М. М. Пришвин: биографическая справка, Пришвин Михаил Михайлович, Год: 1971 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 11 минут(ы)

I.

ПРИШВИН Михаил Михайлович [1873—] — современный писатель. Р. в купеческой семье. В юности участвовал в революционном движении. Получив высшее агрономическое образование в Германии, работал в России в качестве агронома. В 1905 перешел к лит-ой деятельности. Первая книга П. — ‘В краю непуганных птиц’ [1906] — явилась плодом поездки на север в Выговский край для собирания былин. В дальнейшем творчество П. тесно связано с его странствиями и путешествиями в качестве охотника, этнографа, краеведа, газетного корреспондента и т. п.

Своеобразное и высокое по уровню мастерства дарование П. вырастало в довольно сложной социально-исторической обстановке 90-х и 900-х гг. Очутившись перед необходимостью выбора между революционной борьбой за освобождение угнетенного человечества и буржуазным ‘прогрессом’, П. не сумел твердо встать ни на ту ни на другую сторону. Отталкиваясь от эгоистически-мещанской самоудовлетворенности и ограниченности, Пришвин вместе с тем отходил и от активной революционной борьбы в поисках какого-то третьего пути.

В годы реакции, на которые падает начало лит-ой деятельности писателя, П. ушел, говоря его же словами, ‘не в быт с чеховскими героями, а в то бытие, где зарождается поэзия, где нет существенной разницы между человеком и зверем’, стремясь в мире природы найти независимость и внутреннюю свободу человеческой личности, порабощенной в капиталистическом обществе. Однако П. не перешел к пантеистическому превознесению стихийно-биологических сил в противовес социальному миру, в теме ‘человек и природа’ он ищет не взаимоисключающие начала, а начала родственные, перекидывающие мост от стихийного природного творчества к культурному, творческому человеческому труду. Эта тема в сущности осталась основной у П. на всем протяжении его творчества. Но во всю широту развернуть ее смог Пришвин только после революции.

Мир нетронутой, первобытной природы и примитивного крестьянского быта составляет содержание первых книг П. — ‘В краю непуганных птиц’ [1906], ‘Колобок’ [1908], ‘Черный араб’ [1911] и пр. Уже в этих своих произведениях П. определился как художник с исключительно острым и глубоким чувством природы и простотой народной речи, как мастер реалистически-красочной ландшафтной и бытовой живописи. П. стремится в описаниях ‘леса, камня и воды’, глухих селений, примитивных промыслов найти некое единство, своего рода поэтический ключ к образно-синтетическому воплощению действительности. Таким ключом явилась народная поэзия, традиционные образы сказок и легенд, широко использованные писателем. По собственному признанию писателя, его очаровало то, что ‘сказка древняя как бы держалась за сказку самой жизни, уходившей корнями своими в суровую северную природу’. Но П. одинаково далек как от эстетизации народных мифов, так и от религиозно-мистического осмысления их, процветавшего в декадентско-символистских кругах после революции 1905. Миф для П. — это поэтический образ, в к-ром заключено древнее и ценное для нас своей свежестью и непосредственностью знание о мире — природе и человеке. П. раскрывает, с одной стороны, то конкретно-историческое и реальное начало, к-рое лежит в основании сказки или поверья, а с другой — проецирует фольклорные образы и мотивы в современную действительность, совлекая с них одеяние поэтической условности и наполняя живым реалистическим содержанием. Так, мотивы фольклорного причитания конкретизуются в связи с реальной биографией ‘вопленицы’ Степаниды (‘В краю непуганных птиц’), сказочные ‘Марьи Моревны’ и ‘Кащеи Бессмертные’ расшифровываются как бытовые крестьянские фигуры (‘Колобок’) и т. п.

Вместе с тем в творчестве Пришвина развивается и публицистическая струя. Однако дальше общего сочувствия пролетаризирующемуся крестьянству или пацифистски-гуманистического осуждения войны Пришвин не шел. С другой стороны, общественное сознание Пришвина вступало в конфликт с его устремленностью к родникам народной поэзии, нетронутой первозданной природе, конфликт, впоследствии осознанный писателем как ‘противоречие двух элементов культуры — былины и школы’.

Это противоречие П. преодолевает только после революции. В таких книгах, как ‘Торф’, ‘Башмаки’ [1925], перед нами встает уже не разорванный писательский образ, в к-ром ‘поэт, ученый и гражданин’ спорят между собой, а целостный образ писателя — ‘исследователя жизни’, синтетически объединившего в себе и поэтически-воспринимающее и публицистически-действенное начала. В новой системе социальных отношений нашлось место практическому, ‘рабкоровскому’ участию автора в жизни, т. к. всякая культурная практическая деятельность осозналась им как часть единого творческого труда, преображающего и обогащающего действительность. Так, в очерках о подмосковных башмачных промыслах — ‘Башмаки’ — выдвигается идея единства творческого процесса, в природе своей одинакового как у художника, так и у артиста-башмачника.

Проблема творческой деятельности ставится и в наиболее крупном произведении П. — двухтомном автобиографическом в основе романе ‘Кащеева цепь’ с примыкающей к нему в качестве эпилога книгой ‘Журавлиная родина’ [1923—1930]. В романе с реалистической простотой изображен быт полудворянской, полукупеческой усадьбы, царская гимназия, подпольные революционные кружки 90-х гг., Германия с ее университетами, русскими студентами-эмигрантами, омещанивающейся социал-демократией и пр. Центр тяжести произведения однако не в этой социально-бытовой живописи, а в проблеме пути и роста творческой личности, проблеме, раскрывающейся в истории жизни героя романа — Алпатова. Этот второй план романа создается как введением второго авторского ‘я’, комментирующего и обобщающего смысл повествования, так и рядом повторяющихся мотивов и образов, в которых и содержатся основные идейные узлы произведения. Таковы, с одной стороны, образ ‘Кащеевой цепи’ как силы принуждения и разъединения людей в капиталистическом обществе, легенда о ‘втором Адаме’, явившемся на землю, когда все блага уже были захвачены первым, а с другой — образы ‘голубых бобров’, ‘Марьи Моревны’, ускользающей от Алпатова его мечты — невесты Инны — и пр., символизирующие романтизм поисков и устремлений героя. Структура образов у Пришвина сочетает поэтическую конкретность с конденсированным обобщением, содержащим моральные или социальные мотивы.

Художественный метод писателя приобретает характер своего рода мифотворчества: явления, сначала данные в романе как реальность (например рисунок с ‘голубыми бобрами’, бегство в неведомую страну ‘Азию’ — реальные эпизоды из жизни Курымушки), впоследствии возвращаются как заместители некоего обобщенного содержания, выступают в роли конкретных поэтических мифов-символов. Путь Алпатова, в детстве поклявшегося снять с человечества ‘Кащееву цепь’, через целый ряд личных катастроф и метаний наконец приводит его к радостному растворению в мире природы, к идее ‘благословенного труда’, согласованного с творчеством живых природных сил.

Для П. нет ужаснее ‘человека, оставленного творческим духом’. Но творческий процесс не представляет собой чего-либо исключительного и из ряда вон выходящего, он наличествует везде, где есть живое дело и реальное знание, ведущее к установлению связи между людьми и между человеком и природой. Отсюда задача художника заключается в ‘оживлении’ внешнего мира посредством культивирования ‘родственного внимания’ ко всей окружающей писателя действительности. И большинство произведений П. — ‘Родники Берендея’ [1925], многочисленные охотничьи рассказы (‘Ярик’, ‘Верный’, ‘Смертный пробег’ и пр.), повесть ‘Жень-Шень’ [1933] — наивысшее его художественное достижение, — посвящено этому опирающемуся на научное знание воссозданию живого ‘лица’ природных явлений. Это индивидуализирующее постижение природы (не жук ‘вообще’ интересует П., а ‘личный’, ‘любимый’ жук) принимает характер своеобразного поэтического анимизма, в котором ‘антропоморфное’ восприятие природы сталкивается с ‘зооморфным’ пониманием человека. Так, Алпатов, очутившись ночью на лесной проталине, переносит свой внутренний душевный опыт на токующих тетеревов и в то же время по ним же ‘догадывается’ ‘о сокровенном смысле своей жизни’.

В художественном методе писателя это взаимопроникновение внутреннего мира человека и биологической жизни природы выражается в игре метафорическими значениями образа, в создании сложной системы конкретной поэтической эмблематики: в повести ‘Жень-Шень’ например реликтовое растение жень-шень — ‘корень жизни’ — осознается в дальнейшем как источник творческих сил, поэтическая эмблема жизненного роста человека, зрительное восприятие скалы как ‘сердца-камня’ развертывается в образ живого ‘сердца’ всей природы, встреча с Хуа-Лу — ‘оленем-цветком’ — метафорически осмысляется в аналогичной встрече с ‘женщиной-цветком’ и т. д.

Смысл подлинной культуры, по П., в возвращении вооруженного многовековым научным опытом человека к радостной близости с природой, близости, утраченной в период ущербной капиталистической ‘цивилизации’ и необходимой для ‘творчества новой, лучшей жизни на земле’. В то же время П. не свободен от пережитков индивидуалистического мироощущения, сказывающихся в недооценке значения и силы коллектива, нередко во внесоциальной трактовке человеческой личности.

Жанровую специфичность творчества П. часто усматривают в ‘очерковости’ его произведений, хотя многообразие его поэтических форм — от новеллистически сжатых миниатюр до автобиографической эпопеи — отнюдь не покрывается обычным представлением об очерке. Но с очерком роднит П. особое отношение к материалу, его ‘фактичность’, почти научная точность, хотя и поэтически выраженная. Произведения П., как правило, лишены обычного сюжетного строения беллетристических жанров, повествование, развертывающееся от реального авторского лица, движется скачкообразно, с перебоями и отступлениями от главной темы. Наиболее характерный композиционный принцип П. — это принцип ритмического возвращения центрального художественного образа или ряда образов, при к-ром постепенно раскрывается заключенный в этих образах идейный смысл произведения (так, на возвращении каждый раз по-новому осмысляемого образа ‘корня жизни’ построена повесть ‘Жень-Шень’).

При необычайной конкретности и почти натуралистичности в воспроизведении действительности П. отбирает только внутренне значимые явления, призванные осмыслить некий обобщающий тезис. И внешне натуралистический рассказ (как напр. рассказ о натаске собак) приобретает широкое внутреннее содержание, выходящее далеко за рамки данной фабулы, хотя и не поддающееся абстрактному отвлечению от непосредственной материи произведения. Именно в этом одноприродность пришвинского творчества с народной притчей (но без ее дидактики) или с поэтическим мифом (без его религиозно-мистериальной окраски).

Очерково-действенной направленностью объясняются особенности поэтического языка Пришвина, стремящегося ‘силу слова довести до очевидности физической силы’. Секрет языкового мастерства П. — в необычайной простоте и точности словоупотребления, в максимальной сжатости и прозрачности синтаксиса. П. ориентируется в своей стилистической работе на живую, разговорную ‘народную’ речь, к-рая важна ему не как материал для орнаментально-сказовой игры диалектизмами, а как богатейший источник метких и выразительных по своей внутренней содержательности местных выражений. Чуждая какой бы то ни было метафорически-описательной пышности, проза Пришвина пользуется чрезвычайно экономными образными средствами. Он стремится к максимальной адэкватности словесного ‘изображения’ изображаемому объекту.

Высокая культура поэтической речи П., ее простота и точность, соединенные с красочностью и выразительностью, являются одним из наиболее ценных достижений в современной советской лит-ре. Высокую оценку получило творчество П. у М. Горького.

Библиография:

Рассказы, 3 тт., изд. ‘Знание’, СПБ, 1912—1914,

Рассказы, 2 тт., изд. ‘Круг’, М., 1925,

Собр. сочин., со вступ. ст. М. Горького, 7 тт., Гиз, М.—Л., 1927—1930:

т. I. Охота за счастьем,

т. II. Колобок. Путешествие вокруг Скандинавского полуострова,

т. III. Родники Берендея,

т. IV. От земли и городов,

т. V. Кащеева цепь, кн. I,

т. VI. То же, кн. II,

т. VII. Журавлиная родина),

Скорая любовь, Избранные произведения, ГИХЛ, М.—Л., 1933,

Мой очерк, изд. Моск. т-ва писателей, М., 1933,

Жень-Шень — корень жизни, изд. то же, М., 1934,

Золотой рог, Изд-во писателей в Ленинграде, Л., 1934,

Колобок, дополненное изд., М., 1934,

Отцы и дети (Онего-Беломорский канал), ‘Красная новь’, 1934, No 1,

Автобиография: Писатели, под ред. Вл. Лидина, изд. 2, М., 1928,

Нижнее чутье, ‘Литературная газета’, 1931, No 2, 9 янв. (Заявление об отсутствии идейно-творческой связи с ‘Перевалом’),

Мой очерк (Биографич. анализ), в книге избран. произведений ‘Скорая любовь’, М., 1933,

Колобок, изд. ‘Художественная литература’, М., 1934 (наст. изд. содержит новый материал, относящийся к 1933 г.),

В краю непуганных птиц. Онего-Беломорский край, Очерки, ГИХЛ, Москва, 1934,

Рассказы охотника, изд. ‘Советский писатель’, 1935.

II.

Замошкин Н., Творчество Мих. Пришвина (к вопросу о генезисе попутничества), ‘Печать и революция’, 1925, No 8,

Горький М., О М. М. Пришвине, ‘Красная новь’, 1926, No 12,

Соболев Ю., Мих. Пришвин, ‘Красная новь’, 1926, No 25,

Литвинов В., Радость жизни. О Пришвине, ‘Читатель и писатель’, 1928, No 15,

Ефремин А., Берендеево царство, ‘Книга и революция’, 1930, No 23—24,

Его же, Мих. Пришвин, ‘Красная новь’, 1930, No 9—10,

Григорьев М., Пришвин, алпатовщина и ‘Перевал’, ‘Литературная газета’, 1930, No 57,

Его же, Бегство в Берендеево царство, ‘На литературном посту’, 1930, No 8,

Горький М., О Пришвине, ‘Литературная газета’, 1933, No 17,

Перцов В., Где подлинный корень жизни. О природе. О Пришвине, там же, 1933, No 29,

Локс К., М. Пришвин, там же, 1934, No 22,

Тарасенков А., Поэма-очерк, ‘Художественная литература’, 1934, No 6,

Кипренский А., ‘Красная звезда’, 1934, 22 апр. (отзывы о ‘Жень-Шень — корень жизни’),

Слепнев Н., ‘Изв. ЦИК СССР и ВЦИК’, 1934, 14 июля (отзыв о ‘Золотом роге’),

Хохлов Г., Встреча двух книг, ‘Литературная газета’, 1934, No 161, 2 дек. (отзыв об очерках ‘В краю непуганных птиц’), и др.

III.

Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4, М.—Л., 1924,

Его же, Литература великого десятилетия (1917—1927), т. I, М.—Л., 1928.

Е. Тагер

Источник текста: Литературная энциклопедия: В 11 т. — [М.], 1929—1939. Т. 9. — М.: ОГИЗ РСФСР, Гос. ин-т. ‘Сов. Энцикл.’, 1935. — Стб. 262—267.

Исходник здесь: http://feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le9/le9-2621.htm

II.

ПРИ ШВИН, Михаил Михайлович [23.I(4.II).1873, имение Хрущево Елецкого у. Орловской губ., — 16.I.1954, Москва] — рус. сов. писатель. Сын разорившегося купца. П. был исключен за ‘свободомыслие’ из Елецкой гимназии. Учился в Тюменском реальном училище. Студент Рижского политехникума, П. за участие в марксистских кружках подвергся аресту (1897). Окончил агрономич. отделение философ. ф-та Лейпцигского ун-та (1902). Служил агрономом в земстве (Клин, Луга). Опубл. неск. книг и статей по сел. х-ву. Первый рассказ ‘Сашок’ был напечатан в 1906 в журн. ‘Родник’. Оставив свою профессию, П. увлекся фольклором и этнографией. Рождение П. как писателя связано с путешествиями по северу (Олонец, Карелия, Норвегия). Наблюдения над природой, бытом и речью северян, записи сказов вылились в своеобразную форму путевых записей-очерков: книги ‘В краю непуганых птиц’ (1907) и ‘За волшебным колобком’ (1908). В этих книгах А. А. Блок увидел, как вспоминает П., ‘…поэзию, но и еще что-то’, и сам писатель раскрыл эту мысль Блока так: ‘…это что-то от ученого, а может быть, и от искателя правды…’ (Собр. соч., т. 4, 1957, с. 10). Оказавшись в центре лит. жизни, П. сблизился с петерб. декадентами (А. Ремизов, Д. Мережковский и др.). Их влияние ощутимо в рассказах ‘Крутоярский зверь’, ‘Птичье кладбище’, в повести-очерке ‘У стен града невидимого’ (1909). Результатом поездок в Крым и Казахстан явились очерки ‘Адам и Ева’ (1909), ‘Черный араб’ (1910), ‘Славны бубны’ (1913) и др. Появлению

0x01 graphic

первого собр. соч. П. (1912—14, изд-во ‘Знание’) содействовал М. Горький. В годы 1-й мировой войны П. был фронтовым корреспондентом, его очерки печатались в газетах ‘Биржевые ведомости’, ‘Речь’, ‘Русские ведомости’.

0x01 graphic

‘Записки охотника’ (Москва — Ленинград, 1932). Илл. Е. Чарушина.

После Октябрьской революции П. нек-рое время вел педагогическую деятельность, он страстно увлекался охотой, краеведением (жил в Ельце, на Смоленщине, в Подмосковье). Опубл. очерк ‘Башмаки’ (1923), охотничьи и дет. рассказы, фенологич. записки ‘Родники Берендея’ (1925), вышедшие с дополнениями под назв. ‘Календарь природы’ (1935). Писатель учит в них ‘родственному вниманию’ к природе, зовет узнавать ‘…лицо самой жизни, будь это цветок, собака, дерево, скала или даже лицо целого края’ (там же, с. 12). Параллельно этой линии у П. развивается и другая: очерки, связанные между собой единым героем (чаще всего лирич. ‘я’ писателя), его философ. и нравств. исканиями, становятся главами повести или романа. В 20-е гг. начат автобиографич. роман ‘Кащеева цепь’, над к-рым П. работал до последних дней жизни (1923—1954). Романтич. искания гл. героя Алпатова, развиваясь на фоне жизни России и Германии конца 19 в., превращаются в историю роста творч. личности и анализ существа творч. деятельности вообще. Поэтически конкретные образы романа одновременно выступают как олицетворение мифа (Второй Адам, Марья Моревна, и др.). Примыкающая к роману повесть о творчестве ‘Журавлиная родина’ (1929) вводит читателя в лабораторию художника.

В эти годы П. постоянно печатается в журн. ‘Новый мир’, ‘Красная новь’ и др. П. ищет живой материал в поездках по Д. Востоку, Северу и Кавказу. Он выступает с пропагандой жанра очерка (‘Мой очерк’, 1933). И снова от науч. знания и фольклора идет к худож. прозе, создавая поэтич. рассказы и повести. Так, очерк об оленях ‘Дорогие звери’ предшествовал повести ‘Жень-шень’ (первое назв. — ‘Корень жизни’, 1933), одному из лучших произв. П., в к-ром ‘корень жизни’ выступает как многогранная метафора, символизирующая и поиски ‘творчества жизни’, и силу страсти, и боль утрат. Реалистич. и романтич. элементы, бывалое и небывалое, правда и сказка, сливаясь, дают сплав светлого пришвинского мироощущения. По мнению писателя, ‘настоящий реалист… видит одинаково и темное и светлое, но дело свое ведет в светлую сторону и только пройденный в эту светлую сторону путь считает реальностью’ (там же). Рассказывая о путешествии по Костромской и Ярославской земле в повести ‘Неодетая весна’ (1940), П. стремится уловить неповторимые черты переменчивого лика природы. Он создает жанр дневниковых записей — поэтич. миниатюр. Цикл таких миниатюр составила поэма в прозе ‘Фацелия’ (1940), о к-рой писатель говорил: ‘Это моя песнь песней’. К ней примыкает и цикл ‘Лесная капель’ (1940).

Критика 20—30-х гг. не всегда находила верные критерии для оценки творчества П., порицала его за ‘бегство’ в мир природы и лирики, видя в этом пренебрежение к современности. Однако П. через познание природы приходил к познанию человека, а самое природу понимал как непрерывный творч. процесс. ‘Моя природа, — писал он, — есть поэтическое чувство друга — пантеизм далеко позади, — друга-человека, составляющего вместе начало общего дела, начало коллектива’ (там же, т. 5, 1957, с. 406).

В годы Великой Отечеств. войны писатель создает ‘Рассказы о ленинградских детях’ (1943), ‘Повесть нашего времени’ (1945, полностью опубл. 1957). В сказке-были ‘Кладовая солнца’ (1945), сюжетно связанной с повестью-сказкой ‘Корабельная чаща’ (1954), П. снова стремится ‘…искать и открывать в природе прекрасные стороны души человеческой’ (там же, с. 468). Он показывает, как воля людей превращается в деяние, как правда смыкается со сказкой. В последние годы жизни П., как всегда, много сил отдавал дневникам (опубл. посмертно кн. ‘Глаза земли’, 1957). В 1957 опубл. роман-сказка ‘Осударева дорога’ (начатый еще в 30-е гг.), в к-ром встречаются история и современность.

Точность наблюдений художника и натуралиста, напряженность философ. исканий, высокое нравств. чувство, язык, питаемый соками народной речи, — все это сообщает прозе П. неотразимое обаяние. ‘Слова у Пришвина, — писал К. Паустовский, — цветут, сверкают. Они полны свежести и света. Они то шелестят, как листья, то бормочут, как родники, то пересвистываются, как птицы, то позванивают, как хрупкий первый ледок, то, наконец, ложатся в нашей памяти медлительным строем…’ (цит. по кн.: Пришвин М. М., Собр. соч., т. 1, 1956, с. 13).

Сочинения:

Собр. соч. [Вступ. ст. М. Горького и ст. Н. Замошкина], т. 1—7, М. — Л., 1927—30,

Собр. соч. [Вступ. ст. К. Паустовского], т. 1—6, М., 1956—57,

Дорога к другу. [Послесл. Г. Ершова], М., 1957,

Повесть нашего времени, Ярославль, 1957,

Незабудки. [Сост. и автор вступ. ст. В. Пришвина], М., 1969,

О творческом поведении. [Вступ. ст. Ф. И. Сетина], М., 1969,

Автобиография, в кн.: Сов. писатели, т. 2, М., 1959.

Литература:

Горький — М. М. Пришвин, в кн.: Лит. наследство, т. 70. Неизданная переписка, М., 1963,

Горький М., [Письма М. М. Пришвину и о М. М. Пришвине], Собр. соч., т. 24, 29—30, М., 1953—56,

Хмельницкая Т., Творчество Михаила Пришвина, Л., 1959,

Хайлов А., Михаил Пришвин. Творч. путь, М. — Л., 1960,

Пришвина В., От науки к искусству, в кн.: Пути в незнаемое. Писатели рассказывают о науке. Сб. 2, М., 1962,

ее же, О Михаиле Михайловиче Пришвине, в его кн.: Золотой луг, М., 1963,

Трефилова Г. П., М. М. Пришвин, в кн.: История рус. сов. лит-ры, т. 3, М., 1968, с. 212—241,

Ершов Г., Михаил Пришвин. Очерк жизни и творчества, М., 1963,

Трифонова Т., Рус. сов. лит-ра тридцатых годов, М., 1963, с. 65—98,

Мотяшов И., Михаил Пришвин. Критико-биографич. очерк, М., 1965,

Боровой Л., Язык писателя, М., 1966,

Рус. сов. писатели-прозаики. Биобиблиографич. указатель, т. 3, Л., 1964.

Л. П. Печко.

Источник текста: Краткая литературная энциклопедия / Гл. ред. А. А. Сурков. — М.: Сов. энцикл., 1962—1978. Т. 6: Присказка — ‘Советская Россия’. — 1971. — С. 23—25.

Исходник здесь: http://feb-web.ru/feb/kle/kle-abc/ke6/ke6-0232.htm

I.

II.

Читайте также: