ЛУКА И СРЫЙ.
ЛУКА И СРЫЙ.
Разсказъ.
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
Лука и Серый, Табурин Владимир Амосович, Год: 1912
Время на прочтение: 28 минут(ы)
Они встртились на большой дорог и сразу стали друзьями.
Лука прошелъ отъ станціи пять верстъ, утомился отъ жары и прислъ на краю сухой канавки.
Южное іюльское солнце заливало равнину свтомъ и тепломъ, а по сторонамъ дороги было уныло, какъ на кладбищ. Созрвшія поля неубраны и затоптаны. Деревни безлюдны, разрушены и сожжены. Мстами, по краямъ дороги, валяются обломки колесъ, лафетовъ, повозокъ и трупы лошадей.
Тутъ же, на тонкихъ шестахъ, тянется проволока военнаго телеграфа, иронически напоминая о высокой культур.
Въ горячей тишин прокатился и растаялъ слабый гудокъ далекаго паровоза.
Лука лниво поглядлъ вдоль пройденной дороги и замтилъ въ разстояніи версты темную точку, окруженную облакомъ пыли. Она очень медленно двигалась къ нему. Не похоже было ни на человка, ни на лошадь съ верховымъ. Когда точка выросла на полуверст, то оказалось, что это оселъ. Онъ шелъ беззаботно и лниво, какъ на прогулк. Дойдя до Луки, пріостановился, равнодушно посмотрлъ на него, однако мотнулъ головой.
Лука отвтилъ на поклонъ.
— Здравствуй, если не шутишь. Могу я теб дать сухаря за твою деликатность.
Онъ вынулъ изъ мшка сухарь и, не вставая, протянулъ ослу.
Тотъ взялъ сухарь, повалялъ его во рту языкомъ и выбросилъ.
— Не шь? Тоже не дуракъ. Сухарь надо размочить и сть. Это ты врно сказалъ. Я, тоже самое, сухого сухаря сть не буду. Подавай намъ чаю, да съ сахаромъ. Другой еще лимону захочетъ.
Лука хитро ухмыльнулся.
— И кто насъ съ тобой избаловалъ, скажи пожалуйста? Ино бываетъ, конечно, на позиціи, два дня не шь, а то дадутъ теб ветчину съ горошкомъ въ жестяной коробк, ключемъ открывается. Подъ названіемъ консертъ. Опустишь его въ горячую воду и кушай себ, какъ въ хорошемъ трактир.
Оселъ грустно смотрлъ своими кроткими глазами вдоль дороги и слушалъ разсянно.
— И откуда ты взялся Срый? Гляжу — идетъ кто-то. Думалъ встовой, а это оселъ. Ну, ладно, оселъ такъ оселъ, мн все равно. Только удивляетъ меня, какъ ты одинъ, безъ хозяина. Я человкъ, а надо мной есть хозяинъ, да не одинъ, а много ихъ командировъ. Это ужъ обязательно. Теб тоже надо опредлиться. Не шататься зря по дорог. Желаешь, буду твоимъ хозяиномъ? Желаешь или нтъ?
Оселъ мигнулъ однимъ глазомъ.
— Желаетъ! И уменъ же ты, Срый,— не гляди, что оселъ. Жалко мн тебя, что ты безъ хозяина. Ни сдла на теб. ни поводочка. Худой ты и косматый, врод какъ нищій, и откуда ты взялся?
Оселъ повелъ ушами, не мняя выраженія покорной лни въ глазахъ и во всей фигур.
— Ну, ужъ ладно, знаю. Былъ и у тебя хозяинъ, нельзя безъ хозяина. Разорили вашу деревню. Побили твоего хозяина, или самъ ушелъ отъ бды и забылъ объ теб. Все знаю. Много вашего народу погублено. Большое количество. Были деревни, а теперь одн стны да мусоръ.
Лука одлъ на плечо скатанную шинель, вещевой мшокъ и закинулъ на спину винтовку.
— Хочешь послужить новому хозяину? Тащи меня.
Онъ слъ на осла, поближе къ крупу. Ноги почти касались земли.
Оселъ безропотно покорился своей участи и понесъ новаго хозяина.
Лука былъ доволенъ этой встрчей. Больше доволенъ, чмъ бы встрчей съ человкомъ. Всю дорогу въ вагон къ нему приставали съ вопросами, почему онъ, будучи раненъ, вернулся въ строй, хотя имлъ право на освобожденіе. Надъ его отвтами смялись. Теперь объ этомъ самомъ дл онъ радъ былъ поговорить съ осломъ. Ни задавать вопросовъ, ни смяться этотъ не станетъ.
— Я тоже самое долженъ послужить,— говорилъ онъ, размахивая ногами.— Тоже не сладко, а уйтить немыслимо. У меня, напримръ, два пальца скосило на правой рук. Съ винтовкой обращаться не могу. А ежели тебя спрашиваютъ — желаешь послужить по мр возможности? Что ты скажешь на это? Я тоже понимаю, что и безъ пальцевъ можно послужить по мр возможности. Могу ли я на это сказать: ‘Нтъ, молъ, не желаю, охота, молъ, домой хать’. Можетъ быть, я и вовсе не согласенъ, хоть у меня и вс пальцы будутъ цлы. Это я обязанъ при себ держать. У меня своей воли нтъ, чтобы выражать подобное. Вотъ и тебя тоже спрашиваю: ‘Желаешь ты мн послужить?’ Это я тебя только изъ деликатности спрашиваю. А скажи ты мн — ‘нтъ не желаю’,— нешто я посмотрю на твою фантазію? Кто на тебя верхомъ слъ, тотъ теб и хозяинъ. И обижаться нечего. Вотъ какое происшествіе…
Лука прохалъ верхомъ версту и замтилъ, что Срый начинаетъ спотыкаться. Онъ сошелъ на землю, попробовалъ переложить на осла свое снаряженіе, но никакъ не могъ приторочить его безъ подпруги. Тогда одлъ ослу на шею скатанную шинель, какъ хомутъ, а мшокъ оставилъ при себ.
Участокъ Луки былъ на правомъ фланг. Оставалось идти верстъ десять. Охота была напиться, да не хотлъ онъ подходить близко къ позиціямъ. Пойдутъ разговоры, да опять показывай имъ свою искалченную руку. Оселъ тоже стснялъ его. Былъ бы вьючный или подъ сдломъ, а то идетъ за солдатомъ, какъ собака. Засмютъ!
Лука свернулъ съ дороги и пошелъ полями. А по дорог между тмъ стали чаще попадаться люди. То ординарецъ, не торопясь, продетъ съ донесеніемъ, то прокатитъ пустая двуколка, то рота лниво протащится, утопая въ пыли. И похоже было, что блуждаютъ они безо всякаго дла, сами не зная, куда и зачмъ. Попадались резервныя части, стоящія бивакомъ. Лука далеко обходилъ ихъ. Въ овраг онъ увидлъ деревню цле другихъ. Изъ середины подымался высокій шестъ съ поникшимъ флагомъ краснаго креста. На площадк виднлся колодецъ, охраняемый часовымъ. Хотлъ туда пройти Лука со своимъ Срымъ, да неудобно было. На углу улицы у забора сидли на земл дв сестры милосердія и весело смялись. Надъ ними на забор, свсивъ ноги, сидлъ докторъ и длиннымъ прутомъ старался сдернуть съ нихъ платочки.
Лука не хотлъ мшать господамъ и пошелъ дальше.
Срый сталъ понемногу уклоняться влво, къ позиціямъ, вроятно, почуявъ тамъ рку. Дорога отошла далеко въ сторону и стало опять безлюдно. Но вотъ впереди, точно вынырнувъ изъ-подъ земли, пронеслись въ тылъ зарядные ящики. здовые изо всей мочи хлестали лошадей, какъ бы убгая отъ невидимаго врага.
Лука посмотрлъ влво, отыскивая батарею, куда отвозились снаряды, но тамъ было пустынно и спокойно. Горящій воздухъ трепеталъ и струился надъ сухой травой. Зарядные ящики уже далеко, они едва виднлись, а тяжелыя колеса все еще громко гремли по кочкамъ.
Надъ ушами Сраго заметались дв блыя бабочки, играя и кокетничая. Онъ тряхнулъ головой, и он ломанными линіями понеслись дальше.
Лука поглядлъ на нихъ и пересталъ думать о зарядныхъ ящикахъ, объ орудіяхъ, скрытыхъ, гд-нибудь въ овраг или подъ блиндажами. Кругомъ тишина и приволье. Солнце жаркое, но ласковое. И захотлось ему лечь на спину и беззаботно глядть на рдкія, какъ паутина, облака. Рубаха на немъ смокла. Срый тоже усталъ. За ушами и на плечахъ шерсть у него почернла отъ поту. Бабочки тоже утомились и чаще стали припадать къ земл.
— Отдохнемъ, Срый, что намъ торопиться!
Скатанную шинель онъ положилъ на землю для изголовья и легъ такъ, чтобы укрыться тнью отъ Сраго. Глядя въ небо, онъ слушалъ тиканье кузнечиковъ, ровное дыханіе Сраго, а когда глаза устали, началъ дремать.
Разбудилъ его страшный грохотъ. Земля подъ нимъ задрожала, упругой волной воздуха толкнуло его въ грудь. Онъ прислъ и сталъ слушать. Загудли снаряды, какъ стая летящихъ голубей.
Срый вздрогнулъ, поднялъ голову и зашевелилъ ноздрями.
— Не бойся, Срый — это наши. Ишь поютъ какъ дудки. Оттуда которые — т шипятъ по-зминому.
Между тмъ Лука машинально считалъ секунды, откладывая на пальцахъ. Насчиталъ одиннадцать. Далеко, какъ дтскія хлопушки, послышались разрывы снарядовъ. Потомъ опять стало тихо. Солнце какъ будто зажгло жарче прежняго. Не ласково, а назойливо.
