Лгун, Джеймс Генри, Год: 1888 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 57 минут(ы)

ЛГУНЪ
ПОВСТЬ.

Соч. Генри Джемса.

I.

…Поздъ опоздалъ на полчаса, и перездъ со станціи оказался длинне, чмъ предполагалъ Оливеръ Лайонъ, а потому, когда онъ дохалъ до дому, то нашелъ, что обитатели его уже вс пошли одваться къ обду, и его привели прямо въ отведенную для него комнату. Шторы были спущены въ этомъ убжищ, свчи зажжены, огонь въ камин ярко горлъ, и когда слуга живо помогъ ему переодться, то ему стало тепло и весело на душ: домъ, куда онъ пріхалъ, общалъ быть пріятнымъ домомъ и доставить много развлеченій, веселыхъ знакомствъ, оживленныхъ бесдъ, не говоря уже о прекрасной д.

Онъ былъ занятой человкъ, и занятія не позволяли ему часто здить въ гости къ знакомымъ по деревнямъ, но онъ слыхалъ отъ людей, боле свободныхъ, чмъ онъ, что въ иныхъ деревенскихъ домахъ проводятъ время очень пріятно. Онъ предвидлъ, что въ этомъ дом онъ пріятно проведетъ время.

Въ спальной деревенскаго дома онъ прежде всего осматривалъ книги на полкахъ и картины на стнахъ: онъ считалъ, что эти вещи до нкоторой степени выясняютъ образованіе и даже характеръ хозяевъ. Хотя въ настоящемъ случа ему некогда было обстоятельно заняться такимъ обзоромъ, но бглый взглядъ показалъ ему, что если литература, по обыкновенію, была главнымъ образомъ американская и юмористическая, то искусство состояло не изъ дтскихъ акварельныхъ упражненій и не изъ ‘благочестивыхъ’ гравюръ.

На стнахъ красовались старомодныя литографіи, большею частію портреты провинціальныхъ джентльменовъ со стоячими воротничками и въ перчаткахъ для верховой зды: изъ этого онъ могъ, пожалуй, заключить къ своему удовольствію, что портретныя традиціи здсь въ чести. На столик у постели лежалъ модный романъ м-ра Le Fanu: идеальное чтеніе для деревенскаго дома въ полуночное время. Оливеръ Лайонъ не могъ удержаться, чтобы не заглянуть въ книгу, въ то время какъ застегивалъ манжетки рубашки.

Быть можетъ, вслдствіе этого онъ не только засталъ всхъ въ гостиной, когда сошелъ внизъ, но даже могъ заключить по той торопливости, съ какой пошли обдать, что онъ заставилъ всхъ ждать. Его не успли даже представить ни одной дам, и онъ пошелъ за столъ въ групп такихъ же одинокихъ мужчинъ. Послдніе произвели обычную тсноту въ дверяхъ столовой, и развязкой всего этого было то, что онъ послднимъ слъ за столъ.

Общество собралось за столомъ довольно многолюдное: двадцать пять человкъ сло обдать. Онъ увидлъ при этомъ къ своему удовольствію, что одна изъ хорошенькихъ женщинъ сидла около него, по другую сторону сидлъ какой-то джентльменъ. Но ему некогда было пока заниматься сосдями: онъ искалъ глазами сэра Дэвида, котораго никогда не видалъ, и котораго ему, разумется, было любопытно увидть.

Но, очевидно, сэръ Дэвидъ не присутствовалъ за столомъ, да и не мудрено впрочемъ, такъ какъ ему было девяносто лтъ отъ роду. Оливеръ Лайонъ съ величайшимъ удовольствіемъ готовился писать портретъ съ такого старца, а пока съ большимъ интересомъ разглядывалъ его сына, спрашивая себя: похожъ ли онъ на отца?

Артуръ Ашморъ былъ краснощекій, плотный англійскій джентльменъ, но какъ сюжетъ — не особенно интересенъ для живописца, онъ могъ быть фермеромъ, но могъ быть и банкиромъ: характеристическаго въ его наружности ровно ничего не было. Жена его тоже не годилась въ модели, она была толстая, блокурая, безцвтная женщина и имла одну общую съ мужемъ черту: оба казались совсмъ новенькими, точно ихъ только-что отполировали. Происходило ли это отъ ея цвта лица, или отъ платья, Лайонъ не могъ отдать отчета, но только всякому чувствовалось, что если ее посадить въ золотую раму, то рама будетъ дороже картины. Она уже и безъ того походила на плохой, хотя и дорогой портреть, неудавшійся искусному художнику, и Лайонъ не чувствовалъ охоты копировать это произведеніе.

Хорошенькая женщина по правую его руку разговаривала съ своимъ другимъ сосдомъ, а джентльменъ, сидвшій по лвую руку, казался застнчивымъ и растеряннымъ, такъ что онъ могъ предаваться своему любимому занятію: разглядывать и изучать окружающія лица. Это развлеченіе доставляло ему больше удовольствія, чмъ всякое другое, и онъ часто думалъ, какое счастіе, что человческая маска такъ интересуетъ его, когда ему приходится зарабатывать деньги воспроизведеніемъ ея на полотн. Еслибы лицо Артура Ашмора не было такимъ лакированнымъ, и еслибы оно не напоминало собой печатной страницы, безъ всякихъ знаковъ препинанія, то и оно въ своемъ род могло бы нравиться. Но кто бы былъ этотъ джентльменъ… четвертый отъ него счетомъ? Лицо его поразило Оливера Лайона. Сначало она показалось ему необыкновенно красиво. Джентльменъ былъ еще молодъ, и черты лица его правильны: у него были густые, свтлые усы, завитые на кончикахъ, блестящій, любезный, можно сказать, отважный видъ и большая сверкающая брилліантами шейная булавка. Онъ казался счастливымъ и довольнымъ собой человкомъ, и Лайонъ замтилъ, что взглядъ его глазъ былъ мягокъ и тепелъ какъ сентябрьское солнце, отъ этого взгляда любовь должна была созрвать въ сердцахъ людей, подобно тому, какъ отъ горячихъ лучей солнца зрютъ виноградъ и персики.

Страннымъ въ его наружности была нкоторая смсь строгаго приличія и эксцентричности: точно онъ былъ авантюристъ, съ рдкимъ совершенствомъ поддлывавшійся подъ джентльмена, или же джентльменъ, взявшій странную привычку носить съ собой скрытое оружіе. Онъ могъ бы быть низложеннымъ королемъ или военнымъ корреспондентомъ большой газеты: онъ былъ въ равной степени представителемъ духа предпріимчивости и традиціи, хорошихъ манеръ и дурного тона. Лайонъ заговорилъ, наконецъ, съ своей сосдкой и спросилъ ее: кто этотъ господинъ?

— О! это полковникъ Кепедосъ, разв вы его не знаете?

Лайонъ не зналъ и просилъ просвтить его. Сосдка отличалась пріятнымъ обращеніемъ и, очевидно, привыкла къ быстрымъ переходамъ отъ одного предмета къ другому, она отвернулась отъ своего другого собесдника съ методическимъ видомъ, какъ хорошая кухарка переходитъ отъ одной кастрюли къ другой.

— Онъ много подвизался въ Индіи, разв онъ не знаменитъ?— спросила она.

Лайонъ сознался, что не слыхивалъ про него, и она продолжала:

— Ну, что-жъ, можетъ быть, онъ и не знаменитъ, но онъ говоритъ, что знаменитъ, а когда вы такъ думаете, то не все ли это равно?

— Когда вы думаете?

— Я хочу сказать, когда онъ думаетъ… вдь это все равно, полагаю.

— Вы хотите сказать, что онъ говоритъ то, чего нтъ въ дйствительности?

— О, Боже мой, нтъ… я этого не знаю. Онъ очень уменъ и забавенъ… самый умный человкъ въ дом, если только вы не умне его. Но вдь этого я еще не могу знать, не правда ли? Я знаю о людяхъ только то, что знаю, я думаю, что этого достаточно.

— Для нихъ достаточно?

— О, я вижу, что вы умны. Достаточно для меня. Но я слышала про васъ,— продолжала лэди.— Я знаю ваши картины, и восхищаюсь ими. Но, знаете, вы на нихъ не похожи.

— Я пишу большею частью портреты и обыкновенно не гонюсь за тмъ, чтобы они были на меня похожи.

— Понимаю, что вы хотите сказать. Но ваши портреты гораздо колоритне. Вы и здсь будете съ кого-нибудь писать?

— Меня пригласили написать портретъ сэра Дэвида. Я нсколько разочарованъ, что не вижу его сегодня вечеромъ.

— О! онъ ложится спать совсмъ не по-людски… въ восемь часовъ или что-то въ этомъ род. Вы знаете — вдь онъ совсмъ старая мумія.

— Старая мумія?— повторилъ Лайонъ.

— Я хочу сказать, что на немъ надто штукъ двнадцать фуфаекъ и все въ этомъ род. Ему вчно холодно.

— Я никогда не видлъ его, ни его портрета или фотографіи. Меня удивляетъ, что до сихъ поръ онъ не собрался снять съ себя какой-нибудь портретъ… долгонько же онъ ждалъ.

— Ахъ! это потому, что онъ боялся,— своего рода суевріе, знаете. Онъ былъ убжденъ, что если съ него снимутъ портретъ, то онъ немедленно умретъ. Онъ только теперь согласился на это.

— Онъ готовъ, значить, умереть?

— О, теперь, когда онъ такъ старъ, ему все равно.

— Ну, что-жъ, надюсь, что я не убью его,— сказалъ Лайонъ.— Со стороны сына его довольно невеликодушно было пригласить меня въ такомъ случа.

— О! они ничего не выиграютъ отъ его смерти… они уже все получили!— отвтила его собесдница, точно она принимала каждое слово буквально.

Ея болтливость была систематическая, она дружилась такъ же серьезно, какъ еслибы играла въ вистъ.

— Они длаютъ все, что хотятъ… зовутъ, гостей полонъ домъ… имъ дала carte blanche.

— Вижу… но титулъ все еще за отцомъ?

— Да, но вдь это не важно.

Нашъ художникъ засмялся, къ великому удивленію его собесдницы. Прежде чмъ онъ пришелъ въ себя, она уже болтала взапуски съ своимъ другимъ сосдомъ. Джентльменъ, сидвшій по его лвую руку, рискнулъ сдлать какое-то замчаніе, и они кое о чемъ поговорили. Этотъ господинъ съ трудомъ игралъ свою партію: онъ высказывалъ свои мннія, какъ дамы стрляютъ изъ пистолета, отворачиваясь въ другую сторону. Чтобы ловить его слова, Лайону приходилось наклоняться въ его сторону, и тутъ онъ замтилъ необыкновенную красавицу, сидвшую съ той же стороны стола, какъ и онъ, неподалеку отъ его собесдника. Она сидла къ нему профилемъ, и сначала его поразила только красота профиля, но затмъ ему померещилось какъ бы нчто знакомое.

Онъ не сразу узналъ ее только потому, что не ожидалъ ее здсь встртить, онъ такъ долго нигд не встрчалъ ея и не имлъ о ней ршительно никакихъ извстій. Онъ часто о ней думалъ, но она исчезла изъ его жизни. Онъ думалъ о ней, по крайней мр, раза два въ недлю, а разв это не часто, когда не видишь человка цлыхъ двнадцать лтъ? Секунду спустя посл того какъ онъ узналъ ее, онъ снова почувствовалъ, какъ правъ онъ, считая, что только она одна могла быть такъ прекрасна: другой такой очаровательной головки не найти въ цломъ свт. Она сидла, слегка наклонившись впередъ, въ профиль къ нему и, повидимому, слушала то, что ей говорилъ сосдъ. Она слушала сосда, но взглядъ ея былъ неотступно обращенъ въ какую-то точку, и Лайонъ высмотрлъ эту точку. То былъ джентльменъ, котораго ему назвали полковникомъ Кепедосомъ. Взглядъ красавицы покоился на немъ съ видимымъ и какъ бы привычнымъ удовольствіемъ. Страннаго тутъ ничего не было, такъ какъ полковникъ безспорно долженъ былъ нравиться женщинамъ, но Лайонъ былъ слегка разочарованъ тмъ, что именно она такъ пристально глядла на полковника, не удостоивая его, Лайона, взгляда. Между ними все было кончено, и онъ не имлъ на нее никакихъ правъ, но она должна же была знать, что онъ прідетъ (конечно, это не было такимъ важнымъ событіемъ, но не могла же она жить въ дом и не слышать объ этомъ), и какъ-то неестественно, чтобы ей не было до этого ровно никакого дла.

Она глядла на полковника Кепедоса такъ, какъ еслибы была въ него влюблена… Удивительное дло для такой гордой, скромной женщины. Но, безъ сомннія, такъ слдуетъ, если ея мужу это нравится, или онъ не обращаетъ вниманія: Лайонъ слышалъ мелькомъ, нсколько лтъ тому назадъ, что она замужемъ, и былъ увренъ (такъ какъ не слыхалъ, чтобы она овдовла), что счастливый смертный, котораго она предпочла ему, бдному художнику, изучавшему искусство въ Мюнхен, находится здсь.

Полковникъ Кепедосъ, повидимому, не замчалъ этого обстоятельства, и Лайонъ страннымъ образомъ на это скоре сердился, нежели радовался. Вдругъ красавица повернулась прямо лицомъ къ нашему герою. Онъ такъ приготовился въ этой встрч, что немедленно улыбнулся, какъ проливается слишкомъ полный стаканъ, но она не отвтила ему улыбкою, а тотчасъ же отвернунулась и откинулась на спинку стула. Выраженіе ея лица въ этотъ моментъ какъ будто говорило: вы видите, я такъ же хороша, какъ и прежде. На что онъ мысленно отвтилъ:— да! но какая мн въ томъ корысть!

Онъ спросилъ молодого человка, сидвшаго рядомъ съ нимъ, кто эта красавица, пятая счетомъ отъ него. Молодой человкъ наклонился впередъ, взглянулъ и сказалъ:

— Кажется, это м-съ Кепедосъ.

— Вы хотите сказать: жена вонъ того господина?

И Лайонъ показалъ на того, кого сосдка назвала ему этой фамиліей.

— О! разв онъ м-ръ Кепедосъ?— спросилъ молодой человкъ, который былъ, повидимому, какъ въ лсу.

Онъ и самъ въ этомъ сознавался, и объяснялъ тмъ, что здсь гоститъ слишкомъ много народа, а онъ всего лишь третьяго-дня какъ пріхалъ. Для Лайона было, очевидно, что м-съ Кепедосъ влюблена въ своего мужа, такъ что онъ боле чмъ когда-либо пожаллъ, что на ней не женился.

— Она очень постоянная женщина,— замтилъ онъ минуты три спустя своей сосдк и прибавилъ, что говоритъ о м-съ Кепедосъ.

— Ахъ, вы ее знаете?

— Я знавалъ ее прежде… когда жилъ за границей.

— Почему же вы спрашивали меня про ея мужа?

— Именно по этой причин. Она вышла замужъ посл того… я и не зналъ ея теперешней фамиліи.

— Какъ же вы ее узнали?

— Вотъ этотъ джентльменъ, который сидитъ рядомъ со мной, сказалъ мн… онъ, кажется, знаетъ.

— Вотъ не подозрвала, что онъ что-нибудь знаетъ,— замтила она, взглядывая на того, о комъ шла рчь.

— Онъ, кажется, ничего не знаетъ, кром этого.

— Значитъ, вы сами открыли, что она постоянная. Что вы хотите этимъ сказать?

— Ахъ, не разспрашивайте меня!— сказалъ Лайонъ:— я хочу васъ разспрашивать. Какъ вы вс ее здсь находите?

— Вы слишкомъ многаго требуете! Я могу говорить только за себя и я нахожу ее черствой и сухой женщиной.

— Только потому, что она честна и прямодушна?

— Вы хотите сказать, что мн нравятся только такіе люди, которые обманываютъ?

— Я думаю, всмъ намъ они нравятся до тхъ поръ, пока мы не понимаемъ, что они и насъ обманываютъ. И кром того, въ ея лиц есть что-то такое особенное… римское, несмотря на англійскіе глаза. Въ сущности, она англичанка съ головы до пятокъ, но ея цвтъ лица, низкій лобъ и эти великолпные волнистые черные волосы придаютъ ей сходство съ красавицей contadim.

