Ламбертсъ-Геррельбринкъ,
Ламбертсъ-Геррельбринкъ,
Маленькая республика.
Маленькая республика.
Маленькая республика, Ламбертс-Геррельбринк, Год: 1896
Время на прочтение: 19 минут(ы)
очень молодой писатель, живущій постоянно въ Лейден. Ему принадлежитъ нсколько томовъ небольшихъ очерковъ, изображающихъ провинцію Лимбургъ и ея жителей. Первый изъ этихъ сборниковъ, подъ названіемъ ‘Лимбургскія повсти’ (Limburgsche Novellen) послужилъ предметомъ крайне пристрастной и несправедливой критики въ орган старой литературной школы ‘De Gids’ (въ іюл 1890 года), что не помшало ему, впрочемъ, имть громадный успхъ. Предлагаемый читателямъ очеркъ первоначально появился въ журнал ‘Elzevier’s Maandschrift’ и до нкоторой степени основанъ на дйствительномъ факт.
Дло происходило въ самой крошечной республик нашего континента, Альтенет, богатой цинковыми рудниками. Эта республика лежитъ, на подобіе маленькаго клина, между громадной Германской имперіей, маленькимъ Голландскимъ королевствомъ и еще меньшимъ королевствомъ Бельгійскимъ.
Рдко сюда проникаетъ иностранецъ, немногіе знаютъ эту мстность даже по имени. На всемъ свт существуетъ только одна энциклопедія, которая упоминаетъ о ней, атласы забыли о ней,— забылъ о ней даже политическій міръ.
Въ 1830 году, когда произошло раздленіе между Бельгіей и Голландіей, представители различныхъ державъ не могли придти ни къ какому соглашенію относительно этого маленькаго клочка земли. Поэтому они постановили объявить его ‘нейтральной территоріей’, пока какой-нибудь послдующій конгрессъ не придумаетъ лучшаго ршенія вопроса.
Старый школьный учитель сосдней деревни Оппенакенъ всегда утверждалъ, что просвщенные дипломаты, собравшіеся на вышеупомянутый конгрессъ, были пьяны до безчувствія и сами не знали, что длали. Если его слушатели начинали недоврчиво глядть на него или смяться, то онъ съ негодованіемъ восклицалъ:
— Вы не врите мн? Ну, такъ я вамъ докажу!
Онъ немедленно доставалъ атласъ, раскрывалъ его на карт Нидерландовъ и, водя пальцемъ по границамъ нашихъ провинцій Лимбурга и Брабанта, продолжалъ:
— Посмотрите, какъ идетъ эта линія: сначала направо, затмъ налво… тутъ она длаетъ поворотъ, а тутъ идетъ наискось… затмъ опять немного впередъ, потомъ назадъ… тутъ опять прямо, а тутъ длаетъ большой поворотъ. Ну, разв не такъ ходитъ пьяный человкъ?
Въ 1866 году состоялся новый Европейскій конгрессъ, но надо полагать, что делегаты, принимавшіе въ немъ участіе, еще не совсмъ оправились отъ послдствій попойки, въ которой ихъ обвинялъ школьный учитель деревни Оппенакенъ, потому что и на этотъ разъ Альтенета была забыта, — ршительно и безусловно забыта.
Такимъ образомъ, населеніе Альтенеты жило, не зная иноземнаго господства. Рудокопы продолжали извлекать изъ земли цинкъ и нагружать имъ большіе вагоны, которые перевозили его въ другія страны, крестьяне пахали свое поле и собирали свой хлбъ, втеръ гудлъ въ рощахъ на вершинахъ холмовъ, ручей струился и журчалъ среди скалъ, жаворонокъ плъ высоко въ воздух свою псню,— чего же вы еще хотите?
Управленіе маленькой республикой находилось всецло въ рукахъ бургомистра Виллема Дрикуса Блумстейна, широкоплечаго мужчины, очень представительной наружности, рыжеволосаго, рыжебородаго и проникнутаго сознаніемъ собственнаго достоинства. Во всхъ его длахъ и мропріятіяхъ ему должнымъ образомъ помогали выборные Альтенеты, образовавшіе подъ его руководствомъ Совтъ.
Это былъ настоящій земной рай,— Эдемъ, полный мира и благополучія. Здсь не было ни ссоръ, ни ненависти, потому что не было партій, и жизнь не давала поводовъ къ обидамъ и неудовольствіямъ изъ политическихъ побужденій. Налоги были невысоки, постоянной арміи не было, а потому никто не считалъ нужнымъ созывать митинговъ для обсужденія преимуществъ и невыгодъ общей воинской повинности. Единственной мрой, принятой для безопасности страны, были еженедльныя упражненія отряда деревенскихъ стрлковъ, и хотя никого не принуждали становиться въ его ряды, всякій порядочный человкъ Альтенеты считалъ своимъ долгомъ стать подъ начальство генерала Бауэра, который въ будніе дни представлялъ собою дльнаго и энергичнаго надзирателя рудника.
И вдругъ это счастливое положеніе вещей было нарушено.
Какой-то надодливый человкъ — нмецкій дипломатъ — обратилъ вниманіе на вышесказанную оплошность со стороны государственныхъ людей Европы и указалъ правительству своей страны на этотъ удобный случай удовлетворить извстной всмъ страсти Прусскаго государства къ приращенію земли. Могущественный рейхстагъ соизволилъ принять этотъ намекъ во вниманіе и вознамрился приступить къ быстрому ршенію этого еще открытаго вопроса о раздл Альтенеты.
Буря негодованія пронеслась по всей республик. Глава государства, честный Блумстейнъ, немедленно пригласилъ всхъ членовъ Совта для обсужденія способовъ и мръ къ предотвращенію грозящаго бдствія.
Вс члены Совта явились: Клессенсъ, богатый пивоваръ, вышеупомянутый Бауэръ, командиръ отряда ружейныхъ стрлковъ, Марбайзъ, содержатель кабачка, подъ названіемъ ‘Глыба цинка’, Конрадсъ, богатый фермеръ, и, наконецъ, молодой Гользертъ, неуклюжій маленькій человчекъ, кривыя ноги котораго вводили въ заблужденіе каждаго пуделя, пріученнаго прыгать черезъ палку. Но зато вс отдавали должную дань его проницательности и смтливости.
— Что длать?— обратился Блумстейнъ съ вопросомъ къ старйшинамъ Альтенеты.
— По моему, надо написать этому пруссаку вжливое письмо и посовтовать ему не ломать себ головы относительно насъ,— высказалъ мнніе Клессенсъ посл довольно продолжительнаго откашливанія и прочищенія глотки.
— Эхъ, ты, голова!— отвтилъ Бауэръ, внушительно дернувъ свой длинный усъ.— Ты думаешь вжливымъ письмомъ прошибить эту наглую прусскую собаку? Нтъ, голубчикъ, ты, я вижу, не знаешь этого пруссака! Au contraire, мы должны показать ему, что не боимся его!
— Но какъ же быть? Вдь этакъ будетъ война?— робко вставилъ Конрадсъ.
— И прекрасно! Пускай будетъ война!
Остальные кивнули головами въ знакъ согласія.
— Но вдь это большая возня. Не подождать-ли намъ, по крайней мр, до уборки хлба.
— Мы не будемъ ждать ни одной минуты! Завтра же я выступлю съ своимъ батальономъ, пройду вдоль прусской границы, и покажу этимъ жалкимъ щенкамъ, что мы ихъ не боимся!
И Бауеръ стукнулъ кулакомъ по столу.
— Этого недостаточно,— замтилъ Марбайзъ.— Таможенные чиновники, пожалуй, забудутъ написать объ этомъ своему императору, а если онъ не будетъ объ этомъ знать, то это не иметъ никакого смысла.
— Мы должны сами написать ему, но не вжливо,— совсмъ нтъ!— а какъ можно боле дерзко. Ты, Блумстейнъ, подпишись подъ этимъ письмомъ, какъ будто ты самъ король. Напиши: ‘Виллемъ Первый, президентъ Альтенетской республики’.
— Виллемъ, Виллемъ! Эка невидаль Виллемъ!— отвтилъ Блумстейнъ.— И голландскаго короля зовутъ Виллемъ, и прусскаго… Виллемъ! Нтъ, это слишкомъ просто.
— Но у тебя же есть другое имя?— сказалъ одинъ изъ совтниковъ
— Разумется, Дрикусъ.
— Вотъ и отлично: ‘Дрикусъ Первый’. Что вы на это скажете?
— Прекрасно, прекрасно!— промычалъ Клессенсъ.— ‘Дрикусъ Первый, президентъ Альтенетской республики!’ Недурно! Совсмъ недурно!
— А не лучше-ли будетъ сказать: ‘президентъ независимой республики’?— спросилъ воинственный Бауэръ.
— Можно и такъ!— былъ общій вердиктъ.
— Но тогда мы должны называться министрами,— замтилъ Конрадсъ.
— Понятно!— хоромъ отвчали остальные.
— Въ такомъ случа я, понятно, буду военнымъ министромъ?— спросилъ Бауэръ.
— Разумется.
— А я — земледлія?— спросилъ Конрадсъ.
— Идетъ!
— Марбайзъ — финансовъ.
— А кто будетъ у насъ министромъ внутреннихъ длъ?
— Я полагаю, что это было бы теб подстать,— сказалъ Блумстейнъ, обращаясь къ портному, совтнику Гользерту.
— Согласенъ,— отвтилъ тотъ.— Но я желалъ бы кое-что сказать.
— Совтникъ Гользертъ желаетъ держать слово.
Въ собраніи сразу воцарилось молчаніе. Вс насторожили уши, интересуясь услышать, какія мысли возникли въ умной голов портного. Онъ началъ медленно, произнося съ выраженіемъ каждое слово:
— Мы должны заказать почтовыя марки… большія марки… и чтобъ твоя голова была на нихъ, Блумстейнъ. Съ такой маркой мы и пошлемъ письмо, но не прусскому императору, а Бисмарку, потому что Бисмаркъ тамъ всмъ вертитъ. А въ письм этомъ — ему на зло — мы напишемъ, что всхъ священниковъ и іезуитовъ, которыхъ онъ выгналъ, мы впустимъ въ свою страну.
— Но съ условіемъ, чтобъ они не варили пива,— вставилъ пивоваръ Клессенсъ.
Портной сдлалъ видъ, что не слышалъ этого замчанія, и кончилъ свою рчь вопросомъ:
— Ну, какъ вамъ это нравится?
— Браво! Браво!— закричали вс, а предсдатель собранія добавилъ:
— Ну, и ловкій же ты парень, Гользертъ!
И онъ самодовольно привелъ рукою по голов, изображеніе которой въ недалекомъ будущемъ имло быть послано Канцлеру Германской имперіи.
— Но мы еще не кончили,— продолжалъ Гользертъ.— Намъ еще нужно ршить вопросъ, какъ помстить голову на маркахъ: съ бородой, или только съ усами, или безъ всего?
— Да ты ничего не упустишь, портной!— съ восхищеніемъ сказалъ Марбайзъ.
Бауеръ объявилъ, что здсь не можетъ быть двухъ мнній.
— Съ усами, это совершенно по военному,— сказалъ онъ и началъ съ особеннымъ усердіемъ крутить концы своихъ собственныхъ усовъ.
— Не знаю, хорошо-ли это будетъ — рыжіе усы, — замтилъ Марбайзъ.
— Эка важность!— отвтилъ Конрадсъ.— Вдь этого на рисунк не видно. Мало что: у Бисмарка — блые усы.
— Не знаю, правъ-ли ты,— опять началъ Гользертъ.— Вотъ посмотри на Наполеона,— того, великаго Наполеона. У него не было ничего, ни усовъ, ни бороды, а какъ онъ колотилъ пруссаковъ,— и сколько разъ! Но что ты самъ на это скажешь, Блумстейнъ?
— Да что же мн сказать? Если борода не годится, я сбрю бороду. Ну, а тамъ мы посмотримъ, хорошо-ли съ усами. Если нтъ, то и ихъ я могу снять.
Вс нашли это блестящей мыслью,
— Во всякомъ случа брйся не здсь. Иди въ Ахенъ. Тамъ кстати и снимешься для марокъ.
— Къ пруссакамъ? Ни за что! Пока я живу на свт! Я не дамъ имъ заработать ни гроша!— загремлъ Блумстейнъ.
— Ну, такъ ступай въ Мастрихтъ,— предложилъ другой.
— Это другое дло. Я пойду въ понедльникъ. Желаетъ еще кто-нибудь держать слово?
Они посмотрли другъ на друга, но вс молчали.
— Никто, значитъ?
— Подожди минутку,— воскликнулъ Конрадсъ.— Вдь теб слдовало бы имть корону, Блумстейнъ.
— Корону? Это черезчуръ дорого.
— Пустяки. Если сдлать ее изъ мди, да хорошенько почистить, такъ она будетъ блестть, что твое золото.
— Тогда и намъ нужно надть форму. Ну, что же, я могу сдлать ее,— постараюсь, подешевле и поскоре,— сказалъ министръ-портной. А для тебя, Блумстейнъ, я сдлаю длинную мантію.
— Если позволите, я еще имю сказать,— сказалъ Марбайзъ.
— Марбайзъ держитъ слово.
— Запретить альтенетскимъ двкамъ выходить замужъ за пруссаковъ.
— Какъ же мн быть съ моей Марике, на которой собирается жениться прусскій докторъ?— съ испугомъ спросилъ Блумстейнъ.— Какой вой подниметъ она, а еще больше моя жена, когда я скажу имъ объ этомъ!
— Скажи, что наша страна не дозволяетъ, и конецъ!
Вс кивнули головами въ знакъ согласія.
— О, Господи!— простоналъ несчастный президентъ.— Это самое худшее для меня.
— Наша страна! Республика! Независимая республика!— закричали вс, качая головами во вс стороны, пожимая плечами и вытягивая въ воздух руки съ растопыренными пальцами.
На этомъ засданіе было закрыто, посл чего президентъ и его министры направились по домамъ.
Гользертъ провелъ новоиспеченнаго правителя до его дома. Довольно долго они шли молча. Наконецъ, портной заговорилъ:
— Блумстейнъ, если твоя Марике не выйдетъ за прусскаго доктора… въ такомъ случа… я бы того… женился на ней. Мн всегда нравилась двка, но я не могъ ничего сказать… Теперь же я — министръ внутреннихъ длъ… это недурно, не правда-ли? Теперь я кое-что значу… Можетъ, она пойдетъ.
— Сдлай милость, голубчикъ. Я противъ тебя ничего не имю. Ты всегда былъ умный парень, а теперь показалъ себя и того умне… съ этими марками. Что же, я-то не прочь… Но Марике… и потомъ моя жена!
— Но ты же господинъ въ дом. Да что, ты теперь король надо всмъ. Дйствуй смло!
— Хорошо, голубчикъ, постараюсь.
Отчаянно шагая, гордо поднявъ голову вверхъ и заложивъ руку за пуговицу своего огромнаго жилета, Блумстейнъ вошелъ въ свой собственный домъ.
Марике вскочила съ мста, нжно поцловала его и сказала:
— Папа, я только что получила письмо отъ Генриха. Завтра онъ придетъ къ намъ обдать.
— Эхъ, Марике, ничего изъ этого дла не выйдетъ. У меня есть другой мужъ для тебя. Ты выйдешь замужъ за министра внутреннихъ длъ.
— За кого?
— Министра внутреннихъ длъ.
— Кто это?
— Мингеръ Гользертъ.
— Кривоногій портной? Ха-ха-ха! Какой ты шутникъ, папа!
— Это вовсе не шутка. Я говорю совершенно серьезно, Марике.
И онъ передалъ ей все, что произошло на собраніи.
Но Марике это нисколько не убдило.
— Я не хочу идти за него!— закричала она и топнула ножкой по полу.— И если ты будешь меня принуждать, то я совсмъ не выйду замужъ. Вотъ!.. Пойду, скажу мам объ этомъ.
Но Блумстейнъ не ожидалъ появленія своей дражайшей половины. Подъ предлогомъ неотложнаго дла правитель всей Альтенеты (за исключеніемъ своего дома) поспшилъ выйти на улицу и ужь не возвращался до поздняго вечера.
На слдующій день — въ воскресенье — вся Альтенета была взбудоражена.
Сейчасъ посл обдни Бауэръ созвалъ всхъ своихъ стрлковъ, и они въ полной форм явились въ кабачекъ, содержимый министромъ финансовъ.
Въ очень сильной и выразительной рчи — надъ которой онъ думалъ цлую ночь — Бауэръ объяснилъ своимъ войскамъ, какая опасность угрожаетъ стран.
Его могущественныя слова увлекли слушателей. На возгласъ военнаго министра: ‘Побдить или умереть!’ вс солдаты откликнулись, какъ эхо, а для того, чтобы еще боле придать себ воодушевленія, они прибавили: ‘Обнести еще по стаканчику’, что и было исполнено министромъ финансовъ, руки котораго дрожали отъ волненія.
— А теперь,— заоралъ Бауэръ, — мы пройдемся церемоніальнымъ маршемъ вдоль прусской границы, для того, чтобы эти канальи видли, что мы ихъ не боимся. Марбайзъ, ты съ барабаномъ, твой старшій сынъ съ аккордеономъ и младшій съ трубой — пойдете впереди. Вы — наша музыка. Уммельсъ, возьми знамя, а ты, Градусъ,— орла. Стройся, ребята!
Прошло, однако, довольно много времени, пока вс вышли изъ кабачка и стали по мстамъ.
Это было очень оригинальное войско, состоявшее изъ ста двадцати человкъ, по большей части широкоплечихъ, но не высокихъ,— обычное сложеніе рудокоповъ. Они были во всевозможныхъ костюмахъ, всевозможныхъ цвтовъ: клтчатыхъ брюкахъ, черныхъ сюртукахъ, синихъ блузахъ, — длинныхъ, короткихъ, новыхъ, старыхъ, суконныхъ, шерстяныхъ, полотнянныхъ, нкоторые изъ героевъ шагали въ деревянныхъ башмакахъ. Большинство было вооружено старинными воронкообразными мушкетонами, остальные — т, которые были боле высокаго роста,— были снабжены охотничьими двустволками, что сразу обличало въ нихъ браконьеровъ.
За то у всхъ былъ одинаковый головной уборъ — зеленая шляпа съ желтой лентой, и вс были съ деревянными трубками въ зубахъ. Знамя подходило подъ цвтъ шляпъ — блое съ желто-зеленымъ. Рядомъ со знаменемъ находился серебряный орелъ, увшанный всми золотыми и серебряными медалями, которыя жители Альтенеты получили на состязаніяхъ въ стрльб.
— Смирно!— закричалъ Бауэръ, который, въ ознаменованіе своего высокаго сана, повсилъ себ на шею цпь изъ серебряныхъ монетъ различной формы и величины.
Вторымъ признакомъ его генеральскаго чина было то, что вмсто трубки, какъ у остальныхъ, онъ курилъ чудовищной длины и ширины сигару, которая стоила ему два съ половиною сантима.
Вс стали по мстамъ.
— Музыка впередъ! Батальонъ, лвое плечо впередъ, къ прусской границ, шагомъ маршъ!
Батальонъ двинулся съ мста подъ звуки барабана и аккордеона. Въ виду нмецкихъ чиновниковъ, которые вышли изъ таможни, чтобы узнать о причин шума, Бауэръ скомандовалъ остановиться и затмъ продлалъ съ своимъ войскомъ всевозможные маневры и ружейные пріемы: ‘на плечо’, ‘къ ногамъ’, ‘ружья вольно’,— но только не ‘на караулъ’, для того, чтобы ‘прусскія собаки’ не приняли этой чести на свой счетъ.
Вс эти эволюціи, повидимому, не вызвали особеннаго восхищенія со стороны нмцевъ. Они лишь сострадательно улыбались, а когда, по команд ‘направо!’ — половина батальона повернулась налво, такъ что бравые Альтенетскіе воины стали лицомъ другъ къ другу, нмцы разразились хохотомъ. Это обстоятельство привело Клаоса Дреманса въ такую ярость, что онъ вышелъ изъ рядовъ и прокричалъ по адресу главнаго чиновника таможни слдующія слова:
— Вы знаете, что ‘вы’ такое? Вы настоящая чума!
А другой членъ Альтенетской милиціи, за неимніемъ худшаго ругательства,— закричалъ во все горло:
— Ахъ, вы,— проклятые пруссаки изъ пруссаковъ!
Возвращеніе республиканской арміи изъ этого славнаго похода было настоящимъ тріумфальнымъ шествіемъ, обыватели громко кричали, чередуя радостные возгласы съ ругательствами по адресу подлыхъ пруссаковъ.
Блумстейнъ, съ полнымъ сознаніемъ своего президентскаго достоинства, стоялъ на порог своего дома. И когда знаменосецъ, въ честь президента, трижды взмахнулъ знаменемъ надъ его головой, президентъ привтливо улыбнулся и, продолжая испускать густые клубы дыма изъ своей длинной нмецкой трубки, отдалъ рукою честь,— что вызвало оглушительное ‘ура’ у всхъ окружающихъ.
Изъ всхъ жителей Альтенетской республики только жена и дочь Блумстейна не присутствовали при этомъ величественномъ зрлищ, он вышли на встрчу доктору Ольтгаузену, который долженъ былъ придти изъ Ахена. Около деревни Вальсъ он встртили его.
Посл обычныхъ привтствій, Марике сообщила своему возлюбленному о всхъ политическихъ событіяхъ, которыя произошли въ Альтенет, и о томъ, что отецъ ршилъ выдать ее замужъ за министра внутреннихъ длъ.
При этой части разсказа, мать сжала кулаки и съ угрожающимъ видомъ сказала:
— Ну, пусть онъ покажетъ только свой носъ къ намъ въ домъ, онъ у меня раскается въ своихъ внутреннихъ длахъ.
Къ великому удивленію обихъ женщинъ, Ольтгаузенъ нисколько не разсердился. Наоборотъ, онъ громко расхохотался, въ особенности, когда услышалъ исторію относительно почтовыхъ марокъ.
— Мы надъ этимъ еще вдоволь посмемся,— сказалъ онъ.— Но сегодня я ужь не пойду къ вамъ обдать.
— Вы боитесь Блумстейна?— спросила мать.— Напрасно. Вдь я тоже буду за обдомъ.
— Нтъ, я не боюсь его. То есть я боюсь, что буду слишкомъ много смяться.
— Ну, такъ чтожь? Смйтесь, если онъ этого заслуживаетъ, и мы тоже будемъ смяться. Не такъ-ли, Марике?
— Nein, liebes Madamchen,— отвтилъ докторъ.— Лучше будетъ не идти къ вамъ. Мы пообдаемъ гд-нибудь здсь.
Онъ зашелъ съ ними въ ближайшій трактиръ и веллъ подать обдъ и два листа почтовой бумаги съ конвертомъ. Пока женщины удовлетворяли свой аппетитъ, онъ медленно и старательно, красивымъ крупнымъ почеркомъ написалъ что-то на одномъ листк, а затмъ быстро набросалъ второе письмо, и оба вложилъ въ одинъ конвертъ, на которомъ написалъ: ‘Г. Оскару Ольтгаузену, прокурору, въ Берлинъ’. Затмъ онъ наклеилъ на конвертъ марку и отдалъ его Марике со словами:
— Слушай, Марике. Когда твой отецъ приготовитъ письма съ новыми Альтенетскими марками, ты незамтно вытащи то, которое будетъ адресовано Бисмарку, а на его мсто положи это. Тогда, я теб ручаюсь, все кончится хорошо, и намъ незачмъ будетъ ссориться съ твоимъ старичкомъ.
Они бесдовали еще нкоторое время, а затмъ докторъ Ольтгаузенъ простился съ своими дамами и пошелъ назадъ въ Ахенъ.
Раннимъ утромъ слдующаго дня Дрикусъ Первый направилъ свои шаги къ метрополіи Лимбургской провинціи. По прибытіи туда, онъ прежде всего зашелъ въ цирюльню. Молодой подмастерье вышелъ къ нему и вжливо снялъ съ него шляпу и пальто.
— Слушай, малый, — началъ Блумстейнъ.— Ты видлъ когда-нибудь президента?
— Такъ точно, мингеръ. Еще вчера у насъ былъ президентъ духовной конгрегаціи.
— Нтъ, я не о такомъ говорю. Я говорю о великомъ президент.
— Президент клуба?
— Нтъ, еще боле великомъ.
— Президент трибунала?
— Нтъ, еще боле великомъ. О президент республики.
— Республики, вы говорите? Нтъ, такого я не брилъ,— никогда въ своей жизни.
— А ты знаешь, каковъ онъ изъ себя?
— Да такой… важный господинъ.
— Прекрасно, голубчикъ. Я вижу, ты понимаешь. Такъ вотъ теперь ты будешь его брить,— потому что я — президентъ республики.
— Вы президентъ республики? Ха-ха-ха!
— Чему ты смешься, пострлъ?
— Да вы хотите подшутить надо мною.
— Вовсе нтъ. Я — Дрикусъ Первый, президентъ независимой Альтенетской республики.
Смхъ у подмастерья мгновенно пропалъ, мальчикъ въ испуг оглянулся кругомъ, убжденный, что иметъ дло съ сумасшедшимъ.
— Сними мн бороду!— скомандовалъ Блумстейнъ.
— Слушаю, г… президентъ.
— А la bonne heure, голубчикъ! Это мн нравится. Я вижу, ты понимаешь, какъ вести себя.
Мальчикъ поспшилъ исполнить желаніе своего страннаго гостя.
— Ну-ка, погоди минутку, любезный. Я посмотрю, идутъ-ли мн одни усы.
И правитель республики помстился передъ зеркаломъ. Нкоторое время онъ словно застылъ въ восхищеніи, а затмъ сталъ то закручивать концы своихъ усовъ вверхъ, то опускать ихъ внизъ.
— Какъ ты думаешь объ этомъ, любезный? Годится-ли такъ для президента республики?
— Не знаю.
— Если не знаешь, то прикуси свой языкъ!
— Слушаю… э… э… г. президентъ… какъ вамъ угодно.
Посл этого бравый Блумстейнъ обернулся къ подмастерью и, указывая на правую половину своей физіономіи, заоралъ:
— Сними сейчасъ эту сторону!
Юный Фигаро поспшилъ исполнить его желаніе, такъ какъ не разъ слышалъ, что сумасшедшимъ опасно противорчить. Когда правый усъ былъ сбритъ, президентъ опять помстился передъ зеркаломъ, чтобы полюбоваться своей особой. Онъ закрывалъ рукою поперемнно то одну, то другую половину своего лица, съ цлью убдиться, какой стиль боле подходитъ къ его президентскому сану.
Въ конц концовъ, предпочтеніе было отдано бритой половин лица, и лвой усъ послдовалъ за правымъ.
— Сколько теб полагается?— спросилъ Блумстейнъ, когда все было кончено.
— Десять сантимовъ… г. президентъ.
— Вотъ теб два зильбергроша.
— Значитъ, вамъ два сантима сдачи?
— Не нужно. Оставь ихъ себ. Президентъ республики не интересуется такой мелочью.
Съ гордымъ и величественнымъ видомъ онъ направился дале, къ фотографу. Но едва онъ вышелъ изъ цирюльни, какъ мальчикъ побжалъ въ полицію и заявилъ, что у него только что брился человкъ, который, наврное, убжалъ изъ какого-нибудь дома сумасшедшихъ, потому что онъ ему совершенно серьезно заявилъ, что онъ президентъ республики. Полицейскій немедленно бросился вмст съ перепуганнымъ подмастерьемъ по улицамъ Мастрихта въ погоню за сумасшедшимъ. Однако, напрасно. Блумстейнъ уже вошелъ въ ближайшую фотографію, бормоча про себя:
— Надо иначе выражаться. Здшній народъ, кажется, никогда не слыхалъ о президент республики.
Поэтому, когда фотографъ вышелъ къ нему, онъ выразился слдующимъ образомъ:
— Снимите съ меня портретъ, но только какъ можно лучше, потому что я — король.
— Отлично. Какъ же вы желаете — съ ружьемъ или лукомъ?
— Ружьемъ? Лукомъ? Для чего?
— Я снималъ множество королей, и вс они…
— Ахъ, такъ вы уврены, что они такъ снимаются?
— Разумется, увренъ.
— Какихъ же королей вы снимали?
— Да вотъ еще вчера у меня снимался король Гронсвельдскій, а нсколько дней тому назадъ — Неръ-Иттеренскій.
— Какъ? Что? Гронсвельдскій? Неръ-Иттеренскій?
— Ну, да! Короли стрлковъ {Т. е. стрлки, получившіе на состязаніяхъ высшіе призы.}.
— Проклятый идіотъ! Ради этого я стану бриться? Разв я похожъ на короля стрлковъ? Я — король государства — республики — независимой республики, понимаете?
— Боже милостивый,— подумалъ фотографъ.— У него въ чердак неладно. Надо быть съ нимъ осторожне, иначе онъ начнетъ бушевать.
Онъ отвсилъ своему гостю низкій поклонъ и сказалъ:
— Весьма польщенъ, государь, вашимъ посщеніемъ. Могу я просить ваше величество ссть… Какой вы желаете портретъ: во весь ростъ, или только бюстъ?
— Только бюстъ. Это для нашихъ марокъ. Понимаете?
— Конечно, конечно! Будьте любезны смотрть сюда.
— Но помните, что я долженъ имть внушительный видъ.
Слышите? Подождите минутку,— надо посмотрть, въ порядк-ли мои волосы. Онъ подбжалъ къ зеркалу, поплевалъ на свои ладони, пригладилъ ими свои волосы и, бросивъ послдній довольный взглядъ на свое изображеніе, вернулся на мсто.
— Теперь валяйте!
Фотографъ помстился за своимъ аппаратомъ и черезъ нсколько секундъ объявилъ, что снимокъ удался превосходно, хотя на самомъ дл онъ не могъ этого сказать наврное, такъ какъ боялся уйти въ темную комнату для проявленія снимка и оставить своего постителя одного.
— Когда карточки будутъ готовы?— спросилъ Блумстейнъ.
— О, когда будетъ угодно вашему величеству.
— Можно будетъ ихъ получить черезъ недлю? Въ такомъ случа пришлите карточки Дрикусу Первому, Королю независимой Альтенетской республики.
— Непремнно, ваше величество.
— Если он будутъ удачны, то у васъ снимется моя жена, королева, и дочь, принцесса. Кром того, я позволю вамъ повсить у себя золотую вывску съ надписью: ‘фотографъ короля Альтенетской республики’.
— Постараюсь, ваше величество. По уход своего заказчика, фотографъ, въ свою очередь, побжалъ въ полицію съ заявленіемъ, что въ его мастерской только что былъ маніакъ, называвшій себя королемъ республики. Немедленно былъ отряженъ другой полицейскій въ погоню за королемъ.
Между тмъ предметъ этого безпокойства зашелъ въ церковь Св. Сервація. Считая очень умстнымъ украсить свою августйшую главу короной, онъ ршилъ поискать на какой-нибудь церковной картин или стату подходящій образецъ этого украшенія. Онъ очень долго простоялъ передъ картиной, изображавшей ‘Поклоненіе волхвовъ’, но ни одна изъ трехъ коронъ не пришлась ему по вкусу.
— Здсь мало зубцовъ,— пробормоталъ онъ и отправился на дальнйшіе поиски, которые оставались тщетными, пока онъ не дошелъ до статуи Мадонны. Здсь, наконецъ, онъ увидлъ осуществленіе своего идеала, онъ нашелъ корону, на которой была масса большихъ зубцовъ.
Не медля боле, онъ вышелъ изъ церкви и направился въ мастерскую перваго попавшагося мдника.
— Вы можете сдлать мн корону, какъ у Мадонны въ церкви Св. Сервація?
— О, да, мингеръ. Какой величины вамъ угодно?
— На мою голову. Снимите мрку.
— Для чего этого? Не будете же вы ее носить?
— Непремнно буду.
— Что вы? Въ своемъ-ли вы ум? Или вы, быть можетъ, франкмассонъ?
— Въ своемъ-ли я ум? Да ты самъ съ ума спятилъ, болванъ?
— Погоди, я покажу теб, кто изъ насъ съ ума спятилъ!— закричалъ мдникъ, и не усплъ бдный президентъ принять оборонительной позы, какъ тотъ вытолкалъ его на улицу.
Это привело Блумстейна въ ярость, и его проклятія скоро собрали на улиц цлую толпу.
— Вотъ онъ! Теперь онъ не уйдетъ отъ насъ!— раздалось одновременно два возгласа съ двухъ противоположныхъ сторонъ.
Подмастерье цирюльника и фотографъ, каждый въ сопровожденіи полицейскаго, появились на сцену. Въ мгновеніе ока оба представителя власти овладли разъяреннымъ президентомъ и, не взирая на его солидное сопротивленіе и на заявленный имъ протестъ, что его личность, какъ Альтенетскаго президента, неприкосновенна, поволокли его въ мрачную дыру, извстную въ Мастрихт подъ названіемъ ‘холодной’.
— Ваше имя?— былъ первый вопросъ, когда Блумстейнъ предсталъ передъ начальникомъ полиціи.
— Нельзя-ли повжливе?— былъ отвтъ.
Чиновникъ немедленно исполнилъ эту просьбу.
— Не будете-ли вы любезны сказать мн, съ кмъ я имю честь говорить?
— Это другое дло, теперь я вамъ скажу. Я — Виллемъ Дрикусъ Блумстейнъ, президентъ независимой Альтенетской республики.
— Гд вы живете?
— Странный вопросъ. Гд же я могу жить, какъ не въ Альтенет, столиц Альтенетской республики?
— Благодарю васъ.
Одинъ изъ квартальныхъ надзирателей былъ немедленно отряженъ въ Альтенету, чтобы на мст навести справки о личности арестованнаго.
Въ тотъ же день онъ возвратился назадъ съ извстіемъ, что Альтенета есть не что иное, какъ большой домъ сумасшедшихъ. Вс, кого онъ тамъ встртилъ, были еще боле сумасшедшими, нежели задержанный Блумстейнъ. Онъ ничего не могъ отъ нихъ добиться, кром какого-то безумнаго бреда, и потому долженъ былъ вернуться ни съ чмъ.
Обратились къ медицинской помощи, но это не привело ни къ какимъ результатамъ. Медицинскія свтила не могли придти къ единогласному ршенію: одни утверждали, что паціентъ одержимъ aber ratio mentalis, другіе полагали, что его состояніе еще не такъ плохо.
— Но какое намъ до этого дло?— наконецъ, сказалъ кто-то.— Отправьте его домой, и пусть они тамъ справляются, какъ сами знаютъ.
Этотъ совтъ встртилъ всеобщее одобреніе, и, дйствительно, былъ самымъ практичнымъ и въ то же время самымъ легкимъ способомъ отдлаться отъ арестованнаго.
Блумстейнъ чувствовалъ себя крайне оскорбленнымъ, а когда полицейскіе препроводили его на границу и здсь выпустили его, онъ положительно не помнилъ себя отъ бшенства. Съ большимъ удовольствіемъ онъ захватилъ бы этихъ полицейскихъ въ свои владнія, гд былъ неограниченнымъ господиномъ и повелителемъ, онъ призвалъ бы командира мстныхъ стрлковъ и приказалъ бы ему запереть полицейскихъ на цлый день въ погребъ, находившійся подъ комнатой Совта. Но, увы! судьба была противъ него, и онъ не могъ утолить своей жажды мщенія. Чувствуя потребность какъ-нибудь сорвать свою злобу, онъ крикнулъ вслдъ своимъ удалявшимся обидчикамъ:
— Ахъ, вы, голландскія сырныя башки!
Посл этого онъ немедленно направился къ своему главному совтнику, министру внутреннихъ длъ, портному Гользерту. Взволнованнымъ голосомъ и дико жестикулируя, онъ разсказалъ объ оскорбленіи, которому подвергся въ Мастрихт, и въ заключеніе спросилъ, что длать?
Портной подперъ голову рукою и нсколько минутъ оставался въ глубокомъ раздумьи.
— Что длать?— повторилъ Блумстейнъ.— Нельзя же этого оставить безнаказаннымъ.
— Что длать?— медленно и торжественно произнесъ Гользертъ.— Надо объявить Голландіи войну.
— Объявить войну?
— Да.
— За что?
— За государственную измну.
— Ты правъ, ты правъ. Надо сейчасъ послать за Бауэромъ.
— Нтъ, зачмъ такъ скоро? Раньше надо получить марки съ твоей головой. Тогда голландцы увидятъ, съ кмъ имютъ дло.
— Ты правъ, портной,— сказалъ Дрикусъ I, польщенный этими словами.
— Кром того, я еще не приготовилъ формы для министровъ, а безъ нея ничего не подлаешь. Все должно быть сдлано прилично, а не какъ-нибудь.
— Разумется.
Въ теченіе слдующихъ дней неслыханное волненіе господствовало въ мирной деревушк Альтенет.
Каждый вечеръ, по окончаніи работъ, стрлки Бауэра собирались въ кабачк министра финансовъ, чтобы обмняться мыслями по поводу предстоящей войны съ Голландіей.
Длались догадки относительно того, гд произойдетъ первое сраженіе, высчитывали, черезъ сколько дней они будутъ у воротъ Амстердама, и сколько милліардовъ они заставятъ Голландію заплатить, въ качеств военной контрибуціи.
Блумстейнъ тмъ временемъ писалъ безчисленныя письма ко всмъ европейскимъ державамъ, извщая ихъ о своемъ восшествіи на престолъ. Вс эти письма онъ запечатывалъ въ большіе квадратные конверты и клалъ передъ собою на столъ.
— Когда я наклею сюда марки съ своей головой, тогда я буду важная личность, Марике,— неоднократно говорилъ онъ дочери.