Прошло минуты дв. Опять залпъ. Ожидая этого, Лука уже ясно различилъ сухіе, жесткіе выстрлы полевыхъ орудій. Скрытая батарея была совсмъ близко.
— Пойдемъ, Срый. Сейчасъ отвчать будутъ. Здсь не ладно.
Лука захватилъ на руку, не одвая на себя шинель и сдлалъ нсколько шаговъ. Гд-то въ воздух зашипло невидимое чудовище, сверля воздухъ, какъ каменную, стну и снарядъ съ оглушительнымъ трескомъ упалъ саженяхъ во ста, выбросивъ кверху столбъ чернаго дыма.
Лука невольно нагнулся, изъ-подъ руки глядя на своего пріятеля.
Тотъ моталъ ушами, вздрагивалъ хвостомъ, но стоялъ на мст.
— Пойдемъ, что ли. Срый. Ну ихъ къ лшему! Еще зацпитъ!
Но Срый не двигался. Лука вернулся и ткнулъ его торчащимъ изъ-за спины прикладомъ винтовки. Потомъ потянулъ его за гривку, но Срый упрямо уперся на своемъ мст.
— Чего-жъ ты хочешь, дура голова? Вдь убьютъ. Ну, стой! Сражайся! А я пойду.
Лука пошелъ впередъ, посвистлъ, прицокнулъ, но Срый, опустивъ голову, глядлъ въ землю и, видимо, твердо ршилъ не покидать занятой позиціи.
Черные столбы дыма стали выростать кругомъ на далекое разстояніе. И увидлъ тутъ Лука, что напрасно онъ хочетъ уйти изъ огня. Срый раньше его догадался объ этомъ и покорно ждалъ своей участи.
Лука вернулся и сердито бросилъ на землю шинель.
— Ну, ладно, будемъ на мст. Это ты врно сказалъ. Теперь вотъ какое дло. Ты стой, а я за тебя лягу. Береги меня.
Онъ легъ около осла съ тыльной стороны.
— Ежели тебя убьютъ, обижаться нечего. Ты скотина. Теб вся цна пятнадцать рублей. А мн…
Лука задумался прежде, чмъ оцнить самого себя.
— На мн снаряженіе. Одна винтовка стоитъ рублей десять, сапоги новые рублей пять. А шинель, мшокъ, фуражка? Меня убьютъ — хоронить надо. Яму рыть. Крестъ поставить.
Лука говорилъ, чтобы заглушить томительную тоску, но уши его все время были насторож. Посл гранатъ стали падать шрапнели. Поминутно въ неб вспыхивали ослпительно блыя облачка рвущихся снарядовъ и по земл разсыпался свинцовый градъ. Небо затянулось дымомъ. Солнце виднлось какъ черезъ пыльное стекло.
Одинъ ударъ, необыкновенно звонкій, грянулъ совсмъ близко. Казалось, надъ ушами Сраго. Сердце у Луки съежилось. Онъ не слышалъ, какъ по сухой земл кругомъ разсыпались пули. Невольно пощупалъ себя, не задло ли его, и шутливо, чтобы разогнать тревогу, сказалъ:
— Испугался, Срый?..
Оселъ отрицательно мотнулъ головой.
— Нтъ? Ну и храберъ же ты у меня, Срый. Вполн можешь быть военнымъ. Ей-богу.
Лука улыбнулся пришедшей ему въ голову забавной мысли.
— И сколько они тутъ снарядовъ набросаютъ. Большое количество. А какая польза? Я да ты — вотъ и весь резервъ. Не одну тысячу потратятъ на насъ. По семи съ полтиной снарядъ — ну-ка, считай. Ну, случится насъ убьютъ. Какія потери? Одинъ солдатъ, да одинъ оселъ. Мало, скажешь? Ладно. А онъ пускай деньги платитъ. Тысячу рублей. Нтъ, братъ не отвертишься. По семи съ полтиной за снарядъ. Тоже много глупости въ этомъ дл.
Срый плохо слушалъ своего хозяина и все моталъ головой. Лука съ тревогой посмотрлъ на него, потомъ всталъ, обошелъ осла съ головы. На ше, около плеча, темнло круглое отверстіе. Кровь стекала по груди и по лвой ног.
Лука протяжно свиснулъ и черезъ шею Сраго посмотрлъ на то мсто, гд онъ лежалъ.
— Ишь она куда смтила, подлая. Прямо мн въ башку. Ну, спасибо, Срый,— пострадалъ за меня.
Покорный видъ животнаго, глаза, медленно мигавшіе отъ боли, и обильная кровь растрогали Луку. Но. чтобы не показать этого, онъ сурово сказалъ:
— Плакать нечего. Я тоже пострадалъ, да опять пришелъ сюда.
Пуля не проникла насквозь. Лука просунулъ палецъ въ рану, думая нащупать ее, но Срый не дался.
Шрапнели все еще рвались въ воздух. Со стороны батареи изъ оврага тянуло сухимъ, кислымъ духомъ. Не захотлъ больше Лука ложиться за Сраго. Стыдно ему было пользоваться защитой живого тла. Отъ каждаго выстрла широкая спина его болзненно ежилась, но онъ стоялъ на мст. Обтеръ палецъ, испачканный кровью, о спину Сраго и досталъ изъ запасного кармана перевязочный пакетъ. Растрепалъ его и заткнулъ рану ватой.
— Пойдемъ, Срый. Все одно — стоять или идти. Что ихъ бояться? Плевать надо, а не бояться. Они дурни. Тысячи дв имъ обойдется твоя рана.
Онъ одлъ все снаряженіе на себя. Долго еще уговаривалъ Сраго оставить позицію, и на этотъ разъ его доводы подйствовали.
По дорог Лука мечтательно говорилъ своему спутнику:
— Взялъ бы я тебя съ собой въ деревню, Срый, да не дозволятъ, въ вагонъ не пустятъ. А то бы взялъ. Обязательно. Привелъ бы домой и сказалъ: ‘Вотъ онъ, мой избавитель’.
Было уже темно, когда Лука дошелъ до мста. Обозный указалъ ему бивакъ полка и версты три провезъ на арб. Срый безъ привязи шелъ сзади. Канонада стихла, съ востока повяло свжимъ дыханіемъ, и мирная ночь сразу забыла дневныя тревоги. Далеко на горизонт мелькала нмая зарница.
У моста черезъ оврагъ Лука наткнулся на часового. Отзыва онъ не зналъ, и часовой послалъ подчаска за старшимъ. Еще фигуры ихъ не различались въ темнот, а ужъ слышно было, какъ старшій жестоко чесалъ свою поясницу. По голосу Лука узналъ въ немъ ефрейтора Лемешева, и ефрейторъ его тоже узналъ, но для строгости этого не показалъ.
— Обязанъ являться днемъ, а не ночью. А это какая тварь?
— Ишакъ, господинъ ефрейторъ. Дозвольте намъ вмст.
Ефрейторъ широко звнулъ, обдумывая свое ршеніе. Лука тмъ временемъ старался подладиться.
— Вы, можетъ, думаете краденый. Такъ, ей-богу же, нтъ. Вижу — идетъ животное безо всякаго результата…
— Самъ иди,. а ишакъ пущай останется.
— Дозвольте вмст. Одному мн никакъ невозможно. Всю дорогу вмст. Подъ огнемъ были. Онъ, позвольте доложить, мою пулю на себя принялъ. Осликъ поправный. Для вьюка пригодится.
Ефрейторъ вдругъ почувствовалъ себя оскорбленнымъ.
— Нтъ такого положенія, чтобы изъ-за осла безпокоить ночью караульнаго начальника. Жди до утра.
Повернулся на лвой босой пятк и исчезъ въ темнот.
Лука разсердился.
— Хоть бы напиться дали, черти. Цлый день не жравши, не пивши.
Часовой указалъ куда-то въ сторону:
— Иди къ рк. Тамъ располагайся.
Срый помогъ Лук найти дорогу. Почуялъ воду и пошелъ впередъ. Лука едва поспвалъ за нимъ, спотыкаясь въ темнот по кочкамъ. На самомъ краю берега у его ногъ блеснула искра. Тутъ кто-то сидла, и курилъ. Лука обошелъ его, спустился къ вод и напился, ставъ рядомъ съ Срымъ на четвереньки.
Курившій сказалъ ему:
— Не туда всталъ, землякъ. Ниже скотины пьешь.
Но Лука уже напился. Всталъ, вытеръ губы рукавомъ и сла, рядомъ съ курящимъ.
Первое время они молчали, но когда курящій затянулся, папироской, лицо его освтилось. Лука обрадовался.
— Никакъ Заяцъ! Мое почтеніе, здравствуйте!
— А я что-то не признаю.
— Лука Потугинъ, изъ одной роты.
— Какъ же, личность знакомая.
Заяцъ протянулъ руку. Лука подалъ ему лвую.
— А тая гд? Отрзали?
— Нтъ, цла. Пальцевъ двухъ не хватаетъ. Неудобно.
— Ну?
Заяцъ ожидалъ продолженія, но Лука не хотлъ разсказывать о себ. Вмсто отвта она. спросилъ:
— Почему сидите здсь въ одиночеств?
— Я-то? Табакъ у меня есть, а у пріятелей нтъ. Такъ, чтобы не вышло соблазну. Вы тоже самое извините.
— Я не курящій,— мн не надо.
Заяцъ опять вернулся къ прерванному разговору:
— Лука Потугинъ. Такъ. Значитъ, опять пригнали обратно. Покажь-ка руку!
Лука нехотя подала, правую руку, на которой не хватало двухъ пальцевъ: указательнаго и средняго.
Заяцъ пощупалъ и авторитетно заявилъ,
— Не имли права. Настоящій законъ не дозволяетъ.
Лука это замчаніе предвидлъ и опять, заговорилъ о другомъ:
— Разныя исторіи бываютъ. Вотъ, тоже, самое, привязался ко мн оселъ. Идетъ и идетъ сзади. Вмст подъ огонь попали. Одна пуля, шрапнельная, его задла въ жилу. Боюсь, кровью изойдетъ.
— Ничего. Это животное полнокровное. Способенъ выдержать.
Заяцъ опять замтилъ, что Лука отошелъ отъ разговора.
— Слышь, Потугинъ. Какъ же ты безъ пальцевъ? Имешь право заявить претензію. Эхъ, кабы мн два пальца аккуратно отхватило, я бы всмъ богамъ по свчк поставилъ. Обязательно домой ушелъ бы… Люблю я свое дыханіе.
— Кому домой не охота!
— Имешь полное право въ твоемъ положеніи. Чего молчалъ? Тебя, вонъ, пригнали сюда врод скотины.
Лука почувствовалъ себя обиженнымъ.
— Зачмъ пригнали — я самъ пришелъ.
Этотъ отвтъ привелъ Зайца въ недоумніе. По движенію головы видно было, какъ онъ осмотрлъ темную фигуру Луки отъ фуражки до сапогъ.
— Такъ… Выходитъ — отъ большого усердія.
Опять заискрилась папироска, и Лука замтилъ, что Заяцъ ехидно улыбается, глядя на него. При всемъ нежеланіи говорить о себ, онъ не вытерплъ.
— Ежели тебя генералъ спроситъ: ‘хочешь идти?’ — ты что на это?
— Какой генералъ?
— Да вотъ такой, санитарный. Мн на выписку, а тутъ приходитъ генералъ въ чистомъ кител съ орденами за храбрость. ‘Хочешь — говоритъ — послужить? Мужикъ здоровый, въ обоз пригодишься’. Я молчу, а онъ тутъ и ляпни: ‘Нешто — говоритъ — пальцами служатъ, а не грудью. Помереть за отечество можно и безъ пальцевъ’. Веселый такой, смется. Молчать неудобно. ‘Такъ точно’, говорю. А онъ мн: ‘Молодчина. Дать ему новые сапоги’. Выдали. Сапоги хорошіе. Вотъ эти самые.
Лука, показалъ на свои ноги.
Заяцъ звнулъ и бросилъ въ воду докуренную папироску.
— Дешево ты стоишь, Лука Потугинъ. Не люблю я подобныхъ людей. Можетъ, водки принесъ?
Онъ пощупалъ мшокъ Луки.
— Нтъ, я не пьющій.
— Тьфу! А земляки не пьютъ что ли? Невыносимый ты человкъ!
Оселъ, стоявшій спокойно, вдругъ поднялъ голову и заголосилъ рыдающимъ ревомъ. Точно въ тихомъ ночномъ раздумьи представилась ему его тяжелая батрачья жизнь, и невольный вздохъ разршился страдальческимъ воплемъ.
— Двнадцать часовъ,— сказалъ Заяцъ, — ишаки всегда къ полуночи играютъ.
Лука видлъ, что Заяцъ недоволенъ его объясненіемъ. Чувствуя себя какъ бы виноватымъ, онъ попробовалъ завести дльный разговоръ:
— Новая позиція у васъ?
Заяцъ отвтилъ посл большой паузы:
— Со старой прогонятъ, новую займешь. Вчерашній день ротный веллъ мн плясать передъ господами. Въ конц концовъ и говоритъ: ‘Хорошо ты пляшешь. Будешь ли такъ же хорошо бить непріятелей’. А я ему въ отвтъ: ‘Зачмъ его бить? Пущай живетъ’ Ничего не сказалъ. Они меня врод дурачка считаютъ. Подъ шинелью, дйствительно, не разберешь — который умный, а который дуракъ. Каждый отъ каждаго укрывается. Тебя тоже не понять — врешь ты или не врешь.
Сзади по сухой трав зашаркали шаги, и недовольный голосъ вызвалъ:
— Который тутъ оретъ?
— Здсь!— отозвался Лука.— Кого надо?
Солдатъ въ блой рубах безъ пояса подошелъ къ сидящимъ.
— Который пастухъ? Подымайся. Веди ишака къ господамъ офицерамъ.
— Не спятъ?— спросилъ Заяцъ.
— Весь день дрыхли. Теперь, по крайней мр, въ карты играютъ.
Лука всталъ и, обойдя Сраго, погналъ его отъ воды. Тотъ упрямился. Пришлось вмст съ Зайцемъ втащить его на откосъ. Пришедшаго солдата Лука узналъ по голосу и по ухваткамъ. Это былъ деньщикъ одного изъ офицеровъ. На Луку онъ не обратилъ ни малйшаго вниманія и на его вопросъ, для чего требуютъ осла, коротко отвтилъ:
— Для занятія.
