Въ No 7 ‘Нивы’ за 1872 годъ мы помстили одинъ изъ эпизодовъ этой повсти героическихъ временъ казачества — именно, свиданіе младшаго сына Бульбы, Андрея, съ прекрасною польскою панною, которая соблазнила молодаго казака на измну родному длу и такимъ образомъ довела его до гибели отъ руки стараго отца, ставшаго сыноубійцей по долгу присяги. Нын мы прилагаемъ въ pendants новый рисунокъ, изображающій попытку стараго Тараса повидаться съ другимъ сыномъ своимъ, Остапомъ, истымъ типомъ запорожскаго лыцаря, взятымъ въ плнъ поляками. Остапъ сидитъ въ Варшавской тюрьм и на дняхъ должна состояться надъ нимъ злая казнь, поляки устроили громаднаго мднаго вола, пустаго внутри: въ этото мдное нутро посадятъ Остапа, а подъ воломъ разведутъ огонь и станутъ медленно жарить молодаго казака. Старый Тарасъ добрался до Варшавы на дн воза, наложеннаго сверху кирпичемъ — такъ и довезъ его жидъ Янкель за дв тысячи червонныхъ, и когда Тарасъ выкарабкался наконецъ изъ-подъ кирпича на жидовскомъ двор, онъ тотчасъ же увидлъ трехъ жидовъ, говорившихъ съ большимъ жаромъ. Янкель обратился къ нему и сказалъ, что все будетъ сдлано, что его Остапъ сидитъ въ городской темниц и хотя трудно будетъ уговорить стражей, но однакожь онъ надется доставить ему свиданіе.
Бульба вошелъ съ тремя жидами въ комнату.
Жиды начали опять говорить между собою на своемъ непонятномъ язык. Тарасъ поглядывалъ на каждаго изъ нихъ. Что-то казалось сильно потрясло его: на грубомъ и равнодушномъ лиц его вспыхнуло какое-то сокрушительное пламя надежды — надежды той, которая посщаетъ иногда человка въ послднемъ градус отчаянія, старое сердце его начало сильно биться какъ у юноши.
‘Слушайте, жиды! сказалъ онъ, и въ словахъ его было что-то восторженное. ‘Вы все на свт можете сдлать, выкопаете хоть изъ дна морскаго, и пословица давно уже говоритъ, что жидъ самого себя украдетъ, когда только захочетъ украсть. Освободите мн моего Остапа! Дайте случай убжать ему изъ дьявольскихъ рукъ. Вотъ я этому человку общалъ двнадцать тысячъ червонныхъ,— я прибавлю еще двнадцать! вс какіе у меня есть дорогіе кубки и закопанное въ землю золото, хату и послднюю одежду продамъ и заключу съ вами контрактъ на всю жизнь, съ тмъ чтобы все, что ни добуду на войн, длить съ вами пополамъ.
— О, не можно, любезный панъ, не можно! сказалъ со вздохомъ Янкель.
— Нтъ, не можно! сказалъ другой жидъ.
Вс три жида взглянули одинъ на другаго.
— А попробовать, сказалъ третій, боязливо поглядывая на двухъ другихъ:— можетъ быть Богъ дастъ.
Вс три жида заговорили по нмецки. Бульба, какъ ни наострялъ свой слухъ, ничего не могъ отгадать, онъ слышала, только часто произносимое слово: Мардохай, и больше ничего.
— Слушай, панъ! сказалъ Янкель:— нужно посовтоваться съ такимъ человкомъ, какого еще никогда не было на свт… У, у! То такой мудрый, какъ Соломонъ, и когда онъ ничего не сдлаетъ, то уже никто на свт не сдлаетъ. Сиди тутъ, вотъ ключъ — и не впускай никого. Жиды вышли на улицу.
Тарасъ заперъ дверь и смотрлъ въ маленькое окошечко на этотъ грязный жидовскій проспектъ. Три жида остановились посреди улицы и стали говорить довольно азартножъ нимъ при соединился скоро четвертый, наконецъ и пятый. Онъ слышалъ опять повторяемое: Мардохай, Мардохай. Жиды безпрестанно посматривали въ одну сторону улицы, наконецъ, въ конц ея изъ-за одного дряннаго дома показалась нога въ жидовскомъ башмак и замелькали Фалды полукафтанья. ‘А, Мардохай, Мардохай!’ закричали вс жиды въ одинъ голосъ. Тощій жидъ, нсколько короче Янкеля, но гораздо боле покрытый морщинами, съ преогромною верхнею губою, приблизился къ нетерпливой толп, и вс жиды наперерывъ спшили разсказывать ему, причемъ Мардохай нсколько разъ поглядывалъ на маленькое окошечко, и Тарасъ догадывался, что рчь шла о немъ. Мардохай размахивалъ руками, слушалъ, перебивалъ рчь, часто плевалъ на сторону, и поднималъ фалды полукафтанья, засовывалъ въ карманъ руку и вынималъ какія-то побрякушки, причемъ показывалъ прескверные свои панталоны. Наконецъ вс жиды подняли такой шумъ, что жидъ, стоявшій на сторож, долженъ былъ давать знаки къ молчанію, и Тарасъ уже началъ опасаться за свою безопасность,— но вспомнивши, что жиды не могутъ иначе разсуждать, какъ на улиц, что ихъ языка самъ демонъ не пойметъ, онъ успокоился.
Минуты дв спустя, жиды вмст вошли въ его комнату. Мардохай приблизился къ Тарасу, потрепалъ его по плечу, и сказалъ: ‘когда мы захочемъ сдлать, то ужь будетъ какъ нужно’.
Тарасъ поглядлъ на этого Соломона, какого еще не было на свт и получилъ нкоторую надежду.
Какъ извстно, надежда эта не сбылась, Мардохай поплатился только послднимъ пейсомъ, который вился изъ-подъ ярмолки его, а Остапъ былъ замученъ на площади на глазахъ отца.