— Да, и чтобы усилить этотъ эффектъ, она всегда втыкаетъ себ въ голову булавки и шпаги. Должна сознаться, что ея мужъ мн больше нравится, онъ такъ уменъ.

— Когда я былъ съ нею знакомъ, тогда ей нечего было бояться никакихъ сравненій. Она была самымъ очаровательнымъ существомъ въ Мюнхен.

— Въ Мюнхен?

— Ея родные тамъ жили, они были небогаты и поселились тамъ изъ экономіи, жизнь въ Мюнхен очень дешева. Отецъ ея — младшій сынъ какой-то благородной фамиліи, онъ женился вторично и у него дома куча дтей. Онъ былъ отъ первой жены и не любилъ мачихи, но она очень хорошо обращалась съ братишками и сестренками. Я разъ набросалъ ея эскизъ въ вид Шарлотты ‘Вертера’, разрзывающей хлбъ и намазывающей его масломъ для собранныхъ вокругъ нея ребятишекъ. Вс художники въ Мюнхен были влюблены въ нее, но она и глядть не хотла на такую мелкоту, какъ мы. Она была слишкомъ горда… въ этомъ я готовъ съ вами согласиться. Но она не была ни спсива, ни тщеславна, она была проста, откровенна и добра со всми. Она напоминала мн Этель въ ‘Ньюкомахъ’ Теккерея. Она говорила мн, что должна выйти за богатаго человка: это единственный способъ, какимъ она можетъ помочь семь. М-ръ Кепедосъ — богатый человкъ?

— Она это говорила вамъ?— переспросила сосдка.

— О! я, разумется, предлагалъ ей руку и сердце. Но она, очевидно, считаетъ себя счастливой!— прибавилъ онъ.

Когда дамы вышли изъ-за стола, хозяинъ предложилъ джентльменамъ, какъ водится, перессть ближе другъ къ другу, и Лайонъ очутился какъ разъ напротивъ полковника Кепедоса.

Разговоръ вертлся, какъ и до сихъ поръ, главнымъ образомъ, вокругъ охоты. Многіе изъ джентльменовъ сообщали свои приключенія и мннія, но голосъ полковника Кепедоса раздавался всхъ громче и самоувренне. У него былъ звучный, свжій и мужественный голосъ, такой именно, какой, по мннію Лайона, долженъ былъ быть у ‘красиваго мужчины’. Изъ его разсказовъ явствовало, что онъ отличный наздникъ, и это также Лайонъ находилъ въ порядк вещей. Не то чтобы полковникъ хвастался — вс свои замчанія онъ высказывалъ спокойно и какъ бы вскользь,— но они свидтельствовали объ опасныхъ экспериментахъ и рискованныхъ попыткахъ. Лайонъ очень скоро замтилъ, что вниманіе, съ какимъ присутствующіе относились въ разсказамъ полковника, далеко не соотвтствовало тому интересу, какой они представляли, такъ что, въ конц концовъ, разсказчикъ, замтивъ, что онъ, Лайонъ, во всякомъ случа слушаетъ его, сталъ обращаться къ нему спеціально и глядть на него въ то время, какъ разсказывалъ. Лайону оставалось только слушать и симпатизировать, а полковникъ Кепедосъ принималъ это какъ должное. Съ однимъ сосднимъ сквайромъ случилось несчастіе: онъ упалъ съ лошади и сильно ушибся. Онъ стукнулся головой и, по послднимъ извстіямъ, до сихъ поръ еще не приходилъ въ сознаніе: очевидно, произошло сотрясеніе мозга. Вс высказывали свои мннія насчетъ того, выздороветъ онъ или нтъ, и какъ скоро,— и это дало поводъ полковнику сообщить нашему художнику черезъ столъ, что онъ не счелъ бы человка погибшимъ, еслибы тотъ не приходилъ въ себя цлыя недли, и даже мсяцы, и даже годы. Онъ наклонился впередъ, Лайонъ тоже наклонился, приготовясь слушать, и полковникъ Кепедосъ объявилъ,— онъ знаетъ изъ личнаго опыта, что въ сущности нтъ предловъ времени, какое человкъ можетъ безнаказанно пробыть безъ чувствъ, что это случилось съ нимъ въ Ирландіи, нсколько лтъ тому назадъ, когда онъ вывалился изъ экипажа, перевернулся въ воздух и хлопнулся о земь головой. Вс думали, что онъ умеръ, но онъ былъ живъ, его отнесли сначала въ ближайшую хижину, гд онъ пролежалъ нсколько дней въ обществ съ поросятами, а затмъ отвезли въ гостинницу сосдняго города… и чуть было не похоронили. Онъ былъ совсмъ безъ чувствъ, безъ малйшаго проблеска сознанія въ продолженіе цлыхъ трехъ мсяцевъ, и находился въ такомъ оцпенніи, что его не могли кормить, боялись дотрогиваться до него и даже глядть на него. Затмъ въ одинъ прекрасный день онъ раскрылъ глаза… здоровый и веселый, какъ муха!

— И даю вамъ слово, что это состояніе принесло мн большую пользу, оно дало отдыхъ моему мозгу.

Полковникъ какъ будто намекалъ, что для такого дятельнаго ума, какъ его, подобные періоды отдыха — чистое благодяніе. Лайонъ находилъ его исторію удивительной, но ему хотлось спросить: не притворялся ли онъ отчасти,— не теперь, не во время разсказа, но въ то время, какъ лежалъ неподвижно. Онъ, однако, удержался во-время отъ заявленія какихъ бы то ни было сомнній, до такой степени ему импонировалъ тонъ, какимъ полковникъ Кепедосъ разсказывалъ о томъ, какъ его чуть было не похоронили живымъ. Послднее случилось съ однимъ изъ его пріятелей въ Индіи, думали, что онъ умеръ отъ болотной лихорадки, и заколотили его въ гробу…

Полковникъ Кепедосъ собирался сообщить о дальнйшей судьб этого несчастнаго джентльмена, когда м-ръ Ашморъ поднялся съ мста и предложилъ господамъ перейти въ гостиную. Лайонъ замтилъ, что никто ршительно не слушалъ того, что ему повствовалъ его новый знакомый. Оба, выйдя изъ-за стола, сошлись въ дверяхъ столовой въ то время, какъ остальные уже вышли изъ нея.

— И неужели вашъ пріятель былъ за-живо схороненъ?— спросилъ Лайонъ не безъ волненія.

Полковникъ Кепедосъ съ секунду поглядлъ на него, точно онъ уже потерялъ нить разговора. Вслдъ затмъ лицо его просвтлло… и стало отъ того вдвое красиве.

— Увряю васъ,— его зарыли въ землю.

— И такъ тамъ и оставили?

— Онъ оставался зарытымъ, пока я не пришелъ и не вырылъ его.

— Вы?

— Я видлъ его во сн… это самая невроятная исторія… я слышалъ, какъ онъ меня звалъ ночью. Я ршился его вырыть. Вамъ извстно, что въ Индіи есть особый классъ людей, которые оскверняютъ могилы. У меня было предчувствіе, что они раньше меня доберутся до него. Я поскакалъ къ его могил сломя голову, говорю вамъ, и, клянусь Юпитеромъ, засталъ двоихъ, которые уже принялись разрывать ее! Кракъ… кракъ! изъ двухстволки — и, врьте слову, что отъ нихъ только пятки замелькали въ воздух. Представьте, что я самъ вынулъ его изъ гроба! Воздухъ освжилъ его, и онъ пришелъ въ себя. Онъ намедни только возвратился въ Англію и теперь все готовъ для меня сдлать.

— Онъ звалъ васъ ночью?— переспросилъ удивленный Лайонъ.

— Да, въ этомъ-то вся и сила! Кто же бы это меня звалъ? Не его духъ, потому что вдь онъ не умеръ. Не самъ онъ, потому что былъ зарытъ въ земл. Но вотъ подите, кто-то звалъ! Видите ли, Индія — удивительная страна… въ ней много таинственнаго, воздухъ полонъ вещей, которыхъ вы объяснить не въ состояніи.

Они пошли изъ столовой въ гостиную, но по дорог ихъ разлучили. Минуту спустя, однако, Кепедосъ снова подошелъ къ Лайону и сказалъ:

— Ашморъ сообщилъ мн, кто вы такой, конечно, я слышалъ о васъ, я очень радъ съ вами познакомиться, моя жена васъ знаетъ.

— Я радъ, что она помнитъ меня. Я узналъ ее за обдомъ, но думалъ, что она меня не узнала.

— Ахъ! это потому, вроятно, что ей стало стыдно,— сказалъ полковникъ съ снисходительнымъ юморомъ.

— Стыдно меня?— отвчалъ Лайонъ въ томъ же тон.

— Да, тутъ замшана картина. Вдь вы писали ея портретъ?

— Много разъ, и она дйствительно можетъ стыдиться моихъ неудачныхъ попытокъ изобразить ее.

— Не то, не то, дорогой сэръ! я влюбился въ нее, когда увидлъ ту картину, которую вы были такъ добры, подарили ей.

— Вы говорите про ту, гд она съ дтьми… намазываетъ для нихъ хлбъ масломъ?

— Хлбъ съ масломъ? нтъ… Боже мой… виноградная лоза и леопардова шкура… что-то въ род вакханки.

— Ахъ, да,— отвчалъ Лайонъ,— помню, это первый приличный портретъ, написанный мной. Мн бы любопытно было поглядть на него теперь.

— Не просите ее показать его вамъ, вы ее сконфузите.

— Сконфужу?

— Мы разстались съ портретомъ самымъ безкорыстнымъ образомъ,— засмялся онъ.— Старинный другъ моей жены — ея семья коротко была знакома съ нимъ, когда проживала въ Германіи — необыкновенно какъ восхитился имъ: эрцгерцогъ фонъ-Зильберштадтъ-Шрекенштейнъ (вы знаете, конечно?). Онъ прізжалъ въ Бомбей, когда мы тамъ были, и такъ и впился въ вашу картину (вы знаете, что онъ самый страстный собиратель коллекцій въ Европ), просто глазъ не могъ отвести отъ нея, честное слово… а тутъ, какъ нарочно, подошелъ день его рожденія… Жена подарила ему картину, чтобы отвязаться отъ него. Онъ былъ въ восторг… но мы лишились картины.

— Вы очень добры, если моя картина попала въ знаменитую коллекцію… Произведеніе юношеское… Я очень польщенъ.

— О! онъ отвезъ ее въ одинъ изъ своихъ замковъ, я не знаю, въ какой именно… Вы знаете, у него ихъ такъ много. Онъ прислалъ намъ, передъ отъздомъ изъ Индіи, въ благодарность за картину, великолпную старинную вазу.

— Картина того не стоила,— замтилъ Лайонъ.

Полковникъ Кепедосъ пропустилъ мимо ушей это замчаніе, онъ, повидимому, думалъ о чемъ-то другомъ. Минуту спустя, онъ сказалъ:

— Если вы постите насъ въ Лондон, мы покажемъ вамъ вазу.

И въ то время, какъ они входили въ гостиную, Кепедосъ дружески подтолкнулъ художника, говоря:

— Подите въ жен и поговорите съ нею, вонъ она… она будетъ въ восторг.

Оливеръ Лайонъ сдлалъ нсколько шаговъ къ громадной гостиной и остановился на мгновеніе, оглядывая группы красивыхъ женщинъ, ярко освщенныхъ лампами, одинокія фигуры, виднвшіяся тамъ и сямъ, блыя съ золотомъ стны, панели изъ стараго дама, въ центр каждой изъ нихъ находилась какая-нибудь знаменитая картина. На противоположномъ конц комнаты сидла м-съ Кепедосъ, поодаль отъ другихъ. Она помщалась на маленькой соф, и рядомъ съ нею было пустое мсто. Лайонъ не могъ льстить себя надеждой, что она приберегала это мстечко для него, ея невниманіе къ его попытк возобновить съ ней знакомство за столомъ противорчиво этому, но тмъ не мене ему очень захотлось пойти и ссть рядомъ съ нею. Притомъ его послалъ къ ней ея мужъ. Онъ перешелъ комнату, шагая черезъ распущенные дамскіе шлейфы, и остановился передъ своей давнишней знакомой.

— Я надюсь, что вы меня не прогоните,— сказалъ онъ.

Она взглянула на него съ нескрываемымъ удовольствіемъ.

— Я такъ рада васъ видть. Я была въ восторг, когда услышала, что васъ сюда ждутъ.

— Я пытался вызвать у васъ улыбку за обдомъ… но мн это не удалось.

— Я не видла… не поняла. И кром того я ненавижу переглядыванья и всякіе телеграфные знаки. Къ тому же я очень застнчива… если вы припомните. Ну, а теперь мы можемъ удобно побесдовать.

И она посторонилась, давая ему мсто на маленькой соф. Онъ слъ, и между ними завязался пріятный разговоръ, причина, по которой она такъ ему нравилась въ былое время, снова стала ему ясна, а вмст съ тмъ ожила въ значительной степени и прежняя симпатія. Она была по прежнему наимене избалованной красавицей, какую онъ только зналъ, съ такимъ отсутствіемъ всякаго кокетства и желанія нравиться, что это казалось почти недостаткомъ, минутами она производила на своего слушателя такое впечатлніе, какъ еслибы она была красивымъ созданіемъ, но съ природнымъ физическимъ порокомъ… глухонмая, что-ли, или слпорожденная. Благородная голова языческой богини давала ей преимущества, которыми она пренебрегала, и въ то время какъ люди восхищались ея низкимъ лбомъ, она думала о другомъ: хорошо ли топится каминъ въ ея спальной. Она была проста, добра и честна, не впечатлительна, но не безчеловчна или глупа. Порою же высказывала совсмъ не пошлыя и не банальныя мннія.

У нея не было воображенія, но жизнь научила ее чувствовать и размышлять. Лайонъ говорилъ о былыхъ дняхъ, проведенныхъ въ Мюнхен, напоминалъ ей о различныхъ приключеніяхъ, веселыхъ и непріятныхъ, разспрашивалъ про отца, братьевъ и сестеръ. Къ свою очередь она передавала ему, что поражена его знаменитостью, его блестящимъ положеніемъ въ свт, что она была даже не уврена, захочетъ ли онъ узнать ее, совсмъ не ожидала, что его улыбка за столомъ относилась къ ней. Рчи ея были правдивыя — она на другія не была способна,— и его тронуло такое смиреніе въ такой красивой и аристократической женщин. Отецъ ея умеръ, одинъ изъ братьевъ служилъ во флот, другой отправился въ Америку и завелъ тамъ ферму, дв сестры замужемъ, а младшая очень хороша собой и только-что начала вызжать въ свтъ. Про мачиху она не упоминала. Она спросила объ его жизни, и онъ отвчалъ, что главное, что съ нимъ случилось, это то, что онъ до сихъ поръ не женатъ.

— О, вамъ слдуетъ жениться,— отвчала она.— Это лучшая вещь въ мір.

— Мн нравится, что я слышу это… отъ васъ.

— Почему бы и не отъ меня? я счастлива.

— Вотъ потому именно я и не могу надяться на то же самое. Съ вашей стороны жестоко хвалиться счастіемъ. Но я имлъ удовольствіе познакомиться съ вашимъ мужемъ. Мы много разговаривали въ столовой.

— Вы должны покороче узнать его… вы тогда лучше его оцните.

— Я также въ этомъ увренъ. Но онъ и по первому разу привлекателенъ, увряю васъ.

Она устремила свои добрые срые глаза на Лайона.

— Не правда ли, онъ красивъ?

— И красивъ, и уменъ, и интересенъ. Вы видите, что и великодушенъ.

— Да, вы все-таки должны покороче узнать его,— повторила м-съ Кепедось.

— Онъ много видлъ на своемъ вку,— сказалъ ея собесдникъ.

— Да, мы побывали въ разныхъ мстахъ. Я вамъ покажу мою двочку. Ей девять лтъ… она настоящая красавица.

— Привезите ее во мн въ мастерскую. Я сниму съ нея портретъ.

— Ахъ, не говорите объ этомъ!— сказала м-съ Кепедось: — это напоминаетъ мн нчто ужасное.

— Я надюсь, что вы не разумете подъ этимъ то, что вы, бывало, служили мн моделью… хотя, быть можетъ, это вамъ и очень надодало.

— Я не объ этомъ говорю, а о томъ, какъ мы поступили съ той чудесной картиной, которую вы мн подарили. Я должна принести вамъ покаяніе, меня это слишкомъ мучитъ. Когда вы прідете къ намъ въ Лондонъ, вы ее больше не увидите, а не могу же я сказать вамъ, что она виситъ у меня въ спальной, по той простой причин…

И она умолкла.

— Потому что вы не можете лгать.

— Нтъ, не могу. Поэтому прежде чмъ вы спросите…

— О! я знаю, что вы съ нею разстались… ударъ уже нанесенъ,— перебилъ Лайонъ.

— Ахъ! значитъ, вы слышали? Я была уврена, что это дойдетъ до васъ. Но знаете, что мы за нее получили? Двсти фунтовъ.

— Вы могли бы получить гораздо больше,— сказалъ Лайонъ, улыбаясь.

— Намъ и это показалось очень много въ то время. Мы очень нуждались въ деньгахъ… Это было давно уже, когда мы только-что женились. Въ то время наши средства были невелики, но къ счастію съ тхъ поръ дла улучшились. Намъ представился случай продать вашу картину за большую, какъ намъ казалось, сумму, и мы не устояли, къ стыду нашему. У моего мужа были надежды впереди, которыя частію осуществились, такъ что теперь мы не нуждаемся. Но тмъ временемъ картина ушла отъ насъ.

— Къ счастію, оригиналъ остался. Но разв ваша ваза стоила двсти фунтовъ?— спросилъ Лайонъ.

— Ваза?

— Красивая старинная индійская ваза… подарокъ эрцгерцога?

— Эрцгерцога?

— Какъ бишь его имя? Зильберштадтъ-Шрекенштейнъ. Вашъ мужъ говорилъ про эту сдлку.

— О, мой мужъ!

И Лайонъ увидлъ, что м-съ Кепедосъ слегка покраснла.

Чтобы не усиливать ея смущенія, но выяснить себ, однако, эту путаницу, онъ продолжилъ:

— Онъ говорилъ мн, что картина теперь въ его коллекціи.

— Въ коллекціи эрцгерцога? Ахъ, вы слыхали про нее? Говорятъ, въ ней находятся драгоцнныя вещи.

Она была удивлена, но оправилась отъ смущенія, и Лайонъ отмтилъ про себя, что по какой-то причин — вроятно вполн порядочной — мужъ и жена приготовили различныя редакціи одного и того же происшествія. Онъ перемнилъ разговоръ и убждалъ м-съ Кепедосъ привезти дочку къ нему въ мастерскую. Онъ просидлъ съ ней нкоторое время и нашелъ — быть можетъ, это была только фантазія,— что она нсколько разсянна или какъ будто чмъ-то недовольна. Это не помшало ему спросить ее, наконецъ, когда вс стали прощаться, чтобы идти спать:

— Вы кажется, судя по вашимъ словамъ, очень высокаго мнніи о моей слав и моемъ богатств, или вы такъ добры, что преувеличиваете то и другое. Но скажите, вышли ли бы вы за меня замужъ, еслибы знали, что я пробью себ дорогу въ свт?

— Я это знала.

— Ну, а я такъ не зналъ.

— Вы были слишкомъ скромны.

— Вы, кажется, этого не думали, когда я вамъ сдлалъ предложеніе.

— Но еслибы я вышла за васъ, то не вышла бы за него… а онъ такой милый!— сказала м-съ Кепедосъ.

Лайонъ зналъ, что она такъ думаетъ,— онъ убдился въ этомъ за обдомъ,— но ему было тмъ не мене досадно это слышать.

Кепедосъ, о которомъ говорили, подошелъ къ нимъ, и посл жаркихъ рукопожатій м-съ Кепедосъ замтила мужу, отходя отъ Лайона:

— Онъ хочетъ написать портретъ Эми.

— Сэръ! это прелестное дитя, необыкновенно интересное маленькое созданіе,— обратился полковникъ въ Лайону.— Она длаетъ удивительныя вещи.

М-съ Кепедосъ остановилась и, оглянувшись, проговорила:

— Пожалуйста не говори ему.

— Не говорить ему — чего?

— Да того, что она длаетъ. Пусть онъ самъ увидитъ.

И ушла.

— Она думаетъ, что я хвастаюсь ребенкомъ, надодаю съ нимъ добрымъ людямъ,— сказалъ полковникъ.— Надюсь, что вы курите?

Минутъ десять спустя Кепедосъ появился въ курительной комнат въ блестящемъ костюм, въ сьют изъ пунцоваго фуляра съ блыми крапинками.

Онъ радовалъ взоръ Лайона, и самъ далъ ему почувствовать, что и въ наше время можно найти случай великолпно одваться. Если жена была античной статуей, то мужъ былъ красивымъ образцомъ колоритной эпохи: онъ могъ бы сойти за венеціанца шестнадцатаго вка. ‘Вотъ удивительная пара!— думалъ Лайонъ, въ то время какъ глядлъ на полковника, выпрямившагося во весь ростъ у камина и пускавшаго большія кольца дыма:— не удивительно, что Эвелина не жалетъ, что вышла за нею замужъ’.

Не вс джентльмены, гостившіе въ замк, были курильщиками, и нкоторые уже легли спать. Полковникъ Кепедосъ замтилъ, что сегодня вс очень вялы и неразговорчивы, потому что порядкомъ утомились за день. Вотъ дурная сторона охотничьяго общества: мужчины совсмъ сонные посл обда, а дамамъ чертовски скучно, даже тмъ, которыя охотятся, потому что женщины какъ-то ухитряются не уставать.

Лайонъ пробылъ нсколько минутъ вдвоемъ съ полковникомъ Кепедосомъ, пока, наконецъ, и другіе джентльмены не появились одинъ за другимъ въ самыхъ разнообразныхъ и эксцентрическихъ одяніяхъ.

Они разговорились о длахъ, Лайонъ замтилъ оригинальность въ постройк курительной комнаты, и полковникъ объяснилъ ему, что она состоитъ изъ двухъ отдльныхъ частей, изъ которыхъ одна очень старинная. Короче сказать, замокъ состоитъ изъ двухъ зданій: одного стараго и другого новаго, каждый очень великъ и прекрасенъ въ своемъ род. Оба вмст образуютъ громадное строеніе, и Лайонъ долженъ осмотрть его непремнно. Новйшая часть возведена старикомъ, когда онъ купилъ помстье. О! да, онъ купилъ его сорокъ лтъ тому назадъ, оно не фамильное. Онъ имлъ настолько вкуса, чтобы не испортить первобытнаго зданія, онъ только соединилъ его съ новымъ. Это очень курьезно, право, старинное зданіе — самая неправильная, таинственная, безпорядочная груда камня, и въ ней постоянно открываютъ то потайную комнату, то потайную лстницу. Но, по его мннію, замокъ слишкомъ мраченъ, даже новйшія пристройки, какъ он ни великолпны, не сдлали его веселе. Говорятъ, что нсколько лтъ тому назадъ, когда производился ремонтъ зданія, найденъ былъ скелетъ подъ каменной плитой въ одномъ изъ корридоровъ, но въ семь не любятъ объ этомъ говорить. Они находятся теперь въ старинной части дома, гд самые прекрасные покои: онъ думаетъ, что курительная комната была первоначально кухней, но перестроена въ очень давнишнее, сравнительно, время.

— Значитъ, моя комната находится тоже въ старинной части дома… Я этому очень радъ,— замтилъ Лайонъ.— Она очень удобна и содержитъ вс новйшія приспособленія, но я замтилъ толщину стнъ по глубокой дверной впадин и очевидную древность корридора и лстницы. Корридоръ, выложенный панелями, удивителенъ, кажется, что онъ тянется въ глубь на цлыхъ полъмили.

— О! не ходите на другой его конецъ!— воскликнулъ полковникъ, улыбаясь.

— Разв онъ ведетъ въ комнату съ привидніемъ?— спросилъ Лайонъ.

Собесдникъ взглянулъ на него.

— Ахъ! вы уже про это слышали?

— Нтъ, я высказываю это только въ вид надежды. Мн еще никогда не выпадало на долю такого счастія: жить въ опасномъ дом. Дома, куда я зжу, вс безопасны какъ Чарингъ-Кроссъ. Я хочу, наконецъ, увидть нчто сверхъестественное. Что, здсь въ самомъ дл водится привидніе?

— Самое настоящее… и буйное.

— Вы его видли?

— О! не спрашивайте меня о томъ, что я видлъ… Вамъ это покажется невроятно. Я не люблю говорить объ этихъ вещахъ. Здсь есть дв или три комнаты, такихъ же страшныхъ… или такихъ же интересныхъ, если хотите.

— И въ моемъ корридор тоже есть?

— Я думаю, что самая страшная — та, которая на томъ его конц. Я не совтую вамъ ложиться въ ней спать.

— Въ самомъ дл?

— По крайней мр до той поры, пока вы не окончите вашъ портретъ. А не то завтра же утромъ вы получите важныя извстія, которыя заставятъ васъ ухать съ десятичасовымъ поздомъ.

— Вы хотите сказать, что я выдумаю какой-нибудь предлогъ, чтобы ухать?

— Если только вы не храбре всхъ остальныхъ людей. Хозяева не часто кладутъ туда спать гостей, но иногда домъ бываетъ набитъ биткомъ, и по-невол приходится кого-нибудь туда помстить. Въ результат выходитъ всегда одно и то-же: плохо скрытое волненіе за завтракомъ и полученныя важныя извстія. Само собой разумется, эта комната если и отводится, то холостымъ, мы съ женой на другомъ конц дома. Но мы были свидтелями этой маленькой комедіи три дня тому назадъ… день спустя посл того, какъ мы сюда пріхали. Туда положили одного молодого человка… забылъ его имя… домъ вдь биткомъ набитъ народомъ… и произошла обычная исторія. Письмо за завтракомъ… странное, разстроенное лицо… неотлагательная необходимость хать въ городъ… такая жалость, что приходится сократить визитъ. Ашморъ съ женой только переглянулись, а бдный молодой человкъ такъ и ухалъ.

— Ахъ! это было бы совсмъ некстати для меня, я хочу сперва окончить портретъ. Но неужели они не любятъ говорить объ этомъ? Нкоторые люди гордятся, знаете, тмъ что у нихъ въ дом водятся привиднія.

Какой отвтъ собирался дать на этотъ вопросъ полковникъ Кепедосъ, нашъ герой этого такъ и не узналъ, потому что въ эту минуту вошелъ хозяинъ дома, въ сопровожденіи троихъ или четырехъ господъ. Лайонъ понялъ, что полковникъ не могъ продолжать разговора на эту тему.

М-ръ Ашморъ тотчасъ же заговорилъ съ Лайономъ, и высказалъ сожалніе, что ему еще не приходилось съ нимъ бесдовать. Предметомъ разговора естественно послужилъ тотъ поводъ, по которому пріхалъ художникъ. Лайонъ замтилъ, что для него очень невыгодно, что онъ не познакомился предварительно съ сэромъ Девидомъ… въ большинств случаевъ это для него бываетъ очень важно. Но такъ какъ сэръ Дэвидъ такихъ преклонныхъ лтъ, то, разумется, нельзя терять времени.

— О! я все вамъ разскажу про него,— отвчалъ м-ръ Ашморъ, и въ продолженіе получаса говорилъ объ отц.

Все, что онъ о немъ говорилъ, было очень интересно. Лайонъ видлъ, что старикъ, должно быть, славный человкъ, если такъ дорогъ сыну, который, очевидно, не изъ сантиментальныхъ.

Наконецъ, онъ всталъ, говоря, что долженъ идти спать, если хочетъ быть завтра утромъ со свжей головой, способной къ работ.

На это хозяинъ отвтилъ ему:

— Если такъ, то возьмите съ собой свчу, огни уже погашены, я не велю слугамъ дожидаться, пока вс въ дом лягутъ спать.

Лайонъ зажегъ восковую спичку и, выходя изъ комнаты, сказалъ Артуру Ашмору:

— Надюсь, что я не встрчу привидній?

— Привидній?

— У васъ врно они водятся… по крайней мр, въ этой славной старинной части дома.

— Мы бы рады вамъ угодить, mais que voulez-vous? Мн кажется, что привиднія не любятъ водопроводовъ съ теплой водой,— отвчалъ м-ръ Ашморъ.

— Теплота слишкомъ напоминаетъ имъ о преисподней, гд они обртаются? Но вдь у васъ есть комната, гд нечисто, на конц корридора?

— О! ходятъ слухи… мы ихъ усердно поддерживаемъ.

— Я бы очень желалъ провести тамъ ночь.

— Мы переведемъ васъ туда завтра же, если желаете.

— Можетъ быть, мн лучше подождать, пока я не окончу портретъ?

— Какъ хотите, но вдь вы въ ней не будете работать. Мой отецъ будетъ позировать въ собственныхъ покояхъ.

— О! не потому, а какъ бы мн не сбжать со страха, какъ тотъ джентльменъ, который ухалъ три дня тому назадъ.

— Три дня тому назадъ? какой джентльменъ?

— Тотъ, который получилъ важныя письма за завтракомъ и ухалъ съ десятичасовымъ поздомъ. Вдь онъ переночевалъ только одну ночь?

— Не понимаю, о комъ вы говорите. Такого джентльмена не было… три дня тому назадъ.

— Ахъ! тмъ лучше,— сказалъ Лайонъ, кланяясь и уходя.

Онъ благополучно дошелъ до корридора, куда выходила дверь его комнаты. При потушенныхъ лампахъ корридоръ казался еще длинне, и онъ, изъ любопытства, дошелъ до самаго конца. Онъ прошелъ мимо нсколькихъ дверей съ названіемъ комнатъ, но ничего больше не увидлъ. Ему хотлось отворить послднюю дверь и заглянуть въ комнату съ худой славой, но онъ подумалъ, что это будетъ, пожалуй, лишнее, такъ какъ полковникъ Кепедосъ, очевидно, свободно обращался съ истиной въ своихъ разсказахъ. Богъ его знаетъ: есть привидніе или нтъ, но самъ полковникъ казался ему самой загадочной фигурой въ дом.

II.

Лайонъ нашелъ въ сэр Дэвид Ашмор капитальную модель и вдобавокъ очень спокойную и покладливую.

Кром того, это былъ очень пріятный старикъ, нимало не выжилъ изъ ума и одтъ какъ разъ въ такой мховой халатъ, какой Лайонъ выбралъ бы для него. Старикъ гордился своимъ преклоннымъ возрастомъ, но стыдился своихъ недуговъ, которые однако сильно преувеличивалъ, и которые не мшали ему сидть такъ тихо и покорно, какъ будто бы сеансъ у живописца былъ чмъ-то въ род хирургической операціи. Онъ разрушилъ легенду о томъ, что онъ боялся, какъ бы такая операція не оказалась для него роковой, и далъ другое объясненіе, которое гораздо больше понравилось нашему другу.

Онъ утверждалъ, что джентльменъ долженъ всего только одинъ разъ въ жизни снять съ себя портретъ, и что онъ считаетъ фатовствомъ и ‘мщанствомъ’, когда человкъ всюду и во всхъ видахъ виситъ на стнахъ. Это хорошо для женщинъ, потому что он могутъ служить украшеніемъ для стнъ, но мужская физіономія не идетъ для декораціи.

Настоящимъ временемъ для того, чтобы снять съ себя портретъ должно быть то, когда жизнь уже прожита и весь человкъ уже проявилъ себя. Онъ толковалъ о своемъ портрет такъ, какъ еслибы тотъ долженствовалъ быть какой-то географической картой, воторую его внуки могли съ пользой изучать. Хорошая географическая карта возможна только когда вся страна изъзжена вдоль и поперекъ.

Онъ посвятилъ Лайону все утро до завтрака, и они бесдовали о различныхъ вещахъ, не забывая, ради пикантности, сплетничать о постителяхъ дома. Теперь старикъ больше не ‘вызжалъ’, какъ онъ выражался, и гораздо рже видлъ этихъ постителей, они прізжали и узжали безъ него, а потому онъ съ большимъ удовольствіемъ слушалъ описанія и характеристики Лайона. Художникъ очень врно изображалъ ихъ, не впадая въ каррикатуру, и всегда оказывалось, что когда сэръ Дэвидъ не зналъ сыновей и дочерей, то знавалъ отцовъ и матерей. Онъ былъ однимъ изъ тхъ бдовыхъ стариковъ, которые представляютъ собой цлый архивъ фамильныхъ лтописей. Но что касается фамиліи Кепедосъ, до которой они естественно дошли, то тутъ его свденія распространялись на два или даже на три поколнія. Генералъ Кепедосъ былъ старый его пріятель, и онъ помнилъ его отца, генералъ былъ хорошій служака, но въ частной жизни слишкомъ увлекался спекуляціями… вчно шнырялъ по Сити, пріискивая какое-нибудь гнилое предпріятіе, въ которое бы ухлопать деньги. Онъ женился на двушк съ приданымъ, и у нихъ было съ полдюжины дтей. Онъ не зналъ хорошенько, что сталось со всми ними, одинъ изъ сыновей поступилъ въ духовное званіе… онъ теперь, кажется, деканомъ въ Бокингем?

Климентъ, тотъ самый, что гостить теперь у его сына, оказался не безъ способностей, какъ военный, онъ служилъ на восток и женился на хорошенькой двушк. Онъ былъ въ Итон вмст съ его сыномъ и обыкновенно проводилъ праздники у нихъ. Поздне, вернувшись въ Англію, онъ пріхалъ къ нимъ уже съ женой, это было прежде того, какъ сэръ Дэвидъ удалился на подножный кормъ. Кепедосъ — способный малый, но у него чудовищный порокъ.

— Чудовищный порокъ?— переспросилъ Лайонъ.

— Онъ — отчаянный лгунъ.

Лайонъ остался съ поднятой въ воздух кистью и повторилъ, какъ будто эти слова поразили его.

— Онъ отчаянный лгунъ?

— Вы очень счастливы, что до сихъ поръ не открыли это.

— По правд сказать, я замтилъ нсколько романическій характеръ…

— О! онъ не всегда бываетъ романиченъ. Онъ солжетъ даже тогда, если вы спросите его, который часъ, или у кого онъ покупаетъ свои шляпы. Вдь есть же такіе люди!

— Однако такіе люди порядочные негодяи,— объявилъ Лайонъ слегка дрожащимъ голосомъ при мысли о томъ, какую долю выбрала для себя Эвелина Брантъ.

— О, не всегда,— отвчалъ старикъ.— Этотъ малый нисколько не негодяй. Онъ не дурной человкъ и не питаетъ злыхъ намреній, онъ не крадетъ, не обманываетъ, не играетъ и не пьетъ. Онъ очень добръ, любитъ жену, нжный отецъ. Онъ просто не можетъ говорить правды.

— Значитъ, все, что онъ мн говорилъ вчера вечеромъ, чистый вздоръ, онъ разсказывалъ самыя невроятныя исторіи. Я не зналъ, какъ къ нимъ отнестись, но такого простого объясненія мн и въ голову не приходило.

— Безъ сомннія, онъ былъ въ удар,— продолжалъ сэръ Дэвидъ.— Это врожденное свойство… вотъ все равно какъ есть лвши или косые. У него это бываетъ въ род какъ бы припадковъ,— точно пароксизмы перемежающейся лихорадки. Сынъ говоритъ мн, что его пріятели и знакомые понимаютъ это и смотрятъ сквозь пальцы… ради жены.

— О! его бдная, бдная жена!

— Я думаю, что она привыкла.

— Невозможно, сэръ Дэвидъ! Какъ можно къ этому привыкнуть!

— Эхъ, дорогой сэръ! если женщина влюблена! Да он и сами не очень-то церемонятся съ правдой. Он знатоки во лжи… и могутъ даже симпатизировать своему товарищу-артисту.

Лайонъ помолчалъ съ минуту, онъ не могъ отрицать, что м-съ Кепедосъ влюблена въ своего мужа. Но спустя нкоторое время онъ проговорилъ:

— Только не эта женщина! я знавалъ ее нсколько лтъ тому назадъ… до ея замужества, я былъ коротко знакомъ съ нею и восхищался ею. Она была чиста какъ хрусталь.

— Она мн тоже очень нравится,— сказалъ сэръ Дэвидъ,— но я былъ свидтелемъ, какъ она поддакивала мужу.

Лайонъ поглядлъ съ минуту на сэра Дэвида, уже не только какъ на модель.

— Уврены ли вы въ этомъ?

Старикъ колебался, затмъ сказалъ, улыбаясь:

— Вы въ нее влюблены.

— Вроятно. Богу извстно, что когда-то я былъ по уши въ нее влюбленъ.

— Она должна же выручать мужа! Не можетъ же она его выдать.

— Она могла бы держать языкъ за зубами,— замтилъ Лайонъ.

— При васъ она такъ, вроятно, и сдлаетъ.

— Любопытно мн поглядть на это.

И про себя Лайонъ прибавилъ:

— Боже милостивый! какъ онъ ее, значить, замучилъ!

Это размышленіе онъ оставилъ про себя, считая, что достаточно выказалъ, какъ относится къ м-съ Кепедосъ. Тмъ не мене, его сильно занималъ вопросъ, какъ такая женщина выпутывается изъ такого затруднительнаго положенія.

Онъ наблюдалъ за ней съ удвоеннымъ интересомъ, когда очутился снова въ компаніи, у него у самого бывали непріятности въ жизни, но рдко что такъ озабочивало и безпокоило его, какъ мысль: во что превратила преданность жены и зараза примра безусловно правдивую душу.

О! онъ считалъ непоколебимо врнымъ, что все, на что другія женщины способны, на то она, Эвелина Брантъ, въ прежнее время была безусловно неспособна. Даже еслибы она не была черезъ-чуръ проста для того, чтобы обманывать, то была слишкомъ для этого горда, а еслибы ей измнила совсть, то не хватило бы ловкости.

Ложь была какъ разъ тмъ, что она всего мене выносила или прощала… Она ее въ прежнее время положительно не переваривала. Что же теперь? сидитъ она и терзается въ то время, какъ ея супругъ выкидываетъ свои словесныя salto mortale? или же она сама такъ развратилась, что находитъ прекраснымъ жертвовать для эффекта честью? Какъ же однако она перемнилась въ такомъ случа, кром тхъ двухъ предположеній (что она молча терпитъ злую пытку, или что она такъ влюблена въ мужа, что его унизительная идіосинкразія кажется ей только лишнимъ въ немъ достоинствомъ… доказательствомъ блеска ума и таланта), могло быть еще третье: что она не понимаетъ его, и первая вритъ всему, что онъ разсказываетъ. Но по зрломъ размышленіи нельзя было допустить такой гипотезы: слишкомъ очевидно, что его показанія зачастую должны расходиться съ ея собственными объ одномъ и томъ же предмет. Какихъ-нибудь часъ или два спустя посл ихъ встрчи Лайонъ выслушалъ два совсмъ разныхъ разсказа о томъ, что сталось съ той картиной, которую онъ ей подарилъ. Даже и тутъ она глазомъ не моргнула… Но пока онъ ршительно не въ состояніи былъ вывести никакого заключенія.

Еслибы даже непреодолимая симпатія къ м-съ Кепедосъ не заставляла его медлить съ ршеніемъ занимавшаго его вопроса, то и тогда послдній представлялся бы ему въ вид курьезной проблемы, онъ вдь не даромъ писалъ портреты столько лтъ сряду: онъ не могъ не сдлаться въ нкоторомъ род психологомъ.

Въ настоящую минуту ему предстояло ограничить свои наблюденія, такъ какъ дня черезъ три полковникъ съ женой узжалъ въ другой домъ. Наблюденія Лайона распространялись, конечно, и на самого полковника: этотъ джентльменъ представлялъ такую рдкую аномалію! При этомъ Лайону приходилось быть осмотрительнымъ въ своей любознательности: онъ былъ слишкомъ деликатенъ, чтобы разспрашивать другихъ людей о томъ, какъ они смотрятъ на это дло: онъ слишкомъ боялся скомпрометировать женщину, которую когда-то любилъ.

Но надо было ожидать, что другіе сами, помимо всякихъ разспросовъ съ его стороны,— просвтятъ его на этотъ счетъ: несчастная привычка полковника и то, какъ она отзывалась на немъ и на его жен, должны служить обычной темой для разговоровъ въ тхъ домахъ, въ которыхъ онъ гостилъ. Лайонъ не замчалъ, чтобы въ тхъ кружкахъ общества, которые онъ посщалъ, люди особенно воздерживались отъ комментарій насчетъ другъ друга.

Наблюденія его задерживались еще тмъ обстоятельствомъ, что полковникъ охотился весь день, въ то время какъ онъ писалъ портретъ и болталъ съ сэромъ Дэвидомъ. Но наступило воскресенье, а съ нимъ и охота, и живопись, были на время отложены.

М-съ Кепедосъ, къ счастію, не охотилась, и когда Лайонъ кончилъ работу, то могъ проводить время въ ея обществ. Онъ ходилъ съ нею на дальнія прогулки (она это любила) и заманивалъ ее пить чай въ укромные уголки въ зал. Но сколько онъ ни наблюдалъ за ней, а ршительно не видлъ, чтобы она терзалась тайнымъ стыдомъ, сознаніе, что она замужемъ за человкомъ, слово котораго ровно ничего не стоитъ, очевидно нимало не отравляло ей жизнь. Ея умъ, очевидно, не былъ подавленъ никакимъ скрытымъ бременемъ, и когда онъ глядлъ ей въ глаза (онъ себ порою позволялъ это), то не видлъ въ нихъ никакой молчаливой и тяжелой думы. Онъ говорилъ съ нею о былыхъ дняхъ, напоминалъ ей о вещахъ, которыя, казалось, совсмъ было-забылъ и только теперь, при свиданіи съ нею, снова вспомнилъ. Онъ говорилъ съ нею также и объ ея муж, хвалилъ его наружность, его занимательную бесду, уврялъ, что почувствовалъ къ нему сразу дружеское расположеніе и спросилъ разъ (съ отвагой, отъ которой самъ внутренно содрогнулся), какого рода онъ человкъ?

— Какого рода человкъ?— повторила м-съ Кепедосъ.— Боже мой! кто же можетъ описывать своего мужа? Я его очень люблю.

— Ахъ! вы это уже мн говорили!— воскликнулъ Лайонъ съ преувеличенной досадой.

— Такъ зачмъ же вы меня опять спрашиваете?

И прибавила черезъ секунду, какъ счастливая женщина, которая можетъ позволить себ пожалть ближняго:

— Онъ — воплощенная доброта и честность. Онъ храбръ… онъ джентльменъ… и душка! У него нтъ ни одного недостатка. И онъ очень талантливъ.

— Да, онъ производить впечатлніе талантливаго человка. Но, конечно, я не могу считать его душкой!

— Мн все равно, чмъ вы его считаете!— улыбнулась м-съ Кепедосъ, и показалась ему красиве чмъ когда-либо.

Или она была глубоко циничная, или же глубоко скрытная женщина, и онъ врядъ ли могъ надяться на то, что добьется отъ нея того намека, котораго ему такъ страстно хотлось, а именно: что она лучше бы сдлала, выйдя замужъ за человка, свободнаго отъ самаго презрннаго и наимене героическаго изъ пороковъ! Неужели же она не видла, не чувствовала той особой усмшки, какая появлялась на губахъ у всхъ присутствующихъ, когда ея супругъ совершалъ какое-нибудь отчаянное словесное salto mortale? Какъ могла такая женщина, какъ она, переносить это день за днемъ, годъ за годомъ, если только сама не развратилась? Но онъ повритъ въ ея испорченность только тогда, когда она сама скажетъ при немъ неправду.

Онъ страстно добивался ршенія загадки и вмст съ тмъ бсился, задавалъ себ кучу всякихъ вопросовъ. Разв она не лжетъ, въ сущности говоря, тмъ самымъ, что пропускаетъ безъ протеста его лганье? Разв ея жизнь не является непрерывнымъ сообщничествомъ и разв она не помогаетъ мужу и не поощряетъ его тмъ, что не выражаетъ ему своего отвращенія? Но, можетъ быть, она чувствуетъ отвращеніе и только изъ гордости носитъ такую непроницаемую маску? Можетъ быть, съ глазу на глазъ съ нимъ она страстно протестуетъ, можетъ быть, каждую ночь, пост дневной отвратительной комедіи, она длаетъ ему страшную сцену въ тиши спальной?

Но если такія сцены дйствительно происходили, а онъ не давалъ себ никакого труда исправиться, то какъ могла она, посл столькихъ лтъ супружества, глядть на него съ такихъ восхищеніемъ, какъ замтилъ Лайонъ — въ первый же день своего прізда — за обдомъ?

Еслибы нашъ пріятель не былъ въ нее влюбленъ, онъ могъ бы съ юмористической точки зрнія взглянуть на поведеніе полковника, но въ настоящемъ случа оно принимало трагическій характеръ въ его глазахъ, хотя онъ и чувствовалъ, что его заботливость тоже можетъ показаться комичной.

Наблюденія, сдланныя имъ въ эти три дня, показали ему, что если Кепедосъ былъ необузданный, то не злостный лгунъ, и что его вранье касалось предметовъ, не имвшихъ большого и непосредственнаго значенія.

— Онъ — платоническій лгунъ,— говорилъ Лайонъ самому себ:— онъ безкорыстенъ и лжетъ не ради выгоды или желанія причинить вредъ. Это — искусство для искусства, и имъ руководитъ любовь къ красот. У него есть внутреннее представленіе того, что могло бы или должно было быть, и онъ, согласно этому, дополняетъ и украшаетъ событія. Онъ — живописецъ, такъ же, какъ и я!

Измышленія полковника Кепедоса были очень разнообразны, но вс отличались одной фамильной чертой, а именно: удивительнымъ ребячествомъ. Это-то и длало ихъ безвредными, они служили только для украшенія дйствительности, какъ блестки или золотое шитье на плать.

Одно удивляло сначала Лайона, а именно: какъ могъ такой необузданный враль служить въ военной служб и не попасть въ просакъ. Но онъ замтилъ, что полковникъ Кепедосъ уважалъ службу, эта священная область была свободна отъ его набговъ. Кром того, хотя въ его врань была значительная примсь хвастовства, но страннымъ образомъ онъ никогда не хвастался военными подвигами. У него была страсть въ охот, и онъ охотился въ дальнихъ странахъ, и темой для самыхъ рискованныхъ изъ его разсказовъ служили воспоминанія о пережитыхъ опасностяхъ и счастливыхъ избавленіяхъ на охот. Чмъ пустынне и отдаленне была арена дйствія, тмъ роскошне распускались цвты краснорчія полковника. Самому новому знакомому полковникъ обыкновенно подносилъ цлый букетъ: этотъ выводъ Лайонъ скоро сдлалъ.

Но при этомъ курьезный человкъ этотъ, по какой-то непостижимой непослдовательности, бывалъ иногда въ высшей степени правдивъ.

Лайонъ убдился въ томъ, что ему говорилъ сэръ Дэвидъ: что полковникъ подверженъ припадкамъ лганья, точно лихорадки… Порою онъ нсколько дней сряду говорилъ правду.

Муза посщала его, когда ей вздумается, порою она совсмъ покидала его. Онъ пропускалъ отличнйшія оказіи поврать, и затмъ вдругъ пускался на всхъ парусахъ. Какъ общее правило, онъ больше вралъ, нежели отрицалъ правду, но бывало иногда и противное. Очень часто онъ раздлялъ смхъ, который возбуждали его анекдоты, и соглашался, что они имютъ экспериментальный характеръ. Но онъ никогда вполн не отказывался отъ того, что сказалъ, онъ изворачивался и искалъ лазейки. Лайонъ угадывалъ, что по временамъ онъ могъ отчаянно защищать свою позицію и какъ разъ тогда, когда она была особенно безнадежна. Въ такихъ случаяхъ онъ легко становился опасенъ: онъ входилъ въ задоръ и могъ клеветать. Такіе случаи должны были служить искусомъ долготерпнію его жены: Лайону хотлось бы поглядть на нее въ такихъ случаяхъ.

Въ курительной комнат и въ другихъ мстахъ компанія мужчинъ, если она состояла изъ коротко знакомыхъ полковнику лицъ, всегда готова была со смхомъ оспаривать его розсказни, но люди, знавшіе его коротко, такъ привыкли къ его тону, что уже и не злословили о немъ между собой, а Лайонъ, какъ мы уже говорили, не желалъ самъ заводить объ этомъ рчи и пытать мннія людей, которые, быть можетъ, раздляли его удивленіе.

Но удивительне всего было то, что хотя вс знали, что полковникъ лгунъ, однако это не мшало ему быть любимымъ, самое вранье его считалось избыткомъ жизни и веселости, чуть ли не аксессуаромъ его красоты. Онъ любилъ описывать свою храбрость и не щадилъ красокъ въ описаніяхъ, и тмъ не мене былъ безспорно храбръ.

Онъ былъ отличный всадникъ и стрлокъ, несмотря на неисчерпаемый кладъ анекдотовъ, иллюстрировавшихъ эти качества, короче сказать, онъ былъ почти такъ уменъ, и его карьера была почти такъ замчательна, какъ онъ утверждалъ.

Но лучшимъ изъ его качествъ оставалась, однако, его беззавтная общительность и увренность въ томъ, что вс съ интересомъ его слушаютъ и врятъ ему. Благодаря этому качеству, онъ бывалъ пошлъ и даже вульгаренъ, но это было такъ разсудительно, что слушатель становился боле или мене на его сторону, вопреки всякому вроятію.

Оливеръ Лайонъ вывелъ такое заключеніе: что полковникъ не только самъ лгалъ, но и слушателя длалъ отчасти лгуномъ, даже въ томъ случа, если тотъ ему противорчилъ.

По вечерамъ, за обдомъ и поздне, нашъ пріятель наблюдалъ лицо его жены, чтобы видть, не мелькнетъ ли на немъ тнь неудовольствія или горечи. Но она ничего не показывала и — что еще удивительне — почти всегда слушала, когда мужъ говорилъ. Въ этомъ была ея гордость: она не желала даже, чтобы ее заподозрли въ томъ, что она не наслаждается музыкой его рчей.

И все-таки Лайону неотступно мерещилась фигура, являвшаяся подъ боле или мене таинственнымъ покрываломъ въ сумеркахъ исправлять неистовства полковника, подобно тому, какъ родственники клептомановъ неизмнно приходятъ въ лавки, пострадавшія отъ ихъ маніи.

— ‘Я пришла извиниться… конечно, ничего подобнаго не было… я надюсь, что худого ничего не произошло… Что длать: онъ неисправимъ’…

О! что бы далъ Лайонъ, чтобы услышать такое признаніе изъ устъ этой женщины!

У Лайона не было никакого опредленнаго плана, не было сознательнаго желанія злоупотребить ея стыдомъ или добросовстностью, но онъ говорилъ себ, что ему пріятно было бы дать ей понять, что ея чувство собственнаго достоинства было бы спасено, еслибы она вышла замужъ не за полковника Кепедоса, а за кого-нибудь другого. Онъ даже мечталъ о такомъ момент, когда она съ разгорвшимся отъ стыда лицомъ скажетъ ему, что она ошиблась. Тогда онъ утшится и будетъ великодушенъ.

Лайонъ окончилъ портретъ старика и ухалъ изъ замка, гд работалъ съ такимъ пылкимъ интересомъ, что даже поврилъ въ свой собственный успхъ, и такъ это было до тхъ поръ, пока онъ не открылъ, что всмъ понравился, въ особенности м-ру и м-съ Ашморъ, посл чего онъ сталъ въ себ сомнваться. Компанія сраэу измнилась: полковникъ и м-съ Кепедосъ ухали. Лайонъ говорилъ себ, что разлука съ дамой его сердца влечетъ не столько конецъ, сколько начало ихъ дальнйшаго знакомства, и вскор по возвращеніи въ городъ отправился въ ней съ визитомъ. Она сказала ему, когда ее можно застать дома, она, повидимому, благоволила къ нему.

Но если она благоволила къ нему, то почему не вышла за него замужъ? или, по крайней мр, почему не жалетъ о томъ, что не вышла? Если она жалетъ, то отлично это скрываетъ. Любопытство Лайона насчетъ этого пункта можетъ показаться празднымъ, по такое любопытство можно извинить разочарованному человку.

Онъ вдь въ сущности такъ малаго желалъ: не того, чтобы она полюбила его теперь или позволила бы ему любить себя, но только чтобы она показала ему, что жалетъ о прошломъ. Вмсто того она хвасталась передъ нимъ своей маленькой дочкой. Дитя было необыкновенно красиво и съ прекрасными, невинными глазками, но это не помшало Лайону задать себ вопросъ: неужели и она лгунья?

Эта мысль очень сильно заняла его. Онъ представлялъ себ, съ какой тревогой должна слдить мать, по мр того какъ дочь выростала, за симптомами наслдственнаго порока. Какое отрадное занятіе для Эвелины Брантъ!

А сама она лгала ребенку, покрывая отца?.. Вдь надо же было охранять его авторитетъ въ глазахъ дочери!

Или онъ сдерживался при маленькой двочк, такъ что она не слышала отъ него тхъ разсказовъ, которыми онъ угощалъ другихъ?

Лайонъ сомнвался въ этомъ: талантъ долженъ былъ брать верхъ, и единственное спасеніе для ребенка было въ его наивности. Она не могла еще судить о людяхъ, она была слишкомъ мала. Если она выростетъ умной двушкой, то наврное пойдетъ по слдамъ отца. Очаровательное утшеніе для матери! Ея личико не было нахально, но вдь и у отца нахальство совсмъ не бросалось въ глаза, такъ что это ничего ровно не доказываетъ.

Лайонъ не разъ напоминалъ своимъ друзьямъ про ихъ общаніе дать ему снять съ Эми портретъ, и теперь ждалъ только, когда онъ будетъ свободенъ.

Ему очень хотлось также написать полковника, и онъ общалъ себ отъ этого большое удовольствіе. Онъ разоблачитъ его, онъ обнаружитъ его тайную сущность, о которой онъ говорилъ съ сэромъ Дэвидомъ, и никто, кром посвященныхъ, этого не узнаетъ.

Портретъ будетъ совершенствомъ въ своемъ род: мастерскимъ произведеніемъ тонкой психологіи и легальнаго предательства.

Онъ долгіе годы мечталъ о томъ, чтобы написать нчто такое, что бы было произведеніемъ не только живописца, но и психолога. И вотъ, наконецъ, онъ нашелъ достойный сюжетъ. Очень жаль, что характеристическая черта его непохвальная, но это не его вина.

Ему казалось, что никто еще такъ не выворачивалъ наизнанку полковника, какъ онъ, и онъ длалъ это не только по инстинкту, но и по плану. Бывали моменты, когда онъ почти пугался успшности своего плана: бдный джентльменъ заходилъ такъ далеко. Онъ какъ-нибудь опомнится, поглядитъ Лайону въ глаза, догадается, что тотъ его дурачитъ, и скажетъ объ этомъ жен. Не то, чтобы Лайонъ очень боялся этого,— лишь бы она не подумала (а это непремнно такъ будетъ), что и она также имъ одурачена.

Онъ теперь до того привыкъ навщать ее по воскресеньямъ днемъ, что сердился, когда ея не было въ Лондон. Это случалось часто, такъ какъ супруги Кепедосъ вчно разъзжали по гостямъ, и полковникъ вчно стремился куда-нибудь на охоту, которую онъ особенно любилъ на чужой счетъ.

Лайону казалось, что такой образъ жизни долженъ быть особенно непріятенъ его жен, такъ какъ онъ находилъ, что полковникъ особенно завирается, когда гоститъ гд-нибудь въ замк. Казалось бы, что для нея должно быть отдохновеніемъ и удовольствіемъ отпускать его одного, и не быть свидтельницей его подвиговъ! Она дйствительно говорила Лайону, что лучше любитъ сидть дома, но забыла прибавить, что это происходитъ отъ того, что въ чужомъ дом она чувствуетъ себя на иголкахъ, нтъ, она объяснила любовь къ домосдству желаніемъ поменьше разставаться съ ребенкомъ.

Можетъ быть и не преступно вести себя такъ, какъ ея мужъ, по вульгарно несомннно: бдный Лайонъ былъ въ восторг, когда вывелъ эту формулу. Безъ сомннія, онъ когда-нибудь зарвется… и тогда станетъ прямо опаснымъ животнымъ. А какъ онъ былъ вульгаренъ, несмотря на свою талантливость, красоту и безнаказанность!

Два раза, въ вид исключенія, полковникъ узжалъ въ конц зимы на охоту одинъ, а жена оставалась дома. Лайонъ еще не дошелъ до того состоянія, чтобы спрашивать самого себя: не играетъ ли роль въ ея неподвижности нежеланіе лишиться его визитовъ.

Такой вопросъ можетъ быть былъ бы кстати поздне, когда онъ началъ писать портретъ ребенка и она всегда прізжала съ нимъ. Но не въ ея характер было притворяться, прикрывать одно чувство другимъ, и онъ ясно видлъ, что она страстно любить свою дочь, несмотря на порочную кровь, которая текла въ жилахъ маленькой двочки.

Она прізжала неукоснительно, хотя Лайонъ умножалъ сеансы: никогда Эми не довряли гувернантк или горничной. Портретъ бднаго стараго сэра Дэвида былъ оконченъ въ десять дней, но потребовалось нсколько мсяцевъ для того, чтобы написать кругленькое, красивое личико ребенка. Сеансъ слдовалъ за сеансомъ, и посторонній наблюдатель могъ бы подумать, что онъ до смерти утомляетъ ребенка. Но Лайонъ зналъ, что это не такъ, и м-съ Кепедосъ знала это: они бесдовали вдвоемъ въ т длинные промежутки отдыха, который онъ давалъ двочк, и она, разставшись съ позой, бгала по большой мастерской, забавлялась собранными въ ней рдкостями, играла старыми драпировками и костюмами, пользуясь предоставленной ей полной свободой трогать все, что ей угодно. Мать ея и м-ръ Лайонъ сидли и разговаривали, онъ откладывалъ въ сторону кисти и откидывался на спинку стула. И всегда при этомъ поилъ ихъ чаемъ.

Чего м-съ Кепедосъ не знала — это того, какъ онъ неглижировалъ другими заказами въ эти долгія недли: у женщинъ плохо развито воображеніе въ томъ, что касается мужской работы, и въ этомъ отношеніи он обыкновенно ограничиваются смутною мыслью, что все это, слава Богу, пустяки.

На дл же Лайонъ отложилъ въ сторону вс остальныя работы и заставлялъ ждать не одну знаменитость. Имъ случалось и молчать по получасу, когда онъ укладывалъ кисти, наслаждаясь про себя присутствіемъ Эвелины. Она охотно молчала, если онъ не выводилъ ее насильно изъ молчанія своими разспросами. Молчаніе было ей по сердцу, а не наскучило. Иногда она брала книгу… ихъ было много кругомъ, иногда же сидла въ креслахъ, молча слдя за его работой (но никогда не высказывала своего мннія и не давала никакихъ совтовъ), какъ будто ее интересовала всякая черточка въ портрет дочери. Эти черточки бывали очень часто немного безтолковы: онъ больше былъ занятъ своими чувствами, чмъ своею кистью. Онъ былъ такъ же мало смущенъ, какъ и она, но гораздо сильне волновался: казалось, что во время этихъ сеансовъ (дитя было тоже удивительно покойно) нчто выростало между ними… какое-то молчаливое соглашеніе, какая-то невыговоренная тайна!

По крайней мр ему такъ казалось, но въ сущности онъ не могъ быть увренъ въ томъ, что и она раздляетъ это ощущеніе.

То, чего онъ ждалъ отъ нея, было въ сущности весьма незначительно, онъ не ждалъ, чтобы она созналась ему, что несчастлива. Онъ былъ бы вполн доволенъ, еслибы она молча дала ему почувствовать, что соглашается съ тмъ, что съ нимъ ея жизнь была бы счастливе. Иногда ему казалось — онъ былъ настолько заносчивъ,— что признакомъ этого служитъ то, что она съ такимъ удовольствіемъ сидитъ у него въ мастерской.

III.

Наконецъ онъ завелъ рчь о портрет полковника: дло было уже въ конц сезона, когда скоро вс должны были разъхаться изъ Лондона. Онъ говорилъ, что приступъ — великое дло, онъ начнетъ портретъ теперь же, а затмъ осенью, когда они вернутся въ Лондонъ, докончитъ его.

М-съ Кепедосъ возражала на это, что не можетъ ршительно принять отъ него другого такого цннаго подарка. Лайонъ уже разъ подарилъ ей ея собственный портретъ и видлъ, какъ они неделикатно съ нимъ поступили. Теперь онъ готовитъ ей новый чудный подарокъ: портретъ дочери, портретъ, очевидно, будетъ обыкновенно хорошъ, когда онъ только ршитъ, что доволенъ имъ и признаетъ его оконченнымъ. И съ этимъ подаркомъ она не разстанется во вки.

Но на этомъ его великодушію долженъ быть конецъ, не могутъ же они такъ злоупотреблять имъ. Они не могутъ заказать ему портретъ — это онъ, конечно, понимаетъ безъ объясненій: такая роскошь имъ не по средствамъ, потому что они знаютъ, какія цны ему платятъ за портреты.

Кром того, чмъ они заслужили, и главное — чмъ заслужила, чтобы онъ осыпалъ ихъ такими подарками? Нтъ! это ршительно былъ бы слишкомъ крупный подарокъ, Климентъ не можетъ принять его.

Лайонъ выслушалъ ее молча, не возражая, не протестуя и не переставая работать, и, наконецъ, сказалъ:

— Хорошо, если вы не хотите взять портретъ себ, то почему бы вашему мужу не посидть для моего собственнаго удовольствія и выгоды? Пусть это будетъ одолженіемъ, милостью, которой я у него прошу. Мн будетъ очень выгодно написать его портретъ, и онъ останется у меня.

— Какимъ образомъ это можетъ быть вамъ выгоднымъ?— спросила м-съ Кепедосъ.

— Помилуйте, онъ — такая рдкая модель… такой интересный сюжетъ. У него такое выразительное лицо. Я почерпну въ этомъ портрет очень многое для себя.

— Чмъ у него такое выразительное лицо?— спросила м-съ Кепедосъ,

— Оно выражаетъ его характеръ.

— А вы разв хотите написать его характеръ?

— Непремнно. Это именно и даетъ всякій великій портретъ, а я сдлаю портретъ полковника великимъ, онъ прославитъ меня. Вы видите, что моя цль вполн эгоистическая.

— Зачмъ вамъ слава, когда вы и безъ того знамениты?

— О! я ненасытенъ! Исполните мою просьбу.

— Его характеръ благородный,— замтила м-съ Кепедосъ.

— Поврьте, что я его напишу такимъ, каковъ онъ есть!— вскричалъ Лайонъ, слегка стыдясь самого себя.

М-съ Кепедосъ сказала, уходя, что ея мужъ по всей вроятности приметъ его предложеніе, но прибавила:

— Я бы ни за что на свт не позволила вамъ вывернуть себя наизнанку!

— О! васъ я бы могъ написать въ потемкахъ!— засмялся Лайонъ.

Полковникъ вскор посл того объявилъ, что онъ въ распоряженіи художника, и къ концу іюля далъ ему уже нсколько сеансовъ. Лайонъ не разочаровался ни въ доброкачественности модели, ни въ успшности собственныхъ усилій, на этотъ разъ онъ былъ увренъ въ себ и въ томъ, что напишетъ замчательное произведеніе.

Онъ былъ въ отличномъ настроеніи: въ восторг отъ своего сюжета и глубоко заинтересованъ своей задачей. Единственнымъ пунктомъ, смущавшимъ его, было то, что когда онъ пошлетъ свое произведеніе на выставку въ академію, ему нельзя будетъ обозначить его въ каталог подъ названіемъ: ‘Лгунъ’.

Какъ бы то ни было, это бда поправимая, потому что онъ ршилъ, что сдлаетъ характеръ портрета понятнымъ даже для тупицъ, такимъ же яркимъ и бьющимъ въ носъ, какъ былъ онъ ярокъ и билъ въ носъ въ оригинал.

Такъ какъ онъ ничего другого въ полковник не видлъ, то поставилъ себ за удовольствіе ничего другого и не изображать. Какъ онъ этого достигнетъ, онъ и самъ бы не могъ сказать, но повидимому тайна творчества была ему открыта, и каждый разъ, какъ онъ сидлъ за работой, онъ сильне въ томъ убждался.

То, что онъ хотлъ выразить, сказывалось и въ глазахъ, и во рту, и въ каждой черт лица, и въ каждой подробности всей позы, въ контурахъ подбородка, въ томъ, какъ волосы росли на голов, какъ были закручены усы, и въ бглой улыбк, и даже въ томъ, какъ дышала грудь.

Короче сказать, на полотн былъ пригвожденъ лгунъ, и такъ онъ долженъ былъ остаться до скончанія вка.

Въ Европ существовало съ дюжину портретовъ, которые Лайонъ считалъ безсмертными, они были безсмертны потому, что такъ же совершенно сохранились, какъ были совершенно написаны. Въ эту маленькую, безподобную группу замыслилъ онъ занести и тотъ портретъ, надъ которымъ теперь работалъ.

Однимъ изъ произведеній, входившихъ въ эту группу, была, великолпная картина Морони въ Національной Галере:— молодой портной въ блой куртк за столомъ и съ большими ножницами въ рукахъ. Полковникъ былъ не портной, а модель Moрони — хотя и портной, но не лгунъ. Но что касается мастерской ясности, съ какой переданъ сюжетъ, то его произведеніе будетъ одного съ тмъ рода. Онъ въ большей степени, чмъ когда-либо, чувствовалъ, къ своему величайшему удовольствію, какъ сама жизнь била у него изъ-подх кисти.

Полковникъ, какъ оказалось, любилъ болтать на сеансахъ, что было великимъ благополучіемъ, такъ какъ его болтовня вдохновляла Лайона. Лайонъ приводилъ въ исполненіе мысль вывернуть его наизнанку, которую лелялъ столько мсяцевъ сряду: лучшаго случая для этого не могло быть. Онъ поощрялъ, возбуждая его къ вранью, высказывалъ неограниченную вру въ то, что тотъ говорилъ, а самъ вставлялъ слово только тогда, когда умолкалъ полковникъ, и съ тмъ, чтобы расшевелить его.

У полковника были моменты усталости, когда его воображеніе истощалось, и тогда Лайонъ чувствовалъ, что и портретъ также застывалъ. Чмъ выше забирался его собесдникъ, чмъ дальше уносился на крыльяхъ фантазіи, тмъ успшне художникъ писалъ, ему хотлось бы, чтобы онъ никогда не умолкалъ. Онъ подбивалъ его къ дальнйшимъ подвигамъ, когда тотъ остывалъ, и боялся одного только: какъ бы полковникъ не сообразилъ,въ чемъ дло. Но тому, очевидно, это и въ голову не приходило, онъ распускался какъ маковъ цвтъ на солнц художническаго вниманія.

Такимъ образомъ портретъ быстро подвигался впередъ, удивительно какъ много было сдлано въ такое краткое время, сравнительно съ тмъ, какъ медленно двигался портретъ двочки.

Къ пятому августа портретъ былъ уже почти оконченъ: только этотъ день могъ еще полковникъ подарить Лайону, такъ какъ на слдующее утро узжалъ съ женой изъ Лондона. Лайонъ былъ, чрезвычайно какъ доволенъ: онъ занесъ уже на полотно все, что ему нужно, остальное легко докончить и безъ оригинала. Во всякомъ случа торопиться не къ чему: онъ дастъ портрету выстояться вплоть до своего собственнаго возвращенія въ Лондонъ, въ ноябр мсяц, и тогда на свжій взглядъ ему легче будетъ судить о немъ.

На вопросъ полковника: можетъ ли жена пріхать взглянуть на портретъ завтра, если выберется у нея свободная минутка,— ей такъ этого хотлось,— Лайонъ попросилъ, какъ особеннаго одолженія, чтобы она немного погодила: онъ самъ еще недоволенъ своей работой. Это было повтореніе того, что онъ говорилъ м-съ Кепедосъ, когда, во время его послдняго визита, она выразила желаніе пріхать взглянуть на портретъ: онъ попросилъ отсрочки, говоря, что еще недоволенъ самъ тмъ, что сдлано. Въ сущности онъ былъ въ восторг, но немного стыдился самого себя.

Пятаго августа погода была очень жаркая, и въ этотъ день, въ то время, какъ полковникъ сидлъ и вралъ, Лайонъ отворилъ для прохлады маленькую боковую дверь, которая вела прямо изъ его студіи въ садъ и черезъ которую приходили и уходили модели и постители боле скромнаго рода, приносили полотно, натянутое на рамку, укупоренные ящики и другіе профессіональные матеріалы. Главный входъ велъ черезъ домъ и его собственные аппартаменты, и, проходя черезъ него, вы прежде всего попадали въ верхнюю галерею, откуда по старинной живописной лстниц спускались въ большую, расписанную, заставленную разными диковинками, мастерскую. Видъ этой мастерской сверху со всми рдкостями, какія въ ней собралъ Лайонъ, всегда вызывалъ крики восторга у лицъ, приходившихъ въ студію черезъ галерею.

Входъ черезъ садъ былъ проще и вмст съ тмъ удобне и интимне. Владнія Лайона въ Сенъ-Джонсъ-Вуд были необширны, но когда дверь была раскрыта въ лтній день, то въ нее виднлись цвты и деревья и слышалось пніе птичекъ.

Въ то утро черезъ эту дверь въ мастерскую явилась безъ доклада одна постительница, не старая еще женщина, которую полковникъ замтилъ еще тогда, когда она дошла до средины комнаты. Она подкралась неслышно и, поглядывая то на одного, то на другого пріятеля, проговорила:

— О, Боже, да тутъ уже кто-то есть!

Лайонъ только теперь замтилъ ея присутствіе и вскрикнулъ съ неудовольствіемъ. Постительница принадлежала къ довольно несносному классу людей: модели въ поискахъ за нанимателемъ, и объяснила, что осмлилась такъ прямо войти потому, что часто, когда она приходила предлагать свои услуги живописцамъ, прислуга подшучивала надъ нею и прогоняла даже безъ доклада.

— Но какъ вы прошли въ садъ?— спросилъ Лайонъ.

— Калитка была отперта, сэръ,— та, черезъ которую ходятъ слуги,— мясникъ только-что въхалъ съ своей телжкой.

— Мяснику слдовало запереть калитку,— замтилъ Лайонъ.

— Я вамъ, значитъ, не нужна, сэръ?— продолжала особа.

Лайонъ, занятый портретомъ, не обращалъ больше на нее вниманія. Но полковникъ разглядывалъ ее съ интересомъ. Она принадлежала къ тому сорту людей, про которыхъ нельзя сказать: молоды ли они и только старообразны, или же, наоборотъ: стары, да моложавы, во всякомъ случа она-таки пожила на своемъ вку, и хотя лицо ея было румяно, но его никакимъ образомъ нельзя было назвать свжимъ.

Тмъ не мене она была недурна собой, и можно было думать, что когда-то у нея былъ прекрасный цвтъ лица.

На ней была надта шляпа съ перьями, платье, отдланное стеклярусомъ, длинныя черныя перчатки, заканчивавшіяся серебряными браслетами, и стоптанные башмаки.

По общему виду ее можно было принять не то за гувернантку безъ мста, не то за актрису, ищущую ангажемента, то-есть вообще за особу безъ опредленныхъ занятій.

Она была грязна и истаскана, и посл того, какъ пробыла нкоторое время въ комнат, воздухъ или, врне сказать, обоняніе было поражено запахомъ алкоголя. Она проглатывала букву h тамъ, гд ее слдовало произносить, и вставляла ее туда, гд ея вовсе не требовалось, какъ это длаютъ необразованные люди въ Англіи. Когда Лайонъ поблагодарилъ ее, говоря, что ея услуги ему не требуются, она отвтила:

— Однако, я вамъ прежде служила.

— Я васъ не помню,— сказалъ Лайонъ.

— Ну, такъ надюсь, что публика, которая смотрла ваши картины, меня помнитъ! Я очень занята, но подумала, отчего бы не заглянуть къ вамъ мимоходомъ.

— Очень вамъ обязанъ.

— Если я вамъ когда-нибудь понадоблюсь, то пришлите открытое письмо.

— Я никогда не посылаю открытыхъ писемъ,— сказалъ Лайонъ.

— О! прекрасно! закрытое еще лучше! адресуйте: миссъ Джеральдин: Мортимеръ-Терресъ-Мьюсъ, Нотгингъ-(Х)илль…

— Очень хорошо, буду помнить.

Миссъ Джеральдина не уходила.

— Я думала: зайду на всякій случай.

— На меня вы напрасно разсчитываете, я вдь портретистъ.

— Да, вижу, что вы портретистъ. Я бы желала быть на мст этого джентльмена.

— Боюсь, что въ такомъ случа портретъ не былъ бы на меня похожъ,— засмялся полковникъ.

— О! конечно! вы безъ всякаго сравненія красиве меня! Но я ненавижу портреты!— объявила миссъ Джеральдина.— Они отбиваютъ у насъ хлбъ.

— Ну, чтожъ, такъ много живописцевъ не умютъ ихъ писать,— утшилъ Лайонъ.

— О! я служила моделью для многихъ… и только для самыхъ первыхъ. Многіе совсмъ не могутъ обойтись безъ меня.

— Я радъ, что вы въ такомъ ходу.

Лайону она надола, и онъ объявилъ, что больше ее не задерживаетъ, а если она ему понадобится, то онъ дастъ ей знать.

— Очень хорошо, не забудьте прибавить: Мьюсъ… Очень жаль! Вы не умете такъ позировать какъ мы,— обратилась она въ полковнику.— Если я вамъ понадоблюсь, сэръ, то…

— Вы ему мшаете, вы его смущаете,— проговорилъ Лайонъ.

— Смущаю его! о, Господи!— закричала постительница со смхомъ, отъ котораго въ воздух сильне запахло алкоголемъ.

— Можетъ быть, вы посылаете открытыя письма?— продолжала она обращаться въ полковнику.

И затмъ, шатаясь, направилась къ дверямъ. Она вышла въ садъ, черезъ который и пришла.

— Какъ ужасно, она пьяна!— сказалъ Лайонъ.

Онъ усердно писалъ, но тутъ невольно поднялъ голову, и на его лиц выразилось отвращеніе.

Миссъ Джеральдина стояла въ открытыхъ дверяхъ и заглядывала въ комнату.

— Я ненавижу эти штуки!— прокричала она съ хохотомъ, подтвердившимъ замчаніе Лайона.

— Какія штуки! что она хотла сказать?— спросилъ полковникъ.

— О! то, что я пишу вашъ портретъ, вмсто того, чтобы писать съ нея.

— А вы прежде писали съ нея?

— Никогда въ жизни, я ее и не видывалъ, она ошибается.

Полковникъ молчалъ съ минуту, наконецъ, замтилъ:

— Она была очень хорошенькая лтъ десять тому назадъ.

— Вроятно, но теперь совсмъ отцвла. Я ихъ вообще не переношу, мн модели совсмъ не нужны.

— Другъ мой, она вовсе не модель,— сказалъ полковникъ, смясь.

— Въ настоящее время, конечно, нтъ, она не стоитъ этого названія, но когда-то была моделью.

— Jamais de la vie! Все это одинъ предлогъ.

— Предлогъ?

Лайонъ насторожилъ уши, ожидая, что за тмъ воспослдуетъ.

— Она пришла не къ вамъ, а во мн.

— Я замтилъ, что она поглядывала на васъ. Что же ей отъ васъ нужно?

— О! какъ-нибудь повредить мн. Она меня ненавидитъ… пропасть женщинъ меня ненавидятъ. Она подстерегаетъ меня, слдитъ за мной.

Лайонъ откинулся на спинку стула. Онъ не врилъ ни одному слову, но тмъ не мене былъ въ восторг, и всего боле — отъ яснаго, открытаго взгляда полковника. Исторія сочинена тутъ же на мст.

— Бдный полковникъ!— пробормоталъ онъ съ дружескимъ участіемъ и состраданіемъ.

— Мн досадно стало, когда она вошла, но я не удивился,— продолжалъ полковникъ.

— Вы очень хорошо скрыли свою досаду.

— Ахъ! когда человкъ пройдетъ черезъ то, что я прошелъ! Но сегодня, по правд сказать, я былъ къ этому отчасти приготовленъ. Я видлъ, какъ она вертлась тутъ неподалеку: она вдь слдитъ за мной по пятамъ. Сегодня утромъ я видлъ ее около своего дома, она должно быть проводила меня сюда.

— Но кто же она? и откуда въ ней такая наглость?

— Да, она — наглая женщина, но вы видли, что я ее укротилъ. Но, конечно, съ ея стороны большая дерзость, что она сюда пожаловала. О! она дурная женщина! Она вовсе не модель и никогда ею не была. По всей вроятности она знавала такихъ, которыя были моделями, и переняла отъ нихъ манеру. Она подцпила-было одного моего пріятеля десять лтъ тому назадъ… глупаго мальчишку, котораго бы и выручать не стоило, да только я долженъ былъ, по фамильнымъ обстоятельствамъ, принять въ немъ участіе. Это давняя исторія… я, по правд сказать, и забылъ о ней. Ей теперь ни мало, ни много тридцать-восемь лтъ. Я выручилъ пріятеля изъ ея лапъ, а ее отправилъ къ чорту. Она знала, что мн этимъ обязана. И никогда не могла мн этого простить… Мн кажется, что она не въ своемъ ум. Ее зовутъ совсмъ не Джеральдиной, и я сильно сомнваюсь, чтобы она сообщила настоящій свой адресъ.

— Ахъ! а какъ же ее зовутъ?— спросилъ Лайонъ съ большемъ вниманіемъ.

Подробности всегда умножалась, когда полковника хорошенько пришпорить, и исторія лилась ркой.

— Ее зовутъ Пирсонъ, Гарріэта Пирсонъ, но она привыкла величать себя Гренадиной, въ честь рома, кажется. Гренадина — Джеральдина: переходъ отъ одного къ другому не труденъ.

Лайонъ былъ въ восторг отъ быстрой сообразительности своего собесдника, и тотъ продолжалъ:

— Я цлые годы забылъ о ней и думать, я совсмъ потерялъ ее изъ виду. Не знаю, что именно она забрала себ въ голову, но въ сущности она безвредна. Когда я пріхалъ, мн показалось, что я видлъ ее на улиц. Должно быть, она выслдила, что я здсь бываю, и пришла сюда раньше меня. Мн кажется, или врне сказать, я увренъ, она меня дожидается за угломъ.

— Не лучше ли вамъ обратиться въ полиціи?— спросилъ Лайонъ, смясь.

— Лучшая полиція — это пять шиллинговъ… я готовъ ими пожертвовать. Только бы она не припасла пузырька съ срной кислотой. Но вдь он обливаютъ срной кислотой только тхъ мужчинъ, которые ихъ обманули, а я ее не обманывалъ, я съ перваго раза, какъ увидлъ ее, сказалъ, что этому не бывать. О! если она поджидаетъ меня, то мы вмст пройдемся нсколько шаговъ и объяснимся, а я, какъ уже сказалъ, пожертвую пятью шиллингами.

— Хорошо,— отвчалъ Лайонъ:— я готовъ съ своей стороны еще прибавить пять.

Онъ чувствовалъ, что это недорогая плата за такую забаву.

Забав, однако, наступилъ конецъ съ отъздомъ полковника. Лайонъ надялся на письмо съ продолженіемъ фиктивнаго романа, но должно быть блестящій разсказчикъ не владлъ такъ мастерски перомъ.

Какъ бы то ни было, онъ ухалъ изъ города, не написавъ ни строчки. Они условились, что увидятся черезъ три мсяца.

Оливеръ Лайонъ всегда проводилъ каникулы одинаково, первую недлю онъ гостилъ у старшаго брата, счастливаго обладателя на юг Англіи просторнаго стариннаго дома съ стариннымъ садомъ, который приводилъ его въ восторгъ, а затмъ узжалъ за границу, обыкновенно въ Италію или въ Испанію. Этотъ годъ онъ выполнилъ программу, простившись съ своей недоконченной картиной, какъ это всегда бывало съ идеей, которую онъ силился перенести на полотно, онъ былъ лишь на половину доволенъ.

Однажды утромъ, въ деревн, куря трубку на старинной террас, онъ вдругъ почувствовалъ непреодолимое желаніе снова поглядть на свою картину и сдлать кое-какія ретуши. Желаніе было слишкомъ сильно, чтобъ не подчиниться ему, и хотя онъ долженъ былъ вернуться въ городъ только черезъ недлю, но онъ не въ силахъ былъ выжидать этого срока. Только взглянуть на картину! только какихъ-нибудь пять минутъ заняться ею, и нкоторыя сомннія, возникшія у него въ ум, будутъ ршены!

И вотъ, чтобы доставить себ это удовольствіе, онъ на слдующее утро слъ на поздъ и похалъ въ Лондонъ. Онъ не предупреждалъ заране о своемъ прізд, собираясь позавтракать въ клуб и вернуться въ Суссексъ съ пятичасовыхъ поздомъ.

Въ Сенъ-Джонсъ Вуд жизнь никогда не кипитъ ключомъ, а въ первыхъ числахъ сентября Лайонъ нашелъ совершенную пустыню въ прямыхъ, залитыхъ солнцемъ улицахъ, которымъ небольшія, оштукатуренныя садовыя стны съ наглухо-запертыми дверями сообщали немного восточный характеръ.

Въ его собственномъ дом,— куда онъ проникъ, самъ отворивъ ключомъ дверь, такъ какъ придерживался теоріи, что иногда полезно заставать слугъ врасплохъ,— царила тишина. Добрая женщина, которой предоставлено было охранять домъ и которая соединяла должности кухарки и экономки, скоро однако прибжала, заслышавъ его шаги, встртила его безъ конфуза и удивленія. Онъ сказалъ ей, что пріхалъ всего на нсколько часовъ… и будетъ заниматься въ студіи.

На это она отвтила ему, что онъ пріхалъ какъ разъ впору, чтобы увидть лэди и джентльмена, которые тамъ теперь находятся… Они пріхали всего лишь пять минутъ тому назадъ. Она имъ говорила, что барина нтъ дома, но они отвчали, что это ничего не значитъ, что они хотятъ только взглянуть на портретъ и ничего не тронуть.

— Я надюсь, что я не худо сдлала, что пустила ихъ, сэръ?— заключила экономка.— Джентльменъ сказалъ, что баринъ пишетъ съ него портретъ, и сообщилъ свою фамилію… странная такая, онъ, кажется, военный. Лэди — такая красавица, сэръ, да впрочемъ вы ихъ увидите.

— Хорошо,— отвтилъ Лайонъ, отлично догадываясь, кто были постители.

Добрая женщина не могла этого знать, потому что это ея не касалось, обыкновенно постителей впускалъ и выпускалъ лакей, который сопровождалъ барина въ деревню.

Лайонъ очень удивился, что м-съ Кепедосъ пріхала посмотрть на портретъ мужа, когда знала, что художникъ не желалъ этого: онъ такъ былъ увренъ въ возвышенномъ характер этой женщины. Но можетъ быть это не м-съ Кепедосъ, можетъ быть, полковникъ привезъ какую-нибудь назойливую знакомую, которой тоже хотлось, чтобы съ ея мужа снятъ былъ портретъ.

Во всякомъ случа почему они находятся въ город въ такое время?

Лайонъ съ любопытствомъ направился въ студію, онъ смутно сомнвался въ ‘порядочности’ образа дйствій своихъ друзей. Онъ раздвинулъ драпировку, висвшую на двери, которая вела изъ галереи въ студію, то-есть, врне сказать, онъ собирался ее раздвинуть, какъ вдругъ его остановилъ странный звукъ. Онъ долеталъ снизу изъ студіи и чрезвычайно поразилъ его, потому что походилъ на какой-то плачъ. Да! кто-то плакалъ съ криками и визгомъ! Оливеръ Лайонъ прислушивался съ минуту, затмъ прошелъ на балконъ, покрытый стариннымъ, толстымъ мавританскимъ ковромъ. Его шаги были неслышны, хотя онъ о томъ и не старался, и онъ вскор убдился, что не привлекъ вниманія лицъ, находившихся въ студіи, футовъ на двадцать ниже его.

Въ дйствительности они были такъ заняты, что немудрено, что его и не примтили. Сцена, представшая глазамъ Лайона, была самая удивительная, какую онъ когда-либо видлъ.

Деликатность и удивленіе помшали ему сначала прервать ее — онъ видлъ женщину, которая въ слезахъ бросилась на грудь своему спутнику, но вслдъ затмъ эти чувства уступили мсто уже совершенно опредленной мысли, которая заставила его спрятаться за драпировку.

Я долженъ прибавить, что та же мысль заставила его подглядывать на то, что происходило, въ щель, образовавшуюся между двумя половинками драпировки.

Онъ отлично понималъ что длаетъ, а именно: что подглядываетъ и подслушиваетъ какъ шпіонъ, но онъ понималъ также, что случай — исключительный, что въ его дом творится нчто такое, что можетъ привести къ самымъ неожиданнымъ и непріятнымъ, быть можетъ, для него результатамъ. Наблюденія, размышленія, соображенія — все это проносилось въ его голов какъ молнія.

Его постители стояли посреди комнаты: м-съ Кепедосъ обнимала мужа, рыдая и плача такъ, какъ еслибы у нея сердце разрывалось. Ея горе было мучительно для Оливера Лайона, но ему некогда было пожалть ее, потому что онъ услышалъ къ великому своему удивленію восклицанія полковника:

— Чортъ бы его побралъ! Чортъ бы его побралъ! Чортъ бы его побралъ!

Что случилось и кого онъ проклинаетъ?

Что случилось — это онъ увидлъ въ слдующій моментъ, а именно: что полковникъ вытащилъ на средину мастерской свой неоконченный портретъ (онъ зналъ, въ какой уголъ ставилъ его Лайонъ, лицомъ къ стн, чтобы онъ былъ въ сторонк и не мшалъ) и поставилъ его на мольбертъ передъ женой. Она взглянула на него и… очевидно, то, что она увидла, разстроило ее и вызвало взрывъ горя и негодованія.

Она слишкомъ отчаянно плакала, а полковникъ слишкомъ бшено ругался, чтобы озираться по сторонамъ. Сцена была до того неожиданна, что Лайонъ сначала и не сообразилъ, какое это торжество для его искусства: онъ только дивился, что бы это значило? Мысль о торжеств явилась нсколько позже. И однако онъ видлъ портретъ съ того мста, гд стоялъ, и былъ пораженъ его мастерствомъ, онъ этого не ожидалъ: полковникъ былъ на немъ какъ живой.

М-съ Кепедосъ оторвалась отъ мужа, бросилась на ближайшій стулъ и, опершись локтями на столъ, закрыла лицо руками. Ея рыданій не было больше слышно, но она вся содрогалась, какъ бы подавленная стыдомъ и горемъ. Мужъ ея съ минуту глядлъ на портретъ, затмъ подошелъ къ ней и сталъ ее утшать.

— Въ чемъ дло, моя душа? что съ тобой?— спросилъ онъ.

Лайонъ услышалъ ея отвтъ:

— Это жестоко! о! это слишкомъ жестоко!

— Чортъ бы его побралъ… чортъ бы его побралъ… чортъ бы его побралъ!— повторилъ полковникъ.

— Онъ все… все тутъ изобразилъ!— продолжала м-съ Кепедосъ.

— Чортъ его возьми, что такое онъ изобразилъ?

— Все, чего не слдовало изображать… все, что онъ подмтилъ… Это ужасно!

— Все, что онъ подмтилъ? Ну, такъ что-жъ такое? разв я не красивъ собой? Онъ меня написалъ красавцемъ.

М-съ Кепедосъ вскочила съ мста, она еще разъ взглянула на живописное предательство.

— Красавцемъ? уродомъ, уродомъ! только не это… не надо, не надо!

— Чего не это?.. чего не надо? Ради самого неба, объяснись!— загремлъ полковникъ.

Лайонъ могъ видть его раскраснвшееся, изумленное лицо.

— Того, что онъ написалъ! того, что онъ высмотрлъ въ теб! Онъ все понялъ… онъ догадался. И каждый увидитъ и догадается! Представь себ этотъ портретъ на выставк, въ академіи!

— Ты вн себя, милочка! но если теб этотъ портретъ такъ противенъ, то онъ и не пойдетъ на выставку.

— О! онъ непремнно пошлетъ его! онъ такъ хорошо написанъ. Уйдемъ… уйдемъ отсюда!— рыдала м-съ Кепедосъ, таща мужа за собой.

— Онъ такъ хорошо написанъ?— закричалъ бдняга.

— Уйдемъ… уйдемъ отсюда!— повторяла она, и направилась къ лстниц, которая вела на галерею.

— Не туда, не черезъ домъ! нельзя теб идти въ такомъ вид!— услышалъ Лайонъ возраженія полковника.— Сюда, мы тутъ пройдемъ,— прибавилъ онъ, и повелъ жену въ маленькой двери, которая вела въ садъ. Она была заложена на крюкъ, но онъ отложилъ крюкъ и отворилъ ее. Жена торопливо прошла, но онъ остановился въ дверяхъ, оглядываясь назадъ.

— Подожди меня минутку!— закричалъ онъ, и, видимо возбужденный, вернулся въ студію.

Онъ подошелъ въ портрету и снова поглядлъ на него.

— Чортъ бы его побралъ! чортъ бы его побралъ! чортъ бы его побралъ!— опять заругался онъ.

Лайонъ не могъ хорошенько понять, кого онъ посылаетъ въ чорту — портретъ или его автора. Полковникъ отошелъ отъ портрета и сталъ бгать по мастерской, точно искалъ чего-то. Лайонъ сначала не могъ понять, что ему нужно. Затмъ вдругъ сказалъ самому себ:— онъ хочетъ истребить портретъ!

Первымъ его побужденіемъ было броситься внизъ, но онъ удержался, въ ушахъ его еще раздавались рыданія Эвелины Брантъ.

Полковникъ нашелъ, что искалъ среди рдкостей, разложенныхъ на небольшомъ столик, и бросился назадъ въ мольберту. Лайонъ увидлъ, что онъ держалъ въ рукахъ небольшой восточный кинжалъ и съ яростью вонзилъ его въ полотно. Онъ казался одушевленнымъ внезапною яростью, потому что немилосердно пробилъ картину сверху до низу (Лайонъ зналъ, что кинжалъ очень острый), но, не довольствуясь этимъ, принялся тыкать имъ въ полотно, точно въ живую жертву — зрлище было поразительное: точно какое-то фигуральное самоубійство.

Еще нсколько секундъ… и полковникъ отбросилъ кинжалъ и поглядлъ на картину такъ, какъ еслибы ожидалъ, что изъ нея покажется кровь, посл того выбжалъ изъ мастерской, затворивъ за собой дверь.

Странне всего при этомъ было то, что Оливеръ Лайонъ не сдлалъ ни одного жеста, чтобы спасти картину. Но онъ не видлъ никакой утраты, а если и видлъ, то не жаллъ о ней, тмъ боле, что вс его сомннія были разршены: его бывшая пріятельница стыдилась своего мужа, и онъ заставилъ ее стыдиться, онъ достигъ великаго торжества, хотя картина его растерзана.

Это открытіе такъ взволновало его — какъ и вообще вся предыдущая сцена,— что когда онъ сошелъ съ лстницы посл того, какъ полковникъ ушелъ, то весь дрожалъ отъ счастливаго возбужденія, у него даже кружилась голова, и онъ вынужденъ былъ на минуту приссть.

Портретъ былъ весь въ клочкахъ, полковникъ буквально растерзалъ его. Лайонъ оставилъ его тамъ, гд онъ стоялъ, не притронулся къ нему, даже почти не глядлъ на него, онъ только ходилъ взадъ и впередъ по мастерской, въ волненіи, и это продолжалось около часу. Спустя это время, его экономка пришла спросить: не угодно ли ему позавтракать: подъ лстницей былъ проходъ изъ людской въ мастерскую.

— Ахъ! лэди и джентльменъ уже ушли, сэръ?— спросила она.— Я не слышала, какъ они уходили.

— Да, они ушли черезъ садъ.

Но тутъ она увидла портретъ и выпучила глаза.

— Боже! какъ вы его исполосовали, сэръ!

Лайонъ взялъ примръ съ полковника.

— Да! я изрзалъ его отъ досады.

— Господи помилуй! посл такихъ трудовъ! Потому что онъ имъ не понравился.

— Да, онъ имъ не понравился.

— Ну, на нихъ трудно угодить! не стоило и стараться!

— Сожгите его въ печк,— приказалъ Лайонъ:— онъ пригодится на растопки.

Онъ вернулся въ деревню съ поздомъ, который отходилъ въ 3 ч. 30 м., и черезъ нсколько дней ухалъ во Францію.

Въ продолженіе двухъ мсяцевъ, которые онъ отсутствовалъ изъ Англіи, онъ ждалъ чего-то., хотя самъ бы не могъ сказать, чего именно: какого-нибудь заявленія отъ полковника. Неужели онъ не напишетъ? неужели не объяснится? Неужели не догадается, что Лайонъ откроетъ, какъ онъ ‘исполосовалъ’ его, по выраженію его экономки, и не попытается какъ-нибудь выпутаться изъ бды? сознается ли онъ въ своей вин, или отречется?

Послднее будетъ очень трудно и потребуетъ исключительнаго примненія его творческой фантазіи въ виду того, что экономка Лайона сама впустила постителей и легко могла возстановить фактъ ихъ присутствія въ связи съ истребленіемъ картины. Будетъ ли полковникъ извиняться? предложитъ ли онъ какое-нибудь вознагражденіе за свой поступокъ, или же проявитъ вновь ту ярость, какую такъ внезапно и неожиданно вызвали въ немъ слова жены?

Ему придется или объявить, что онъ не прикасался къ картин, или же допустить, что онъ прикасался, и въ такомъ случа онъ долженъ будетъ измыслить какую-нибудь фантастическую исторію.

Лайонъ съ нетерпніемъ ждалъ этой исторіи и, не получая письма, ощущалъ большое разочарованіе. Но еще нетерпливе желалъ онъ услышать исторію изъ устъ м-съ Кепедосъ, если только исторія будетъ, потому что это послужитъ окончательнымъ доказательствомъ того, готова ли она поддерживать мужа вопреки и наперекоръ всему, или же способна пожалть и его, Лайона. Онъ ршительно не могъ себ представить, какого рода будетъ ея поведеніе: подтвердитъ ли она просто тотъ разсказъ, который придумаетъ полковникъ, или съ своей стороны придумаетъ новый?

Ему захотлось испытать ее, опередить событія. Онъ написалъ ей съ этою цлью изъ Венеціи въ тон установившагося между ними дружелюбія, прося извстій, сообщая о своихъ странствіяхъ, высказывая надежду на скорое свиданіе въ Лондон, но ни слова не упоминая о портрет.

Дни слдовали за днями, а отвта не приходило, вслдствіе чего онъ ршилъ, что она не въ состояніи ему писать,— что она все еще находится подъ впечатлніемъ волненія, произведеннаго его ‘предательствомъ’. Мужъ раздлялъ ея волненіе, а она одобряла его поступокъ, и въ результат все между ними кончено, и разрывъ неминуемъ.

Лайонъ отчасти жаллъ объ этомъ и вмст съ тмъ огорчался, что такіе прекрасные люди могли поступать такъ дурно. Но, наконецъ, его развеселило, хотя и мало просвтило прибытіе письма, короткаго, но добродушнаго, въ которомъ не было ни слда огорченія или угрызеній совсти. Самой интересной въ немъ частью былъ постскриптумъ, гласившій слдующее:

‘Мн надо повиниться передъ вами. Мы провели нсколько дней въ город въ первыхъ числахъ сентября, и я воспользовалась этимъ, чтобы нарушить ваше желаніе,— это было очень дурно съ моей стороны, но я никакъ не могла удержаться. Я заставила Климента отвезти меня въ вашу студію… мн такъ хотлось видть портретъ мужа, хотя вы и не хотли мн его показать. Мы заставили вашу служанку впустить насъ, и я поглядла на портретъ. Онъ удивительный!’

Слово: ‘удивительный’ — неизвстно что выражало, но во всякомъ случа это письмо не означало разрыва.

Въ первое же воскресенье по возвращеніи въ Лондонъ, Лайонъ отправился къ м-съ Кепедосъ завтракать. Весной она разъ навсегда пригласила его приходить, и онъ нсколько разъ уже пользовался этимъ приглашеніемъ. Въ этихъ случаяхъ (то было еще до того, какъ онъ началъ писать портретъ ея мужа) онъ видлъ полковника всего боле на-распашку. Тотчасъ посл завтрака хозяинъ исчезалъ (онъ здилъ съ визитами къ женщинамъ, какъ онъ выражался), и остальное время проходило всего пріятне, даже и тогда, когда бывали другіе постители.

Но вотъ въ первыхъ числахъ декабря Лайону посчастливилось застать супруговъ вдвоемъ, даже безъ Эми, которая рдко показывалась при гостяхъ.

Они сидли въ гостиной, дожидаясь, чтобы имъ пришли доложить, что завтракъ поданъ, и какъ только Лайонъ появился, полковникъ закричалъ:

— Любезный другъ, я очень радъ васъ видть! Я горю желаніемъ возобновить наши сеансы.

— О! да! портретъ вышелъ такой великолпный!— сказала м-съ Кепедосъ, подавая ему руку.

Лайонъ глядлъ то на одного, то на другую, онъ самъ не зналъ, чего ожидалъ, но только не этого.

— Ахъ! значитъ, вы довольны?

— Очень довольны!— отвтила м-съ Кепедосъ, улыбаясь своими чудными глазами.

— Она написала вамъ про наше маленькое преступленіе?— спросилъ ея мужъ.— Она затащила меня… я долженъ былъ пойти.

Лайонъ одну минуту подумалъ: ужъ не называетъ ли онъ своимъ маленькимъ преступленіемъ то, что изрзалъ картину, но слдующія слова полковника разсяли это предположеніе.

— Вы знаете, что я любилъ наши сеансы… это такой удобный случай для моей bavardise. И теперь какъ разъ я свободенъ.

— Вы забываете, что портретъ почти конченъ,— замтилъ Лайонъ.

— Въ самомъ дл? тмъ хуже, я бы съ удовольствіемъ опять началъ.

— Любезный другъ, мн придется опять начать!— проговорилъ Оливеръ Лайонъ, со смхомъ глядя на м-съ Кепедосъ.

Она не глядла на него, она встала, чтобы позвонить и велть подавать завтракать.

— Картина изрзана,— продолжалъ Лайонъ.

— Изрзана? Ахъ! зачмъ вы это сдлали?— спросила м-съ Кепедосъ, выпрямляясь передъ нимъ во всей своей ясной и роскошной красот.

Теперь она глядла на него, но была непроницаема.

— Не я изрзалъ ее… я нашелъ ее въ такомъ вид… всю въ клочкахъ!

— Не можетъ быть!— закричалъ полковникъ.

Лайонъ, улыбаясь, взглянулъ на него.

— Надюсь, что не вы это сдлали?

— Портретъ испорченъ?— освдомился полковникъ.

Онъ былъ такъ же безмятежно спокоенъ, какъ и жена, и сдлалъ видъ, что не считаетъ вопросъ Лайона серьезнымъ.

— Разв изъ любви въ сеансамъ, любезный другъ, еслибы мн пришло это въ голову, я бы это сдлалъ.

— И не вы?— спросилъ живописецъ у м-съ Кепедосъ.

Прежде чмъ она успла отвтить, мужъ схватилъ ее за руку, какъ будто озаренный новой идеей.

— Душа моя! это наврное сдлала та женщина, та женщина!

— Та женщина?— переспросила м-съ Кепедосъ.

И Лайонъ удивлялся, про какую женщину онъ говоритъ.

— Разв ты не помнишь, что когда мы вышли изъ мастерской, она была у дверей или неподалеку. Я говорилъ теб про нее… Джеральдина, Гренадина, та, что ворвалась къ вамъ въ тотъ день,— объяснялъ онъ Лайону.— Мы съ женой видли, какъ она вертлась около мастерской, я еще указалъ на нее Эвелин.

— Вы хотите сказать, что она испортила мою картину?

— Ахъ, да, припоминаю,— проговорила м-съ Кепедосъ со вздохомъ.

— Она опять ворвалась въ мастерскую, дорога ей знакомая, она поджидала удобнаго случая,— продолжалъ полковникъ.— Ахъ, негодная!

Лайонъ опустилъ глаза, онъ чувствовалъ, что покраснлъ. Вотъ какъ разъ то, чего онъ ожидалъ… что наступитъ день, когда полковникъ принесетъ въ жертву своей несчастной страсти невиннаго человка! И жена его могла содйствовать ему въ этомъ самомъ дл!

Лайонъ много разъ твердилъ себ, что она уже вышла изъ мастерской, когда полковникъ совершилъ свое злодяніе, но онъ былъ, тмъ не мене, вполн увренъ, что, вернувшись къ ней, мужъ немедленно сообщилъ ей о томъ, что сдлалъ.

Онъ былъ вн себя въ ту минуту, да еслибы онъ даже на сообщилъ ей, то она сама догадалась бы.

Лайонъ ни на секунду не поврилъ, что бдная миссъ Джеральдина вертлась около его двери, какъ не поврилъ и лтнему разсказу полковника о его знакомств съ этой особой. Лайонъ никогда не видлъ ее до того дня, какъ она ворвалась, къ нему въ мастерскую, но зналъ, кто она, и не сомнвался въ ея профессіи. Ему знакомы были вс типы лондонскихъ женскихъ моделей, во всемъ ихъ разнообразіи и во всхъ фазисахъ ихъ развитія и паденія. Когда онъ входилъ къ себ въ домъ, въ то знаменательное сентябрьское утро, вскор посл прибытія его друзей, онъ не видлъ никакихъ признаковъ того, чтобы миссъ Джеральдина слонялась около его мастерской.

Онъ отлично помнилъ, что улица была безлюдна и пустынна, тмъ боле, что когда кухарка сообщила ему, что въ его мастерскую пожаловали джентльменъ и лэди, онъ подивился, что не видлъ у своихъ дверей ни кареты, ни даже извозчичьяго кэба. Но вслдъ затмъ онъ подумалъ, что они, вроятно, прибыли по подземной желзной дорог,— онъ жилъ какъ разъ возл станціи Марльборо-Родъ и помнилъ, что полковникъ не разъ, являясь на сеансы, хвалилъ удобство этого сообщенія.

— Какъ же она попала въ мастерскую?— спросилъ онъ равнодушнымъ тономъ у своихъ собесдниковъ.

— Пойдемте завтракать,— предложила м-съ Кепедосъ и вы шла изъ комнаты.

— Мы прошли черезъ садъ, чтобы не безпокоить вашу прислугу, я хотлъ показать вашъ садъ жен.

Лайонъ пошелъ-было за хозяйкой, но полковникъ на минутку удержалъ его на площадк лстницы.

— Любезный другъ, неужели я былъ такъ глупъ, что не заперъ двери?

— Не знаю, полковникъ,— отвчалъ Лайонъ, спускаясь на лстниц.— Картина изрзана твердой и сильной рукой, точно тигръ растерзалъ ее.

— Ну, да вдь она настоящій тигръ, чортъ бы ее побралъ! ботъ почему я и хотлъ высвободить пріятеля изъ ея лапъ.

— Но я не понимаю ея мотивовъ.

— Она не въ своемъ ум и ненавидитъ меня — вотъ ея мотивы.

— Но она не ненавидитъ меня, любезный другъ!— отвтилъ Лайонъ, смясь.

— Она ненавидитъ портреты — разв вы не помните, что она это сказала? Портреты отбиваютъ хлбъ у моделей!

— Да, но если она совсмъ не модель, а только соврала, называясь моделью, то вдь, въ сущности, какое ей до того дло?

Этотъ вопросъ на секунду сбилъ съ толку полковника, но только на секунду.

— Ахъ! она не въ своемъ ум и ненавидитъ меня! неужели этого мало?

Они вошли въ столовую, гд м-съ Кепедосъ уже сидла за столомъ.

— Какъ ужасно! Какъ ужасно!— проговорила она.— Вы видите, что судьба противъ васъ. Провидніе не хочетъ допустить вашего безкорыстія, не хочетъ, чтобы вы писали мастерскія произведенія даромъ.

— Вы видли эту женщину?— спросилъ Лайонъ съ суровой ноткой въ голос, которую онъ не могъ вполн подавить.

М-съ Кепедосъ не разслышала этой нотки, или если и разслышала, то не обратила вниманія.

— Неподалеку отъ вашей двери стояла какая-то женщина, на которую Климентъ указалъ мн. Онъ что-то говорилъ мн про нее, но мы пошли другой дорогой.

— И вы думаете, что это она сдлала?

— Почемъ я знаю? если она это сдлала, то въ припадк умопомшательства, бдняжка.

— Хотлъ бы я добраться до нея,— сказалъ Лайонъ.

Онъ лгалъ, потому что не имлъ ни малйшаго желанія еще разъ бесдовать съ миссъ Джеральдиной. Онъ изобличилъ своихъ друзей передъ самимъ собой, но нисколько не желалъ обличать ихъ передъ другими, всего же мене передъ ними самими.

— О! будьте спокойны, что теперь она никогда больше не покажется вамъ на глаза! Она будетъ бгать отъ васъ!— вскричать полковникъ.

— Но я помню ея адресъ: Мортимеръ Террасъ-Мьюсъ, Ноттингь-Хилль.

— О! это чистйшія выдумка! такого мста нтъ.

— Боже! какая обманщица!— сказалъ Лайонъ.

— Вы подозрваете кого-нибудь другого?— спросилъ полковникъ.

— Нтъ, никого.

— А что говорятъ ваши слуги?

— Они говорятъ, что это не они сдлали, а я отвчаю, что и не говорю, что они это сдлали. Вотъ сущность нашихъ объясненій.

— А когда они замтили бду?

— Они ее совсмъ не замтили. Я первый замтилъ… когда вернулся.

— Ну, что-жъ, она легко могла проникнуть въ мастерскую,— сказалъ полковникъ.— Вы разв не помните, какъ она вертлась въ тотъ день, точно блка въ колес?

— Да, да, она могла бы изрзать картину въ три секунды, да только картина-то была спрятана въ углу.

— Дружище! не проклинайте меня! но, конечно, я вытащилъ ее изъ угла.

— И не поставили ее обратно на мсто?— трагически спросилъ Лайонъ.

— Ахъ! Климентъ, Климентъ! что я теб говорила!— воскликнула м-съ Кепедосъ тономъ нжнаго упрека.

Полковникъ драматически застоналъ и закрылъ руками лицо.

Слова его жены были послднимъ ударомъ для Лайона, они разрушили въ конецъ теорію, что она въ душ осталась врна, самой себ. Даже по отношенію въ прежнему другу и поклоннику она была неискренна и неправдива! Ему стало скверно, онъ не могъ сть, и самъ чувствовалъ, что у него странный видъ. Онъ что-то пробормоталъ про то, что безполезно плакать на то, чего исправить нельзя… и пытался перемнить разговоръ. Но это стоило ему отчаянныхъ усилій, и онъ дивился про себя: неужели они не чувствуютъ себя такъ же скверно, какъ онъ? Вообще онъ многому дивился: догадываются ли они, что онъ имъ не вритъ? (что онъ видлъ ихъ — этого они, конечно, знать не могли!) заране ли они придумали всю эту исторію, или разсказали ее по вдохновенію минуты? спорила ли она, протестовала ли, когда полковникъ предложилъ ей такъ соврать, и только сдалась на усиленныя просьбы? и не стыдно ли ей, не противно ли теперь, когда она на видъ такъ спокойна?

Жестокость, подлость обвиненія, взведеннаго ими на несчастную женщину, представлялась ему чудовищной… не мене чудовищной, чмъ легкомысліе, съ какимъ они рисковали вызвать ея негодующее опроверженіе.

Конечно, это опроверженіе, оправдывая ее, не могло служить обвиненіемъ противъ нихъ… Вс шансы были на ихъ сторон: полковникъ наврное разсчитываетъ, что миссъ Джеральдина въ самомъ дл навки скрылась во мрак неизвстности.

Лайону такъ хотлось покончить съ этимъ вопросомъ, что когда м-съ Кепедосъ, немного спустя, спросила его:

— Неужели ничего нельзя сдлать? нельзя исправить картины? вы знаете, вдь теперь чудеса длаютъ въ этомъ род?

— Не знаю, мн все равно, n’en parlons plus!— отвчалъ онъ.

Ея лицемріе возмущало его. И однако, чтобы окончательно пригвоздить ее къ позорному столбу, онъ спросилъ немного спустя:

— И вамъ въ самомъ дл понравился портретъ?

На что она отвтила ему, глядя прямо въ глаза, не поблднвъ и не покраснвъ, не обинуясь и не смущаясь:

— О, да! очень понравился.

Да! въ самомъ дл мужъ перевоспиталъ ее. Посл этого Лайонъ замолчалъ, и его хозяева тоже, какъ люди съ тактомъ, симпатизирующіе чужому горю и не желающіе его растравлять.

Когда они вышли изъ-за стола, полковникъ ушелъ изъ дому, не поднимаясь больше наверхъ, но Лайонъ отправился съ хозяйкой въ гостиную, замтивъ однако, что можетъ пробыть только нсколько секундъ.

Онъ провелъ эти секунды, стоя у камина. Хозяйка не садилась и его не просила садиться, манеры ея показывали, что она тоже собирается уходить изъ дому. Да, мужъ перевоспиталъ ее по своему. И однако Лайонъ мечталъ одно мгновеніе, что вотъ теперь, когда онъ остался наедин съ нею, она, быть можетъ, возьметъ назадъ свою ложь, попроситъ извиненія, доврится ему, скажетъ:— мой дорогой другъ, простите за эту безобразную комедію… вы понимаете!..

И какъ бы онъ тогда любилъ, жаллъ, охранялъ ее, помогалъ бы ей всю жизнь!

Если она неспособна ни на что подобное,— зачмъ она обращалась съ нимъ какъ съ дорогимъ давнишнимъ другомъ? зачмъ долгіе мсяцы водила за носъ… или въ род того? Зачмъ прізжала въ его мастерскую день за днемъ, подъ предлогомъ портрета дочери? зачмъ не хочетъ она быть вполн откровенной?

А она не хочетъ… не хочетъ. Онъ ясно видлъ это теперь. Она бродила по комнат, прибирая равныя мелочи, но ничего не говорила.

Вдругъ онъ спросилъ ее:

— Въ какую сторону она ушла, когда вы вышли изъ студіи?

— Кто она? женщина, которую мы видли?

— Да, странная пріятельница вашего мужа. Я ее выслжу, я такъ этого не оставлю.

Онъ не испугать ее хотлъ, а хотлъ только вызвать въ ней доброе движеніе, побудить ее сказать:— ахъ! пощадите меня! пощадите моего мужа! никакой такой женщины не существуетъ!

Вмсто того м-съ Кепедосъ отвчала:

— Она ушла въ противную сторону… перешла черезъ улицу. А мы пошли на станцію.

— И она узнала полковника… оглянулась?

— Да, оглянулась, но я не обратила на нее особеннаго вниманія. Мимо насъ прозжалъ кэбъ, и мы наняли его. Только тутъ Климентъ сообщилъ мн про нее: я помню, онъ говорилъ, что она тутъ вертится не къ добру. Намъ бы слдовало вернуться въ мастерскую.

— Да, вы бы спасли портретъ.

Съ минуту она молчала, затмъ улыбнулась и проговорила:

— Мн очень жаль портрета… за васъ… но не забудьте, что у меня остался оригиналъ!

Тутъ Лайонъ отвернулся, проговоривъ:

— Ну, мн пора идти!

Въ то время, какъ онъ медленными шагами шелъ по улиц, ему весьма живо представился тотъ моментъ, какъ онъ впервые увидлъ ее въ дом Ашморовъ, за обдомъ, не спускавшую глазъ съ мужа. Лайонъ пріостановился на перекрестк, неопредленно озираясь по сторонамъ. Онъ никогда больше къ ней не пойдетъ… никогда. Она все еще влюблена въ своего полковника, да и онъ перевоспиталъ ее окончательно на свой ладъ.

А. Э.

‘Встникъ Европы’, No 11, 1889

ЛГУНЪПОВСТЬ.

I.

II.

III.

Читайте также:

ЛГУНЪ
ПОВСТЬ.