Въ длинной двускатной палатк съ открытыми концами стояли четыре походныя кровати. Офицеры безъ кителей столпились у складного столика, вплотную занимавшаго узкій проходъ по середин, и играли въ макао. Дымъ отъ папиросъ не вылеталъ изъ палатки и держался въ неподвижномъ воздух подъ низкой парусиной. Свча, воткнутая въ бутылку, догорала длиннымъ, коптящимъ пламенемъ. Одни полулежали на кроватяхъ, другіе сидли на чемоданахъ. Истрепанныя карты безшумно, какъ пуховыя, падали на столъ, уставленный солдатскими чарками. Иногда чья-нибудь рука протягивалась подъ столъ за бутылкой и наливала въ жестяной стаканъ теплаго шампанскаго. Играли неохотно, чтобы убить время. Выигрывали и проигрывали безъ радости и сожалнія. Карты по своимъ изъянамъ были почти вс извстны. Точнаго разсчета не велось. Платили и наличными или записывали на летучкахъ изъ походной записной книжки. Бумажки и золото безпорядочно валялись по столу и, если, задтыя локтемъ, падали на полъ, то ихъ не скоро подымали.
Денщикъ доложилъ, что привели осла.
— Волоки сюда,— сказалъ пожилой человкъ въ очкахъ, съ длинной бородой, голымъ черепомъ и засученными рукавами рубахи.
Это былъ старшій между офицерами — капитанъ Дымша.
Срый вошелъ въ палатку и, оглядвъ кампанію, понюхалъ голую руку капитана. Сидвшій рядомъ на кровати поручикъ Рязанцевъ досталъ изъ-подъ надутой кожаной подушки пачку печенья и далъ ему одну таблетку. Срый жадно сълъ ее.
Третій офицеръ, лежавшій на кровати съ газетой въ рукахъ, запротестовалъ:
— Не давайте ему, господа, бисквитовъ. Я знаю, чмъ его кормить. Въ китайскую кампанію у меня былъ оселъ. Бумагу лъ. Письма отъ жены не лъ, а газеты лъ. Они любятъ печатное. Сейчасъ мы узнаемъ о степени его умственнаго развитія.
Онъ оторвалъ кусокъ газеты, скомкалъ и далъ Срому. Тотъ охотно взялъ въ ротъ, пожевалъ и проглотилъ.
Игравшіе оставили карты и занялись осломъ. Производившій опытъ воодушевился.
— Молодчина! Это господа была передовая статья. Теперь дадимъ ему фельетонъ: ‘Вокругъ да около’.
Опять кусокъ скомканной газеты былъ поднесенъ Срому. Эту порцію онъ долго жевалъ и проглотилъ съ меньшимъ аппетитомъ.
— Это понятно, господа: фельетонъ легкомысленне, чмъ передовая статья. Теперь дадимъ ему кусокъ объявленій.
Срый понюхалъ, но сть не сталъ. Громкій хохотъ офицеровъ испугалъ его и, не понявъ одобренія, онъ попятился назадъ.
— Замчательно умное животное,— сказалъ Дымша, ласково глядя на Сраго.— Впрочемъ это, конечно, безсознательно,— добавилъ онъ, подумавъ, и сталъ серьезенъ.
Поручикъ Рязанцевъ опятъ приманилъ Сраго своимъ печеньемъ. Другіе офицеры также стали его угощать. Деньщику велно было принести бобовыхъ жмыхъ и соломы. Кто-то предложилъ Срому оставшуюся въ жестянк сардинку. Боле догадливый изъ хозяевъ подлилъ туда шампанскаго, но Срый наотрзъ отказался отъ этого изысканнаго блюда. Больше всего ему понравилось печенье. Когда весь пакетъ былъ съденъ, поручикъ Рязанцевъ похлопалъ гостя по ше и брезгливо посмотрлъ на свою руку.
— Фу, чортъ! Кровь! Откуда у него кровь?
— Шрапнелью задло, ваше высокородіе, — отозвался Лука, все время стоявшій у входа.
Капитанъ Дымша повернулся къ нему.
— А ты откуда?
— Лука Потугинъ, изъ роты вашего высокоблагородія.
— Ага, помню. Въ госпитал былъ?
— Такъ точно.
— Подойди сюда. Раздуло у тебя рожу въ тылу. Куда былъ раненъ?
Лука показалъ правую руку,
Дымша свиснулъ и чмокнулъ языкомъ.
— По своей охот вернулся?
— Какъ сказать, ваше высокородіе. Обязанъ. Отговариваться совстно.
— Да… Но какой же ты стрлокъ безъ пальцевъ?..
Дымша подумалъ и оживленно сказалъ:
— Поручикъ Рязанцевъ, вотъ вамъ денщикъ. На роял играть не заставите.
Рязанцевъ брезгливо посмотрлъ на пальцы Луки.
— Онъ, пожалуй, и бутылки не откупоритъ.
— А вотъ сейчасъ посмотримъ, вмшался офицеръ, кормившій Сраго газетой.— Сдлаемъ опытъ. У насъ еще имется бутылочка шартрезу. Ну-ка ты, пистолетъ! Запаливай!
Лука взялъ бутылку, долго ковырялъ штопоромъ пробку, но вытащить ее не. могъ.
Дымша разсердился.
— Брось! Не годишься. Эй! возьми у него. Что мн съ тобой длать? Въ санитары тоже не годишься. Вдь ты калка!
— Такъ точно.
— Осла ты привелъ?
— Такъ точно. По дорог присталъ. Ну, думаю, пущай идетъ. Пригодится господамъ офицерамъ вьюки таскать.
— Куда его къ лшему? Вдь онъ раненъ. Вонъ вся нога въ крови. Пристрлить его надо и больше никакихъ.
Лука, не ожидалъ такого ршенія и невольно возвысилъ голосъ:
— Ваше высокородіе! Зачмъ убивать животное. Онъ отойдетъ. Я похожу около его.
— Пристрлить!— крикнулъ Дымша и ладонью ударилъ по столу. Самъ калка и привелъ калку. Что ты пришелъ сюда съ осломъ няньчиться?
Лука переступалъ съ ноги на ногу.
— Можетъ, доктора?
— Зачмъ доктора? Онъ и безъ доктора околетъ. А ты сталъ много разговаривать. Въ тылу избаловался. Гони отсюда своего пріятеля. Его кормили, кормили, а онъ теперь, вонъ, одяло жуетъ. А ты самъ-то лъ?
— Никакъ нтъ. Съ утра не мши.
— Ну, завтра пошь. Ступай.
Капитанъ снялъ очки, чтобы ихъ протереть, и сильно расширенными глазами побдоносно оглядлъ своихъ сосдей.
— Вотъ они гд герои! Видли? А? Обязательно махну телеграмму въ Петербургъ.
Лука переночевалъ на вол. Но спалъ плохо. Сначала недалеко прошли какія-то части. Какъ потомъ оказалось, это были два батальона его полка, посланные впередъ для занятія передовыхъ окоповъ. Передъ разсвтомъ гд-то далеко раскатилась ружейная трескотня. Днемъ Лука не обратилъ бы на это вниманія, но въ ночное время къ этой музык невозможно привыкнуть. Она тревожитъ и не даетъ покоя. Стрляли залпами и пачками. Временами трескотня какъ будто бы приближалась. Лука вставалъ, смотрлъ въ даль, думая увидть мгновенное зарево. Урывками на полчаса онъ засыпалъ, но его будилъ какой-то шумъ. Точно мха раздували надъ его ухомъ. Это Срый тяжело дышалъ надъ нимъ. Лука вставалъ, перемнялъ мсто, но Срый опять подходилъ къ нему.
Утромъ его разбудилъ фельдфебель и съ перваго же слова началъ его упрекать.
— Лука Потугинъ креста захотлъ? Другіе страдаютъ, кровь проливаютъ до послдней капли крови и ничего не получили. А ты три мсяца прогулялъ въ тылу, сапоги, вонъ, получилъ новые, одежу, и теперь къ самому бою явился. Скидавай сапоги! Ну-ка я примрю на свои ноги.
Лука покорно слъ и снялъ сапоги. Фельдфебель снялъ свои протертыя поршни изъ недубленой кожи, работы ротнаго мастера, и обулся въ сапоги Потугина.
Вставъ, онъ прошелся, любуясь на давно невиданную роскошь.
— Можетъ, промняешь или продашь?
Лука сдлалъ видъ, что не слышитъ и сталъ рыться въ мшк, отыскивая свои бумаги.
Фельдфебель еще разъ прошелся, пристукивалъ, выворачивавъ ноги, осматривалъ задки, съ трудомъ загибая голову за спину.
— Говори, что ли, цну.
Но Лука хранилъ упорное молчаніе. Новые сапоги были его единственною гордостью.
— Вся рота безъ сапогъ. Одинъ ты ты такой самозванецъ явился.
Фельдфебель съ остервенніемъ плюнулъ и слъ.
— И куда ихъ таскать въ такую жарищу. Проклянешь.
Онъ снялъ сапоги и отбросилъ ихъ съ негодованіемъ.
— А скотину обязательно пристрлить. Ротный веллъ. Ночью опять орать будетъ. Давай билетъ.
Лука досталъ изъ мшка измятую бумагу, вручилъ начальнику и, когда тотъ ушелъ, долго глядлъ ему въ слдъ. Въ лагер стало шумно. Ребята возвратились съ купанья и ждали ды. Со стороны тыла уже подтягивались дымящія походныя кухни.
Лука посмотрлъ на своего больного спутника, какъ на тяжелую обузу. Тотъ стоялъ, не двигаясь. Поодаль валялась нетронутая куча соломы.
— Ну тебя къ лшему, Срый. Только непріятности изъ-за тебя. Былъ я солдатомъ, а теперь пастухомъ сталъ.
Однако, Лука нащипалъ короткой сухой травы и съ руки покормилъ Сраго. Больная шея не позволяла животному нагибать голову.
‘И за что я его жалю вислоухаго?’ говорилъ про себя Лука. Пришло ему на умъ сходство ихъ положенія. Оба калки, оба безъ дла и оба не имютъ своей воли, чтобы придумать что-нибудь для себя. Собравъ эти мысли, онъ улыбнулся и сказалъ вслухъ:
— Это врно, Срый… Совершенно правильно. Одинаковая у насъ съ тобой кальера.
Лука отвязалъ отъ шинели свой котелокъ. Около кухни солдаты уже стояли гуськомъ. Кашеваръ, возвышаясь надъ всми, разливалъ большой черпалкой похлебку.
Лука обошелъ кругомъ Сраго нсколько разъ, все увеличивая круги, чтобы обмануть его, и свернулъ къ лагерю.
Съ ребятами поздоровался на словахъ, такъ какъ руки были заняты, и сталъ въ очередь. Получивъ порцію, хотлъ ссть въ сторонку, но его окликнулъ Заяцъ и позвалъ въ свою компанію. Отказаться было нельзя. Заяцъ насильно притащитъ. Такой ужъ навязчивый человкъ.
Этого солдата никто не называлъ по фамиліи. Онъ былъ некрасивъ. Рыжій съ далеко разставленными раскосыми глазами. Борода у него не росла, а усы были рдкіе. Большая верхняя губа отъ постоянной улыбки всегда шевелилась какъ у зайца. Онъ былъ хлестокъ на языкъ и умлъ сказать то, что другому даромъ не прошло бы. Въ самое не удобное время для сношенія съ тыломъ онъ ухитрялся доставать водку и табакъ. Въ душ онъ былъ трусомъ. Въ боевые дни невыносимо страдалъ нервной лихорадкой, но умлъ скрывать это и вышучивалъ тхъ, въ которыхъ замчалъ то же чувство. Объ опасности говорилъ съ презрніемъ и не только офицеры, но и свои братья — солдаты считали его храбрымъ, а потому не особенно долюбливали.
— Ура господину Потугину!— закричалъ Заяцъ, когда Лука подошелъ и скромно слъ въ кругъ.
— Земляковъ очень любитъ. Не желалъ оставлять. Опять къ намъ явился.
Лука сердито огрызнулся:
— Ну, замололъ… Прежде пошь.
— Я прежде выпью, а потомъ помъ.
Заяцъ вынулъ изъ кармана небольшую аптечную склянку темнаго стекла съ надписью: ‘Для наружнаго употребленія’, и покуда медленно пилъ изъ нея, сосди освдомились у Луки, когда онъ прибылъ, что новаго въ тылу, и поглядли на его оставшіеся пальцы, которыми онъ неловко управлялся съ деревянной ложкой. Но это между прочимъ, а главное — завистливое вниманіе ихъ было обращено на его новые сапоги.
Заяцъ бережно спряталъ бутылку въ карманъ и подмигнулъ сосдямъ, указывая на Луку:
— Хочу я тебя спросить, Потугинъ, на какомъ ты основаніи?
— Дай пость человку,— вступился одинъ изъ компаніи.
— Пускай стъ. У меня вопросы такіе, что можно не отвчать. Я самъ отвчу. Напримръ, взялъ человкъ и вернулся. Что мы хуже его? Зачмъ доказывать? Ему открыли капканъ, а онъ опять лапу суетъ. Какъ сказать объ человк, который не можетъ держать свой нейтралитетъ?
Лука молчалъ и по лицамъ сосдей видлъ, что они думаютъ не въ его пользу. Они усердно хлебали изъ котловъ и поощрительно посматривали на Зайца.
— Я, напримръ, фабричный человкъ, — продолжалъ тотъ,— Работаю ли, нтъ ли,— безъ меня заведеніе не пропадетъ, а ты крестьянинъ, у тебя хозяйство. Зачмъ пришелъ сюда задаваться передъ другими? Вдь это съ твоей стороны поступокъ и больше ничего.
Сидвшій до сихъ поръ молча степенный солдатъ изъ запасныхъ вставилъ свое мнніе:
— Заноситься тоже не слдуетъ. Другіе не хуже.
Лук стало невмоготу выслушивать такія обвиненія.
— Да нешто я для поступка?.. Вотъ какъ передъ истиннымъ — безо всякой гордости. Мн говорятъ: ‘хочешь вернуться?’ Какъ тутъ отвтишь? Генералъ въ чистомъ кител присталъ, какъ пластырь… ей-богу.
Лука, тономъ оправданія, опять подробно разсказалъ про санитарнаго генерала и закончилъ сапогами. Это отвлекло бесду отъ главной темы. Слушатели пожелали примрить новые сапоги, и Лука охотно ихъ снялъ. Со стороны подошли другіе солдаты и каждому лестно было сдлать то же самое. Въ конц концовъ пара Потугинскихъ сапогъ, заслуживъ быструю извстность, обошла чуть ли не всю роту, многимъ помшавъ даже какъ слдуетъ пость.
Котелокъ Луки былъ уже пустъ, онъ радъ бы уйти, но приходилось сидть въ однихъ портянкахъ.
Заяцъ не отставалъ отъ него: