Г. Д. УЭЛЛСЪ
СОБРАНЕ СОЧИНЕНЙ ВЪ 9 ТОМАХЪ
ПОДЪ РЕДАКЦЕЙ
В. Г. ТАНА
Т. I
ИЗД. ‘ШИПОВНИКЪ’ СПБ.
1909.
М-РЪ СКЕЛЬМЕРСДЭЛЬ ВЪ ЦАРСТВ ФЕЙ.
М-РЪ СКЕЛЬМЕРСДЭЛЬ ВЪ ЦАРСТВ ФЕЙ.
(Переводъ Е. А. Прейсъ).
М-р Скельмерсдэль в царстве фей, Уэллс Герберт Джордж, Год: 1901
Время на прочтение: 16 минут(ы)
— Вотъ въ этой лавк,— сказалъ докторъ,— есть человкъ, побывавшій въ Царств Фей.
— Чепуха!— сказалъ я, окинувъ взглядомъ лавку. Самая обыкновенная деревенская лавчонка съ почтовымъ отдленіемъ:— телеграфныя проволоки на крыш, у дверей цинковыя кастрюли и половыя щетки, матеріи и консервы въ окн.
— Разскажите-ка мн объ этомъ,— сказалъ я помолчавъ.
— Я-то вдь ничего не знаю,— отвтилъ докторъ.— Онъ — самая ординарная деревенщина,— Скельмерсдэль его фамилія. Но вс здсь врятъ въ это, какъ въ правду Господню.
Я сталъ настаивать.
— Да я ршительно ничего не знаю объ этомъ,— сказалъ докторъ,— да и знать не хочу. Я лчилъ ему сломанный палецъ — въ крикет онъ сломалъ его, въ кону Холостыхъ и Женатыхъ,— и тогда я услышалъ объ этой чепух. Вотъ и все. Но изъ этого вы, можетъ быть, поймете все-таки, съ какими дураками мн приходится имть дло. Извольте распространять новйшія санитарныя идеи въ такомъ народ!
— Ужасно!— сказалъ я сочувственнымъ тономъ, и онъ принялся разсказывать мн, съ какими хлопотами сопряжено устройство дренажа въ Бонгемской околиц. Я давно замтилъ, что санитарные чиновники способны приходить въ уныніе отъ такихъ вещей и потому старался выразить ему сочувствіе, какъ только могъ. Когда онъ назвалъ Бонгемскихъ жителей ‘ослами’, я сказалъ, что они ‘толстокожіе ослы’, но ничто не могло успокоить его.
Нсколько времени спустя, уже въ разгар лта, настоятельная потребность уединиться, чтобы закончить въ моей книг главу о Патологіи Духа — я думаю, ее было трудне написать, чмъ даже теперь прочесть — привело меня въ Бигноръ. Я поселился на ферм, но вскор въ поискахъ за табакомъ опять очутился передъ этой универсальной лавкой.
— Скельмерсдэль,— сказалъ я самому себ и вошелъ.
Ко мн вышелъ навстрчу невысокій, но хорошо сложенный молодой человкъ, съ нжнымъ цвтомъ лица, свтлыми волосами, хорошими мелкими зубами, голубыми глазами и неторопливыми движеніями. Я разглядывалъ его съ любопытствомъ. За исключеніемъ легкаго оттнка унылости, въ немъ не было ничего необыкновеннаго. Онъ былъ въ нарукавникахъ и въ полотняномъ фартук,— какъ и подобаетъ приказчику, а изъ-за уха скромно выглядывалъ кончикъ карандаша. Поперекъ чернаго жилета блестла золотая цпь, на которой болтался погнутый червонецъ.
— Больше ничего не потребуется, сэръ?— сказалъ онъ, склонившись надъ моимъ счетомъ.
— Вы м-ръ Скельмерсдэль?— спросилъ я.
— Да, сэръ,— отвтилъ онъ, не глядя на меня.
— Правда ли, что вы побывали въ Царств Фей?
Онъ поднялъ на меня глаза и, нахмуривъ брови, проговорилъ тоскливо и свирпо: ‘Отстаньте!’ Но это было только мгновенной вспышкой, и онъ уже опять подсчитывалъ мой счетъ.— Четыре…— Шесть съ половиной,— сказалъ онъ посл паузы.— Благодарю васъ, сэръ.
Такъ малообщающе началось мое знакомство съ м-ромъ Скельмерсдэлемъ.
И тмъ не мене путемъ настойчивыхъ усилій я завоевалъ его довріе. Мн удалось повстрчаться съ нимъ опять, уже въ деревенскомъ трактир, куда посл ужина я часто отправлялся поиграть на билліард, чтобы нсколько развлечься отъ чрезмрнаго уединенія и усердной дневной работы. И я добился того, что мы играли съ нимъ и болтали, но Феи и ихъ царство оказались, какъ я вскор убдился, единственной темой, которой нельзя было касаться. Откровенный и банально любезный, когда разговоръ шелъ обо всемъ другомъ, онъ становился раздражителенъ, какъ только мы подходили къ этому пункту. Царство Фей было подъ полнымъ запретомъ.
Только разъ въ его присутствіи я услыхалъ здсь легкій намекъ на его приключеніе, но и тотъ былъ сдланъ угрюмымъ работникомъ съ фермы, который проигрывалъ ему на билліард. Скельмерсдэль сыгралъ отъ шара, то-есть сдлалъ необыкновенно ловкій, по Бигнорскимъ понятіямъ, ударъ.
— Потише!— сказалъ его противникъ. Оставьте ваши колдовскія штуки.
Скельмерсдэль съ кіемъ въ рукахъ пристально посмотрлъ на него, затмъ швырнулъ свой кій и вышелъ изъ зала.
— Зачмъ вы задираете его?— сказалъ почтенный старикъ, любовавшійся игрой, и подъ общій неодобрительный ропотъ улыбка удовлетвореннаго остроумія сбжала съ лица парня.
Я воспользовался случаемъ и спросилъ:
— Что это за шутки насчетъ колдовства и Фей?
— Это не шутки. По крайности, Скельмерсдэль съ этимъ не шутитъ,— отвтилъ старикъ, отхлебнувъ изъ стакана.
Но маленькій краснощекій человкъ оказался сообщительне.
— Говорятъ, сэръ,— сказалъ онъ,— что он затащили его въ середку Альдингтонскаго Холма и продержали тамъ недли съ три.
Съ этого началось и пошло полнымъ ходомъ впередъ накопленіе моихъ свдній. Стоитъ одной овц выскочить впередъ, чтобы бросились за ней и вс остальныя, и черезъ нсколько минутъ я уже зналъ исторію Скельмерсдэля, по крайней мр, съ вншней стороны.
До перезда въ Бигноръ онъ служилъ въ такой же лавк въ Альдингтонскомъ Уголк, гд именно съ нимъ произошло упоминаемое приключеніе. Изъ всхъ разсказовъ было ясно только одно, что какъ-то разъ онъ засидлся на Холм до поздней ночи, потомъ его никто не видлъ — онъ исчезъ, пропадалъ три недли, а вернулся ‘въ такихъ же чистыхъ манжетахъ, въ какихъ вышелъ’, но карманы его были набиты землею и пепломъ.
Вернулся онъ въ состояніи грустнаго, долго не проходившаго унынія и никому не хотлъ сказать ни слова о томъ, гд былъ. Попробовала было вытянуть изъ него хоть что-нибудь двушка изъ Клиптонъ-Хилля, съ которой онъ былъ помолвленъ, но кончилось это тмъ, что она бросила его, отчасти потому, что онъ упорно молчалъ, отчасти потому, что онъ у ней ‘съ мыслей сошелъ’, какъ она говорила.
Спустя нкоторое время онъ нечаянно обмолвился кому-то, что былъ въ Царств Фей и хотлъ бы опять вернуться туда. Но когда объ этомъ заговорили и вмшалась въ дло глупая деревенская болтовня, онъ вдругъ бросилъ мсто и перешелъ въ Бигноръ, чтобы избавиться отъ сплетенъ. Но никто изъ моихъ разсказчиковъ не могъ сказать мн, что именно произошло въ Царств Фей. Здсь вс мои разспросы, какъ свора гончихъ, разсыпавшихся по ложному слду, ни къ чему не приводили. Одинъ говорилъ одно, другой,— другое.
Очевидно было, что къ этому чудесному приключенію они относились съ критикой и даже съ сомнніемъ, но я все-таки замтилъ, что сквозь осторожную оцнку сквозитъ значительная доля вры. И тоже сталъ выказывать любознательность умнаго человка, окрашенную разумнымъ сомнніемъ въ возможности всей этой исторіи.
— Если Царство Фей внутри Альдингтонскаго Холма, почему вы не выкопаете его оттуда?— спросилъ я.
— Вотъ и я тоже говорю,— сказалъ молодой работникъ.
— Были такіе, что копали,— отвтилъ старикъ,— и не разъ и не два. Да никто не остался живымъ, чтобы разсказать потомъ, до чего они докопались…
Смутная, но единодушная вра, которой проникнуты были эти люди, произвела на меня сильное впечатлніе, я чувствовалъ, что должно же быть что-нибудь въ основ такой глубокой убжденности, и это значительно обострило уже и безъ того живое любопытство, съ которымъ я доискивался реальныхъ фактовъ.
Если можно было узнать отъ кого-нибудь эти реальные факты, то, конечно, только отъ самого Скельмерсдэля. Поэтому, я еще усердне старался сгладить первое дурное впечатлніе, которое произвелъ на него, и пріобрсти его довріе въ такой мр, чтобы онъ самъ разсказалъ мн все.
Въ этомъ предпріятіи на моей сторон было мое общественное положеніе. За вншнюю привтливость, отсутствіе обязательныхъ занятій, клтчатый костюмъ и чулки до колнъ меня въ Бигнор сопричислили къ художникамъ, а въ замчательномъ кодекс соціальныхъ преимуществъ, дйствующемъ въ Бигнор, художникъ поставленъ значительно выше приказчика изъ колоніальной лавки.
Скельмерсдэлю, какъ очень многимъ изъ того же класса, было присуще влеченіе къ ‘порядочному обществу’. Только въ припадк внезапнаго и сильнаго раздраженія онъ могъ мн бросить свое: ‘Отстаньте!’ — и я не сомнваюсь, что онъ тотчасъ же раскаялся, я знаю также, что ему было чрезвычайно пріятно прогуливаться со мной по деревн, чтобъ вс видли.
Черезъ нсколько времени онъ уже довольно охотно соглашался выкурить у меня трубку и выпить пива. Я воспользовался этими визитами для того, чтобъ засыпать его разсказами о моемъ собственномъ прошломъ, о всхъ моихъ приключеніяхъ, дйствительныхъ и выдуманныхъ, ибо я зналъ, что довріе рождаетъ довріе, а счастливый инстинктъ подсказалъ мн, что есть въ этой исторіи сердечная печаль.
Но только въ третье свое посщеніе, и насколько я помню, посл третьей рюмки, онъ по собственному побужденію нарушилъ запретъ, и поводомъ для этого послужилъ мой безыскусственный разсказъ о маленькой любовной страстишк, налетвшей на меня и улетвшей прочь въ мои юношескіе годы.
— Вотъ также и со мной было,— сказалъ онъ,— тамъ на Альдингтон.— Странно это бываетъ, не правда ли. Сначала я-то ни чуточки — а все она, а потомъ, когда ужъ поздно было, такъ — все я…
Я употребилъ вс усилія для того, чтобы не ухватиться прежде времени за этотъ намекъ, но за нимъ тотчасъ же послдовалъ другой, и вскор стало ясно, какъ блый день, что теперь онъ самъ стремится именно къ тому, чтобы заговорить о своемъ приключеніи въ Царств Фей.
Итакъ, я подхожу къ самой исторіи его приключенія, возстановляя ее по даннымъ, полученнымъ отъ Скельмерсдэля. Дйствительно ли это событіе имло мсто, или же оно плодъ его воображенія, сонная греза, странная галлюцинація — я не берусь утверждать ни того, ни другого, но я не допускаю и мысли, что онъ выдумалъ его. Этотъ человкъ простодушно и честно вритъ, что все случилось именно такъ, какъ онъ разсказываетъ, онъ, очевидно, не способенъ на ложь, столь искусную и связную, и въ доврчивомъ отношеніи къ нему простыхъ, но нердко весьма проницательныхъ деревенскихъ умовъ, я вижу подтвержденіе его искренности. Онъ вритъ — и никто не можетъ привести такой положительный фактъ, который опровергнулъ бы его вру. Что касается меня, то я только передаю эту исторію въ удобочитаемой форм — слишкомъ старъ я теперь для того, чтобы проврять или объяснять чужіе разсказы.
По его словамъ, ему случилось заснуть на Альдингтонскомъ Холм въ одну ночь около десятаго часа,— вполн возможно, что это было въ Иванову ночь, но числа онъ не помнитъ и легко можетъ ошибиться на какую-нибудь недлю,— ночь была прекрасная. Было тихо и луна всходила.
Съ тхъ поръ, какъ эта исторія заинтересовала меня, я нарочно три раза всходилъ на Холмъ, однажды я поднимался на него въ неврномъ свт восходящей луны, и, быть можетъ, въ такую же именно лтнюю ночь произошло и то событіе. Планета Юпитеръ ярко сіяла вверху надъ луной, а на свер и сверо-запад зеленоватое небо еще горло закатомъ.
На свтломъ фон небесъ Холмъ выдлялся черной и обнаженной массой, но со всхъ сторонъ близко подступала къ нему темная чаща кустарниковъ, и когда я поднимался на него, повсюду въ кустахъ шуршали и шныряли кролики, мелькая, какъ смутные призраки, и пропадая изъ глазъ. А надъ самой вершиной Холма, и только надъ ней, вился съ тонкимъ звономъ толкунъ мошкары.
Холмъ этотъ, думается мн, искусственная насыпь, доисторическій курганъ, воздвигнутый надъ какимъ-нибудь великимъ, невдомымъ вождемъ, и нтъ въ мір ни одной гробницы, съ которой открывался бы такой безконечно широкій горизонтъ.
Къ востоку взглядъ убгаетъ по холмамъ до Гайда черезъ Проливъ за тридцать миль, а можетъ быть и дальше туда, гд большіе блые огни французскихъ маяковъ у Сраго Носа и у Булони мерцаютъ, и гаснутъ, и вновь разгораются. Къ западу вплоть до Задней Головы и Лейтскаго Холма разстилается волнистая, поросшая лсомъ страна, а на свер долина Стоура прорзываетъ широкую гряду зеленыхъ возвышенностей, открывая видъ на безконечныя цпи холмовъ, между которыми струится Вай.
На юг у вашихъ ногъ лежитъ Ромнейское Болото,— Димчерчъ, и Ромней, и Лиддъ, и дальше Гастингсъ, оттуда, вздымаясь и скучиваясь, тянутся холмистые склоны далеко за Истборнъ до Береговой Головы.
И высоко надъ всмъ этимъ бродилъ Скельмерсдэль, огорченный своею первой любовной ссорой.
— Я совсмъ не думалъ, куда иду,— разсказываетъ онъ. И здсь прислъ онъ, чтобы поразмыслить обо всемъ, что произошло, и въ тоскливомъ уныніи вдругъ былъ охваченъ сномъ. Тутъ-то и овладли имъ феи.
Ссора, взволновавшая его, была, въ сущности говоря, довольно пустая размолвка между нимъ и двушкой изъ Клиптонъ Хилля, съ которой онъ былъ помолвленъ. Она дочь фермера, ‘изъ очень почтеннаго семейства’, какъ говоритъ Скельмерсдэль, безъ сомннія, была для него прекрасной партіей. Но оба,— и двушка, и ея возлюбленный,— были до крайности молоды и полны той взаимной ревности, той обостренной нетерпимости и неразумной жажды полнаго совершенства, которыя очень скоро, и къ счастью нашему, притупляются опытомъ и жизнью.
Я не имю никакого представленія о томъ, что собственно послужило поводомъ для ссоры. Быть можетъ, она сказала что ей больше нравятся мужчины въ охотничьихъ курткахъ, а у него не было такой куртки, или, можетъ быть, онъ сказалъ, что она больше нравилась бы ему въ шляп другого фасона, но какъ бы это ни началось кончилось оно посл ряда неловкихъ сценъ озлобленіемъ и слезами. Она, безъ сомннія, стала заплаканной и грязной, а онъ — угрюмымъ и пыльнымъ. Потомъ она ушла, мысленно осыпая его градомъ обидныхъ сравненій и увряя себя по дорог что думать о немъ больше не стоитъ.
Съ такимъ-то настроеніемъ пришелъ онъ на Альдингтонскій Холмъ и вскор, а, можетъ быть, посл долгаго промежутка, совершенно незамтнымъ образомъ заснулъ.
Проснулся онъ на такой мягкой трав, на какой никогда еще не спалъ до тхъ поръ, подъ густой снью деревьевъ, совершенно скрывавшихъ небо. Повидимому, въ Царств Фей никогда не видно неба. М-ръ Скельмерсдэль, по крайней мр, во все время своего пребыванія тамъ ни разу не видалъ звздъ, за исключеніемъ той ночи, когда феи танцовали. Но я лично сомнваюсь, что онъ былъ въ эту ночь именно въ Царств Фей, а не на тхъ низкихъ луговинахъ у желзнодорожной линіи около Смида, которыя поросли камышомъ и пестрютъ волшебными кружками, вытоптанными пляской эльфовъ.
Но все-таки подъ деревьями было свтло, а на листьяхъ и въ трав сіяло яркимъ красивымъ свтомъ множество свтлячковъ. Первымъ впечатлніемъ м-ра Скельмерсдэля было то, что онъ маленькій, и что кругомъ него цлая толпа людей, которые еще меньше его. Почему-то онъ не удивился и не испугался, а совершенно спокойно слъ и протеръ заспанные глаза. А всюду кругомъ толпились улыбающіеся эльфы — они застали его спящимъ у своей границы и унесли въ свое царство.
На что походили эти эльфы — мн не удалось узнать, такъ смутенъ и несовершененъ его разсказъ, и такъ невнимателенъ онъ былъ ко всмъ мелкимъ подробностямъ. Я узналъ только, что одты они были въ нчто яркое и красивое, но это не было ни шелкомъ, ни шерстью, ни даже лепестками цвтовъ.
Когда они стояли такъ вокругъ него, а онъ сидлъ, наполовину проснувшись — изъ аллеи, освщенной свтляками, вышла та самая фея, съ звздой на лбу, которая является главнымъ дйствующимъ лицомъ въ его воспоминаніяхъ. О ней я узналъ больше. Одта она была въ зеленую паутину, широкій серебряный поясъ схватывалъ ея тонкую талію. Волосы ниспадали по обимъ сторонамъ головы волнами мягкихъ кудрей, и на нихъ сіяла тіара, въ которой горла звзда. Изъ-подъ короткихъ рукавовъ виднлись блыя руки, а горло было, какъ кажется, открыто, потому что онъ говоритъ о красот ея шеи. Коралловое ожерелье краснлось на ея ше, а на груди — краснлъ цвтокъ такой же алый, какъ кораллъ. Щеки ея, и подбородокъ, и шея были такъ же нжно очерчены, какъ у малаго ребенка, а глаза темно-каріе, насколько я могу судить, смотрли открыто и нжно изъ-подъ ровныхъ бровей.
Изъ этихъ подробностей вы видите, какъ много мста въ ум м-ра Скельмерсдэля занимала эта волшебная двушка. Но у него часто не хватало словъ для того, чтобы выразить то, что онъ хотлъ сказать, ‘только рукой поведетъ’,— повторялъ онъ нсколько разъ,— а передо мной встаетъ изъ-за этихъ словъ двичій образъ, сіяющій застнчивой красой.
Въ ея очаровательномъ обществ, въ качеств ея гостя и избранника, предстояло м-ру Скельмерсдэлю извдать вс тайны Царства Фей. Она привтствовала его тепло и радостно — могу представить себ, какъ ея маленькія ручки сжали его руку и какимъ нжнымъ румянцемъ вспыхнуло ея лицо. Десять лтъ тому назадъ Скельмерсдэль былъ, должно быть, очень красивымъ юношей. И вотъ она беретъ его подъ руку и ведетъ вдоль по алле, при свт свтляковъ.
Точной картины всего того, что произошло затмъ, вы не найдете въ безсвязномъ описаніи м-ра Скельмерсдэля. Онъ даетъ только слабое и неудовлетворительное представленіе о странныхъ уголкахъ и пріютахъ, гд феи рзвились и отдыхали, о ‘грибахъ такихъ, поганкахъ, свтившихъ розовымъ свтомъ’, о пищ фей, о которой онъ могъ сказать только: ‘вотъ бы вамъ попробовать’, и о волшебной музык, ‘точно шарманка играетъ’, исходившей отъ цвтовъ, кивавшихъ своими головками.
Была тамъ широкая лужайка, гд феи скакали и здили на ‘штукахъ такихъ’, но что хотлъ сказать м-ръ Скельмерсдэль, говоря ‘на такихъ же штукахъ, какія здсь бываютъ’, неизвстно. Быть можетъ, онъ подразумвалъ кузнечиковъ, сверчковъ или пчелокъ, порхающихъ вокругъ насъ. Было тамъ мсто, гд журчала вода и росли гигантскіе лютики — здсь купались феи въ жаркіе дни. Были игры и танцы, и, думается мн, много любовныхъ шалостей среди мшистыхъ втвей кустарниковъ.
Не подлежитъ сомннію, что фея добивалась любви м-ра Скельмерсдэля, и что молодой человкъ твердо ршился не поддаваться соблазну. Но пришелъ все-таки день, когда въ уединенномъ мст, которое ‘все насквозь пропахло фіалками’, сидя съ нимъ рядомъ на скамейк, она объяснилась ему въ любви.
— Когда она стала говорить тихо, да потомъ зашептала,— разсказываетъ м-ръ Скельмерсдэль,— да положила руку на мою руку, да прижалась ко мн, такъ еще бы немножко, и я бы голову потерялъ.
Но, къ несчастью, онъ не потерялъ головы. Онъ понялъ, ‘откуда втеръ дуетъ’, и, сидя на томъ мст, гд пахло фіалками, ощущая прикосновеніе прелестной феи, учтиво намекнулъ ей, что онъ помолвленъ!
Она говорила ему, что любитъ его горячо, что онъ, хотя и человкъ, но дорогой ея мальчикъ и о чемъ бы ни попросилъ онъ ее, чего сердце его захочетъ,— она все дастъ ему.
А м-ръ Скельмерсдэль, какъ мн представляется, старался изо всхъ силъ, чтобы только не смотрть на ея маленькія губки и не видть, какъ он раскрываются и закрываются, и скоро перешелъ на боле интересную тему, на капиталъ, который ему необходимъ для того, чтобы открыть свою собственную лавку. Одного только хотлось бы ему,— сказалъ онъ,— денегъ, и какъ разъ столько, сколько нужно на лавку. Воображаю, какъ удивленно сверкнули эти каріе глаза, о которыхъ онъ разсказывалъ, но, повидимому, она выразила сочувствіе и тутъ,— подробно разспрашивала о лавк и ‘врод какъ смялась’ все это время. Такимъ-то образомъ дошелъ онъ, наконецъ, до обстоятельнаго доклада о своей помолвк и разсказалъ ей все о Милли.
— Все?— переспросилъ я.
— Все до капельки,— отвтилъ м-ръ Скельмерсдэль,— и кто она, и гд живетъ, все до-чиста. Чуялось какъ-то, что надо разсказывать все.
— Чего бы ни захотлъ, все будетъ у тебя,— сказала фея.— Не сомнвайся. И денегъ у тебя будетъ, сколько захочешь самъ, ровнешенько столько. А теперь — ты долженъ поцловать меня.
Но м-ръ Скельмерсдэль, какъ будто не разслышавъ послднихъ словъ, сталъ говорить, что она очень милостива, что онъ совсмъ не заслужилъ такой милости, что…
Тутъ прижалась она вдругъ къ нему, близко, близко и прошептала:— поцлуй меня!
— И я,— разсказываетъ м-ръ Скельмерсдэлъ,— я, какъ дуракъ, поцловалъ.
Поцлуи, какъ я слышалъ, бываютъ разные, и этотъ былъ совсмъ иного сорта, чмъ звучные знаки вниманія увсистой Милли. Было что-то волшебное въ этомъ поцлу и именно его надо разсматривать, какъ поворотный пунктъ во всей этой исторіи. Во всякомъ случа это событіе м-ръ Скельмерсдэль счелъ достойнымъ возможно боле подробнаго описанія. Я старался представить себ ясно этотъ поцлуй, старался вышелушить его изъ толстой коры намековъ и тлодвиженій, въ которую его облекъ разсказчикъ, но я увренъ, что мои слова безсильны и сухи, что въ смутномъ свт, въ сладко волнующей тишин волшебныхъ аллей тотъ поцлуй былъ гораздо нжне и прекрасне.
И опять разспрашивала его фея о Милли — красива ли она и тому подобное, и такъ много разъ. О красот Милли, конечно, могъ быть только одинъ отвтъ — ‘все въ порядк’. Тогда же, или при другомъ такомъ же случа, она разсказала ему, какъ полюбила его, когда увидла спящимъ въ лунномъ сіяніи, какъ он перенесли его въ Царство Фей, и какъ она думала, еще не зная о Милли, что, можетъ быть, и онъ полюбитъ ее.— Но теперь я понимаю, что ты не можешь,— сказала она,— такъ побудь со мной немножко, а потомъ вернешься къ Милли.— А м-ръ Скельмерсдэль уже былъ наполовину влюбленъ въ нее и только по инерціи продолжалъ онъ гнуть свою линію.
Я ясно представляю себ, какъ среди всей этой красоты и блеска онъ повторяетъ ей свои однообразныя рчи о Милли, и о будущей лавк, и о томъ, какъ ему нужны лошадь и повозка…
И эта нелпость тянется день за днемъ. Я вижу эту маленькую фею, какъ порхаетъ она вокругъ него, какъ старается развеселить его, слишкомъ утонченная, чтобы понять, въ чемъ дло, слишкомъ нжная, чтобы отпустить его. А онъ, какъ бы загипнотизированный своими земными мыслями, бродитъ за ней, слпой ко всему, что происходитъ въ Царств Фей, за исключеніемъ этой чудесной нжной дружбы. Трудно, невозможно описать всю лучезарную прелесть ея, сіяющую сквозь чащу неуклюжихъ, безсвязныхъ фразъ м-ра Скельмерсдэля, но для меня, по крайней мр, яркимъ свтомъ сіяетъ она средь темной мути его разсказовъ, какъ свтлячекъ въ поросли сорныхъ травъ.
Пока все это происходило, жизнь въ Царств Фей текла своимъ чередомъ — и однажды, какъ я уже говорилъ, он танцовали даже на волшебныхъ кружкахъ, которыми испещрены луга у Смида,— но пришелъ, наконецъ, день, когда все кончилось. Она повела его въ большую пещеру, освщенную краснымъ свтомъ — ‘чмъ-то врод красныхъ фонариковъ’,— тамъ были нагромождены другъ на друга сундуки, и кубки, и золотые ларчики, и цлыя груды червонцевъ.
Маленькіе гномы, которые стерегли сокровище, склонились передъ феей и отошли къ сторон. И вдругъ обернулась она къ нему и ярко просіяли ея глаза.
— Ты былъ со мной такъ долго,— сказала она,— пора отпустить тебя. Ты долженъ вернуться къ твоей Милли… Ты долженъ вернуться къ твоей Милли, и вотъ, какъ я общала, они дадутъ теб золото.
— Она врод какъ задыхалась,— разсказываетъ м-ръ Скельмерсдэль.— И тутъ-то я почувствовалъ, будто… (онъ схватился за грудь) будто я въ обморокъ падаю. Я поблднлъ, знаете, задрожалъ, но и тогда не нашелъ ни единаго слова.
Онъ помолчалъ.
— Ну,— сказалъ я.
Но сцена эта не поддавалась его описанію. Я узналъ только, что она поцловала его на прощанье.
— И вы ничего не сказали?
— Ничего, отвтилъ онъ.— Я стоялъ, какъ деревянный. А она, знаете ли, обернулась на меня, и врод какъ плачетъ и смется,— и я видлъ, какъ блестли ея глаза,— а потомъ ушла. Тутъ засуетились вокругъ меня вс эти человчки и давай совать мн золото и въ руки, и въ карманы, и за воротъ, и во вс мста…
И только въ этотъ моментъ, когда фея исчезла, понялъ все м-ръ Скельмерсдэль. Онъ вдругъ началъ выбрасывать золото, которое они запихивали ему въ платье, и кричать на нихъ, чтобы они не давали ему больше.
— Не нужно мн вашего золота,— говорю я.— Еще не все кончилось. Я не уйду. Я хочу опять разговаривать съ феей!..— И бросился я за ней, а они не пускаютъ. Вцпились въ меня своими маленькими руками и тащатъ назадъ и все золото суютъ. А оно ужъ изъ брюкъ сыплется, изъ рукъ падаетъ.
— Не нуждаюсь въ вашемъ золот!— я-то говорю,— хочу опять разговаривать съ феей!
— И говорили?
— Драка была.
— А потомъ добились?
— Нтъ, когда я отбился отъ нихъ, ее ужъ не было.
И затмъ онъ бросился изъ освщеннаго краснымъ свтомъ подземелья, пробжалъ, ища ее, черезъ длинную пещеру, и выскочилъ, наконецъ, на широкое пустынное мсто, гд носился взадъ и впередъ рой блудящихъ огоньковъ. Тамъ плясали, насмхаясь надъ нимъ, эльфы, а маленькіе гномы, выйдя изъ подземелья, бросали ему въ догонку пригоршни золота и кричали: ‘Волшебная любовь и волшебное золото. Волшебная любовь и волшебное золото’.
Когда услыхалъ онъ это, его объялъ великій страхъ, что все кончилось, и сталъ онъ кричать и звать фею и вдругъ пустился бжать отъ пещеры внизъ по откосу черезъ заросли терновника и шиповника, не переставая громко звать ее. А за нимъ неслись въ пляск невидимые эльфы и щипали его и кололи, блудящіе огни вертлись, бросаясь ему въ лицо, гномы гнались, крича и швыряя въ него волшебнымъ золотомъ. Онъ бжалъ, ошеломленный всей этой сумятицей и вдругъ, очутившись по колна въ болот, запнулся ногой за узловатый корень, споткнулся и упалъ.
Упалъ, перевернулся и вдругъ увидлъ, что лежитъ на Альдингтонскомъ Холм одинъ-одинешенекъ, а надъ нимъ сіяютъ звзды. Онъ приподнялся рзкимъ движеніемъ и почувствовалъ, что совсмъ закоченлъ отъ холода, и что платье его мокро отъ росы. Занималась блдная заря и дулъ свжій предразсвтный втерокъ. Онъ думалъ, что все это только яркій и странный сонъ, но, сунувъ руку въ карманъ, нашелъ тамъ пепелъ. Тогда онъ понялъ, что это золото, данное гномами. Все тло у него еще болло отъ щипковъ и уколовъ, но нигд не было видно ни одной царапины. Такимъ-то образомъ и такъ внезапно м-ръ Скельмерсдэль вернулся изъ Царства Фей въ земной міръ. Но и тогда еще онъ хотлъ убдить себя, что все это только ночной кошмаръ, пока не пришелъ въ лавку, въ Альдингтонъ и не узналъ тамъ, что пропадалъ три недли.
— Вотъ задача была,— сказалъ м-ръ Скельмерсдэль.
— Какая?
— Да объяснять имъ. Полагаю, что вамъ никогда не приходилось объяснять что-нибудь такое.
— Никогда,— согласился я, и тутъ онъ сталъ разсказывать, никого не забывая, какъ держали себя разныя лица, допрашивавшія его. Только одного имени не упомянулъ онъ.
— А Милли?— сказалъ, наконецъ, я.
— Я и не старался повидать Милли,— отвтилъ онъ.
— Измнилась она, должно быть?
— Все измнилось. Люди казались такіе большіе, неуклюжіе. И голоса такіе громкіе. Да и солнце въ то утро на восход такъ и било въ глаза, съ непривычки.
— А Милли?
— Я не старался повидать Милли.
— Ну, а когда увидали?
— Я встртилъ ее въ воскресенье, выходя изъ церкви.— Гд ты былъ?— сказала она,— и я понялъ, что будетъ ссора. Но мн-то было все равно. Она со мною разговариваетъ, а я и думать о ней позабылъ. Какъ будто и нтъ ея вовсе. И никакъ не могъ я понять, что я въ ней прежде видлъ, что такое въ ней могло быть. Иногда, правда, тянуло меня къ ней, когда не вижу ея, а какъ встртимся, сейчасъ ту увижу, а этой какъ будто не станетъ… Какъ бы тамъ ни было, но сердца ей я не разбилъ.
— Замужемъ?— спросилъ я.
— Замужемъ, за двоюроднымъ братомъ,— отвтилъ м-ръ Скельмерсдэль и нкоторое время разсматривалъ узоръ на скатерти.
И когда онъ опять заговорилъ, было ясно, что его первая возлюбленная уже снова исчезла изъ его памяти, что разговоръ со мной опять воскресилъ въ его сердц ту прекрасную фею, незабвенную во вкъ. Онъ говорилъ только о ней, и торопливо разсказывалъ мн удивительныя вещи — было бы неблагородно съ моей стороны повторять здсь эти странныя тайны любви. Но я думаю, что странне всего былъ самъ этотъ маленькій чистенькій приказчикъ, который съ сигарой между пальцевъ, за рюмкою вина, разсказывалъ съ той же печалью, съ той же тоской, хотя и притупленной временемъ, о мукахъ своего неутомимаго сердечнаго голода той поры.
— Я не могъ сть,— говорилъ онъ,— не могъ спать… Длалъ ошибки въ счет, путался въ сдач. И днемъ и ночью она была тутъ и все заманивала меня, все заманивала… Ахъ, какъ я хотлъ ее! Боже, какъ хотлъ! Почти всякій вечеръ я былъ тамъ, на Холм, даже въ дождь. Я исходилъ его вдоль и поперекъ, просилъ, чтобъ впустили меня. Кричалъ. Плакалъ такъ, что распухъ. Безумный былъ я, несчастный. Все говорилъ себ, что ничего не было, а самъ каждое воскресенье посл обда, и въ дождь и въ ведро, ходилъ туда, хоть зналъ — не хуже всякаго, что днемъ ничего не будетъ. Пробовалъ спать тамъ…
Онъ вдругъ замолчалъ и глотнулъ изъ стакана.
— Я пробовалъ спать тамъ,— сказалъ онъ еще разъ и губы его задрожали.— Я пробовалъ спать тамъ, много разъ пробовалъ, и, знаете ли, сэръ,— не могъ, ни разу не могъ. Я думалъ, что, если бъ удалось заснуть тамъ, то, можетъ быть, что-нибудь… Но я сидлъ тамъ и лежалъ, а не могъ, все отъ думъ своихъ, отъ тоски. Эта тоска… Я пробовалъ…
Онъ вздохнулъ, допилъ вино судорожными глотками, и вдругъ всталъ и началъ застегивать куртку, пристально и серьезно разсматривая дешевыя олеографіи, висвшія надъ каминомъ. Маленькая записная книжка въ черномъ переплет, въ которую онъ записывалъ цифры дневного оборота, упрямо топорщилась изъ его бокового кармана. Застегнувъ куртку, онъ провелъ рукой по груди и вдругъ, обернувшись ко мн, сказалъ:— ну, пора уходить.
По его глазамъ и движеніямъ видно было, что онъ хотлъ сказать еще что-то, но не находилъ словъ.
— Наговорились,— сказалъ онъ, наконецъ, въ дверяхъ съ блдной улыбкой и исчезъ. Вотъ и вся исторія о м-р Скельмерсдэл, побывавшемъ въ Царств Фей, точно записанная мною съ его словъ.