ЛОНДОНСКАЯ ЖИЗНЬ
ПОВСТЬ.
ЛОНДОНСКАЯ ЖИЗНЬ
ПОВСТЬ.
Соч. Генри Джемса.
Съ англійскаго.
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
Лондонская жизнь, Джеймс Генри, Год: 1888
Время на прочтение: 97 минут(ы)
…Кажется, дождь идетъ, но все равно: она наднетъ башмаки съ двойными подошвами и все-таки пойдетъ въ Платъ… Она такъ волнуется и безпокоится, что просто мученье, какіе-то страшные голоса слышатся ей и пугаютъ ее въ пустыхъ комнатахъ дома… Она тамъ повидается съ старой м-съ Беррингтонъ — ее она любитъ за ея простоту,— и съ старой лэди Давенантъ, которая гоститъ въ Плат и интересна по причинамъ, не имющимъ съ простотой ничего общаго. Посл того вернется къ дтскому чаю — она любила пить чай съ хлбомъ и масломъ, въ дтской, когда свчи зажжены, огонекъ пылаетъ въ камин,— пить чай въ перемежку съ конфиденціями миссъ Стэтъ, гувернантки дтей ея сестры Селины, и въ обществ Скрача и Парсона (по ихъ прозвищамъ вы бы подумали, что это собачки), ея маленькихъ, великолпныхъ племянниковъ, у которыхъ щечки такія твердыя и вмст съ тмъ такія нжныя, а глазки такъ блестятъ, когда они слушаютъ сказки.
Платъ — усадьба, доставшаяся на ‘вдовью часть’ и отстоящая въ полутора миляхъ отъ замка Меллоу, гд она жила, а дорога туда ведетъ черезъ паркъ… Въ сущности, дождь пересталъ, и было только сыро, зато роскошная зелень окутана срой дымкой, дорожки размякли отъ дождя, но все же идти было не трудно.
Двушка жила уже больше года въ Англіи, но для нея было много, къ чему она до сихъ поръ не привыкла и что не переставало ее восхищать: особенно ей нравилась доступность, удобство сельскихъ прогулокъ. За воротами ли парка, или въ его стнахъ — все было ‘прилично’. Самое названіе ‘Платъ’, старомодное и чопорное, не утратило для нея своей прелести, равно какъ и то, что усадьба была вдовьей частью: маленькое красное строеніе, увитое плющемъ, служило убжищемъ старухи м-съ Беррингтонъ, куда она удалилась, когда ея сынъ, по смерти отца, вступилъ во владніе всми помстьями. Лаура Уингъ очень не одобряла обычая выживать вдову на склон ея дней, когда слдовало бы оказывать ей особенныя почести и окружать вниманіемъ, но такое неодобреніе ослаблялось остальными условіями этого обычая, смягчавшими его, впрочемъ, такъ почти всегда бывало съ ея неодобрительными отзывами о различныхъ англійскихъ учрежденіяхъ: въ конц концовъ, она всегда смягчала свои приговоры.
Ненормальное въ такой стран, какъ Англія, всегда иметъ нсколько живописный характеръ, и въ романахъ, рисовавшихъ аристократическій укладъ жизни, часто описывались именно ‘вдовьи усадьбы’, а на этихъ романахъ Лаура выросла и съ дтства начиталась ихъ. Ненормальность этого обычая не мшала однако тому, чтобы въ этихъ усадьбахъ проживали старыя лэди съ своими интересными воспоминаніями и музыкальными голосами, низложеніе же ихъ вовсе не мшало имъ кутаться въ наслдственныя кружева.
Въ парк, на полдорог, Лаура остановилась съ болью — нравственной болью, отъ которой у нея захватывало духъ, она глядла на туманныя проталинки и на милые старые ясени (которые ей такъ нравились, и которые она такъ полюбила, точно они были ея собственные), темнымъ декабрьскимъ днемъ казалось, что ихъ оголенныя втки сознаютъ всю горечь положенія, и она подумала, какъ велика перемна и въ ней самой. Годъ тому назадъ она почти ничего не знала, а теперь знаетъ почти все, и худшее въ этомъ знаніи (или въ опасеніяхъ, которыя внушало ей ея же знаніе) усвоено ею въ этомъ памятномъ мст, полномъ чистоты и мира, съ отпечаткомъ счастливой покорности вковчнымъ законамъ. Мсто было то же, но глаза ея измнились, они видли столько худого, столько худого, и въ такое короткое время! Да! времени прошло немного, а все измнилось къ худшему. Лаур Уингъ было такъ тяжело, что она не могла даже вздыхать, а походка ея постепенно длалась осторожной и воздушной, точно она шла на цыпочкахъ.
Въ Плат домъ точно сіялъ въ сыромъ воздух, тоны мокрыхъ красныхъ стнъ и безукоризненно подстриженныхъ лужаекъ, казалось, созданы кистью художника.
Лэди Давенантъ сидла въ гостиной, на низкомъ кресл, у одного изъ оконъ и читала второй томъ романа. Мебель была обита пестрымъ ситцемъ, цвты стояли везд, куда только ихъ можно было поставить, а обои на стнахъ были въ томъ безвкусномъ род, какой былъ въ мод много лтъ тому назадъ, но стны были такъ плотно увшаны рисунками различныхъ любителей и превосходными гравюрами въ узенькихъ золотыхъ рамкахъ съ широкими блыми полями, что обоевъ почти не было видно. Комната носила веселый, прочный, общительный характеръ, тотъ самый характеръ, который Лаура Уингъ любила во многихъ англійскихъ вещахъ, предназначенныхъ для ежедневной жизни, на долгіе періоды и для самыхъ ‘приличныхъ’ цлей.
Но боле чмъ когда-либо ее поражало сегодня, что такое жилище съ его ситцемъ и британскими поэтами, его потертыми коврами и произведеніями домашняго рукодлья,— съ его вполн несимметричнымъ и искреннимъ видомъ, соприкасалось съ жизнью другой особы, далеко не добродтельной и не весьма приличной. Конечно, оно соприкасалось съ ней косвеннымъ образомъ, и неприличную жизнь вели никакъ не старуха м-съ Беррингтонъ и не лэди Давенантъ.
Если характеръ Селины, сестры Лауры, и ея поведеніе шли въ разрзъ съ такимъ жилищемъ, какъ Платъ, то вдь только потому, что сама Селина прибыла издалека и была въ Англіи чуждымъ элементомъ. И однако, именно здсь нашла она удобную почву для своихъ безтактностей, здсь ждали ее т вліянія, которыя такъ преобразили ее (сестра ея придерживалась теоріи, что съ ней произошла метаморфоза: когда она была юна, то казалась воплощенной невинностью), если не въ Плат именно, то въ Меллоу,— такъ какъ оба дома, въ сущности, были очень схожи, и въ Меллоу были комнаты, замчательно сходныя съ гостиной м-съ Берринггонъ.
Лэди Давенантъ носила оригинальный головной уборъ, который чрезвычайно какъ шелъ къ ней: блый вуаль,— острымъ кончикомъ надвигавшійся на лобъ, и изъ-подъ котораго видны были ея волосы, спускавшіеся на плечи. Онъ былъ всегда блоснжный и придавалъ милэди сходство съ портретомъ стариннаго мастера. Такъ, по крайней мр, находила Лаура. И однако, милэди была полна жизни, несмотря на старость, и годы (ей было около восьмидесяти лтъ) сдлали ее тоньше, умне и проницательне. Кисть художника какъ будто видлась Лаур въ ея лиц, въ выраженіи ума, который сіялъ, подобно ламп, сквозь абажуръ ея благовоспитанности, природа, конечно, тоже художникъ, но не такой тонкій художникъ. Двушка приписывала милэди безграничную опытность, и вотъ почему она любила ее и вмст съ тмъ боялась.
Лэди Давенантъ вообще не особенно благоволила къ молодежи, но она длала исключеніе для этой американской двочки, сестры невстки, ея самой задушевной пріятельницы. Она принимала участіе въ Лаур отчасти, можетъ быть, отъ того, что желала загладить холодность, съ какой относилась къ Селин. Во всякомъ случа она взяла на себя обязанность найти ей мужа.
