Г-н Н. Русов, автор романа ‘Озеро’ и полуфантастических очерков ‘Отчий дом’, напечатал новый роман — ‘Любовь возвращается’. Уже в ‘Отчем доме’, маленькой фантазии на блуждающие темы, сказалось здоровое чувство автора: поворот юного духа от декадентских вывертов и от разбойно-сутенерских ухваток и вкусов господ ‘в косоворотках’ к провинции и к старине. В двух ослепительно ярких сценках он нарисовал здесь зал заседаний ‘Религиозно-философского общества в Петербурге’, при электрическом освещении, и — полуосвещенную комнату своей старой няни, где он подслушал ее простую, верующую, старую молитву. В двух этих сценках сказался весь автор теперешнего романа — ‘Любовь возвращается’. Роман посвящен жизни глухой провинции, с ее деревянными заборами, крепкими кладовыми, долгими чаепитиями, медлительными нравами, где эти ‘нравы’ хорошо выстаиваются и чисто кристаллизуются. Любовь, собственно, не ‘возвращается’, как неверно надписал автор свой роман: любовь всегда жила здесь, никогда не уходила. Любовь все здесь освещала и все согревала. Чистые юноши должны ехать в ‘уезд’ и ‘губернии’ искать идеалисток-девушек, не с идеалистическими ‘словами’, а прежде всего с девственно-чистою натурою, спокойно созревшею в спокойной тиши, и то же можно сказать об утомившихся и обманутых жизнью столичных девушках, — где они могут найти верность, дружбу и вообще ‘судьбу вдвоем’. Всякий, кто подолгу живал в провинции и слушал чутким ухом молодую жизнь там, — знает, что, конечно, провинция сохранила чистый идеализм любви и доверие к этому высочайшему проявлению человеческой личности. Отрываясь на минуту от темы, но отчасти и комментируя ее, передам крошечный диалог, который мне привелось подслушать — terrible dictu [страшно сказать (лат.)] — у буфета крошечного елецкого театра.
Налив чего-то сладкого, двое молодых людей купеческого вида чокались. Один и говорит другому:
— Видел пару гнедых у подъезда?
— Как же! — И называет собственника их.
— Помнишь бал прошлой осенью?
Называет фамилию сестры моего ученика, милого Коли Г. Что же оказывается (из разговора): проходя по залу, она уронила цветок и не заметила. Его поднял незаметно кавалер, увы, из купчиков. Другой, ‘простой купец’, у которого родитель имел ‘лавку красного товара’, подошел и говорит приятелю: ‘Уступи мне цветок’. Тот отвечает: ‘Ладно, если ты уступишь мне пару новых своих гнедых’. И купчик отдал пару восхищавших его гнедых, чтобы получить цветок, который держала в руках любимая девушка, и жизни ему — один день. Да, но цветок он мог хранить в книге всю жизнь.
Это — слышанное (не выдумываю). А сколько видел и знаю чудеснейших романов в провинции, и почему-то именно в уезде, а не в губернии. Должно быть, теснее жизнь, близко все знают друг друга.
Вот еще эпизод. Умирает инспектор студентов в Петербурге, старый холостяк. Он уже прошел много ‘любвей’, но помнит эту старую, провинциальную. Говорит жене брата, которая будет хоронить его: ‘Достаньте (вот оттуда-то) лайковую перчатку’. Она достала. Ветхая, пожелтевшая перчатка, девичья. ‘Когда я умру, потихоньку положите ее мне в гроб… Это — тридцать лет назад’. Так что, господа, любовь существует. Только вы не знаете, где ее искать.
Г. Русов очень правильно рассмотрел, где искать. Чистый и деликатный его роман не имеет особенно выдающихся достоинств, но он, как небольшое суденышко, имеющее крепкий парус и верный руль, не обманет читателя и не отравит часов чтения. Превосходное знание уездного быта, средней полосы России, сказывается в каждой странице. Ничего — экзотического, ничего — нервного. Нигде ‘ведьма не едет на помеле’ и ‘черт не толчет в ступе’, как в любовных историях новейшего времени, в сущности, зародившихся непременно на Невском и оканчивающихся непременно в ‘гостинице для приезжающих’, хотя бы автор писал об Англии или об Америке, о Тамбове или об Одессе, о князьях, о духовенстве или о поэтах. В сущности, ведь всегда автор пишет о себе самом, а бедным ‘новым авторам’, очевидно, не дается на зубок другая рыбка, как с Невского, и он все ее одну наряжает во все наряды и помещает во все места. История происхождения этих типов и этих историй довольно простая… Г. Русов, несомненно провинциал, ‘оправдывает любовь’ просто тем, что изображает ее верно, и изображает у людей, изображает ‘в нашей России’, а не у собак со специфически купринско-арцыбашевско-каменской ‘псарни’.
Ну, Господь с ними. Роман прочтется всей Россией с удовольствием. Советуем автору не спешить, советуем настоятельно пореже выпускать романы. Творчество вовсе у него не ‘бьет ключом’. Оно ‘кап-кап’, и чем дольше рукопись полежит в столе у автора, тем читателям его будет лучше.
Впервые опубликовано: Новое время. 1913. 10 февраля. No 13261.