Посл этого я по невол совсмъ отсталъ отъ другихъ.

Бдный Готбой чуть не плакалъ, повствуя о своемъ несчастіи.

— Ты одинъ, насколько я помню, попытался перескочить черезъ нихъ посл Кратера,— сказалъ Вивіанъ.— Кратеръ полетлъ внизъ головой и, вроятно, до сихъ поръ тамъ. Не знаю, гд Гемпстэдъ пробрался.

— Я никогда не знаю, гд я былъ,— сказалъ Гэмпстедъ, который, въ сущности, первый перелетлъ черезъ двойную ршетку, погубившую Кратера и такъ сильно озадачившую Готбоя. Но когда человкъ настолько впереди, что его не видятъ, то всегда является предположеніе, что онъ гд-то отсталъ.

VIII.— Бдный Уокеръ.

Знаменитая охота, на которой лордъ Льюддьютль стяжалъ такую славу, происходила въ конц февраля, въ это время Гэмпстедъ считалъ часы до той минуты, когда ему снова будетъ дозволено показаться въ Парадизъ-Роу. Въ ожиданіи этого дня онъ написалъ дочери квакера коротенькую записочку.

‘Дорогая Маріонъ,

‘Пишу только потому, что не могу быть спокоенъ, не сказавъ вамъ, какъ искренне я васъ люблю. Пожалуйста, не думайте, что изъ-за того, что я вдали отъ васъ, и мене о васъ думаю. Надюсь увидать васъ въ понедльникъ 2-го марта. Еслибъ вы написали мн хотя словечко, чтобы сказать, что будете рады меня видть!

‘Вашъ вчно Г.’

Она показала посланіе это отцу и хитрый старикъ сказалъ ей, что съ ея стороны было бы невжливо хотя чего-нибудь не отвтить. Такъ какъ молодому лорду, говорилъ онъ, разршено имъ, отцомъ ея, ухаживать за нею, то этого-то ужъ онъ въ прав требовать. Отчего бы его двочк не составить такой великолпной партіи? Почему бы его дочери не сдлаться счастливой женой, благо ея красота и грація окончательно заполонили сердце этого молодого лорда?

‘Милордъ,— отвтила она ему,— буду счастлива васъ видть въ тотъ день, какой для васъ удобне. Но, увы! могу только повторитъ, что уже сказала. Тмъ не мене я твоя.

‘Маріонъ’.

Посл этого-го лордъ Льюддьютль отличился на охот, до такой степени, что Уокеръ и Уатсонъ — два ярыхъ охотника, принадлежавшихъ къ одному обществу охоты съ Гэмпстедомъ — на другой день только и толковали, что о жених лэди Амальдины.

Послдняя пятница въ феврал, которую отъ дня тріумфа лорда Льюддьютля отдляли всего сутки, должна была быть послднимъ днемъ охоты для Гэмпстеда, по крайней мр, до его предполагаемаго визита въ Галловэй. Они съ лэди Франсесъ намрены были на другой день возвратиться въ Лондонъ. Будущее представлялось ему однимъ великимъ сомнніемъ. Будь Маріонъ самой знатной дамой страны и не имй онъ почти права, по своему положенію, искать ея любви, онъ не могъ бы боле тревожиться, заботиться, а порою и унывать. Душа его была полна ею, а между тмъ, онъ изо дня въ день снаряжался на охоту и, изо дня въ день, старался не отставать отъ гончихъ.

Наконецъ, настала послдняя пятница въ феврал, день, относительно котораго вс окружающіе его питали большія надежды. Мстомъ сборища былъ назначенъ Джимберлей-Гринъ, самый любимый сборный пунктъ въ цломъ графств. Слышно было, что прибудутъ охотники изъ окрестностей. Готбой былъ сильно возбужденъ, ему удалось, для этого случая, выпросить у Гэмпстеда его лучшую лошадь. Даже Вивіанъ, вообще не склонный къ проявленіямъ энтузіазма, имлъ нсколько совщаній съ своимъ грумомъ относительно того, на которой лошади ему лучше здить первую половину дня. Уатсонъ и Уокеръ сильно волновались и, среди нжныхъ изліяній тсной дружбы, поршили, что извстнымъ героямъ, которые прибудутъ отъ одного изъ сосднихъ обществъ охоты, не надо позволять пожать вс лавры этого дня.

Начало было блестящее. Лисица была найдена въ первомъ же логовищ и, безъ всякихъ промедленій, понеслась куда-то.

Можетъ быть, въ такихъ-то именно случаяхъ охотники подвергаются самымъ страшныхъ опасностямъ отъзжаго поля. Вс вдругъ скрываются съ мста. Собрались они толпами, лошади еще нетерпливе своихъ всадниковъ. Никто, въ данномъ случа, не былъ нетерпливе Уокера, разв его лошадь. Большая группа всадниковъ — только-что подъхавшихъ — стояла на дорожк, близъ логовища, когда въ разстояніи тридцати ярдовъ отъ нихъ перебжала дорожку лисица. Дв-три передовыя гончія неслись за нею. Человка два изъ вражьяго стана занимали позицію у небольшой калитки, которая вела съ дорожки въ поле. Между дорожкой и полемъ была ограда, которую невозможно было ‘взять’. Только и мыслимо было выбраться, что черезъ калитку, а туда втиснулись враги, уврявшіе, не сходя съ мста, что полезно будетъ дать лисиц минуту передохнуть. Мысль эта, въ интересахъ охоты, быть можетъ, была и справедлива. Но Гэмпстедъ, который ближе всхъ своихъ товарищей стоялъ къ врагамъ, приказалъ имъ двигаться, причемъ и назжалъ на нихъ. Рядомъ съ нимъ, нсколько влво стоялъ несчастный Уокеръ. Его патріотической душ казалось невыносимымъ, чтобъ посторонній попалъ въ отъзжее поле ране одного изъ его собратій. Что онъ самъ пытался, желалъ сдлать, сложилось ли въ ум его какое-нибудь опредленное намреніе,— никто никогда не узналъ. Но къ удивленію всхъ, видвшихъ это, онъ повернулъ лошадь по направленію къ оград и попытался взять ее ‘съ мста’. Разгоряченное животное взвилось… Еслибы всадникъ сидлъ свободно, онъ, вроятно, слетлъ бы съ лошади. Теперь же они полетли вмст и, къ несчастью, лошадь очутилась сверху. Въ ту самую минуту какъ это случилось, лордъ Гэмпстедъ проложилъ себ путь черезъ калитку и первый сошелъ съ лошади, чтобы подать помощь пріятелю. Черезъ дв-три минуты вокругъ нихъ собралась толпа, въ которой оказался докторъ, разнесся слухъ, что Уокеръ убитъ.

Это была неправда, хотя онъ переломилъ себ нсколько реберъ и ключицу, страшно расшибся и пришелъ въ себя только черезъ нсколько часовъ. Въ похвалу британскимъ хирургамъ слдуетъ сказать, что 1-го ноября того же года Уокеръ снова охотился.

Но Уокеръ, со всми его несчастіями, героизмомъ и выздоровленіемъ не имлъ бы для насъ никакого значенія, еслибъ всмъ охотникамъ стало сразу извстно, что жертва — онъ. Катастрофа произошла между одиннадцатью и двнадцатью. Извстіе о ней было сообщено въ Лондонъ, по телеграфу, съ одной изъ сосднихъ станцій, такъ рано, что попало во второе изданіе одной газеты. Въ замтк этой сообщалось публик, что лордъ Гэмпстедъ, охотясь въ это утро, упалъ съ лошадью близъ Динмберлей-Грина, что лошадь упала на него и что онъ раздавленъ до смерти. Будь героемъ ложнаго извстія Уокеръ, оно, вроятно, въ такой слабой степени возбудило бы общее вниманіе, что свтъ ничего бы объ этомъ не зналъ, пока не услышалъ бы, что бднякъ уцллъ. Но такъ какъ героемъ являлся молодой аристократъ, вс объ этомъ узнали до обда. Лордъ Персифлажъ узналъ объ этомъ въ палат лордовъ, лордъ Льюддьютль слышалъ въ палат общинъ. Вс клубы, безъ исключенія, поршили, что бдный Гэмпстедъ былъ отличный малый, хотя слегка тронувшійся. Монтрезоры уже радовалась счастью маленькаго лорда Фредерика, вс пророчили скорую смерть маркиза, такъ какъ и мужчины и женщины были совершенно убждены, что онъ, въ его настоящемъ положеніи, не въ силахъ будетъ вывести потери своего наслдника. Въ Траффордъ извстіе было сообщено по телеграфу стряпчимъ маркиза, съ оговоркой однако, что, въ виду свжести катастрофы, не слдуетъ придавать безусловной вры роковому результату.

— Вроятно, тяжко расшибся,— говорила телеграмма стряпчаго,— но остальному не врю. Вторично буду телеграфировать, когда узнаю правду.

Въ девять часовъ вечера правда была извстна въ Лондон, а ране полуночи бдный маркизъ узналъ, что страшное горе его не постигло. Но въ теченіи трехъ часовъ въ Траффордь-Парк думали, что лордъ Фредерикъ сталъ наслдникомъ титула и состоянія отца.

Впослдствіи было произведено строгое разслдованіе относительно личности, сообщившей это ложное извстіе въ редакцію газеты, но ничего достоврнаго никогда не узнали. Что среди охотниковъ нсколько времени держался слухъ, что жертва — лордъ Гэмпстедъ, оказалось врнымъ. Его поздравляло множество лицъ, слышавшихъ о его паденіи. Когда ловчій, Толлейбой, разбиралъ лисицу и удивлялся, почему такъ мало охотниковъ не отставало отъ него въ продолженіе всей охота, ему сказали, что лордъ Гэмпстедъ убитъ, и онъ выронилъ изъ рукъ свой окровавленный ножъ. Но въ отправк телеграммы никто не признавался.

Первая депеша была адресована на имя мистера Гринвуда, объ отчужденіи котораго отъ семейства лондонскій стряпчій пока еще не зналъ. Онъ былъ вынужденъ сообщить извстіе больному черезъ дворецкаго, Гарриса, но къ маркиз отправился съ этимъ самъ.

— Я былъ вынужденъ придти,— сказалъ онъ, точно извинись, когда она сердито взглянула за него.— Случилось несчастіе.

— Какое несчастіе — какое, мистеръ Гринвудъ? Отчего вы не хотите мн сказать?— Сердце ея тотчасъ понеслось къ кроваткамъ, въ которыхъ ‘голубки’ ея уже покоились, въ сосдней комнат.

— Телеграмма изъ Лондона.

— Телеграмма!— Такъ ея мальчики цлы и невредимы.— Отчего вы мн не скажете вмсто того, чтобъ стоять тутъ?

— Лордъ Гэмпстедъ…

— Лордъ Гэмпстедъ!— Что онъ сдлалъ?— Женился?

— Онъ никогда не женится.— Тутъ она вся затряслась, стиснула руки и стояла съ открытымъ ртомъ, не смя его разспрашивать.— Онъ упалъ, лэди Кинсбёри.

— Упалъ!

— Лошадь его раздавила.

— Раздавила!

— Помните, и говорилъ, что это будетъ. Теперь оно совершилось.

— Онъ?…

— Умеръ?— Да, леди Кинебёри, умеръ.

Затмъ онъ подалъ ей телеграмму. Она старалась прочесть ее, но слова были не ясны, или глаза ея отуманены…

— Гаррисъ пошелъ къ маркизу съ извстіемъ. Кажется, лучше мн прочесть вамъ депешу, но я думалъ, что вамъ пріятно будетъ ее видть. Я говорилъ вамъ, что это будетъ, лэди Кинсбёри, теперь оно совершилось.

Онъ еще простоялъ минуты дв, но, такъ какъ она сидла закрывши лицо и не въ силахъ была говорить, вышелъ изъ комнаты, не потребовавъ, чтобъ она поблагодарила его за принесенное извстіе. Едва онъ ушелъ, она тихо прокралась въ комнату, въ которой спали ея три мальчика. Она склонилась надъ ними и перецловала ихъ всхъ, но опустилась на колни у кровати лорда Фредерика и разбудила его своими горячими поцлуями.

— О, мама, полно,— сказалъ мальчикъ. Потомъ очнулся, слъ въ кроватк.— Мама, когда будетъ Джонъ?— спросилъ онъ.

— Спи, мой милый, милый, милый,— сказала она, снова цлуя его.— ‘Траффордъ’, шепнула она про себя, возвращаясь въ свою комнату, прислушиваясь къ звуку имени, которое ему придется носить.

— Сойдите внизъ,— сказала она своей горничной,— спросите мистриссъ Кролей, не желаетъ ли милордъ видть меня.— Мистриссъ Кролей была сидлка. Но горничная вернулась съ отвтомъ, что милордъ не желаетъ видть милэди.

Часа три пролежалъ онъ въ горестномъ оцпенніи, а она все это время просидла одна, почти въ потьмахъ. Позволяется сомнваться, чтобъ торжество было безусловное. Ея сокровище получило то, что она считала принадлежащимъ ему по праву, но вспоминаніе о томъ, что она этого жаждала, почти молилась объ этомъ, должно было омрачить ея радость.

Никакихъ подобныхъ сожалній не испытывалъ мистеръ Гринвудъ. Ему казалось, что фортуна, судьба, провидніе — назовите какъ хотите — только исполнило свой долгъ. Онъ врилъ, что дйствительно предвидлъ и предсказалъ смерть вреднаго молодого человка. Но послужитъ ли теперь эта смерть сколько-нибудь ему на пользу? Не слишкомъ ли поздно? Разв вс они съ нимъ не поссорились? Тмъ не мене онъ былъ отомщенъ.

Такъ прошли въ Траффордъ-Парк эти три часа.

Затмъ прилетлъ верховой, истина стала извстна. Лэди Кинсбёри снова прошла въ дтямъ, но на этотъ разъ не поцловала ихъ. Лучъ славы блеснулъ здсь и исчезъ, тмъ, не мене она чувствовала нкоторое облегченіе.

— Зачмъ я поддался этимъ страхамъ, въ то утро,— подумалъ мистеръ Гринвудъ.

Бдный маркизъ почти тотчасъ задремалъ, а за другое утро едва помнилъ о полученіи первой телеграммы.

IX.— Ложныя всти.

Былъ и другой домъ, въ который ложныя всти о смерти лорда Гэмпстеда проникли въ тотъ же вечеръ.

Самъ мистеръ Фай не посвящалъ много времени на чтеніе газетъ. Еслибъ онъ сидлъ одинъ въ контор, до него бы и не дошли ложныя всти. Но, сидя у себя въ кабинет, мистеръ Погсонъ прочелъ третье изданіе ‘Evening Advertiser’ и увидлъ подробный отчетъ о происшествіи. Въ немъ говорилось что лордъ Гэмпстедъ, пролегая себ путь черезъ калитку, полетлъ вмст съ лошадью, причемъ вся охота перехала черезъ него. Его подняли мертвымъ и тло его отнесли въ Горсъ-Голдъ. Имя лорда Гэмпстеда пользовалось извстностью въ контор. Триббльдэль всмъ разсказалъ, что молодой лордъ влюбился въ дочь Захаріи Фай и готовъ жениться за ней, какъ только она этого пожелаетъ.

Черезъ молодого Литльбёрда разсказъ этотъ взялъ извстенъ старику и, наконецъ, дошелъ даже до ушей самого мистера Погсона. Къ этой крайне невроятной исторіи въ контор отнеслись съ сильнымъ сомнніемъ. Но были произведены нкоторыя разслдованія и теперь большинство врило, что это правда. Когда мистеръ Погсонъ прочелъ отчетъ о трагическомъ происшествіи, онъ съ минуту задумался, потомъ отворилъ дверь и позвалъ Захарію Фай.

— Другъ мой,— сказалъ мистеръ Погсонъ,— читали вы это?— и онъ подалъ ему газету.

— У меня всегда мало времени для чтенія газетъ, разв вечеромъ, когда вернусь домой,— сказалъ клеркъ, взявъ предлагаемый ему листъ.

— Вамъ слдовало бы прочитать это, такъ какъ я слышалъ, какъ упоминалось ваше имя въ связи съ именемъ этого молодого лорда.

Тутъ квакеръ, спустивъ очки со лба на глаза, медленно прочелъ замтку. Мистеръ Погсонъ заботливо слдилъ за нимъ. Но на лиц квакера не отразилось особеннаго волненія.

— Касается это васъ, Захарія?

— Молодого человка этого я знаю, мистеръ Погсонъ. Хотя онъ неизмримо выше меня по общественному положенію, обстоятельства сблизили насъ. Если это правда, я буду огорченъ. Съ твоего разршенія, мистеръ Погсонъ, я запру свой столъ и тотчасъ вернусь домой.

Мистеръ Погсонъ, конечно, согласился на это, попросивъ квакера положить газету въ карманъ.

Захарія Фай, пока онъ направлялся къ тому мсту, гд обыкновенно садился въ омнибусъ, сильно раздумывалъ, о томъ, какъ ему лучше поступить, по возвращеніи домой. Сообщить ли печальную всть дочери, или подождать?

Благоразумне будетъ,— ршилъ онъ, выхода изъ омнибуса,— покамстъ ничего не говорить Маріонъ. Онъ тщательно уложилъ газету въ боковой карманъ и сталъ придумывать, какъ бы ему получше скрыть свои чувства по поводу начальной всти. Во все было напрасно. Новость уже проникла въ Парадизъ-Роу. Мистриссъ Демиджонъ была такая же страстная охотница до новостей, какъ и ея сосди, и обыкновенно посылала за уголъ за вечерней газетой. На этотъ разъ она поступила точно также и, черезъ дн минуты посл того какъ газета попала къ ней въ руки, чуть не съ восторгомъ крикнула племянниц.

— Клара, вообрази, этотъ молодой лордъ, который здитъ сюда къ Маріонъ Фай, убился на охот.

— Лорда Гэмпстедъ! возопила Клара.— Господи, тетушка, не врится!— Въ ея тон также было что-то похожее на ликованіе. Слава, ожидавшая Маріонъ Фай, была слишкомъ велика для долготерпнія любой сосдки. Съ тхъ поръ, какъ стало признаннымъ фактомъ, что двушка понравилась лорду Гэмпстеду, популярность Маріонъ въ Парадизъ-Роу несомннно уменьшилась. Мистриссъ Дуфферъ не находила ее боле красивой, Клара увряла, что всегда находила ее дерзкой, мистриссъ Демиджонъ выразила мнніе, что молодой человкъ этотъ — идіотъ, а хозяйка таверны остроумно замтила, что ‘молодыхъ маркизовъ не поймать соломинками’.

— Надо мн пойти, сказать бдной двушк,— тотчасъ сказала Клара.

— Оставь,— сказала старуха.— И безъ тебя найдется, кому ей сказать.— Но такіе случаи встрчаются такъ рдко, что не годится не пользоваться ими. Въ обыкновенной жизни событій такъ мало, что внезапныя несчастія являются даромъ съ неба, чуть ли даже и не тогда, когда случаются съ нами самими. Даже похороны пріятно нарушаютъ однообразіе нашихъ обычныхъ занятій, а оспа въ сосдней улиц вызываетъ радостное волненіе. Клара скоро завладла газетой и, держа ее въ рук, перебжала черезъ улицу, къ дому No 17-й.

Миссъ Фай была дома и минуты черезъ дв сошла въ гостиную къ миссъ Демиджонъ.

Только въ теченіе этихъ двухъ минутъ Клара начала думать о томъ, какъ она подготовитъ пріятельницу въ этой всти, или вообще сознавать, что ‘всть’ требуетъ подготовки. Она бросилась черезъ улицу съ газетой въ рук, гордясь тмъ, что можетъ сообщить крупную новость. Но въ теченіе этихъ двухъ минутъ ей пришло въ голову, что въ такихъ случаяхъ необходимо хорошенько подобрать выраженія,

— О, миссъ Фай,— сказала она,— слышали вы?

— Что?— спросила Маріонъ.

— Не знаю, какъ и сказать вамъ, это такъ ужасно! Я только-что прочла объ этомъ въ газетахъ, и сочла за лучшее прибжать сюда и дать вамъ знать.

— Случилось что-нибудь съ отцомъ моимъ?— спросила двушка.

— Нтъ, не съ отцомъ. Чуть ли это еще не ужасне, такъ изъ онъ такъ молодь.

Тутъ яркій румянецъ залилъ лицо Маріонъ, но она стояла молча и черты ея приняли почти жесткое выраженіе отъ ршимости не выдавать чувствъ своего сердца передъ этой двушкой. Всти, каковы бы он ни были, должны касаться его. Не было никого другого ‘такого молодого’, о комъ эта особа могла бы говорить съ ней въ этомъ тон. Она стояла молча, неподвижно, лицо ея нисколько не выражало ея чувствъ.

— Не знаю, какъ и сказать,— повторила Клара Демиджонъ.— Лучше возьмите газету и прочтите сами. Это въ предпослднемъ столбц, внизу. ‘Несчастный случай на охот’. Сами увидите.

Маріонъ взяла газету и прочла замтку до конца, не шевельнувъ ни однимъ членомъ. Отчего эта жестокая двушка не хочетъ уйти и оставить ее съ ея горемъ? Зачмъ она стоитъ тутъ, смотритъ на нее, точно желая изслдовать до дна печальную тайну ея сердца? Она не отрывала глазъ отъ газеты, не зная куда смотрть, такъ какъ не хотла заглянуть въ лицо своей мучительницы, съ мольбой о пощад.

— Неправда-ли, какъ печально?— сказала Клара Демиджонъ.

Послышался глубокій вздохъ.

— Печально,— повторила она,— да, очень печально. Право, если вамъ все равно, я теперь попрошу васъ оставить меня. Ахъ, да, вотъ газета.

— Можетъ быть, вы бы желали показать ее отцу.

Маріонъ покачала головой.

— Такъ я отнесу ее тетушк. Она еле заглянула въ нее дойдя до этой замтки, она, конечно, прочла ее вслухъ, а я не дала ей покою, пока она не отдала мн газету, чтобъ принести ее сюда.

— Пожалуйста, оставьте меня,— сказала Маріонъ Фай.

Бросивъ на нее взглядъ, выражавшій и удивленіе, и гнвъ.

Клара вышла изъ комнаты.

— Она, кажется, совершенно равнодушна,— отрапортовала племянница тетушк:— она встала такой же павой, какъ всегда, и попросила меня уйти.

Когда квакеръ подошелъ къ двери и отворилъ ее своимъ ключомъ, Маріонъ была въ передней и ждала его. До той минуты, какъ она услышала звукъ ключа въ замк, она не двинулась изъ комнаты, почти не измняла позы, въ которой оставила ее постительница. Она опустилась на близь стоявшій стулъ и сидла все думая, думая…

— Отецъ,— сказала она, положивъ ему руку на плечо и заглядывая ему въ лицо,— отецъ!

— Дитя мое!

— Слышалъ ты что-нибудь въ Сити?

— А ты, Маріонъ?

— Такъ это правда?— крикнула она, ухвативъ его за об. руки, повыше локтя, точно боялась упасть.

— Кто знаетъ? Кто можетъ сказать, что это правда до полученія дальнйшихъ извстій. Войдемъ, Маріонъ. Неприлично намъ здсь толковать объ этомъ.

— Неужели это правда? О, отецъ, отецъ, это убьетъ меня.

— Нтъ, Маріонъ, не говори этого. Въ сущности говоря, молодой человкъ былъ для тебя почти постороннимъ.

— Постороннимъ?

— Сколько недль прошло съ тхъ поръ, какъ онъ въ первый разъ видла его? И сколько разъ это было? Раза два, три. Жаль мн его, если это правда. Очень онъ былъ мн по душ.

— Но я любила его.

— Полно, Маріонъ, не говори этого. Ты должна умрятъ себя.

— Не хочу я умрять себя.— Она вывернулась изъ-подъ руки его.— Я любила его всмъ сердцемъ, всми силами, всей душой. Если правда то, что пишутъ въ этой газет, то я также должна умереть. О, отецъ, правда ли это? Какъ ты думаешь?

Онъ немного призадумался, прежде чмъ отвтить. Онъ самъ почти не зналъ, что онъ думаетъ. Газеты эти, въ вчной погон за новостями, готовы помщать и ложныя, и врныя извстія безъ разбору, ложныя, пожалуй, скоре, лишь бы польстить вкусу читателей. Но если это правда, то какъ вредно было бы подавать ей ложныя надежды!

— Нтъ основанія отчаяваться,— сказалъ онъ,— до завтрашняго утра, когда мы получимъ свжія всти.

— Я знаю, что онъ умеръ.

— Перестань, Маріонъ. Знать ты ничего не можешь. Если ты покажешь себя мужественной двушкой, какова ты есть, то вотъ что я для тебя сдлаю. Я сейчасъ же отправляюсь въ Гендонъ, въ домъ молодого лорда и тамъ всхъ разспрошу. Врно же они знаютъ, если съ ихъ господиномъ случилось что-нибудь дурное.

Сказано, сдлано. Бдный старикъ, посл своихъ продолжительныхъ дневныхъ трудовъ, не дождавшись обда, захвативъ только въ карманъ кусокъ хлба, слъ на извощика и приказалъ везти себя въ Гендонъ-Голлъ. Слуги были очень удивлены и озадачены его разспросами. Они ничего не слыхали. Лорда Гэмпстеда съ сестрою ожидали домой на другой день. Обдъ былъ для нихъ заказанъ, огонь былъ и теперь уже разведенъ во всхъ каминахъ. ‘Умеръ!’ ‘Убился на охот!’ ‘Затоптанъ до смерти!’ Ни единаго слова объ этомъ не достигло Гендонъ-Голла. Тмъ не мене экономка, когда ей показали замтку, поврила ей вполн. Слуги также поврили. А потому бдный квакеръ возвратился домой вовсе не утшенный. Положеніе Маріонъ, въ эту ночь, было очень печально, хотя она старалась не поддаваться своему горю. Они не обмнялись почти ни однимъ словомъ, когда она сидла возл него за ужиномъ. На слдующее утро она встала, чтобъ дать ему позавтракать, посл ночи, въ теченіе которой сто разъ засыпала отъ утомленія, чтобъ снова проснуться минуты черезъ дв, съ полнымъ сознаніемъ своего горя.

— Скоро ли я узнаю?— спросила она, когда онъ выходилъ, изъ дому.

— Кто-нибудь да знаетъ же,— сказалъ онъ,— я пришлю теб сказать.

Но въ это время истина уже была извстна въ таверн ‘герцогини’. Въ одной изъ утреннихъ газетъ былъ помщенъ полный, обстоятельный и совершенно врный отчетъ обо всемъ происшествіи.

— Это совсмъ не былъ милордъ,— сказала добродушная хозяйка таверны, выходя къ нему, когда онъ проходилъ мимо дверей.

— Не лордъ Гэмпстедъ?

— Вовсе нтъ.

— Онъ не убитъ?

— Да и расшибся-то не онъ, мистеръ Фай, а другой молодой человкъ, мистеръ Уокеръ. Живъ ли онъ, или умеръ, никто не знаетъ, но говорятъ, что во всемъ тл его не осталось цлой кости. Здсь все прописано, я собиралась нести къ вамъ газету. Вроятно, миссъ Фай крпко огорчилась?

— Молодой человкъ мн знакомъ,— сказалъ квакеръ.— Благодарю тебя, мистриссъ Гримлей, за твою заботливость. Внезапность эта напугала мою бдную двочку.

— Это утшитъ ее,— весело сказала мистриссъ Гримлей.— По всему, что слышно, мистеръ Фей, она иметъ основаніе тревожиться за этого молодого лорда. Надюсь, что Господь сохранитъ его ей, мистеръ Фай, и онъ окажется достойнымъ человкомъ.

Квакеръ быстрыми шагами направился къ своему дому, съ газетой въ рук.

— Теперь моя двочка снова будетъ счастлива?— спросилъ онъ, по окончаніи чтенія.

— Да, отецъ.

— Дитя мое, наконецъ, сказало правду старику отцу.

— Разв я когда-нибудь говорила теб неправду?

— Нтъ, Маріонъ.

— Я говорила, что не гожусь ему въ жены и не гожусь. Въ этомъ отношенія ничто не измнилось. Но когда я услыхала, что онъ… Но теперь мы не будемъ говорить объ этомъ. Какъ ты былъ добръ ко мн, никогда я этого не забуду, какъ нженъ!

— Кому и быть мягкимъ, если не отцу?

— Не вс отцы похожи на тебя. Но ты всегда былъ добръ и кротокъ съ твоей дочерью.

Когда онъ отправился въ Сити, почти часомъ позже обыкновеннаго, онъ далъ своему сердцу ликовать вволю. Теперь онъ врилъ, что бракъ его дочери съ ея аристократическимъ поклонникомъ состоится. Она призналась въ своей любви ему — отцу, посл этого она, конечно, сдастся на ихъ общія желанія.

X.— Никогда, никогда боле не прізжать.

Катастрофа причинила Гэмпстеду не мало хлопотъ, кром того, въ теченіе первыхъ сутокъ, онъ и сестра его сильно тревожились за бднаго Уокера. Вдобавокъ, въ продолженіе цлаго дня, въ Горсъ-Голл справлялись о самомъ лорд Гэмпстед, до такой степени распространилось убжденіе, что жертва — онъ. Изъ всхъ окрестныхъ городковъ являлись верховые, съ выраженіемъ соболзнованія по поводу переломанныхъ костей молодого лорда.

Положеніе ихъ сосда было настолько критическое, что они нашли невозможнымъ выхать изъ Горсъ-Голла на другой день, какъ собирались. Онъ сблизился съ ними, завтракалъ въ Горсъ-Голл, въ то достопамятное утро. Гэмпстедъ, до нкоторой степени, считалъ себя отвтственнымъ за случившееся, такъ какъ, не подвернись онъ, лошадь Уокера стояла бы первой у калитки и сдокъ ея не попытался бы совершить свой невозможный прыжокъ. Они вынуждены были отложить свою поздку до понедльника. ‘Выдемъ съ поздомъ 9,30’, гласила телеграмма Гэмпстеда, который, несмотря на плачевное положеніе бднаго Уокера, не измнилъ своего намренія навстить Маріонъ Фай въ этотъ день. Въ субботу утромъ ему и сестр его стало извстно, что ложное извстіе попало въ лондонскія газеты, тогда они нашлись вынужденными разослать телеграммы всмъ кого только знали, маркизу, лондонскому стряпчему, мистеру Робертсу, экономк въ Гендонъ-Голлъ. Лэди Амальдина отправила дв телеграммы, одну лэди Персифлажъ, другую лорду Льюддьютлю. Вивіанъ послалъ нсколько денегъ своимъ сослуживцамъ, Готбой особенно хлопоталъ о томъ, чтобы правда стала извстна всмъ членамъ его клуба. Никогда до сихъ поръ не отправлялась такая масса телеграммъ съ маленькой станціи въ Джимберлей. Но была одна, которую Гэмпстедъ попросилъ отправить раньше всхъ, онъ написалъ ее собственноручно и самъ вручилъ телеграфистк, которая, безъ сомннія, отлично поняла, въ чемъ дло.

‘Маріонъ Фай, Галловэй, Парадизъ-Роу, 17.

‘Не я ушибся. Буду въ No 17 три часа, понедльникъ.’

— Желала бы я знать, слышали ли они объ этомъ въ Траффорд,— сказала лэди Амальдина лэди Франсесъ.

— Если да, какое ужасное разочарованіе придется испытать моей тетушк.

— Не говори такихъ ужасовъ,— сказала лэди Франсесъ.

— Мн всегда кажется, что тетя Клара не совсмъ въ здравомъ ум насчетъ своихъ дтей. Она думаетъ, что ей великая обида, что сынъ ея не наслдникъ. Теперь она, въ теченіе нсколькихъ часовъ, воображала, что онъ имъ сталъ.

— А что вы думаете, вдь онъ поправится,— объявилъ Готбой передъ самымъ обдомъ. Онъ каждый часъ бгалъ въ гостинницу, справляться о положеніи бднаго Уокера. Сначала всти были довольно мрачныя. Докторъ только могъ сказать, что изъ того, что онъ переломалъ себ кости, еще не слдуетъ, что онъ умретъ. Въ вечеру пріхалъ хирургъ изъ Лондона, который подавалъ нсколько большія надежды. Молодой человкъ пришелъ въ сознаніе, не безъ удовольствія пилъ водку пополамъ съ водой. Этотъ-то фактъ и показался молодому лорду Готбою такимъ утшительнымъ.

Къ понедльникъ лордъ Гэмпстедъ и лэди Франсесъ выхали, такъ какъ о больномъ по прежнему получались удовлетворительныя свднія. Что онъ сломалъ три ребра, ключицу и руку, ставилось ни во что. Особаго значенія не придавали также ран на голов — лошадь лягнула, пока они барахтались. Такъ какъ мозгъ не вылетлъ, то это было не важно. Онъ разрзалъ щеку объ колъ, на который упалъ, но рубецъ, думали товарищи, только послужитъ къ вящшей его слав.

Попавъ домой, Гэмпстедъ убдился, что испытанія его еще не кончены. Экономка вышла ему на встрчу и заплакала, чуть не обвивъ руками его шею. Грумъ, лакей, садовникъ, даже пастухъ, столпились вокругъ него, повствуя о томъ ужасномъ положеніи, въ какомъ они остались посл посщенія квакера, въ пятницу вечеромъ. Лордъ Гемистедъ обласкалъ ихъ всхъ, смялся надъ тревогой, которую надлала ложная телеграмма, старался казаться всмъ довольнымъ, но невольно подумалъ: что должно было происходить въ дом мистера Фай, въ этотъ вечеръ, если онъ ночью, по дождю, пріхалъ изъ Галловэя, чтобъ разузнать насколько вренъ или ложенъ слухъ, дошедшій до него!

Ровно въ три часа лордъ Гэмпстедъ былъ въ Парадизъ-Роу. Можетъ быть, и естественно, что и здсь появленіе его произвело впечатлніе. Когда онъ свернулъ съ большой дороги, мальчикъ изъ таверны подбжалъ къ нему и поздравилъ его ‘съ счастливымъ избавленіемъ’.— Да мн ничего не угрожало,— сказалъ лордъ Гэмпстедъ, пытаясь двинуться дольше. Но мистриссъ Гримлей завидла его и вышла къ нему.— О, милордъ, мы такъ рады, такъ рады.

— Вы очень добры.

— Ну теперь, лордъ Гэмпстедъ, смотрите же, не измняйте этой милой, молодой двушк, которая совсмъ была въ отчаяніи, когда услыхала, что васъ раздавили.

Онъ торопливо шелъ дале, не находя возможнымъ отвтить на это что-нибудь, когда миссъ Демиджонъ, убдившись, что мистриссъ Гримлей ршилась заговорить съ аристократическимъ постителемъ ихъ скромной улицы, и думая, что такой удобный случай лично познакомиться съ лордомъ никогда боле не представятся, опрометью выбжала изъ своего дома и схватила молодаго человка за руку, прежде чмъ онъ усплъ опомниться.

— Милордъ,— сказала она,— милордъ, вс мы такъ пріуныли, когда узнали объ этомъ.

— Право?

— Вся улица пріуныла, милордъ. Но я первая узнала. Я-то и сообщила печальную всть миссъ Фай. Право такъ, милордъ. Я прочла это въ вечернемъ сплетник ‘Evening Tell-tale’ и тотчасъ побжала въ ней съ газетой.

— Это было очень любезно съ вашей стороны.

— Благодарю васъ, милордъ. Видя и зная васъ — вдь мы вс теперь васъ знаемъ въ Парадизъ-Роу…

— Неужели?

— Вс до единаго человка, милордъ. А потому и и ршилась выйти и самой себя вамъ представить. А вотъ и мистриссъ Дуфферъ. Надюсь, что вы позволите мн представить васъ мистриссъ Дуфферъ, изъ No 17. Мистриссъ Дуфферъ, лордъ Гэмпстедъ. Ахъ, милордъ, какая была бы честь для всей улицы, еслибы случилось нчто.

Лордъ Гэмпстедъ, съ самой любезной миной, пожалъ руку мистриссъ Дуфферъ и тутъ ему, наконецъ, позволили стукнуть двернымъ молоткомъ. Послдняя встрча произошла у самаго дома квакера.

— Миссъ Фай сейчасъ придетъ,— сказала старая служанка, вводя его въ пріемную.

Маріонъ, заслышавъ стукъ дверного молотка, въ первую минуту убжала къ себ въ комнату. Разв не довольно съ нея, что онъ опять здсь, не только живъ, но цлъ, что она снова услышитъ его голосъ, увидитъ его милое лицо? Она сознавала, что въ такихъ случаяхъ чувствовала себя точно выхваченной изъ своей обыденной, прозаической жизни и нсколько времени какъ бы парила въ боле чистомъ воздух, правда, увы! въ облакахъ, въ небесахъ, которыя никогда не могли стать ея достояніемъ, но въ которыхъ она могла прожить, хотя бы часъ или два, въ состояніи полнаго экстаза, еслибы онъ только позволилъ ей это, не смущая ее дальнйшими мольбами. Она думала о томъ, какъ бы избжать этого…

А онъ намренъ былъ совершенно иначе воспользоваться этимъ свиданіемъ. Онъ горлъ нетерпніемъ схватить ее въ объятія, прижать свои губы къ ея губамъ и знать, что она отвчаетъ на ласку, услыхать то слово, которое одно удовлетворитъ его гордую, мужественную душу. Она должна принадлежать ему, съ головы до ногъ, какъ можно скорй стать его женой. Охота и яхта, политическія убжденія и дружескія связи, ничего для него не значили безъ Маріонъ Фай.

— Милордъ,— сказала она, охотно оставляя свою руку въ его рукахъ,— можете себ представить, какъ мы настрадались, услыхавъ эту всть, и что мы почувствовали, когда узнали истину.

— Вы получили мою телеграмму? Я отправилъ ее какъ только началъ догадываться, какъ люди наглупили.

— О, да, милордъ. Это было такъ мило съ вашей стороны.

— Маріонъ, исполните вы одну мою просьбу?

— Что я должна сдлать, милордъ?

— Не называйте меня ‘милордъ’.

— Но это такъ слдуетъ.

— Ничуть не слдуетъ. Это крайне неприлично, ужасно, неестественно.

— Лордъ Гэмпстедъ!

— Я это ненавижу. Кажется, мы съ вами можемъ понять другъ друга.

— Надюсь.

— Я ненавижу, когда кто бы то ни было меня такъ называетъ. Не могу я сказать слугамъ не длать этого. Они бы меня не поняли. Но вы! Всегда кажется, будто вы надо мной сметесь.

— Надъ вами!

— Можете, если это вамъ нравится. Чего не можете вы сдлать со мной? Еслибъ это точно была шутка, еслибъ вы насмхались, мн это было бы все равно.

Онъ все время держалъ ея руку и она не пыталась отнять ее.

— Маріонъ,— сказалъ онъ, привлекая ее къ себ.

— Сядьте, милордъ. Ну, хорошо, не буду. Сегодня васъ не будутъ называть ‘милордъ’, потому что я такъ рада васъ видть, потому что вы избгли такой страшной опасности.

— Но мн никакой опасности не угрожало.

Еслибъ она только могла удержать его въ этомъ настроеніи! Еслибъ онъ только говорилъ съ ней о чемъ угодно, кром своей страсти!

— Да, но я такъ думала. Отецъ былъ въ отчаяніи. Онъ былъ не лучше меня. Подумайте, что онъ похалъ въ Гендонъ-Голлъ и тамъ смутилъ всхъ этихъ бдныхъ людей.

— Вс сошли съ ума.

— И я сошла,— сказала она.— Ганна была немногимъ лучше.— Ганна была старая служанка.— Можете себ представить, какую ужасную ночь мы провели.

— И все изъ-за ничего,— сказалъ онъ,— мгновенно попадая ей въ тонъ.— Но подумайте о бдномъ Уокер.

— Да. Врно и у него есть друзья, которые любятъ его, какъ… какъ иные люди любятъ васъ. Но онъ не умретъ?

— Надюсь, что нтъ. Кто эта молодая особа, которая выбжала ко мн на улицу? Она говоритъ, что первая сообщила вамъ это извстіе.

— Миссъ Демиджонъ.

— Она ваша пріятельница?

— Нтъ,— сказала Маріонъ, съ краской на лиц, но очень твердо выговаривая это слово.

— Я таки радъ этому, потому что не влюбился въ нее. Она представила меня нсколькимъ сосдямъ. Кажется, въ числ ихъ находилась хозяйка таверны.

— Боюсь, что они оскорбили васъ.

— Нисколько. Я никогда не оскорбляюсь, кром тхъ случаевъ, когда думаю, что люди желали меня оскорбить. А теперь, Маріонъ, скажите мн одно словечко.

— Я вамъ сказала много словъ. Разв он не любезны?

— Каждое слово изъ вашихъ устъ для меня музыка. Но я умираю отъ желанія услышать одно слово.

— Какое?— спросила она. Она знала, что ей не слдовало предлагать этого вопроса, но ей было такъ необходимо отсрочить бду, хотя бы только на минуту.

— Это — то имя, какимъ вы назовете меня, когда заговорите со мною какъ моя жена. Мать называла меня Джонъ, дти зовутъ меня: Джэкъ, пріятели — Гэмпстедъ. Придумайте для себя что-нибудь поласкове. Я всегда зову васъ Маріонъ, потому что такъ люблю звукъ этого имени.

— Вс зовутъ меня Маріонъ.

— Нтъ. Я никогда этого не длалъ, пока не сказалъ себ, что если это возможно, вы должны быть моею. Помните ли вы, какъ вы мшали огонь въ камин, у меня въ Гендонъ-Голд.

— Помню, помню. Это было нехорошо съ моей стороны, не правда ли? Я васъ тогда едва знала.

— Это было мило, выше всякаго выраженія, но я тогда не смлъ называть васъ Маріонъ, хотя зналъ ваше имя также хорошо, какъ знаю его теперь. Оно у меня здсь, написано вокругъ сердца. Придумайте для меня какое-нибудь названіе я скажите мн, что оно будетъ написано вокругъ вашего.

— Это такъ и есть, вы это знаете, лордъ Гэмпстедъ.

— Но какое же названіе?

— Вашъ лучшій другъ.

— Это не годится. Это холодно.

— Такъ оно неврно выражаетъ мои чувства. Неужели вы думаете, что дружба моя къ вамъ холодна?

Она повернулась къ нему и сидла передъ нимъ, лицомъ въ лицу, какъ онъ вдругъ схватилъ ее въ объятія и прижался губами къ ея губамъ. Въ одно мгновеніе она стояла посреди комнаты. Несмотря на его силу, она съ нимъ справилась.— Милордъ!— воскликнула она.

— Вы на меня сердитесь?

— Милордъ, милордъ, не думала я, чтобы такъ поступите со мною.

— Но, Маріонъ, разв вы меня не любите?

— Разв я не сказала вамъ, что люблю? Разв я не была съ вами искренна и честна? Разв вы не знаете всего этого? А теперь я должна просить васъ никогда, никогда боле не прізжать.

— Но я пріду. Я постоянно буду здить. Вы не перестанете любить меня?

— Нтъ, этого я сдлать не могу. Но вы не должны прізжать. Вы такъ поступили, что мн самой себя стыдно.

Въ эту минуту дверь отворилась, и мистрисъ Роденъ вошла въ комнату.

XI.— Ди-Кринола.

Читателю придется возвратиться на нсколько недль назадъ, къ первымъ числамъ января, когда мистрисъ Роденъ потребовала отъ сына, чтобъ онъ провожалъ ее въ Италію. Но читателю придется, хотя не надолго, заглянуть въ гораздо боле отдаленныя времена.

Мэри Роденъ, особа, которую мы узнали подъ именемъ мистрисъ Роденъ, пятнадцати лтъ осталась круглой сиротою, такъ какъ мать ея умерла, когда она едва вышла изъ младенчества. Отецъ ея былъ ирландскій священникъ, безъ всякихъ средствъ, кром того, что давалъ ему небольшой приходъ, но жена его получила въ наслдство до восьми тысячъ фунтовъ и деньги эти, по смерти отца, достались Мэри. Двушку тогда взяла на свое попеченіе ея кузина, особа на десять лтъ ея старше, недавно вышедшая замужъ, съ которой мы впослдствіи встрчались въ лиц мистрисъ Винсентъ. Мистеръ Винсентъ имлъ хорошія связи и прекрасныя средства, и до его смерти обстановка, въ которой воспиталась Мэри Роденъ, отличалась и роскошью и комфортомъ. Мистеръ Винсентъ умеръ уже посл того, какъ кузина жены его нашла себ мужа. Вскор посл этого событія онъ отошелъ къ праотцамъ, оставивъ вдов своей достаточный, но только достаточный, доходъ.

За годъ до его смерти они съ женой и Мэри похали въ Италію, скорй для его здоровья, чмъ для удовольствія, и на зиму поселились въ Верон. Зима эта превратилась почти въ годъ, въ конц котораго мистеръ Винсентъ умеръ. Но прежде чмъ это событіе совершилось, Мари Роденъ вышла замужъ.

Въ Верон, сначала въ дом кузины, а впослдствіи въ мстномъ обществ, которое радушно приняло Винсентовъ, Мэри встртила молодого человка, котораго вс знали подъ именемъ герцога Ди-Кринола. Въ этой части Италіи не было тогда боле красиваго молодаго человка, боле очаровательнаго въ обращеніи, боле остроумнаго, чмъ этотъ юный аристократъ. Къ довершенію всхъ этихъ прекрасныхъ качествъ, считалось, что въ его жилахъ течетъ самая чистая кровь въ цлой Европ. Говорили, что онъ въ родств съ Бурбонами и Габсбургами. Онъ былъ старшимъ сыномъ своего отца, который, хотя владлъ самымъ великолпнымъ палаццо въ Верон, имлъ другой, не мене великолпный, въ Венеціи, въ которомъ жилъ съ своей женой. Такъ какъ старикъ рдко посщалъ Верону, а молодой человкъ никогда не здилъ въ Венецію, то отецъ съ сыномъ видлись рдко, обстоятельство, которое считалось не лишеннымъ удобствъ, такъ какъ молодой человкъ спокойно распоряжался въ своемъ отел, а о старик молва въ Верон гласила, что онъ самовластенъ, горячъ, вообще тиранъ. Пріятели молодого герцога утверждали, что онъ почти въ такихъ же завидныхъ условіяхъ, какъ еслибъ у него вовсе не было отца.

Но были другія подробности въ исторіи молодого герцога, которыя, когда он стали извстны Винсентамъ, не показались уже имъ особенно плнительными. Хотя изъ всхъ дворцовъ Вероны тотъ, въ которомъ онъ жилъ, былъ положительно самый красивый снаружи, говорили, что меблировка его не соотвтствуетъ вншности. Утверждали даже, что большая часть комнатъ пуста, а молодой герцогъ не вздумалъ опровергать этихъ увреній широко растворивъ свои двери друзьямъ. О немъ также говорили, что доходъ его такъ незначителенъ и невренъ, что почти равняется нулю, что сердитый старый герцогъ не даетъ ему ни гроша. Тмъ не мене онъ всегда былъ безукоризвенно одтъ и едва ли бы могъ лучше одваться, еслибъ имлъ вс средства правильно уплачивать по счетамъ портныхъ и магазиновъ блья. Кром того онъ былъ человкъ съ большими талантами, говорилъ на нсколькихъ языкахъ, писалъ масляными красками, лпилъ, сочинялъ сонеты, отлично танцовалъ. Онъ умлъ говорить о добродтели, и до нкоторой степени длать видъ, что вритъ въ нее, хотя иногда признавался, что природа не надлила его энергіей, необходимой для осуществленія всхъ прекрасныхъ вещей, которыя онъ такъ глубоко цнилъ.

Каковъ бы онъ ни быль, онъ окончательно завоевалъ сердце Мэри Роденъ. Здсь безполезно будетъ говорить объ усиліяхъ, какія длала Гэмпстедъ Винсентъ, чтобъ помшать этому браку. Будь она мене сурова, можетъ быть, ей удалось бы убдить двушку. Но она начала съ того, что стала доказывать кузин, какъ ужасно будетъ, если она, рожденная и воспитанная въ протестантизм, выйдетъ за католика, а также принесетъ свои англійскія деньги итальянцу,— и вс ея слова не оказали никакого дйствія. Состояніе здоровья мистера Винсента лишало ихъ возможности двинуться съ мста, иначе Мэри, можетъ быть, увезли бы назадъ, въ Англію. Когда ей говорили, что онъ бденъ, она увряла, что это — еще новое основаніе употребить ея деньги на удовлетвореніе потребностей человка, котораго она любитъ. Кончилось тмъ, что они обвнчались, и все, что мистеръ Винсентъ могъ сдлать, это озаботиться о томъ, чтобъ внчаніе было произведено по обряду и англійской и римско-католической церкви. Мэри въ то время было боле двадцати одного года, а потому она могла высыпать свои восемь тысячъ фунтовъ въ руки своего аристократическаго и красиваго поклонника.

Молодой герцогъ съ молодой герцогиней ухали и зажили весело, оставивъ бднаго мистера Винсента умирать въ Верон. Годъ спустя вдова его поселилась въ Вимбльдон, а отъ Мэри были получены не совсмъ удовлетворительныя всти. Правда, письмо, въ которомъ говорилось о рожденіи маленькаго герцога, было полно выраженій радости, которой, въ эту минуту, не могли совсмъ отравить другія обстоятельства ея жизни. Ея дитя, ея прелестное дитя нсколько мсяцевъ оставалось ея радостью, хотя положеніе длъ вообще было очень печально. А оно было печально. Старый герцогъ и старая герцогиня не хотли признать ее. Потомъ она узнала, что ссора между отцомъ и сыномъ дошла до того, что не оставалось никакой надежды на примиреніе. То, что оставалось изъ семейнаго достоянія, перестало существовать для старшаго сына. Самъ онъ помогъ передач второму брату всхъ правъ своихъ на состояніе семьи. Затмъ ужасныя всти посыпались на нее и ея ребенка. Она узнала, что мужъ ея, при встрч съ нею, уже былъ женатъ, и эта послдняя всть дошла до нея, когда онъ оставилъ ее одну, гд-то на итальянскихъ озерахъ, откуда ухалъ, будто-бы на три дня. Посл этого она уже боле его не видала. Первое извстіе она получила изъ Италіи, откуда онъ писалъ ей, что она ангелъ, а что онъ дьяволъ и недостоинъ явиться передъ нею. Въ теченіе пятнадцати мсяцевъ, которые они прожили вмст, произошло многое, что заставляло ее, во всякомъ случа, врить справедливости послдняго заявленіе. Не то, чтобъ она перестала любить его, но она знала, что онъ недостоинъ любви. Когда женщина преступна, мужчина обыкновенно можетъ вырвать ее изъ своего сердца, но женщина не знаетъ такого лекарства. Она уметъ продолжать любить опозореннаго, безъ всякаго позора для себя,— и такъ и поступаетъ.

Въ числ другихъ несчастій была потеря всего ея состоянія. Она осталась въ маленькой вилл на берегу озера, безъ всякихъ средствъ, объ ней носились слухи, что у нея не было, да никогда и не бывало мужа. Но среди ея несчастій, ей пришли на помощь. Братъ ея мужа, если у нея былъ мужъ, пріхалъ къ ней, по порученію старика-герцога, и предложилъ ей условія мировой, съ нимъ пріхалъ изъ Венеціи и стряпчій, чтобъ оформить эти условія, еслибъ он были приняты. Хотя средства и кредитъ семьи были крайне незначительны, тмъ не мене старикъ-герцогъ настолько сочувствовалъ ея несчастіямъ, что предлагалъ возвратить сполна всю сумму, которую она принесла его старшему сыну, подъ условіемъ, что она оставитъ Италію и согласится отказаться отъ титула семейства ди-Кринола. Что же касается вопроса о первомъ брак, старикъ стряпчій уврялъ, что не можетъ дать никакихъ достоврныхъ свдній. Извстно было только, что негодяй фигурировалъ въ чемъ-то въ род обряда, съ двушкой низкаго происхожденія, въ Венеціи. Очень вроятно, что это не былъ бракъ. Молодой герцогъ, братъ, уврялъ, что съ своей стороны думаетъ, что такого брака никогда не бывало. Но она, еслибъ не пожелала отказаться отъ ихъ имени, не могла доказать своихъ правъ на него, иначе какъ съ помощью фактическихъ данныхъ, которыхъ имъ добыть не удалось. Безъ всякаго сомннія, она могла титуловаться герцогиней. Но это ничего не дастъ ей въ матеріальномъ отношеніи и не лишитъ его, младшаго сына, права также носить этотъ титулъ. Предложеніе, которое ей длали, не было лишено извстной доли великодушія. Семья готова была пожертвовать чуть не половиной своего достоянія съ цлью возвратить ей деньги, которыхъ лишилъ ее этотъ извергъ. Въ этотъ страшный кризисъ ея жизни мистриссъ Винсентъ прислала ей изъ Лондона повреннаго, который и заключилъ условіе съ итальянцемъ-стряпчимъ. Молодая жена обязалась отказаться отъ имени мужа, причемъ обязательство это простиралось и на сына ея. Тогда восемь тысячъ фунтовъ были уплачены и мистриссъ Роденъ возратиласъ съ ребенкомъ въ Англію. Она поселилась въ Вимбльдон, у мистриссъ Винсентъ.

До этой минуты жизнь матери Джорджа Родена была самая несчастная. Посл этого, въ продолженіе шестнадцати лтъ, ей жилось, если не вполн счастливо, то по крайней мр, спокойно и пріятно. Затмъ возникъ поводъ къ несогласіямъ. Джорджъ Роденъ осмлился имть свои взгляды и не хотлъ молчать въ присутствіи мистриссъ Винсентъ, которой взгляды эти были крайне антипатичны, а что еще хуже — когда ему минуло двадцать лтъ, его нельзя было заставить ходить въ церковь такъ аккуратно, какъ этого требовало душевное спокойствіе его почтенной родственницы. Онъ въ это время уже добылъ себ мстечко въ департамент, которымъ управлялъ нашъ другъ, сэръ Бореасъ, и этимъ путемъ пріобрлъ право на нкоторую нравственную самостоятельность. Мистриссъ Винсентъ и мистриссъ Роденъ не поссорились, но положеніе длъ было таково, что он нашли удобне жить врозь. Мистриссъ Роденъ наняла себ домикъ въ Парадизъ-Роу, и он съ кузиной стали каждую недлю навщать другъ друга.

Такова была жизнь мистриссъ Роденъ, до полученія въ Англіи извстія о смерти ея мужа. Извстіе это сообщилъ мистриссъ Винсентъ младшій сынъ покойнаго старика-герцога, который теперь былъ извстенъ какъ одинъ изъ политическихъ дятелей своей родины. Онъ заявлялъ, что по его искреннему убжденію первый бракъ брата его былъ незаконный. Онъ находилъ нужнымъ, писалъ онъ дале, заявить объ этомъ и сказать, что онъ съ своей стороны готовъ уничтожить условіе, на которомъ настаивалъ его отецъ. Если его невстка желаетъ носить имя и титулъ ди-Кринола, онъ на это согласенъ. Если молодой человкъ, о которомъ онъ говорилъ, какъ о своемъ племянник, пожелаетъ называться герцогомъ ди-Кринола, онъ ничего не иметъ противъ этого. Но не слдуетъ забывать, что онъ, кром имени, ничего не можетъ предложить своему родственнику. Самъ онъ унаслдовалъ очень немногое, и то, чмъ онъ владлъ, не было отнято у брата.

Между мистриссъ Винсентъ и мистриссъ Роденъ происходили разныя совщанія, на которыхъ было ршено, что мистриссъ Роденъ должна хать въ Италію съ сыномъ. Брать мужа отнесся къ ней очень любезно, онъ предложилъ ей остановиться у него въ дом, если она прідетъ, общая, что вс тамъ будутъ называть ее ди-Кринола, если она пожелаетъ носить это имя, чтобъ свтъ зналъ, что онъ, жена его и дти ее признаютъ.

Джорджъ Роденъ до сихъ поръ ничего не зналъ о своемъ отц, или о своей семь. Мать и мистриссъ Винсентъ ршили, что лучше все отъ него скрыть. Зачмъ наполнять его молодое воображеніе блескомъ громкаго титула съ тмъ, чтобъ онъ въ конц-концовъ узналъ,— какъ легко могло случиться,— что не иметъ никакихъ правъ на это имя, не иметъ даже права считать себя сыномъ своего отца? Онъ носилъ двичье имя матери. Сначала онъ предлагалъ разные вопросы, но когда ему сказали, что спокойствіе матери требуетъ, чтобъ онъ боле ни о чемъ не спрашивалъ, онъ подчинился этому, со свойственной ему сдержанностью. Затмъ судьба сблизила его съ молодымъ аристократомъ, а тамъ онъ полюбилъ лэди Франсесъ Траффордъ.

Мать его, когда онъ общалъ сопровождать ее, почти общала ему, что вс тайны разъяснятся до ихъ возвращенія. Въ вагон онъ замтилъ, что мать въ глубокомъ траур. Она всегда ходила въ темномъ. Онъ не запомнитъ на ней цвтного платья, или даже яркой ленты. И теперь она не была одта такъ, какъ бываетъ одта вдова, тотчасъ по смерти мужа, но все-таки это былъ трауръ. Четверть вка прошло съ тхъ поръ, какъ она видла человка, который причинилъ ей столько зла. По полученнымъ ею свдніямъ, по меньшей мр годъ прошелъ съ его смерти, на одномъ изъ греческихъ острововъ. Полный, вдовій трауръ не отвчалъ бы ни ея настроенію, ни ея цли.

— Мама,— спросилъ онъ,— вы въ траур? по комъ? Угадалъ я?

— Да, Джорджъ.

— Такъ по комъ же?

Они были одни въ вагон, почему бы теперь не отвтить на его вопросъ?

— Джорджъ,— сказала она,— боле двадцати-пяти лтъ прошло съ тхъ поръ, какъ я видла твоего отца.

— Неужели онъ… только теперь умеръ?

— Только теперь — на дняхъ узнала я о его смерти.

— Почему бы и мн не надть траура?

— Я объ этомъ не подумала. Но ты ни разу не видалъ его, съ тхъ поръ какъ онъ держалъ тебя на рукахъ, маленькимъ ребенкомъ. Ты не можешь оплакивать его въ душ.

— А ты оплакиваешь?

— Трудно сказать, что мы иногда оплакиваемъ. Конечно, я когда-то любила его. У меня до сихъ поръ сохранилось воспоминаніе о томъ, кого я полюбила, о человк, который увлекъ мое сердце, его-то я и оплакиваю. Онъ былъ красивъ, уменъ и очаровалъ меня. Трудно иногда сказать, что мы оплакиваемъ.

— Онъ былъ иностранецъ?

— Да, Джорджъ, итальянецъ. Теперь ты своро все узнаешь. Но ты-то не печалься. У тебя не осталось воспоминаній.

Тмъ разговоръ и кончился.

XII.— Какимъ ухалъ, такимъ и возвращусь.

Во время пребыванія въ Горсъ-Голл, за нсколько недль до несчастія съ бднымъ Уокеромъ, лэди Франсесъ получила письмо отъ Джорджа Родена и, по возвращеніи въ Гендонъ-Голлъ, нашла тамъ второе.

Вотъ отрывки изъ этихъ писемъ:

‘Римъ, 30 января, 18…

‘Дорогая Фанни,

‘Хотлось бы знать, такъ же ли странно вамъ покажется получить отъ меня письмо изъ Рима, какъ мн писать его? Письма наши до сихъ поръ были очень немногочисленны, въ нихъ только говорилось, что, несмотря ни на какія препятствія, мы всегда будемъ любить другъ друга. Прежде у меня никогда не было ничего особенно интереснаго сообщать вамъ, но теперь накопилось столько, что не знаю съ чего начать, ни какъ продолжать. А написать надо, такъ какъ многое будетъ интересно для васъ, какъ моего лучшаго друга, а многое касается васъ, еслибъ вы когда-нибудь стали моей женой. Легко можетъ возникнуть вопросъ, въ которомъ вы я друзья ваши — отецъ, напримръ, и братъ — сочтете себя въ прав имть ршающій голосъ. Очень возможно, что вашъ взглядъ или, пожалуй, взглядъ вашихъ друзей, не совпадетъ съ моимъ. Еслибъ это случилось, я не могу сказать, что готовъ буду уступить, но я хочу, во всякомъ случа, дать вамъ возможность совершенно ясно изложить имъ вопросъ.

‘Нсколько разъ говорилъ я вамъ, какъ мало я знаю о своей семь. Матушка молчала, я не разспрашивалъ. Отъ природы я не любопытенъ относительно. прошлаго. Меня боле занимаетъ то, что я сдлаю самъ, нежели то, что длали другіе члены моего семейства до моего рожденія.

‘Когда мать моя попросила меня хать съ нею въ Италію, очевидно было, что путешествіе это иметъ отношеніе къ ея прошлому. Я зналъ по разнымъ обстоятельствамъ, которыхъ скрыть отъ меня нельзя было, по ея знакомству съ итальянскимъ языкомъ, напримръ, по нкоторымъ бездлкамъ, которыя сохранились у нея отъ прежнихъ временъ,— что она нсколько времени прожила въ этой стран. Такъ какъ мн никогда не говорили, гд я родился, я догадывался, что родина моя Италія, а когда я узналъ, что ду туда, то былъ увренъ, что долженъ узнать хоть часть того, что отъ меня скрывали. Теперь я узналъ все, насколько бдная мать моя сама знаетъ, а такъ какъ это и до васъ касается, я долженъ постараться объяснить вамъ вс подробности. Дорогая Фанни, надюсь, что, узнавъ ихъ, вы изъ-за этого не будете обо мн ни худшаго, ни лучшаго мннія. Въ сущности, я боюсь послдняго. Мн хотлось бы врить, что никакое случайное обстоятельство не можетъ поставить меня въ вашемъ мнніи выше, чмъ я стою въ силу моихъ личныхъ качествъ’.

Тутъ онъ разсказалъ ей исторію брака матери и собственнаго рожденія. Прежде чмъ они дохали до Рима, гд жилъ герцогъ ди-Кринола, въ настоящее время членъ итальянскаго кабинета, мать передала сыну все, что знала, безсознательно обнаруживъ передъ нимъ, во время этого разсказа, свое желаніе остаться въ неизвстности и продолжать носить имя, которое носила въ теченіе двадцати-пяти лтъ, но въ то же время такъ устроить, чтобъ онъ возвратился въ Англію съ титуломъ, на который, по ея мннію, рожденіе давало ему право. Когда, обсуждая этотъ вопросъ, онъ объяснялъ ей, что ему, несмотря на его громкое имя, по прежнему необходимо будетъ заработывать себ хлбъ въ качеств почтамтскаго клерка, старался доказать ей, какъ нелпо будетъ ему засдать въ отдленіи мистера Джирнингэма за однимъ столомъ съ Крокеромъ и, въ то же время, называться: герцогъ ди-Кринола, она, въ своихъ доводахъ, выказала слабость, которой онъ отъ нея не ожидалъ. Она говорила, въ неопредленныхъ выраженіяхъ, но съ увренностью, о лэди Франсесъ, о лорд Гэмпстед, о маркиз Кинсбёри и о лорд Персифлажъ, точно благодаря этимъ знатнымъ лицамъ герцогъ ди-Кринола могъ найти возможность жить въ праздности. Обо всемъ этомъ Роденъ не могъ говорить, въ своемъ первомъ письм въ лэди Франсесъ. Но на это-то онъ и намекалъ, выражая надежду, что она не будетъ о немъ лучшаго мннія изъ-за новости, которую онъ ей сообщалъ.

‘Теперь,— писалъ онъ дале,— мы гостимъ у дяди, полагаю, что я въ прав такъ называть его. Онъ очень любезенъ, такъ же какъ жена его и молоденькія дочери, мои кузины, но мн кажется, что онъ не мене моего желаетъ, чтобъ въ семь не было признанной линіи, старше его собственной. Онъ, въ глазахъ всей Италіи, герцогъ ди-Кринола и останется имъ, приму ли я титулъ, или нтъ. Если я назовусь этимъ именемъ и поселюсь я въ Италіи — что совершенно невозможно — я былъ бы ничто. Для него, который создалъ себ блестящее, положеніе и, повидимому, располагаетъ значительными средствами, это не составило бы особой разницы. Но я увренъ, что онъ этого не желаетъ. Моя дорогая мать хочетъ быть къ нему справедливой, пожертвовать собою, но, боюсь, что самое большое ея желаніе — доставить сыну имя и титулъ отца его.

‘Что касается до меня, вы, я думаю, уже замтили, что мое желаніе остаться тмъ, чмъ я былъ при нашемъ послднемъ свиданіи, и быть, какъ всегда

‘Искренне вамъ преданнымъ
‘Джорджемъ Роденомъ’.

Письмо это очень удивило леди Франсесъ, удивило и обрадовало. Два дня она не отвчала на него и никому о немъ не говорила. Потомъ показала его брату, взявъ съ него слово, что онъ ни съ кмъ не будетъ говорить о немъ безъ ея разршенія. ‘Это тайна Джорджа,— сказала она,— и ты, конечно, поймешь, что я не имю права ее раскрывать. Я сказала теб объ этомъ потому, что онъ самъ сказалъ бы теб, еслибъ былъ здсь’. Братъ охотно далъ слово, которое, разумется, останется въ своей сил только до свиданія его съ Роденомъ, но никакъ не хотлъ согласиться съ сестрой, которая смотрла на вопросъ глазами его пріятеля, хотя ‘новость’ втайн льстила ея самолюбію.

— Онъ можетъ предаваться какимъ угодно фантазіямъ насчетъ титуловъ,— сказалъ Гэмпстедъ,— какъ и я, но не думаю, чтобъ онъ имлъ право отказываться отъ имени отца. Я сознаю, что родиться графомъ и маркизомъ — бремя и нелпость, но мн приходится съ этимъ мириться, и хотя мой разумъ и мои политическія убжденія и говорятъ мн, что это — бремя и нелпость, но это бремя я несу легко, а нелпость не особенно меня раздражаетъ. Пріятно видть почетъ со стороны окружающихъ, хотя совсть и шепчетъ, что ты самъ ничмъ его не заслужилъ. Тоже будетъ и съ нимъ, если онъ займетъ здсь свое мсто, въ качеств итальянскаго аристократа.

— Но ему все же пришлось бы оставаться почтамтскимъ клеркомъ.

— Едва ли.

— Но чмъ же жить?— спросила лэди Франсесъ.

— Поврь, что отецъ взглянулъ бы на него гораздо благосклонне, чмъ смотритъ теперь.

— Это было бы крайне неблагоразумно.

— Вовсе нтъ. Ничего нтъ неблагоразумнаго въ томъ, что маркизъ Кинсбёри не желаетъ выдать дочь свою за Джорджа Родена, почтамтскаго клерка, и охотно отдаетъ ее за герцога ди-Кринола.

— Но что тутъ общаго съ заработкомъ?

— Отецъ, вроятно, нашелъ бы средство обезпечить васъ въ одномъ случа и не нашелъ бы въ другомъ. Я не утверждаю, что такъ должно быть, но ничего нтъ неблагоразумнаго въ томъ, что такъ есть.

Братъ и сестра долго спорили и, какъ всегда, каждый остался при своемъ мнніи. Лэди Франсесъ отвтила на письмо жениха, общая во всемъ соображаться съ его желаніями.

Вскор было получено его второе письмо.

‘Я такъ счастливъ, что вы со мной согласны,— писалъ онъ.— Со времени отправленія моего послдняго письма къ вамъ, здсь все ршено, насколько я могу это ршить. Мн кажется, нтъ сомнній въ законности брака моей матери. Дядя мой того-же мннія и говоритъ мн, что, еслибъ я захотлъ носить имя отца, никто не сталъ бы оспаривать мои права на него. Онъ готовъ представить меня королю какъ герцога ди-Кринола, еслибъ я пожелалъ поселиться здсь и занять это положеніе. Но я конечно этого не сдлаю. Во-первыхъ, мн пришлось бы отказаться отъ моей національности. Я не могъ бы жить въ Англіи, съ итальянскимъ титуломъ, иначе какъ въ качеств итальянца. Не думаю, чтобъ изъ-за этого я былъ вынужденъ отказаться отъ своего мста въ почтамт. Иностранцы, кажется, допускаются въ Англіи въ гражданскую службу. Но въ этомъ было бы что-то нелпое и мн особенно непріятное. Я не могъ бы жить подъ бременемъ такого смшного положенія. Я не могъ бы также занять положенія, съ которымъ связанъ былъ бы жалкій доходъ, поднесенный мн ради моего происхожденія. Здсь никакого такого дохода ожидать нельзя. Но, пожалуй, отецъ вашъ пожелалъ бы обезпечить бднаго зятя съ громкимъ титуломъ. По моимъ понятіямъ, онъ не долженъ этого длать и я не могъ бы этого принять. Я не счелъ бы униженіемъ взять деньги за женой, еслибъ судьба мн ихъ послала, при условіи, что я бы и самъ, по мр силъ, кое-что зарабатывалъ. Но даже ради васъ — еслибъ вы этого желали,— чего нтъ, какъ я теперь знаю, даже ради васъ я не согласился бы праздно слоняться по свту, въ качеств итальянскаго герцога, безъ шиллинга за душой. А потому, моя радость, я намренъ вернуться, какъ ухалъ,

‘Вашимъ
‘Джорджемъ Роденомъ’.

Письмо это лэди Франсесъ получила въ Гендонъ-Голл по возвращеніи, съ братомъ, изъ Горсъ-Голла. Но въ это время тайна Джорджа уже не была тайной.

Вивіанъ, охотясь въ Горсъ-Голл, постоянно здилъ въ Лондонъ, гд его труды, въ качеств личнаго секретаря министра, были конечно непрерывны и важны. Онъ тмъ не мене ухитрялся проводить три дня въ недлю въ Нортамитоншир, объясняя лондонскимъ пріятелямъ, что онъ достигаетъ этого, просиживая всю ночь напролетъ въ деревн, а деревенскимъ, что просиживаетъ всю ночь въ город. Есть подвиги, которые никогда не совершаются въ присутствіи тхъ, кто о нихъ слышитъ.

Вивіанъ пріхалъ въ Горсъ-Голлъ, наканун катастрофы съ Уокеромъ, съ запасомъ новостей.

— Слышалъ ты о Джордж Роден?— спросилъ онъ, какъ только они съ Гэмпстедомъ остались наедин.

— Что такое? отозвался тотъ.

— На счетъ итальянскаго титула?

— Но что собственно?

— Да слышалъ ты?

— Кое-что слышалъ. А ты что знаешь?

— Джорджъ Роденъ въ Италіи.

— Если не ухалъ оттуда. Онъ, былъ тамъ, врно.

— Съ матерью.— Гэмпстедъ кивнулъ головой.— Вроятно ты все знаешь?

— Я хочу знать, что ты знаешь. То, что я слышалъ, мн доврили какъ тайну. Твой разсказъ вроятно не секретъ.

— Ну, не знаю. Мы умемъ помалкивать о томъ, что слышимъ въ министерств. Но это не было отмчено: ‘совершенно секретно’. Я также получилъ письмо отъ Мускати, очень милаго малаго въ тамошнемъ министерств иностранныхъ длъ, который какъ-то слышалъ твое имя въ связи съ именемъ Родена.

— Очень вроятно.

— И имя твоей сестры,— шепнулъ Вивіанъ.

— Это тоже вроятно. Люди ныньче обо всемъ толкуютъ.

— Лордъ Персифлажъ получилъ свднія прямо изъ Италіи. Понятно, что онъ заинтересованъ въ этомъ дл, какъ зять лэди Гэмпстеда.

— Но что онъ узналъ?

— Кажется, что Роденъ вовсе не англичанинъ.

— Это, мн кажется, будетъ зависть отъ его желанія. Онъ прожилъ здсь двадцать пять лтъ, слывя англичаниномъ.

— Но конечно онъ предпочтетъ быть итальянцемъ,— сказалъ Вивіанъ.— Оказывается, что онъ наслдникъ одного изъ древнйшихъ титуловъ Италіи. Слыхалъ ты о герцогахъ ди-Кринола?

— Слышалъ о нихъ теперь.

— Одинъ изъ нихъ — министръ народнаго просвщенія въ ныншнемъ кабинет и легко можетъ сдлаться премьеромъ. Но онъ не глава семьи и не настоящій герцогъ ди-Кринола. Джорджъ Роденъ — настоящій герцогъ ди-Кринола. Когда сестра твоя такъ увлеклась имъ, я сейчасъ подумалъ, что въ этомъ человк должно быть что-нибудь особенное.

— Я всегда находилъ, что въ немъ что-то особенное,— сказалъ Гэмпстедъ,— иначе едва ли бы я такъ полюбилъ его.

— И я также. Онъ мн всегда казался однимъ изъ нашихъ. Не поставишь себя такъ, если ты не ‘кто-нибудь’. Ваша братія, радикалы, можете говорить что угодно, но порода не пустяки. Никто меньше моего не стоитъ за породу, но, клянусь, она всегда скажется. Теб бы въ голову не пришло, что Крокеръ наслдникъ герцогскаго титула.

— Честное слово, не знаю. Я питаю къ Крокеру большое уваженіе.

— Чтожъ теперь длать?— спросилъ Вивіанъ.

— Какъ ‘длать’?

— На счетъ ди-Кринола? Лордъ Персифлажъ говоритъ, что онъ не можетъ оставаться въ почтамт.

— Отчего?

— Боюсь, что, деньгами, онъ наслдуетъ пустяки?

— Ни единаго шиллинга.

— Лордъ Персифлажъ думаетъ, что необходимо что-нибудь для него сдлать. Но это такъ трудно. Устроить это слдуетъ въ Италіи. Мн кажется, его могли бы назначить секретаремъ посольства, чтобъ дать ему возможность остаться здсь. Но у нихъ такое маленькое содержаніе!

XIII.— Врныя всти.

Около того же времени маркиза Кинсбёри получила отъ сестры своей, лэде Персифлажъ, слдующее письмо:

‘Дорогая Клара,— такъ какъ ты въ деревн, то до тебя, вроятно, еще не дошли всти о поклонник Фанни. Только вчера узнала я кое-что, остальныя подробности сегодня. Такъ какъ свднія эти получены черезъ министерство иностранныхъ длъ, то можешь быть совершенно уврена, что это правда, хотя это чистое волшебство. Молодой человкъ — вовсе не Джорджъ Роденъ и не англичанинъ. Онъ — итальянецъ, его настоящее имя герцогъ ди-Кринола.

‘Разсказываютъ длинную исторію о брак его матери, которую я еще не совсмъ поняла, но дло ясно и безъ нея! За молодымъ человкомъ признали, на родин, право на вс почести, вовдаваемня его семейству. Это должно отразиться на пріем, какой мы ему сдлаемъ. Персифлажъ говоритъ, что, по возвращеніи его, охотно представитъ его во двору, какъ герцога ди-Кринола и тотчасъ пригласитъ его къ намъ обдать. Это крайне романическая исторія, но мы съ тобой должны радоваться ей, такъ какъ несомннно, что милая Фанни горячо желаетъ станъ женой этого человка. Говорятъ, что онъ ничего не наслдуетъ, кром титула. Какъ теб извстно, иные изъ иностранныхъ аристократовъ очень бдны, а въ данномъ случа отцу, порядочному ‘mauvais sujet’, удалось собственными руками уничтожить всякія свои имущественныя права. Лордъ Кинсбёри, вроятно, найдетъ возможность что-нибудь для него сдлать. Можетъ быть, ему удастся получить мсто, соотвтствующее его общественному положенію. Во всякомъ случа вс мы должны дружелюбно относиться къ нему, ради Фанни. Пріятне будетъ имть въ семь своей герцога ди-Кринола, хотя бы у него не было за душой и шиллинга, чмъ почтамтскаго клерка съ двумя или тремя стами фунтами въ годъ.

‘Я просила Персифлажа написать лорду Кинсбёри, но онъ говоритъ, что это мое дло, такъ какъ онъ такъ занятъ. Еслибъ здоровье моего зятя это позволяло, мн кажется, ему бы слдовало пріхать въ городъ, чтобъ лично собрать справки и повидаться съ молодымъ человкомъ. Если онъ сдлать этого не можетъ, то пусть поручитъ Гэмпстеду привести его къ вамъ, въ Траффордъ. Гэмпстедъ и этотъ молодой герцогъ, по счастью, короткіе пріятели. Въ пользу Гэмпстэда говоритъ, что, какъ бы то ни было, а онъ искалъ себ друзей не въ такихъ низменныхъ сферахъ, какъ ты думала. Амальдина намрена написать Фанни чтобъ поздравить ее.

‘Твоя любящая сестра, Джеральдина Персифлажъ’.

Герцогъ ди-Кринола! Ей не совсмъ врилось, хотя, въ сущности, она поврила. Она хорошенько не знала, рада ли она этому врить, или на оборотъ. Ей было ужасно думать, что придется называться мачихой почтамтскаго клерка. Ей вовсе не покажется ужаснымъ быть мачихой герцога ди-Кринола, хотя бы у пасынка не было собственнаго состоянія. Это маленькое несчастіе будетъ, въ глазахъ свта, сглажено аттрибутами высокаго общественнаго положенія. Что можетъ быть звучне титула герцогини! Кром того — онъ, ‘настоящій’. Весь свтъ узнаетъ, что итальянскій герцогъ прямой представитель блестящей фамиліи, которой этотъ самый титулъ принадлежалъ въ теченіи многихъ, многихъ лтъ. Были сильныя основанія сейчасъ же прижать къ своему сердцу молодого герцога и молодую герцогиню.

Но были другія причины, по которымъ она не желала бы, чтобъ извстіе это было справедливо. Во-первыхъ, она ненавидла ихъ обоихъ. Какой бы онъ герцогъ ни былъ, все же онъ ‘былъ’ почтамтскимъ клеркомъ и леди Франсесъ позволяла ему ухаживать аа собой въ то время, когда видла въ немъ не боле какъ почтамтскаго клерка. Кром того, двушка эта оскорбила ее и, наконецъ, каково будетъ ея ‘голубкамъ’, если придется выкроить изъ семейнаго достоянія постоянный доходъ для этого итальянскаго аристократа и для цлаго будущаго поколнія итальянскихъ аристократовъ, въ добавокъ, какое торжество для Гэмпстеда, который, изъ всхъ человческихъ существъ, ей самое ненавистное.

Но, по зрломъ обсужденіи, она думала, что лучше будетъ признать герцога. Да больше ей ничего не остается. Чтобы она ни длала, ей не посадить молодого человка за его скромный столъ, не возвратить ему его скромное имя.

Ея долгъ былъ — сообщить извстіе маркизу, но прежде чмъ она успла это исполнить, ее неожиданно постилъ мистеръ Гринвудъ. Мистеръ Робертсъ все уладилъ единственно съ помощью сильныхъ аргументовъ и убдилъ мистера Гринвуда отправиться въ Шрьюсбёри, въ день назначенный для его отъзда. Ему было объявлено, что, если онъ удетъ, то получитъ 200 фунтовъ въ годъ отъ маркиза, да лордъ Гэмпстедъ прибавитъ 100, о чемъ маркизъ можетъ и не знать. Если же онъ, въ назначенный день, не выдетъ, то ста фунтовъ ему не прибавятъ. Об стороны не скупились на слова, но онъ ухалъ. Маркизъ не пожелалъ его видть, маркиза простилась съ нимъ самымъ оффиціальнымъ образомъ. Узжая, онъ говорилъ себ, что въ семейств еще могутъ возникнуть обстоятельства, которыя послужатъ ему на пользу. Теперь онъ также узналъ великую, семейную новость и пріхалъ съ мыслью, что первый объявитъ ее въ Траффордъ-Парк.

Онъ спросилъ бы маркиза, но зналъ что тотъ его не приметъ. Леди Кинсбёри согласилась его принять и его ввели въ комнату, куда онъ такъ часто входилъ безъ доклада.

— Надюсь, что вы здоровы, мистеръ Гринвудъ,— сказала она.— Вы все еще живете въ нашихъ мстахъ?

Въ Траффорд прекрасно знали, что онъ выхалъ.

— Да, леди Кинсбёри. Я не вызжалъ изъ этихъ мстъ. Я думалъ, что вы, можетъ быть, пожелаете еще разъ меня видть.

— Не думаю, чтобъ намъ была надобность васъ безпокоить, мистеръ Гринвудъ.

— Я пріхалъ съ новостью, которая касается вашего семейства.

— Присядьте, мистеръ Гринвудъ. Какая новость?

— Мистеръ Джорджъ Роденъ, почтамтскій клеркъ…

— Герцогъ ди-Кринола, хотите вы сказать?

— О!— воскликнулъ мистеръ Гринвудъ.

— Все это мн извстно, мистеръ Гринвудъ.

— Что почтамтскій клеркъ — итальянскій аристократъ?

— Что итальянскому аристократу угодно было, на нсколько времени, сдлаться почтамтскимъ клеркомъ. Вы это хотли сказать?

— И леди Франсесъ будетъ разршено…

— Мистеръ Гринвудъ, я должна проситъ васъ здсь не обсуждать дйствій леди Франсесъ.

— О! не обсуждать дйствій милэди!

— Не можете же вы не знать, какъ маркизъ за это разсердился.

— А мы таки иногда обсуждали дйствія леди Франсесъ, леди Кинсбёри.

— Теперь я этого длать не желаю. Оставимъ это, мистеръ Гринвудъ.

— О лорд Гэмпстед также нельзя говорить?

— Также нельзя. По моему, вы очень дурно поступили, пріхавъ посл всего, что происходило. Еслибъ маркизъ зналъ…

‘О, еслибъ маркизъ зналъ! Еслибъ маркизъ все зналъ и другіе также,— подумалъ, но только подумалъ мистеръ Гринвудъ.— Вслухъ онъ сказалъ только:

— Отлично, леди Кинсбёри. Пожалуй, мн теперь лучше ухать.

И онъ ухалъ.

Посщеніе его послужило подтвержденіемъ. Она не смла долго скрывать новость отъ мужа, а потому, втеченіи вечера, пошла къ нему, съ письмомъ сестры въ рукахъ.

— Какъ!— сказалъ маркизъ, когда чтеніе кончилось.— Какъ! герцогъ ди-Кринола.

— Въ этомъ не можетъ быть сомннія, милый.

— И онъ почтамтскій клеркъ?

— Теперь, нтъ.

— Я не совсмъ понимаю, чмъ же онъ будетъ. Кажется, онъ никакого наслдства не получилъ.

— Сестра ничего не пишетъ.

— Такъ чтожь толку въ его титул? Ничего нтъ на свт вредне нищей аристократіи. Почтамтскій клеркъ вправ жениться, но бдный аристократъ долженъ, во всякомъ случа, дать своей бдности умереть съ нимъ.

Съ этой стороны вопросъ до сихъ поръ не представлялся леди Кинсбёри. Когда она предложила ему пригласить молодого человка въ Траффордъ, онъ, какъ будто, вовсе не нашелъ это нужнымъ.— Было бы гораздо лучше, еслибъ Фанни вернулась, ввернулъ старикъ,— молодой человкъ, вроятно, поселится на родин, если вся эта исторія не сказка, выдуманная Персифлажемъ у себя въ министерств.

XIV.— Весь свтъ это знаетъ.

По возвращеніи въ Гендонъ-Голлъ, леди Франсесъ нашла слдующее письмо отъ своей пріятельницы, лэди Амальдины:

‘Дорогая Фанни,

‘Я положительно въ восторг, что могу поздравить тебя съ удивительной и крайне романической исторіей, которую намъ только-что разсказали. Я никогда не принадлежала въ числу тхъ, кто тебя ‘особенно’ осуждалъ за то, что ты отдала свое сердце человку, который настолько ниже тебя по общественному положенію. Тмъ не мене, мы вс не могли не находить, что очень жаль что онъ — почтамтскій клеркъ. За то теперь ты имешь основаніе гордиться. Я изучила вопросъ основательно и убдилась, что герцогамъ ди-Кринола приписывается ‘самая чистая кровь’ въ Европ. Несомннно, что одинъ изъ представителей этого семейства былъ женатъ на принцесс изъ дома Бурбоновъ до вступленія ихъ на французскій престолъ. Я могла бы сообщить теб вс подробности, еслибъ не была уврена, что ты сама уже все разузнала. Другой женился на троюродной сестр того Максимиліана, который былъ женатъ на Маріи Буріундской. Есть предположеніе, что одна изъ дамъ этого семейства была женою младшаго брата одного изъ Гизовъ, хотя не совершенно ‘достоврно’, были-ли они когда-нибудь женаты. Но это маленькое пятнышко, дорогая, едва ли теперь до тебя касается. Говоря вообще, не думаю, чтобъ въ цлой Европ было лучшее имя. Папа говоритъ, что ди-Кринола постоянно фигурировали въ Италіи, то на политической арен, то во время возмущеній, то въ битвахъ. А потому это вовсе не то, какъ еслибъ они вс полиняли и боле не имли никакого значенія какъ иныя фамиліи, о которыхъ мы читаемъ въ исторіи. Признаюсь, я думаю что ты должна быть очень счастливой двушкой. Я сама чувствую, что совершенно стушевалась, такъ какъ, что ни говори, а титулъ Меріонетовъ дарованъ только въ царствованіе Карла II. Правда, ране этого существовалъ одинъ лордъ Льюддьютль, но и онъ былъ сдланъ лордомъ только Іаковомъ I. Поуэли, безъ всякаго сомннія, очень древняя уэльская фамилія, говорятъ, что между ними и Тюдорами было какое-то родство. Но что все это въ сравненіи съ тми почестями, которыя еще въ средніе вка воздавались аристократическому дому ди-Кринола?

‘Папа, кажется, думаетъ, что у твоего жениха не будетъ много денегъ. Я изъ числа тхъ, которые не думаютъ, чтобъ большіе доходы могли идти въ сравненіе съ хорошимъ происхожденіемъ, въ смысл обезпеченія солиднаго положенія въ свт. Конечно, помстья герцога считаются громадными и Льюддьютль, даже въ качеств старшаго сына, богатый человкъ, но, насколько я понимаю, его ничего не даетъ, кром хлопотъ. Если онъ иметъ какое-нибудь отношеніе къ провинціальному городу, въ смысл доходовъ, то отъ него требуютъ, чтобъ онъ положилъ первый камень каждой церкви и каждаго общественнаго зданія, въ этомъ город. Если что-нибудь надо ‘открывать’, онъ открываетъ, ему никогда не дадутъ пообдать безъ того, чтобъ онъ не сказалъ два, три спича, ‘до’ и ‘по’. Это я называю ужаснымъ наказаніемъ. По всему, что я слышу, твой герцогъ всегда будетъ съ тобой, у него не будетъ этихъ ненавистныхъ общественныхъ обязанностей. Вроятно, придется что-нибудь устроить насчетъ дохода. Льюддьютль, кажется, думаетъ, что герцогу слдуетъ попасть въ парламентъ. По крайней мр онъ на-дняхъ говорилъ это папа, сама я его не видала цлые вка. Онъ заходитъ къ намъ каждое воскресенье, тотчасъ посл завтрака, и никогда не остается доле двухъ минутъ. Въ прошлое воскресенье мы еще не знали этой чудной новости, но папа на дняхъ видлъ его въ палат и это были его слова. Не понимаю, какъ онъ можетъ попасть въ палату, если онъ итальянскій герцогъ, и не знаю, что бы онъ этимъ выигралъ. Папа говоритъ, что его собственное правительство могло бы дать ему какой-нибудь дипломатическій постъ, но мн кажется, что маркизъ могъ бы что-нибудь для него сдлать, такъ какъ въ его въ личномъ распоряженіи ‘такъ много’. Каждый акръ владній Меріонетовъ закрпленъ за… ну, за ближайшимъ наслдникомъ, кто бы онъ тамъ ни былъ. Но средства непремнно будутъ. Это всегда устраивается. Папа говоритъ, что молодые герцоги всегда, по меньшей мр, настолько же обезпечены какъ птицы небесныя.

‘Но, какъ я уже сказала, что все это значитъ въ сравненіи съ породой? Это совершенно измняетъ твое положеніе. Конечно, ты во всякомъ случа, сохранила бы свой титулъ, но что бы сталось съ нимъ?

‘Хотлось бы знать, выйдешь ли ты теперь замужъ до августа? Думаю, что нтъ, такъ какъ кажется несовсмъ извстно, когда именно его ‘шалунъ’ папаша умеръ, надюсь, что не выйдешь. У насъ, наконецъ, назначенъ день — 20 августа, помнится, я уже говорила теб, что мой будущій beau-fr&egrave,re, лордъ Давидъ, убжитъ тотчасъ посл внчанія, чтобъ, проведя всю ночь въ дорог, на слдующее утро ‘открывать’ что-то въ Абердин. Упоминаю объ этомъ, т.-е. о назначеніи дня, потому что ты будешь самой выдающейся изъ моей стаи въ двадцать птичекъ. Конечно, имя твое, ране этого, попадетъ въ газеты, какъ имя будущей итальянской герцогини. Признаюсь, что я буду этимъ, не безъ основанія гордиться. Кажется, наконецъ-то вся моя стая собрана, надюсь, что ни одна изъ моихъ двадцати подругъ не выйдетъ замужъ ране меня. Это случалось такъ часто, что можно въ отчаяніе придти. Я заплачу, если узнаю, что ты выходишь первая.

‘Остаюсь твоей любящей подругой и кузиной

‘Амальдина’.

По тому же поводу она написала и своему будущему мужу.

‘Дорогой Льюддьютль,

‘Очень было мило съ вашей стороны пріхать въ прошлое воскресенье, но жаль, что вы ушли только потому, что Гресбёри были у насъ. Они бы васъ не съли, хотя онъ и либералъ.

‘Я писала Фанни Траффордъ, чтобы поздравить ее, потому, что все-таки это лучше, чмъ простой почтамтскій клеркъ. То было ужасно, — такъ ужасно, что почти неловко было упоминать имя ея въ обществ! Когда объ этомъ заходила рчь, я право чувствовала, что вся красню. Теперь можно ее назвать, такъ какъ не вс же знаютъ, что у него ничего нтъ. Тмъ не мене, это тоже ужасно. Чмъ они будутъ жить?

‘Папа говоритъ, что вы сказали, что жениху Фанни надо попасть въ парламентъ. Но что онъ этимъ выиграетъ? Можетъ быть, такъ какъ онъ служитъ въ почтамт, его могли бы сдлать главнымъ директоромъ почтъ. Только папа говоритъ, что, вступивши въ парламентъ, онъ не могъ бы называться герцогомъ ди-Кринола. Вообще, это очень грустно, хотя не совсмъ такъ грустно, какъ прежде. Правда, что одинъ изъ ди-Кринола былъ женатъ на принцесс изъ дома Бурбоновъ, а другіе на безчисленныхъ принцессахъ крови. По моему, долженъ былъ бы существовать законъ, который предписывалъ бы выдавать такимъ лицамъ средства въ жизни, изъ налоговъ. Какъ можно отъ нихъ требовать, чтобы они жили ничмъ? Я спросила папа, не можетъ ли онъ это устроить, но онъ отвтилъ, что это былъ бы финансовый билль и что вамъ слдовало бы этимъ заняться. Пожалуйста, не увлекайтесь, чтобы это не заняло у васъ весь августъ. Знаю, что вы безъ зазрнія совсти отложили бы наше собственное дльце, еслибы что-нибудь подобное встртилось вамъ. Я даже думаю, что вы бы обрадовались.

‘Останьтесь подольше въ воскресенье. Мн столько надо сказать вамъ. Если вы что-нибудь придумаете для этихъ бдныхъ ди-Кринола, что-нибудь, что не займетъ ‘весь’ августъ, похлопочите объ нихъ.

‘Ваша Ами’.

Лордъ Льюддьютль отвтилъ невст:

‘Дорогая Ами,

‘Буду у васъ въ воскресенье, къ тремъ часамъ. Если хотите, можемъ сдлать прогулку, но теперь постоянно идетъ дождь. Позже у меня назначено совщаніе съ нсколькими членами консервативной партіи, для обсужденія вопроса: что длать по поводу билля мистера Грина ‘объ освщеніи Лондона электричествомъ’. Это было бы всмъ на руку, но боюсь, что нкоторые члены нашей партіи увлеклись бы общимъ примромъ, а правительство очень нершительно, до глупости. Я изучалъ цифровыя данныя, это взяло у меня всю недлю. Иначе я навстилъ бы васъ.

‘Эта исторія ди-Кринола совершенный романъ. Я не хотлъ сказать, что онъ долженъ попасть въ палату, чтобы, черезъ это, получить средства къ жизни. Если онъ приметъ титулъ, то, конечно, онъ сдлать этого не можетъ. Принявши его, онъ долженъ будетъ считать себя итальянцемъ. Я счелъ бы его не мене достойнымъ уваженія, еслибы онъ заработывалъ свой хлбъ въ качеств простого клерка. Говорятъ, что онъ человкъ съ сердцемъ и характеромъ. Если это правда, онъ именно такъ и поступитъ.

‘Искренне вамъ преданный Льюддьютль’.

Когда лордъ Персифлажъ заговорилъ объ этомъ дл съ барономъ д’Оссе, итальянскимъ посланникомъ въ Лондон, баронъ вполн призналъ права молодого герцога и, казалось, думалъ, что очень немногаго недостаетъ для полнаго благополучія молодого человка.

— Да,— сказалъ баронъ,— у него нтъ обширныхъ помстій. Здсь, въ Англіи, у васъ у всхъ обширныя помстья. Очень пріятно владть обширными помстьями. Но у него есть дядя, который играетъ большую роль въ Рим, а у будущей жены его — дядя, который играетъ очень большую роль въ Лондон. Чего-жъ ему больше?

Тутъ баронъ поклонился министру, а министръ барону.

Нигд ршительно приключенія Родена не вызвали такого сильнаго впечатлнія какъ въ почтамт. Тамъ титулы еще внушали нкоторый страхъ, а не были дломъ самымъ обыкновеннымъ, какъ въ министерств иностранныхъ длъ. Конечно, вся эта исторія попала въ газеты. Въ департамент она стала извстна въ послдній день февраля, за два дня до возвращенія Роденовъ въ Лондонъ.

— Слышали, мистеръ Джирнингэмъ?— воскликнулъ Крокеръ, врываясь въ комнату въ это утро. Онъ опоздалъ только на десять минутъ, разорившись на извощика отъ сильнаго желанія первому сообщить великую новость товарищамъ. Но его предупредилъ Гератэ.

— Герцогъ ди-Кринола!— кричалъ Гератэ въ минуту появленія Крокера, ршившись никому не уступать чести, принадлежавшей ему по праву.

— Да, герцогъ,— сказалъ Крокеръ.— Герцогъ! Мой лучшій другъ! Гэмпстедъ уничтоженъ, уничтоженъ! Герцогъ ди-Кринола! Разв это не прелесть? Клянусь, не врится. Вы врите, мистеръ Джирнингэмъ?

— Не знаю, что и думать,— сказалъ мистеръ Джирнингэмъ.— Только онъ всегда былъ очень солидный, приличный молодой человкъ, мы въ немъ много потеряемъ.

— Вроятно герцогъ никогда къ намъ не взглянетъ,— сказалъ Боббинъ.— Мн бы хотлось еще разъ пожать ему руку.

— Пожать ему руку,— сказалъ Крокеръ.— Я увренъ, что онъ такъ не исчезнетъ, мой искренній пріятель. Не думаю, чтобы я когда-нибудь любилъ кого-нибудь какъ Джорджа Ро… герцога ди-Кринола, хочу я сказать. Подумать, что я сидлъ съ нимъ за однимъ столомъ послдніе два года! Не боле какъ за два дня до его отъзда въ это знаменитое путешествіе, я провелъ съ нимъ вечеръ, въ свт, въ Голловэ.— Тутъ онъ всталъ и порывисто зашагалъ по комнат, хлопая въ ладоши, совершенно увлеченный пылкостью своихъ чувствъ.

— Мн кажется, вамъ не худо бы приссть къ столу, мистеръ Крокеръ,— сказалъ мистеръ Джирнингэмъ.

— Ахъ, отвяжитесь, мистеръ Джирнингэмъ.

— Я не позволю вамъ такъ относиться во мн, мистеръ Крокеръ.

— Честное слово, я не хотлъ сказать ничего лишняго, сэръ. Но когда человкъ услышалъ такую новость, разв онъ можетъ успокоиться? Такихъ вещей прежде никогда не бывало, чтобы вашъ лучшій другъ оказался герцогомъ ди-Кринола. Читалъ ли кто-нибудь изъ васъ что-нибудь подобное въ роман? Разв это не было бы эффектно на сцен? Я такъ и вижу свою первую встрчу съ герцогомъ, какъ она была бы изображена въ пьес. Герцогъ, сказалъ бы я, герцогъ, поздравляю васъ съ унаслдованіемъ вашего громкаго, фамильнаго титула, котораго никто не могъ бы носить съ большей честью, чмъ вы. Банкрофтъ изображалъ бы меня, а заглавіе пьесы было бы: ‘Другъ герцога’. Я думаю, мы будемъ называть его ‘герцогомъ’ здсь, въ Англіи, а ‘duca’, если намъ случится быть вмст, въ Италіи, какъ вы думаете, мистеръ Джирнингемъ?

— Вы бы лучше сли, мистеръ Крокеръ, и постарались заняться своимъ дломъ.

— Не могу, честное слово, не могу. Я слишкомъ взволнованъ. Я не могъ бы этого сдлать, будь здсь самъ Эолъ. Кстати, хотлъ бы я знать — слышалъ ли сэръ Бореасъ новость.

Съ этимъ онъ бросился изъ комнаты и положительно ворвался въ кабинетъ повелителя.

— Да, мистеръ Крокеръ,— сказалъ сэръ Бореасъ,— слышалъ я это. Я читаю газеты не хуже вашего.

— Но это правда, сэръ Бореасъ?

— Я слышалъ объ этомъ два, три дня назадъ, мистеръ Крокеръ, и думаю, что это правда.

— Онъ былъ мой другъ, сэръ Бореасъ, мой лучшій другъ. Разв это не удивительно, что мой лучшій другъ оказался герцогомъ ди-Кринола! А самъ онъ объ этомъ ничего не зналъ. Я совершенно увренъ, что онъ ровно ничего не зналъ.

— Право не умю вамъ сказать, мистера Крокеръ, но такъ какъ вы уже выразили свое удивленіе, то не лучше ли вамъ возвратиться къ себ въ отдленіе и приняться за работу.

XV.— Это будетъ сдлано.

Долго стоитъ у насъ лордъ Гэмпстедъ въ гостиной Маріонъ Фай, посл совершенія своего великаго преступленія, тамъ же стоитъ и мистрисъ Роденъ, которая пришла навстить молодую пріятельницу почти тотчасъ по возвращеніи своемъ домой изъ долгаго путешествія. Гэмпстеду была извстна большая часть подробностей романа ди-Кринола, но Маріонъ пока ничего о немъ не слыхала.

— Вы такъ поступили со мной, что мн самой себя стыдно,— были послднія слова Маріонъ въ ту минуту, когда мистрисъ Роденъ входила въ комнату.

— Я не знала, что лордъ Гэмпстедъ здсь,— сказала мистрисъ Роденъ.

— О, мистриссъ Роденъ, какъ я рада, что вы пріхали,— воскликнула Маріонъ. Гэмпстеду показалось, что Маріонъ радуется, что у нея явилась защита отъ дальнйшихъ необузданныхъ выходокъ съ его стороны. Сама бдняжка Маріонъ едва ли знала, что хотла сказать. Она не сердилась на него, но сердилась на себя. Въ ту минуту, когда она была въ его объятіяхъ, она поняла, какъ невозможны были условія, которыя она ему предписала. Она много разъ говорила себ, что ея долгъ пожертвовать собою, но исполнила его только на половину. Разв ей не слдовало затаить въ душ свою любовь, чтобъ онъ могъ оставить ее, что онъ наврное сдлалъ бы, еслибъ она держала себя съ нимъ холодно, какъ этого требовалъ ея долгъ. Ей приснился глупый сонъ. Она вообразила, что на то недолгое время, какое ей остается жить, она можетъ разршить себ наслажденіе любить и имла тщеславіе думать, что ея поклонникъ могъ быть вренъ ей и самъ не страдать! Жертва ея была неполна. Да, она сердилась на себя — но не на него. А все же его надо заставить признать, что онъ никогда, никогда боле не долженъ къ ней прізжать. Душа можетъ предвкушать такую дивную радость, чтобъ насладиться ею хотя бы на минуту, можно пожертвовать спокойствіемъ, даже счастіемъ многихъ лтъ. Такъ будетъ съ нею. Онъ никогда не долженъ боле прізжать…

— Да,— сказалъ Гэмпстедъ, пытаясь улыбнуться,— я здсь и надюсь бывать здсь часто, очень часто, пока мн не удастся увезти нашу Маріонъ отсюда.

— Нтъ,— слабо и кротко сказала Маріонъ.

— Вы очень постоянны, милордъ,— сказала мистрисъ Роденъ.

— Мн кажется, человкъ всегда постояненъ, если истинно любитъ. Но какую исторію вы-то намъ привезли, мистриссъ Роденъ. Не знаю, долженъ ли я называть васъ ‘мистриссъ Роденъ’.

— Конечно, милордъ, вамъ слдуетъ такъ называть меня.

— Что это значитъ?— спросила Маріонъ.

— А вы и не слыхали,— сказалъ онъ.— Я еще не усплъ передать ей все это, мистриссъ Роденъ.

— Такъ вы знаете, лордъ Гэмпстедъ?

— Да, знаю, хотя Роденъ не удостоилъ написать мн строчки. Какъ прикажете называть его?— На его мистрисъ Роденъ ничего не отвтила.— Конечно онъ написалъ Фанни. Весь свтъ это знаетъ. Кажется, прежде всего это стало извстно въ министерств иностранныхъ длъ, оттуда уже дали знать моимъ, въ Траффордъ. Полагаю, что въ Лондон нтъ клуба, въ которомъ бы сотни разъ не повторяли, что Джорджъ Роденъ не Джорджъ Роденъ.

— Не Джорджъ Роденъ?— спросила Маріонъ.

— Нтъ, дорогая. Вы обнаружите страшное невжество, если такъ его назовете.

— Кто же онъ, милордъ?

— Маріонъ!

— Извините. Сегодня больше не буду. Но кто онъ?

— Герцогъ ди-Кринола.

— Герцогъ!— воскликнула Маріонъ.

— Вотъ кто онъ, Маріонъ.

— Чтожь, ему тамъ дали этотъ титулъ?

— Кто-то далъ его одному изъ его предковъ, нсколько вковъ тому назадъ, когда Траффорды — ну, я хорошенько не знаю, что Траффорды тогда длали. Онъ, вроятно, намренъ принять титулъ?

— Говоритъ, что нтъ, милордъ.

— Онъ долженъ это сдлать.

— Я тоже того мннія, лордъ Гэмпстедъ. Онъ упрямъ, вы знаете, но можетъ быть онъ и послушаетъ кого-нибудь изъ друзей. Поговорите съ нимъ.

— Лучше бы ему посовтоваться съ другими, боле чмъ я способными объяснить вс ‘pro’ и ‘contra’ его положенія. Всего лучше ему отправиться въ министерство иностранныхъ длъ и повидаться съ моимъ дядей. Гд онъ теперь?

— Пошелъ въ почтамтъ. Мы пріхали домой около полудня и онъ тотчасъ отправился. Вчера мы уже поздно вечеромъ пріхали въ Фолькстонъ, онъ предложилъ мн тамъ переночевать.

— Онъ продолжаетъ подписываться старымъ именемъ?— спросилъ Гэмпстедъ.

— О, да. Мн кажется, онъ не согласится отъ него отказаться.

— Ни отъ департамента?

— Ни отъ департамента. Чмъ же ему больше жить, говоритъ онъ.

— Отецъ мой могъ бы что-нибудь сдлать.— Мистрисъ Роденъ покачала головой.— Сестра будетъ имть средства, хотя, вроятно, недостаточныя для ихъ потребностей.

— Онъ никогда не согласился бы жить, сложа руки, на ее деньги, милордъ! Право, мн кажется, я вправ утверждать, что онъ окончательно ршилъ отказаться отъ титула, какъ отъ пустого бремени. Вы, можетъ быть, замтили, что убдить его не легко.

— Самый упрямый человкъ, какого я когда-либо встрчалъ въ жизни,— сказалъ Гэмпстедъ, смясь.

— Онъ и сестру мою заставилъ смотрть на дло его глазами.

Тутъ онъ неожиданно повернулся въ Маріонъ и спросилъ:

— Чтожь, уходить мн теперь?

Въ присутствіи мистриссъ Роденъ она не пожелала вдаваться ни въ какія объясненія, а потому просто отвтила:

— Если вамъ угодно, милордъ.

— Не хочу я быть ‘милордомъ’. Вонъ Роденъ, настоящій герцогъ, предки котораго были герцогами задолго до временъ Ноя, ему позволяется называться какъ ему угодно, а меня и не спрашиваютъ, даже лучшіе и самые близкіе друзья. Тмъ не мене, я повинуюсь и если не пріду ни сегодня, ни завтра, то напишу вамъ самое милое письмецо, какое только съумю.

— Не длайте этого,— слабо, чуть слышно, сказала она.

— А я сдлаю,— сказалъ онъ.— Не знаю, не придется ли мн хать, въ Траффордъ, если ‘да’, то вы получите письмецо. Сознаю я, мистриссъ Роденъ, свою полнйшую неспособность написать приличное billet-donx. ‘Дорогая Маріонъ, я вашъ, а вы моя. Остаюсь вчно вашъ’. Дальше этого я идти не умю. Когда человкъ женатъ и можетъ писать о дтяхъ, о хозяйств,. длать распоряженія насчетъ охотничьихъ лошадей и собакъ, тогда это, вроятно, становится легко. Прощайте, дорогая. Прощайте мистриссъ Роденъ. Желалъ бы я постоянно называть васъ герцогиней, въ вид мести за вчнаго ‘милорда’.— Съ этимъ онъ оставилъ ихъ.

Мистриссъ Роденъ казалось, что между молодыми людьми все ршено. Чувство сожалнія овладло ею, когда она подумала, что доводы противъ этого брака такъ же вски, какъ и прежде. Тмъ не мене, это такъ естественно…

— Такъ это состоится?— спросила она, съ своей самой милой улыбкой.

— Нтъ,— сказала Маріонъ, безъ всякой улыбки.— Это не состоится. Почему вы такъ на меня смотрите, мистриссъ Роденъ? Разв я не говорила вамъ, передъ вашимъ отъздомъ, что этому никогда не бывать?

— Но онъ обращается съ вами такъ, точно онъ вашъ женихъ.

— Чтожъ мн съ этимъ длать? Когда я прошу его ухать, онъ возвращается, когда я говорю ему, что не могу быть его женой, онъ не хочетъ мн врить. Онъ знаетъ, что я его люблю.

— Вы ему это сказали?

— Сказала ли! Ему не нужно было и говорить. Конечно, онъ это зналъ. О, мистриссъ Роденъ, еслибъ я могла умереть за него и кончить съ этимъ! А между тмъ мн бы не хотлось покинуть моего дорогого отца. Что мн длать, мистриссъ Роденъ?

— Но мн сейчасъ казалось, что вы такъ счастливы, когда онъ здсь.

— Я никогда не бываю счастлива при немъ, а, между тмъ, я точно на небесахъ.

— Маріонъ!

— Я никогда не бываю счастлива. Я знаю, что тому, чего онъ желаетъ — не бывать. Я знаю, что позволяю ему даромъ тратить свои сладкія рчи. Ему нужна другая, совершенно непохожая на меня. Красавица, съ хорошимъ здоровьемъ, съ горячей кровью въ жилахъ, съ громкимъ именемъ, съ величавымъ взглядомъ, благородной осанкой, женщина, которая, принявъ его имя, дастъ ему столько же, сколько получитъ, а главное, женщина, которая не зачахнетъ у него на глазахъ, не будетъ мучить его, въ теченіе своей короткой жизни, болзнью, докторами, постепенно блднющими надеждами безнадежно-больной. А между тмъ, я позволила ему пріхать и сказала ему, какъ нжно его люблю. Онъ прізжаетъ и читаетъ это въ глазахъ моихъ. Такое блаженство быть любимой такъ, какъ онъ любитъ. О, мистриссъ Роденъ, онъ меня поцловалъ.— Это не показалось мистриссъ Роденъ дломъ необыкновеннымъ, но, не зная, что сказать, она также поцловала двушку.—Тогда я сказала ему, что онъ долженъ ухать и никогда боле ко мн не прізжать.

— Разсердились вы на него?

— На него! Я разсердилась на себя. Я подала ему поводъ это сдлать. Какъ могла я разсердиться на него! Да и что за бда, еслибъ не изъ-за него? Еслибъ онъ только захотлъ понять, что я не могу говорить съ нимъ. Но я слаба во всемъ, кром одного. Никогда не заставитъ онъ меня сказать, что я согласна быть его женой.

— Моя Маріонъ! Дорогая Маріонъ!

— Но отецъ этого желаетъ.

— Желаетъ, чтобъ вы стали его женой?

— Да. Онъ говоритъ: почему бы теб не быть какъ вс? Какъ могу я сказать ему? Какъ могу я сказать, что я непохожа на другихъ двушекъ изъ-за моей дорогой мамы? А между тмъ, онъ этого не знаетъ. Онъ этого не видитъ, хотя такъ много испыталъ. Онъ замтитъ это только тогда, когда я буду тамъ, на постели, и не смогу къ нему придти, когда онъ будетъ звать меня.

— Ничто теперь не доказываетъ ни ему, ни мн, что вы не доживете до моихъ лтъ.

— Я не доживу до старости. Вы знаете, что я умру молодой. Разв кто-нибудь изъ нихъ уцллъ? Но отецъ мой — мой дорогой отецъ — долженъ самъ открыть это. Я иногда думала, что меня хватитъ на его вкъ, что я буду при немъ до конца. Оно могло бы быть, еслибъ все это не терзало меня.

— Не сказать-ли мн ему, лорду Гэмпстеду?

— Ему во всякомъ случа надо сказать. Онъ не связанъ со мной, какъ отецъ. Его скорбь не будетъ особенно тяжка.— На это мистриссъ Роденъ покачала головой.— Неужели я ошибаюсь?

— Если вы прогоните его отъ себя, онъ не легко это снесетъ.

— Можетъ ли молодой человкъ, у котораго столько интересовъ, такъ любить меня? Мн казалось, что только двушки такъ любятъ.

— Онъ понесетъ свой крестъ, какъ несутъ его другіе.

— Но я должна облегчить его ношу насколько могу, неправда-ли? Мн слдовало это сдлать раньше. Еслибъ я сразу удалила его, онъ бы не страдалъ. Всему этому долженъ быть конецъ. Хотя бы это убило меня, хотя бы это на короткое время страшно огорчило его, это будетъ сдлано!

XVI.— Маріонъ наврное поставитъ на своемъ.

Черезъ день Маріонъ получила отъ Гэмпстеда общанное письмо.

‘Дорогая Маріонъ!

‘Оказалось такъ, какъ я предполагалъ. Исторія Родена удивительно ихъ всхъ взволновала, въ Траффорд. Отецъ требуетъ, чтобъ я къ нему пріхалъ. О сестр моей вы слышали. Вроятно она теперь поставитъ на своемъ. Мн кажется, двушки всегда это длаютъ. Она теперь останется одна, я просилъ ее извстить васъ тотчасъ посл моего отъзда. Вамъ бы слдовало сказать ей, что она должна заставить его носить настоящее имя отца.

‘У насъ же, голубка, не двушка поставитъ на своемъ, а молодой человкъ. Моя двочка, моя душа, мы радость, мое сокровище, обдумайте все это и задайте себ вопросъ: неужели у васъ достанетъ духу приказать мн не быть счастливымъ?

‘Еслибъ не то, что вы сами сказали, у меня не нашлось бы достаточно тщеславія, чтобъ быть счастливымъ въ эту минуту, такъ какъ я счастливъ. Но вы сказали мн, что любите меня. Спросите отца вашего и онъ скажетъ вамъ, что если это такъ, то вашъ долгъ общать мн быть моей женой.

‘Можетъ быть, я пробуду въ отсутствіи день, два, а можетъ быть и недлю. Пишите мн въ Траффордъ — Траффордъ-Паркъ, Шрьюсбёри, и скажите, что пусть будетъ по моему. Мн иногда думается, что вы не знаете, какъ всецло мое сердце покорено вами, никакія удовольствія меня не радуютъ, никакія занятія не поглощаютъ, смыслъ имъ только и придаетъ мысль о вашей любви.

‘ Вашъ Гэмпстедъ’.

‘Помните, что, вн конверта, не должно быть ни слова о лорд. Мн очень непріятно, когда мистриссъ Роденъ меня такъ называетъ, во вы меня этимъ страшно мучите. Этимъ вы какъ будто даете понять, что ршились считать меня постороннимъ’.

Много разъ перечла она письмо это, прижимала его къ губамъ и груди.

Только на другой день взялась она за перо. Долго думала она надъ письмомъ своимъ и, наконецъ, написна слдующее:

‘Не знаю, какъ мн начать мое письмо, вы запретили мн употреблять единственное выраженіе, которое само легло бы подъ перо. Но я слишкомъ васъ люблю, чтобъ сердить васъ изъ-за такой бездлицы. А потому мое скромное письмо отправится къ вамъ безъ обычнаго вступленія. Врьте, что люблю васъ всмъ сердцемъ. Я и прежде говорила вамъ это и не хочу унижать себя, говоря, что это была неправда. Но я прежде также говорила вамъ, что не могу быть вашей женою. Милый, милый, могу только повторить это. Какъ горячо я васъ ни люблю, я не могу быть вашей женой. Вы просите меня все обдумать и задать себ вопросъ: неужели у меня достанетъ духу приказать вамъ не быть счастливымъ. У меня не достанетъ духу позволить вамъ сдлать то, что наврное сдлало бы васъ несчастнымъ.

‘На это дв причины. Первой, хотя она совершенно достаточна, вы, я знаю, не придадите никакого значенія. Когда я твержу вамъ, что вамъ не слдовало бы выбирать себ въ жены такую двушку какъ я, потому что мои привычки не подготовили меня къ такому положенію,— то вы иногда сметесь, а иногда почти сердитесь. Тмъ не мене я уврена, что я права. Врно, что изъ всхъ человческихъ существъ бдная Маріонъ Фай вамъ дороже. Когда вы называете меня радостью, сокровищемъ, я ни на минуту не сомнваюсь, что все это правда. Сдлайся я вашей женой, ваша честь и честность заставили бы васъ быть ласковымъ со мною. Но когда вы убдились бы, что я не похожа на другихъ внятныхъ дамъ, то, мн кажется, вы испытали бы разочарованіе. Я прочла бы это въ каждой черт вашего милаго лица и это разбило бы мое сердце.

‘Но это не все. Не будь ничего другого, мн кажется, я уступила бы, такъ какъ я только слабая двушка и ваши рчи, моя радость, моя жизнь, убдили бы меня. Но есть другая причина. Тяжело мн говорить о ней: зачмъ было бы васъ этимъ тревожить? Но мн думается, что, если я выскажу вамъ все до конца, то вы убдитесь. Мистриссъ Роденъ могла бы подтвердить вамъ мои слова. Мой дорогой отецъ могъ бы сказать вамъ тоже самое, еслибъ онъ самъ не хотлъ позволить себ думать это, изъ любви въ единственному ребенку, какой у него остался. Мать моя умерла, вс мои братья и сестры умерли. Я также умру въ молодости.

‘Неужели этого недостаточно? Знаю, что достаточно, а зная это, неужели мн не высказаться передъ вами, не раскрыть вамъ всего моего сердца? Вы позволите мн это сдлать, такъ какъ, хотя бы между нами было ршено, что мы никогда не можемъ быть другъ къ другу ближе, чмъ мы есть, тмъ не мене мы можемъ позволить себ любить другъ друга? О мой милый, мой единственный другъ, я не могу утшить васъ тмъ, чмъ утшаю себя, такъ какъ, вы мужчина я не можете найти утшенія въ печали и разочарованіи, какъ можетъ найти его двушка. Мужчина думаетъ, что долженъ завоевать себ все, чего желаетъ. Двушк, мн кажется, достаточно сознавать, что то, чего она всего сильне желаетъ, досталось бы ей на долю, еслибы судьба не была такъ немилосерда.

‘Милый, вы не можете получить того, чего желаете, вамъ придется немного пострадать. Я, которая охотно отдала бы за васъ жизнь, должна сказать вамъ это. Но вы мужчина, соберитесь съ духомъ, скажите себ, что скорбь эта продолжится недолго. Чмъ меньше, тмъ лучше, тмъ больше вы обнаружите душевной силы, одолвая гнетущее васъ горе.

‘Помните одно: если Маріонъ Фай суждено дожить до той минуты, когда вы приведете въ свой домъ молодую жену, какъ повелваетъ вамъ долгъ, для нея будетъ утшеніемъ сознавать, что зло причиненное ею, изглажено.

‘Маріонъ.

‘Не умю вамъ сказать какъ бы я гордилась посщеніемъ вашей сестры, еслибъ она удостоила навстить меня. Не лучше ли мн отправиться въ Гендонъ-Голлъ? Я могла бы устроить это очень легко. Не отвчайте мн на это, но попросите ее написать мн словечко’.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Два дня спустя леди Франсесъ пріхала къ ней.

— Позвольте мн взглянуть на васъ,— сказала Маріонъ, когда гостья обняла и поцловала ее.— Мн пріятно смотрть на васъ, убждаться, похожи ли вы на него. На мои глаза, онъ такъ хорошъ.

— Онъ красиве меня.

— Вы женщина, онъ мужчина. Но вы похожи на него и очень хороши собой. У васъ также есть поклонникъ, нашъ близкій сосдъ?

— Да. Приходится въ этомъ сознаться.

— Почему же не сознаться? Отрадно любить и быть любимой. Онъ также сталъ аристократомъ — какъ вашъ братъ.

— Нтъ, Маріонъ, вы ошибаетесь. Можно мн называть васъ ‘Маріонъ’?

— Отчегоже? Онъ почти сразу сталъ звать меня ‘Маріонъ’.

— Неужели?

— Да, какъ будто такъ и слдовало. Но я это замтила. Это было не тогда, когда онъ попросилъ меня помшать огонь въ камин, а въ слдующій разъ. Говорилъ онъ вамъ объ огн въ камин?

— Нтъ, не говорилъ.

— Мужчина не говоритъ о такихъ вещахъ, но двушка ихъ помнитъ. Какъ вы добры, что пріхали. Вы знаете — не правда ли?

— Что?

— Что я — и братъ вашъ, наконецъ, все поршили?— Добродушная улыбка сошла съ лица леди Франсесъ, но она ничего не отвтила.— Вы должны это знать. Я уврена, что и онъ теперь знаетъ. Посл того, что я сказала въ своемъ письм, онъ больше не будетъ мн противорчить.— Лэди Франсесъ покачала головой. Я написала ему, что пока я жива, онъ будетъ мн дороже всего міра. Но и только.

— Почему бы вамъ — не жить?

— Лэди Франсесъ…

— Зовите меня ‘Фанни’.

— Я буду звать васъ ‘Фаннн’, если вы позволите мн все вамъ высказать. О, какъ бы я желала, чтобъ вы захотли все это понять и не заставляли меня больше распространяться объ этомъ. Но вы должны знать — вы должны знать, что желаніе вашего брата не можетъ быть исполнено. Если-бъ объ этомъ только было меньше толковъ, если-бъ онъ захотлъ согласиться и вы также, тогда, мн кажется, я могла бы быть счастлива. Что такое, въ сущности, т нсколько лтъ, которыя намъ придется прожить здсь? Разв мы не встртимся снова, разв мы не будемъ тогда любить другъ друга?

— Надюсь, что да.

— Если вы дйствительно на это надетесь, то почему бы намъ не быть счастливыми? Но какъ могла бы я надяться на это, если-бъ сознательно навлекла на него большое несчастіе? Если-бъ я причинила ему вредъ здсь, могла ли бы я надяться, что онъ будетъ любитъ меня на неб, когда узнаетъ вс тайны моего сердца? Но если онъ скажетъ себ, что я принесла себя въ жертву ради его, что я не захотла пасть въ его объятія, потому что это было бы нехорошо для него, тогда, хотя другая можетъ быть и будетъ ему дороже, неужели я также не буду ему дорога?

Лэди Франсесъ могла только сжать ее въ объятіяхъ и поцловать.

— Когда вокругъ его очага,— о которомъ онъ говорилъ точно это почти мой очагъ,— соберутся здоровые мальчики и краснощекія, хорошенькія двочки и онъ будетъ знать, что я могла бы датъ ему, разв онъ не помолится за меня и не скажетъ мн, въ молитв, что, когда мы встртимся ‘тамъ’, я, по прежнему, буду дорога ему? А когда она все узнаетъ, она, которая будетъ покоиться на груди его, неужели я ей не стану дорога?

— О, сестра моя!

Лэди Франсесъ, прежде чмъ вышла изъ этого дома, поняла, что брату ея не удастся поставить на своемъ въ этомъ дл, которое такъ близко его сердцу.

XVII.— Но это правда.

Джорджъ Роденъ пришелъ къ окончательному ршенію, относительно своего титула и сообщилъ всмъ, до кого это касалось, что намренъ остаться по прежнему — Джорджемъ Роденомъ, почтамтскимъ клеркомъ. Когда съ нимъ, въ томъ или другомъ смысл, заговаривали о разумности, или врне неразуміи его ршенія, онъ, по большей части, улыбался, не распространялся, но нисколько не терялъ вры въ себя. Ни одному изъ аргументовъ, какіе выставлялись противъ него, онъ нисколько не поддавался. Что касается доброй славы матери,— говорилъ онъ, никто въ ней не сомнвался и никто въ ней ни на минуту не усомнится. Мать сама ршила вопросъ о своемъ имени и носила его четверть вка. Сама она и не помышляла мнять его. Для нея, выступить на сцену въ качеств герцогини, противорчило бы ея чувствамъ, ея вкусамъ, всмъ ея понятіямъ. Она не будетъ имть средствъ, соотвтствующихъ ея общественному положенію, и была бы вынуждена по прежнему жить въ Парадизъ-Роу, съ простымъ присоединеніемъ нелпаго прозвища. Объ этомъ и рчи не было. Только для него желала она новаго названія. А для него, уврялъ онъ, аргументы противъ принятія громкаго титула еще сильне. Ему необходимо зарабатывать свой хлбъ, и единственнымъ къ тому способомъ было исполнять свое дло, въ качеств почтамтскаго клерка. Вс согласны были съ тмъ, что герцогу было бы неприлично занимать такую должность. Это было бы до такой степени неприлично, утверждалъ онъ, что онъ сомнвается, чтобъ можно было найти человка, достаточно храбраго, чтобъ расхаживать по свту въ такой дурацкой шапк. Во всякомъ случа, онъ такимъ мужествомъ не обладаетъ. Кром того, никакой англичанинъ, какъ онъ слышалъ, не можетъ по своему благоусмотрнію носить иностранный титулъ. А онъ хотлъ быть англичаниномъ, онъ всегда былъ имъ. Въ качеств обитателя Галловэй онъ вотировалъ за двухъ радикаловъ, какъ представителей мстечка Велингтонъ. Онъ не желалъ парализировать собственныхъ дйствій, заявить, что все, что онъ длалъ прежде, было дурно.

Свтъ съ нимъ не соглашался, даже въ почтамт онъ былъ противъ него.

— Я не совсмъ понимаю, почему бы вы не могли на это согласиться,— сталъ сэръ Бореасъ, когда Роденъ предоставилъ ему разсудить: возможно ли, чтобъ молодой человкъ называющійся герцогъ ди-Кринола, занялъ свое мсто, въ качеств клерка, въ отдленіи мистера Джирнингэма.

— Право, не вижу, почему бы вамъ не попытаться.

— Нелпость была бы такъ громадна, что окончательно подавила бы меня, сэръ. Я ни на что не былъ бы годенъ,— сказалъ Роденъ.

— Къ такого рода вещамъ очень быстро привыкаютъ. Сначала вамъ было бы неловко, такъ же какъ и прочимъ служащимъ и курьерамъ. Я ощущалъ бы нкоторую неловкость, прося кого-нибудь послать ко мн герцога ди-Кринола, такъ какъ намъ не въ привычку посылать за герцогами. Но нтъ ничего, съ чмъ нельзя было бы свыкнуться. Будь отецъ вашъ принцемъ, я не думаю, чтобъ черезъ мсяцъ это особенно тяготило меня.

— Какую пользу принесло бы это мн, сэръ Бореасъ?

— Мн кажется, это было бы вамъ полезно. Трудно объяснить, въ чемъ была бы польза, особенно человку, который такъ сильно, какъ вы, возстаетъ противъ всякихъ представленій объ аристократіи. Но…

— Вы хотите сказать, что меня быстре бы повысили изъ-за моего титула?

— Я считаю вроятнымъ, что гражданское управленіе нашло бы возможнымъ сдлать нсколько боле для хорошаго служащаго съ громкимъ именемъ, чмъ для хорошаго же служащаго безъ имени.

— Въ такомъ случа, сэръ Бореасъ, гражданскому управленію должно бы быть стыдно.

— Можетъ быть,— но это было бы такъ. Кто-нибудь вмшался бы, чтобъ устранить аномалію — видть герцога ди-Кринола возсдающимъ за однимъ столомъ съ мистеромъ Крокеромъ. Я не стану съ вами спорить о томъ, должно ли это быть, но разъ это вроятно, то нтъ никакой причины, почему бы вамъ не воспользоваться благопріятными обстоятельствами, если у васъ на это хватитъ способностей и мужества. Понятно, что вс мы, въ жизни, жаждемъ одного: успха. Если на вашемъ пути встрчается благопріятная комбинація, я не вижу, почему бы вамъ отталкивать ее.

Такова была мудрость сэра Бореаса, но Роденъ не захотлъ воспользоваться ею. Онъ поблагодарилъ великаго человка за вниманіе и сочувствіе, но отказался снова обдумать свое ршеніе. Въ отдленіи, въ которомъ возсдалъ мистеръ Джирнингэмъ съ Крокеромъ, Боббиномъ и Гератэ, чувство въ пользу титула было гораздо нелпе, да и выражалось боле энергическимъ языкомъ. Крокеръ не въ силахъ былъ сдерживаться, когда узналъ, что на этотъ счетъ существуетъ еще какое-нибудь сомнніе. При первомъ появленіи Родена въ департамент, Крокеръ чуть не бросился въ объятія друга, восклицая: — герцогъ, герцогъ, герцогъ! а затмъ упалъ на стулъ, совершенно подавленный волненіемъ. Роденъ оставилъ это безъ всякаго замчанія. Ему оно было очень непріятно, отвратительно. Онъ предпочелъ бы имть возможность приссть къ своему столу и продолжать свою работу безъ всякихъ особенныхъ овацій кром обычнаго привтствія, вызваннаго его возвращеніемъ. Его сильно огорчало, что уже все извстно объ отц его, и о титул этого отца. Но это было естественно. Свтъ узналъ. Свтъ помстилъ это въ газеты. Свтъ объ этомъ толковалъ. Конечно мистеръ Джирнингэмъ также заговоритъ объ этомъ, а также младшіе клерки и Крокеръ. Крокеръ, разумется, заговоритъ громче всхъ остальныхъ. Этого слдовало ожидать. А потому, онъ оставилъ безъ вниманія восторженное и почти истерическое восклицаніе его, въ надежд, что Крокеръ будетъ подавленъ своими чувствами и успокоится. Но восторжествовать надъ Крокеромъ было не такъ легко. Онъ, правда, просидлъ минуты дв на стул, съ разинутымъ ртомъ, но онъ только приготовлялся въ серьозной демонстраціи.

— Мы очень рады снова видть васъ, сэръ,— сказалъ мистеръ Джирнингэмъ, въ первую минуту не совсмъ ясно понимая, какъ ему приличне обратиться въ сослуживцу.

— Благодарю васъ, мистеръ Джирнингэмъ. Я возвратился совершенно благополучно.

— Мы вс съ восхищеніемъ узнали… то, что узнали,— осторожно сказалъ мистеръ Джирнингэмъ.

— Клянусь, да,— сказалъ Боббинъ.— Вдь это правда, не такъ ли? Такое чудное имя!

— Столько правды: и столько неправды, что я хорошенько не знаю, какъ и отвтить вамъ,— сказалъ Роденъ.

— Но вы же?— спросилъ Гератэ… и остановился, не дерзая выговорить громкій титулъ.

— Нтъ, это-то именно и несправедливо,— возразилъ тотъ.

— Но это правда,— крикнулъ Крокеръ, вскакивая со стула.— Правда, правда! Это совершенно врно. Онъ — герцогъ ди-Кринола. Конечно, мы такъ будемъ называть его, мистеръ Джирнингэмъ, неправда ли?

— Право, не знаю,— сказалъ мистеръ Динрнингэмъ.

— Позвольте мн знать свое имя,— сказалъ Роденъ.

— Нтъ, нтъ,— продолжалъ Крокеръ.— Это длаетъ честь вашей скромности, но друзья ваши этого допустить не могутъ. Мы совершенно уврены, что вы — герцогъ. Человка называютъ именемъ, какое онъ носитъ, а не тмъ, какое ему заблагоразсудится. Еслибъ герцогъ Миддльсексъ назвался мистеромъ Смитомъ, онъ, все равно, былъ бы герцогомъ, не правда ли, мистеръ Динрнингэмъ? Весь свтъ звалъ бы его герцогомъ. То же должно быть и съ вами. Я не назвалъ бы вашу свтлость мистеромъ… вы знаете, что я хочу назвать, но я никогда боле не выговорю этого имени — ни за что въ мір.

Роденъ сильно нахмурился.

— Обращаюсь къ цлому департаменту,— продолжалъ Крокеръ,— прося его, въ виду его собственной чести, называть нашего дорогого и высокочтимаго друга, при всхъ случаяхъ, его настоящимъ именемъ. Пью за здоровье герцога ди-Кринола!

Въ эту самую минуту Крокеру принесли его завтракъ, состоявшій изъ хлба съ сыромъ и кружки пива. Онъ поднесъ оловянную кружку ко рту и выпилъ во славу своего аристократическаго пріятеля, безъ всякой мысли о насмшк. Для Крокера было великимъ дломъ находиться въ соприкосновеніи съ человкомъ, обладающимъ такимъ аристократическимъ титуломъ. Въ глубин души онъ благоговлъ передъ герцогомъ. Онъ охотно бы просидлъ здсь до шести или семи часовъ, исправилъ бы за герцога всю его работу, только потому, что герцогъ,— герцогъ. Онъ не исполнилъ бы ее удовлетворительно, потому что ему не было свойственно хорошо исполнять какую бы то ни было работу, но онъ исполнилъ бы ее такъ же хорошо, какъ исполнялъ собственную. Онъ ненавидлъ работу, но онъ готовъ былъ скорй проработать всю ночь, чмъ видть герцога за работой,— такъ велико было его уваженіе въ аристократіи вообще.

— Мистеръ Крокеръ,— строго сказалъ мистеръ Джирнингэмъ,— вы превращаетесь въ чистую язву.

— Въ язву?

— Да, въ язву. Когда вы видите, что джентльменъ чего-нибудь не желаетъ, вы не должны этого длать.

— Но когда имя человка остается его именемъ!

— Все равно. Разъ онъ этого не желаетъ, вы не должны этого длать.

— Если это настоящее имя человка?

— Все равно,— сказалъ мистеръ Джирнингэнъ.

— Если джентльмену угодно сохранить инкогнито, почему ему не исполнить своего желанія?— спросилъ Гератэ.

— Еслибъ герцогъ Миддльсексъ назвался мистеромъ Смитомъ,— сказалъ Боббинъ,— всякій джентльменъ, который былъ бы джентльменомъ, не сталъ бы ему противорчить.

Крокеръ, не побжденный, но на эту минуту озадаченный, надувшись прислъ къ своему столу. Хорошо было жалкимъ людямъ, слабымъ существамъ какъ Джирнингэмъ, Боббинъ и Гератэ, отказываться отъ своей добычи, но онъ не желаетъ, чтобъ его такъ обманывали.

Въ Парадизъ-Роу вс были положительно противъ Родена, не только Демиджоны и Дуфферы, но и мать и мистриссъ Винсентъ. Послдняя постила мистриссъ Роденъ въ первый понедльникъ по ея возвращеніи. О многомъ надо было потолковать.

— Печальная, печальная исторія,— сказала мистриссъ Винсентъ, дослушавъ разсказъ кузины до конца и качая головой.

— Во всхъ нашихъ исторіяхъ, мн кажется, много печальнаго. У меня мой сынъ и никакая мать не можетъ имть больше основаній гордиться сыномъ.— Мистриссъ Винсентъ снова покачала головой.— Я утверждаю это,— повторила мать, — а имя такого сына, я не могу допустить, что тутъ была одна печаль.

— Желала бы я, чтобъ онъ охотне исполнялъ свои религіозныя обязанности,— сказала мистриссъ Винсентъ.

— Не можемъ мы вс всегда сходиться во мнніяхъ. Не нахожу, чтобъ необходимо было выдвигать это на сцену теперь.

— Это вопросъ, который должно выдвигать на сцену ежедневно и ежечасно, Мэри, если хочешь, чтобъ была какая-нибудь польза.

Но не по этому вопросу желала теперь мистриссъ Роденъ получить содйствіе кузины. Настоящей ея цлью было заставить кузину согласиться, что сынъ ея долженъ разршить себ носить титулъ отца.

— Ho какъ вы думаете — долженъ онъ принять имя отца?— спросила она.— Мистриссъ Винсентъ покачала головой и попыталась состроить глубокомысленную физіономію. Мнніе ея, по этому вопросу, далеко не установилось. Конечно, прилично, чтобъ сынъ носилъ имя отца. Вс приличія свта, насколько мистриссъ Винсентъ съ ними знакома, указываютъ на это. Кром того она отнюдь не пренебрегала происхожденіемъ и считала, что люди обязаны относиться чуть не съ благоговніемъ къ тмъ, кто носитъ титулы. Хотя она всегда, до нкоторой степени, враждебно относилась къ Джорджу Родену, изъ-за вольностей, которыя онъ позволялъ себ по отношенію къ нкоторымъ религіознымъ вопросамъ, тмъ не мене она была достаточно добра, чтобъ желать всего хорошаго кузин. Еслибъ рчь шла объ англійскомъ титул, она, конечно, не покачала бы головой. Но къ этому иностранному, итальянскому титулу она относилась не безъ сомнній. Кром того, по ея понятіямъ, наслдственные титулы всегда были связаны съ наслдственными владніями. Для нея было нчто почти анти-религіощное въ понятіи о герцог безъ единаго акра помстій. А потому она могла только снова покачать головой.

— Права его на этотъ титулъ также несомннны,— продолжала мистриссъ Роденъ,— какъ права старшаго сына самаго знатнаго пэра Англіи.

— Вроятно, милая, но…

— Но что?

— Полагаю, что ты права, только… только это не совсмъ тоже, что англійскій пэръ.

— Право наслдованія одинаково.

— Онъ никогда не могъ бы засдать въ палат лордовъ.

— Конечно, нтъ, но почему бы ему больше стыдиться принять итальянскій титулъ, чмъ его пріятелю лорду Гэмпстеду — англійскій? Это ему не помшаетъ жить здсь. Многіе иностранные аристократы живутъ въ Англіи.

— Полагаю, что онъ могъ бы жить здсь,— сказала мистриссъ Винсентъ, точно оказывая особую милость.— Не думаю, чтобъ былъ бы законъ, въ силу котораго онъ изгонялся бы изъ страны.

— Ни изъ почтамта, еслибъ захотлъ тамъ остаться,— сказала мистриссъ Роденъ.

— На этотъ счетъ я ничего не знаю.

— Хотя бы его удалили, я предпочла бы, чтобъ это состоялось. По моимъ понятіямъ, человкъ не долженъ отказываться отъ преимущества, которое принадлежитъ ему по праву. Если не ради себя самого, онъ долженъ сдлать это ради дтей своихъ. Ему-то, во всякомъ случа, нечего стыдиться этого имени. Его носили его отецъ, ддъ, многія поколнія его предковъ. Вспомните, какъ люди у насъ спорятъ изъ-за титула, какъ они вырываютъ его другъ у друга, когда является сомнніе относительно того, кто имлъ право наслдовать его. Тутъ нтъ никакихъ сомнній.

Убжденная этими вскими аргументами мистриссъ Винсентъ, наконецъ, выразила мнніе, что ея родственникъ долженъ немедленно принять имя отца своего.

XVII.— Важный вопросъ.

Кром Крокера, мистриссъ Винсентъ, матери и сэра Бореаса многіе живо интересовались длами Джорджа Родена. Въ числ ихъ первое мсто принадлежало леди Персифлажъ.

‘Постарайся принять его какъ можно любезне,— писала она сестр.— Теперь больше ничего не остается. Имя прекрасное и хотя итальянскіе титулы не цнятся такъ высоко, какъ наши, тмъ не мене, когда они такъ хороши какъ этотъ, они имютъ большое значеніе. Существуютъ подлинныя лтописи фамиліи ди-Кринола, нтъ ни малйшаго сомннія, что онъ глава ея. Протяни ему руку и выпиши его въ Траффордъ, если Кинсбёри достаточно оправился. До меня дошли слухи, что онъ совершенно приличенъ, очень статенъ и пр., совсмъ не изъ тхъ молодыхъ людей, которые, стоя въ комнат, дрожатъ, потому, что не умютъ сказать слова. Если бы онъ былъ въ этомъ род, Фанни никогда не увлеклась бы имъ. Персифлажъ толковалъ о немъ кое-съ-кмъ и говоритъ, что что-нибудь наврное устроится, если его обставятъ какъ слдуетъ и онъ не будетъ стыдиться своей фамиліи. Персифлажъ готовъ сдлать все, что можетъ, но прежде всего необходимо, чтобы ты раскрыла молодому человку свои объятія’.

Письмо это очень смутило лэди Кинсбёри. Раскрыть свои объятія герцоіу ди-Кринола она, пожалуй, еще могла, но какъ раскрыть ихъ лэди Франсесъ? двушк, которую она запирала въ Кенигсграф, письма которой перехватывала? Тмъ не мене, она согласилась.

‘Никогда не полюблю я Фанни,— отвчала она сестр,— она такая хитрая. Но, конечно, выпишу ихъ обоихъ сюда, если ты думаешь, что такъ всего лучше. Чмъ они будутъ жить, Господь одинъ знаетъ. Но, конечно, это будетъ не моя забота’.

Первымъ послдствіемъ этихъ переговоровъ было очень ловко редактированное письмо лэди Персифлажъ, въ которомъ она приглашала Джорджа Родена въ замокъ Готбой, на Пасху. Громкій титулъ ни разу не упоминался въ этомъ посланіи, адресованномъ на имя мистера Джорджа Родена, но въ немъ были намеки, дававшіе понять, что настоящее положеніе въ свт почтамтскаго клерка хорошо извстно всмъ обитателямъ замка Готбой. Главной приманкой для нашего героя послужило заявленіе, что въ числ гостей будетъ и лэди Франсесъ Траффордъ. Искушеніе было слишкомъ сильно, Роденъ принялъ приглашеніе.

— И такъ вы дете въ замокъ Готбой?— сказалъ ему Крокеръ. Крокеръ, въ это время, испытывалъ истинную пытку. Ему наконецъ, растолковали, что онъ поступаетъ совершенно неправильно, величая герцога ‘свтлостью’. Если вообще признавать Родена герцогомъ, онъ могъ быть только итальянскимъ герцогомъ,— а потому не ‘свтлостью’. Это объяснилъ ему Боббинъ и смутилъ его. Титулъ: ‘герцогъ’ онъ могъ употреблять по прежнему, но онъ боялся гнва Родена, въ случа, еслибы сталъ употреблять его слишкомъ часто.

— Вы почему знаете?— спросилъ Роденъ.

— Я, какъ вамъ извстно, самъ тамъ бывалъ, да и часто получаю извстія изъ замка Готбой.

— Да, я ду въ замокъ Готбой.

— Гэмпстедъ, вроятно, тамъ будетъ. Я тамъ познакомился съ Гэмпстедомъ. Человкъ въ условіяхъ лорда Персифлажа, конечно, съ восторгомъ привтствуетъ — герцога ди-Кринола.

Онъ подался назадъ, точно боясь, что Роденъ его ударитъ, но… но договорилъ-таки свою фразу до конца.

— Конечно, если вамъ угодно досаждать мн, я тутъ ничего подлать не могу,— сказалъ Роденъ, выходя изъ комнаты.

По прізд его въ замокъ, все сначала пошло очень гладко. Вс называли его: ‘мистеръ Роденъ’. Лэди Персифлажъ приняла его очень любезно. Лэди Франсесъ была на лицо, она обращалась съ нимъ какъ обращалась бы со всякимъ другимъ претендентомъ, безъ малйшихъ намековъ на его общественное положеніе, а именно этого-то онъ и желалъ. Лордъ Льюддьютль пріхалъ провести въ замк два дня праздника и былъ съ нимъ очень вжливъ. Лэди Амальдина была очень рада съ нимъ познакомиться и черезъ три минуты уже просила его общать, что онъ не женится до августа, въ виду ея интересовъ.

— Еслибы я теперь должна была отказаться отъ надежды видть Фанни въ числ моихъ дружекъ,— сказала она,— мн право кажется, что я совсмъ бы отъ всего отказалась.

Передъ обдомъ ему позволили остаться наедин съ Фанни и тутъ онъ, въ первый разъ въ жизни, почувствовалъ, что его помолвка — признанный фактъ.

Все это было ему тмъ пріятне, что его при этомъ называли его настоящемъ именемъ. Ему было почти стыдно того смущенія, какое причинилъ ему его воображаемый титулъ. Онъ сознавалъ, что думалъ объ этомъ вопрос больше, чмъ онъ того заслуживалъ. Приставанья Крокера были ему ненавистны. Невроятно было, чтобы онъ встртилъ второго Крокера, но все же онъ опасался, самъ почти не зная чего. Лэди Персифлажъ и леди Амальдина об называли Родена, его настоящимъ именемъ, а лордъ Льюддьютль никакъ его не называлъ. Еслибы ему только дали ухать такъ, какъ онъ пріхалъ, безъ единаго намека, со стороны кого бы то ни было, на семейство ди-Кринола, тогда онъ ршитъ, что обитатели замка Готбой чрезвычайно благовоспитанны. Но онъ боялся на это надяться. Лорда Персифлажъ онъ увидлъ передъ самымъ обдомъ и тутъ, больше чмъ когда-либо замтилъ, что его представили подъ именемъ мистера Родена.

— Очень радъ васъ видть, мистеръ Роденъ. Надюсь, что вы охотникъ до живописныхъ видовъ. Считается, что у насъ, съ вершины башни, лучшій видъ въ цлой Англіи. Увренъ, что дочь моя покажетъ вамъ его. Не стану утверждать, чтобы я самъ когда-нибудь его видлъ. Прекрасные виды имютъ свою прелесть когда путешествуешь, но дома никто за ними никогда не гонится.

Этимъ лордъ Персифлажъ заплатилъ дань вжливости незнакомцу и разговоръ сдлался общимъ.

Весь слдующій день былъ посвященъ чарамъ любви и природы. Погода была восхитительна и Родену дозволено было бродить, гд вздумается, съ лэди Франсесъ. Вс въ дом считали его признаннымъ женихомъ. Такъ какъ онъ, въ сущности, никогда не былъ признанъ никмъ изъ членовъ ея семьи, кром самой двушки, такъ какъ маркизъ даже не удостоилъ принять его, когда онъ явился, но поручилъ мистеру Гринвуду презрительно отвергнуть его предложеніе, такъ какъ маркиза отнеслась къ нему какъ къ человку, котораго и презирать-то не стоитъ, такъ какъ даже его искренній другъ лордъ Гэмпстедъ объявилъ, что затрудненія будутъ непреодолимы,— это внезапное исчезновеніе всякихъ препятствій не могло не показаться ему очаровательнымъ чудомъ. Онъ понималъ, что согласіе лорда и леди Персифлажъ совершенно такъ же дйствительно, какъ согласіе лорда и леди Кинсбёри. Случилось нчто, что въ глазахъ всей семьи какъ бы подняло его изъ грязи и поставило на величественный пьедесталъ. Все это длалось потому, что его почитали итальянскимъ аристократомъ. А между тмъ это совершенно неврно, онъ никому не позволитъ такъ величать его, насколько въ его власти помшать этому.

Пребываніе его должно было продолжаться два полныхъ дня. Одинъ былъ всецло посвященъ любви. На слдующее утро, посл перваго завтрака, онъ очутился съ глазу на глазъ съ лордомъ Персифлажъ.

— Очень, очень радъ, что имлъ удовольствіе видть васъ здсь,— началъ хозяинъ. Роденъ на это только поклонился.

— Я не имю удовольствія лично знать вашего дядю, но въ Европ нтъ человка, котораго я бы больше уважалъ.

Роденъ снова поклонился.

— Вс подробности этого вашего романа мн извстны черезъ д’Осси. Вы знаете д’Осси?— Роденъ объявилъ, что не иметъ чести знать итальянскаго посланника.

— А, ну, конечно, вамъ надо познакомиться съ д’Осси. Не стану обсуждать, соотечественникъ ли онъ вамъ или нтъ, но познакомиться вамъ съ нимъ надо. Онъ — большой пріятель вашего дяди.

— Я только благодаря случаю познакомился съ дядей и даже узналъ, что онъ мн дядя.

— Совершенно врно. Но случай послдовалъ, а результатъ, къ счастью, остается. Несомннно, вамъ придется принять свою фамилію.

— Я сохраню то имя, которое ношу, лордъ Персифлажъ.

— Вы убдитесь, что это совершенно невозможно. Королева этого не допуститъ.— При этихъ словахъ Роденъ широко раскрылъ глаза, но министръ иностранныхъ длъ посмотрлъ на него въ упоръ, точно желая его уврить, что хотя онъ прежде ни о чемъ подобномъ никогда не слыхалъ, это тмъ не мене правда.— Конечно, дло не обойдется безъ затрудненій. Въ настоящую минуту я не съумлъ бы посовтовать, какъ это слдуетъ обдлать. Можетъ быть, вамъ лучше было бы подождать, пока ея величество выразитъ желаніе принять васъ какъ герцога ди-Кринола. Разъ она это сдлаетъ, вамъ не останется другого выбора.

— Не останется выбора относительно собственнаго имени?

— Ни малйшаго. Въ настоящую минуту я, въ значительной степени, думаю о благ моей родственницы, лэди Франсесъ. Придется что-нибудь устроить. Пока, я еще не совсмъ ясно различаю путь, но, безъ сомннія, что-нибудь устроится. Герцогъ ди-Кринола, я увренъ, найдетъ себ приличное занятіе.

Тутъ онъ позвонилъ въ маленькій колокольчикъ и Вивіанъ, личный секретарь, вошелъ въ комнату. Вивіанъ и Роденъ были знакомы, они обмнялись нсколькими любезными словами, но Роденъ былъ вынужденъ разстаться съ лордомъ безъ дальнйшихъ протестовъ относительно предполагаемыхъ желаній ея величества.

Часовъ около пяти его пригласили въ собственную, маленькую гостиную лэди Персифлажъ.

— Неправда ли, я была къ вамъ очень добра?— спросила она, смясь.

— Дйствительно, очень добры. Что могло быть любезне какъ пригласить меня сюда, въ замокъ?

— Это я сдлала для Фанни. Но сказала ли я вамъ хоть слово о вашемъ ужасномъ имени?

— Не говорили, сдлайте милость, лэди Персифлажъ, будьте добры до конца.

— Да,— сказала она,— я буду добра до конца, при всхъ. Я ни слова не говорила объ этомъ даже Фанни. Фанни — ангелъ.

— Я съ вами согласенъ.

— Это само собой разумется. Но даже ангелъ не откажется отъ общественнаго положенія, принадлежащаго ему по праву. Вы не должны позволять себ предполагать, чтобы даже Фанни Траффордъ была равнодушна къ титуламъ. Есть жертвы, которыхъ мужчина можетъ ожидать отъ двушки, но есть жертвы, которыхъ ожидать нельзя, какъ бы она влюблена ни была. Фанни Траффордъ должна сдлаться герцогиней ди-Кринола.

— Боюсь, что этого я не въ состояніи для нея сдлать.

— Дорогой мой мистеръ Роденъ, это должно быть. Я не могу позволить вамъ ухать отсюда, не объяснивъ вамъ, что, какъ женихъ, вы не можете отказаться отъ своего титула. Еслибъ вы намревались остаться холостякомъ, я не берусь ршить, какъ далеко могли бы завести васъ ваши своеобразныя понятія, но такъ какъ вы намрены жениться, то и у нея будутъ свои права. Предоставляю вамъ судить, честно ли было бы съ вашей стороны просить ее отказаться отъ намренія, котораго она будетъ вправ ожидать отъ васъ. Подумайте объ этомъ, мистеръ Роденъ. Теперь я васъ боле на этотъ счетъ безпокоить не буду.

Боле объ этомъ не было рчи въ замк Готбой. На другой день онъ возвратился въ почтамтъ.

XVIII.— Принуждать не могу.

Около половины апрля лордъ и лэди Кинсбёри пріхали въ Лондонъ. Изо дня въ день, недлю за недлей, маркизъ объявлялъ, что никогда боле не будетъ въ силахъ выйти изъ своей комнаты и собирался умирать немедленно, пока окружающіе его не начали думать, что онъ вовсе не умретъ. Его, однако, наконецъ убдили, что онъ можетъ во всякомъ случа такъ же удобно умереть въ Лондон, какъ въ Траффорд, а потому онъ и позволилъ перевезти себя въ Паркъ-Лэнъ. Состояніе его здоровья, конечно, послужило предлогомъ этого передвиженія. Говорили, что въ это именно время года ему полезне будетъ быть поближе къ своему лондонскому доктору. Маркизъ поврилъ этому. Когда мужчина боленъ, для него нтъ ничего важне его болзни. Но вопросъ, не побудила ли маркизу тревога ея изъ-за прочихъ длъ семьи, убдить мужа. маркизъ далъ условное согласіе на бракъ дочери. Фанни разршено было выдти за герцога ди-Кринола. Разршеніе это дано было безъ всякаго прямого намека на денежный вопросъ, но въ немъ несомннно проглядывало общаніе со стороны отца невсты обезпечить имъ нкоторый доходъ. Чмъ же имъ иначе жить? Письмо къ лэди Франсесъ было написано ея мачихой, подъ диктовку маркиза. Но продиктованныя слова не были занесены на бумагу, безъ, всякихъ измненій. Отецъ желалъ быть мягкимъ и ласковымъ, просто выражая удовольствіе по поводу того, что поклонникъ его дочери оказывается герцогомъ ди-Кринола. Изъ этого маркиза сдлала договоръ. Женихъ будетъ принятъ въ качеств жениха, подъ условіемъ, что приметъ имя и титулъ. Сестра ея, лэди Персифлажъ, дала ей понять, что ей бы слдовало пригласить молодого человка въ Траффордъ. Она нашла, что удобне будетъ принять его въ Лондон. Лэди Франсесъ прідетъ къ нимъ въ Паркъ-Лэнъ и тогда молодой человкъ получитъ приглашеніе. Маркиза будетъ просить въ себ ‘герцога Ди-Кринола’. Ничто въ мір не заставитъ ее написать имя Родена.

Гэмпстедъ въ это время жилъ въ Гендон, сестра оставалась у него, пока маркиза не перехала въ городъ, но онъ ни съ кмъ, за исключеніемъ Джорджа Родена, часто не видался. Со времени возвращенія Родена изъ Италіи, ему, безъ словъ, было разршено посщать Гендонъ-Голлъ. Лэди Франсесъ писала отцу въ отвтъ на письмо, писанное маркизой отъ его имени, и объявила, что мистеръ Роденъ и желаетъ остаться мистеромъ Роденомъ. Она очень пространно объясняла его побужденія, но едва ли съумла сдлать ихъ сколько-нибудь понятными отцу. Онъ просто утаилъ письмо, прочтя его до половины. Онъ не желалъ брать на себя трудъ объяснять все это жен и боле ни во что не вмшивался, хотя предложенное условіе было положительно отвергнуто тми, кого оно должно было связывать.

Для Родена и лэди Франсесъ это, безъ сомннія, было очень пріятно. Сама лэди Амальдина Готвиль не была боле настоящей невстой своего аристократическаго поклонника, чмъ лэди Франсесъ — этого бдняка, итальянскаго аристократа. Но братъ, въ это время, далеко не былъ такъ счастливъ, какъ сестра. Между німъ и лэди Франсесъ, по возвращеніи его изъ Траффорда, произошла ужасная сцена. Онъ возвратился съ письмомъ Маріонъ въ карман, каждое слово этого письма было запечатлно въ его памяти, но онъ по прежнему сомнвался въ необходимости исполнить приказанія Маріонъ. Она объявляла, съ той силой выраженій, какую только съумла найти, что бракъ, который онъ намревался заключить, невозможенъ. Она и прежде не разъ говорила ему это и эти разговоры ни къ чему не повели. Когда она въ первый разъ сказала, что не можетъ сдлаться его женой, это почти нисколько не ослабило радости, какую доставили ему ея увренія въ любви. Это, въ глазахъ его, ничего не значило. Когда она говорила ему о различіи въ ихъ общественномъ положеніи, онъ ничего слышать не хотлъ. Всю свою жизнь, всю свою энергію онъ посвящалъ на то, чтобъ опровергнуть доводы тхъ, кто ежедневно толковалъ ему, что его отъ прочихъ людей отдляютъ особенности его общественнаго положенія.

Онъ ужъ, конечно, не позволитъ ничему подобному разлучить его съ единственной женщиной, которую онъ любилъ. Укрпивъ свое сердце этими размышленьями, онъ сказалъ себ, что робкимъ сомнніямъ двушки не должно придавать никакого серьезнаго значенія. Такъ какъ она любила его, онъ, конечно, будетъ въ силахъ побдить вс эти сомннія. Онъ возьметъ ее въ объятія и унесетъ. Въ немъ таилось убжденіе, что двушка, разъ признавшись въ любви въ человку, принадлежитъ ему и обязана ему повиноваться. Охранять ее, поклоняться ей, окружать ее попеченіями, заботиться, чтобъ втеръ слишкомъ сильно не подулъ на нее, говорить ей, что она единственное сокровище въ мір, которое иметъ въ глазахъ его истинную цну, но въ тоже время совершенно овладть ею, такъ чтобъ она всецло принадлежала ему,— таково было его представленіе объ узахъ, которыя должны были соединить его съ Маріонъ Фай. Такъ какъ любовь его доставляла ей отраду, невозможно, чтобъ она когда-нибудь не отозвалась на его призывъ.

Кое-что изъ этого и она замтила и поняла, что ей необходимо сказать ему всю правду. Она это сдлала въ очень немногихъ словахъ: ‘Мать моя умерла, вс мои братья и сестры умерли. Я также умру въ молодости’.

Что могло быть проще этихъ словъ, но какъ сильны они были въ своей простот! Онъ не ршался сказать, даже про себя, что это не правда, что этого не должно быть. Можетъ быть, она и уцлетъ тамъ, гд другіе не уцлли. На этотъ рискъ онъ готовъ былъ идти, готовъ былъ сказать ей, что все это она должна предоставить Богу. Такъ онъ, конечно, и поступитъ. Но онъ не можетъ сказать ей, что нтъ основаній опасаться. ‘Если намъ суждено жить — будемъ жить вмст, если умереть — умремъ, такъ скоро одинъ посл другаго, какъ только возможно. Намъ положительно необходимо одно — сойтись’. Вотъ что онъ теперь ей скажетъ.

Въ этомъ настроеніи онъ возвратился въ Гендонъ, собираясь немедленно отправиться въ Голловэй, чтобъ на словахъ объясниться съ Маріонъ. Его остановила записка квакера.

‘Мой дорогой, молодой другъ,— писалъ старикъ,— Маріонъ поручила мн передать теб, что мы нашли полезнымъ, чтобъ она отправилась, на нсколько недль, на морской берегъ. Я отвезъ ее въ Пегвель-Бей, откуда могу каждый день прізжать въ себ въ контору, въ Сити. Посл вашего послдняго свиданія она была не совсмъ здорова, не больна, собственно говоря, но взволнована, что вполн естественно. Я повезъ ее на морской берегъ, по совту докторовъ. Она, однако, проситъ меня передать теб, что бояться нечего. Тмъ не мене, лучше было бы, по крайней мр на время, избавить ее отъ волненія, сопряженнаго съ свиданіемъ съ тобою.

‘Твой врный другъ Захарія Фай’.

Записка эта его смутила, а въ первую минуту сильно разогорчила. Ему захотлось полетть въ Пегвель-Бей и лично убдиться, въ какомъ состояніи она дйствительно находится. Но по зрломъ обсужденіи онъ понялъ, что не сметъ этого сдлать вопреки приказанію квакера. Пріздъ его, безъ всякаго сомннія, взволнуетъ ее. Онъ вынужденъ былъ отказаться отъ этой мысли и удовольствоваться твердымъ намреніемъ навстить квакера въ Сити, на другой день.

Но слова сестры было тяжеле вынести, чмъ записку квакера.

— Милый Джонъ,— сказала она,— теб надо отъ этого отказаться.

— Никогда я отъ этого не откажусь,— отвтилъ онъ.

— Милый Джонъ!

— Какое право имешь ты совтовать мн отказаться? Что бы ты мн отвтила, еслибъ я объявилъ, что ты должна отказаться отъ Джорджа Родена?

— Еслибъ была одна и таже причина!

— Что ты знаешь о какой бы то ни было причин?

— Милый, милый братъ.

— Ты противъ меня. Ты умешь быть упрямой. Я не боле тебя способенъ отказаться отъ того, чмъ дорожу.

— Тутъ дло идетъ объ ея здоровь.

— Разв она первая молодая двушка, которая выйдетъ замужъ, не будучи здорова, какъ коровница? Какъ можешь ты ршаться приговаривать ее къ смерти?

— Это не я. Это сама Маріонъ. Ты просилъ меня навстить ее, она говорила со мной.

Онъ помолчалъ съ минуту, а затмъ хриплымъ, тихимъ голосомъ спросилъ:

— Что она теб сказала?

— О, Джонъ! мн кажется, что я едва ли могу повторить теб, что она сказала. Но ты самъ знаешь. Она писала теб, что, изъ-за ея здоровья, твое желаніе не можетъ быть исполнено.

— Неужели ты бы хотла, чтобъ я уступилъ потому только, что она боится за меня? Будь Джорджъ Роденъ не крпкаго здоровья, ты бы оттолкнула его и ухала?

— Трудно обсуждать этотъ вопросъ, Джонъ.

— Но его приходится обсуждать. О немъ, во всякомъ случа, приходится подумать. Не думаю, чтобъ женщина имла право сама ршать его и съ увренностью утверждать, что Всемогущій обрекъ ее на раннюю смерть. Эти вещи надо предоставлять Провиднію, случаю, судьб, называй какъ хочешь.

— Но если у нея свои убжденія?

— Ее не надо предоставлять собственнымъ убжденіямъ. Въ томъ-то и дло. Ей не слдуетъ позволять жертвовать собою какой-то фантазіи.

— Никогда теб не убдить ее,— сказала сестра, положивъ руку на его руку и жалобно заглядывая ему въ лицо.

— Не убдить? Ты ршительно утверждаешь, что мн ее не убдить?— На это она только покачала головой.— Почему ты говоришь такъ положительно?

— Она могла сказать мн вещи, которыя едва ли могла сказать теб.

— Въ чемъ же дло?

— Она могла сказать мн вещи, которыя я едва ли могу повторитъ теб. О, Джонъ, поврь, поврь мн. Ты долженъ отказаться отъ этой мысли. Маріонъ Фай никогда не будетъ твоей женой.— Онъ сбросилъ съ себя ея руку и сурово нахмурился.— Неужели ты думаешь, что я не пожелала бы имть ее сестрой, еслибъ это было возможно? Неужели ты не вришь, что я также люблю ее? Кто можетъ не полюбить ее?

Онъ конечно зналъ, что она не можетъ чувствовать тоже, что чувствуетъ онъ. Что такое всякая другая любовь, всякая другая грусть, въ сравненіи съ его любовью, съ его грустью?

На другой день онъ былъ въ Лондон и, въ обществ квакера, расхаживалъ взадъ и впередъ по Бродъ-Стритъ передъ входной дверью въ контору Погсона и Литтльбёрда.

— Дорогой другъ мой,— говорилъ квакеръ,— я не утверждаю, что этого никогда не будетъ. Это въ рукахъ Всемогущаго.— Гэмпстедъ нетерпливо потрясъ головой.

— Вы не сомнваетесь во власти Всемогущаго блюсти свои созданія? Мн кажется, что если человкъ чего нибудь желаетъ, онъ долженъ этого добиваться.

Квакеръ пристально посмотрлъ ему въ лицо.— Въ обыкновенныхъ, житейскихъ длахъ это хорошее правило, милордъ.

— Оно всегда хорошо. Вы говорите мн о Всемогущемъ. Чтожъ, Всемогущій дастъ мн любимую двушку, если я буду смирно сидть и молчать? Не долженъ ли я добиваться этого, какъ и всего остального?

— Что же я-то могу сдлать, хордъ Гэмпстедъ?

— Согласиться со мной, что для нея же было бы лучше ршиться. Признать, какъ признаю я, что ей не слдуетъ считать себя обреченной. Еслибъ вы, отецъ ея, ей приказали, она бы послушалась.

— Не знаю.

— Можете попытаться, если вы со мной согласны. Вы отецъ ея, она вамъ покорна. Вы не находите, что ей бы слдовало?…

— Какъ могу а сказать? Что мн сказать, кром того, что все это въ рукахъ Божіихъ? Я старикъ и много страдалъ. Все, что мн было дорого, у меня отнято, все — кром ея. Какъ могу я думать о твоемъ гор, когда мое собственное такъ тяжко?

— Мы должны думать о ней.

— Я не могу утшить ее, не могу и осуждать. Я даже не стану пытаться убдить ее. Она — все, что у меня осталось. Если я одну минуту и думалъ, что мн пріятно было бы видть мою дочь женою такого высокопоставленнаго лица, какъ ты, это безуміе забыто. Съ меня теперь было бы довольно видть моего ребенка живымъ, Богъ съ ними, съ титулами, общественнымъ положеніемъ, величавыми дворцами.

— Кто думалъ обо всемъ этомъ?

— Я думалъ. Не она — мой ангелъ, моя блоснжная голубка!

Горячія слезы потекли по лицу Гэмпстеда.

— Мы съ тобой, милордъ,— продолжалъ Захарія Фай,— испытываемъ тяжкое горе изъ-за этой двушки. Врно, что твоя любовь, какъ моя, искренна, честна, глубока. Ради ея самой желалъ бы я имть возможность отдать ее теб, ради твоей искренности и честности, не ради твоего богатства и титуловъ. Но не въ моей власти отдать ее. Она сама себ госпожа. Я не скажу ни слова, чтобъ убдить ее, въ томъ или другомъ смысл.

На этомъ они разстались.

XX.— Въ Паркъ-Лэн.

Въ понедльникъ, 20-го апрля, лэди Франсесъ возвратилась подъ отцовскую кровлю. Минувшая зима конечно не прошла для нея особенно пріятно. Теперь ей разршали быть счастливой. Понятно, что она торжествовала.

Но торжествомъ своимъ она вполн была обязана случайности, тому, что отецъ ея любезно называлъ ‘романомъ’, тогда какъ мачиха, выражаясь мене вжливо, увряла что это ‘чудесное совпаденіе, за которое она должна благодарить Бога, на колняхъ’. Подъ случайностью, совпаденіемъ, романомъ, конечно, слдовало понимать титулъ ея жениха. Этимъ она нисколько не гордилась, и вовсе не желала благодарить за это Бога на колняхъ. Хотя она была счастлива въ присутствіи жениха, счастье ея омрачалось сознаніемъ, что она обманываетъ отца. Ей разршено было пригласить жениха обдать, потому что его считали герцогомъ ди-Кринола. Но приглашеніе было адресовано на имя: ‘Джорджа Родена, эсквайра, главный почтамтъ’. Никто еще не отважился надписать на конверт имя и титулъ герцога. Сестра маркизы увряла ее, что все обойдется, а потому маркиза и согласилась пригласить молодого человка обдать, подъ одной кровлей съ ея ‘голубками’. Но она не вполн довряла сестр и понимала, что ей легко могла выпасть на долю непремнная обязанность прижать дтей къ груди своей и бжать съ ними отъ всякаго соприкосновенія съ почтамтскимъ клеркомъ,— съ почтамтскимъ клеркомъ, который не хотлъ сдлаться герцогомъ. Самъ маркизъ желалъ одного: чтобъ все мирно обошлось. Его, во время пребыванія въ Траффорд, такъ мучили мистеръ Гринвудъ и жена, что онъ ничего такъ не жаждалъ, какъ примиренія съ дочерью. Онъ слышалъ отъ людей очень компетентныхъ — отъ лица не мене компетентнаго, чмъ министръ иностранныхъ длъ,— что этотъ молодой человкъ есть герцогъ ди-Кринола. Былъ какой-то романъ, очень интересный, но фактъ оставался въ своей сил. Почтамтскій клеркъ не былъ больше Джорджемъ Роденомъ и, какъ увряли, скоро перестанетъ быть и почтамтскимъ клеркомъ. Молодой человкъ,— дйствительно итальянскій аристократъ высшаго разбора и, въ этомъ качеств, вправ жениться на дочери англійскаго аристократа.

Таково было положеніе длъ, когда Джорджъ Роденъ пріхалъ обдать въ домъ Кинсбёри. Онъ самъ, въ эту минуту, не былъ совершенно счастливъ. Послднія слова, сказанныя ему леди Персифлажъ, въ замк Готбой, смутили его: ‘честно ли было бы съ вашей стороны,— сказала ему она — просить Фанни отказаться отъ положенія, котораго она будетъ вправ ожидать отъ васъ’?

До этого, вопросъ не представляется ему съ этой стороны. О лэди Франсесъ, въ этомъ дл, слдуетъ подумать столько же, какъ и о немъ. Положеніе будетъ настолько же ея, какъ его. А между тмъ онъ не могъ этого сдлать. Даже ради ея, онъ не въ силахъ былъ войти въ почтамтъ и объявить, что его зовутъ герцогъ ди-Кринола. Даже ради ея, онъ не согласился бы жить праздной, безполезной жизнью. Любовь очень сильно говорила въ душ его, но тутъ же сказывалось чувство долга и собственнаго достоинства, которое лишило бы его всякой возможности выносить такое рабство. Еслибъ онъ согласился на это, ему пришлось бы отказаться отъ всхъ честныхъ убжденій своей жизни. А между тмъ, онъ готовился ссть въ качеств гостя за столъ лорда Кинсбёри, потому что лордъ Кинсбёри непремнно хотлъ видть въ немъ итальянскаго аристократа. Вслдствіе всхъ этихъ причинъ, онъ не былъ вполн счастливъ, когда звонилъ у дверей маркиза.

Гэмпстедъ отказался отъ участія въ обд. Не въ такомъ онъ былъ теперь настроеніи. Но, за исключеніемъ его, было цлое семейное собраніе. Тутъ были: лордъ и лэди Персифлажъ, лэди Амальдина и женихъ ея. Персифлажи очень горячо отнеслись къ этому длу, такъ что ихъ можно было назвать особенными покровителями Джорджа Родена. Лордъ Персифлажъ, который рдко относился очень горячо къ чему бы то ни было, поршилъ, что герцогъ ди-Кринола долженъ быть признанъ, полагали, что онъ уже замолвилъ на этотъ счетъ словечко въ самыхъ высшихъ сферахъ. Вивіанъ также былъ на лицо. Самъ бдный маркизъ считался слишкомъ слабымъ, чтобы сойти въ столовую, во принялъ своего будущаго зятя у себя, на верху. Они не встрчались со времени несчастнаго визита клерка въ Гендонъ-Голлъ, когда преступность его никому еще не грезилась, маркиза также не видала его съ тхъ поръ, какъ ужасный звукъ имени ‘Франсесъ’ поразилъ ея слухъ. Остальные присутствующіе, до нкоторой степени, уже съ нимъ сблизились. Лордъ Льюддьютль обошелъ съ нимъ замокъ Готбой, обсуждая статистику телеграфнаго дла. Леди Амальдина вела съ нимъ доврительныя бесды о своей свадьб. И лордъ и лэди Персифлажъ, въ очень дружескомъ тон, сообщили ему свои мысли насчетъ его имени и положенія. Съ Вивіаномъ они стали короткіе пріятели. Вс они могли встртить его съ распростертыми объятіями, когда его ввели въ гостинную маркиза,— вс, кром самой лэди Кинсбёри.

— Нтъ, я не совсмъ здоровъ, въ настоящую минуту,— сказалъ маркизъ, протягивая руку.— Обдать я съ вами не буду. Богъ всть, буду ли я еще когда-нибудь обдать внизу.

— Не обдать внизу!— сказалъ лордъ Персифлажъ.— Черезъ мсяцъ опять начнете болтать противъ правительства, какъ болтали весь свой вкъ.

— Жаль, что вы не привели съ собой Гэмпстеда, мистеръ,— маркизъ остановился, такъ какъ ему было внушено, чтобъ онъ ни подъ какимъ видомъ не называлъ молодого человка ‘мистеръ Роденъ’.— Онъ былъ здсь сегодня утромъ, но казался чмъ-то очень смущеннымъ. Ему бы слдовало занять свое мсто на нижнемъ конц стола, такъ какъ я такъ боленъ, но онъ этого не хочетъ.

Лэди Кинсбёри ждала, пока мужъ перестанетъ ворчать, чтобъ приступить къ непріятной, предстоявшей ей, задач. Она была такая лицемрка. Есть женщины, которыя имютъ особенную способность скрывать свою антипатію отъ тхъ, кто ее возбуждаетъ, когда обстоятельства этого требуютъ. Он умютъ улыбаться съ горькой враждой въ сердц. При этомъ, лица ихъ берутъ верхъ надъ сердцами, вражда уступаетъ улыбк. Он длаются почти дружелюбными, потому что смотрятъ дружелюбно. Он перестаютъ ненавидть, потому что ненависть неудобна. Но маркиза, для этого, была слишкомъ сурова и слишкомъ искренна.

Она не могла владть ни своимъ лицомъ, ни своими чувствами. Съ минуты, когда молодой человкъ вошелъ въ комнату, было очевидно, что она не въ силахъ будетъ встртить его даже съ обязательной любезностью. Она ненавидла его и говорила всмъ присутствовавшимъ здсь, что ненавидитъ его.

— Какъ поживаете?— сказала она, едва дотронувшись до руки его, какъ только онъ отошелъ отъ дивана, на которомъ лежалъ ея мужъ.

— Очень вамъ благодаренъ за позволеніе пріхать сюда,— сказалъ Роденъ, глядя ей прямо въ лицо и такъ возвышая голосъ, чтобъ вс его слышали. Лицо ея стало сурове, чмъ когда-либо. Убдившись, что ей больше нечего говорить ему, она сла и молчала.

Еслибъ не то, что леди Персифлажъ совершенно не походила на сестру, минута была бы для всхъ крайне неловкая. Бдная Фанни, которую отецъ держалъ за руку, не могла найти подходящаго слова. Лордъ Персифлажъ, повернувшись на каблук, состроилъ гримасу своему секретарю. Льюддьютль охотно бы сказалъ что-нибудь любезное, еслибъ былъ для этого достаточно находчивъ. По его понятіямъ, маркиза вела себя чрезвычайно глупо.

— Дорогая тетя Клара,— сказала лэди Амальдина, чтобъ сказать что-нибудь,— слышали вы, что старикъ сэръ Грегори Тольбаръ, наконецъ, женится на Летиціи Тарбаррель?

Всхъ выручила леди Персифлажъ.

— Само собой разумется, что вс мы очень рады васъ видть,— сказала она.— Увидите, что если вы будете милы съ нами, мы вс будемъ съ вами милы, какъ только возможно. Неправда ли, лордъ Льюддьютль?

— Что до меня касается,— сказалъ дятельный членъ парламента,— я очень радъ познакомиться съ мистеромъ Роденомъ.

Тнь сожалнія мелькнула во лицу леди Персифлажъ, при этомъ имени. Боле мрачное облако легло на чело лэди Кинсбёри. Лордъ Кинсбёри перевернулся на диван. Лэди Амальдина слегка ущипнула жениха за руку. Лордъ Персифлажъ, чуть не вслухъ, засвисталъ. Вивіанъ старался длать видъ, будто это ничего не значитъ.

— Очень вамъ благодаренъ за вашу любезность, лордъ Льюддьютль,— сказалъ Джоржъ Роденъ.

Назвать его по имени было величайшей любезностью, какую можно было оказать ему въ данную минуту. Тутъ дверь отворилась, доложили, что кушать подано.

Всему на свт бываетъ конецъ. Кончился и этотъ обдъ. Роденъ, мужество котораго было на высот положенія, сдлалъ смлое усиліе, заговоривъ съ лэди Франсесъ, которая сидла возл него. Но обстановка была ему крайне неблагопріятна. Вс остальные присутствующіе находились въ близкомъ родств другъ съ другомъ. Будь онъ любевно принятъ хозяйкой дома, онъ легко бы попалъ въ общую колею. Теперь же онъ вынужденъ былъ плыть противъ теченія.

Наконецъ обдъ кончился, дамы перешли въ гостиную.

— Лордъ Льюддьютль назвалъ его: мистеръ Роденъ!— сказала маркиза, тономъ горькаго упрека, какъ только дверь гостиной за ними затворилась.

— Мн такъ было жаль,— сказала леди Амальдина.

— Это ровно ничего не значитъ,— сказала лэди Персифлажъ.— Нельзя требовать, чтобъ человкъ, въ одну минуту, отказался отъ своего стараго имени и принялъ новое.

— Онъ никогда не откажется отъ своего стараго имени и не приметъ новаго,— сказала лэди Франсесъ.

— Вотъ оно,— воскликнула маркиза.— Что ты на это скажешь, Джеральдина?

— Дорогая Фанни,— сказала лэди Персифлажъ, безъ тни неудовольствія въ голос,— почему ты можешь знать, какъ поступитъ молодой человкъ?

— Я не считаю честнымъ обманывать мама,— сказала Фанни.— Я достаточно хорошо его знаю, чтобъ быть совершенно увренной, что онъ не приметъ титула, такъ какъ не иметъ средствъ для поддержанія его. Онъ много разъ со мной объ этомъ говорилъ и я совершенно съ нимъ согласна.

— Честное слово, Фанни, я не воображала, что ты будешь такъ неблагоразумна,— сказала ея тетка.— Двушка вовсе не должна вмшиваться въ такія вещи. Все это должно быть улажено между дядей молодого человка, что живетъ въ Италіи, и — и здшними властями. Это будетъ, въ значительной степени, зависть отъ… Тутъ лэди Персифлажъ понизила голосъ до самаго тихаго шопота.— Твой дядя объяснилъ мн все это, а кому же и знать, какъ не ему? Такого рода вопросы должны ршать за человка т… т… то, кто знаетъ, какъ ихъ ршать. Человкъ не можетъ быть тмъ, или другимъ, по своему произволу.

— Конечно нтъ,— сказала лэди Амальдина.

— Человку, дорогая моя, приходится принять имя, которое онъ наслдуетъ. Я не могла бы назваться мистриссъ Джонсъ, точно также какъ мистриссъ Джонсъ не могла бы назваться лэди Персифлажъ. Если онъ — герцогъ ди-Кринола, онъ долженъ быть герцогомъ ди-Кринола.

— Но онъ не хочетъ быть герцогомъ ди-Кринола,— сказала Лэди Франсесъ.

— Вотъ оно!— повторила маркиза.

— Еслибъ вы предоставили ршеніе этого вопроса тмъ, кто въ немъ что-нибудь понимаетъ, а сами теперь не толковали бы объ немъ, это было бы гораздо лучше.

— Ты вдь слышала, какъ лордъ Льюддьютль назвалъ его,— сказала маркиза.

— Льюддьютль всегда былъ глупецъ,— сказала Амальдина.

— Онъ желалъ быть любезнымъ,— сказала Фанни,— я ему очень благодарна.

— Что же касается до того, что ты говорила, Фанни, о недостатк средствъ дли поддержанія титула, то иностранный титулъ въ этомъ отношеніи не похожъ на англійскій. Здсь его необходимо поддерживать.

— Онъ никогда бы не согласился быть удрученнымъ громкимъ именемъ безъ всякихъ средствъ,— сказала Фанни.

— Бываютъ случаи, когда громкое имя помогаетъ человку получить средства. Какъ бы онъ ни назывался, ему, я полагаю, придется жить и содержать жену.

— У него есть его содержаніе почтамтскаго клерка,— очень смло сказала Фанни. Амальдина грустно покачала головой. Маркиза крпко сжала руки и подняла молящій взглядъ къ потолку. Не слдовало ли предохранить ‘голубковъ’ отъ такой заразы?

— Онъ можетъ устроиться лучше этого, дорогая,— воскликнула лэди Персифлажъ:— если теб суждено быть его женой, я уврена, что ты не послужишь препятствіемъ его повышенію. Правительство его страны и наше, съ общаго согласія, найдутъ возможность что-нибудь для него сдлать, какъ для герцога ди-Кринола, тогда какъ для Джорджа Родена ничего сдлать нельзя.

— Англійское правительство — его правительство,— съ негодованіемъ сказала Фанни.

— Право, почти можно подумать, что ты стремишься погубить всю его будущность,— сказала лэди Персифлажъ, которая, наконецъ, едва могла сдерживать свой гнвъ.

— Это, вроятно, такъ и есть,— сказала маркиза.

Тмъ временемъ въ столовой шелъ разговоръ, если мене энергичный, то, быть можетъ, боле разсудительный. Лордъ Персифлажъ заговорилъ о дяд Родена, какъ о человк, умственныя способности котораго, также какъ и его политическое значеніе, по истин замчательны. Роденъ не могъ отрицать, что членъ итальянскаго кабинета ему дядя, и этимъ путемъ былъ вынужденъ признать семью и почти признать и новую родину.

— По всему, что я слышу,— сказалъ лордъ Персифлажъ,— я полагаю, что вы бы не желали постоянно жить въ Италіи, какъ итальянецъ?

— Конечно нтъ,— сказалъ Роденъ.

— Нтъ никакой причины, но которой это было бы необходимо. Легко могу понять, что вы слишкомъ вошли въ свою роль англичанина, чтобъ составить себ въ Италіи политическую карьеру. Едва ли это было бы вамъ возможно иначе какъ въ качеств послдователя вашего дяди, что, можетъ быть, было бы для васъ неудобно.

— Это было бы немыслимо.

— Совершенно врно. Д’Осси сегодня утромъ говорилъ мн, что и онъ того же мннія. Но нтъ никакой причины, чтобъ вамъ здсь, какъ и тамъ, не открылось широкое поле дятельности, дятельности, быть можетъ, не политической, но служебной.

— Это единственная дятельность, которая, въ настоящее время, мн доступна.

— Тутъ, конечно, могутъ встртиться затрудненія, насчетъ парламента. Мой совтъ вамъ еще мсяцъ-другой не торопиться ршаться на что-нибудь. Увидите, что все сдлается само-собой.

XXI.— А вдь неправда.

Прошло шесть недль безъ всякихъ событій. Наступило 1 іюня. Доброжелатели Родена не дремали. Лордъ Персифлажъ видлся съ сэромъ Бореасомъ, а Вивіанъ съ личнымъ секретаремъ главнаго директора почтъ. Первымъ послдствіемъ этихъ переговоровъ было помщеніе нашего клерка въ отдльную комнату и данное ему порученіе завдывать какой-то отраслью управленія, причемъ онъ не приходилъ уже въ соприкосновеніе съ департаментскими Крокерами и Боббинами. Кром того, сэръ Бореасъ заявилъ, что имются вакантныя мста секретарей, инспекторовъ и пр., и что любое изъ нихъ можетъ вскор занять герцогъ, если онъ согласится быть герцогомъ. Затмъ былъ сдланъ шагъ, на который Джорджъ Роденъ имлъ основаніе негодовать. Въ Лондон существовалъ клубъ, называемый: ‘Клубъ Иностранцевъ’, состоявшій на-половину изъ англичанъ, на-половину изъ представителей другихъ націй и считавшійся очень фешенебельнымъ.

Вивіанъ что-то сказалъ Джорджу Родену объ этомъ клуб,— но серьёзнаго предложенія никакого сдлано не было,— тмъ не мене въ книгу кандидатовъ было внесено имя герцога ди-Кринола, предложеннаго барономъ д’Осси и поддержаннаго лордомъ Персифлажъ. Имя красовалось въ книг, такъ что весь свтъ могъ заявить, что молодой герцогъ дйствительно герцогъ. Иначе имя его не было бы внесено въ книгу итальянскимъ посланникомъ и англійскимъ министромъ. Самъ Джорджъ Роденъ ничего объ этомъ не зналъ.

Роденъ получалъ также и въ Галловэ и въ почтамт письма, адресованныя на имя герцога ди-Кринола. Правда, онъ ихъ не принималъ. Правда, въ нихъ по большей части заключались циркуляры поставщиковъ. Посланія эти, вроятно, были вызваны маневрами самой лэди Персифлажъ.

— Всякій день получаются письма на имя герцога,— говорила хозяйка таверны мистриссъ Дуфферъ.— Я сама видла. Я-то церемониться не стану. Назову его герцогомъ прямо въ глаза.

Весь Парадизъ-Роу часто это длалъ, къ его великой досад.

Даже мать начинала думать, что отказъ его ни къ чему не поведетъ.

— Не вижу, какъ ты противъ этого устоишь, Джорджъ. Конечно, еслибы это была неправда, теб пришлось бы выдержать, но такъ какъ это истина…

— Это не больше истина для меня, чмъ для тебя,— сердито сказалъ онъ.

— Никто и не думаетъ такъ меня величать. Если весь свтъ будетъ за одно, теб придется уступить.

Сэръ Бореасъ былъ не мене настойчивъ. Онъ всегда былъ очень любезенъ съ молодымъ клеркомъ, а теперь особенно сблизился съ нимъ.— Конечно, милый мой,— сказалъ онъ,— я буду дйствовать совершенно въ вашемъ дух.

— Благодарю васъ, сэръ.

— Если вы мн скажете, что вы — Джорджъ Роденъ, вы для меня будете Джорджемъ Роденомъ. Но, по моему, вы не правы. Кром того, мн кажется, что здравый смыслъ свта одержитъ надъ вами верхъ. Если я что-нибудь понимаю въ вопрос о титулахъ, этотъ титулъ принадлежитъ вамъ по всмъ правамъ. Свтъ никогда даромъ не стоитъ на томъ, чтобъ величать человка лордомъ или графомъ. Люди для этого слишкомъ завистливы.

Все это смущало Родена, хотя убжденій его не измняло. Теперь онъ настолько свыкся съ вопросомъ, что прекрасно сознавалъ, что стоитъ ему выставить это имя на своихъ визитныхъ карточкахъ, распорядиться на счетъ внесенія его въ адресъ-календарь, написать кому слдуетъ, что онъ желаетъ, чтобъ его такъ называли,— и дло будетъ сдлано. Онъ видлся съ барономъ д’Осси и баронъ призналъ, что англичанина нельзя превратить въ итальянскаго герцога безъ его согласія, но прибгъ къ помощи очень сильныхъ аргументовъ, чтобъ доказать, что, въ данномъ случа, англичанинъ обязанъ дать свое согласіе. Баронъ выразилъ мнніе, что синьорин будетъ очень обидно, если ей не позволятъ занять свое мсто среди молодыхъ герцогинь. Личныя чувства Родена ни на іоту не смягчились. Быть почтамтскимъ клеркомъ, живущимъ въ Галловэ, съ нсколькими сотнями фунтовъ ежегоднаго дохода, и прославиться на весь міръ въ качеств претендента на громкій титулъ! Казалось, будто жестокая судьба ршилась навести ему страшное наказаніе за его демократическіе взгляды. Подумать только, что ему, изъ всего міра, выпало на долю быть герцогомъ, вопреки собственнымъ желаніямъ! Сколько разъ онъ утверждалъ, что всякіе наслдственные титулы, сами по себ, нелпы. А между тмъ, его-то и хотли заставить сдлаться нищимъ герцогомъ.

Тмъ не мене ему не хотлось отнимать у двушки которую онъ надялся видть своей женою, то, что могло бы принадлежать ей по праву.

— Фанни,— сказалъ онъ ей однажды,— ты не можешь себ представить, сколько людей пристаютъ во мн изъ-за этого титула.

— Знаю, что они пристаютъ и ко мн. Но я не обратила бы на нихъ никакого вниманія, еслибъ не папа.

— А онъ этого очень желаетъ?

— Боюсь, что да.

— Говорилъ я теб когда-нибудь, что твоя тетка мн сказала передъ самымъ моимъ отъздомъ изъ замка Готбой?

— Лэди Персифлажъ, хочешь ты сказать. Она, какъ теб извстно, мн не тетка.

— Она желаетъ, этого еще больше чмъ твой отецъ, и, безъ всякаго сомннія, выдвигаетъ единственный сильный аргументъ, какой мн довелось слышать.

— Убдила она тебя?

— Не могу этого сказать, но кое-что она сдлала. Она почти заставила меня думать, что пожалуй, обязанъ это сдлать.

— Въ такомъ случа ты, вроятно, примешь это имя?— сказала она.

— Это будетъ совершенно зависть отъ тебя. А между тмъ, мн бы не слдовало тебя спрашивать. Я долженъ былъ бы исполнить требованіе этихъ лицъ, даже не безпокоя тебя просьбой выразить твое желаніе. Я совершенно убжденъ, что, сдлавшись моей женой, ты будешь имть такое же безусловное право на этотъ титулъ, какъ лэди Кинсбёри на свой. Желаешь?

— Нтъ,— сказала она.

— Не желаешь?

— Конечно, нтъ, если я должна это ршать.

— Почему ты такъ отвчаешь, когда вс твои друзья этого желаютъ?

— Потому что мн кажется, что одинъ изъ моихъ друзей этого не желаетъ. Если ты скажешь, что желаешь этого для себя, я конечно уступлю. Иначе, все, что бы ни говорили мои друзья, не окажетъ на меня никакого дйствія. Когда я приняла твое предложеніе, я совершенно перестала думать объ общественномъ положеніи. Я имла свои причины, которыя находила достаточно вскими. Во всякомъ случа я это сдлала, и теперь, изъ-за этой случайности, не желаю отступать. Что касается до того, что обо мн говоритъ лэди Персифлажъ, то не врь ни одному слову. Ты, конечно, не сдлаешь меня счастливой, давъ мн имя, которое я носила бы вопреки твоему желанію и которое было бы теб самому непріятно.

Посл этого, Роденъ боле не колебался, хотя друзья его, включая лорда Персифлажъ, барона сэра Бореаса и Крокера, продолжали дйствовать съ прежней энергіей. Пусть ихъ длаютъ, что хотятъ, онъ сохранить имя Джорджа Родена, такъ какъ она увряла, что удовольствуется имъ.

Черезъ сэра Бореаса онъ узналъ, что записанъ въ книгу кандидатовъ подъ именемъ ‘герцога ди-Кринола’. Сэръ Бореасъ не былъ членомъ этого клуба, но слышалъ о происшедшемъ, вроятно, въ какомъ-нибудь своемъ клуб.

— Очень радъ слышать, что вы записаны у ‘Иностранцевъ’,— сказалъ Эолъ.

— Но я вовсе не записанъ.

— Вчера вечеромъ мн говорили, что баронъ д’Осси записалъ васъ подъ именемъ герцога ди-Кринола.

Тутъ Роденъ узналъ всю истину, какъ баронъ его предложилъ, а министръ иностранныхъ длъ поддержалъ, не потрудившись даже спросить его мннія.

— Честное слово, мн казалось, что ты этого желаешь,— сказалъ ему Вивіанъ.

Тогда къ министру иностранныхъ длъ была отправлена слдующая записка:

‘Мистеръ Роденъ, свидтельствуя почтеніе лорду Персифлажъ, позволяетъ себ заявить, что относительно клуба Иностранцевъ произошло недоразумніе. Мистеръ Роденъ глубоко чувствуетъ оказанную ему честь и весьма признателенъ лорду Персифлажъ, но такъ какъ онъ не признаетъ за собой права на честь принадлежать къ этому клубу, то просилъ бы снять имя его съ книги. Мистеръ Роденъ пользуется случаемъ, чтобъ уврить лорда Персифлажъ, что онъ не принимаетъ и никогда, не приметъ, имени, которымъ онъ, какъ онъ слышалъ, внесенъ въ клубную книгу’.

— Онъ оселъ,— сказалъ лордъ Персифлажъ барону д’Осси.

Баронъ молча пожалъ плечами.— Есть люди, баронъ, которымъ помочь нельзя, какъ ни старайся. Этого человка хватило на то, чтобъ завоевать сердце очень хорошенькой двушки, съ прекраснымъ состояніемъ и высокимъ общественнымъ положеніемъ, а между тмъ онъ такъ глупъ, что не хочетъ позволить мн совсмъ поставить его на ноги, когда представляется къ тому случай.

Вскор посл этого Роденъ явился въ Паркъ-Лэнъ и попросилъ доложить о немъ маркизу. Проходя черезъ сни, онъ встртилъ мистера Гринвуда, который очень медленно спускался съ лстницы. Они не видались съ того достопамятнаго дня, когда капелланъ, въ этомъ самомъ дом, по порученію маркиза, такъ неблагосклонно принялъ Джорджа Родена. Съ тхъ поръ положеніе обоихъ измнилось. Теперь, когда они встртились у подножія лстницы, клеркъ очень любезно поклонился, но мистеръ Гринвудъ едва отвтилъ на поклонъ. Изъ-за этого молодого человка,— сказалъ онъ себ,— и вышла вся бда. Изъ-за того, что людямъ, ему подобнымъ, дозволяютъ врываться въ среду аристократовъ и джентльменовъ, Англія и идетъ въ чорту.

Маркизъ не былъ въ очень хорошемъ расположеніи духа, когда Родена привели къ нему въ комнату. Его встревожилъ его бывшій капелланъ, а онъ не былъ въ состояніи легко выносить подобныя тревоги. Мистеръ Гринвудъ наговорилъ ему вещей, которыя крпко разсердили его, рчи эти отчасти относились въ его дочери и ея поклоннику.

— Нтъ, я не очень здоровъ,— сказалъ онъ въ отвтъ на разспросы Родена.— Не думаю, чтобъ мн когда-нибудь стадо лучше. О чемъ вы намрены потолковать?

— Я пришелъ объясниться, милордъ,— сказалъ Роденъ,— потому что мн непріятно бывать у васъ въ дом подъ ложнымъ предлогомъ.

— Ложный предлогъ? Какой? я ненавижу всякую ложь,

— И я также.

— О какомъ ложномъ предлог вы говорите?

— Боюсь, что вамъ сказали, лордъ Кинсбёри, что, еслибъ, вы выдали за меня вашу дочь, вы выдали бы ее за герцога ди-Кринола.

Маркизъ, который сидлъ въ своемъ кресл, замоталъ головой, тревожно пошевелилъ руками, но тотчасъ не отвтилъ.

— Я хорошенько не знаю, милордъ,— продолжалъ Роденъ,— каковы ваши мысли на этотъ счетъ, такъ какъ мы никогда еще не обсуждали этого вопроса.

— Я не желаю обсуждать его въ настоящую минуту,— сказалъ маркизъ.

— Но вы должны знать, что я не принимаю титула и никогда не приму его. Другіе сдлали это за меня, но безъ всякаго полномочія съ моей стороны. Я не имю средствъ поддерживать этотъ титулъ въ той стран, которой онъ принадлежитъ, а какъ англичанинъ, я не въ прав пользоваться имъ здсь.

— Я вовсе не считаю васъ за англичанина,— сказалъ маркизъ.— Меня увряютъ, что вы итальянецъ.

— Меня воспитывали какъ англичанина, я прожилъ, въ этой роли, двадцать-пять лтъ. Мн кажется, теперь было бы трудно лишить меня моихъ правъ. Никто, я думаю, и пытаться не будетъ. Я останусь Джорджемъ Роденомъ, какимъ былъ всегда. Я не сталъ бы, конечно, безпокоить васъ этимъ разговоромъ, еслибъ я не искалъ руки вашей дочери. Въ прав ли я предположить, что я былъ принятъ вами здсь въ качеств искателя ея руки?— У маркиза въ данную минуту не нашлось отвта на этотъ вопросъ. Конечно, молодой человкъ былъ признанъ женихомъ. Лэди Франсесъ разршили отправиться въ замокъ Гетбой, чтобъ видться съ нимъ. Вся семья собралась чтобы привтствовать его въ лондонскомъ дом. Газеты были полны таинственныхъ замтокъ, въ которыхъ о будущемъ, счастливомъ жених говорилось — то какъ объ итальянскомъ герцог, то какъ объ англійскомъ почтамтскомъ клерк.

— Конечно, онъ теперь долженъ на ней жениться,— сказалъ маркизъ жен, въ сильной досад: — все это дла твоей сестрицы.

Самъ онъ, въ добрую минуту, благословилъ дочь. Онъ зналъ, что теперь не можетъ отступить отъ этого, да и будь это возможно, совсмъ не желалъ доставить жен такой поводъ торжествовать.

— Жаль мн тревожить васъ, лордъ Кинсбёри, въ эту минуту, если вы не хорошо себя чувствуете.

— Я совсмъ не хорошо себя чувствую. Если вамъ все равно, я предпочитаю не толковать объ этомъ теперь. Когда мн удастся повидать Гэмпстеда, тогда, можетъ быть, все уладится.

Такъ какъ больше говорить было не о чемъ, то Джорджъ Роденъ откланялся.

XXII.— ‘Не безъ горечи’.

Неудивительно, что лордъ Кинсбёри былъ не въ дух, когда Родена ввели къ нему въ комнату, такъ какъ мистеръ Гринвудъ заходилъ наканун и не былъ принятъ. Тогда онъ написалъ письмо, такъ жалобно моля о свиданіи, что маркизъ не въ силахъ былъ отказать ему. Мистеръ Гринвудъ былъ достаточно знакомъ съ эпистолярнымъ искусствомъ, чтобы съумть въ подобномъ случа произвести должный эффектъ. Онъ прожилъ, писалъ онъ, подъ одной кровлей съ маркизомъ четверть вка. Несмотря на различіе положеній, они жили друзьями. Въ теченіе этого длиннаго періода маркизъ часто удостоивалъ спрашивать совтовъ своего капеллана и нердко — слдовать имъ. Неужели, посл всего этого, онъ откажетъ въ послднемъ свиданіи?

Свиданіе состоялось. Началось оно съ того, что мистеръ Гринвудъ сообщилъ о смерти ректора мстечка Аппльслокомбъ! Маркизъ, конечно, зналъ объ этомъ,— уже отдалъ мсто другому,— мистеръ Гринвудъ не надялся получить это мсто, можетъ быть, и не желалъ этого. Но ему хотлось запастись обидой, имть сюжетъ, съ котораго онъ могъ бы повести свои жалобы.

— Вы должны были знать, мистеръ Гринвудъ, что я никогда не предназначалъ этого мста вамъ,— сказалъ маркизъ.

Мистеръ Гринвудъ, сидя на кончик стула и потирая руки, заявилъ, что онъ питалъ на этотъ счетъ нкоторыя надежды.

— Въ такомъ случа, я не понимаю, на какомъ основаніи. Я никогда не говорилъ вамъ объ этомъ. Я ни минуты объ этомъ не думалъ. Я всегда имлъ намреніе назначить туда молодого человка, говоря относительно. Не думаю, чтобъ я могъ еще что-нибудь для васъ сдлать.

— Конечно сдлали-то вы немного, лордъ Кинсбёри.

— Я сдлалъ все, что намренъ былъ сдлать,— сказалъ маркизъ.— Я все это объяснилъ черезъ мистера Робертса.

— Двсти фунтовъ въ годъ за четверть вка!

— Вамъ совсмъ не слдовало сюда врываться и заводить со мной рчь объ этомъ.

— Посл того, какъ я столько лтъ прождалъ этого мста!

— Вы не имли никакого права ждать его. Я вамъ его не общалъ. На вашу просьбу я вамъ сказалъ, что объ этомъ и думать нечего. Отроду не слыхивалъ такой дерзости. Я долженъ просить васъ оставить меня, мистеръ Гринвудъ.— Но мистеръ Гринвудъ еще не располагалъ уходить. Онъ пришелъ сюда съ цлью и намренъ былъ преслдовать ее. Ясно было, что онъ ршился не дать маркизу запугать себя. Онъ всталъ со стула и молча смотрлъ на маркиза. Больной, наконецъ, почти испугался его упорнаго молчанія.

— Зачмъ вы такъ стоите, мистеръ Гринвудъ? Разв вы не слышите, что мн больше нечего сказать вамъ?

— Да, милордъ, я слышалъ, что вы сказали.

— Такъ почему-жъ вы не уходите?

— Придется сказать, милордъ.

— Что придется сказать?

— Маркиза!

— Что вы хотите сказать, сэръ? Что имете вы сообщить?

— Не пожелаете ли вы послать за милэди?

— Нтъ. Я вовсе не намренъ посылать за милэди. Какое милэди дло до всего этого?

— Она общала.

— Что общала?

— Мсто. Она поручилась, что я получу Аппльслокомбъ,какъ только приходъ освободится.

— Не врю ни единому слову.

— Общала. Не думаю, чтобъ милэди стала это отрицать. Она общала мн это съ извстной цлью.

— Съ какой?— Если вы намрены сказать что-нибудь, говорите, если нтъ — уходите. Если вы очень скоро не ршитесь на то или другое, я велю выгнать васъ изъ дома.

— Выгнать изъ дома?

— Конечно. Если вы намрены угрожать, вамъ бы лучше было сдлать это письменно. Можете написать мн, или лорду Гэмпстеду, или мистеру Робертсу.

— Это не угроза. Это простое заявленіе. Милэди общала мн это… съ цлью.

— Не знаю, что вы этимъ хотите сказать, мистеръ Гринвудъ. Не думаю, чтобъ лэди Кинсбёри общала что-нибудь подобное, но еслибъ и такъ, она не имла на это никакого права. Повторяю, я этому не врю, но еслибъ она и общала, я не былъ бы связанъ этимъ общаніемъ.

— Даже если вы мста не отдали?

— Я его отдалъ, мистеръ Гринвудъ.

— Въ такомъ случа я вынужденъ просить…

— О чемъ?

— О вознагражденіи, милордъ. Это будетъ только справедливо. Спросите милэди. Милэди не можетъ желать, чтобъ меня выгнали изъ вашего дома, милордъ, съ двумястами, фунтовъ въ годъ, посл всего, что было между мной и милэди.

— Чтожъ такое было?— спросилъ маркизъ, поднимаясь съ мста и стоя, совершенно выпрямившись, передъ собесдникомъ.

— Я предпочелъ бы, милордъ, чтобъ вы узнали это отъ самой милэди.

— Чтожъ такое было?

— Да все изъ-за лэди Франсесъ.

— Но причемъ же здсь лэди Франсесъ?

— Но меня заставляли длать все возможное, чтобъ помшать этому браку. Вы сами пользовались моими услугами, милордъ. Вы поручили мн принять молодого человка и объяснить ему всю бездну его дерзости. Не моя вина, лордъ Кинсбёри, если обстоятельства съ тхъ поръ измнились.

— Вы считаете себя въ прав предъявлять мн равныя требованія, потому что вамъ, какъ моему капеллану, поручено было принять джентльмена, который явился сюда по щекотливому длу?

— Я, собственно, не это имлъ въ виду. Не будь ничего другого, я бы молчалъ. Вы спросили меня: причемъ тутъ лэди Франсесъ, и и вынужденъ былъ напомнить вамъ одно обстоятельство. То, что произошло между мной и милэди, было, конечно, гораздо серьезне, но все началось съ васъ, милордъ. Еслибъ вы мн не дали этого порученія, не думаю, чтобъ милэди когда-нибудь заговорила со мной о лэди Франсесъ.

— Въ чемъ же дло?— Садитесь и разскажите все, какъ порядочный человкъ, если у васъ есть что разсказать.— Утомленный маркизъ вынужденъ былъ возвратиться къ своему креслу. Мистеръ Гринвудъ также слъ.— Помните одно, мистеръ Гринвудъ, джентльмену не прилично повторять то, что ему доврили, особенно тому, или тмъ, отъ кого это желали скрыть. Христіанину не подобаетъ пытаться сять раздоры между мужемъ и женой. А теперь, если у васъ есть что сказать, говорите.— Мистеръ Гринвудъ покачалъ головой.— Если нечего, уходите. Откровенно вамъ говорю, что не желаю видть васъ здсь. Вы являетесь съ чмъ-то въ род угрозы, если вамъ угодно продолжать, продолжайте. Я не боюсь васъ выслушать. Но говорите или уходите.

— Вы, вроятно,— началъ мистеръ Гринвудъ,— не станете отрицать, что милэди удостоивала меня большого доврія.

— Мн это совершенно неизвстно.

— Какъ, милордъ, вы не знали, что милэди въ Траффорд совершенно откровенно говорила со мной о лорд Гэмпстед и леди Франсесъ?

— Если у васъ есть что сказать, говорите,— крикнулъ маркизъ.

— Конечно, молодой лордъ и молодая лэди — не родныя дти милэди.

— Это еще тутъ при чемъ?

— Конечно тутъ было не безъ горечи.

— Да вамъ-то до этого какое дло? Я не позволю вамъ говорить мн о леди Кинсбёри, если вы не имете сообщить мн о какой-нибудь вашей претензіи на нее. Если вамъ общали денегъ и она это признаетъ, вамъ ихъ уплатятъ. Общала она вамъ что-нибудь подобное?

Мистеръ Гринвудъ находилъ очень труднымъ — мало того, совершенно невозможнымъ — выразить въ опредленныхъ выраженіяхъ то, что желалъ объяснить одними намеками. У него была своя логика. Онъ много разъ повторялъ себ, что онъ, который пользовался такимъ довріемъ знатной дамы, не можетъ влачить жалкое существованіе съ двумястами фунтовъ въ годъ. Еслибъ все дло дйствительно можно было объяснить маркизу, онъ, вроятно, самъ бы это понялъ. Ко всему этому слдовало прибавить, что ничего дурного сдлано не было. Маркиза была у него въ большомъ долгу за его желаніе помочь ей отдлаться отъ наслдника, который былъ ей непріятенъ. Маркизъ въ еще большемъ долгу за то, что онъ этого желанія не исполнилъ. Онъ думалъ, что съуметъ отчасти дать это понять маркизу, безъ категорическихъ объясненій. Онъ желалъ сказать маркизу собственно то, что было дано какое-то таинственное общаніе, и что, такъ какъ выполнить его было нельзя, то слдуетъ подумать о вознагражденіи. Онъ не обманулъ, ничьего доврія никого не выдалъ, да и не намренъ былъ выдавать. Онъ очень желалъ объяснить маркизу, что, такъ какъ онъ, мистеръ Гринвудъ, джентльменъ, то ему безъ опасеній можно доврять что угодно, но за то и маркизъ долженъ исполнить свою роль, а не выгонять пользовавшагося его довріемъ капеллана изъ дома, съ нищенской пенсіей въ двсти фунтовъ!

Но маркизъ, повидимому, пріобрлъ несвойственную ему силу характера, и мистеръ Гринвудъ находилъ, что выраженія пріискать не такъ-то легко. Онъ заявилъ: ‘тутъ было не безъ горечи’, и дале этого идти не могъ. Невозможно было намекнуть, что милэди желала видть лорда Гэмпстеда — ‘устраненнымъ’.

— Назначали вамъ какую-нибудь опредленную сумму?— спросилъ маркизъ.

— Ничего подобнаго не было. Милэди думала, что я долженъ получить это мсто.

— Вы получить его не можете, объ этомъ и толковать нечего.

— И вы находите, что для меня ничего не слдуетъ сдлать?

— Я нахожу, что для васъ ничего не слдуетъ длать, сверхъ того, что уже сдлано.

— Прекрасно. Я не стану выдавать тайны, которыя были доврены мн, какъ джентльмену,— несмотря на то, что со мной такъ дурно поступаютъ т, кто мн ихъ доврялъ. Милэди можетъ быть совершенно спокойна. Изъ-за того, что я сочувствовалъ милэди, вы, милордъ, выгнали меня изъ дома.

— Это неправда.

— Разв со мной такъ бы поступили, еслибы не принялъ сторону милэди? Я слишкомъ благороденъ, чтобъ выдать тайну, иначе я, конечно, могъ бы заставить васъ, милордъ, совершенно иначе отнестись ко мн. Да, милордъ, теперь я готовъ уйти. Я просилъ и просилъ тщетно. Къ милэди я заходить не желаю. Какъ джентльменъ, я обязанъ не причинять милэди напраснаго безпокойства.

Во время этой послдней рчи слуга вошелъ въ комнату и доложилъ маркизу, что ‘герцогъ ди-Кринола’ желаетъ его видть. маркизъ, вроятно, подъ какимъ-нибудь предлогомъ ее принялъ бы, въ эту минуту, поклонника дочери, еслибъ не понялъ, что этимъ путемъ можетъ всего лучше обезпечить себ немедленное исчезновеніе мистера Гринвуда.

ХХШ.— Лордъ Гэмпстедъ опять у мистриссъ Роденъ.

Нсколько недль прошло съ тхъ поръ, какъ лордъ Гэмпстедъ ходилъ взадъ и впередъ по Бродъ-Стриту съ мистеромъ Фай. Время это было для него самое тяжелое. Страсть его къ Маріонъ такъ завладла имъ, что во всхъ отношеніяхъ измнила его жизнь. Горе, по поводу ея нездоровья, постигло его до окончанія охотничьяго сезона, но съ этой минуты онъ совершенно забылъ о своихъ скакунахъ. Теперь настало время, которое онъ обыкновенно проводилъ на своей яхт, но онъ и не думалъ о яхт. ‘Ничего пока еще не могу вамъ сказать’,— писалъ онъ своему шкиперу въ отвтъ на вс его жалобныя воззванія. Никто изъ близкихъ и дорогихъ ему людей не зналъ, какъ онъ проводить время. Сестра оставила его, перехала въ Лондонъ, и онъ почувствовалъ, что ея отъздъ для него — облегченіе. Онъ не хотлъ даже позволить своему пріятелю, Родену, навщать его въ его гор. Онъ проводилъ вс дни въ полномъ одиночеств въ Гендон, изрдка совершая поздки въ Галловэй, чтобъ потолковать о своемъ гор съ мистриссъ Роденъ. Средина лта уже миновала, когда онъ снова увидлся съ квакеромъ. Отецъ Маріонъ оставилъ почти враждебное чувство въ душ его, вслдствіе ихъ разговора въ Бродъ-Стрит.

— Я боле ничего не хочу для васъ,— какъ-будто сказалъ квакеръ,— теперь мн нтъ никакого дла ни до вашего имени, ни до вашего счастія. У меня одна забота — моя дочь, и такъ какъ говорятъ, что лучше вамъ ее не видать, вы не должны показываться.— Что отецъ заботится о дочери, было довольно естественно. Лордъ Гэмпстедъ не сердился на Захарію Фай. Но онъ научился думать, что ихъ интересы враждебны другъ другу. Что же касается до Маріонъ, больной или здоровой, онъ желалъ-бы, чтобъ она всецло принадлежала ему одному.

Мало-по-малу въ немъ сложилось убжденіе, что дйствительная преграда существуетъ между нимъ и цлью его стремленій. Собственнымъ словамъ Маріонъ, пока она обращалась только къ нему, онъ врилъ не безусловно. Онъ нашелъ въ себ силу сказать ей, что ея опасенія тщетны и что слаба-ли она или сильна, ея долгъ идти на его зовъ. Пока они были вмст, его доводы и увренія убдили, во всякомъ случа, его самого. Любовь, которую онъ читалъ въ ея глазахъ, лепетъ, который слышалъ съ ея устъ, казались ему такъ сладки, что эта сладость заглушила ту силу, которая сказывалась въ ея словахъ. Но когда т-же увренія, что этотъ бракъ немыслимъ, дошли до него изъ вторыхъ рукъ, черезъ сестру и квакера, они почти уничтожили его. Онъ не посмлъ сказать имъ, что готовъ былъ жениться на этой двушк, хотя-бы она умирала.— ‘Надъ нами разразился ударъ,— повторялъ онъ себ много разъ, прогуливаясь по садамъ Гендона,— роковой ударъ,— ударъ, отъ котораго оправиться нельзя, но, тмъ не мене, мы должны вынести его вмст’.

Онъ не хотлъ допустить, чтобъ, изъ-за этого приговора, они должны были разстаться. Пожалуй, что приговоръ этотъ произнесенъ судьей, противъ котораго нтъ апелляціи, но даже этотъ судья не долженъ говорить, что Маріонъ Фай ему не принадлежитъ. Пусть она придетъ и умретъ въ его объятіяхъ, если она должна умереть. Пусть она придетъ и позволитъ его любви согрть, а, можетъ-быть, и продлить остатокъ ея жизни. Ему казалось несомнннымъ фактомъ, что, въ силу его великой любви, она уже принадлежитъ ему, а между тмъ ему говорили, что ему нельзя ее видть, точно онъ для нея не боле какъ посторонній. Каждый день онъ почти ршался не обращать на это вниманія и поститъ маленькій коттеджъ, въ которомъ она жила. Но тутъ онъ вспоминалъ данныя ему предостереженія и сознавалъ, что онъ въ сущности не иметъ никакого права врываться въ домъ квакера. Не слдуетъ предполагать, чтобы въ теченіе этого времени онъ не имлъ никакихъ сношеній съ Маріонъ. Сначала это было нсколько строкъ, которыя она писала, можетъ-быть, разъ въ недлю въ отвтъ на многое множество его строкъ, но мало-по-малу чувство страха, которымъ сначала сопровождалось писаніе ему писемъ, исчезло, и она не пропускала дня, чтобъ не отправить ему маленькаго отчета о себ и своемъ жить-быть. Никто и не думалъ намекать ей, что эта переписка неприлична или преступна. Еслибъ она выразила желаніе его видть, ни квакеръ, ни, мистриссъ Роденъ не нашли бы противъ этого сильныхъ возраженій. Всякое ея желаніе, всякое ея ршеніе встртило бы ихъ согласіе. Съ ея словъ, бракъ былъ признанъ немыслимымъ. Изъ послушанія ей онъ долженъ былъ держаться вдали. Ей не удалось убдить его своими кроткими рчами, а потому она была вынуждена прикрыться чужимъ авторитетомъ.

Но въ это время, хотя она день это дня становилась слабе, хотя докторъ постоянно навщалъ свою паціентку, сама Маріонъ была почти счастлива. Она, правда, горевала объ его гор, и не будь этого, она испытывала бы скоре торжество и радость, чмъ скорбь. Ежедневное писаніе этихъ коротенькихъ записочекъ было для нея счастіемъ, о которомъ она до сихъ поръ не имла никакого понятія. Имть поклонника и такого поклонника было для нея радостью,— радостью, которую ничто почти не омрачало, такъ какъ теперь ей бояться было нечего. Она знала, что ей невозможно видть его подл себя, какъ другія двушки видятъ своихъ поклонниковъ. Но читать его посланія, писать ему ласковыя слова, говорить съ нимъ о его будущемъ, просить его вспоминать о ней, его бдной Маріонъ, не дозволяя своему мужественному сердцу слишкомъ переполняться безполезными воспоминаніями, было для нея истиннымъ счастіемъ.— Зачмъ хотите вы пріхать?— писала она.— Несравненно лучше, чтобъ вы не прізжали. Теперь намъ все ясно, мы поняли, что Господь для насъ сдлалъ. Для меня не хорошо было-бы быть вашей женой, а для васъ — моимъ мужемъ. Но мн кажется, что любовь къ вамъ послужить мн на пользу, а если вы научитесь думать объ этомъ, какъ думаю я, то и ваша любовь вамъ не повредитъ. Любовь эта придаетъ прелесть моей жизни, но именно отъ этого я чувствую, что должна радостно встртить преждевременную смерть. Еслибъ я могла выбирать, я выбрала-бы то, что достается мн на долю.

Но эти ея поученія не оказывали на него никакого вліянія. По его понятіямъ, жгучее горе уже началось. Для него не могло быть другой любви, другого брака, другой Маріонъ. Онъ слышалъ, что мачиха тревожится за своего сына. Ребенку этому откроется дорога. Ему, дйствительно, казалось, что долгая жизнь будетъ для него немыслима, когда Маріонъ у него отнимется.

— О, да, онъ опять тамъ,— говорила миссъ Демиджонъ своей тетушк.— Онъ бываетъ по большей части по вторникамъ, четвергамъ и субботамъ. Изъ-за чего онъ здитъ, я совершенно не понимаю. Крокеръ говорить, что это — истинная любовь. Крокеръ говоритъ, что герцогъ говоритъ…

— Отвяжись ты съ герцогомъ,— воскликнула старуха.— Не думаю, чтобъ Крокеръ и Джорджъ Роденъ когда-нибудь и разговаривали-то.

— Почемужъ имъ не разговаривать, когда они, вотъ уже пять лтъ, короткіе пріятели? Крокеръ говоритъ, что лордъ Гэмпстедъ долженъ присутствовать на свадьб лэди Амальдины, въ август. Милордъ далъ слово. И Крокеръ думаетъ…

— Не особенно я довряю этому Крокеру, голубушка. Гляди въ оба, а то, пожалуй, выйдешь за него, да тогда и увидишь, что Крокеръ и кровли теб дать не можетъ.

Лордъ Гэмпстедъ пришелъ въ Парадизъ-Роу пшкомъ и сидлъ у мистриссъ Роденъ во время этой маленькой стычки.

— Не можете-же вы думать, что я долженъ оставить все такъ, какъ есть,— говорилъ онъ мистриссъ Роденъ.— Невозможно, чтобъ я ее не видлъ. Я хочу ее видть.

— Еслибъ вы съ ней повидались, а затмъ ршились разстаться съ ней, это, мн кажется, было бы хорошо.

— Повидаться съ ней и проститься на вки?

— Да, милордъ.

— Конечно, нтъ. Этого я никогда не сдлаю. Еслибъ я долженъ былъ лишиться ея навсегда, я желалъ бы держать ее въ объятіяхъ до самой послдней минуты!

— Въ такую минуту, милордъ, т — друзья, которыхъ дала ей сама природа.

— Разв природа не судила и мн быть ея другомъ? Можетъ ли какой угодно другъ любить ее искренне, чмъ люблю я? Когда мы умираемъ, при насъ должны быть т, для кого наша жизнь всего важне. Есть ли кто-нибудь, для кого ея жизнь можетъ быть вполовину такъ дорога, какъ дорога она мн? Мужъ жен всхъ дороже. Теперь, когда я смотрю на нее, какъ на отходящую отъ меня на-вки, неужели я не могу сказать, что она для меня то же, что жена.

— Ахъ, зачмъ, зачмъ, зачмъ!

— Знаю, что вы хотите сказать, мистриссъ Роденъ. Что пользы спрашивать: ‘зачмъ’, когда дло сдлано? Она стала моимъ сокровищемъ. Могу ли я что-нибудь тутъ измнить, потому что вы спрашиваете: ‘зачмъ’? Зачмъ я сюда попалъ, зачмъ познакомился съ вашимъ сыномъ, зачмъ у меня тутъ, въ груди, что-то убиваетъ меня. Я не могу подумать, что буду разлученъ съ нею, а между тмъ меня точно покрываетъ слава, когда я сознаю, что она меня любила. Если ей суждено меня покинуть, придется это вынести. Что я буду длать, куда днусь, не знаю. Человкъ никогда самъ себя не знаетъ, пока не подвергнется испытанію. Но какова бы ни была моя участь, ее теперь не измнить никакой заботой, никакимъ надзоромъ. Она — моя и я не позволю разлучать меня съ ней. Еслибъ она умерла, я бы зналъ, что ея нтъ. Она бы покинула меня. Я ничего не могъ бы тутъ сдлать. Но она жива, можетъ жить, и я хочу быть съ нею. Я долженъ похать къ ней, или она должна пріхать ко мн. Если старикъ позволитъ, я найму себ какое-нибудь помщеніе по сосдству съ ней. Не все ли равно теперь, хотя бы вс узнали? Пусть ихъ вс знаютъ. Если она останется жива, она будетъ моей. Если ей суждено умереть, что узнаетъ свтъ, кром того, что я лишился той, которая должна была быть моей женой?— Даже мистриссъ Роденъ не имла духу сказать ему, что онъ видлъ Маріонъ въ послдній разъ. Безполезно было бы говорить ему это, такъ какъ онъ не послушался бы приказанія, которое заключалось бы въ такомъ увреніи. Осторожность, забота о ея здоровь до сихъ поръ его сдерживали, но только на время. Никто не смлъ намекнуть ему, что онъ никогда боле не долженъ видть свою Маріонъ.

— Надо спросить мистера Фай,— отвтила она.

Сама она имла больше вліянія, чмъ квакеръ, и прекрасно это знала, но надо было сказать что-нибудь.

— Мистеръ Фай иметъ тутъ даже мене голоса, чмъ я,— сказалъ Гэмпстедъ.— По моему, сама Маріонъ, одна изъ всхъ насъ, сильна. Не будь ея ршимость такъ тверда, онъ уступилъ бы, и вы также.

— Кто можетъ знать лучше ея?— сказала мистриссъ Роденъ.— Кто изъ насъ такъ чистъ, такъ честенъ, такъ исполненъ любви, какъ она? Совсть ея говорить ей, какъ слдуетъ поступать.

— Я въ этомъ не увренъ,— сказалъ онъ.— Совсть ея можетъ наполнять и ея душу безполезными опасеніями. Я не согласенъ, чтобъ окружающіе должны были поощрять двушку произносить надъ собой подобный приговоръ. Кто въ прав сказать, что Богъ положилъ ей рано умереть?— Мистриссъ Роденъ покачала головой.— Я не собираюсь проповдывать другимъ, чего требуетъ религія, но мн кажется, что мы должны предоставлять эти вещи Богу. Что сама она сомнвается, это пожалуй, довольно естественно, но другимъ не слдовало поощрять ее.

— Вы это на мой счетъ говорите, милордъ?

— Не сердитесь на меня, мистриссъ Роденъ. Вопросъ этотъ для меня такъ важенъ, что по невол приходится говорить объ этомъ откровенно. Мн дйствительно кажется, что меня удаляютъ отъ нея, тогда какъ, въ силу всхъ узъ, какія могутъ связывать мужчину съ женщиной, мн слдовало бы быть возл нея. Всякія приличія и церемоніи теряютъ значеніе, когда я подумаю, что она составляетъ для меня, и вспомню, что ее скоро возьмутъ у меня.

— Что было бы, еслибъ у нея была мать?

— Почему бы матери отвергнуть мою любовь въ дочери? Но у нея нтъ матери. У нея есть отецъ, который далъ мн свое согласіе. Я убжденъ, что будь это дло предоставлено ему, Маріонъ теперь была бы моей женой.

— Я была въ Италіи, милордъ.

— Не позволю себ сказать такому другу, какъ вы, что жалю, что вы тамъ не остались, но я чувствую, я не могу не чувствовать.

— Милордъ, мн кажется, дло въ томъ, что вы едва ли знаете, какъ непреклонна можетъ бытъ сама наша Маріонъ въ такомъ дл. Ни отецъ, ни я не вліяли на нее. Теперь я могу, безъ всякой нескромности, разсказать вамъ обо всемъ, что произошло между вами, когда я въ первый разъ замтила, что вы какъ-будто обратили на нее вниманіе…

— Обратилъ на нее вниманіе!— сердито воскликнулъ Гэипстедъ.

— Когда мн въ первый разъ пришло въ голову, что вы начинаете къ ней привязываться…

— Вы говорите, точно здсь было какое-то пустое дурачество. Разв я не поклонялся ей? Разв не сложилъ сердце къ ея ногамъ, съ первой минуты, когда увидалъ ее? Разв я скрывалъ это, хотя бы отъ васъ? Было тутъ какое-нибудь притворство, какая-нибудь ложь?

— Нтъ.

— Такъ не говорите, что я обратилъ на нее вниманіе. Это возмутительная фраза. Когда она мн сказала, что любитъ меня, она мн сдлала честь.

— Когда вы въ первый разъ обнаружили передъ нами, что любите ее,— продолжала она,— я уже боялась, что это не поведетъ къ добру.

— Почему?

— Я теперь объ этомъ говорить не стану, но это была моя мысль и я ее сообщила Маріонъ.

— Сообщили?

— Да,— мн кажется, что сдлавши это, я только исполнила свой долгъ по отношенію къ двушк, у которой нтъ матери. О доводахъ, которые я привела ей, я теперь ничего не скажу. Ея собственные были настолько сильне, что мои не могли оказать никакого вліянія. Я всегда знала, что Маріонъ чиста душой, самоотверженна, что она почти совершенство. Но до этого я никогда не видала, до какой высоты она можетъ подняться. Она не знала и минуты сомннія. Она съ самаго начала видла, что этому не бывать.

— Это будетъ,— сказалъ онъ, вскакивая со стула и вскидывая руки кверху.

— Ни я не могла убдить ее, ни отецъ ея. Даже вамъ не убдить ее. Разъ она утвердилась на мысли, что, выйдя за васъ замужъ, она причинила бы вамъ вредъ, вся ея страстная любовь не заставитъ ее помириться съ безграничной радостью уступить вамъ.

Тмъ не мене мистриссъ Роденъ общала създить въ Пегвель-Бей и постараться привести Маріонъ въ Галловэй. Чтобы лордъ Гэмпстедъ самъ похалъ въ приморское мстечко, гд жила Маріонъ, казалось ей неприличнымъ, но она дала слово изъ всхъ силъ похлопотать, чтобъ устроить хотя бы одно свиданіе въ Парадизъ-Роу.

XXIV.— Лордъ Гэмпстедъ опять у Маріонъ.

Квакеръ былъ совершенно въ рукахъ дочери. Чего бы она ни пожелала, онъ согласился бы на все. Когда она сказала ему, что желала бы създить въ Лондонъ на нсколько дней, онъ, конечно, ей не противорчилъ. Когда она объяснила, что хочетъ это сдлать для того, чтобы повидаться съ лордомъ Гэмпстедомъ, онъ только печально покачалъ головой и молчалъ.

‘Конечно я пріду, такъ какъ вы этого желаете,— писала Маріонъ своему другу.— Какихъ бы вашихъ желаній я не исполнила, кром тхъ, которыхъ у васъ и быть бы не должно. Мистриссъ Роденъ говоритъ, что я должна хать въ городъ, чтобъ выслушать нотацію. Не будьте ко мн очень строги. Не думаю, чтобъ вамъ слдовало просить меня длать то, чего, какъ вы знаете, я сдлать не могу. О, мой милый, какъ бы я желала, чтобъ все было кончено, чтобъ ты былъ свободенъ’.

Въ отвтъ на это письмо, да и на другія въ томъ же род, онъ писалъ ей длинныя посланія, въ которыхъ старался сдерживать увренія въ своей любви, съ цлью тмъ врне убдить ее посредствомъ логичности своихъ доводовъ. Онъ говорилъ ей о вол Божіей, о грх, который она возьметъ на душу, ршившись предвщать дйствія Провиднія. Онъ много говорилъ объ узахъ, которыя соединили ихъ, когда они объяснились другъ другу въ любви. Онъ пытался объяснить ей, что она не въ прав ршать такой вопросъ самовольно, не справляясь съ мнніемъ тхъ, кто долженъ знать свтъ лучше, чмъ она его знаетъ. Еслибы былъ совершенъ коротенькій обрядъ, она была бы обязана повиноваться ему, какъ мужу. Неужели она и теперь не обязана была признать его право, разв не ея явный долгъ былъ слушаться отца, если ужъ не его? Въ конц четырехъ, тщательно написанныхъ, полныхъ страницъ, вдругъ прорывалось два, три выраженія, говорящія о страстной любви. Едва ли нужно говорить, что, насколько переполненныя разсужденіями страницы не имли для Маріонъ никакого значенія и ни въ чемъ ровно ее не убждали, настолько же эти нсколько словъ были для нея хлбомъ насущнымъ.

Она понимала его, давала ему настоящую цну. Онъ былъ такъ искрененъ, что даже самыя преувеличенныя его выраженія не могли быть не искренними. Что же до его разсужденій, она знала, что источникъ ихъ — страсть. Она не съумла бы логически доказать ему это, но онъ безусловно ошибается. Она не была обязана прислушиваться ни въ какому другому голосу, кром голоса собственной совсти. Она обязана была не подвергать его огорченіямъ, которыя достались бы ему на долю, еслибъ онъ сдлался ея мужемъ. Она не знала насколько онъ окажется слабымъ или сильнымъ, когда придется нести бремя горя, которое несомннно обрушится на него, когда она умретъ. Она слыхала, а отчасти и видала, что время всегда уменьшаетъ тягость этого бремени. Можетъ быть, лучше было бы, чтобъ она умерла поскорй. Она начинала думать, что онъ будетъ не въ состояніи пріискивать себ жену, пока она жива. Она постепенно, но вполн убдилась въ его сердечномъ постоянств. Ей говорили, что большинство мужчинъ не таково. Когда она только-что полюбила его, она не думала, что онъ окажется такимъ.

‘Конечно,— писала она,— я буду дома во вторникъ, въ два часа. Разв я не всякій день и не во вс часы — дома? Мистриссъ Роденъ не будетъ,— такъ какъ вы этого не желаете, хотя мистриссъ Роденъ всегда была вамъ другомъ. Конечно, я буду одна. Папа всегда въ Сити. Быть милой съ вами! Конечно, я буду съ вами мила. Какъ могу я неласково обращаться съ единственнымъ существомъ, которое люблю больше всего на свт? Я постоянно думаю о васъ, но дйствительно бы желала, чтобъ вы такъ много не думали обо мн. Мужчина не долженъ такъ много думать о двушк, а лишь такъ, въ свободныя минуты. Не думала я, что такъ будетъ, когда разршила вамъ любить меня’.

Все утро знаменитаго вторника, передъ отъздомъ изъ дома, онъ не только думалъ о ней, но пытался привести въ порядокъ доводы, которые могли ему понадобиться — съ цлью, въ конц концовъ, убдить ее. Онъ совершенно не понималъ, какъ безсильны были его доводы, по отношенію къ ней. Когда мистриссъ Роденъ говорила ему о нравственной сил Маріонъ, онъ поврилъ ей только отчасти. Во всхъ маловажныхъ вопросахъ, Маріонъ была передъ нимъ слаба, какъ истая женщина. Когда онъ говорилъ ей, что то или другое прилично и хорошо, она принимала это какъ евангельскую истину, потому что говорилъ это — онъ. Даже когда она заглядывала ему въ лицо, въ ней сказывалась часть прежняго благоговйнаго страха. Потому что онъ былъ аристократъ, а она дочь простого квакера, въ ихъ отношеніяхъ, несмотря на идеальную любовь, все еще проглядывало неравенство положеній. Казалось естественнымъ, что онъ долженъ приказывать, а она должна повиноваться. Какъ же посл этого могло быть, чтобъ она не послушалась его въ этомъ важномъ вопрос, который былъ для него такимъ существеннымъ? А между тмъ, до сихъ поръ, ему никогда не удавалось хоть сколько-нибудь убдить ее.

При всей своей кротости и робости, она уже все поршила, даже до привтствія, которымъ встртитъ его. Его первый, горячій поцлуй озадачилъ ее. Съ тхъ поръ она объ этомъ думала и сказала себ, что такія доказательства любви не могутъ причинить ей никакого вреда.

Когда онъ вошелъ въ комнату, онъ тотчасъ обнялъ ее.

— Маріонъ,— сказалъ онъ,— Маріонъ! и вы говорите, что вы больны? Вы свжи какъ роза.

— Лепестки розы скоро опадаютъ. Но мы не будемъ говорить объ этомъ. Зачмъ этого касаться?

— Ничего не сдлаешь.— Онъ продолжалъ держать ее за талью и теперь снова поцловалъ. Въ ея нмой покорности было нчто, что заставило его въ первую минуту подумать, что она наконецъ ршилась окончательно уступить ему.— Маріонъ,— продолжалъ онъ, не выпуская ее изъ объятій,— вы позволите мн убдить васъ? Вы теперь будете моей?

Постепенно — очень кротко — ей удалось освободиться.

— Сядьте, милый,— сказала она.— Вы волнуете меня всмъ этимъ. Мн вредно волноваться.

— Я буду смиренъ, неподвиженъ, если вы только скажете мн одно слово. Скажите мн, что насъ не разлучатъ и я больше ни о чемъ не буду просить.

— Разлучить!— Нтъ, не думаю, чтобъ насъ разлучили.

— Скажите, что настанетъ день, когда мы, дйствительно, соединимся, когда…

— Нтъ, милый, нтъ. Этого я сказать не могу. Я не могу измнять ничего изъ сказаннаго прежде. Вотъ мы тутъ съ вами, вдвоемъ, любимъ друга друга всмъ сердцемъ, а между тмъ этому не бывать. Иногда я себя спрашиваю: ‘Моя ли тутъ была вина’?

Теперь она сидла, а онъ стоялъ надъ ней, но все еще держалъ ее за руку.

— Ничьей вины тутъ не было.

— Когда случается такое большое несчастіе, тутъ обыкновенно не безъ вины. Но не думаю, чтобъ у насъ такъ было. Поймите меня. Несчастіе не со мной. Не думаю, чтобъ Господь могъ ниспослать мн большее блаженство, чмъ быть любимой вами, еслибъ ваше горе, ваши жалобы не отнимали у меня моей радости.

— Такъ не отнимайте же и у меня моей,— сказалъ онъ.

— Изъ двухъ золъ вы должны выбирать меньшее.

Онъ выпустилъ ея руку и то стоялъ далеко отъ нея, то ходилъ по комнат, пока она старалась объяснить ему свои мысли, по мр того, какъ он приходили ей въ голову.

— Не знаю, какъ могла бы я поступить иначе,— говорила она,— когда вы такъ стремились меня уврить, что любите меня. Теперь мн кажется, что я могла бы ухать, не отвтивъ вамъ ни словомъ.

— Это вздоръ, чистый вздоръ,— сказалъ онъ.

— Я не могла бы солгать вамъ. Разъ я попыталась, но словъ не находила. Еслибы я промолчала, вы прочли бы истину въ глазахъ моихъ. Чтожъ могла я сдлать? А между тмъ, не было минуты, чтобъ я не знала, что будетъ то, что есть.

— Этого не должно быть.

— Но разъ, что оно такъ есть, почему бы намъ не взять съ судьбы что можно? Неужели вы не можете находить радости въ мысли, что придали невыразимую прелесть жизни вашей бдной Маріонъ? Еслибъ я могла думать, что вы въ силахъ не склонять головы и принять скромный даръ моей любви, не преувеличивая его значенія, тогда, мн кажется, я могла бы быть счастлива до конца.

— Чего-жъ вы отъ меня требуете?— Разв можетъ человкъ любить и не любить?

— Мн почти кажется, что можетъ. Я почти думаю, что мужчины такъ и длаютъ. Я не желала бы, чтобъ вы меня не любили. Я не хотла бы совершенно лишиться того, что для меня свтъ и слава. Но мн хотлось бы, чтобъ любовь ваша была такого рода, чтобъ не совсмъ порабощала васъ, чтобъ вы не забывали вашего имени, вашей семьи.

— Мн нтъ никакого дла до моего имени. Что до меня касается, не я продолжу мой родъ!

— О, милордъ! Благодаря вамъ…

— Это недостойно мужчины, лордъ Гэмпстедъ. Изъ-за того, что такая бдная, слабая двушка, какъ я, не можетъ исполнитъ всхъ вашихъ желаній, вы отрекаетесь отъ вашей силы, отъ вашей молодости, отъ всхъ надеждъ, которыя вы должны были бы питать? Одобрили ли бы вы другого, еслибъ услыхали, что онъ отъ всего отказался, пренебрегъ своими обязанностями изъ любви къ какой-нибудь Двушк, которая, по мннію свта, несравненно ниже его?

— Тутъ нтъ рчи о выше и ниже. Здсь, по крайней мр мы равны.

— Мужчина и двушка никогда не могутъ быть равны. У васъ блестящая будущность и вы увряете, что все ничто, потому что я не могу быть вашей женой.

— Чтожъ мн длать, если сердце мое разбито? Вы одн можете мн помочь.

— Нтъ, лордъ Гэмпстедъ, въ этомъ-то вы и ошибаетесь. Тутъ позвольте мн сказать, что я ясне васъ понимаю дло. Съ усиліемъ съ вашей стороны, все еще можетъ уладиться.

— Усиліе?— Какое усиліе?— Разв я могу заставить себя забыть, что когда-нибудь видлъ васъ?

— Нтъ, забыть вы не можете. Но вы можете ршить, что, не забывая меня, вы должны меня помнить лишь настолько, насколько я этого стою. Вы не должны покупать вашихъ воспоминаній слишкомъ дорогою цной.

— Чегожъ вы отъ меня требуете?

— Я желала бы, чтобъ вы выбрали другую жену.

— Маріонъ!!

— Я желала бы, чтобъ вы выбрали другую жену. Если не сейчасъ, я бы желала, чтобъ вы сейчасъ ршились на это.

— Вамъ не больно было бы сознавать, что я люблю другую?

— Мн кажется, что нтъ. Я себя испытывала и теперь мн кажется, что мн это не было бы больно. Было время, когда я себ признавалась, что это было бы очень горько, тогда я сказала себ, что надюсь… что вы подождете. Но теперь я признаю суетность и эгоизмъ подобнаго желанія. Если я дйствительно люблю васъ, разв я не обязана желать того, что для васъ лучше?

— Вы считаете это возможнымъ?— сказалъ онъ.— Неужели вы думаете, что могли бы такъ поступить, еслибъ это было удобно съ вншней стороны?

— Нтъ, нтъ, нтъ.

— Почему-жъ вы считаете меня боле жестокосердымъ, чмъ вы сами?

— Я желала бы видть въ васъ мужчину.

— Я васъ выслушалъ, Маріонъ, теперь выслушайте меня. Вс ваши утонченныя различія между мужчинами и женщинами — все вздоръ. Есть и мужчины, и женщины, которые любить могутъ и любятъ, есть и другіе, которые не любятъ и не могутъ любить. Къ добру ли это или къ худу, но мы съ вами можемъ любить и любимъ. Вамъ невозможно было бы и подумать отдаться другому?

— Это, конечно, правда.

— Тоже и со мной, и всегда такъ будетъ. Останетесь ли вы въ живыхъ или нтъ, у меня не будетъ другой жены, какъ Маріонъ Фай. Относительно этого, я въ прав ожидать, что вы мн поврите. Будетъ-ли у меня жена или нтъ — вамъ ршать.

— О, милый, не убивай меня.

— Это неизмнно. Если ты умешь быть твердой и я умю. Что-же касается до моего имени и моей семьи, все это ничего не значитъ. Еслибъ я могъ смотрть впередъ и думать, что ты сядешь у моего очага, съ моимъ ребенкомъ на рукахъ, тогда я былъ бы въ силахъ помышлять о дятельности. Если этому не бывать, до остального мн нтъ дла. Другіе позаботятся о судьб Траффордовъ. Мн было-бы пріятно слегка свернуть съ избитой дорожки, отрадно показать свту, какую прелестную графиню я ввожу въ его салоны. Мн это удалось. Я нашелъ двушку, которая дйствительно длала-бы честь моему имени. Если этому не бывать — чтожъ, пусть имя и семья идутъ по прежнему старой, избитой дорогой. Вторично я пытаться не буду. Выборъ мой сдланъ — и вотъ послдствія.

— Подожди, милый, подожди. Не думала я, что до этого дойдетъ, но подожди.

— Кто можетъ сказать, что Богъ мн еще пріуготовилъ. Я далъ теб высказаться, Маріонъ, теперь надюсь, что ты поймешь меня. Твоего ршенія я не принимаю, но мое ты примешь. Обдумай все это, и когда мы снова увидимся, черезъ день или два, скажи мн, не ршишься-ли ты соединить свою судьбу съ моею и зажить, какъ велитъ Богъ.

Съ этимъ онъ снова поцловалъ ее и вышелъ, не прибавивъ боле ни слова.

XXV.— Горе Крокера.

Въ половин лта самые разнообразные интересы занимали Парадизъ-Роу. Не было въ этой улиц ни одного человка, который, хоть отчасти, не былъ бы знакомъ съ печальной исторіей Маріонъ Фай и ея любви. Невозможно было и ожидать, чтобъ такой человкъ, какъ лордъ Гэмпстедъ, часто посщалъ эту улицу, не возбуждая вниманія.

Когда Маріонъ возвратилась домой изъ Пегвель-Бея, даже мальчикъ изъ таверны зналъ, зачмъ она пріхала. Кром того, былъ важный вопросъ о ‘герцог’. Образовались цлыя партіи ‘за’ и ‘противъ’. Партія Демиджоновъ, находясь подъ вліяніемъ Крокера, была такого мннія, что разъ, что Джорджъ Роденъ — герцогъ, ему не отдлаться отъ своей герцогской природы, и энергически выражали мысль, что совершено прилично называть герцога герцогомъ, все равно желаетъ-ли онъ этого, или нтъ. Но хозяйка таверны, мистриссъ Гримлей, горячо держалась противной стороны. Джорджъ Роденъ, по ея понятіямъ, будучи почтамтскимъ клеркомъ, несомннно англичанинъ, а въ качеств англичанина, т.-е. свободнаго человка, въ прав называться какъ ему угодно. Большинство находило, что она выражаетъ но этому вопросу совершенно приличную конституціонную теорію, и такъ какъ она имла большое вліяніе въ околодк, то герцога, по большей части, называли по старому, но дло не обходилось безъ распрей, а разъ даже дошло до рукопашной. Все это очень оживляло Парадизъ-Роу.

Но возникъ еще новый источникъ живйшаго интереса. Самуилъ Крокеръ былъ объявленнымъ женихомъ миссъ Демиджонъ. Много было затрудненій, пока все это уладилось. Крокеръ, конечно, желалъ, чтобъ часть громаднаго богатства, которое молва приписывала мистриссъ Демиджовъ, перешла къ невст въ день ея свадьбы. Но споры, которые возникли между нимъ и старушкой по этому вопросу, были бурны и безплодны.— Право, эти вещи совершенно непонятны,— сказалъ Крокеръ мистриссъ Гримлей, давая ей понять, что онъ не намренъ разстаться со свободой безъ достаточнаго вознагражденія. Мистриссъ Гримлей успокоила молодого человка, напомнивъ ему, что старушка — большая охотница до горячей водки пополамъ съ водой и что она не можетъ ‘захватить съ собой свои деньги туда, куда отправится’. Крокеръ наконецъ удовлетворился увреніемъ, что будетъ завтракъ и приданое въ сто фунтовъ. Благодаря этому общанію и надежд на благодтельное содйствіе водки съ водой, онъ уступилъ, и дло было сдлано. Еслибъ все этимъ ограничилось, это не вызвало бы въ Парадизъ-Роу особаго волненія. Парадизъ-Роу былъ такъ занятъ графами, маркизами и герцогами, что любовь Крокера прошла-бы почти незамтно, еслибъ не одинъ случай, трогательный по существу и интересный по развитію. Даніэль Триббльдэль, младшій клеркъ въ контор Погсона и Литльбёрда, мужественно боролся съ своей страстью въ Клар Демиджонъ, но, несмотря на энергическій характеръ борьбы, любовь побдила. Онъ наконецъ нашелъ невозможнымъ отказаться отъ избранницы своего сердца и выразилъ намреніе ‘размозжить голову Крокеру’, если когда-нибудь встртитъ его въ сосдств Парадизъ-Роу. Съ цлью это исполнить, онъ постоянно посщалъ эту улицу, отъ десяти часовъ вечера до двухъ утра, и тратилъ въ таверн гораздо больше денегъ, чмъ-бы слдовало. Иногда онъ стучался въ дверь No 10 и смло спрашивалъ миссъ Клару. Раза два онъ ее видлъ и пролилъ цлые потоки слезъ. Онъ бросался въ ея ногамъ, она увряла его, что это тщетно. У Погсона и Литльбёрда онъ спустился до 120 фунтовъ въ годъ и не было никакой надежды на прибавку. Кром того, Крокеръ уже былъ женихомъ. Клара просила Даніэля не появляться въ окрестностяхъ Галловэя. Ничто, клялся онъ, не разлучитъ его съ Парадизъ-Роу. Еслибъ этотъ завтракъ былъ когда-нибудь данъ, еслибъ эта ненавистная свадьба когда-нибудь состоялась, о немъ услышатъ. Тщетно Клара угрожала умереть на порог церкви, если онъ совершитъ какой-нибудь необдуманный поступокъ. Онъ ршился, и Клара, конечно, была тронута его постоянствомъ. Достойно замчанія, что Крокеръ и Триббльдэль никогда не встрчались въ Парадизъ-Роу.

Понедльникъ, 13 іюля, былъ день, назначенный для свадьбы. Квартира для счастливой четы была нанята въ Айлингтон. Надялись-было, что для нихъ найдется мсто въ No 10, но старушка, опасаясь докучливости новаго жильца, предпочла ужасы одиночества обществу племянницы и ея мужа. Она, однако, подарила часы и небольшую фисъ-гармонику, чтобы скрасить гостиную меблированныхъ комнатъ, такъ что можно было сказать, что отношенія поставлены на твердую и пріятную ногу. Мало-по-малу, однако, и старушка, и молодая особа стали находить, что Крокеръ слишкомъ горячится изъ-за важнаго вопроса о герцог. Когда онъ объявилъ, что ничто въ мір не заставитъ его назвать своего друга какимъ-бы то ни было именемъ кром аристократическаго титула, принадлежащаго ему по праву, ему предложили вопросъ, другой относительно его образа дйствій въ департамент. До Парадизъ-Роу дошелъ слухъ, что Крокеръ своимъ упрямствомъ надолъ всмъ въ департамент.

— Говоря о немъ, я всегда называю его ‘герцогъ’,— сказалъ Крокеръ,— также и при встрч. Конечно, это можетъ на короткое время вызвать легкую холодность, но признаетъ же онъ, наконецъ, справедливость побужденія, которое руководитъ мной. Онъ — герцогъ.

— Если вы будете продолжать длать то, чего вамъ не велятъ,— сказала старуха,— васъ удалятъ.

Крокеръ на это только улыбнулся. Самъ Эолъ не удалитъ его за приверженность въ обычаямъ европейскихъ дворовъ.

Крокеръ, дйствительно, превратился въ бичъ почтамта. Сэръ Бореасъ имлъ свой взглядъ на титулъ Родена и желалъ помочь лорду Персифлажъ заставить клерка признать свое аристократическое происхожденіе. Но когда онъ убдился, что ршимость Родена тверда, онъ уступилъ. На этотъ счетъ не было сдлано никакого распоряженія. Едва-ли въ подобныхъ вопросахъ допускаются распоряженія. Но само собой понималось, что, такъ какъ мистеръ Роденъ желаетъ остаться мистеромъ Роденомъ, онъ и долженъ имъ быть. Было ршено, что приличіе требуетъ, чтобъ его называли такъ, какъ онъ самъ этого желаетъ. А потому, когда Крокеръ упорствовалъ, вс признали, что Крокеръ до крайности несносенъ. Когда Крокеръ объявилъ Родену лично, что совсть ему не позволяетъ при встрч съ человкомъ, котораго онъ считаетъ аристократомъ, не назвать его его титуломъ, весь департаментъ нашелъ, что Крокеръ — оселъ. Слышно было, что Эолъ выразилъ сильную досаду и объявилъ, что этого господина, рано или поздно, придется уволить. Это передали Крокеру.— Сэръ Бореасъ не можетъ меня уволить за то, что я называю аристократа его настоящимъ именемъ,— съ негодованіемъ отвтилъ Крокеръ.

Клерки, въ своихъ интимныхъ разговорахъ, признавали, что оно, пожалуй, справедливо, но замчали, что есть разные способы доканать человка. Если Эолъ желалъ повсить Крокера, Крокеръ, конечно, вскор доставитъ ему веревку. У Боббина съ Гератэ состоялось небольшое пари, что ране конца года Крокеръ перестанетъ появляться въ департамент.

Увы! какъ-разъ передъ днемъ, назначеннымъ для свадьбы бдняка, въ теченіе первой недли іюля, нашему Эолу не только представился случай уволить бднаго Крокера, но этотъ случай былъ таковъ, что, по общему приговору, было ршено, что невозможно было имъ не воспользоваться. Кром того, извстіе о содянномъ грх дошло до сэра Бореаса въ минуту сильнаго раздраженія, вызваннаго другой причиной.

— Сэръ Бореасъ,— сказалъ Крокеръ, входя въ кабинетъ великаго человка,— надюсь, что вы сдлаете мн честь присутствовать на моемъ свадебномъ завтрак.— Уже это приглашеніе было непростительной дерзостью…— Я не приглашаю никого больше изъ департамента, кром герцога,— прибавилъ Крокеръ.

Какъ Крокера мгновенно выпроводили изъ комнаты, мы здсь описывать не станемъ, но читатель можетъ быть совершенно увренъ, что ни Эолъ, ни ‘герцогъ’ приглашенія не приняли. Въ этотъ самый день мистеръ Джирнингэмъ, съ помощью одного изъ курьеровъ, открылъ, что Крокеръ изорвалъ цлую кипу оффиціальныхъ бумагъ!

Въ числ многихъ грховъ Крокера была привычка: ‘затягивать бумаги’. Надо было написать нсколько писемъ, или, врне, снять съ нихъ копіи, а Крокеръ откладывалъ работу со дня на день. Бумаги куда-то запирались, точно само собой, иногда и найти ихъ было трудно. Были люди въ департамент, которые говорили, что на заявленія Крокера не всегда можно положиться, а за послднее время былъ случай, когда несчастнаго заподозрили въ томъ, будто онъ спряталъ кипу бумагъ, про которую онъ утверждалъ, что она никогда и не бывала у него на храненіи. Тугъ поднялась цлая буря въ кругу тхъ, у кого должны были-бы быть бумаги, если у Крокера ихъ нтъ, сдланы были усиленные поиски. При этомъ и открылось, что Крокеръ положительно уничтожилъ документы! Предметомъ ихъ были жалобы безпокойнаго старика, который, уже много лтъ, взводилъ на департаментъ всевозможныя обвиненія. Судя по словамъ этого раздражительнаго господина, сатанинскія ухищренія были пущены въ ходъ, съ цлью помшать ему получить хотя бы одно письмо, въ теченіе многихъ лтъ.

Претензіи старика были лишены всякихъ основаній, но теперь было почти невозможно не дать ему знать, что вс его письма съ жалобами уничтожены. Конечно, Крокера слдуетъ совсмъ отршить отъ должности. Временно его отршили сейчасъ же, и потребовали отъ него письменныхъ объясненій.

— А свадьба моя назначена на будущей недл,— со слезами сказалъ онъ мистеру Джирнингэму. Эолъ не пожелалъ его видть, а мистеръ Джирнингэмъ, при этомъ воззваніи, только покачалъ головой.

Никто никогда не узналъ, кто первый сообщилъ страшную всть въ Парадизъ-Роу. Одни говорили, что Триббльдэль знакомъ съ пріятелемъ Боббина и что онъ-то все и сообщилъ Клар, въ анонимномъ письм. Другіе упоминали о дружб между мальчикомъ изъ таверны и сыномъ одного изъ курьеровъ. Какъ бы то ни было, истина дошла до No 10. Крокеръ былъ вызванъ на свиданіе со старухой, и ему тутъ же объявили, что свадьба состояться не можетъ.

— Чмъ вы намрены, сэръ, содержать эту молодую особу?— спросила мистриссъ Демиджонъ, со всей строгостью, на какую только была способна. Крокеръ былъ такъ убитъ, что не нашелъ ни слова въ свою защиту. Онъ не посмлъ сказать, что, можетъ быть, его и не уволятъ. Онъ не отвергалъ, что уничтожилъ бумаги.

— Я совершенно къ нему охладла, когда увидла, что старуха такъ его загоняла,— впослдствіи говорила Клара.

— Чтожъ мн длать съ квартирой?— спросилъ Крокеръ, плача.

— Разорвите ее,— сказала мистриссъ Демиджонъ,— разорвите. Только возвратите часы и фисъ-гармонику.

Крокеръ въ отчаяніи искалъ помощи повсюду. Можетъ быть, Эолъ и окажется мягкосердечне Клары Демиджонъ. Онъ написалъ лорду Персифлажъ, давая ему самый подробный отчетъ о положеніи дла. ‘Герцога’ онъ боялся, иначе онъ обратился бы къ нему. Но ему вспомнился лордъ Гэмпстедъ, съ которымъ онъ познакомился на охот и такъ пріятно провелъ время, и онъ отправился въ Гендонъ. Лордъ Гэмпстедъ въ это время жилъ тамъ въ полномъ уединеніи. Маріонъ Фай увезли назадъ въ Пегвель-Бей, а женихъ ея заслъ въ своемъ старомъ дом и не видался почти ни съ кмъ. На сердц у него было очень тяжело. Онъ начиналъ врить, что Маріонъ, дйствительно, никогда не будетъ его женой. Онъ находился въ этомъ состояніи, когда Крокера привели къ нему въ садъ, гд онъ бродилъ.

— Мистеръ Крокеръ,— сказалъ онъ, остановившись на дорожк и смотря прямо въ лицо постителя.

— Да, милордъ, это я. Я, Крокеръ. Вы помните меня, милордъ, въ Кумберлэнд?

— Я васъ помню,— въ замк Готбой.

— И на охот, милордъ?

— Что могу я теперь для васъ сдлать?

— Я всегда находилъ, милордъ, что ничто лучше спорта не скрпляетъ привязанностей.

— Если вы желаете что-нибудь сообщить…

— Между вами еще другая связь, милордъ. Мы оба искали себ подругъ въ Парадизъ-Роу.

— Если у васъ есть что сказать, говорите.

— Что же касается до вашего пріятеля, милордъ… Вы знаете, на кого я намекаю. Если я чмъ и оскорбилъ его, то только потому, что думалъ, что если титулъ несомннно принадлежить ему по праву, то молодой особ, которую я называть не стану, слдовало бы имъ пользоваться. Я длалъ это только изъ преданности семейству.

— Зачмъ вы сюда явились, мистеръ Крокеръ? Я въ настоящую минуту не расположенъ бесдовать, могу сказать, ни на какую тему. Если я чмъ-нибудь…

— О, милордъ, меня хотятъ уволить! Ради Парадизъ-Роу, милордъ, вступитесь, вступитесь, вступитесь за меня.— Тутъ онъ разсказалъ всю исторію бумагъ, объяснивъ только, что разорвалъ ихъ случайно. Сэръ Бореасъ сердится на меня за то, что я счелъ приличнымъ называть, вы знаете кого, его титуломъ, а теперь меня хотятъ отршить отъ должности, какъ разъ въ то время, когда я готовъ былъ вести эту прекрасную и образованную двушку къ алтарю. Подумайте только, еслибъ васъ съ миссъ Фай такъ разлучили.

Лордъ Гэмпстедъ пытался растолковать своему гостю, что онъ ничмъ даже не можетъ оправдать своей просьбы.

— Но письмо! Вы могли бы написать письмо. Письмо ваше, милордъ, сдлало бы такъ много.— Лордъ Гэмпстедъ покачалъ головой.— Еслибъ вы только сказали, что были со мной коротко знакомы въ Кумберлэнд! Конечно, я не беру на себя смлость утверждать, чтобъ это была правда,— но чтобъ спасти бдняка наканун его свадьбы!

— Письмо я напишу,— сказалъ лордъ Гэмпстедъ.— Я не могу сказать, что мы были короткими пріятелями, потому-что это была бы неправда.

— Нтъ, нтъ, конечно нтъ.

— Но я напишу сэру Бореасу. Не могу себ представить, чтобъ это могло оказать какое-нибудь дйствіе.

— Окажетъ, милордъ.

— Я напишу и скажу, что вашъ отецъ иметъ отношенія къ моему дяд и что ваше положеніе,—я говорю о близости свадьбы,— могло бы быть принято за основаніе для помилованія. Прощайте.

Не очень скоро, но съ усиленными выраженіями благодарности и не безъ слезъ бдный Крокеръ распростился. Вскор посл его отъзда было отправлено слдующее письмо:

‘Сэръ!

‘Хотя я не имю чести быть вамъ извстнымъ, я беру смлость написать вамъ о положеніи одного изъ вашихъ клерковъ. Вполн сознаю, что еслибъ вы за это сдлали мн замчаніе, я заслужилъ бы его моимъ неизвинительнымъ вмшательствомъ. Мистеръ Крокеръ увряетъ меня, что ему грозитъ отршеніе отъ должности, изъ-за проступка, котораго вы, какъ начальникъ его, крайне не одобряете. Онъ проситъ меня ходатайствовать за него передъ вами. Отецъ его — управляющій имніями моего дяди, лорда Персифлажъ, и мы встрчались въ дом дяди. Не смю выставлять это какъ причину для помилованія. Но мистеръ Крокеръ намренъ жениться въ очень скоромъ времени, а потому я позволяю себ думать, что вы согласитесь со мною, что къ эпох въ жизни человка, которая должна бы быть эпохой радости и полнаго удовлетворенія, можно отнестись съ чувствомъ снисходительности, которое, въ другое время, было бы предосудительно.

‘Вашъ покорный слуга Гэмпстедъ’.

XXVI.— ‘Отршить. Б. Б.’

Съ первой почтой лордъ Гэмпстедъ получилъ слдующій отвтъ на свое письмо:

‘Дорогой лордъ Гэмпстедъ,— дло мистера Крокера очень плохо, но главный директоръ почтъ увидитъ ваше ходатайство и, я увренъ, сочувственно отнесется къ вашему человколюбію, какъ отношусь къ нему и я. Не могу взять на себя ршить, что его превосходительство сочтетъ нужнымъ сдлать, а потому лучше будетъ, если вы пока воздержитесь отъ сношеній съ мистеромъ Крокеромъ.

‘Остаюсь, милордъ,
‘Вашъ покорнйшій слуга Бореасъ Бодкинъ’.

Любого предлога было достаточно нашему Эолу, чтобъ избавить его отъ непріятности отршить человка отъ должности. Пока онъ просто медлилъ, Крокеръ не смлъ показаться въ департамент, а Клара Демиджонъ окончательно ршила порвать съ нимъ. Триббльдэль съ его 120 фунтами гораздо лучше Крокера безъ гроша. Кром того, весь Парадизъ-Poy ршилъ, что въ постоянств Триббльдэля есть что-то романическое. Триббльдэль бывалъ въ Парадизъ-Роу каждый день — или, врне, каждую ночь — совтовался съ мистриссъ Гримлей и находилъ утшеніе въ горячей водк пополамъ съ водой. Мистриссъ Гримлей была добродушна и безпристрастно относилась къ обоимъ молодымъ людямъ. Она любила потребителей и была охотница до свадебъ вообще.

— Если у него нтъ никакихъ доходовъ, конечно, онъ сойдетъ со сцены,— сказала мистриссъ Гримлей Триббльдэлю, чмъ сильно утшила молодого человка.— А вы пойдите-ка да отбейте: ‘куй желзо пока горячо’.

Триббльдэль пошелъ и сталъ защищать свое дло.

Было около одиннадцати часовъ, когда онъ постучался въ дверь No 10, но Клара еще не ложилась, такъ же какъ и горничная, которая отворила дверь.

— Ахъ, Даніэль, какъ вы приходите поздно!— сказала Клара, когда молодого человка ввели въ пріемную.— Что привело васъ сюда, въ такое время?

Триббльдэль сразу объявилъ, что привела его необычайно пылкая страсть. Любовь его къ Клар была такая старая исторія, онъ такъ часто говорилъ о ней, что повтореніе не требовало никакихъ околичностей. Еслибъ онъ ее встртилъ на главной улиц, въ воскресное утро, онъ тотчасъ же заговорилъ бы объ этомъ.

— Клара,— сказалъ онъ,— пойдете вы за меня? Я знаю, что тотъ негодяй — погибшій человкъ.

— О, Даніэль, ‘лежачаго не бьютъ’.

— А разв онъ не билъ меня все время, пока я лежалъ? Разв онъ не торжествовалъ? Разв ты не была въ его объятіяхъ?

— Н…нтъ.

— Неужели ты думаешь, что это не значило бить меня лежачаго?

— Это нисколько не могло повредить вамъ.

— О, Клара, еслибъ ты знала, какова моя любовь, ты поняла бы этотъ вредъ. Каждый разъ, какъ онъ касался твоихъ губъ, я это слышалъ, хотя все время былъ въ контор.

— Это ужъ нелпо, Давіэль.

— Право слышалъ, не тлесными ушами, но всми фибрами моего сердца.

— А! Но, Даніэль, вы съ Сэмомъ такіе были пріятели съ перваго раэа.

— Съ какого это?

— Когда онъ только-что начиналъ за мной ухаживать. Помните маленькій вечеръ, когда Маріонъ Фай была здсь.

— Правда, я тогда пробовалъ сойтись съ нимъ. Я думалъ, что, можетъ-быть, дойду до того, что буду относиться къ этому равнодушне.

— Вы отлично притворялись.

— Я думалъ также, что это, можетъ быть, лучшее средство тронуть ваше холодное сердце.

— Холодное! Не думаю, чтобъ мое сердце было холодне чьего-бы-то ни было.

— Ахъ, еслибы ты еще разъ согрла его для меня!

— Бдный Сэмъ!— сказала Клара, поднося платокъ къ глазамъ.

— Почему онъ бдне меня? Я былъ первый. Во всякомъ случа я былъ раньше его.

— Ничего я не знаю, ни первыхъ, ни послднихъ,— сказала Клара, въ то время, какъ тни различныхъ Банко проносились передъ ея глазами.

— А что до него касается, какое право иметъ онъ думать о какой-бы то ни было двушк? Онъ — жалкое существо, у него не хватитъ средствъ, чтобъ доставить жен кровать, на которую она могла бы прилечь. Онъ такъ хвасталъ гражданской службой правительству ея величества, а гражданская-то служба дала ему по шапк.

— Нтъ еще, Даніэль.

— Дала. Я счелъ долгомъ разслдовать, сэръ Бореасъ Бодкинъ сегодня отдалъ приказъ: ‘Отршить. Б. Б.’ Я знаю людей, которые видли эти самыя слова, внесенныя въ штрафную книгу почтамта.

— Бдный Сэмъ!

— Уничтожилъ крайне-важныя бумаги! Чего другого могъ онъ ожидать? А теперь у него гроша за душой нтъ.

— 120 фунтовъ въ годъ не такая ужъ сумма, Даніэль.

— Мистеръ Фай еще на дняхъ говорилъ, что если я женюсь и остепенюсь, мн дадутъ прибавку.

— Ты слишкомъ любишь таверну ‘Герцогини’, Даніэль.

— Нтъ, Клара, нтъ, я это отрицаю. Спроси мистриссъ Гримлей, изъ-за чего я такъ часто бываю такъ. Еслибъ у меня былъ свой уютный уголокъ, гд та, кого я люблю, сидла-бы противъ меня у камина, можетъ-быть съ ребенкомъ на рукахъ…— Триббльдэль, говоря это, смотрлъ на нее во вс глаза.

— Господи! Даніэль, что ты такое говоришь!

— Я никогда бы не пошелъ ни къ какой ‘Герцогин’, ни въ какому ‘Маркизу Гранби’, ни къ какому ‘Ангелу’.— Все это были таверны, скученныя по близости отъ Парадизъ-Роу.— Тогда меня никуда бы не тянуло, кром той комнаты, гд находились бы эта молодая женщина и этотъ ребенокъ.

— Даніэль, ты всегда былъ силенъ въ поэзіи.

— Испытай меня и увидишь, что это реальнйшая проза. Говорю теб — испытай.

Тутъ Клара уже была въ его объятіяхъ, слово было все равно что дано. Крокеръ, безъ всякаго сомннія, былъ отршенъ отъ должности, а если и нтъ, то показалъ себя недостойнымъ. Чего можно было ожидать отъ мужа, который способенъ былъ разорвать цлую кипу оффиціальныхъ бумагъ? Кром того, Даніэль Триббльдэль выказалъ романическое постоянство, которое, конечно, заслуживало награды. Клара поняла, что джинъ съ водой истреблялся изо дня въ день ради ея. И квартира, и часы, и фисъ-гармоника — все было готово.

— Пожалуй, что такъ всего лучше, Даніэль, такъ какъ ты этого такъ сильно желаешь.

— Еще бы! я всегда этого желалъ. Теперь я не помнялся бы съ самимъ мистеромъ Погсономъ.

— Онъ женился на третьей, три года тому назадъ!

— Я говорю о контор, о капиталахъ. Мн гораздо пріятне имть мою Клару и 120 фунтовъ, чмъ быть Погсономъ и Литльбёрдомъ, со всми ихъ доходами.

Лестное увреніе получило должную награду и такъ, далеко за полночь, торжествующій обожатель раскланялся. На другой день, вскор посл полудня, Крокеръ былъ въ Парадизъ-Роу. Онъ вторично постилъ лорда Гэмпстеда и ему удалось выпытать у этого добродушнаго смертнаго кое-что изъ того, что заключалось въ письм сэра Бореаса. Дло должно было быть предоставлено на усмотрніе главнаго директора почтъ. Въ департамент установилось понятіе, что, когда дло предоставлено на усмотрніе его превосходительства, его превосходительство никогда не прибгаетъ къ крайнимъ мрамъ. Крокеръ понялъ, что одно уже это заявленіе говоритъ о прощеніи. Положившись на это, онъ отправился въ Парадизъ-Роу, причемъ облекся въ свой лучшій фракъ и взялъ перчатки въ руку, объявить своему предмету, что отъ квартиры отказываться нечего, а часы и фисъ-гармонику можно и сохранить.

— Но вдь васъ отршили отъ должности,— сказала Клара.

— Никогда, никогда!

— Это внесено въ книгу. ‘Отршить. Б. Б.’ Я знаю людей, которые видли эти слова собственными глазами.

— Да оно совсмъ не такъ длается,— сказалъ Крокеръ, который былъ совершенно сконфуженъ.

— Это внесено въ книгу, Сэмъ, а я знаю, что они отъ этого никогда не отступаютъ.

— Кто это вносилъ? Ничего внесено не было. Книги не существуетъ, по крайней мр такой. Триббльдэль все сочинилъ.

— О, Сэмъ, зачмъ изорвали вы эти бумаги? Чего другого можно было ожидать? ‘Отршить.— Б. Б.’ Зачмъ вы это сдлали, вы — женихъ? Нтъ, не подходите ко мн. Какъ же молодой двушк выйти за молодого человка, которому нечмъ содержать ее. Объ этомъ и думать нечего. Когда я услыхала эти слова: ‘Отршить.— Б. Б.’, у меня сердце такъ и упало.

— Ничего подобнаго нтъ,— сказалъ Крокеръ.

— Чего нтъ?

— Я вовсе не отршенъ отъ должности.

— О, Сэмъ, какъ вы смете говорить такія вещи?

— Говорю вамъ — не отршенъ. Онъ написалъ письмо лорду Гэмпстеду, который всегда былъ мн другомъ. Гэмпстедъ не намренъ былъ позволить, чтобъ со мной такъ поступали. Гэмпстедъ написалъ, Эолъ отвтилъ — это сэръ Бореасъ… я вцдлъ письмо, т.-е. Гэмпстедъ разсказалъ мн его содержаніе, и я совсмъ не буду отршенъ отъ должности. Какъ только я услыхалъ эту добрую всть, моимъ первымъ движеніемъ было прибжать такъ скоро, какъ ноги меня несли, и сообщить ее моей голубк.

Клара не совсмъ ему поврила, но она не совсмъ поврила и Триббльдэлю, когда тотъ объявилъ ей объ отршеніи Крокера отъ должности. Но содянное преступленіе казалось ей такимъ громаднымъ, что она представить себ не могла, чтобъ Крокеру позволили остаться на служб, по совершеніи его. Крокеръ получалъ 150 фунтовъ. Взвшивая достоинства и недостатки обоихъ молодыхъ людей, какъ она часто это длала, приходилось сознаться, что хотя ей и нравилась поэзія Триббльдэля, она, въ сущности, отдавала предпочтеніе безпардонному хвастовству и смлости Крокера. Гражданская служба правительству ея величества также имла, въ глазахъ ея, свою прелесть. Почтамтъ былъ гораздо выше конторы Погсона и Литльбёрда. У Погсона и Литльбёрда сидли отъ 9 до 5. Служебные часы въ почтамт были гораздо приличне — отъ 10 до 4. Но чего не сдлаетъ человкъ, который показалъ свой характеръ, разорвавъ оффиціальныя бумаги? Кром того, хотя перипетіи згой драмы окружили ее затрудненіями со всхъ сторонъ, ей казалось, что въ настоящую минуту она встртитъ меньше затрудненій, если будетъ держаться Триббльдэля. Передъ Крокеромъ она могла оправдаться. Парадизъ-Роу уже поршилъ, что свадьба съ Крокеромъ состояться не должна. Когда Триббльдэль явился къ ней наканун вечеромъ, она чувствовала себя свободной. Когда она покорилась голосу обольстителя, упала въ его объятія, растроганная картиной домашняго счастія, которую онъ нарисовалъ, никакіе уколы совсти не нарушали ея блаженства.

Состоялась ли резолюція сэра Бореаса или нтъ,— ея не миновать. Она могла опереться на исторію съ бумагами, еслибъ Крокеръ началъ жаловаться. Но еслибъ она теперь вернулась къ своему Крокеру, чмъ она оправдается передъ Триббльдэлемъ?

— Между нами все кончено, Сэмъ,— сказала она, закрывъ глаза платкомъ.

— Кончено! Отчего кончено?

— Вамъ уже сказали, что все кончено.

— Это говорилось, когда весь Парадизъ-Роу уврялъ, что меня отршатъ. Тогда это имло смыслъ, хотя, можетъ быть, двушка могла бы и подождать, пока человкъ опять встанетъ на ноги.

— Ждать не особенно пріятно, мистеръ Крокеръ, когда двушка беззащитна.

— Но я вовсе не отршенъ, ждать нтъ надобности. Я думалъ, что вы страдаете такъ же какъ и я, а потому я прямо и прибжалъ къ вамъ.

— Я и страдала, Сэмъ. Никто не знаетъ, что я выстрадала.

— Но теперь все обойдется?— Клара покачала головой.— Неужели вы хотите сказать, что Триббльдэль былъ здсь и уже сбилъ васъ съ толку?

— Я хорошо знала мистера Триббльдэля прежде, чмъ познакомилась съ вами, Сэмъ.

— Сколько разъ вы при мн называли его жалкой дрянью?

— Никогда, Крокеръ, никогда. Такое слово никогда не срывалось у меня съ языка.

— Такъ что-то совершенно въ томъ же род.

— Я, можетъ быть, сказала, что ему недостаетъ удали, хотя я этого не помню. Но еслибъ и такъ, чтожъ изъ этого?

— Вы презирали его.

— Нтъ, Крокеръ. Вотъ я презираю человка, который разрываетъ бумаги ея величества. Триббльдэль никогда ничего не разорвалъ въ контор, кром того, что разорвать слдовало. Триббльдэля никогда не выгоняли чуть не на дв недли, такъ чтобъ онъ не смлъ показаться въ контор. Триббльдэль не заставилъ всхъ себя возненавидть.

— Кто-жъ меня-то ненавидитъ?

— Мистеръ Джирнингэмъ, Роденъ, сэръ Бореасъ, Боббинъ.— Она запомнила вс ихъ имена.— Какъ могутъ они не ненавидть человка, который рветъ бумаги! И я васъ ненавижу.

— Клара!

— Ненавижу. Какъ смли вы сказать, что я употребляла такое неприличное выраженіе? Знаете, что я вамъ скажу, мистеръ Крокеръ,— можете себ отправляться. Я общала быть женой Даніила Триббльдэля, и вамъ неприлично стоять здсь и разговаривать съ молодой двушкой, которая невста другого.

— И этимъ все и кончится?

— Надюсь, мистеръ Крокеръ.

— Вотъ оно что!

— Если-бъ вы когда-нибудь пожелали объясниться съ дрогой молодой особой и дло зашло бы такъ далеко, какъ зашло оно у насъ, не рвите бумагъ. А когда она выскажетъ вамъ свое откровенное мнніе, какъ сдлала это я сейчасъ, не приписывайте ей неприличныхъ выраженій. Будьте такъ любезны, отправьте часы и фисъ-гармонику въ Даніилю Триббльдэлю, въ Бродъ-Стритъ.

Съ этимъ она оставила его, радуясь въ душ, что свиданіе это кончилось безъ особыхъ непріятностей.

Крокеръ, отрясая прахъ отъ ногъ своихъ, когда вышелъ изъ Парадизъ-Роу, началъ задавать себ вопросъ, не долженъ ли онъ, въ сущности говоря, поздравить себя съ такимъ окончаніемъ этого дла. Когда онъ ршился просить руки молодой двушки, онъ конечно воображалъ, что въ рук этой что-нибудь да будетъ. Клара, безъ сомннія, была красивая двушка, но уже не первой молодости. Характеръ у нея былъ не изъ толковыхъ. За бракомъ часто слдуетъ множество заботъ и огорченій. Парадизъ-Роу, безъ всякаго сомннія, не поскупится на насмшки, но ему незачмъ ходить туда, чтобъ ихъ слышать.

XXVII. — Пегвель-Бей.

Іюль наступилъ и почти миновалъ, прежде, чмъ лордъ Гэмпстедъ снова свидлся съ Маріонъ Фай. Онъ общалъ, не здить въ Пегвель-Бей, съ трудомъ понимая, зачмъ отъ него потребовали такого общанія, но все же согласился дать его, когда его о томъ просила мистриссъ Роденъ, по просьб, какъ она говорила, старика квакера. Било ршено, что Маріонъ скоро возвратится въ Галловэй и что поэтому незачмъ нарушать миръ и тишину Пегвель-Бея пріздомъ такого великаго человка, какъ лордъ Гэмпстедъ. Гэмпстедъ, конечно, поднялъ эту причину на смхъ, но просьбу исполнилъ, подъ условіемъ однако, что Маріонъ возвратится въ первой половин лта. Но проходила недля за недлей, а Маріонъ не возвращалась.

Они ежедневно писали другъ другу, причемъ Маріонъ всегда старалась, чтобы тонъ ея писемъ былъ веселый.

‘Не слдуетъ вамъ сидть въ Гендон,— писала она,— тратя жизнь попусту и ничего не длая изъ-за больной двушки. У васъ яхта, а лто проходитъ’.

Въ отвтъ на это, онъ написалъ ей, что продалъ яхту.— ‘Еслибъ вы могли со мной хать, я бы сохранилъ ее,— писалъ онъ.— Еслибъ вы согласились хать теперь, я снарядилъ бы вамъ другую, прежде чмъ вы бы сами собрались. О моей дальнйшей жизни я ничего не говорю. Даже приблизительно не могу угадать, что меня ожидаетъ. Можетъ быть, я и поселюсь на какомъ-нибудь корабл, чтобъ быть въ полномъ одиночеств. Но при настоящемъ состояніи моего сердца, мн невыносимо, когда другіе говорятъ со мной о пустыхъ удовольствіяхъ’.

Въ то же самое время онъ продалъ лошадей, но объ этомъ онъ ей ничего не писалъ.

Мало-по-малу онъ дошелъ до увренности, что она обречена на раннюю смерть, почти призналъ, что она умираетъ. Тмъ не мене онъ продолжалъ думать, что хорошо было бы имъ обвнчаться.— ‘Еслибъ я зналъ, что она моя, хотя бы на смертномъ одр,— однажды сказалъ онъ мистриссъ Роденъ,— я нашелъ бы въ этомъ утшеніе’. Онъ такъ горячо говорилъ объ этомъ, что почти убдилъ мистриссъ Роденъ. Отецъ относился къ этому вопросу безразлично. Но сама Маріонъ сурово возстала противъ этого. ‘Этого не должно быть,— сказала она,— это было бы дурно. Не таково значеніе брака’.

‘Я буду вашимъ утшеніемъ до конца,— писала она,— вашей Маріонъ. Но я не хочу быть графиней только изъ-за того, чтобъ нечего не значущее имя было вырзано на моемъ памятник’… ‘Господь приготовилъ вамъ горькую чашу, радость моя,— писала она въ другомъ письм,— внушивъ вамъ мысль полюбить двушку, которой вы должны такъ скоро лишиться. Мн горько, потому что вамъ горько. Но намъ не отдлаться отъ этой горечи комедіей. Неужели у васъ на сердц стало бы легче, еслибъ вы меня увидли въ внчальномъ туалет, зная, какъ вы не могли бы не знать, что все это напрасно? Радость моя, примите это такъ, какъ Господь намъ посылаетъ. Я скорблю за васъ и за моего бднаго отца. Еслибъ только вы могли заставить себя примириться, меня бы такъ радовала мысль, что вы любили меня въ мои послднія минуты’.

Онъ не могъ не принять ея ршенія. Отецъ ея и мистриссъ Роденъ его приняли, онъ вынужденъ былъ сдлать то же. Самая ея слабость придавала ей силу, которая покоряла его. Конецъ былъ всмъ его доводамъ и энергическимъ фразамъ. Онъ сознавалъ, что они не сослужили ему никакой службы,— что ея кроткія рчи оказались сильне всхъ его разсужденій.

— Принуждать я ее не стану,— говорилъ онъ мистриссъ Роденъ.— По моему, такъ было бы лучше. Вотъ и все. Конечно, будетъ такъ, какъ она ршитъ.

— Для нея было бы утшеніемъ думать, что вы съ ней одинаково смотрите на все,— сказала мистриссъ Роденъ.

— Есть вопросы, относительно которыхъ я не могу измнить своихъ убжденій, даже, чтобъ ее утшить,— отвтилъ онъ.— Она велитъ мн полюбить другую женщину. Могу ли я утшить ее, исполнивъ это? Она велитъ мн искать себ другую жену, могу ли я это сдлать, или общать, что сдлаю, когда-нибудь, впослдствіи? Для нея было бы утшеніемъ знать, что я не боленъ, не израненъ, не истомленъ. Для нея было бы утшеніемъ знать, что сердце мое не разбито. Какъ же мн доставить ей это утшеніе?

— Правда,— сказала мистриссъ Роденъ.

— Утшенія нтъ никакого. Воображеніе рисуетъ ей какое-то будущее блаженство, которымъ мы будемъ наслаждаться вмст, причемъ мы будемъ точно такіе же, какъ здсь, наши руки будутъ искать одна другую, наши губы — сливаться въ поцлуй, это будетъ небо, но все же земное небо. Оно, по ея понятіямъ, будетъ наградой ея непорочности и въ своей восторженной вр она вруетъ въ него, какъ будто оно тутъ, во-очію. Я право думаю, что еслибъ я сказалъ ей, что такъ и будетъ, что я надюсь любоваться ея красотой черезъ нсколько короткихъ лтъ, она была бы совершенно счастлива. Счастіе это было бы вчно, тутъ не было бы страха передъ разлукой.

— Такъ почему же не вровать, какъ вруетъ она?

— Лгать? Какъ я чувствую ея искренность, когда она исповдуетъ передо мной свою вру, такъ она почувствовала бы мою ложь.

— Такъ неужели же нтъ будущей жизни, лордъ Гэмпстедъ?

— Кто это говоритъ? Конечно, не я. Я не могу себ представить, что исчезну безслдно. Что же касается до счастія, я не ршаюсь много думать о немъ. Еслибъ я только могъ нсколько возвыситься нравственно, быть нсколько ближе къ Христу, которому мы поклоняемся, этого было бы довольно и безъ счастія. Если въ этомъ сказаніи есть истина, Онъ не былъ счастливъ. Зачмъ бы я сталъ искать счастія ране, чмъ борьба среди многихъ міровъ окончательно очиститъ мою душу? Но думая такъ, вруя такъ, какъ могу я войдти въ сладостный, чисто-эпикурейскій рай, который этотъ ребенокъ приготовилъ для себя?

— Неужели онъ не кажется вамъ чище этого?

— Что можетъ быть чище, если только тутъ истина? Хотя бы для меня это была ложь, для нея это можетъ быть истина. Ради меня мечтаетъ она о своемъ ра, чтобъ мои раны зажили, чтобъ мое сердце исцлилось.

При такихъ разговорахъ, мистриссъ Роденъ бывала поражена глубиною чувства этого человка. Онъ часто говорилъ съ ней о своей дальнйшей жизни, всегда при этомъ разумя жизнь, изъ которой Маріонъ будетъ изъята смертью, и длалъ это съ холоднымъ, безстрастнымъ спокойствіемъ, которое показывало ей, что ршеніе его, относительно будущаго, почти окончательно принято. Онъ поститъ вс страны, которыя стоитъ видть, побесдуетъ со всми народами. Соціальныя условія божьихъ созданій, вообще, будутъ предметомъ его изученія. Задача будетъ безконечная, а безконечная задача, какъ онъ говорилъ, почти не допускаетъ полнаго отчаянія.— Если я умру, всему будетъ конецъ. Если я доживу до такихъ лтъ, когда старость лишитъ меня возможности продолжать мой трудъ, то, вроятно, чувство это уже нсколько сгладится, подъ вліяніемъ времени,— говорилъ онъ мистриссъ Роденъ, глаза которой при этомъ наполнялись слезами.

Наконецъ, въ самомъ конц іюля, онъ получилъ письмо въ которомъ его просили пріхать въ Пегвель-Бей.

— Мы такъ давно не видались,— писала она,— и, можетъ быть, лучше, чтобъ вы пріхали сюда, чмъ я къ вамъ. Докторъ встревоженъ и увряетъ, что такъ лучше. Но мой милый пожалетъ меня, не правда ли? Когда я увидла слезу въ вашихъ главахъ, его меня совсмъ уничтожило. Что женщина или даже мужчина плачетъ при какомъ-нибудь неожиданномъ, печальномъ извстіи, это естественно. Но кто же плачетъ о непоправимомъ? Общайте мн, что склонитесь съ благоговніемъ, послушаніемъ и любовью надъ десницей Божіей, какъ бы тяжела она вамъ ни казалась.

Онъ не общалъ ей этого, но положилъ, что если только это возможно, она не увидитъ слезъ.

— Ахъ,— сказала она, когда онъ слъ вовл нея на диван у открытаго окна, выходившаго на маленькую бухту,— положите вашу руку на мою и оставьте ее такъ. Знать, что вы со мной, чувствовать этотъ легкій втерокъ, видть васъ, прикасаться къ вамъ — полное счастіе.

— Зачмъ вы такъ часто просили меня не прізжать?

— Зачмъ? Я знаю, зачмъ, милордъ.— Это слово, въ ея устахъ, звучало полу-нжно, полу-шутливо, теперь онъ пересталъ возмущаться противъ него.

— Отчего бы мн было не пріхать, если это для васъ радость.

— Теперь вы не должны сердиться.

— Я и не сержусь.

— Мы съ вами все это пережили., мы лично… но какъ-то неприлично, чтобъ вы прізжали сюда навщать бдную дочь квакера.

— Маріонъ!

— Но это правда. Въ Парадизъ-Роу мы все это пережили. Парадизъ-Роу привыкъ къ вамъ, мн не было такъ тяжело. Но здсь.— Они вс наврно узнаютъ, кто вы такой.

— Не все ли равно?

— Извстіе, что у Маріонъ Фай есть поклонникъ, уже само по себ вызвало бы волненіе въ этомъ маленькомъ мстечк, но когда этотъ поклонникъ — лордъ!.. Непріятно, чтобъ на васъ смотрли какъ на диво.

— Глупости другихъ не должны волновать ни васъ, ни меня.

— Все это прекрасно, милый, но чтожъ длать, если волнуешься? Но я не буду волноваться, прізжайте. Когда я думала, что я еще вернусь въ себ домой, то мн казалось, что мы, пожалуй, можемъ и избжать этихъ волненій.— Въ этихъ словахъ было что-то, чего онъ вынести не могъ. Разв она не ясно выродила свое убжденіе, что никогда боле не возвратится въ свой старый домъ? Здсь, въ этой самой комнат, поразить ее судьба и поразитъ скоро. Онъ всталъ, прошелся по комнат и остановился немного позади ея, такъ, чтобъ она не могла видть его лица.

— Не покидайте меня,— сказала она.— Я просила васъ сидть здсь и положить вашу руку на мою.

Онъ вернулся и, положивъ опять руку ей на колни, отвернулъ отъ нея лицо.

— Покоритесь,— сказала она.— Покоритесь.— Рука его дрожала, онъ покачалъ головой.— Соберитесь съ духомъ и покоритесь.

— Не могу,— сказалъ онъ, вдругъ поднявшись съ мста и поспшно выходя изъ комнаты. Онъ вышелъ на маленькую террасу, надъ моремъ. Но бгство ни къ чему ему не послужило, онъ не въ силахъ былъ ее оставить. Онъ вышелъ безъ шляпы и не могъ стоять на солнц, на глазахъ у звакъ.— Я трусъ,— сказалъ онъ, возвращаясь къ ней и садясь на прежнее мсто.— Сознаюсь въ этомъ. Не будемъ боле говорить объ этомъ. Когда меня постигаетъ горе, оно застаетъ меня безоружнымъ. Мелкія огорченія я, кажется, могъ бы перенести. Еслибъ это было все на свт, кром этого, еслибъ дло шло о моей жизни, прежде, чмъ она стала вашей, мн кажется, никто бы не могъ сказать, что я испугался. Но теперь оказывается, что при истинномъ испытаніи, я не могу выдержать.

— Это въ рукахъ Божьихъ, милый.

— Да, это въ рукахъ Божьихъ. Есть что-то, безъ сомннія, что длаетъ васъ сильной духомъ, но слабой тломъ, тогда какъ я силенъ физически, но слабодушенъ. Но что мн въ томъ пользы?

— О, лордъ Гэмпстедъ, какъ бы я желала, чтобъ вы никогда меня не видали.

— Вы не должны говорить этого, Маріонъ, вы не должны этого думать. Я неблагодарный. Еслибъ я могъ все это снова пережить, я не уступилъ бы за всевозможныя сокровища той доли вашей жизни, которая слилась съ моею, хотя она была безгранично мала. Я покорюсь, о, голубка, покорюсь. Не говорите больше никогда, что жалете, что узнали меня…

— Не за себя же, милый, не за себя же…

— И за меня не жалйте. Я постараюсь создать себ изъ этого радость, хотя сердце мое обливается кровью при мысли о вдовств, которое ли него наступаетъ. Я буду знать, что меня любила та, любовь которой была и будетъ для меня славой.

— Горячо любила, сокровище мое.

— Мн со временемъ будетъ казаться, точно будто, бродя когда-то, давно, по зеленымъ полямъ, я встртилъ чуднаго ангела изъ другого міра. Ангелъ остановился, заговорилъ со мной, прикрылъ меня своими свтящимися крыльями, излилъ на меня свой небесный свтъ, изъ устъ его звучала небесная музыка и я подумалъ, что онъ останется со мной навки. Но раздался трубный звукъ и онъ улетлъ отъ меня въ свое родное небо. Удостоиться такого счастія, хотя бы на одинъ часъ, достаточно для цлой жизни человка. Я снесу свою ношу, несмотря на одиночество.

— Радость моя, зачмъ одиночество?

— Такъ будетъ лучше для меня. Свтъ, музыка, голубыя крылья чище и ярче запечатлваются у меня въ памяти. О, еслибъ это было! Но я покорюсь. Ничье ухо никогда боле не услышитъ отъ меня ни одной жалобы. Даже ваше, моя голубка, моя родная, моя навки.

Онъ упалъ передъ ней на колни и спряталъ лицо въ складкахъ ея платья, она молча перебирала его волосы.

— Вы уходите,— сказалъ онъ, поднявшись на ноги,— уходите туда, куда мн не пойте.

— Вы придете, придете ко мн.

— Вы уходите теперь скоро, я увренъ, что вы вкусите невыразимыхъ радостей. Я же не могу уйти, пока какой-нибудь случай мн не поможетъ. Если вамъ ‘тамъ’ дано будетъ видть тхъ и думать о тхъ, кого вы здсь оставили, тогда, если мое сердце останется врнымъ вашему, сохраните въ вашемъ врность мн. Если я съумю это вообразить, если я съумю этому поврить, тогда это будетъ знакомъ, что ангелъ при мн.

Посл этого они уже мало говорили, хотя онъ оставался тамъ до прихода квакера. Часть этого времени она проспала, не выпуская его руки изъ своей, а когда бодрствовала, то довольствовалась его прикосновеніемъ, когда онъ оправлялъ шаль, которой были прикрыты ея ноги, гладилъ ее по волосамъ и закладывалъ ихъ ей за уши, когда они падали ей на лобъ. Отъ времени до времени она шептала ласковое словечко, наслаждаясь его заботливостью. Когда отецъ вернулся, Гэмпстедъ сталъ прощаться. Когда онъ поцловалъ ее, что-то какъ-будто сказало ему, что это въ послдній разъ.

— Не слдовало,— говорилъ квакеръ,— ее безпокоить. Да, можешь опять пріхать, но не очень скоро.

Въ ту самую минуту, когда отецъ говорилъ это, она прижимала свои губы къ губамъ жениха.

— Господь да сохранитъ тебя, сокровище мое,— шепнула она ему,— и да приведетъ тебя ко мн, на небо.

XXVIII.— Свадьба лэди Амальдины.

Наступило время свадьбы лэди Амальдины. Въ послднюю минуту было ршено, что она отправднуется въ Лондон, прежде, чмъ кто-нибудь изъ лицъ аристократическаго происхожденія, которыя должны были присутствовать при этомъ обряд, умчится въ погоню за осенними удовольствіями. Самъ лордъ Льюддьютль принималъ во всемъ этомъ, очень слабое участіе, заявивъ только, что ничто въ мір не заставитъ его настолько поспшить со свадьбой, чтобъ не исполнить до конца всхъ своихъ обязанностей, какъ члена парламента. Послднее засданіе парламента должно было происходить въ среду, 12-го августа, свадьба была назначена 13-го. Лэди Амальдина очень просила, нельзя ли ее отпраздновать недлей раньше. Читатели, конечно, не подумаютъ, что причиной ея просьбы было нетерпніе влюбленной. Недля не могла имть особаго значенія тамъ, гд свадьбу такъ долго откладывали. Но подруги могли разлетться. Какъ было удержать въ город двадцать двицъ, въ август мсяц, когда вся молодежь мчится въ Шотландію? Другіе не были рабами своихъ обязанностей, какъ лордъ Льюддьютль.

— Мн кажется, что на этотъ разъ, для такого случая, вы могли бы это устроить,— сказала она ему, стараясь, чтобы сквозь сарказмъ, который при такомъ кризис являлся самъ собой, звучала и ласка. Онъ коротко и просто напомнилъ ей общаніе, которое далъ ей весною. Онъ находилъ лучшимъ не измнять прежнихъ ршеній. Когда она заговорила съ нимъ объ одной очень ненадежной особ, изъ числа двадцати избранницъ — ненадежной не въ смысл репутаціи, но въ смысл плановъ ея семьи — онъ началъ уврять, что никто не замтитъ никакой разницы, если только девятнадцать двушекъ будутъ тсниться вокругъ шлейфа невсты.

— Но разв вы не знаете, что он должны стоять попарно.

— А девяти паръ недостаточно?— спросилъ онъ.

— Неужели же мн нажить въ одной изъ нихъ вчнаго врага, сказавъ ей, что я не нуждаюсь въ ея услугахъ?

Но все было безполезно.— Обойдитесь безъ нихъ совсмъ,— сказалъ онъ, глядя ей прямо въ лицо.— Вс двадцать съ вами не поссорятся. Моя цль жениться на васъ, а до дружекъ мн совершенно все равно.— Это было такъ похоже на комплиментъ, что она вынуждена была съ этимъ примириться. Кром того, она уже начинала замчать, что лордъ Льюддьютль — человкъ, котораго не легко заставить измнить намреніе. Это ее не пугало. Женщина, думала она, можетъ избавиться отъ многихъ хлопотъ и заботъ, если у нея есть мужъ, которому она обязана повиноваться. Но она не могла примириться съ тмъ, что ей не дозволяютъ поступать по своему въ этомъ вопрос о брачной церемоніи, въ этомъ послднемъ дл, въ которомъ она могла надяться дйствовать какъ свободная личность. Женихъ, однако, былъ непреклоненъ. Если четвергъ 13 для нея неудобенъ, онъ будетъ къ ея услугамъ въ четвергъ, 20.

— Да ни одной изъ нихъ уже въ Лондон не будетъ,— сказала леди Амальдина.— Куда-жъ вы имъ, до тхъ поръ, прикажете дваться?

Но вс двадцать подругъ остались ей врны. Всего боле затрудненій было съ леди Амеліей Бодессеръ. Мать ея настаивала на поздк на какое-то баварское озеро, гд у нея была вилла, но леди Амелія, въ послднюю минуту, пожертвовала виллой, скорй, чмъ нарушить симметрію, и согласилась пожить у какой-то старой воркуньи-тетушки въ Эссекс, пока не представится случай похать къ матери. Изъ этого можно заключить, что считалось дломъ очень важнымъ быть изъ числа двадцати. Двушк, конечно, пріятно, когда во всхъ газетахъ заявятъ, что она, по общему приговору, одна изъ двадцати самыхъ красивыхъ двицъ Великобританіи. Леди Франсесъ, конечно, была въ числ двадцати красавицъ. Но былъ членъ семьи — скорй дальній родственникъ — котораго никакое краснорчіе не могло убдить показаться ни въ церкви, ни на завтрак. Это былъ лордъ Гэмпстедъ. Сестра пріхала къ нему и увряла, что присутствіе его необходимо.

— Горе,— говорила она,— о которомъ свтъ знаетъ, считается достаточнымъ извиненіемъ, но человкъ не долженъ пренебрегать своими обязанностями изъ-за тайной скорби.

— Я изъ этого не длаю никакой тайны. Я не толкую о своихъ личныхъ длахъ. Я не посылаю герольда возвщать прохожимъ, что я въ гор. Но мн совершенно все равно, знаютъ ли люди или нтъ, что я не способенъ участвовать въ такихъ празднествахъ. Мое присутствіе не нужно для того, чтобъ ихъ обвнчали.

— Это покажется страннымъ.

— Пусть такъ. Но я во всякомъ случа не буду.— Но онъ не забылъ этого дня и доказалъ это тмъ, что прислалъ невст самую великолпную изъ всхъ драгоцнностей, красовавшихся на выставк ея подарковъ, если не считать богатйшаго брилліантоваго убора, присланнаго герцогомъ Меріонетомъ.

Выставка подарковъ считалась самой роскошной, какая когда-либо бывала въ Лондон. Мы, конечно, выразимся не сильно, сказавъ, что общая стоимость драгоцнныхъ игрушекъ, еслибъ ихъ продать по дйствительной цн, составила бы значительное состояніе для молодой четы. Об семьи были знатны и богаты, а потому богатство свадебныхъ подарковъ было естественно. Пожалуй было бы приличне, еслибъ все это не было подробно оцнено въ одной изъ газетъ. Навсегда осталось неизвстнымъ, на кого должна была лечь отвтственность за эту оцнку, но она какъ бы указывала на то, что цнности подарковъ придаютъ больше значенія, чмъ расположенію тхъ, кто ихъ длалъ. Въ высшихъ сферахъ и клубахъ цнность коллекціи усердно обсуждалась. Брильянты были извстны вс до послдняго камня, о рубинахъ Гэмпстеда разсуждали почти также открыто, какъ еслибъ они были выставлены для публики. Лордъ Льюддьютль, узнавъ объ этомъ, пробормоталъ своей незамужней сестр желаніе, чтобъ какой-нибудь гномъ прилетлъ ночью и все это унесъ. Онъ чувствовалъ себя униженнымъ, потому-что драгоцнности его будущей жены стали какъ бы достояніемъ публики. Но гномъ не явился, а молодымъ прикащикамъ отъ гг. Бижу и Баркане было разршено разставить столы и устроить полки для выставки.

Завтракъ долженъ былъ происходить въ дом министерства иностранныхъ длъ. Сначала лордъ Персифлажъ не желалъ этого, находя, что свадьбу дочери можно отпраздновать и въ его собственномъ, боле скромномъ дом. Но мнніе лицъ, боле компетентныхъ, одержало верхъ. Кому первому пришла эта мысль, лордъ Порсифлажъ такъ и не узналъ. Легко можетъ быть, что одной изъ двадцати избранницъ, которая поняла, что обыкновенной гостиной едва ли будетъ достаточно для такой роскошной выставки туалетовъ. Можетъ быть, мысль эта впервые зародилась въ головахъ гг. Бижу и Баркане, которые провидли, какъ пріятно будетъ разставить вс эти сокровища въ великолпномъ салон, предназначенномъ для пріема пословъ. Откуда бы ни взялась эта мысль, но лэди Амальдина сообщила ее матери, а лэди Персифлажъ мужу.— Конечно, вс послы будутъ на лицо,— сказала графиня,— а потому это будетъ какъ бы оффиціальное торжество.

— Какъ бы хорошо было, еслибъ мы могли обвнчаться въ Ланфигангель,— сказалъ лордъ Льюддьютль невст.— Церковь въ Ланфигангель была очень маленькая, съ соломенной кровлей и гнздилась въ горахъ Свернаго Валлиса, лэди Амальдина осматривала ее, когда здила къ герцогин, своей будущей свекрови. Но Льюддьютлю нельзя было позволить всегда ставить на своемъ, приготовленія въ дом министерства иностранныхъ длъ продолжались.

Приглашенія съ рельефными гербами были разосланы обширному кругу друзей и знакомыхъ. Вс послы и посланники, съ женами и дочерьми, были, конечно, приглашены. Такъ какъ завтракъ долженъ былъ состояться въ большой банкетной зал министерства иностранныхъ длъ, то необходимо было, чтобъ гостей было много. Лордъ Персифлажъ сказалъ жен, что свадьба дочери разоритъ его. Въ отвтъ на это она напомнила ему, что Льюддьютль не требовалъ никакого состоянія. Лордъ Льюддьютль былъ изъ числа людей, которымъ пріятне давать, чмъ брать. Ему казалось, что мужъ долженъ доставлять все необходимое, а что жена должна быть обязана всмъ тому, за кого выходитъ. Чувство это, въ настоящее время, встрчается рдко, но у лорда Льюддьютля были старомодныя понятія, да онъ и имлъ средства дйствовать согласно съ своими предразсудками. Какъ бы свадьба богата ни была, она не будетъ стоить приданаго, котораго дочь графа могла бы ожидать. Таковы были доводы лэди Персифлажъ и, повидимому, они подйствовали.

По мр того, какъ день свадьбы приближался, вс замчали, что женихъ становится еще мрачне и молчаливе обыкновеннаго. Онъ не выходилъ изъ палаты общинъ, въ т дни, когда могъ находить тамъ убжище. Свои воскресенья, субботы и среды онъ наполнялъ такой разнообразной и непрерывной работой, что совершенно не оставалось времени для тхъ милыхъ вниманій, которыхъ двушка, наканун свадьбы, въ прав требовать. Онъ, можетъ быть, черезъ день заходилъ къ невст, но никогда не оставался тамъ доле двухъ минутъ.

— Боюсь, что онъ не счастливъ,— говорила графиня дочери.

— О, мама, вы ошибаетесь.

— Такъ почему-же онъ такъ суетится?

— Ахъ, мама, вы его не знаете.

— А ты знаешь?

— Мн кажется, да. По моему, въ дломъ Лондон нтъ человка, который такъ бы желалъ жениться, какъ Льюддьютль.

— Это меня очень радуетъ.

— Онъ потерялъ столько времени, что знаетъ, что долженъ съ этимъ кончить, безъ дальнйшаго промедленія. Еслибъ онъ только могъ заснуть и проснуться человкомъ женатымъ уже три мсяца, онъ былъ бы совершенно счастливъ. Самая процедура, толки, зваки, вотъ что ему ненавистно.

— Такъ почему-было все это не устроить поскромне, моя милая.

— Потому, что есть фантазіи, мама, которымъ женщина никогда уступать не должна. Еслибъ я собиралась выходить за красиваго молодого человка, мн совершенно не было бы дла до подругъ и подарковъ. Онъ замнилъ бы мн все. Льюддьютль не молодъ и не красивъ.

— Но онъ истый аристократъ.

— Совершенно справедливо. Онъ золото. Онъ всегда будетъ имть значеніе въ глазахъ людей, потому что у него великая душа и онъ достоинъ всякаго доврія. Но я также хочу имть какое-нибудь значеніе въ глазахъ людей, мама. Я не дурна собой, но вдь — ничего особеннаго. Я — дочь моего отца, это что-нибудь да значитъ, но этого еще мало. Я намрена начать съ того, чтобы ослпить всхъ своей роскошью. Онъ все это понимаетъ, не думаю, чтобъ онъ сталъ мшать мн, разъ, что эта выставка кончится. Я все обдумала, и мн кажется, я знаю, что длаю.

Картинка, въ одномъ изъ иллюстрированныхъ журналовъ, которая имла претензію изображать алтарь въ церкви Святого Георгія, съ епископомъ, въ сослуженіи съ деканомъ и двумя королевскими капелланами, съ невстой и женихомъ, во всемъ ихъ блеск, съ принцемъ и принцессой королевскаго дома въ числ присутствовавшихъ, со всми звздами и подвязками англійскаго и чужихъ дворовъ и особенно съ стаей двадцати красавицъ, въ десять отдльныхъ паръ, причемъ каждое лицо — портретъ, очевидно было плодомъ воображенія артиста. Я былъ тамъ, и говоря по правд, была порядочная давка. Пространство не допускало торжественной группировки, а такъ какъ у трехъ изъ главныхъ гостей была подагра, то палки этихъ хромыхъ джентльменовъ, на мой взглядъ, очень бросались въ глаза. Ста красавицъ не было отведено достаточно мста, дамы, кажется, страдали отъ страшной жары. Что-то разсердило епископа. Говорятъ, будто лэди Амальдина ршилась не торопиться, тогда какъ епископа ожидали на какой-то митингъ, въ три часа. Артистъ, создавая это свое произведеніе, смло воспарилъ въ сферу идеала. Въ изображеніи и описаніи выставки подарковъ и свадебнаго пира, онъ, можетъ быть, обнаружилъ боле точности. Я тамъ не былъ. То, что говорилось въ стать насчетъ моложаваго вида жениха, въ ту минуту, когда онъ поднялся, чтобы сказать свой спичъ, можетъ-быть, слдуетъ приписать поэтической вольности, не только дозволительной, въ подобномъ случа, но похвальной и обязательной. Выставка подарковъ, конечно, вся была на лицо, хотя позволяется сомнваться, чтобъ приношенія дарственныхъ особъ такъ выдавались въ дйствительности, какъ на картинк. Два-три иностранныхъ посланника говорили рчи, отецъ невсты также сказалъ рчь. Но самое сильное впечатлніе произвелъ спичъ жениха. ‘Надюсь, что мы будемъ такъ счастливы, какъ вы, по доброт, намъ этого желаете’, сказалъ онъ — и слъ. Посл говорили, что это были единственныя слова, которыя, во все время торжества, сошли у него съ языка. Тмъ, кто поздравлялъ его, онъ только подавалъ руку и кланялся, а между тмъ, не смотрлъ ни взволнованнымъ, ни смущеннымъ. Вс мы знаемъ, какъ мужественный человкъ способенъ ссть и дать себ выдернуть зубъ, безъ всякихъ признаковъ страданія на лиц, въ надежд на облегченіе, которое неминуемо послдуетъ. То же было и съ лордомъ Льюддьютлемъ.

— Ну, милая, кончено наконецъ,— сказала лэди Персифлажъ дочери, когда молодую повели переодваться.

— Да, мама, теперь кончено.

— И ты счастлива?

— Конечно, счастлива.— Я получила то, чего желала.

— Но можешь ли ты любить его?

— О, да, мама,— сказала лэди Амальдина. Какъ часто случается, что ученики превосходятъ своихъ учителей! Такъ было и въ данномъ случа. Мать, когда она увидла, что отдала дочь молчаливому, некрасивому человку, среднихъ лтъ, дала волю своимъ опасеніямъ, нельзя было того же сказать о самой дочери. Она обсудила вопросъ всесторонне и ршила, что можетъ исполнить свой долгъ, при нкоторыхъ условіяхъ, въ которыхъ, какъ ей казалось, отказа не будетъ.— Онъ гораздо умне, чмъ вы думаете, только онъ не хочетъ дать себ труда разсыпаться въ увреніяхъ. Если онъ и не очень сильно влюбленъ, онъ любитъ меня боле, чмъ кого бы то ни было, а это иметъ-таки свою цну.

Мать благословила ее и проводила до комнаты, гд ожидалъ ее мужъ, чтобы сейчасъ же идти садиться въ экипажъ.

Молодая удивилась, очутившись, на минуту, совершенно наедин съ мужемъ.

— Ну, жена моя,—сказалъ онъ,— теперь поцлуй меня.

Она бросилась въ его объятія.

— Я думала, что вы объ этомъ забудете,— сказала она, когда рука его, на минуту, обвилась вокругъ ея тальи.

— Я и не смлъ,— сказалъ онъ,— прикоснуться во всмъ этимъ роскошнымъ, кружевнымъ драпировкамъ. Тогда вы были разодты на выставку. Теперь вы такая, какой должна быть моя жена.

— Туалетъ былъ неизбженъ, Льюддьютль.

— Я и не жалуюсь, моя дорогая. Я говорю только, что вы мн больше нравитесь такою, какъ вы теперь, особой, которую можно поцловать, обнять, съ которой можно разговаривать, сердце которой можно завоевывать.— Тутъ она мило ему присла, вторично его поцловала, а затмъ они, подъ-руку, направились въ карет.

Много каретъ стояло внутри квадрата, часть котораго составляетъ министерство иностранныхъ длъ, но карета, которая должна была увезти молодыхъ, стояла у особыхъ дверей. Пытались-было не пускать публику въ заповдный квадратъ, но, такъ какъ дятельность остальныхъ четырехъ министровъ не могла быть пріостановлена, то этого можно было добиться только до нкоторой степени. Толпа, конечно, была гуще въ Доунингъ-Стрит, но очень много было зрителей и внутри четыреугольника. Въ числ ихъ былъ одинъ очень нарядный, во фрак и желтыхъ перчаткахъ, почти въ такомъ же костюм, какъ еслибъ собрался на собственную свадьбу. Когда лордъ Льюддьютль вывелъ лэди Амальдину изъ дома и посадилъ ее въ карету, когда мужъ съ женой услись, разодтый индивидуумъ приподнялъ шляпу съ головы и привтствовалъ ихъ.— Многія лта и полное счастіе лэди Амальдин!— крикнулъ онъ во все горло. Лэди Амальдина не могла его не видть и, узнавъ его, поклонилась.

Это былъ Крокеръ — неукротимый Крокеръ. Онъ также былъ въ церкви. Теперь-то онъ могъ сказать, нисколько не нарушая истины, что былъ на свадьб и получилъ прощальный поклонъ отъ молодой, которую зналъ съ ранняго дтства. Онъ, вроятно, думалъ, что онъ въ прав считать будущую герцогиню Меріонетъ въ числ своихъ близкихъ друзей.

XXIX.— Исторія Крокера.

Всего боле цнится то, что трудно достается. Дв, три лишнихъ брилліантовыхъ копей, открытыхъ гд-нибудь среди неинтересныхъ во всхъ другихъ отношеніяхъ, равнинъ Южной Африки, страшно понизили бы цнность брилліантовъ. Едва ли красота, остроуміе или таланты Клары Демиджонъ были причиной громкаго ликованія мистера Триббльдэля, когда ему удалось отбить невсту, которая нкогда дала слово Крокеру. Еслибъ не то, что она чуть-было не выскользнула у него изъ рукъ, онъ наврное никогда не счелъ бы ее достойной такихъ восхваленій. При настоящемъ же положеніи вещей онъ походилъ на второго Париса, который вырвалъ новую Елену у ея Менелая, только, въ данномъ случа, Парисъ былъ честный, Елена не была запретнымъ плодомъ, а Менелай пока еще не имлъ на нее никакихъ особыхъ правъ. Но сюжетъ этотъ былъ достоинъ новой Иліады, за которой могла послдовать вторая Энеида. Силой своего оружія онъ вырвалъ ее изъ объятій похитителя. Другой, будучи отвергнутъ, какъ былъ онъ, лишился бы чувствъ и отказался отъ борьбы. Но онъ продолжалъ бороться, даже когда лежалъ распростертый въ пыли арены. Онъ прибилъ свой флагъ къ мачт, когда вс его снасти были отрзаны, и наконецъ одержалъ побду. Конечно, его Клара была ему вдвое дороже, такъ какъ онъ завоевалъ ее посл такихъ препятствій.

— Я не изъ тхъ, которые легко сдаются въ сердечныхъ длахъ,— сказалъ онъ мистеру Литльберду, младшему представителю фирмы, сообщая этому джентльмену о своей помолвк.

— Видно, что такъ, мистеръ Триббльдэль.

— Когда человкъ полюбитъ двушку,— т.-е. серьезно полюбитъ,— онъ долженъ держаться ея или умереть.— Мистеръ Литльбердъ, который былъ счастливымъ отцомъ трехъ или четырехъ дочерей, замужнихъ и невстъ, отъ удивленія широко раскрылъ глаза. Молодые люди, которые ухаживали за его дочками, отличались порядочной настойчивостью, но они не умерли.— Или умереть!— повторилъ Триббльдэль.— По крайней мр я бы такъ поступилъ. Еслибъ она сдлалась мистриссъ Крокеръ, меня никогда бы боле здсь не увидли, разв принесли бы сюда мой трупъ, для удостовренія моей личности.

Его восторгъ сослужилъ ему отличную службу. Хотя мистеръ Литльбердъ и смялся, разсказывая эту исторію мистеру Погсону, тмъ не мене они согласились увеличить его жалованье до 160 фунтовъ, со дня его свадьбы.

— Да, мистеръ Фай,— говорилъ онъ бдному старику, который за послднее время такъ былъ убитъ, что уже не по прежнему командовалъ Триббльдэлемъ,— я совершенно увренъ, что теперь остепенюсь. Если что-нибудь можетъ помочь молодому человку остепениться, это — счастливая любовь.

— Надюсь, что ты будешь счастливъ, мистеръ Триббльдэль.

— Теперь-то буду. Душа моя будетъ больше лежать къ длу, т.-е. конечно та часть ея, которая не будетъ съ тмъ милымъ созданіемъ, въ нашемъ домик, въ Айлингтон. А счастье, что онъ нанялъ эту квартиру, такъ какъ Клара въ ней уже привыкла. Есть нсколько вещей, какъ-то часы, фисъ-гармоника, которыхъ перевозить не надо. Еслибъ съ вами что-нибудь случилось, мистеръ Фай, Погсонъ и Литльбердъ найдутъ во мн человка, совершенно знакомаго съ дломъ.

— Конечно, когда-нибудь что-нибудь да случится,— сказалъ квакеръ.

Когда миссъ Демиджонъ узнала, что жалованье клерка Погсона и Литльберда увеличено до 160 фунтовъ въ годъ, она поняла, что ничмъ нельзя будетъ оправдать новаго отказа. До этой минуты ей казалось, что Триббльдэль восторжествовалъ, благодаря обману, обнаружить безполезность котораго еще могло быть ея обязанностью. Онъ положительно заявилъ, что эти роковыя слова: ‘Отршить. Б. Б.’, были несомннно внесены въ книгу. Но до нея дошло, что слова эти пока внесены не были. Вс хитрости дозволительны въ любви и на войн. Она нисколько не сердилась на Триббльдэля за его маленькую хитрость. Ложь, при такихъ обстоятельствахъ, становилась заслугой. Но это еще не было причиной, чтобъ она отвлекла ее отъ соблюденія собственныхъ выгодъ. Несмотря на легкую ссору, которая произошла между нею и Крокеромъ, Крокеръ, по прежнему находившійся на служб ея величества, долженъ быть лучше Триббльделя. Но когда она узнала, что заявленіе Триббльдэля относительно 160 фунтовъ врно, да какъ подумала, что Крокеръ, рано или поздно, вроятно, будетъ отршенъ, тогда она ршилась быть твердой. Относительно же 160 фунтовъ, старушка мистриссъ Демиджонъ сама отправилась въ контору и узнала всю правду отъ Захаріи Фай.

— По моему, онъ хорошій молодой человкъ,— сказалъ квакеръ,— и прекрасно пойдетъ, если перестанетъ такъ много о себ думать.— На это мистриссъ Демиджонъ замтила, что съ полдюжины ребятъ, вроятно, излечатъ его отъ этого недостатка.

Итакъ дло было слажено. Случилось, что Даніэль Триббльдэль и Клара Демиджонъ обвнчались въ Галловэ въ тотъ самый четвергъ, въ который завершился такъ давно обсуждаемый союзъ между аристократическими домами Поуэль и де-Готвиль. По этому поводу было написано два письма, которыя мы здсь приведемъ, въ вид доказательства готовности забыть и простить, какой отличались характеры обоихъ дйствующихъ лицъ. Дня за два до свадьбы было послано слдующее приглашеніе:

‘Дорогой Сэмъ!

‘Надюсь, что вы совершенно забудете прошлое, по крайней мр то, что въ немъ было непріятнаго — и прідете въ четвергъ, къ намъ на свадьбу. Посл внца здсь будетъ устроенъ маленькій завтракъ, и я уврена, что Данъ будетъ очень счастливъ пожать вамъ руку. Я его спрашивала и онъ сказалъ, что такъ какъ женихомъ будетъ онъ, онъ былъ бы очень радъ имть васъ своимъ шаферомъ.

‘Вашъ старый и искренній другъ
‘Клара Демиджонъ,— пока’.

Отвтъ былъ слдующій:

‘Дорогая Клара!

‘Я человкъ не злой. Со времени нашей маленькой стычки я разсудилъ, что, въ сущности говоря, не созданъ для семейной жизни. Легко можетъ быть, что собирать медъ со многихъ цвтовъ — моя роль на свт. Я бы очень охотно былъ шаферомъ Дана Триббльдэля, еслибъ не было другого торжества, на которомъ я долженъ быть. Наша лэди Амальдина выходитъ замужъ и мн необходимо присутствовать на ея свадьб. Семьи наши, какъ вы знаете, уже очень много лтъ находятся въ близкихъ отношеніяхъ, и я никогда бы не простилъ себ, еслибъ не видлъ ее подъ внцомъ. Никакія другія соображенія не помшали бы мн принять ваше крайне-любезное приглашеніе.

‘Преданный вамъ, старый, другъ
‘Сэмъ Крокеръ’.

Сожалніе на минуту закралось въ сердце Клары, когда она прочла то мсто письма, гд говорилось объ отношеніяхъ обихъ семей. Конечно, Крокеръ лгалъ. Конечно, это было пустое хвастовство. Но было что-то аристократическое въ самой возможности солгать на этотъ счетъ. Еслибъ она вышла за Крокера, она также могла бы, кстати и некстати, вводить замокъ Готбой въ свои ежедневныя бесды съ мистриссъ Дуфферъ.

Во время этихъ свадебъ, въ август мсяц, Эолъ все еще не пришелъ къ положительному ршенію относительно участи Крокера. Крокеръ былъ временно отршенъ отъ должности, а потому временно удаленъ изъ департамента, такъ, что все его время принадлежало ему вполн. Будетъ ли онъ, въ эту переходную эпоху, получать жалованье, никто наврное не зналъ. Предполагалось, что человкъ, временно отршенный отъ службы, долженъ быть отршенъ окончательно, если ему не удастся вполн, или хотя бы отчасти, оправдаться въ преступленіи, которое ему приписывали. Самъ Эолъ могъ отршать временно, но для высшей мры наказанія требовалось распоряженіе со стороны лицъ, выше его поставленныхъ, такъ же какъ и для лишенія гршника какой бы то ни было части его содержанія. Оправданій никакихъ ожидать было нельзя. Вс единогласно признавали, что Крокеръ уничтожилъ бумаги. Съ цлью не быть уличеннымъ въ непростительной медленности и лности, онъ изорвалъ въ мелкіе клочки цлую кипу оффиціальныхъ документовъ. Репутація его была такъ хорошо извстна, что никто не сомнвался въ томъ, что онъ будетъ уволенъ. Мистеръ Джирнингэмъ говорилъ объ этомъ какъ о совершившемся факт. Боббина и Гератэ поздравляли съ повышеніемъ. Роковыя слова: ‘Отршить’. Б. Б.’, были занесены, если не въ книгу, то, во всякомъ случа, въ умы служащихъ. Но самъ Б. Б. пока еще ничего не ршилъ. Когда Крокеръ присутствовалъ на свадьб лэди Амальдины, во фрак и желтыхъ перчаткахъ, онъ еще былъ подъ наказаніемъ, но надялся, что посл такой долгой отсрочки его не казнятъ.

Сэръ Бореасъ Бодкинъ отодвинулъ бумаги въ сторону и съ тхъ поръ объ этомъ дл боле не было рчи. Прошло нсколько недль, никакого ршенія объявлено не было. Сэръ Бореасъ былъ такой человкъ, что ближайшіе подчиненные неохотно напоминали ему о подобныхъ обязанностяхъ. Когда дло было ‘отодвинуто въ сторону’, вс знали, что это что-нибудь непріятное. А между тмъ, какъ шепнулъ мистеръ Джирнингэмъ Джорджу Родену, съ этимъ дломъ необходимо было покончить.— Вернуться онъ не можетъ,— сказалъ онъ.

— А я полагаю, что вернется,— сказалъ Роденъ.

— Невозможно! Я считаю это невозможнымъ!— Мистеръ Джирнингэмъ сказалъ это очень серьёзно.

— Видите ли, иные люди,— возразилъ его собесдникъ,— лаютъ больше, чмъ кусаются.

— Знаю, мистеръ Роденъ, сэръ Бореасъ, можетъ быть, изъ числа ихъ, но бываютъ случаи, когда простить проступокъ кажется совершенно невозможнымъ. Этотъ изъ числа ихъ. Если бумаги будутъ безнаказанно уничтожаться, что станется съ департаментомъ? Я самъ бы не зналъ, какъ мн справляться съ моими обязанностями. Разорвать бумаги! Боже милосердый! Какъ подумаю объ этомъ, я не знаю право, на голов ли я стою, или на ногахъ.

Это было очень сильно сказано для мистера Джириингама, который не имлъ привычки критически относиться къ дйствіямъ своего начальства. Въ теченіи всхъ этихъ недль онъ ходилъ по департаменту съ печальнымъ лицомъ и съ видомъ человка, который сознаетъ, что какая-нибудь большая бда у дверей. Сэръ Бореасъ замтилъ это и очень хорошо зналъ, отчего лицо это такъ вытянуто. Тмъ не мене, когда взглядъ его падалъ на эту связку бумагъ,— составлявшихъ ‘дло Крокера’,— онъ только отодвигалъ ее немного дале прежняго.

Кто не знаетъ, какъ ненавистно можетъ сдлаться письмо, если его откладывать въ сторону со дня на день? Отвтьте на него тотчасъ, вамъ ничего не стоитъ это сдлать. Отложите его на одинъ день, и оно сейчасъ начнетъ принимать непріятные размры. Если же вы имли слабость оставить его на стол, или, что еще хуже, въ боковомъ карман, недлю или десять дней, оно сдлается такимъ сильнымъ врагомъ, что вы не посмете сразиться съ нимъ. Оно омрачаетъ вс ваши радости. Оно заставляетъ васъ сердиться на жену, быть строгимъ къ кухарк, критически относиться къ собственному погребу. Оно превращается въ заботу, которая сидитъ у васъ за спиной, когда вы вызжаете на прогулку верхомъ. Вы уже подумываете уничтожить его, отречься отъ него, сдлать тоже, что сдлалъ Крокеръ съ бумагами. А между тмъ, вы все время должны держать себя такъ, какъ еслибъ у васъ на сердц не лежало никакого бремени. То же испытывалъ нашъ Эолъ изъ-за дла Крокера. Бумагъ, по этому длу, накопилась уже цлая кипа. Отъ несчастнаго потребовали объясненій, онъ написалъ длинное и безтолковое письмо за большомъ лист, письмо, котораго сэръ Бореасъ не читалъ и не намренъ былъ читать. Большіе обрывки разорванныхъ бумагъ были найдены и ‘присоединены къ длу’. Мистеръ Джирнингэмъ составилъ краснорчивый и длинный докладъ, который, конечно, никогда прочитанъ не будетъ. Были тутъ и прежніе документы, въ которыхъ отрицалось самое существованіе бумагъ. Вообще кипа была большая и крайне-несимпатичная, т, кто хорошо зналъ нашего Эола, были уврены, что онъ никогда даже не развяжетъ тесемку, которой она связана. Но что-нибудь надо было сдлать!

— Нельзя ли что-нибудь ршить, насчетъ мистера Крокера?— спросилъ мистеръ Джирнингэмъ, въ конц августа. Сэръ Бореасъ уже отправилъ семью въ небольшое имнье, которое у него было въ Ирландіи, и откладывалъ собственныя каникулы изъ-за этого ужаснаго дла. Мистеръ Джирнингэмъ никогда не могъ ухать, пока Эолъ не удетъ. Сэръ Бореасъ все это зналъ и ему было очень совстно.

— Напомните мн объ этомъ завтра, и мы все покончимъ,— сказалъ онъ самымъ любезнымъ тономъ. Мистеръ Джирнингэмъ вышелъ изъ комнаты нахмуренный.— Чортъ бы его побралъ,— сказалъ сэръ Бореасъ, какъ только дверь затворилась, и еще отодвинулъ бумаги, причемъ сбросилъ ихъ съ большого стола на полъ. Кого онъ посылалъ въ чорту, мистера Джирнингэма или Крокера, онъ едва ли самъ зналъ. Тутъ онъ вынужденъ былъ унизиться и поднять кипу.

Къ этотъ день Эолъ воспрянулъ. Около трехъ часовъ онъ послалъ, не за мистеромъ Джирнингэмомъ, а за Роденомъ. Когда Роденъ вошелъ въ комнату, передъ громовержцемъ лежала неразвязанная кипа бумагъ.

— Не можете ли вы послать за этимъ господиномъ и выписать его сюда сегодня?— спросилъ онъ. Роденъ общалъ постараться.

— Не могу я ршиться просить о его увольненіи,— сказалъ Эолъ. Роденъ только улыбнулся.— Бднякъ собирается жениться.— Роденъ опять улыбнулся. Живя въ Парадизъ-Роу, онъ зналъ, что дама, о которой шла рчь, урожденная Клара Демиджонъ, была уже счастливой женой мистера Триббльдэля. Но онъ зналъ также, что посл такого долгаго антракта Крокера уволить неудобно, и не былъ достаточно золъ, чтобы лишить своего принципала такого благовиднаго предлога. А потому онъ вышелъ изъ комнаты, заявивъ, что тотчасъ пошлетъ за Крокеромъ.

За нимъ послали, онъ явился. Крокеръ вошелъ въ кабинетъ съ тмъ полу-хвастливымъ, полу-трусливымъ выраженіемъ лица, которое обыкновенно является, когда человкъ напуганный старается показать, что онъ ничего не боится. Сэръ Бореасъ засунулъ пальцы въ волоса, сильно нахмурился и мигомъ превратился въ грознаго Эола.

— Мистеръ Крокеръ,— сказалъ громовержецъ, положивъ руку на кипу бумагъ.

— Сэръ Бореасъ, никто не можетъ больше сожалть о несчастномъ случа, чмъ сожалю я теперь.

— Случай!

— Боюсь, сэръ Бореасъ, что мн не удастся объяснять этого вамъ.

— Полагаю, что нтъ.

— Первую бумагу я, дйствительно, разорвалъ случайно, думая, что это что-нибудь ненужное.

— А затмъ подумали, что и остальныя можно за нею отправить.

— Бумаги дв были разорваны случайно. Затмъ…

— Ну!

— Надюсь, что, на этотъ разъ, вы оставите безъ вниманія, сэръ Бореасъ.

— Я только и длаю, что оставляю безъ вниманія, по вашему выраженію, съ минуты вашего поступленія въ департаментъ. Вы — позоръ департамента. Вы ни на что негодны. Вы больше причиняете безпокойства, чмъ вс остальные клерки, вмст взятые. Мн надоло слышать ваше имя.

— Если вы меня опять примете, я исправлюсь, сэръ Бореасъ.

— Ни минуты не врю этому. Я слышалъ, что вы собираетесь жениться.— Крокеръ молчалъ.— Ради молодой особы, мн не хочется выгнать васъ на улицу въ такое время. Сожалю только, что у нея нтъ боле твердой основы для счастія.

— Ей будетъ хорошо житься,— сказалъ Крокеръ.

— Но прошу васъ врить одному,— сказалъ Эолъ, еще боле уподобляясь громовержцу,— что ни жена, ни ребенокъ, ни радость, ни горе, не спасутъ васъ, еслибъ вы снова заслужили отршеніе отъ должности.

Крокеръ, съ самой милой улыбкой, поблагодарилъ сэра Бореаса и удалился. Впослдствіи говорили, будто сэръ Бореасъ замтилъ и понялъ улыбку на лиц Родена, сопоставилъ равныя обстоятельства и пришелъ къ твердому убжденію, что свадьбы никакой не будетъ. Но еслибъ онъ лишился этого предлога, гд бы нашелъ онъ другой?

XXX.— Моя Маріонъ.

Ударъ разразился внезапно. Около половины сентября душа Маріонъ Фай отлетла отъ всхъ земныхъ радостей и отъ всхъ земныхъ скорбей. Лордъ Гэмпстедъ видлъ ее въ послдній разъ въ то свиданіе, которое было описано выше. Всякій разъ, какъ онъ намревался опять създить въ Пегвель-Бей, противъ этого находилось какое-нибудь возраженіе, или со стороны квакера, или со стороны мистриссъ Роденъ, отъ имени квакера. Увряли, будто докторъ объявилъ, что такія посщенія вредны его паціентк, давали понять, что сама Маріонъ призналась, что она не въ силахъ выносить такихъ волненій. Въ послднемъ была доля правды. Маріонъ замтила, что, хотя она сама способна была наслаждаться безграничной любовью, какую питалъ къ ней ея женихъ, для него эти свиданія были полны мученій. Къ этому примшивалась ревность со стороны Захаріи Фай. Старикъ ревновалъ дочь. Когда еще былъ вопросъ, не будетъ ли молодой лордъ его зятемъ, онъ готовъ былъ уступить и стушеваться, хотя дочь была все, что у него оставалось на свт. Пока еще допускалась мысль, что она выйдетъ замужъ, съ этой мыслью была связана надежда, почти увренность, что она останется жива. Но когда ему было категорически доказано, что о брак и думать нечего, потому что жизнь отъ нея уходить, то въ сердце его, помимо его воли, вкралось сознаніе, что молодой лордъ не долженъ красть у него того, что остается. Еслибъ Маріонъ настаивала, онъ бы уступилъ. Еслибъ мистриссъ Роденъ сказала ему, что разлучать ихъ — жестоко, онъ застоналъ бы и сдался. При настоящихъ же условіяхъ, онъ просто склонялся на ту сторону, которая предоставляла ему наибольшую роль въ жизни дочери. Можетъ быть, она также это замчала и не хотла огорчить его просьбой вызвать жениха.

Около половины сентября она умерла. Наканун смерти она еще писала лорду Гэмпстеду. Въ письмахъ ея, за послднее время, заключалось всего нсколько словъ, мистриссъ Роденъ вкладывала ихъ въ конверты и отправляла по назначенію. Онъ писалъ ежедневно, увряя ее, что не вызжаетъ изъ дома ни на одинъ день, съ тмъ, чтобъ имть возможность тотчасъ къ ней похать, когда бы она за нимъ ни прислала. До послдней минуты она не отказывалась отъ мысли еще разъ увидать его, но слабое пламя погасло быстре, чмъ этого ожидали.

Мистриссъ Роденъ была въ Пегвель-Бе, когда все кончилось, на ея долю выпала обязанность сообщить объ этомъ Гэмпстеду. Она тотчасъ отправилась въ городъ, оставивъ квакера въ осиротломъ коттедж, и послала записку изъ Галловэя въ Гендонъ-Голлъ. ‘Мн необходимо видть васъ какъ можно скоре. Мн ли пріхать къ вамъ, или вы прідете во мн?’ Писавши эти слова, она была уврена, что онъ пойметъ ихъ смыслъ, а между тмъ, легче было написать такъ, чмъ прямо высказать жестокую истину. Записка была отправлена съ посланнымъ, вмсто отвта явился самъ лордъ Гэмпстедъ.

Говорить было нечего. Когда онъ явился передъ нею, одтый съ головы до ногъ въ черное, она взяла его за об руки и заглянула ему въ лицо.

— Для нея все кончено,— сказалъ онъ,— горе и терзанія, и сознаніе предстоящаго ряда длинныхъ и печальныхъ дней. Моя Маріонъ! Какъ безконечно легче ей, нежели мн! Какъ бы я долженъ радоваться, что это такъ случилось.

— Время возьметъ свое, лордъ Гэмпстедъ,— сказала она.

— Умоляю васъ, не утшайте меня. Сказала ли она что-нибудь, что вы желали бы передать мн?

— Много, много говорила. Молилась о вашемъ здоровь.

— Мое здоровье не нуждается въ ея молитвахъ.

— Молилась о здравіи души вашей.

— Эти молитвы окажутъ свое дйствіе тамъ. Для меня он безсильны.

— Она молилась и о вашемъ счастіи.

— Полноте,— сказалъ онъ.

— Вы должны позволить мн исполнить ея порученіе, лордъ Гэмпстедъ. Она поручила мн напомнить вамъ, что Господь въ своемъ милосердіи положилъ, чтобъ мертвыхъ, черезъ нсколько времени, вспоминали только съ кроткой грустью, и что вы, какъ мужчина, должны обратить свои мысли на другіе предметы. Это говорю не я, это говоритъ она.

— Она не знала, она не понимала. Въ нравственномъ отношеніи она была въ моихъ глазахъ совершенство, какъ была совершенство по красот, граціи и женственной нжности. Но характеры другихъ она не умла анализировать. Но я не долженъ надодать вамъ этимъ, мистриссъ Роденъ. Вы были въ ней такъ добры, какъ еслибъ вы были ея матерью, и я буду любить васъ за это, пока живъ.— Онъ собрался уходить, но вернулся, чтобъ предложить вопросъ насчетъ похоронъ. Можетъ ли онъ распорядиться ими? Мистриссъ Роденъ покачала головой.— Но быть я могу?

На это она изъявила согласіе, но объяснила ему, что Захарія Фай не потерпитъ ничьего вмшательства въ то, что считаетъ собственнымъ правомъ и долгомъ.

Лордъ Гэмпстедъ пріхалъ изъ Гендонъ-Голла въ своемъ экипаж. Когда онъ вышелъ изъ дома мистриссъ Роденъ, грумъ прозжалъ его экипажъ взадъ и впередъ по Парадизъ-Роу, въ ожиданіи господина. Но тотъ пошелъ пшкомъ, совершенно забывъ о лошади, экипаж и слуг, не зная самъ, куда идетъ.

Ударъ разразился, и, хотя онъ ожидалъ его, хотя прекрасно сознавалъ его близость, онъ поразилъ его теперь такъ же страшно, почти страшне, чмъ еслибъ не былъ ожиданъ. Онъ шелъ, размахивая руками, не замчая, что на него смотрятъ.

Ему ничего не оставалось,— ничего, ничего, ничего! Онъ чувствовалъ, что еслибъ онъ могъ отдлаться отъ своихъ титуловъ, отъ своего богатства, отъ платья, которое было на немъ, ему стало бы легче, такъ какъ ему не могло бы казаться, будто онъ думаетъ, что можно найти утшеніе въ чемъ-нибудь вншнемъ,— Маріонъ!— повторялъ онъ шопотомъ, но настолько громко, что звукъ этотъ долеталъ до ушей его, а тамъ полились уже цлыя, прерывистыя рчи. ‘Жена моя,— говорилъ онъ,— родная! Мать моихъ дтей, моя избранница, моя графиня, моя принцесса! Они бы увидали! Они должны были бы признать, должны были бы понять, кого я ввелъ въ кругъ ихъ — выборъ мой былъ сдланъ, а чмъ все кончилось?’

‘Сдлать тутъ ничего нельзя! Все пыль и прахъ!’…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Гэмпстедъ получилъ отъ квакера приглашеніе на похороны и въ назначенный день, не сказавъ никому ни слова, слъ въ вагонъ и отправился въ Пегвель-Бей.

Съ минуты появленія посланнаго мистриссъ Роденъ онъ одлся въ черное и теперь не измнилъ своего костюма.

Бдный Захарія мало говорилъ съ нимъ, но въ его немногихъ словахъ было много горечи. ‘То же было и со всми,— сказалъ онъ.— Вс они отозваны. Господь не можетъ боле поразить меня’. О скорби молодого человка, о причин, которая привела его сюда, онъ не сказалъ ни слова, лордъ Гэмпстедъ также не говорилъ о своемъ гор.— Сочувствую вамъ,— сказалъ онъ старику. Квакеръ покачалъ головой. Къ остальнымъ присутствовавшимъ лордъ Гэмпстедъ не обращался, такъ же какъ и они къ нему. Съ могилы, когда ее засыпали землей, онъ удалился медленными шагами. На лиц его не видно было слдовъ той муки, которая раздирала ему сердце. Былъ приготовленъ экипажъ, чтобъ отвезти его на желзную дорогу, но онъ только покачалъ головой, когда ему предложили ссть въ него.

Онъ ушелъ и пробродилъ нсколько часовъ, пока ему не показалось, что кладбище должно было опустть. Тогда онъ вернулся и остановился надъ свжей могилой.

— Маріонъ,— прошепталъ онъ,— Маріонъ,— жена моя! Кто-то подкрался къ нему и положилъ ему руку на плечо. Онъ быстро обернулся и увидлъ, что это несчастный отецъ.

— Мистеръ Фай,— сказалъ онъ,— мы оба лишились единственнаго существа, которое было намъ истинно дорого.

— Что это для тебя,— ты молодъ и годъ тому назадъ ты не зналъ ея,

— Время, мн кажется, тутъ не при чемъ.

— Но въ старости, милордъ, бездтному, одинокому…

— Я также одинъ.

— Она была мн дочь, родная дочь. Ты увидалъ хорошенькое личико, и только. Она осталась со мной, когда остальныя умерли. Еслибъ ты не явился…

— Неужели мое появленіе убило ее, мистеръ Фай?

— Этого я не говорю. Ты былъ къ ней добръ, мн не хотлось бы сказать теб жесткаго слова.

— Я, дйствительно, думалъ, что ничто уже не можетъ увеличить моей скорби…

— Нтъ, милордъ, нтъ, нтъ. Она бы умерла, во всякомъ случа. Она была дочерью своей матери и была обречена. Уходи и будь благодаренъ за то, что ты также не сталъ отцомъ дтей, которые рождались бы только, чтобъ погибать у тебя на глазахъ. Не хотлось бы мн сказать что-нибудь непріятное, но я желалъ бы, чтобъ могила дочери была предоставлена мн одному.

Лордъ Гэмпстедъ ушелъ и возвратился къ себ домой, съ трудомъ понимая, какъ онъ попалъ домой.

Мсяцъ спустя онъ возвратился на кладбище. Его можно было видть сидящимъ на небольшомъ, надгробномъ камн, которымъ квакеръ уже украсилъ могилу. Былъ прекрасный октябрьскій вечеръ, кругомъ сгущались сумерки. Гэмпстедъ почти украдкой пробрался за ограду, какъ бы желая увриться, что присутствіе его не будетъ замчено, а теперь, успокоенный наступающей темнотой, слъ на камень. Въ теченіе тхъ долгихъ часовъ что онъ тутъ просидлъ, съ губъ его не сорвалось ни одного слова, но онъ совершено предался размышленіямъ о томъ, чмъ была бы его жизнь, еслибъ Маріонъ была ему сохранена. Онъ пришелъ сюда съ совершенно противуположной цлью, но разв не часто случается, что мы не въ силахъ направить наши мысли такъ, какъ сами бы этого желали? Онъ много думалъ о ея послднихъ словахъ и имлъ намреніе попытаться дйствовать, какъ бы она того желала, не съ тмъ, чтобъ наслаждаться жизнью, но чтобъ быть полезнымъ. Но, сидя здсь, онъ не могъ думать о реальномъ будущемъ, о томъ будущемъ, которое могло вылиться въ ту или другую форму, благодаря его собственнымъ усиліямъ, онъ думалъ о томъ будущемъ, какимъ бы оно было, еслибъ она осталась съ нимъ, о чудномъ, яркомъ, прекрасномъ будущемъ, которое озаряли бы ея любовь, ея доброта, ея красота, ея нжность.

Прежде чмъ онъ ее встртилъ, сердце его никогда затронуто не было. Ему часто приходили мысли, сами по себ довольно пріятныя, хотя съ легкимъ оттнкомъ ироніи, насчетъ его будущей карьеры. Онъ предоставитъ продолженіе семьи во всхъ ея традиціяхъ одному изъ ‘голубковъ’, воспитаніе которыхъ отлично подготовитъ ихъ въ этой дятельности. Самъ онъ можетъ быть займется философіей, можетъ быть, предприметъ что-нибудь полезное,— во всякомъ случа приложитъ на практик свои воззрнія на человчество,— но не обременитъ себя женой и цлой дтской, переполненной юными лордами и лэди. Онъ часто говорилъ Родену и Вивіану, что милэди, его мачиха, не должна тревожиться. Они, конечно, смялись надъ нимъ и твердили:

— Подожди, придетъ и твое время.

Онъ подождалъ — результатомъ была Маріонъ Фай.

Да, жизнь имла бы цну, еслибъ Маріонъ осталась съ нимъ. Съ той минуты, когда онъ въ первый разъ увидлъ ее въ дом мистриссъ Роденъ, онъ понялъ, что все для него измнилось. Ему представилось видніе, которое наполнило душу его восторгомъ. По мр того, какъ онъ прислушивался къ звукамъ ея голоса, слдилъ за ея движеніями, поддавался женскимъ чарамъ, какими она опутывала его, цлый міръ казался ему ярче, веселе, краше прежняго. Тутъ не было никакихъ претензій на какую-то особенную кровь, никакихъ фантастическихъ титуловъ, а между тмъ, была красота, грація, нжность, безъ которыхъ онъ не поддался бы очарованію. Онъ самъ не зналъ, чего хотлъ, но, въ сущности, онъ искалъ женщину, которая во всхъ отношеніяхъ была бы лэди, а между тмъ не настаивала бы на своемъ прав считаться ею, на основаніи наслдственныхъ привилегій. Случай, счастіе, провидніе послали ему ее… Затмъ возникли затрудненія, которыя казались ему пустыми и нелпыми, хотя сразу съ ними справиться было нельзя. Ему толковали о его и о ея общественномъ положеніи, видя препятствіе въ томъ, что въ его глазахъ было сильнымъ доводомъ въ пользу его любви. Онъ возставалъ противъ этого съ ршимостью человка, увреннаго въ своей правот. Онъ не хотлъ знать ихъ софизмовъ, ихъ опасеній, ихъ стародавнихъ нелностей. Любила ли она его? принадлежало ли ея сердце ему, какъ его сердце принадлежало ей? Отъ одного этого вопроса должно было зависть все. Вспоминая все это теперь, на могил, онъ протянулъ руки, какъ бы желая привлечь ее въ себ на грудь… Ему вспомнилась минута, когда онъ убдился въ этомъ. Не было сомнній въ ея страстной любви. Тогда онъ воспрянулъ и поклялся, что это пустое препятствіе не будетъ препятствіемъ. И онъ побдилъ его — или начиналъ побждать — когда постепенно стала являться другая преграда — ея болзнь. Онъ долго не сдавался, но постепенно началъ сознавать, что долженъ преклониться передъ ея ршеніемъ. Но она любила его. Только на этомъ мысль его останавливалась съ удовольствіемъ. Она несомннно любила его. Если такая любовь можетъ продолжаться между духомъ и человкомъ — если вообще существуетъ душа, способная любить посл разлученія души съ тломъ,— сердце ея, конечно, останется врнымъ ему. И онъ останется вренъ ей. Какъ бы онъ ни стремился, повинуясь ей, устроить свою жизнь на благо другимъ, онъ никогда не попроситъ другую женщину быть его женой, никогда не будетъ искать другой любви.

Ночь совершенно спустилась на землю, онъ всталъ и, бросившись на колни, обвилъ могилу руками.

— Маріонъ,— сказалъ онъ,— слышишь-ли ты меня? Моя ли ты?

Онъ поднялъ голову: она стояла передъ нимъ, прекрасне чмъ когда-либо, во всей прелести своего полуразвившагося стана, съ волнами мелкихъ волосъ по плечамъ, изъ глазъ ея лились на него лучи, небесная улыбка мелькнула на лиц ея, губы шевельнулись, какъ бы желая ободрить его…

XXXI.— Послдняя битва мистера Гринвуда.

Въ теченіе цлаго лта ничего еще не было ршено относительно Родена и лэди Франсесъ, хотя ‘всему Лондону’ и многимъ лицамъ вн его было извстно, что они несомннно будутъ мужемъ и женой. Лто показалось очень длиннымъ лорду и лэди Кинсбёри изъ-за необходимости оставаться въ город до самаго конца сезона, по поводу свадьбы лэди Амальдины. Еслибъ лэди Амальдина выходила за какого-нибудь другого Родена, тетушка ея наврное ухала бы въ деревню, но племянница исполнила свою задачу въ жизни такъ хорошо и успшно, что покинуть ее было бы неприлично. А потому лэди Кинсбёри оставалась въ Паркъ-Лэн, и часто бывала вынуждена выносить присутствіе ненавистнаго клерка.

Джорджа Родена принимали въ дом его невсты, хотя была наконецъ признано, что онъ останется Джорджемъ Роденомъ и больше ничмъ. Лордъ Персифлажъ, на котораго главнымъ образомъ разсчитывала леди Кинсбёри, наконецъ разсердился и объявилъ, что невозможно помочь человку, который самъ себ добра не желаетъ. ‘Безполезно пытаться поднять человка, который хочетъ лежать въ грязи’. Такъ выражался онъ объ Роден въ порыв досады, а маркиза ломала руки и бранила падчерицу. Она каждый день твердила мужу, что Роденъ не герцогъ, потому что не хочетъ принять своего титула, и что поэтому ему слдуетъ опять отказать. Но маркизъ стоялъ за дочь. Такъ какъ молодой человкъ положительно герцогъ, по всмъ законамъ геральдики, по правиламъ всхъ дворовъ, даже онъ самъ на можетъ снять съ себя своего титула.— Онъ старшій и законный сынъ послдняго герцога ди-Кринола,— говорилъ маркизъ,— а потому приличный искатель руки дочери англійскаго пэра.— Но у него нтъ ни гроша,— со слезами говорила лэди Кинсбёри. Маркизъ сознавалъ, что въ его власти найти лекарство отъ этой бды, но ему не хотлось говорить этого жен,— это затронуло бы самыя нжныя струны ея сердца, въ виду интереса ‘голубковъ’. Роденъ, въ теченіе лта, очень часто посщалъ Паркъ-Лэнъ, и уже общалъ осенью постить замокъ Готбой, несмотря на рзкое выраженіе лорда Персифлажъ.

Лэди Кинсбёри, конечно, была очень несчастна все это время.

Не одинъ Роденъ былъ тому причиной. Ее сильно безпокоилъ мистеръ Гринвудъ. Недли черезъ дв посл выше описаннаго свиданія съ маркизомъ, бывшій капелланъ написалъ письмо къ маркиз.

‘Я только желаю напомнить вамъ, милэди,— писалъ онъ,— а тхъ особенно доврительныхъ бесдахъ, которыя происходили между нами въ Траффорд прошедшей зимою, но, какъ мн кажется, и какъ вы сами признаете, он были такого рода, что я не могу не сознавать, что меня не слдовало бы бросать какъ старую перчатку.

‘Еслибъ вы сказали милорду, что для меня надо что-нибудь сдлать, это и было бы сдлано’.

Милэди получивъ это письмо, сильно испугалась. Она помнила выраженія, какія позволяла себ употреблять, и робко заговорила съ мужемъ, прося его увеличить пенсію мистера Гринвуда. Маркизъ разсердился.— Общали вы ему что-нибудь?— спросилъ онъ.— Нтъ, ничего не общала.— Я даю ему больше, чмъ онъ заслуживаетъ, и ничего не прибавлю,— сказалъ маркизъ. Его тонъ былъ такой, что помшалъ ей прибавить хотя бы одно слово.

Такъ какъ письмо мистера Гринвуда десять дней оставалось безъ отвта, было получено второе.— ‘Не могу не находить, что вы должны признать за мной право ожидать отвта,— писалъ онъ,— принимая во вниманіе многіе годы, въ теченіе которыхъ я пользовался вашей дружбой, милэди, и полное довріе, съ какимъ мы привыкли обсуждать вопросы, представлявшіе для насъ обоихъ величайшій интересъ’.

Подъ ‘вопросами’, безъ всякаго сомннія, слдовало понимать возможность, для ея сына, наслдовать титулъ, за смертью старшаго брата.

Теперь она вполн поняла все свое безуміе, а частью и свою вину. На это второе воззваніе она написала коротенькій отвтъ, изъ-за котораго не спала всю ночь.

‘Дорогой мистеръ Гринвудъ, я говорила съ маркизомъ, онъ ничего длать не хочетъ.

‘Искренне вамъ преданная
‘К. Кинсбёри’.

Записку эту она отправила, не сказавъ мужу ни слова.

Спустя нсколько дней, было получено третье письмо слдующаго содержанія:

‘Дорогая лэди Кинсбёри!

‘Не могу позволить себ думать, чтобъ этимъ все должно было кончиться, посл столькихъ лтъ близости и сердечнаго обмна мыслей. Представьте себ положеніе человка моихъ лтъ, вынужденнаго, посл жизни, исполненной довольства и удобствъ, существовать на жалкую пенсію въ 200 фунтовъ въ годъ. Это просто означаетъ — смерть! Неужели я не въ прав ожидать чего-нибудь лучшаго отъ тхъ, кому посвятилъ всю жизнь?

‘Кто лучше меня зналъ, насколько самое существованіе лорда Гэмпстеда и лэди Франсесъ Траффордъ служило камнемъ преткновенія для вашего честолюбія, милэди? Я, безъ сомннія, сочувствовалъ вамъ, отчасти въ виду ихъ странностей, отчасти изъ искренней преданности къ вамъ. Не можетъ же быть, чтобъ вы теперь видли во мн врага, потому что я долженъ былъ ограничиться однимъ сочувствіемъ!

‘Копать я не могу. Просить стыжусь. Едва ли вы можете желать, чтобъ я погибъ отъ нищеты. Пока я еще не былъ доведенъ до необходимости разсказать свою печальную повсть кому-нибудь, кром васъ. Не вынуждайте меня къ этому ради милыхъ дтокъ, счастье которыхъ я всегда принималъ такъ близко къ сердцу.

‘Остаюсь, мы лэди, вашимъ преданнйшимъ

‘и врнымъ другомъ
‘Томасъ Гринвудъ’.

Посланіе это такъ напугало маркизу, что она начала обдумывать, какъ бы ей собрать достаточную сумму денегъ, чтобъ удовлетворить этого человка. Ей удалось послать ему банковый билетъ въ 50 фунтовъ. Но онъ былъ слишкомъ остороженъ, чтобы принять его.

Онъ возвратилъ его, сказавъ, что не можетъ, несмотря на крайнюю бдность, принять случайную помощь, которую ему оказываютъ изъ милости. Онъ требовалъ — и считалъ себя въ прав требовать — увеличенія назначенной ему пенсіи.

— Придется,— прибавлялъ онъ,— опять побезпокоить маркиза и опредленне объяснить свое требованіе.

Тутъ лэди Кинсбёри показала вс письма мужу.

— Что онъ хочетъ сказать своими ‘камнями преткновенія’?— спросилъ маркизъ въ гнв. Произошла довольно печальная сцена. Маркиз пришлось сознаться, что она очень откровенно говорила съ капелланомъ о дтяхъ мужа.

— Откровенно, что значитъ: откровенно? Вамъ хочется ихъ столкнуть съ дороги?

На этотъ разъ лэди Кинсбёри нашлась. Она объяснила, что не желала сталкивать ихъ съ дороги, но что ее привели въ ужасъ ихъ совершенно невозможныя, по ея мннію, понятія о собственномъ положеніи въ свт. Браки, которые они собирались заключить, заставили ее говорить съ капелланомъ такъ, какъ она говорила. Живя одна въ Траффорд, она, конечно, открывала свою душу священнику. Она смло опиралась на несомннный фактъ, что мистеръ Гринвудъ — священникъ. Гэмпстедъ и Фанни были камнями преткновенія для ея честолюбія просто потому, что она желала для нихъ приличныхъ партій. Вроятно, говоря все это, она думала, что говоритъ правду. Во всякомъ случа это было принято, какъ она того желала.

Но маркизъ послалъ за мистеромъ Коммингомъ, своимъ адвокатомъ, и вручилъ ему вс письма, съ такими объясненіями, какія нашелъ нужнымъ дать. Мистеръ Коммингъ, въ первую минуту, посовтовалъ совершенно прекратить пенсію, но маркизъ на это не согласился.

— Мн не хотлось бы, чтобъ онъ умеръ съ голода,— сказалъ маркизъ.— Но если онъ будетъ продолжать писать милэди, что-нибудь надо же предпринять.

— Письма съ угрозами, съ цлью выманивать деньги,— самоувренно сказалъ адвокатъ,— завтра же могу вызвать его въ судъ, милордъ, еслибъ вы сочли это нужнымъ.

Было, однако, признано боле удобнымъ, чтобъ мистеръ Коммингъ сначала послалъ за мистеромъ Гринвудомъ и объяснилъ этому джентльмену свойства закона. Онъ написалъ очень вжливую записку мистеру Гринвуду, прося его побывать у него. Мистеръ Гринвудъ явился на этотъ зовъ.

Мистеръ Коммингъ, когда священника ввели къ нему въ комнату, сидлъ у стола, на которомъ лежали письма — различныя письма мистера Гринвуда къ лэди Кинсбёри — они были развернуты, такъ, чтобы поститель могъ видть ихъ, но адвокатъ не имлъ намренія пустить ихъ въ ходъ, иначе какъ въ случа крайней необходимости.

— Мистеръ Гринвудъ,— сказалъ онъ,— до меня дошли слухи, что вы недовольны цифрой пенсіи, которую назначилъ вамъ маркизъ Кинсбёри, когда вы его оставили.

— Недоволенъ, мистеръ Коммингъ, конечно недоволенъ. 200 фунтовъ въ годъ не…

— Положимъ триста, мистеръ Гринвудъ.

— Дйствительно, лордъ Гэмпстедъ говорилъ что-то…

— А кое-что и уплатилъ. Положимъ, триста фунтовъ. Хотя цифра тутъ ничего не значитъ. Маркизъ и лордъ Гэмпстедъ твердо ршились ее не увеличивать.

— Да?

— Они положили, что ни при какихъ обстоятельствахъ не увеличатъ ее. Они могутъ найти нужнымъ прекратить пенсію.

— Что это, угроза?

— Конечно, угроза, если хотите.

— Милэди знаетъ, что со мной, въ этомъ дл, поступаютъ очень дурно. Она прислала мн билетъ въ 50 фунтовъ и я возвратилъ его. Не этимъ способомъ желалъ я быть вознагражденнымъ за мои услуги.

— Для васъ же лучше, что возвратили. Не будь этого, я, конечно, не могъ бы просить васъ постить меня здсь.

— Не могли бы?

— Нтъ, не могъ бы. Вы, вроятно, понимаете, что я хочу сказать.— Мистеръ Коммингъ положилъ руку на письма, ничмъ, впрочемъ, на нихъ не намекая.— Мн кажется,— продолжалъ онъ,— что нсколькихъ словъ достаточно, чтобы ршить все, что насъ занимаетъ. Маркизъ, по человколюбивымъ побужденіямъ, которымъ я, по крайней мр въ данномъ случа, не сочувствую, крайне не желаетъ прекратить, или даже уменьшить щедрую пенсію, которая вамъ выдается.

— Щедрая — посл службы, продолжавшейся цлую жизнь!

— Но онъ это сдлаетъ, если вы еще будете писать письма кому-нибудь изъ членовъ его семьи.

— Это тиранство, мистеръ Коммингъ.

— Прекрасно. Въ такомъ случа маркизъ — тиранъ. Но онъ пойдетъ дальше этого. Еслибы оказалось нужнымъ защитить или его самого, или кого-нибудь изъ членовъ его семьи, отъ дальнйшей назойливости, онъ прибгнетъ къ законнымъ мрамъ. Вы, вроятно, знаете, что это было бы крайне непріятно маркизу. Но въ случа необходимости, ничего больше не останется. Я не прошу у васъ никакихъ увреній, мистеръ Гринвудъ, такъ какъ вамъ, можетъ быть, нужно нсколько времени на размышленіе. Но если вы не желаете лишиться вашего дохода и быть вызваннымъ въ полицейскій судъ, за попытки выманивать деньги посредствомъ угрожающихъ писемъ, вамъ не мшало бы попридержать руку.

— Я никогда не угрожалъ.

— Мое почтеніе, мистеръ Гринвудъ.

— Мистеръ Коммингъ, я никому не угрожалъ.

— Мое почтеніе, мистеръ Гринвудъ.— Тутъ бывшій капелланъ распростился.

До наступленія вечера этого дня онъ ршилъ взять свои триста фунтовъ въ годъ и молчать. Маркизъ, какъ теперь оказывалось, не былъ такъ плохъ, какъ онъ думалъ, ни маркиза такъ напугана. Приходилось отказаться отъ своего намренія, но при этомъ онъ продолжалъ уврять себя, что его очень обидли, и не переставалъ обвинять лорда Кинсбёри въ страшной скупости, за то, что онъ отказался вознаградить надлежащимъ образомъ человка, который служилъ ему такъ долго и такъ врно.

XXXII.— Хранитель государственныхъ актовъ.

Хотя лордъ Персифлажъ, повидимому, очень сердился на упрямаго герцога, тмъ не мене онъ съ удовольствіемъ разршилъ пригласить Джорджа Родена въ замокъ Готбой.— Конечно, мы должны что-нибудь для него сдлать,— сказалъ онъ жен: — но я ненавижу совстливыхъ людей. Я вовсе не виню его за то, что онъ съумлъ влюбить въ себя такую двушку какъ Фанни. Еслибы я былъ почтамтскимъ клеркомъ, я сдлалъ бы то же самое.

— Полно, пожалуйста. Ты никогда не далъ бы себ этого труда.

— Но сдлавъ это, я не причинилъ бы ея друзьямъ больше заботъ, чмъ это было бы строго необходимо. Я зналъ бы, что имъ придется тащить меня на своихъ плечахъ. Я ожидалъ бы этого. Но я не сталъ бы ломаться, еслибъ случай мн неблагопріятствовалъ. Почему бы ему не принять титула?

— Конечно, мы вс желаемъ, чтобы онъ это сдлалъ.

— Фанни ничмъ не лучше его. Она заразилась идеями Гэмпстеда, насчетъ равенства, и поощряетъ молодого человка. Во всемъ этомъ, отъ начала до конца, виноватъ Кинсбёри. Онъ вступилъ въ жизнь не съ той ноги и теперь никакъ не можетъ справиться. Аристократъ-радикалъ — въ самыхъ этихъ словахъ уже заключается противорчіе. Очень хорошо, что существуютъ радикалы. Безъ нихъ на свт было бы скучно, длать было бы нечего. Но человкъ не можетъ быть, въ одно и то же время, овцой и волкомъ.

Вскор посл похоронъ Маріонъ Фай, Роденъ выхалъ въ Кумберлэндъ. Въ теченіе двухъ послднихъ мсяцевъ болзни Маріонъ, Гэмпстедъ и Роденъ видались очень часто. Они не жили вмст, такъ какъ Гэмпстедъ объявилъ, что не въ состояніи выноситъ постояннаго общества. Но рдкій день пріятели не видались на нсколько минутъ. У Гэмпстеда вошло въ привычку отправляться верхомъ въ Парадизъ-Роу, когда Роденъ возвращался со службы. Сначала мистриссъ Роденъ также присутствовала при этихъ свиданіяхъ, но, за послднее время, она жила въ Пегвель-Бе. Тмъ не мене лордъ Гэмпстедъ прізжалъ, обмнивался съ другомъ нсколькими словами и снова возвращался домой. Когда въ Пегвель-Бе все было кончено, передъ похоронами и въ теченіе нсколькихъ дней подавляющей скорби, которые слдовали за ними, онъ вовсе не показывался, но въ вечеръ наканун отъзда пріятеля въ замокъ Готбой, онъ опять появился въ Парадизъ-Роу. На этотъ разъ онъ пришелъ пшкомъ, и на обратномъ пути пріятель проводилъ его до половины дороги.

— Надо теб за что-нибудь приняться,— сказалъ ему Роденъ.

— Не вижу необходимости длать что-нибудь особенное. Какая масса людей ни за что не принимается!

— Люди или работаютъ, или веселятся.

— Не думаю, чтобы я сталъ усиленно веселиться.

— Не скоро, конечно. Ты любилъ удовольствія, но я легко могу понять, что способность веселиться теб измнила.

— Охотиться я не буду, если ты думаешь объ этомъ.

— Вовсе нтъ,— сказалъ Роденъ,— мн хотлось бы только, чтобы ты чмъ-нибудь занялся. Какое-нибудь занятіе необходимо, иначе жизнь будетъ невыносима.

— Она и есть невыносима,— сказалъ молодой человкъ, смотря въ сторону, такъ, чтобы лица его не было видно.

— Но выносить ее надо. Какъ бы ноша тяжела ни была, сбросить ее нельзя. Ты не намренъ кончить съ собой?

— Нтъ,— задумчиво отвтилъ Гэмпстедъ,— нтъ. Этого я не сдлаю. Еслибъ кто-нибудь отправилъ меня на тотъ свтъ!

— Никто не отправить. Не имть какого-нибудь плана дятельной жизни, какого-нибудь опредленнаго труда, который помогалъ бы занимать время, было бы слабостью и трусостью, немногимъ лучше самоубійства.

— Роденъ,— сказалъ молодой лордъ,— твоя строгость жестока.

— Вопросъ въ томъ — справедлива ли она. Называй ее какъ хочешь, называй меня какъ хочешь, но можешь ли ты опровергнуть мои слова? Неужели ты не сознаешь, что твой долгъ, какъ мужчины, приложить умъ и волю, какіе у тебя есть, къ какой-нибудь цли?

Тутъ понемногу лордъ Гэмпстедъ объяснилъ цль, которой онъ задался. Онъ намренъ былъ построить яхту и отправиться путешествовать по блому свту. Онъ наберетъ съ собой книгъ и будетъ изучать народы и страны, которыя поститъ.

— Одинъ?— спросилъ Роденъ.

— Да, одинъ, насколько человкъ можетъ быть одинъ, когда его окружаютъ команда и капитанъ. Дорогой я буду пріобртать знакомства и буду въ состояніи выносить ихъ, именно потому, что они будутъ случайныя. Люди эти не будутъ имть никакого понятія о моей скрытой ран. Еслибы ты былъ со мной — положимъ, вы съ сестрой — или Вивіанъ, или кто-нибудь изъ здшнихъ, кто зналъ бы меня прежде, я не могъ бы даже попытаться поднять голову.

— Это прошло бы.

— Я отправлюсь одинъ и начну новую жизнь, которая не будетъ имть никакой связи со старой.

Онъ сталъ объяснять, что немедленно примется за работу. Надо построить яхту, собрать команду, приготовить запасы. Онъ думалъ, что этимъ путемъ найдетъ себ занятіе до весны. Весною, если все будетъ готово, онъ снимется съ якоря. До наступленія этого времени онъ будетъ жить въ Гендонъ-Голл, по прежнему одинъ. Онъ настолько, однако, смягчился, что сказалъ, что если сестра его выйдетъ замужъ, прежде, чмъ онъ начнетъ свои странствованія, онъ будетъ на ея свадьб.

Въ теченіе вечера онъ объяснилъ Родену, что они съ отцомъ согласились дать лэди Франсесъ 40,000 фунтовъ въ день ея свадьбы.

— Неужели это необходимо?— спросилъ Роденъ.

— Жить надо, а такъ какъ ты попалъ въ одно гнздо съ трутнями, то придется, до нкоторой степени, жить ихъ жизнью.

— Надюсь никогда не быть трутнемъ.

— Нельзя трогать грязь и не запачкаться. Отъ тебя будутъ требовать, чтобы ты носилъ перчатки и пилъ хорошее вино или — по крайней мр — угощалъ имъ пріятелей. Жена твоя должна будетъ имть свою карету. Если этого не будетъ, люди будутъ показывать на нее пальцемъ и думать, что она нищая, потому что она ‘лэди’. Толкуютъ о высшемъ свт. Также трудно изъ него вырваться, какъ въ него попасть. Хотя ты былъ удивительно твердъ насчетъ итальянскаго титула, увидишь, что теб отъ него не отдлаться.

Когда Роденъ пріхалъ въ замокъ Готбой, лордъ Персифлажъ былъ тамъ, хотя пробылъ всего одинъ день. Онъ долженъ былъ, въ теченіе мсяца, находиться при королев,— обязанность, которая, очевидно, была ему очень по вкусу, хотя онъ притворялся, что она ему тяжела.— ‘Очень мн жаль, Роденъ,— сказалъ онъ,— что я вынужденъ покинуть васъ и всхъ остальныхъ моихъ гостей, но, сами знаете, правительственная кляча должна быть правительственной клячей’.

Роденъ, благодаря продолжительному отпуску, дождался возвращенія своего амфитріона. Между тмъ, время свадьбы было опредлено. Она должна была состояться въ март, такъ какъ Гэмпстедъ собирался пуститься въ дальній путь, въ начал апрля.

Лордъ Персифлажъ возвратился въ замокъ Готбой съ пріятной новостью.— Ея величество разршила мн,— сказалъ онъ Родену,— предложить вамъ мсто хранителя государственныхъ актовъ въ министерств иностранныхъ длъ.

— Хранителя государственныхъ актовъ въ министерств иностранныхъ длъ!

— Полторы тысячи фунтовъ въ годъ,— сказалъ милордъ, сразу переходя къ этому существеннйшему пункту.— Я долженъ сказать, что, вроятно, могъ бы сдлать для васъ больше, еслибы вы согласились носить титулъ, который настолько же принадлежитъ вамъ, какъ мой — мн.

— Не будемъ касаться этого, милордъ.

— Нтъ, конечно, нтъ. Скажу одно: еслибы васъ можно было убдить передумать, то мсто, которое вамъ въ настоящую минуту предлагаютъ, стало бы, мн кажется, боле подходящимъ для васъ.

— Почему же?

— Не съумю вамъ объяснить, но это врно. Нтъ ршительно никакой причины, почему бы итальянцу не занимать его. Итальянецъ былъ много лтъ главнымъ библіотекаремъ нашего Музея. Въ качеств итальянца вы, конечно, имли бы право носить вашъ наслдственный титулъ.

— Я навсегда останусь англичаниномъ.

— Прекрасно. Вольному воля. Я только говорю вамъ, что было бы. Титулъ, безъ всякаго сомннія, придалъ бы особое обаяніе новой должности. Это именно такого рода работа, которая ищетъ знатнаго иностранца. Этихъ вещей объяснить нельзя, но это такъ. Полторы тысячи фунтовъ въ годъ, вроятно, превратились бы въ три тысячи, еслибы вы согласились носить ваше настоящее имя.

Всмъ было извстно, что лордъ Персифлажъ до тонкости изучилъ гражданское управленіе своей страны. Онъ никогда самъ особенно усиленно не работалъ и не требовалъ этого отъ своихъ подчиненныхъ, но онъ любилъ здравый смыслъ и считалъ обязанностью человка заботиться о себ прежде всего, а тамъ, пожалуй, и о служб.

Ни Роденъ, ни лэди Франсесъ изъ-за этого не уступили ни на іоту. Они упорно держались своего стараго и, сравнительно, скромнаго имени. Лэда Франсесъ останется леди Франсесъ до конца, но она будетъ не боле какъ лэди Франсесъ Роденъ. Она очень энергически объявила это лэди Льюддьютль, которая только-что возвратилась изъ своего короткаго свадебнаго путешествія, поспшивъ домой за тмъ, чтобы мужъ ея имлъ возможность положить первый камень какого-то моста.

— Не обращай вниманія на его слова, дорогая,— убждала невсту лэди Льюддьютль.— Ты должна думать о томъ, что для него полезно. Съ титуломъ онъ имлъ бы солидное положеніе, немногимъ уступалъ бы товарищамъ министровъ. Онъ занялъ бы мсто среди второстепенныхъ сановниковъ. Имя такъ много значитъ! Конечно, у тебя свой титулъ. Но ты должна настаивать на этомъ ради его.

Лэди Франсесъ не сдавалась. Никто не ршался открыто называть ея жениха его титуломъ, но женщины, оставаясь съ нимъ наедин, шутя называли его ‘герцогъ’, сердиться на нихъ, за эти шутки, и думать было нечего. По крайней угодливости прислуги ясно было, что и она смотритъ на него не какъ на простого смертнаго.

Въ почтамтъ Роденъ боле не возвращался, онъ только захалъ проститься съ сэромъ Бореасомъ, мистеромъ Джирнингэмомъ, Крокеромъ и остальными сослуживцами.

— Я такъ и думалъ, что мы скоро съ вами разстанемся,— сказалъ сэръ Бореасъ, смясь.

— Мое желаніе было жить и умереть съ вами,— сказалъ Роденъ.

— Куда намъ съ герцогами! Какъ только я узналъ, что вы — пріятель молодого лорда, собираетесь жениться на дочери маркиза, что у васъ есть собственный титулъ, который вы можете носить какъ только заблагоразсудите, я понялъ, что мн не удержать васъ.— Тутъ онъ прибавилъ шопотомъ:— Вдь не ухитрились бы вы сдлать Крокера герцогомъ или хранителемъ государственныхъ актовъ?

Мистеръ Джирнингэмъ усердно улыбался и кланялся, совершенно проникнутый сознаніемъ, что прощается съ представителемъ высшей аристократіи. Крокеръ нсколько ороблъ, но въ послднюю минуту собрался съ духомъ.— Я всегда буду, знать, что знаю,— сказалъ, пожимая руку другу, къ которому былъ такъ привязанъ. Боббинъ и Гератэ не позволили себ никакихъ намековъ на титулъ, но и они также, очевидно, находились подъ вліяніемъ аристократичности своего недавняго товарища. Свадьба состоялась въ март, въ приходской церкви Траффорда. Все было очень просто. Гэмпстедъ пріхалъ и старался поддлаться подъ общее веселое настроеніе. Яхта его была готова и онъ собирался пуститься въ путь недли черезъ дв. Голубки были во всемъ блеск, шаловливые, красивые, непослушные.

Лэди Кинсбёри, конечно, присутствовала, но была слишкомъ отодвинута на задній планъ, чтобъ имть возможность выразить хотя бы признакъ неудовольствія. Съ тхъ поръ какъ ея намекъ на ‘камни преткновенія’ дошелъ до ушей мужа и благодаря опасеніямъ, которыя заставилъ ее испытать мистеръ Гринвудъ, она, со страха, успокоилась.

Женихъ, конечно, внчался подъ именемъ Джорджа Родена, подъ этимъ именемъ мы съ нимъ и разстанемся, но лтописецъ думаетъ, что аристократическій элементъ одержитъ верхъ и что скоро настанетъ время, когда хранитель государственныхъ актовъ въ министерств иностранныхъ длъ будетъ извстенъ въ Доунингъ-Стрит, какъ герцогъ ди-Кринола.

О. П.

‘Встникъ Европы’, NoNo 3—9, 1883

OCR Бычков М. Н.

МАРІОНЪ ФАЙ

I.— Маріонъ Кинсбёри.

II.—Лордъ Гэмпстедъ.

III.— Маркиза.

IV.— Леди Франсесъ.

V.— Мистриссъ Роденъ.

VI.— Парадизъ-Роу.

VII.— Почтамтъ.

VIII.— Мистеръ Гринвудъ.

IX.— Въ Кенигсграф.

X.— ‘Nobless oblige’.

XI.—Лэди Персифлажъ.

XII.— Замокъ Готбой.

XIII.— Мстное общество охоты.

XIV.— Возвращеніе домой съ охоты.

XV.— Маріонъ Фай и ея отецъ.

XVI.— Возвращеніе въ Гендонъ.

XVII.— Планъ лорда Гэмпстеда.

XVIII.— Какъ жилось въ Траффордъ-Парк.

XIX.— Женихъ лэди Амальдины.

XX.— Планъ удался.

XXI.— Что вс думали, возвращаясь домой.

XXII.— Снова въ Траффорд.

XXIII.— Неукротимый Крокеръ.

XXIV.— Краснорчіе мистриссъ Роденъ.

XXV.— Взглядъ Маріонъ на бракъ.

XXVI.— Нетерпніе лорда Гэмпстеда.

XXVII.— Краснорчіе квакера.

ХХVIII.— Упрямство Маріонъ.

XXIX.— Вечеръ мистриссъ Демиджонъ.

XXX.— Новый годъ.

XXXI.— Выходка миссъ Демиджонъ.

XXXII.— Контора.

I.— Мистеръ Гринвудъ становятся честолюбивъ.

II.— Желалъ бы, да не смю.

III.— Леди Франсесъ видится съ женихомь.

IV.— Ощущенія мистера Гринвуда.

V. Это было-бы непріятно.

VI.— Люблю!

VII.— Въ Горсъ-Голл.

VIII.— Бдный Уокеръ.

IX.— Ложныя всти.

X.— Никогда, никогда боле не прізжать.

XI.— Ди-Кринола.

XII.— Какимъ ухалъ, такимъ и возвращусь.

XIII.— Врныя всти.

XIV.— Весь свтъ это знаетъ.

XV.— Это будетъ сдлано.

XVI.— Маріонъ наврное поставитъ на своемъ.

XVII.— Но это правда.

XVII.— Важный вопросъ.

XVIII.— Принуждать не могу.

XX.— Въ Паркъ-Лэн.

XXI.— А вдь неправда.

XXII.— ‘Не безъ горечи’.

ХХШ.— Лордъ Гэмпстедъ опять у мистриссъ Роденъ.

XXIV.— Лордъ Гэмпстедъ опять у Маріонъ.

XXV.— Горе Крокера.

XXVI.— ‘Отршить. Б. Б.’

XXVII. — Пегвель-Бей.

XXVIII.— Свадьба лэди Амальдины.

XXIX.— Исторія Крокера.

XXX.— Моя Маріонъ.

XXXI.— Послдняя битва мистера Гринвуда.

XXXII.— Хранитель государственныхъ актовъ.

Читайте также: