Линдана и Вальмиръ.
Сочиненіе Госпожи Жанлисъ.
‘Встникъ Европы’, 1802, NoNo 16—17.
Линдана и Вальмир, Жанлис Мадлен Фелисите, Год: 1802
Время на прочтение: 28 минут(ы)
Была полночь. У Морфизы ужинало много гостей, въ карты играть перестали. Вс женщины въ 40 и въ 50 лтъ искали своихъ муфтъ и велли подвозить кареты. Скучные выходили одинъ за другимъ, зная хотя то свтское правило, что гд не ужинаютъ, тамъ не надобно сидть долго посл ужина. Морфиза благодарила, обнимала, провожала, говорила всякой гость ласковое слово. Жеркуръ, во время сего волненія, сидлъ покойно у камина, подл стола, на которомъ онъ два часа игралъ въ Вискъ — сидлъ тутъ для того, что не считалъ за нужное искать другова мста, не задумавшись, не съ намреніемъ, а единственно для покоя. Жеркуръ былъ одинъ изъ тхъ лнивыхъ людей, которыхъ сама Натура длаетъ философами: имъ хорошо везд, гд не дурно, они безъ всякихъ правилъ Морали любятъ миръ и тишину боле всего на свт, не бываютъ коварными для того, что коварство требуетъ дятельности, не знаютъ сильныхъ страстей, и среди общаго волненія наслаждаются истиннымъ сокровищемъ мудрости: умренностію и покоемъ. Не льзя назвать ихъ жизни скучною, нтъ, они могутъ быть забавны и чувствительны по своему. Не терпть есть уже для нихъ щастіе, думать, не зная о чемъ, отдыхать и не заботиться, кажется имъ живйшимъ удовольствіемъ. Они не хвалятся, не гордятся своею философіею, и слдственно бываютъ скромне обыкновенныхъ философовъ.
Наконецъ Морфиза освободилась отъ хлопотъ, проводила всхъ важныхъ, разсудительныхъ людей, которые не сидятъ до свту, и сердечно обрадовалась, видя у себя только друзей своихъ: прекрасную Линдану, богатую, двадцатилтнюю вдову — Бальмира, страстно влюбленнаго въ Линдану, но съ малою надеждою — и холоднаго Жеркура, который въ то время не имлъ никакой связи. Сли ближе къ камину. Одинъ Жеркуръ не тронулся съ мста, сидя на покойныхъ креслахъ и рукою облокотившись на столъ: ему было и такъ очень хорошо!… Сперва поговорили о тхъ, которые ухали, но скоро Вальмиръ обратилъ разговоръ на чувствительность. Имя отъ природы пылкую душу, онъ изъяснялся съ великимъ жаромъ и со всею неувренностію молодаго человка, который говоритъ о любви при своей любовниц. Морфиза восхищалась, Линдана слушала съ умиленіемъ, Жеркуръ отъ времени до времени улыбался, Вальмиръ, желая еще убдительне доказать власть любви, разсказывалъ многіе случаи: на примръ, какъ одинъ любовникъ, въ угожденіе любовниц, былъ шесть лтъ нмымъ, какъ другой десять лтъ выжилъ пустынникомъ, возвратился съ длинною бородою и съ пламеннымъ сердцемъ, какъ третій, исполняя волю богини своей, долженъ былъ завоевать тронъ и сдлался Александромъ отъ любви. Вс такія исторіи прекрасны, сказалъ Жеркуръ: но давно ли это случилось? Сей вопросъ замшалъ романическаго Вальмира, и гордость Линданы оскорбилась насмшкою холоднаго Жеркура. ‘Конечно, отвчала она съ притворною улыбкою: Жеркуръ правъ. Время любовныхъ чудесъ прошло, мы теперь ничто иное, какъ Царицы, сверженныя съ трона, слава наша состоитъ въ однихъ преданіяхъ древности, въ однихъ воспоминаніяхъ, власть потеряна — и навки!’ Нтъ, вы все царствуете, сказалъ Жеркуръ: но только образъ правленія сталъ другой..,. Тотъ же, тотъ же! перервалъ съ жаромъ Вальмиръ: онъ былъ и есть деспотической. Женщина, которую люблю, можетъ велть мн все — и непремнно сдлаю. — ‘Вы это думаете, и довольно!’ отвчалъ Жеркуръ. Увренъ, сказалъ Вальмиръ… ‘Какъ! не уже ли согласитесь на самое необыкновенное доказательство любви?’ спросила у него Линдана: ‘не уже ли все исполните, чего бы она ни потребовала?’ — Желаю только знать волю ея. — ‘Естьли бы она вамъ сказала: оставьте Францію, путешествуйте три года, но все это время не пишите ко мн ни слова, наконецъ возвратитесь, и я ваша!’… Ради Бога скажите, шутите вы или нтъ? спросилъ Вальмиръ. — Нтъ, отвчала Линдана съ живостію и съ тайнымъ удовольствіемъ самолюбія: нтъ, я говорю, что думаю. — ‘Вы согласитесь тогда быть моею?’ — Клянусь, но единственно съ такимъ условіемъ. Чтобы пожертвовать моею свободою, мн надобны не слова, а доказательства истинной и въ самомъ дл чрезвычайной привязанности. — ‘Простите, я ду.’ — Тутъ Линдана, сердечно тронутая, подала руку Вальмиру, который, ставъ на колни, взялъ ее, поцловалъ, всталъ и хотлъ итти…. Постойте, сказалъ Жеркуръ съ холодностію, вынувъ карандашъ: запишемъ число, чтобы вы могли возвратиться точно въ назначенный срокъ…. Во время сего страннаго явленія Морфиза съ удивленіемъ смотрла на двухъ любовниковъ, и слушала ихъ съ такимъ любопытствомъ, которое не дозволяло ей говорить. Жеркуръ написалъ на карт и прочиталъ вслухъ: 28 Генваря 1782 года, въ два часа утра. И такъ, любезной Вальмиръ (сказалъ онъ), мы увидмся съ вами не прежде 1785!.. Такъ, отвчалъ Вальмиръ: но прошу не жалть обо мн. Увреніе, съ которымъ ду, сдлаетъ для меня и самую разлуку любезною… Тутъ Вальмиръ вспомнилъ о хозяйк, и подошелъ къ Морфиз, которая обняла его съ нкоторымъ восторгомъ. Линдана плнялась славою имть любовника, напоминающаго своею привязанностію времена рыцарей. Вальмиръ гордился величіемъ роли своей, надялся сдлать себя безсмертнымъ, и думалъ, что примръ его будетъ новою эпохою въ лтописяхъ любви. Питаясь такими лестными мыслями, онъ съ живйшимъ удовольствіемъ разстался на три года съ любовницею и съ друзьями, и побжалъ изъ комнаты, сказавъ, что прежде разсвта будетъ уже на пути въ Англію. Когда онъ ушелъ, Линдана вынула платокъ и закрыла имъ себ глаза на нсколько минутъ. Морфиза осыпала ее жестокими укоризнами и хотла, чтобы она воротила страстнаго и великодушнаго Вальмира. Линдана объявила торжественно, что ни для чего въ свт не перемнитъ слова, и будучи умна, говоря пріятно, съ такимъ искусствомъ оправдывала свое тиранство въ разсужденіи бднаго Вальмира, такъ хорошо разсуждала объ истинной любви, о достоинств женщинъ, о своихъ чувствахъ, что Морфиза (которая не могла споритъ съ нею, и даже понимать ее) наконецъ согласилась и сердечно удивлялась ей, Линдана взглядывала между тмъ на безмолвнаго Жеркура, чтобы видть, какое дйствіе производитъ въ немъ ея краснорчіе, но къ досад своей увидла, что онъ засыпаетъ. Ударило пять часовъ, и Линдана встала. Морфиза обрадовалась, потому что она уже минутъ сорокъ съ великимъ трудомъ удерживала звоту, которая душила ее. Что касается до Жеркура, то онъ съ сожалніемъ разстался съ покойными своими креслами. Какъ, вы уже дете! сказалъ онъ съ холоднымъ и безпечнымъ видомъ Линдан, подавая ей руку. Морфиза засмялась. Линдана шутила надъ нимъ съ нкоторою досадою. Жеркуръ отвчалъ съ пріятностію — и такимъ образомъ разстались.
Жеркуръ былъ самымъ моднымъ человкомъ въ свт, и тмъ боле нравился, что имлъ въ себ много отмннаго, не искалъ въ женщинахъ, и не льстилъ имъ, дятельная роля щастливаго Адониса не соглашалась съ его характеромъ, и лность длала его постояннымъ. Вступивъ въ свтъ, онъ привязался къ одной женщин, не за умъ и красоту ея, а для того, что видался съ нею чаще, нежели съ другими. Связь ихъ продолжалась десять лтъ, и разорвалась только смертію. Женщины, которыя хотятъ быть предметомъ обожанія, рдко находятъ такое постоянство въ страстныхъ любовникахъ. Жеркуръ мало тужилъ о своей любовниц, но въ два года не подумалъ еще искать другой. Хотя онъ же былъ способенъ къ сильнымъ чувствамъ, однакожь любезная женщина могла тронуть его, по крайней мр на нсколько времени, и тогда обыкновенная холодность его давала тмъ боле цны и любезности сему неожидаемому чувству, выражаемому просто, мало и безъ всякихъ романическихъ излишностей. Живость ума его равнялась съ неподвижностію его характера: это странное соединеніе длало Жеркура еще забавне и пріятне въ обхожденіи. Случай и нкоторыя обстоятельства познакомили его съ Морфизою, онъ любилъ ея общество, хотя вс т, которые составляли его, были несогласны съ нимъ въ разсужденіи характера. Морфиза при ограниченномъ ум всему удивлялась, всегда обожала и любила до крайности, это ослпленіе есть страсть людей слабоумныхъ, и предохраняетъ ихъ отъ скуки въ жизни. Вальмиръ соединялъ въ себ многія пріятности. съ сильнымъ воображеніемъ и самою пылкою чувствительностію. Линдана не уступала ему въ живости романическихъ идей. Овдоввъ въ самой цвтущей молодости, съ рдкою красотою, съ богатствомъ и съ непорочнымъ именемъ, она была предметомъ общаго вниманія. Женщины подобны завоевателямъ: великіе успхи возвышаютъ ихъ гордость. Линдана хотла быть любимою до чрезмрности и тмъ славиться. Всегдашняя лесть испортила ея отъ природы нжное сердце, и неумренныя похвалы сдлали неумренными ея требованія. Обыкновенныя женщины врятъ только отчасти, когда ихъ хвалятъ, но славныя умомъ или красотою бываютъ хотя гораздо равнодушне къ похвал, но удивительны своимъ легковріемъ, он слушаютъ ее холодно, однакожь ни мало не сомнваются въ ея искренности, не плp3,няются лестію, а между тмъ къ стыду своему не чувствуютъ ее. Гордость у самыхъ умныхъ людей отнимаетъ тонкое чувство и проницательность. Скромность не обманывается, потому что она и въ своемъ дл безпристрастна. Вальмиръ боле другихъ занималъ Линдану, рыцарскія идеи его отвтствовали ея понятію о совершенномъ любовник. Она не была влюблена въ него, но часто объ немъ думала и гордилась его страстію. Вальмиръ дозволялъ себ надяться: другой съ меньшею основательностію бываетъ даже увренъ въ своемъ щастіи. Сама Линдана вмстъ съ нимъ обманывалась. Пріхавъ отъ Морфизы домой въ шестомъ часу утра, она была такъ растрогана, въ такомъ волненіи, что не могла лечь на постелю, выслала двку свою, забылась и просидла на креслахъ до восхожденія солнца, представляя себ Вальмира влюбленнымъ Геробмъ и радуясь всего боле мыслію, что такая жертва удивитъ свтъ! Какая слава! какое торжество быть любимою столь безмрно, и еще въ осьмомъ надесять вк… Она въ тоже время воображала и холоднаго Жеркура… мудрено ли? онъ досадилъ ей. ‘Нечувствительной Жеркуръ (мыслила Линдана) не повритъ никогда, чтобы любовникъ могъ жертвовать всмъ предмету страсти своей. Съ какимъ равнодушіемъ онъ слушалъ Вальмира! даже ни мало не удивился! и конечно не думаетъ, чтобы Вальмиръ въ самомъ дл ухалъ!… Холодное сердце не понимаетъ такой любви…. Жалъ! потому что Жеркуръ уменъ, пріятенъ и даже любезенъ…. Но я должна думать о Вальмир, должна имъ однимъ заниматься»…. Эта послдняя мысль заставила вздохнуть Линдану.
Въ девять часовъ она послала человка къ Вальмиру. Ей сказали въ отвтъ, что онъ въ семь ухалъ въ Англію. Бдной Вальмиръ, думала Линдана: что скажетъ теперь Жеркуръ?.. Мн хочется увидться съ нимъ, чтобы радоваться его удивленію.
Въ 12 часовъ она сла въ карету, похала къ Морфиз и нашла ее въ восторг отъ Вальмирова письма — слдующаго содержанія:
‘Черезъ нсколько минутъ я поду, исполнивъ пріятную для меня должность — должность уврить васъ, милостивая государыня, въ моей благодарной, почтительной и нжной привязанности. Я начну свое путешествіе съ Англіи, и пробуду тамъ 6 или 7 мсяцевъ, оттуда поду въ Италію, въ Сицилію, въ Грещю, а наконецъ въ Гишпанію. Еще повторю вамъ: не жалйте обо мн! Она сказала: черезъ три года ваша!.. Боже мой! Линдана будетъ моя!.. Ахъ! вы знаете, что я за нсколько часовъ передъ тмъ не хотлъ врить утшеніямъ великодушной дружбы вашей! не имлъ надежды! Судите, что долженъ теперь чувствовать! Чего стоитъ такое щастіе?.. Она запретила мн писать къ ней и говорить о моей любви во все время разлуки, исполню ея повелніе, и впредь не буду въ письмахъ своихъ упоминать о Линдан. Но мн конечно дозволено приписать ей журналъ моего путешествія, который черезъ три, года повергну къ ногамъ ея. Она увидитъ, что мое сердце ею одною занималось во время ссылки моей! Всякой день буду говорить съ Линданою: сколько томовъ могу написать! Ей нкогда вручу ихъ… Долговременная разлука безъ сомннія горестна, но въ эту минуту чувствую одно блаженство, думаю единственно о томъ, что она дала мн слово быть моею. Эта восхитительная мысль не есть ли награда за вс жертвы и горести?… Простите, милостивая государыня! Коляска моя готова. Спшу хать, то есть повиноваться ей. Мн кажется, что, удаляясь отъ Парижа, я буду приближаться къ цли моего благополучія. Вы увидите 28 Генваря 1785 году щастливйшаго изъ смертныхъ и самаго искреннйшаго изъ друзей вашихъ.’
Бдной Вальмиръ! сказала Линдана: любезной молодой человкъ! Это письмо очень мило. Сдлайте одолженіе, любезной другъ, покажите его Жеркуру. — Онъ не достоинъ того, отвчала Морфиза съ важнымъ видомъ: однакожь прочту ему, чтобы устыдить его. Ахъ, милой другъ! какъ должны трогать васъ нжныя Вальмировы чувства! — ‘Они трогаютъ меня несказанно.’ — Какъ украсится ими журналъ его! Это будетъ истинное чувствительное путешествіе. — ‘И безъ сомннія не хуже Йорикова.’ — Онъ боле другихъ иметъ право говорить о любви, страсть его не мнимая, любовница не вымышленная, какъ у модныхъ путешественниковъ. — ‘Я заставлю его напечатать свой журналъ.’ — Онъ будетъ милою, единственною книгою. Однакожъ знаете ли, любезная Линдана, что онъ ухалъ не бывъ въ Версаліи, не видавъ Министровъ и не взявъ отпуска? — ‘Это прекрасно.’ — Онъ думалъ только о васъ, фортуна, честолюбіе, самая пристойность имъ забыты. — ‘Вотъ врное доказательство истинной страсти! Что скажетъ объ этомъ Жеркуръ?’ — И вс ныншніе молодые люди, втреные и холодные? — ‘Такъ надобно быть любимою. Женщина, довольная слабымъ чувствомъ, теряетъ свое достоинство.’ — Ахъ! какъ выдаютъ насъ замужъ! На примръ, мн выбрали супруга любезнаго и благоразумнаго, которой ни въ чемъ не отнимаетъ у меня воли и ведетъ себя прекрасно, для всхъ обыкновенныхъ людей я щастлива, но… съ моею чувствительностію, съ моимъ сердцемъ такого щастія мало, мн хотлось бы любить съ изступленіемъ, хотлось бы эирнаго сліянія сердецъ, возможнаго только за предлами обыкновенной свтской любви {Это выраженіе взято изъ одного моднаго романа, говоритъ Авторъ.}… Станемъ говорить о Вальмир. Надобно, чтобы бы, милая Линдана, теперь же похали въ Версалію и выпросили ему у Министра отпускъ, черезъ Герцогиню Д **. — ‘Поду сію минуту, и возвращусь къ вамъ ужинать.’
Морфиза остановила Линдану, уговаривая ее написать нсколько строкъ къ Вальмиру — ‘въ первый и въ послдній разъ,’ сказала она: ‘онъ стоитъ того, чтобы вы письменно подтвердили ваше обязательство.’ Линдана согласилась, написала, и торжественно повторила свое общаніе, но запретила ему отвчать. Она похала въ Версалію, увидѣ,лась съ друзьями своими и за тайну, разсказала имъ, что сдлалъ для нее Вальмиръ. Друзья удивлялись, хвалили его съ жаромъ, растрогались, и выпросили для Вальмира дозволеніе путешествовать. Съ сего дня онъ сдлался Героемъ чувствительныхъ женщинъ, которыя тогда составляли уже нкотораго роду секту, говорили много о дружб, о любви и достоинств женскаго полу, имли особенной, страстной языкъ, оставляли другимъ, обыкновеннымъ женщинамъ кроткія, умренныя склонности, пріятность невинности и робости, превосходя самыхъ мущинъ въ твердости, сил характера и философіи. Линдана не могла еще равняться съ ними, однакожь имла щастливое къ тому, расположеніе, которое подавало надежду, что она съ помощію н 23,которыхъ книгъ и примровъ не отстанетъ отъ другихъ Героинь въ семъ род. Въ девять часовъ вечера Линдана съ торжествомъ возвратилась изъ Версаліи. Морфиза любила всегда театральныя явленія, и, какъ скоро отворились двери, бросилась на встрѣ,чу къ Линдан, пробжала мимо всхъ гостей своихъ, схватила ее за руку, отвела къ окну, и задыхавшись спрашивала: что? что?.. Линдана тихонько отвчала на вс ея вопросы, и разговоръ ихъ продолжался до самаго того времени, какъ поставили кушанье. Не смотря на всю занимательность сего таинственнаго разговора, Линдана примтила, что Жеркуръ въ комнат, и что онъ смотритъ на нее. Женщины умютъ глядть въ сторону, не поворачивая головы. Природа справедливо наградила симъ особеннымъ дарованіемъ тхъ, которыя не должны никогда смотрть пристально, и которыя часто обязаны потуплять глаза въ землю.
Пошли въ столовую. Жеркуръ предложилъ руку Линдан, которая удивилась, какъ будто бы не видавъ его прежде. Сія маленькая хитрость есть не притворство, а неумышленное движеніе въ женщинахъ, хотящихъ закрыть тмъ невольную склонность, иногда отъ самихъ себя, по скромности или гордости. Он показываютъ, будто не примтили челов 123,ка, котораго искали глазами входя бъ комнату, и котораго безъ сомннія прежде всхъ увидли.
Сли за столъ — Жеркуръ подл Линданы. Было много людей, и когда разговоръ сдлался общимъ, Линдана начала тихонько говорить съ Жеркуромъ о письм Вальмировомъ. Онъ уже читалъ его. Что-жь вы скажете? спросила она: видите ли, что сильныя страсти бываютъ, и даже въ наше время? — И вижу и нтъ, отвчалъ Жеркуръ. — ‘Можно ли?’ — Естьли, на примръ, Вальмиръ любитъ путешествіе, а вы, наскучивъ его исканіемъ, обрадовались этому случаю освободишься отъ него: то все геройство исчезаетъ. — ‘Вы чуднымъ образомъ изъясняете вещи.’ — Всего чудне было бы для меня то, чтобы вы въ самомъ дл любили Вальмира. — ‘Чудне? какая странная мысль! Я была бы очень неблагодарна, естьли бы не любила его.’ — Любовь не раждается никогда отъ должности. Не достоинство, а взоръ вселяетъ ее: вотъ тайна и прелесть любви! — ‘Вы сами сочинили это правило, однакожь могу вамъ сказать искренно, что сердце мое привязано къ Вальмиру.’ — А я съ своей стороны увренъ, чтобы не имете къ нему любви. — ‘Это прекрасно! какъ, я не люблю Вальмира?’ — Ни мало. — ‘Не по тому ли, что разсталась съ нимъ на три года?’ — Признаюсь, что это обстоятельство совсмъ не кажется мн трогательнымъ доказательствомъ любви. — ‘Оно и не есть доказательство, но любя я хочу быть любимою.’ — Онъ уврялъ васъ въ страсти своей? — ‘Что же?’ — Можно ли посл того сомнваться, когда любишь? — ‘Вы хотите, чтобы мы врили одному слову?’ — Не я, а любовь того хочетъ, когда она подлинно дйствуетъ въ сердц. — ‘Я не сомнвалась въ его искренности, а хотла только увришься опытомъ въ его постоянств.’ — Опытомъ! самая дружба не сметъ его требовать, а любовь еще нжне. — ‘Я буду радоваться его жертвою и гордиться мыслію, что онъ заслужилъ предпочтеніе.’ — Вы не будете имть удовольствія отдать себя, Вальмиръ купитъ руку вашу трехлтнею скукою. — ‘Онъ не будетъ такъ думать.’ — А вы сами можете ли не упрекать себя? разв любовь есть торгъ? — ‘Не торгъ, но всякое чувство требуетъ увренія.’ — Кто любитъ, тотъ вритъ. — ‘И такъ я кажусь вамъ виноватою?’ — Естьли вы любите, то не понимаю васъ. — — Тутъ Жеркуръ долженъ былъ отвчать другимъ, и разговоръ прескся, оставивъ глубокое впечатлніе въ сердц Линданы. Жеркуръ не только не хвалилъ, но еще осуждалъ ее! не находилъ въ ней чувствительности, и думаетъ о любви совсмъ иначе! Не смотря на Жеркурову холодность, она внутренно отдавала справедливость его здравому сужденію. Какъ! мыслила Линдана: не уже ли романическое воображеніе еще дале отъ любви, нежели и самое равнодушіе? Онъ удивляетъ меня своимъ хладнокровіемъ, похожимъ на истину. Надобно непремнно возобновить этотъ разговоръ. — — Въ самомъ дл Линдана опять пріхала къ Морфиз, чтобы видть Жеркура, но онъ ухалъ въ Версалію на восемь дней. Во все это время она скучала и на все досадовала. Обыкновенныя разсужденія о чувствительности въ дом у Морфизы уже совсмъ не занимали ее, она брала въ нихъ участіе единственно изъ благопристойности.
Наконецъ Жеркуръ возвратился, и снова оживилъ ее, однакожь Линдана перемнила тонъ свой, говорила уже просто, безъ всякихъ мудростей, и даже съ нкоторымъ видомъ робости, которой въ ней прежде никогда не бывало, она колебалась въ своихъ мнніяхъ, не врила самой себ, досадовала, безпокоилась… мучительное состояніе для человка, которой привыкъ властвовать и все ршить! Нсколько дней Линдана не могла говорить съ Жеркуромъ, и когда нашелся случай, не смла имъ пользоваться. Жеркуръ не упоминалъ о Вальмир, говорилъ о постороннихъ вещахъ, но веселе и пріятне обыкновеннаго. Линдана въ грусти и задумчивости не умла быть любезною, чувствовала свою неловкость и досадовала. На другой день занемогла нервною слабостію, и послала за Докторомъ Бордо, которой прославился трактатомъ своимъ о пульс, и зналъ женщинъ гораздо лучше, нежели Медицину. Другой, обыкновенной Медикъ сказалъ бы Линдан просто и грубо, что она здорова, но ученой Бордо вынулъ часы съ секундами, устремилъ глаза на стрлку, взялъ руку, которую больная протянула ему съ томностію, нагнулъ голову, съ видомъ величайшаго вниманія стоялъ неподвижно доле десяти минутъ, и считалъ біенія пульса. Наконецъ, вышедши изъ своего глубокомыслія, сказалъ: ‘такъ, причина болзни есть моральная!‘… Надлежало согласиться, когда пульсъ открылъ истину, и Линдана призналась, что ея сердце въ волненіи. Она не назвала человка — и кого могла назвать? Вальмиръ ли безпокоилъ ее своимъ отсутствіемъ, или Жеркуръ обоимъ хладнокровіемъ, оскорбительнымъ для ея самолюбія?’ Линдана сама не знала. Женщины никогда не хотятъ знать того, въ чемъ он еще не признались себ откровенно. Это избавляетъ отъ труда бороться съ собою, а когда сердце заговоритъ уже такъ громко, что не льзя будетъ не слыхать его, тогда ты скажемъ, теперь уже не время ему противиться!
Однажды Линдана пріхала къ Морфиз ввечеру и нашла у нее Жеркура вмст съ тремя или четырмя мущинами. Говорили съ живостію и спорили. Морфиза, но своему обыкновенію, утверждала съ великимъ жаромъ противное здравому смыслу. Въ такихъ случаяхъ другіе не опровергали ее, для того, что не ‘слушали. Она повторяла, кричала, выходила изъ силъ, и въ заключеніе говорила, что ея. мнніе справедливо, ибо никто въ самомъ дл не могъ опровергнуть его. — ‘Ахъ, милая Линдана! какъ я вамъ рада!’ сказала она, увидвъ ее: ‘здсь споръ и шумъ, никто не хочетъ слушать. Вы должны привести насъ въ разсудокъ. Жеркуръ въ ныншній вечеръ совершенно снялъ съ себя маску, онъ утверждаетъ величайшія странности, и’…. Не знаю, что вамъ кажется страннымъ, отвчалъ Жеркуръ: говорили о древнихъ рыцаряхъ, я хвалю ихъ геройство, великодушіе, любовь и дружбу, думаю только, что нын мы не можемъ подражать имъ, естьли снова не впадемъ въ варварство…. ‘Я уврена, что можемъ!’ перервала Морфиза…. Надобно согласиться (продолжалъ Жеркуръ), что врные рыцари безъ великаго труда хранили врность свою. Они молчали или говорили только о войн, не знали прелести ума, Искусствъ, талантовъ. Воскресите Амадиса въ Париж, велите ему три мсяца заниматься спектаклями, балами, велите ему здсь ужинать… желайте ему нравиться… (это слово было сказано Линдан)… и наконецъ спросите у него, думаетъ ли онъ безпрестанно о богин души своей?… Тутъ опять вс начали говорить, кром Линданы и Жеркура, который всегда молчалъ во время споровъ, и думалъ о другомъ, естьли споръ не занималъ его. Удивленный безмолвіемъ Линданы, онъ взглянулъ на нее: она закраснлась, и потупила глаза въ землю. Жеркуръ всталъ, подошелъ къ ней, облокотился на каминъ, и сказалъ тихонько: ‘Не правда ли, что предки наши не имли идеи о той любезности и прелести разума, которая всего боле трогаетъ сердце?…. Вы не хотите говорить, не хотите согласиться со мною?’…. Разв не довольно того, чтобы слушать васъ? съ живостію отвчала Линдана…. Для свтскихъ людей, которые умютъ замчать вс нжныя оттнки страстей и чувствъ, скрываемыхъ въ сердц, одно слово открываетъ иногда душу. Краска, замшательство, выразительный взоръ, въ особенности не бываютъ врными знаками, но вмст, и съ такими словами, которыя легко можно растолковать въ пользу тайнаго желанія, составляютъ уже доказательство. И такъ Жеркуръ узналъ, что Линдана иметъ къ нему склонность, онъ былъ тронутъ, но скрылъ свою чувствительность. Мущины въ обхожденіи съ втреными кокетками славятся такою проницательностію и не таятъ догадки своей, зная, что надобно пользоваться щастливою минутою, напротивъ того не хотятъ разумть первой нескромности добродтельныхъ женщинъ: он могли бы испугаться и преодолть склонность, надобно имъ дать время запутаться въ стяхъ. Эта хитрость есть похвала для женщины, тайный любовникъ боится ея гордости, размышленій, и надется на постоянство. Что въ разсужденіи одной есть оплошность, то въ разсужденіи другой есть тонкая хитрость.
Линдана, видя равнодушное спокойствіе Жеркура, сама вышла изъ замшательства. Тутъ Морфиза начала говоришь съ нимъ. Вижу, что вы длаете, сказала она засмявшись: вамъ хочется обольстить Линдану. — ‘Нимало,’ отвчала Линдана: ‘онъ и не думаетъ объ этомъ!’ Тутъ вошли другіе гости, и разговоръ сдлался общимъ.
За ужиномъ Жеркуръ не слъ рядомъ съ Линданою, которая была не весела м задумчива. Посл ужина хозяйка вздумала хать въ маскарадъ съ Жеркуромъ и Линданою. Морфиз было уже 54 года, но она все еще безъ памяти любила сего роду забавы, для того, что славилась такъ называемымъ маскараднымъ остроуміемъ, забывала свое природное добродушіе, всхъ критиковала, насмхалась, осыпала знакомыхъ и незнакомыхъ эпиграммами, чтобы поддерживать славу свою.
Когда вс гости ухали, хозяйка надла большую маску, Линдана капотъ, Жеркуръ черную домину, и во второмъ часу пріхали въ маскарадъ. Морфиза съ обыкновенною своею живостію говорила со всми масками, но скоро одна голубая домина обратила на себя все ея вниманіе — Морфиза подала ей руку, оставила товарищтей, и скрылась въ толп. Линдана устала, сла и спросила у Жеркура, любитъ ли онъ то, что называютъ маскараднымъ умомъ. ‘Я люблю умъ ежедневной, отвчалъ онъ, и не могу терпть того, которой противенъ скромности и тихости, столь любезнымъ въ женщин. Не говорю уже объ этомъ странномъ писк, несносномъ для меня въ маскарадныхъ разговорахъ, такой голосъ сдлалъ бы и самыя любезныя слова непріятности’ — И такъ вы никогда не влюблялись въ маскарад? — ‘Напротивъ, я разлюбилъ въ немъ многихъ женщинъ, которыхъ находилъ въ свт милыми.’ — Я никогда уже съ вами не поду въ маскарадъ. — — Это слово, сказанное съ величайшимъ простосердечіемъ (navet) тронуло Жеркура, хотя онъ притворно засмялся и оказалъ: ‘Вотъ дйствіе маски! вы, обыкновенно не любя ни надъ кмъ смяться, вздумали шутить надо мною!’ — Это шутка? — ‘Не знаю, мн извстно единственно то, что живо чувствовать дйствіе любезности есть иногда нещастіе.’ — Ахъ! я уврена, что излишняя чувствительность не потревожитъ никогда вашего спокойствія! ‘Естьли вы такъ думаете, то не перемните никогда вашихъ мыслей.’ — По чему же? — ‘По тому что я никогда не вздумаю уврять васъ въ противномъ.’ — Конечно, что вамъ нужды! — ‘Что мн нужды? требуете ли отъ меня совершенной искренности? Я могу молчать, но никогда не скажу вамъ неправды, никогда не дозволю себ притворства’ — Это правда, надобно согласиться, что вы не любите притворяться. — ‘Слдственно вы мн поврите?’ — Всегда. — ‘Какая польза?’ — Разв совершенная довренность для васъ ни что? — ‘Ваша довренность? нтъ, я не требую ее. Что вы мн скажете новаго? разв чувства ваши мн неизвстны?’ — И такъ я напрасно буду желать дружбы вашей? — ‘Совершенно напрасно!’ — Я не ожидала такого отвта. — ‘Естьли будете меня спрашивать, то услышите еще много неожидаемаго.’ — Вы не хотите быть другомъ моимъ? — ‘По крайней мр не могу сдлаться имъ скоро, мн надобно много, много времени, и можетъ быть никогда бы не усплъ въ этомъ намреніи. Дозволите ли спросишь, отъ чего вы краснетесь?’ — Какъ! по чему вы это знаете? — ‘Не уже ли думаете, что эта несносная маска можетъ скрыть отъ меня лицо ваше? Нтъ, я вижу его.’…
Въ сію минуту явилась Морфиза съ незнакомою своею маскою, осипнувъ отъ крику и хромая отъ усталости, она сла подл Линданы, а незнакомецъ стоялъ передъ нею. ‘Я привела къ вамъ самую любезнйшую маску,’ сказала Морфиза: ‘незнакомецъ наговорилъ мн чудеса, я никакъ не могу узнашь его.’ — Не мудрено, сказалъ тихонько Жеркуръ Линдан: онъ рдко бываетъ въ хорошихъ домахъ, и Морфиза врно никогда не встрчалась съ нимъ. Это Дюваль, глупецъ и нахалъ. — Онъ еще не усплъ договорить, когда Морфиза начала упрашивать Линдану, чтобы она вступила въ разговоръ съ голубою доминою. ‘Это рдкой умъ,’ примолвила Морфиза: ‘что слово, то эпиграмма,’ Второй портретъ не могъ истребить въ мысляхъ Линданы впечатлній перваго. Сверхъ того, досадуя, что ей помшали говорить съ Жеркуроиъ, она совсмъ не расположена была слушать маскарадныхъ шутокъ. Дюваль, видавъ ее въ спектакляхъ, узналъ Линдану, не смотря на маску, и началъ осыпать ея красоту глупыми похвалами, которыя она приняла сухо. Онъ разсердился, вздумалъ говорить о Вальмировомъ путешествіи и шутить очень грубо. Линдана не удостоила его отвта. Дюваль продолжалъ. Тутъ Жеркуръ снялъ съ себя маску и взглянулъ на него сурово, не говоря ни слова. Это испугало Линдану. Пойдемъ-те, сказала она, и встала, взявъ Жеркура за руку, какъ будто бы для того, чтобы удержать его. Увидимся ли мы? спросилъ Дюваль у Жеркура, который, вмсто отвта, пожалъ его руку и отворотился. Линдана хотла хать: Морфиза согласилась, будучи въ крайнемъ замшательств отъ худаго успха своей голубой долины. Линдана досадовала и боялась, однакожь, не видя подл себя Дюваля, успокоилась. Жеркуръ проводилъ ихъ до, кареты, и сказалъ, что удетъ за ними же. Линдана худо провела ночь, и въ восемь часовъ утра послала человка къ Жеркуру, будто бы за книгами, которыя онъ общалъ ей. Слуга возвратился съ отвтомъ, что Жеркуръ упалъ съ лошади и вывихнулъ себ ногу… ‘Боже мой!’ воскликнула Линдана, залившись слезами: ‘онъ врно раненъ на поединк!…Что будетъ со мною?’….
Линдана велла заложить карету и поскакала къ Морфиз, чтобы вмст съ нею хать къ Жеркуру. ‘Мы причиною его поединка (сказала она): можетъ быть онъ умираетъ!… Гнусной Дюваль! бдной Жеркуръ!’… Между тмъ, какъ Линдана сердечно терзалась, бдная Морфиза, пораженная симъ трагическимъ случаемъ, также плакала и спшила одваться. Какъ скоро она была готова, Линдана бросилась изъ комнаты… и черезъ десять минутъ карета ихъ остановилась передъ Жеркуровымъ домомъ. Позвали камердинера: онъ за тайну сказалъ имъ, что Жеркуръ въ самомъ дл былъ на поединк и раненъ тяжело въ бокъ, но что лекарь не считаетъ раны опасною. Линдана велла сказать больному, что он прідутъ къ нему, какъ скоро онъ встанетъ съ постели. Возвратясь домой, она хотла непремнно видть лекаря, онъ уврилъ ее, что нтъ ни малйшей опасности, но что Жеркура должно оставить въ поко недли на дв. Линдана во все это время не вызжала ни куда, всякое утро освдомлялась о Жеркуровомъ здоровьи, а ввечеру здила сама разспрашивать камердинера. Жеркуръ написалъ къ ней дв коротенькія записки, изъявляя ей благодарность за участіе.
Поединокъ и тяжелая рана любовника даютъ женщин право быть искреннею и не скрывать уже отъ себя нещастной страсти. Въ истинной любви удовольствіе открыть сердце другу своему не стоитъ великой сладости мечтать объ ней на свобод. Слова выражаютъ идеи, но не могутъ выразить глубокихъ и сильныхъ чувствъ, изображеніе ихъ будетъ только слабымъ переводомъ. Любовь подобна добродтели: мы всего боле наслаждаемся ею внутренно. Съ какимъ восхищеніемъ Линдана думала о послднемъ разговор своемъ съ Жеркуромъ!… успокоенная въ разсужденіи его здоровья, какъ радовалась и гордилась она мыслію, что онъ дрался за нее!.. ‘За меня (думала Линдана) текла его кровь — и для чего? чтобы наказать за грубую насмшку надъ Вальмиромъ! Онъ думаетъ, что я люблю его, и не дозволяетъ, чтобы милой мн человкъ былъ униженъ! Великодушной Жеркуръ!.. а его называютъ нечувствительнымъ!.. Ахъ! Какъ я ненавижу теперь романы воображенія и безумныя страсти! Когда любовь есть только изступленіе, можетъ ли она продолжиться? Безразсудные восторги, которые пугаютъ боязливую нжность, стоятъ-ли милаго, кроткаго услажденія души, спокойной въ чувствахъ любви истинной и разсудительной? — Но… Боже мой, я осмливаюсь наконецъ говорить съ сердцемъ своимъ! осмливаюсь чувствовать первую, единственную мою любовь! Люблю Жеркура, а торжественно общала руку свою другому! Безразсудность заставила меня показывать склонность, которой не было въ сердц моемъ! Могу ли отпереться, не сдержать слова, остыдить себя со всхъ сторонъ? оскорбить, раздражить Вальмира и видть еще поединокъ? Эта мысль ужасна…. Однакожь, естьли въ самомъ дл Жеркуръ любитъ меня, естьли не обманываюсь, то могу быть только его супругою. Нужно время, любовь научитъ меня, какъ поступить.’
Такимъ образомъ вс любовники, опираясь на нкоторыя мнимыя правила чувствительности, дозволяютъ себ надяться. Черезъ дв недли Линдана въ сильномъ сердечномъ волненіи похала съ Морфизою къ Жеркуру, и нашла его на креслахъ. Онъ принялъ ихъ съ любезностію умнаго свтскаго человка, но просто, и не хотлъ видть замшательства Линданы. Она говорила мало, но глаза ея, наполненные слезами, нсколько разъ встртились съ его глазами, и сердце ея было довольно ихъ умильнымъ выраженіемъ — Какъ скоро Жеркуръ могъ выхать, онъ прежде всхъ хотлъ видть Линдану. У нее были гости: она утшилась мыслію, что ввечеру найдетъ его у Морфизы. Надежда обманула ее: Жеркуръ встртился съ однимъ пріятелемъ, который халъ въ Фонтенбло, и уговорилъ его хать туда же, общая вмст съ ними возвратиться дней черезъ пять. Сговорчивость была его любезною слабостію. Онъ нашелъ въ Фонтенбло Дворъ, веселое общество и, вмсто пяти дней, пробылъ тамъ мсяцъ, всякой день думая хать. Это долговременное отсутствіе чрезмрно оскорбило Линдану, которая заключила, что онъ не любитъ ее, и старалась мыслить о Вальмир. Безпрестанно твердя, что онъ единственно достоинъ руки и сердца ея, она сочла себя въ томъ увренною, однакожь тихонько плакала и худла. Жеркуръ, возвратясь въ Парижъ, нашелъ ее отмнно блдною, и смотрлъ на Линдану такъ умильно, что она забыла свое намреніе обходиться съ нимъ холодно. Между тмъ, положивъ хать къ водамъ въ Спа, не хотла передумать, и сказала о томъ Жеркуру, которой ни мало не старался удержать ее, и далъ ей чувствовать, что самъ туда будетъ. Пока любишь, прощаешь {Лабрюеръ.}. Линдана, не довольствуясь тмъ, еще извиняла Жеркура, и даже, боле и боле о томъ думая, обратила его безпечность въ благоразуміе, нжность и великодушіе. Онъ не угадывалъ ея тайной склонности, а зналъ обязательства съ Вальмиромъ: уважалъ ихъ и жертвовалъ собою ея щастію и доброму имени… Сколько причинъ любить его боле! Однакожь, не смотря на твердость великодушія, любовь торжествуетъ: сердце влечетъ Жеркура въ слдъ за Линданою, онъ детъ въ Спа…. Съ этою мыслію какъ весело было собираться въ дорогу?
Линдана похала въ Ма, и наняла въ Спа прекрасной домикъ, котораго окна были на Литтихскую дорогу: съ этой стороны прі 23,зжали вс изъ Франціи.
Величайшее удовольствіе въ любви есть врное ожиданіе, оно соединяетъ въ себ прелесть надежды съ подлиннымъ щастіемъ. Воображеніе теряетъ силу свою въ дйствительномъ наслажденіи:, но сколь украшаетъ оно все, чего ожидаемъ! Линдана всякое утро и вечеръ здила гулять верхомъ по Литтихской дорог, и вс кареты вдали производили въ ея сердц живйшее чувство. Она хала скоре на встрчу, и хотя съ прискорбіемъ видла холодныя, незнакомыя лица, однакожь думала только: это еще не онъ! и смотрла опять впередъ. Въ шесть часовъ утра ей подавали списокъ всмъ пріхавшимъ: Линдана находила только имена незнакомыя или чуждыя для сердца, но она имла удовольствіе надяться, что найдетъ между ими его имя! Иногда ходила задумываться и мечтать на прекрасныя горы, окружающія Спа, Жеркуръ не зналъ сихъ мстъ, и Линдана не могла насмотрться на ихъ величественныя красоты — не могла привыкнуть къ такому впечатлнію, котораго онъ еще не имлъ, и которымъ должно было ему наслаждаться въ ея присутствіи. Однимъ словомъ, живописныя окрестности Спа украшались для нее любовію, воображеніе заране давало имъ такую прелесть, которая еще живе прелести воспоминанія. Мы говоримъ печально: опъ былъ здсь! но съ живою радостію мыслимъ: онъ тутъ будетъ!
Между тмъ время проходило, а Жеркуръ не халъ. Черезъ мсяцъ Линдана стала грустить, безпокойство скоро увеличивается въ сердц, родившись, ежеминутно возрастаетъ. Она черезъ нсколько дней потеряла всю надежду и впала въ глубокую меланхолію. ‘Онъ никогда не любилъ меня, думала Линдана, а я не могу разлюбить его! вижу наконецъ холодность его характера? и все еще люблю! Живость и пламенные восторги Вальмировой страсти не могли тронуть меня. Этотъ языкъ книжной любви, романическія мысли, лесть и вс чрезмрности стали мн даже противны съ того времени, какъ я узнала Жеркура. Онъ забываетъ меня, но когда видитъ, тогда предпочитаетъ другимъ. Жеркуръ такъ справедливъ и кротокъ, иметъ такія нжныя идеи, и такъ пріятно выражаетъ ихъ. Естьли бъ я не разставалась съ нимъ, то могла бы имъ быть довольна…. Довольна такимъ слабымъ чувствомъ?.. Что нужды, когда онъ не можетъ любить сильне?’
Въ другія минуты оскорбленная Линдана клялась забыть Жеркура и сдержать слово, данное Вальмиру. Она часто слышала объ немъ отъ Англичанъ, прізжавшихъ изъ Лондона. Его хвалили, сказывали, что онъ безпрестанно говоритъ объ ней, и въ великой меланхоліи. Наконецъ досада, самолюбіе и признательность заставили Линдану не думать боле о Жеркур, или по крайней мр, ршиться на то. Чтобы утвердишься въ семъ намреніи, она вздумала путешествовать, и возвратилась въ Парижъ уже зимою. На другой день своего прізда Линдана ужинала съ Жеркуромъ у Морфизы, давъ себ слово обойтись съ нимъ очень холодно, но онъ встртилъ ее съ видомъ такой искренней радости, что она не могла быть холодною. Всегда доле показываютъ сердце на людей, которые бываютъ въ замшательств отъ вины своей, они сами въ ней признаются — и вмсто того, чтобы тмъ удовольствоваться, мы любимъ продолжать дйствіе ихъ раскаянія. Другіе, приводя въ замшательство, сами чувствуютъ его, и холодютъ къ человку, съ которымъ имъ быть не ловко. Но люди, не думающіе о вин своей, скоре мирятся, естьли они милы и пріятны, ихъ безпечность похожа на довренность любви, и мы не разъ забываемъ имъ за то даже благодянія. Жеркуръ началъ говоришь о Спа. ‘Ну конечно пожалли обо мн, сказалъ онъ, что я не могъ быть тамъ’ — и гордая, взыскательная Линдана не требовала дальнйшаго оправданія. Сильная любовь перемняетъ характеръ, какъ въ хорошемъ, такъ и въ дурномъ смысл, смотря по ея выгодамъ, она не истребляетъ пороковъ, но усыпляетъ ихъ Жеркуръ сталъ бы дятеленъ, естьли бы онъ могъ любить такъ, какъ былъ любимъ.
Линдана мало по малу возвратила ему всю прежнюю власть его надъ нею. Не было точнаго изъясненія, но они казались сердечно согласными. Жеркуръ чувствовалъ, что ему надобно еще долгое время соблюдать уваженіе къ ея извстному обязательству съ Вальмиромъ, онъ хотлъ лучше въ безмолвіи побдить сомннія Линданы, нежели опровергать ихъ разсудкомъ. Жеркуръ судилъ объ ней по своему характеру, и не зналъ, сколько она любила его!
Въ конц зимы Морфиза купила сельской домъ въ тридцати миляхъ отъ Парижа и ршилась прожить тамъ шесть мсяцевъ. Уговорились, что Линдана подетъ съ нею, что Жеркуръ явится къ нимъ первое Іюня, и возвратится въ Парижъ не прежде осени. Съ начал весны он похали, и нашли старинной замокъ, окруженный болотами, но Линдана, въ ожиданіи Жеркура, хвалила безъ памяти мсто и виды. Всякой, кто молодъ и чувствителенъ, любитъ уединеніе или по-крайней мр образъ его, не думая отказаться отъ людей и даже не забывая свта, мы любимъ тогда бранить свтскія забавы и презирать ихъ…. мсяца три, считаемъ себя философами, отъ того, что живемъ въ готическомъ сельскомъ дом, не сидимъ двухъ часовъ за туалетомъ, гуляемъ только въ пол или въ лсу, и не здимъ ни въ Оперу, ни въ Комедію. Эта философія, весьма не похожая на философію зрлыхъ лтъ, исчезаетъ вмст съ весною и съ прекрасными днями, зима истребляетъ и сл,ды ея! Линдана съ нетерпніемъ ожидала, чтобы Май кончился. Настало первое Іюня: она проснулась на разсвт, чтобы ране начать такой любезной день, и когда сошла въ гостиную комнату, то вс удивились ея красот и милому убору, въ глазахъ у нее сіяло что-то совсмъ не обыкновенное!… Но она ждала Жеркура только къ вечеру. Посл обда Линдана съ великимъ трудомъ согласилась итти гулять — онъ могъ пріхать въ это время!… жаловалась на сильной жаръ, на пыль, на камни — хромала — и въ семь часовъ возвратились домой. Еще никого не было. Но въ девятомъ часу услышали хлопанье бичей: Линдана вздрогнула и покраснла. Скачетъ карета, взъзжаетъ на мостъ, останавливается у крыльца. Лошади ржутъ, дворныя собаки лаютъ, и горничныя моськи отвчаютъ имъ, двери коридора съ великимъ стукомъ отворяются… Морфиза, безъ намренія и безъ всякой нужды, встаетъ, переходитъ съ мста на мсто, мужъ ея спшитъ на встрчу къ Жеркуру…. Черезъ минуту слышенъ стукъ въ другой комнат, идутъ люди. У Линданы бьется, волнуется сердце, она устремила глаза на двери — но что же почувствовали, когда ихъ об вдругъ отворили (чего никогда для мущинъ не длаютъ) и когда въ самомъ дл, вмсто Жеркура, явилась втреная кокетка Желинда!,.. ‘Я пріхала къ теб, милая, на дв недли (сказала она хозяйк), вопервыхъ для того, чтобы видться съ тобою, а вовторыхъ и за тмъ, чтобы извинить Жеркура. Я одна помшала ему, сдержать слово и пріхать сегодни. Посл все разскажу теб’ (примолвила она съ таинственнымъ видомъ)…. Какъ? Жеркуръ не будетъ? спросила Морфиза. — Будетъ черезъ недлю, то есть въ Воскресенье поутру,’ отвчала Мелинда. Я уже не могу врить ему, сказала хозяйка. — ‘О! будьте уврены. Отвчаю, что онъ явится здсь въ Воскресенье часу въ девятомъ утра.’ — Да изъясни намъ, для чего ты пом 23,шала ему пріхать къ намъ? — — Тутъ Мелинда начала шептать Морфиз, которая, любя всякія тайны, слушала ее съ великимъ вниманіемъ, и наконецъ сказала вслухъ: ‘это очень трогательно!’ Мелинда сла. стали играть въ карты. Новая гостья съ хозяйкою черезъ полчаса ушли въ кабинетъ и просидли такъ до ужина. Между тмъ нещастная Линдана въ жестокой досад своей нашла удивительную твердость, сердце дало ей силы, она считала себя такъ несносно оскорбленною, что горесть казалась ей униженіемъ. Линдана сла играть въ карты, говорила, улыбалась, и лицо ея для глазъ наблюдателя изображало одну гордость. Довольная симъ опытомъ твердости, она еще боле укрпилась за ужиномъ, нсколько разъ начинала говорить съ Мелиндою, произнесла даже имя Жеркура…. ушла въ обыкновенный часъ, раздлась, но чувствуя невозможность скоро заснуть, велла поставить на столъ свчу и читала до пяти часовъ утра. Тутъ благодтельный сонъ закрылъ глаза ея. Въ девять часовъ она проснулась, и вся гордость исчезла… Линдана вообразила Жеркура съ Мелиндою, и залилась слезами, однакожь могла скрыть горесть свою, которую умножила Морфиза, давая ей чувствовать, что Жеркуръ и Мелинда любятъ другъ друга.
На третій день Линдана, получивъ письма, выдумала цлую исторію, и нашла способъ совершенно уврить Морфизу, что ей надобно хать въ Парижъ дней черезъ пять. Осьмое Іюня, завтракая съ хозяйкою, она велла закладывать карету. Вдругъ Мелинда вошла съ торжествующимъ видомъ и сказала: ‘Видите ли, что я могу ручаться за Жеркура? Сію минуту пріхалъ его слуга и говоритъ, что онъ самъ будетъ къ обду. Какъ Жеркуру не сдержать врнаго слова, мн даннаго?’ — Сія Жеркурова точность въ разсужденіи Мелииды еще боле раздражила Линдану: она спшила проститься, сла въ карету и велла постильйонамъ хать какъ можно скоре. Еще не отъхали пяти миль, какъ имъ встртилась двумстная Англійская карета… Линдана узнала Жеркуровъ экипажъ. Онъ видлъ уже передоваго слугу ея, веллъ остановиться, выскочилъ, — подошелъ и сказалъ Линдан: ‘какъ! вы дете въ Парижъ?’ — Такъ, государь мой! отвчала она сухо. ‘Постильйоны! назадъ!’ закричалъ онъ. Линдана вздрогнула и спросила уже совсмъ другимъ голосомъ: ‘что это значитъ?’ — ‘Вы одн, сударыня, вамъ надобно хать ввечеру черезъ опасной лсъ: дозвольте мн проводить васъ до Парижа’… Это было сказано при служанк, сидвшей въ карет, и Линдана догадалась, что опасной лсъ есть басня, выдуманная для двицы Розаліи. Вы забываете, сказала она дрожащимъ голосомъ, что Мелинда… и Морфиза васъ ожидаютъ. — ‘Я напишу къ нимъ съ первой почты. Дозволите ли мн ссть съ вами?’ — Линдана отвчала только движеніемъ головы. Жеркуръ отворилъ дверцу, и съ покойнымъ видомъ слъ подл Розаліи, напротивъ Линданы. Такимъ образомъ въ одну минуту онъ оправдался, и воскресилъ радость и довренность въ чувствительномъ сердц Линданы. Они оба были растроганы и молчали. Розалія, чрезмрно боязливая, начала спрашивать объ ужасномъ лс. Жеркуръ отвчалъ ей, что въ немъ еще не давно зарзали двухъ человкъ. — ‘Которые хали въ карет?’ — Да, въ Англійской четверомстной, въ такой же, какъ ваша, — ‘Боже мой! какой страхъ! какой ужасъ!’ — Что принадлежитъ до меня (сказала Линдана, смотря на Жеркура), то я совершенно теперь покойна. — Тутъ кареты остановились, стали перемнять лошадей. Линдана вышла, сла въ маленькомъ садик, и будучи одна съ Жеркуромъ, сказала ему: ‘Боже мой! что подумаетъ Морфиза?’ — Признаюсь, отвчалъ Жеркуръ, что я не много увеличилъ опасность Бондійскаго лса, однакожь правда то, что не давно ограбили тамъ человка. Вы подете лсомъ въ темную ночь, съ однимъ слугою, это въ самомъ дл неосторожно. Я отпишу Морфизp3, все такъ просто, что она не вообразитъ ничего романическаго, и сверхъ того дамъ ей слово возвратиться къ ней черезъ недлю: чего однакожь не сдлаю, естьли вы останетесь въ Париж. — ‘Ахъ, Жеркуръ! какъ я вамъ благодарна!’ — Вы огорчите меня, естьли удивитесь этому. Я только для васъ халъ къ Морфиз: что мн тамъ длать, когда вы будете въ город? — ‘Однакожь Мелинда’… что такое? — ‘Вы для нее оставались въ Париж.’ — Какъ? разв она не сказала, для чего? — ‘Сказала за великую тайну одной Морфиз.’ — Тайны совсмъ нтъ, однакожь я виноватъ въ томъ, что не написалъ къ вамъ, зная характеръ ея, имя къ вамъ довренность, надялся, что вы будете имть ее и ко мн. — ‘Ахъ, теперь готова врить вамъ во всемъ!’— ‘Я могъ въ важномъ дл услужить брату Мелинды, пожертвовалъ дружб осьми днями щастія, и думалъ: Линдана будетъ за то довольна мною!..’ Тутъ она заплакала… О Жеркуръ! сказала Линдана: я виновата, и боюсь, чтобы любовь ваша ко мн не уменьшилась!… Можно ли, отвчалъ онъ съ нжнымъ взоромъ, можно ли такъ думать о человк, которой не уметъ любить страстне? — Жеркуръ взялъ ея руку, поцловалъ, сказалъ: навки!.. и пошелъ писать къ Морфиз. Его увреніе любить вчно было гораздо надежне всхъ клятвъ и восторговъ пламеннаго любовника. Онъ не зналъ страсти, но любилъ, говорилъ искренно, не увеличивалъ, и гнушался всякимъ обществомъ. Искренность и спокойствіе сердца украшали нжность его какою-то силою, трогательною прелестію, уврительною для любовницы въ разсужденіи будущаго.
Испытавъ всю тоску ревности, Линдана предалась жив 123,йшему удовольствію, никакая боязнь, никакое сомнніе не мшали ей совершенно имъ наслаждаться. Жеркуръ любилъ ее, Жеркуръ халъ съ нею въ одной карет — могла ли она думать о Вальмир и свт?
Написавъ записку къ Морфиз, онъ отправилъ ее съ постильйономъ и слъ въ карет опять подл Розаліи. Не смотря на досадное присутствіе, свидтельницы (ибо благопристойность, тогда еще уважаемая во Франціи, не дозволяла посадить ее въ другую карету), Линдана блаженствовала въ сердц. Жеркуръ сидлъ противъ нее, съ видомъ довольнымъ, щастливымъ! смотрлъ нжно, умильно! Казалось, что онъ навсегда расположился въ карет: такъ хорошо ему было, покойно, весело! Щастіе его имло какой-то особенный характеръ любезной надежности, такъ, что самый равнодушный человкъ могъ бы съ великимъ удовольствіемъ смотрть на него. Розалія не мшала любовникамъ изъясняться, принужденіе длало разговоръ ихъ еще живе, заставляя ихъ употреблять остроумные, тонкіе обороты, понятные только для сердца любовниковъ. Въ три часа остановились обдать, и долго сидли за столомъ. Между тмъ Розалія обдала съ Жеркуровымъ камердинеромъ. Тутъ Жеркуръ началъ прямо говоришь о любви и супружеств, онъ не сказалъ ничего новаго, имвъ уже случай разнымъ образомъ изъявлять склонность свою, но въ имени любви, въ первый разъ произнесенномъ, есть особенная волшебная сила, которая чудесно трогаетъ и всегда удивляетъ сердце.
Открывъ всю чувствительность души своей, Линдана со вздохомъ вспомнила наконецъ о слов, данномъ Вальмиру. Я ваша, Жеркуръ! сказала она: но мн жалокъ бдной Вальмиръ, которой любитъ меня страстно и путешествуетъ 18 мсяцевъ въ томъ увреніи, что возвратясь будетъ моимъ супругомъ. Я не могу отдашь руки своей, пока онъ не возвратитъ мн смшнаго моего обязательства, то есть записки, которою Морфиза принудила меня утшить его. Съ того времени, какъ люблю васъ, не имю никакого сомннія въ сердц своемъ, но колебалась въ намреніяхъ, и Вальмиръ оставался въ заблужденіи, вмст съ другими. Что мн теперь длать? писать ли къ Вальмиру или дождаться его возвращенія? Знаю напередъ, что онъ будетъ въ отчаяніи, но уврена въ его великодушіи и въ томъ, что Вальмиръ пожертвуетъ наконецъ своимъ щастіемъ моему.’ — Писать къ нему, отвчалъ Жеркуръ: можетъ быть онъ теперь въ Мальт 23, или въ Греціи или въ другой части свта: ваше письмо можетъ совсмъ не дойти до него, врне всего ждать его возвращенія. — ‘Вы мн это совтуете?’ — Я думаю, что вы должны изъясниться съ нимъ искренно и съ твердостію, достоинство вашего характера требуетъ того. Это удалитъ мое щастіе на 18 мсяцевъ, но васъ не льзя будетъ упрекать дурнымъ поступкомъ.
Линдана такъ и ршилась. Она сла въ карету еще веселе прежняго. Вс важныя условія были сдланы, во всемъ согласились, неизвстность судьбы ея миновалась, и глаза съ новою пріятностію устремились на Жеркура, какъ на образъ щастія, которымъ и воображеніе и сердце ея равно услаждались.
При възд въ Бондійской лсъ Жеркуръ слъ на верховую лошадь, чтобы хать подл кареты. Линдана чувствовала, какъ мило быть подъ защитою любимаго человка, и какъ тогда спокойно сердце!.. Можно ли, говорила она боязливой Розаліи, можно ли страшиться, когда онъ тутъ?… Наконецъ въ два часа утра пріхали въ Парижъ. На другой день. Линдана ршила, что Жеркуръ черезъ дв недли возвратится къ Морфиз, что она сама дней черезъ шесть подетъ къ ней, и вмст съ нимъ проживетъ тамъ все лто.
Съ того времени никакое безпокойство не тревожило Линданы, кром мысли о Вальмир, но сія мысль начала ужасать ее, когда приближилось время его возвращенія. Она представляла себ трагическія сцены: Вальмирово отчаяніе, угрозы, месть, пистолетный выстрлъ и Жеркура плавающаго въ крови…. Эта ужасная картина не выходила изъ ея воображенія, и жестокія угрызенія совсти присоединились къ ея страху, она упрекала себя романическою своею безразсудностію, искренно жалла о Вальмир и думала, что во всю жизнь не будетъ равнодушною къ нещастію столь любезнаго человка. Однакожь сіи горестныя мысли терзали ее только въ отсутствіе Жеркура, она любила его страстно, и при немъ могла заниматься единственно щастіемъ любви, несказаннымъ удовольствіемъ смотрть на милаго друга.
Вальмиръ всегда писалъ къ Морфиз, хотя и не такъ часто, отъ дальняго разстоянія мстъ, однакожь съ великою точностію: вдругъ онъ замолчалъ. Этому не дивились, зная, что ему надлежало быть тогда въ Греціи. Наконецъ въ Декабр 1784 году Морфиза получила отъ него самое нжное письмо, въ которомъ онъ жаловался на ея долговременное молчаніе, увряя, что всегда писалъ къ ней, и въ заключеніи говорилъ, что непремнно будетъ въ Париж къ 28 Генваря 1785 году. Это письмо возобновило страхъ Линданы, и всякая минута умножала его. Она всегда заставляла молчать тхъ, которые хотли говорить ей о Вальмир: догадались, что Линдана уже разлюбила его, и скоро узнали всю ея тайну. Мущины извиняли прелестную вдову, и смялись надъ странствующимъ рыцаремъ, который въ осьмомъ-надесять вк безразсудно согласился на трехлтнюю ссылку, но женщины проклинали бдную Линдану, находя ее достойную всхъ временныхъ и вчныхъ наказаній за вроломство. Она могла ожидать гоненія, будучи молода и прекрасна. Сей случай подавалъ богатую матерію къ разговорамъ въ круг метафизическихъ, чувствительныхъ дамъ, которыя возненавидли Линдану за то, что она перестала умничать, тонко разбирать чувства, философствовать и риторствовать, а говорила просто, мило, и безъ всякаго желанія блистать умомъ плняла всхъ своею любезностію. Коварные люди (а ихъ большая часть ) съ нетерпніемъ ждали Вальмира, чтобы видть развязку сего испорченнаго героическаго романа. Наконецъ пришелъ ужасный день для Линданы. 28 Генваря она встала съ такою дурнотою и слабостію, что едва могла ходить. ‘Боже мой! какъ вы перемнялись!’ сказала Розалія, смотря на нее съ удивленіемъ. Ахъ другъ мой! отвчала Линдана: для чего я ныншній день не отвратительна лицомъ! Розалія не могла поврить искренности такого страннаго желанія… можетъ быть она и не обманывалась. Какая женщина въ самомъ дл захочетъ исцлить отъ любви отвращеніемъ, когда любовникъ молодъ, хорошъ и достоинъ ея почтенія? Я не берусь ршить вопроса. Какъ бы то ни было, Линдана по крайней мр ни мало не хотла нравиться, и страдала душевно. Въ 12 часовъ она услышала на двор стукъ кареты. Не велвъ въ тотъ день никого принимать, кром Вальмира, Линдана была уврена, что это онъ — задрожала и поблднла…. Бгутъ по лсниц, хлопаютъ дверью — и Вальмиръ, задыхаясь отъ усталости, бросается на колни передъ нею!… О Вальмиръ! говоритъ она: любезный Вальмиръ! ради Бога встаньте!.. Нтъ, нтъ! отвчаетъ онъ: мн должно быть, должно умереть у ногъ вашихъ! — ‘Чувствительной, великодушной Вальмиръ! выслушайте меня!’ — Ахъ! дайте мн вздохнуть свободно! — ‘Я хочу изъясниться съ вами.’ — Добродтельная Линдана, примръ женщинъ! — ‘Нтъ, Вальмиръ, я такова же, какъ и другая, но въ васъ… какое геройство чувства! какая врность!’ — Ради Бога, Линдана, пощадите меня! — ‘Вальмиръ!’ — Линдана! ‘Я не могу смотрть на васъ!’ — А я? — ‘Что должна сказать вамъ!’ — Какъ! что вы даете мн чувствовать? — ‘Радость блистаетъ въ глазахъ вашихъ: ахъ нещастный Вальмиръ! вы не угадываете!’… Тутъ слезы Вальмировы остановились. Какъ, Линдана! сказалъ онъ вдругъ съ веселымъ лицомъ: не уже ли… Вы назвали меня нещастнымъ? — ‘Ахъ! время, отсутствіе’…. Договорите скоре! — ‘Сердце мое перемнилось, другой владетъ имъ!’ — Неблагодарная! воскликнулъ Вальмиръ вставая: посл того, что я сдлалъ для любви!… ‘Осыпайте меня укоризнами, отвчала она, проливая слезы: я всего достойна’… Неблагодарная! повторилъ Вальмиръ тихимъ голосомъ: я безпокоился, терзался угрызеніемъ совсти…. ‘Угрызеніемъ совсти? Боже мой!’ воскликнула Линдана въ свою очередь съ пріятнымъ удивленіемъ: ‘вы меня уже не любите?’ — Можноли видть васъ, и не жалть о томъ? — ‘Вы измнили?’ — Я уже два года женатъ. — ‘Вроломной!’… Вальмиръ улыбнулся, а Линдана засмялась, они съ нжностію обнялися, и дали клятву, которую скоре можно исполнить: клятву быть вчно друзьями. Наконецъ разсказали другъ другу свои приключенія. Избавляю читателя отъ Вальмировой исторіи, для того, что (между нами будь сказано!) худо врю ей. Онъ воспользовался двоякимъ правомъ путешественника и любовника, и сочинилъ любопытной романъ, въ которомъ все извиняло его непостоянство. Линдана также раскрасила истину. Новые друзья согласились, что въ такомъ стеченіи удивительныхъ и едва ли не сверхъестественныхъ случаевъ они были врны до послдней человческой возможности!
Черезъ нсколько дней Линдана вышла за холоднаго Жеркура. Время доказало, что сердце ея не ошиблось въ выбор. Пламенный Вальмиръ, увлекаемый воображеніемъ, часто заставлялъ жену свою плакать, а Жеркуръ былъ всегда одинаковъ. Линдана, любя страстно, не могла быть совершенно довольна его спокойнымъ чувствомъ, однакожъ, не зная ни страха, ни ревности, благодарила судьбу за свое щастіе, страсть ея никогда не миновалась, отъ того, что сердце ея всегда желала чего нибудь. Жеркуръ любилъ ее не пламенно, но нжно и постоянно. Она не рдко говорила друзьямъ своимъ, что для супружества надобно выбирать того, чья любовь сходне съ кроткою и милою дружбою.