Вообще говоря, милэди была не изъ мягкосердечныхъ, не любила больныхъ, утверждала, что терпть не можетъ несчастныхъ людей, но способна извинить ихъ, если они сами въ томъ виноваты. Она требовала къ себ большого вниманія, всегда ходила въ перчаткахъ и никогда ничего не брала въ руки, кром книгъ.
Она не вышивала и не писала писемъ,— только читала и разговаривала.
Она не придерживалась спеціальныхъ темъ для бесды съ молодыми двушками, но разговаривала съ ними точно такъ, какъ и съ своими сверстницами. Лаура Уингъ считала и это честью, но очень часто не понимала, что хочетъ сказать старуха, и стыдилась просить объясненія.
Но разъ случилось и такъ, что лэди Давенантъ стало стыдно объяснять.
М-съ Беррингтонъ пошла въ одинъ изъ коттеджей навстить больную старуху, которая долгіе годы находилась у нея въ услуженіи. Въ противоположность своей пріятельниц, она любила молодыхъ людей и недужныхъ, но казалась мене привлекательной для Лауры, одно только въ ней восхищало и удивляло молодую двушку: откуда у нея такая бездна спокойствія?
У м-съ Беррингтонъ было длинное лицо и добрые глава, и она очень любила птицъ, иногда Лаура про себя сравнивала ее съ кускомъ благо тонкаго мыла — трудно было придумать что-нибудь боле мягкое и чистое.
— Ну, что, какъ идутъ дла chez tous… кто гоститъ у васъ и что длается?— спросила лэди Давенантъ, посл первыхъ привтствій.
— У насъ никого нтъ, кром меня… и дтей, и гувернантки.
— Какъ? нтъ гостей, нтъ домашняго театра? Какъ же вы проводите время?
— О! я совсмъ не такъ люблю развлеченія,— отвчала Лаура.— Но въ субботу, кажется, кто-то собирался пріхать, да пришлось отказать: Сагана похала въ Лондонъ.
— А зачмъ она похала въ Лондонъ?
— О! право, не знаю. У нея такъ много дла.
— А гд же м-ръ Берринггонъ?
— Онъ тоже куда-то узжалъ, но, кажется, что сегодня долженъ вернуться… или завтра.
— Или посл-завтра?— сказала лэди Давенантъ.— Неужели они никуда не здятъ вмст?— прибавила она посл минутнаго молчанія.
— здятъ… иногда. Но никогда вмст не возвращаются.
— Что же вы хотите сказать, что они дорогой ссорятся?
— Не знаю, лэди Давенантъ, отчего это такъ выходитъ. Я ничего не понимаю,— отвчала Лаура Уингъ съ дрожью въ голос.— Мн кажется, что они не очень счастливы.
— Тмъ хуже для нихъ. У нихъ все ршительно есть, что нужно для счастія. Чего имъ еще надо?
— Да, и дти такія душки!
— Безъ сомннія, премилыя. А что ихъ теперешняя гувернантка — хорошая особа? Хорошо за ними ходитъ?
— Да, она, кажется, очень добрая, это большое счастіе. Но только мн кажется, что и она тоже несчастлива.
— Господи! что за домъ! Что же? ей хочется, чтобы кто-нибудь въ нее влюбился?
— Нтъ, но ей хотлось бы, чтобы Селина обращала побольше вниманія на ея заботы о дтяхъ, цнила бы ихъ.
— А разв она не цнить, когда оставляетъ ихъ совсмъ на рукахъ этой молодой особы?
— Миссъ Стетъ думаетъ, что она не замчаетъ, какъ они воспитываются, она никогда не приходитъ въ дтскую.
— И гувернантка плачетъ и жалуется вамъ? Вы знаете, он всегда вдь плачутъ, гувернантки… какъ бы съ ними ни обращались. Ихъ не слдуетъ баловать, он становятся слишкомъ требовательны. Она должна бы радоваться, что ее оставляютъ въ поко. Вы не очень-то жалйте ее, не стоитъ того,— прибавила старуха.
— О! я совсмъ не жалю ни ее, ни другихъ… напротивъ того, я вижу вокругъ себя много такого, чему вовсе не сочувствую.
— О! не будьте также слишкомъ смлы на языкъ, какъ истая американка!— воскликнула лэди Давенантъ.
Лаура просидла съ ней полчаса, и разговоръ перешелъ на то, что длалось въ Плат, и на то, что касалось самой лэди Давенантъ: куда она собиралась хать въ гости, и какія книги она прочитала.
У старухи были свои взгляды и мннія, и Лаур они нравились, хотя она и находила ихъ очень рзкими и жесткими, частію потому, что не привыкла къ разсужденіямъ въ Меллоу. Съ тхъ самыхъ поръ, какъ она туда пріхала, она не слышала и не видла, чтобы кто-нибудь въ дом разсуждалъ или читалъ книгу. Лэди Давенантъ всю зиму, какъ, впрочемъ и всю свою жизнь, перезжала изъ одного сельскаго дома въ другой, и когда Лаура разспрашивала ее, то она описывала ей хозяевъ и гостей, которыхъ можно тамъ встртить.
Хотя такія описанія интересовали Лауру въ настоящее время гораздо меньше, чмъ годъ тому назадъ (она сама съ тхъ поръ видла много домовъ и людей, и свжесть впечатлній и любопытство уже притупились), но все же ее занимали описанія и мннія лэди Давенантъ, потому что послдняя умла разговаривать, а это вещь вовсе не столь обыкновенная, если подъ разговоромъ понимать не одн только сплетни. О такихъ разговорахъ именно мечтала Лаура, прежде нежели пріхала въ Англію, но въ кружк Селины люди съ утра до ночи взводили другъ на друга чудовищныя обвиненія. Когда лэди Давенантъ обвиняла кого-нибудь, то ея обвиненія не выходили за предлы правдоподобія.
Лаура ждала появленія м-съ Беррингтонъ, но та не приходила, и двушка надла уже ватерпруфъ, чтобы уйти. Но все еще медлила, потому что пришла въ Платъ съ тайной надеждой, что кто-нибудь приложитъ цлительный бальзамъ къ ея ранамъ. Если во вдовьемъ дом ее не успокоятъ, то она уже и не знала, куда ей идти за спокойствіемъ, потому что дома его не найти, даже въ обществ дтей и миссъ Стэтъ. Отличительной чертой въ характер лэди Давенантъ вовсе не была способность утшать людей, да Лаура и не разсчитывала на утшенія ни ласки, нтъ, она скоре хотла, чтобы въ нее вдохнули мужество, научили, какъ жить и высоко держать голову, хотя и знаешь, что дло плохо.
Закоренлое равнодушіе — не это собственно хотла бы она выработать въ себ, но разв нтъ боле философскаго и благороднаго равнодушія? Не могла ли бы лэди Давенантъ научить ее этому, еслибы захотла? Двушка помнила, какъ она слышала о томъ, что много лтъ тому назадъ въ собственной фамиліи миледи произошли какія-то непріятности, ея фамилія не принадлежала къ числу тхъ, гд вс лэди неизмнно бывали добродтельными. Однако въ настоящее время она пользуется почетомъ и уваженіемъ. Кто помнить теперь о томъ, что было когда-то и прошло? Сама лэди Давенантъ всегда была добродтельна, и только это и оказалось важнымъ въ конц концовъ. Лаура твердо ршила быть добродтельной женщиной, и хотла бы, чтобы лэди Давенантъ научила ее, какъ ей закалиться для жизни. Что касается чувства, то этому ее учить не приходилось, тутъ она сама была слишкомъ учена.
Старуха любила разрзывать новыя книги и никогда не поручала этого дла горничной, и пока сидла молодая гостья, она разрзала съ ней большую часть одной книги. Она длала это не спша, старыя руки терпливо и медленно распоряжались. Но, дорзывая послднюю страницу, она вдругъ спросила:
— А какъ поживаетъ ваша сестра? она очень легкомысленна,— прибавила лэди Давенантъ прежде, нежели Лаура успла отвтить.
— О, лэди Давенантъ!— вскричала двушка неопредленно, и тотчасъ же разсердилась на себя за то, что какъ бы протестовала противъ словъ своей собесдницы, тогда какъ ей хотлось заставить ее высказаться. Чтобы исправить это впечатлніе, она сбросила ватерпруфъ.
— Вы никогда съ ней не говорили объ этомъ?
— Не говорила — о чемъ?
— О ея поведеніи. Врно, впрочемъ, нтъ… У васъ, американокъ, такъ много фальшивой деликатности. Я уврена, что и Селина не стала бы говорить съ вами, будь вы на ея мст (простите за это предположеніе!), и однако она способна…
Но лэди Давенантъ замолчала, предпочитая не говорить, на что способна молодая м-съ Беррингтонъ.
— Въ ея дом совсмъ не годится жить молодой двушк.
— Ея домъ внушаетъ мн ужасъ,— сказала Лаура и въ свою очередь не договорила.
— Ужасъ къ сестр. Это не совсмъ желательныя чувства для молодой особы. Вамъ слдуетъ выйти замужъ, и чмъ скоре, тмъ лучше. Милое дитя мое, я ужасно какъ виновата передъ вами, что до сихъ поръ объ этомъ не подумала.
— Очень вамъ обязана, но неужели вы думаете, что замужество для меня привлекательно?— воскликнула она, смясь, но безъ веселости.
— Сдлайте счастливымъ своего мужа, и вы сами будете счастливы. Вамъ необходимо выйти изъ вашего положенія.
Лаура Уингъ молчала съ минуту, хотя эта мысль была для нея не нова.
— Вы хотите сказать, что я должна оставить домъ Селины? А мн представляется, что я буду трусихой, если брошу сестру.
— О, душа моя, вовсе не дло двочк служить парашютомъ для втреныхъ женъ. Вотъ почему, если вы до сихъ поръ съ ней не говорили, то уже теперь начинать не стоитъ. Пусть она гуляетъ! пусть гуляетъ!
— Пусть гуляетъ?— повторила Лаура, широко открывъ глаза.
Собесдница бросила на нее проницательный взглядъ.
— Ну, такъ пусть сидитъ дома! только вы-то узжайте изъ него. Вы можете перехать ко мн, когда только пожелаете. Вы знаете, что я не всякой двушк скажу это.
— О, лэди Давенантъ!— начала Лаура, но, не договоривъ, закрыла лицо руками…
— Ахъ, моя душа! не плачьте, или я возьму назадъ свое приглашеніе! Никакого толку не будетъ отъ того, что вы будете larmoyer. Если я оскорбила васъ своимъ отзывомъ о Селин, то я считаю, что вы черезъ-чуръ чувствительны. Мы не должны жалть людей больше, чмъ они сами себя жалютъ. Я уврена, что сестра ваша никогда не плачетъ.
— О, нтъ, она плачетъ, плачетъ!— воскликнула двушка, рыданіями сопровождая эту странную защиту сестры.
— Ну, такъ она хуже, чмъ я думала. Такія мене противны, когда веселы, но я не выношу ихъ, когда он сантиментальны.
— Она такъ перемнилась, такъ перемнилась!— сказала бдная Лаура.
— Нисколько, нисколько, моя душа: c’est de naissance.
— Вы не знали моей матери,— отвчала двушка,— когда я думаю о ней…
И слезы не дали ей докончить.
— Я уврена, что она была прекрасная женщина,— сказала лэди Давенантъ мягко.— Это объясняетъ, почему вы такая хорошая,— а такихъ женщинъ, какъ Селина, и объяснятъ не надо. Я хотла только сказать, что это у нея должно быть въ крови: какая-нибудь прародительница тамъ… хотя, кажется, у васъ въ Америк нтъ прародительницъ.
Лаура какъ будто не слыхала этихъ замчаній,— она отирала слезы.
— Все такъ перемнилось, вы не знаете!— замтила она спустя минуту.— Ничего не могло быть счастливе, ничего не могло быть миле. А теперь — быть такой зависимой, такой безпомощной, такой бдной…
— Разв у васъ нтъ никакого состоянія?— спросила лэди Давенантъ просто.
— Ровно столько, сколько нужно на мой туалетъ.
— Это не мало для двушки. Вы вдъ необыкновенно рядитесь,— знаете ли вы это?
— Мн очень жаль, если это такъ кажется. Я именно не хотла бы казаться нарядной.
— Вы, американка, никакъ не можете помшать этому, у васъ даже лица ‘нарядныя’, точно ихъ сейчасъ прислали изъ магазина. Но сознаюсь вамъ, что вы все же не такая франтиха, какъ Селина.
— Да, не правда ли, она великолпна?— вскричала Лаура съ гордой непослдовательностью.— И чмъ хуже она себя ведетъ, тмъ становится красиве.
— О, милое дитя! еслибы дурныя женщины были на взглядъ такъ дурны, какъ… Только хорошенькія женщины могутъ себ позволить быть дурными,— пробормотала старушка.
— Послднее, чего я ожидала, это… что мн придется стыдиться,— сказала Лаура.
— О! приберегите вашъ стыдъ до боле пригоднаго случая. А то вдь это все равно, что уступить свой зонтикъ, когда онъ у васъ всего одинъ.
— Еслибы что-нибудь произошло публично… я бы умерла, я бы умерла!— страстно воскликнула двушка и съ такимъ азартомъ, что вскочила съ мста. И на этотъ разъ окончательно распрощалась. Послднія слова лэди Давенантъ скоре напугали ее, нежели успокоили.
Старушка откинулась въ кресл, глядя ей вслдъ.
— Это было бы, конечно, очень худо, но не помшало бы мн взять васъ въ себ.
Лаура отвтила ей жалобнымъ взглядомъ и проговорила:
— Подумать только, что я дошла до этого!
Лэди Давенантъ расхохоталась.
— Да, да, вы должны дойти! вы слишкомъ оригинальны!
— Я не хочу сказать, что не чувствую вашей доброты,— начала двушка, красня.— Но быть вчно подъ чужимъ покровительствомъ — разв это жизнь?
— Большинство женщинъ только благодарны за это, и я нахожу, что вы difficile.
Лэди Давенантъ вставляла много французскихъ словъ, по старомодной привычк, съ недостаточно чистымъ произношеніемъ, всякій разъ въ этомъ случа она напоминала Лаур героинь романовъ, которые она читала.
— Но вы найдете себ покровительство боле превосходное, нежели мое. Nous verrons cela. Только вы не должны плакать. У насъ, въ Англіи, не любятъ плаксъ.
— Нтъ, у васъ въ Англіи надо быть мужественнымъ. И поэтому-то не мало мужества требуется, чтобы выйти замужъ по такой причин.
— Всякая причина хороша, если она помшаетъ женщин стать старой двой. Кром того, вы полюбите.
— Сначала должно полюбить меня,— отвчала двушка съ печальной улыбкой.
— Вотъ опять выскочила американка! Этого вовсе не нужно. Вы слишкомъ горды, вы слишкомъ много требуете.
— Я горда для двушки въ моемъ положеніи, это несомннно. Но я ничего не требую,— объявила Лаура Уингъ. Это единственная форма, въ какой выражается моя гордость… Пожалуйста, передайте мой привтъ м-съ Беррингтонъ. Мн такъ жаль, такъ жаль!— продолжала она, чтобы перемнить разговоръ.
Она хотла выйти замужъ, но хотла также не хотть этого, а пуще всего — не показывать, что хочетъ этого. Она медлила уходить, ей такъ здсь нравилось, что возвращаться домой было всегда непріятно. День уже погасъ,— въ комнату были внесены лампы,— въ воздух пахло цвтами, и старый домъ въ Плат какъ будто отдыхалъ въ этотъ часъ. Спокойная старушка въ кресл у камина наводила ее невольно на мысль, какъ хорошо было бы перескочить черезъ вс страхи жизни и достичь конца безопасно, разумно, пользуясь всеобщимъ уваженіемъ и комфортомъ.
— Лэди Давенантъ! а что подумаетъ она?— вдругъ проговорила Лаура, намекая на м-съ Беррингтонъ.
— Подумаетъ? Богъ съ вами, моя милая, она никогда не думаетъ. Еслибы она думала, тогда — то, что она говоритъ, было бы непростительно.
— То, что она говоритъ?
— Отгого-то рчи ея такъ и хороши, что всегда не подготовлены. Ихъ нельзя было бы придумать.
Двушка улыбнулась при такомъ отзыв о самой короткой пріятельниц ея собесдницы, но невольна подумала, какъ-то будетъ отзываться о ней своимъ гостямъ лэди Давенантъ, если она согласится пріютиться подъ ея кровомъ. Конечно, слова ея были вмст съ тмъ лестнымъ доказательствомъ доврія.
— Она желаетъ, чтобы именно были вы… это-то я знаю,— продолжала старушка.
— Чтобы именно была я?
— Къ кого бы влюбился Ліонель.
— Вотъ я бы не вышла за него замужъ!— объявила Лаура.
— Не говорите этого, или вы заставите метя думать, что вамъ не легко помочь. Я разсчитываю, что вы не отказали бы такому хорошему жениху.
— Я не считаю его хорошимъ. Еслибы онъ былъ хорошій, то и его жена была бы лучше.
— Очень вроятно, но еслибы вы вышли за него замужъ, то онъ былъ бы лучше, и этого достаточно. Ліонель такъ глупъ, какъ комическая псня, но у васъ хватило бы ума на двоихъ.
— А у васъ на пятьдесятъ человкъ, дорогая лэди Давенантъ. Никогда, никогда… никогда я не выйду замужъ за человка, котораго не могу уважать!— воскликнула Лаура Уингъ.
Она подошла къ своей старой пріятельниц и взяла ее за руку, та подержала съ минуту свою руку въ ея рук, затмъ отняла и откинула одну полу ватерпруфа.
— Что стоитъ вамъ туалетъ?— сказала она, не обращая вниманія на восклицаніе и разглядывая платье Лауры.
— Не знаю въ точности: онъ поглощаетъ почти вс деньги, какія мн присылаютъ изъ Америки. Но вдь я получаю ихъ такъ мало: всего лишь нсколько фунтовъ. Я очень хорошая хозяйка. Кром того,— прибавила двушка,— Селина требуетъ, чтобы я была хорошо одта.
— А она не уплачиваетъ по вашимъ счетамъ?
— Къ чему? вдь она и безъ того даетъ мн все: столъ, квартиру, экипажъ.
— А денегъ совсмъ не даетъ?
— Я бы ихъ не взяла. Имъ и самимъ мало… ихъ жизнь такъ дорого стоитъ.
— Воображаю!— закричала старушка.— У нихъ чудное помстье, но я не знаю, что съ нимъ теперь сталось. Ce n’est pas pour tous blesser, но вы, американки, мастерицы разорять…
Лаура немедленно перебила ее, вздернувъ голову, лэди Давенантъ выпустила ея руку, и Лаура отступила на шагъ назадъ.
— Селина принесла Ліонелю значительное состояніе, и ему оно было выплачено все до послдняго пенни.
— Да, я знаю это, м-съ Беррингтонъ говорила мн, что приданое выдано. Это не всегда бываетъ съ придаными, которыя сулятъ за вами, молодыя лэди.
Двушка поглядла на нее черезъ плечо.
— Къ чему ваши мужчины женятся на деньгахъ?
— Какъ къ чему, моя душа? А до вашего разоренія сколько давалъ вамъ отецъ на личные расходы?
— Онъ давалъ намъ столько, сколько мы спрашивали. Опредленной цифры не было.
— А вы много спрашивали?— сказала лэди Давенантъ.
— Мы, конечно, очень рядились, какъ вы говорите.
— Не мудрено, что онъ обанкротился… Вдь онъ обанкротился… да?
— У него были большія денежныя потери, но онъ только самъ разорился, а ничьихъ денегъ не растратилъ.
— Ну, я ничего въ этихъ длахъ не смыслю и спрашиваю только pour renseigner. А посл своего разоренія вашъ отецъ и мать недолго прожили?
Лаура Уингъ снова запахнула пальто, глаза ея были уставлены въ полъ и, стоя передъ своей собесдницей съ зонтикомъ въ рукахъ и покорнымъ и сдержаннымъ видомъ, она могла бы быть принята за молодую особу, нуждающуюся въ средствахъ къ жизни и желающую получить мсто.
— Не долго, конечно, но это все было такъ мучительно, что казалось безконечнымъ. Мой бдный папа, мой бдный папа!— продолжала двушка, но голосъ ея задрожалъ, и она замолчала.
— Я точно подвергаю васъ перекрестному допросу, чего Боже упаси!— сказала лэди Давенантъ.— Но одно мн дйствительно хотлось бы знать. Помогали ли вамъ Ліонель и его жена, когда вы обднли?
— Они неоднократно присылали намъ денегъ… ея денегъ, конечно. Мы этимъ почти только и жили.
— А такъ какъ вы были бдны и узнали, что такое бдность, то скажите мн вотъ что: побоялись ли бы вы выйти замужъ за бднаго человка?
Лэди Давенантъ показалось, что ея юная собесдница какъ-то странно на нее поглядла, и отвтъ ея прозвучалъ совсмъ не такъ героически, какъ она ожидала:
— Я такъ многаго боюсь теперь, что ужъ и не знаю, гд кончаются мои страхи.
— Перестаньте говорить пустяки, отвчайте толкомъ, потому что мн необходимо это знать.
— О! не разспрашивайте меня, довольно всякихъ ужасовъ!
И двушка внезапно отвернулась съ раздраженіемъ и хотла уйти.
Но старушка встала, поймала ее и поцловала.
— Вы, кажется, раскапризничались,— сказала она, выпуская ее.
И затмъ, какъ бы находя, что такое прощаніе недостаточно весело, прибавила въ ту минуту, какъ Лаура уже взялась за ручку двери:
— Помните, что я вамъ сказала, моя душа: пусть себ гуляетъ!
И вотъ чмъ ограничился ‘урокъ изъ философіи’, за которымъ она приходила!— подумала двушка, возвращаясь черезъ темный паркъ въ Меллоу по дождю, который теперь уже пошелъ.
Дти Селины еще не отпили чай, а бдная миссъ Стэтъ сидла между ними, утшая себя крпкимъ чаемъ, она меланхолично жевала кусочки поджареннаго хлба, разсянно глядя на своихъ маленькихъ собесдниковъ, когда т обмнивались короткими, но громкими замчаніями. Она всегда вздыхала, когда Лаура приходила — такая у нея была манера выражать удовольствіе, и она была единственнымъ лицомъ изъ всхъ, которыхъ видла двушка, кого она считала еще боле несчастнымъ, чмъ она сама. Все же Лаура завидовала ей — она находила, что ея собственное положеніе было мене почтенное, чмъ положеніе сестриной гувернантки.
Миссъ Стэтъ давно разсказала свою жизнь хорошенькой тетк своихъ воспитанниковъ, и послдняя знала, что хотя въ гувернантк было много тяжелаго и непріятнаго, но никогда ничего похожаго на возможность скандала со стороны ея сестеръ. У нея было дв сестры (Лаура знала все про нихъ), и одна изъ нихъ была замужемъ за клерджименомъ въ Страфордшир (очень противная мстность), имла семерыхъ дтей и четыреста фунтовъ дохода, тогда какъ другая была страшно толста и занимала мсто начальницы въ одномъ изъ дтскихъ пріютовъ въ Ливерпул.
Ни той, ни другой очевидно не грозилъ процессъ по бракоразводному длу, а такое обстоятельство одно уже, по мннію Лауры, было достаточно, чтобы чувствовать себя счастливой. Миссъ Стэтъ не знала, что значитъ жить въ вчной нервной тревог, все въ ея жизни было респектабельно. Она иногда почти сердила двушку своимъ безутшнымъ, страдальческимъ видомъ, Лаур такъ и хотлось ей сказать:— Богъ мой! да на что же вы можете пожаловаться? Разв вы не зарабатываете куска хлба, какъ честная двушка, и разв вы обязаны присутствовать при такихъ явленіяхъ, которыхъ не переносите?
Но она не могла сказать ей этого, потому что общала Селин — не быть съ нею черезъ-чуръ фамильярной. У Селины не было недостатка въ понятіяхъ о декорум,— напротивъ того, но только она странно понимала декорумъ. Она не была фамильярна даже съ своими дтьми. Вотъ почему Лаур нельзя было пожурить миссъ Стэтъ, когда она сидла съ такимъ видомъ, какъ будто была привязана къ столбу на костр, и дрова уже были подожжены. Еслибы мученикамъ въ этомъ положеніи подавали чай и холодное мясо, то они были бы какъ разъ похожи на молодую особу, сидвшую въ дтской въ Меллоу. Лаура не отрицала, что было бы пріятно для нея, еслибы м-съ Беррингтонъ заходила иногда взглянуть, что тамъ длается, и похвалила бы гувернантку. Бдная миссъ Стэтъ только черезъ слугъ или черезъ Лауру знала,— дома ли м-съ Беррингтонъ, или нтъ, большею частію ея не было дома, и гувернантка умла молча выражать (главнымъ образомъ она достигала этого, склоняя на бокъ голову, когда глядла на Скрача и на Парсона,— само собой разумется, что она звала ихъ Джорди и Ферди), что она обижена, да и дти также.
Быть можетъ, они и были обижены, хотя, конечно, этого не было видно ни въ ихъ лицахъ, ни въ ихъ манерахъ. Во всякомъ случа, Лаура была уврена, что еслибы Селина безпрестанно заглядывала въ дтскую, то миссъ Стэтъ приняла бы это неудобство еще трагичне. Зрлище истинныхъ или притворныхъ горестей этой молодой женщины не ослабило убжденія Лауры въ томъ, что сама она была бы отличной гувернанткой. Только она взялась бы учить самыхъ маленькихъ дтей, потому что считала себя слишкомъ мало свдущей. Но Селина ни за что не соглашалась, считая это позоромъ и даже хуже того. Лаура предлагала ей за полгода до того обойтись безъ нанятой гувернантки и предоставить ей заниматься съ двумя мальчиками: она не чувствовала бы себя — такъ она думала — въ такомъ случа столь зависимой и была бы, въ свою очередь, полезна.
— Хорошо, а какъ быть въ то время, когда ты уходишь съ нами обдать? Кто присмотритъ за ними?— спросила м-съ Беррингтонъ съ торжествующимъ видомъ.
Лаура отвчала, что, пожалуй, нтъ никакой необходимости ей приходить къ обду, она могла бы обдать раньше, вмст съ дтьми, а если ея присутствіе потребуется въ гостиной, то дти побудутъ съ нянькой, для чего же и держать няньку? Селина поглядла на нее съ такимъ видомъ, какъ бы находила ее очень поверхностной, и объявила, что няньку держатъ затмъ, чтобы одть дтей и смотрть за ихъ платьемъ, разв она хочетъ, чтобы бдныя малютки ходили въ рубищ? У Селины были свои понятія о материнской любви, и когда Лаура намекнула, что дти въ этотъ часъ обыкновенно лежатъ уже въ постели, она объявила, что желаетъ, чтобы гувернантка и тутъ не отлучалась отъ нихъ, что таковы чувства матери, которая дйствительно любитъ своихъ дтей.
Селина была удивительно заботлива, она упомянула про то, что вечерніе часы — какъ разъ такое время, когда гувернантк слдуетъ подготовлять на завтра уроки для дтей. Лаура Уингъ сознавала свое невжество, но, тмъ не мене, полагала, что съуметъ учить Джорди и Ферди азбук безъ предварительныхъ ночныхъ занятій. Она спрашивала себя: чему же, по мннію сестры, ихъ учитъ миссъ Стэтъ? неужели она думаетъ, что та имъ преподаетъ латинскій языкъ и алгебру?
Тихіе вечерніе часы, которые проводила гувернантка въ дтской, были бы очень пріятны для Лауры: такъ она думала по крайней мр. Она бы еще миле убрала дтскую и въ зимніе вечера у камина читала бы книги. Были толки про новое фортепіано (старое было очень плохо), и, быть можетъ, она попросила бы Селину купить его,— но вотъ и все.
Лаура Уингъ завидовала вообще англійскимъ дтямъ, мальчикамъ во всякомъ случа и даже своимъ малюткамъ-племянникамъ, несмотря на тучу, нависшую надъ ними, но она уже замтила несоотвтствіе между привычками и образомъ жизни своего зятя и тми вліяніями, какими онъ былъ окруженъ въ дтств. Она не то чтобы не любила Ліонеля Баррингтона, но не уважала его и жалла, она удивлялась пропавшимъ усиліямъ и пропавшему труду, которые вкладывались въ нкоторыя англійскія учрежденія (напримръ, въ провинціальное англійское джентри), когда видла, къ какимъ мизернымъ результатамъ они приводили. Почтенный, старинный салонъ съ рзными панелями, съ видомъ на садъ, напоминавшимъ ей сцены изъ Шекспировскихъ комедій — все было очаровательно въ дом предковъ ея зятя, но какая связь была между всми этими прекрасными предметами и жалкимъ Ліонелемъ, жизнь котораго проходила въ конюшн?
Когда она заглядывала по вечерамъ въ дтскую и видла, какъ ея маленькіе племянники наперерывъ другъ передъ другомъ торопились выпить молоко (при ея появленіи миссъ Стать всегда замчала имъ, что неприлично спшить, когда шь), то спрашивала себя: какими-то они будутъ черезъ двадцать лтъ, и чмъ будутъ казаться въ рамк, которая теперь длала изъ нихъ настоящую картину?
Сегодня вечеромъ она намревалась попросить миссъ Стать отобдать съ нею внизу — до того ей казалось нелпымъ, чтобы дв молодыя женщины, у которыхъ столько общаго (достаточно, по крайней мр, для того, чтобы отобдать вмст) питались отдльно на двухъ противоположныхъ концахъ огромнаго дома, въ грустномъ одиночеств. Нужды нтъ, если Селина найдетъ это слишкомъ фамильярнымъ обращеніемъ съ гувернанткой: иногда на Лауру нападало какое-то сердитое смиреніе, заставлявшее ее искать общества тхъ, кто стоялъ на низшей общественной ступени и трудился. Но когда въ настоящую минуту она увидла, какъ много холоднаго мяса уже поглотила гувернантка, Лаура почувствовала, что было бы пустой формальностью просить ее отобдать въ другой разъ. Лаура услась съ нею у камина, а дти потребовали, чтобы она разсказала имъ сказку. Они были одты одинаково — англійскими матросами, и отъ нихъ пахло душистымъ мыломъ, которымъ ихъ вымыли передъ чаемъ и запахъ котораго не совсмъ заглушался запахомъ хлба съ масломъ. Скрачъ требовалъ новую сказку, а Парсонъ старую — и каждый подкрплялъ свои требованія убдительными доводами. Въ то время, какъ они спорили между собой, миссъ Стэтъ разсказывала своей постительниц про прогулку, которую совершила съ дтьми, и объявила, что давно уже думаетъ спросить м-съ Беррингтонъ — еслибы только представился случай — разршитъ ли она преподавать дтямъ элементарныя понятія изъ ботаники. Но случая все не представляется, она уже такъ давно его ждетъ. Сама она очень любитъ ботанику и иметъ нкоторыя свденія… Она какъ будто намекала на то, что ботаника утшала ее въ трудныя минуты жизни. Лаура замтила ей, что ботаника, можетъ бытъ, нсколько сухой предметъ для дтей зимой, когда съ ней приходится знакомиться по книгамъ, что, быть можетъ, лучше подождать до весны и познакомить дтей съ нею въ саду на живыхъ растеніяхъ. На это миссъ Стэтъ возразила, что она намревалась постепенно ознакомлять ихъ съ общими фактами, такъ что къ весн они уже были бы подготовлены. Но она говорила о весн такъ, какъ еслибы до нея было еще страшно далеко! Она надялась, что ей удастся переговорить объ этомъ съ м-съ Беррингтонъ на этой недл. Но вдь сегодня, кажется, уже четвергъ?
Лаура отвчала:
— О, да! Вамъ лучше было бы заняться чмъ-нибудь полезнымъ съ дтьми, чтобы они не скучали.
Она чуть-чуть не договорила: чтобы и гувернантка не скучала.
Сама она сегодня почти боялась разсказывать новыя сказки дтямъ: мальчики очень туго понимали и все приставали съ разспросами. Внимательное молчаніе, прерываемое случайными замчаніями, воцарялось не прежде того, какъ сказка была прослушана разъ двнадцать. ‘Мальчикъ съ пальчикъ’ былъ одной изъ такихъ, усвоенныхъ уже дтьми, сказокъ, но сердце Лауры не лежало сегодня въ такому времяпрепровожденію. Дти стояли около нея, прислонясь къ ней, и она охватила каждаго рукой, ихъ маленькія фигурки были плотныя и сильныя, а голоски звучали какъ серебряные колокольчики. Ихъ мать, конечно, дурно держала себя, но существуютъ, тмъ не мене, предлы нжности, какую можно чувствовать къ заброшеннымъ дтямъ. Во всякомъ случа, эти крошки сами не поощряли сантиментальнаго отношенія, ибо были вовсе не сантиментальны. Джорди выростетъ мастеромъ играть въ ‘polo‘ и ничмъ въ жизни другимъ не будетъ интересоваться, кром этого времяпрепровожденія, а Ферди, быть можетъ, станетъ ‘первымъ стрлкомъ’ въ Англіи. Лаура чувствовала, что такова ихъ неизбжная судьба: это слышалось въ томъ, что они ей говорили, и въ томъ, что они говорили другъ другу. Во всякомъ случа, они ни надъ чмъ въ мір не задумаются — это ясно. Они разъ поспорили другъ съ другомъ насчетъ одного пункта въ исторіи ихъ предковъ, сообщенной имъ, по всей вроятности, нянькой, родные которой были арендаторами фамиліи изъ поколнія въ поколніе. Ихъ ддъ держалъ охотничьихъ собакъ въ продолженіе пятнадцати лтъ… Ферди утверждалъ, что ихъ ддъ держалъ собакъ, пока не поступилъ волонтеромъ, а тогда собралъ великолпный полкъ, на который истратилъ десятки тысячъ фунтовъ. Ферди былъ того мннія, что это брошенныя деньги… самъ онъ непремнно поступитъ въ дйствительную военную службу, будетъ полковникомъ и станетъ командовать настоящимъ гвардейскимъ полкомъ. Джорди же считалъ это какъ бы поверхностнымъ честолюбіемъ, но самъ не шелъ дале мысли дерзать собакъ. Онъ не понималъ, почему папа ихъ не держитъ… можетъ быть, потому, что это хлопотливо.
— Я знаю почему… потому что мама американка,— объявилъ съ увренностью Ферди.
— А чмъ же это мшаетъ?— спросила Лаура.
— Мама слишкомъ много тратитъ денегъ… ни на что другое не хватаетъ.
Это удивительное заявленіе вызвало испуганный протестъ со стороны миссъ Стэтъ, она покраснла и стала уврять Лауру, что не постигаетъ, откуда ребенокъ почерпнулъ такую необыкновенную мысль.
— Я разслдую это,— прибавила она:— будьте уврены, что я непремнно это разслдую.
Лаура же сказала Ферди, что онъ никогда, никогда, никогда, ни при какихъ обстоятельствахъ, не долженъ слушать непочтительныхъ отзывовъ о матери, и самъ не долженъ ихъ произносить.
— Еслибы кто-нибудь дурно отозвался о моихъ родныхъ, я бы ему задалъ!— закричалъ Джорди, засунувъ об ручонки въ карманы синей курточки.
— Я бы хватилъ его кулакомъ по глазу!— объявилъ Ферди съ своей стороны.
— Можетъ быть, вамъ не хочется обдать въ половин восьмого?— прервала Лаура дтскую болтовню, обращаясь къ миссъ Стэтъ:— но я была бы очень рада вашему обществу, я совсмъ одна.
— Очень вамъ благодарна. Въ самомъ дл, вы совсмъ одна.
— Почему вы не выходите замужъ?— вмшался откровенный Джорди:— тогда бы вы не были одна.
— Дти! вы, право, ужасны сегодня вечеромъ!— воскликнула миссъ Стэтъ.
— Я никогда не женюсь… Я хочу держать охотничьихъ собакъ,— провозгласилъ Джорди, котораго, очевидно, поразило объясненіе брата.
— Я сойду къ вамъ позже, въ половин девятаго, если позволите,— сказала миссъ Стэтъ, съ видомъ особы, сознающей свою отвтственность.
— Очень хорошо… мы займемся музыкой, попробуемъ сыграть что-нибудь въ четыре руки.
— О! музыка! Мы не любимъ музыки!— объявилъ Джорди тономъ превосходства, и въ то время, какъ онъ это говорилъ, Лаура увидла, что миссъ Стэтъ вдругъ встала съ мста съ такимъ скорбнымъ видомъ, какой и у нея былъ рдкостью. Дверь комнаты растворилась настежь, и въ ней появился Ліонель Беррингтонъ. Онъ былъ въ шляп и съ сигарой въ зубахъ, а лицо у него было красно, по обыкновенію. Онъ снялъ шляпу, входя въ комнату, но не вынулъ сигары изо рта и сталъ еще красне обыкновеннаго. Многое въ немъ не нравилось его невстк, и она желала бы отъ многаго отъучить его, но нкоторая ребяческая застнчивость, съ которой онъ обращался со всми почти женщинами, была ей симпатична. Гувернантка дтей приводила его въ смущеніе, и такое же дйствіе производилъ онъ и на гувернантку, какъ Лаура уже раньше замтила. Онъ любилъ дтей, но видался съ ними не чаще матери, и они никогда не знали: дома онъ или нтъ. Въ самомъ дл, онъ такъ часто исчезалъ и вновь появлялся, что сама Лаура никогда этого не знала, въ этотъ разъ чистый случай открылъ ей его присутствіе зъ дом. У Селины были свои причины не здить въ городъ, пока мужъ ея дома, и она питала досадную мысль, что онъ остается дома затмъ, чтобы надзирать за ней и мшать узжать, когда ей вздумается. Она утверждала, что постоянно сидитъ дома, послушать ее, такъ мало было женщинъ боле семейственныхъ, боле приросшихъ къ домашнему очагу и боле поглощенныхъ связанными съ этимъ очагомъ обязанностями. И какъ она ни была легкомысленна, однако понимала, что для того, чтобы эта теорія казалась вроятной, необходимо, чтобы мужъ видалъ ее иногда въ Меллоу, тмъ боле, что она была уврена, что онъ скоро убдился бы въ ея домосдств, еслибы самъ когда-нибудь сидлъ дома.
Вотъ почему она не любила быть уличенной въ грубомъ факт отсутствія, не любила узжать у него изъ-подъ носа, она предпочитала ссть на поздъ, который слдовалъ за тмъ, на которомъ ухалъ мужъ, и возвращаться за часъ или полтора до него. Ей часто это удавалось, хотя она не могла знать наврное, когда онъ вернется. Но въ послднее время она перестала принимать такъ много предосторожностей, и Лаура, помимо своего желанія, была свидтельницей ея нетерпливыхъ заявленій и безразсудныхъ выходокъ, а потому не могла не знать, что если она затяла (какъ это было дня за четыре передъ тмъ, какъ я это пишу) навести его на ложный слдъ, то значитъ у нея что-то особенно ужасное на ум. Вотъ почему двушка была такъ нервна, и почему сознаніе надвигающейся катастрофы, удручавшее ее въ послднее время, теперь стало почти нестерпимо: она знала, какая тонкая стнка отдляетъ Селину отъ окончательной погибели.
Ліонель поразилъ ее своимъ неожиданнымъ появленіемъ, хотя когда же онъ являлся не неожиданно!.. О возвращеніи его обыкновенно предупреждались только слуги, большинство которыхъ были непроницаемы, несообщительны и воспитаны на телеграммахъ. Стоило вамъ только заговорить съ буфетчикомъ, какъ онъ тотчасъ же вытаскивалъ изъ кармана телеграмму. То былъ домъ телеграммъ, он скрещивались по десяти разъ въ день, приходя и отходя. Селина въ особенности жила въ облак телеграммъ. Лаура питала самыя смутныя представленія объ ихъ содержаніи. Когда он случайно попадались ей на глаза, она или не понимала ихъ вовсе, или считала, что въ нихъ толкуется про лошадей. Лошади играли капитальную роль въ жизни м-съ Беррингтонъ. Правда, что у нея было такъ много знакомыхъ, которые вс такъ же суетились, какъ и она сама, назначали свиданія, справлялись о томъ, детъ ли она туда-то и туда-то, или подетъ ли она туда, куда они дутъ, и не завернетъ ли въ городъ отобдать и вмст създить въ театръ. Театръ тоже игралъ значительную роль въ жизни этой дятельной особы. Лаура помнила, какъ любилъ ихъ бдный отецъ пользоваться услугами телеграфа, но онъ никогда не здилъ въ театръ, во всякомъ случа она пыталась извинить сестру наслдственностью.
У Селины были свои взгляды на этотъ счета: она разъ замтила Лаур, что надо быть женщин идіоткой, чтобы писать письма, что телеграфъ — единственный способъ не попасть въ просакъ. Еслибы это было правда, то жизнь м-съ Беррингтонъ должна была бы протечь подобно мирнымъ зефирамъ Эдема.
Зять Лауры не пробылъ и минуты въ комнат, какъ ею овладла особенная тревога: она уже раза два видала его значительно на-весел, это ей вовсе не понравилось, а теперь она замчала нкоторые признаки такого же состоянія. Она боялась, что дти замтятъ тоже, или, по меньшей мр, миссъ Стэтъ, и ршила поскоре выпроводить зятя. Она подумала, что уже то, что онъ пришелъ въ дтскую, подозрительно, такъ какъ онъ рдко появлялся въ ней. Онъ очень пристально и съ улыбкой поглядлъ на нее, какъ будто хотлъ сказать:— нтъ, нтъ, я еще не того… если вы это думаете.
Она съ облегченіемъ тотчасъ же увидла, что дло не такъ плохо, какъ ей показалось, и что вино расположило его къ нжности, потому что онъ принялся безъ счета цловать Джорди и Ферди, причемъ миссъ Стэтъ деликатно отвернулась и стала глядть въ окно. Мальчики осыпали его вопросами, обрадовавшись его приходу, и возвстили, что будутъ учиться ботаник, на что онъ отвчалъ:— неужели? а я ей совсмъ не учился,— и взглянулъ на гувернантку, покраснвъ и какъ бы умоляя ее придти жъ нему на выручку.
Онъ любезно, хотя и не совсмъ вразумительно объяснилъ Лаур и миссъ Стэтъ, что вернулся съ часъ тому назадъ и думаетъ провести ночь дома, а завтра утромъ съ первымъ поздомъ подетъ въ городъ. Обдаетъ ли Лаура дома? Не ждетъ ли кого въ гости? Онъ будетъ очень радъ пообдать съ нею вдвоемъ.
— Я одна обдаю,— отвчала двушка.— Вы, вроятно, знаете, что Селины нтъ дома.
— О, да! я знаю, гд Селина!
И Ліонель Беррингтонъ съ улыбкой оглядлъ всхъ, включая Скрача и Парсона. Онъ умолкъ, не переставая улыбаться, и Лаура дивилась, чмъ это онъ такъ доволенъ. Она предпочитала не спрашивать, она не была уврена въ томъ, что это нчто доставитъ ей удовольствіе, но, подождавъ съ минутку, зять продолжалъ:
— Селина въ Париж, моя душа, вотъ гд Селина!
— Въ Париж?— повторила Лаура.
— Да, въ Париж, моя душа, дай ей Богъ здоровья! Гд же вы думали, что она находится? Джорди, мой дружокъ, гд бы по твоему должна была находиться мамаша?
— О! не знаю,— отвчалъ Джорди, нисколько не расположенный выражать сожалніе объ отсутствіи мамаши.— Еслибъ я былъ мамашей, я бы похалъ путешествовать.
— Ну, вотъ видишь, и мамаша такъ же думаетъ… она похала путешествовать. Миссъ Стэтъ, бывали ли вы въ Париж?
Миссъ Стэтъ нервно засмялась и отвчала, что не бывала, но здила въ Булонь, при чемъ, къ ея пущему конфузу, Ферди объявилъ, что онъ знаетъ, гд находится Парижъ — въ Америк.
— Нтъ, неправда, въ Шотландіи!— закричалъ Джорди.
Лаура спросила Ліонеля, какъ онъ это узналъ: разв жена написала ему?
— Написала мн? разв она когда-нибудь мн пишетъ? Нтъ, но я видлъ одного человка въ город сегодня утромъ, который ее тамъ встртилъ… вчера за завтракомъ. Онъ пріхалъ оттуда ныншней ночью. Вотъ какъ я узналъ, что моя жена въ Париж. Вдь это довольно врный путь.
— Я полагаю, что въ Париж очень весело,— сказала гувернантка изъ чувства долга, робкимъ, безутшнымъ голосомъ.
— О, да, полагаю, что весело… чертовски весело!— засмялся м-ръ Беррингтонъ.— Хотите похать туда со мной, Лаура, на нсколько деньковъ… чтобы побывать въ театрахъ? Не вижу, почему вы должны вчно киснутъ дома. Мы возьмемъ съ собой миссъ Стэтъ и дтей и доставимъ пріятный сюрпризъ мамаш. Съ кмъ, какъ вы думаете, она находится въ Париж… съ кмъ, какъ вы думаете, ее тамъ видли?
Лаура поблднла и устремила пристальный, умоляющій взглядъ прямо ему въ глаза: она трепетала, какъ бы онъ не назвалъ одного имени.
— О! сэръ, не лучше ли намъ въ такомъ случа уйти?— пролепетала миссъ Стэтъ не то со смхомъ, не то со стономъ, въ припадк скромности.
И прежде, нежели Лаура опомнилась, она забрала Джорди и Ферди и вышла изъ комнаты.
— Что она этимъ хотла сказать?.. Какая дерзость!— пробормоталъ Ліонель.— Что она воображала, что я скажу? Неужто она думаетъ, что я скажу что-нибудь дурное при ней? Чортъ ее побери! неужто она думаетъ, что я стану срамить жену при слугахъ?
И вдругъ прибавилъ:
— Я этого не сдлаю и при васъ, Лаура, потому что вы слишкомъ хорошая и милая двушка, и потому что я слишкомъ цню васъ.
— Не сойдемъ ли внизъ? не хотите ли выпить чаю?— спросила двушка съ смущеніемъ.
— Нтъ, нтъ, я хочу тутъ остаться… мн нравится эта комната…— отвчалъ онъ мягко и разсудительно.— Мн чертовски нравится эта комната. Мн всегда въ ней было весело… съ тхъ самыхъ поръ, какъ я былъ маленькимъ мальчикомъ. Я былъ грубый мальчишка, душа моя, я не былъ похожъ на тхъ ягнятокъ, которые только-что вышли отсюда. Я думаю, что они такъ кротки оттого, что вы присматриваете за ними. Моя гувернантка… ее ввали Вальдъ или Больдъ… много натерплась отъ меня. Я былъ гадкій мальчишка, Лаура. Но какъ тутъ мило!— прибавилъ онъ, озираясь:— по моему, это самая хорошенькая комната во воемъ дом. На кой чортъ ей здить въ Парижъ, когда у нея такой прекрасный домъ? можете вы мн отвтить на это, Лаура?
— Должно быть, она похала, чтобы заказать себ платья, ея модистка живетъ, какъ вамъ извстно, въ Париж.
— Модистка? платья? помилуйте, у нея нсколько комнатъ биткомъ-набито платьями! Разв не правда?
— Кстати о платьяхъ: я должна пойти и переодться,— объявила Лаура.— Я ходила по дождю… я была въ Плат… и совсмъ промокла.
— О! вы были въ Плат? вы видли maman? Надюсь, что она здорова?
И прежде нежели двушка успла отвтить, прибавилъ:
— Угадайте, съ кмъ она въ Париж. Моткомбъ видлъ ихъ вмст… въ этомъ ресторан, какъ бишь его?.. около Мадленъ.
И такъ какъ Лаура молчала, не желая угадывать, договорилъ:
— Это погибель для всякой женщины. Желалъ бы я знать, о чемъ она думаетъ.
Лаура все-таки ничего не говорила, и такъ какъ онъ взялъ ее за руку, она вывела его изъ дтской. Она страшилась имени, того имени, которое было у него на губахъ, хотя тонъ его былъ, повидимому, такъ спокоенъ и загадоченъ.
— Душа моя, она похала туда вмст съ лэди Рингрозъ… что вы на это скажете?— воскликнулъ онъ, когда они проходили по корридору въ лстниц.
— Съ лэди Рингрозъ?
— Он ухали во вторникъ… он тамъ питаются вдвоемъ.
— Я не знаю лэди Рингрозъ,— сказала Лаура, почувствовавъ большое облегченіе. Она боялась не этого имени. Ліонель опирался на ея руку въ то время, какъ они спускались съ лстницы.
— Надюсь… нтъ! ручаюсь вамъ, что ея нога не переступить за порогъ этого дома! Если Селина думаетъ привезти ее сюда, то лучше бы она предупредила меня за часъ времени… да, да… больше часа мн не понадобится… Это все равно, какъ еслибы ее видли съ…
Ліонель прикусилъ языкъ.
— У нея было, по крайней мр, пятьдесятъ…
И онъ снова прикусилъ языкъ.
— Вы остановите меня, знаете, если я скажу что-нибудь, что вамъ не понравится!
— Я васъ не понимаю… пустите меня, пожалуйста!— вскрикнула двушка, съ усиліемъ освобождаясь отъ его руки. Она сбжала остальныя ступеньки одна, а онъ разсмялся ей вслдъ дерзкимъ смхомъ.
Она ршила не сходить къ обду… она не желала больше встрчаться съ нимъ сегодня. Онъ станетъ еще пить… напьется… кто знаетъ, чего онъ еще наговоритъ. Кром того, она была также и сердита… не на него, но на Селину, и не только сердита, но и возмущена. Она знала, кто такая эта лэди Рингрозъ, она знала теперь то, о чемъ понятія не имла, когда была моложе — и это было такъ недавно — и не подозрвала, что когда-нибудь узнаетъ. Глаза ея широко раскрылись, когда она пріхала въ Англію, и ужъ, конечно, раскрылись и насчетъ лэди Рингрозъ. Она слышала про то, какъ она себя вела, но вдь то же самое она слышала и про многихъ другихъ женщинъ. Она знала, что Селина бывала у нея, догадывалась, что эта лэди посщала также и Селину въ Лондон, хотя сама Лаура съ нею тамъ не встрчалась. Но она не знала, что он такъ коротки между собой, что Селина удетъ съ нею въ Парижъ. То, что он ухали въ Парижъ, само по себ еще не было преступнымъ, могло быть сто причинъ, понятныхъ для женщинъ, любящихъ перемну, движеніе, театры и новыя шляпки, но тмъ не мене, какъ самая экскурсія, такъ и общество, въ которомъ она была предпринята, возбуждали въ Лаур отвращеніе. Она бы не сказала,— хотя Ліонель, повидимому, такъ думалъ,— чтобы общество этой именно женщины было хуже, чмъ общество двадцати другихъ, которыхъ она видала у сестры въ Лондон и даже въ почтенныхъ покояхъ Меллоу. Но она считала низкимъ и противнымъ въ Селин то, что она ухала тайкомъ, точно странствующій приказчикъ, капризно прячась отъ своихъ, никого не предупредивъ и увривъ всхъ, что пробудетъ два или три дня въ Лондон.
Это было признакомъ дурного тона и дурного воспитанія, это было cabotin и характеризовало безусловное, неисправимое легкомысліе Селины — худшее обвиненіе (Лаура цплялась за это убжденіе), какое она могла выставить противъ сестры. Конечно, легкомысліе, котораго человкъ не стыдится, все равно, что простуда, отъ которой бы онъ не поберегся,— отъ него можно нравственно погибнуть, какъ и отъ всего прочаго. Лаура знала это, и вотъ почему она была такъ невыразимо сердита на сестру. Она надялась получить въ это утро отъ Селины письмо (м-съ Беррингтонъ, вроятно, пощадитъ настолько-то приличія), и это дастъ ей возможность послать отвтъ, который она уже сочинила въ ум. Ее не могло удержать отъ такого отвта представленіе того, какъ Селина съ хохотомъ протягиваетъ ея письмо черезъ столъ, въ ресторан около Мадлэнъ, леди Рингрозъ (которая наврное раскрашена, сама Селина, надо отдать ей справедливость, еще не начала краситься), въ то время, какъ французскіе гарсоны въ блыхъ передникахъ созерцаютъ ces dames. Для нашей молодой особы совсмъ ново было размышлять о всхъ оттнкахъ, градаціяхъ, возможностяхъ безпутства, и о томъ, какъ далеко зашла въ немъ лэди Рингрозъ!
За четверть часа до обда, Ліонель прислалъ сказать, чтобы она обдала безъ него, что у него болитъ голова и онъ не придетъ. Это было неожиданнымъ благополучіемъ и упростило положеніе Лауры, а потому она сошла въ столовую. Но передъ тмъ послала сказать миссъ Стэтъ, что проситъ ее придти. Она повела гувернантку съ собой въ столовую (мальчики уже были уложены въ постель) и посадила ее напротивъ себя, разсчитывая, что миссъ Стэтъ будетъ служить ей охраной, еслибы Ліонель передумалъ. Гувернантка была еще боле напугана, чмъ она сама — охрана отъ нея могла быть плохая. Обдъ прошелъ скучно, и разговоръ не клеился. Миссъ Стэтъ съла три оливки и разглядывала рисунки на ложкахъ. Лаура боле чмъ когда-либо чувствовала близость катастрофы, зловщая туча какъ будто нависла надъ домомъ, Лаура вся застыла отъ ужаса. Письмо, которое она умственно сочиняла, улетучилось у нея изъ головы, и она думала теперь объ одномъ только: телеграфировать Селин завтра чуть свтъ и совсмъ въ другихъ выраженіяхъ. Она почти не говорила съ миссъ Стэтъ, да и гувернантк нечего было ей сказать: она уже такъ часто пересказывала свою собственную исторію. Посл обда она увела свою подругу въ гостиную, и тамъ он сли за фортепіано. Он играли въ четыре руки съ часъ времени, механически, громко. Лаура не знала, что именно он играютъ, но чувствовала только, что исполненіе ихъ отвратительное. Несмотря на то, она вдругъ услышала за спиной голосъ, говорившій:
— Это послднее очень мило!
Лаура догадалась, что зять пришелъ въ гостиную.
Миссъ Стэтъ была трусиха и тотчасъ же удалилась, хотя Ліонель уже позабылъ, что разсердился на нее за дерзость, съ какой она увела дтей изъ дтской. Лаура тоже ушла бы, еслибы Ліонель не объявилъ, что ему необходимо серьезно поговорить съ нею. Отъ этого ей только сильне захотлось уйти, но она вынуждена была выслушать его, когда онъ сталъ извиняться передъ ней, выражая надежду, что она не сердится на него за то, что онъ говорилъ раньше. Онъ не казался ей больше пьянымъ, онъ проспался, вроятно, какъ бы то ни было, а и головною болью онъ больше очевидно не страдалъ. Онъ все еще былъ очень веселъ, какъ будто бы только-что получилъ очень хорошія всти и очень имъ обрадовался. Она знала, какія всти онъ получилъ, и могла бы подумать, въ виду его веселости, что эти всти вовсе не такъ худы, какъ онъ уврялъ. Но не въ первый разъ она видла его довольнымъ тмъ, что онъ можетъ выставить фактъ, обличающій жену, и въ настоящемъ случа ей пришлось удостовриться, съ какимъ великимъ удовольствіемъ онъ принимаетъ женины провинности.
Она не садилась за фортепіано, но стояла у камина, длая видъ, что гретъ ноги. Онъ же принялся ходить по комнат.
— Я совсмъ не умю разговаривать съ вами: вы такъ чертовски умны!— сказалъ онъ.— Я не могу обращаться съ вами какъ съ двочкой въ коротенькомъ платьиц… а между тмъ вы вдь все-таки молодая двица. И вы такая хорошая… отъ этого только еще трудне,— продолжалъ онъ, останавливаясь передъ нею съ руками въ карманахъ и видомъ добродушнаго, хотя и безпутнаго мальчика, при своемъ маломъ рост, гладкой, жирной рожиц, круглыхъ водянистыхъ глазахъ и волосахъ въ дтскихъ кудряшкахъ. Онъ лишился одного изъ переднихъ зубовъ и всегда носилъ туго накрахмаленный блый галстухъ съ булавкой, изображавшей какой-то символъ гипподрома или скачки.
— Я не понимаю, почему она такъ не похожа на васъ. Какъ жаль, что не васъ я выбралъ въ жены!
— Я не желаю слушать похвалъ въ ущербъ сестр,— объявила Лаура не безъ величія.
— О, Лаура, не будьте такой накрахмаленной, какъ говоритъ Селина! Вы знаете свою сестру такъ же хорошо, какъ и я!
Они простояли молча, глядя въ продолженіе нсколькихъ секундъ въ лицо другъ другу, и онъ какъ будто прочиталъ нчто на ея лиц, что заставило его прибавить:
— Вы знаете, по крайней мр, какъ мало мы подходимъ другъ къ другу.
— Я знаю, что вы не любите другъ друга… это ужасно!